Путь к сердцу так и кончился в желудке.
(О.Арефьева)
Яна
До поместья мы добрались несколько позже, чем собирались, но все еще при свете дня. Вдвоем. Хоттабыч порывался пойти «на прогулку» с нами, но Нюська добрым докторским тоном велела ему лежать и не отсвечивать, иначе завтра она без зазрения совести сдаст его в больничку.
В больничку он не хотел. Я бы даже сказал, больнички он боялся, как черт ладана. Да и вообще, чем дальше, тем более подозрительным он казался. Одна наша совместная вылазка на почтамт чего стоила!
Но все по порядку.
Поначалу я решила, что Хоттабыч просит нас что-то там забрать, и собралась обидеться. Мало того что хрен голубой, так еще и отправляет нас, беззащитных девушек, принести ему закладку! А вдруг там наркотики? Или ядрена боеголовка?
Я даже успела нахмуриться и открыть рот, чтобы все ему высказать, но Нюська больно пихнула меня под ребра. И пока я отвлеклась, чтобы пихнуть ее в ответ – пообещала этому мерзавцу помощь.
Вот знала я, знала, что нельзя нам идти в медицину! Вон до чего нас клятва Гиппократа довела! Подобрали невесть кого, отмыли, одели, и он же теперь нас гоняет!
– Ладно, съездим и заберем, – сказала эта мать Тереза.
Лось арабский сделал вид, что смутился, глянул на меня щенячьими глазками… А что на меня-то? Я его не подбирала, вот. И вообще, я к нему со всей душой, поцеловала даже, а он… он… Друг у него тут, понимаешь, самый замечательный на свете. Гре-ег! Тьфу.
Короче говоря, оказалось что его надо до почтамта только довезти. И желательно как-то так, чтобы его не узнали.
– За рыжего карлика все равно не сойдешь, – буркнула я.
– Карлик – это пошло. Сделаем из тебя аборигена! – непонятно чему вдохновилась Нюська.
– Аборигена?.. – недоуменно переспросил лось.
– Ага. Ну-ка, ссутулься… так, Янка, неси из сеней телогрейку! Еще бы ушанку раздобыть…
– Раздобудем! – уловив Нюськину идею, я резко повеселела.
Мы мстим, и мстя наша страшна! О, как страшна!
Честное слово, от превращения лося в помесь Труса с Балбесом я получила истинное удовольствие! Его даже гримировать не пришлось. Синяки натуральные, щетина натуральная, ушанка с телогрейкой, растянутые треники и кирзачи сорок пятого растоптатого – покойного мужа баб Клавы, Николаича.
Алкаш вышел – загляденье! Даже покачивался натурально. Пришлось, правда, пару раз его от души огреть по плечам, чтобы не изображал тут белогвардейского офицера на параде. Он только недоуменно похлопал глазами и вопросительно на меня глянул:
– Яна, почему ты злишься? – и сцапал мою руку с целью обслюнявить.
Отняла. Фыркнула. Соврала, что ему померещилось, и вообще я занята и трогать меня не надо. Ну а что, вот так ему и признайся, что я такая дура, засмотрелась на него и вообще… вообще… я может его от всего сердца целовала, а не потому что легенда. Видала я его легенду в белых тапочках! А он! Артист погорелого театра! Так отвечал, что я и поверила!
Ненавижу красивых мужиков. Потому что или козлы, или педики, или два в одном.
– Поехали, хорош рассиживаться. Мы с Нюськой еще гулять собирались!
– Только не в усадьбу, пожалуйста, – забеспокоился Хоттабыч. – Это может быть опасно!
– Не тво… – начала я, но Нюська нахлобучила мне на голову невесть откуда взявшуюся на вешалке в сенях древнюю ментовскую фуражку. Ужасно пыльную.
Разумеется, я чихнула – а Нюська, коварная задница, ответила вместо меня.
– Нет, что ты, Фарит. Тут пруды около монастыря, хотим посмотреть, – бездарно соврала она и одарила меня строгим взглядом.
Ладно, ладно! А что я? Даже и не думала выдавать потенциальному противнику наши планы. Еще чего. Я этому подозрительному товарищу гражданской наружности не доверяю ни на грош! И вообще, нечего тут из меня делать злодейку.
Так что я чихнула еще раз, стянула с себя пыльную фуражку и буркнула:
– Ага, пруды. – И чуть не бегом побежала к своему Котику. Единственному красивому мужчине, который не козел и не педик, и готов для меня на все в любое время суток.
«Хочу киборга, – думала я, выруливая на разбитый проселок. – Чтоб готовил, – я не умею, – убирался, делал мне комплименты и массаж, и чтоб никаких «чудесных друзей», твою гармошку».
Явление аутентичного алкаша на почтамт прошло без эксцессов. Я даже посмеялась немножко, так забавно выглядел лось арабский в ватнике, вылезающий из моего джипа, настороженно оглядывающийся и пошатывающейся походкой бредущий полкватрала до почтамта. Прямо хоть в фильме про шпионов его снимай. Мультипликационном.
– Как доктор наук может быть таким придурком? – риторически вопросила Нюська, провожая взглядом самодеятельного шпиона. – Ему только балалайки и медведя на поводке не хватает для полноты образа.
Я вместо ответа фыркнула. Ну да, смешной. И не то чтобы настоящий придурок, мне почему-то кажется, что он придуривается только чтобы повеселить нас с Нюськой. Но… все равно не прощу. Такое – не прощается!
В общем, мы отвезли горе-шпиона домой, велели ему соблюдать постельный режим и отправились в усадьбу. Пешком.
На сей раз нам, о чудо, даже ничто не помешало. Ни тебе НЛО, ни журналистов, ни слета кришнаитов. Тишина, благодать, воробьи чирикают, лес шумит, солнышко пригревает. Вот только почему-то я не верила, что «проклятое место» не преподнесет нам очередного сюрприза. Да и кто бы поверил на моем месте?
– Слышь, Преображенская, – пробормотала я, задумчиво разглядывая руины поместья. – Скажи как есть, ничего не скрывай, я все перенесу… Ты тут ничего странного не наблюдаешь?
– Не наблюдаю, – решительно откликнулась Нюська, отдирающая гнилую доску от заколоченного окна. – Руина как руина. Заброшенная. Давай-ка прикинем, где графиня могла спрятать клад? Вот будь ты графиней, где прятала бы?
И Нюська еще решительнее сунула голову в пролом, оставив мне для интеллектуальной беседы лишь обтянутую слегка грязной джинсой задницу.
– Будь я графиней, я бы не вешалась, а благоверному кобелю достоинства на уши намотала, – вздохнула я, пнув сухую ветку. – Нюсь, слышь, я серьезно. Чисто тут, понимаешь? Слишком уж чисто.
Нюська вынырнула из взломанного окна и уставилась на меня недоверчиво.
– Ты перегрелась, что ли? Или вчера снотворного нанюхалась, пока Хоттабыча колола? Чистота ей привиделась! Где? Грязь, пыль, ящики какие-то внутри, заросло все… Хотя тропинка к этой двери определенно есть…
– Ну не как в операционной чисто, – согласилась я, ругая себя последними словами: вот ведь знаю же, что для Нюськи «чистота» значит «стерильность», а не учитываю. – Но баб Клава говорила про наркоманов, помнишь? А мы всю территорию обошли, и ни тебе шприцев под лопушками, ни окурков, ни облаток, ни туловищ в приходе. И пахнет еще – трава, земля, дом не жилой. А не наркоманами.
На Нюськином лице отразилась глубокая задумчивость.
– Ну… да. Странное дело. Но с другой стороны – это ж бабка! Бабки всегда все про всех знают. Уж как интерпретируют – дело другое, и то – про этих наркоманов она говорила так уверенно! Значит, что-то тут точно происходит.
– Странный стук в подполе, – мрачно пошутила я и вдруг очень-очень отчетливо осознала, что затея с кладом самая дурацкая, и вообще, не вернуться ли нам в Москву? По Шарикову сестрица все равно уже не страдает. А мне так и вовсе лучше держаться от Хоттабыча подальше, сохранности собственных нервов ради.
– Может быть и странный стук, – согласилась Нюська и зачем-то попинала забитую досками крест-накрест дверь. Победно уставилась на меня и, не увидев должного понимания, снизошла до объяснений. – Подозрительно крепкая дверь. И глянь на петли, их недавно смазывали, наверняка доски только для виду, а дверь заперта на замок. А внутри еще пол чистый и ящики стоят.
– В нежилом доме, которым сильно интересуется мэр. Вечер окончательно перестает быть томным. Слышь, Нюсь, как-то слишком тут много всего. И дверь, и ящики, и чистота. И Хоттабыча, между прочим, тоже тут чуть не убили. Не потому ли, что он крутился вокруг усадьбы? Вряд ли его из центра везли сюда? Из «Бляхиного Клуба», ага… Нет, явно он сам сунулся, куда не надо было.
Нюська упрямо насупилась.
– Ты книжек про шпионов перечитала. Ну что тут может быть страшнее десятка наркош? В этой-то заднице мира! Тихий, спокойный городишко!
– С крепкой дверью посреди руин.
– Ладно, уговорила. Здесь что-то происходит. Но что?
– Не знаю, – буркнула я. – И знать не хочу. Но ящики в руинах просто так не ставят. И полы не чистят! Нюська, мне это не нравится! Может, уедем? Домой, а?
Сестрица воинственно выпятила подбородок, и я поняла – вытащить ее из Энска можно только трактором. Еще бы, тут вон примерочные есть… с эльфами, вашу же мать! И будущий мэр с букетом.
Может, если бы Хоттабыч не подорвал мою веру во вселенскую справедливость, мой инстинкт самосохранения тоже уступил бы инстинкту размножения. Но. Как всегда, но.
– Найдем клад и сразу уедем, – пообещала Нюська. – А до того с места не двинемся, слышишь?
Так я ей и поверила, что дело в кладе.
А Нюська вдруг насторожилась.
– Эй, слышишь? – страшным шепотом спросила она.
Я тоже прислушалась – и явственно услышала, как неподалеку громко и сердито выматерились. Черт, не хватало, чтобы нас здесь застукали!
– Прячься! – таким же страшным шепотом скомандовала я.
Нюська очертя голову нырнула в кусты боярышника, я – за ней, но к обсуждаемой двери никто не шел. Сказочное свинство, так мотать нервы хрупким девушкам!
Присев на корточки, я аккуратно, гусиным шагом, прокралась к углу дома, из-за которого слышались голоса. Ну, кто бы там ни был, за эту внеплановую физкультуру он ответит страшно!
Нюська тоже выглянула, но я показала ей кулак и высунулась из-за угла. Благо боярышником и молодой рябиной тут заросло практически все, и спрятать в кустах можно было не то что двух хрупких барышень, а целый отряд очень толстых партизан. Стараясь не шуметь, я раздвинула мешающие обзору ветки – и едва не взвыла!
Шагах в пятидесяти от моего наблюдательного пункта стояли, опираясь на лопаты, две совершенно несуразные личности – в темных ветровках, джинсах, перчатках и черных балаклавах! И это несмотря на самый что ни на есть белый летний день.
В руках у того, что повыше, был лист желтой бумаги, и он тихо что-то с него зачитывал второму. Слов я разобрать не могла.
– Тоже мне, ОМОН на учениях, – беззвучно пробормотала я, пытаясь силой мысли пронзить мятый листок и понять, уж не карта ли это сокровищ мадам Преображенской? Надеюсь, купленная в «Бляхином клубе», а не настоящая.
– Ну, что там? Кто?.. – нетерпеливо подергала меня за рукав Нюська, подползшая на четвереньках.
– Тихо ты! – огрызнулась я. – Не мешай слушать!
Нюська замерла и, кажется, даже дышать перестала. Я тоже. Что-то мне не верилось, что этих подозрительных типов тут только двое. И вообще, коварство их намерений не вызывало ни малейших сомнений. Эти нехорошие люди, они же редиски, копают наш клад. Наш! Клад! И плевать, что его нет!
Кажется, я так воинственно засопела, что теперь уже Нюська дернула меня за штанину и грозно на меня зашипела.
Вовремя. Потому что тот, кто был повыше и зачитывал с бумажки, повысил голос, и до нас с Нюськой донеслось:
– …гарнитур изумрудный из шести предметов, работы придворного ювелира его королевского высочества Георга Третьего; крест нательный с мощами святого Павла, привезен из крестового похода… – в подозрительно знакомом голосе восторг и благоговение мешались с жадностью и недоумением. Дойдя до блохоловки золотой, с эмалью, подаренной лорду Говарду в тысяча шестьсот семидесятом году герцогом Орлеанским, голос с отчетливыми еврейскими интонациями на мгновение замолк, но тут же перешел к возмущению: – Я не понимаю, дорогая моя, где же эта дверь?! Чертовщина какая-то! Вход в винный подвал обозначен здесь, но здесь его нет!
От этих знакомых интонаций у меня случился когнитивный диссонанс. Какого черта эти двое покушаются на наш с Нюськой клад?! То есть… клад-то, получается, есть?! А-ахренеть не встать!
Второй тип в балаклаве сунул (сунула) нос в бумажку, потом обернулась к стене, осмотрелась вокруг и снова уткнулась в бумажку.
– Тебе не кажется, дорогой, что северная стена – это та, что за углом? – и махнула рукой в нашу с Нюськой сторону.
– Твою гармошку, Гольцманы! Твою!.. – не выдержала я, но тут же зажала рот ладонью, чтобы не рассмеяться. Нервно.
– Гольцманы? – переспросила Нюська, но я от нее отмахнулась:
– Цыц, разведка!
Нюська понятливо заткнулась, хоть я и задницей чуяла, что ее распирает сто и один вопрос. Ну, не считая острого желания огреть лопатой претендентов на наше наследство.
– Ты что, считаешь, что я не разбираюсь, где север, а где юг? – очень строго и обиженно вопросил глава милой творческой семейки.
– Ну что ты, Миша, милый. Я ничуть в тебе не сомневаюсь…
– Дедушка Исайя ясно написал: восточный угол винного подвала. Вот смотри, дверь должна быть здесь, с задней стороны дома…
– Конечно, ты совершенно прав! Именно с задней! – обрадовалась Ирка Гольцман.
– Вот! А ты мне показываешь на торец! Вечно ты все напутаешь!
Мы с Нюськой, не слушая дальнейших пререканий, воззрились друг на друга очень, очень круглыми и сердитыми глазами. Потому что, во-первых, какие-то левые Гольцманы имеют опись, карту и знают, где закопан клад. Наш клад! Во-вторых, потому что теперь мы тоже знаем, где клад!.. Наверное. Был…
За той самой дверью, где тропинка, ящики и отчетливый запах криминала.
Не сговариваясь, мы с Нюськой попятились, развернулись и тихо-тихо поползли прочь. Разборки с Гольцманами в наши планы не входили. Хотя бы потому что ни хренаськи они в винном подвале не найдут, кроме неприятностей.
А вот что делать нам, вопрос открытый. И по логике…
С логикой было сложно. Потому что мы с Нюськой ни хрена не понимали.
– Что за Гольцманы и откуда ты их знаешь? – было первым, что Нюська спросила, едва мы выбрались на дорогу и с видом праздношатающихся грибников пошли прочь. Видимо, для подтверждения легенды Нюська даже какой-то гриб сорвала. Наверняка поганку.
– Кто ж не знает Мойшу Гольцмана, – задумчиво пробормотала я и с удивлением глянула на сестру. – Ты серьезно? Нюр, на афише ж написано: режиссер-постановщик М.Гольцман. Память совсем девичья, да?
Нюська только плечами пожала. Запоминать имена каких-то там режиссеров или артистов она считала ниже своего достоинства.
– Ладно. Но откуда у режиссера мюзикла опись нашего клада, я все равно не понимаю.
– Я тоже, но дело поправимое. Интересненько, сеть тут ловит?..
Сеть ловила. И бабуля ответила сразу, будто ждала звонка. Ответив ей на насущный вопрос, где нас черти носят, я сразу перешла к делу.
– Ба, кто такой Исайя Гольцман?..
Эффект превзошел все мои ожидания. Даже Нюська, и та сделала большие глаза – отлично поставленный командный голос бабули был ей отлично слышен. А «мизерабль» и «сукин кобель» было самым ласковым, что бабуля имела сказать об Исайе Гольцмане, последнем поверенном семьи Преображенских. Собственно, вся ценная информация сводилась к тому, что из-за Гольцмана у нашего собственного прадеда были большие проблемы, так как «эта еврейская задница» (вольный перевод с французского) катал на профессора Преображенского доносы. Разумеется, все что Гольцман как поверенный мог спереть, он спер, и с двадцать шестого года в семье Преображенских это имя не произносят вслух, чтобы не осквернять. В смысле, не осквернять слух и воздух, а не имя.
– Надеюсь, у вас нет с Гольцманами никаких дел? – строго вопросила бабуля.
– Что ты, ба! Никаких!
– А откуда ты узнала это поганое имя? Я при тебе не упоминала!
– Ну… – я замялась, не говорить же бабуле про наши поиски клада. – Случайно услышали. Разговаривали тут с местными о нашей семье, и кто-то упомянул…
– Позор тебе, Янина, – припечатала бабуля. – Врать ты так и не научилась.
– Каюсь, грешна. Ба, ты только не волнуйся, у нас все отлично! Тут тишь, гладь и благодать. Вот пруды идем смотреть…
– Ты мне зубы не заговаривай. Пруды она идет смотреть. Тишь да гладь у нее. Думаешь, бабуля в маразме и новости в сети не читает? У вас там таинственно исчезают арабские шейхи, летают НЛО и похищают украинских ученых с мировым именем, а ты мне тут!..
– Ба… – Кажется, мои глаза стали чересчур круглыми. Возможно, даже попытались выпасть и повиснуть на стебельках. – Ты что, веришь газетам?!
– Разумеется, не верю. В наше-то прогрессивное время, когда космические корабли бороздят просторы Большого Театра!
Бабуля презрительно фыркнула, я правда не поняла, в адрес кораблей, театра или газет. Впрочем, наверняка всего сразу, оптом.
– Вот и не верь газетам, а верь нам. У нас все хорошо. Нюська себе нового кавалера нашла. Даже двух. Один – будущий мэр… – Я предусмотрительно отпрыгнула от сердитой сестры, предсказуемо попытавшейся вырвать у меня телефон из рук. – В ресторан ее водил! Ай!..
Нюське все же удалось отобрать телефон, но поздно. Сдать ее я успела. А главное – перевести внимание бабули на гораздо более важную и интересную тему, чем какие-то там украинские шейхи из НЛО.
Короче говоря, бабуля устроила Нюське форменный допрос и строго велела сначала хорошо подумать, и только потом тащить в дом всяких мизераблей.
– Надеюсь, он не похож на Шарикова. У него точно есть свой дом? Сколько этажей? И не вздумай сама за себя платить, это дурной тон!
– Хорошо, бабуля, конечно, бабуля, – с видом великомученицы отвечала Нюська, жестами показывая, какие страшные кары ждут меня, как только бабуля повесит трубку.
А я что? А я ничего!
– Не корысти ради, а только конспирации для! – заявила я Нюське, изображая поднятыми руками «Гитлер капут». – Или ты хочешь, чтобы бабуля приехала и взяла все в свои руки?
– Нет! О боже, нет! – Нюська показательно прикрыла глаза ладонью. – Бедный город Энск этого не переживет.
– Так-то. Твоя сестра – умница. Хвали, чеши… и хочу мороженого и мартини. Как думаешь, в здешнем сельпо продают мартини? А то можем пойти в гости к твоему будущему мэру, он не откажется нас… ай! За что?! Я так не играю!!!