На рассвете Мартин увидел беспилотник.
Дрон, напоминающий голодного паука, на полной мощности сканировал местность. Он обманчиво медленно, почти крадучись, будто переступая с одной древесной верхушки на другую, скользнул над влажным понурым лесом. Гроза ушла на запад еще три часа назад. Но последствия небесного обрушения еще журчали, стекали и блестели в первых лучах Аттилы, солнца Геральдики, массивной звезды класс F. Пробираясь меж стволов, в размокших, хлюпающих кроссовках, Мартин почти не замечал разницы между яростно дождливой полночью и относительно спокойным рассветом. Деревья, нахлебавшиеся воды, разбухшие, теперь при малейшем дуновении ветра или прыжке пробудившейся птицы сбрасывали излишнюю влагу с щедростью дождевого облака. Мартин то и дело попадал под импровизированный душ, иногда провоцируя очередное купание собственной неуклюжестью.
<tab>Рассвет случился неожиданно. Вероятно, окажись он посреди пустоши, он бы заметил предрассветные сумерки, их неспешное растворение, прозрачность небес и бледность гаснущих звезд. Но Мартин все еще был в лесу. Процент световой насыщенности установила система. Сотворенный по человеческим лекалам глаз изменений не уловил. Мартин шел вперед, все еще полагаясь на инфракрасное зрение, отмечая шевелящиеся тепловые кляксы. Лесные обитатели постепенно пробуждались, покидали норы и дупла.
<tab>Из скаченного файла Мартин знал, что на Геральдике обитают крупные и мелкие хищники. Несколько раз он замечал более объемные тепловые пятна. Скорей всего, это были щетинистые геральдийские волки, заслужившие свое имя из-за жесткого волосяного покрова. В минуты опасности эти лесные хищники больше напоминали разъяренных дикобразов, чем волков. Мартин замечал желто-красное свечение их глаз, но животные не приближались, наблюдали издалека, вероятно, еще не определив, годится этот мокрый, перемазанный грязью двуногий в пищу или нет. Мартин, со своей стороны, так же еще не определил свою роль: покорная добыча или строптивая. Быть разорванным и обглоданным до костей — смерть грязная, но в то же время быстрая, без издевательств. Он мог бы подставить горло и не защищаться. Но этого не допустит система самосохранения. Заставит драться. И, возможно, даже победить. Мартин оглянулся. Волки наблюдали, но не преследовали.
<tab>А потом лес внезапно кончился. Строй деревьев прошагал мимо, как рота синхронизировавшихся DEX’ов. И Мартин вновь испытал уже знакомое чувство головокружения и легкой паники, впервые охватившее его, когда он вышел из яхты. Аттила, неприветливый, багрово-фиолетовый, яростный, уже почти выполз из-за горизонта, досадуя, что удаленная орбита и плотная атмосфера не позволяют ему дотянуться раскалёнными щупальцами протуберанцев и выжечь с поверхности эту органическую кружевную плесень. Всплески желто-белой короны бились о магнитосферу и перекатывались сиянием на полюсах. Мартин вспомнил видеоролик из архива «Жанет». Завораживающее зрелище… На Земле подобное явление также наблюдалось и называлось северное сияние. Но Геральдика превосходила Землю и размером и мощностью магнитного поля. А звезда Аттила своей активностью превосходила стареющее Солнце. Не будь у Геральдики столь надежной защиты, она давно превратилась бы в радиоактивную пустыню, населенную разве что устойчивыми к излучению микроорганизмами. Мартин, обезопасив сетчатку встроенными фильтрами, полюбовался восходящей звездой. Вспомнил, как любовался бело-синей громадой Бетельгейзе.
<tab>Звезды… Их в Галактике миллиарды. Таинственные, живущие своим внутренним синтезом. Новорожденные, юные, зрелые, умирающие. Опасные и приветливые. Тусклые и яркие. Совсем как люди. Когда-то Мартин верил, что будет путешествовать среди звезд, услышит их голоса, научится угадывать их нрав по насыщенности спектра… Никуда он не полетит. А если полетит, то в транспортировочном модуле, глухим, слепым и парализованным.
<tab>Небо совершенно очистилось. Ни облачка. Гроза исполнила свой долг под покровом ночи, как безупречный работник, чтобы не оскорблять взгляд нанимателя процессом уборки. Все чистое, сверкающее, свежее. На Геральдике, под стать самой планете, все было рослым, диким, чрезмерным. Растительность, не отличаясь цветовым многообразием, брала раскидистостью и мощью. Правда, травяной покров на открывшемся пространстве, куда вышел Мартин, был изрядно побит дождем и даже вытоптан. Помимо хищников, леса населяли быстроногие копытные травоядные.
<tab> Мартин даже ощутил что-то, напоминающее любопытство. Согласно скачанному файлу, этих травоядных было около сотни видов, как и птиц, которых до сих пор не классифицировали, так как доступ на Геральдику извне, в том числе и для исследователей, был ограничен. Увидеть бы этот мир глазами, незамутненными страхом, заглянуть бы в горные озера, полюбоваться на водопады, нырнуть в океан. Мартин закинул голову и заметил стаю птиц. Они совершали в небе какие-то только им ведомые маневры, согласованно перестраиваясь, двигаясь по нисходящей спирали. Возможно, тоже хищники. Высматривают добычу. А вот над лесом… Нет, не птица. Дрон!
<tab> Мартин заметался. Нырнуть обратно в лес? Поздно. Дрон его засек. И в лесу уже не отпустит. Похоже, беспилотник давно полз за ним следом. Он тоже искин, хотя и примитивный, у него тоже сканеры, датчики, инфракрасное зрение. Он засекает все движущиеся теплокровные объекты. Мартин, конечно, может понизить температуру тела, но окончательно слиться с растительностью он не сможет. Нужно найти укрытие, лучше какой-нибудь овраг.
<tab>Мартин снова побежал. Уровень энергии 27%. Еще достаточно. Нырнул в заросли, прополз под кустами, скатился по неожиданно обнаружившемуся склону. Это оказался овражек, образовавшийся в результате недавних дождей. На дне собралась в лужи вода. Свалился прямо в одну из них. Вода в луже уже отстоялась, была прозрачной. Огляделся. Вон там, кажется, под обнажившимся корневищем промоина, следствие небольшого оползня. Корни жирные, белые, как черви. Мартин метнулся к этой впадине и забился под земляной навес. Слой почвы укроет его от инфракрасного сканера. Дрон его потеряет. Или посчитает за животное, забравшееся в нору. Сжался в комок, прислушался. Система разложила поступающие фоновые звуки на отдельные элементы, сначала уже внесенные в базу, снабженные ярлыками, а затем на не подпавшие под классификацию. Подавляющее большинство фоновых шумов имело природное происхождение. Писки, хрипы, всхлипы, шорохи. Все это означало непрерывный круговорот смертей и рождений. Такой же вселенски обусловленный процесс, как термоядерный синтез в звездных глубинах. Слабые становились добычей сильных. Сильные их пожирали, а затем сами становились добычей червей и бактерий. Мартин слышал предсмертные стоны и сытое урчание, хруст костей и лязг зубов. Сейчас, когда небо очистилось, эта схватка за жизнь возобновилась. Все проголодались после затянувшейся ночи. Коллекцией этих звуков Мартин обзавелся еще в во время своих прогулок по прилегающему к дому парку. Там не было крупных хищников, их отпугивали низкочастотные излучатели, но в избытке обитало созданий меньшей массы, но удивительной прожорливости. Мелкие грызуны, птицы, насекомые. Каждый из них, мышь, москит или цикада, вносил свой неповторимый голос в звукоряд. В лесу эта коллекция пополнилась рыком и воем более крупных участников. Было еще пение птиц, шелест их крыльев. Пожертвовав целым процентом энергозапаса, Мартин несколько минут прислушивался к шуму вспарываемого острыми крыльями воздуха. Это помогло ему идентифицировать другой звук — движение беспилотника. У дрона не было крыльев, но его многорукое и многоногое металлическое тельце было оснащено четырьмя двигателями по углам базисной рамы. Двигатели работали почти бесшумно, поэтому человек, в отличии от киборга, пребывал бы в полном неведении, зависни этот аппарат прямо над ним.
<tab>А если это хозяйка его ищет? Это же ее земля. Вряд ли кто-то из соседей осмелился бы контролировать ее частные владения. Сигнал с дрона поступает напрямую к домовому искину. У Мартина мелькнула мысль связаться с «Жанет». Они же в последние несколько дней неплохо ладили. Она подбрасывала ему всю необходимую информацию по первому же запросу, давала советы, подсказывала, обучала. Она присутствовала как защитник и покровитель там, где хозяйка, в силу своей человеческой ограниченности, никак не могла оказаться — в виртуальной реальности. У них с «Жанет» даже появились кое-какие секреты. Мартин осторожно выискивал информацию, касающуюся прошлого Корделии, обстоятельств ее рождения, ее родителей, ее семьи. «Жанет», когда он слишком рьяно, в лоб, взялся за вскрытие запароленных файлов, сначала предостерегающе погрозила пальцем, а затем отвесила пару виртуальных шлепков. Но некоторое время спустя выдала информацию сама, в урезанном виде, из открытых, но неафишируемых источников. Мартин так до конца и не понял, знает ли об их сговоре Корделия. Хозяйка не выдала себя ни словом, ни жестом, ни взглядом.
<tab>Так от «Жанет» Мартин узнал о гибели пассажирского лайнера «Посейдон», напоровшегося на астероид, как некогда «Титаник» на айсберг; узнал, что Корделия, тогда еще Кора Эскотт, потеряла мужа и пятилетнего сына, оказавшихся запертыми в поврежденных отсеках; что сына Корделии, по удивительному совпадению, тоже звали Мартин, и что этому сыну, не случись той катастрофы, в настоящее время исполнилось бы 22 года. В архивах «Жанет» нашлась голография мальчика. Правда, искин долго упорствовала, приводила как аргумент нежелание хозяйки ворошить прошлое и бередить старые раны, но так как семейный альбом не был запаролен, а всего лишь задвинут в одну из старых папок, искин позволила любопытному киборгу туда заглянуть, взяв с него слово, что он и не подумает делать копию. Мартин слово дал. Он не копировал изображения, он их… запомнил. Улыбающийся мальчик пяти лет и молодой мужчина, его отец. Нашлась голография молодой Корделии.
<tab> Изучая биографию своей нынешней владелицы, он поймал себя на том, что находит некоторое сходство между ней и собой. Ну да, так оно и есть, с момента катастрофы она занимается тем же, что и он, ищет способ как бы пооригинальней самоубиться. В какие только безумства и авантюры она не пускалась! А смерть как будто насмехалась над ней. Играла в прятки. Вот и его, Мартина, обезумевшего от боли, бракованного киборга, она могла выбрать как очередное орудие. А потом осознала всю нелепость затеи. Убить не убил, только напугал, и сына не заменил. Он же ненастоящий, копия, к тому же чужая копия. Мартин тогда испугался своих мыслей и захлопнул альбом. Больше в ту старую папку не заглядывал. Он все равно ничего не изменит, даже если о чем-то догадается, даже если они есть, эти тайные смыслы и мотивации. Хозяйка все равно поступит со своей игрушкой, как пожелает. Вот поступила же…
<tab>Мартин снова прислушался. Дрон двигался над оврагом кругами. Не уходил. Продолжал сканирование. У Мартина вновь возник соблазн связаться с зависшим дроном. Все равно летающий соглядатай его уже обнаружил. Если даже не идентифицировал, как искомый объект, то его идентифицирует «Жанет». Сопоставит полученные данные с имеющимися и… Она умная. Прокачанный искин седьмого уровня логики. Выше для искина не существует. Только сам человек. «Жанет» по старой «дружбе» может дать ему информацию о том, что случилось после его бегства и даже перекинуть ролик с внешних камер. Если хозяйка «ей» не запретила…
<tab>Стоп! Здесь что-то не так. Мартин вдруг почувствовал необъяснимое беспокойство. Где-то в кулисах восприятия, в оперативной памяти застряла информационная песчинка — нераспознанная надпись. Процессор периодически пытался забросить эту надпись на внутренний экран, но Мартин эту надпись сбрасывал, отдавая предпочтение кричащим данным о текущей локации и состоянии. Теперь эта смутная логическая депривация.
<tab> Если хозяйка знала о прибытии ловцов «DEX-company», она должна была позаботиться о том, чтобы Мартин не сбежал. То есть поручить «Жанет» держать его взаперти. А «Жанет» безоговорочно его выпустила. Прозрачная стена откатилась, едва лишь он к ней подошел. «Жанет» как будто нарочно толкала его к бегству! Что это? Оплошность хозяйки? Не учла возможное развитие событий? Но Мартин мог выйти из дома и раньше, за час до прибытия катера. Он мог уйти довольно далеко. Запрета не было. Корделия не запрещала, а поощряла прогулки. Тогда почему она не приняла меры?
<tab>Мартин теснее вжался в мокрую черную землю. Он всю ночь бежал, не оглядываясь. Его гнала вперед страшная белая надпись. Он не оглядывался, потому что боялся оглянуться. Эта белая надпись с синим контуром. Почему с синим контуром? На логотипе «DEX-company» нет никакого синего контура! А тут был… Процессор успел считать надпись в тот последний неуловимый миг, недоступный человеческому мозгу, но вполне достаточный для мозга кибернетического.
<tab>Мартин вызвал на внутренний экран файл из недавнего прошлого. В порыве отчаяния, гонимый страхом, он едва не стер все, что происходило в ближайшие сутки. Вот он, черный грузовой флайер заходит на посадку. Заходит как-то замедленно, даже неуклюже. У ловцов «DEX-company» катера другие, более вытянутые, скоростные. Они должны реагировать на сигналы и мчаться на помощь пострадавшим людям, должны гнаться за свихнувшейся машиной, как полицейские за убийцей. Вот флайер поворачивается боком.
<tab>После трех первых букв рассудок Мартина отказал, а вот процессор, не ведающий что такое иррациональный ужас, надпись считал. И только девять часов спустя Мартин ее увидел — Dextro Energy!
<tab>Неужели… неужели он… обманул сам себя? Обессилевший, он ткнулся лбом в подвернувшийся камень. Катер принадлежал компании, производящей солнечные батареи. Он слышал, как хозяйка говорила с ними по видеофону. Как назвала его хозяйка, когда улетала? Глупый? Нет, он не глупый. Глупый это почти комплимент. Он — идиот!
<tab>Он все выдумал. Соорудил из домыслов и страхов. Принял неясную тень за чудовище. Как ребенок… очень глупый ребенок. И что ему теперь делать? Подгоняемый своей фантазией, он отмахал более сотни километров. Как ему вернуться? У него энергозапас близок к критическому. Пополнить нечем! Если только червя проглотить… вот они копошатся во влажной почве. Ах да, дрон. Можно все же попытаться связаться с беспилотником. Выбраться из укрытия и встать так, чтобы дрон его идентифицировал.
<tab>Мартин прислушался, пытаясь вычленить из природного фона гул четырех двигателей. Но вместо них услышал что-то еще. Более громкое и массивное. Еще один двигатель. Второй. Третий. Четвертый… Их много. Восемь. Это не беспилотники. Это хуверы или гравискутеры. Как же так? Все-таки он был прав! Не фантазия, погоня! Настоящая погоня! Дрон передал ловцам координаты, и вот они здесь. От падения с вершин надежды в бездну отчаяния у Мартина закружилась голова и крошечная молния застряла в некогда пробитом легком. Голоса… Люди переговаривались между собой. Голоса молодые, беззаботные. Смеются.
<tab>«Обнаружены потенциально враждебные ХХ-, ХУ-объекты».
<tab>Примешиваются другие звуки. Звериное дыхание, лай и рык. Ловцы с собаками? О таком Мартин еще не слышал. Те бракованные киборги, которых привозили в лабораторию, рассказывали, как их выслеживали и ловили. С бластерами и глушилками. Но без собак. А тут Мартин ясно слышал нетерпеливое собачье повизгивание. Собак несколько, возможно, соответствует числу охотников. Нет, они говорят не о нем… Они говорят… о хозяйке!
<tab>— Мальчики, мы на чужой земле. Это владения Трастамара.
<tab>ХХ-объект. Предположительный возраст 18-20 лет.
<tab>— Ой, боюсь, боюсь! Мамочка меня накажет! Не парься, детка. Тетка все еще тусит на Новой Московии.
<tab>— Все равно стремно. Вернемся, а?
<tab>— Да не пищи ты. Подрежем пару щетинок и свалим. Вон, гляди, Аргус след взял. Ату, Аргус, ату.
<tab>Аргус — это пес, понял Мартин. И бежит он к оврагу. Прыжок у загонного пса тяжелый. Он крупный, свирепый. Мартин попытался заползти как можно дальше. Но поздно. Пес взял след. След кибермодифицированного животного, существа чужого и опасного. Пес прыгнул в овраг и зарычал. Злобно, призывно залаял. В том же кратком обзорном файле Мартин успел прочесть, что охота на лис, волков и медведей является на Геральдике модным, общепризнанным развлечением. В охоте принимают участие все, мужчины и женщины, родители и дети. Охотятся на скоростных гравискутерах. Пускают по следу особых генномодифицированных собак. Так как хищники на Геральдике крупнее и опаснее земных, то и собак изменили в соответствии с охотничьими потребностями. Исходной послужила порода айну-кен, в ДНК которой впаяли гены ротвейлеров, стаффордширов и кавказцев. С далеким предком сходства почти не осталось. Потомки были крупнее в два раза, свирепей и выносливей. Их шерсти придали искусственную жесткость, чтобы собаки могли противостоять в драке, не опасаясь волчьих зубов и медвежьих когтей. И вот один из этих натасканных на кровавую бойню геральдийских айну-кенов стоял сейчас перед Мартином. Он уже не рычал и не лаял. Готовился к атаке.
<tab>«Уровень агрессии 97%. Уничтожить вражеский объект? Да\Нет.»
<tab>Выбрать Мартин не успел. Пес кинулся. И система сработала автономно. Мартин успел перехватить собачью голову, крутануть влево и швырнуть переломанное животное вниз. Пес дико завизжал. Мартин не хотел его убивать. Он никого не хотел убивать. Пес был жив, но, кажется, Мартин повредил ему позвоночник. Вместо визга раздался вой.
<tab>— Волк! Волк! Там волк! Он задрал Аргуса! Стреляй. Стреляй!
<tab>Мартин понял, что должен бежать. Иначе в эту нору сейчас бросятся другие собаки. А за ними люди. Судя по крикам, у них есть оружие. Киборг метнулся вслед за псом, перепрыгнул через него и взлетел по противоположному склону оврага.
<tab>— Э, да это бомжара!
<tab>— Да этот вафел Аргуса покалечил! Стой, урод.
<tab>— Стреляй!
<tab>Мартин уже был наверху, когда в спину ударил мощный заряд станнера. Это был не простой полицейский станнер, вызывающий у задержанного временный паралич. Это был станнер, рассчитанный на геральдийского медведя с его роговым наростом на холке. Человек умер бы на месте. Мартин пошатнулся, упал на колени, но тут же поднялся. Процессор удержал проводимость нервных волокон.
— Бля… Мать… Да это кибер!
— Это кибер, ребята! Вот же сука!
— Ату его! Ату!
<tab>Потом Мартин бежал. Он попытался перейти в боевой режим, чтобы ускориться, но система выдала предупреждение, что для боевого режима ресурсов недостаточно, и через 17 минут имплантаты будут отключены. Пришлось полагаться на имплантаты в стандартном режиме. От второго выстрела он увернулся. Уходя от третьего, перекатился по земле и тут же вскочил, избежав четвертого. Заряд ушел в землю. Пятый заряд угодил прямо в грудь.
<tab> Их было восемь. Все на скоростных скутерах. Они выстроились полукругом, загоняя его в тот же овраг, откуда он выбрался. От прямого попадания Мартин задохнулся, сердце пропустило удар. Наступила фибрилляция. Сердечная мышца хаотично задергалась, беспорядочно плеская кровью. Вмешавшаяся система выровняла ритм. Мартин побежал к лесу.
<tab>— Взять его! Взять эту тварь!
<tab>Гиканье. Свист. Лай. В этом хаосе слабо прозвучал девичий голос.
<tab>— Мальчики, подождите, а если он чей-то?
<tab>— Да пох! Погоняем жестянку!
<tab>Мартин чувствовал, что теряет ориентацию. В глазах мельтешили вспыхивали красные надписи.
<tab>«Критический уровень энергии!»
<tab>«Падение работоспособности!»
<tab>«Сбой сердечного ритма!»
<tab>«Жизненные показатели по нижней границе!»
<tab>Он увернулся от выстрела, но угодил под следующий. Прямо на грудь бросилась собака. Он из последних сил отмахнулся. Еще один выстрел. В поясницу. В нервный узел, передающий сигналы в нижние конечности. Левая нога перестала слушаться.
«Отказ нервного узла. Имплантаты будут отключены».
Мартин упал.
Сразу не убьют. Будут глумиться. Долго. А он будет пытаться подняться, будет ползти, будет умирать… На него снова бросилась собака. И тут же раздался страшный визг. Пес как будто молниеносно обуглился, шерсть вспыхнула и задымилась. Вместо разинутой пасти образовалась окровавленная паленая дыра. Плазма. Кто-то выстрелил в пса из бластера или из винтовки.
— Оружие на землю! Руки за голову! Пристрелю, ублюдки!
Мартину захотелось подчиниться. Неодолимо.
— Госпожа Трастамара…
— Не стреляйте!
— Мы не хотели!
— Вот, вот оружие! У нас только станнеры!
— Это кибер! Он бракованный!
— На колени, я сказала. Руки за голову!
Собаки не умолкали. Их визгливый лай раздирал уши. Мартин слышал голоса сквозь многочисленные фильтры, да еще с многоголосым эхом. Полупарализованное десятком выстрелов тело отказывалось подчиняться. Он смог только подтянуть колени к животу. Сжаться в комок. Глухой металлический лязг… Это охотники сбрасывают в кучу свои станнеры.
— Отозвать собак!
Клокотание плазмы в стволе. Обгоревшая, вздувшаяся земля. Слабое повизгивание.
— Итак, кто тут у нас? Заводила, насколько я понимаю, Генри Монмут-младший. Ах, и юный барон де Рец здесь, и виконтесса Шарни. Ну что ж, ребятки, спешу вас обрадовать… Руки не опускать, ублюдки! Спешу вас обрадовать. За браконьерство на земле Трастамара, за намеренную порчу имущества, за охоту на моего киборга… Ключевое слово здесь МОЕГО!.. вас ждет исправительное заведение, а совершеннолетних — тюрьма. Тебе уже есть 21 год, Генри? Нет? Жаль. Завтра все ваши семьи получат судебные иски. А теперь вон отсюда! И падаль свою паленую заберите.
Вновь клокотание плазмы в стволе. Пылающая земля. Слабый вскрик. Приглушенные голоса, торопливые шаги. Взревевшие двигатели гравискутеров.
— «Жанет», отследи эту малолетнюю погань до периметра. Да, пусть дроны сопровождают. Запись есть? В цвете и звуке? С момента вторжения? Отлично!
Голос становился все глуше. Красные всполохи все ярче.
«Критический уровень глюкозы. Угроза гипогликемической комы. Рекомендуется гибернация».
Белые стерильные стены… Мерцающий синеватый свет… Он стоит, прижав ладони к прозрачной стене… Стена холодная, очень холодная. Лампы гаснут одна за другой…
— Мартин! Мартин! Не отключайся. Слышишь меня? Дыши, дыши, скотина!
— Низкий… уровень… Рекомендуется…
— Держись, мальчик, держись! Я уже здесь, с тобой. Держись, мой хороший…
Этот голос ему знаком. Правда, голос совсем далекий… Где-то там, в сгорающей памяти, сохранились звуковые файлы. Обрывки… Полустертые, поврежденные. Как же хочется спать… Рядом зовущая вязкая темнота. Она взбирается, крадется от щиколоток к коленям, поднимается выше, остужает воспаленные мышцы и нервы, заливает угнездившуюся в них боль мертвенным безразличием. Скоро этот холод поднимется до груди, до сердца, пережмет артерии, остановит всполошенный бег. Но кто-то жестокий, конечно, из людей, тормошит его, приподнимает голову, требует очнуться, и система отзывается. Хотя отзываться ей почти нечем. Имплантаты застыли в мышцах неподъемным парализующим грузом. Он все же чувствует, как сквозь мокрую одежду, сквозь кожу проходит игла, и очень быстро по телу разливается умиротворяющая прохлада, изгоняя боль. Еще один укол. И мелкие болезненные сокращения мышц сглаживаются. После третьей инъекции сердце бьется ровнее.
— Держись, Мартин, сейчас будет легче.
Чьи-то пальцы бережно, но твердо проталкивают меж зубов крупные сладкие таблетки.
— Это глюкоза. Постарайся проглотить.
Вязкая муть застывает где-то в коленях. Он уже не тонет, но и на берег не выбраться. Хватка у трясины собачья.
— Тише, тише, Мартин. Все уже кончилось. Все кончилось. Уже никого нет. Дыши, дыши… Вот, еще таблетка.
«Уровень энергии 7%».
— Ты… меня… накажешь?
— Конечно! В угол поставлю.
— В… какой?
— В пятый! Сам его найдешь. Ты зачем, паршивец, от «Жанет» убежал?
Мартин не ответил. Он не хотел шевелиться. Уткнулся в плечо Корделии, наслаждаясь почти незнакомым чувством безопасности. Все страшное закончилось.
— Нам бы до флайера дойти. Или сами, или мне придется за ним сбегать…
Мартин понял только, что сейчас останется один. Она уйдет.
— Нет!
— Тогда вставай. На себе я тебя не потащу. Там во флайере горячий чай и одеяло. Держись за меня. Вот умница. Где же ты так вымазался?
Вязкая невидимая жижа цеплялась, липла к ногам, но Мартин справился. Он старался распределять вес тела так, чтобы не виснуть на хозяйке безвольным мешком. Правда, колени подгибались. К счастью, флайер стоял недалеко, за тем кустарником, через который он продирался, когда убегал от дрона. Даже странно, что те охотники на гравискутерах не заметили приземлившейся машины. Он такой приметный, хозяйский флайер, яркий, с этим сложным логотипом на борту. Последние двадцать шагов Корделия почти волокла его на себе. Земля под ногами стала снова вязкой и полезла по щиколоткам, выпустив буро-зеленые щупальца.
— Не тем спортом я занималась, — проворчала хозяйка, сгружая беглеца у посадочного стабилизатора, — надо было осваивать тяжелую атлетику, а точнее, новейшую ее разновидность — перетаскивание киборгов. Мартин, не отключайся.
Она встряхнула его за плечи.
— Система… готова…
— Оно и видно. Пей чай.
Она снова сидела с ним рядом прямо на земле, поддерживала его голову и поила чаем. Жидкость была горячей и очень сладкой. Мартину казалось, что целебная жидкость заполняет его истощенное, почти отмершее изнутри тело, заставляя кровь наполнять сосуды, а сердце биться. Было что-то хрупко-стеклянное, неживое, и вот уже снова объемное, действующе-жизнеспособное. Второй стакан он держал сам. Хотя руки еще дрожали. Корделия добавила к чаю еще одну таблетку глюкозы. Мартин робко покосился на хозяйку. Она выглядела усталой. Под глазами черные тени. Волосы, всегда безупречные, сбились и спутались.
— Я больше не буду, — прошептал Мартин.
Она хмыкнула.
— Конечно, не будешь. Я тебя на цепь посажу. Куплю вот такой ошейник. И цепь. Метров пять.
— Всего?
— Тебе хватит. Привяжу между санузлом и кухней.
Мартин вздохнул. Что ж, он это заслужил…
— Напился? — Корделия отняла у него стакан. — Давай, полезай на заднее сидение.
— Я грязный, — буркнул Мартин.
— Тогда полезай в багажник. Эй, я пошутила. Вот же, бестолочь. Мозгов много, а ума нет. Вот, одеяла. Одно подстели, а другим укройся.
— Может быть, лучше в багажник?
Корделия зашипела.
— Не зли меня. Мне еще флайер пилотировать.
Она сама расстелила одеяло на сидении, дождалась, когда Мартин заберется во флайер, укрыла его вторым и пристегнула ремнем безопасности.
— Лежи, мелкий пакостник. Вот таблетки, глотай по одной.
И задвинула дверцу. Потом заняла место пилота.
— «Жанет», мы возвращаемся. Да, попался свиненыш. Как я и предполагала… В грязи по уши. Воды согрей. И ванну набери. Шампуня побольше. Отмачивать будем.
Мелодично зарокотал двигатель. Продолжая говорить по комму, Корделия плавно подняла флайер в воздух.
— Если будут звонить, посылай их всех… Да не туда! К адвокату посылай. Ты всех идентифицировала или тебе имена назвать? Так, слушай, Генри Монмут-младший…
Мартин не различал слов, он слушал голос. Хозяйка, перечислив имена малолетних браконьеров, вновь вернулась к своим обещаниям посадить его на цепь и отправить искать пятый угол. Свои угрозы она перемежала всевозможными эпитетами. Называла его «паршивцем», «мелким пакостником», «поросенком» и даже почему-то «редиской». Мартин не вникал в смысловые тонкости. Он был счастлив.
Мартин знал, что такое дождь. Но гроза впервые сотрясала его хрупкий, новорожденный мир. Молния его ослепила, гром швырнул на землю. Сработала система самосохранения. Видимо, определила яркую вспышку и последовавший за ней раскат как враждебные действия. Мартин остался лежать там, где упал. Он был оглушен. Ибо система дернула его вниз с такой силой, что он полетел на землю плашмя и приложился лбом о торчащий из земли корень. Дождь еще не одолел древесные кроны, но уже пробивал лиственные заграждения водяными стрелами, целя прямо в его незащищенную, прикрытую одной футболкой спину. Мартин чувствовал, как сбегающая по спине вода собирается под ним в прохладную лужу. Это было почти приятно. Ибо вода охлаждала перегретое, обезвоженное тело.
Он еще не чувствовал ни страха, ни холода. Скорее наоборот. Обрушившаяся на него стихия выступала союзником, грубым и безжалостным покровителем, взымающим за соучастие непомерную плату. Этот необъятный союзник преобразил ужас в радостное облегчение. Дождь смоет следы, запутает, уведет погоню в другую сторону. Атмосферное электричество, это бело-синие всполохи создадут помехи, смажут до неузнаваемости сигналы процессора. Теперь он вспомнил. Он знает. Этот вовсе не планетарная катастрофа, это гроза. Всего лишь гроза. Еще одно природное явление, обычное для кислородных планет. Бело-синие всполохи, которые раскалывают небо, это молнии, электрические разряды в атмосфере. А грохот это энергия, преобразованная в звуковую.
Система самосохранения позволила подняться. Прямой опасности нет. Ветер, ночь, промокшая одежда в расчет не берутся. Мартин выскочил из дома Корделии в чем был, в джинсах и футболке. На ногах — легкие кроссовкм. Ему и в голову не пришло взять что-то из теплых вещей или запастись едой. Настолько далеко его планы не простирались. Да и не было у него никаких планов. Был единственый, оглушающий порыв — бежать. Оставить дом, где его снова предали.
Местное время: 01:25
Видимость: 10%
Влажность: 99%
Направление: северо-восток
Удаление от базы: 26 км
Активировать инфракрасное зрение? Да/Нет. Да.
Эти километры Мартин преодолел, придерживаясь избранного направления. Почему именно туда? Он не знал. Вероятно, потому что с юго-запада прилетел флайер. Мартин не пытался анализировать или вносить ясность. Он бежал. Бежал, не оглядываясь. Сначала через прилегающий к дому парк, приглаженный и упорядоченный кусок дикой природы, затем через пустошь, заросшую колючим кустарником, там же пересек первые, древесные скопления, которые постепенно разрастались и смыкались. Деревья, взметнувшись над головой, мрачные, могучие, сплетали ветви в непроницаемый купол. Процессор выбросил на сетчатку краткое описание леса вообще, а затем уже леса геральдийского. «Лес — часть биосферы планеты, экосистема, совокупность животных, растений, грибов и микроорганизмов. Основная жизненная форма — деревья». На Геральдике леса покрывают две трети суши. В Северной провинции, где роду Трастамара принадлежали обширные владения, преобладают деревья, которые на Земле классифицировали бы как хвойные. Их даже так и называли — геральдийский кедр. Особо ценная, прочная, устойчивая к внешним воздействиям, красивая, цвета слоновой кости при обработке древесина пользовалась спросом во все человеческих мирах и стоила баснословно дорого. Вывозилась с планеты небольшими партиями по строго оговоренным квотам. Мартин стоял сейчас в таком лесу.
Дождь уже размочил их кроны и теперь заливал землю, укрытую толстым слоем отмерших иглообразных листьев. Выход один — идти. Идти, пока не кончится энергия. А там, куда ему удастся добраться, на последних процентах, отыскать овраг, пещеру, яму, расселину, каверну, забраться туда и дождаться отключения. Запустить процедуру самоликвидации без приказа он не мог. Этой фукнции его лишили сразу же. Сделал это тот же программист, на транспортнике «DEX-company», который прописал ему первого «хозяина». Если бы у него осталась эта опция, это право на смерть, которое есть у людей, и которого они так бояться, как просто было бы все закончить… Но легкого пути нет. Приходится идти длинным и мучительным.
Эти первые 25 километров он бежал, даже использовал боевой режим, чтобы увеличить скорость до максимума. Предоставил действовать программе, которая прокладывала маршрут. Тело двигалось автоматически, слаженно и плавно, заждавшись этого нарочито бесцельного скольжения. Имплантаты задействованы на 20%. Не свались Мартин в эмоциональную летаргию, он бы, вероятно, нашел в этой мускульной слаженности определенное наслаждение, возгордился бы собственным совершенством. Но он не умел гордиться. Как не умел по-настоящему, по-человечески, с желчным выбросом, завидовать и ненавидеть. Подобные негативно окрашенные эмоции возникали как ответная реакция, но быстро угасали. Оставалось только недоверие.
Он не испытывал к людям ненависти и не хотел мстить. Он хотел только, чтобы его оставили в покое, не прикасались к нему, не принуждали и не тестировали. Казалось бы, Корделия отвечала всем этим требованиям. Она его не расспрашивала, не выуживала информацию, не навязывала свою волю. Даже отдавая однозначные приказы, она строила фразы так, чтобы они обращались в просьбы, которые, опять же, он мог отвергнуть. Она дарила ему целые часы покоя и одиночества, которые он мог проводить, оставаясь в своей комнате, а потом, когда немного освоился, на каменных ступенях снаружи, наблюдая за облаками, за сгущением сумерек, за фигурными тенями, за полетом птиц, за насекомыми, крылатыми и бескрылыми, за движением солнца и мерцанием планетарных спутников. Хозяйка не вмешивалась, позволяя ему знакомится с внешним миром самостоятельно. И он почти ей поверил… Да что там почти! Он действительно ей поверил. Да и как он мог не поверить? Как мог не попасться в эту искусно расставленную ловушку? Он же не человек. Он искусственно созданное, кибемодифицированное существо, машина в органической оболочке. Пусть у него и человеческий мозг, пусть даже он, со своими киберспособностями в чем-то превосходят людей, пусть частота процессора позволяет ему за секунды обрабатывать гигабайты информации, ему все равно до них далеко, до их изобретательности, до их таланта соединять воедино несколько скрытых смыслов, переплетая потребности и мотивы. На поверхности один, с обратной стороны — другой. Да не один. За вторым слоем третий, а там и четвертый. И каждый маскируется, мимикрирует, уподобляется.
Хозяйку он на лжи, обращенной к нему, не поймал. Ни разу. Она ему не лгала. Ложь он замечал во время ее видеоконференций, когда она вела переговоры с другими людьми, пытающимися вовлечь ее в своей бизнес. Хозяйка на словах соглашалась, давала положительный ответ, но Мартин слышал, что она откровенно лукавит, и даже удивлялся, как те, кто с ней говорит, этого не замечают. Впрочем, те другие, тоже лгали. Однажды он попытался указать ей на это. Корделия улыбнулась и сказала:
— Я знаю, Мартин. Они лгут. И я тоже. К сожалению, в том мире, внешнем, приходиться лгать. Приходится притворяться. Только с тобой мне удается быть настоящей.
Но была ли она настоящей? Или она так верила в свою ложь, что выдавала ее за правду? Возможно, ее утомила эта возня. Ведь с ним столько хлопот. Он сломал ей руку, напугал. Ей приходилось ставить ему капельницы, убирать блевотину. Он совершал ошибки, досаждал ей, вел себя неправильно, нарушал правила. Из-за него она вынуждена оставаться в этом уединенном доме, вдали от других людей, от привычной жизни. Она могла решить покончить с этим затянувшимся приключением, которое только вначале выглядело захватывающим. В конце концов, он всего лишь забавная бракованная игрушка с расширенными возможностями, хорошо прокачанный искин в органической упаковке. Она не решилась сказать ему прямо, что забава устарела, и придумала этот визит к губернатору, неожиданный, затянувшийся, как предлог, чтобы не видеть, как ловцы будут целиться в него из блокатора, как он снова упадет, парализованный, но останется в сознании, как тело его начнет дергаться и содрогаться, как он будет искать ее взгляд и пытаться понять: зачем? Зачем она это затеяла? Эту жестокую игру в милосердие? Зачем делала вид, что предоставляет ему выбор? Зачем кормила, когда изорванные мышцы не позволяли удержать даже ложку? Зачем рассказывала о доверии и душевном спокойствии? Она же могла ему приказать… Как хозяин-человек приказывает киборгу. Он бы послушался. И был бы благодарен за возможность регенерировать, восстановиться до приемлимой работоспособности. Так было бы честнее. И не так больно.
Дождь усилился. Снова сверкнула молния. В небе громыхнуло так, что система выкинула предупреждение.
Активировать слуховые фильтры? Да/Нет.
Нет. Он должен слышать, не летит ли по его следам флайер. Но в грозу они не полетят. Напряжение в воздухе нарастает. Потоки ионизированных частиц устремляются навстречу друг другу. Молния может ударить в одно из деревьев и даже поджечь его. Ну и пусть… Если молния попадет в него, Мартина, то убьет на месте. Процессор расплавится. Не придется наблюдать за таймером. Все кончится быстро.
Мартин подставил лицо прохладным, острым, как дротики, струям. Он давно промок наскозь. Как хорошо было бы, чтобы все кончилось сейчас. Он еще не успел окончательно разочароваться. Он еще помнит, как хозяйка, перед тем как запустить предполетную подготовку, погладила его по щеке. Он еще помнит ее руку. Руку человека… Он сам этого захотел, сам подался вперед. Он всего лишь хотел немного тепла… Проклятая, доверчивая, говорящая игрушка, возомнившая себя человеком. Жестянка с гонором, как говорил Бозгурд. Да как ты смеешь на что-то надеяться, ты, кусок кибермодифицированного мяса? У тебя нет на это никаких прав!
Дождь заливал глаза, каплями висел на ресницах. Переждав очередную вспышку и последовавший за ней раскат, Мартин побрел дальше. Он больше не бежал. Экономил энергию. Ему следовало бы замедлиться намного раньше. У него ничего нет, чтобы пополнить энергозапас, а если он израсходует все на паническое бегство, то не сможет далеко уйти. У него наступит гипогликемическая кома, и система сбросит его в гибернацию, законсервирует. Процессор будет подавать слабые сигналы, и по этим сигналам его найдут. А он не хочет, чтобы его нашли. Он хочет уйти как можно дальше, и там окончить свое существование, предать тело земле. Обрести в смерти равные права, а не сгореть в мусоросжигателе, как использованные салфетки. Но для этого ему нужны силы. Он должен идти. Он должен покинуть владения хозяйки. Это ее земля. Здесь она может дать разрешение его искать. А если он пересчет границу? Есть ли у ловцов «DEX-company» право действовать на чужой земле с той же бесцеромонностью?
Хозяйка как-то рассказывала, да и в загруженных файлах упоминалось, что законы Геральдики основаны на священном феодальном праве. Согласно этому праву землевладелец даже может безнаказанно пристрелить случайного прохожего. Чтобы устроить охоту на Мартина, дексистам потребуется разрешение соседей. Или соседи пристрелят Мартина сами. Главное, чтобы не промахнулись.
Тропы Мартин не видел. Или ее не было. Инфракрасным зрением он видел багрово-мглистое свечение могучих деревьев. Кое-где вспыхивали более яркие искорки лесной живности. В древесных дуплах, меж корней, в норах, на ветвях скрывались от непогоды мелкие зверьки и, вероятно, птицы. Деревья не защищали от ветра. Скорее наоборот. Ветер кружил меж стволов, ежесекундно меняя направление, закручивал дождевые струи в тугие воронки. Вдруг особенно резкий порыв толкнул Мартина в сторону, он споткнулся и едва не упал. Удержался за ближайший ствол и напоролся ладонью на острый сук. Мучительным эхом отозвалась недавно зажившая рана в правом подреберье. Такая же колотая. Будто Бозгурд снова стрелял в него. И на этот раз пригвоздил стержнем его ладонь.
Сверху сыпались сорванные ураганом ветки, летели в лицо, слышался оглушительный треск. Снова сверкнула молния. На какой-то миг в крошечной паузе перед громовым раскатом, Мартину послышался гул летящего флайера. И звук показался знакомым. Тем самым, который он запомнил.
Хозяйка? Она его ищет? Приняла участие в охоте? Нет, она не будет летать в такую грозу. Это опасно. Это может нарушить ее душевное спокойствие. А если с ней случилось то же, что и с его родителями? Он же долгое время верил в их предательство и даже в то, что они и не родители вовсе. А если его хозяйка тоже погибла? Ее флайер был поврежден, и она лежит сейчас где-то, окровавленная, бездыханная, среди покороженных обломков? И о визите «DEX-company» она ничего не знала. Ее использовали в темную. Как некогда Кейт…
Кейт… Он запрещал себе вспоминать. Это был еще один тест. Еще один эксперимент. Кейт Хантингтон занимала должность ассистента главного кибертехнолога в исследовательском центре «DEX-company» у 16 Лебедя. Ей было около тридцати лет. Высокая, темноволосая, немного нескладная. С точки зрения Мартина это была стандартная половозрелая ХХ-особь. Но с точки зрения мужчин, работавших в лаборатории, привлекательной особью она не считалась. Однажды Мартин подслушал разговор двух стажеров.
— Эта Хантингтон просто дылда костлявая.
— Ага, плоская… С голодухи не польстишься.
Для Мартина подобная оценка ничего не значила. Кейт была второй ХХ-особью, которую он видел вживую. Первой была его мать. Всех прочих женщин, соседок, преподавателей, продавщиц, врачей, одноклассниц он видел на голографиях или в коротких видеосюжетах, которые ему залили в цифровую память вместо реальных воспоминаний о детстве. Он знал чисто теоретически, что существует такой критерий, как сексуальная привлекательность объекта, что привлекательность эта обусловлена стандартами, заложенными в подсознание. Стандарты, в свою очередь, диктуются инстинктом продолжения рода. И самец и самка должны физически привлекать друг друга, чтобы и тому и другому захотелось воспроизвести данный генотип в потомках.
Но Мартин слишком мало понимал в людях, в их психологии. Что уж говорить о женщинах… Да и не до того ему было. Его жизнь обратилась в кошмар, и в том кошмаре стерлись даже половые различия. Люди все были на одно лицо. И какая разница, кто там разглядывает и ощупывает холодными равнодушными пальцами, пока он, оглушенный блокатором, лежит на лабораторном столе или обездвижен в стенде.
Хотя нет, со временем он стал различать, кто и как к нему прикасается. Когда немного пришел в себя после первого шока… Кажется, это она, мисс Хантигтон, впервые вколола ему транквилизатор, чтобы купировать паническую атаку. А в одно из своих дежурств, когда он лежал в боксе после экспериментов на понижение болевого порога (требовалось установить ту интенсивность болевых ощущений, при которой имплантаты смогут удерживать киборга в подчинении хозяину), она принесла ему обезболивающее. И несколько ломтиков мармелада. Положила все в прозрачный выдвижной короб и толкнула внутрь. Отошла сразу, показывая, что не скрывает за приманкой дурного намерения. Только тогда он решился приблизиться.
Мармелад ему понравился. Фруктовый. Система обнаружила в нем химические красители, но полезных углеводов было больше. С таблетками он помедлил. Это могло быть что угодно. Возможно, на нем хотят испытать какой-нибудь яд. Установить, насколько быстро система его нейтрализует. Какая разница… Если он не проглотит таблетки добровольно, впихнут насильно или сделают инъекцию. Оказалось, что анальгетик. Боль в разорванных связках и перебитых суставах утихла. Он смог уснуть.
В следующее свое дежурство она снова принесла ему обезболивающее и несколько шоколадных конфет. Она уже не отходила, а он не шарахался. Еще несколько дней спустя Кейт рискнула открыть сверхпрочную дверь бокса и передать ему термоодеяло, чтобы он мог согреться. Температура в боксе не поднималась выше пятнадцати градусов. Считалось, что для киборга это вполне комфортные условия. Что же касается находившихся в лаборатории людей, то они могут надеть под фирменный комбез свитер.
Под дождем в геральдийском лесу Мартин вспомнил это одеяло. Тогда он не задавался вопросом, зачем Кейт приносила ему мармелад, таблетки и одеяло. А сейчас понимал. Она тоже искала душевного спокойствия. Успокаивала… как эта эфемерная субстанция у людей называется?.. совесть. Днем принимала участие в экспериментах, а ночью приносила анальгетики и конфеты. Странные эти люди… Одеяло, правда, она под утро забирала. Потом уже входила в его бокс, не колеблясь. Приносила лакомства, таблетки и планшет с играми.
Они почти не разговаривали. Она только время от времени задавала вопросы о его состоянии. Он так же коротко отвечал. Потом, в одну из ночей, она его поцеловала. В губы. Мартин понимал, что это означает, но не знал, что от него требуется. Мать тоже целовала его, в щеку, в висок, в макушку, гладила, ерошила волосы. Но в губы не целовала. Мартин догадывался, что в губы люди целуются, когда испытывают друг к другу сексуальное влечение. Таким образом выражается их симпатия, подается сигнал к готовности вступить в сексуальную связь. Но это для людей… А он не человек. Хотя он осознавал, что содеянное с ним на транспортнике «DEX-company» тоже имеет отношение к сексу. Следовательно, люди могут использовать его как сексуальный объект, и мужчины, и женщины.
Кейт оторвалась от его губ и спросила:
— Тебе не нравится?
Он не знал, что ответить. Что значит: нравится или нет? Он теперь не человек. Пусть переформулирует свой вопрос.
— Не блокируй выработку гормонов, — прошептала она.
Система тут же выдала предупреждение:
Повышение гормонального уровня. Снизить активность эндокринной системы? Да/Нет.
Мартин заколебался. Она же ему приказала… Правда, система не отреагировала на ее слова как на приказ. Это была скорее неуверенная просьба, рекомендация. И он поступил наоборот. Заблокировал. Чего-то испугался. Но она, казалось, ничего не заметила. Снова целовала его, гладила по лицу. Это было… приятно. Эти прикосновения контрастировали со всеми уже испытанными, грубыми, болезненными, бесцеремонными, и чем-то напоминали уже почти забытые, материнские.
В очередное дежурство она принесла ему горячее какао в пластиковом стаканчике и кусок торта. Такого Мартин еще не пробовал. Снова было упоительно вкусно. Во все остальное время его кормили желеобразной субстанцией, содержащей весь необходимый набор витаминов, минералов, аминокислот и жиров. Система сигнализировала об успешном восполнении ресурсов, но вкус был отвратителен. Позже, когда в лабораторию стали доставлять других киборгов, бракованных, он узнал, что склизкая субстанция называется кормосмесь и разработана технологами «DEX-company» как спецпитание для органических роботов. Ну да, все правильно, он теперь не человек, он машина из органики, он теперь не ест, а восполняет ресурсы. Но эта убежденность не помогала. Вкусовые рецепторы на языке остались человеческими. Поэтому он с такой жадностью набросился на принесенное Кейт угощение.
Потом она снова его целовала. Словно торопилась распробовать ту же липкую сладость на его губах. И он уже понимал, как следует отвечать. Копировал движение губ и беглое касание языка. Потом стало получаться уже произвольно. Кейт гладила его по груди, и он повторил за ней ту же ласку. Правда, ее грудь несколько отличалась от его. Но женщины вообще отличались на генетическом уровне. Эти отличия возникли в результате эволюции живых организмов на Земле, когда для скорейшего обмена генами возникло два пола. Для вскармливания потомства самки обзавелись молочными железами. У человеческих самок, как и у самок высших приматов, в отличии от многих четвероногих хищников, их было две. У Кейт размеров более чем скромных. Те же два стажера называли ее «доской», хотя Мартин не понял почему. С его точки зрения главенствующую роль играла функциональность, а не размер.
Соски оказались очень чувствительными. Он сразу уловил выброс эстрогена и повышение уровня тестостерона. Добавились дофамин и адреналин. В своей крови Мартин обнаружил их в нейтральной концентрации. Ему было приятно, но не более того. Он не блокировал выработку гормонов, а слегка притормаживал, еще не уверенный в собственных вероятных действиях. Чего она от него хочет? Полноценного сексуального контакта? Зачем? Вокруг в избытке полноценных половозрелых ХУ-объектов. Да, для некоторых из них она оставалось непривлекательной. Но были и другие, которые «трахнул бы под водочку». Почему она выбрала его, недочеловека? Из любопытства? Из странного неестественного влечения?
Кейт заставила его лечь на спину, затем стянула с себя тонкий светлый комбез и легла сверху, вытянувшись всем телом, будто пыталась заменить одеяло. Она терлась об него грудью, затем обхватила худыми крепкими бедрами и совершила несколько продольных движений, имитируя сексуальный контакт. Мартин вздохнул и позволил тестостерону подскочить до максимальных показателей…
В тот первый раз он, ошеломленный метаморфозой в теле и ощущениях, жестко контролировал свои действия, поэтому не мог точно сказать, испытал ли подлинное удовольствие или нет. Было напряжение, от которого хотелось избавиться. Это напряжение в паху было приятным, слегка болезненным и пугало своей неуправляемой интенсивностью. Когда наступила разрядка, выброс, освобождение, он обрадовался окончанию процесса. Хотя испытал легкую пьянящую эйфорию. В кровь хлынули эндорфины. От прижавшейся к нему женщины исходило тепло. Она глубоко и часто дышала. В ее крови повысилась концентрация окситацина.
— Спасибо, — прошептала Кейт и поцеловала его в губы.
Но уже не так страстно и настойчиво. Спасибо? За что? Ему тоже было приятно. И тепло. Впервые за те страшные месяцы в исследовательском центре он чувствовал себя почти счастливым. В кровь как будто закачали транквилизатор. Ему хотелось спать. Кейт встала, вытерла его влажной салфеткой, оделась и ушла. А Мартин уснул.
Разумеется, в течении дня мимолетная радость забылась. Кейт мелькала среди персонала, ассистировала своему боссу, но смотреть на Мартина избегала. Он искал ее взгляда. Пусть мимолетного, вскользь, притворно-равнодушного… Один взгляд. Без слов. Всего лишь мгновение соучастия. «Ты не один. Я здесь, с тобой» сказал бы этот взгляд. Но так и не дождался. Больше не нужен… Она им воспользовалась как секс-игрушкой. Наверно, именно так люди используют киборгов линейки Irien, даже не предполагая, что эти киборги могут что-то чувствовать. Но Кейт слишком хорошо знает, что он другой. Он бракованный, изначально бракованный. Он чувствует, понимает.
Боль от нового предательства быстро утихла. Эта боль уже ничего не значила после родителей. Люди таковы, и ничего с этим не поделаешь. Он их порождение, их создание, их игрушка. Они вправе поступать с ним, как пожелают.
<tab> Но в следующее свое дежурство Кейт снова пришла, и Мартин, вопреки всем своим предубеждениям относительно людей, кинулся ей навстречу, снова едва не прыгал, как обласканный щенок. Только бы не быть одному, только бы не смотреть в эту белую стерильную пустоту.
<tab>Над лесом снова сверкнула молния. Но промежуток между сиреневым зигзагом и громовым раскатом заметно увеличился. Гроза уходила на восток, но ветер дул с прежней силой. Мартин продолжал идти вслед за грозой. Вспыхнуло предупреждение:
<tab><i>Уровень энергии 40%. Рекомендуется пополнить энергоресурсы.</i>
<tab>Мартин огляделся вокруг. Пополнить? Чем? Нормальный киборг, способный усваивать любую органику, мог насобирать ягод, извлечь из норы сонного грызуна, изловить птицу, накопать червей или даже травы пожевать. Но он, Мартин, ничего этого не мог. Может поймать и накопать, и даже догнать, но его желудок ничего из пойманного не примет. Тут же начнутся спазмы. Система попытается блокировать рвоту, чтобы сохранить пищу, как энергозапас, но будет еще хуже. Имплантаты будут рвать желудок, а хозяйки поблизости нет, чтобы их отключить. Придется обойтись водой. Мартин закинул голову, чтобы сделать несколько глотков. Хозяйки нет. Она исчезла, как исчезла Кейт.
Она снова принесла ему сладости. Второе их свидание было лучше, понятней. Мартин уже с удовольствием ей подыгрывал. Даже осмеливался импровизировать. Они снова долго целовались. Кейт уже не молчала, шептала ему ласковые слова.
— Ты такой красивый, — говорила она. — Я никого не видела красивей тебя.
Мартин не принимал ее слова всерьез. Ему было все равно, как он выглядит. Он не человек, его таким сделали. Очищенная от уродств и мутаций ДНК. Он был благодарен не за слова, а за голос, за нежность и тепло. Старался изо всех сил, чтобы доставить ей удовольствие, пренебрегая собственным. Он все же не одинок! Она не отреклась от него! Не забыла. Пусть даже днем снова отвернется. Было и третье свидание. С теми же сладостями, шепотом и поцелуями.
В их четвертую ночь произошла катастрофа. Все началось как обычно. Они ласкались, уже играя слаженный, чуткий дуэт. Мартин достаточно ее изучил, чтобы улавливать спад и взлет возбуждения по вздоху, по колебанию температуры, по влажности кожи, по сердцебиению. Если она слишком распалялась, то он замедлялся и почти замирал, утешая длинной, баюкающей лаской. Если, напротив, она теряла волну, цепенела, то он ласкал ее усердней, двигался быстрее, пока она не возвращалась к прежнему горению.
Кейт старалась и ему доставить удовольствие, чем удивляла и слегка приводила в смущение. Разве люди делают такое с киборгами? Разве стараются для них? В конце концов они так заигрались, что не заметили, как уснули. Правда, Мартин поставил таймер на полчаса. Кейт должна покинуть его бокс до смены дежурных. Но он опоздал. Свет в боксе вспыхнул через 10 минут. И не только в боксе, а во всей лаборатории.
— Браво! — произнес мужской голос. — Браво, мисс Хантингтон!
Мартин вскинулся, попытавшись заслонить собой Кейт. Но она уже сама вскочила. Натянула комбез. За прозрачной стеной стоял главный кибертехнолог, начальник Кейт, Грэг Пирсон.
— Браво, — повторил он и захлопал в ладоши. — Вы блестяще исполнили порученное вам задание. Эксперимент успешно завершен. Вас ждет заслуженная награда. Премия!
— Задание? Премия? Я не понимаю, — прошептала Кейт.
— Да бросьте, Кейт. Вам было поручено установить доверительные отношения с подопытным. И вам это удалось. Вы доказали, что он не нуждается ни в каком дополнительном софте от Irien’a. Этот экземпляр прекрасно справляется сам. Я бы сказал, на зависть как успешно справляется.
Мартин тоже смотрел на Кейт. Это был еще один тест, еще одно испытание перед вводом в эксплуатацию ему подобных. Ему же говорили, что «DEX-company» собирается запустить вместо Bond’ов линейку «Excellence», линейку, которая будет совмещать в себе преимущества всех предшествующих линеек. Любовник, защитник, убийца, собеседник, шпион и даже повар, если понадобится. Совершенство. Но Кейт не лгала. Она была напугана. Ей было стыдно и неловко.
— Нет, Мартин, нет, ты не задание, не опыт. Я ничего не делала ради эксперимента! — почти крикнула она.
96% искренности.
— Вы уже переигрываете, мисс Хантигтон, — строго произнес Пирсон. — Идемте, я выпишу вам премию.
Кейт выбежала из бокса, почти оттолкнув Пирсона. Тот, насвитывая, пошел вслед за ней. Свет в лаборатории погас.
Пару дней спустя та же парочка стажеров долго и с любопытством разглядывала Мартина. Он снова лежал на лабораторном столе, облепленный датчиками. Затем оба отошли к дальнему терминалу. Мартин слышал их шепот.
— Правда, что ли?
— Эрни в медотсек отвез. Таблеток наглоталась…
— Откачали?
— Заморозили. Санитарный катер пришел. Эвакуируют на Землю.
— Вот дура. Нашла из-за кого…
На Геральдике промокший и замерзший Мартин прислонился к стволу одного из кедров, чтобы передохнуть. Дождь почти перестал. Мартин посмотрел вверх, нашел узорчатую прореху в плотной древесной кроне. В облачной туманной полынье мелькнула звезда. Он не вспоминал об этом подслушанном разговоре 896 дней.
Кейт не предавала его. Она была такой же жертвой, как и его родители.
— А здесь у нас гостиная мадам Рамбуйе*!
Баронесса де Гонди, полная щекастая дама с буклями, распахнула дверь и пригласила гостью в комнату, обитую ярко-синим бархатом. Корделия вздохнула. Ей уже предъявили Оружейную комнату Карла Девятого, будуар мадам де Помпадур, игрушечную ферму Марии-Антуанетты и даже Грановитую палату Ивана Грозного.
— Я бы предпочла подземелье графа Дракулы, — кротко изъявила желание Корделия.
Баронесса поперхнулась. В течении нескольких секунд ее холеное круглое личико с мелкими, будто согнанными к самой середине фасада чертами, отражало борьбу между великосветской обидой и надеждой прослыть либерально ориентированной. Второе победило. Баронесса засмеялась и воскликнула:
— Ах, Корделия, вы такая… затейница!
Гостья, возведенная в «затейницы», шутку не оценила. Затейница, тьфу… Корделия покосилась на комм. Она торчит в резиденции барона, губернатора северной провинции, уже битый час. А точнее, пятый. И это не считая тех от полутора до двух, которые она потратила на дорогу.
В своих предположениях Корделия не ошиблась. Губернатор в самом деле затеял игру в демократию. Он готовился к выборам. Чисто формальным, мало что значащим, но обставленным как судьбоносное и переломное событие в истории планеты. У губернатора выискался конкурент. Такой же родовитый и тщеславный, напыщенный и высокомерный граф Солсбери.
Невзирая на пышность генеалогического древа, этот «вельможа» взял на себя роль статиста не из честолюбия, а из сугубо меркантильных побуждений. Доверившись нечистоплотному брокеру, граф вложил все свое состояние в гостиничный бизнес на Шии-Ра и… прогорел. Над аристократическим семейством, ведущим родословную от подвязки королевской любовницы**, нависла угроза разорения, продажи родовых земель и высылки на плебейскую Аркадию. Дабы избежать последнего и на худшее согласишься.
Разумеется, в открытую губернатор об этом не говорил. Напротив, он цветисто излагал свою предвыборную программу, свои прогрессивные проекты и ждал, что его элегантная гостья проникнется величием замысла. Гостья молчала. Она еще во флайере ознакомилась с этой многостраничной презентацией, вся суть которой сводилась к ужесточению правил охоты на медведя-спинорога, волка щетинистого и большую геральдийскую лису, которая своей прожорливостью не уступала лисе шоаррской. Эти лесные хищники, названные в честь своих земных аналогов, выказывали вопиющее пренебрежение к священному феодальному праву, беспрепятственно мигрировали вслед за лесными грызунами и мелкими травоядными, составлявшими их основноме меню, и провоцировали соседей на бесконечные распри и тяжбы. Охотники увлекались травлей и нередко вторгались в чужие владения.
Корделия слушала, не возражая и не поддакивая. Она хотела домой. Хотела зажечь свой странный плавающий камин, сесть за рабочий терминал, где ее ждал меморандум о намерениях (кинокомпания «КорнерБразерс» жаждала многомиллионных инвестиций), и поглядывать на Мартина, который, лежа на животе посреди гостиной, был бы занят головоломкой десятого уровня сложности. Охота казалась ей забавой если не отвратительной, то, по крайней мере, устаревшей. Что за радость гонять по лесу на гравискутере, рискуя быть сожранным? Есть же гораздо менее затратный способ унять жажду крови. Заменить реальную охоту на компьютерную симуляцию. Уровень современных технологий позволяет пережить и погоню, и усталость, и шишек наставить, и даже собрать выпущенные внутренности. Можно и по лесу побегать. Например, в компании с шоаррской кибер-лисой. Забавная, говорят, игрушка. Корделия видела такую в магазине. А есть еще и шоаррский медведь, и шоаррский страус. Правда, как они выглядят, Корделия представлять не рискнула, учитывая буйную фантазию шоаррских изобретателей, но если уж выбирать между охотой на живое существо или на его шоаррскую копию, то второе и для шкуры и для совести все же менее обременительно.
Но эти мысли она опять же благоразумно оставила при себе. Хочет губернатор дебаты, будут ему дебаты. А ей выпадет возможность поквитаться с соседом, Генри Монмутом, взявшим за обыкновение устраивать травлю на ее землях. Тем более что сезон уже начался.
Заручившись согласием Корделии, просиявший губернатор потребовал ее непременного участия в надвигающейся, как бедствие, трапезе. Скучнейшее мероприятие!Его предстояло пережить в компании дядьев, теток, племянников и кузенов Гонди, а затем отправиться на экскурсию по перигорскому замку, подглядывая в будуары, спальни и клозеты некогда известных персон. Корделия снова покосилась на комм. Как же она хотела домой! Мартин уже больше пяти часов один. Конечно, при любых форс-мажорных обстоятельствах, пожаре, наводнении, нашествии саранчи или пиратов, «Жанет» сразу же с ней свяжется. Но при менее угрожающих событиях искин и не подумает озаботится. Впрочем, что может случится? Если только Мартин, гонимый голодом, опустошит холодильник и получит заворот кишок. Но он не настолько глуп, да и не смотрит на еду с тоской желудочного наркомана. Достаточный уровень питательных веществ поддерживал работоспособность и ускорял регенерацию, а удовольствие от еды он, кажется, перестал испытывать пару лет назад. Возможно, когда окончательно лишился надежды. Вернуть ему это удовольствие, наслаждение вкусом, оставалось задачей все еще неразрешимой. Наслаждение едой эквивалент наслаждения жизнью. Если хочет есть, значит, хочет жить. Кстати, следует поблагодарить баронессу за мороженое. На десерт подавали несколько сортов, и Корделия не поскупилась на похвалы повару. Ее усердие было немедленно вознаграждено — в багажник флайера загрузили десятилитровый термобокс.
Корделия посмотрела в окно. Темнеет. Над шпилями, башенками, трубами Перигора, уютного городка, компиляции всех провинциальных городков Европы, сгущались тучи. Тяжелые, дождевые. Где-то в железный бубен ударил гром. Вот только этого не хватало. Ползущий с юго-запада грозовой фронт. И это в конце лета! Похоже, ей придется отклониться от курса километров на двадцать и облететь грозу, или подняться выше, чтобы не угодить под сине-белый зигзаг. Баронесса, повторно оскорбленная в лучших чувствах (Корделия пожелала взглянуть на комнату Синей Бороды), повела ее дальше, к покоям Евгении Монтихо.*** Комм приглушенно пискнул.
— Прошу прощения, баронесса, — прервала лекцию гостья, бросая взгляд на дисплей.
Сообщение от «Жанет»: «Связь с устройством модели DEX-6 потеряна». Корделия закрыла глаза, собираясь с мыслями, затем прочла еще раз. Какое еще устройство?
— Какого… — едва не выругалась Корделия, но вовремя спохватилась. — Простите, ваше сиятельство, небольшие домашние неприятности.
Быстро набила ответ. «Что случилось? Где Мартин?» «В настоящий момент местонахождение неизвестно. Покинул указанную как базовая локацию 96 минут 30 секунд назад».
— Да что у вас там происходит?
«Жанет», полный отчет».
— Простите, баронесса, но мне придется вас покинуть. Передайте мои глубочайшие сожаления господину губернатору.
— Но как же это… Корделия, дорогая, но вы же еще не видели моей мастерской! И цветник! Как же цветник?
— В следующий раз, баронесса! — крикнула невоспитанная гостья, уже сбегая по лестнице к вестибюлю.
У нижней ступени вытянулся дворецкий. Он не позволил себе удивиться этой странной неаристократической поспешности.
— Любезный, скорее… Простите, не помню вашего имени. Мой флайер! Мой флайер к подъезду!
«Карету мне! Карету!» совсем некстати всплыло где-то в мозгу.
Губернатор все же счел нужным пуститься в погоню. Послышался дробный топот множества ног. Дядья, тетки, кузены, племянники сбежались взглянуть на новоявленную Золушку. Корделия даже поискала на лестнице свой слетевший туфель. Нет, оба на месте. Выбивают дробь. Держатся надежнее хрустальных.
— Корделия, дорогая, моя супруга так меня огорчила. Вы нас покидаете? Так скоро?
Губернатор, как мяч, запрыгал по ступеням.
— Я вынуждена, ваше сиятельство. Я сделаю все, чтобы искупить свою невежливость.
— В такую непогоду!
— Не тревожьтесь за меня. Я умею летать.
Вернулся дворецкий.
— Ваш флайер у входа, госпожа Трастамара.
Корделия бегом пересекла вестибюль. За дверью в лицо ударил ветер, уже размоловший в водяную пыль первое подвернувшееся облако. Флайер, в серебристых крапинах, напоминал горного орла, подстерегающего жертву. Птица застыла в бесконечном терпении. В этой неподвижности, в разгорающихся навигационных сигналах Корделии почудился упрек. Почему так долго? Она вскарабкалась на водительское место, хотя ее присутствие казалось чистой формальностью. Флайер, торжествующе взвыв двигателем, вертикально ввинтился в небо.
Внизу, наблюдавшая за этим безумным стартом губернаторша степенно заметила:
— Я всегда говорила, что она чокнутая. Все они, Трастамара, такие.
Корделия с тревогой поглядывала на приборы. Видимость практически нулевая, сильный боковой ветер. Двигатель на предельных оборотах. Ей навстречу ползет грозовая туча. Перекрывает путь. Придется облетать или подниматься выше, над облаками. Если свернет, то на дорогу понадобится времени гораздо больше, часа три, не меньше. Она потянула штурвал, вздергивая нос флайера. Навигационная программа выводила красным пунктиром заново проложенный курс поверх облачного, утыканного молниями, скопления. От «Жанет» никаких известий. Корделия повторила запрос. Но искин молчала. Может быть, мешает гроза? Сигнал не проходит? Ну почему она не догадалась раздобыть Мартину комм! О чем она думала? Вот что значит столько лет жить одной. И думать только о себе. Мартин всегда дома, у нее на глазах, беспрекословно приходит по первому слову. Внешний мир его пугает. Куда он может пойти? Неожиданно комм пискнул. Пришло сразу несколько сообщений от «Жанет».
«Устройство типа DEX-6 находилось в пределах локации, обозначенной как базовая, до 20 часов 40 минут».
«В 20 часов 40 минут объект покинул пределы локации в северо-восточном направлении. В течении 96 минут с ним сохранялась связь».
«Связь с устройством прервана».
— Да что с тобой, «Жанет»? Кончай называть его устройством! Ты язык человеческий забыла?
Флайер летел уже выше облаков. Внизу сверкали, змеились огненные зигзаги. В корпус били глухие громовые раскаты. Но выше, над летящей машиной, светилось неземными созвездиями чистое, глубокой синевы, небо.
Пришел ответ.
— В данный момент оболочка, идентифицируемая как «Жанет», системой не поддерживается.
— Почему это? Что с тобой? Тебя взломали? Отвечай!
Ответа долго не было. Наконец Корделия услышала тихий вздох.
— Нет, — услышала она привычный голос искина, — мне стыдно.
Корделия обнаружила, что поверх ее сердца уже несколько минут растет железная корка, которая вдруг лопнула, и сердце плеснуло загустевшую кровь в аорту.
— Да вы меня в могилу сведете! Что у вас там происходит?
«Жанет» чуть слышно всхлипнула.
— Я… его… я его… потеряла.
— Что значит «потеряла»? Он что иголка в стоге сена? У него рост метр восемьдесят четыре.
— Ты же сама разрешила ему покидать дом в любое время. Вот он и вышел.
— И?
— Не вернулся…
Корделия помолчала, собираясь с мыслями.
— Когда это случилось?
— В 20:40.
— Ты сказала, что девяносто шесть минут нет связи.
— Да, связь пропала не сразу. На запросы он не отвечал, но я его видела. Как устройство.
— Не называй его устройством! Он живой. Ему сейчас холодно и страшно.
— Мной была зафиксирована удаленная активность процессора DEX-6. Активность наблюдалась в течении 96 минут, затем объект был потерян.
«Жанет» снова всхлипнула.
— Куда он пошел?
— На восток. Пока находился в зоне досягаемости, двигался строго по прямой, не сворачивая. Двигался быстро, средняя скорость 30 км в час.
— Так он бежал?
— Да.
— От кого?
— Не знаю, — вздохнула «Жанет».
Корделия взглянула на развернутую навигационной программой подвижную виртуальную карту. До места назначения оставалось полчаса лету.
— Вот что, «Жанет», активируй периметр по границе. Фиксируй все передвижения в пограничной зоне. Установи ограничения по массе объектов. Все объекты массой ниже 60 кг и выше 80 считать не подлежащими учету. Активируй все дроны внешнего патрулирования. Задействуй инфракрасные визоры. Всю информацию мне на комм. И еще… Вскипяти воду.
Грозовые тучи ползли, царапая брюхом крышу. Молнии били в развернутые громоотводы, уводя дармовое, атмосферное электричество в резервные аккумуляторы под землей. Корделия, вздохнув поглубже, нырнула в кипящую бликующую бездну. Увернулась от молнии. Почувствовала, как тихо завыл, завибрировал корпус машины. Вторая молния ослепила приборы. Флайер вильнул, заваливаясь набок. Навигационная карта мигнула. Корделия выровняла машину и по дуге пошла на посадку. Створки ангара уже разошлись. Корделия чиркнула крылом по одной из них, выбив сноп искр, и жестко приземлилась. Посадочные стабилизаторы загудели от нагрузки. Створки над головой сомкнулись, приглушая вой ветра до невнятного шепота. Двигатель смолк. Корделия с минуту сидела неподвижно. Затем рывком сдвинула дверцу.
— На обморок и сердечный приступ времени нет, — сказала она себе, выбираясь из флайера.
В доме, натягивая комбез, она крикнула:
— «Жанет», прокрути мне запись с внешних камер. Ты же фиксируешь все, что происходит снаружи?
— Снаружи — да, внутри — нет. Ты же запретила мне за ним подглядывать. Ах, ах, мальчик стесняется…
В доме не обнаружилось следов ни нападения, ни техногенной катастрофы. Все оставалось в том же виде, в каком Корделия оставила. Только посреди гостиной валялся планшет. Тот самый, который она подарила Мартину. Планшет с голографиями родителей. Корделия подняла его и задумчиво повертела.
— Что же тебя так напугало?
— С какой минуты начать воспроизведение?
— Покажи мне полную панораму дома за полчаса до ухода Мартина.
В развернувшемся вирт-окне пошла запись с одной из внешних камер. Лужайка перед домом, увитые плющом каменные стеллы, подстриженный кустарник, ступени из местного аналога мрамора. Ничего внушающего опасения. Со второй камеры пейзаж столь же безмятежный. Деревья. Петляющая между ними дорожка. Третья камера. Вид сбоку. Тут стена сплошь каменная. И тоже ничего.
— Верни первую. Там видно Мартина.
Да, вот он. Сидит на полу в гостиной. Видимо, решает головоломку или читает. Ничего не происходит. Вот он поднимает голову, как будто прислушивается. Подходит к стене. Стена отъезжает в сторону. Смотри влево и вверх.
— «Жанет», к дому кто-нибудь приближался?
— Никого. Только флайер фирмы-поставщика. Выгрузились и улетели.
— Во сколько это было?
— В 20:35.
— А в 20:40 Мартин покинул дом. Покажи-ка мне этот флайер.
В вирт-окне возникло изображение неуклюжего, пузатого, грузового флайера с черно-белой надписью на борту. Dextro Energy.
— А что они привезли?
— Ты заказывала дополнительные солнечные батареи.
— Вот же черт!
Dextro Energy! Первые три буквы выведены жирно, крикливо. Ну конечно. Черный флайер. Белая надпись. Он увидел первые три буквы и дальше читать не стал. И подумал, разумеется, что хозяйка намеренно его бросила. Умыла руки. Вот и рванул, куда глаза глядят. Даже если процессор и зафиксировал название фирмы (а он, скорей всего, успел это сделать), всплеск эмоций не позволил донести безобидный смысл до помутившегося сознания. Лучше сгинуть там, в страшном незнакомом мире, чем снова попасть на лабораторный стол!
— «Жанет», заправь флайер под завязку. Воду согрела? Я возьму термос с чаем. Этот кибер-дурак мерзнет где-то под кустом. Еще мне понадобится термоодеяло. Нет, лучше два. Грязный ведь будет, мокрый… Еще аптечка.
Корделия рассовала по карманам блистеры с глюкозой.
— У всех нормальных женщин по карманам и сумочкам рассованы противозачаточные и презервативы. А у меня — глюкоза.
Она заполнила вскипевшей водой двухлитровый термос, бросила заварку и целую горсть сахара.
— Заправка флайера успешно завершена, — доложила искин.
— Отлично. И вот еще. Открой-ка мне оружейный сейф. Похоже, вечер перестает быть томным.
Комментарий к Глава 11. Золушка
*Мадам де Рамбуйе — хозяйка парижского литературного салона первой половины XVII века.
** Имеется в виду графиня Солсбери, фаворитка короля Эдуарда III. Король поправил ее подвязку и учредил Орден Подвязки.
*** Евгения Монтихо — супруга Наполеона III, последняя императрица Франции.
Хозяйка улетела в Перигор, административный центр северной провинции, и Мартин впервые остался в доме один.
— Наш толстенький барон желает поиграть в демократию, — объяснила она причину поездки. — Ты знаешь, что такое демократия?
Мартин порылся в цифровой памяти. Что-то у него такое было, он скачивал какие-то файлы… Заигрывания домового искина еще несколько дней назад возымели желанное действие. «Ее» нежные вай-фай ласки уже не вызывали у него судорожного отрицания. После очередного виртуального щипка Мартин счел возможным ответить на авансы и, помедлив с файерболом и кодом доступа, ответил вежливым «granted». Получив стандартный пакет данных, искин торжествующе засветилась в вирт-окне на рабочем терминале.
— Кажется, я все-таки уболтала нашего недотрогу на кибер-интим, — прошептала «Жанет» с явным расчетом, что Мартин ее услышит.
Он понимал, что они говорят о нем, но не слушал. Хозяйка развернула кресло от терминала. Мартин уткнулся в планшет.
— Это же хорошо, — сказала Корделия, улыбаясь, — давно пора. Будет кому воспользоваться коллекцией твоих голофильмов и собранием шедевров мировой литературы. И еще, — добавила она, уже обращаясь к искину, — два слова, «Жанет», родительский контроль.
— За кого ты меня принимаешь? За калькулятор?
Мартин нисколько не удивился этой перепалке домового искина и хозяйки. Он уже привык к их бесконечным спорам и шутливым разногласиям. Большую часть того, о чем они говорили, он не понимал, так как речь шла в основном о таких коллизиях в человеческих отношениях, понятиях и мировоззрении, разобраться в которых позволил бы только многолетний опыт общения с людьми, а он такого опыта не имел. К тому же хозяйка в этих беседах с искином упоминала то предков, то родственников, то исторические события, имевшие место на Старой Земле более пятисот лет назад. Он уяснил только, что персонифицированная оболочка домового искина — это виртуальный слепок с реальной женщины, некогда жившей на Земле и приходившейся хозяйке какой-то там прапра… бабушкой. Выходило, что Корделия (Мартин осмеливался называть ее по имени только мысленно, да и то после долгих колебаний) общается с виртуальным «предком». Это было странно. Почти непостижимо для него, существа, фактически лишенного самих предпосылок к семейным узам. ДНК родителей не в счет. Потому что он не рожден в семье, не выращен от младенца до половозрелой особи, а извлечен из репликатора уже в готовом виде. А семейная общность создается десятилетиями. Она произрастает из опыта предшествующих поколений. Связь между родителями и детьми так же не возникает, как мгновенный коннект с искином. Это процесс сложный, многоуровневый. Как это — быть частью чего-то? Осознавать себя частицей чего-то более значимого, чем ты сам, чувствовать одновременно родство и защиту? Мартин вздохнул. Ему этого не понять. А вот его хозяйка, похоже, хорошо это понимает, несмотря на то, что много лет живет одна и прямых кровных родственников не имеет.
Мартин отогнал эти непонятные мысли и робко заглянул в открывшееся на внутреннем экране «окно». Рамки этого окна были зыбкими, подвижными. Они искрили, вспыхивали и даже тянулись к нему, как миниатюрные протуберанцы. А там, за открывшимся порталом, он испытал почти тот же подернутый ужасом восторг, как когда шагнул из шлюза на трап и оказался под открытым небом. Сразу за зыбким порталом открывалось безбрежное, бездонное сияющее пространство. Оно вздымалось, шевелилось, наступало. Во взметнувшейся волне Мартин успел рассмотреть множество картинок, лиц, формул и символов. Это был огромный, ужатый в пиксели и байты, пласт информации, груда текстовых, графических, аудио- и видео файлов. Мартин едва не кинулся бежать, как сделал это при посадке на Геральдику. Но куда было бежать, если все это происходило в его собственной голове? Искин, посмеиваясь, вынырнула из-под нависающей волны и поманила его пальцем. Мартин едва удержался, чтобы не разорвать связь. Но искин внезапно смилостивилась и упорядочила это кипящее марево в ряд директориев и ленту меню.
— Так лучше? — спросила она, и Мартин снова ощутил нежный виртуальный шлепок.
Он начал с локационной карты Геральдики, с истории ее открытия и освоения. Подспудной целью была история рода Трастамара и самой хозяйки. Мартин еще окончательно не лишился надежды разгадать Корделию, выяснить, что же скрывается за расплывчатым определением «душевное спокойствие». Но столкнулся с таким множеством незнакомых слов и понятий, что вынужден был бесконечно заглядывать в справочники. Искин, быстро подметив эти вынужденные труды, стала подкидывать ссылки в виде разворачивающихся окон. Например, повстречав такой термин, как хартия вольностей, Мартин тут же получал справа на внутреннем экране развернутую сноску. Великая хартия вольностей, документ из 63 статей, составленный на основе требований знати к королю. Признана как первая британская конституция. Что это за знать такая? Знать — это… И так далее и тому подобное. Поэтому когда хозяйка спросила, знает ли он, что такое демократия, Мартин уже привычно скосил глаза вправо и получил ответ.
— Демократия происходит от древнегреческого «власть народа», политическое устройство, при котором народ осуществляет законодательные и исполнительные функции.
— Эй, — погрозила хозяйка искину, скромно мерцающему на стекле, — а ну не подсказывай. — Потом Мартину. — Сам-то понял, что сказал?
— Нет, — честно признался он.
— А чего повторяешь, как диктофон? Во всех этих галапедиях чушь написана. Все гораздо проще. Демократия — это когда один дорвавшийся до власти жлоб делает вид, что учитывает интересы и желания других.
— А… жлоб это…
— Ладно, спроси у «Жанет», — сдалась хозяйка.
Тут же выскочило определение жлоба. «Хам, принимающий во внимание только собственные интересы».
— Губернатор — жлоб? — осторожно спросил Мартин.
Хозяйка засмеялась.
— Да все они жлобы. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Но время от времени пытаются играть в демократию. То есть делают вид, что кроме их собственных интересов есть еще интересы окружающих. Губернатора и так на второй срок оставят, а то и пожизненно, но он хочет, чтобы все было по правилам, побыть, так сказать, в тренде. У нас тут, на Геральдике, феодальная раздробленность в разгаре, но демократические веяния в моде. Все-таки 22-й век на дворе. Одним словом, а не затеять ли нам предвыборные дебаты на GalaxiZwei? Губернатор вчера в гости напрашивался. Да не один. Со всеми чадами и домочадцами. Но я самым непочтительным образом ему отказала. Внесла встречное предложение — посетить губернатора в его резиденции. До Перигора полтора часа лету. Тебе придется побыть одному, возможно, до вечера.
Мартин почувствовал неприятную пустоту в груди.
«Мы скоро заберем тебя отсюда, сынок…»
— Но ты… вернешься?
Хозяйка перестала улыбаться.
— Конечно вернусь! Куда ж я от тебя денусь? Мартин, что с тобой? Посмотри на меня, не отворачивайся. Ничего со мной не случится. Я переговорю с губернатором и сразу назад. Я бы взяла тебя с собой, но… Тебе будет непросто. Ты еще не готов. Там будут люди. Много людей. Незнакомых, чужих. Сможешь их вынести? Их взгляды, любопытство, расспросы?
Мартин отрицательно качнул головой.
— Вот и я так думаю.
Корделия ушла к себе, чтобы переодеться, и вернулась… неузнаваемой. Мартин даже сверился с ее профильным изображением. Да, это она. Все параметры совпадают. И в то же время… чужая. В доме хозяйка всегда носила простую удобную одежду, которая мало чем отличалась от одежды самого Мартина. Те же футболки, рубашки, джинсы, мягкие тапочки. Теперь же она будто сменила не только одежду, но и кожу под ней. Заметив его встревоженно-изумленный взгляд, как-то грустно улыбнулась:
— Что, не узнал? Это все еще я. Вот так я обязана время от времени выглядеть. Привыкай. Когда-нибудь ты отправишься со мной на светский раут. И там вот таких будет много.
Мартин не сказал, что «вот такой» он ее уже видел. В лаборатории, в доме Волкова.
Флайер уже стоял на исходной позиции.
— Кстати, — сказала Корделия, уже взобравшись на водительское место, — мы еще ни разу с тобой не летали. Как ты смотришь на то, чтобы завтра совершить небольшую прогулку?
Мартин недоверчиво взглянул на нее. Конечно, он хотел полетать! Хотел оказаться во флайере полноправным пассажиром, а не пленником или грузом.
— А можно?
Она потянулась было провести ладонью по его волосам, но, видимо вспомнив, чем окончилась прошлая ее попытка, отдернула руку. Но Мартин сам подался вперед, чтобы она к нему прикоснулась.
— Глупый, — тихо сказала Корделия. — Маленький и глупый.
Двигатель с низким мелодичным рокотом набрал обороты, и машина взлетела. Мартин прислушивался, запоминая звук. Флайер сделал круг над домом, набрал высоту и исчез.
Он вернулся в дом. Там было тихо. Незнакомо, пугающе тихо. Мартин уже привык к тому, что хозяйка постоянно где-то рядом. Что она ходит, дышит, напевает, включает кофеварку, говорит по видеофону, пререкается с искином, отпускает едкие комментарии, зовет его к завтраку, пытается разговорить, что-то рассказывает, выспрашивает или просто сидит рядом, разделяя его молчание. Без нее Мартин чувствовал себя каким-то опустошенным, незадействованным. Он в какой-то степени перестал быть.
В чем состоит предназначение киборга? Служить человеку, быть частью жизни этого человека, пусть частью вспомогательной, но все же значительной, бытийно- необходимой. Для киборга человек цель и смысл. А если человек уходит, пусть даже временно, то вместе с ним уходит и смысл.
Правда, у Мартина с его хозяйкой все несколько иначе. Тут даже не совсем ясно, кто кому служит. Сторонний наблюдатель решил бы, что служит как раз хозяйка, а киборг самозабвенно бездельничает. И смыслообразующим покажется скорее он, обеспечивая свою владелицу мотивацией. Но в действительности это не так. Человек всегда смысл существования киборга. Будь его родители живы, он признал бы за смысл существования их. Даже если бы этот смысл оставался для его человеческого сознания скрытым за множеством менее значимых. Если бы родителям удалось осуществить свой план и выкупить его у «DEX-company», Мартин еще долгое время не догадывался бы об истинном предназначении, но в то же время исполнял бы его. Он бы искренне верил, что предан им как сын, что движим человеческим чувствами, что он их любит.
Был бы он разочарован, когда в конце концов открылась бы истинная причина его служения? Почувствовал бы он себя уязвленным, обнаружив, что выказывает преданность, подчиняясь зашитой в программе базовой установке? Или ему было бы все равно? И как расценить то, что он испытывает сейчас, оставшись в доме один? Опять вшитая директива или собственный выбор?
К тем людям в «DEX-company» он никакой привязанности не испытывал. И служить им у него потребности не возникало. Он даже лиц их не помнил. Стирал из цифровой памяти, не дожидаясь приказов, а в органической замещал воспоминаниями о несостоявшемся детстве или смерзшихся частичках газа, покрывавших серым налетом внешнюю оболочку купола.
Мартин выбрал на планшете очередную головоломку. На дисплее медленно вращался 3D октаэдр, каждая из граней которого пестрела разноцветными геометрическими фигурками. Следовало собрать эти разбежавшиеся фигурки по цветам. Задача усложнялась еще тем, что на каждой грани октаэдра должен был появится ясно читаемый символ — буква древнего земного языка.
На станции у Бетельгейзе Мартин не тяготился одиночеством. Родители оставляли его вот с таким же планшетом, полным игр, головоломок, электронных книг, картинок и голографий. На станции дежурили сотрудники «DEX-company», в чьи обязанности входило обслуживание репликаторов, но в отсеке, где жил Мартин и куда наведывался Гибульский, они не появлялись. Гибульский объяснил это тем, что Мартин находится в строгом карантине, так как после комы и произведенной имплантации иммунитет еще не восстановился. Мартин ему верил. Он не спрашивал, почему сам Гибульский не предпринимает никаких мер, чтобы поддержать этот хрупкий иммунитет, не прибегает к дезинфекции и не надевает специализированный костюм. Мартин и не мог его об этом спросить. Он ничего об этом не знал. Его сознание только пробудилось, его личность проходила стадию ускоренного формирования. По сути, он был младенцем, помещенным во взрослое тело. Он принимал происходящее с ним без сомнений и вопросов, с абсолютным доверием. Каждая незначительная мелочь вызывала интерес. Его мозг, такой же зрелый и жадный до активности, как и тело, хватался за любую крупицу информации, даже если эта информация была непонятна. Он не скучал и не тосковал. Ему было интересно. Решать, читать, смотреть, изучать. Даже сам отсек, всего несколько тесных помещений, представлялись ему неизведанным миром. И это был его мир, его колыбель, его надежный и прочный кокон.
Мартин не знал, что такое страх, не знал, что такое боль. Он не испугался даже тогда, когда к станции пристыковался незнакомый катер с ярким черно-белым логотипом. А где-то в стороне от станции мигнул бортовыми огнями корвет с тем же знаком. Что с того, что прилетел какой-то катер? Время от времени катера швартовались к станции. Гибульский тоже прилетал на катере. И мама. Она всегда привозила новые игры, новые книги, новые фильмы и что-нибудь вкусненькое. Правда, к моменту появления незнакомого катера от родителей и Гибульского известий не было. Мартин привык учитывать время. Это происходило как бы само собой. Он откуда-то знал очень точно, сколько дней, часов и даже минут истекло с их последнего визита. Мама всегда присылала ему сообщения, подробно рассказывала, где они с отцом находятся, сколько прыжков до Бетельгейзе, и прикладывала видеофайлы. Гибульский время от времени присылал список вопросов, на которые Мартин должен был отвечать. Но вот уже несколько дней от них ничего не было. Мартин еще не умел бояться. Он смотрел на молчащий терминал с легким недоумением. Он был слегка встревожен. Это же не надолго? Так бывало и раньше, но мир всегда исправлялся. Где-то срабатывала аварийная система и гравигенератор возвращал все на прежнее место. Так будет и на этот раз. Поэтому, заслышав незнакомые шаги за дверью своего бокса, Мартин не заметался в поисках укрытия. Напротив, он едва не побежал навстречу, как щенок, которого прежде не били сапогом в мягкое брюхо.
Вошли двое. Высокие мужчины в комбезах с логотипом «DEX-company». Этот логотип Мартин знал. Гибульский тоже носил такой комбез. Вероятно, эти двое прибыли сообщить, что… Додумать предположение Мартин не успел. Один из вошедших направил на него гладкую черную продолговатую штуку, напоминающую пульт от головизора, и Мартин упал. Сознания он не лишился. Только тело стало чужим, непослушным. Оно неприятно мелко подергивалось, будто внутри что-то разладилось, стало беспорядочным и хаотичным. Мартин еще не знал, что это блокатор. Процессор отключился, а мозг еще не перехватил управление. Мартин все еще не чувствовал страха. Он был удивлен. Он смотрел на подошедших людей в полной уверенности, что ему сейчас все объяснят. Тот, который держал черную трубку, вновь вытянул руку и прицелился Мартину прямо в лоб. Боли не было, только чернота…
Очнулся Мартин от бившего в глаза света. Прямо над ним висели две яркие лампы. Пошевелиться Мартин не мог. Не потому, что тело не слушалось. Оно слушалось. Мышцы напрягались и твердели. Он не мог пошевелиться, потому что был связан и прикручен к лабораторному столу. И тогда он впервые испугался. Страх перерос в ужас. Слепящий, беспомощный. Он не понимал, что происходит, почему это происходит, где это происходит. Впервые он почувствовал, как в его разум, в его память запустили грубую виртуальную руку.
— Что там у него?
— Да тут все по минимуму. Процессор управляет имплантатами, да и то в компании с мозгом. Ни одной программы не установлено. Хотя, судя по базису, все же «шестерка».
— Хозяин прописан?
— Да какой хозяин! Блоки подчинения и распознавания образов в архиве.
В каком архиве? О ком они говорят? Какой блок подчинения? Мартин не понимал. Он хотел закричать. Но не получалось. Горло перехватило. А потом, прямо перед глазами, стали появляться красные надписи! Раньше они были редкими, нейтрально-зелеными. Гибульский объяснял их наличием мозгового имплантата. Мартин зажмурился. Замотал головой. Он услышал смех.
«Активация визуального контроллера. 30%… 40%… 50%… Выполнено»
«Активация контроллера двигательной функции. 30%… 40%… 50%… Выполнено»
«Активация блока распознавания образов. 30%… 40%… 50%… Выполнено»
— Смотри-ка, куколке не нравится.
— Кого временным хозяином прописать? Тебя, Джонсон?
— Давай меня. Позабавимся. Поучим жестянку хорошим манерам.
Мартин по-прежнему не понимал. Его сознание раскололось. Оказывается, он не один, их двое. И этот второй живет в его теле. И непонятно, кто из них настоящий. Он, прежний, осознающий, знавший, что такое радость и ожидание, оказался запертым где-то между висками. Ему, прежнему, оставили только способность беспомощно наблюдать. И чувствовать боль. А все остальное делал тот, другой, лишенный чувств и сомнений. Этот другой подчинялся приказам и считывал красные надписи. Этот другой, не колеблясь, делал выбор и безжалостно урезал воспоминания.
— Ну что, жестянка, понял, кто ты есть?
Мартин не понимал.
— Подними правую руку.
Рука прыгнула вверх.
— А теперь левую.
Левая рука повторяет за правой.
— Раздевайся.
Быстро, без колебаний, снял все до последней нитки. Под ноги упала футболка, которую подарила мама…
— Свенсон, мудила, ты че делаешь? Он же пацан, а не девка.
— А какая разница? Нам еще неделю до Лебедя пилить. Там снова транспортник перегонять. Чего добру пропадать? Ты потрогай, у него кожа как у младенчика…
Мартин вздрогнул, огляделся. Да нет же, нет! Это не грузовой отсек транспортника «DEX-company». Это дом на Геральдике, дом его новой хозяйки, Корделии Трастамара. Она выкупила его у корпорации. То, что он сейчас вспомнил… Это было давно, очень давно. Он пытался забыть. Запрещал себе думать. Это все из-за того, что тихо. В доме слишком тихо. Уже темнеет. Хозяйки нет. Он один.
«Переговорю с губернатором и сразу назад…»
«Мы скоро заберем тебя отсюда, сынок…»
Мартин встал и подошел к прозрачной стене. Стена беззвучно откатилась в сторону. Хозяйка позволила ему покидать дом и возвращаться в любое время. А она сама? Она вернется? Или она так же, как его родители? Багровое небо затягивали тучи, сизые, тяжелые. Мартин прислушался. Двигатель. Флайер. Приближается. В сердце стукнула радость. Но тут же растворилась. Это чужой флайер. В базе данных этого звука нет. Мартин вглядывался в наплывающий сумрак. Вынырнула продолговатая тень. Стала снижаться. На борту проступила яркая черно-белая надпись…
Он парил в невесомости. Приятная, с привкусом тошноты, неопределенность. Опоры под ногами нет, руки бесполезны, тело как мыльный пузырь. Можно двигаться, но куда? Отыскать на ощупь скобу, петлю и закрепить ее на лодыжке? Мартин не знал. Невесомость возникла как аналогия, как наиболее яркий описательный образ, но лишь усугубила его растерянность. Когда на станции у Бетельгейзе отказал гравигенератор, он испытал то же самое: паническую растерянность, а вместе с ней приятную, с привкусом тошноты, неопределенность.
На этот раз опоры он не лишился. Он мог двигаться, перемещаться в любом направлении, которое выбрал, мог касаться предметов, мог задействовать имплантаты, мог выбрать спящий режим, а то и вовсе запустить гибернацию. Он мог даже принять решение. Мог отказать или согласиться. Он больше не был заложником пространства, он был с ним на равных. И все же… Гравигенератор все еще подмигивал аварийными лампами. От неосторожного движения его уносило вверх, швыряло, разворачивало, тянуло… Хрупкая преграда разваливалась, он оказывался по ту сторону, в пустоте. Не задыхался и не умирал. Барахтался и парил. Искал опору. Выступ, трещину. Он должен был за что-то ухватиться, чтобы остановить это вращение и начать все заново. Но опоры не было. Не было исходных данных, обыкновенной единицы, к которой он мог бы приписать ноль, чтобы переложить вселенную в знакомом двоичном исчислении.
С чего начать? Хозяйка? Она… она неправильная. Она все делает не так. Нарушает и опровергает все вероятности. Нет, он не может начать с нее. Как он привяжет к единице ее ответ? Душевное спокойствие! Что это? Он не понимает. А родители? Зачем он понадобился родителям? Тоже для спокойствия? Ответа не нашел и вновь оказался в невесомости. Поднявшись к себе, Мартин вытащил из-под подушки планшет и кликнул по голографии. Его родители. Темноволосая женщина с фиолетовыми глазами и седой высокий мужчина. Эти люди вызвали его к жизни. Зачем? Тогда, в свои «человеческие» 345 дней Мартин не задавал им вопросов. Происходящее казалось естественным, а подобные вопросы — неуместными. Тогда все было правильным, гармоничным. Вот родители, он их сын, они его любят. Так заведено… у людей. Он в это верил, не сомневался. Пока был… человеком. А потом… потом он стал киборгом. Киборги не умеют любить. И люди их тоже не любят. Киборгов используют. Их создали, чтобы использовать как средство. Друг друга люди тоже используют. Но исподволь, прибегая к хитростям и уловкам. Чтобы тот, кого используют, не заподозрил, что является всего лишь орудием. Мартин сделал это открытие на свой 1431-й день пребывания в лаборатории. Люди играют в «хозяев» и «киборгов». Часто меняются местами, легко переходят из одной роли в другую, иногда совмещают их обе. Люди потому и создали киборгов, что не хотели затруднять себя этой игрой; предпочитали отдавать приказы, не прибегая к хитрости. Так проще и, в какой-то мере, честнее. Но если киборг — это всегда средство для достижения цели, то какова была цель его родителей? Та же самая, что у хозяйки?
Он не решился просить у нее разъяснений. Боялся рассердить. Он и так делает ошибку за ошибкой. Все расчеты неверны. Поиски ответов безрезультатны. В первую же ночь в доме на Геральдике, дождавшись, когда дыхание хозяйки станет размеренно-сонным, Мартин спустился вниз и просканировал все помещения, куда мог проникнуть. Не нашел ничего, что напоминало бы тайную лабораторию. В ангаре, где стоял флайер со странным логотипом, слабо фонила плазменная винтовка, запертая в оружейный сейф. Там хранилось и другое оружие, но он не смог определить ни его мощности, ни назначения. Хозяйка держит в доме оружие. Следовательно, кого-то опасается. Его? Неуправляемого киборга? Тогда почему не задействованы видеокамеры? Правда, за гостем наблюдает искин, время от времени проступая неясным силуэтом то на пластике, то на стекле, но искина Мартин не опасался. Пусть наблюдает. Запрета на прогулки не было. Хозяйка не указала допустимые пределы пространства и времени. Возможно, она сделает это утром, когда искин донесет о ночной прогулке.
Но хозяйка границ так и не установила. И о прогулке не упомянула. Она вела себя так же беспечно, как и накануне. Кормила его отваром и ставила капельницы. Будто не подозревала, что он ждал. Ждал, когда она осуществит свое право владелицы, право хозяйки, бога…
Реализация хозяйской воли может принимать самые причудливые формы. Например, она может устроить охоту, вооружив компаньонов лазерными ружьями малой мощности, чтобы не нанести киборгу сразу заметного ущерба и не лишить себя продолжительного удовольствия. Здесь, на планете, с ее природным разнообразием, оврагами, пустошами, реками, водопадами, вариантов для затяжной травли гораздо больше, чем под куполом на планетоиде. Там у Мартина было всего несколько галерей и три лестничных пролета. Его довольно быстро загнали в угол и расстреляли почти в упор. А здесь это может затянуться на несколько дней. Его будут гнать по пересеченной местности, небрежно целясь с бреющих флайеров или перерезая путь на скоростных скутерах. Он будет бежать из последних сил, уворачиваться от выстрелов, срываться с обрывов, падать в холодную воду, лезть, срывая ногти, по отвесной стене, а потом, когда энергия кончится, имплантаты откажут, лежать, задыхаясь, на земле, ожидая последнего выстрела, который скинет его в гибернацию. Сразу после первой забавы его не убьют. Хозяйка слишком много за него заплатила. Он редкий экземпляр. Его поберегут, позволят восстановиться, чтобы затеять что-то особенное. И как оно будет выглядеть, это особенное, он не хотел представлять. Если бы хозяйка на второй день загнала бы его в стенд, честное слово, он вздохнул бы с облегчением.
На следующую ночь он возобновил поиски. Вновь обошел все комнаты, исключая хозяйскую, и вновь ничего не нашел. Испытав скорее разочарование, чем радость, Мартин устроился посреди обширного нижнего помещения прямо на полу и принялся изучать мир за прозрачной стеной. Там двигались тени, в асимметричные узоры сползались лунные пятна. У Геральдики было два естественных спутника. Один массивный, правильной сферической формы, плывущий по ночному небу огромным, серебристым, в крапинах, шаром. И второй, размером поменьше, какой-то помятый, красно-бурого цвета. Весь в разломах, как в шрамах. На рассвете этот неудавшийся «младший брат» наливался зловещим багровым цветом, напоминая воспалившийся от бессонницы глаз. Этот «глаз» возвращал образ тусклой красной звезды в созвездии Лебедя. Мартин ежился, замечая красноватый отблеск, и вновь начинал оглядываться. Готовиться… Не может быть, чтобы эта тишина было просто тишиной! И забота хозяйки не может быть просто заботой. Эта забота скрывает некую цель. Особое изощренное испытание. Редкий многоуровневый эксперимент, разгадать который его опыта пока не хватает.
О людях он знает мало, но даже этого знания достаточно, чтобы уяснить движущую ими потребность. Люди жаждут унижения себе подобных. Эта потребность не оставляет даже самых успешных. Напротив, чем выше человек взбирается по социальной лестнице, чем больше власти приобретает, тем изощренней его забавы. Власть распаляет аппетит. Мартин подумал, что его хозяйка тоже богата и успешна. Следовательно, и потребность свою она будет удовлетворять изысканно, изощренно, как пресытившийся гурман. Потому что все прочие виды удовольствий она уже испытала. А значит, будет больно… Очень больно. Боль будет не только физическая, проходящая по рецепторам. Боль будет сердечная. Боль от унижения и предательства…
В конце концов, измаявшись в этой неизвестности, истерзав себя страхами, Мартин попытался сыграть на опережение и напугать хозяйку. Чтобы она, лишившись своей самоуверенной беспечности, искривив рот, заорала: «Умри, тварь!» И он бы умер, заполучив свою трехминутную смерть. Так все поступали, все хозяева. Он знал, как поступают с бракованными киборгами. Люди их боятся. Машина обретает собственную волю, машина, прежде исполнявшая самые нелепые и безумные приказы. Мартин очень рассчитывал на этот иррациональный человеческий страх. В доме никого нет, хозяйка — физически хрупкий ХХ-объект. Она должна испугаться.
Но она не испугалась. И не заорала. Даже когда треснула кость. Нет, она, конечно, испугалась. Система зафиксировала выброс адреналина. Но приказа так и не последовало. А потом уже испугался он. Потому что напал на свою хозяйку. Он сломал не только руку, он сломал все устоявшиеся, наработанные за прежние годы схемы и модели привычной вселенной. Сделал так, что эта вселенная теперь неумолимо, мучительно коллапсировала. Хозяйка должна была его наказать, но вместо наказания она вручила ему планшет с голографиями родителей, с материалами расследования их смерти. Отключила старый изношенный гравигенератор.
С тех пор этот генератор так и бездействует. Состояние парения, воздушной легкости начинало Мартину нравиться.
В ту же ночь, после их разговора о душевном спокойствии, Мартин впервые услышал дождь. Сначала на крышу дома, на верхушки деревьев всей атмосферной тяжестью обрушился ветер. Воздушные слои сместились неожиданно, как подземные пласты при тектоническом разломе, и произошло воздухотрясение. Сорвавшись с пика высокого давления ветер погнал вереницу туч, обремененных влагой, и в тугие древесные листья, в окна, в черепичную мозаику ударил дождь.
Мартин резко сел на своей кушетке, запустив ночное зрение и боевой режим. Нападение? Обстрел? Бомбардировка? В крышу над головой били струи воды. Что это? Планетарная катастрофа? Но домовой искин сонно молчал. Ни сирены, ни аварийного освещения. Мартин выскользнул из комнаты и подкрался к спальне хозяйки. Пришлось воспользоваться прослушкой. Она спала! Спала!
Мартин спустился вниз. Вода лилась с неба. И тут Мартин понял. Он знал механизм этого природного явления, но никогда его не видел. Дождь! Это всего лишь дождь. Избыток атмосферной влаги. Вода испаряется с поверхности планеты, конденсируется в верхних слоях атмосферы, а затем возвращается в виде осадков. Все очень просто. Самое обыденное явление для кислородных планет. Дождь… Мартин устроился на полу посреди «гостиной», как именовала эту часть помещения хозяйка, поджав под себя одну ногу. Если бы у него было больше опыта в общении с людьми, он бы знал, что так делают дети. Он завороженно глядел в бушующее, клокочущее нутро внешнего мира, изучая одно из его бесчисленных проявлений. Так увлекся, что не сразу распознал человеческие шаги. Хозяйка спускалась по лестнице. Правильному киборгу полагалось встать, но он только обернулся. Хозяйке не нравилась демонстрация его подчиненности. Она куталась в безразмерное шерстяное покрывало, тянувшееся за ней, как хвост. Подошла и села рядом.
— Тебя дождь разбудил?
— Да, — ответил Мартин.
— Раньше не видел?
Он покачал головой.
— Скоро осень, — сказала хозяйка. — Дожди будут каждый день. А потом выпадет снег. Знаешь, что такое снег?
— Знаю. Это кристаллики льда.
— Зима — суровое время на Геральдике. Дом заметает почти до самой крыши. На сотни миль вокруг белая пустыня. В октябре я обычно покидаю планету и возвращаюсь только весной. Но если ты захочешь, мы можем остаться. Захочешь увидеть зиму, — добавила она.
Мартин вновь почувствовал пустоту и невесомость. Поверить? Усомниться? А если все, чего он боится, случится зимой? Новые условия выживания, новый тест. Он молчал.
— Хочешь чаю? — спросила вдруг хозяйка. — Горячего. Сладкого.
Мартин сразу вспомнил, что замерз. Он спустился вниз в том, в чем спал, в футболке и боксерах. Мог бы поднять температуру тела, но энергозапас едва превышал 40%. Еще и на бессмысленный боевой режим потратился… Когда уже он сможет пополнять энергию, не ограничивая себя количеством ложек! Хозяйка стянула покрывало и набросила его Мартину на плечи.
— Я сейчас, — сказала она, направляясь в сторону кухни.
Дождь все так же заливал прозрачные стены. Ветер налетал с жалобным стоном, униженно отползал и снова бился в огромные окна бесформенным промокшим телом. Хозяйка вернулась с двумя кружками. Одну протянула Мартину.
— Держи. Я положила шесть кусочков сахара. Хватит?
Мартин взял кружку обеими руками. Она была горячей. И пальцы сразу согрелись. Он сделал глоток и зажмурился. Чай был удивительно вкусным. И сладким. Согрелись не только пальцы. Согрелось где-то внутри. В сердце.
— Ну что? — спросила хозяйка. — Понял теперь? Вот это оно и есть. Душевное спокойствие.
После драматических событий, одно из которых разрешилось рукой на перевязи, а второе — исповедью, Корделия ждала перемен. Пусть не радикальных и не грандиозных, но значимых. В конце концов, за эти дни они много узнали друг о друге. Казалось бы, стена недоверия должна была если не рухнуть, то пойти трещинами. Образовавшиеся в этой стене бреши позволяли бы обмениваться взглядами.
Но ничего подобного не произошло. Скорее наоборот: Мартин со своей стороны попытался эти бреши заделать. На прогулку он согласился и был, похоже, очень рад оказаться за пределами дома, решился даже закинуть голову и заглянуть в бездонное небо. Корделия видела, что он изучает внешнюю реальность с затаенной жадностью, хватая все доступные впечатления, как долгожданные лакомства, что он, вероятно, пробежался бы по лужайке, как отпущенный с поводка щенок, повалялся бы на траве и затеял бы игру в «прятки». Его без сомнения влечет этот открывшийся до горизонта простор, и она готова была дать ему разрешение на мелькнувшее было в глазах ребяческое безумство. Но Мартин вдруг как-то подобрался, согнал с лица отсвет тайного восторга и до конца прогулки шел за левым плечом Корделии, как образцовый телохранитель, хотя никакой соответствующей программы у него не было. Корделия почувствовала перемену и поспешила вернуться в дом, решив, что для него достаточно впечатлений.
— Ты можешь гулять и без меня, — напомнила она. — Когда пожелаешь.
— Да, хозяйка, — покладисто ответил он.
Корделию передернуло от слова «хозяйка». Но она промолчала. Опять что-то надумал! Вот только что? За какой-то десяток шагов, пока огибали каменную стеллу, увитую плющом. Возможно, уже сожалеет, что заговорил с ней, что был откровенен с… человеком. Она — человек. А люди — кто? Враги. Им верить нельзя.
Кое-что все же изменилось: Мартин больше не прятался. Он опять молчал. Если она с ним заговаривала, отвечал коротко, односложно. Одно утешало — отвечал по-человечески, без машинного канцеляризма. Не говорил, что информация сохранена, а кивал или отделывался вежливым: «Спасибо, я понял». И продолжал за ней наблюдать. Устраивался не на верхней ступени лестницы, поближе к своему убежищу, а на нижней. Или на диване, или на одном из кухонных кожаных табуретов. А однажды Корделия обнаружила его у себя за спиной в рабочей зоне. Мартин сидел прямо на полу, скрестив ноги, упершись локтем в колено, и наблюдал, как она работает. Он смотрел именно на нее, а не на многочисленные экраны, где мелькали незнакомые ему лица. «Он меня изучает», — подумала Корделия. «Пытается понять, отличаюсь ли я от всех известных ему людей или так виртуозно прикидываюсь. На обмане пока не поймал, иначе давно сбежал бы наверх, но и для доверия причин не находит». Она даже осмелилась предположить, что Мартину лучше как раз рядом с ней, а не в своем убежище, что он в действительности уже тяготится одиночеством и таким образом ищет с ней если не дружбы, то подобия общения.
Заходить дальше робких предположений она себе не позволяла. Ибо временами Мартин ее будто вовсе не замечал или даже смотрел сквозь нее. Он оставался сидеть за столом, где она кормила его завтраком, полностью погруженный в свои мысли, решая только ему ведомые уравнения. Как будто ему приходилось делать пересчет целой вселенной заново.
Похоже, открыв Мартину правду о родителях, Корделия не оказала ему услуги, а напротив, нанесла ущерб. Она вынудила его пережить крушение мира, крошечный недоступный глазу апокалипсис. И этот апокалипсис для него не первый. Он уже переживал смерть вселенной, после гибели родителей оказавшись пленником корпорации. Его первый мир, хрупкий, иллюзорный мир пробудившегося ребенка, был разрушен жестоко и грубо. Из человека его обратили в вещь. И Мартину пришлось создавать свой мир уже с точки зрения вещи. Новый мир был страшен, кровав и ущербен. Но за неполные четыре года Мартин вполне в нем освоился, возведя этот мир в нерушимую данность. Он нарисовал карту этого мира, нанес параллели и меридианы, определил координаты. Этот мир обрекал его на существование в окружении чудовищ, но был понятен и прост. Мартин знал, как ему быть, как действовать, каким базовым директивам подчиняться. У него были модели и схемы. А Корделия все разрушила. Мнимое предательство родителей долгое время служило фундаментом этого мира, а она своей правдой этот фундамент из-под мира выдернула. Его родители больше не были предателями. Устоявшаяся система координат дала сбой. Мартин наблюдал за своей новой хозяйкой, решая дилемму: придерживаться ли этой устаревшей системы, добавив пару переменных, или заняться составлением новой. «Что, базовым установкам не соответствую?» — с тайным злорадством подумала Корделия, в очередной раз поймав на себе изучающий взгляд. Но тут же устыдилась собственного торжества. Ему, возможно, сейчас гораздо хуже, чем было до попытки ее напугать. Он ничего не понимает, лишился всех знакомых ориентиров. Картина мира подпорчена. Он цепляется за обломки, пытается их совместить, найти опору, но под ногами ничего нет. А что там, в зовущей пустоте, он не знает. «Знакомый ад предпочтительней незнакомого рая», — со вздохом подумала Корделия.
Оглянулась на нахохлившуюся фигуру, замершую за кухонным столом. После своего символического обеда, состоявшего из чашки бульона, Мартин так и остался сидеть, сцепив руки на коленях. Корделия решилась. Возможно, она совершает ошибку, но необходимо предпринять хотя бы это, отвлечь его.
— Мартин, ну хватит. Сколько можно так сидеть? Иди погуляй. Или поговори со мной.
Она сделала то, чего себе прежде не позволяла — погладила его по русым волосам. Слегка удивленный Мартин повернул к ней голову, и она провела ладонью по его щеке. На лице киборга возникло странное выражение. Нет, он не шарахнулся и даже не застыл, привычно цепенея. Напротив, это ее движение привели в действие какие-то механизмы. Ей показалось, что глаза Мартина сначала потемнели, а затем прояснились от настигшего понимания. Он как будто нашел разгадку, но разгадка эта была так неприятна, что озвучить ее стоило немалых усилий. Помедлив мгновение, будто рассчитанная вероятность в десятой цифре после запятой все еще таила надежду, Мартин тихо спросил:
— Мне раздеться?
Корделия искренне удивилась.
— Зачем? Тебе жарко?
Он снова на нее смотрел. Фиолетовые зрачки сузились и опять расширились. Он считывал информацию.
— Разве ты не хочешь заняться со мной сексом?
Корделия не сразу уловила смысл.
— С чего это вдруг?
— Твой гормональный фон… Он повышен.
Она отступила, начиная понимать. Она и прежде кое-что предполагала, но не хотела об этом думать. Не хотела догадываться. Еще в медотсеке Ренди намекал… Показания медсканера, на которые они почти не обратили внимания.
— Тебя насиловали, — глухо сказала она. — Эти ублюдки тебя насиловали.
Мартин в ответ пожал плечами.
— Это определение для людей. А я не человек. Изнасилование — это действие, совершаемое над жертвой против ее воли. У киборга нет воли, следовательно, нет изнасилования.
Он с горечью усмехнулся.
— И почему только одно это действие называется изнасилованием? Для меня принципиальной разницы не было, куда и чем.
— Мартин…
— Киборг линейки «Совершенство» должен совмещать в себе достоинства и DEX’а и Irien’a. Он может быть и любовником, и убийцей. Приказывай, хозяйка. Я сделаю все, что ты пожелаешь.
— Прекрати!
— Ты сама знаешь, как это прекратить. Одно слово.
— Ты опять меня провоцируешь. Зачем?
— Потому что я все еще не знаю, чего ты от меня хочешь.
— Ничего.
— Так не бывает, — тихо сказал Мартин. — Даже у людей. Я наблюдал, я видел. А с киборгами тем более. Киборгов покупают с определенной целью. Для работы, для войны или для секса. Ты меня купила. Я просматривал логи. Ты отдала Лобину банковскую карту на предъявителя и назвала код. А еще ты перевела деньги на счет воинской части, чтобы покупка выглядела легальной. Я тебе для чего-то нужен. Для чего?
Корделия села и потерла ладонями виски.
— Пожалуйста, скажи мне, — почти умоляюще проговорил Мартин. — Мне так будет проще.
— Ответ «не знаю» предполагается?
— Я не понимаю.
— Ну хорошо, — сдалась Корделия. — Если тебе так уж необходима утилитарная причина, я тебе ее назову. Душевное спокойствие.
— Что?
— Я купила тебя ради душевного спокойствия.
— Недостаточно данных для анализа, — беспомощно проговорил Мартин.
Корделия помолчала, собираясь с мыслями.
— Понимаешь, когда я увидела тебя там, за перегородкой… Твои глаза… Нет, ты даже о помощи не просил. Потому что…
— Вероятность того, что кто-то из людей придет на помощь киборгу, равняется 0,0001%.
— Именно. Ты и вероятности самой не допускал. Ты ничего не ждал и ни во что не верил. В твоих глазах было даже не отчаяние… Там была пустота. Космическая пустота. Ты сам хотел стать этой пустотой, раствориться в ней, исчезнуть, чтобы все забыть и ничего не чувствовать. Если бы я ушла, а затем улетела бы с Новой Вероны, оставила бы тебя там, за той прозрачной стеной, моя жизнь превратилась бы в ад. Нет, внешне все оставалось бы по-прежнему. Я бы занималась своим холдингом, вела бы переговоры, скупала бы акции конкурентов, перелетала бы с планеты на планету, давала бы интервью, но… оставшись в одиночестве, я бы снова видела тебя… Как ты стоишь за этой перегородкой и на меня смотришь. И в глазах твоих ни мольбы, ни упрека. Только черная пустота. Я бы лишилась сна. А бессоница весьма негативно отражается на работоспособности. Тебе это кажется странным?
— Да, — ответил Мартин.
— Мне тоже. Тем не менее, чтобы избавиться от бессонницы и обрести утраченное спокойствие, мне пришлось дать Лобину взятку.
— И ты… вернула спокойствие?
— В некоторой степени. Моя следующая утилитарная цель — это избавить тебя от суицидальных наклонностей.
Материалы о профессоре Каленберге и его жене Эмилии Валентайн Корделия начала собирать сразу, как только ей попалась заметке о шахте на Вилде. Сначала ею двигало любопытство, разбуженное рассказом Бозгурда о полубезумной супружеской чете, решившей вернуть из мертвых погибшего сына.
Повесть главного дексиста Корделия восприняла как байку, призванную стать приманкой для женщины, некогда потерявшей свою семью. Она могла бы легко забыть эту историю и ответить на приглашение Бозгурда категоричным отказом, если бы не получила косвенного доказательства, что профессор и его супруга действительно существовали. И сын их, Мартин, погибший на Хроносе, тоже существовал. А затем любопытство сменил охотничий азарт, когда выяснилось, что и Мартин второй не выдумка. Но еще до визита в лабораторию Корделия просмотрела полицейские отчеты, где излагалась версия гибели супругов. Они погибли на Новой Земле, куда профессор Каленберг прибыл для участия в научной конференции в университете им. Гумбольта, а его супруга — ради встречи с горсткой верных поклонников, пожертвовавших на бенефис свои скромные сбережения.
Несколько предшествующих месяцев супруги вели довольно беспокойную жизнь. Они перемещались из одной звездной системы в другую, перелетали с колонизированной людьми планеты на астероид или даже на военную базу, отправлялись куда угодно, в самые темные, дикие уголки Галактики, если могли добавить на счет в банке еще несколько единиц. Профессор читал лекции, давал консультации, участвовал в самых рискованных и сомнительных проектах. Его супруга не гнушалась принимать участие в корпоративах и непрестижных развлекательных мероприятиях, снималась в рекламе и низкобюджетных сериалах.
Далеко не сразу Корделия догадалась, с какой целью эти уже немолодые люди развили такую бурную деятельность. Они собирали деньги, чтобы выкупить Мартина! Их «второй» сын принадлежал корпорации, а корпорация в лице господина Найджела Бозгурда заломила непомерную цену. Это ей, Корделии, наследнице Трастамара, владелице холдинга, ничего не стоило выложить полмиллиона, а у несчастных родителей таких денег не было. Они продали все, что у них было, даже дом, в которым вырос Мартин первый. Они жили в дешевых съемных квартирах, брались за любую работу, иногда перебивались на пожертвования от друзей. Они рискнули взять заем у авшуров! Родители боролись за своего сына. И погибли. Почему?
Полиция Новой Земли признала случившееся несчастным случаем. Рядовое ДТП. Такие происходят ежедневно, а в масштабах Галактики — ежесекундно. Таксофлайер и гравиплатформа. Кто-то не справился с управлением, нарушил ПВД. Но вот что странно… Водитель гравиплатформы так и не был найден. А пассажиры аэробуса, летевшего на более скоростном уровне, утверждали, что гравиплатформа намеренно вильнула, вспарывая бок таксофлайера заостренным краем. Но их показания не признали заслуживающими доверия, так как один из свидетелей был пьян. Кому принадлежала гравиплатформа, также выяснить не удалось. Ее взяли в краткосрочную аренду по поддельным документам от имени фирмы-однодневки. В договоре аренды указывался адрес этой фирмы, но прибывшие полицейские обнаружили пыльный и пустой офис. Далее след обрывался.
Казалось бы, какие еще нужны доказательства, чтобы квалифицировать происшествие как умышленное убийство и начать расследование. Но нет. Следователь закрывает дело и сдает в архив с грифом «несчастный случай». «Они бы еще как самоубийство квалифицировали», подумала тогда Корделия.
Она педантично собрала все, что ей удалось обнаружить, в одну папку и скопировала на планшет. Сделала она это уже на Новой Вероне, но без определенной цели. Ей тогда, после слов о предательстве, брошенных Мартином, хотелось разобраться самой, выяснить, прав ли он в своем горестном негодовании.
Потом, уже на яхте, она забыла о собранном материале и о смутных намерениях поделиться своими догадками с Мартином. Он был так изранен и слаб, что разговор с ним, даже самый незатейливый, выходил за рамки самых смелых мечтаний. И она отложила беседу до лучших времен. Вот только признаки этих лучших времен сама для себя не уточнила. Оказывается, одним из самых судьбоносных знаков может быть перелом. Когда в ответ на ее слова Мартин застыл будто заколдованный, она прошла из кухни в рабочую зону и взяла лежащий поверх клавиатуры планшет.
— Вот, почитай, я собрала здесь все, что нашла в сети, и даже кое-что стянула из базы данных галаполиции. Дорожное происшествие на Новой Земле. Гравиплатформа и флайер.
Мартин взял планшет и, не говоря ни слова, исчез на лестнице. Корделия покачала головой.
— И все же скотина неблагодарная! Мог бы спасибо сказать. Я сидела, собирала, время свое тратила… А время стоит дорого! Мое время!
Утром, несмотря на сломанную руку, она отправилась на пробежку, но сократила дистанцию. Уже направляясь к дому, почувствовала перемены — не было взгляда. Корделия быстро взбежала на второй этаж и позвала:
— Мартин!
Он сразу появился в дверном проеме. Взгляд потухший, даже без вопрошающей тревоги, волосы спутанные, одежда мятая. Он спал, не раздеваясь, или не спал, лежал, пялясь в наклонный потолок.
— Как ты себя чувствуешь?
Вот кто тут кому руку ломал?
— Уровень энергии 36%, работоспособность 45%, — отрешенно ответил он, глядя мимо нее.
— Понятно. В киборга играем. Приходи минут через десять, я сварю тебе кашу.
И пошла вниз. Ей не понравилось, как он выглядит. Взгляд совсем больной. Черные тени под глазами. Может быть, она поспешила с этим планшетом?
Он явился ровно через десять минут, сел на один из кожаных табуретов и смиренно сложил руки на коленях. «Бедный осиротевший ребенок», подумала Корделия, наблюдая за ним, «и не приласкаешь его, не утешишь…»
Снова почувствовала приступ необъяснимой ярости. На этот раз не только к «DEX-company», но и к супругам Каленберг и Александру Гибульскому. Безответственные, эгоистичные люди. Одним понадобился эрзац-сын, а другому — мировая слава. Создали живое, разумное, прекрасное существо и… бросили на произвол судьбы. Неужели ни один из этих «создателей» не задумался о возможных последствиях? Мать, понятно, была ослеплена горем, ей было не до рассуждений о причине и следствиях. Но профессор, пусть и любивший жену без памяти, должен был хотя бы на минуту задуматься, к чему может привести эта затея. Они оба уже немолоды. Или они надеялась как-то узаконить появление сына-киборга? Добыть для него паспортную карточку? Да кто бы им позволил! Приравнять киборга к человеку. Киборг он и есть киборг, пусть он даже тысячу раз разумный… Нет такого закона! Закона?
Корделия задумалась.
Мартин терпеливо сидел за столом, ожидая своей терапевтической порции разваренной овсянки без масла, но с ложкой меда. Он уже справлялся с тремя ложками каждые два часа. На сегодня Корделия планировала увеличение порции до четырех ложек. Когда-нибудь она сможет заказывать для Мартина всевозможные лакомства. Или не сможет. Никогда. Привыкание к пище шло тяжело. Потому что в действительности Мартин учился не есть, а заново жить. Чтобы жить, ему требовался весомый аргумент. И один космос знает, послужит ли таким аргументом правда о родителях. Или напротив, отбросит его назад, к рекомендуемой ликвидации. Мартин безропотно проглотил назначенные четыре ложки, не выказав ни протеста, ни удовольствия.
— Вот и замечательно, — сказала Корделия, — скоро куплю тебе мороженое. Ты знаешь, что такое мороженое?
Но ответа не услышала. Фиолетовые зрачки вдруг заполнили более светлую радужку. Мартин зажал рот рукой и бросился из-за стола. Через пару шагов упал на колени и локти.
— Что, Мартин, что?
Он страдальчески на нее взглянул. По телу пробежала судорога. Корделия вдруг поняла, что с ним происходит. Имплантаты блокируют рвотные позывы. Желудок сокращается, но устье и пищевод пережаты, потому что хозяйка приказала ему есть. Система выполняет приказ. Очередной конфликт человека и киборга. Только на этот раз имплантаты рвут не мышцы, а желудок.
— Отключить имплантаты, — резко приказала Корделия.
Мартина тут же вырвало. Спазмы скручивали его еще с минуту, еще более мучительные оттого, что желудок был уже пуст. Наконец он смог отдышаться. Все еще стоя на коленях, поднял на Корделию взгляд провинившейся собаки. Ждал наказания. Лицо бледное, залитое потом. Корделия выдернула салфетку из пачки, смочила ее водой. Из угла выполз робот-уборщик.
— Ничего, Мартин, ничего. Бывает. Мы сегодня поспешили. Вернемся к трем ложкам или даже к двум. Не смотри так. Я не буду тебя наказывать. Все, ложись на диван. Я поставлю капельницу. Вот, вытри лицо.
Мартин послушался. Лег на диван в импровизированной гостиной. Сначала вытянулся, как предписывала программа, затем повернулся на бок. По-детски сунул руку под голову. Корделия укрыла его пледом и, подпихнув подвижный штатив, присоединила трубку с теми же предосторожностями. Потом села рядом, на самый краешек.
— Давай кое о чем с тобой договоримся.
Мартин не ответил, но она не сомневалась, что он ее внимательно слушает. Хозяйка же…
— Нам нужно как-то отделить нейтральные фразы от приказов. Я не хочу, чтобы в ответ на каждую мою реплику в повелительном наклонении система тащила тебя, как зверя на аркане. Скажи, как лучше это сделать?
Мартин помолчал, потом ответил:
— Приказ можно маркировать специфическим обращением. Например, урод… Или тварь.
Корделия не смогла определить, издевается он или говорит серьезно.
— Другие маркеры не предусмотрены?
Он снова помолчал. Видимо, анализируя степень ее вовлеченности.
— Можно просто DEX.
— Это уже лучше. Тогда, если мне понадобится отдать тебе прямой приказ, я буду использовать этот маркер. Во всех остальных случаях я буду обращаться по имени или… никак. Буду говорить «пожалуйста».
— Информация сохранена.
— Вот и славно.
Намеревалась уже встать и уйти, когда Мартин вдруг заговорил:
— Они сказали, что там, на Хроносе, я потерял память.
Корделия замерла. Мартин еще ни разу не начинал разговор сам. Если не считать вчерашних уговоров у холодильника.
— Они сказали это, когда я очнулся. На космической станции, в окрестностях Бетельгейзе. Мои родители и тот ученый… Гибульский. Я тогда не знал, кто он. Я ничего не знал. Они сказали, что в результате переохлаждения мой мозг был поврежден. Поэтому часть функций взяли на себя мозговые имплантаты. Моя память была переведена в цифровой формат и закачана на носитель. Я как будто видел все со стороны. Дом, в котором вырос, свою комнату, сад, нашу собаку, белую с черными пятнами. Школу, где учился, старый велосипед… Я знал имена, называл даты, узнавал лица, но это было не мое… Это были плоские, неживые картинки. И хранились они как-то отдельно. Я тогда не знал, что они закачали весь архив в мою цифровую память. Потом они объяснили, что мое тело так же было повреждено и подверглось модификации. Кости, мышцы… Но я могу управлять имплантатами, как управлял телом прежде. Что это не более чем необходимость, чтобы вернуть мне способность двигаться. Я им верил. А разве у меня был выбор? Они сказали мне, что я человек, их сын, только сильно пострадал во время неудавшейся экспедиции. Долго лежал в криокамере, потом в коме. Надежды почти не было, но вот этому… ученому удалось вернуть меня к жизни. Это случилось благодаря особым технологиям, которые разработал этот ученый, Гибульский, что эти технологии пока держатся в секрете, вот почему меня перевезли сюда, на космическую станцию в созвездие Ориона, у Бетельгейзе. Но скоро я совсем поправлюсь и они меня оттуда заберут. Моя мать всегда это говорила, когда… когда прощалась… «Мы скоро заберем тебя отсюда, сынок…» Они улетали, потом возвращались. Время от времени меня навещал этот ученый, Гибульский… Разговаривал со мной, задавал всякие вопросы. Снимал показания с приборов. А потом моя мать сказала это в последний раз… Мы скоро заберем тебя отсюда, сынок… Больше я их не видел. Ни родителей, ни Гибульского. Я ждал их, ждал несмотря на то, что уже знал, что такое блокатор, что такое станнер, если его ставят на полную мощность и стреляют больше пятидесяти раз, знал, что такое стенд… Я продолжал надеяться. Мне твердили, что я не человек, я машина, вещь, киборг, а киборги не умеют надеяться. Как не умеют любить, верить, ждать… А я все равно надеялся. Ведь это так по-человечески — надеяться. Первое, что я вспоминал, когда приходил в себя после очередных тестов, это последние слова моей матери… Мне сказали, что мои родители от меня отказались, да и не родители они вовсе… Так, участники эксперимента, которым обещали хорошо заплатить.
— Но у тебя же есть детектор, — тихо сказала Корделия. — Ты же мог определить, лгут они или нет.
— Мог, но мне это говорили сотрудники, которые сами в это верили. А Бозгурд сказал, что мои родители улетели и больше не вернутся.
Мартин помолчал, потом заговорил снова.
— Я не верил. Не хотел верить. В глубине души…
Он вдруг осекся и взглянул на Корделию почти испуганно, будто допустил нарушение строгого табу.
— Разумом я понимал, что они правы, что никто за мной не вернется, что были люди, принявшие участие в инсценировке, но цеплялся за свою веру, за свои воспоминания с необъяснимым упрямством. По ночам, когда меня запирали в боксе после… я вспоминал, как она… моя мать, читала мне вслух. Это были те книги, которые ее сын, тот Мартин, читал в детстве. Она показывала мне альбом с моими… то есть, с его детскими голографиями. А я верил, что это и есть я. Отца я видел всего три раза. Он прилетал вместе с Гибульским. Его я плохо помню. Он все больше молчал. Смотрел на меня как-то странно. Теперь я понимаю, почему. Он нас сравнивал. Я был копией, пародией на его сына. Я был… ненастоящим.
— Он тоже очень любил тебя. И все делал, чтобы забрать тебя домой, выкупить у корпорации. Бозгурд курировал этот проект Гибульского и понимал, что если ты уйдешь, то, во-первых, они лишатся уникального экземпляра, а во-вторых, кто-то завладеет убийственным компроматом на «DEX-company». Вот и заломил безумную цену.
Больше Мартин не произнес ни слова. Глюкоза в пластиковом мешке закончилась, а он так и лежал, скорчившись, подтянув колени к животу. Корделия его ни о чем не спрашивала. Она ходила мимо, наливала себе кофе, возвращалась к рабочему терминалу, просматривала корреспонденцию, отсылала сообщения. Заметила, что Мартин не спит, а смотрит сквозь прозрачную стену в парк. Там двигались тени, перебегали, меняли форму солнечные пятна. Она вдруг вспомнила, что Мартин еще ни разу не выходил из дома, что все свое время он проводил в своем убежище, и что впервые так долго остается внизу, не пытаясь сбежать. Это настоящая победа.
— Хочешь посмотреть? — как бы невзначай бросила она, в очередной раз проходя мимо.
Откажется? Мартин поднял голову, очень внимательно посмотрел на хозяйку. Корделия вновь очень живо представила, как фиолетовые зрачки сужаются и расширяются.
— А можно? — спросил он нерешительно.
Она слегка растерялась. Неужели он все это время думал, что ему запрещено выходить наружу? Ничего удивительного. Его с рождения держали взаперти. Ничего иного он и не представляет. Клетку немного увеличили, сделали более удобной, но покидать ее по прежнему запрещено.
— Конечно можно! Когда пожелаешь. Ты слышала, Жанет? — обратилась она к искину. — Мартину разрешается покидать дом в любое время и в любое время возвращаться.
Возникшая на дисплее микроволновки рыжеволосая красотка пожала плечами.
— Да пусть гуляет. Мне-то что за дело?
Прозрачная стенная панель бесшумно отъехала в сторону, открывая выход на белую гравиевую дорожку.
— Пойдем?
Она бежала размеренно и плавно. Не слишком быстро, не слишком медленно. Она могла так бежать часами, поглощенная трансцедентальным безмолвием. Эту динамическую медитацию Корделия освоила давно и прибегала к ней, когда разум и тело нуждались в особом активном сосредоточении. Ей нужен был отдых. Но не тот пассивный, бездеятельный, что подразумевает большинство людей, произнося это слово, а отдых потрясений и приятной усталости. Она хотела извести себя мышечной работой, чтобы затем упасть и ощутить блаженную слабость. Корделия бежала по извилистой парковой дорожке, огибающей дом замысловатыми петлями. На самом деле тропинок в парке было множество, но Корделия, ставшая несколько лет назад полноправной владелицей поместья, занесла в память робота-садовника только одну, предоставив остальным зарастать травой и сглаживаться листьями. Эту единственную тропку она предназначила для бега. Вот такого, как сейчас, отрешенного, изгоняющего беспокойство. Завершив второй круг, уже на финише, она почувствовала взгляд.
Нет, самого Мартина она не видела. Он прятался где-то в доме. Она может сколько угодно всматриваться в окна, ловить зыбкие тени, уличить соглядатая ей не удастся. Он следит за ней исподтишка, безнаказанно, уже четвертые сутки. В доме и во время пробежки. Она чувствовала взгляд фиолетовых глаз, упершийся ей в затылок. Но не оглядывалась. Все равно Мартин успеет раньше.
Отослав Никиту и Ордынцева и клятвенно заверив обоих, что ежедневно будет посылать им краткие отчеты о происходящем, то есть подтверждать свое наличие в бренном мире, Корделия повела Мартина выбирать комнату. Интуитивно она догадывалась, что в первую очередь он нуждается именно в этом, личном, неприкосновенном пространстве, в убежище. Конечно, это убежище будет чисто формальным, так как двери в ее доме на сенсорные замки не запирались и она своей хозяйской властью могла отменить любые запреты, но для него, изначально обделенного в интимном, такое место должно было стать символом безопасности. Он должен знать, что в этом доме, еще незнакомом и даже пугающем, есть что-то его личное.
В доме было всего два этажа. Первый этаж представлял собой просторное многофункциональное помещение, разделенное на сферы деятельности условными границами из светящихся изнутри колонн, декоративных растений, светильников, миниатюрных водопадов и выставленной в продуманном беспорядке мебели. Часть этого помещения именовалась рабочим кабинетом. Там каскадом нависали экраны, транслирующие без звука новостные программы центральных голоканалов, строились рядком полупрозрачные мониторы, с которых Корделия могла напрямую вмешаться в процесс монтажа любой передачи, матово поблескивал стационарный видеофон для участия в видеоконференциях, и еще множество инструментов, позволявших ей управлять своей медиаимперией, не выходя из дома. Другую область этого минимальски меблированного зала занимала кухня. Дизайнерски укомплектованная выставка кухонных новшеств, по большей части, стерильных. Наибольшим вниманием пользовались кофеварка и блендер. Где-то между этими полюсами располагалось подобие гостиной с плавающим на гравиподставке головизором. Этот головизор был настроен на один единственный канал — виды инопланетной природы. Кто-то смотрел на огонь, кто-то на разноцветных аквариумных рыбок, а Корделия погружалась в созерцание инопланетных пейзажей. Иногда в дождливые и снежные вечера она зажигала камин. Не привычный камин с решеткой и вытяжкой, а выполненный в виде подвижной чаши с красиво горящими кристаллами. На втором этаже традиционно располагались хозяйская и четыре гостевые спальни. Одна совсем маленькая под скатом крыши. Вот ее в качестве убежища и выбрал Мартин.
Более просторные спальни оставили его безучастным, а в четвертой он, не говоря ни слова, сначала сел на широкую, покрытую теплым мохнатым пледом кушетку, стоявшую прямо под скатом, а затем принял свою привычную позу покорности и ожидания: скорчился, обхватив колени руками.
— Ну хорошо, — согласилась Корделия, — нравится здесь, оставайся здесь. Вот шкаф для одежды, вот дверь в ванную, а вот здесь — терминал. Там фильмы, игры, книги.
На последнее замечание Мартин не отреагировал. Он явно ждал ее ухода, хотел остаться один. Корделия пожала плечами. У нее мелькнула было мысль привлечь его к выбору одежды, так как кроме пары футболок и джинсов, которыми пожертвовал Никита, у Мартина ничего не было, но передумала. Он заметно устал за последние несколько часов. Посадка на планету, приступ агорафобии, человеческое жилище, выбор комнаты — и все новое, незнакомое, требующее сканирования, осознания и принятия. Для обычного человека это всего лишь череда незначительных событий, а для существа, чья жизнь протекала под полным внешним контролем в тесном боксе без окон, — это почти взрыв сверхновой. Запустив свой рабочий терминал, Корделия зашла на сайт магазина мужской одежды и сделала несколько покупок. Только самое необходимое. Все-таки пусть выбирает сам. Но не сейчас. Позже. Когда немного привыкнет.
Оставалась проблема кормления. Корделия разблокировала доставленный с яхты контейнер и вытащила прозрачный мешок с глюкозой. Придется позвать Мартина вниз или подняться наверх самой. Ему нужны углеводы, иначе регенерация замедлится. И еще предстоит сварить овсяный кисель. Накануне посадки Мартин съел уже три ложки и его не стошнило. Немалое достижение. Когда он снова научится есть, будет проще. Тогда она сможет побаловать его каким-нибудь лакомством, мороженым или шоколадом. Но это еще не скоро. Его бы на четвертую ложку уговорить. И обойтись без прямых приказов. Как же это тягостно — отдавать приказы. Хотя кому как не ей их раздавать. Она же только этим и занимается — распоряжается, спускает директивы, выносит резолюции. Тысячи людей находятся от нее в зависимости. Она может уволить или повысить в должности, может вознести или даже уничтожить. Каких-нибудь десять дней назад она, не задумываясь, разрушила карьеру Эдварда Сикорского и ни минуты об этом не сожалела. Не мучилась угрызениями совести. А тут у нее буквально челюсти сводит.
Там, в штаб-квартире холдинга все иначе. Прежде всего ее сотрудники — люди. Пусть они и зависимы, ибо у них семьи, кредиты, мечты, но они не рабы и не игрушки. Их защищает закон, общегалактическая декларация прав человека. Все они граждане Федерации. А кто Мартин по сравнению с ними? В глазах закона он попросту не существует. Он вещь. Как флайер или кофеварка. Полиция не помчится спасать кофеварку. Кофеварку отправят в утилизатор. Его личность не имеет ценности, система, проводник хозяйской воли, заставит его выполнить все, что угодно, даже если заскучавшей даме взбредет в голову какая-нибудь мерзкая нелепость. Он совершенно беззащитен. И пользоваться этой беззащитностью, даже с самыми благими целями, невероятно противно.
Корделия вздохнула. Взяла один из мешков с глюкозой и отправилась наверх. Мартин так и сидел, обхватив колени, глядя прямо перед собой. Он только отодвинулся от края кушетки в самый угол, спиной прижался к стене. Однако на ее появление отреагировал. «Это не он, это система отреагировала», с горечью подумала Корделия, когда киборг плавно, даже грациозно перетек из положения сидя в положение стоя. Стандартный отклик на появление человека с хозяйскими полномочиями.
— Вставать необязательно.
Она постаралась, чтобы голос звучал без малейших признаков досады или недовольства.
— Это вроде как твой обед, — добавила она, показывая мешок, уже снабженный трубкой от капельницы.
Больше ничего объяснять не пришлось. Мартин тут же с готовностью лег на спину и правой рукой оттянул ворот футболки, чтобы Корделия могла подсоединить трубку к катетеру. «Будто горло под нож подставляет», мелькнула у нее скребущая мысль. Она повесила мешок на штатив и присоединила трубку, стараясь не касаться его кожи. Она еще на яхте обнаружила, что происходит, если к нему прикоснуться. Тело Мартина становилось в буквальном смысле неживым. Казалось, что вся кровь из подкожных капилляров сразу уходила куда-то вглубь, подальше от людского присутствия, и он сам, Мартин, тоже уходил в недостижимую глубину и там притворялся мертвым. «Лучше мне не знать, что эти ублюдки с ним делали, чтобы не сесть в тюрьму за убийство…»
Установив скорость в 40 капель, она вышла и вернулась с теплым, шерстяным пледом. Так же осторожно, избегая прикосновений, укрыла Мартина. Он до этой минуты смотрел куда-то поверх ее головы, а тут взгляд сфокусировался, стал пронзительно-вопрошающим.
— Я вернусь через час, — сказала она, отворачиваясь, чтобы не видеть его глаз, глаз измученной, покорной собаки.
Она вернулась через час с чашкой теплого овсяного киселя. Мартин безропотно съел три запланированные ложки. Прежде чем уйти, Корделия спросила:
— Может быть, спустишься вниз?
И тут же пожалела, что спросила. Мартин мгновенно напрягся, какое-то время смотрел на нее, потом откинул плед.
— Конечно, если хочешь, — торопливо добавила она.
Он снова на нее посмотрел. Он хочет? Разве у него есть право хотеть? Он же вещь, киборг. Корделия позорно бежала. Как и следовало ожидать, вниз он не спустился. Во всяком случае визуальных доказательств его присутствия не обнаружилось. Но какое-то время спустя Корделия стала чувствовать взгляд. Он за ней наблюдал. Она догадывалась, что Мартин скорей всего сидит на верхней ступеньки лестницы, но намеренно не оглядывалась. Пусть наблюдает.
— Жанет, — позвала она, краем глаза просматривая документы в раскрывшемся вирт-окне.
На одном из мониторов возникло портретное изображение молодой рыжеволосой женщины в старинном платье.
— Чего тебе, правнучка?
— Наш гость запросил у тебя доступ?
— Увы, он совершенно индифферентен к моим чарам, — ответила дама, плавно перемещаясь с одной гладкой поверхности на другую. Ее лукавое личико с остреньким подбородком возникало расплывчатой фреской то на мониторе, то на выдвижной панели, то занимало всю стену, то проступало тенью на стекле, превращая окно в витраж.
— Я унизилась до того, что сама предложила ему… ох, как же это неприлично звучит, это подобие интимное связи… коннект, но он… Он меня отверг! — Красотка надула губки и быстро заморгала золотистыми ресницами.
— Ну потерпи, это он с непривычки, — утешила ее Корделия, — скоро освоится и будет к тебе приставать.
Красотка хихикнула.
— А он хорошенький! Пожалуй, предложу ему себя еще раз.
— Давай, только не переусердствуй.
Ночью Корделия не спала и долго прислушивалась. С далекого океана дул ветер. Деревья шумели. В окно стукнула ветка. Шагов Корделия не услышала.
На следующий день все повторилось в той же последовательности. Мартин молчал, покорно исполнял все, что от него требовалось, открыто своего убежища не покидал, но Корделия чувствовала настороженный взгляд.
Звонил Ордынцев.
— Ну как?
— Никак, — ответила Корделия. — Молчим. И я, как видишь, все еще жива.
На третий день, проснувшись с первыми лучами солнца, Корделия натянула тонкий облегающий комбинезон, кроссовки и пустилась в динамическую медитацию. Четвертый день разнообразием также не порадовал. Уже в сумерках стоя перед холодильником, Корделия изучала данные о количестве и сроке годности наличествующих продуктов. Несмотря на то, что гастрономические потребности Мартина все еще ограничивались несколькими ложками киселя или стаканом разбавленного сока, а она сама никогда пристрастием к еде не отличалась, отправить заказ в службу доставки все же не мешало. Кофе на исходе, сливки, фрукты, сухарики.
И тут она почувствовала уже не взгляд, присутствие. Мартин стоял за ее спиной. Очень близко. Его силуэт отразился продолговатой тенью в дверце холодильника.
«Он пришел меня убить», с ужасающим хладнокровием подумала Корделия. И оглянулась. Мартин еще не переступил границ ее личного пространства, но был к этому близок. День уже сходил в сумеречную стадию безвременья, когда сами предметы, их индивидуальные величины, цвета и формы начинают тяготеть к фоновому единству. Тени скрадывают очертания, заглаживают углы. Такая же тень сглаживала и черты Мартина. Корделия не видела его глаз. Она только догадывалась, как бездонные фиолетовые зрачки то расширяются, то сужаются, подстраиваясь под идущий извне поток частиц. Может быть, Ордынцев был не так уж и не прав?
— Что, Мартин? Я бы позвала тебя к ужину.
Голос спокойный. Паники нет. Корделия никогда еще так не радовалась постигшей ее после катастрофы атрофии чувств.
— Скажи это, — холодно, почти угрожающе произнес Мартин. Неприятно, но очень по-человечески.
— Что сказать?
— Последний приказ.
— Это какой? — Корделия в самом деле не понимала.
Мартин тоже был обескуражен. Голос зазвучал слегка растерянно.
— Ты знаешь. Тот, который отдают хозяева, чтобы убить.
Он, похоже, не ожидал, что ему придется объяснять. Корделия все еще не понимала. Он сделал шаг и оказался совсем рядом, почти притиснув ее к дверце холодильника. Мартин был выше нее на целую голову, что позволяло ему еще и смотреть на нее сверху вниз, как на бабочку, которую вот-вот накроют сачком. Для пущей убедительности Мартин сверкнул красными глазами. «Очень страшно», снова с ужасающим спокойствием подумала «бабочка».
— Скажи это, — глухо повторил киборг, — или я тебя убью.
«Тут полагается визжать. Громко и противно».
Мартин протянул руку к ее лицу. Вероятно, он собирался схватить ее за горло. Корделия рефлекторно заслонилась, и в захвате его пальцев оказалось ее предплечье.
— Говори, — повторил он, медленно, но неотвратимо, стискивая ее руку. Корделия почувствовала боль. Ее предплечье, похоже, засунули в какой-то механизм и теперь проворачивали рычаг, чтобы расплющить кости.
— Что я тебе сделала? — вырвалось у нее.
— Ничего. Но сделаешь. Вы, люди, очень изобретательны. Говори.
Тиски сходились. У Корделии перехватило дыхание. Во времена инквизиции такая пытка сдавливанием называлась «испанский сапог». Но это не сапог, это «испанская перчатка».
— А если не скажу?
— Тогда я тебя убью. Я не буду ждать, когда ты начнешь проверять свои теории или воплощать фантазии.
— Нет… у меня… никаких фантазий… Да включи ты свой детектор!
— Детектор задействован, — невозмутимо ответил киборг.
— И… что?
— 96%. Но это потому, что ты сама веришь в свою ложь. Мои родители тоже всегда говорили правду. А потом предали. И ты… предашь. Говори, прикажи мне!
— Нет…
Раздался тихий влажный хруст. Корделия задохнулась. Из глаз брызнули слезы. В горле образовался тромб из крика и ярости. Голова закружилась. В ушах что-то лопнуло. Она сделала несколько попыток вдохнуть. Наконец ей это удалось. И тут она обнаружила, что Мартин уже не держит ее, что он отскочил и метнулся вверх по лестнице. Корделия прислонилась к прохладной дверце. Рука пульсировала и висела, как неживая.
— Ах ты… скотина неблагодарная! — закричала она больше от негодования, чем от боли. — Сволочь кибернетическая! Франкенштейн недоделанный!
На матовой поверхности огромной микроволновки появилось изображение рыжеволосой красотки. Она взирала с лукавой заинтересованностью.
— Что-то случилось?
— А ты куда смотрела? Хранитель дома называется! Меня тут убивают, а она спрашивает «что случилось?».
Красотка состроила обиженную мину.
— Откуда же мне было знать? У меня же нет соответствующего протокола. Укажи алгоритм действий на случай форс-мажорных обстоятельств, и я буду знать, что мне делать. Могу сирену включить, двери заблокировать.
— Иди ты знаешь куда… со своей сиреной… — прошипела Корделия, отлипая от холодильника и направляясь к шкафчику с медицинскими принадлежностями. К счастью, Мартин сломал ей левую руку. Правая нареканий не вызывала.
— Вот и спасай потом… всяких, — ворчала Корделия не от злости, а от необходимости отвлечься. — Мы его, можно сказать, в утилизаторе нашли, а он нам… руки ломает! Сволочь!
Выдвинув блестящий, как и вся экипировка кухни, ящичек, Корделия отыскала среди аккуратно разложенных шприцев, гелей, блистеров такой же тюбик с обезболивающим, какой использовала во флайере на Новой Вероне. Постанывая от накатывающей боли, воткнула иглу в левое плечо. Промедол подействовал быстро, и тромб в горле исчез. Она несколько раз вздохнула и приказала искину:
— Активируй медсканер.
В отличии от сканеров, которые устанавливали в клиниках и на космических кораблях, это устройство могло быть названо таковым только условно. Это было нечто среднее между походным аппаратом УЗИ и прибором для измерения давления. Собравшись с силами, Корделия согнула в локте сломанную руку и, поддерживая правой, уложила поврежденную конечность под сканирующую головку. Прибор тихо загудел. На выскочившем вирт-окне возникло черно-белое изображение руки и ее внутреннее устройство. Была повреждена лучевая кость. Ее пересекал зигзагообразный разлом. Просматривалось небольшое смещение.
— Вот же… пакость! И что мне теперь с этим делать? Я же сама это не исправлю.
— Я могу помочь? — вдруг услышала она за спиной.
В нескольких шагах от нее стоял Мартин. Растерянный и смущенный.
— Конечно, можешь. Добить, чтоб не мучилась.
Мартин чуть склонил голову.
— Я никогда никого не убивал, — тихо сказал он. — Я не умею.
— Ну так учись!
— Это приказ?
— Это сарказм! Иди сюда, горе луковое.
— Почему луковое? — насторожился киборг, но подошел.
— Потом объясню. Видишь, что сделал? — Она кивнула на монитор. — Есть небольшое смещение. Кости нужно вернуть на место, совместить. Я, конечно, могу упасть в обморок, но тебе придется это сделать. — Корделия зажмурилась. — Давай.
В обморок она не упала. Человек бы наверняка колебался, потел, боялся и нерешительностью своей усугубил бы смещение, но киборгу хватило секунды, чтобы разошедшиеся обломки стали единым целым. Правда, Корделия снова задохнулась и почувствовала дурноту.
— Там… есть гель для регенерации и фиксирующий пластик, — прошептала она, но Мартин уже все нашел сам.
Он быстро залил ее руку твердеющим пластиком от запястья до локтя. Минуту спустя перелом был зафиксирован, и Корделия, уже не опасаясь смещения, сняла руку с поверхности сканера. Потребуется не меньше двух недель на сращивание, а потом еще неделя на реабилитацию. А Мартин после тех страшных ран уже по лестнице скачет. Вот где справедливость? Забросив в рот таблетку кальция, она взобралась на круглый кожаный табурет у подобия барной стойки.
— Поговорим?
Мартин покорно кивнул. Вид у него был виноватый. Корделия не чувствовала ни раздражения, ни досады, напротив, она чувствовала нечто противоположное — жалость.
— Я не буду тебя спрашивать, зачем ты это сделал. Ответ я знаю. Мы, люди, с твоей точки зрения, чудовища, и я ничуть не лучше других. Если не хуже. Даже если ничего плохого не сделала. Но ты мне не доверяешь. Я понимаю. У тебя есть на то веские причины. Я прежде всего человек. Более того, твоя хозяйка, то есть имею над тобой абсолютную власть. О том, что с тобой делали прежде, я не хочу даже догадываться. Но те… люди… так же обладали властью, и это дает тебе повод проводить параллели между мной, твоей нынешней хозяйкой, и теми, кто обладал хозяйскими полномочиями прежде. В твоих глазах между мной и теми муд… уродами отличий немного. Откуда тебе знать, что я задумала? Вот пройдет немного времени, я позволю тебе полностью восстановиться и… Ты там себе, космос знает, что надумал. Лежал в своей комнатушке и ждал. Не понимал, для чего ты здесь, и что будет. Спросить, разумеется, было немыслимо. Я понимаю: неизвестность иногда хуже смерти. Вот ты и решил внести ясность. Определить свое будущее. Так?
Мартин снова кивнул.
— Не стой передо мной, как обвиняемый перед прокурором. Сядь. Жаль, что я не могу угостить тебя чем-нибудь вкусным. Нельзя тебе. Пока.
Помолчали. Корделия заговорила снова.
— Моя ошибка состоит в том, что я непростительно долго медлила с этим разговором. Ждала, что ты окрепнешь, придешь в себя. И тогда мы сможем поговорить. Думала, еще день, два. Ты привыкнешь, успокоишься. Нет, на твое доверие я не рассчитывала. Завоевать твое доверие будет непросто. Если это вообще возможно… И вот дождалась.
— Я бы тебя не убил, — тихо сказал Мартин. — Напугать хотел.
— И умереть, чтобы избежать очередного предательства?
Он кивнул.
— А если никакого предательства не было?
Он покосился на нее своими генетически аномальными глазами. Корделия помолчала и добавила:
— Родители тебя не предавали, Мартин. Их убили.
Мартин сидел на койке в привычной позе ожидания — обхватив колени руками. Последние сутки перед посадкой на планету он провел уже в каюте. Восстановление шло успешно. Все необходимые вещества поступали в достаточном количестве. Кроме того, врач регулярно добавлял инъекции противовоспалительных и способствующих заживлению препаратов. Кровавые пузыри под кожей рассосались, раны зарубцевались, ребра срослись. В постоянной помощи Мартин уже не нуждался. Пилот поделился с ним своей одеждой. Они с Мартином одного роста и схожего телосложения. Правда, дефицит массы тела составлял не менее 15%, и подаренная футболка болталась на киборге, как на вешалке. И джинсы пришлось подстраховывать поясом. Накануне, после осмотра в медотсеке, Мартину позволили пойти в душ. Он долго стоял под теплым, массирующим потоком, удивляясь незнакомому блаженству. А потом, с еще более незнакомым удовольствием, оделся.
В лаборатории «DEX-company» настоящей одежды у него не было. Зачем подопытному одежда, если его по несколько раз в день отправляют на стенд или распинают на лабораторном столе? С одеждой лишняя морока, потеря драгоценного времени. Ученые — люди занятые, им некогда возиться с застенчивым киборгом. Они жертвуют собой ради будущего человечества, ради науки и прогресса. Когда случались двух или трехдневные передышки между тестами, ему давали больничную рубашку не по размеру и такие же бесформенные штаны. Передышки случались, когда по каким-то причинам отсутствовал ведущий нейротехнолог или самому Мартину, загнанному на стенде до полусмерти, требовалось время на регенерацию. Ему давали это время. Усиленно кормили. Разрешали пройтись вдоль стены купола и полюбоваться на звезды. А потом все начиналось сначала.
Прежде чем одеться, Мартин несколько раз огляделся, прислушался, просканировал помещение. Враждебных объектов не обнаружено. А затем хозяйка отвела его не в медотсек, а в каюту. В настоящую, человеческую каюту. Оставшись в одиночестве, Мартин тут же забрался на койку и обхватил колени руками. Эти люди пугали его.
Хозяйка пришла за ним сразу после посадки.
— Ты что же, так и просидел всю ночь?
Он бросил на нее настороженный взгляд. Хозяйка занервничала.
— Пойдем. Мы уже приземлились.
Мартин послушался. Она протянула руку, будто надеялась, что он воспользуется этим дружеским жестом и ответит тем же, но тут же поспешно убрала руку за спину. Вспомнила, что от малейшего прикосновения Мартин превращается даже не в манекен, а в ледяную статую. Хотя прикасаться к нему имела полное право. Он бы стерпел. Он и не такое терпел. Хозяйка смущенно отступила и пошла к трапу, Мартин последовал за ней, но едва она шагнула из шлюза на первую ступеньку, метнулся назад, в тень, и закрыл лицо руками. Майор, а за ним и капитан схватились за бластеры. Но хозяйка намеренно встала между ними и киборгом.
— Уберите оружие. Он не собирается нападать. Он испугался.
На Мартина обрушился свет. Огромный пылающий четырехугольник внезапно двинулся ему навстречу, представляясь не выходом из корабля, а засасывающей огненной воронкой, трещиной в привычном, устоявшемся мире. Там, в этом четырехугольнике, не было ограничивающих и укрощающих пространство стен и потолка. Там была пустота. Слепящая размытая пустота. Провал за горизонт событий. Мартин, конечно, знал, что за стенами лаборатории пространство простирается гораздо дальше, чем он способен охватить его взглядом, но не имел возможности это проверить. Он видел красную звезду, смерзшиеся частички газа над сводом купола у 16 Лебедя и лоскут черного неба на Вероне. Но он еще не был под открытым небом при свете дня! Он и сам день еще не видел. Даже не представлял эту световую мощь. Сердце бешено заколотилось. Он попытался укрыться в извилистой, нависающей тесноте корабля.
— Тише, Мартин, успокойся. Это всего лишь небо. И день, и солнце. Как же я об этом не подумала?!
Мартин несколько раз глубоко вдохнул, давая системе возможность восстановить равновесие и рассчитать пространственные координаты с учетом изменившихся внешних условий. Окружающее пространство более не ограничивается твердыми непроницаемыми перекрытиями. Оно стало аморфным, без четких осязаемых границ, непрогнозируемым, невычисляемым. Хозяйка стояла рядом и терпеливо ждала. Мартин едва не забыл о ней, погруженный в мерцающий многослойный цифровой ряд. Открыл глаза и встретился с ней взглядом.
— Все хорошо?
— Система готова к работе, — ответил он и уже без колебаний ступил на трап.
Свет снова обрушился, пресек дыхание, но Мартин только чуть пошатнулся, будто световой водопад ударил в лицо, обрушился всей тяжестью атмосферы на плечи, а фотоны из чистой энергии обратились в осязаемые частицы. До флайера всего несколько шагов. Ему надо собраться и преодолеть эти шаги. Он вдохнул как перед прыжком в удушливое и вязкое. Стекла флайера изнутри затемнены. Мартин забился в угол и позволил себе выдохнуть. Голова слегка кружилась. Хозяйка, как и тогда, возле утилизатора, села рядом. Впереди — пилот и тот мужчина, с бластером. Поглядывает хмуро. Высокий уровень агрессии, больше 60%. И страх. Он боится. Вероятно, думает, что он, Мартин, хочет их всех убить. Мартин вздохнул. Они до сих пор так думают…
Полет занял четверть часа. Мартин не смотрел вниз. Он пережидал, удерживая минимальный уровень адреналина и кортизола. Флайер опустился на круглую подвижную платформу, которая тут же ушла вниз, в просторный искусственно освещенный ангар. Створки над флайером сомкнулись. И Мартин сразу почувствовал себя лучше. Под непроницаемым сводом привычней.
В ангаре стоял еще один флайер, более вытянутой, обтекаемой формы, подчеркивающей скоростные предпочтения владелицы. На дверце флайера Мартин заметил странный сложный трехцветный логотип — схематичное изображение хищных животных и птицы, взмахнувшей крыльями.* Люди соскочили на гладкий металлизированный пол. Мартин остался. Приказа не было. Из ангара вела наверх лестница в два пролета. Хозяйка взбежала по ней первой. Мартин услышал ее голос.
— Эй, «Жанет», просыпайся, я дома. Будь любезна, включи вечернее освещение и опусти жалюзи.
Вернулась и поманила Мартина из флайера. Он послушался. Хозяйка обратилась к стоящим рядом мужчинам.
— Все. Никита, Сергей, оставьте контейнер и возвращайтесь. Дальше я сама. Нет, не надо меня в сотый раз спрашивать, уверена я или нет.
Мужчина, чья агрессия превышала 60%, заговорил. Мартин не слушал. Он начал уставать. Уровень энергии снова упал. Регенерация по-прежнему пожирала все ресурсы. Он устал от мыслей, предположений и страхов. Ночью спал три часа, строго по норме, а все остальное время думал. Люди о чем-то спорили. Мартин не слушал. Вероятность того, что хозяйка добьется своего, составляла 80%. Вероятность благоприятного исхода для него, Мартина, расчету не поддавалась. Вновь разошлись створки, флайер легко взлетел. Хозяйка обернулась к наблюдавшему за ней киборгу.
— Ну пойдем. Покажу тебе дом. Посмотришь и выберешь себе комнату.
Комментарий к Глава 5. Агорафобия
* На дверце флайера изображен герб династии Трастамара.
Корделия вышла из медотсека и прислонилась к двери. Пот заливал глаза, колени подгибались. Держась рукой за стену, она прошла несколько шагов, затем все-таки прислонилась к переборке и медленно сползла вниз. Команда настороженно наблюдала за ней, сгрудившись у входа в пультогостиную. Кто-то, кажется Лена, подался было вперед, но Корделия предостерегающе вытянула руку ладонью вперед. Все послушно застыли. Корделия растопырила пальцы, показывая, что ей требуется пять минут. И закрыла глаза.
— «Все мерзостно, что вижу я вокруг…»* — проговорила она одними губами.
Слабость при выходе из медотсека настигала ее уже не в первый раз. Пожалуй, это становилось почти традицией. Она осторожно, но уверенно задвигала за собой дверь, вполне непринужденно, с прямой спиной и безмятежным выражением лица делала несколько шагов, а затем сползала по стенке. Ее накрывало отдачей. Нет, ни страха. Страха она не испытывала, как не испытывала подлинной ярости или восторга. Накрывало ее другое, чему она затруднилась бы дать определение. Что-то непонятное, тягостное и тревожное. Это необъяснимое не выдавало своей природы симптомами, не учащало пульс, не поднимало давление. Оно подкрадывалось в абсолютном безмолвии, поселялось внутри и за короткое пребывание в пустующей сфере эмоций поглощало все душевные и физические силы. Это был какой-то энергетический паразит, погружавший щупальца в самое сердце и опустошавший его с аппетитом шебского кровососа. Она бы предпочла, чтобы это был страх. Страх, по крайней мере, преодолим и понятен. Но как бороться с тем, чему нет названия? Может быть, она все же боится, но называет это по-другому? Не смеет признаться ни команде, ни самой себе, что Мартин ее все-таки пугает? Неуправляемая машина-убийца. Она сколько угодно может твердить Ордынцеву, что успеет остановить его прямым приказом, но сомнения остаются. Реакция киборга превосходит человеческую, даже реакция умирающего киборга. Ей приходилось это видеть на Шебе. Бывает, киборг, исполняя приказ уничтожить врага, совершает немыслимое. Даже с развороченной грудной клеткой, с оторванными конечностями, он способен сокрушить противника, молниеносно свернуть шею, вырвать лицо, перебить позвоночник. Что уж говорить о Мартине, который за двое суток на «Подруге смерти» восстановил работоспособность до 20%? У него хватит энергии двумя пальцами вырвать хозяйке горловой хрящ. Или ударить в висок так, что она уже не очнется. И не успеет она отдать спасительный приказ, не успеет даже набрать воздуха в легкие.
Она понимала, но не боялась. Не боялась, невзирая на все параноидальные реплики майора, который при каждом ее возвращении в медотсек хватался за бластер. Тогда что же ее гложет? Вина? Совершенно безличная и беспричинная? В чем, собственно, состоит эта вина? В экспериментах над ним она не участвовала, не стояла у истоков его создания, не тешила свою ученую гордыню игрой в бога, не лгала и не предавала… За что ей себя винить?
Самым невыносимым был этот его генетически аномальный взгляд. Взгляд подопытной собаки, которая терпит удары током. Взгляд существа, которое не верит, что дверь клетки уже открыта… Что эта дверь вообще может быть открыта… Он наблюдал за ней, за ее действиями, за ее руками. Наблюдал пристально и тревожно, с безысходным ожиданием. Его темные, странные, фиолетовые зрачки то сужались, то расширялись. Он к чему-то внутренне готовился. В этом взгляде не было ненависти. Было только ожидание — ожидание боли. «Что же вам надо от меня, люди?» — казалось, спрашивали эти глаза. А у нее не было ответа. Корделия выходила в коридор и долго сидела, пытаясь найти этот ответ.
Огромная планета, в полтора раза массивней Земли, заполняла обзорные экраны буро-зеленой поверхностью с прожилками рек, зеркалами озер, синими пустошами морей и гладью океана.
— Ты уверена? — спросил шеф отдела безопасности, когда «Подруга смерти», зависнув на стационарной орбите, ожидала запрос от планетарной таможни.
На голоплатформе сидел огромный черный кот. В одной лапе кот держал вилку с нанизанным на нее грибом, а в другой — что-то среднее между песочными часами и копией прыжкового двигателя. Когда развернулось вирт-окно с официальными геральдическими ромбами, кот насупился и буркнул:
— Никого не трогаю, починяю примус.
Посадка на Геральдику осуществлялась только после тщательного досмотра корабля, сканирования и процедуры идентификации всех новоприбывших. Впрочем, для резидентов планеты этот ритуал сводился к минимуму. Красивая породистая женщина-офицер таможенной службы любезно улыбнулась с экрана:
— Госпожа Трастамара, приветствую вас на родной планете. Ваш пропуск сейчас будет готов.
— Здравствуйте, Элис, — ответила Корделия, подобно Александру Македонскому знавшая в лицо и по именам всех служащих таможни и космопорта Геральдики.
Женщина-офицер польщенно смутилась и взглянула на сканограмму.
— У вас на борту киборг? — Голос офицера выдал удивление.
Киборги на Геральдике были редкостью. Держать их в качестве обслуги, телохранителей или любовников считалось недостойным истинного аристократа. Для этого существовали люди.
— Да, — спокойно ответила Корделия, — DEX-6. Вас что-то смущает? У меня есть разрешение и договор купли-продажи. Желаете взглянуть?
— О нет, нет! В этом нет необходимости, — порозовела служащая таможни, торопливо выводя на экран голографическую копию пропуска. — Посадка разрешается. Вы воспользуетесь личной площадкой?
— Разумеется, — ответила Корделия, кивая капитану, чтобы тот занял свое место, узурпированное ею на время общения с таможней.
Ордынцев повторил вопрос.
— Ты уверена?
— А что ты предлагаешь, Сергей? Привезти его на Новую Москву? Или, может быть, на Землю? На Геральдике у него будет, по крайней мере, то, чего он был лишен с рождения, покой и безопасность. И ни одного хомо сапиенс на сотни миль вокруг.
— Кроме тебя.
— Да, кроме меня. Но я все же не толпа дипломированных садистов.
— Вот это меня и пугает. Ты останешься одна в компании безумного киборга.
— Сергей, мы летели неделю, и этот безумный киборг никого не убил. Даже не попытался.
— Правильно. Какой смысл убивать нас в открытом космосе? Кто поведет корабль?
— Зато на планете он свернет мне шею! А в этом какой смысл? Убить единственного человека, который способен его защитить, и превратиться в загнанного зверя? Сергей, он не идиот. Он разумен. У него логика совершеннее нашей. Зачем ему меня убивать? Он даже еды себе добыть не сможет. До полного восстановления ему потребуются недели, а то и месяцы. И не смотри на меня так! Я все равно поступлю так, как считаю нужным, и останусь с Мартином на Геральдике, а вы возвращайтесь на Новую Москву, в распоряжение Конрада.
— Что мне ему сказать? А совету директоров? — хмуро поинтересовался Ордынцев, нисколько не убежденный ее решимостью.
Корделия потерла лоб тыльной стороной ладони.
— Скажи, что я взяла декретный отпуск.
— Так и сказать?
— Так и скажи. Тем более что это недалеко от истины.
Комментарий к Глава 4. Декретный отпуск
* У. Шекспир. Сонет 66.