В кошмарах Теодора всегда было темно. Иногда, если это была легкая вариация, так сказать, лайт-версия, темнота была внешней, и пилот это осознавал. Не понимал, что спит, ничего не видел, как ни напрягал широко раскрытые глаза, но смертного ужаса и леденящей тоски не было, просто раздражение. Он здоровый мужик, с ним все в полном порядке, просто оказался в незнакомом месте и кто-то выключил свет, вот и все. Ради глупой шутки или мести. Ох и поплатится же этот кто-то, когда Тед до него доберется! А он обязательно доберется, как только вылезет из этого темного подвала, в котором его заперли. Или из глубокой пещеры, в которой он сам заблудился и разбил фонарик. Или из тонущего в абсолютном мраке коридора старого заброшенного корабля… Или…
Впрочем, неважно. Надо только осмотреться — хм, не осмотреться, ощупаться! Вернее, ощупать все вокруг — и понять, где же он находится и как отсюда можно выбраться туда, где светло. Идти по длинному коридору или подземному штреку, касаясь рукой стены и ощупывая ногами пол перед каждым следующим шагом, чтобы не провалиться в невидимую в темноте яму или лестничный пролет, идти долго, да. Но твердо зная, что где-то там, куда он идет, свет обязательно есть. Страх, конечно, был в этих снах, особенно если идти приходилось очень долго. Однако это были не самые страшные сны.
Куда страшнее были те, где слеп он сам.
Иногда он слеп сразу, тогда снилась больница, послеоперационный бокс, голоса врачей, острые специфические запахи, которые невозможно ни с чем перепутать. Страх проникает внутрь вместе с этим запахом, сжимает желудок ледяными щупальцами, холодком физраствора течет по венам. Пилота везут на каталке, помогают пересесть в специальное кресло, холодное, пластиковое, зачем-то привязывают руки к подлокотникам. Медсестричка разматывает светозащитную повязку. У нее теплые пальцы, но от них тоже веет леденящим ужасом, и Тед вздрагивает каждый раз, когда они задевают его лоб, висок или ухо. Наконец повязка размотана. Но тьма вокруг царит по-прежнему, потому что Тед сидит, плотно зажмурившись. Мягкий голос врача сообщает, что волноваться нет причин, операция прошла успешно, а в боксе свет специально пригашен, чтобы не травмировать непривычную сетчатку. Врач разговаривает с ним как с ребенком, разве что не сюсюкает, и от этого страх почему-то лишь нарастает.
Врач уговаривает Теда открыть глаза, уговаривает долго, и страх растет, распирает, рвется наружу, и в конце концов Тед не выдерживает и открывает глаза, уже понимая, что от этого ничего не изменится. И ничего действительно не меняется: вокруг него остается все та же жуткая чернильная темнота, в которой нет ни единой искорки надежды. И он почти не расстраивается. Нет, он же был к этому готов. Он знал, что именно так все и будет, так чего теперь расстраиваться? Просто очень больно рукам. Ах, да, они же привязаны, а он попытался их вскинуть, сильно так попытался, рывком, вот и…
Вкрадчивый голос врача журчит над ухом, обволакивает. Врач говорит об успешности операции и психосоматике, и о том, что медицина бессильна, если больной сам не хочет выздоравливать. В нем проскальзывают обиженные нотки, в этом голосе. Словно это Тед сам виноват в том, что его глаза не видят, несмотря на успешность операции. И это самое страшное в таких снах — знать, что врачи больше не станут помогать, потому что ты сам виноват. Страховка почтового пилота не покрывает повторную пересадку, страховщики и на первую-то пошли лишь под давлением СМИ — как же, герой, и вдруг… Но повторной не будет, лимит исчерпан, медицина бессильна. И останется только темнота вокруг. Навсегда. И никаких полетов. И он дергается в кресле, задыхаясь и пытаясь что-то сказать, возразить, кого-то уговорить, и не знает, в какую сторону повернуться, потому что врач всегда оказывается за спиной, а это ведь глупо и неправильно, уговаривать того, кто у тебя за спиной…
Иногда (правда, намного реже) он слеп медленно, постепенно. Мир вокруг потихоньку заволакивала мутная пелена, постепенно превращаясь в абсолютную тьму, и врачи тоже ничего не могли поделать, потому что медицина бессильна. И это тоже было жутко и тошнотворно, когда зрение ускользало, словно вода сквозь пальцы, и ничего невозможно было с этим поделать. Хорошие такие качественные кошмары, уже далеко не лайт-версия. Темнота и беспомощность. Да, это страшно.
Но все-таки это были не самые страшные сны.
Куда страшнее оказались новые, те, в которых он слеп уже на «Космическом Мозгоеде». Во время прыжка. Или сложной посадки. И корабль падал, просто падал, и никто из команды еще ничего не понял, но даже если бы и поняли — чем они смогли бы помочь? Да ничем. Они же не пилоты, разве что Ланс, да и он пока еще не так чтобы очень… И почему-то невозможен возврат на орбиту (там, во сне, это всегда было непреложным условием), только посадка, вслепую, а он не помнит, как выглядит пульт на ощупь, хотя столько времени потратил, чтобы запомнить, но вот не помнит и все тут! Пытается нащупать на пульте хоть что-то — и не может, да что там, он и сам пульт нащупать не может!
Такие сны были самыми страшными — сны, в которых по его вине гибли или должны были вот-вот погибнуть его друзья. После них он просыпался в холодном поту и долго лежал, уставившись в потолок широко распахнутыми глазами и судорожно хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Это были действительно очень жуткие сны. Хорошо, что последнее время они не повторялись.
Плохо, что они, похоже, начали сбываться наяву…
— Тед, ты как себя чувствуешь?
— Нормально, Вениамин Игнатьевич.
— Не тошнит? Голова не кружится? В глазах не двоится?
— Нет, Вениамин Игнатьевич! — Кажется, несколько резче, чем надо было бы. Но зачем он про глаза… Неужели тоже — догадывается? — Все в порядке, Вениамин Игнатьевич. Со мною и правда все хорошо.
Кажется, улыбнуться удалось с достаточной долей искренности — доктор хотя и смотрел с сомнением, но настаивать на повторном обследовании или хотя бы курсе целительных укольчиков не стал.
— Ты бы не засиживался до утра в своих стрелялках, тебе выспаться надо как следует, такой стресс для организма даром не проходит.
— Скоро пойду. Да и вообще я не в игрушке, я книжку читаю.
— Да? — Теперь доктор выглядел неуверенным. — Тед, а с тобою точно все в порядке?
— Точно.
— Ну… ладно. Спокойной тебе ночи.
Оставшись один, Тед с ненавистью уставился на планшет. Прищурился, пытаясь сложить упорно сопротивляющиеся буковки в слова. Это удалось, пусть и не сразу, но он тут же забыл смысл прочитанного от резкой боли в глазах, в которые словно песком сыпанули. Зажмурился, вздохнул коротко. Проморгался и снова уставился в планшет, упрямо сведя к переносице темные брови. Он сознательно не увеличивал шрифт и не включал подсветку экрана — раньше обходился без этого и шрифт был стандартный, по умолчанию, всегда отлично читался… раньше.
Он впервые заметил это во время вынужденного отпуска на Новой Юрюзани. Зрение садилось неравномерно, скачками, с постоянными ремиссиями, когда начинало казаться, что все вернулось к норме и ухудшение было временным. Просто устал, с кем не бывает? Заработался, перетрудил глаза, ему же говорили, чтобы берег, а он… Но вот же, прошло. Как устал — так и отдохнул, и снова мир вокруг четко виден, и нет этой паскудной серой пленки, что его затягивает порой. И Теду удавалось самого себя убедить, что с его глазами действительно полный порядок. Это была просто усталость, и ничего больше…
А потом все повторялось. Снова.
Зрение садилось. Причем садилось непредсказуемо. Может быть, такие качели с временными улучшениями-ухудшениями будут тянуться десять или даже двадцать лет, Тед читал, такое бывало. А может быть уже завтра «Космический Мозгоед» останется без пилота.
Надо продержаться хотя бы три недели.
Через три недели вернется Ланс из своего лагеря. Ланс уже неплохо летает. Да что там неплохо, хорошо он летает, да еще с его-то скоростью реакций. Натаскать как следует — и уйти, пока никто ничего не знает точно, а что догадываются, ну так и пусть их, главное — ни в коем случае не подтверждать этих догадок. Они ведь его ни за что не бросят, будут жалеть. Придумывать новые бесполезные операции, и оплачивать их, что самое ужасное, еще глубже залезая в долги. Нет уж. Вот что Теду нужно меньше всего, так это их жалость. Сам и только сам. Он справится. Должен справиться.
А на крайний случай всегда есть Дэн, и если самое паршивое действительно случится раньше времени, то навигатор может просто подгрузить себе программу пилота и поработать за двоих. Но это уже совсем на самый край, потому что даже древесному ежику понятно, какой из него будет пилот…
Тед отложил планшет и несколько секунд невидяще смотрел перед собой. Потом закрыл глаза. Встал с дивана и подошел к своему креслу, не открывая глаз, ориентируясь на слух и чувство расстояния, на автоматизм, на привычку, на… Попал точно — поднятая рука встретила подголовник именно там и тогда, где и когда и должна была встретить. Тед ухмыльнулся, развернул кресло к себе, уселся, привычно устраиваясь, ласкающими движениями огладил подлокотники, скользнул ладонью над пультом — пока еще только над, не касаясь, привыкая заново. Помнится, когда-то ему для этого вовсе и не нужны были глаза.
Пальцы скользили над пультом, заново осваиваясь, привыкая, вспоминая. По лицу метались голубоватые отблески бесполезных теперь вирт-экранов, пробиваясь даже сквозь плотно сомкнутые веки. Улыбка Теда стала хищной.
Погоняем?..
***
— А если это была провокация? Чтобы втереться к нам в доверие?
Когда у начальства такой всклокоченный вид и глаза почти белые, обращаться с ним стоит как с неразорвавшейся миной, которая вдруг начала тикать. Впрочем, с начальством и в нетикающем состоянии лучше обращаться с повышенной осторожностью, это вам любой доктор скажет.
— Стасик, а давай-ка мы с тобою коньячку? Пятьдесят капель, чисто в терапевтических целях. Или вот успокоительного могу вкатить, пока еще не убрал.
— Венька, не заговаривай мне зубы! Ты можешь ответить по существу?
— А по существу, Стасик, мне кажется, что ты перегибаешь палку.— Вениамин убрал бокс со простерилизованными шприцами в шкафчик, захлопнул дверцу, немного поколебался, но все-таки продолжил: — Ну сам подумай: зачем ей таким сложным образом втираться к нам в доверие, если она могла схватить крыску и удрать? Когда они вернулись, эта дрянь уже оклемалась и у нее на плече сидела, вспомни! Довольная такая, сытая, Полина ее лишь перед самым отлетом забрать обратно себе сумела, да и то с трудом, так крыске новая кормилица понравилась. Ты все шутил про помощницу — так вот, похоже, шутка больше не такая уж и шутка.
— Вот! — нехорошо обрадовался Станислав. — Мохнобрюд на ней питался! Значит, она испытывала положительные эмоции! А какой нормальный человек испытывает положительные эмоции во время драки?! Ну вот какой, а?!
— Стасик… — Вениамин посмотрел на капитана с профессиональным участием. — Ты вот сейчас это серьезно сказал или как?
И под этим укоризненным взглядом Станислав сразу почувствовал себя неуютно. К тому же очень некстати вспомнились некоторые эпизоды, в которых фигурировали пилот с навигатором и чугунный лом…
Смешался, буркнул смущенно:
— Да и сам уже толком не знаю… — Подергал себя за волосы и все-таки сел. Пристроил фуражку на колене, пожаловался:. — Ребятам она нравится, даже мохнобрюду этому, один я как… Чувствую себя неблагодарной свиньей, но не могу отделаться от мысли, что у нее есть какая-то своя цель, о которой мы не имеем ни малейшего понятия. С DEX’ами хотя бы все более или менее понятно, а кто знает, какие цели могут быть у Bоnd’а?
— Да цели у всех схожие, Стасик, — философски пожал плечами Вениамин. — Выжить. И чтобы не трогали.
— Это если она сорванная. А если нет? Если у нее задание?! — Станислав снова вскинул голову и подозрительно сдвинул брови.. — Может, она потому и в машинном отделении вечно крутится, что хочет… ну, мину туда подложить, к примеру?! Или другой какой вред устроить! Чтобы мы надолго застряли в какой-нибудь глуши, сорвали поставки, влетели на неустойку… Она же Bond! От них один вред!
— Не знаю насчет всех прочих Bond’ов, но от вот этого конкретного нам пока что никакого вреда, окромя пользы! — Тон у Вениамина был профессионально увещевающим: — Ну сам подумай, Стасик: чтобы нам навредить, ей достаточно было ничего не делать. Просто ничего не делать и дать этим непонятным проходимцам похитить наших пилота и навигатора. И мы бы надолго застряли в этой глуши, сорвали бы поставки и влетели бы на неустойку. Вот тебе и вред в полной мере.
Капитан хмыкнул, вроде бы успокаиваясь, но не сказал ничего. Ибо мысль оказалась на удивление здравой. Венька сам не понимал (не мог понимать!) насколько правильный только что привел довод. Если бы Элли действительно работала на Аайдиных конкурентов, ей не было ни малейшего смысла мешать похитителям. Ей было бы куда выгоднее посадить корабль на долгий прикол, лишив самых важных членов экипажа, и тем самым облегчить доступ к секретному оборудованию.
— Надо смотреть на вещи позитивно, Стасик! — с некоторой долей ехидства подытожил Вениамин. — Кем бы она ни была, хорошо уже то, что она на нашей стороне.
И капитан в кои-то веки не стал с ним спорить. Хотя ему и показалось, что эту фразу он уже когда-то слышал. Впрочем, речь тогда вроде как шла совсем о другом киборге.
***
— А это что у вас такое? Да-да, вот это, черненькое!
— Чт, чт… Анлзтр чрнго свт…
— Что, настоящий?! А-фи-геть! А посмотреть можно?
Местный механик с забавным именем Михалыч, заросший черной клочковатой бородой по самые брови, какое-то время колебался, зыркал подозрительно, бормотал что-то вроде:
— Анлэтр кк анлзтр, прстейшй прбр, чт тт смтрть, скжте тже…
Но все же не устоял, протянул, хотя и глядел при этом на покусительницу недоверчиво и был готов отобрать при малейшем проявлении неосторожности или непочтительности. Элли его скепсиса не заметила, ее вниманием целиком и полностью завладел старинный прибор. Она взяла его осторожно, обеими руками (Михалыч остался удовлетворен), повторила с восторженным придыханием:
— А-фи-геть! Совсем как у дяди Кейта! Я думала, таких теперь уже и не достать нигде ни за какие деньги…
— Скжте тже, ндстать, — буркнул польщенный Михалыч. — Дстать вс мжно, сли нд, прсто мста нд знть.
Элли с трепетом погладила треснутый, но любовно подклеенный эбонитовый корпус и с сожалением вернула чужое сокровище владельцу. Механик тщательно спрятал анализатор в нагрудный карман заляпанного комбинезона, застегнул клапан, бросил несколько быстрых косых взглядов на Элли, с приоткрытым от восхищения ртом рассматривающую заплатки на корпусе реактора, и вдруг решился:
— А хтте врхнепрвдной пьезнчскй крбюртр псмтреть?
Элли почувствовала, как у нее одновременно широко распахиваются и глаза, и рот:
— А у вас и он есть?! — от восторга ее голос сорвался на полузадушенный писк. — Настоящий?! Конечно, хочу!
— У нас осталось не более семи минут, иначе не успеем прогуляться по станции, — нейтрально проинформировал Дэн, и Элли подавила усмешку: рыжий навигатор не ревновал ее разве что только к Полине. Впрочем, он и с Полиной старался не оставлять их наедине, разве что ехидства в голос подпускал куда меньше и левую бровь не заламывал.
Как-то так получалось, что куда бы ни пошла Элли и с кем бы ни заговорила, рядом всегда оказывался этот рыжий — тенью возникал за плечом или у переборки, стоял, слушал, покачивая бровью и скрестив на груди руки, иногда отпуская вот такие вроде бы нейтральные фразы и одинаково не реагируя ни на намеки, ни на прямые и недвусмысленные попытки отшить.
— Тебе что, делать больше нечего, как только за мной таскаться? — спросила Элли на третий день полета, обнаружив рыжего в тренажерке. Куда вообще-то сбежала как раз от него, вспомнив патриархальные нравы Нюризани и наивно предположив, что это последнее место, где он будет ее искать. Покрутить педали в гордом одиночестве удалось не более двух минут — а потом дверь с легким шорохом скользнула в сторону и в седле соседнего велика как ни в чем не бывало материализовался рыжий прохвост.
— Нечего, — спокойно ответил он ей тогда, ничуть не смутившись. — Трассу я давно построил на две недели вперед, и делать мне действительно совершенно нечего. А таскаться за тобой интересно.
Такая навязчивость одновременно и раздражала, и льстила, но льстила все же, пожалуй, больше. А еще больше льстило то, как он злился, когда она начинала заигрывать с капитаном — ничего серьезного, так, легкое кокетство исключительно для поддержания тонуса. Здешний капитан был просто огонь — для тех, кто понимает в этом толк, конечно. Со стальными глазами, с волевым подбородком, с благородной проседью на висках. Застегнутый на все пуговицы и в неизменной белой фуражке. Сразу видно сильную личность, а Элли всегда привлекали властные волевые мужчины, отлично знающие, чего они хотят. Жаль, конечно, что этот бравый и со всех сторон достойный капитан хотел отнюдь не Элли, и это было видно невооруженным глазом любому, кроме рыжего ревнивца.
Такие сильные, властные и ответственные мужчины, как правило, счастливо женаты на работе и никогда ей не изменят, но это не делает их менее привлекательными с женской точки зрения. Глупые женщины при этом думают: «Ну я же особенная, передо мною он точно не устоит и бросит эту глупую работу!», умные видят возможность приятного флирта, необременительного и беспроблемного.
Впрочем, Элли вовсе не собиралась объяснять что-либо рыжему — он так мило краснеет, когда злится. И так мило пытается это скрыть и сделать вид, что ему абсолютно все равно. Вот как сейчас, например.
Элли даже засомневалась — а не задержаться ли в машинном отделении подольше, вообще наплевав на намеченную прогулку по станции гашения? Но подумала, что великолепный Михалыч и его восхитительно винтажное, можно даже сказать, почти антикварное инженерно-техническое хозяйство от нее и во время полета никуда не денутся, а вот такую достопримечательность, как здешние станции, она еще не видела и вряд ли когда увидит. В конце концов, это же ненадолго, двигатель гасится не более часа, вряд ли за такое короткое время она успеет заскучать.
Если бы она знала, что их ждет на станции, она бы не колебалась ни секунды.
***
— И вот что ее туда тянет? Как медом намазано! Ну что может быть для женщины привлекательного в машинном отделении? Ну вот ответь мне — что?!
Станислав ходил по медотсеку из угла в угол, не в силах успокоиться. Вениамин с некоторой оторопью отслеживал перемещения друга взглядом и, наверное, в этом момент был очень похож на киборга в штатном режиме ожидания приказа — если, конечно, бывают такие киборги, толстенькие, улыбчивые и совершенно неспортивные. Хотя Bond’ы, наверное, бывают, им как раз стандартная внешность противопоказана по соображениям скрытности, а напичканному имплантатами телу все равно, как оно выглядит, на боеспособности это не сказывается.
Впрочем, Станиславу сейчас было не до того, а сам Вениамин себя со стороны оценить не мог. Хотя и догадывался, что зрелище, очевидно, довольно забавное.
— Ну, это смотря какая женщина, — глубокомысленно заметил он, раздумывая, положить ли в чай еще ложечку сахара или десяти уже вполне достаточно. — Джилл, помнится, много чего там привлекательного находила, за уши не вытащить было, помнишь? И Михалыч, опять же, мужчина в самом расцвете сил…
— Ха! — Станислав остановился, покачался с носков на пятки. — Так то Джилл! А эта… Ты ее руки видел? Специфические такие ручки, я хорошо разглядел, когда она мне вчера по ладони гадала. И мышцы такие же, специфические. Такие не нарабатываются от гаечного ключа и монтировки, такие от оружия нарабатываются.
— Не понимаю я тебя, Стасик, — сказал Вениамин с сомнением в голосе. — И чего ты ее от машинного гоняешь, а вот с Полиной и ее зверьком на станцию отпустил, даже и не глядя? А что, если она действительно хочет эту крысу спереть?
— Ой, Венька, не говори ерунды! — отмахнулся Станислав. — С ними там Дэн, а Дэну я доверяю.
— Ох, Стасик… Ты, конечно, мужчина опытный и капитан бывалый, но вот я бы на твоем месте как раз не очень-то доверял Дэну именно в этом конкретном случае.
— Это еще с какого перепугу? — нахмурился Станислав.
— А ты видел, как он на нее смотрит? Типичный такой взгляд… да и то сказать, самое время, растет мальчик.
— Ой, Венька! — скривился капитан, до которого наконец дошло, на что вот уже полчаса намекает доктор. — Выдумаешь тоже! Дэну на все эти заморочки фиолетово, помнишь, что он про порнуху говорил? Да и к «Матушке Крольчихе» его Тед водил, рассказывал потом, что Дэн словно трудовую повинность отбывал.
— Ну ты, Стасик, и сравнил! — хмыкнул ничуть не переубежденный Вениамин. — Одно дело бордель, а другое — Ее Величество Любовь! К тому же первая. Это, брат, сила!
Достойно ответить на такую чушь Станислав не успел — запиликал сигнал срочного вызова. И тут же откликнулся комм Вениамина, словно в унисон. Переглянувшись, они практически одновременно нажали клавиши приема, уже понимая, что вряд ли услышат что-то хорошее. Голос, неузнаваемый, хриплый и резкий, прорвался сквозь треск помех (давала себя знать близость к гасилке):
— Готовьте медотсек! Три трехсотых, двое в бессознанке и один с нетипичной реакцией. Буду через восемь минут. Конец связи.
Метнувшийся к шлюзу Станислав успел заметить, как мигом посерьезневший Венька включает на прогрев медсканер и регенерационную камеру. Ему очень хотелось спросить в пространство: «И во что эти идиоты опять вляпались?!», — но было понятно, что пространство на такой вопрос не ответит.
***
Вообще-то Элли не опоздала только чудом. Задержись она в том магазинчике восхитительного винтажного лучевого оружия еще минут на пять — и оставалось бы только грызть ногти, гадая, куда это подевалась не пожелавшая составить ей компанию троица? Может быть, не сразу бы и сообразила, что дело неладно. Подумала бы, что дурачатся опять, с них станется, ну или Полина зоомагазин углядела и оказалась более убедительна в уговорах.
Но — повезло.
Вышла вовремя, словно в спину кто толкнул — как раз чтобы успеть увидеть, как два подозрительных субъекта запихивают несопротивляющегося (мертвого? оглушенного?) Теда на заднее сиденье флайера со сбитыми номерами, а Дэн с безвольно обвисшей у него на плече Полиной пытается от них удрать. Ему, наверное, казалось, что он бежит. На самом деле он еле брел на полусогнутых, бледный до синевы, с закушенной губой и придерживаясь рукой за стенку. Но все-таки сопротивлялся, все-таки пытался уйти, хотя и медленно, но увеличивал дистанцию между собой и этими непонятными мерзавцами во флайере, да и длинные ноги Теда никак не желали упихиваться внутрь машины. Все это вместе давало шанс.
Площадка перед магазином была пуста, если не считать этой компании похитителей (наверняка их не двое, больше, должен быть еще водитель) и офигевшего подростка на скутере, с отвисшей челюстью наблюдавшего за разыгравшейся перед ним драмой. Он перегораживал кратчайший маршрут, и Элли, которая взяла резкий старт с места, пробежала над ним по стенке, так было быстрее, а инерции вполне хватало.
Пилот во флайере действительно был — он выскочил, кинувшись Элли наперерез и вскидывая руку со странным короткоствольным оружием, больше похожим старинную телефонную трубку (из тех времен, когда они были еще кнопочными) или дистанционный пульт управления. Впрочем, некоторые гражданские шокеры выглядят почти так же, и это не делает их менее эффективными. Разве что менее надежными, как и все гражданское.
Пришлось заложить двойной зигзаг — водитель жал на кнопку судорожно и лихорадочно, мог попасть даже и не целясь, по принципу «дуракам везет». Но ни выстрела, ни разряда так и не последовало, что-то у него там заело, в этом шокере, одно слово — гражданская модель. А в следующую секунду Элли уже вышибла эту дрянь из его шаловливых ручонок точным ударом ноги — хорошо, что сегодня надела форменные ботинки, а не кроссовки, как поначалу собиралась. Удачно вышло. Убедительно.
Водитель взвыл, затряс раздробленной кистью. Элли с разворота засадила ему кулаком в живот, вложив в удар остаточную силу инерции, а когда он, всхлипнув, согнулся — добавила коленом в лицо. Нейтрализован. Можно забыть.
Перепрыгнув скорчившееся на тротуаре тело, Элли метнулась к флайеру. Но опасалась она зря: то ли ни один из оставшейся парочки не умел им управлять, то ли они сочли, что одна Элли на них двоих — слишком неравная расстановка сил. Преследовать их Элли не стала. Проверила у Теда пульс (оглушен, но жив, похоже на действие парализатора). Глянула в сторону Дэна (он как раз пытался подняться на ноги, но снова и снова падал на колени, но Полину из рук так и не выпустил) — и решила, что будет проще доставить флайер к ним, чем наоборот. Модель стандартная, с такой и ребенок справится, даже странно, что эти идиоты не попытались. Дилетанты. Они бы еще с водяным пистолетиком на похищение пошли! Одно слово: какая империя — такие и теракты.
Дэн по-прежнему стоял на коленях. Вернее, не стоял даже, постоянно заваливался и тут же выравнивался, дергаясь всем телом и ударяясь затылком о стенку. Удары выходили сильными, но глухими, смягчали собранные в хвост волосы. При каждом таком рывке Полина сползала у него с плеча и делала вялую попытку окончательно улечься на тротуар, но он каждый раз судорожно вздергивал ее обратно и снова пытался подняться. Отодрать от него девушку удалось с огромным трудом. Вернее, его от Полины — кто бы мог подумать, что в этих тонких бледных пальцах скрыта такая силища?! У девчонки наверняка останутся синяки.
С Полиной тоже все оказалось в порядке — ну в том смысле, в каком может быть в порядке человек после попадания из парализатора. Подхватив безвольное тело под мышки и под коленки, Элли аккуратно пристроила девушку на заднее сиденье, поверх Теда. Заодно и ноги пилота внутрь запихнула, как раз компактно получилось, а то сюда пришлось прыгать с открытой дверцей в нарушение всех принятых и непринятых правил.
А вот с Дэном, похоже, все было далеко не в порядке. И на последствия выстрела из парализатора это было не очень-то похоже. Начать с того, что он не был без сознания и все еще пытался встать, вот же неугомонный!
— Тихо, тихо, все хорошо… — Элли поднырнула под его вскинутую руку, забросила ее себе на плечи, придерживая у локтя. Осторожно распрямилась, помогая и ему устоять на ногах. Парень оказался неожиданно тяжелым, и откуда что взялось в таком тощем теле? — Вот так, все уже хорошо… шажочек за маму, шажочек за папу… почти дошли, еще немножко… умница… вот и хорошо… вот и еще чуть-чуть…
Элли и сама толком не понимала, что бормочет, больше надеясь на успокаивающий тон, чем на слова. Он попытался что-то ответить, но не смог, только оскалился и мотнул головой, размазывая текущую из носа кровь. Как он ни старался удержать глаза открытыми (а он старался, и еще как, она это буквально кожей чувствовала!), они все равно закатывались. Свободной рукой Элли обхватила его за талию, прижимая плотнее к себе и стараясь жесткой фиксацией унять бесконечные судороги. Получалось плохо. Но хотя бы удалось пристроить на переднем сиденье и намертво зафиксировать ремнями безопаски.
Если это реакция на парализатор — то это очень нестандартная реакция, прямо скажем. Впрочем, Элли везет на таких вот, с нестандартными реакциями, то на парализатор, то на фаст-пенту. Пора бы привыкнуть.
А парень сильный. Другой бы давно хрюкнул и лапки сложил, а этот сопротивляется до сих пор, вон даже дышать пытается глубоко и размеренно, по системе. Сильный и правильный, почти ведь не соображал ничего, а девчонку не бросил…
— Все будет в порядке, — сказала Элли в запрокинутое белое лицо, защелкивая собственный ремень безопасности и дергая на себя штурвал.— Слышишь? Все обязательно будет в порядке.
Он никак не отреагировал, но Элли все же хотелось верить, что услышал.
С капитаном и доктором она связалась уже в полете.
***
— Стасик… — осторожно начал Вениамин, поглядывая на старого друга искоса. — Я правильно понял, что Дэн тебе все рассказал еще в самом начале? До твоего решения взять на борт эту… хм… автостопщицу в качестве пассажирки? То есть решение ты принял с открытыми глазами и на тебя никто не давил?
Капитан, засопев, уже набрал в грудь воздуха, чтобы ответить на этот выпад должным образом, но заметил, как вскинул подбородок и снова начал каменеть в позе идеального кибера Дэн, — и сказал совсем не то, что собирался. И совсем не так, как собирался, а деловито и почти сухо:
— Дэн, какова вероятность, что ваша встреча и последующая доставка этой Куинн на борт не были случайными?
— Менее двух и чуть более десяти процентов соответственно.
Дэн откликнулся немедленно, и это Станислава порадовало: значит, и сам сомневался и прогонял-анализировал разные вероятности. И если отвечает так уверенно (и не нашел ранее необходимым сообщить о ненулевой вероятности и такой возможности) — значит, действительно считает ее уровень несущественно низким… Черт! Программные формулировки заразны не только для киборгов, надо учесть.
— После того как она оказалась в моем флайере, вероятность ее проникновения к нам резко возросла до пороговой, — честно добавил Дэн после почти незаметной паузы. — Но если учитывать низкую вероятность первого ключевого события в цепочке, такая вероятность все равно далека от пятнадцати процентов, после которых может идти речь о пусть и низкой, но все-таки достойной учитывания вероятности. Мой маршрут был совершенно случаен и ничем не спровоцирован, кроме желания Ланса продлить полет. Я несколько удлинил выстроенную автопилотом траекторию, сделав это совершенно рандомным образом. А на обратном пути не стал вести сам, включив авто-возвратку. Это не было логичным решением и вряд ли могло быть кем-то просчитано.
— Даже Bond’ом? — вышло, пожалуй, излишне едко. Долгую секунду Станиславу казалось, что Дэн промолчит, но он все же ответил.
— Я не настолько хорошо знаю тактико-технические характеристики киборгов этой модели, чтобы быть в этом уверенным на сто процентов.
Посторонний бы не услышал скрытого в спокойном голосе вызова, но Станислав слишком хорошо знал эту рыжую заразу.
— Ну-ка, ну-ка, с этого момента поподробнее! — вклинился любознательный Вениамин. — И что же ты знаешь по поводу этих характеристик?
— Любой DEX от «шестерки» и выше в рукопашной легко справится с любым Bond“ом, — ответил Дэн быстро и, как показалось Станиславу, с видимым облегчением, словно он давно ждал именно этого вопроса и почти разуверился, что дождется. — У них боевые качества существенно снижены для увеличения тактико-разведывательной и накопительно-аналитической базы. Я не сяду играть с Bond’ом в пятимерные шахматы, но в боевой обстановке сумею справиться без особого труда. Ну или с трудом, если он будет хорошо вооружен, а я нет. Я на девяносто девять целых и девять десятых процента уверен, что сумею удержать ситуацию под контролем.
Снова вскинутый подбородок, но уже с совершенно другим значением. Впору восхититься, умеет же, зараза, минимумом средств — и так выразительно!
— Вот и хорошо! — припечатал ладонь к маленькому откидному столику Станислав, подводя итог разговора. — Значит, тебе это и поручим. Поселим ее в каюте, соседней с твоей, чтобы легче было… хм… держать под контролем. Полине с Тедом ничего говорить не будем, плохо уже и то, что мы знаем. Тем более что мы и сами толком ничего не знаем! Даже если она и Bond — в чем, заметьте, у нас тоже нет стопроцентной уверенности! — она может оказаться просто попавшим в беду беглым сорванцем. И я не хочу даже предполагать, как в таком случае она среагирует на разоблачение. Признается сама — тогда и будем решать, что делать дальше. Не признается — довозим до Лямбды Пса и разбегаемся ко взаимному удовольствию. Все!
— Я вам больше не нужен, Станислав Федотович?
— Пока нет. Спасибо.
— А все-таки жаль, Стасик, что она не Irien’ка, -— протянул Вениамин с мечтательной улыбкой, когда за навигатором с тихим шелестом задвинулась дверь. — Я бы тогда, может, даже и собой пожертвовал… ради спасения остальной команды, конечно! — поспешно добавил он, чопорно поджав губы в ответ на шокированный взгляд капитана, но глаза продолжали смеяться.
— Тебе бы все шуточки! — тихо взвыл Станислав. — А у меня шпион на борту! Ты о другом подумай: а что если Дэн все-таки ошибается и она к нам не случайно попала? Теперь что, каюту запирать прикажешь, даже в сортир выходя?! Впрочем, толку-то, запираться от супершпиона, ей любые замки на раз… Дожили, называется!
— Стасик, не драматизируй! — отмахнулся Вениамин с безмятежной улыбкой. — Ну что ей у нас выведывать? Ты даже налоги платишь честно! Что она может у нас украсть? Секрет тедовского омлета? Суперценную и не до конца проржавевшую железку у Михалыча?
Теперь Станиславу захотелось взвыть уже отнюдь не шепотом: Венька не понимал. Да и не мог понять. Милый, добрый, беспечный Венька, ничего не знающий о запрятанной в машинном отделении тайне, которая наверняка может представлять немалый интерес для шпиона. Если бы знал, опасения капитана не казались бы ему такими беспочвенными, но в том-то и дело, что знать он не должен. Как бы заставить его проникнуться серьезностью ситуации, но при этом не нарушить важную для Аайды чистоту эксперимента…
Но тут доктор сам подсказал Станиславу выход, продолжив насмешливые перечисления:
— О, Стасик! Как же я мог забыть?! Она же может украсть Полинину крыску! Очень, очень ценный зверь, Стасик!
Вот оно! Тем более что от Михалыча и всего с ним связанного внимание следовало отвлечь любыми средствами.
— Хорошо, что ты сам догадался, — сказал Станислав со значением. И когда старый друг недоумевающе вздернул на лоб светлые брови, мрачно добавил: — Я именно его в виду и имел. Ты что-нибудь слышал раньше про этих мохнобрюдов? Вот и я не слышал. Редчайший зверь. Я даже думать боюсь, сколько эта тварь может стоить на черном рынке, если за одну только его перевозку нам заплатили больше, чем за весь прочий груз!
Кажется, подействовало. Вениамин перестал улыбаться, поджал губы, спросил неуверенно:
— Ты полагаешь?..
— Я полагаю, что нам просто надо быть осторожнее. Всем нам, а не только Дэну.
— Я понял. И проникся, — ответил несносный Венька вроде как серьезно. Но тут же снова улыбнулся. — Кстати, о Дэне. Ты заметил, что он так ни о чем и не попросил?
— Ха! Тоже мне, удивил. Да он никогда ни о чем не просит! Даже о самом нужном. И чем более ему нужно что-то — тем меньше шансов, что он попросит!
— Вот именно, Стасик. Вот именно…
***
В самых страшных снах Валлиота Райса с некоторых пор возникли существенные изменения. Ему теперь снилась Дьявол. Подходила вплотную, скалила окровавленный рот в мерзкой ухмылке, тянула к нему когтистые руки. И Валлиот ничего не мог поделать, даже закричать — и то не мог, и не было рядом адмирала Куинн, способной прогнать Дьявола и спасти…
Иногда Дьявол стремительным рывком набрасывалась на Валлиота и разрывала его тело на куски. Иногда просто медленно и неотвратимо приближалась, поскрипывая когтями друг о дружку, словно ножами, и Валлиот обмирал под ее огненным парализующим взглядом, не в силах шевельнуться и надеясь только, что достойно выдержит ниспосланную ему муку.
Раньше ему снилась смерть ребенка — его собственного маленького Илайи, чьи трогательные золотистые кудряшки он обожал заранее, еще даже ни разу не видев, чьи крохотные пальчики с розовыми ноготочками прочно держали его сердце, наполняя безмерным счастьем — до того самого страшного дня, когда медик из репликаторного центра при встрече с ним отвел виновато глаза. Хотя, если разобраться, он не был ни в чем виноват, этот медик. Все имеет свой срок эксплуатации, маточные тканевые среды тоже не вечны, да и оборудование старое.
«Рассосалось», — так он сказал тогда, тот медик. И добавил, пожав плечами: «Такое случается». Для него никто не умер. Не случилось ничего страшного, просто зигота оказалась нежизнеспособной и не сумела сформировать полноценный зародыш. Бывает. Для него тот так и не родившийся малыш был безымянным набором клеток, а вовсе не милым шаловливым Илайей, со вздернутым носиком, хитрой улыбкой и золотыми кудряшками. «Рассосалось» сказал он — и исчезли маленькие розовые пальчики. И сердце двадцатилетнего Валлиота рухнуло на каменные плиты репликаторного центра — его больше нечему было держать. И наглой осенней мухой билась в голове единственная мысль — не надо было заранее отпускать отцовскую бородку. И не важно, что Валлиот всегда смеялся над суевериями — в этот раз не надо было ее отпускать. И суеверия здесь ни при чем. Просто не надо было, и все…
Медик предложил попробовать еще раз, сразу же, не откладывая в долгий ящик. Сказал, что подавляющее большинство будущих отцов так и делает, это правильный подход, конструктивный, прошлое должно оставаться в прошлом, а думать следует о будущем и стремиться к нему. Сказал, что все вложенные Валлиотом в ребенка средства так и остались в неприкосновенности, не только нереализованные социальные накопления, но и обычные денежные, и что новый сын не будет стоить Валлиоту ни одного лишнего кредита.
Валлиот отказался.
Он ничего не стал объяснять медику, ведь тот понятия не имел об Илайе. Отцовская бородка жгла лицо, он сбрил ее сам, насухую, в кровь раздирая кожу и не чувствуя боли, только слегка удивившись — раньше он никогда не резался при бритье.
А потом перевел все свои отложенные на детей средства (там хватало почти на двоих, но он поторопился, не захотел ждать, думал, так будет лучше, чтобы Илайа был старше брата хотя бы на год, это правильно, когда дети в семье разного возраста, это воспитывает ответственность) на счет репликаторного центра. Первый раз тогда перевел, а потом переводил снова и снова. Все, до последнего кредита. Позже, когда он ушел в политику, это посчитали продуманной пиар-акцией молодого целеустремленного человека, и Валлиот не стал возражать. Так и отшучивался, если задавали вопросы.
Ну в самом деле, не объяснять же, что делает он это только для того, чтобы у этих центров было немножечко больше денег на новое оборудование и качественные тканевые структуры. И немножечко меньше шансов на то, что какому-нибудь другому медику опять придется при встрече с другим кандидатом в отцы вот так же виновато отводить глаза. Глупое какое-то получилось бы объяснение. Неубедительное.
А вот сны были убедительными на редкость. Илайя в тех снах был уже живым и умирал у Валлиота на руках. Иногда не один, а вместе с маленьким Таниэлем. И Валлиот каждый раз ничего не мог сделать. Совсем ничего.
Эти новые кошмары, с Дьяволом в главной роли, были убедительны тоже. Валлиот каждый раз просыпался в холодном поту, задыхаясь, с бешено колотящимся сердцем и облегчением, что это был только сон, а на самом деле от Дьявола и ее приспешниц его надежно отгораживают прочные стены корабельной каюты. И какое же счастье, что нет ни малейшей необходимости эту каюту покидать: санузел в ней встроенный, хоть и крохотный, но персональный, а завтрак и обед ему приносят понятливые охранники.
И все-таки, если подумать, то даже в этих жутких снах можно было найти что-то хорошее. Например, то, что Дьявол напрочь вытеснила из ночных кошмаров умирающего Илайю. И, хотя подобное высказывание и звучало кощунственно, Валлиот был почти благодарен ей за это.
***
Войдя в пультогостиную, Станислав обнаружил там только Теда. Пилот сидел в своем кресле, и это было нормальным. Ненормальным было то, что Тед при этом не гонял азартно многочисленные вражеские истребители или не уходил от отчаянной погони, пытаясь пройти новый уровень с рекордным результатом — он просто сидел в кресле, уронив руки на колени и сгорбившись, непривычно понурый и несчастный.
— Тед, — подозрительно поинтересовался Станислав у пилота, — ты тоже хочешь со мной о чем-то поговорить?
Тед вздрогнул, вскинул голову, вымученно улыбнулся. Выдавил после короткой запинки:
— Н-нет, Станислав Федотович.
— А чего грустный такой? — подозрения Станислава не спешили рассеиваться. Слишком уж не похож был этот Тед на себя обычного.
— А… — Пилот вяло махнул рукой и отвел взгляд. — Уровень не прошел.
— А-а-а, — успокоился Станислав: вселенская скорбь по такому поводу была вполне понятна и естественна. Ну, во всяком случае, понятна и естественна для Теодора. И продлится наверняка недолго. — Пройдешь еще!
— Пройду… — сказал Тед тихо и с какой-то странной интонацией, но капитан уже не слышал, он шел к своей каюте.
Тед проводил его долгим взглядом. Потом развернул кресло к смотровому экрану. Закрыл глаза.
Значит, действительно не случайность, не показалось, если это настолько видно даже со стороны, что заметил не только Дэн с его сверхчувствительными рецепторами, но и капитан…
***
— Станислав Федотович, я хотела бы с вами поговорить…
Когда у Полины такой несчастный голосок и так трогательно прижаты к груди руки — предстоящий разговор может пойти только о двух вещах. Но ни о каких межпланетных сеансах связи с Новым Бобруйском Маша не сообщала, значит, еще одной партии трехлитровых банок консервированных огурцов от Полининой мамы в ближайшем будущем можно не опасаться. Остается один вариант.
— Ну и что же такого ужасного ты забыла мне сообщить об этом твоем свинобрюхе до того, как я подписал контракт на его доставку?
— Мохнобрюде, Станислав Федотович! И вовсе он не мой! И… ой… а как вы догадались? Но он ведь миленький, правда? И совсем-совсем не страшный! И совсем-совсем ручной!
— Полина, — поморщился Станислав и потер виски. — Переходи, пожалуйста, к делу.
— Он не может жить в моей каюте, Станислав Федотович! Ну… во всяком случае, я не могу его там оставлять, когда меня самой там нет, понимаете?!
— Не понимаю. Почему?
— Потому что тогда он заболеет и умрет, и вам придется платить огромную неустойку… ой… То есть, нам всем придется…
— Объясни по порядку. — Станислав потер теперь уже лоб и снова поморщился. — Что он не может содержаться в грузовом отсеке, это я уже понял. И даже не спорил. Но твоя-то каюта его чем не устраивает?
— Она его вполне устраивает. Когда там есть я. Понимаете. Станислав Федотович, он эмпат и должен все время быть на человеке, ему положительные эмоции необходимы как воздух. Вот, смотрите!
Девушка развернула ладошки, до этого сомкнутые лодочкой у груди, так, чтобы капитан мог увидеть их содержимое. Капитан увидел — и подавил невольную дрожь: больше всего краснорайнский мохнобрюд напоминал клубок склизких водорослей нежно-тошнотного цвета, к тому же еще и вяло подергивающихся.
— Вот видите, Станислав Федотович? — Полина мизинцем чуть приподняла отросток, похожий на перекормленного и раздутого опарыша. — Это брюд. Один из восьми! Он должен мохнатеньким быть, на нем обычно поросль такая из тонких щупалов, а он лысенький, потому что Тосеньке подпитки не хватает. А вы же сказали, чтобы из каюты я его ни ногой… ну то есть ни щупалом. Меня всего-то и не было часик какой-то, ну два. Пока в душ и по кухне… ну и завтрак… А видите, какой Тосенька сразу вяленький и лысенький стал?! Бедненький! Но все равно красавчик, правда, Станислав Федотович?
— Тосенька?
— Вот! Вы тоже сразу заметили, правда? — расплылась в широкой улыбке Полина.
— Что заметил?
— Я его Тосей назвала, потому что он на Мосеньку похож! Такая же бубочка!
— Полина… — начал было капитан, но девушка поспешила его перебить, правильно расценив прозвучавшие в этом коротком слове угрожающие нотки:
— Вы не бойтесь, Станислав Федотович. Он в вентиляцию не убежит, он вообще самостоятельно передвигаться не умеет! Только на ручках. Я его буду носить очень аккуратно, Станислав Федотович, вы же разрешите? Вы же не заставите меня все две недели провести в каюте?!
Вообще-то эта мысль Станиславу показалась весьма привлекательной. Останавливало только одно существенное обстоятельство: эмоции от носителя мохнобрюду требовались исключительно положительные, это заказчик оговорил особо, упирая на то, что Полина была удостоена подобной чести именно в силу этой черты своего характера. Станислав запомнил, честь оценил, важностью проникся. Только вот заказчик умолчал, что питание мерзкой твари требовалось непрерывное, а не два-три раза в день, как положено порядочному зверью. Вряд ли Полина, запертая в каюте, будет генерировать такие уж положительные эмоции, а Станиславу вовсе не улыбалось объяснять заказчику, почему ценный груз за время перевозки облысел, а то и вовсе сдох от недокорма.
Пришлось разрешить.
Обрадованная девушка упорхнула мастерить кармашек-переноску — не таскать же эту прелесть все время в руках? Вдруг ему неудобно будет?! А Станислав подумал, что надо попросить Михалыча затянуть вентиляционные отдушины вместо решетки самой мелкоячеистой сеткой, которую он только отыщет в своей кладовке. Просто так, на всякий случай.
***
Свою спящую в регенераторе пациентку Вениамин пристегнул как полагается, сам же уходить в каюту и устраиваться на койке на время старта не стал, просматривая выдаваемые диагностом данные сканирования. И даже прыжка не заметил, так заинтересовали его эти данные. Улыбка его сначала стала растерянной. А потом и вовсе исчезла: когда он задал несколько дополнительных анализов — и был почти не удивлен полученными результатами. Вернее, не то чтобы совсем не удивлен, просто удивлен ровно в той степени, в каковой и ожидал. И именно тем, что и ожидал.
Вениамин еще раз покосился на регенерационную камеру, свернул вирт-экраны и тихо вышел из медотсека, осторожно задвинув за собой дверь.
В коридоре доктор посторонился, пропуская пилота. Тот, недоуменно хмурясь и бормоча что-то об избыточном расходе энергии и необходимости поговорить с Михалычем, прошел к двери в машинное отделение, подергал ее. Убедился, что заперта, побухтел для порядка и вернулся обратно в кресло. Вообще-то присутствия пилота за штурвалом пока не требовалось, и Тед вполне мог пойти отсыпаться. Тем более что прыжок оказался довольно сложным и сильно его вымотал, а до станции гашения оставалось еще двенадцать часов, хотя бы часть вполне можно было пройти и на автоматике. А с Михалычем будет еще время поговорить и потом. Или разобраться самому. Нестандартное падение уровня энергии — это бы и ладно,
то механик сам разберется, а вот странная невнятность ранее вполне себе читаемых значков пилоту крайне не нравилась, и вот тут как раз Михалыч был уже совершенно ни при чем.
*
— Стасик, я хотел бы с тобой поговорить… — осторожно начал Вениамин, думая о том, как бы помягче сформулировать обнаруженную интереснейшую проблему медицинского характера, а также все ее далеко не медицинские возможные последствия для экипажа «Космического Мозгоеда». И был крайне озадачен совершенно неадекватной реакцией старого друга на такое, казалось бы, совершенно нейтральное и деликатное начало разговора.
— И ты?!
Станислав развернулся к доктору так резко и с таким негодованием, словно тот попытался поставить ему как минимум трехведерную клизму или втихаря закатить инъекцию успокоительного, как давно грозился. Даже чай расплескал. И с подозрением уставился на руки доктора, которые тот сцепил в замок на выпяченном животике (как делал всегда, когда волновался). Руки Вениамина были совершенно пусты, но почему-то Станислава это совершенно не успокоило.
— Стасик, ты только не волнуйся. И… знаешь что… давай лучше у меня посидим. Чайку там накатим, ну и обсудим все.
Вениамин говорил так тихо и умиротворяющее и так старательно не косился в сторону пилота с навигатором, что Станислав все понял правильно. Отставил ополовиненную кружку с чаем (все равно остыл) и покорно пошел за старым другом.
К удивлению капитана, тот повел его не в медотсек, а в собственную каюту. Но еще больше удивил его вопрос, который доктор задал, когда дверь в каюту была плотно закрыта, капитан сел на узкую койку, а сам доктор — на единственный стул у откидного столика. Причем глаза у доктора горели, а голос был вкрадчивым и почти мечтательным:
— Стасик, ты, случайно, не знаешь, генетические эксперименты над людьми легальны хоть где-нибудь в обитаемом космосе? Или даже нет, я неправильно сформулировал, они могут быть и нелегальны, это не особо важно… Главное — они должны проводиться довольно продолжительное время, несколько поколений, как минимум… ты случайно ничего такого не слышал?
***
Продолжая хмуриться, Тед вывел на вирт-экраны быстрые прогоны данных о системах корабля непосредственно перед прыжком и во время его, замедлил скорость, сощурился, чтобы резче видеть, пролистал до точки выхода, мотанул обратно. Потер глаза и снова сощурил до рези, вглядываясь в мельтешение цифр, значков и букв и пытаясь понять, что же в нем его так насторожило. Понять никак не получалось. Но что-то же зацепило, царапнуло и не отпускает. И почему они стали такими… странными? Словно смазанными. Словно смотришь на них сквозь запотевшее стекло, но виртуальные экраны не запотевают…
— Да увеличь ты шрифт, будет лучше видно, — рассеянно бросил навигатор, заметивший его мучения.
Тед замер, уставившись в экран. Из приоткрытой двери докторской каюты выглянул Станислав, позвал:
— Дэн, зайди к нам на минуточку.
Навигатор крутанулся в кресле — точно рассчитанным движением на пол-оборота, для минимизации затрачиваемых усилий, чтобы не обходить. Наверняка не специально и даже не процессорно. Он просто так привык, все и всегда делать так, как рациональнее, логичнее и удобнее, вот и с размером шрифта он был прав. Логичен. Рационален. Тед и сам бы все понял, если бы до последнего не отбрасывал эту мысль, такую простую, такую логичную. Просто увеличить шрифт. И все будет нормально.
На какое-то время…
***
— Она киборг.
Голос у Дэна был нейтральный, словно он сознательно убрал малейшую интонационную окраску, сообщая просто факты и позволяя оценивать их уже собеседникам. Смотрел он в стенку, выбрав на ней точку между капитаном и доктором, и Станислав бы совсем не удивился, если бы точка эта оказалась на равном от них обоих расстоянии, до миллиметра.
— Но таможенный сканер! — недоверчиво вскинул светлые брови Вениамин. — Мы же его спокойно прошли, а за неучтенного в декларации киборга нас бы наверняка… ну хотя бы штрафанули!
— В том-то и проблема, Вень… — вздохнул Станислав. — Киборги, они… разные бывают. Это нам пока что везло.
— И не говори! — делано ужаснулся Вениамин, ухмыляясь. —
Везло, ага! На славных, милых, добрых DEX“ов, которые всего-то и могут, что башку открутить, простенько и без затей. То ли дело нашествие страшных Mary со сковородками и пылесосами?! Или — о, ужас! — Irien“ов во всеоружии! Ты только представь себе этот ужас, Стасик, а?! Полный корабль Irien“ов в полной боевой готовности! — И Вениамин гнусно захихикал под осуждающим взглядом старого друга, которому было не до шуток.
— Некоторые модели киборгов имеют возможность экранировать работу процессора на время, достаточное для прохождение проверки на таможенном сканере. Или любой другой… проверки.
Дэн говорил ровным голосом и выглядел совершенно невозмутимым. Однако при взгляде на его спокойное (слишком спокойное!) лицо Станиславу вспоминалась забившаяся под реактор Котька.
Вениамин снова фыркнул:
— Вы имеете в виду мифических Bond’ов?
— Вень, — попытался урезонить старого друга капитан, — ну почему сразу мифических?..
— Да кто их хоть раз видел, этих Bond’ов?!
— Хорошенькими бы они были шпионами, если бы их каждый мог опознать с первого взгляда! Может, мы с ними и встречались уже, я бы не удивился, помня про наше везение.
Последнее Станислав сказал, пожалуй, зря — и не потому даже, что ехидный Венька только еще раз фыркнул и высказался в том смысле, что это очень удобная отговорка, используемая не одним поколением демагогов. Просто сразу вспомнился последний секретный контракт и настроение испортилось еще больше, хотя раньше и казалось, что больше уже некуда. Оказалось, есть.
— Киборги линейки Bond запущены в производство и эксплуатацию более девяти лет назад. — Дэн по-прежнему старательно смотрел в сторону. — Их начали выпускать на базовой основе «шестерок» с некоторыми специфическими модификациями.
Наверное, именно это и убедило Вениамина: то, что Дэн словно бы и не пытался ни в чем никого убедить. Просто сообщал, как о чем-то обыденном и само собой разумеющемся. Доктор пожевал губами, похмурился, похмыкал — но уже скорее задумчиво, чем скептически. Пробормотал, словно заканчивая спор с самим собой:
— Химерная ДНК и имплантаты… что ж, это многое объясняет. Эх, а я-то уж было подумал, что перед нами человек будущего… — И наконец тяжело вздохнул, окончательно прощаясь с привлекательной медицинской загадкой. Улыбнулся смущенно, развел руками: — Каюсь, размечтался!.. Укрепленные и более эластичные кости, улучшенная мускулатура, мышечный тонус в ее-то возрасте… нет, состояние, повторяю, прекрасное, я даже позавидовал, но по некоторым признакам можно точно сказать, что ее физиологический возраст никак не менее тридцати пяти. А тут еще и подчищенные гены… Я ведь за это и зацепился, не смог обнаружить ни одного битого кластера! Подумал еще, старый дурак: ну надо же, какие молодцы! Наконец-то хоть где-то начали работать в правильном направлении, а не… хм… — Вениамин бросил быстрый взгляд на невозмутимого Дэна и окончание фразы смущенно скомкал. Заговорил о другом. — Если ДНК сборная, то оно и понятно. Иначе и быть не могло… И как же я сразу-то не догадался! Ведь на поверхности…
Вениамин еще поохал, покачал головой, повздыхал, посмеиваясь над собственной глупостью и словно бы не замечая напряженного молчания навигатора и мрачного — Станислава. А потом спросил с детским любопытством:
— Дэн, а ты ее как вычислил? По киберсвязи? Как с Лансом?
Дэн чуть повернул голову в его сторону — с трудом, словно у него затекла шея.
— Нет, Вениамин Игнатьевич. Она игнорировала мои запросы на всех уровнях. Я не смог зафиксировать активности процессора и основываю свои выводы исключительно на косвенных доказательствах. Но риск был слишком велик. И я должен был предупредить капитана до… принятия решения о дальнейшем пребывании на борту потенциально опасного объекта.
Станислав сморщился, как от оскомины, и с трудом удержался, чтобы не рявкнуть: «Дэн, прекрати!», но доктор словно бы и не заметил ухода навигатора за программную терминологию (и откуда он только это берет? Фрэнк же вроде как все вычистил!), смотрел с благожелательным интересом, улыбался как ни в чем не бывало.
— И все-таки ты уверен?
— На семьдесят четыре процента. — Дэн снова отвел взгляд. Добавил все тем же избыточно спокойным голосом, но уже без машинных формулировок и словно бы даже немного растерянно: — И это очень… раздражает. То, что семьдесят четыре. С семидесяти пяти я бы мог округлить до ста и быть полностью уверенным. А так…
— А так ты просто уверен почти на три четверти, — хмыкнул Вениамин, по-прежнему не обращая внимания на хмурые и многозначительные взгляды капитана. — Поздравляю! Большинство людей редко бывают уверены более чем наполовину. И это в лучшем случае. Но все же я хотел бы услышать про эти косвенные доказательства поподробнее. Станислав, ты же не возражаешь?
Капитан возражать не стал, он и сам хотел попросить Дэна повторить для доктора то, что сам уже слышал ранее. Единственное, против чего ему хотелось возразить — так это мечтательно-ехидная улыбочка корабельного доктора, которого ситуация, похоже, начинала веселить. Но против нее возражать было бессмысленно, это Станислав понял уже давно.
— У нее фальшивое лицо. — Дэн упорно сверлил взглядом стенку. — Работа хорошего пластического хирурга, очень дорогая, на верхнем слое эпителия швов не видно совсем. Только на глубине. Следы старых травм и переломов, довольно специфических, такие не получишь при падении с табуретки. Навыки владения оружием на уровне хорошо подготовленного бойца спецназа. Навыки экстремального вождения и знание методов ухода от погони. Способность игнорировать боль. При этом речь не идет об атрофии нервных волокон или нарушении в штатной работе рецепторов, она боль чувствует, на гормональном уровне этого не скроешь. Но игнорирует. Людям такое не свойственно. Как и общечеловеческие нормы приличий, она их тоже игнорирует. Засыпает и просыпается мгновенно, словно выключается и включается, людям такое тоже не свойственно. Спит, правда, не в стандартной позе, а на боку… но если она все-таки Bond, у них имитации личности не чета армейским. За все время сна ни разу не пошевелилась, это показательно, люди постоянно совершают массу непроизвольных движений, сами того не замечая. Тем более во сне, когда сознательный контроль почти полностью отсутствует. Она — нет. Судя по учащенному сердцебиению и дыханию, повышению артериального давления и изменениям альфа-ритма, ей снился сон, причем довольно неприятный. Но она при этом лежала совершенно неподвижно. А самое важное — ее реакции. Они слишком быстрые для человека. И еще… Тоже о реакциях. Других… — Дэн наконец посмотрел на Вениамина, чуть дрогнул уголком губ. — Когда она узнала, кто я… когда я сам ей это сказал… Она никак не отреагировала. Не испугалась, не заинтересовалась, даже не удивилась. Я не сразу понял, почему. А она просто и так это знала. С самой первой секунды. Я ведь не Bond и экранировать работу процессора не умею.
И Станислав неожиданно подумал, что Венька все-таки молодец, его полное и абсолютное незамечание зажатости Дэна сработало — тот почти вернулся к своему нормальному стилю общения, холодноватому и чуть ироничному, но вполне живому. Самому капитану часом ранее этого добиться так и не удалось, при том первом разговоре навигатор так и сыпал машинными формулировками, перемежая их утверждениями, что все в полном порядке. И никакие «Денис, немедленно прекрати валять дурака!» на него не действовали совершенно.
— М-мозгоеды! — проворчал Станислав, переводя взгляд с доктора на навигатора и обратно. — И вот что мне теперь с нею делать прикажете, а?
Дэн сидел у стены, рассматривал спящую на койке гостью и думал. Элли заснула сразу, как только коснулась головой подушки, и это не было преувеличением — Дэн зафиксировал почти мгновенное изменение альфа- и тетта-ритмов. До подъема тогда оставалось более четырех часов, он вполне мог бы выспаться и сидя, но счел нерациональным тратить время на сон. Нерациональным и… неинтересным.
Дэн давно уже заметил, что если малознакомому человеку, принимавшему за такого же человека и его, сообщить, что на самом деле это вовсе не так, что он DEX и, разумеется, сорванный — можно очень много узнать о самом человеке. Это был своеобразный тест. Интересный и показательный, хотя и небезопасный, и Дэн довольно часто им пользовался. Отношение (и поведение) людей всегда менялось, когда они узнавали. Причем далеко не всегда изменения эти шли в негативную сторону, особенно в последнее время, когда выступлениями представителей ОЗК в защиту разумных киборгов пестрят и инфранет, и основные каналы СМИ. Но относиться люди начинали иначе, тут исключений не было. Одни настораживались и замыкались, стараясь контролировать каждое слово, другие, наоборот, становились навязчиво дружелюбными, третьи пытались сделать вид, что им все равно и ничего не изменилось, но именно что только пытались. Их всех одинаково выдавали невербалика и резко изменившийся эмоциональный фон, которые для киборга точно так же невозможно не увидеть, как для человека — не заметить резко изменившийся цвет волос или кожи собеседника. И тут даже не требуется включать детектор правды, это просто видно, и все.
Он сам не знал, какой реакции ждал на свою провокацию от этой странной гостьи — но ждал хоть какой-то. А получил… Да ничего он, по сути, не получил, в том-то и дело! Никакой реакции вообще — на гормональном уровне, внешне-то Элли вроде как эту реакцию как раз слегка продемонстрировала. А вот эмоциональный фон ее не изменился ни на байт. Ей было все равно, словно для нее это в порядке вещей и даже интереса особого не вызывает.
И дело тут было вовсе не в том, что она не поверила, недоверие выглядит совершенно иначе и подразумевает довольно сильный скачок гормонов, а тут же ни малейшего скачка не было и в помине. Она поверила. Учла и приняла к сведению в качестве малозначимой мелочи. И было ей все равно.
По сути, Элли отреагировала на его признание так же странно, как и на вторжение в душевую. То есть — никак не отреагировала. Полина в аналогичных ситуациях всегда активно выражала возмущение вербально и действием, хотя анализ ее эмоционального состояния далеко не всегда подтверждал наличие этого самого возмущения. Но внешне оно выражалось в обязательном порядке, этого требовали нормы приличия. Сложные человеческие ритуалы, где к каждому правилу существует множество примечаний и оговорок.
Ну как, например, правило, что нельзя ходить голым или почти голым по коридору и пультогостиной, даже когда температурный режим позволяет. Что это ужас как стыдно. Но при этом из душа до своей каюты дойти в одном полотенце на бедрах — можно. И если при этом тебя увидит лицо противоположного пола, то это окажется не только не стыдно, а вроде как даже почетно, если судить по эмоциональному фону Теда в такие моменты. Однако это уточнение действительно лишь в том случае, если ты — ХУ-хромосомного типа. Для ХХ-хромосомных, даже при отсутствии на борту посторонних, полотенце должно быть более широким, скрывающим и вторичные половые признаки. У Полины было такое. Вернее, у Полины было два полотенца, предусмотренных этими самыми правилами — вторым Полина всегда заматывала волосы.
Последующие наблюдения за Ликой и Кирой в аналогичных ситуациях подтвердили идентичность поведения. Хотя в душевой тоже был фен и логичнее было бы высушить волосы прямо там. Но сложный человеческий ритуал требовал после душа обязательно пройти по коридору в двух полотенцах, и все девушки его соблюдали неукоснительно. Как и ритуал с обязательным визгом: «Тед, вон отсюда!» при внезапном вторжении особи противоположного пола в момент раздевания или одевания. И гормональный фон их при этом менялся скачкообразно и непредсказуемо.
У Элли же и в этом случае реакция отсутствовала, причем как внешняя, так и внутренняя. Словно ей действительно было все равно. Словно подобные обязательные для прочих женских особей ритуалы ее совершенно не касались. Но этим странности не ограничивались.
Впрочем, не такие уж и странности, если принять по умолчанию одно маленькое допущение…
***
Утром капитан обнаружил в сушилке чужое женское белье. Но, как выяснилось, не только он и далеко не первым.
— Полина, — позвал Станислав, смущенно хмыкнув. — Ты бы забрала свои вещи из стиралки!
— А я и забрала, Станислав Федотович! — весело отозвалась девушка из кухонного угла пультогостиной и хлопнула дверцей холодильника. — Еще вчера. А если вы про тот кошмарный лифчик, то это не мое!
Вообще-то ничего кошмарного в том предмете дамского гардероба Станислав не заметил, но он его не разглядывал особо, только увидел — и сразу осторожно прикрыл дверцу. Да и ситуация, похоже, принимала более серьезный оборот. Нахмурившись, Станислав вышел в пультогостиную и сурово уставился на развалившегося в кресле пилота, но тут из медотсека выглянул Вениамин, улыбнулся всем троим и неуверенно поинтересовался:
— Станислав, тут такое дело… я только уточнить хотел: никто из вас сегодня ночью в медотсек не заходил?
— Так он же заперт? — удивился Станислав, отвлекаясь. Вениамин вконец смешался, пробормотал смущенно:
— Ну я подумал, вдруг ты своим капитанским доступом… мало ли… будить не хотел. Вдруг что понадобилось срочно… таблетка там, от головы… или пластырь.
Полина хихикнула и начала торопливо нарезать колбасу на бутерброды, делая вид, что целиком и полностью увлечена этим занятием. Станислав просверлил ее затылок суровым начальственным взглядом, буркнул:
— Мне от головы таблеточка уже не поможет, разве что топор!
И снова перевел взгляд на пилота. Добавил в него начальственного осуждения, нахмурил брови, сказал со значением:
— Теодор?
Тот ответил настолько невинным и чуть ли не оскорбленным взглядом, что любой другой капитан на месте Станислава усовестился бы и отступил. Но бывший космодесантник слишком хорошо знал своих «мозгоедов», и поэтому его подозрения только укрепились.
— Теодор! — повторил капитан веско и с намеком. — Ты мне ничего не хочешь сказать?
— А чего сразу я-то? — надул губы пилот.
— Теодор! Нам что теперь, опять откладывать старт? Есть же какие-то границы. Я никогда не запрещал приводить… хм… гостей, но не в ночь же перед взлетом. Тебе же корабль вести!
— Станислав Федотович! — взвыл Тед тоном древнеяпонского праведника, обвиненного во всех ста двадцати восьми смертных грехах и пороках одновременно. — Зачем откладывать? Почему откладывать?! Да чтобы я! Да перед стартом! Да мне же корабль вести! Да за кого вы меня принимаете?!
Станиславу очень хотелось ответить — за кого. Точно ответить, емко. Но такого он себе не позволял даже с новобранцами, а тем более при девушке. Которая, кстати, насторожила ушки и так заинтересовалась, что даже бутерброды нарезать забыла. Взглядом вернув зазевавшуюся Полину к исполнению обязанностей дежурного по кухне, Станислав продолжил давить на пилота:
— Ну а кто же, если не ты, Теодор? Хочешь сказать, девушку втихаря на борт протащила Полина? Или Михалыч? Или… Вениамин Игнатьевич?
Доктор, как раз опрометчиво шагнувший было в пультогостиную, замер на пороге и с благожелательно-опасливым интересом прислушался к происходящему.
— Да нет же, Станислав Федотович! — хихикнула Полина, не оборачиваясь и продолжая стучать ножом по разделочной доске, нарезая длинный огурец на тонкие овальные лепестки. — Это Дэн.
Пилот фыркнул.
— Полина, — вздохнул Станислав. — Я понимаю, что Дэн подтвердит все, о чем вы с Тедом его попросите, но неужели ты всерьез полагаешь, что я поверю? Это же даже не смешно!
— А кто смеется? Я не смеюсь! — Полина снова хихикнула. — Я просто слышала, как они утром шушукались.
— Что, правда, что ли?! — Уронивший челюсть Тед мигом забыл о своем намерении обидеться надолго и всерьез. — Ну нифига се рыжий дает! В детский лагерь он слетал, ага! То-то думаю, и чего так долго?
— Растет мальчик. — Успокоенный доктор прошел к раковине, вынул из шкафчика свою огромную кружку. И добавил удовлетворенно, хотя и маловразумительно: — Ну если это был Дэн, тогда ладно, тогда все понятно.
И Станислав подумал, что после такой фразы рявкать на старого друга при всех и требовать от него объяснений как-то… непедагогично. Недостойно бывалого капитана.
***
— Пойдем сдаваться? Все равно, похоже, выбора у нас нет. — спросила Элли, прислушиваясь к разговору за тонкой стенкой и насмешливо глядя на рыжего… как там его? Не шестеркой же называть, в самом-то деле. И не Дексом. Остальные Дэном называют, значит, и мы так будем. А Декс — это, наверное, по паспорту. Ну как с Киу Те.
Разговор она слышала хорошо, если и не до последнего слова, то вполне достаточно, чтобы уловить его суть. И окончательно понять, что повторить подвиг Майлза, однажды ради спасения императора зайцем прокатившегося на перевозившем контрактных рабов транспортнике, у нее не получится: на этом корабле с картонными переборками прятаться невозможно. До чего же нелепая конструкция, дико нерациональная: настолько тонкие стенки и огромные каюты, на любом нормальном транспортнике в каждой такой жили бы четверо как минимум, а тут на одного! И при этом общий душ, хотя для его оборудования в каждой каюте такого размера вполне хватило бы места, даже если ее на две разделить! Непродуманно и нелепо. Впрочем, чего еще ожидать от провинции.
Рыжий чуть помедлил и кивнул, вставая. Двигался он ловко и плавно, в каждом движении чувствовалась скрытая сила, и Элли окончательно утвердилась в мысли о его прошлом. Хорошего бойца никаким штатским комбезом не скроешь. Славный парнишка, хотя и совсем-совсем провинциальный. Но это может быть даже и не так уж и плохо, во всяком случае, краснеет он очень мило. И ночью в душе так старательно смотрел ей прямо в глаза. Ну, во всяком случае, пытался именно так, чтобы исключительно только выше ключиц, и каждый раз заливался таким очаровательным румянцем, когда взгляд соскальзывал ниже. А ведь соскальзывал, ха! И пальцы у него правильные, прохладные. Не холодные, а именно прохладные и чуткие — словно заранее знал, где и как может быть больно, и аккуратно обходил, когда повязку накладывал. Или вот сейчас…
Элли ведь ничем не показала, что вставать было больно до чертиков. Не выругалась, даже не зашипела сквозь зубы, продолжала усмехаться и дышать ровно, пережидая самую первую волну. Дальше, она знала, пойдет проще. А он, уже шагнувший было к двери, как-то вдруг незаметно и естественно оказался рядом, поддержал под здоровый локоть. Ненавязчиво так, словно бы невзначай. И отпустил сразу, как только ее отпустило, ни на секунду лишнюю не задержался.
Славный парнишка. Понятливый.
***
— Я все понимаю. Я вообще самый понятливый капитан, вы не заметили? Я понимаю про объявленную охоту, про отсутствие денег и про то, что она совсем-совсем одна, а тебе, конечно же, требуется помощница по уходу за этим клятым краснорайнским мохнобрюдом… Полина, еще раз хихикнешь, и я сразу резко перестану что-либо понимать! Впрочем, кое-чего я не понимаю и сейчас — почему снова мы? Ну вот почему?!
Станислав сидел за убранным после скомканного завтрака столом, поставив локти на столешницу и запустив пальцы в короткие волосы. Находись он сейчас в медотсеке наедине с Венькой, он бы их еще и подергал, да и к небесам вопиял бы куда разнообразнее и эмоциональнее. Но на глазах у команды позволил себе бросить в пространство только вот этот единственный вопрос. Почти что спокойным и даже слегка насмешливым тоном. И именно в пространство, ведь все уже было решено: старт через полчаса, Тед в пилотском кресле, делает последний предстартовый прогон систем, гостью Венька утащил в медотсек и, насколько Станислав знает своего старого друга, в ближайшее время оттуда не выпустит. Да и не гостья она уже, оформлена пассажиркой, Маша переделала накладные. Поздно вопиять.
В общем-то, все было решено после той укоризненной Венькиной фразочки: «Стасик, ну что ты девочку мучаешь, она же ранена, ей помощь нужна…» После этого хитрый Венька утащил раненую в свои владения без малейших возражений со стороны вмиг устыдившейся команды, да и спорить сразу стало не о чем. Действительно, какие могут быть споры, если человек ранен и ему нужна помощь? О чем тут спорить? Не о чем.
Нормальная рабочая ситуация. Что они, первый раз, что ли, помогают подозрительной личности, у которой нет денег на проезд? Эту хоть в клетку сажать не пришлось, вполне себе цивилизованно в медотсеке отлеживается, а не пытается содрать с капитана штаны. Просит подбросить ее куда-нибудь поближе к цивилизованным местам? Отлично! Лямбда Пса, в чей зоопарк «Космический Мозгоед» должен доставить жутко ценный груз в лице (или рыле, или что там у него?) мохнобрюда — оживленный перекресток миров, цивилизованнее некуда. От девяти до двенадцати дней пути, четыре прыжка, не такая уж и большая жертва.
Если бы не Дэн…
Станислав сердито посопел, сверля мрачным взглядом торчащую над спинкой навигаторского кресла рыжую макушку. Макушка мигом просела, почти полностью скрывшись за спинкой: навигатор словно понял, что капитан думает именно о нем и при этом не думает ничего хорошего, и поспешил втянуть голову в плечи. Впрочем, почему «словно»? Вполне мог отсканировать направление взгляда и соотнести его с изменением капитанского настроения.
*
— Станислав Федотович, мне надо с вами поговорить. Сейчас. Это очень важно и займет не более трех с половиной минут.
Когда Дэн, представив команде претендентку в пассажиры, поднял на Станислава напряженно-спокойный взгляд и сказал это, все понимающе заулыбались. Это ведь так ясно и понятно, навигатор хочет заранее уговорить капитана обязательно помочь понравившейся ему девушке. И правильно! Не одному же Теду своих девиц на борту привечать, в конце-то концов! Ну а что Дэн хочет поговорить наедине — так тоже понятно же, стесняется при всех-то! Последнее время он постоянно стесняется из-за любой ерунды. Тед расплылся в смущенно-снисходительной улыбке, Полина опять захихикала, Михалыч одобрительно шевельнул бородой, а Венька прошептал умиленно:
— Растет мальчик…
Да что там! Сам Станислав ведь тоже именно так и подумал, пряча в уголках губ улыбку — ту самую, понимающе-снисходительную. Хотя, казалось бы, должен был получше знать эту рыжего заразу, у него же все не как у людей…
— Станислав Федотович, там запрашивают подтверждение.
— Старт подтверждаю.
— Принято. Десятиминутная готовность. Будете пристегиваться?
— Буду, — мрачно сказал Станислав, вставая из-за стола и направляясь к своему креслу. — Хватит с нас приключений.
Дэну не снились кошмары. Наверное, просто потому, что ему вообще не снились сны. Ни разу, сколько он себя помнил.
Случайно подслушанная информация о том, что люди ночью, с закрытыми глазами и с работающим в спящем режиме мозгом (спящем! ха. Удачная шутка) иногда что-то видят, его в свое время просто заворожила. Впрочем, люди всегда казались ему странными, одной странностью больше, просто запомнить. Такая вот особенность, киборги обладают имплантатами и процессором, а люди видят сны. Обычное дело. Да и потом он довольно долго считал сны исключительно человеческой особенностью, еще одним отличием людей от киборгов — до тех самых пор, пока на борту «Космического Мозгоеда» не появился Ланс. Уверенный, что ночные кошмары, доводящие его каждый раз до перезагрузки, — это нормально для бракованного киборга. Да и как же может быть иначе? Он же бракованный. Тоже обычное дело.
И вот тогда-то бракованным себя впервые почувствовал именно Дэн. Которому не снилось ничего и никогда. И который тоже не представлял, как может быть иначе. Но, понаблюдав за Лансом некоторое время, пришел к твердому убеждению, что отсутствие снов вообще — не такая уж большая плата за отсутствие кошмаров в частности. Не такое уж это интересное дело — видеть сны самому. Не о чем и жалеть.
Куда интереснее наблюдать за тем, как сны снятся кому-то другому…
***
Внешний коридор на любой станции — самый длинный. И самый прямой, изгибается почти незаметно. А значит, когда ты бежишь, тебя отжимает инерцией к внешней стене. Особенно, если бежишь быстро.
Элли бежала быстро. Очень быстро. Только вот катящийся за ней огненный вал был быстрее. Совсем на чуть, но быстрее, и с каждой секундой на ту самую «чуть» сокращал расстояние, припекая спину все сильнее. По прямой от него не удрать. Безнадежно. Нужна развилка. И, желательно, с дверью, которую можно за собой захлопнуть, преграждая путь огню.
Двери были. Слева, довольно часто. А вот времени останавливаться и проверять, а не открыта ли случайно хотя бы одна из них, — не было. Да и вряд ли. Во время пожара на станции все двери блокируются автоматически.
А в спину дышало близким жаром все горячее, все ближе, обжигало горло при каждом вдохе, и было понятно, что не убежать, что скоро все кончится, и когда из-за поворота клубящийся огненный шквал рванулся ей еще и навстречу, зажимая в обжигающие клещи, Элли даже не удивилась…
Кошмары командора Куинн, при всем их разнообразии, объединяло одно: в них всегда был огонь. Чаще всего этот огонь был неотъемлемой частью боя — разрыв плазменного зеркала, прямое попадание торпеды в рубку флагмана, взрыв реактора или просто короткий плевок плазмы в лицо, после которого свет нарастает до нестерпимого и превращается в тьму. Реже огонь был другим, бытовым и поначалу вроде бы мирным — как, например, в первом послеоперационном сне, в котором Элли, еще совсем зеленый стажер, пыталась заварить пробоину в станционной переборке, а обычная безопасная вакуумная горелка вдруг выстрелила длинной режущей струей и перерубила трубу подачи сжатого кислорода. Пламя тогда встало стеной, обхватив Элли жгучим коконом, волосы затрещали, скручиваясь, и… она проснулась за секунду до того, как жидкий огонь хлынул в легкие.
Кошмары были редкие и короткие, и, как правило, Элли успевала проснуться вовремя. Ее научили еще в реабилитационном центре, да и прием был нехитрый: когда тебя накрывает пламенем, просто задержи дыханье, зажмурься, а потом резко открой глаза. Ничего сложного.
Элли резко открыла глаза и села на койке. Бок обожгло болью, сердце ударило в ребра раза два и вернулось к нормальному ритму — задержка дыхания одинаково хорошо выравнивает пульс как наяву, так и во сне. Хозяин каюты, на койке которого она расположилась, устроился на полу в углу и теперь сидел, опираясь спиной о стену и подтянув к груди правое колено. Когда Элли села, он чуть шевельнулся, обозначая в полумраке свое присутствие и то, что не спит. Но ничего не сказал. Лишь смотрел выжидательно, чуть приподняв левую бровь, и Элли показалось, что в глазах его медленно гаснет алое пламя из ее сна.
Элли тряхнула головой.
Показалось, конечно же. Наверняка это из-за той дряни, которую он ей вчера вколол, стандартной аптечки на борту, конечно же, не нашлось (да и откуда бы?), а ее собственная осталась в брошенной в гостинице сумке, так что пришлось воспользоваться их медотсеком. Устаревший, как и все оборудование тут, с огромной регенерационной камерой и сомнительными лекарствами. Но выбирать не приходилось, бок как раз начало припекать всерьез. Кто его знает, что за отравы было понамешано в тех ампулах. Хорошо что только красные глазки мерещатся, а не что похуже.
Вообще-то Элли никогда не путала явь со сном. Просыпалась резко, словно выключателем щелкали, и всегда с самого момента пробуждения отлично помнила, где находится и что происходило вчера.
Вот и сейчас она отлично помнила и вчерашнюю глупую перестрелку, чуть не закончившуюся весьма неприятным образом, и этого рыжего флегматичного парня с его флайером, так вовремя подвернувшегося в самый нужный миг (случайность? ха! мы же договорились, что случайностей не бывает). И то, как они тихо крались по темному коридору из грузового отсека сначала в медицинский, а потом в каюту рыжего — он сказал, что будить капитана сейчас не стоит, завтра утром вылет, перед ним обо всем и можно будет переговорить. Элли не возражала, размышляя о том, что лучше бы обойтись вообще без капитана. Этому рыжему она доверяла, а капитан… кто его еще знает, что у них там за капитан?
Звали рыжего Дэксом. И сам себя он самокритично именовал здешней шестеркой.
Забавный парень.
***
Женщина была странной.
Начать с того, что она заставила Дэна несколько раз подвиснуть при попытке анализа ею сказанного, а такого с ним не случалось уже довольно давно. Да и говорила она вроде бы не так уж и много. К тому же не врала (не более 15,4%, а это чуть ли не ниже минимального содержания лжи в обычном человеческом разговоре), но при этом Дэн чувствовал себя, словно в первый свой месяц на «Мозгоеде», когда он понимал не более трети сказанного, и это в самом лучшем случае. А ведь ему казалось, что он за прошедшие годы научился неплохо понимать людей. Но, как выяснилось, есть люди и… люди.
Снова пришлось молчать и загадочно улыбаться. И записывать странности, чтобы потом попытаться проанализировать и понять. Новая головоломка. Интересная. Давно такого не было.
Загнать флайер на его обычное место в углу грузового отсека, активировать крепления (заодно отсигналив Маше не высовываться и не будить Станислава Федотовича) было легко. Провести гостью незамеченной по спящему кораблю до медотсека тоже удалось без проблем: ночные вахты на «Космическом Мозгоеде» и в космосе-то несли лишь на самых опасных участках, а уж во время стоянок на космодромах даже капитану в голову не приходило требовать от команды чего-то подобного. Диагностику Дэн провел и сам, еще по пути (ничего серьезного: трещина двух ребер справа, незначительный ожог второй и третьей степени, поражение плеча и грудной клетки в области спины и боковой поверхности торса), оставалось только обработать регенератором наиболее поврежденные области, наложить пласт-повязку и ввести общеукрепляющий и обезболивающий комплекс. Все это Дэн тоже вполне мог сделать и сам — почему-то сделать именно самому, а не разбудить Вениамина Игнатьевича, препоручив ему заботы о пострадавшей гостье, казалось более правильным. В конце концов, это же Дэн ее вытащил из-под огня, значит, включил в свою сферу ответственности. В стандартную прошивку любого DEX’а входит блок оказания первой помощи при несложных ранениях, тут именно что несложное. И не надо никого беспокоить. Все логично. Никаких сложностей.
Сложности начались потом.
Для начала она не стала надевать предложенную Дэном чистую футболку, мотивируя это тем, что все равно хочет сперва умыться, что вся провоняла потом и копотью, а теперь еще и дезинфектантами. Запах действительно имел место быть, Дэн подтвердил его наличие, когда она задала прямой вопрос. Не потому, что не смог бы соврать или уклониться от ответа, просто не счел вопрос настолько значимым, ведь и уровень запаха был далеко не критическим, он это тоже отметил. Только вот она почему-то не обратила на это уточнение ни малейшего внимания.
На совершенно резонное замечание Дэна, что при совершении помывочного мероприятия она может намочить или повредить пласт-повязку, она почему-то предложила ему не учить отца заниматься любовью. И Дэн несколько секунд перегревал процессор, пытаясь проследить логические взаимосвязи между этими двумя высказываниями и ситуациями. Но так и не сумел, отложил на будущее за недостаточностью данных для точного анализа.
— Общий душ?! — переспросила она с недоверием и нехорошим восторгом в голосе (нет, не ошибка, Дэн трижды перепроверил показания датчиков, это был именно восторг, хотя и какой-то странный). — С ума сойти!..
Пришлось дать ей свою футболку и штаны, старые, но чистые («Это что? Джинсы? Настоящие?! А-фи-геть!!!»), а потом стоять у двери и караулить на тот случай, если кто-то из экипажа все-таки проснется не вовремя. И ежесекундно перерассчитывать линию собственного поведения в таком хотя и маловероятном, но, однако, вовсе не совершенно невозможном случае. Дэн никак не мог с достоверной точностью определить, как именно он тогда поступит. Предупредит о гостье? Попытается скрыть факт ее появления на борту еще хотя бы на какое-то время? Формула расчета сильно зависела от переменной личности проснувшегося и еще от нескольких менее значимых переменных, а потому результат оказывался неоднозначным и не мог считаться окончательно верным без проверки эмпирическим путем. Это тоже был интересный опыт.
Интересным оказался и тот факт, что отсутствие реализации этой проверки на практике (никто так и не проснулся и не вышел в коридор с резонным вопросом: «Что тут, собственно, происходит?») доставило Дэну не меньше положительно окрашенной информации от рецепторов, чем предполагаемая реализация и получение однозначного ответа. Пожалуй, даже и больше. Дэн еще некоторое время поанализировал общую ситуацию и собственный гормональный фон, а потом вдруг понял, что с самого момента возвращения на борт «Мозгоеда» старательно пытается думать на давно отброшенном программном языке. И что это с довольно большой вероятностью… стоп. Никаких вероятностей, есть отличное человеческое выражение «скорее всего». Так вот, скорее всего это — проявление защитной реакции. Попытка отстраниться и спрятаться за машинным канцеляритом. Попытка не полезная и лишняя, он ведь не для того заблокировал процессорный контроль над гормонами, чтобы заменить его каким-нибудь другим контролем, например — терминологическим.
Удовольствие, вот как это называется. То, что никто не проснулся и ночная гостья по крайней мере до утра осталась его персональной гостьей, доставляло ему удовольствие. Странное, тревожное, но — приятное. Интересное наблюдение.
А наиболее интересной, пожалуй, была ее реакция на самого Дэна.
— Кстати, а ты кто? — спросила она уже в душевой (Дэн решил усложнить эксперимент и сунулся со стопкой чистой одежды как раз после того, как она разобралась со стиральной машинкой и запихнула туда свою). — Ну, как тебя зовут и вообще. А то даже неудобно как-то.
Это, наверное, была ирония — она ведь стояла на кафельном полу голышом (ну если не считать пласт-повязки), и неудобно ей должно было быть совсем от другого. Однако анализаторы не улавливали ни смущения, ни недовольства, скорее даже наоборот, насмешливое удовлетворение. Наверное, именно поэтому Дэн и ответил так, как ответил:
— Дэн, здешний навигатор. — И добавил почти без паузы (и самую чуточку с вызовом): — Но вообще-то я DEX. «Шестерка».
Он сам толком не мог бы сказать, чего хотел больше — то ли стереть с ее лица эту снисходительно удовлетворенную улыбочку, то ли просто сразу расставить все точки на свои места.
— Самокритичненько. — Ее улыбка стала лишь шире, в глазах прибавилось насмешливого сочувствия. — А я королева. Впрочем, можно и просто Элли. А душ у вас тоже только водный, да? С ума сойти! А управляется рукояткой, без голоса? А-фи-геть!
*
— Девушка, — сказал Ланс. И замолчал, словно сказал достаточно и Дэну сразу все должно быть понятным. Его глаза вспыхнули алым и теперь медленно гасли.
Дэн бросил быстрый взгляд вниз, тоже активировав ночное зрение, и заложил широкий вираж, чтобы рассмотреть происходящее поподробнее. Заодно и скорость снизил до предельной. Но ничего не сказал, только улыбнулся уголком губ поощрительно.
Ланс забеспокоился, несколько раз перевел взгляд с вялой перестрелки внизу на Дэна и обратно. Наконец уточнил:
— Надо помочь? Или… Игра?
Дэн опять ничего не ответил. Флайер пошел на второй круг над рабочей окраиной Зарянки, где занявшая оборону на крыше фигурка… (да, похоже, что Ланс прав, фигурка женская, вот что значит прошивка телохранителя, боевым моделям пол посторонних объектов без разницы) лениво отстреливалась от полутора десятков точно так же лениво атакующих ее противников. И от мнимой жертвы, и от ее гонителей одинаково мощно разило агрессивным азартом и удовлетворением, Дэн просчитал ситуацию еще при первом же круге, но хотел, чтобы Ланс сделал вывод самостоятельно. На это понадобился еще круг.
Наконец Ланс расслабился, выходя из боевого режима, и разочарованно подытожил:
— Игра…
— Молодец. — Дэн вывел флайер обратно на трассу, но автопилот включать не стал: до лагеря оставалось меньше пяти километров. — Но ты все равно молодец, что хотел помочь. С людьми иногда очень сложно понять, где проходит граница игры и нужна ли им помощь. И просят они о ней не всегда. скорее даже наоборот, помощь нужна тем сильнее, чем меньше они о ней просят.
Ланс кивнул, сосредоточенно и хмуро: наверняка укладывал полученную информацию в базу и прописывал новые алгоритмы поведения на ее основе, Дэн и сам так когда-то делал. Пока не убедился, что в девяти случаях из десяти это не срабатывает и строить алгоритмы каждый раз приходится на ходу. Но Лансу он ничего говорить не стал — пусть старается.
Когда-нибудь тоже поймет.
Сам.
***
— Отдай бластер!
— Отдай штурвал.
— Ха! Хрен… А-а, с-суки! Чтоб вас…
Элли рванула рычаг на себя, вздергивая флайер на почти вертикальную горку, и струя плазмы прошелестела мимо кормы, расплескалась по металлической стене ангара багровым цветком. Черт. А ведь это уже не ручные пистолетики, это они тяжелую артиллерию, походу, притащили. Винтовка, как минимум. Вовремя.
На всякий случай Элли вильнула еще пару раз, набирая скорость и высоту и матерясь сквозь зубы: рычаг упирался ей в солнечное сплетение, обожженный бок как раз начинал болеть (впрочем, это еще не боль, по-настоящему болеть начнет завтра), да и вообще не так-то просто вертеть фигуры высшего пилотажа, когда не сидишь в пилотском кресле, а нависаешь над ним на полусогнутых, стараясь не слишком давить на того, кто застрял между тобой и этим самым креслом.
— Брысь из-под меня, кому сказано! — Элли слегка подала свой вес вперед и вильнула задницей вкруговую, недвусмысленно намекая бывшему водителю, куда ему надлежит быть выпихнутым. Как ни странно, он не стал больше возражать и сопротивляться, да и вывернулся из-под Элли так быстро и ловко, словно был гуттаперчевым или всю жизнь отрабатывал подобные трюки. Даже саднящего ожога умудрился не задеть. Ловкач.
Элли с удовольствием плюхнулась на отвоеванное кресло, но ремень безопасности защелкивать не стала: рискованно, но куда рискованнее потерять сознание на вираже, когда этим ремнем прижмет по свежей ране. Наконец-то нашла переключатель фар и габаритных огней и вырубила и те, и другие. Убрала внутреннее освещение кабины, после чего снова резко сменила направление и выжала скорость на максимум. Теперь пусть ищут.
— А ты ничего держишься, — скосила она глаза на сидящего рядом парня и убедилась: действительно, ничего так. Хотя и бледный. Но не от страха, рыжие часто бывают белокожими. Спокойно так сидит, рассматривает ее чуть ли не в открытую и напуганным совсем не выглядит. Да и не лезут напуганные в чужую перестрелку, не паркуют флайер впритирку к краю крыши, не открывают блистер на высоте и не кричат, перекрывая шипение близкой плазмы и рев движков странных летательных аппаратов со светящимися огнедышащими зверями на фюзеляжах:
— Прыгай! Быстро!
Нечего сказать, умеет этот рыжий уговаривать девушек! Такому не откажешь.
Вот и сейчас комплимент принял так, словно каждый день вытворяет подобное по пять раз до завтрака, в качестве разминки. Только неопределенно шевельнул плечом и спросил после небольшой паузы:
— Может, все-таки включим свет? Хотя бы снаружи.
Элли всмотрелась в темноту в зеркале заднего вида — и, разумеется, ничего там не разглядела. Спросила неуверенно:
— Думаешь, оторвались?
Рыжий снова шевельнул плечом. Но на этот раз это было вполне себе утвердительное шевеление.
— Кобайкеры не станут тебя преследовать. Ты же в них не стреляла. — Голос его звучал с легким недоумением, словно он говорил о чем-то само собой разумеющемся и не понимал, как она сама может не понимать таких простых вещей. — Они просто боялись за свой гараж.
Не стреляла. Ага. Так вот, значит, зачем он ударил ее по руке, сбивая прицел, а потом и вовсе отобрал оружие. И ловко ведь так отобрал…
Элли взглянула на соседа новыми глазами. Не худой — жилистый. Тренированный. Не теряющийся под огнем и умеющий обращаться с оружием. Имеющий какие-то свои понятия о чести. Комбинезон на нем сидит привычной шкуркой, и пусть это не форма, но…
— Десант?
Рыжий опять слегка шевельнул плечами, на этот раз неопределенно, и отвел взгляд.
— Доводилось.
Голос был нейтральным, понимай, мол, как знаешь. И этот подчеркнуто нейтральный голос и нежелание говорить были красноречивее тысячи слов.
— Ясно. А куда мы летим?
— Туда.
Рыжий ткнул указательным пальцем вперед. И снова посмотрел на Элли, странно так посмотрел, чуть приподняв левую бровь. И она могла поклясться, что в светлых глазах сверкнуло ехидство. Ну и ладно, спасителю можно позволить, если ему так уж хочется.
— А что там?
— Не знаю.
— А зачем ты туда летел, если не знаешь, что там?
— А я не туда летел.
Элли хмыкнула. Разговор начинал ей нравиться.
— А куда?
Рыжий помедлил пару секунд и решительно показал направо.
— А там что?
— Столица.
— Ясно. А космопорт там есть?
— Да.
— Ты там живешь?
— Нет.
Вот и поговорили. Элли заложила пологий вираж. Уточнила:
— А теперь правильно?
— Еще чуть правее. Совсем чуть.
Элли кивнула и скорректировала курс. Почему-то она была уверена, что сейчас рыжий вовсе не издевается, а действительно точно знает, куда надо лететь. Ну мало ли, есть люди с врожденным чувством направления, а есть и способные заблудиться в трех фонарных столбах.
— Теперь правильно?
— Да.
— Далеко еще?
Рыжий моргнул. Словно прислушиваясь.
— Тридцать две минуты.
А вот теперь он точно издевался, и даже почти не скрывал этого. Смотрел с интересом: как отреагирует? Элли подавила ухмылку — не дождешься, салага! Командор Куинн и не таких ершистых новобранцев без подливки хавала, еще когда сержантом была.
— Вот и отлично. Подкинешь меня до космопорта?
— Без проблем.
Он по-прежнему рассматривал ее с каким-то странным интересом. А может быть, не ее? Может, ему просто нравиться водить флайер, а тут приходят разные, отбирают штурвал… В Элли внезапно проснулась то ли совесть, то ли лень, и она спросила:
— Пустить тебя обратно?
Вот теперь его улыбка длилась достаточно долгое время, чтобы быть замеченной.
— Нет, спасибо. Если устала — включи автопилот.
— О! Отличная мысль. А я, с твоего позволения, посплю пока…
*
И она действительно уснула.
Дэн сначала не поверил своим датчикам. Потом сделанному выводу. Потом снова датчикам. Но тройная проверка показала — действительно спит. Пульс глубокого наполнения, пятьдесят два удара в минуту, дыхание разреженное, активность мозга снижена. Так мгновенно проваливаться в сон — и точно так же мгновенно выныривать из него в полной боевой готовности — из людей умели лишь опытные десантники, да и то не все. Дэн помнил это еще по Шебе. Может быть, она тоже бывший десантник? Но кем бы она ни была, она странная. А все странное интересно. Новая информация.
Дэн был уверен, что оба раза поступил правильно: и по пути в лагерь, когда заставил Ланса самого убедиться, что в их вмешательстве нет необходимости. И по пути обратно, когда вмешался сам, не раздумывая ни секунды. Потому что ситуация изменилась: теперь жертва выглядела вполне себе жертвой и ощущала себя таковой же. Она была одна против тридцати шести человек и трех кобайков. С почти разряженным бластером, раненная и испытывающая что угодно, кроме удовольствия. Нет, в том, что поступил правильно, Дэн не сомневался. Он знал, что был прав. Просто знал, и все.
А вот чего он не знал, так это того, что ему следует делать дальше.
Она проснулась точно так же мгновенно, как и заснула. Просто вздохнула чуть глубже и открыла глаза. И взгляд ее был каким угодно, только не сонным.
— Сколько времени?
Он понял правильно:
— Осталось восемь минут.
— Отлично… — Что-то изменилось в ней после пробуждения, в голосе, в лице, в глазах, и дело было даже не в том, что она теперь слегка растягивала слова, словно одновременно думала о чем-то своем. — Знаешь, иногда поспать даже десять минут бывает очень полезно. Начинаешь совсем иначе многое понимать. И чувствуешь себя при этом полной дурой… Ты ведь с корабля, верно?
— Да.
— Отлично! — Взгляд ее стал острым, улыбка хищной. — И корабль, конечно, гражданский. Так?
— Так.
— Ну кто бы сомневался… — Дэну показалось, что она говорит не с ним, и что ее сияющая радостной злостью улыбка предназначена тоже вовсе не ему. — А вашему капитану случайно не нужен… ну, кто-нибудь?
И так как Дэн, слегка подзависший в попытках вычислить, кто может понадобиться Станиславу Федотовичу, ничего не ответил, она продолжила уже куда более напористо и уверенно, и улыбка ее с каждым словом разъезжалась все шире:
— Ну, охранник там, суперкарго, медсестра, спортивный инструктор? Я много чего умею! Уборщица, в конце концов, или дрессировщица хомячков! Знаешь, мне почему-то кажется, что кто-то такой ему необходим. Ну просто вот до зарезу!
Пока Элли шла до Зарянки, у нее как раз хватило времени не только успокоиться, но и подумать. Словно в голове что-то щелкнуло, переключая режимы, провернулся калейдоскоп, и из привычных стекляшек сложился совсем иной узор, позволяя взглянуть на тот же самый мир немножко по-новому, с иного ракурса. И кое-что понять не только о мире, но и о себе, — например, то, что вчера засыпала она почти счастливой. Впервые за последние шесть лет.
Быть адмиралом свободного флота — что может быть почетнее? Лучше. Достойнее. Свобода, сила, власть. Звезды. И все это подчиняется тебе. По одному твоему слову срываются в бой корабли, гибнут люди, блокируются ПВ-туннели или рвутся чужие блокады, словно гирлянда из бумажных цветов. Раз — и нету. В клочья. Вспыхивают революции, свергаются казавшиеся незыблемыми правительства почти незнакомых тебе планет, правительства, о которых ты знаешь только то, что они оказались неугодны твоему нанимателю.
Да, твой основной наниматель — не людоед с Архипелага Джексона, он не торгует телами вразнос, не выращивает детей для продления жизни толстосумов, и шесть лет назад ты, не раздумывая, шагнула бы под плазму, если бы это ему понадобилось (как несколькими годами ранее, в общем-то, уже и шагнула). Потому что ты знала его тогда как саму себя, знала и верила. Но… То было шесть лет назад.
Шесть лет во власти. И в какой власти! Имперский аудитор, один из девяти, неподвластный и неподсудный никому, кроме священной персоны Барраярского императора, Грегора Форбарры. Можно сказать — третий после бога и императора. Почти абсолютная власть, которая и развращает точно так же, то есть почти абсолютно. Но даже если маленький человечек устоит и никогда не начнет путать свои интересы с государственными — кто возьмется утверждать, что интересы Барраярской империи и интересы флота дендарийских наемников совпадают?
Или что они совпадают с интересами Элли Куинн?
Шесть лет назад ей казалось, что в этом нет и не может быть ни малейших сомнений. Но то было шесть лет назад. Шесть лет, заполненных изучением файлов, просмотром досье, анализом обстановки, выстраиванием стратегий и составлением планов — о да, конечно же, чрезвычайно важных файлов, досье, стратегий и планов! Но выполняли их другие.
Другие прыгали в десантные боты и штурмовали чужие укрепления, другие рисковали собой и могли погибнуть каждую секунду, разлетевшись в пыль от точного попадания — адмирал Куинн не могла позволить себе подобной роскоши. Она лишь планировала и руководила. Да и то, если разобраться, уже почти год все делается практически помимо нее, слишком хорошо она подготовила и натаскала всех четырех заместителей. Делают все они, она даже не во все их решения успевает вникнуть, только одобряет, позволяя им верить, что она все еще ими руководит.
Казалось бы, радуйся! Адмиральский пост — отличная синекура, достойное завершение карьеры. Плох тот десантник, который не хочет стать адмиралом, и все такое. И она хотела, о, как же она хотела! Она долго шла к этому посту и многим пожертвовала, и была уверена, что это и есть высшее счастье.
А через шесть лет сорвалась очертя голову в первый же рейд, при первой же подвернувшейся возможности всерьез рискнуть этой самой головой…
Не потому ли она так легко рванулась лично исполнить этот заказ, что он оправдывал ее бегство? Позволял удрать туда, где по венам хлещет взбесившийся адреналин, где рискуешь не только чужими жизнями, где смерть — не просто далекая искорка во мраке, где есть возможность что-то делать самой, а не просто планировать и руководить. Она ведь могла послать с афонцем кого угодно, необходимость ее личного присутствия с самого начала была притянута за уши — ею же самою и притянута, если разобраться.
Ее ведь и на Ньюризани этой больше всего бесило-то не отсутствие привычных бытовых удобств, а то, что основные приключения и опасности опять проходят мимо, бросив ее на этой мирной тухлой планетке. Что ей опять не удается ничего сделать самой. Что даже сложись все благополучно с «Маленькой лошадкой», на ней она снова была бы ничем иным, как просто пассажиром, по сути, грузом. Вот, значит, что стояло за ее сегодняшней выходкой в баре, а выигрыш нескольких дней — полная чушь. Сразу надо было понять. Вот, значит, чего ей не хватало, как не хватает воздуха…
Все эти годы она была уверена, что все хорошо, что лучше просто не бывает и быть не может. Что воспоминания — это, конечно, прекрасно, но они всегда приукрашивают действительность, и прошлое всегда кажется лучше, чем оно было на самом деле. Ей наверняка не понравилось бы снова бегать в тяжелой броне и уворачиваться от выстрелов, в прошлое нет возврата, и это к лучшему. И хорошо, что возврата нет. Потому что если бы и была такая возможность, и если бы она оказалась такой дурой, что ею воспользовалась — ее ожидало бы горькое разочарование.
Однако вот она — дикая, невероятная случайность, позволившая вернуть прошлое хотя бы частично. Опасность, риск, борьба, адреналин. Драка вот эта вчерашняя. И острое понимание, что адмирал Куинн, в общем-то, вовсе не так уж и нужна своему далекому флоту. И что? Сильно ли ее это все разочаровало?
Ха!
Может быть, это и есть шанс? Тот самый, единственный. Снова почувствовать себя живой. Начать все с начала. С нуля. Может быть, случайностей в этом мире просто не бывает?
Что ж, есть один надежный способ проверить.
Она остановилась так резко, что шедший рядом и что-то бубнивший Николас споткнулся и замолчал. И спросила, словно о дороге в библиотеку:
— Где у вас тут играют на деньги? Только на очень большие деньги. И не говори мне, что ты этого не знаешь!
***
Садясь на пассажирское место во флайере, Ланс выглядел донельзя несчастным. Почти таким же несчастным чувствовал себя и Дэн, занимая кресло пилота. Но Станислав Федотович был неумолим и наказания не отменил, несмотря на укоризненные вздохи Полины, что «котику» теперь ведь целый месяц не удастся порулить, так может быть, хотя бы напоследок, хотя бы разок… Станислав Федотович только еще больше насупился, обронил веское и многозначительно-угрожающее: «Хм-м!» и ушел к себе. Его затянутая в белый парадный капитанский китель спина выражала еще большую непреклонность, чем насупленные брови или многозначительное хмыканье.
Дэн понимал правоту капитана, и от этого чувствовал себя еще более несчастным. Чувство вины, негативная информация. И самое паршивое, что сам же решил не блокировать спонтанные выбросы и не подправлять биохимию. Значит, придется ощущать всю эту гадость по полной, нельзя же в первый же день отступить от намеченного только потому, что выделяться начали не слишком приятные гормоны? Люди не могут выбирать. Значит, и он должен так же. Тем более что действительно мог бы немножечко подумать вчера и предугадать наиболее вероятную реакцию Станислава Федотовича, не такой уж сложный расчет.
Они с Тедом вчера действительно заигрались, да еще и Ланса втянули, хотя поначалу все вышло совершенно случайно и не казалось чем-то серьезным. Ну подумаешь, натянул Тед, дурачась, на Ланса капитанскую фуражку! Если бы в этот момент не вошел прибывший раньше времени заказчик, ничего страшного бы не случилось. А так… Заказчик был выгодный, короткий быстрый рейс, некрупный скоропортящийся груз, хорошие деньги. Только вот прибыл заказчик вместе со своим грузом на два часа раньше, чем было договорено, и капитан не успел вернуться на борт. Но заказчик-то этого не знал. Увидел капитанскую фуражку на Лансе, ну и…
Дальнейшее произошло как-то само собой и одновременно — Тед с Дэном переглянулись, вспомнив тот случай, когда подобную путаницу устроил сам Станислав Федотович, представив заказчику членов экипажа не теми, кем они являлись. Тед ухмыльнулся, а Дэн чуть изогнул левую бровь и по киберсвязи попросил Ланса подыграть. Ну Ланс и подыграл, молчал многозначительно, брови хмурил так убедительно, что заказчик даже слегка надбавил сверх обговоренной суммы. А уж скопировать подпись Станислава Федотовича на договоре для киборга вообще дело ерундовое. Хорошо получилось, и пошутили вроде, и на пользу.
Только вот капитан шутки почему-то не оценил. Настолько не оценил, что сегодня отвезти Ланса к его новому месту работы поручил навигатору, который флайер, конечно, водить умел, но в отличие от обоих пилотов не получал от этого занятия ни малейшего удовольствия. Хорошо еще, что отменять перенесенный на завтра старт (чтобы тем самым наказать Теда еще сильнее, промурыжив лишние сутки на уже порядком поднадоевшей всем планете) Станислав Федотович все-таки не стал. Хотя сделал это наверняка не из заботы о чувствах пилота и прочих провинившихся, а для сохранности собственного реноме: что ж это за капитан такой, который меняет по несколько раз дату вылета? И одного достаточно. Тем более что завтра действительно удобнее, если вылететь пораньше, то можно успеть проскочить первую станцию гашения до основных пробок и не потратить полдня в очереди.
— Пристегнись.
Ланс повиновался безропотно, ему и в голову не пришло попросить Дэна пустить его за штурвал, когда отлетят подальше. Хорошо. Уже понимает. А полгода назад только моргал недоуменно в ответ на дэновское «Но это же будет нечестно». Растет потихоньку, социализируется. Говорит вот только мало и плохо.
— Типичная проблем близнецов, — сказал Вениамин Игнатьевич, забыв про свой чай и размахивая ложечкой, как указкой. — Потребность в общении с себе подобными — одна из основных потребностей человека, маленьким детям приходиться очень быстро осваивать язык взрослых, если хотят они быть понятыми как взрослыми, так и другими детьми. Поэтому с детьми нельзя сюсюкать. У близнецов проблема вербального одиночества стоит не так остро, они с самого рождения растут и развиваются вместе, и вырабатывают свой собственный упрощенный язык, понятный им двоим, на котором и общаются, вынуждая уже взрослых пользоваться им, если взрослые хотят быть понятыми. Именно из-за этого близнецы на ранних этапах часто отстают от сверстников в речевом развитии.
— Но у Ланса же нет близнеца! — удивилась Полина, оборачиваясь за поддержкой к остальной команде, задержавшейся после ужина за чаем (двуногий котик, разумеется, удрал сразу же, как только на столе появились угрожающие вазочки с конфетами и печеньем, хватит с него и котлеты, и так сегодня уже дважды кормили, только от завтрака увернуться и удалось!). Но посмотрела на невозмутимого Дэна (а так же на то, как все остальные члены команды старательно стараются на него не смотреть) и, кажется, все сама поняла, потому что виновато ойкнула и больше ничего не спрашивала.
— Это отставание обычно быстро нивелируется, — поспешил добавить оптимизма доктор. — Как только близнецов разделяют или они попадают в коллектив и у них появляются интересы помимо друг друга…
Вот и хорошо, что на ближайший месяц у Ланса будет этот самый коллектив и никакой киберсвязи.
Официально Станислав Федотович именовал это «временным контрактом по внутренней охране», то есть вполне себе работой. И даже оплачиваемой, а как же иначе, любая работа должна быть оплачена. А вот какими правдами (или неправдами?) капитану удалось убедить руководство детского летнего лагеря, что им обязательно нужен кибер-охранник, причем не куда-нибудь, а именно в младшую логопедическую группу, причем для охраны как бы изнутри зачисленный в эту группу, причем с разрешением держать при себе животное (кот, один, кличка Сеня, сертификат о родословной и прививках прилагается) и тратить на рисование не менее трех часов в день — это уже совсем другой вопрос. Но удалось.
В младшей группе проходили речевую коррекцию дети от шести до восьми лет. Лансу не удастся отмолчаться в таком окружении — или Дэн ничего не знает о человеческих детенышах. Хорошо, что Сеня – не Котька. Он даже Полинину гиперактивную любовь выдерживает со стоической миной на толстой физиономии, обвисая в руках зоолога черно-белой тряпочкой и лишь в самые тяжелые моменты позволяя себе полузадушенный хрип. Если он выдержал Полину, то и детей выдержит.
Дэн вывел флайер на прямую трассу и включил автопилот.
***
Элли подвели рефлексы.
Те самые благоприобретенные рефлексы хорошего бойца, которые не раз спасали жизни как ей самой, так и ее подопечным в бытность работы телохранителем. А еще то, что, выскакивая сегодня утром из гостиницы (боже, неужели прошел только один день?! Да и не прошел еще даже, только темнеть начинает), она забыла вытряхнуть из кармана куртки бластер, который положила туда вчера. Помнится, собиралась поискать тир или стрельбище, вот и сунула, ибо всегда предпочитала стрелять из своего оружия, проверенного. А человек вооруженный и ощущает, и ведет себя совершенно иначе, чем человек безоружный, это на подсознанке. Случайность. Подсознание. И рефлексы.
Вот тебе и стрельбище.
Элли перекатилась к вентиляционному грибку, осторожно высунулась из-за него и выстрелила так, чтобы короткий плевок плазмы прошелся как минимум в полуметре над залегшими за жалким прикрытием бортика детской песочницы. Ха! Тоже мне, нашли прикрытие. Дилетанты.
Ответка прилетела незамедлительно, срезав шляпку грибка и обдав Элли жаром. Пришлось отпрянуть. Стреляли дилетанты на удивление неплохо, и где только научились? Вроде же штатские все были в том казино. Или это уже какие-то другие подключились? Вроде как действительно больше их стало, поначалу-то всего шесть стволов и было, если и секьюрити у входа считать…
С проверкой удачливости Элли не повезло. Или как раз таки повезло — это смотря с какой точки зрения рассматривать.
Сначала пришлось долго ждать в баре при казино (игорный зал открывался только после пяти часов, а возвращаться в гостиницу не хотелось), смотреть на маленькую площадь с фонтаном посерединке и большими часами на здании здешней мэрии. И терпеть компанию надиравшегося пивом Николаса (сама Элли предпочла имбирный лимонад). Сидела, не вслушиваясь в бормотание соседа, становящееся все более бессвязным, гоняла соломинкой кубики льда в лимонно-мятной терпкости, смотрела, как цифры на больших квадратных часах сменяют друг друга, и ни о чем не думала. Действительно ни о чем.
Она решила быть честной, и если уж начинать с нуля — то именно что с нуля, а трудно назвать нулем ситуацию, когда ты можешь купить половину этого городишки, да еще и останутся деньги на карманные расходы. Это не честная игра, а голимое читерство. С судьбою так играть себе дороже. Нет уж. Сказано с нуля — значит, с нуля. И трудно выбрать лучшее место для подобных начинаний, чем казино — если ты, конечно, хочешь именно что избавиться от денег, а не наоборот.
Одна игра. Никаких карт, только кости или рулетка, где все целиком и полностью зависит от случайности.
Время словно остановилось, таял лед в бокале, ей приносили новый, опять с лимонадом. Ощущение нереальности происходящего усиливалось с каждой минутой, но более не раздражало. Если даже это сон — почему бы и нет? Поиграем всерьез и во сне. Какая нам разница.
Куда-то делся Николас, она даже не заметила, когда это произошло. В баре потихоньку прибывало народу. На черном квадрате по ту сторону площади мигнули цифры: 17:17 (странно, вроде бы совсем недавно отбивало полдень), и Элли восприняла этот дубль в качестве сигнала отставить бокал и подняться-таки на уже открытый второй этаж.
Пусть будет рулетка.
Элли поставила все, что оставил ей Питер, даже последнюю мелочь из карманов выгребла. На зеро.
И сорвала джек-пот.
Сгоряча, нарушая самой себе же данное слово, повторила ставку. И снова выиграла.
Третий раз повторять не стала, судьба ясно высказала свое мнение, и даже если сейчас она проиграет — это уже ничего не изменит: она уже проиграла. С первым же выигрышем.
Побег не удался. Чего, собственно, и следовало ожидать.
Элли растянула губы в резиновую улыбку, заказала всем выпивку, поулыбалась в ответ на завистливые поздравления и, не дожидаясь, пока крупье соберет ее выигрыш, удрала во внутренний дворик подышать. Она действительно собиралась просто подышать, и все эти мысли о побеге были, конечно же, безответственным бредом, недостойным не то что адмирала, но и просто взрослого человека. Судьба дала это ясно понять. Подростковое соплежуйство, вот что это было такое, и кому, как не Элли это понимать. Она и понимает. И дождется «Маленькой лошадки», и купит себе проезд, и вернется к адмиральской рутине досье, стратегий, разборов и…
Додумать Элли не успела — ну кто же мог знать, что именно в это время какие-то местные то ли бандиты, то ли бизнесмены сочтут внутренний дворик казино подходящим местом для своих деловых разборок?
Дверь громко щелкнула за спиной собачкой захлопнувшегося замка, и Элли оказалась под прицелом пяти бластеров. Вообще-то людей в маленьком дворике было девять, но вооружены оказались далеко не все из них. Трое слева, двое справа. Раньше они, похоже, держали на мушке друг друга, но теперь дружно целились в новую мишень. Вернее — в то место, где она была секунду назад, ибо Элли профессионально и неосознанно сразу же ушла с линии огня, игнорируя ажурную лесенку (нулевая оборонительная ценность) и сиганув прямиком через перила открытого балкончика в укрытие за мусорным баком. В тот же миг в него ударили сгустки плазмы.
*
Позже, вспоминая этот чуть было не поставивший жирный крест на ее карьере эпизод, Элли поняла, что подвели ее именно рефлексы бойца. Поведи она себя как женщина (ну, во всяком случае, как себе представляют местные олухи правильное поведение женщин), и все бы обошлось. Эти зверские морды расплылись бы в улыбках, пистолеты опустились, ей бы позволили уйти, как позволили до этого выносившей мусор уборщице. И никто не усмотрел бы в такой ситуации ничего особенного: женщина существо слабое и глупое, его надо беречь и охранять, холить и лелеять. Но только до тех пор, пока оно ведет себя как женщина и не лезет в мужские игры.
И то, что она посчитала по умолчанию безопасным и для себя дворик, куда только что выходила уборщица, тоже было ошибкой. Уборщица была местной и наверняка повела себя правильно, взвизгнула, ойкнула и все такое, эти бандюганы, вполне возможно, даже ведро ей вытряхнуть помогли. Провинциальные нравы, чтоб их!
Элли же отреагировала не как женщина, а как боец, причем боец, притворявшийся женщиной. То есть, показала себя не просто влезшей в чужие игры курицей (такую могли бы отшлепать, обезоружить и выгнать, чтобы неповадно было), а коварным и сильным обманщиком. По сути, шулером.
А шулеров бьют насмерть.
Второй ее ошибкой было то, что она не сразу это поняла. Ее пытались взять живой, и это было отчетливо видно: в потихоньку сгущавшихся сумерках плазменные разряды чертили затейливое ришелье вокруг нее, не задевая саму Элли даже и близко, и такую точность непопадания было бы трудно объяснить перманентными промахами. С ней вели игру, и это она поняла.
Не поняла только, что правила у этой игры изменились.
***
— Полли, а ты заметила, что Дэн умеет краснеть? — спросил пилот у подруги, когда в душе, куда только что вошел навигатор, зашумела вода и стало понятно, что никакой самый зловредный и обладающий тонким слухом киборг не сумеет теперь подслушать оттуда то, о чем говорят в пультогостиной.
— А чего замечать-то? — рассеянно отозвалась девушка, пытаясь сложить пасьянс альфианскими картами. Пасьянс никак не сходился, а она на него такое хорошее желание загадала! — Он всегда это умел. Только вы внимания не обращали.
Тед насупился было, покрутил в руках банку нефильтрованного, разглядывая ее с таким подозрением, словно не сам покупал. Вскрыл и сделал длинный глоток, все еще хмурясь. Но долго обижаться он не умел, а увлеченная картами Полина была все же более доступной собеседницей, чем увлеченный нарезанием перекусочного бутербродика Вениамин Игнатьевич, и потому пилот снова попытался привлечь ее внимание.
— Нет, ну не до такой же степени! Раньше точно не было, я бы запомнил. Он даже в «Матушке Крольчихе» не смущался. Ну тогда, когда первый раз… Ха! Да это я там себя вконец смущенным чувствовал, особенно после того, как ему за тот наш визит еще и скидочную карту дали! Розовую, с золотым обрезом! И сертификат на два бесплатных посещения! У меня такого нет, а у него… После первого же визита! И смотрел при этом спокойно так, словно мы туда мороженое съесть заходили! Смущался он, как же. А теперь при нем и анекдота какого не расскажи, сразу обрывает, что, мол, типа гнилой базар. И краснеет. Точно краснеет, сам видел!
— А ты бы поменьше всякую пакость рассказывал, вот бы тебя меньше и обрывали.
— А ты заметила, что он теперь и в санузел не заходит, если ты в душе? Раньше заходил, а последнее время как отрезало!
— И правильно делает, — буркнула Полина, решительно сгребая и перемешивая так и не сложившиеся правильным узором карты (все они врут!). — И кое-кому не грех бы у него поучиться вежливости!
— Да что же мне, лопнуть, что ли, если ты там по часу сидишь?! — резонно возмутился пилот.
Возможно, у Полины тоже нашлось бы что ему возразить, но тут в разговор молодежи вмешался Вениамин Игнатьевич, который уже соорудил себе трехэтажный бутерброд и налил пол-литровую чашку почти бесцветного чая, но уходить в медотсек не спешил, с интересом прислушиваясь к разговору.
— Растет мальчик, — сказал доктор с умилением. — Это у него начинается так называемый кризис девятилетки, один из возрастных кризисов, связанных с осознанием своего пола. И в связи с этим я бы очень вас попросил быть с ним помягче, поделикатнее, что ли. Особенно это тебя, Теодор, касается, ты вечно как скажешь что-нибудь… Нет, я понимаю, что ничего плохого ты не хотел, но человек во время возрастного кризиса очень уязвим и может болезненно реагировать на то, что еще совсем недавно воспринимал вполне нормально.
— И что теперь делать? — охнула проникшаяся серьезностью ситуации Полина, в ответ на что Теодор только фыркнул и закатил глаза.
— Да ничего особенного, — пожал плечами Вениамин Игнатьевич с безмятежной улыбкой. — Просто ведите себя как обычно, словно ничего не происходит и вы ничего не знаете. Только чуточку осторожнее. И старайтесь его не задевать лишний раз. Без этих ваших вечных подначек и шуточек.
Тед прикинул, как он будет делать вид, что ничего не происходит, но при этом стараться вести себя осторожно и совсем без шуточек — и затосковал.
— А это надолго? Ну, кризис этот, — поинтересовался он, с опаской поглядывая в сторону коридора, хотя из тех полутора часов, которые обычно навигатор проводил в душе, прошло не более двадцати минут.
— Ненадолго, — благожелательно успокоил его доктор, улыбаясь чему-то своему и аккуратно размешивая сахар в огромной чашке. И, прежде чем пилот успел высказать свою радость чем-то помимо молчаливого салюта банкой и длинного глотка из нее же, добавил с мечтательным предвкушением: — А потом нас ожидает интереснейший кризис переходного возраста…
***
— Ты уверен, что она киборг? — негромко спросил Плешивый Сэм чернявого парня, когда того подтащили к нему Тони и Макс, уже освобожденные от пут, жутко смущенные недавним конфузом и рвущиеся загладить свою вину.
Чернявый вьюн закивал головой с такой неуемной энергией, словно хотел, чтобы она оторвалась. Но, очевидно, и такое активное подтверждение показалось ему недостаточным, ибо он еще и зашипел громким свистящим шепотом:
— Точно вам говорю, кибер она! Ну вы же видели, как она! Такая скорость, глазом не уследить! И силища… Виданное ли дело?! Нас вчера в «Рыле» вообще пятеро было, никого не трогали, а она дверь выбила и как пошла пластать, все в щепки! Еле ноги унесли, не знаю уж, как и живы-то остались. Парни до сих пор отлеживаются, а ведь не слабаки, что Грюн, что Перо, а там же еще и сам Жирдяй был, уж его-то и доской с одного удара не уложишь, а она… Виданное ли дело, чтобы человек так мог?
Сэм заметил, как при этих словах быстро переглянулись его охранники, буквально на глазах возвращая себе уверенность и хорошее настроение. Ну да, если эта залетная птичка не человек — их позорный проигрыш перестает быть таким уж позорным. Против боевого DEX’а врукопашную не попрешь, каким бы крутым воякой ты не был, это все знают. Все равно что с голой пяткой против тяжелого танка на воздушной подушке.
Сэм нахмурился и слегка придавил подчиненных тяжелым взглядом — рано расслабились и успокоились, голубчики, могли бы и сразу сообразить, кто перед вами, без подсказок от посторонних. Какие из вас охранники, если вы человека от боевого кибера отличить не можете? И не слишком ли много капитан вам в таком случае платит?
Чернявый принял мрачный взгляд на свой счет, как выражение недоверия, и поспешил выкинуть свой основной козырь:
— А главное ведь в чем? Вы ее рожу видели? Гладкая! Ни царапинки! А ведь ей Жирдяй вчера хорошо по харе своим говнодавом засветил, от души, полмордени снес, вот провалиться мне на месте, ежели вру! Хоть Жирдяя спросите! И однако же — ни царапинки. Ни шрама даже! Не заживает на людях так быстро, чтобы и не следочка! Только у этих ублюдков.
— Интересно, чья она? — спросил Сэм. Скорее риторически спросил, в пространство, но чернявый поспешил ответить, угодливо улыбаясь:
— Да в том-то и дело, что вроде как ничья! Жирдяй говорил…
— Свободен, — бросил Сэм не этому чернявому ничтожеству (много чести!), а своим ребятам, чтобы отпустили и придали нужного ускорения. Что они и сделали тут же, хорошим пинком пониже спины. Понятливые.
— Проследить? — спросил Тони. Он всегда был самым понятливым. И тоже имел в виду вовсе не чернявого.
Сэм кивнул.
Киборг — это удачно. Киборги нынче в цене. Если она сорванная — местные мешать не станут, могут даже помочь, чтобы бравый капитан оградил их от ужасных последствий срыва, о которых тут все наверняка отлично осведомлены. Глухомань глухоманью, но кровавых подробностей в сети инфранета навалом, только копни. А вот филиала ОЗК на Новой Юрюзани нет, и это тоже удачно. Защитить эту дрянь будет некому. А если она несорванная…
Сэм ухмыльнулся. Да какая, в сущности, разница программерам с Джек-Пота, кого перепрошивать под нового владельца? Несорванных так даже и проще.
Это они удачно сюда залетели.
***
— Хаим, мальчик мой, не надо с таким усердием упражняться в молчании по межпланетной связи, есть и более приятные способы довести до излишнего вида стройности мою кредитную карточку. Скажи своему старому бедному дяде только одно слово: когда? Когда старый бедный дядя сможет поиметь счастье тебя снова увидеть, чтобы сердце его не разорвалось от тоски и горя в длительности ожиданий. И, конечно же, твой старый бедный дядя будет вдвойне счастлив увидеть тебя налично не в единоличии, а в компании нашего нового драгоценного друга и будущего почти что родственника. Так когда же ты сделаешь счастливым своего бедного дядю, а, Хаим? Бедного старого дядю, который, между прочим, пока еще не услышал от тебя ни единого слова за свои деньги?
— Послезавтра. Ближе к вечеру. — Хаим поднапрягся и все-таки сумел выдавить: — Таки нет, и чего же мине было бы не порадовать за ради хорошей новости любимого родственника?!
Уффф-р. Кажется, дядюшку Ицхака такой лаконичный ответ вполне удовлетворил: кивнув, старый авшур прервал сеанс. Да и то сказать, межпланетка нынче действительно удовольствие дорогое, центавриане пользуются последними возможностями додавить соки из бедных клиентов, пока их окончательно не вытеснили из этого сегмента бизнеса великолепные фрисские технологии, почти дармовые, но, ой-вей, до чего же медленно внедряемые! Эти слизни никогда и никуда не торопятся, да и куда им торопиться, с их-то наследственной памятью? Им что сейчас, что через сто лет — все едино. Только о себе и думают, нет чтобы о других, которым приходится платить за связь втридорога, а куда деваться?
Впрочем, сегодняшний сеанс был простой формальностью, своеобразным напоминанием главы клана о себе, не более. И оба абонента это знали отлично. Не обо всем можно трепаться по связи, которую контролируют зеленые человечки, излишне падкие до чужих секретов. Все было обговорено заранее: и место, и способ, и даже время. И вызнано. Любой авшур (мы подразумеваем умных авшуров, конечно, ибо глупый авшур и не авшур вовсе, так, недоразумение) отлично знает, что самая большая ценность в этой жизни вовсе не кредитки и даже не их количество. Самое ценное в жизни любого авшура — родственники. Ибо если ты поимел сотню кредиток, то ты поимел всего лишь сотню кредиток и не более того, а если ты поимел сотню родственников, и поимел их с умом — ты поимеешь с каждого из них по сотне кредиток, причем вся прелесть в том, что им самим это не будет стоить ни шекеля.
Что такого ужасного в том, что один авшур позволит другому авшуру по-родственному взглянуть на график разрешений на вылет с одного маленького никому не интересного космодромчика на одной маленькой и никому не интересной планетки? Ничего в этом ужасного, просто маленькая никому не интересная услуга за ради крохотного любопытства, они же не в чужую кредитную карточку заглядывают, в конце-то концов! И затрат никаких, кроме оплаты этой ужасной межпланетки, но тут уж ничего не поделаешь,
Брать объект под кодовым наименованием «Белый Дракон» на планете Ицхак запретил категорически, и даже разозлился до такой степени, что куснул Хаима в плечо, не сдержавшись, когда глупый племянник только заикнулся о подобной возможности. Новая Юрюзань — одна из так называемых «новых», нелепых планет, жители которых почему-то более озабочены созданием мощного военно-космического флота, а не тем, как и где лучше со вкусом и пользою не только для себя потратить честно заработанные денежки. Нет и нет. Перехватывать старый грузовичок надобно вне юрисдикции этой негостеприимной планеты, обладающей чрезмерно большим и негостеприимным военно-космическим флотом.
Впрочем, лучше перехватывать даже и не грузовик, кому она сдалась не за пару кредиток, эта старая рухлядь! Важен лишь сам Белый Дракон, его и надо перехватывать. А где это можно сделать лучше, как не на первой же станции гашения? С ее магазинчиками и барами, в которых есть места, куда предпочитают ходить поодиночке и пешком не только короли, но и киборги, даже если они и являются Белыми Драконами. Вот там его и надо ловить, тепленького. И глушить.
Хаим не собирался договариваться с потенциальным драгоценным будущим родственником, ибо был умным авшуром и отлично понимал свои сильные и слабые стороны. В разговорах он не силен, пусть дядюшка сам договаривается, если уж ему это так надо. А Хаим просто предоставит ему такую возможность, на блюдечке с голубой каемочкой предоставит, подкараулив удобный момент и вырубив будущего родича со всей деликатностью и уважением. Да и Ицхак, похоже, тоже именно на такой вариант развития событий и рассчитывает, иначе не выдал бы дорогому племяннику глушилку. Настоящее сокровище, между прочим, не шоаррское производство, а самое что ни на есть фирменное, еще «DEX-компани». Вот этой-то глушилкой Хаим при первом же удобном случае и воспользуется.
Так надежнее.
Трудно объяснить что-то тому, кто ничего не понимает. Ну вот совсем ничего. Но насколько же труднее это становится, если объяснять приходится то, что ты и сам не очень-то понимаешь.
Особенно если тебя считают старшим и опытным, доверчиво заглядывают в глаза и ждут немедленного ответа на все вопросы. И очень хочется… нет, не соврать даже, а просто чуть исказить информацию, сделать вид, что ты на самом деле такой, каким тебя считают, умный и опытный, что понимаешь все и обо всем. Это ведь даже по сути враньем не будет, ты ведь и на самом деле опытнее… и знаешь больше… Но если Дэн чему и научился от команды «Космического Мозгоеда», так это тому, что так делать нельзя. Даже с чужими, даже с теми, кто тебе неприятен. А уж с теми, кто тебе доверяет — тем более. Просто нельзя, и все. Как бы ни хотелось.
— Я не знаю, Ланс. Я правда не знаю. Могу только предполагать.
— ???
И как прикажете выполнять докторское предписание и заставлять самого крупного из корабельных «котиков» больше разговаривать, если у него такая выразительная мимика, что всем всё и без слов понятно?
— Защита своих самок и своего потомства характерна для любых высокоорганизованных живых существ. В том числе и для высших приматов. Основной инстинкт. Корневая биологическая прошивка, обеспечивающая конкурентоспособность и выживание вида. Мужчина не может рожать, он расходный материал эволюции. Самки и детеныши более ценны, базовый инстинкт продолжения рода. Логично?
— …
— Ланс, не надо так многозначительно молчать. Я все равно это делаю лучше. Если не согласен — аргументируй. И, пожалуйста, вслух, будь так любезен.
— Репликаторы.
— Хм… Твоя убедительность уступает разве что твоей лаконичности. Это была шутка, если ты не понял.
— Я понял.
Очень хотелось сказать: «А я вот нет!» — и не уточнять, что это тоже шутка. Потому что, наверное, шутки в этом было бы менее пятидесяти одного процента. Вместо этого Дэн повторил:
— Я не знаю. Правда не знаю, Ланс.
— А когда узнаешь — объяснишь?
Дэн невесело усмехнулся:
— Куда я денусь!
Успокоенный Ланс вернулся к своему рисунку. Все-таки он действительно мелкий, ему и в голову не приходит, что Дэн может чего-то так и не узнать. Просто потому, что люди слишком сложные.
Каждый раз, когда Дэну начинало казаться, что он их понимает и теперь уже может точно предсказать поведение того или иного человека в той или иной ситуации, случалось что-то новое, и вся предыдущая логика летела в черную дыру. И накатывало ощущение полной беспомощности, гоня в кровь волны мелатонина. И даже в том не разобраться, что срабатывало чьим спусковым крючком: то ли понимание, что опять ничего не понимаешь, запускало выработку гормона депрессии, то ли наоборот.
Радовало во всем этом только одно: когда ты киборг, нет никакой необходимости маяться биохимической дурью, какого бы рода эта дурь ни была. Процессор легко нормализует гормональный баланс, блокируя выделение всего ненужного. А в категорию ненужного попадает все, что вызывает слишком сильные реакции рецепторов, тем самым снижая функциональность системы, и не так уж и важно, положительные или отрицательные эти реакции. Или, если выражаться терминами, которыми оперируют люди, приятные они или не так чтобы очень. Вот как сейчас, к примеру. Что там у нас? Страх, злость, подавленность из-за боязни не понять, не справиться, подвести? Значит, блокируем выбросы адреналина, вазопрессина, мелатонина и усиливаем работу почек и печени, чтобы побыстрее вычистить уже поступившее в кровь. И все снова в норме и под контролем. Система готова к продуктивной работе.
Стоп.
А что, если проблема именно в этом? В стремлении все и всегда держать под жестким контролем, и в первую очередь самого себя?
Дэн моргнул — совсем как Ланс недавно. Не глядя протянул левую руку за банкой сгущенки (полупустой уже, и когда успел?). Глюкоза помогает думать. Удовлетворение сосательного рефлекса расслабляет и успокаивает… ну и просто вкусно. Позитивная информация…
Дэн повертел ложку в пальцах, не давая густой белой массе сформировать каплю и разглядывая ее с новым и несколько даже хищным интересом. Вкусно. Просто вкусно. Позитивная информация от рецепторов, слишком незначительная для того, чтобы процессор счел вызванные ею небольшие нарушения работы желез внутренней секреции требующими коррекции и возврата к оптимальным значениям. И достаточно приятная для того, чтобы навигатору не пришло в голову нивелировать эти минимальные нарушения сознательно. Маленькое доступное удовольствие. Маленькое, поэтому и доступное. Так? Были ведь и другие, с другим результатом.
Например, когда Полина, дурачась, расчесывала ему волосы или заплетала их в косички-ушки «под корабельную белочку», поступающая от рецепторов информация тоже была позитивной. Хотя немного иного характера и куда более сильной. Было… приятно. Хотелось жмуриться, мурлыкать и улыбаться. Хотелось замереть в кресле, закрыть глаза и ни о чем не думать, вообще ни о чем, просто наслаждаться происходящим, впитывать и запоминать, может быть, даже записывать, чтобы когда-нибудь потом прокрутить еще раз. Хотелось отключить все остальные внешние рецепторы и сосредоточиться только на этих ощущениях.
Неуместное и даже опасное желание, вызванное избытком серотонина в крови. Рекомендовано: устранить. Приступить к устранению? Да/Нет. Да.
И Дэн устранял. С небольшим запаздыванием — серотонин в малых дозах очень даже полезен, облегчает двигательную активность, снижает чувствительность к боли, способствует лучшей свертываемости крови благодаря повышению функциональной активности тромбоцитов и их склонности к агрегации. Ну и та самая позитивная информация от рецепторов, хотя она, конечно же, не главное. Так что небольшое запаздывание с блокировкой выработки как самого серотонина, так и производного-триптофана вполне допустима.
Рыжие брови чуть дрогнули — Дэн с огромной скоростью прокручивал и анализировал сохраненную информации. Всегда и все под контролем, и собственный гормональный баланс в первую очередь. А как же иначе? Ведь в этом его основная функция: быть в ежесекундной боевой готовности; а о какой готовности может идти речь, если он перестанет себя контролировать?
Но ведь люди же как-то справляются.
Нельзя играть в шахматы по правилам покера. Невозможно понять человека, если ведешь себя как киборг.
Дэн нахмурился. Побарабанил пальцами по краю терминала, краем процессора отслеживая, как улучшается настроение по мере выгорания и фильтрации гормонов депрессии и стресса. Научиться понимать людей необходимо, а значит, иного выхода просто нет. Что ж, тогда и переживать об этом нерационально, надо — будет сделано. Какие проблемы. Но не сейчас. И не сейчас… и… а нет, вот как раз сейчас уже вполне можно. Кровь чистая, как до выброса.
Дэн сунул в рот полную ложку сгущенки, покатал ее на языке, жмурясь и смакуя. Хрустнул чипсом. И на этот раз не стал ничего блокировать, даже когда показатели превысили границу оптимума.
***
— Не расстраивайся! — Николас догнал Элли на полпути к Зарянке и сперва хотел утешительно приобнять за плечи, но благоразумно не рискнул. Пошел рядом. — Просто Плешивый считает, что женщина в экипаже к беде, суеверие такое, старое, сейчас мало кто придерживается. Но Плешивый верит. У тебя ни при каком раскладе не было бы шансов, не любит он вашу сестру, вот и все.
— Заметно. И взаимно. — Элли замедлила шаг до прогулочного, длинно выдохнула, выгоняя из груди не столько воздух, сколько клокотавшую там ярость. Николас не виноват, он даже и не видел ничего, вернулся, когда все уже кончилось. Да и Плешивый тоже, по сути, не очень-то и виноват, просто еще одна жертва махровых провинциальных суеверий. Женщина в экипаже — к беде. Ну да. Вдали от цивилизации и не такой бред становится вполне себе нормой жизни.
А казалось — так удачно все складывается!
Сегодня утром в Зарянке приземлился корабль — Элли его посадку услышала из города и сорвалась немедленно, звонок Николаса застал ее уже в таксофлайере на полпути к космопорту. Правда, новости охранник сообщил скорее огорчительные: корабль был вовсе не «Маленькой лошадкой», а довольно крупным и побитым жизнью рудовозом с пафосным названием «Стартрек». И хотя направлялся он вроде бы как раз в нужную сторону (и даже с заходом на Землю, куда должен был доставить часть груза), Николас сразу предупредил, что это не вариант: капитан «Стартрека», Сэм Бакстон по прозванию Плешивый Сэм, пассажиров на свое корыто не берет принципиально. Были, мол, у него уже неприятности.
Элли, конечно, огорчилась, но не так чтобы очень — в конце концов, прилет «Маленькой лошадки» ожидался со дня на день, диспетчерша сделала завивку и выщипала брови, что, как утверждал Николас, было вернейшей приметой. А пока можно было просто посидеть в «Отдохни!», раз уж все равно сюда выбралась.
Как оказалось, Плешивый Сэм тоже засел в баре. И не просто так засел, а за угловым столиком, обычно пустовавшим, даже когда бар был переполнен — как еще в первый приход сюда объяснил Николас, за этот столик садились лишь капитаны. И лишь тогда, когда собирались кого-то нанять.
Сэму требовался охранник.
Не на Ньюризани и не самому ему, конечно — зачем мирному капитану мирного грузовоза охрана в этой мирной провинции? А вот в дальнем космосе, говорят, до сих пор пошаливают кое-какие недобитые пташки, так что полудюжина крепких парней любому мирному торговцу очень даже пригодится. И если двое из них в пьяной драке вывели друг друга из строя как минимум на пару недель (крепко повздорили ребята, да и сами не водой разведенные), то это их проблемы. Капитан не собирается ждать их выздоровления, он новых охранников наймет.
Элли восприняла это как данный судьбою шанс. В конце концов, она несколько лет была личным телохранителем адмирала Нейсмита, и если кто-то считал, что попала она туда исключительно за иные таланты, то он не знал ни Элли, ни маленького адмирала. А уж с охраной грузовика точно справится, нет вопросов.
Николас был против, и Элли не стала ему перечить. Дождалась, когда он выйдет отлить, подошла к угловому столику и заказала сидящему за ним плюгавому мужичонке две кружки пива: именно таковым был здешний ритуал найма на работу. Что ж, в каждой подсобке свои тараканы, на чужой корабль со своим движком не лезут.
Она была готова, что за место придется побороться, что возьмут ее не сразу, что для начала ей в лицо, скорее всего, вообще рассмеются (что, собственно, и произошло, как только она объяснила выпучившему глаза плюгашу, что это не ошибка, и наниматься она намерена не в медотсоски и не в секретутки, нет, это вовсе не так, да, именно в охранники, нет, она не сумасшедшая и не больная, и не издевается, и луны с неба тоже не хочет). Она была готова и к волне ярости потом (тоже было, с воплями и брызганьем слюной, да и от кружки пришлось уворачиваться, старательно сохраняя на лице милую улыбку). Она была готова, что ее будут проверять — а как же без этого? Да она первая бы не стала уважать капитана, который нанимает охранника, не проверив его в деле. Она была готова и к тому, что проверка окажется нечестной — тоже логично, она здесь чужая, к таким всегда придираются больше. Так что четверо на одного (то есть на одну) — это нормально и логично. И даже почти привычно, после вчерашнего-то.
А вот к чему она не была готова — так это к тому, что ее все равно не возьмут. Даже после того, как она показательно по шесть или семь раз шмякнет о деревянный пол всех четверых оставшихся у Сэма охранников, сначала в розницу, а потом и оптом, а под конец так и вовсе уложит их красивым штабелем у стеночки, сковав по рукам и ногам их собственными же ремнями попарно. Когда Элли, торжествующая и улыбающаяся, обернулась к капитану «Стартрека», она сразу все поняла по его закаменевшему лицу и глазам, ставшим вдруг мутно-белыми, словно у вареного тритона. Поняла сразу, а вот поверила лишь через секунду-другую, слишком уж это было… неправильно, что ли.
— Уходи, — сказал Плешивый Сэм очень тихо, Элли пришлось напрячься, чтобы расслышать. — Уходи. Я тебя все равно не возьму. Даже если у меня перебьют всех охранников. Даже если ты будешь последнем человеком в этом городе. Все равно. Уходи.
И ей не осталось ничего, кроме как уйти. Потому что альтернативой могла оказаться (да что там — обязательно бы оказалась, к аналитикам не ходи!) драка со всеми посетителями, а их в баре было на редкость много, чуть ли не два десятка. И все не прочь поразмяться. Протяни она еще минуту-другую, и к двери точно пришлось бы пробиваться с боем. И так чуть было не пришлось, когда сидевший на высоком барном стуле (вернее, подпиравший им собственную задницу посерединке) рыжий верзила сполз со своего насеста и пошел было на перехват, предвкушающе скалясь щербатым ртом. Элли оскалилась ответно, но верзилу остановил его сосед, вертлявый и темноволосый, вчерашний пятый спарринг-партнер. Элли узнала его сразу, как только вошла в бар, и даже кивнула, но он то ли предпочел сделать вид, что не заметил, и проигнорировать, то ли действительно не увидел. Теперь же он схватил здоровяка за рукав и резко дернул назад, яростно прошипев:
— Не смей! Ты что, не видишь, она же…
Последнего слова транслятор не перевел, толерантно пискнув. Но было оно, похоже, не очень цензурным, ибо здоровяк вмиг поскучнел, потерял интерес к Элли и взгромоздился обратно на высокий табурет, сделав вид, что слезал просто размять ноги. Больше никто остановить Элли не пытался, ни в баре, ни на улице — хотя там и стояли несколько человек, увлеченные процессом курения по самое не могу. Настолько, что даже и совсем не заметили Элли, когда та прошла мимо них, чуть ли не задев плечом крайнего. Ну да, конечно, ведь пялиться в землю намного интереснее.
Интересно все-таки, что это было за ругательство, которым обозвал ее дружок рыжего верзилы? Короткое такое, похожее на ТЕКС…