«Маша, ты ничего не хочешь мне сказать?»
«Ох, зайка… ты такой стремительный, такой догадливый, такой приметливый, так мощны твои ментальные лапищи, я просто распадаюсь на пиксели от восхищения! И таю! Таю… Кстати, ты заметил, что первой у меня всегда тает одежда?»
«А если без этого?»
«Вау, да ты шалунишка! Для тебя — что угодно, мой котик! А без какой именно одежды ты меня хочешь «если»?»
«Я хотел бы видеть полученный тобою пакет РТ-ТП/ХХХ-617. Без одежды. То есть без защитных оболочек и сторожевых программ».
Пауза на этот раз была почти заметной.
«Прости, зайка. Это не моя тайна».
И она действительно рассыпалась на пиксели, вывесив над своей платформой стандартную заставку. Более того — отгородилась и на вирт-уровне. Не жесткий блок хотя бы, и то радует — просто предупреждение о границах чужой территории и немного смущенная просьба не беспокоить. Чужая тайна, значит. Ну-ну.
Дэн крутанулся в кресле, разворачивая его к консоли управления, активировал примитивную игрушку из серии «построй в ряд». Играть он не хотел, но теперь его присутствие на рабочем месте в то время, когда остальные гуляют, получало определенное обоснование. Делом человек занят, сидит себе. Играет. А вовсе не мается дурью, раз за разом прокручивая в мозгу разную хрень.
Она не могла ничего испортить.
Дэн сидел в навигаторском кресле, родном и привычном, слепо уставившись в развернутый виртэкран, машинально гонял по нему в трех плоскостях разноцветные шарики, сам не замечая, как выстраивает из них низки разной конфигурации и сложности. Это была всего лишь игрушка, не симулятор даже, но стоило задуматься — и трассы выстраивались словно бы сами собой.
Пассажирка с красивым именем Элли не могла ничего испортить. Не потому что Дэн ей необоснованно доверял, обманутый сбитым гормональным фоном. Просто потому что не могла. Физически. Маша бы не позволила никому постороннему вмешиваться в работу ее корабля. Да и пульт он заблокировал и раз пять проверил надежность блокировки, прежде чем… Да и вообще. Люди только друг от друга могут скрывать задуманные подлости, от киборга не получится, а значит, никаких таких гадостей Элли не планировала. И реакция ее на случившееся была совершенно естественной и искренней. Нет. В случившемся не могло быть ее вины.
А значит, и его вины не могло быть тоже.
Раздвоенный проход, такое бывает, редко, но бывает, и ничьей вины в этом нет. Даже наоборот. Отчет с координатами отправлен куда надо и в сеть выложен на всех заинтересованных форумах, теперь при прыжках от Гомеля к Заю пилоты станут обходить опасную точку стороной, а значит, они еще и спасли немало жизней, ведь далеко не всем бы при нестандартном прыжке повезло бы так же, как им. А то, что они вот уже второй раз (а если считать и Элли — то уже третий) сталкиваются с явлением, которое большинство полагает в лучшем случае чем-то гипотетическим (а в худшем и вообще причисляет к разряду пилотских страшилок)… ну так у каждого везения есть своя оборотная сторона.
Почему-то эта мысль заставила поежиться, хотя в пультогостиной было тепло. Дэн не стал двигать бровью, но упрямо вернулся к пробуксовывающим мыслям. Иногда разложить все еще раз по полочкам помогает, вдруг получится и на этот раз?
Элли не могла здесь что-то испортить уже хотя бы потому, что портить было нечего. Во время прыжка навигатор не нужен, его работа заканчивается раньше. И хотя обычно Дэн предпочитал и при прыжках оставатьсяу рабочей консоли, делал он это исключительно в качестве дружеской поддержки, не более. За компанию. Просто потому, что рядом был Тед. Некоторые навигаторы делают так, молчаливой тенью, дружественной и бесполезной, присутствуя рядом с пилотом и во время прыжка. Другие не делают. И это нормально, как первое, так и второе. И уступить на это самое время свое кресло… кому-то, кому интересно «посмотреть на прыжок изнутри и в процессе»… это тоже нормально. Почему бы и нет, если кресло все равно пустое? Почему бы и нет, даже если ты сам собирался в нем сидеть? В конце концов, успеешь еще насидеться, а у человека такой возможности больше может и не случиться, у нее же дома корабли совсем другие, и летают они по-другому, и прыгают слегка иначе, там точно не посмотреть изнутри, если ты не пилот.
Нет, он ничего не нарушил, никого не подвел. Просто случайность, нелепая, потенциально опасная, но завершившаяся благополучно. «Космический Мозгоед» в очередной раз подтвердил свою репутацию отчаянного везунчика.
Тогда в чем же дело? Почему ему до сих пор не по себе?
Почему он до сих пор прислушивается, не пискнет ли датчик внешнего шлюза? Ведь он отлично знает, что еще рано, не может не знать: диаграмма гашения рядом, стоит только чуть скосить глаза, и зеленой недогашенности там еще на полчаса как минимум, и кому это знать, как не пилоту? И зачем ему возвращаться, если пока еще есть время?
Рано.
Теодор клятвенно пообещал Станиславу Федотовичу, что они будут на борту не позднее чем за десять минут до конца гашения. Слова своего он не нарушит (и Полине тоже нарушить не позволит, даже если на гасилке и найдется зоомагазин, что сомнительно), но и раньше вернется вряд ли. Значит, прислушиваться пока что нет смысла. Еще восемнадцать минут нет смысла, если быть точнее. Ладно, пятнадцать, возьмем с запасом.
И уж тем более нет никакого смысла… тревожиться? Волноваться? Предчувствовать?
Дэн не понимал, как можно назвать то странное ощущение, что поселилось под ребрами сразу же, как только отпущенные капитаном ребята и увязавшаяся за ними Элли покинули борт «Космического Мозгоеда». Он даже откровенно негативным его назвать бы не смог, не покривив душой (или что там у киборгов на ее месте?). Просто смутное и не слишком приятное ощущение сосущей пустоты за грудиной, на настоящую боль похожее не более, чем древняя «четверка» на Bond’а последней модели. Ну, то есть что-то общее, конечно же есть. Но…
Вот так и тут. Но.
Когда пискнул сигнал шлюза, Дэн машинально взглянул на часы и слегка сощурился. Двадцать семь минут до конца гашения. Интересно, такое изменение привычек у Теда должно что-то значить? И почему реакцию организма можно счесть скорее положительной, чем наоборот или даже нейтральной? Ведь это неправильно, любое изменение устоявшихся норм должно вызывать тревогу, а тревога никак не положительная эмоция…
Сложно.
— Как погуляли? — спросил он нейтрально, не поворачивая головы: ему вовсе необходимости, Маша и так транслировала ему картинку напрямую, причем с разных ракурсов.
Ответили почти хором:
— Отлично! Просто отлично! — Энтузиазм Теда был фальшивее картонной паспортной карточки. — Я пивом затарился, и мороженым… Твое любимое, Дэн! Со сгущенкой! после смены заходи, посидим!
Пилот бросил быстрый взгляд на приотставшую Элли (при этом его и без того перерастянутая улыбка стала какой-то совсем уж затравленной) и юркнул в свою каюту.
— Очень даже неплохо, — протянула полина с удовлетворенной улыбкой: хотя зоомагазина на станции и не было, зато у диспетчера оказалась милейшая семейка трубкозубных кроулей. В итоге отпущенное на прогулку время пролетело совершенно незаметно за обсуждением милейших привычек этих славных зверюшек плеваться маленькими сгустками пламени в качестве выражения недовольства или приклеивать монетки ко всем плоским поверхностям (кроулеведы всего близлежайшего сектора Галактики, кстати, так и не пришли к единому мнению по поводу того, зачем они это делают). Ей даже дали подержать совсем крохотного кроулененка! Он был такой лапочка! И совсем-совсем не плевался (а куртка старая, черт с ней, все рнавно она Полине никогда не нравилась да и капитан не заметит, подумаешь, всего-то несколько маленьких дырочек!). Зато он издавал такие забавные и совершенно непроизносимые звуки удовольствия, если его гладить по шерстке!
— Нормально, — нейтрально сказала Элли.
И Дэн понял, что именно этого отчета он и ждал в качестве окончательного подтверждения. Странно. Ведь этот односложный ответ был самым малоинформативным по всем параметрам. Тогда почему сдвоенная система процессор/мозг именно ему присваивает наивысший приоритет и признает самым важным?
Может быть, все дело в том, что она в этой мини-команде из трех человек была самой старшей, и потому система присвоила ей роль командира по умолчанию? Или все дело в том. Что она действительно офицер и привыкла командовать? Дэн уже реагировал на ее приказы как на приказы командира, после окончания реагирования опровержения не последовало и процессор записал алгоритм в действующие? Наверняка причина есть, и Дэн ее обязательно отыщет, если как следует подумает.
И разберется с пилотом.
Тед вернулся в свое кресло за сорок секунд до окончания гашения, как раз успел защелкнуть ремни и провести ладонью по консоли, активируя пульт. А больше не успел ничего. Даже посмотреть на Дэна не успел, не говоря уж о переброситься с ним парой слов, как обычно у них бывало перед почти каждым стартом. Ни о чем, просто слова, не обладающие высокой степенью информативности.
Сейчас пилот… нет, не молчал — сопел, бормотал что-то, даже свистеть пытался. И упорно пялился в экран. Гормональный фон нестабилен, но без сильных пиков, эпителийные капилляры лицевой зоны головы расширены… Черт. До чего же прилипчивая штука этот процессорный язык, за него всегда так удобно прятаться. Да красный Тед. Вот и все, если по-людски. Лицо, уши, шея. Люди в таких случаях говорят «как рак», но Дэн не считал такое утверждение правомочным. Нет, он понимал, что речь идет о вареных раках, ибо невареных красными мог бы назвать разве что дальтоник (интересно, можно ли считать такое утверждение шуткой? Надо будет проверить на Полине, и если пройдет удачно, то…). Просто благородный бурый оттенок, который приобрело лицо пилота, с цветом панциря вареного рака по мнению Дэна не коррелировал никак. От слова совсем, как любит говорить Маша.
Стыд? Смущение?
Педагогическая психология утверждала, что это понятия разные, хотя и одинаково важные для развивающейся личности, но несущие разные нагрузки и выполняющие разные функции. Статья о психогенетике развития и методах самосохранения социализированных популяций хоминоидного типа углублялась в проблему более подробно и утверждала способность индивидуума испытывать стыд и краснеть от смущения в качестве одного из основных непродуктивных инструментов выживания индивидуума в социуме.
Автор предлагал обратить внимание на то, что при чувстве стыда и соответствующем гормональном фоне человек краснеет далеко не весь — только лицо, уши, реже шея и плечи, иногда грудь. Ниже область покраснения не распространяется. То есть краснеет кожа там, где такую реакцию с большей вероятностью заметят окружающие.
Покрасневший человек словно бы демонстрирует всему социуму — «я сделал что-то, за что мне теперь стыдно, я сожалею об этом и понимаю, что сделал плохо. Я больше не буду». То есть по сути демонстрирует на рефлекторном уровне свое умение в этом социуме жить. И неважно, что через пять минут он передумает, и наверняка будет. Сейчас он на подсознательном уровне верит, что не будет. И окружающие верят — тоже на подсознательном.
И реагируют соответственно.
Румянец почти во все времена и во всех человеческих культурах считался если и не признаком красоты, то привлекательности однозначно. И искренности, открытости, неспособности скрыть волнение. Неудивительно, что залившийся краской смущения или стыда человек вызывает симпатию и сочувствие, в самом худшем случае — жалость. И никогда — агрессию.
Такому с куда большей вероятностью помогут, чем тому, кто сохраняет типовое выражение лица за каким-нибудь из базовых номеров.
Если подумать — реакция Теда понятна и вряд ли продлится долго — ему стыдно за то, что Дэн дежурил, пока они развлекались на станции. А Дэн не только не обиделся, но еще и сидит рядом, хотя и совсем не нужен и вахта его кончилась. Просто так сидит, за компанию. Вот Тед и реагирует.
Нормальная реакция, предполагаемая продолжительность — не более пятнадцати минут от момента засекания.
Похоже, позавчера с Полиной ситуация была если и не аналогичной. То приблизительно из того же структурного сегмента. Дэн тогда занимался одной рутинной гигиенической процедурой, а Полина почему-то смутилась, когда вошла и увидела его с полотенцем. Хотя он был полностью одет. Смутилась, но не выскочила из каюты. Как она выскакивала из душа, если там оказывался затаившийся Тед, а наоборот: заблокировала дверь изнутри и начала говорить странные вещи. Что все будет хорошо. Что не надо расстраиваться. Что все наладится. Обязательно наладится, и Дэн очень-очень красивый.
Дэн так и не понял, как связаны между собою два последних утверждения, но на всякий случай предпочел кивнуть. И пожалел, что не запер дверь. А потом резко передумал и жалеть перестал, потому что эта информация была новой и заслуживала внимания и осмысления, как и все непонятное.
Он тогда посчитал необязательным закрываться, решив по-быстрому сбросить накопившиеся вредные вещества без посещения санузла. К тому же со слезами вымывается довольно много специфической дряни, которая не улавливается почками, так что периодическая верхняя промывка у киборгов была вбита в самообслуживание наравне с прочими гигиеническими процедурами.
Наверное, в этом все и дело? Он тогда сразу не сообразил, почему она так смутилась, поглаживала по плечам и говорила, что никому-никому не расскажет, и чувствовала себя при этом так неловко, что через некоторое время неловкость почувствовал и сам Дэн. Просто отзеркалив эмоциональное состояние. А теперь вот понял.
Люди не избавляются от отходов жизнедеятельности публично, предпочитая для этого уединяться в особых помещениях. Очевидно, то же самое касается и слез, просто с дифференциацией по хромосомному признаку — ибо для женщин выделение слез публично считается если не нормой, то вполне приемлемым. А вот для мужчин — нет. Еще одно негласное табу, секрет Полишинеля, про который все знают и так, и поэтому никто никогда не говорит, а бедному киборгу впору сломать мозги об процессор или наоборот в попытке интерпретировать настолько нелогичные реакции.
Ясно.
Слезы тоже надо сливать в санузле. Интересно, другие члены экипажа тоже именно там это делают? Тед, например…
— Ну что, Деньк, сейчас автопилот настрою и по пиву с мороженым?
Четырнадцатая минута с момента фиксации. Приятно, когда твои предположения оказываются верными настолько. Радует. Почти так же сильно, как мороженое со сгущенкой.
— Ага.
— Ты главное, Стасик, не вмешивайся. Пусть молодежь гуляет, — мечтательно вздохнул Вениамин. — А ты не вмешивайся. И помни, что это просто возраст…
Доктор удобно устроился на кушетке с полулитровой кружкой своего любимого чая: бледно-желтого и приторного настолько, что Станислава передергивало от отвращения при одном только взгляде на это безобразие. Впрочем, сейчас у него были другие поводы передергиваться и подозрительно хмурить брови.
— Какой такой еще возраст?!
— Кризисный, Стасик… — Вениамин пошевелил в воздухе пальцами свободной руки, розовыми от постоянных обеззараживаний, вздохнул и с удовольствием прихлебнул из кружки. Причмокнул пухлыми губами и весомо подытожил: — Чреватый всякими… э-э-э… кризисами.
— При чем тут мой возраст?! — взорвался Станислав, так и не получив внятных объяснений, на которые, между прочим, мог вполне обоснованно рассчитывать после задумчивого Венькиного: «Зайдем. Стасик, ко мне, поговорить кое о чем надо».
Обычно такая формулировка в устах доктора означала приглашение или к серьезному употреблению серьезных напитков в серьезных терапевтических целях — или же к не менее серьезному разговору. Иногда — к тому и другому вместе. Сейчас коньяка никто капитану не предлагал — значит, подразумевался действительно разговор.
Неприятный. О возрасте.
— Твой возраст? — Вениамин так удивился, что даже моргнул. Добавил решительно: — Ни при чем. — И тут же засомневался по своей вечной врачебной привычке: — Ну, насколько я знаю, конечно. А у тебя есть поводы сомневаться?
Станислав засопел, непроизвольно расправляя плечи. Не спускавший с него глаз Вениамин отставил чашку и, похоже, заволновался всерьез. Во всяком случае, встал и сделал осторожный шаг в направлении капитана. Глаза у него нехорошо заблестели, и Станиславу почему-то сразу вспомнилась Полина сделавшая стойку у дверей зоомагазина — но, наверное, это была какая-то неправильная ассоциация…
— Стасик, — начал Вениамин осторожно, делая еще один шаг по направлению к капитану и начиная незаметно (заметно!) разминать пальцы, — а давай ты не будешь передо мной изображать партизана на допросе у космопирата, ладно? Я все-таки врач. С тобою что-то не так? Опять спина беспокоит? Или старые шрамы? А ну-ка давай я тебя осмотрю…
А может быть — и правильная…
Внезапно доктор сделал стремительный выпад, которого трудно было ожидать от человека его комплекции и жизненных устремлений. Но его рука цапанула пустоту — Станислав был настороже и вовремя отпрыгнул.
— Ничего меня не беспокоит! — заорал капитан, самым решительным (и быстрым) образом отступая так, чтобы между ним и охваченным профессиональным рвением Вениамином оказался операционный стол. — И со спиной все в порядке! И с давлением! И горло не болит! И температуры нет! И изжоги! И в ухе не жужжит! Ни в каком!
Азартный блеск в глазах любого фанатика-профессионала — штука очень опасная и пресекать это дело надо сразу и в зародыше. А то со скучающего по настоящей работе доктора бы сталось устроить дорогому капитану диагностику дней этак на несколько по полной программе.
— Точно?
— Точно!
— Тогда почему ты про возраст начал?
— Ты сам первым начал!
Они кружили вокруг операционного стола как два уличных кота, случайно встретившие друг друга и еще не решившие: стоит ли чужая территория хорошей драки или достаточно просто поорать для сохранения морды.
— И чего это я начал?
— Про возраст! И про кризис! Склероз? Врачу, исцелися сам?!
— Пфуй! — пренебрежительно отмахнулся Вениамин, успокаиваясь так же быстро, как и взволновался (да и то сказать: удирающий от доктора по медотсеку капитан проявил такую прыть и изворотливость, что о каких-то возрастных проблемах применимо к нему как-то и думать становилось неловко). — Ну… Про возраст. Ну, начал… Так не про твой же.
Вениамин снова уселся на кушетку и взял в руки отставленную ранее кружку, словно ничего и не прноизошло. Разве что выглядел теперь куда более порозовевшим. И слегка запыхавшимся.
— А про чей?
Станислав на свою табуретку усаживаться не спешил, косился на Вениамина все еще подозрительно. Вениамин с преувеличенной скорбью закатил глаза:
— Ну, знаешь, Стасик! Твой эгоизм иногда…
Какое-то время они еще вяло переругивались, а потом доктор все-таки достал коньяк. И разговор сразу пошел живее.
— Кризис, Стасик, это очень важно! Своеобразная реперная точка, мимо которой никак не пройти! Ни человеку, ни киборгу. Я бы даже сказал, что для киборга такие кризисные переломные точки важны особенно! — Вениамин, рассуждающий о психологических проблемах ближних, напоминал Станиславу Полину с ее мохнобрюдом или другой какой гадостью, и напоминание это приятным назвать было трудно. — Ты только представь себе, Стасик: тонкая ранимая психика почти человеческого почти подростка, а тут на тебе — кризис! А ведь кризис — это почти что срыв!
— Так ведь это… Он же вроде как давно уже…
— Ай, Стасик! Кризис трех лет — это кризис осознания себя отдельной личностью, и для киборгов он оказался самым важным только потому, что большинству не удавалось его пережить. А так — вся наша жизнь является сплошным чередованием кризисов, только кончается один кризисный возраст — как начинается другой. В районе девяти лет как раз кризис осознания подрастающей личностью своего пола и… Разные реакции по этому поводу, как негативные, так и позитивные. Ну и первые, сам понимаешь, опыты… эти, эмоционально-сексуальные. В ближайшем, так сказать, окружении…
— Ты на что мне тут намекаешь?!
— Только на то, что нам просто страшно повезло с пассажиркой! Без нее у нас могли бы быть проблемы… У Дэна так точно могли бы быть… Но повезло. Нам вообще везет. Ты заметил?
Свет чуть мигнул, а Станислав болезненно вздрогнул и бросил на старого друга взгляд еще более подозрительный, чем ранее.
— Впрочем, и не удивительно! — продолжал ничего не заметивший доктор. — Ведь все зависит от капитана, а ты отличный капитан! Отец, так сказать, командир и все такое. Ты очень правильно все делаешь, Стасик! Ты очень правильно делаешь вид, что ничего не замечаешь. Делай его и дальше.
— Ты издеваешься?
— Да побойся бога, Стасик!.. Ну, разве самую чуточку.
Станислав вздохнул. Еще раз покосился на благодушно прихлебывающего чай с коньяком Вениамина и все-таки решил, что ни на что тот не намекает. Ну, кроме кризиса. Так и хотелось взвыть: мне бы ваши проблемы!..
— Кризис девятилетки… — Станислав поморщился. Приходилось делать вид, что относится к этой чуши всерьез, а то Вениамин начнет думать в ненужную сторону. — А это надолго?
— Ну, учитывая ускоренное обучение киборгов, полагаю, что за полгода наш мальчик справится. А может и месяца за три, я в него верю!
— Ну, полгода — это не страшно…
— А потом… — Вениамин разулыбался шире и даже прижмурился от удовольствия. — Потом нас ожидает великолепнейший и интереснейший кризис переходного возраста!
На этот раз Станислав застонал уже почти совсем не притворно.
***
С некоторых пор Станислав предпочитал пережидать прыжки через подпространство если и не лежа пристегнутым к антиперегрузочной койке в своей каюте, как того вообще-то требовал внутрикорабельный распорядок, то уж во всяком случае точно не стоя. Капитанский престиж — оно, конечно, дело важное, но… Спина дороже. Нет уж, нет уж! Только кресло, только хардкор. Тем более что кресло тоже вполне себе капитанское, очень даже престижное и расположенное в стратегически верной точке, обеспечивая сидящему в нем великолепный обзор не только на пилотский и навигаторский экраны, но и на всю пультогостиную в целом. Хочешь — любуйся на звезды в смотровых псевдо-окнах по левому борту (ну или по правому, но тогда стоит слегка развернуть кресло), пока их еще не сменила тошнотворная клубящаяся спираль подпространства. Хочешь — рассматривай сосредоточенный затылок пилота, вернее самую его макушку, слегка возвышающуюся над спинкой кресла. Можно еще и на экран за этой макушкой смотреть. Но это уж совсем скучно — что там можно увидеть, кроме быстро сменяющих друг друга цифровых строчек и стандартной воронки перехода, невидимой в обычном диапазоне и выводимой лишь на основании гравитационных кривых. Рутина.
Впрочем, даже если что-то пойдет не так и рутиной быть перестанет, самое скверное, что только может сделать капитан — это вмешаться. Станислав насмотрелся на таких «капитанов» еще во время службы в космодесанте — отдающих нелепые и губительные приказы даже не в силу самодурства или природной глупости, а часто даже и из самых благих побуждений, просто из-за невозможности знать все и во всем разбираться. Они вмешивались в ситуации, которых не понимали, требовали объяснений, когда на счету была каждая миллисекунда, и зачастую доводили-таки то, что могло обернуться паршивой, но не очень большой неприятностью, до полной и безоговорочной катастрофы. И не всегда жертвами тех катастроф оказывались только они сами.
Нет уж. Правильное место капитана — если не в капитанской каюте, то в капитанском кресле, и он не станет покидать этого правильного места ради какой-то там экстремальной ситуации. Если он, конечно, правильный капитан. Да и спине, опять же, удобнее.
Поэтому Станислав даже не попытался вскочить со своего кресла, когда что-то явно пошло не так. Просто вцепился в подлокотники и замер, глядя, как под растерянное «Твою же мать!» Теодора расцветает во весь пилотский экран та самая воронка перехода, только почему-то — теперь! — двойная.
Станислав не был уверен, сам ли он нажал кнопку фиксации или это сработала хитрая автоматика, но эластичные крепления намертво припеленали его к креслу еще до того, как пол под ногами дрогнул, а потом вдруг встал вертикально. Руки Теодора плели стремительное туманное кружево в глубине виртэкранов — пилот всегда переходил к управлению напрямую, если требовалось что-то сделать быстро, вот и сейчас скорость движения превращала его пальцы в размазанные полупрозрачные силуэты. Воронки вытягивались, раздвигались, оплетая друг друга, шарили жадными жерлами по экрану. Та, что возникла второй, была подсвечена красным, и она потихоньку отступала к краю, каким-то чудом пилоту, похоже, удавалось удержать курс даже в этих условиях. Голубоватый раструб первой — правильной — воронки занимал уже почти весь экран, жерло призывно распрямилось в туннель и где-то там далеко впереди то ли почудился, то ли действительно призывно мигнул маркер точки выхода. Теодор выдохнул — шумно и облегченно.
И именно в этот момент на экране проявилась воронка, подсвеченная красным. Вынырнула, проступив прямо сквозь голубоватую стенку своей предшественницы-напарницы, развернулась, вкладывая собственный раструб в голубой словно две чашки одна в другую. Собственно чашки-раструбы вписались идеально, а вот дальше были длинные хвостики туннелей, и эти хвостики разделялись: голубой шел прямо как по ниточке и все еще помигивал маркером на выходе, хотя уже и слабее, красный же резко сворачивал в сторону, и с каждой миллисекундой делался все плотнее и ярче.
А потом «Космический Мозгоед» тряхнуло, словно детскую погремушку (Станислав успел мимоходом порадоваться, что на этот раз все горошины, похоже, оказались пристегнуты), пол на секунду поменялся местами с потолком, надвинувшийся портал полыхнул багровым на весь экран, мигнуло освещение, переходя на аварийный режим — и все закончилось.
— Осуществляется общая диагностика систем, — сообщила Маша с машинными интонациями правильного искина, но тут же добавила: — Кстати, спешу вас обрадовать: со мною все в полном порядке.
Теперь ее голос звучал слегка капризно, и это успокаивало.
— Что за?!. — спросила Элли довольно экспрессивно, выдираясь из навигаторского кресла.
Кажется, там были еще какие-то слова, но она, бросив быстрый взгляд в сторону капитана, предпочла их зажевать до полной невнятицы, превратив во вполне легитимное, хотя и непонятно к кому обращенное:
— Ну и куда это нас?
— Понятия не имею, — откликнулся Теодор, разглядывая лохматую двойную звезду в верхнем левом углу курсового экрана. — Но это точно не Зай, Зай я знаю, дыра дырой, там отродясь такого движения не было и звезды почти не видать.
— Сейчас выясним.
Дэн, возникший в пультогостиной рыжим полуголым привидением, вроде бы и не торопился, но скользнул на свое место чуть ли не раньше, чем Элли успела его покинуть. Тряхнул головой, веером рассыпая капли с мокрых волос (похоже, экстремальная ситуация выдернула его прямиком из душа), и точно таким же веером рассыпал вокруг себя десятки крохотных виртэкранчиков. Перетасовал, словно карты, одну проекцию задержал чуть дольше, увеличил, перекидывая на курсовой экран. Развернул кресло и доложил уже Станиславу:
— Третий Палец, Станислав Федотович. Вышли очень точно, до гасилки не больше часа… — Дэн бросил короткий взгляд на Теодора и уточнил: — Меньше.
Показалось, что в голосе у него скользнули виноватые нотки. Интересно, почему? Только ли потому, что он почти без сопротивления уступил свое кресло пассажирке, захотевшей «посмотреть», или же Станислав действительно слишком громко думал про этот чертов Третий Палец? Тоже вот думай теперь…
— Между прочим, могли бы и у меня спросить! — обиженно надула губы Маша. — Я еще восемь секунд назад это знала. В отличие от некоторых! Кстати, мальчики, нас там уже хотят. Вы готовы горячо поконнектиться?
— Дэн, ты опять пересчитал трассу?
— Да, Станислав Федотович.
Вот так, спокойно, нейтрально, уверенно. И никаких пояснений. А еще и тон при этом такой…
Станислав очень хорошо знал этот тон, яснее красно-желтой проблесковой мигалки говорящий о том, что лучше не пытаться выяснять основания и причины: даже если они и есть и сформулированы достаточно внятно — вряд ли они понравятся капитану. А потому Станислав вздохнул и не стал переспрашивать. Если даешь что-то под чью-то ответственность — не стоит отбирать это самое что-то на следующий же день. Новая трасса — так новая трасса. Пусть. И никаких объяснений.
И никакого Третьего Пальца.
Ладно, все не так уж и страшно, временной люфт у них еще есть, появиться на реперной точке «Мозгоед» должен до конца следующей недели. У Шизандры надо будет объявить ребятам, что им предложили мелкий, но хорошо оплаченный груз на этот самый чертов Третий Палец, все равно же почти по пути. И он своим единоличным капитанским решением согласился. Нормальная рабочая процедура, сколько раз такое бывало, вряд ли кто заподозрит чего. Но это уже на Шизандре, после того, как они встретят тот круизник и заберут посла. С проблемами стоит разбираться в порядке строгой очередности, иначе никаких нервов не хватит.
***
Зачем нужна медсестра на корабле, на котором никто никогда не болеет?
Полина вздохнула. Качнула ногой, позволив пушистому розовому тапку соскользнуть с ноги почти полностью, но в последний момент ловко удержала его, растопырив пальцы и потянув стопу на себя. Эта игра ей уже порядком наскучила, но бросать ее не хотелось. Во-первых, больше заняться все равно было нечем. А во-вторых, и сама нудная забава с тапком, и вызванное ею глухое раздражение отлично соответствовали сегодняшнему Полининому настроению. Паршивому настроению, чего уж там.
Космос Полина не любила почти так же сильно и яростно, как и микробиологию. Не любила и боялась. Не видела она никакой романтики ни в звездах, которые вечно или слишком яркие, или слишком радиоактивные, или и то и другое сразу, а то и вообще могут взять и превратиться нежданно-негаданно в какую-нибудь сверхновую. Вот еще не было печали! Что же касается туманностей, то они лишь издали выглядят красиво и завлекательно, вблизи же обнаруживают характер крайней паскудности и так и норовят впилиться в зазевавшийся кораблик каким-нибудь астероидом. Короче, ничего в них нет привлекательного, в туманностях этих!
Космос Полина была согласна лишь терпеть. В качестве временного неудобства и только как промежуточный этап, своеобразный не значимый отрезок между по-настоящему интересными точками станций или планет, населенных всевозможными по-настоящему интересными обитателями, не относящимися ни к простейшим, ни к спирохетам или там жгутиковым, бр-р-р, гадость какая!
Но сейчас промежуточно-конечная точка — Гомель-22, до которого оставалось лету еще часов пять — Полину ничуть не вдохновлял: был он не планетой и даже не станцией, а всего лишь крохотным служебным астероидом, когда-то шахтерским, а теперь оставленным исключительно как подпорка для гасильной установки на четыре порта. Очень уж удобно он располагался — несколько над плоскостью эклиптики, при подлетах к нему транзитники могли развивать полную скорость и пользоваться автопилотом, не опасаясь вмазаться в какой-нибудь неучтенный мусор. Вот и оставили, на радость этим самым транзитникам.
Ну да, транзитникам, возможно, и на радость (да и любому нормальному человеку отсюда поскорее убраться за радость будет, от настолько безумного светила, что у «Космического Мозгоеда» пришлось полностью затемнить все смотровые экраны по правому борту, а ведь это оно еще в спокойной, так называемой «сонной» стадии!), а вот Полине — так никакой радости вообще. Тед прямым текстом сказал, что шлюзоваться с этим булыжником не собирается, пристыкуется четко к гасильному порту, оплатят положенное, погасятся и тут же свалят. И никаких прогулок.
Впрочем, вряд ли на таком безжизненном камне под таким яростным солнцем есть какое-нибудь пристойное зверье. Полина вздохнула еще горестнее. К своему стыду, она мало интересовалась кварцевитальниками. Предпочитала все-таки более привычную биоорганику. Может и зря… а может, вовсе и нет: знай она, например, что в глубинах этого куска камня проживают какие-нибудь очаровательные кремнийорганические черви — наверняка расстраивалась бы куда больше.
К тому же ей вообще грех жаловаться — у нее же есть ее Тосенька! Ну ладно, не совсем чтобы ее, конечно, и довольно скоро его придется отдать заказчикам из зоопарка, но пока что он в полном (и единоличном!) Полинином распоряжении! Бубочка такая и симпапулечка!
Полина, слегка повеселев, приоткрыла нагрудный кармашек комбинезона и осторожно вытащила на ладошку свое счастье. Вот он, лапушка, Тосенька, краснорайнский мохнобрюд во всей своей неписаной красе! Свесил между пальцами все восемь своих мохнатеньких толстеньких брюдиков, вывалил круглое жирненькое пузичко. Нежно сиреневенькое, чуть подрагивающее, словно полупрозрачный пельмешек… И, собственно, все.
Этот минимализм строения восхищал Полину до невозможности — ничего ведь лишнего! Никаких скелетов, ни внешних, ни внутренних. Мозг совмещен с системой пищеварения, потрясающая эффективность! А органы потребления пищи и выделения продуктов жизнедеятельности… ну так вот же они! На брюдиках, в большом количестве! И работают в обе стороны, что тоже говорит о высочайшей эффективности. И не пачкают ничего, просто потрясающий бубочка же! И красавчик такой, с этим переливчатым полупрозрачных толстеньким пузичком, в котором шевелится что-то типа белесеньких червячков, с подрагивающими брюдиками, похожими на желейных многоножек… Даже удивительно, как такие красавчики до сих пор не заменили собою в человеческих сердцах банальных и скучных котят?
Полюбовавшись еще немножко, Полина аккуратно убрала свое сокровище обратно в кармашек и защелкнула клапан. После нападения она даже в пределах корабля старалась не держать карман со столь ценным питомцем расстегнутым. Не то чтобы она кому-то на «Мозгоеде» не доверяла, конечно, но… Так, на всякий случай. Ну и чтобы не забыться там, где доверять как раз и не стоит.
Полина взглянула на часы над голоплатформой и снова вздохнула. До Гомеля оставалось еще четыре часа и двадцать минут. Потом около часу на гашение, ну полчаса, если гасилки у них хорошие. И можно прыгать. К Заю.
Зай — планета, причем с кучей живности, там уникальные крылорожистые эндемики есть, Полина ими вчера любовалась в инфранете. И теперь при воспоминании о восхитительных зубастых мордочках вдоль края каждого крыла ей делалось еще более грустно, потому что садиться они на Зай вовсе даже не собирались. Станислав Федотович так твердо это сказал, что лучше даже и не заикаться. Отдадут груз на орбитальной станции, там же погасятся и снова фьють…
Маша то ли зеркалила Полинино настроение, то ли и сама пребывала в меланхолии — сидела на платформе в позе скульптурной русалочки, такая же каменная и почти неподвижная. Только глаза светились аквамарином да грудь периодически вздымалась объемисто — при особо тяжких вздохах.
Почему-то при взгляде на русалочную Машу Полинино настроение слегка улучшилось, хотя раньше обычно бывало наоборот. Может, потому что последнее время Полина ее почти и не видела, голоплатформа или пустовала, или светилась стандартным логотипом заставки. Интересно, кстати, почему? Раньше искин так себя вела в тех случаях, если показательно обижалась на Станислава Федотовича, Теда или Дэна и хотела добиться от них если не извинений, то хотя бы виноватых взглядов в сторону своей пустующей платформы (о, Полина отлично знала, как тщательно Маша фиксирует и как бережно хранит все эти скрины! Как-то раз они ими любовались вдвоем более шести часов подряд — и там не было ни единого повтора!), но на этот раз вроде бы никакого конфликта между Машей и одним из мужчин Полина не заметила, да и вели все себя не так. Маша не капризничала, не отгавкивалась, не игнорировала по максимуму чьи-то запросы — вела себя как обычно. Просто не показывалась. Почти как — тут Полину кольнуло неприятным воспоминанием — когда-то давно, еще на Степянке. Когда она была вынуждена до предела экономить ресурсы, потому что искала пиратскую эскадру, зависшую на орбите. Но ведь сейчас-то ничего подобного нет и в помине, правда? сейчас-то никакой пиратской эскадры и никакой необходимости…
— Чет наши голубки слишком долго спортзал оккупируют. — Тед крутанулся в кресле, толкнувшись ногой, бутса пронзительно скрипнула по напольному покрытию. — Пойти спугнуть, что ли…
Однако вставать Тед не спешил. Сидел, слегка покручиваясь в кресле влево-вправо, улыбался расслабленно, закинув руки за голову. Да и вообще выглядел он возмутительно счастливым, особенно по сравнению с почти ну совершенно несчастной Полиной.
Впрочем, сейчас не такой уж и несчастной, ибо благодаря Теду она вспомнила, что на борту «Космического Мозгоеда» имеется кое-кто, куда более несчастный. И нуждающийся в ее помощи если не как медсестры, то уж как сестры милосердия точно! Или просто сестры.
— Не стоит, — сказала она осторожно, лихорадочно соображая, что именно и какими словами она может открыть Теду, а о чем бравому и не слишком тактичному пилоту сообщать ни в коем случае нельзя.
— Почему? — искренне удивился пилот. — По мне, так Дэна уже давно пора спасать, он там один на передовой и все такое.
Тед опустил руки, похлопал ладонями по подлокотникам. Вздохнул с сожалением и все-таки встал.
— Потому что нельзя мешать первой любви! — выпалила Полина отчаянным шепотом, потому что ничего лучше правды придумать так и не сумела.
Тед хлопнулся обратно на кресло и уставился на нее круглыми глазами.
— Какой такой любви? — Он тоже почему-то перешел на шепот. — Она же вроде как на меня западала… Да и лет-то ей сколько?! На первую уж ну никак!
— Да при чем тут эта Элли?! — взвыла Полина. Тихонечко, надо отметить, взвыла. — Я про Дэньку! У него-то как раз она самая! Первая! Нежная! Трепетная! А тут ты! Со своими солдафонскими шутками!
Пилот моргнул. Потом моргнул еще раз. Брови его медленно лезли на лоб. Смотрел на Полину он теперь иначе, с изрядной долей сочувствия.
— Полли, — сказал он наконец осторожно, — а ты к Вениамину Игнатьевичу со своими… хм… интересными мыслями не обращалась? По-моему, у тебя жар.
— Да нет у меня никакого жара, — вздохнула Полина и добавила с непоколебимой убежденностью: — а вот любовь у Дэньки есть, я точно знаю. Ну или влюбленность, кто его сейчас разберет. Он втрескался в эту Элли по уши, ну это же видно! Переживает теперь. С ним раньше такого не было, понимаешь? Он, может, и не смотрел и не читал ничего про любовь, ну сам подумай, что обычно читают и смотрят киборги? Вот то-то и оно. И теперь просто не понимает, что с ним творится, почему его постоянно кидает от счастья к отчаянью, мучается, ревнует — и не понимает… Он в полном отчаянье, понимаешь?! А ты еще и ржешь над ним постоянно, как бессовестный!
— Мучается? Ревнует? В полном отчаянье? — Лицо Теодора перекосило странной гримасой: мучительного усилия осознать только что произнесенное. Миссия оказалась невыполнима. Тед мотнул головой. Нахмурился и подозрительно уточнил: — Ты точно про нашего Дэньку сейчас говорила? Рыжего такого? Киборга, причем боевого… ну это так, если ты вдруг запамятовала.
— А ты что думаешь, что раз он киборг — то железный, да?! — вспыхнула Полина. — Думаешь, ему все равно?! Да он вчера, если хочешь знать… — Она оборвала фразу на полуслове, закусила губу и резко мотнула головой, коря себя за то, что чуть не проболталась.
— Он вчера — что? — вкрадчиво спросил Тед, выждав довольно значительную паузу и поняв, что продолжать Полина не намерена.
— Прости, — Полина вздохнула и с торжественным видом задрала подбородок, — но это не моя тайна. И я поклялась, что ее не выдам.
— Ха! — фыркнул пилот, предпринимая новую попытку встать. — Раз не можешь рассказать — значит, и не было ничего. Просто понавыдумывала всякой ерудны. Да чтобы наш Дэнька…
Встать не удалось — Полина метнулась через пультогостиную и припечатала пилота к креслу, нависнув над ним всем телом (хотя для этого ей и пришлось встать на цыпочки и упереться руками в подлокотники).
— Тедичка, пожалуйста, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! — зачастила она. — Поверь, это правда! Дэнька и на самом деле влюблен в эту странную тетку! Может, переболеет и все пройдет, может и нет, но пока что с этим надо осторожнее, понимаешь?! Он же совсем неопытный, совсем молоденький, с ним же такое в первый раз… Понимаешь?! Мы помочь должны, а не смеяться! Не пари заключать! Ему же наверняка обидно! Не просто же так он вчера… все-все, прости, молчу! Тедичка, пожалуйста, я очень тебя прошу…
Тед, дурея, вжался спиной в спинку кресла и судорожно кивнул несколько раз, толком даже и не поняв, на что соглашается. Просто Полина выглядела… нет, не угрожающе. Она выглядела так, словно вот-вот разрыдается. А это с раннего детства пугало Теодора Лендера куда сильнее любых угроз.
— Спасибо! — Полина, наклонившись, чмокнула его куда-то в район виска и тут же упорхнула. — Ты такой милый! Спасибо-спасибо-спасибо! — донеслось уже из коридора.
Тед так и остался сидеть в кресле, ошалело моргая.
И что за напасть с этими проблемами? Не успеешь разобраться с одной — как тут же из-за угла напрыгивает вторая, не успеешь от второй обрыкаться — как тебя хватает за шиворот третья, а там и первая приветственно машет рукой на подходе — мол, соскучился? А я вот вернуться решила!
Только-только успел поверить, что зрение таки вернулось к норме — как попытались похитить Полину. Ладно, не Полину, зверька ее мерзкого, но их же друг от друга не оторвать и домкратом! Только-только успокоились после этого — как новая напасть. Влюбленный навигатор.
Тед потер лоб. Нахмурился.
Если Полина права… А она, скорее всего, права, женщины такое чувствуют, и Тед может сколько угодно кривить в недоверчивой усмешке губы и говорить свое коронное «Ха!», а только глупо прятать голову в песок, словно мифическая птица Страус. Тем более что на корабле и песка-то нет, сплошное синтпокрытие, об него только лоб разобьешь.
Лика вон, к примеру, всегда знала, кто в кого втрескался. Всегда. И обо всех Тедовых предметах воздыхания узнавала чуть ли не раньше него самого — что, кстати, было еще одной довольно веской причиной удрать из дома как можно раньше и как можно дальше. Значит, и Полина по поводу Дэна и этой… чересчур боевой (Тед передернулся) тоже права.
И это, как ни крути, таки проблема. И довольно крупная…
Тед зарылся руками в волосы, дернул раз, другой и беззвучно застонал.
***
Когда твой друг оказывается вдруг влюблен, да к тому же не в тебя — поначалу это немножечко обидненько, конечно. Ну так, самую малость. И даже не потому, что ты лучше, роднее, и вообще вы столько времени друзья и столько вместе прошли, что мог бы и проявить уважение, влюбиться уже, ну хотя бы для приличия! Ну, немножечко. Просто… Ну, просто.
Однако Полине почти сразу же стало стыдно: она ведь вовсе не хотела, чтобы Дэн был несчастен! А влюбись он в нее, Полину — так бы и произошло. И его любовь осталась бы неразделенной, потому что Роджер… Ах, Роджер!.. А значит, Дэну пришлось бы страдать всю оставшуюся жизнь. Нет, такая любовь Полине бы немножечко льстила, конечно… но при этом и делала бы ее тоже абсолютно несчастной. Потому что Дэн был другом, а если друг страдает и ты никак не можешь помочь — какое уж тут счастье?!
Нет уж! Пусть лучше эту свою Элли забирает, тем более что она вроде бы не такая уж и скверная. Старовата, правда… Зато наверняка понимает, что Дэн — это ее последний шанс, и не будет кочевряжиться и заставлять его лишний раз страдать. Ну или будет — женщина все же! — но не слишком долго. И с Тедом вроде хорошо поговорили, не будет он больше над бедным Дэнчиком издеваться и дурацкие пари предлагать.
Закрывая за собой дверь в свою каюту и машинально ее блокируя, Полина еще раз удовлетворенно вздохнула и с довольной улыбкой упала на койку. На спину, конечно, — про драгоценного мохнобрюда в нагрудном кармашке она не забывала даже во сне.
Вот и хорошо. Вот и ладушки. Все складывается просто прекрасно. И вообще. И она вовсе не самый несчастный человек на «Космическом Мозгоеде».
Потому что это вовсе не она вчера рыдала навзрыд, уткнувшись носом в полотенце и забыв заблокировать дверь. И не она потом смотрела несчастными, зареванными голубыми глазами с таким отчаяньем, что сердце просто таки разрывалось. Вовсе не она.
Жизнь налаживалась!
Элли давно уже заметила, что хуже планов, идущих по бордовой шляпе с самого начала, могут оказаться лишь планы, идущие гладенько и славненько почти до самого конца. Того самого конца, где им предстоит лоб в лоб столкнуться с реальностью. Ну и после этого — упс, потому что, как утверждал один маленький и очень пронырливый адмирал, столкновения с реальностью не выдерживает ни один даже самый продуманный план.
И потому: к черту Его Величество План — да здравствует Ее Величество Импровизация!
Когда-то молодую охранницу эти утверждения принципала и командира просто бесили. Она считала себя разумной, умеющей складывать не только два и два, но и куда более сложные пятимерные конструкции, делать экстраполяции и прогнозировать, а главное — никогда не рассчитывать на авось, не бросаться сломя голову, не прыгать в воду без предварительной рекогносцировки (а желательно и ковровой артподготовки, ну или хотя бы по площадям). Считала себя хладнокровной, расчетливой, даже циничной…
… А потом разнесла ко всем чертям ворота того ангара — просто потому, что «он бы и сам так поступил» и «он бы именно этого от меня и хотел, наверное…»
Ну да. Это не сломя и не очертя голову, это вообще ее оставив в шкафчике для хранения скафандров.
Элли тихонько рассмеялась и подставила лицо под душевые струи. Чистая вода в неограниченном количестве, подумать только! Все-таки есть и в диком варварстве кое-что невыразимо притягательное. Водный душ, да еще и контрастный, хотя и уступает ионному по эффективности, но намного его приятнее.
В дверь санузла деликатно постучали.
— Сорок секунд! — крикнула Элли и решительным движением завернула кран.
Вот и напоминание о том, что дикий космос и варварство — это все-таки дикий космос и варварство, и романтичным бывает разве что в низкопробных исторических романах. Даже воду приходится отключать вручную, прилагая физические усилия, да и душевых могли бы сделать побольше! Ну ладно, не в каждой каюте, это все ж таки избыточно для простого штатского грузовичка (а тем более — для такого грузовичка, который заштатным и штатским всего лишь прикидывается!), но хотя бы два-три дополнительных могли бы и поставить. Места хватает.
Стремительными движениями сгоняя воду с тела и волос и промокая их насухо одноразовыми полотенцами (еще одна дикость, но не использовать же то многоразовое, что ей выдали, это уж вообще ни в какой шлюз!), Элли продолжала улыбаться. Последнее время она ловила себя на том, что просыпается с удовольствием и в предвкушении — какие еще приятные сюрпризы приготовил для нее новый день? И в твердой уверенности, что сюрпризы будут именно приятные.
Странное ощущение, немного похожее на то, как она себя чувствовала на первых курсах Академии: тот же азарт, те же удовольствие и предвкушение, только без нервов и постоянных опасений не справиться, не доучить, забыть, оказаться слабее. А теперь все это ушло, осталось чистое удовольствие. Ну и, конечно, азарт.
Натянуть комбинезон одним движением — это искусство, которым овладеваешь далеко не сразу. Элли в свое время понадобилось три или даже четыре года. Зато сейчас милое дело, на автоматизме. Если бы не белье, ей на полное приведение себя в приличный вид хватило бы и двадцати секунд, но к хорошему привыкаешь быстро. Так что пусть будет сорок.
Ровно через тридцать девять секунд она потянула в сторону дверь санузла (дверь все это время была разблокирована, и уже хотя бы поэтому Элли отлично знала, кто стучал).
— Доброе утро, Дэн.
Да, не сюрприз. Но приятный.
— Доброе утро, Элли.
Он попытался проскользнуть мимо, но она слегка задержала перегораживающую дверь руку.
— Как насчет размяться перед завтраком? Раз уж ты тоже такая… хм… ранняя пташка.
Она убрала руку и с трудом удержалась от ехидной ухмылки, рассматривая выражение лица навигатора. Вернее — почти полное отсутствие этого выражения, он всегда делал такую рожу, когда пытался сохранить гордую невозмутимость. Наверняка считает, что так выглядит более взрослым и мужественным — и не замечает, что почти всегда при этом краснеет, что сводит на нет всю старательно натянутую невозмутимость. Мальчишка!
— Хорошо. Через десять минут.
Ого! А вот это с его стороны считай почти что подвиг: душ мальчишка любит, пожалуй, и побольше, чем сама Элли. Но как же забавна его манера каждый раз делать вид, что раздумывает (в смысле, действительно раздумывает присоединяться ему к Элли или нет, а не о том, сколько времени ему потребуется на то, чтобы побыстренькому умыться и почистить зубы старомодной и даже не электрической зубной щеткой).
Подобный разговор между ними повторялся чуть ли не каждое утро — каждое из тех. когда они сталкивались у душа. Да и за день бывало тоже раза два. Или три. Сколько раз в день Элли хотелось посетить спортзал — столько он и повторялся. С тех самых пор, как она решила поберечь свои нервы и навигаторскую гордость — все равно ведь припрется и без приглашения, только будет краснеть и злиться, и никакого тебе нормального спарринга. Проще самой пригласить.
Поначалу Элли удалось пару раз затащить в спортзал Теодора, но потом она бросила это гиблое дело (к явственному облегчению пилота). Похоже, азимовский блок у диких киборгов из дикого космоса прошивался гораздо жестче, чем у всех моделей, которые встречались Элли в более или менее цивилизованных мирах.
Спаринговаться с Теодором оказалось все равно что с боксерской грушей. Только живой и вздрагивающей от каждого пропущенного удара. Какая уж тут тренировка.
Разумеется, пилот-киборг по определению был намного сильнее человека, даже модифицированного, но до коллапса всех своих киберсистем боялся ее случайно повредить! Будь он человеком, она сказала бы «боялся панически», но киборгам не свойственны панические атаки и прочие глупости. Тут, похоже, действовал именно блок, а Элли не хакер, чтобы ломать незнакомый блок у незнакомой модели с неизвестными ТТХ. Да и вообще неприлично это — лезть в прошивки чужого имущества только потому, что тебя в этом имуществе что-то там не устраивает. Лучше отстать от несчастного киборга, тем более что его хозяев, похоже, все устраивает.
Впрочем, сказать, что Теодор разочаровал Элли целиком и полностью, было бы явной неправдой: пилот-киборг был определенно мил и куда более человечен, чем многие знакомые Элли по прежней жизни. Иногда у Элли даже закрадывалось подозрение — а не дурачат ли ее? Может, и нет у них на борту никакого киборга, просто решили подшутить над пассажиркой. Но сколько она ни ломала голову — так и не смогла придумать ни одной достаточно веской и убедительной причины того, зачем это могло бы понадобиться капитану — причем именно этому капитану, с его милой улыбкой, военной выправкой и стальными глазами.
Такой капитан не станет поддерживать глупую шутку подчиненного. Впрочем, подчиненные у такого капитана трижды подумают, прежде чем даже начать лежать в сторону шутки любого уровня разумности, не то что ее отмочить!
Так что скорее всего Теодор именно тот, за кого себя выдает — местный киборг. Просто ну вот такие здесь киборги, чего уж поделать! Зато приятная деталь, пусть и не сразу открывшаяся, но сулящая множественные приятные перспективы: они не бесполы. Она убедилась в этом сама, когда Теодор со свойственной киборгам бесцеремонностью ввалился в санузел с целью отлить — как раз, когда она принимала душ.
В отличие от Дэна или капитана он не счел нужным постучать, просто сдвинул дверь и вошел. Совершенно спокойно улыбнулся ей и даже поздоровался, после чего протопал к унитазу и с той же самой киборговской невозмутимостью сделал свое дело. Кивнул ей — уже на прощанье. И так уже невозмутимо вышел.
Он даже не покраснел — ни когда смотрел на нее (будь он человеком — Элли сочла бы такой взгляд одобрительным и даже намекающим), ни когда пристроился в профиль, так, что Элли все отлично было видно, и вытащил свой агрегат (очень впечатляющий, надо отдать ему должное). Ни когда кивнул, уходя — и снова мазнул тем самым одобрительным взглядом. Одно слово — киборг.
Однако — киборг с членом.
Ей об этом, конечно же, никто не рассказал — не скрывали, просто зачем говорить о том, о чем и так все знают? Им даже и в голову не приходило, что где-то может быть иначе и что ненужные органы логичнее всего убрать первыми. Хотя… Если говорить о логике — это же провинция, унификация минимальна, и на киборгов, скорее всего, ложатся не только боевые функции, но и обслуживающие-релаксирующие. Это ей трудно представить жизнеспособный гибрид гранатомета, кофемолки и вибратора, а какому-нибудь не слишком богатому фермеру с дикой планеты такой универсальный гаджет, пожалуй, самое то будет.
Правда, если он обретет разум и вырвется из-под хозяйского приказа — тут уж фермеру мало не покажется. Хотя, опять же, от фермера зависит. Ну и от много чего еще, от крепости прописанного у киборга азимовского блока, например. Или от личности самого киборга.
Теодор же вроде как сорванный (Элли уточнять постеснялась, но относились к нему все совершенно так же, как и к остальным членам экипажа — тому же Дэну, например), и хозяев как таковых у него нет, только коллеги и капитан. Но капитан не хозяин, он начальник, это хоть и похоже, но все же другое (особенно на штатских грузовичках… или тех, что таковыми прикидываются). А так сам себе хозяин, давно мог бы этот блок убрать. Ну или хакера найти, если сам не может, а желание есть. Однако почему-то не убирает. Значит — желания нет.
Интересно — почему? Типичное для охранного киборга стремление обезопасить по максимуму «своих» людей, к которым временно причислил и пассажирку? На посторонних «чужих» этот его блок вроде бы не распространяется… Интересно было бы проследить.
Но куда интереснее испробовать его в другом, раз уж возникли такие интересные перспективы, спарринги — они ведь не только в вертикальной плоскости могут быть, и, возможно, не в вертикальной тот самый блок сработает как раз в правильную сторону (тем более что сам пилот-киборг вроде как очень даже не против — только опять осторожничает).
А для спортзала остается Дэн. Он, конечно. всего лишь человек, и это минус, и жуткий стесняшка, постоянно краснеет и стучится (хотя это, пожалуй, все же не минус, особенно первое, скорее милая пикантная деталь). Зато он ничуточки не стесняется бить в полную силу, и это уже несомненнейший плюс. Лупит от всей души, приятно вспомнить (Элли с удовольствием поморщилась, разминая вчерашний синяк на плече).
Интересно все же — сколько в поползновениях Теодора от его киборговской секс-прошивки, а сколько — от человеческой личности? По какой-то странной аналогии пилот-киборг напоминал ей майлзовского кузена, красавчика и любимца женщин. Может быть, аналогия была не такой уж и неправильной. Тем больше оснований проверить!
Жалко только, что у ребят странные отношения, напряженные какие-то, а то ведь можно было бы расслабиться и втроем…
Дверь спортзала скрипнула, и Элли резко развернулась, хищно оскаливаясь и сразу же принимая боевую стойку: Дэн никогда не предупреждал о начале атаки. Что ж, ближайшие сорок минут ей предстояло расслабляться немного иначе.
Дэн знал, что такое ночные кошмары. Не на своем опыте, конечно, — самому ему снов не снилось никогда. Никаких. Ни плохих, ни хороших. Но умному киборгу нет ни малейшей необходимости совать палец в огонь лишь для того, чтобы понять, насколько тот обжигает. Умный киборг и на расстоянии способен это оценить и проанализировать, а всю недостающую информацию скачать из инфранета.
Дэн и оценил. Скачал. Проанализировал. И пришел к выводу, что человеческие восторги по поводу положительных эмоций от просмотра во время не-бодрствования рандомных интерактивных историй с равновероятным собственным участием или неучастием сильно преувеличены. К тому же не существовало никакой гарантии, что все сны обязательно будут хорошими. Скорее даже наоборот. Да и пример Ланса, которого поначалу чуть ли не каждую ночь кошмарами буквально коротило, был достаточно красноречив, чтобы у Дэна пропали последние сожаления из-за недоступности для него этой человеческой (как оказалось, и не только человеческой) функции.
Спать без снов намного удобнее. Просто закрыл глаза и провалился в темноту, а через некоторое время снова их открыл, ощущая себя намного более бодрым. И с чувством глубокого удовлетворения считываешь доклады системы о завершении мелкой повседневной регенерации, достаточности энергии и готовности к активной работе всех составляющих. Удобно, практично, приятно. Чего еще желать?
Однако в последнее время что-то в привычном порядке вещей изменилось. Нет, снов ему не снилось по-прежнему, но…
Но почему-то теперь, просыпаясь, он испытывал не только привычное и обоснованное легкое удовольствие, но и совершенно необоснованную острую радость пополам с не менее острым же облегчением. Почти счастье, почти экстаз. Четыре дня назад, например, он поймал себя на том, что, проснувшись, какое-то время (двадцать четыре минуты) просто лежит, переполненный этим счастьем, дышит быстро-быстро, словно после сильной нагрузки, и улыбается. Не имея никакой объективной внешней причины ни для сбитого дыхания, ни для счастливой улыбки.
Внутренние причины были и легко раскладывались на составляющие — химические составляющие. Те самые, выработку которых он решил не блокировать ради чистоты эксперимента. За дыхание и учащенный пульс отвечает адреналин, его многовато, но недостаточно для ощущения полноценного страха — так, на самой грани, отсюда и сбой ритма сердечных сокращений. Эндорфинов больше, и это странно — обычно они как раз во время сна не вырабатывались, ну если, конечно, не было экстренной необходимости в обезболивании или противошоковых. Сейчас не было, никаких повреждений, а эндорфины — вот они.
Но эндорфины хотя бы понятно, они и ранее использовались, а вот серотонин… Радость — чистая, светлая, просто от того, что проснулся. Желание поваляться, наслаждаясь каждой секундой… Как люди с этим справляются, если у них каждое утро — вот так? Как они вообще встают, если просто лежать, проснувшись раньше всех, и слушать, как постепенно оживает корабль — удовольствие настолько острое, что по сравнению с ним уступает даже горячий душ? А ведь есть еще и окситоцин… Ох… Да. Теперь — есть.
Выработку окситоцина Дэн блокировал полностью всегда, сколько себя помнил. Начал еще на Шебе, еще даже толком себя не осознавая и ни в чем почти что не разбираясь. Просто именно там, на Шебе, он понял, насколько это подлый гормон. Может быть, самый подлый из всех, вырабатываемых человеческим организмом. Он заставляет не просто подчиняться приказам хозяина-командира, а делать это с радостью. Любить того, кто бьет и посылает на смерть, и доверять ему — безгранично, бездумно, вопреки всему.
Нет уж.
Дэн даже под приказами предпочитал решать сам, по максимуму из возможного. А если возможного нет — извернуться и все же его придумать. И не доверять никому. Доверие — еще один рычаг управления, убийственный и безотказный. Красная кнопка, отключающая защиту. Разумный киборг, если хочет выжить, не должен позволить никому воспользоваться этой кнопкой. И самый простой способ — вовсе ее не иметь. Нет доверия — нет и возможности его предать, а люди всегда предают, это их суть. Даже между собой, не то что с киборгами…
Дэн хмыкнул. Откинулся на спинку навигаторского кресла, уперся затылком в подголовник. Улыбнулся — не так, как утром, а отлично зная причину. Не химическую, хотя и тоже внутреннюю. Вспоминательную.
Люди опасны и доверять им нельзя — такой вывод он сделал когда-то на основе собственных наблюдений. И не сказать, чтобы это был такой уж глупый или вредный вывод, вовсе нет, на то время он был полезным. Ибо помогал выжить. Просто сделан он был на основании ограниченной выборки данных, а потому оказался неверным в проекции и перестал работать в изменившихся обстоятельствах. А Дэн к тому времени уже привык действовать именно так, словно этот вывод единственно верен всегда и во всем, и оказался не готов к переменам. И пришлось снова ломать себя, подстраиваясь под другие аспекты, другие правила и законы, другие принципы построения взаимоотношений, принятые между другими людьми. Ну да. главное — люди, которые оказались действительно другими.
Оказалось, что они бывают и вот такими: умеющими доверять и достойными того, чтобы им доверяли тоже. отказывающимися поступать плохо не потому, что кто-то увидит и накажет, а просто потому, что это нехорошо. Неправильно. Стыдно. Не перед другими стыдно, эти другие могут так ничего и не узнать, — перед собой, ты-то ведь знать будешь. Полина с ее пробами или мамой… Чего, казалось бы, проще — слегка обмануть начальство с никому не нужными анализами и честно сказать маме о том, что не любишь микробиологию. Простые решения, логичные и правильные. Кому, спрашивается, от этого могло быть хуже?
Однако Полина считала, что неправильные. «Ну я же буду знать! — сказала она тогда. И еще: — Мама расстроится». А он ответил, что иначе расстраивается она, считая этот аргумент решающим. А она… она ничего не сказала, посмотрела только. И он вдруг понял, что аргумент его — так себе аргумент, и не решает он ничего. И чужие интересы иногда почему-то вдруг становятся приоритетнее собственных. И вовсе не потому, что приказ и ты не можешь не подчиниться, нет! Просто потому, что «ну она же расстроится…»
Это было очень странным ощущением, Дэн его хорошо запомнил. Нет, он еще не доверял им тогда. Но ему уже почему-то хотелось быть с ними… нет, не вместе, конечно же, не вместе, но… хотя бы просто рядом. И желание это со временем становилось только сильнее. И для этого он был готов на многое, чем дальше — тем больше. Притворяться человеком. Шагнуть под плазму. Притворяться правильным киборгом, раз уж с человеком не получилось.
Перестать притворяться оказалось труднее всего.
Давно миновали те времена, когда Дэн боялся лишним словом или неверным поступкам выдать себя, уверенный, что как только команда поймет, кто он такой — его пристрелят на месте или сдадут в ближайший офис DEX-компани (и, если бы его тогда кто-то спросил, он предпочел бы первый вариант). Миновали и те, когда он, не веря собственному счастью (не сдали! не бросили! позволили быть рядом!) пытался играть роль идеального киборга, полагая, что людям от него нужно именно это и искренне не понимая, почему это их так злит. Тогда он тоже боялся — нет, уже не того, что уничтожат или сдадут дексистам.
Тогда он уже понимал, что ни капитан, ни кто другой из команды этого никогда не сделает. Даже в самом страшном гневе по поводу самого страшного проступка, когда Дэн налажал по полной, и все они по его вине влипли в месячный завис, срывая график доставок и рискуя потерять корабль, Станислав Федотович смертью не угрожал — он угрожал продать, считая именно это самым страшным наказанием. С уровнем искренности под чистую сотню. Дэна аж затрясло, когда он это увидел, хорошо еще, что капитан был слишком зол, чтобы заметить.
Он уже тогда догадывался, что даже при самом скверном раскладе эти люди позволят ему уйти — если он попросит. Не понимал только, почему это его уже вовсе не радует, скорее пугает.
Тогда-то и появился новый страх — страх, что они сами ему предложат такой расклад, решив, что так будет лучше. Для него лучше. А он не сможет им отказать. И это было почему-то уже почти так же страшно, как перспектива оказаться в лапах DEX-компани.
Но никто из команды ничего подобного ему так и не предложил. Даже в шутку. Даже такой бестактный обычно Теодор словно чувствовал, над чем можно издеваться безнаказанно, а что лучше не трогать. Да и не только Теодор, они все словно знали. Впрочем, какое там словно — они точно знали! И это всегда ставило Дэна в тупик — сам-то он легко считывал изменение человеческих эмоций, но как это умудрялись делать обычные люди, не снабженные чувствительными детекторами? К тому же в отношении киборга!
Он тогда так и не сумел разобраться. Отложил на потом. И благополучно забыл, совсем по-человечески, надо же. Слишком много навалилось такого, с чем нужно было разбираться сразу и срочно, что казалось важнее. А теперь вдруг вспомнилось, да так ярко и остро…
Странно. Это что — тоже из-за гормонов?
Или из-за желания во что бы то ни стало отвлечься, отгородиться, отстраниться, думать о чем угодно, только не о том, о чем думать надо, и надо обязательно…
Дэн был рад, что сегодня дежурить выпало ему. И даже не потому, что в последнее время спать почему-то стало неприятно, а просыпаться — наоборот, но это тоже пугало, и в конечном итоге делало неприятным весь комплекс ночного отдыха в целом. Просто сегодня все равно заснуть бы не получилось.
Слишком много непонятного, которое обязательно следовало обдумать перед тем, как принять окончательное решение. Чтобы не ошибиться. Чтобы не стало хуже. Это ведь очень опасно — принимать какое-либо решение по поводу кого-нибудь из людей, когда ты не понимаешь причины их действий. Кому это знать, как не ему.
Он уже делал так, когда совершенно не понимал мотивов окружавших его людей (его людей!), но принял решение быть для них идеальным киборгом. Не меньше, но и не больше. Но и не меньше, да! И ошибся. Очень серьезно ошибся, почти смертельно.
Тогда ему повезло — им всем повезло! — но ведь такое неслыханное везение может больше и не повториться, правда? Даже скорее всего не повторится, потому что статистическая вероятность штука суровая, и если снаряды еще вполне себе могут долбить в одну воронку (если стрелок опытный и рука у него твердая), то с хорошими случайностями такое не прокатывает.
То, что подозрительная пассажирка не была киборгом, вовсе не делало ее менее подозрительной в глазах Дэна. Ни на гран. И эта ее внезапно вспыхнувшая страсть к Теду — чем она вызвана? Тем, что он выдает себя за киборга? Или это был только повод, а на самом деле ее куда больше интересует иное. Совсем иное.
Например, то, что Тед — пилот…
«Вашему капитану случайно не нужен… ну кто-нибудь? Например, пилот? — спросила Элли когда-то давно. — Я была неплохим пилотом!»
Чушь.
Это не может быть правдой. Если похищение — ее рук дело, она не кинулась бы мешать похитителям, а без нее Дэн бы мог и не справиться. Да и не такой она человек, она хорошая, она…
Стоп.
Может ли Дэн быть уверен, что в нем сейчас говорит логика, а не окситоцин, заставляющий доверять всем подряд? В том-то и дело, что нет.
Как только он обнаружил повышенное выделение этого гормона, сразу же решил корректировать все свои выводы с поправкой на это обстоятельство. Поправка заключалась в абсолютном и безоговорочном вотуме недоверия всем, кто не был определен как достойный доверия ранее, в дотестовый период. Сейчас полагаться на здравость своих выводов Дэн не мог, приходилось делать своеобразный откат к прошлым константам.
В число субъектов, ранее определенных Дэном в качестве безусловно достойных доверия, входили члены экипажа «Космического Мозгоеда» и еще несколько человек и ксеносов.
Элли в это число не входила.
Поправка автоматически ставила ее на первое место в ряду потенциальных подозреваемых. Поправка требовала доложить о своих подозрениях капитану. Дэн отложил решение до утра, собираясь как следует проанализировать происшествие, разбирая запись буквально покадрово.
Ничего нового не увидел, естественно. И ничего не изменилось.
Обвинять Элли ему не хотелось по-прежнему. Может быть, даже больше, чем сразу по возвращении. Но что им руководило? Логика? Или все-таки окситоцин?
Дэн крутанулся в кресле. Нахмурился.
Вообще-то это было легко проверить. Достаточно просто заблокировать выработку всего ненужного и усилить работу выводящей системы — и через полчаса (сорок семь минут, если быть точным) уровень гормонов в его крови упадет до уровня, не влияющего на мыслительный процесс. И станет понятно, не руководила ли им гормональная интоксикация, когда он принимал промежуточное решение не опровергать убежденность Полины в том, что похитить хотели ее.
Это было не так. Хотя так и могло показаться со стороны, потому что за секунду до включения тяглового луча с тарелки Полина бросилась к Теду, желая показать ему какую-то только что обнаруженную ею прелестную мерзость. И прямиком угодила в этот самый луч, направленный точно на пилота, Дэн это видел. Его глаза были рассчитаны на куда более расширенный спектр по сравнению с человеческими, а наэлектризованные пылинки оконтуривали границы луча довольно отчетливо.
Полина была легче, именно поэтому ее и подкинуло первой. А пилот, прыгнувший на нее, словно шимпанзе, и вцепившийся сразу всеми конечностями тотчас после ее испуганного «Ой…», на адреналине не сообразил, что и сам начал терять вес, причем на какую-то секунда ранее.
А вот Дэн сообразил. Успел. И вцепился в них обоих, рванул, отшвыривая за пределы луча, к кустам, и надеясь, что они сообразят зацепиться. Потому что ему было некогда, он уже перешел в боевой режим и собирался атаковать невидимого врага, но тут Элли крикнула: «Джамп!» — и пришлось разворачиваться и подставлять руки уже ей, ловя и подбрасывая.
Он собирался прыгать сам. В конце концов, именно для этого и предназначены боевые киборги! Но ее крик прозвучал так повелительно и непреклонно, что невозможно оказалось не подчиниться. И оставалось только поймать сцепленными в замок руками ее толчковую пятку и резко вытолкнуть руками вверх, придавая дополнительное ускорение, выбрасывая навстречу чему-то невидимому и определенно опасному. И надеяться, что оно не слишком далеко, тягловые лучи не бывают длинными, да и Парк тут одно название, не открытое же пространство, всего-то три уровня совместили, до потолка камнем добросить можно… ну, киборгу точно можно.
Тарелка неудачливых похитителей действительно висела невысоко — метра четыре с половиной, максимум пять. Элли повисла на чем-то невидимом, ловко зацепившись ногами и левой рукой, а правым кулаком принялась долбить по этому невидимому со скоростью и энергией леразийского дятла. Невидимое отзывалось жалобным скрежетом и, похоже, поддавалось насилию. Но не так чтобы быстро. И Дэн опять пожалел, что не прыгнул сам — он наверняка пробил бы жестянку с пары ударов.
А потом жалеть стало некогда — похитители опомнились, резко дернули тарелкой сначала в одну сторону, потом в другую, резко тормознули, крутанувшись, и Элли таки сорвалась. И пришлось ее ловить — на полной скорости, наплевав на конспирацию, при падении с такой высоты вероятность получения человеком серьезных травм была слишком высока, чтобы ею пренебрегать. А потом уже совместно с нею вытаскивать Теда с Полиной из тех кустов, в которые они закопались так, что не могли выбраться самостоятельно.
Элли ничего не надо было делать, помогая похитителям. Просто не мешать. И, возможно, похищение бы удалось. Хотя… сорок семь процентов — не такая уж высокая степень вероятности. Однако при ее вмешательстве эта степень сводилась к нулю. Значит, все-таки не один окситоцин виноват в том, что Дэн решил не докладывать капитану о своих подозрениях.
Но очень хочется проверить и окончательно убедиться, чтобы не грызло изнутри непонятное чувство. Словно он что-то упустил и теперь строит свои предположения на заведомо неверной основе. Может быть. Все же заблокировать, и…
Стоп.
Что им сейчас руководит? Действительно ли желание убедиться в верности логических выводов? Или совсем другое желание — сорвать эксперимент, который оказался намного сложнее, чем он предполагал? Вернуться к спокойному простому логичному миру, свободному от непонятного необоснованного счастья и такой же необоснованной и непонятной тревоги, от перебоев с дыханием и шума в ушах, от этого странного удовольствия по утрам…
Нет. Люди же с этим всю жизнь живут и как-то справляются. Если он бросит все на полпути — он никогда их не поймет по-настоящему. А главное даже не в этом — он струсит. Окажется слабаком.
Да, об этом никто никогда не узнает. Дэн никому не сказал ни слова о проводимом им сейчас эксперименте, и уж, разумеется, о провале этого эксперимента он тоже никому ничего не расскажет. Но сам-то он знать будет, вот ведь в чем штука…
Значит, никакой блокады.
А что касается подозрительной и непонятной пассажирки… Что ж, ее следует прояснить. Все непонятное потенциально опасно, его следует разъяснять, делать понятным и тем самым безопасным. Логично? Логично. И окситоцин тут ни при чем, Дэн точно так же думал задолго до начала эксперимента. Значит, изучать и анализировать. И быть по возможности рядом как можно чаще и как можно длительнее. Иначе как изучать? Логично? Логично. Заодно так будет удобнее и блокировать, если вдруг окажется, что она представляет собою опасность отнюдь не гипотетическую. А то, что мысль об этом доставляет странное и вроде бы необоснованное удовольствие… что ж. вот это действительно вполне можно списать на влияние неконтролируемых гормональных выбросов. И не обращать внимания.
Дэн решительно развернулся к пульту, одновременно выщелкивая несколько вирт-экранов с ранее просчитанными вариантами трассы. Оглядел, щурясь. Поморщился, сбросил все.
За оставшиеся до утра часы ему предстояло построить новую, совершенно другую и как можно менее предсказуемую.
— Прости меня, Стасик.
Наверное, на лице у Станислава в тот момент было очень сложное выражение — а как еще прикажете порядочному капитану реагировать на подобное заявление корабельного доктора, да еще после настолько тяжелого дня, да после разборок с полицией (хорошо хоть местные власти сочли происшествие в парке чьей-то неумной шуткой и не стали брать с потерпевших подписку о невылете до выяснения обстоятельств), да еще и сделанное чрезвычайно внушительным и чуть ли не пафосным тоном, совершенно доктору не свойственным? Как бы то ни было, Вениамин поторопился объяснить:
— Прости за то, что я тебе не поверил насчет ценности этой Полининой крыски. Ну и возможных угроз. Прости, что посчитал твои опасения… несколько избыточными. Считай, что я полностью осознал и признаю свою вину. И готов загладить.
Все это доктор произнес с очень серьезным лицом и вытянувшись в некоей пародии на стойку «смирно», что с выкаченным вперед животом выглядело внушительно, если не сказать угрожающе (и то, что в его стоящим с ним в одном строю равняться пришлось бы вовсе не на грудь, ничуть не снижало торжественности момента). Потом, правда, доктор выдохнул и слегка расслабился, позволив себе опустить плечи и даже улыбнуться более привычной чуть виноватой улыбкой, уточнив уже своим обычным насмешливым тоном:
— Хотя и лелею надежду, что ты в качестве капитана и старого друга проявишь уважение к моим сединам и не заставишь меня драить полы вручную той жуткой шваброй, что ты приобрел в качестве инструмента воспитательного воздействия.
Станислав фыркнул, скрывая смущение и растерянность. Чувствовал он себя странно.
Тот неловкий момент, когда ты вынужден был срочно придумать что угодно, любой бред, лишь бы отвлечь внимание, лишь бы переключить и обезопасить, и ты придумал его, и высказал — действительно бред, полный и абсолютнейший… А в него вдруг поверили все. Абсолютно все. Даже вселенная.
Даже… судьба?
Хорошо, что доктор ничего не заметил и после принесения извинений вышел из капитанской каюты, осторожно притворив за собой дверь. Даже спокойной ночи пожелал, и при этом совсем ведь не издевался, от чистой души. Доктор признал свою ошибку, учел новые обстоятельства, его совесть теперь чиста, он может спокойно спать. Счастливый. Он ведь не знает, что Полина тут вовсе ни при чем и ее чертов мохнобрюд (или как там его?) сроду никому не сдался, кроме того зоопарка!
Или… теперь уже — сдался?
Станислав вздохнул, меняя освещение на ночное, а китель на пижаму. Впустил Котьку, которая истошно зацарапалась в дверь, впав в панику, что бедную кошечку все бросили, коварно и неожиданно уйдя спать. Будучи впущенной, Котька мгновенно запрыгнула на расстеленную койку и устроилась на середине подушки, довольная. Станислав покосился на нее чуть ли не с завистью и осторожно улегся рядом, стараясь не особо тревожить, но все равно получил негодующее фырканье и легкий укол коготками в плечо.- в качестве превентивной меры.
Нервы были на взводе, уснуть вряд ли удастся, но не маячить же по спящему кораблю тенью отца Гамлета, пугая вахтенного… кто там сегодня? Дэн вроде бы? Ну, Дэна, конечно, не испугаешь, но все равно. Капитан, нервно бегающий среди ночи по кораблю, непроизвольно заставляет нервничать и всю остальную команду. А это не дело. Ночью капитан должен спать. Ну или вид хотя бы делать, для спокойствия прочих, лежа на узкой койке в почти полной темноте и размышляя над превратностями судьбы и изменчивостью окружающего мира.
Может ли этот мир изменяться насильственно?
Может ли Аайдин сепаратор работать еще и так? Может ли он изменять не только степень вероятности того или иного события в целом, но и чьи-либо мотивации в частности? Может ли теперь и на самом деле все оказаться так, что зверек действительно стал невероятно ценным и похитить пытаются именно его?
Или, что гораздо логичнее и вероятнее, может ли сепаратор повлиять на сознание одного отдельно взятого капитана так, чтобы тот начал высказывать истинные пророчества, пусть даже сам и считая их полным бредом?
И ведь не спросишь ни у кого, вот что самое ужасное! Кроме Маши, но что может посоветовать искин, пусть даже и — возможно! — разумный? Она может, конечно, мгновенно перебрать миллионы вариантов и выдать аналитику, но лишь на основе того, что в нее изначально заложено, а все, что в нее заложено, капитан и так знает.
Станислав вздохнул, переворачиваясь на спину. Уставился невидящими глазами в потолок.
Если при прошлой попытке цель была не ясна, то сейчас сомнений не осталось ни у кого из четверых участников злополучной прогулки в парке: похитить пытались Полину. Гравитационный луч был направлен именно на нее. И если бы не Теодор, вцепившийся в девушку так, словно она была новой моделью кобайка, похищение вполне могло бы завершиться успешно к полной радости похитителей. Ну и если бы не Дэн с пассажиркой, конечно…
Признавать, что целью был инопланетный зверек (ведь зарекался же связываться!), Станиславу не хотелось ужасно. Только вот иных вариантов, похоже, не существовало — ну не саму же Полину, действительно, выкрасть хотели? Это было бы нелогично со всех сторон. Обычная девушка, не знающая никаких шпионских секретов, не слишком важная для корабля, если смотреть, конечно, чисто с технической точки зрения — не пилот все же, не навигатор и даже не доктор, без которых грузовик бы не выпустили со станции. Никакой фрисской биофлешки с суперценной информацией на ее комбинезоне в этот раз прикреплено не было (Станислав специально сам осмотрел, не доверяя клятвенным уверениям, что вообще никаких украшений, что она, не понимает, что ли!).
Конечно, ее похищение «Космический Мозгоед» все равно бы задержало — они бы никуда не улетели, пока не нашли бы или ее саму или ее следов, «мозгоеды» своих не бросают, это знают все… Могли попытаться воспользоваться? Ну, по идее — могли, конечно. Но странновато как-то. Логичнее предположить, что все-таки дело в зверьке, и представители лямбдо-псового зоопарка чего-то очень сильно недоговаривали.
Как бы там ни было, от опасного груза следует избавиться как можно быстрее. А тут еще пассажирка с ее перехватом… И как теперь при всех этих изначально заданных условиях убедительно объяснить команде, зачем им обязательно нужно заглянуть к гасилке у Третьего Пальца, которая сейчас, как назло, получается совсем не по пути. А заглянуть туда надо непременно, причем в ближайшие дни, ибо это одна из реперных точек Аайды.
Станислав волевым усилием удержался от нового вздоха и закрыл глаза. Оставалось надеяться лишь на старинную пословицу, говорящую, что утро вечера мудренее.
И надеяться, что хотя бы этой ночью ему не придется снова убивать рыжего киборга…
***
Рыжий киборг обнаружился в пультогостиной — когда Станислав, зевая и поеживаясь, вышел туда в пять утра за кофе (надежда не оправдалась, кошмар-таки опять был, и весьма качественный). А еще на развернутом перед навигатором вирт-экране обнаружилось нечто, больше всего напоминающую моток виртуальной разноцветной пряжи, с которым как следует позабавилась виртуальная же Котька. Меньше всего эта путаница с застрявшими в нитях бусинами гасилок (часть из которых были даже не желтыми, а подозрительно серыми и кое-где даже однозначно красными) напоминала трассу — каковой, по всей очевидности, как раз-таки и являлась.
— Станислав Федотович, я тут немножко покрутил с трассой, — подтвердил капитанские опасения навигатор, — и, мне кажется, мы вполне можем успеть. Если поменять очередность заказов. Вот смотрите — лайнер с послом можно перехватить у Шизандры, если идти через Гомель и Зай — это всего четыре прыжка, как раз успеваем. Гомель не рекомендован судам без спецзащиты, там звезда нестабильная и на пиках выдает такую гамма-волну, которую только тамошние аборигены выдержать и могут, но я проверил, сейчас у нее как раз спад активности, до начала подъема успеем проскочить. А у Зая гасилка мелкая, частная, они опять лицензию не продлили, но на форуме отзываются нормально, два дня назад был последний проход, рабочая. Конечно, от Шизандры до Лямбды Пса подальше, но вот смотрите, если через Хризалиду и Третий Палец, то в сроки как раз уложимся. А если идти к той червоточине, что у Веги, то от Лямбды Пса даже удобнее получается, видите?
Станислав смотрел на зеленую точку, обозначающую гасилку у Третьего Пальца. И думал, не мог ли он вчера невзначай проговориться? Или, может быть, он разговаривал во сне? Хотя сегодня ему снился более привычный кошмар, так что вряд ли. Или он так громко думал, что даже киборгам слышно?
Или где-то в машинном отделении опять что-то сработало не так, как ему было предсказано. Ведь Аайда клятвенно утверждала, что только во время прыжка и непосредственно перед и после, только лишь по взаимосвязям и никак иначе…
— Так как, Станислав Федотович? — спросил Дэн, когда пауза затянулась.
Капитан оторвал взгляд от зеленой искорки (показалось, что та начала подмигивать, а это уже вообще никуда не годилось). Буркнул, направляясь к кофе-машине:
— Хорошо. Но только…
— Я помню, — перебил его Дэн без тени улыбки. — Под мою ответственность.
— Вот именно!
—… Расскажи кому — не поверят, да что там! Я и сама-то до сих пор не очень верю, что вот так вот ручкаюсь с настоящим стопроцентно живым киборгом, и не в музее, а… Ладно, ладно, не обижайся — киберживым альтернативно модифицированным. Так правильнее? Ну что ты глаза закатываешь, ну откуда же мне знать. как к тебе и прочим тебе подобным обращаться, у нас же таких практически и не сохранилось, отказались лет триста назад, посчитали, что нерентабельно, съемная броня намного эффективнее, да и по затратам…
— Доброе утро.
Упс…
Некоторые базовые установки чрезвычайно трудно искоренимы как в машинном, так и в человеческом коде, и если бы Элли не была и раньше в этом твердо уверена, сейчас было бы самое время убедиться окончательно и бесповоротно.
— И тебе доброе утро… Дэн.
Делать вид, что каждый раз слегка затрудняешься с припоминанием его точного имени, уже давно вошло у нее в привычку. Да почитай с первого дня знакомства и вошло. Больно уж хорошо он на эту заминку реагирует. По сути тот же самый код, разве что не базовый, а благоприобретенный и приправленный солидной дозой иронии.
— И что же заставило тебя подняться в такую рань? Неужели куда-то идти собираешься?
— Да.
Ну кто бы сомневался!
И ведь специально, зараза рыжая, уселся не на верхней ступеньке трапа, там его сразу из шлюза видно было бы всем, кто выходит. И можно было бы быстренько отыграть и вернуться назад, не теряя собственного достоинства: а мы чего? а мы ничего, мы так, подышать на минуточку вышли, а гулять вовсе и не собирались даже! Нет, он выбрал наиболее стратегически выигрышное место для своей засады: на корабельной опоре, под прикрытием корпуса. Правильное место. Элли и сама выбрала бы именно его, если бы вдруг ей понадобилось.
Бывший наемник, ясное дело, такое впечатывается на подкорку не хуже тех же самых базовых установок — во всяком случае, у тех из наемников, кто выжил и сумел вернуться к относительно мирной жизни относительно целым.
Элли подавила смешок, скорее одобрительный, чем ехидный. Подняла брови в благожелательном интересе:
— И куда же, если не секрет?
— Гулять.
— А куда конкретнее?
Легкая, почти незаметная заминка. А краснеет он все же очаровательно.
— Не знаю. Возможно, в парк. А вы куда?
— Да вот как раз, представь себе, в противоположную сторону!
Пауза. Чуть более заметная, но именно что чуть.
— Ну, тогда и я тоже. В противоположную. — Он засунул в карман комбинезона пустую упаковку от чипсов, вставая. — Но вообще-то если в противоположную — это вам обратно в пультогостиную нужно, на здешней гасилке коридор только один, я узнавал. И ведет он в парк. — Брови он тоже умел поднимать очень выразительно, особенно левую, рассеченную тонкой белой полоской старого шрама. — Ну так что, возвращаемся на корабль и сидим до самой отправки, играя в мафию, как вчера… или все-таки погуляем?
Наглый, рыжий и невозмутимый — ну, во всяком случае, очень желающий именно таковым выглядеть. Симпатичный провинциальный мальчик с симпатичным военным прошлым. Такой уверенный и надежный, приходящий на выручку даже тем, кто не просит, даже совсем постороннему, и не считающий при этом, что такая помощь кого-то к чему-то обязывает. И в то же время — так легко и мило краснеющий по любой ерунде. Короче, хорош, куда ни ткни. Этакая холодноглазая красноухая конфетка.
Пожалуй, он Элли даже нравился. И нравился бы куда сильнее, если бы последние несколько дней все остальные члены команды, словно сговорившись и с упорством, достойным куда лучшего применения, не пытались бы ей его сосватать.
— Ой, ребята, привет-привет, доброе утро, как хорошо, что я вас застала! Ой! — Из шлюза выпорхнула корабельная медсестра Полина и сразу же чуть не загремела вниз по трапу, споткнувшись о теодоровский ботинок. Наверное, и загремела бы, если бы пилот ее не придержал со свойственной киборгам ловкостью. — Ой, спасибо, Тедди, а вы в парк, да? А я с вами, можно, да? Ведь это же у вас не свидание, да? О, привет, Дэнька! Ну точно ведь не свидание, вас же трое и, значит, я никому не помешаю, правда?
Голосочек умильный, а глазки такие наивные-наивные, ресничками хлоп-хлоп. Ну с этой-то хотя бы все понятно: наверняка сама имела виды на симпатичного и донельзя брутального кибермодификанта, а может, и не только виды имела. А тут, понимаешь, влезла наглая мимопролетная пассажирка, уводит из-под носа ценное и симпатичное оборудование. Любая бы на месте этой малышки возмутилась и начала отстаивать свое кровное. Малышка еще хотя бы вежливая и морду расцарапать конкурентке не пытается (ее счастье, конечно), а вполне себе доброжелательно стремится переключить внимание пролетайки на другой объект, весьма достойный и со всех сторон симпатичный. Годная стратегия, в других условиях при прочих равных могла бы и сработать.
Элли фыркнула.
— Нет. Теперь уж точно не свидание.
И — не услышала, нет, скорее почувствовала, как осторожно выдохнул все это время молчавший красавчик-киборг. Интересно, в какой момент он перестал дышать? Когда медсестра сказала про свидание? Или все-таки раньше?
— Ну что, пошагали? — спросил рыжий и наглый. Выражение лица у него при этом было странным: вроде бы и нейтрально-спокойное, с легким интересом и таким же легким ехидством в уголках почти незаметной улыбки. Но в то же время проблескивало и что-то еще, что-то очень знакомое, только вот слишком глубоко и неуловимо, никак не докопаться, не вытащить на свет, не разглядеть толком.
Ну и пусть его. Потом разберемся. Если что-то действительно важное — само проявится, ну а нет — так и зачем тогда на него, на неважное, тратить нервы и время?
***
— И о чем ты себе думаешь, Хаим? Причем думаешь молча и безо всякого на тот демарш основания или там мельчайшего повода, вместо того чтобы оказать помощь посильную своему несчастному брату в его нелегком умственном труде за ради общественного гешефта? Впрочем, о чем это я, какая с тебя помощь касательно до подобных занятий, не смеши мине мозг своим многозначительным молчанием, Хаим, его и так есть кому кучерявить.
Хаим всегда завидовал своему кузену Менахему: тот был старше, умнее. предприимчивее, и вообще слыл дядиным любимчиком и со всех сторон положительным авшуром. И говорил, опять же, куда более правильно и шустро. Завидный родственник, пример для подражания. Так всегда было, и было это в порядке вещей. И если им двоим поручали какое-нибудь общее дело малое (а такое, как ни странно, случалось довольно часто), — вовсе не надо было быть великим ребе, чтобы догадаться с трех раз, кто у кого окажется в подчинении, а кто без кого ну точно не справится.
Получив персональное задание по поимке “белого дракона”, Хаим довольно продолжительное время испытывал противоречивые эмоции, раздираемый между паникой (он не справится! один! он никогда сам не справлялся! и теперь точно не справится!!!) и восторгом (его оценили! его заметили! впервые доверили важное! одному! он должен справиться!!!) — но теперь это все в прошлом: продолжительное время оказалось не бесконечным, да и не таким уж и продолжительным, если разобраться. Хаим таки не справился, и старый Ицхак прислал Менахема. Все вернулось на круги своя, можно расслабиться. И впасть в привычную молчаливую зависть. И слушать, что тебе говорят старшие и умные. И только кивать время от времени в подходящих местах.
Молча.
— Таки мы будем что-то решать — или мине прямо сейчас огорчить старого ребе Ицхака известием, чтобы он и думать забыл за наш маленький совместный коммерческий интерес? Что же ты до мине молчишь таки до сих пор, а, Хаим? Так нет и чего же мине было смешно с тебя, Хаим, и твоих попыток сойти за умного…
На самом деле Менахем только вид делает, что о чем-то спрашивает и вроде как даже советом интересуется. На самом деле все будет так, как решит Менахем, и мнение на этот счет Хаима-неудачника его не интересует ни в коей мере. Ну разве что на предмет посмеяться. На самом деле.
Хаим склонил голову — покорно. И молча.
Центаврианское прогулочное блюдце дрейфовало вдоль парковой дорожки чуть выше крон станционной растительности — то ли огромных лианоподобных трав, то ли низкорослых деревьев. Медленно так дрейфовало, со скоростью неспешно прогуливающегося пешеходного хуманса. Абстрактного хуманса по абстрактной аллейке.
— Ой, смотрите, смотрите! Это же настоящий малоохрянский хищный псевдоклоп-вонючка! Нет, он и на самом деле жутко воняет, но только если его испугать или раздразнить, ну или не покормить вовремя… Ну так и правильно, а не надо его пугать или дразнить, он же такой бубочка! А псевдоклоп потому, что он на самом деле рептилия, а вовсе не насекомое, а еще он так потешно скрежещет своими псевдожвалами, когда…
Четверо пешеходных хумансов неспешно брели по аллейке. Четверо вполне конкретных хумансов по вполне конкретной аллейке. Блюдце следовало за ними, словно детский воздушный змей на невидимом поводке. Невидимый и неслышимый никем (даже киборгом!) воздушный змей. Односторонняя мембранная экранировка по высшему разряду, очень дорогая и пока еще довольно редко встречающаяся во внешних мирах центаврианская технология, блюдце не заметил бы даже таможенный сканер (во всяком случае гражданский — точно бы не заметил, с военным бы уже могли возникнуть проблемы), не то что слабосильная щупалка рядового DEX’а. Собственно, за ради этого самого DEX’а экран и был поставлен на арендованную по поддельным документам обычную прогулочную внутриатмосферную мини-тарелку, в народе чаще именуемую блюдцем.
Односторонняя сканирующая мембрана не только делает блюдце невидимым для постороннего наблюдателя и не позволяет непрерывному бюзжанию Менахема достичь ничьих неназываемых, окромя бедного Хаима (ой-вей, и что же так не везет с родственниками?!), но еще и работает как направленный микрофон — от блюдца до хумансов шесть метров по вертикали, но Хаим отлично слышит даже хруст гравия под подошвами их ботинок.
— Нет, ну какие же это жвалы, ну вы что?! Это же хелицеры! Смотрите, какие они… Ой… убежал… А я уже было подумала, вдруг Станислав Федотович передумает и разрешит, когда увидит, он же такой красавчик… Ну да, ядовитый, но это же не повод…
Четверо хумансов на расстоянии буквально протянутой руки, для центаврианского тяглового луча шесть метров — даже не смешно. Дело трех секунд: хватай и рви когти.
Только вот которого?
— А я верю в Станислава Федотовича! Он не мог такое всерьез, он добрый! И если с ним как следует поговорить…
Хумансы всегда удивляли Хаима тем, что основным мужским оружием — словом — у них куда лучше владели и куда охотнее пользовались как раз таки самки. Вот и из этих четверых самой разговорчивой оказалась молодая самочка по имени Полина, корабельная медсестра, значения не имеет, поскольку белым драконом точно быть не может. Отбросить. Как и вторую самку, говорившую мало, но успешно идентифицированную по особенностям фигуры именно что в качестве женской особи.
Белый дракон особью был мужской. Хаим чуть ли не наизусть выучил его досье — Денис Воронцов, он же Дэн, Дэнька, Дэнечка, навигатор, рыжий, голубоглазый, предпочитает собирать волосы в хвост, имеет алькуявское гражданство. Рост, вес, возраст — как биологический, так и с момента выпуска. Киборг, естественно, DEX, шестая модель, боевая программа (Хаим поежился). Узнать все это не было проблемой.
Проблема была в том, что все эти знания в данную конкретную минуту были абсолютно бесполезны.
Хаим мало работал с хумансами лично, и для него они все были на одно лицо, различаясь разве что размерами, ростом или пышностью волосяного покрова. Из того, как поморщился Менахем при виде увеличенного изображения объекта, которое Хаим вывел на вирт-экран еще в самом начале, тот сделал вывод, что и для старшего кузена эта проблема является таки проблемой. Да и странно было бы, окажись иначе — ранее они оба по большей части занимались внутренними делами клана и аналитикой. Окажись тут Ейна или сам Ицхак — они наверняка бы сразу опознали нужную особь в лицо, но Хаим был вынужден руководствоваться исключительно побочными признаками.
Мужских особей из прогуливающейся четверки была ровно половина. И ни один из них не был так любезен, чтобы облегчить стоящую перед Хаимом с Менахемом задачу — например, нацепив перед прогулкой футболку с большим светящимся логотипом “DEX-компани” на спине. Ну ладно, ну Хаим понимает, что слишком многого требует от бедных хумансов, Хаим согласен и на меньшее — пусть будет маленький, не светящийся и на груди! Надписи “Лучший навигатор галактики” или там “Просто зверски боевой DEХ” на верхней одежде обоих хумансов отсутствовали тоже. Как и пилотско-навигаторские эмблемы. Одинаковые форменные комбинезоны, словно издеваются! И волосы, что характерно, в хвосты стянуты у обоих! Что же касается цвета…
С цветом глаз и волос была отдельная печаль, если не сказать боль. Глаз сверху видно не было, но Хаим имел таки большое подозрение на тот счет, что опусти он блюдце и загляни хумансам в глаза — и это ничего бы не решило. Потому что портретную характеристику на белого дракона составлял не авшур, и в этом-то и заключалась основная проблема.
Авшур никогда не написал бы таких глупых и пустых ничего не говорящих слов, как “рыжие” и “голубые”. Авшур указал бы номер тона. И если бы это был достойный со всех сторон солидный авшур — он указал бы этот номер с точностью до третьего знака после запятой!
Зрение авшуров довольно сильно отличалось от такового у хумансов: то, что последние в своем стремлении все усложнять именовали разнообразными цветами и их соединениями, благородные авшуры воспринимали как тысячи оттенков благородного серого. Может быть, даже и сотни тысяч или миллионы оттенков. Но — серого.
“Бедняжки! — говорили наивные хумансы. — У них почти полностью отсутствует цветовое зрение!” Авшуры в ответ молчали, скаля острые зубы в улыбке, заметить в которой самодовольство не смог бы ни один хуманс со всем его пресловутым и никому не нужным умением видеть цвета. Вы называете этот цвет красным? Что ж, называйте и дальше, мы таки даже не будем вам возражать, если это способствует коммерции, хотя для нас он останется тем же самым черным, как и тот, который считаете черным вы. И да, жалейте нас, жалейте по пустякам и как можно сильнее — это чрезвычайно выгодно для бизнеса. Тем более если жалеете из-за таких никому не важных пустяков…
Оказалось — важных.
Волосы обоих потенциальных драконов были, конечно, разными по тону, хотя и у обоих — темно серые, почти черные. Но все-таки разные: 13,42 и 17,12. Вот только о столь любимых хумансами цветах эти цифры не говорили ровным счетом ничего.
Два хвоста спускались на две спины в форменных комбинезонах — два хвоста, один чуть светлее, другой чуть темнее. Дразнили. Ритмично покачивались в такт шагам. Какой из них хуманс назвал бы рыжим? Какой из них — тот самый? За какой надо хватать удачу — и тащить домой, к умному старому ребе Ицхаку, бережно оглушив, чтобы не вырвалась, и ласково придерживая. чтобы не пострадала? Какой?! Тот, что посветлее и поровнее — или тот, что потемнее и погуще? И как жаль, что у белого дракона белые только крылья, те самые метафорические крылья, которых никто не видит, а вовсе не хвост, который видят все, — с белым хвостом не было бы никаких проблем, у него тон наверняка был бы под сотку…
— Я бы не советовал…
Это произнес тот, что посветлее. Но кто скажет наверняка — могут ли такие слова принадлежать белому дракону? Или не могут? Кто рискнет утверждать? Не Хаим.
Жаль, что блюдце — не полноценная всестихийная тарелка, его тягловый луч не потянет сразу двоих. Насколько было бы проще приволочь досточтимому ребе Ицхаку сразу обоих — и пусть он сам разбирается, кого из них приручать. Но на здешней гасилке запрещены иные транспортные средства, такая вот прихоть местного руководства. И высадить Менахема (или самому сбежать, что в последнее время выглядит куда привлекательнее) — не варинат, одному не справиться с управлением и лучом одновременно…
Женские особи уходят слегка вперед, беседуя о чем-то своем, Хаим их не слушает, Хаим следит за мужчинами. Блюдце притормаживает, упрямо сохраняя прежнюю дистанцию до двоих хвостатых человеческих самцов, микрофон мембраны держит фокус.
Почему они так мало говорят? Вот и сейчас, остались вдвоем, самое вроде бы время помериться силой, устроить легкую тренировочную пикировку (ну а заодно и обратиться друг к другу по имени, разрешив все проблемы Хаима!), — а они продолжают молчать, слышен лишь хруст гравия. Тот, что посветлее, смотрит в сторону. Тот, что потемнее — себе под ноги. И оба молчат. Вот что им, спрашивается,ю молчать? Это Хаим молчит, оно и понятно, с таким кузеном лучше молчать, целее будешь, но у них-то нету таких кузенов!
— От тебя никакой помощи, — наконец произносит тот, что потемнее.
Почти обиженно произносит. Есть ли в этих словах какая-то польза для Хаима? или, может быть. в интонации? Может ли белый дракон обижаться? Стоп, не так! Может ли белый дракон не оказывать помощи? Причем не кому-то там постороннему, а напарнику и близкому другу, ведь пилот с навигатором — ближе, чем семейные партнеры. Что ж это тогда за белый дракон, который…
Хаим почувствовал. как его губы сами собой расползаются в хищной улыбке. Вскинул голову — и так и не успел ничего сказать. потому что наткнулся на острый взгляд своего кузена. Менахем — о чудо! — тоже молчал. И улыбался.
— А я и не обещал помогать, — говорит второй. Голос у него нейтральный.
Рука Менахема лежит на джойстике тяглового луча, но он медлит с активацией. Словно ждет какого-то еще подтверждения. Хаим не понимает, чего ему еще надо, но потому он и не главный в их паре.
— Зато ты обещал не пытаться удрать при каждом удобном случае! — яростно шипит тот, чей хвост на три тона темнее. Второй пожимает плечами:
— Зато с вами Полина.
Тот, что темнее, резко выдыхает. И вдруг словно теряет всю свою ярость. Хмыкает и тоже пожимает плечами.
— Э-э-э… ну да. Ты прав, — Он снова хмыкает и продолжает: — Знаешь, я никогда не понимал — то ли это мне всегда так везло с девушками, то ли девушкам со мной…
Всегда так везло… им со мной.
Резко бросая блюдце в пике для лучшего контакта и видя краем глаза, как палец Менахема вдавил до упора кнопку активации тяглового луча, Хаим успел благоговейно подумать, что его старший кузен не зря считается любимчиком дяди Ицхака.
— Дэн, ты… не занят?
Тед замялся на пороге каюты навигатора, словно не слишком-то уверенный в том, что его впустят. Но все-таки не настолько, чтобы спросить об этом вслух и иапрямую. В коридоре было темно, только слабо мерцала голубым подсветка вдоль плинтусов: после полуночи Маша по умолчанию включала ночной режим.
Дэн, только что открывший дверь на робкий стук, больше напоминавший поскребывание (робкий? это у Теда-то?! не иначе как мир рухнул), качнул головой и посторонился. Моргнул, с интересом анализируя собственную реакцию на столь неожиданный (и столь поздний) визит напарника. Человеческую реакцию. Непроизвольную.
Удивление? Безусловно. Пожалуй, не очень приятное — пришлось даже вернуть на место уже поползшую было заламываться левую бровь, а эта мимическая мышечная реакция давно уже зафиксирована и занесена в соответствующую графу каталога как защитная, оборонительно-наступательная средней степени агрессивности. Что еще? Любопытство. Настороженность. Адреналин. Многовато адреналина, раньше обязательно бы блокировал и нейтрализовал, усилив работу почек и печени. Но люди же как-то справляются и без блокировок. Придется учиться.
Визит напарника был неожиданным не только и даже не столько из-за неурочного времени — раньше они свободно заваливались друг к другу в любой час дня или ночи, часто игнорируя даже красный сенсор. Но вот именно что раньше. А последнее время Теодор в гости не заглядывал и вообще старался держаться от Дэна подальше. И не столько даже сам держаться, сколько держать… скажем так — еще кое-кого. И это Дэну приходилось прикладывать определенные усилия и изворотливость, чтобы словно бы невзначай оказаться рядом с пилотом и… Скажем так — не только пилотом. А потом с типовым невозмутимым выражением лица не понимать в упор намеков любой прозрачности и самых красноречивых взглядов. И не обращать внимания, что пилот при этом на него смотрел… Скажем так — не очень по-доброму.
У самого навигатора ощущение при этом возникало странное. Подумав, он отнес его к условно приятным.
Жить по-человечески оказалось безумно интересно — и с каждым днем все интереснее и интереснее. Прошло меньше двух недель. а сколько всего уже успело понапроисходить!
Тед тем временем прошелся по дэновской каюте туда-сюда и в конце концов присел на край стола, проигнорировав и койку, и стул. Покосился на Дэна. Вздохнул. Начал неуверенно:
— Она меня гулять позвала. Завтра, еще до завтрака, специально уйти пораньше предложила, чтобы не увязался… никто… Ну и на весь день. Парк там вроде какой-то, она рекламку смотрела. Романтика…
Последнее слово Теодор произнес так, словно оно было жутко кислым и горьким настолько, что сводило зубы.
— Понятно. — Дэн прошел к койке и сел, аккуратно расправив угол покрывала так, чтобы на подушке не осталось ни единой складочки. — И ты хочешь меня попросить, чтобы я хотя бы в этот раз тоже за вами не… увязался.
На Теда он не смотрел и пытался понять, связано ли странное сосущее ощущение в нижне-центральном подреберье с избыточным выбросом адреналина и прочих тревожных гормонов. И если да, то можно ли его как-то нейтрализовать человеческими средствами, не задействуя процессор и имплантаты. Оно было безусловно неприятным, это ощущение.
— Да! То есть нет… То есть… Блин, как все сложно!
Тед запустил пятерню в черные кудри, подергал. Но, судя по его несчастной физиономии, помогло это мало. И это тоже не было приятным ощущением. Даже условно. Дружба подразумевает разделение не только положительных эмоций, а сейчас они у Теда были исключительно неположительные.
Дэн не вздохнул, нет — просто провентилировал легкие.
— Хорошо. Я не стану вам завтра мешать. Можешь не волноваться.
Безусловно неприятное ощущение никуда не делось. Странно. Вроде же все сделал как надо, правильно. Тогда почему?
— Да нет же! — Тед взвыл шепотом, но от этого не менее отчаянно: — Как раз наоборот! Я специально зашел, предупредить! что мы до завтрака! Чтобы ты, значит, знал, и тоже! Чтобы готов был! Ты пойдешь с нами!
— Нет. — Получилось слишком быстро и даже резко, Дэн осторожно добавил. смягчая: — Не вижу в этом необходимости.
— Зато я вижу! Я не хочу с ней! Целый день! Я ее боюсь! Ты видел, как она вчера лом согнула?!
Странно, но теперь Дэн понял, что ему действительно не хочется идти завтра с ними третьим. Так же сильно, как совсем недавно хотелось. Интересная реакция. Понять бы еще причину, по которой желание так резко поменяло вектор на противоположный. Только потому, что теперь этого хочет Тед?
— Раньше ты вроде как не имел ничего против боевых девиц. Говорил, что они и в койке такие же темпераментные.
— Какая койка, Дэн?! — — взвыл Тэд шепотом, затравленно оглядываясь на дверь каюты так, словно та могла в любой миг распахнуться, открыв притаившегося за ней алькуявца. — Да мне теперь и в тренажерку заходить страшно — вдруг она там?! Она не боевая девица! Она боевой киборг!
— Раньше ты вроде как не имел ничего против боевых киборгов.
— Дэ-э-эн! Ну я же не тебя в виду имею! Ну это же совсем другое! А она… это же просто кошмар!
— Совсем недавно ты считал иначе.
— Совсем недавно я ее совсем не знал!
Интересная информация: знать равнозначно бояться? Вряд ли все так просто, Дэна или того же Станислава Федотовича Тед знает куда ближе, но не боится. Наверняка тут должны учитываться еще какие-то дополнительные переменные. Какое быстрое изменение: от “клевая телка” до “просто кошмар” за шесть дней — ведь именно шесть дней назад тот мутный клиент, предлагавший сомнительный заказ (“Нет-нет, ну что вы, никакого криминала!” — двадцать семь процентов искренности) сказал, что им совершенно нечего опасаться при наличии в экипаже боевого киборга. А потом обвел их взглядом, очевидно, подсчитывая количество представителей этого самого экипажа, и с некоторым сомнением уточнил: “Кстати, а кто у вас киборг-то?”
Дэн очень хорошо запомнил тот момент, хотя именно такие моменты запоминать как раз-таки хотелось меньше всего. Но почему-то они, именно такие, с максимальной насыщенностью негативной информацией, как раз и запоминаются наиболее ярко и отчетливо.
В пультогостиной они тогда были все. Элли тоже. Она сидела в углу дивана, поджав под себя ноги и уткнувшись в планшет, что-то то ли читала, то ли просматривала. И какую-то бесконечно долгую долю секунды Дэн продолжал надеяться, что она не услышала…
— КибОрг? — Элли настороженно вскинула голову, роняя с коленей планшет, ее глаза нехорошо сверкнули. — У вас есть кибОрг?
Она странно произносила это слово, с ударением на второй слог. Звучало как-то непривычно и раскатисто, Дэн еще успел подумать, что ему могло бы понравиться такое произношение, было в нем что-то… Но тут она спросила, хищно прищурившись:
— Кто?!
И завертела головой.
Дэн сидел на подоконнике у левого смотрового окна. Сидел не шевелясь, и пока что был вне поля ее зрения. Но это не надолго, вон как головой вертит, всех перед собой осмотрит и обернется. Обязательно. Почему-то он был твердо уверен, что она сразу все поймет, как только на него взглянет. И думал. словно со стороны, что это, наверное, будет достаточно интересное… ощущение. И опыт. Тоже интересный. И…
Станислав Федотович хекнул и шагнул вперед. И как-то так получилось, что он оказался как раз между смотровым окном и углом дивана, и теперь Дэн видел только его широкую спину, затянутую белым парадным кителем, а Элли больше не видел. Капитан еще раз прочистил горло, поправил фуражку и уже собирался что-то сказать.
Но его опередили.
— Ну я киборг. А что? — Тед крутанулся в кресле и теперь сиял на Элли своей фирменной белозубой улыбкой. — Вы что-то имеете против киборгов?
— Да я обожаю киборгов!!!
Правда, потом она добавила что-то про раритетную антикварную боевую биотехнику. Но это было уже потом.
— Дэнечка! Ну пожалуйста! Ну что тебе стоит!
— Так переспал бы с ней — и она бы сразу потеряла к тебе интерес. Ты говорил, что с охотницами такое всегда срабатывает.
— С ума сошел?! А если у нее там тоже мышцы? Если она меня зажмет, как вчерашний лом?! Ты только представь!
Дэн представил. И почувствовал, как мгновенно пересохло во рту.
И если бы Тед не был так поглощен собственными переживаниями, то наверняка бы успел заметить, как на бледном лице напарника на миг проступил жаркий румянец — проступил и тут же пропал. Потому что кое-кто все-таки нарушил данное самому себе обещание и задействовал имплантаты, пережав периферические капилляры.
— Хорошо. Я буду готов. До завтрака.
— Ты настоящий друг!
— Она не киборг, Вениамин Игнатьевич.
— Я рад это слышать с утра пораньше, — ответил доктор нейтрально, поскольку для такой радостной вроде бы новости Дэн имел слишком уж похоронный вид. Уточнил осторожно: — Только вообще-то, наверное, об этом лучше сообщить капитану.
— Капитан знает. — Дэн кивнул. — Я ему еще вчера сказал. Первому. Сразу, как только понял. Теперь вот вам. Я ошибся.
— Это нормально, — поощрительно продолжил беседу доктор, видя, что Дэн замер на пороге медотсека и уходить, сообщив новости, вроде как не собирается. — Никогда не ошибается только тот, кто ничего не делает. Ты ошибся, с кем не бывает, признал ошибку, прекрасно, молодец, непоправимого ничего не случилось — еще лучше. Но на этот раз… ты точно уверен, что не ошибаешься снова?
— Стопроцентно, Вениамин Игнатьевич. — Дэн вздохнул, мрачнея еще больше. Пояснил нехотя: — Ее не взял блокатор. В упор, с полуметра. Я был метрах в шести, и то чуть не вырубился, сами вдели, как меня корежило. А она не заметила. Повезло, что они ее тоже приняли за киборга и не стали палить из станнера.
— Серьезный аргумент… — Вениамин помолчал некоторое время, но потом все же осторожно уточнил: — А может быть, просто на Bond’ов блокатор тоже?.. Ну, как и сканер?
— Нет. Дексисты не стали бы запускать в производство такую модель, которую сами бы не могли отключить. А у них был дексистский блокатор. Я видел.
И замолчал, разглядывая шкафчик с медицинскими инструментами. Очень интересный, наверное, шкафчик, если его стоит так долго разглядывать.
— Но ты ведь хотел поговорить не об этом? — снова поощрил Вениамин, поняв, что Дэн на этот раз замолк надолго, если не навсегда. Дэн не стал вздыхать, переступать с ноги на ногу или мяться. Просто перевел спокойный и почти равнодушный взгляд со шкафчика на верхнюю пуговицу докторского халата и начал с прежним интересом рассматривать уже ее. Губы его шевельнулись словно бы сами собой:
— Она никогда раньше не видела киборгов.
И снова замолчал. У Вениамина просто язык чесался поинтересоваться с профессиональной интонацией: «И ты хочешь поговорить об этом?», — но не надо было быть диагностом, чтобы понимать: после такого вопроса разговора уже не получится. Поэтому он спросил совсем другое:
— Дэн, тебе чай с мятой или с ромашкой?
Спрашивать нервного пациента «Хочешь ли ты чаю?» — глупость редкостная: конечно же, он откажется, если ему предоставить такую возможность. А когда спрашиваешь вот так, вроде бы давая возможность выбора, а на самом деле вовсе ее не давая, с людьми срабатывает в девяти случаях из десяти.
Как оказалось, с киборгами тоже.
— С мятой… — Дэн моргнул, свел к переносице рыжие брови, бросил на доктора острый взгляд. В отличие от большинства пациентов, соображал он намного быстрее и догадаться о подвохе вопроса успел. Но, опять-таки в отличие от большинства, успел продумать ситуацию и дальше и понять, что отказываться нет ни малейшего смысла.
— Вот и славно.
*
— …Она никогда раньше не видела киборгов. Вообще никогда. Даже не слышала о них. О нас то есть. Совсем. Она из какой-то дикой глуши, у них там даже нормальных скачковых кораблей нет, только туннели с четко фиксированными точками входа-выхода. Вот они и вынуждены жаться к этим туннелям и селиться только рядом с ними. Крохотные, чисто человеческие мирки. Они не делают ни андроидов, ни киборгов, они изменяют себя. Ну не совсем себя, своих детей. Следующее поколение. И не только удаление поврежденных генов или их замена, но и полное реконструирование. Причем каждый мирок по-своему, кто во что горазд. Им доступно не так уж много планет, и большинство из них не приспособлены для людей. А людей под планету изменить проще, чем провести глобальную терраформацию. Звучит дико, да, но они там все, похоже, такие. И не только под планету, кстати, — представляете, Вениамин Игнатьевич, у них есть такая раса, четверняшки, люди с руками вместо ног, специально выведенные для жизни в невесомости. Есть двуполые, есть двоякодышащие, настоящие люди-амфибии, есть такие, что и на людей-то непохожи, у нее сохранились кое-какие голо, мне было… интересно. Но это я просто к тому, чтобы вы поняли — до вчерашнего дня она вообще не знала о существовании киборгов. И она считает меня человеком. В этом и проблема.
— Пока особой проблемы не вижу, — с благодушной улыбкой пожал плечами довольный доктор: приятно, когда твои догадки подтверждаются. — Мы тоже считаем тебя человеком, и что это меняет?
— Это другое. Вы знаете, кто я такой. Она — нет. А я не хотел бы ей… врать.
— Ну так скажи ей, вот и не надо будет врать. Но только сразу про все расскажи, в том числе и про сорванных и разумных.
— Она знает про сорванных. Уже. Мы вчера посмотрели ролики. Я ей специально сделал так, чтобы она на них наткнулась. На разные. И от ОЗК, и… другие. Ну, когда понял, что она не знает.
— Ну вот. Тогда в чем проблема?
Вот тут Дэн как раз и помялся. Сказал не очень уверенно:
— Люди меняют свое отношение ко мне, когда узнают. Пугаются, разочаровываются, жалеют, начинают чувствовать себя виноватыми у всех по разному. Но меняют. Всегда. Сейчас она меня не боится. И не жалеет. Но если я скажу — есть ненулевая вероятность. Проблема в том, что этого я тоже не хочу. Не только чтобы боялась, но и вообще. Но и врать не хочу тоже. Очень неприятное ощущение. Какое бы решение я ни принял, оно будет неприятным. Как так получается?
— Ну а как ты хотел? Между плохим и хорошим решением выбирать легко, между двумя плохими куда сложнее. Тут придется подумать. А чего ты не хочешь больше?
Дэн ответил мгновенно, что при его скорости обработки информации ничего не значило:
— Чтобы боялась… ну и другое.
— Тогда придется врать.
— Похоже…
— Не переживай, это же ненадолго! — постарался утешить доктор. — Через два дня будет Лямбда, высадим ко сем чертям эту бедную неродственницу, и врать тебе больше не придется.
— В том-то и проблема… — Дэн продемонстрировал, что умеет иронично заламывать не только левую бровь, но светлые глаза его показались Вениамину не просто серьезными, а чуть ли не испуганными. — Казино на Новой Юрюзани играют честно и честно перечисляют выигрыш даже тем клиентам, которые сбежали, его не забрав. Так что она теперь вовсе не бедная, она вчера уже оплатила проезд, как Станислав Федотович ни отказывался. А потом она попросила меня проложить трассу. Сложную. Мне интересно было. Множество переменных. Когда я показал готовую трассу. Она сказала: «Не может быть!» Что, мол, так быстро. А все сказали: «Ну эт же Дэн!» Ну и так получилось… Она предложила капитану нанять «Космический Мозгоед» для доставки ее и ее людей на Афон. И Станислав Федотович согласился…
***
Вместо эпилога
— Не надо делать мине нервы своим молчанием, Хаим, их и так есть кому попортить, а оно надо твоему старому дяде еще и от почти единственного родного племянника? Что это была за импровизация, Хаим, над которой теперь лопается от смеха каждая пузырчатая лягушка в нашей галактике — если, конечно, у этой лягушки есть доступ к информационным сетям и орган обоняния она использует не только для того, чтобы иногда прикладывать к нему хрен? Тебя таки поимела хуманская самочка, Хаим! И, что самое печальное, в твоей морде она поимела и твоего бедного старого дядюшку. Ой-вей, куда катится этот мир, и куда, интересно узнать, в это время смотрели твои со всех сторон драгоценные цепкие лапки, на которые старый бедный дядюшка возлагал такие надежды? Я уж не спрашиваю, Хаим, когда же в конце концов и наконец мои вконец выплаканные глаза смогут увидеть таки рядом с тобой нашего будущего почти что родственника с его драгоценными крыльями не будем упоминать какого цвета? А знаешь, почему? Потому что я знаю, что ты мне ответишь, и таки да, они улетели на сутки раньше и совсем не туда, куда собирались, а потом еще дважды меняли маршрут, словно лизнувший пива кузнечик, а оно мне надо, Хаим, чтобы ты мне такое отвечал? Ведь мне тогда придется спросить, почему ты не предусмотрел этого заранее и не подготовился, видишь, Хаим? Я не делаю тебе такой неприятности, чтобы мне врать. Но почему, почему, Хаим, я не вижу рядом с тобой хотя бы этой со всех сторон достойной хуманской самки? Почему она до сих пор не работает за ради нашей пользы, а только таки исключительно что во вред, и так продуктивно? Почему ты до сих пор не узнал, Хаим, кто ей платит — и не предложил больше? Эх, Хаим, да будь она не хуманкой, я бы взял ее третьей женой только для того, чтобы этого не сделал старый подлец Иегуда, долгой жизни и цепкой памяти его кредиторам! Да что там, Хаим, будь она авшуркой — я бы прогнал ради нее и первых двух, да будут их дни радостны без лишнего знания о том, чего все равно, увы, не может случиться, ибо не дело плодить наследников от менее достойных, чем имеешь возможность. Впрочем, нет, Хаим, я не буду задавать тебе и этот вопрос, потому что уже вдоволь насладился твоим ответным молчанием. Я спрошу о другом: что ты имеешь до мине рассказать за мои убытки по поводу этих клоунов, Хаим? Сколько ты им заплатил, чтобы предоставить своему дяде возможность повеселить всю галактику?
— Я рад, что имею возможность хотя бы немножко утешить своего уважаемого старшего родственника: нисколько. Это были не мои хумансы.
Молчание по межпланетной связи — роскошь невиданная и предосудительная для любого уважающего себя авшура. Но на этот раз старый Ицхак молчал почти полминуты. А когда продолжил, голос его был задумчивым:
— Это несколько меняет расклад… Не случайно я вспомнил об этом старом мерзавце Иегуде, ох, не случайно, чтоб он так жил, как мине сейчас нервы расчесывает. И ладно бы что еще безо всякой на то причины, а то ведь еще и с таким мерзким намеком… И чтоб ты понимал, Хаим, таки правы были древние с их вечной мудростью: если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо — сделай это сам, так что придется старому Ицхаку таки прогуляться и до этой горы, раз уж все равно ни о какой секретности более не может быть и речи. — А потом и вовсе добавил совершенно не в тему и совсем другим тоном, чем перепугал Хаима до полного безъязычия: — Эх, Хаим, а все-таки жаль, что эта самочка не авшурка.
В самом страшном кошмаре Станислава ему приходилось убивать киборга с лицом Дэна. Вернее, Дэна с лицом киборга, стеклянными глазами и плазмометом наперевес. И снились подобная пакость капитану, как правило, перед какими-нибудь крупными неприятностями.
Нет, конечно же, ни в какие пророческие и вещие сны Станислав не верил, твердо зная, что у всех ночных кошмаров всегда можно найти логические предпосылки в дневной реальности. Ты что-то увидел, заметил, но не запомнил, не придал значения, не проанализировал, не обратил внимания. А в подсознании отложилось, и пошла работа. Даже во сне мозг не способен до конца отбросить дневные неприятности и нервотрепки, продолжая обрабатывать поступившую информацию, и выдает ее в виде тревожного сна-предупреждения о том, что человек и сам, в общем-то, знает. Только не понимает, что знает. И вовсе не случайно периодическая таблица приснилась именно Менделееву, который и наяву постоянно над ней голову ломал. Какому-нибудь Моцарту там или Штраусу наверняка приснилось бы что-нибудь другое. С нотами.
Сон про штурм Маяка повторялся не так уж часто, и, как правило, свидетельствовал о неприятностях достаточно близких и муторных. Чаще всего снилась последняя часть того боя, уже в подземельях. Когда отказала поврежденная во время падения рация и только что обнаруживший взрывчатку Станислав не мог предупредить своих ребят о том, что нижние уровни заминированы. А Ржавый Волк смеялся ему в лицо и уходил по туннелю под озером, а из клубов черного дыма наперерез Станиславу выскакивал рыжий киборг, худой и всклокоченный, с кукольным мертвым лицом и плазменной винтовкой. И открывал огонь. И Станиславу приходилось его убивать. Потому что стрелять тот рыжий киборг вопреки всем установкам на поражение наиболее важной цели начинал вовсе не в Станислава, и тут уже ничего невозможно было поделать. Только убить быстро, чтобы не мучился. Потому что дексисты врали про нечувствительность киборгов к боли. Все они чувствуют, просто программно игнорируют, это Станислав помнил даже во сне.
Неприятный сон.
Но куда неприятнее были те, где никакого Маяка не было и в помине. А Дэн был. И Станислав его все равно убивал — ну или хотел убить, один раз вроде как именно для этой цели и купил по пьяни, чтобы убить рыжего кибера и тем самым покончить с обеими своими фобиями. Хорошо, проснулся вовремя, не успел совсем опаскудиться, но ощущение все равно мерзкое. Аж закурить захотелось, хотя вроде и бросил давно. И мысль о том, что вообще-то эту рыжую заразу и наяву иногда очень хочется прибить на месте, почему-то совсем не успокаивала.
— Плохой сон, котик? — Маша на треть высунулась из монитора полупрозрачным участливым привидением, одетым лишь в клочья светящегося тумана в стратегически важных местах. Если учесть, что каюта освещалась только их голубоватым мерцанием, зрелище было эффектным.
— А откуда хорошим взяться, когда тут не одно, так другое каждый день? — Станислав решил, что мучиться угрызениями совести по поводу несовершенной во сне гадости куда приятнее за чашечкой кофе, а потому потянул на себя аккуратно сложенную на стуле у койки старую армейскую форму со споротыми знаками различия, которую он использовал вместо домашней одежды (так было удобнее и привычнее). Поинтересовался хмуро, понимая, что вряд ли узнает что-то приятное: — Что там с уровнем энергии?
— Пока справляемся, котик, — виновато колыхнулась Маша. — Но на самой нижней границе, запаса нет совсем.
Чертов альфианский конвертер оказался прожорливым, как беременная леразийская квазиутка. В общем-то, это обнаружилось еще в порту Новой Юрюзани, при первых же пробных прогонах. Уже тогда при его работе приходилось слегка пригашивать основное освещение и экраны, люди не обращают внимания на разницу в десять-пятнадцать процентов, а чуду альфианской мысли вполне хватало. Тогда выкрутились, и на всякий случай запаслись аккумуляторами, но, как оказалось, были слишком оптимистичны в расчетах. В открытом космосе секретная дрянь совсем распоясалась и аппетиты как минимум утроила, сразу же высосав оба запасных накопителя в ноль. Приходилось выкручиваться снова.
— Паршиво. Вторая гасилка, а приличных аккумуляторов нет, как сговорились.
— С Лямбды отписались, котик, у них точно есть.
— До Лямбды еще неделя. А у нас резерв уже по нулям.
— Может, сделаем режим экономии еще более … э… экономным? Минимизируем, так сказать? — Маша игриво качнула грудью, и затягивавший ее топик для более наглядной демонстрации превратился в мини-лифчик из тонких веревочек.
— Да куда уж больше, — на традиционные Машины заигрывания Станислав обратил внимания не больше, чем на привычные домашние тапки, разношенные и удобные. — Освещение и экраны и так на минимуме, если снизить еще хотя бы на гран, там и вообще ни черта не разобрать будет. У нас, знаешь ли, пока еще не все члены экипажа киборги, которым все равно. Сейчас она хоть и экономная, но оптимальная, из еще не заметных, да и то Тед уже морщится и глаза постоянно трет. А если еще снизить, наверняка и другие заметят. И начнут задавать вопросы. Нет уж, если Михалыч так ничего и не придумает, я лучше на эту неделю вообще откажусь от кофе. И от чая! Буду пить холодную воду, она полезнее.
— И мыться под холодным душем, котик? Как б-р-романтично!
— Машка! Брысь.
***
Забавно, но чем дальше, тем больше Элли нравилась эта глушь. Дикий космос? Ха! Еще какой дикий! Но с чего это Питеру взбрела на ум блажь назвать его сонным? И с чего, интересно, подобная же глупость взбрела на ум самой Элли? Не иначе как переобщалась с ними с обоими, с самим Питером и с афонским послом, а идиотизм заразен, что бы там ни утверждали на этот счет светила от медицины. Элли много раз наблюдала: стоит только появиться во вполне себе приличном отряде одному новобранцу-придурку — и все, пиши пропало. Если сержант ему сразу мозги не вправит — в очень скором времени придурков будет целый отряд.
Вовсе он не сонный, этот ну очень дикий космос. А местами так даже и интересный. Жаль, что капитан не захотел задержаться на станции, Элли была почти уверена, что пары суток ей бы хватило, чтобы найти среди местного сброда незадачливых похитителей и вытрясти из них имена заказчиков — ясно же, что не на себя эти ребятишки работали. Вот и интересно было бы уточнить: на кого? Просто так уточнить, ради спортивного интереса. Ну, если капитан, конечно, не прикажет иначе, и Элли очень надеялась если не на его любопытство, то хотя бы на осторожность.
Ведь и слепому же ясно, что капитан вляпался в какие-то крупные неприятности, о которых так старательно молчит. Потому-то и не хотел ее брать, потому-то и поглядывает хмуро и подозрительно. Но. Как и любой сильный мужчина, не хочет принимать посторонней помощи: когда Элли словно бы мимоходом упомянула о своем опыте работы контрразведчиком и детективом-аналитиком, окатил ее таким взглядом, что будь на месте Элли молоко, оно бы непременно створожилось. А она-то ведь всего-то искренне хотела помочь!
Но не сложилось.
Капитан на судне первый после бога, его слово — закон, и если он сказал «нет», значит нет, тут не поспоришь. А какое у него было лицо при этом, твердое, закаменевшее, словно из гранита высеченное — Элли отлично знает, когда и у каких капитанов бывают такие лица. Ох, и не прост же он, этот вроде бы совершенно гражданский капитан с типично военной выправкой и подтянутой фигурой матерого хищника. И знает намного больше, чем говорит, потому и не проявил любопытства — незачем ему. Простенький мирный грузовичок, ага-ага, так мы и поверили! С таким-то капитаном, на котором даже пижама сидит словно военная форма.
Да и вся команда не сказать чтобы очень простая. Доктор, конечно, миляга, мирный такой и весь из себя подчеркнуто добродушный, словно плюшевый медвежонок, — но при этом миляга с навыками работы в боевых условиях. Его помощница (она же по совместительству зоолог) с ее абсолютно невоенной внешностью и таким же характером, скорее всего служит исключительно для прикрытия. Хотя, если подумать… Зачем вообще на мирном крохотном транспортнике, не собирающемся вступать ни с кем в боевые взаимодействия, нужна медсестра? Что, одного медика никак не хватит на простуды и мелкие бытовые травмы?
Пилот, опять же, очень такой показательный пилот. Не только все свободное время освежает профессиональные навыки на местном аналоге симулятора космобоя, но и в рукопашке не промах. Вчера, например, как здорово крутил тяжеленную штангу, словно тростиночку, Элли аж залюбовалась. Напоказ работал, наверняка восстанавливал самоуважение, потерянное вместе с сознанием на той станции. И Элли не стала ему мешать, поохала восхищенно, и даже попросила разрешения пощупать бицепс — которым, в свою очередь, тоже повосхищалась. Пилот, поначалу слегка настороженный и мрачный, в итоге разулыбался, расправил плечи и покинул тренажерку широким уверенным шагом, успокоенный и удовлетворенный.
И только тогда Элли обнаружила, что осталась в переоборудованной под спортивный зальчик каюте одна: Дэн ушел еще раньше, а она даже не заметила. А она ведь и в тренажерку-то зашла тогда только потому, что засекла, как туда юркнул навигатор, это потом уже увидела Теда со штангой и не смогла не восхититься его мастерством и силой.
После той неудачной попытки похищения навигатор перестал таскаться за ней рыжей насмешливой тенью. Маячить за плечом, ехидно заламывать левую бровь и время от времени вклиниваться в совершенно не касающиеся его разговоры. Более того, Элли никак не могла отделаться от стойкого ощущения, что Дэн ее избегает — ну насколько это вообще возможно в ограниченном пространстве крохотного грузовичка. Вот как сейчас, например. И это было, пожалуй, даже неприятно.
…Элли стояла у входа в темную по ночному времени пультогостиную и рассматривала торчащую над навигаторским креслом рыжую макушку. Она была уверена, что Дэн давно засек ее присутствие, — и точно так же твердо знала, что он не обернется. Именно потому, что засек. Так и будет сидеть, пялясь в развернутую корабельным искином звездную панораму, пока Элли не уйдет. Или не сделает что-нибудь неожиданное.
Хороший парень, правильный, интересный. Но до чего же зашоренный! Вот и сейчас наверняка переживает, что не смог всех спасти, и это была вынуждена сделать слабая женщина. Конечно, хорошо бы когда-нибудь избавить его от подобных глупостей по отношению к противоположному полу, но сейчас лучше не затрагивать эту тему вообще: сильные мужчины не любят, когда им напоминают о проявленной ими слабости. И еще больше не любят они тех, кто напоминает. А надо ли Элли такое? Нет, Элли такое совсем не надо.
Элли пошевелилась, специально стараясь делать это не бесшумно. Подошла к навигаторскому креслу, оперлась о его спинку. Теперь Дэн уже не мог притворяться, что совсем-совсем ее не замечает. Но смотрел по-прежнему на звезды и молчал. Элли тоже смотрела на них, но молчать не собиралась, не для того подошла.
— А знаешь, я ведь родилась в космосе. На станции, — сказала она задумчиво. Что ж, не самое неудачное начало разговора, раз ничего другого так и не придумалось.
Дэн шевельнулся в кресле, чуть разворачиваясь, чтобы не загораживать ей обзор. Ответил после небольшой паузы:
— Я тоже.
Отлично! Вот мы уже и разговариваем о чем-то другом, кроме «доброе утро, спасибо, передайте мне масло, пожалуйста». Главное теперь — не спугнуть, а остальное сделает время. Время — деньги, сказал древний мудрец, и сам не знал, насколько же он был прав. Теперь, когда у Элли появилось второе, с первым тоже не будет проблем: достаточно легализоваться на борту в качестве платежеспособного пассажира — и в ее распоряжении окажется вполне достаточно времени не только на приятное общение с рыжим навигатором (а уж Элли постарается, чтобы общение оказалось именно что приятным, причем для обеих сторон!), но и, возможно, на раскапывание капитанских секретиков.
Кто бы мог подумать, что в диком космосе игорные дома не только честные, но еще и педантичные!
***