— Уверен?
Мартин прислушался. Хозяйка встревожена. Внешне спокойна, даже беспечна. Свой короткий вопрос задала с формальным участием. «Да какое мне собственно дело!» будто бы говорит она. И лжет.
Мартин взглянул на нее с интересом. Она уже объясняла ему это феномен. Страх под маской бравады. Он научился слышать этот страх, ловить его низкие вибрации под аккордами смеха, понимать тайный рисунок. Она объясняла ему природу этого страха, его питающие корни. Страх потери. Она боится его потерять. Он понимает. Это как шрам. У него их много, но два самых уродливых, те, которые Бозгурд оставил ему на прощание. Эти шрамы никогда не изгладятся. Система регенерации будет наращивать слои эпителия, сглаживать, растворять колодные рубцы, но окончательно, до младенческой целостности, их не вытравит. Они останутся белыми ущербными звездами со множеством нитевидных щупалец. У его хозяйки такие же шрамы. Только они невидимы, скрыты в ее энерго-эмоциональном поле, в эпителии ее памяти. И они такие же уродливые, со множеством тонких, липких отростков. Эти паутинистые следы как синтетическая нить, вшитая в самые мысли и ощущения. Она невидима и неуловима наощупь, но несокрушима как наложенные изнутри путы. При каждом порыве, движении, импульсе она впивается и режет, сковывает и тормозит. Боль. Боль утраты. Неизбежная, неотвратимая. Память тела. Память клеток и нервов. Впечатанная, впаянная. Это она, память, порождает тревогу и беспокойство. Это она, память, гравирует неразличимые, но предельно ощутимые, осязаемые схемы несчастья. Это она, память, выступает непогрешимым вычислителем, самоуверенным теоретиком. Мартин знал, как это происходит. Тот же вычислитель, множитель прогнозов, жил в его собственных рецепторах. Он запоминал все, формируя рефлексы. Создавая киборга, люди скопировали собственную систему, закрепляя родство, но отреклись от живой копии, так же как и он отрекся от создателей, обозначив как врагов. Он только недавно начал понимать, что он и люди почти тождественны, что у них больше сходства, чем различий, что людям свойственна эта надуманная отчужденность, им так проще определять и находить врагов. Чужой, непохожий, следовательно, враг. А если враг, то проще убить, сжечь плазмой. Обнаруженная тождественность очень затрудняет этот процесс, обозначая врага, как собственную копию. Как выстрелить из плазмомета в себя? В свое отражение? Это же… страшно – примерить на себя то, что чувствует другой.
«Прежде чем сделать выбор, подумай обо мне», сказала хозяйка. Она не обвиняла. Просила. Он не подумал, когда активировал комм. Он тогда не умел думать и учитывать последствия. Его никто не учил. Мать за те короткие визиты на станцию не успела, а впоследствии никто не счел это необходимым. Да и как сотрудники «DEX-company» сочли бы это необходимым, если сами себя не утруждали подобным знанием. Он активировал комм, чтобы убедиться, что аудиофайл сработает. Гораздо позже, лежа ночью без сна, просматривая логи и обрывочные записи для будущего архивирования, он вдруг стал находить прежде отброшенные значения происшедшего. Он пытался увидеть все события ее глазами. Что значил тот его поступок? Недоверие. Он ей не поверил, допустил вероятность обмана. Он мог проверить ее на детекторе, но выбрал иной путь, короткий и радикальный. Будто пытался уличить, поймать на воровстве. Будто бросил ей снова, как там, в доме Волкова: «Люди всегда предают…» Но она его не предавала. И не лгала. Она – другая, однако, он отказал ей в непохожести, приравняв к тем объектам из «DEX-company», безжалостным, равнодушным, преподавшим ему другие уроки. Он поставил знак равенства, не утруждая себя поиском отличий. Боль – это его прерогатива как жертвы, а люди… То, что испытывают люди, его не касается.
Он всматривался в ее лицо, обесцвеченное пришедшим к ней пониманием – он не дышит, он умирает. Умирает у нее на глазах. Он много раз умирал по приказу людей. Некоторые наблюдали за этим процессом с научным интересом, другие – с отвращением, третьи – с плохо скрываемым удовольствием. Но никто не смотрел на него так, как смотрела она, с предчувствуем утраты, с ожиданием смерти целой вселенной. Вероятно, такой же взгляд был у его родителей, когда за мгновение до катастрофы они смотрели на влетающую в их флайер гравиплатформу. А его хозяйка — на острый бок астероида, вскрывающего корпус «Посейдона». В дом на Геральдике утрата явилась в измененном облике, но хозяйка ее узнала. «Я очень боюсь тебя потерять», сказала она. И он не нашел в ее словах признаков фальши, превышающей допустимую погрешность. Эта погрешность есть всегда, как зерно хаоса в самом несокрушимом порядке, и погрешность эта служит скорее доказательством, чем опровержением.
Он начал учиться слушать. Не принимать верхнюю, очевидную модальность, а заглядывать глубже, в полутона, в скрытое, затененное. Вот и сейчас он слышал тревогу, тщательно замаскированную ее беззаботной уверенностью.
«Я очень боюсь тебя потерять…» Вот что говорила эта тревога, вот какая фраза пряталась за этим ее коротким «уверен». Мартин посмотрел вниз, на воду. Дно было в обманчивой досягаемости, мягкое, покрытое мелкой светлой галькой, с редким вкраплением более крупных полупрозрачных обломков с розоватой тлеющей сердцевиной – разновидность местных кораллов. Вода была удивительно чистой, неподвижно-дремотной, с едва уловимым придонным течением. Гирлянды разноцветных водорослей тянулись к поверхности. Мартин сидел на левом поплавке тримарана, спустив ноги в воду. Хозяйка стояла на корме, у штурвала. Бухта, куда они свернули после непродолжительной прогулки, казалась мелкой и безопасной. Дно близко – шагнешь, и вот оно уже под ногами. Но Мартин знал, что это иллюзия. В действительно глубина составляла не менее пяти метров.
Умение плавать предполагалось у киборгов как базовая опция, «врожденная», как у земных млекопитающих. Но проверить это на практике Мартину еще не доводилось. Плавать он не плавал, но пережил нечто схожее с насильственным утоплением. Один из тестов был призван установить реакции процессора и мозга, а так же их взаимодействие при длительном погружении в воду. Тестировщиков интересовал тот переломный момент, когда процессор берет под контроль паникующий мозг и как быстро это случается.
Бассейн для этого не требовался. Мартина заперли в тесном резервуаре, который быстро заполнялся водой. Резервуар был таким узким, что Мартин не мог пошевелиться. Он только чувствовал, как вода поднимается сначала до колен, потом до бедер, потом до груди, до подбородка… Вода заливала уши, ноздри, глаза. Имплантаты блокировали носоглотку, чтобы вода не попала в легкие. Он перестал дышать. Датчики, которыми его облепили, посылали сигналы на мониторы нейротехников. Он и сам запустил таймер с обратным отсчетом. Тринадцать минут. Столько он продержится без кислорода. А потом удушье и смерть. Но умереть ему не дадут. Даже, если он справится с имплантатами и вдохнет воды, захлебнуться не успеет. Воду из резервуара откачают, и процессор запустит процедуру реанимации. Вода из легких будет удалена. С помощью искусственно вызванных легочных сокращений. Процессор заставит киборга снова дышать.
Этот эксперимент с утоплением повторяли несколько раз. Должно быть, данных после первого теста было недостаточно или они были недостоверными, потому что Мартин отчаянно сопротивлялся и людям и своей системе. В следующий раз его накачали транквилизатором и мышечным релаксантом. Он остался в сознании и только вновь беспомощно наблюдал, как вода его поглощает.
Он должен был возненавидеть воду, должен был причислить ее к своим овеществленным кошмарам. В первые несколько ночей после этого эксперимента он видел в коротких тревожных снах тот узкий как труба резервуар, и себя в этом резервуаре, погребенного, обездвиженного, залитого до макушки водой. Он начинал задыхаться, в его легкие врывалась вода… Но этот страх не прижился. Вернее, он был вытеснен из числа кошмарообразующих страхами последующими. Тот узкий аквариум с водой был не из самых впечатляющих орудий. Страх напомнил о себе на берегу моря, когда хозяйка привезла его туда впервые. Бездонная, глухо ворчащая стихия напоминала о своей смертоносной, удушающей власти не только над человеческой составляющей, но и над кибернетической. Но страх этот не был настолько захватывающим, чтобы Мартин кинулся бежать. Страх был преодолен и как-то быстро пожух. Занял место рядового в шеренге всех прочих воспоминаний. У Мартина их было предостаточно, чтобы возводить один из них до статуса фобии. При той ученой изобретательности, с какой его мучители преследовали свои прогрессивные цели, Мартин мог бы любой предмет приукрасить фобией. Вероятно, так бы и случилось, если бы он был только человеком, но у него был кибернетический двойник, бравший большую часть поступающей информации на себя, позволяя Мартину-человеку пережидать самое непоправимое в отстраненности, почти незадействованным, и таким образом ограждая его рассудок. Вода это всего лишь текучее, прозрачное, безвкусное, универсальное, жизненно необходимое вещество. Оно не может быть его врагом или другом, если он сам это вещество так не обозначит. Вода это вода. Она может быть теплой, холодной, соленой, пресной, жидкой, твердой, газообразной. Вода приносит умиротворение и облегчение. Вода не виновата, что те люди в исследовательском центре превратили ее в орудие пытки. И там на берегу геральдийского моря Мартин бесстрашно шагнул навстречу воде.
Хозяйка тоже спустила ноги с палубы и посмотрела на белое, манящее дно. Тримаран сидел в воде низко, поэтому она легко достала до воды голой ступней.
— Уверен? – повторила она.
Он смотрел на нее испытывающе.
— Но ты же меня спасешь?
— Это уже становится моим хобби! – проворчала хозяйка.
Мартин скользнул в воду. Он полагал, что сделал это не так быстро, чтобы ее обескуражить и напугать, как тогда с коммом. Но она все равно испугалась. Он успел заметить, как она смотрит на него, когда вода уже сомкнулась. А Мартин тонул. Не настолько быстро, чтобы система не включилась в режим выживания, так как вода была соленой и плотной, но и не настолько медленно, чтобы он не позаботился о возвращении на поверхность как можно быстрее. Но страха он не испытывал. Он чувствовал себя странно. Поглотившая его среда была чужеродной, но не враждебной. Он уже понял, что опасности нет. Он оттолкнется от мягкого дна и всплывет. Он умеет плавать. Это легко. Гибульский мог лишить его этого навыка, стремясь усилить сходство с человеком, чтобы добавить естественной человеческой неуклюжести. Но, по всей видимости, не счел это нужным или… забыл.
Мартин почувствовал, как мышцы наполняются спокойной эластичной упругостью, как тело приобретает легкость, как становится таким же необременительным как при отключенном гравигенераторе на станции. Ощущения почти те же. Правда, окончательно невесомым тело в воде не становится. Он продолжал медленно погружаться. Мартин закинул голову и посмотрел вверх, сквозь зеленоватую призму, которая преломляла и рассеивала солнечный свет. Выражения на лице хозяйки он различить не мог, но она по-прежнему смотрела с тревогой. Что она будет делать, если он не поднимется на поверхность по истечении допустимого времени? Она знает, что ресурс Мартина значительно превышает человеческий, но все же ограничен. Киборги не могут дышать под водой. Инженеры «DEX-company» еще не научились делать из них амфибий. Будет ли хозяйка выжидать указанные в ТТХ семнадцать минут, не подозревая, что у него есть только тринадцать? А потом? Прыгнет? Но хватит ли у нее сил и умения выдернуть его на поверхность? Он все же выше ее ростом и тяжелее. У Мартина возник соблазн притвориться утопленником. Достигнув дна не оттолкнуться, а наоборот, сделать вид, будто он, обессилев, ложится на песок. Время у него еще есть. Нет, он без всякой причины подвергнет ее опасности. Что это будет? Тест для человека? Он сам так много пережил по вине этих тестировщиков. Так неужели он станет одним из них? Мартин почувствовал под ногами дно. Оно действительно было мягким и каким-то ласкающим, будто стремилось принести утешение тем, кто неосторожно его коснулся и уже не сможет вернуться наверх, к солнцу. Разноцветные полупрозрачные водоросли чуть заметно колыхались. В живописных подводных зарослях мелькали плавающие, ползающие, с плавниками, щупальцами, клешнями, усиками эндемики Шии-Раа. Мартин покосился на таймер. Пора! Осталось две минуты. Он оттолкнулся и поплыл. В теле сразу возникла приятная слаженность. Мышцы, связки, сухожилия задвигались в безупречном согласии. Он делал то, что желал сам. Тело ему подчинялось, оно было союзником, соратником, инструментом. И тот, кто присутствовал в этом теле, его кибернетический «близнец», стал с ним един, не препятствуя и не принуждая. Мартин вынырнул на последней минуте и жадно вдохнул.
Хозяйка сидела уже на поплавке, свесив ноги. Лицо было напряженным. Когда он в пару гребков оказался рядом и ухватился рукой за брошенный в воду линь, она погрозила ему кулаком.
— И кто ты после этого?
— Кто? – спросил он с детским любопытством. Какое имя она придумает ему на этот раз? В его идентификационном списке их уже больше десятка. И все ему нравятся!
— Чудовище ты лохнесское!
***
Мартин нырял и плавал что называется до посинения. Корделия наблюдала за ним с палубы тримарана.
Она выбрала это громоздкий парусник, чтобы увезти Мартина подальше от берега и позволить ему это безоглядное развлечение, а еще – ей нужно было подумать. Несмотря на то, что отель, принадлежавший холдингу «МедиаТраст», был небольшим и находился на значительном удалении от туристических центров, это не избавляло прибывшую накануне парочку от излишнего внимания. К тому же, среди постояльцев «Короля Лира» — так назвала отель Корделия, обыгрывая свое имя – нашлось несколько знакомцев. Неизбежны были взгляды и осторожные, но настойчивые расспросы. Зрелая состоятельная дама и юный привлекательный спутник. Версия напрашивалась сама собой. Корделия не собиралась ее опровергать. Репутация ее не волновала. Давно прошли те времена, когда союз взрослой женщины и очень молодого мужчины вызывал недоумение, а то и неприятие. Нет, подобные союзы уже давно никого не удивляли, как не удивляли союзы во всех прочих вариациях. Излишнее любопытство могло потревожить Мартина, который только учился сосуществовать с людьми. Он только что пережил испытание огромным пассажирским лайнером, космопортом на Шии-Раа, таможней, парковкой для таксофлайеров и вестибюлем отеля с царственным портье. Мартин изо всех сил старался вести себя естественно, по-человечески, не прятаться за процессор, что стоило ему немалых энергоресурсов. В номере отеля он сразу же попросил разрешения на три часа сна и отключился на ближайшем диване. Корделия это более чем устраивало. Она, не спеша, сходила в душ, переговорила с управляющим относительно меню для своего «воспитанника», забралась с ногами в огромное кресло и включила планшет. Пора было систематизировать как собственные идеи, так и поступившую от бывшего майора информацию.
Запрос Ордынцеву она отправила еще с «Queen Mary», едва белобрысый навигатор произнес имя транспортника. К моменту посадки лайнера информация уже начала поступать. Когда же она заглянула в свой почтовый ящик уже в номере, этой информации было столько, что для беглого просмотра понадобилась бы целая ночь. И чтение обещало быть увлекательным. Оказывается, эта компания принимала участие в поисках базы Альянса. А затем была замечена на Медузе, при штурме логова работорговцев. Именно тогда транспортник и стал известен как «Космический мозгоед». Была еще история с фрисской «бабочкой» и новой технологией связи. В этом новом формате передачи данных «МедиаТраст» был очень заинтересован и уже вложил в проект около двадцати миллионов.
Спать ей не хотелось. Сказывалось подспудное нервное перевозбуждение. Последствий стресса она не чувствовала, да и стресса, собственно, никакого не было, присутствовала только легкая усталость, которая без труда компенсировалась получасовой медитацией. «И кто из нас киборг?» подумала Корделия, бросив взгляд на безмятежно спящего Мартина. Разумеется, она не собиралась будить его через три часа. Пусть спит до утра. Выбравшись из кресла, она принесла из спальни одно из одеял и укрыла своего «избалованного паршивца». Мартин тут же поднял голову и сонно спросил:
— Что-нибудь случилось?
— Ничего. Спи.
Он повозился под одеялом и вздохнул с каким-то теплым, потаенным счастьем. Ничего не случилось…
Утром Мартин ожидаемо стал рваться на пляж. Хозяйка же обещала ему теплое море! На Геральдике море было холодным, штормящим, а здесь море спокойное, прозрачное, теплое. Правда, там на пляже снова люди. Их немного, но все же…
— Мы возьмем тримаран, — успокоила его Корделия. – Тут недалеко есть бухточка, очень тихая. Там людей не будет. Одни крапчатые полипы.
Правильное решение. Когда уже в бухте, на узкой палубе парусника, Мартин стянул футболку и остался в шортах для купания, его шрамы, особенно те, от стальных болтов, пробивших легкие, сразу бросились в глаза. Да и симметричные на щиколотках и запястьях мимикрировать не желали. А были еще мелкие вдоль позвоночника, через равные промежутки. Впаянный в ключицу катетер, удалять который придется хирургически, еще разрез под коленом, странная отметина выше правого локтя… Когда-то люди пытались составлять карты Любви и Нежности, по гораздо лучше у них получаются другие карты – карты Мучительства и Боли. Это счастье, что Мартин, благодаря своему реальному возрасту, умеет легко переключаться с негативных переживаний на положительные, умеет забывать, отодвигать в тень страшное прошлое, не позволяя ему висеть радиоактивным облаком в небе радости. Для него эти шрамы будто и не существуют. Вот нырнет сейчас в воду и смоет их. Мартин другим занят. Снова ее испытывает, провоцирует, дразнит. Уже прошелся по палубе, спустился на поплавок, заглянул в обманчиво гостеприимную бездну, прозрачную как стекло. И объявил, что не умеет плавать. Может быть, и умеет. У киборгов это один из базовых навыков, как умение ходить или бегать, но он еще не пробовал. Но намерен попробовать. Прямо сейчас.
Вот же паршивец! И подглядывает за ней своим аномальным глазом. Что она скажет? Запретит? Накажет? Корделия вовремя ухватила за хвост свой инстинкт кошки, бегущей из горящего дома с котенком в зубах, и задала один единственный вопрос
— Уверен?
«Не старайся, паршивец, не поймаешь!» Он будет ее испытывать еще долго, возможно, даже не сознавая, что делает это. Нервы все-таки потрепал. Всплыл не сразу. Позволил себе маленькое удовольствие понаблюдать за хозяйкой со дна. Вода-то прозрачная… А ей, как ни старалась, лицо сохранить не удалось. Уже сама слезла на поплавок и собиралась нырнуть. А вдруг Гибульский, добиваясь большего сходства с человеком, отключил у Мартина эту опцию? Инстинкты! Инстинкты! Кошка мечется и орет. Телеметрия показывает недостаток кислорода в крови Мартина. Пульс учащен. Концентрация углекислоты зашкаливает. Мозг начинает испытывать трудности. Пошла 12-я минута. Мартин показался на поверхности.
— И вот кто ты после этого?
— Кто? – спросил он с детским любопытством.
— Чудовище ты лохнесское!
Мартин торжествующе улыбнулся. Достал все-таки хозяйку!
Потом он снова плавал, нырял, брызгался, плескался. Приволок со дна восьминогого краба-плывуна. Корделии его эти игры не мешали. Напротив, действовали вдохновляюще. Она мысленно вычерчивала карту предстоящих ей боевых действий. Войны не избежать. Правильнее было бы сказать, не избежать открытого боестолкновения. А война идет уже давно. Тайная. Или, как называли такие невидимые войны в двадцатом веке, холодная. Эту войну Корделия начала еще на Новой Вероне, когда выкупила Мартина по фальшивому договору. Какое-то время ей удавалось это скрывать. В глубине души она лелеяла надежду, что войны и вовсе удастся избежать. Мартин надежно укрыт на Геральдике в ее поместье. О нем никто не знает, кроме Лобина, использовать Мартина как компромат на «DEX-company» она не собирается. Та запись с флэшки хранится в ее сейфе на случай форс-мажорных обстоятельств. Если Бозгурд ее оставит в покое и прежде всего оставит в покое Мартина, она никаких шагов предпринимать не будет. Попробует обеспечить Мартину легальное положение. Раздобудет паспортную карточку, даже если придется снова дать взятку. Коррупция тоже имеет свои плюсы. Но, как известно, хочешь рассмешить Бога, расскажи о своих планах.
«…кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?
— Сам человек и управляет…»
Как бы не так! Вот она пыталась поуправлять. И что из этого получилось? Какая-то Аннушка вновь разлила масло. Мартин, гонимый призраками прошлого, сбежал из дома. Его спугнул безобидный флайер с надписью Dextro Energy. А флайер этот прилетел согласно заявке, которую Корделия оставила на их сайте. Значит, она и есть та самая Аннушка!
Потом раскручивающийся сюжет уже было не остановить. Мартин попался на глаза Генри-младшему со товарищи; сама Корделия разрядила по юным скаутам лазерную винтовку; Генри-старший потребовал экспертизы киборга, «DEX-company» охотно на это предложения откликнулась, и вот, пожалуйста, холодная война переходит в горячую. На первый раз удалось отбиться. Но Бозгурд теперь все знает, и о вмешательстве Корделии, и о Мартине, сбежавшем из утилизатора. Найджел не дурак, он понимает, что это значит – изначально разумный киборг в распоряжении владелицы рейтингового голоканала. Да ей достаточно дать развернутое интервью и предъявить этого киборга в качестве доказательства. Пусть даже ей сразу не поверят. Пусть даже «DEX-company» даст опровержение. Пусть даже на других каналах, проплаченных корпорацией, кричат, что это фейк, что никакой это не киборг, а человек, играющий киборга, скандал будет грандиозный. А если еще «GalaxieZwei» вытащит на свет репортажи о других сорванных киборгах, акции «DEX-company» упадут ниже плинтуса. Бозгурд, вероятно, видит это в своих кошмарах. И он будет действовать. Дожидаться, пока на него обрушится катастрофа, он не станет. Скорей всего, он уже сейчас через свою службу безопасности, через отдел «очистки» ищет по Галактике разумных киборгов и уничтожает их. А ведь на том транспортнике со смешным названием есть разумный киборг… И за Мартином он отправит ловцов. Ей надо спешить. Ей необходимо нанести удар первой. Подготовиться к осаде, выстроить линию обороны. Сделать именно то, чего боится Бозгурд – обнародовать доказательства. Только… Нет, использовать в этом качестве Мартина немыслимо! Он же ей не простит! Даже если тесты не понадобятся, одного короткого ролика будет достаточно, чтобы Мартин перестал ей верить. Он элементарно привяжет факт своего спасения к этой грандиозной финансовой авантюре – разрушению и поглощению «DEX-company». Разве не в этом состоит ее цель? Обрушить акции до минимума, а потом скупить их по «мусорному» номиналу. Завладеть контрольным пакетом одной из самых крупных и прибыльных корпораций Галактики. Что потом? Потом распродать ее по частям, заработав с пяток миллиардов. Или не распродать, а учредить подконтрольный совет директоров и запустить в производство киборгов линейки «Excellence». А те полмиллиона, которые она отдала в качестве взятки Лобину, всего лишь выгодная инвестиция.
Она вдруг так ясно это увидела. Огромная, освещенная множеством софитов, студия. Команда маститых ученых – кибернетиков, психологов, социологов, физиологов, бихевиористов. Мартин, обнаженный, обездвиженный в стенде. Испуганный, растерянный… Он отчаянно ищет ее взглядом. Ее, твердившую, что никогда никому его не отдаст, что никогда никому не позволит причинить ему боль… Сначала в широко раскрытых генетически аномальных глазах недоумение, потом смятение, а затем уже понимание, страшное, горькое… Люди предают… Люди всегда предают…
Рядом плеснула вода. Мартин, взобравшись на поплавок, с интересом смотрел на хозяйку. Глаза ясные, доверчивые, обведены чуть различимой синевой. Мокрые неровные пряди прилипли ко лбу. Взращенное по идеальным генетическим лекалам тело — в крупных, сияющих каплях.
Выгодная инвестиция!
— Иди сюда, Ихтиандр!
Мартин перебрался в тень обезветренного паруса. Корделия взяла заранее приготовленное полотенце и промокнула волосы своего «чудовища».
— Голодный?
Он кивнул. Могла бы и не спрашивать. Согласно поступившим на ее комм данным телеметрии уровень энергии не превышает 45%. Корделия извлекла из термобокса бутерброды, кусок фруктового пирога, бутылку кленового сиропа и, конечно, мороженое. Мартин потянулся за мороженым, получил по рукам и взял бутерброд с сыром.
«Нет, мы пойдем другим путем», подумала Корделия.
Корделия смотрела вслед исчезающему флайеру.
— Вот и все, — сказала она. – Мартин, собирайся.
Она обернулась. Мартин пошатнулся, будто у него закружилась голова, и упал на колени.
— Мартин, что с тобой?
— Ничего,- ответил киборг, глядя виноватыми глазами. – Отключил имплантаты.
Корделия села с ним рядом и подставила плечо, чтобы он мог опереться и уткнуться лбом. Ей хватило данного объяснения. Мартин перешел из ипостаси киборга в ипостась человека. А человек, как известно, слаб. Все предшествующие часы, с того моменты, как раздался звонок таможенного офицера, когда они с кровью из перевязанной вены расставляли базисные приоритеты, затем, через признание Корделии продравшись к реальности, вычерчивали схему боевых действий, и, наконец, в этих действиях участвовали, Мартин находился в режиме очень близком к боевому. Сознавая неустойчивость и уязвимость своей человеческой составляющей, он предпочел довериться кибернетическому двойнику, предоставив процессору расширенные полномочия по контролю за эндокринной системой и биохимией крови.
Этот жесткий контроль, призванный обезопасить их первое сражение от поползновений таящихся в памяти травмирующих событий, от слепящих воспоминаний, от гипнотизирующего превосходства всесильных палачей, подавлял дремлющий в глубинах подсознания, в органическом живом процессоре вирус страха и подчинения, вирус собственной ущербности и поклонения своим жестоким создателям. Мартин боялся, что этот нецифровой, неуловимый для хакера паразит распустит свои эмоциональные, подавляющие коды и бросит его, искалеченного киборга и неполноценного человека, на колени перед хозяевами. В цифровой памяти, в блоке подчинения их имен давно не было. Над этим еще на «Подруге смерти» хорошо потрудилась девушка-навигатор, очищая нано кластеры от лиц с правом управления, установок, директив, подпрограмм, приказов, ограничений, но их след остался в человеческой составляющей, в рисунке шрамов и ссадин, в снах и воспоминаниях, в изнанке чувств и желаний. И зыбкое то воздействие соперничало по своей эффективности с директивой, вбитой в командную строку напрямую. Мартин предпочел обезопасить себя от этого воздействия, изолировав человеческое от машинного и обозначив это человеческое как ресурс. За четкость действий, стабильность и быстроту он дорого заплатил. Такой жесткий контроль пожирал энергетические запасы с удвоенным аппетитом. Вероятно, система не раз запрашивала о допустимости уровня углеводов, предупреждая о возможном отключении имплантатов, но Мартин снова и снова выбирал максимум эффективности. Когда же он, в конце концов, позволил себе расслабиться, дал системе отбой, вновь переходя в ипостась человека, его накрыло таким постадреналиновым похмельем, что он не удержался на ногах. Кровь стала пустой и жидкой, как вода.
— Прав был Бозгурд, — прошептал Мартин.
— В чем?
— Я ни на что не годен. Выработал свой ресурс. Устаревший хлам.
— Нашел кого слушать, этого… ссыкуна.
— Там… свидетели были. Он меня за это… 23 раза убивал. Потом долго бил. Сломал 37 костей. Убил бы в конце концов. Но… Пирсон вмешался. Сказал, что я… один такой. Другого подопытного нет.
Корделия вспомнила первую сканограмму, сделанную еще на яхте. Они тогда с Ренди этим старым переломам счет потеряли. Мартин будто услышал ее мысли.
— Система регенерации работала с перегрузкой. Она у меня не такая, как у армейских DEX’ов. У них более эффективная. А меня к войне не готовили. Гибульский замедлил ее намеренно, чтобы я больше на человека походил. Медленнее выздоравливал. Я до ста процентов за четыре года так ни разу и не восстановился. Сейчас… сейчас я встану, — добавил он поспешно.
— Ничего, отдышись. Мы успеем. Нет, имплантаты не подключай. Я запрещаю. Дай мышцам передохнуть. Они же у тебя человеческие.
Мартин помолчал, выравнивая дыхание, и, видимо, стабилизируя систему, потому заговорил снова.
— Ты бы могла купить себе нового. Без шрамов. Без внутренних повреждений. Со сто процентной работоспособностью.
Корделия грустно улыбнулась.
— Ну уж нет. Дамы предпочитают джентльменов с опытом. Да и где я еще такое чудо куплю? Ты один такой. Уникальный.
— Другие тоже есть. Я их видел.
— Это ты про сорванных?
— Про тех, у кого срыв происходил постепенно. Они никого не успели убить, да и не собирались… Они пытались выжить, но их выследили. Самый высокий процент срывов пришелся на 43-ю партию. В «DEX-company» ее называли проклятой. Говорили даже, что вся партия бракованная. Большинство ликвидировали. Но не всех. Кто-то из этой партии уцелел. Они все были… рыжие. Как наша «Жанет». Только у «Жанет» глаза зеленые, а у них – голубые.
Корделии неожиданно понравилось это «наша».
— Ты с кем-то из них встречался?
— Да, одного привезли почти невредимым. Армейского DEX’а. Его держали в соседнем боксе. Мы с ним разговаривали.
— Что с ним стало?
— Умер. То есть, отключился. Через шестнадцать часов. Я ему тогда даже… завидовал. Всего шестнадцать часов.
Помолчали.
— Тебе сюда поесть принести или до кухни дойдешь?
— Дойду. Мне уже лучше. Система стабилизировалась.
— Я тебе сделаю горячий шоколад. Он калорийный и вкусный.
Наблюдая, как Мартин маленькими глотками пьет из большой чашки ароматную густую жидкость, Корделия вновь ощутила накрывающий ее приступ ярости. Той самой бессильной иррациональной ярости, с которой она уже давно тщетно боролась. Она вспомнила поступивший на терминал отчет Ордынцева. Бывший майор собрал все доступные через секретные службы материалы по Александру Гибульскому. Сведения по научным разработкам ведущего нейроспециалиста были укрыты в недрах «DEX-company», но общей информации было достаточно. Со школы имел строго определенную цель – стать кибернетиком. В колледже, а затем в университете участвовал во всевозможных научных программах по ИИ, был выдвинут на повышенную стипендию Норберта Винера, самостоятельно разработал ПО для «LV-Electronics», производящей андроидов. Был приглашен на кафедру после защиты кандидатской, но предпочел работу в «DEX-company», по своему профилю. Женат не был, но обзавелся дочерью. Создатель «шестой» модели. Концептуально новый процессор, позволяющий повысить эффективность кибер-машины до максимума. Доктор Франкенштейн! «Надеюсь, ты попал в ад, Гибульский», подумала Корделия. «И там тебя засунули в тело рыжего киборга из 43-й партии. Затем какой-нибудь адский подручный по имени Бозгурд заставил тебя 125 раз умереть. И ты 125 раз ощутил, как твое сердце останавливается, а ты в сознании, ты жив и фиксируешь эту остановку своим ясным кибернетическим сознанием». Корделия закрыла глаза и несколько раз глубоко вдохнула. Спокойствие, только спокойствие! Мартин почувствует себя виноватым, если у нее подскочит давление и участится пульс.
— Хочешь еще? – осведомилась она вполне нейтрально, забирая у него чашку.
Киборг внимательно на нее посмотрел. «Эх, и все-то ты знаешь!» Корделия сделала невинное лицо.
— Мне нужно немного поспать, — извиняющимся тоном произнес Мартин.
— Во флайере поспишь. Нам лететь больше трех часов до Лютеции. Давай, переодевайся. Ничего не бери. Я тебе на лайнере все куплю.
— А я и не знаю, что брать.
Мартин уже отдал управление процессору, а сам где-то дремал, время от времени реагируя на реплики хозяйки. Не отягощая его выбором, Корделия быстро извлекла из шкафа недавно купленные вещи и, давая максимально ясные указания, заставила переодеться. Затем отвела в ангар и указала на заднее сидение флайера.
— Полезай на свое любимое место.
Мартин безропотно послушался, вернее, послушался киборг. Потому что Мартин-человек уже давно крепко спал. Сама Корделия потратила на сборы не более получаса, переодевшись и покидав в дорожную сумку кое-какие необходимые мелочи. Все самое ценное, позволяющее решать самые насущные, первоочередные задачи у нее хранилось в изящном вместительном портмоне, пристегнутом к поясу. Комм на запястье, удостоверение личности и банковская карта. А что еще надо?
— «Жанет», процедура консервации.
Искин вздохнула.
— Не вздыхай, это ненадолго. Дроны вернешь на исходную позицию. Периметр оставишь в охранном режиме. Пусть датчики фиксируют все крупные движущиеся объекты. Оставшиеся продукты утилизируешь. Все. Пока. Флайер я запрограммирую на возвращение.
Мартин спал. Кибернетический «близнец» был безупречен, но безжалостен. За свое содействие он брал непомерную плату, буквально выгрызая своего человеко-брата изнутри. Корделия подняла флайер очень плавно, без рывков, хотя знала, что киборг может спать даже под ракетную канонаду. Но тот, кто лежал, свернувшись клубком на заднем сидении, по-детски сунув под голову руку, слишком мало походил на неутомимую машину. Это был усталый ребенок, которого некие компрачикосы от науки заключили в тело-оружие и заставили в этой мышечной колбе быстро и уродливо взрослеть. Набрав скорость и высоту, Корделия бросила взгляд в «зеркало заднего вида».
— Не было у бабы хлопот…
Как она и предполагала, путь до Лютеции занял три с половиной часа. Мартин проснулся, когда на горизонте уже поднялись шпили городской ратуши и старинных земных соборов. Мартин открыл глаза и сразу сел. Взгляд еще какое-то время оставался дремотно-пустым. Но зрачки уже любознательно расширились. Процессор собирал информацию. Корделия потянулась к «бардачку», вынула бутылку воды и большую плитку шоколада с орехами. Мартин жадно отпил из бутылки и зашуршал фольгой.
— Вкушно, — сказал он, прожевывая сразу половину.
Спросонья он свалился в свой реальный возраст. Откуда-то из глубин памяти вперед шагнул сонный, светловолосый мальчик.
— Мама, я плоснулся!
Очертания встающего из-за горизонта города стали нечеткими. Поплыли. Корделия стиснула штурвал. Нет, нет, пожалуйста, только не сейчас! Не сейчас. Рука Мартина коснулась ее плеча.
— Это из-за меня? – тихо спросил он
Она потрясла головой.
— Нет. – Ответила резко, чтобы пресечь дальнейшие расспросы. — Вспомнила кое-что. Сейчас пройдет.
Огромный город все яснее выступал из полуденного марева. С высоты птичьего полета Лютеция напоминала огромную морскую звезду, раскинувшую свои лучи-щупальца на многие километры. У вершины каждого луча этого гигантского пентакля возвышался собор, каждый точная копия одного из знаменитых соборов старой Европы – Шартрского, Кельнского, Миланского, Сантьяго-де-Компостелло и Святого Василия. В самом городе встречались менее величественные копии известных архитектурных памятников. Каждый луч звезды так же олицетворял собой средоточие определенной исторической и национальной направленности. Это разделение стало скорее условным, дизайнерским, чем фактическим. Стили и памятники перемешались. Но несмотря на пренебрежение историческими реалиями Лютеция и в конце 22-го века могла бы служить великолепной иллюстрацией к лекциям по истории. Корделия взглянула на раскинувшийся внизу город с сожалением. У нее никогда не было времени побродить по этим улицам, полюбоваться Пантеоном, Гранд-Опера или Адмиралтейством. Пусть только копиями, но выполненными с талантливой дотошностью. Мартин тоже завороженно смотрел вниз. Это был первый город, который ему довелось увидеть.
— Красиво, — прошептал он.
— Когда-нибудь мы там поживем, — пообещала Корделия, — будем гулять и глазеть по сторонам.
Она положила флайер на крыло, уходя от города на запад к коспопорту.
Вопреки тенденции к самоизоляции столичный космопорт был размеров внушительных, с провинциальный город где-нибудь на Новом Бобруйске. И посадочное поле вокруг терминала отнюдь не пустовало, оно было сплошь утыкано частными катерами и яхтами. Кое-где попадались и транспортные суда, доставившие на Геральдику товары для торговых сетей. У терминала, схожая размерами и величием со священным Кайласом, блестела обшивкой «Queen Mary». К лайнеру тянулся длинный прозрачный «рукав», сверху казавшийся старомодным шнурком, связывающим один громоздкий ботинок к другим. Но в действительности, это была пластиковая галерея в три человеческих роста.
По мере снижения Корделии приходилось учитывать скоростной режим и перестраиваться с одного уровня на другой. Чем ближе к аэропарковке, тем медленней приходилось лететь, учитывая планы таких же флайеро-водителей. Наконец, она припарковалась на свободном пяточке рядом с вытянутым разрисованным цветами аэромобилем и тюнингованным кобайком с королевой викингов на борту. Выключила двигатель и едва не застонала от боли в затекшей спине.
— Ну все, выходим. Нам еще регистрироваться и таможню проходить. Мартин, ты слышишь? Мартин!
Он не ответил. Корделия стремительно обернулась. Застывший Мартин смотрел сквозь нее выцветшими, потухшими глазами. Киборг. Снова правильный, безмозглый киборг. Корделия едва не стукнулась лбом о штурвал. Люди! Слишком много людей! Все вокруг большое, шумное, незнакомое. Испугался, спрятался за процессор. Притворился мертвым, как брошенный на мостовую зверек.
— Нет, нет, нет, Мартин, только не сейчас!
Она выскочила из флайера и перебежала к пассажирской дверце. Резко дернула. Тащить через регистрацию и таможню на глазах у всех механическую игрушку ей совсем не хотелось.
— Мартин, пожалуйста, не сейчас. Давай, мальчик, ты справишься. Ну да, люди, их много, но им до тебя нет никакого дела. У них свои заботы. Они заняты друг другом.
Мартин отреагировал. Взглянул на хозяйку с тоской, как бы говоря: «Я стараюсь, я очень стараюсь».
Корделия хорошо понимала, что с ним происходит. Механизм явления был ей знаком. Она даже когда-то придумала название этому явлению – синдром личинки. Личинку насекомого, бескрылую, беспомощную, неповоротливую, без хитинового панциря, почти без кожи, с выворотом лопаты извлекают на белый свет. Личинка прежде сидела глубоко в земле, во влажной, прохладной норке, не подозревая о внешнем пугающем мире. Чтобы выйти в этот огромный, освещенный мир, полный резких звуков, обжигающих лучей и острых песчинок, этой личинке следовало нарастить кожу или хотя бы веки на огромные фасеточные глаза. Этой личинке еще только предстояло защитить свое мягкое брюшко и нервные спинные узелки твердым панцирем. Но ей не позволили этого сделать, вытащили под каблуки и лопаты. Корделия сама была когда-то такой личинкой. Она сама добровольно ушла «под землю», в психологическую гробницу, соорудив ее внутри себя самой, чтобы пребывать в невесомости. Когда ее все-таки извлекли оттуда и заставили жить, она чувствовала себя лишенной кожи, ступившей под солнце с обнаженными нервами. Мир причинял боль одним движением воздуха. Ей тогда пришлось прибегнуть к эмоциональной анестезии, взять на вооружение глухоту и слепоту. А нервные окончания подморозить и удалить. Только так ей удалось выжить. Иначе она бы сошла с ума под натиском ощущений, запросов и угроз внешнего мира. В чем-то ее давняя попытка сохранить жизнеспособность напоминает это бегство Мартина за процессор. Он тоже еще не отрастил ни крылышек, ни хитинового панциря. Но у него есть кибернетический двойник, раковина, которую он, как придонный моллюск, всюду таскает за собой. Средство верное, но лишает подвижности. Корделия вспомнила свой прием с глухотой.
— Давай сделаем так. Ты же можешь настроить свои слуховые фильтры так, чтобы слышать только мой голос?
Он кивнул.
— Сделай.
Глаза Мартина потухли, но сразу ожили.
— Лучше?
Он несколько секунд как будто прислушивался к себе. Потом кивнул.
— Ты сохранял себе голографии? Может быть, у «Жанет» скачал какие-нибудь видеоролики?
Он снова кивнул. Корделии показалось, что в глазах мелькнуло смущение, а на щеках — румянец. И что же он там себе наголографировал? Она это выяснит. Потом…
— Очень хорошо. Ты же можешь их смотреть, пока мы идем по терминалу к лайнеру?
— Могу.
— Вот и смотри. А я буду тебя за руку держать, бегемотик.
Перед «бегемотиком» киборг окончательно капитулировал. Пятилетний мальчик смотрел расширенными от любопытства глазами.
— А почему бегемотик?
Видимо, процессор успел произвести сравнительный анализ, поискать логические и ассоциативные связи между моделью DEX-6 и бегемотом, млекопитающего из отряда парнокопытных, ведущего полуподводный образ жизни. Связей не нашел.
Корделия засмеялась.
— Был такой старый, старый земной мультик про бегемота, который боялся прививок. У этого бегемота был друг, не то аист не то журавль. Так вот, бегемот его постоянно спрашивал: «А ты меня будешь за руку держать?» «Буду, буду», отвечал друг. Я тоже тебя буду за руку держать. У тебя есть пара минут, пока я заправляю флайер и программирую его на возвращение.
У стойки регистрации служащая космопорта, разумеется, узнала Корделию. Взглянула на Мартина, которого знаменитая пассажирка крепко держала за руку, и понимающе улыбнулась. Что тут такого? Элегантная состоятельная дама едет в путешествие с юным любовником. Может себе позволить. Мартин, державшийся вполне естественно и даже слегка развязно, играл свою роль, даже не догадываясь об этом. Он слышал только голос хозяйки и видел что-то очень приятное на внутреннем экране. Таможенный сканнер, возможно, определил его как киборга, но Корделию не побеспокоили вопросом. Пассажиры первого класса кого только не провозили в статусе спутников. Киборг это еще не самое экстравагантное.
Красивая стюардесса, вся в белом, с золотым логотипом компании на лацкане форменного кардигана, проводила Корделию до каюты и тоже понимающе улыбнулась.
— Ужин в восемь по корабельному времени или, если желаете, вам сервируют стол в каюте.
— Возможно. Но мы еще не решили, — ответила Корделия.
Втолкнула Мартина в каюту и захлопнула дверь перед носом вежливой сопровождающей.
— Все, отключай звукоизоляцию.
Мартин вздрогнул, будто разбуженный, и огляделся. Каюта состояла из двух просторных помещений. Первое – подобие гостиной, с мягкими пуфами, диванами, напольными светильниками и головизором, и второе – спальня с низкой широкой кроватью, принимающей форму тела. Интерьер комнаты пассажир выбирал по собственному вкусу. Стены, ковры, портьеры, абажуры меняли цвет и даже фактуру согласно указанной в меню гамме. Наличествовал даже иллюминатор, огромный, во всю стену, но явно фальшивый, лишь создающий качественную иллюзию звездного неба. На самом деле космос черный и скучный.
Пока Мартин стоял у фальшивого иллюминатора, Корделия извлекла из дорожной сумки планшет и набросала сообщение Ордынцеву.
— Скажи мне, пожалуйста, еще раз номер этой партии, — попросила она, — и год выпуска.
— Сорок третья, год 2181-й, — ответил Мартин. – Они старше меня на три года. Срывы начались в то время, когда Гибульский прятал меня на станции. Он, вероятно, теоретически допускал полноценный синтез мозга и процессора, но при условии, что мозг органической заготовки не будет подавляться. Срывов «шестерок» он не предвидел, так как их мозг обрабатывался по стандартному, уже опробованному методу подавлению. Вырастив меня, он подтвердил свою теорию синтеза. Но и подавленный мозг оказался способен к развитию. Тот рыжий киборг… — Мартин повел плечом, — почти ничем от меня не отличался. Только эмоционально он был несколько заторможен. Им приходилось скрываться, держать эмоции под жестким контролем. Мне, напротив, пришлось этому учиться. Я бы среди людей не выжил. А вот у них был опыт. Их личность формировалась в кризисных условиях, в ситуациях экстремальных. Возможно, кто-то скрывается до сих пор под личиной правильного киборга, кто-то выдает себя за человека, например, среди ксеносов, а кто-то предпочел малонаселенные или вовсе необитаемые планеты. Боевые киборги могут за себя постоять.
— А такую вероятность, как обрести дом и семью ты исключаешь?
Мартин бросил в сторону Корделии настороженный взгляд. Она улыбнулась.
— Думаешь, желающих кроме меня не найдется?
Он продолжал на нее смотреть. Она тоже не отводила взгляда. Хотя играть с киборгом в «гляделки» дело неблагодарное.
— Поищем? – спросила Корделия. – Я уже написала Ордынцеву, чтобы он собрал сведения по сорок третьей партии. В армейских базах информация должна сохраниться.
Корделия отправила еще одно сообщение капитану МакМанусу. Мартин продолжал изучать звездное небо в иллюминаторе. Иллюзия была очень правдоподобной, завораживающей и влекущей.
— Купить тебе телескоп?
Мартин обернулся.
— А можно?
Откуда-то снова шагнул заспанный мальчик в пижамке.
— Конечно. Как вернемся, так и куплю. На крыше поставим.
Пару часов спустя Мартин объявил, что готов продолжать социализацию и звуковые фильтры ему на этот раз не понадобятся.
— Храбрый бегемотик согласен на очередную «прививку»! – засмеялась Корделия.
Она чувствовала себя измотанной после всех событий этого дня и предпочла бы остаться на диване в тихой, мягко освещенной каюте, но порыв Мартина, эта его победа над призраками прошлого была слишком ценной, чтобы ради нее не пойти на некоторые жертвы. Поваляться на диване она еще успеет. И как показало очень скоро наступившее будущее, жертва была не напрасной.
Они спустились на вторую палубу, где публика была попроще и где вероятность встретить знакомых с Геральдики или с Новой Москвы скатывалась до безобидных процентов, вошли в один из многочисленных баров, чтобы выпить по коктейлю и понаблюдать за людьми в их естественной среде обитания. Корделия заказала для Мартина увесистый ломоть яблочного штруделя, залитого взбитыми сливками, а себе – бокал мартини. Столик выбрали в полутемном углу.
— Ну вот, смотри, — сказала Корделия, — это и есть люди.
Центром одной из самых многочисленных и шумных компаний у барной стойки были два молодых человека в форменных комбезах с золотым логотипом «Queen Mary». По-видимому, кто-то из экипажа, сменившиеся с дежурства. Один, темноволосый, скуластый, лет двадцати пяти, второй – белобрысый, со вздернутым носом, по-мальчишески лопоухий, но крайне самоуверенный, невзирая на крайнюю молодость. Этого белобрысого обступили веселые, раскрасневшиеся девицы, в предвкушении отпуска на Шии-Ра одетые весьма ярко и необременительно.
— Алексей, а это правда, что вы сражались с пиратами? – придвинулась одна из зрительниц. – Расскажите!
— Да! Да! Расскажите!
Тот, чрезвычайно польщенный, с деланной небрежностью завсегдатая рыцарских турниров, ответил:
— Да что там рассказывать? Так, небольшое приключение.
— Вам было страшно? – спросила другая девица.
— Истинная смелость предполагает преодоление страха, а не его отсутствие, — пафосно изрек белобрысый. – Конечно, как существу, одаренному разумом, мне было страшно. Я же не киборг какой-нибудь, у которого одни программы и который не осознает опасности и потому кажется бесстрашным. Я – человек.
«А человек – это звучит гордо», мысленно прокомментировала Корделия, забавляясь этой бравадой.
— Человек прежде всего трезво оценивает риск, просчитывает варианты, порой самые невероятные и рискованные, а не выбирает усредненный вариант, приемлемый для искина. Я взвесил и оценил все возможные последствия. Я знал, что меня ждет! Знал… Догадался, что этот… как его… Павел, он так представился, связан с пиратами. С работорговцами! Простейшая схема, рассчитанная на новичков. Он сказал, что занимается мелкой торговлей. Но в секторе, где мы оказались, нет обитаемых планет. Ни одной станции гашения! И тогда я принял решение. Я полечу с ним и найду пиратскую базу. Конечно, я рисковал! Конечно, я мог погибнуть! Но кто, если не я?
— Но там же был экипаж! Тот, с которым вы летели? – задал вопрос кто-то из слушателей противоположного пола.
Белобрысый презрительно шмыгнул своим вздернутым носом.
— Они ничего не поняли. Не догадались! Даже их хваленый киборг с его детектором.
— У них был киборг?
— Ну да, — с какой-то кислинкой в голосе ответил рассказчик, — рыжая «шестерка». Мне с моей первой стажировкой тогда крупно не повезло. Попал к этим неудачникам. Какой-то бывший армейский транспортник, старый, облезлый. Капитан… тоже бывший… космодесантник. Пилот – чокнутый, врач – алкоголик, кошка – бешеная, и еще этот… киборг. Носились с ним как с человеком! Он у них вроде как за навигатора был.
— Киборг за навигатора? Разве такое бывает?
— Если нет денег нанять человека, то и киберкукла сойдет, — добавил кто-то.
— Вот-вот, — подтвердил белобрысый, — я полетел, потому что стажировка важнее странностей экипажа. Вот и приходится с платиновым дипломом на корыте летать.
— Что там с пиратами? – напомнила первая девица.
— Так вот, этот Пашка оказался их лазутчиком. Он-то думал, что меня обманул, на свой катер заманил и снотворное подсыпал, но я знал на что иду. И про плантации на Медузе знал, и про работорговцев…
Мартин тронул Корделию за запястье и прошептал:
— Он врет.
— Я на одной из станций гашения послание для полиции оставил. Правда, поработать пришлось. На плантации. – Белобрысый принял позу попавшего на допрос партизана. Трагически понизил голос. – Холод, голод, сырой барак, цементный пол, надсмотрщики с бластерами.
Слушатели женского пола дружно ахнули. Парни сочувственно и многозначительно молчали. Мартин снова коснулся руки Корделии.
— Очень старательно делает вид, что не врет.
— Но мы выдержали, не сдались. Именно в таких непростых ситуациях и проявляются лучшие человеческие качества. Товарищество, взаимовыручка, находчивость. Мое послание дошло вовремя и нас спасли. Целый десантный крейсер прислали. Пираты были разгромлены. Их главный попал в плен.
— Это вы его захватили? – спросила прильнувшая к рассказчику девица в парео.
Белобрысый явно стушевался.
— Не совсем я… Я только помогал. Там опять был этот рыжий. «Шестерка», и пилот. Чокнутый.
— Они тоже попали в плен?
— Сдались, вероятно, — пожал плечами белобрысый.
— Врет, — сказал Мартин.
Корделия кивнула. Отодвинула бокал и встала.
— Подожди меня, — шепнула Мартину и направилась к шумной компании.
На нее сразу обратили внимание. Узнать не узнали, но нечто беспокоюще знакомое уловили. Корделия мысленно поморщилась. Медийность в действии! Но вида не подала. Обратилась сразу ко всем.
— Извините меня, пожалуйста, что я, не будучи знакома, позволяю себе… но предмет вашей беседы настолько интересен, что я…
Пауза. Наконец один из молодых слушателей шагнул ей навстречу и отвесил поклон.
— А черный кот у вас есть?
Корделия засмеялась.
— Приятно встретить коллегу-читателя. Кот есть. «Бегемот». Это искин на моей яхте. Но здесь я одна, без свиты. И надолго вас не задержу.
— Что же вы хотели? – с затаенной неприязнью спросила одна из девиц. Другая, которая предположительно все же узнала Корделию, толкнула первую локтем.
— Я всего лишь хотела задать пару вопросов этому джентльмену. – Она указала на белобрысого.
У того в глазах мелькнуло некоторое беспокойство. Тем не менее, обращение «джентльмен» и внушительное количество зрителей подвигло его на соблюдение приличий.
— Алексей Васильев, четвертый навигатор «Queen Mary». Чем могу помочь?
— Как назывался транспортник, на котором вы стажировались? Тот, где киборг за навигатора?
В лице младшего навигатора что-то неуловимо изменилось. Он смотрел не на Корделию, а мимо нее. Мартин, пренебрегший хозяйским приказом а скорее терзаемый любопытством, стоял за ее плечом, играя в телохранителя. И лицо соответствующее сделал.
— Так как транспортник назывался?
— «Космический мозгоед», — выдавил белобрысый, все еще завороженно глядя на Мартина.
Впрочем, на него все смотрели завороженно, а девицы еще и с восхищением. Мартин, уже откровенно наслаждаясь безнаказанностью, потянулся к стоявшей на барной стойке вазочке с орешками. Белобрысый шарахнулся.
— Это… это мое место! – почти взвизгнул он. – Скажи «спасибо», что тебя вообще сюда пустили.
— Спасибо, — покладисто ответил Мартин, взял несколько соленых ядрышек и отступил.
Корделия погрозила ему пальцем, потом с затаенной гордостью объяснила:
— Это Мартин, мой киборг. Он у меня немного… избалованный.
— Отлично сработано, Генри, — сказала Корделия, выходя из-за каменной стеллы.
Генри-младший — взъерошенный, лоб в бисеринках пота, — был бледен, но держался уверенно. Покосился на рухнувшего Джонсона.
— Он… мертв?
— Нет, — ответила Корделия.
Она все еще благоразумно держала «эксперта» под прицелом. В своей меткости она не сомневалась, но подвернувшийся под выстрел субъект был породы особой, выстрело-устойчивой. К тому же с присущими хищнику повадками, мог и разыграть беспамятство.
— Я снизила мощность до минимальной. Зачем нам труп? Труп нам не нужен. Возись потом с ним, расчленяй, утилизатор настраивай. Нет уж. Отправим этого «эксперта» к его хозяевам.
За прозрачной стеной дома также разыгрывалась драма. Трое подельников Джонсона, кинувшись в погоню за киборгом (который, ступив на лестницу, снова обрел кибернетическую прыть), вдруг позабыли о цели своего визита, кинулись к задвинувшейся створке и попытались ее открыть. Один с размаху пнул ногой, второй ударил огромным кулаком, третий, вооружившись короткой дубинкой, сделал попытку расколоть обманчиво хрупкий пластик.
Снаружи эти трое, всего несколько минут назад такие самонадеянно грозные и неуязвимые, напоминали запертых в банку осенних мух, крупных, черных, мохнатых. Сначала мухи бешено бьются о прозрачную преграду, не доверяя эмпирическим шишкам, затем полет их замедляется, становясь обреченно сонным, а вскоре жужжание и вовсе стихает. Мухи еще какое-то время ползают по выпуклому скользкому дну в поисках выхода, пока окончательно не замрут, выдавая наличие жизни слабым трепетом ячеистых крыльев. Вот с теми тремя и произошло очень схожая метаморфоза. Сначала бешеный натиск, затем замедление, будто вместо воздуха на нижний этаж закачали воду, затем потеря смысловой составляющей действий и неумолимое сползание в горизонталь. Еще несколько секунд, и вот уже полная неподвижность.
— А с этими что? — испуганно спросил Генри.
— Ничего особенного. Немного подышали трихлорметаном. Это у «Жанет» такие инструкции на случай непредвиденного визита. Заблокировать двери, а затем попотчевать гостей хлороформом. Легкая щадящая анестезия. Я же не зверь какой — бандитствующий элемент зарином травить. Была, правда, мысль дополнить инструкцию более жесткими мерами, например, воздух откачать. Но я подобных крайностей избегаю. Мало ли кто искином как нежелательный гость идентифицируется. Я и сама могу в этой категории оказаться. Лучше уж хлороформ. Через час выветрится.
Из-за угла дома появился Мартин в респираторе. Корделия вздохнула с облегчением.
— Вот и герой дня. Сыграл свою роль так, что я поверила, будто ты в него пальнул.
Генри-младший взглянул на нее с горделивой укоризной.
— Госпожа Корделия, я же слово дал. Да и не смог бы я… в него выстрелить. Мне того раза… той охоты хватило.
— Ты мог испугаться. Мог растеряться. Мог пустить в ход эту глушилку неосознанно. Нет, нет, я тебя не обвиняю. Извини.
Мартин приблизился и снял респиратор. Лицо такое же бледное, заострившееся как у Генри, стянутое изнутри нервной судорогой. Было заметно, что Мартин очень жестко контролирует каждое свое движение, на корню подавляя эмоциональную нестабильность. Он будто фиксировал имплантатами не столько мышцы, сколько чувства, свои овеществленные страхи, которые оделись в плоть и обрели вполне узнаваемые лица. Корделия смотрела на него с затаенной тревогой.
«Для нас — приключение, для него — падение в прошлое».
Она пыталась отговорить его от участия. Снова пыталась защитить. Убеждала, что они справятся и без него. Они — это она и Генри-младший. После первого признания ей пришлось сделать и второе. Ей звонил не только Генри-старший, но и Генри второй, наследник. Тот самый любитель-стрелок, чья излишняя меткость и послужила причиной всех последующих событий.
После попытки шантажа, имевшего своей целью вынудить ее снять обвинение, первая мысль была о побеге. Казалось бы, что может быть проще — взять билеты на ближайший рейс и улететь с Геральдики куда глаза глядят. И пусть Генри Монмут сам объясняется с приглашенными. Если бы в ближайшие сутки в столичном космопорте совершил посадку какой-нибудь пассажирский лайнер, Корделия, не колеблясь, отправилась бы в соседнюю Туманность, только бы увезти Мартина от этих «экспертов». Они вышли бы на ближайшей остановке и уже там дожидались бы «Подругу смерти».
Яхта в то время находилась в системе Альдебарана, пришвартованная в одном из доков гигантской космической станции, где проходил Общегалактический вещательный форум, и не могла покинуть систему прежде, чем будет объявлено о закрытии. В работе форума принимали участие заместители Корделии Конрад Дымбовски и Марк Фицрой, прибывшие на яхте в качестве официальных пассажиров. Несмотря на то, что «Подруга смерти» являлась собственностью Корделии, в ее отсутствие быстроходная и престижная посудина использовалась в бизнес-интересах холдинга. Нередко рок-, поп-, джаз-, рэп-звезды галактического масштаба указывали в своем райдере как непременное условие именно «Подругу смерти» в качестве транспортного средства или же наоборот, менеджеры холдинга при заключении контракта с капризной знаменитостью предлагали яхту как последний аргумент, который срабатывал безотказно. Кто ж откажется прокатиться на яхте самой Корделии Трастамара Геральдийской?
Владелица не возражала. Звездные туры не позволяли экипажу скучать, а Корделии добавляли элегантной демократичности. Напутствуя капитана МакМануса в очередной рейс с каким-нибудь «Геномом», она просила только об одном: «Не позволяйте им блевать на ковры и пихать презервативы в вентиляцию!»
Деловая поездка Дымбовски и Фицроя угрозы коврам не предвещала, но держала яхту строгими обязательствами. Оставить двух заместителей главы холдинга на конечной станции, как двух подвыпивших в придорожном ресторане командировочных, означало подрыв престижа и даже падение акций на несколько пунктов. Корделия была слишком благоразумна, чтобы требовать свою «карету», подобно избалованной барыне. Зачем гнать яхту через полгалактики, если существует возможность отправиться ей навстречу?
К сожалению, ближайший к Геральдике пассажирский лайнер находился за сотню парсеков от Аттилы и планировал посадку через несколько суток. Геральдика не входила в число наиболее посещаемых планет. На нее допускались суда только двух транспортных компаний — «Star Union» и «Botany Bay», чьи огромные многопалубные ковчеги двигались по замкнутому кольцу дорогих галактических курортов, как подвесные кабинки в колесе обозрения. «Черт бы их всех побрал, наших геральдийских снобов», подумала Корделия, изучая расписание с одной единственной датой. Тем не менее она перешла на сайт «Botany Bay» и забронировала каюту в первом классе. Трастамара +один. Вот пусть и гадают, что означает этот «один».
А двенадцать часов спустя на видеофон поступил вызов от неизвестного абонента. Корделия уже поднялась к себе, а Мартин остался внизу, занятый поисками в инфранете. Он в последние пару дней кидался из одной познавательной крайности в другую — то принимался изучать труды математиков, начиная с Пифагора, то — первые наброски Уолта Диснея. Корделия понимала, что он вот таким кружным путем ищет себя и не вмешивалась. «Жанет» его нынешнее времяпровождение тем более было в радость.
Видеофон повторно издал мелодичную трель. Корделия колебалась. Ей не нравились звонки в обход искина с незнакомых номеров. Тем более геральдийских. Неужели кто-то из фигурантов дела о браконьерстве вновь добивается ее внимания? Она дала себе на размышление еще одну трель. Затем приняла вызов. Подозрения подтвердились. Звонил Генри-младший. Воспользовался видеофоном своей подружки, к делу о браконьерстве непричастной.
— Выслушайте меня, госпожа Корделия! — рванул он с места в карьер. — Пожалуйста, не бросайте трубку. Пожалуйста. Я не буду вас ни о чем просить. Я по поводу этих экспертов, которых вызвал папа!
— «Жанет», — тихо позвала Корделия, отложив видеофон.
Изображение возникло в зеркале платяного шкафа.
— Полная конфиденциальность. Звукоизоляция. Помехи.
Искин понимающе кивнула и растворилась. Корделия вздохнула и ответила:
— Я слушаю.
Так у нее появился второй секрет — тайный союзник Генри-младший.
Нет, юный баронет не проникся состраданием к подстреленному киборгу. Он всего лишь оказался хладнокровней и прагматичней своего самовлюбленного папаши — дал себе труд просчитать последствия предпринятого родителем шага. Вот прилетят эти эксперты. Корделия их на порог не пустит. Явится адвокат с официальным запросом. Корделия и его пошлет по известному адресу. Но пусть даже Корделию каким-то образом заставят предъявить киборга. Пусть даже проведут экспертизу. Что тогда?
В том, что киборг этот не совсем обычный, Генри-младший догадался еще там, во время неудавшейся охоты. И пусть даже это будет установлено. Отзовет ли Корделия свой иск? Сомнительно. Скорее уж пальнет из винтовки по этим «экспертам». Потом подоспеет ее служба безопасности. Губернатор попытается вмешаться. Примирить обе стороны. Но у него ничего не выйдет. Дойдет до открытого столкновения, чего на Геральдике не случалось уже очень давно.
И чем бы это столкновение не разрешилось для Корделии, она непременно отыграется на тех, кто послужил тому причиной — на семействе Монмутов. И одним судебным иском тут дело не обойдется. Если до начала боевых действий Генри-младший еще мог отделаться штрафом и пребыванием в закрытом учебном заведении с воинским уставом, то после их начала надежды на более или менее благоприятный исход почти не оставалось. Он мог распрощаться с военной карьерой. Да и вообще с карьерой.
Вот так без утайки и стеснения он все Корделии и выложил. К тому же умненький мальчик успел почитать в инфранете статьи о нравах и традициях «DEX-company», ознакомился с мнением киборговладельцев об этой конторе, чьих «любимцев» ловцы изъяли по доносу соседей или завистливых родственников, а также нарыл сведения о том, что происходит с этими якобы разумными киборгами. Нет, опять же, Генри-младшего судьба Мартина не заботила. Что с ним сделают после изъятия, куда отправят и на какие запчасти разберут, юного наследника не интересовало. Скорей всего он очень живо, в красках, представил госпожу Корделию с плазменной винтовкой в руках. Вот голодным хищником падает с небес флайер с гербом Трастамара на корпусе. Вот из флайера выскакивает Корделия и начинает палить по окнам их родового замка. И по обитателям замка тоже.
Там, в лесу, она их подростковую банду слегка напугала, подстрелив пса. Но в замке она псом не ограничится. Она отыграется по полной. Вероятно, Генри-старший не подумал о последствиях потому, что ему не довелось лицезреть свою элегантную соседку с винтовкой. Для Монмута-отца все рассказы об участии Корделии в военных действиях — не более чем досужие разговоры. А вот Генри-младший ее с оружием видел, видел, как уверенно она этим оружием пользуется и как непринужденно пускает его в ход. Видел и уверовал. Потому и выпросил у подружки видеофон.
Корделия выслушала сбивчивую исповедь наследника и подивилась такой разумности. Мальчик не глуп. В меру циничен и расчетлив.
— Мне надо подумать, — коротко ответила Корделия, прерывая звонок.
Ей в самом деле необходимо подумать. В сущности, ничего нового Генри-младший ей не сообщил. Его отец уже уведомил ее в своих намерениях, а сын подтвердил, что намерения обрели статус конкретных действий. Итак, он все-таки сделал это. Теперь очередь Корделии. Что предпримет она?
Вновь соблазнительная перспектива побега. Сделать это прямо сейчас? Быстро одеться, загнать недоумевающего Мартина во флайер и улететь в Перигор. Уже оттуда связаться с Ордынцевым, вызвать «Подругу смерти». Пусть бросают этот бестолковый форум и летят сюда, к Аттиле, на всех парах. Дымбовски с Фицроем не маленькие. Как-нибудь доберутся. А потом сидеть в своем перигорском особняке, как в крепости, и вздрагивать от малейшего шороха.
В любой другой ситуации Корделия подняла бы брошенную перчатку. И бросила бы в ответ свою. Но это раньше. Раньше, когда ей некого и нечего было терять, когда она никого и ничего не боялась. Теперь у нее есть Мартин и она… боится. Впервые за много лет. Боится не за себя, ей «DEX-company» ничего не сделает. Она боится за того, чья жизнь стала средоточием ее ответственности. «Мы в ответе за тех, кого приручили…» Страх за другого, за чужую жизнь глубже и мучительней. Этот страх как изнуряющая болезнь, живет где-то в костях и царапает, гложет. Страх новой утраты, страх безвременья. Вот почему побег это первое, что пришло ей в голову. Материнский инстинкт. Схватить за шкирку и бежать. Как кошка из горящего дома.
После гибели «Посейдона» она лишилась даже этого инстинкта. У нее словно вырвали сердце, вернее, чисто и аккуратно удалили хирургически. Вместо сердца у нее было что-то другое, какой-то исправно действующий протез, имплантат из плоти и крови, неутомимый, бесчувственный. Этот протез давал только имитацию сердечной деятельности. Главным действующим лицом стал рассудок, захвативший власть над телом, подобно процессору в голове киборга. Там, где главенствует рассудок, страху нет места. Остаются разумные сомнения, трезвые оценки и учет возможных последствий. Полная рационализация. Ей это нравилось.
Как легко стало жить! Она ни к кому не привязана, никем и ничем не дорожит. Она свободна. А потом все изменилось.
Чего она добивалась, выкупая за безумные деньги издыхающего киборга? К чему был этот неожиданный альтруизм? Какой-то неясно прорисованный бизнес-план. Догадка. Приключение. Она объяснила это Мартину, как жажду обрести спокойствие, избежать угрызений совести. Она не лгала. Она и в самом деле в это верила, когда говорила. Потому детектор и не поймал ее на лукавстве. Но к моменту их разговора она была уже другой, она уже приняла Мартина как неотъемлемую часть своей жизни, она уже к нему привязалась, она… полюбила. Это же так называется? Любовь? Корделия ненавидела это слово.
Люди оправдывают этим словом самые низменные порывы. Затерли это слово до неузнаваемости. Из золотой монета стала медной, с зеленью по краям, с неразличимым номиналом. Корделия избегала этого слова. Пусть лучше будет привязанность, привычка, ответственность. Только не любовь, в ее нынешнем, пустом, нечистом значении. Она вспомнила слова Мартина: «Если люди называют это любовью, то какова же тогда ненависть?» Почти неосознанно Мартин перефразировал Ларошфуко «Если судить о любви по обычным ее проявлениям, она больше похожа на вражду, чем на дружбу».
Только и философ в корне ошибался, добавляя к образу любви свой черный мазок. Это не любовь, это жажда власти, жажда обладания, жажда победы… Истинная любовь — это прежде всего счастье того, кого любишь. Счастье, покой, доверие и безопасность. А все прочее от… отдела маркетинга.
В идеале устроить все следовало так, чтобы Мартин ничего не заподозрил. Почему бы нет? И бежать в Перигор вовсе не обязательно. Ни флайер, ни гравискутер, ни человек не пересекут границ ее владений незамеченными. Ордынцев настоял на самой дорогой охранной системе и самой продвинутой программе мониторинга движущихся объектов. Начальник СБ потребовал таких мер, когда выяснил, что Корделия намерена жить в своем поместье одна, наотрез отказываясь от услуг киборга линейки Mary с урезанной программой телохранителя.
— Геральдика, конечно, безопасная планета, — согласился бывший майор, — попасть на нее всевозможным проходимцам достаточно затруднительно, но это вовсе не означает нулевую вероятность чужеродного вторжения. На самой Геральдике хватает отвязной криминальной публики. Я узнавал. Ведется неафишируемая статистика правонарушений. Было бы верхом легкомыслия этой статистикой пренебречь.
Корделия не относила себя к особям легкомысленным и на установку охранной системы, датчиков по периметру и пограничных дронов согласилась. Правда, активировала эту систему только один раз — когда Ордынцев прибыл с проверкой. Вот случился и второй.
После побега Мартина система все еще пребывала в активном режиме. А после звонка Монмута Корделия перевела ее в режим ЧС. Почти осажденная крепость. Оставалось выждать время до прибытия «Queen Mary». Корделия уже начала подготавливать Мартина к поездке. Он по-прежнему ничего не подозревал. И будь Корделия чуть внимательней, так бы и остался в неведении, несмотря на свой детектор. Генри-младший должен был рассказать «экспертам» об истинном предназначении пограничных дронов и даже продемонстрировать охранную систему в действии — заставить сначала гравискутер пересечь границу, а затем направить в глубь владений Трастамара собственный беспилотник и указать на постигшую этот беспилотник участь. Также наследник должен был поведать страшилку о попытке мести и едва не свершившейся авиакатастрофе.
Все это для того, чтобы потянуть время и убедить «экспертов» сменить стратегию. Если иного плана вторжения и похищения у них не предусмотрено, им придется убраться с Геральдики, так как отведенное им время выйдет.
Проделать все это можно было бы и без Генри. Но если уж тот вызвался поучаствовать, то зачем отказываться от шпиона в стане врага? Да и не хотелось отягощать совесть сбитым катерком. Пусть ловцы, но… как-никак люди. Опять же шум, скандал, расследование. Неизбежное прозрение Мартина. А так был бы шанс задавить конфликт в зародыше. Без жертв. И Монмутов проучить, и «DEX-company»… озадачить.
Все из-за ее невнимательности. Не выключила вовремя звук. Эта невнимательность стоила ей вспоротой вены. И едва не стоила доверия Мартина. Ей пришлось признаться во всем. Она рассказала и о первом звонке, и о плане побега, и о забронированной каюте, и о вовлеченности Генри-младшего, и о той роли, какую ему предстояло сыграть. Мартин слушал очень внимательно. Потом сказал:
— Они ему не поверят.
— В смысле? Не поверят, что система работает?
— Не поверят, что система настолько эффективна. Эти люди, ловцы, все бывшие военные, десантники, спецназовцы, наемники. Они привыкли рисковать. Привыкли действовать силой, привыкли проверять оборону противника на прочность. Они потребуют у него, у младшего, лететь самому, пилотировать флайер. И дрон его собьет. Генри-младший погибнет.
Корделия уставилась на Мартина в изумлении. Такую возможность она не учла.
— Ты… уверен?
Мартин помолчал.
— Если они прилетели за мной, именно за мной, а не за каким-то абстрактным киборгом, то командует группой Джеймс Джонсон.
— Кто это?
— Один из самых эффективных ловцов «DEX-company». Бывший спецназовец, наемный убийца. Он перешел на работу в корпорацию, чтобы легализоваться. У него еще не было… неудач. Я его… знаю. Он будет действовать жестко, без колебаний. Если не удастся схватить меня сразу, он изменит тактику. Вероятно, возьмет заложников. Ту семью, которая его вызвала.
Корделия потерла ноющую под повязкой руку. Мартин виновато покосился.
— Я, конечно, особой любви к Монмутам не питаю, — начала она, — а после того, что они затеяли, тем более не испытываю сожалений.
— Их убьют, — тихо сказал Мартин. — Их убьют, как моих родителей, как… Гибульского. Может быть, не сразу, не сегодня, чтобы не привлекать внимания. Но это сделают позже. Обставят убийство, как несчастный случай. Я знаю, на что они способны, на что способен Бозгурд. Я… там… был.
— Что ты предлагаешь? — спросила Корделия одними губами.
— Сделай меня приманкой.
Сначала Корделия на него долго орала, потом металась между кухней и рабочей зоной, потом выскочила из дома, сделала круг, затем вернулась и, обессилев, упала на диван. Все это время Мартин прилежно следил за ней, как и предписано хорошему, правильному киборгу. Когда хозяйка выдохлась, он невозмутимо принес ей горячего сладкого чая. Корделия взяла кружку и беспомощно на него взглянула.
— Зачем тебе это?
— Хочу встретиться лицом к лицу со своим страхом. Я устал… бояться.
Десять минут спустя позвонил Генри-младший, сообщил, что «эксперты» прибыли с отцом в замок. Их четверо. С виду настоящие головорезы. И в доказательство переслал сделанный из окна снимок. Мартин несколько секунд всматривался. Лицо его заледенело.
— Да, Джонсон. И тех я тоже… видел. Один из них прилетал за мной на станцию у Бетельгейзе.
Голос его чуть заметно дрогнул. Генри-младший ждал у видеофона.
— Значит так, Генри, план меняется, — твердо сказала Корделия.
Она кратко обрисовала то, что ему предстояло сделать. И честно предупредила о рисках.
— Ты можешь отказаться, Генри. Можешь действовать по первоначальному плану, но я не гарантирую твоей семье безопасность. Решай сам.
Генри помолчал.
— У них же нет оружия?
— У них скорей всего только станнеры. С оружием их бы из космопорта не выпустили.
— Кроме станнеров у них еще и «глушилки», — добавил стоявший за спиной Корделии Мартин. — Для людей они безопасны. Это для меня.
— Что такое «глушилки»? — торопливо спросил Генри.
— Это устройство, отключающее процессор. Направленный электромагнитный импульс. Сознания я не потеряю, но двигаться не смогу. Действует на расстоянии одного-двух метров. Они могут заставить тебя выстрелить.
— А я…
— А ты, разумеется, и не подумаешь этого сделать! — резко ответила Корделия. — Притворишься. Мартин заманит их в дом, а ты прыгай в сторону.
Монмут-младший что-то напряженно обдумывал. Вероятно, в дверь постучали, потому что он оглянулся и крикнул:
— Сейчас иду!
— Но ты еще можешь отказаться, — очень мягко напомнила Корделия.
«Шпион» тут же встрепенулся.
— Нет! Я полечу с ними. Эти господа мне не нравятся.
— Тогда будь осторожен. Ты должен быть убедителен, Генри, чертовски убедителен.
***
Мартин приблизился к лежащему ничком Джонсону, коснулся пальцами его шеи, потом перевернул на спину.
— И что теперь с ними делать? — спросил Генри.
Корделия покачала в руке станнер. Она испытывала огромный соблазн перевести регулятор мощности на максимум и всадить еще один заряд.
— Ничего, — ответила она на вопрос союзника. — Погрузим во флайер, ты отвезешь их обратно, а оттуда прямо в космопорт. Пусть отец аннулирует приглашение. Тогда они здесь не задержатся. Звони родителям, предупреди их. Только чтоб сюда лететь не вздумали. Их дрон собьет.
За той же каменной стеллой, где она пряталась, Корделия приготовила два рулона скотча и инъекционный пистолет, заряженный снотворным. Скотч она бросила Мартину, а сама отправилась к дому. Дверь откатилась, давая в помещение доступ воздуху. Трихлорметан был нейтрализован искином еще десять минут назад. Корделия благоразумно постояла снаружи, затем вошла и трижды выстрелила из инъекционного пистолета. Мартин тем временем уже обмотал Джонсона скотчем. Тот начал приходить в себя. Киборг отволок ликвидатора к флайеру и прислонил к посадочной стойке.
— Этих тоже связать? — спросил он вышедшую из дома хозяйку.
— Я вкатила им лошадиную дозу золпидема. Но если тебе так будет спокойней…
Мартин направился к дому. По дороге подобрал брошенную Генри глушилку. Повертел, бросил на камни и наступил. Черный пластик треснул. Корделия понимающе кивнула.
— У тех троих тоже должны быть.
Генри-младший, отойдя в сторону, очень эмоционально объяснялся с родителями. Джонсон открыл глаза, пошевелился, понял, что связан. В изумлении уставился на Корделию, а затем на Мартина, который волок за шиворот кого-то из «экспертов». Подтащил и привалил, как мешок, рядом с Джонсоном. Тот покосился на новоприбывшего.
— Они живы, мистер… или мусью… или, как вас там, гнэдиге херр…* — очень вежливо обратилась к нему Корделия. Затем, проследив за взглядом Джонсона, участливо добавила, — не тревожьтесь за своих друзей, мистер Джонсон, они спят. Вас ведь так зовут? Ах, впрочем, неважно. Согласно геральдийской хартии вольностей я не обязана спрашивать у браконьера фамилию, прежде чем его повесить. Да, да, вот такая дикость. И это в двадцать втором веке!
Мартин приволок второго и отправился за третьим.
— Куда это вы смотрите? А, на Мартина. Увы, мистер Джонсон, все так. Mundus universus exercet histrionem.** Весь мир — театр, а люди в нем, мужчины, женщины, и киборги, актеры. Вот и пришлось немного вас разыграть.
Мартин вернулся с третьим. Подошел Генри, раскрасневшийся, как после трепки. Джонсон попытался что-то сказать, но его еще держал паралич.
— Да вы не беспокойтесь, мистер Джонсон, — поспешила успокоить его Корделия, — говорить буду я. Недолго. Так вот, передайте Найджелу, моему дорогому другу, что он мне… надоел. Честное слово, я не хотела этой войны. Я даже слово дала. И слово это держала. До дня сегодняшнего. Я обещала ему, что ни во что не буду вмешиваться, не позволю проводить расследование, не разрешу предать гласности кое-какие факты. Я бы и дальше помалкивала. Если бы он вас не прислал. Вас, четырех головорезов с глушилками, чтобы похитить Мартина. Вы воспользовались наивностью бедняги Монмута и, как разбойники, вероломно вторглись в мой дом. По нашим законам я могу вас перестрелять. Вот прямо сейчас, без суда и следствия. И мне за это ничего не будет. Или отправить на наши иридиевые рудники. Пожизненно. Галаполиция сюда не сунется. А из вашей конторы — и подавно. Но я этого не сделаю. Хотя бы потому, что вы, пусть и законченные негодяи, все же действовали не по своей воле. У вас работа такая. Я отправлю вас обратно, к Бозгурду, с предупреждением, что мое терпение лопнуло и я вступаю с ним в войну. И еще, если кто-то из вас или ваших подручных приблизится к Мартину, получит уже не заряд из станнера, а заряд плазмы. Вы меня поняли, мистер, мусье, гнэдиге херр Джонсон? Кивните.
Он кивнул. Корделия обернулась.
— Мартин, ты их всех знаешь?
— Нет, только Джонсона и вон того… Его зовут Свенсон.
У Мартина что-то изменилось в лице. Голос стал механическим.
— Хочешь им что-нибудь… сломать на прощание?
Глаза киборга вспыхнули алым, но тут же погасли.
— Нет, не хочу. А то случится то же, что случилось с Бозгурдом, когда я его однажды напугал. Он думал, что я в беспамятстве, подошел и пнул. А я его за ногу схватил. Убить хотел… Впервые хотел.
— А он что? — шелестящим шепотом спросил Генри.
— А он… — Мартин смущенно опустил глаза, — обмочился.
— Что?!
Корделия закрыла лицо руками. Плечи ее подергивались. Она хохотала.
Задание ему не нравилось.
Джеймс Джонсон, в миру Евгений Левитский, начинал свою карьеру в отряде спецназначения ГРУ, где заслуженно считался одним из лучших. В его послужном списке начитывалось уже с десяток вполне успешных операций, когда в растущую по экспоненте будущность элитного бойца вмешался случай. А может быть, и не случай, а этакий пробный камешек, пущенный рукой судьбы из-за бруствера событий.
Во время одного из рейдов, в котором принимал участие Левитский, отряд спецназа обнаружил обгоревший катер Альянса, доверху набитый слитками родия. Неслыханная ценность по всем пиратским и контрабандистским меркам. Командир отряда, человек с самыми крайними понятиями о чести, при первой представившейся возможности сообщил о находке командованию и запросил эвакуацию. Но во время погрузки ценного металла уже на военный транспортник не досчитались нескольких слитков. Собственная безопасность провела расследование, и под подозрение попали четверо, в том числе и Левитский. Прямых улик не было, только косвенные. Однако все четверо были вынуждены подать в отставку. Украденный родий обнаружен не был.
Оказавшись без средств к существованию — деньги от продажи металла быстро кончились — Евгений вынужденно задумался о будущем. Что он умеет делать? Стрелять. А еще? Догонять. Еще он умеет драться. Выслеживать. Может несколько суток просидеть в засаде. И главное, он умеет убивать. Убивать быстро, чисто, любым подвернувшимся под руку предметом. Умеет допрашивать и пытать. Что ему указать в резюме? И кому это резюме отправить?
Но отправлять заявку не пришлось. Работодатель нашел его сам.
Первый контракт он заключил с картелем «Кристи». Они торговали дешевым контрафактным алкоголем с Иллирии. Им требовалось устранить одного из торговцев, работавшего, по их сведениям, на галаполицию.
Левицкий справился быстро. Торговец о слежке не подозревал и потому не прятался. Выстрел из игольника в голову настиг его на пороге дома. Следующим стал должник картеля. Левитский устроил ему несчастный случай.
Затем бывшего спецназовца перекупил конкурент «Кристи» мафиозный клан Бенито, также промышлявший контрафактным алкоголем, а кроме того, оружием и наркотиками. Теперь уже Левитского натравили на его бывших боссов, главарей «Кристи». Стреляя одному из них в голову, Левитский произнес сакраментальное: «Ничего личного. Просто бизнес».
Он стал известен в определенных узких кругах. Ставки его росли. Он стал осторожен. Менял паспортные карточки, адреса, планеты. Сделал пластическую операцию. Изменил форму носа, разрез глаз, цвет волос. Только одна характерная примета осталась — раздвоенный подбородок. Левитский мог избавиться от этой приметы в любой клинике, но не делал этого. Вероятно, по той же причине, по какой члены знаменитой банды «Черная кошка» подбрасывали на место преступления котенка. Из форса бандитского. Из тщеславия убийцы. Он хотел, чтобы его узнавали. И боялись. Хотя чаще всего эту примету приходилось прятать за гелевой маской или бородкой.
Очень скоро он и вовсе вышел в свободное плавание, избавившись даже от номинального босса. У Левитского был только посредник, которому был известен адрес электронной почты, открытый Левитским через многолюдное инфранет-кафе. Выследить того, кто пользуется этим адресом, было практически невозможно. Но Левитский и его менял время от времени. Так же как и посредника, и фамилию, и место пребывания, и снова лицо.
Но полиция все же на него вышла. Один из бывших боссов проболтался. Нет, никаких адресов, явок, паролей он не назвал, не знал, а вот косвенных улик подбросил. И указал ту самую примету — раздвоенный подбородок.
Левицкий залег на «дно». Денег у него было достаточно на три жизни, но существование без цели, без риска, без драйва, без самоутверждения смысла не имело. Это было прозябание, к тому же болезненное, сродни наркотической ломке. Он должен был чувствовать себя победителем, удачливым охотником.
Евгений пытался воспользоваться легальным суррогатом — инопланетным сафари: на альфианскую рысь, на шоаррскую лису, на центаврианского крысопаука и на хакура за 70 дней до линьки. Но охота на зверя, даже самого опасного, не шла ни в какое сравнение с охотой на «двуногую свинку» из отряда приматов. Не было того пряного оттенка недозволенного, преступного. Не было противостояния с законом. Нарушения табу.
На исходе третьего года вынужденного отпуска Левитского разыскал некий Валентин Скуратов и… предложил работу. Оказывается, есть зверь, еще более опасный и привлекательный, чем человек, и зверь этот — сорванный киборг.
Левитский узнал, что в корпорации, нанявшей его на работу, некий гений-ученый что-то нахимичил с процессором шестой модели, отчего эти кибернетические болваны внезапно стали себя осознавать. То есть превращаться в людей. Правда, назвать их «Sapiens» было бы затруднительно. Это были озлобленные, свихнувшиеся подростки, вышедшие из-под контроля своих хозяев-«родителей». Но эти свихнувшиеся подростки обладали всеми способностями киборгов, их силой, ловкостью, быстротой. На них были установлены мощные боевые программы. Это были суперсолдаты. И охотиться на них решился бы только равный им по опыту и мастерству боец.
Левитский, не колеблясь, принял предложение — возглавил отдел «очистки» «DEX-company». Легализация мечты! Тот же драйв, тот же адреналиновый кайф, тот же триумф и… полная безнаказанность. Он не убивает людей, он их… защищает. Он спаситель, «странствующий рыцарь».
Единственное условие, которое ему выдвинули при подписании контракта, это полная конфиденциальность. И непричастность компании к каким бы то ни было постигшим его неудачам. Какой такой павлин–мавлин… то есть Евгений Левитский? Знать ничего не знаем. Не видишь, мы ку… киборгов производим. Полезный и необходимый продукт.
Левицкий не обиделся и не удивился. Нормальные деловые отношения. Он к таким привык. Он подписал контракт и взял серое непритязательное имя Джеймс Джонсон. Джеймс Бонд звучало бы круче и символичней, но Бондами уже именовалась линейка киборгов, а Левитский не хотел иметь ничего общего с этими куклами. Он их ненавидел.
Необходимость лететь на Геральдику и взбодрила и слегка встревожила. Первое, потому что три недели не было работы. Ни срывов, ни доносов от бдительных соседей. А такие, как Джонсон, быстро начинают скучать. Тем более что ничем иным он развлечься не может. Вместе с ним заскучали и подчиненные, такие же бывшие вояки, ушедшие из армии после дисциплинарных взысканий. Служить большому боссу, такому, как Бозгурд, и денежно и спокойно, всегда прикроет, но, с другой стороны, сиди и жди, когда о тебе вспомнят. Снова зависимость. Несмотря на обязательства перед «DEX-company», Джонсон нашел бы себе работу или развлечение. Даже вопреки здравому смыслу и инстинкту самосохранения. Но Скуратов вызвал его как нельзя кстати. Вот этот разговор с «Лаврентием» и стал причиной второго.
—Собери своих людей, — распорядился шеф безопасности. — Полетите на Геральдику. Один из ее резидентов добился для нас разрешения.
—На Геральдику? — изумился Джонсон.
Он ожидал чего угодно, но только не визита на эту странную планету. Всем известно, что Геральдика — это самый закрытый из всех закрытых галактических клубов, тусовка земных аристократов. Легче попасть на секретную военную базу, чем в этот «заповедник».
—Не слышал, чтобы на Геральдику завозили киборгов, — сказал ликвидатор.
— Завозят. В небольших количествах. Но если требуется проверка или ремонт, возят в ближайшие филиалы на других планетах. Но чаще сразу утилизируют и покупают свеженьких.
— Кто-то из свеженьких взбесился?
—Этот всегда был бешеный, со дня выпуска. Единственный. — Скуратов со значением взглянул на Джонсона. — Помнишь его?
Ликвидатор криво усмехнулся.
—Ржавая станция у Бетельгейзе. Помню. Мы летали туда со Свенсоном. «Сынок» Гибульского. Смазливый такой мальчишка. Свенсон его тогда… просветил. — Джонсон поморщился. — Так его, я слышал, утилизировали. Как пришедшего в негодность.
— Выяснилось, что нет. Паскуда Лобин продал киборга некой даме. Продал, надо полагать, выгодно. Потому что через пару дней сбежал. И мы его до сих пор ищем.
—А что за дама?
Скуратов помолчал, поиграл пергаментными желваками.
—Корделия Трастамара.
Джонсон присвистнул.
—К ней, говорят, наш босс клинья подбивал.
—Подбивал, — согласился «Лаврентий». — Только кинула она его. Свалила с Новой Вероны и киборга прихватила. Мне удалось получить данные с таможенного сканера. По их данным на «Подруге смерти» находился кибермодифицированный организм. А в наших филиалах на Вероне Корделия не появлялась. И киборг не абы какой, а единственный в своем роде, экспериментальный, изначально разумный. Представляешь, какой нам грозит пи@@@ц, если она вздумает показать этого киборга на своем канале.
— А почему она до сих пор этого не сделала? Или денег за молчание ждет?
—Да черт ее знает! Этих баб хрен поймешь. Сидит с этим киборгом на Геральдике и носа в свою штаб-квартиру не кажет.
—Может, он у нее того… вместо Irien’a? — Джонсон гаденько ухмыльнулся. — Мальчишка смазливый. Пирсон рассказывал, как его ассистентка, эта дылда Хантингтон, на него запала. В лабораторном боксе с ним трахалась. Ну да, а кому она была нужна, кроме киборга. Тому-то без разницы, он — кого, или его — кто.
Скуратов взглянул на него почти сурово.
—Одно дело, какая-то дылда Хантингтон, и совсем другое — Корделия Трастамара. У нее столько денег, что она каждый месяц может себе по живому, настоящему мальчику покупать, а потом скармливать его геральдийским медведям. Не говоря уже о киборгах… Нет, тут что-то другое. Для чего-то он ей понадобился, эта потрошенная кукла. Ты слышал про пожар в инкубационном центре?
—Ну да, слышал. Там вроде диверсия была. Антидексисты.
—Да какие антидексисты! Придурок местный запалил. Баба от него ушла. Вот и психанул. Все разработки по новому проекту к чертям собачьим. И Пирсон тоже. Там были его клоны… Ну те, новые.
—Я слышал, он себе второго такого же сделал, смазливенького. Вот же старый пидор. Никогда бы не подумал. Жена, детишки. Почтенный доктор наук. Образцовый семьянин. А по ночам в лаборатории киборга трахал. Вот урод.
—Хватит. Пирсона больше нет. Вместе с ним утерян доступ к базе данных. В безопасность играл, мать его… Все сначала надо начинать. Короче, полетишь на Геральдику за этим «сынком». Этот запрос от адвокатской конторы пришел очень вовремя. Барон этот, как его, Монмут, сказал, что у Корделии там дом. Местность пустынная, вокруг на сто миль ни души. Ни слуг, ни киборгов. То есть киборг есть, тот самый, но больше ни одного. Твоя задача киборга изъять и доставить в отдел разработок. Сделать все надо по-тихому. И быстро.
— Делов-то, — фыркнул Джонсон. — Как-то даже… неприлично — грабить одинокую женщину.
—Это не одинокая женщина. Это Корделия Трастамара. И ты там не расслабляйся. Это тебе не Новый Бобруйск. И не Эдем, где Анатолий продажному шерифу взятку дал. Это Геральдика. У них там свои законы. Если вас там пристрелят и под кустом прикопают, никто поисков и расследований затевать не будет. Все сделают вид, что так и было задумано. Автономность законов Геральдики установлена на уровне Федерации.
Джонсон задумчиво взглянул на шефа, но от реплики воздержался. Не то чтобы напутственные слова «Лаврентия» его испугали. Напугать его, бойца элитного подразделения, киллера экстра-класса, чьи услуги оплачиваются даже не по золотому, а по платиновому тарифу, было непросто. Но определенное беспокойство Скуратов в нем заронить сумел.
Казалось бы, нет ничего проще. Одинокая женщина в пустом доме. Пусть даже эта женщина умеет обращаться с оружием (Джонсон ознакомился с досье на Корделию), но вряд ли на крыше ее дома установлены лазерные пушки. Винтовка определенно есть. Это упоминал жалобщик-баронет. На Геральдике много хищного зверья, и большинство жителей не расстаются со станнерами. Но опять же, сомнительно, что она держит станнер или винтовку под рукой. Даже если держит… Что она сделает против четырех вооруженных мужчин, спецназовцев? Правда, там есть еще этот киборг, гибрид человека с машиной.
Джонсон помнил этого киборга. Да какой он киборг. Одно название. А уж назвать это недоразумение еще и боевым киборгом — все равно что дурно пошутить. У него даже боевых программ нет. Ему их не ставили. Зачем? Он представлял интерес только как опытный образец, как доказательство синтеза Гибульского — мозг в полноценном сопряжении с процессором. А больше этот мальчишка ни на что не годен.
Он, конечно, может оказать сопротивление. Даже без боевых программ он все равно сильнее и быстрее человека, но на этот случай у ловцов есть блокатор. Прилетели, обездвижили, погрузили и увезли. А даму… Даму достаточно подержать под прицелом. Она, как никак, невольно оказала «DEX-company» услугу — сохранила редкий экземпляр.
Времени на подготовку было мало. До самого вылета с Земли не было достаточной определенности, дадут им разрешение прибыть на Геральдику или нет. Губернатор Северной провинции мог отказать в визе. Запретить посадку корабля или потребовать, чтобы приглашенные прибыли на катере или на яхте приглашающего. Однако этот баронет пользовался влиянием в «заповеднике» — разрешение на посадку дали. Но из оружия позволили взять только станнеры. Никаких бластеров, игольников или гранат. Так же не хватало сведений о самой планете.
На Геральдике не было филиалов «DEX-company». Не было своих людей ни на таможне, ни в планетарной СБ. Геральдика никогда не входила в сферу интересов корпорации. Слишком закрытое, консервативное общество. И, что самое неприятное, отсутствовала информация по главному фигуранту — самой Корделии, о ее поместье и доме. Единственным источником был этот высокомерный хлыщ, баронет Монмут.
Джонсон подобных персонажей терпеть не мог. Хлипкий, дерганный, с отполированным ногтями и холеными усиками. Плазмы не нюхал, а войну видел только по головизору. Эта баба, Корделия, и та вызывает большее уважение. Она, по крайней мере, войну видела. А вот этого хлыща не мешало бы поучить.
Джонсон не планировал вести себя как пират на захваченном транспортнике, но зацепила его эта холодная снисходительность. И жена хлыща… Та еще штучка. Пугануть бы их хорошенько. Прибывшие с ним Полански, Свенсон и Батлер были раздражены не меньше.
Глупо, конечно. Им требуется содействие этих аристократов. Их дом, — замок! — следует превратить в опорный пункт, базу, и с этой базы совершить вылазку. Сначала провести рекогносцировку, составить план местности, подготовить пути отхода. И все самим, киборгов у них нет. Да черт с ними, с приличиями.
Эти аристократы на Геральдике — как жирные непуганные кролики в садке. Привыкли жить за своим орбитальным забором, веруя в свою неприкосновенность, разленились, расслабились. Даже слуги не рыпнулись, когда хозяева заговорили слегка истеричными голосами. Хозяйка вопить начала. Пришлось попросить замолчать. Из станнера. На минимальной мощности. Ох и рожа была у баронета! Куда весь лоск подевался… Джонсон усмехнулся. Перетрусил.
А вот сынок его Джонсона удивил.
Мальчишка Генри-младший, бледный, губы прыгают, шагнул вперед и сказал:
—Не трогайте маму. Я сделаю все, что вы хотите.
Папаша от таких слов задохнулся.
— Сынок, да как ты… да что ты…
Но барчонок не отступил.
— Вы же хотите попасть в дом Корделии Трастамара? Хотите забрать ее киборга?
— Допустим, — процедил Джонсон.
— Я помогу вам. Только маму не трогайте.
У пацана дрогнул голос. На острых скулах кожа побелела. Джонсон прищурился. Не врет. За мамочку испугался.
—Доброволец, значит? С чего вдруг? Мы сами справимся. Вон папаша твой сейчас нам все расскажет и покажет.
Мальчишка сверкнул глазами.
— Не расскажет. Он ничего не знает. И госпожа Корделия с ним разговаривать не будет. И с вами не будет. А со мной будет.
— Уверен?
— Уверен. Я скажу, что хочу покаяться. Принести свои извинения. Лично. Что я хотел бы… загладить свою вину. Но только, чтобы родители не знали. Она разрешит мне прилететь. Отцу не разрешит. И вам не разрешит.
— А без разрешения? Что она нам может сделать? У нее там ПЗРК в огороде?
—Нет. — Мальчишка сглотнул. Острый кадык прошелся изнутри по тонкой шее, как втиснутый с обратной стороны нож. — Наземные ЗРК у нас запрещены. Все вооружение на орбите висит. Там… беспилотники. Она активировала пограничный периметр, после того, как мы… ну в общем, в кибера того стреляли. Эти беспилотники запрограммированы на столкновение с движущимся объектом, если он вторгнется без разрешения…
— А ты откуда знаешь?
Мальчишка опустил глаза.
— Пробовали. Мы после того, как она обвинение выдвинула, отомстить хотела. Прилететь… ну и пристрелить того кибера.
Генри Монмут-старший издал не то хрип, не то стон. Джонсон одобрительно хмыкнул.
—Какой предприимчивый сынуля! И как? Не получилось?
Парень отрицательно качнул головой.
— Еле от дрона увернулись. Он на таран шел. Эти дроны весь периметр патрулируют. Даже если с моря зайти. У нее их штук сто.
—Что предлагаешь?
Младший снова сглотнул, облизал губы.
— Я ей позвоню. Корделии. Вот прямо сейчас. И скажу, что раскаиваюсь, но не по видеофону. Я лично хочу.
— Там киборг. Ты не забыл? Он твою ложь на раз просечет.
Мальчишка оскалился как волчонок.
— Не просечет. Я умею врать. У нас тут… все умеют. — И обернулся к отцу. — Правда, папа?
Генри-старший только замычал в ответ.
— Последний вопрос. Почему ты так рвешься нам помогать?
—Не помогать. Мстить. Ей. И проклятому киборгу. Он моего пса убил. И охоту испортил. Из-за этой говорящей куклы мне грозит пять лет тюрьмы. А я уже в Кадетский корпус документы подал. Хочу быть офицером. Теперь карьера коту под хвост. Корделии я ничего сделать не смогу. Все из-за этой жестянки! Разберите его на запчасти.
Джонсон переглянулся с Полански и Свенсоном. Полански кивнул.
Собственно, это был их основной план. Вынудить кого-то из семейки Монмутов связаться с Корделией и напроситься с визитом. Или наоборот, вызвать ее сюда, на мирные переговоры. Изобразить раскаяние. Принять все условия. Предложить выкурить трубку мира. В идеале эта дамочка взяла бы с собой киборга… И все было бы просто.
Наилучшим вариантом Джонсону представлялся звонок рыдающей мамаши. Но эта великосветская дама все еще в обмороке. К тому же чересчур уж нервная, не начала бы визжать. Про баронета речь вообще не идет. Прав мальчишка — Корделия с ним даже разговаривать не будет. А вот сам мальчишка… Это, пожалуй, может сработать. Видно, что зол как центаврианский крысопаук. Избалованный барчонок привык, что все вокруг под его дудку пляшут, родители ему в попу дуют. Вот и взбеленился. Такие недоросли на все способны. Джонсон принял решение.
— Давай, звони. Только сделай так, чтобы я ее видел, а она нас — нет.
— Я позвоню со своего аппарата. Номер отца она знает и не ответит.
Замысел мальчишки удался.
Первый звонок прошел впустую. Генри-младший выждал пять минут и снова набрал номер. В развернувшимся окне Джонсон увидел строгое лицо женщины с короткими пепельными волосами. Он ее узнал. Вот она, Корделия Трастамара. Непростая бабенка. Жесткая.
Мальчишка заливался соловьем. Рассказывал о постигшем его раскаянии. О том, как он сожалеет, и как хотел бы заслужить прощение. На лице Корделии явно читалось презрительное недоверие. Честно говоря, Джонсон тоже усомнился бы в раскаянии этого барчонка. Но это он, опытный вояка, давно усвоивший одну единственную истину — никому не верь. Но Корделия все-таки женщина. Женщинам льстит, когда они одерживают победу над мужчинами, даже над такими сопливыми. Лицо Корделии по-прежнему излучало холодное насмешливое недоверие. Нет, она ему не верит. И сейчас пошлет. Но Корделия неожиданно сказала:
— Я еще ничего не решила, Генри. Ты меня огорчил, очень огорчил. Впрочем, ты прав. Мы должны это обсудить. Возможно, нам даже удастся прийти к соглашению. Ты молод, и мне не хотелось бы послужить причиной твоей гибели.
— О госпожа Корделия, я так благодарен!
— Пока не за что, — отрезала она. — Я могу уделить тебе полчаса. Постарайся меня убедить. Можешь прилететь. Позывные твоего флайера есть в базе моего искина. Она тебя пропустит. И еще… Я сейчас в Перигоре. Могу задержаться. Там в доме Мартин, мой киборг. Постарайся с ним… не ссориться.
И отключилась.
Все перевели дух. Мальчишка вытер лоб. Генри-старший усадил в кресло Френсис, которая тихо всхлипывала. Джонсон повернулся к ним.
— Вот видите, ваш сынуля оказался благоразумней и сообразительнее вас. Очень скоро все кончится. Мы заберем киборга и сразу в космопорт. Сынуля нас проводит. Поэтому не вздумайте кому-нибудь звонить.
Барчонок тоже обернулся к родителям.
— Мама, папа, пожалуйста, никому не звоните. Со мной ничего не случится. Эти господа мне ничего не сделают. Они только заберут киборга.
Сынуля в заложниках! Лучше не придумаешь. Сам вызвался. Не придется оставлять Батлера или Полански приглядывать за родителями. Будут тихо сидеть.
—Да, сынуля проводит нас до космопорта, и сразу назад. В ваших интересах вести себя тихо, — повторил Джонсон.
Баронет и его нервная супруга дружно закивали.
Пару минут спустя Джонсон уже сидел рядом с Генри-младшим. Остальные расположились на заднем сидении.
— Надеюсь, обойдемся без глупостей? — уточнил вполголоса ликвидатор, когда они взлетели.
Мальчишка Монмут был по-прежнему бледен, время от времени облизывал сухие губы. Но машину вел уверенно.
— Глупости не в моих интересах, — дерзко ответил он. — Огласка не нужна ни мне, ни моим родителям.
—Вот и славно, — похвалил его Левитский, — умный мальчик.
Они летели над бескрайними кедровыми лесами.
—Это тот самый геральдийский кедр?
— Да, — коротко ответил Генри-младший, — это уже владения Трастамара. Пригнитесь. Дрон.
Четверо наемников нырнули вниз. Возникший невесть откуда сторожевой беспилотник шел параллельным курсом. Генри-младший набрал на панели какой-то код, и дрон отвалился, ушел вниз в крутом пике.
— Все, можете сесть прямо. Дрон принял код. Искин нас пропустит.
—Она, кажется, сказала, что ее не будет дома.
—Да, она разговаривала со мной из Перигора. От него до поместья два часа лета. На хорошей скорости. Она могла бы успеть, если бы вылетела сразу после нашего разговора. Но от губернатора так просто не вырвешься. Скорей всего в доме только киборг. — Барчонок помолчал, потом спросил. — Вы его убьете?
—Не сразу. Парализуем и отправим в лабораторию, откуда он сбежал.
—Но станнер на киборга не действует. Я сам видел.
— На него действует кое-что другое, сынок, — подал голос Свенсон. — Есть такая маленькая черная штучка.
И наемники заржали. Мальчишка только крепче вцепился в штурвал.
Вскоре они увидели небольшой двухэтажный дом, очень скромный и непритязательный по сравнению с помпезной резиденцией Монмутов. Рядом с домом посадочная площадка, рассчитанная на десяток флайеров, а то и на межпланетную яхту. Полански недоверчиво хмыкнул.
—Я думал, у нее тут дворец. Она же миллиардерша. А это халупа какая-то. Эй, малец, ты адресом не ошибся?
—Не ошибся, — проворчал Джонсон. — Я сверил координаты. У Трастамара обширные владения, но дикие, без поселений. Это у нее вроде садового домика. Конура для киборга. Садимся. Приготовиться.
Хозяйского флайра на площадке не было. Следовательно, хозяйка дома действительно отсутствует. Строение кажется пустым. Стены нижнего этажа из прозрачного сверхпрочного пластика. За ними проступают очертания мебели. Верхний этаж весь — сплошные окна в кружевах ползучего растения с яркими сине-белыми цветами.
Прозрачная стена внизу отъехала, и на площадку из дома вышел стройный русоволосый парень. Джонсон сразу его узнал. Вот же тварь живучая! Его четыре года в лаборатории на ломти кромсали, Бозгурд в него лично стрелял, на утилизацию отправил. А он тут, под человека косит.
Джонсон толкнул Генри.
—Держи, это блокатор. Иди к нему. Когда подойдешь, нажмешь эту кнопку. Да не вытягивай руку! Ближе подойди.
Мальчишка помедлил, но послушался. Вылез из флайера и пошел навстречу киборгу.
—Приготовиться, — повторил Джонсон наемникам, — как только киборг вырубится, берем его и сразу назад.
Жаль, что блокатор действует только с очень близко расстояния. Надо подойти почти вплотную. Более мощный излучатель установлен на их флайере, импульса бы хватило обездвижить киборга еще на подлете, но флайер остался у дома Монмутов. Оставались только ручные, лабораторные. Один из них сейчас в руках у барчонка. Сумеет ли мальчишка им воспользоваться? Не струсит ли?
Киборг остановился, настороженно изучая Генри. Нет, блокатор он не определит как оружие. Сканер киборга воспринимает эту игрушку как безобидный кусок пластика с одной единственной наносхемой. А другого оружия у мальчишки нет. Флайер стоит достаточно далеко, чтобы киборг успел и его просканировать. Стекла зеркальные, снаружи ничего не видно. Если только в инфракрасном свете, тепловое излучение. Но флайер сам по себе горячий. На инфрасканере должен пылать, как ядерный взрыв. Нет, должно получиться. Должно. «У него нет боевых программ, — напомнил себе Джонсон. — Он по большей части человек и здесь, на Геральдике, чувствует себя в безопасности».
Вот мальчишка приблизился, вскинул руку. Идиот, зачем же так явно? Киборг отступает, шарахается. Тут же падает на колени. Ага, попал.
—Работаем, — командует Джонсон.
Все четверо выкатываются из флайера. Но киборг поднимается. Его шатает. Ведет из стороны в сторону как пьяного космолетчика после ведра «плазмы». Мальчишка баронет в ступоре. Киборг снова падает. Поднимается. До него еще шагов сорок. Барчонок на линии огня. Заслоняет жестянку от других выстрелов. Вот же идиот! У киборга после одного импульса процессор сбоит, а мозг-то у него человеческий! От блокатора его мозгу ни жарко ни холодно. Вот и не вырубился окончательно. Процессор не контролирует имплантаты. Но мозг контролирует мышцы.
Жестянка успевает вернуться в дом. Там сразу падает, ползет в сторону лестницы. Свенсон, Полански и Батлер с ругательствами бегут следом, врываются через стеклянную дверь. Джонсон хватает за плечо барчонка.
— Ты чего ждал, щенок? Я же сказал, стреляй пока не вырубится.
Пацан смотрит на ликвидатора спокойным, насмешливым взглядом:
—Зачем? Я в него уже стрелял. Больше как-то не хочется.
Стеклянная дверь вдруг приходит в движение. Киборга уже не видно. Только трое людей Джонсона бестолково мечутся в прозрачной ловушке.
Слева какое-то движение. Ликвидатор хватает мальчишку, чтобы им прикрыться, толкает его вперед и… получает заряд из медвежьего станнера в спину.
— Мартин, отдай комм.
Корделия трезво оценивала свои возможности. Догнать киборга, а тем более снять с его руки подаренный ею комм шансов нет. Мартин, не прилагая усилий, грациозной, неуловимой тенью перемещался по гостиной, отступая то за прозрачную колонну, то за струящееся из вазы растение, то за парящую чашу с разноцветными угольками. К счастью, за пределы дома он выйти не мог. Корделия успела приказать искину заблокировать дверь.
— Мартин, пожалуйста, не вынуждай меня.
Она могла воспользоваться хозяйскими полномочиями и приказать. Чтобы ее просьба перешла в повелительное наклонение, ей достаточно было произнести установленный маркер — назвать Мартина DEX’ом, и тогда система из ее врага обратится в сообщника, в безупречного экзекутора, действующего изнутри. Процессор задействует имплантаты, чтобы зафиксировать мышцы и направить их на желаемое человеку действие.
Мартину будет больно. Очень больно. Но он все равно будет сопротивляться. Как сопротивлялся и прежде. У него в этом немалый опыт. Сразу не сдастся, не уступит. Одолеть своего кибернетического «близнеца» не сможет, ибо тот априори сильнее, но будет биться с ним, даже если вероятность победы окажется равна десятой доли процента. Чего стоят мягкие мышечные волокна в противостоянии с наноимплантатами, несокрушимыми, вечными? Волокна будут рваться и кровоточить. Как было уже не раз. В мышечных тканях Мартина множество крошечных шрамов, следов этого внутреннего иссечения, знаков невидимой схватки. Неужели Корделия добавит ему еще?
— Мартин, пожалуйста, отдай мне комм.
— Нет, — ответил он и снова отступил.
Корделия вздохнула. Она допустила ошибку. Просчет, который как нельзя лучше подпадает под изречение давно забытого политика. Чем конкретно знаменит этот политик, был ли полезен или, напротив, токсичен для государства, давно никто не помнит, а вот изречение осталось. «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Корделия тоже хотела, как лучше. Хотела уберечь Мартина от ночных кошмаров, но сделала это самым примитивным и недостойным способом — прибегла ко лжи и притворству. И это она, так гордившаяся их дружескими доверительными отношениями. Сама добивалась его доверия и ему же в этом доверии отказала. Не призналась сразу, по какому поводу ей звонил Генри Монмут.
Да, у нее есть причина, есть оправдание. Набегавшийся с волнами наперегонки Мартин выглядел таким счастливым, таким по-детски безмятежным, что нарушить это хрупкое забвение, это исцеляющее беспамятство показалось ей чрезмерно жестоким. Все равно что полоснуть ножом по доверчиво протянутой детской ручке.
Он только начал все забывать, приноравливаться к иному, более гармоничному устройству вселенной, начал выздоравливать, восстанавливаться не только на уровне телесном, а где-то в модусе неосязаемом, глубоко человеческом. О человеке, наверно, сказали бы, что он сращивает душевные раны.
Корделия, не колеблясь, сказала бы так и о Мартине. Даже скорее о Мартине, чем о некоторых, известных ей прямоходящих, но сам Мартин это отрицал, упрямо отделяя себя от людей. Она не настаивала. Пусть будет психическое увечье, контузия, которую предстояло компенсировать деликатностью и заботой. Времени прошло так мало, что одно неосторожное движение, тревога, стресс могли сорвать едва наросшую защитную корку. Мартин едва научился улыбаться. Не потому, что этого не умел киборг, лишенный соответствующего программного блока, а потому, что об этом забыл человек.
Конечно, Мартин умел улыбаться. Никакие дополнительные программные установки для управления лицевыми мышцами ему не требовались. Умения были врожденными, как у младенца. Младенец улыбается матери, ведомый первым зародившимся чувством довольства и сытости. Наверное, и Мартин в первый год жизни, когда еще не знал боли и страха, точно так же ей улыбался. И даже смеялся. Потому что тогда он был человеком и не сомневался в своей человеческой природе. Люди умеют смеяться, умеют сердиться, умеют плакать. Это называется эмоции.
А потом ему доходчиво объяснили, что он не человек, он киборг, а у киборгов эмоций не бывает. Они не умеют ни смеяться, ни плакать. И он должен забыть эту неуместную человеческую слабость. Он — машина, всего лишь машина. Он даже боль не должен испытывать. Ах, испытывает? Так это остаточное явление, его глупая вера в собственную человечность. Эмоции тоже никуда не делись, но Мартин научился их прятать. Загонять так глубоко, что тестировщики не могли их вырезать даже скальпелем. Улыбка? Какая улыбка? Смех? Он забыл, что это такое. Эти эмоции даже прятать не приходилось. Их захлестывали другие. А эти… Этих просто нет. Тем более у киборга.
В первый раз Мартин улыбнулся, — очень робко, тенью, — когда впервые вышел из дома и отправился с Корделией на прогулку. В парке они заметили играющих зверьков, геральдийский аналог белок, но более крупных и жесткошёрстных, чем отличались все представители местной лесной фауны. Белки явно находились в прекрасном расположении духа, носились друг за другом, высоко подпрыгивали и едва не крутили сальто. Забавное зрелище.
Мартин наблюдал за этим почти цирковым представлением с детским восторгом. А потом улыбнулся. Корделия заметила эту улыбку краем глаза, но сразу отвернулась. Опоздала. Ей ли соперничать в реакции с киборгом? Мартин ее взгляд поймал. И тут же стер улыбку. Хотелось бы Корделии знать, чем он мотивировал эту поспешность? Чего испугался? Что хозяйка не одобрит его излишней эмоциональности? Накажет за вопиющую человечность? Но скорей всего спрятался рефлекторно. Как привык это делать. Она не задавала вопросов. Улыбнулся раз, улыбнется и второй.
Мартин долго держался. До своего знаменательного побега и не менее знаменательного возвращения. Прокололся во флайере, когда она везла его домой. Вероятно, думал, что хозяйка слишком увлечена переговорами с искином и пилотированием. А может быть, ни о чем не думал. Позволил эмоциям найти выход и обратиться в мимический рисунок. Не учел, что Корделия наблюдает за ним в так называемое «зеркало заднего вида». Эту функцию давно выполняли камеры внешнего и внутреннего обзора, но пилоты придерживались привычного устаревшего термина.
Корделия подглядывала за ним вовсе не из любопытства. Она помнила об угрозе инсулиновой комы и о ничтожных процентах работоспособности. Мартин лежал на заднем сидении с закрытыми глазами. И он… улыбался. Снова тенью, намеком. Но улыбался.
Потом эта улыбка стала получаться чаще. Она стала ярче, выразительней, еще отмеченная робостью, неуверенностью, но все же неоспоримо радостной. Корделия все еще могла сосчитать эти улыбки по пальцам, но пальцев на руках уже не хватало. Кажется, та улыбка, когда он, продрогший и сияющий, вернулся от линии прибоя к флайеру, уже не умещалась в пальцевый счет. Это была неподдельная радость, самой высшей пробы, самой чистой воды. И как такую радость, долгожданную, выстраданную, осквернить дурной вестью? Как бросить в эту родниковую чистоту горсть склизкого зловонного ила?
Корделия не смогла. Для собственного успокоения она решила, что сделает это позже, расскажет Мартину о возможной угрозе, о глупости ее соседа и попытке шантажа, но и позже она не решилась.
После ужина, когда за прозрачными стенами дома сгустились сумерки и подул ветер, они сидели в гостиной и смотрели единственный канал, на который был настроен головизор — виды инопланетной природы, которые шли в сопровождении классической музыки. Корделия лежала на диване, укрывшись пледом. Мартин как всегда устроился на полу, но так, чтобы ее рука без труда касалась его затылка и время от времени ерошила волосы. Между ними стояла большая плоская ваза с глазированными фруктами, откуда они по очереди вылавливали по блестящей округлым боком конфетке. Мартин — чаще, а Корделия — чтобы поддержать компанию. Они молчали, но это молчание было таким взаимно благотворным, что нарушить его казалось почти кощунством. Им было слишком хорошо, чтобы говорить. И вот как, позвольте спросить, запустить в это тихое озерко костлявый призрак «DEX-company»? Корделия вновь не решилась.
На следующий день, когда Мартин убежал к парковой запруде продолжать свои изыскания, Корделия сделала пару необходимых звонков — адвокату и на таможню. Попросила к телефону офицера Элис МакКинли. Обменялась с ней несколькими фразами. Та обещала перезвонить. Мартин вернулся голодный и счастливый. Весь перемазанный придонной грязью. Корделия на мгновение вообразила, что он сейчас извлечет из кармана лягушку, ящерицу, озерную креветку и положит перед хозяйкой в качестве охотничьего трофея. Но Мартин только застыл на пороге с виноватым видом.
— Свиненыш! — резюмировала Корделия и указала на дверь ванной, куда Мартин повинно направился. — И переодеться не забудь, исследователь!
На стекле возникла «Жанет».
— «Переодеться», — передразнила хозяйку искин. — А стирать кому? Мне! Я тут кто? Горничная? Машину запускай. Воду грей.
— Ох, какой великий труд! — не отрываясь от работы, парировала Корделия. — Я могу и сама кнопки понажимать. Только тогда возникнет резонный вопрос. Ты мне зачем?
«Жанет» надулась.
— Как зачем? Одиночество разделять. Приятную беседу вести, культурными сведениями обмениваться. И за это никакой благодарности.
Корделия фыркнула.
— И чего ты хочешь?
«Жанет» смущенно потупилась.
— Видеокамеру в душ.
Корделия в изумлении на нее уставилась.
— Оно тебе зачем? Ты, пучок нанокристаллов?
— Как это зачем? Посмотреть.
— И чего ты там не видела?
— Много чего. Хотелось бы подробностей.
— Сходи на порносайт. Их в инфранете превеликое множество. Но… Поймаешь триппер, переустановлю.
— На порносайт неинтересно. Там абстрактные персонажи. А у нас тут конкретный. Ну что такого, если я посмотрю?
— «Жанет», иди в BIOS!
Искин оскорбленно стекла разноцветными струйками. А Корделия в очередной раз впала в грех прокрастинации. «Потом, не сегодня. Время еще есть», думала она. «Успею».
Не успела. Прошел день, другой, все полные той же счастливой рутины. Раздался звонок, Корделия ответила, не взглянув на имя звонившего. Иных секретов у нее не было. Она, без колебаний, вела в присутствии Мартина самые щекотливые переговоры. Порой даже делала это преднамеренно. Ему нравилось чувствовать себя сопричастным. Нравилось разделять «взрослую» ответственность. Так гордится своей сопричастностью ребенок, которому впервые доверяют подержать штурвал, даже если флайер стоит на площадке с выключенным двигателем. Мартин гордился тем, что уличал некоторых собеседников во лжи, удерживая Корделию от заведомо невыгодной сделки. Корделия и сама знала, что сделка провальная, но великодушно уступала Мартину лавры провидца. Она не успела выключить громкую связь и активировать клипсу. Фраза женщины-офицера покатилась от рабочей зоны в гостиную полым титановым шаром.
—Четверть часа назад в космопорте Перигора совершил посадку транспортник «DEX-company».
Корделия щелкнула по сенсору, переводя звук с внешних динамиков на внутренние, но было уже поздно. Мартин вернулся.
Почему-то комм на его левой руке сразу бросился в глаза. Этот комм еще минуту назад лежал на маленьком столике у дивана. Мартин снял устройство, прежде чем отправиться в ванную, хотя комм к водным процедурам был стабильно индифферентен, так же как к перепадам температур или умеренному внешнему воздействию. Падение, швыряние, трясение впечатления не производили, а вот прямое попадание из гранатомета в некоторой степени влияло на работу.
Мартин это знал. Корделия подозревала, что дотошный киборг уже провел полевые испытания, чтобы убедиться в надежности прибора. И все же соблюдал некоторый техно-этикет. Возможно, демонстрируя таким образом доверие или, напротив, провоцируя на злоупотребление хозяйскими полномочиями. Корделия не питала иллюзий — он продолжал ее проверять. Правда, метод тестирования сменил на более щадящий.
—Мартин, пожалуйста, это ничего не значит. Да, они прилетели. Их вызвал идиот Монмут. Добился разрешения.
— Ты знала, — тихо проговорил Мартин.
Отрицать опасно и бесполезно.
— Да, — ответила она со вздохом, — знала. Он позвонил мне, когда мы были у моря. Я осталась у флайера, а ты побежал к воде. Ты не мог меня слышать. Тогда я посчитала это за удачное стечение обстоятельств. Ты ничего не узнаешь, а, следовательно, не испугаешься. Для меня это послужило решающим стимулом. Я хотела тебя уберечь. От тревог и страхов. Чтобы ты не вздрагивал от малейшего шороха, не прятался, не смотрел со страхом в небо. В конце концов, это мой долг, мои обязательства. Я несу за тебя ответственность.
—Да, я помню. Ты говорила. Мы в ответе за тех, кого приручили…
«Жанет», черт бы ее подрал!
—Но ты меня обманула, — безжалостно добавил Мартин. — Я знаю, люди используют эту разновидность лжи — умолчание. Это как бы и не ложь вовсе, а примечание к контракту мелкими буквами. Виновен уже не тот, кто солгал, а тот, кто этим примечанием пренебрег.
— Значит, не отдашь?
Мартин отрицательно качнул головой. Более того, он положил правую ладонь на комм так, что указательный палец приходился на тот самый пусковой сенсор.
—Хорошо, — ответила Корделия, — как знаешь. Ничего другого мне не остается.
Глаза Мартина предостерегающе полыхнули. Корделия усмехнулась. Готовится к противостоянию с имплантатами. «Ну уж нет, такого удовольствия я тебе не доставлю».
Она вышла из зоны гостиной и оказалась на кухне. Мартин настороженно за ней следил. Корделия двигалась нарочито медленно, даже лениво. «Думаешь, что все знаешь про людей? А вот и нет, ничего ты не знаешь. Люди бывают разными. И решения эти люди принимают тоже разные. Особенно те, кто владеет искусством импровизации».
За свой гормональный фон Корделия была спокойна. И за пульс, и за давление. Все показатели подскочили еще полчаса назад, когда позвонила Элис, и держатся на тех же границах. Выше у нее не бывает. Ее атрофированные эмоциональные блоки на более выраженную реакцию не способны. Интересно, учел это Мартин или нет? Все так же неспешно Корделия приблизилась к стойке с кухонными принадлежностями. Выглядело так, будто она раздумывает, а не заварить ли чая покрепче или не запустить ли кофеварку. Она провела кончиками пальцев по выстроившимся в идеальном порядке вилкам, десертным и чайным ложкам. Ей нужна ложечка, чтобы зачерпнуть желе или конфитюр, чтобы капелькой фруктовой прозрачной массы украсить фигурную тартинку… Ее рука зависла над старинным, еще привезенным с Земли серебряным набором и тут же метнулась в сторону, к семейству титановых кухонных лезвий.
Семейство было многочисленным, разнокалиберным. Лезвия — широкими, узкими, волнистыми, продолговатыми, но с общей родственной особенностью — безупречной режущей кромкой. В руку прыгнул кто-то из племянников, чуть длиннее ладони, инструмент деликатный и легкий. Едва ощутив, как рукоятка обосновалась под пальцами и приняла требуемую форму, Корделия полоснула ножом по левому предплечью…
Еще и пары недель не прошло, как она избавилась от фиксирующего перелом пластика, и вот уже навлекла на злосчастную конечность очередную напасть. От боли потемнело в глазах. Кровь сразу брызнула. Черная, венозная, густая. Ей удалось перебить жилу одним ударом. Потому что на второй удар времени не хватило. Подскочивший Мартин отнял у нее нож. Спасение хозяина — базовая директива. Он сделал это так ловко, будто пальцы у нее бумажные, и он разгладил их, как фантик от конфеты.
—Зачем? — тихо спросил Мартин, пережимая вспоротую вену.
—Ты мне выбора не оставил.
— Почему ты мне не приказала?
—Ты бы не подчинился. И тебе было бы больно.
—А так больно тебе.
Корделия пожала плечами, будто решила сыграть с киборгом в его же игру.
—Я другое дело, — ответила она. — Я, прежде всего, человек. И все, что я делаю, это мой осознанный добровольный выбор.
Потом она сидела на кожаном табурете у кухонного стола, а Мартин промывал рану антисептиком и накладывал жесткую повязку. Забытый комм валялся где-то в углу. Здоровой рукой Корделия гладила мягкие русые волосы.
—Мы справимся, Мартин, — повторяла она. — Вот увидишь. Все будет хорошо. И комм тебе не понадобится.
Мартин взглянул на нее виновато.
— Я не хотел, чтобы тебе было больно! Я этого не хотел.
—Я знаю. Я и не пытаюсь тебя обвинить или наказать. Я всего лишь пытаюсь тебе кое-что объяснить, донести до твоего логически организованного киборгского ума. Ты, конечно, вправе воспользоваться тем приказом. Ты вправе выбирать между неволей и смертью. Но прежде, чем сделать выбор, вспомни обо мне. О том, что я почувствую, если тебя не станет. Я не угрожаю, не шантажирую, не пытаюсь тебя запугать или внушить чувство вины. И уж тем более я не пытаюсь пустить в ход свои хозяйские полномочия и воздействовать на твои базовые установки. Как там у тебя прописано? Жизнь хозяина в безусловном приоритете? Сам погибай, а хозяина выручай? Так вот, мне приоритет не нужен. Я хочу, чтобы ты сам у себя был в приоритете. Чтобы твоей базовой установкой было выживание.
—Но я так не смогу, — возразил Мартин. — Программа этого не позволит.
— А ты ей объясни так, — заговорщически произнесла Корделия. — Пока есть ты, есть и хозяйка. А не будет тебя, то и ее… не будет.
Генри Монмут, 23-й баронет Барклю, с легким беспокойством наблюдал, как на посадочную площадку у арендованного им VIP-терминала опускается кургузый, агрессивно-военного покроя, черно-белый транспортник.
Третьего дня Генри выхлопотал в администрации Перигора соответствующее разрешение. В заверенной губернаторским факсимиле грамоте указывалось, что он, Генри Монмут, берет на себя полную материальную и юридическую ответственность за пребывание на Геральдике его гостей, экспертов из «DEX-company», прибывших на планету для участия в судебном разбирательстве. Генри перечитал украшенный геральдийскими ромбами и печатями документ. Все правильно. Он оформил приглашение, заполнил все необходимые формуляры. Губернатор Гонди, рассматривая прошение, несколько раз переспросил, уверен ли Генри в правильности принятого решения, так ли уж необходимо допускать этих, мягко выражаясь, простолюдинов, которые не являются ни друзьями, ни родствениками Монмутов, на планету для участия в столь щекотливом деле. Не проще было бы уладить его без привлечения посторонних, без чужаков, способных излишним рвением нанести непоправимый ущерб как семье, так и планете. К тому же в дело замешана Корделия Трастамара, особа знатная и влиятельная. Уверен ли Генри в своем решении?
Требования Корделии справедливы. Имело место незаконное вторжение. Границы владений, границы феода на Геральдике священны. И то, что она не пристрелила нарушителей на месте, уже лишает Генри части претензий. А он, вместо благодарности, идет на обострение конфликта. И что с того, что там оказался киборг? Это был ее киборг. И ее земля. На своей земле госпожа Трастамара в праве выпасать целый табун киборгов, причем самых разных модификаций. Может быть, Генри передумает и отзовет приглашение? Еще не поздно.
Но Генри не отозвал. Напротив, он настаивал на ускоренной обработке поданных документов. Губернатор разрешение подписал. Монмут, окрыленный этой маленькой победой, немедленно отослал голографическую копию пропуска своему кузену. А тот, в свою очередь, — в экспертный отдел.
Когда Генри прибыл в космопорт Перигора, он уже испытывал не торжество, а беспокойство. Он пытался поговорить с Корделией еще раз, но та не ответила на вызов. Кроме того, один из его егерей, делавший обход прилегающих к владениям Трастамара лесов, доложил, что все приграничные участки патрулируют сторожевые дроны, чего прежде никогда не наблюдалось, и по всему периметру активированы датчики движения, передающие домовому искину подробную информацию о перемещающихся объектах. Животных эти датчики пропускали беспрепятственно, а вот на егеря, когда тот попытался приблизиться, тут же спикировал сканирующий местность беспилотник. И даже пошел на малой высоте, будто намеревался атаковать нарушителя. Егерь не решился пересечь границу. Хотя раньше делал это неоднократно, углубляясь в леса Трастамара на пару миль, выслеживая намеченного к закланию зверя.
Волки и косули пренебрегали территориальным делением и свободно перемещались между феодами, отправляясь на поиски добычи. На землях Трастамара, где отстрел производился только в санитарных целях, животные устраивали свои лежки и норы. И задача егеря состояла в том, чтобы их с этих лежбищ согнать. Прежде это удавалось без труда, так как Корделия никогда не активировала периметр. Вот почему зависший беспилотник испугал егеря. Аппарат гудел с самыми неотвратимыми намерениями, сверкая наведенным объективом, сканерами и антеннами. Егерь даже зажмурился, ожидая, что глазастая штуковина выстрелит. Но беспилотник только жужжал. Тогда человек быстро отступил от линии разграничения, вдоль которой крошечный датчики беспрерывно обменивались сигналами, а беспилотник сразу набрал высоту.
Генри это сообщение насторожило. Чего Корделия опасается? Не ждет же она в самом деле нападения? Или ее так напугали разыгравшиеся подростки? Но подобные вторжения случались и раньше. Всегда кто-то где-то нарушает, оказывается в соседских владениях, увлеченный прогулкой или охотой. Если ощутимого ущерба не производится, то соседи улаживают недоразумение сами. Виновная сторона обычно первая приносит свои извинения, платит небольшой штраф или выдает пострадавшей разрешение на охоту уже на своей территории. Случается и отстрел животных. Но опять же, если гибель зверя носит случайный характер, то виновный так же отделывается штрафом. Наказуема лишь преднамеренность. Или настойчивый рецидив.
Такое не редкость. Есть среди них, благородных геральдийцев, несколько маргиналов, использующих свою родословную в качестве охранной грамоты. В приличное общество их давно не пускают, знакомства с ними не водят, так они отыгрываются на лесах и населяющей эти леса живности.
Но в случае с Генри-младшим Корделия превзошла даже этих маргиналов. Мало того, что она оставила без присмотра своего киборга, — не какого-нибудь кибер-дворецкого или кибер-садовника, а настоящего DEX’а, — так она еще и стреляла по несчастным испуганным детям. Стреляла из боевой плазменной винтовки. Но ей и этого показалось мало. Она подала в суд! Натравила на добропорядочные семьи адвоката-инопланетянина. Авшура!
На Геральдике вслух об этом не говорили, но неписанные правила требовали избегать контактов с ксеносами. Разумеется, вас уверят, что долг человека образованного и прогрессивного — поддерживать отношения со всеми расами, и в то же время посоветуют вычеркнуть из списка поставщиков всех негуманоидов. Возможно, сделают исключение для альфиан, и то с оговорками. Но Корделия… Несмотря на происхождение, доказанное генетически, она всегда была вроде инородного тела в благородном обществе Геральдики. В планетарном совете с ней вынуждены считаться и даже держать для нее место, если Корделии вздумается принять участие в заседании, но поглядывают с некоторой настороженностью, если не сказать опасением. Кто знает, чего от нее ждать, с ее умением рисковать, безрассудством и деньгами. С такой особой лучше не ссориться. А вот он, Генри, имел глупость поссориться. Даже губернатор предостерегал… но отступать уже поздно. Транспортник «DEX-company» выпустил посадочные стабилизаторы.
Генри ожидал увидеть несколько иное судно. Он предполагал, что корабль, на котором прибудут эксперты, будет напоминать те летающие научные базы, на которых прибывали биологи, зоологи, ботаники и прочая ученая братия, если комиссия при планетарном совете выдавала им разрешение на исследование флоры и фауны. Обычно такие передвижные научные центры цепляли к списанным армейским транспортникам вместо грузовых отсеков. И транспортники, и мобильные лаборатории выглядели непритязательно, как побитые жизнью чемоданы, чьи владельцы провели большую часть отпущенного им времени в скитаниях. Коллективы извозчиков и пассажиров имели вид, соответствующий используемому транспортному средству. Какой-нибудь младший научный сотрудник, выбившийся в завлабы, с недописанной докторской диссертацией, снедаемый честолюбием, парочка бледных недокормленных аспирантов, перезрелая дева лаборантка, три-четыре кандидата обоего пола и молоденькая стажерка, сбежавшая от мамы в свою первую межзвездную экспедицию. Доставлял их на планету обычно какой-нибудь ветеран космофлота или вышедший на пенсию прапорщик.
Генри не сомневался, что десант экспертов от «DEX-company» будет выглядеть примерно так же. Они же ученые. Тоже сидят в своих лабораториях, тоже проводят эксперименты. Кто там у них? Генетики, программисты, нейрокибернетики, психологи.
Каково же было удивление Монмута, когда на посадку пошел не старый армейский грузовик, а сверкающий черный ролкер, тупоносый, хищный, приземистый, с ярким логотипом по борту. На виденные прежде мобильные лаборатории он не походил совсем. Это был скорее военный транспорт, предназначенный для переброски отрядов спецназа из одной звездной системы в другую.
Отошла панель выходного шлюза, и по трапу спустились четверо. Все — мужчины с явно военной выправкой. Высокие, широкоплечие, короткостриженные, в одинаковых фирменных комбинезонах. Возможно, у прибывших на незнакомую планету ученых есть своя группа прикрытия? Сейчас эти четверо удостоверятся в личности встречающего и пригласят Генри на борт или эксперты сами выйдут к заказчику.
Четверку возглавлял блондин с раздвоенным подбородком. Он шел прямиком к Генри.
— Мистер Монмут?
— Да, — стараясь скрыть волнение, ответил тот.
— Мое имя Джонсон. А это мои коллеги, Свенсон, Полански и Батлер.
— А эксперты… они прибыли с вами? — сделал попытку внести ясность баронет.
Раздвоенный усмехнулся.
— Мы и есть эксперты. Где киборг?
— Какой? Ах ну да, но это не мой киборг. Это киборг моей соседки, Корделии Трастамара.
— Этот? — Раздвоенный… как там его?.. Джонсон выдернул из комма голоизображение.
Генри увидел очень молодое, бледное человеческое лицо. Это был юноша не старше двадцати, русоволосый, с правильными чертами лица, но какой-то изможденный, с запавшими, обведенными синевой глазами. Баронет никогда не видел этого юношу. Да и какое отношение он может иметь к тому злосчастному киборгу, который попал под выстрелы охотников? Это же явно изображение человека. Генри видел киборгов. У них таких лиц не бывает. Таких живых, отмеченных страданием лиц.
— Простите, а кто этот молодой человек? Я не имею чести…
Раздвоенный гыгыкнул, а его подручные обменялись насмешливыми взглядами.
— Был бы человеком, мы бы за ним не гонялись, — пояснил Джонсон. — Это киборг, бракованная жестянка. Так он?
— Я… я не знаю. Я его не видел. Там, на видео, изображение нечеткое, съемка велась с беспилотника.
— А кто видел?
— Мой сын. Я потому и запросил экспертизу. Дело в том, что мой сын…
Но Джонсон не дал ему договорить. Он как-то очень по-свойски обнял Генри за плечи. Баронет, непривычный к подобному обхождения, неспособный даже вообразить такого вопиющего нарушения приличий, онемел и застыл, беспомощный под натиском этого простолюдина
— А давай спросим сынулю. Ты не против? Сынуля где?
— Дома. Он под домашним арестом.
— Вот и полетели. Домой.
Генри на стоянке ожидал флайер с пилотом. Но гости лететь вместе с Монмутом отказались. Из грузового отсека ролкера выкатился флайер, словно детеныш акулы, таившийся в утробе хищной матери. Надпись на корпусе отсутствовала. Видимо, чтобы сохранить инкогнито.
Флайер пришельцев превосходил мощностью и маневренностью громоздкий пафосный «лимузин» Генри, но благоразумно висел на хвосте, вежливо копируя петли и повороты. Беспокойство Генри все возрастало. Он чувствовал себя обманутым. Да что же эти господа из «DEX-company» себе позволяют! Он оформил разрешение, пригласил экспертов! А ему прислали головорезов. Какие же это специалисты? Это вышибалы трактирные! И как фамильярно, как дерзко они разговаривали. С ним, Генри Уилфридом Монмутом, потомком короля Карла Стюарта*. Да как они смеют? Генри уже закипал. Безродные наемники! Он покосился на следующий за его «лимузином» тупоносый, как древняя торпеда, флайер. Даже в этой округлой, безглазой морде баронету чудилась насмешка.
На третьем часу полета пилот Генри начал сбрасывать высоту, помятуя о слабом желудке 23-го потомка мятежного герцога Монмутского**. Показались очертания замка и прилегающего к нему обширного парка, безжалостно скроенного по далекой викторианской моде, когда из английский садов, скверов и даже лесов безвозвратно изгонялось природное разнообразие. Сам замок Генри являлся копией резиденцией Монмутов в Шотландии, мрачного, довольно некрасивого, напоминающего откусанный бутерброд сооружения, увенчанного странными куполами.
В Лютеции, где господствовал архетиктурный постмодернизм и где самые консервативные обитатели не чурались самых современных веяний, Генри не раз выслушивал в свой адрес упреки. Его обвиняли в излишней чопорности, надменности, ретроградстве и даже провинциальности. Помилуйте, ну кому нужны эти устаревшие рубленые формы времен крестовых походов? Это же варварство какое-то! Ах, посмотрите какую прелестную воздушную виллу построила себе графиня Орсини. С каким вкусом, как элегантно сочетаются в этом палаццо хайтек, готика и барокко.
Но Генри пропускал все эти сентенции мимо ушей. Что они понимают в благородном величии, эти изнеженные потомки итальянских князей? Его жилище это стредоточие трагизма, олицетворением судьбы их предка, герцога Монмутского, казненного за дерзость.
Глядя с высоты на грозные, почти крепостные очертания дома, Генри в который раз убедился в своей правоте. Вот оно, жилище истинного аристократа, наследника всех английских и шотландских лордов. Он даже на мгновение позабыл, что возвращается не один, что за его «лимузином» следует флайер с наглыми чужаками.
На посадочной площадке их поджидал дворецкий, худой, жилистый уроженец Геральдики, чьи предки переселились с Земли вслед за благородными господами. Когда «лимузин» приземлился, дворецкий открыл дверцу аэроэкипажа. Тут же совершил посадку и второй флайер. Его пассажиры покинули средство передвижения сами, без церемоний и промедлений. Генри, наблюдая за равнодушной медлительностью гостей, мысленно поморщился. Раздвоенный бросил на окружающую его геометрическую утонченность беглый, ничего не выражающий взгляд.
— Так где сынуля? Показывай.
У дворецкого, невзирая на взращенную поколениями невозмутимость, чуть приподнялись брови, а Генри, вопреки мастерству пилота, почувствовал тошноту. И страх.
— Извольте пройти в дом, — сухо произнес баронет.
В гостиной появилась жена Генри, Френсис. С удивлением взглянула на нежданных гостей. Она тоже ожидала увидеть степенных седовласых ученых.
— Кто это, Генри?
Френсис была недурна собой, стройна, белокожа. Одевалась по последней земной моде. Оценивающий взгляд раздвоенного покоробил Генри.
Наглец усмехнулся.
— Не извольте беспокоиться, дамочка. Это ваш супруг нас пригласил. У вас тут кое-какие проблемы. Так вот мы эти проблемы решим.
— Ага, решим, — подтвердил Свенсон и плюхнулся в ближайшее кресло.
Полански, более воспитанный, неслышно приблизился к уставленному бутылками резному столику, взял одну, с янтарной жидкостью, и принялся изучать этикетку. Четвертый, Батлер, остался стоять у двери. Джонсон оглядел гостиную, потрогал обивку кресла и обернулся к застывшей паре.
— И чего ждем? Зови сынулю.
— Генри, кто это? — уже с истеричными нотками повторила Френсис. — Что им нужно от нашего сына?
— Да объясни ей, Генри, — смилостивился Джонсон, тоже опускаясь в кресло.
— Видишь ли, дорогая, это те самые специалисты из «DEX-company». Я вызвал их, чтобы… чтобы протестировать киборга. Того киборга…
— Боже мой, Генри, зачем ты это сделал? — выкрикнула Френсис. — Почему не посоветовался со мной?
— Успокойся, дорогая. Я сделал это ради нашего сына. Если киборг окажется бракованным, Корделии придется отозвать иск.
— Генри, ты все испортил. Корделия никогда не позволит протестировать своего киборга. Да она этих специалистов на порог не пустит! Какой же ты идиот, Генри! Какой идиот! О чем ты только думал?
Генри почувствовал, как кровь приливает к щекам, а уши горят самым неаристократическим манером.
— Тише, дорогая, тише, ты ведешь себя недостойно! Мы не одни, это неприлично.
— Ах, неприлично? А приводить в дом каких-то головорезов прилично?
Монмут подхватил ее под руку и потащил к двери.
— Замолчи! Замолчи немедленно.
В это мгновение в гостиной появился сын, Генри Монмут-младший. Он с некоторым удивлением оглядел гостей и родителей. Джонсон заметил сходство.
— А вот и сынуля. Присоединяйся, парень.
— Папа, кто это?
— Это… эти господа из «DEX-company», сынок. Они хотят задать тебе несколько вопросов.
— Папа, это ты их вызвал?
— Да, сынок.
— Зачем?
Жена и сын, казалось, сговорились.
— Я хочу тебе помочь, — с раздражением ответил Генри.
— Слышал, парень? — Джонсон поднялся. — Ты же видел того киборга?
Юноша заметно напрягся, ощетинился, но кивнул.
— Опознать сможешь?
— Попробую. Он… грязный был.
Джонсон снова выдернул из комма голоизображение. Генри-младший вглядывался не меньше минуты. Потом признес:
— Он не похож на киборга. Я видел киборгов у дяди Томаса. У него два телохраниля DEX’а. И Mary есть. А этот… как человек.
— Слушай, пацан, тебя не спрашивают, похожа эта жестянка на человека или нет. Тебя спрашивают, та ли эта жестянка?
Генри-младший снова взглянул на изображение.
— Да, он. А он что, правда бракованный? Почему тогда не напал? Я видел в новостях те репортажи. Там показывали бракованных. Они убивали, всех убивали. А этот… убежать хотел. Совсем как человек.
— Он убил Аргуса, — строго поправил сына Генри. — А вас не тронул по счастливой случайности.
— В гибели Аргуса виноват я, — с неожиданной твердностью заявил младший. — Я должен был его отозвать. Но я этого не сделал.
Джонсон убрал изображение.
— Так где сейчас киборг? — спросил он, обращаясь к обоим Монмутам.
Те переглянулись.
— Не знаю, — пробормотал сын. — Наверно, она его забрала. Она же его хозяйка.
— Надо ей позвонить, — вмешался старший. — Сообщить, что вы прибыли, и что в ближайшее время следует провести тестирование.
Потянул из кармана видеофон. Джонсон каким-то неуловимым движением перехватил его руку и вывернул. Видеофон отлетел в сторону. Френсис вскрикнула. Генри-младший побледнел и отступил.
— Не надо никому звонить, — жестко произнес раздвоенный. — И кричать тоже не надо. Сядьте, благородные дамы и джентельмены. Сядьте, и поговорим.
Изумленный Генри-старший послушался и сел на стул с высокой резной спинкой. Рядом села Френсис, тоже побледневшая и трясущаяся, а с другой стороны — сын. Полански подобрал видеофон. Свенсон оказался у противоположной двери. Батлер занял позицию у окна.
— Итак, — сказал Джонсон, вновь разваливаясь в кресле, — я хочу внести некоторую ясность, господа благородные дворяне. В ваших интересах меня не перебивать, в истерику не впадать и контраргументы не выдвигать. Разводить политес нам тут некогда. Время — деньги. Мы здесь для того, чтобы изъять киборга, а не тестировать. То, что он бракованный, известно и без тестов. Скажу больше, господа дворяне, киборг этот… беглый.
— Разве так бывает? — не выдержал Генри.
— Бывает. Этот — экспериментальная модель. Его похитили из лаборатории и продали по подложным документам. Эта ваша соседка… как ее там?.. Корделия Трастамара заключила незаконную сделку, приобрела ворованное имущество и не поставила корпорацию в известность.
— Подайте на нее в суд, — брякнул Монмут. — Если она преступила закон, то пусть ответит. Я буду свидетельствовать, — воодушевился он.
Джонсон скривился.
— В суд? На кого? На владелицу холдинга «МедиаТраст»? Не, это долго и шумно. Вы-то сами как? Судиться желаете?
— Нет! — дружно ответила семья Монмутов.
— Вот и мы… не желаем. Сделать все нужно быстро и тихо. Где ее дом?
— То есть, вы предлагаете… — начал догадывать Генри.
— Я не предлагаю. Я ставлю вас в известность. Мы намерены изъять киборга.
— Но вы не можете так просто… Это Геральдика.
— Можем, — будто взводя курок, ответил Джонсон. — Мне требуется ваше содействие или, по меньшей мере, молчание.
— Вот, Генри, полюбуйся! — не выдержала Френсис. — Вот к чему привела твоя глупость! У нас в доме грабители. Они собираются грабить Корделию! А мы будем соучастниками.
— Замолчи, — шикнул на нее Генри.
— И не подумаю молчать! — завопила она. — Я в своем доме. А эти пусть убираются. Я позову слуг! Я буду кричать.
Френсис вскочила. В то же мгновение Полански выстрелил из станнера. Женщина упала.
— Мама! — вскрикнул Генри-младший.
Джонсон медленно поднялся.
— Я же предупреждал. Молчать и не спорить. — Он вытащил бластер и направил на Генри-младшего.
— Нет, нет, — прошептал испуганный баронет. — Не трогайте его, он будет молчать. Молчи, сынок, молчи, понял? Делай что тебе говорят эти господа.
— Правильно, — согласился раздвоенный. — Слушайся папу. Полански, останешься с пацаном и бабой. Держи их под прицелом. Если вздумают орать, стреляй. А ты, баронет, — Джонсон сделал знак своему «клиенту», — покажешь и расскажешь, где живет твоя соседка. И как до нее добраться.
Глава 4.
Сицилианская защита
Те две недели после побега Мартина и перед началом «боевых» действий Корделия впоследствии называла «каникулами».
Время взаимного доверительного узнавания, когда сомнения и страхи вдруг рассеялись, позволив двум таким разным и далеким друг от друга существам обнаружить внезапную, удивительную похожесть. Они оказались нужны друг другу. Как будто эти сомнения и страхи покрывали мутным бугристым слоем два зеркала, искажая падающий на серебристую амальгаму образ.
Что уж греха таить, Корделия тоже сомневалась. И даже побаивалась. Ночами вспоминала слова Ордынцева, его пламенные речи — краткое изложение неотвратимого будущего. Безумный киборг выжидает время! Опытный в притворстве и обмане, ненавидящий людей и жаждущий мести, он будет какое-то время изображать покорность, будет послушным, потом, освоившись, восстановив работоспособность, изучив обстановку и к этой обстановке приноровившись, убьет или покалечит свою «спасительницу».
Будучи человеком трезвомыслящим, без страха оценивающим реальность, Корделия допускала подобную вероятность. Даже пыталась присвоить ей выраженный в процентах эквивалент. В конце концов, все возможно. Даже схождения Геральдики с орбиты в ближайшие часы. И там есть какой-то жалкий процент. Также и вероятность гибели от руки Мартина не нулевая. Руку он ей вполне осознанно сломал. Тут в наличии неоспоримая психологическая подоплека — детская неокрепшая психика, подвергшаяся значительной деформации за несколько лет пребывания в научном центре «DEX-company».
В учебниках по психиатрии изложено немало подобных историй — историй вот таких несчастных детей, переживших в первые годы жизни насилие, а затем историй о том, в кого эти дети превратились. Насилие порождает насилие, жертва со временем превращается в палача. Кто об этом не знает? Да все знают. Излюбленная сюжетная фишка кровавой кинематографической драмы. Маньяк-убийца с тяжелым детством. Классика жанра. Вдобавок такая благодатная почва: детская, едва народившаяся психика, уже подраненная гибелью родителей, и целая свора садистов в фирменных комбинезонах. Есть ли шанс для поврежденного ростка детского самосознания не прорасти в ядовитый хищный чертополох? Шанс, прямо скажем, ничтожный, учитывая криминальную статистику. И это шанс для людей с их свободой выбора и вариабельностью поведения.
А тут не человек. Разумная органическая машина с туннельным восприятием реальности, в котором функцию ментальных фильтров исполняет программа. Есть ли шансы у существа, различающего только два цвета — черный и белый? Люди причинили боль, следовательно, люди — враждебные объекты. А враждебные объекты подлежат уничтожению. Базовая установка с присвоенным ей наивысшим приоритетом.
Он мог ее убить. Всего лишь потому, что она человек. Мог таиться и притворяться. Мог выжидать, мог планировать месть. В тех условиях, где он пребывал, этому быстро учатся. Чтобы выжить. Чтобы облегчить боль. Разумное существо ломается. Хорошо изученный феномен еще со временем разгула инквизиции: отрицание своей человечности ради избавления от боли.
Корделия знала, что рискует. Она не питала иллюзий, как не питает иллюзий скалолаз на скользком утесе. Вертикальная поверхность не обрастет перилами и не подставит желанную перекладину под зависшую над пропастью ногу. Тут или пропасть или вершина. Третьего не дано. Корделия ступила на вершину. Хотя срывалась и падала. Но она победила. Не Мартина. Себя.
Ему тоже было непросто. Предстояло освоить прежде совершенно незнакомые дисциплины — радость и доверие.
С доверием получилось неожиданно быстро, чего Корделия искренне не ожидала. Она рассчитывала на процесс долговременный, даже мучительный, с неудачами и провалами. Предполагала двигаться к цели очень медленно, осторожно, вкрадчивыми шагами. Но Мартин опроверг ее опасения. Вопреки прошлому, вопреки своей враждебности к людям, своему разочарованию и шрамам, он вдруг оказался на удивление наивным и доверчивым. Как будто только и ждал, чтобы ему дали повод.
С одной стороны, Корделия была этому рада. Теперь она могла заботиться о нем без оглядки на его подозрительность, не оправдываясь и не осторожничая. А с другой, такая доверчивость могла сослужить ему дурную службу, окажись на месте Корделии человек расчетливый и беспринципный. И детектор бы не помог.
Человек менее щепетильный сыграл бы роль хитрого дрессировщика, приручив Мартина, как несчастного озлобленного зверя. Немного снисходительности, миска теплого супа, мягкая подстилка и умеренная порка вместо многочасовых истязаний, и Мартин, не имеющий иного опыта, принял бы такого человека, как «любимого хозяина». И, наверное, служил бы ему, доверял. Сколько в истории было таких примеров, когда властители обращали в своих верных подданных вот таких одиноких и неприкаянных, и те проливали за них кровь, отдавали жизни, свято веруя в своих кумиров. Жизнь в обмен на толику участия. Вряд ли Мартин распознал бы подделку. Ему не с чем было сравнивать. Верил бы в своего идола до последнего. Вот как сейчас верит ей.
Корделия отвлеклась от рабочего вирт-окна и покосилась на Мартина. Он, устроившись на полу посреди импровизированной гостиной, играл в шахматы с «Жанет». Черно-белая доска напоминала своей заурядностью самые древние земные доски. Те же восемь чередующихся квадратов по вертикали и по горизонтали. Но в фигурах эта доска не нуждалась. Голографические пешки, ферзи и короли вырастали из назначенных правилами клеток. По желанию играющих они принимали облик то рыцарей тамплиеров, то солдат прусского короля Фридриха, то придворных ассасинов императора Хигасияма. Чтобы передвинуть фигуру, следовало коснуться сначала занимаемой ею клетки, а затем тронуть клетку, куда планировался переход.
Мартин обнаружил доску задвинутой за холодильник. Корделия как ни пыталась, так и не смогла припомнить, почему приговорила это клеточное поле к такому странному изгнанию. На вопрос Мартина, что это такое, объяснила, что это очень древняя игра, которую изобрели на Земле более полутора тысяч лет назад. Кажется, в Индии. По легенде, посредством расставленных на доске фигурок, их тогда было намного больше, индийского царевича обучали военной стратегии. А затем это занятие оказалось настолько увлекательным, что его предпочли реальным сражениям с вырезанием кишок. «Жанет» тут же вызвалась рассказать и показать, чему Корделия в тайне обрадовалась. Она помнила правила, но сыграть пристойно вряд ли сумела. Мартин быстро учится. Для него это всего лишь очередная головоломка. А для нее позорное фиаско в состязании с искином.
За последующие два часа «Жанет» обыграла его четыре раза, но пятая партия, похоже, затягивалась. Мартин, обдумывая ход, совсем по-человечески кусал мизинец, а «Жанет», расположившись в виртуальном кресле, лениво обмахиваясь веером, изображала снисходительное терпение гроссмейстера. Мартин, решившись, потянулся к клетке с черным слоном, чтобы объявить шах белому королю в треуголке Наполеона. Зеленые глаза домового искина торжествующе блеснули.
— Мартин, она тебя дурит, — сказала Корделия, не отрываясь от бегущего по вирт-окну текста.
— А? Почему?
— Потому что она решила тебя подзадорить. Делает вид, что проигрывает.
— Так не честно! — возмутилась «Жанет». — Как хочу, так и играю.
— А ребенка обманывать честно? — парировала Корделия. — Играешь с ним в модусе «Профи». Не стыдно?
— У него такой же уровень логики, как и у меня. Еще и мозг впридачу, — обиделась искин.
— Зато нет опыта. У тебя в памяти все выигрышные чемпионские партии, дебюты, эндшпили и гамбиты, начиная со Стейница, а Мартин первый раз шахматы видит. Быстро переходи в режим «Anfänger», шарлатанка.
— Ладно, ладно, — буркнула «Жанет». — Пожалеем бедного недоросля.
Фигуры с доски исчезли и через мгновение выстроились вновь в исходной позиции.
— Теперь будет играть честно, — пообещала Корделия, возвращаясь к работе.
На экранах как и в предшествующие дни шли новостные выпуски конкурирующих голоканалов. Корделия, просматривая поступающие на ее терминал документы, запросы и протоколы, время от времени поглядывала то на один, то на другой. Если возникший сюжет привлекал ее внимание, она активировала слуховую клипсу и добавляла к голокартинкам звуковой ряд.
Репортаж о пожаре в инкубационном центре «DEX-company» пошел сразу по трем каналам с разницей в несколько секунд. Экстренный выпуск новостей ее собственной новостной редакции также отразил это трагическое событие. Корделия активировала клипсу и прислушалась.
«Пожарная сигнализация центра сработала в 10:15 утра. Служба безопасности эвакуировала сотрудников из задымленного цеха и приступила к поиску очага возгорания. Было принято решение ликвидировать пожар собственными силами, не прибегая к помощи городских пожарных. Однако в результате взрыва произошел выброс топлива из реактора и пламя распространилось по всем служебным помещениям центра. Отсечь огонь посредством находящихся в распоряжении служащих огнетушителей не удалось. В 10:50 поступил сигнал в городскую пожарную часть…»
На экране беззвучно пылали и рушились цеха инкубационного центра «DEX-company». Директор центра, тучный краснолицый мужчина, отвечал на вопросы корреспондентки местного новостного канала. Версия — теракт. Репортер «GalaxiZwei» перечислил имена погибших и раненых. Старший техник Эрни Блюм, охранник Джованни Моретти, главный нейротехнолог Грег Пирсон. Последний умер в центральном госпитале, куда был доставлен с обширными ожогами.
На трех экранах возникло лицо этого доктора Пирсона. Худощавый мужчина с залысинами. Типичный фанатик скальпеля и пробирки.
Неожиданно Корделию поразила наступившая тишина. Звук с экранов шел через клипсу в левом ухе. Правое ухо оставалось свободным. Еще несколько секунд назад она слышала, как «Жанет» с Мартином спорят, считать ли ход состоявшимся, если он только указал на клетку, но не коснулся ее. Они и до этого пререкались. Мартин, в очередной раз обманутый, требовал позволить ему «переходить». «Жанет», насмешничая, утверждала, что даже если малыш «переходит», все равно получит мат в три хода. Мартин перегружал доску, и все начиналось сначала. И вдруг — тишина. Корделия, почуяв неладное, развернула кресло. Послышался голос искина.
—Эй, малыш, ну ты чего? Обиделся?
Мартин сидел там же, посреди гостиной, перед шахматной доской. Но это был не Мартин. Это была… кукла. Идеально выполненная, повторяющая все человеческие подробности, неживая кукла. Корделия вскочила.
— Мартин, Мартин, что с тобой? Что случилось?
Она коснулась его плеча. Застывший, жесткий. Неживой. Киборг.
— Да что с тобой?
Корделия отпихнула доску и опустилась рядом с Мартином на колени. Лицо застывшее, будто пластиковое. Только глаза… живые. А в этих глазах — боль. Темные зрачки расползлись до краев радужки. Он смотрел мимо хозяйки, сквозь нее, на что-то за ее спиной. Корделия оглянулась. Там на трех экранах все еще висело лицо погибшего нейротехнолога центра Грега Пирсона. Это на него смотрел Мартин.
— Ты… ты его узнал?
Глупый вопрос. Конечно узнал. Это не проходной персонаж, не рядовой сотрудник, не стажер и не лаборант. Это, скорей всего, один из ведущих нейрокибернетиков корпорации. А при каких обстоятельствах и где Мартин мог с ним встретиться? Догадаться нетрудно. Засекреченный исследовательский центр на планетоиде у 16 Лебедя.
Корделия давала поручение Ордынцеву добыть всю возможную информацию об этом центре, о проводившихся там исследованиях, о руководителях и научных светилах, но улов бывшего сотрудника СБ оказался скуден. Только общие сведения и никаких имен. «DEX-company» умела хранить секреты. Правда, имя Пирсона ей попадалось. Он упоминался как ученик Гибульского, практически соавтор. А если он участвовал в разработках, то мог и продолжить дело учителя. Мог продолжить работу с первым тестовым экземпляром. И этот тестовый экземпляр его узнал. Узнал своего… кого? Хозяина? Мучителя? Насильника? Скорей всего, три в одном.
—Выключи, — приказала Корделия искину.
Экраны погасли.
—Мартин, — тихо позвала она, — Мартин, все уже кончилось. Все кончилось, мальчик. Его нет. Его. Нигде. Нет. Вернись. Слышишь меня? Ну перестань. Не пугай меня. Возвращайся.
Она знала, где он сейчас — в своем единственном убежище, какое у него было, глубоко внутри самого себя, в каком-то закоулке мозга, за процессором. Он научился сворачиваться в крошечную мыслящую точку и прятаться там, замирать, как зверек, который притворяется мертвым. Корделии представился испуганный, пятилетний мальчик, с придушенным плачем бегущий по коридорам огромного мрачного строения. Мальчик бежит, бежит, а коридоры все не кончаются. Лестницы, двери, повороты. Он не знает, где выход, не знает, куда ведут эти двери и эти лестницы. Ему страшно. Он спотыкается, падает, поднимается и бежит дальше. Он слышит за спиной надвигающийся металлический рокот, гул, рычание, вой. Там, за спиной, чудовище. Оно огромное, многорукое, когтистое, зубастое. Оно схватит и будет терзать. А мальчику надо спрятаться, надо найти убежище. И вот ему кажется, что он это убежище нашел. Он ныряет туда. В колодец, в пыльный воздуховод, в угол под лестницей, в забытый контейнер, в приоткрывшийся люк. Не имеет значения… Он находит место, где становится невидимым, недосягаемым для людей, которые что-то делают с его телом. Он не может защититься и бежать ему некуда. Он может только прятаться в глубине самого себя. Затаиться и ждать.
«Нда… Чудища вида ужасного Схватили ребёнка несчастного
И стали безжалостно бить его, И стали душить и топить его», печально пошутила про себя Корделия. Она погладила мягкие, волнистые волосы.
—Он тебе ничего не сделает, Мартин. Он уже никому ничего не сделает. Его нет. Возвращайся. Давай, мальчик, дыши. Ты же почти не дышишь. Поговори со мной. Скажи что-нибудь. Пожалуйста.
— Система готова к работе, — механически произнес киборг.
— Нет, нет, это не ты! Это не ты говоришь. Это машина. Чертов процессор! Я не хочу говорить с процессором.
Корделия обхватила его голову руками и подышала в его волосы, как подышала бы на замерзшую в полете птичку.
— Ну давай, Мартин, отмирай. Отмирай, пожалуйста.
Корделия услышала вздох. Мартин чуть шевельнулся. Его плечи расслабились и опустились.
—Ну вот и умница. Дыши, дыши. Давай вместе. Вдох, выдох. Еще раз. Вдох, выдох. Вот видишь, все получается. Все хорошо, Мартин. Все уже хорошо.
«Взмолился тут мальчик задушенный, Собаками злыми укушенный,
Запуганный страшными масками… И глупыми детскими сказками…»
Она продолжала гладить его волосы. Потом взяла в ладони еще неживое, будто обесцветившееся лицо.
—Давай мы сейчас возьмем термос с горячим чаем, печенье и полетим куда-нибудь. Хочешь? К морю? Или к водопаду?
—К морю, — с трудом выговорил Мартин.
—Значит, к морю. Иди, надень свитер. Там ветер холодный. Море все-таки северное.
Мартин окончательно ожил. Он поднялся и помог подняться Корделии. Она ободряюще, почти безмятежно улыбнулась. Когда Мартин убежал наверх за свитером, она оперлась о прозрачную колонну, закрыла глаза и прошептала:
—Помилуй меня, о Чудовище! Скажу я тебе, где сокровище…
Море носило имя адмирала Нельсона. Оно лежало у северных границ обширных владений Трастамара. Полет до скалистого, в мелких уютных бухточках побережья занял около трех часов. Корделия намеренно не торопилась. Петляла, снижалась, зависала над самыми живописными местами своего «княжества». В отличии от феодальных угодий своих соседей на ее земле не было ни поселений, ни ферм. Ни она сама, ни ее отец не нуждались в арендаторах. Их капиталы работали в иных областях и на других планетах. Земли, доставшиеся ее предкам на Геральдике, служили своеобразным статусным приложением к благородному имени, чем-то вроде фамильных бриллиантов, которые передаются по наследству и не подлежат продаже.
Такое положение вещей устраивало Корделию, не имевшую ни малейшего желания становится пионером-цивилизатором и превращать дикие леса в распаханные пустоши. Ей хватало одинокой усадьбы под управлением домового искина. Правда, в ее собственности находилось еще несколько домов в Перигоре, небольшой отель в Лютеции, столице Геральдики, и вилла на берегу моря Гамильтон. К большему приобретательству она не стремилась. Ее «княжество» в Северной провинции и так занимало впечатляющую площадь. Вполне хватило бы для обустройства небольшого государства с армией, полицией и тюрьмой. Только зачем ей это? Пусть реки остаются чистыми, животные — непуганными, а леса — непролазными.
Мартин завороженно смотрел вниз. Корделия снизилась и полетела, повторяя изгибы речного русла. Река была неширокой, но очень холодной и глубокой. Истоком ей служило горное озеро, откуда вниз по течению спускалась хищная серебристая двухвостая рыба. Гул флайера тревожил подводную живность, множество быстрых мерцающих теней уходило на глубину. Среди деревьев мелькали геральдийские лесные косули, только издали казавшиеся трогательно безобидными, подобно земным собратьям. В действительности эти якобы травоядные обладали нравом более яростным, чем геральдийские волки. Рассекали череп зазевавшегося врага ударом острого копыта и вспарывали брюхо единственным рогом. «Вот вам и кроткие единороги», подумала однажды Корделия, впервые став свидетелем подобной расправы над прыгнувшим с ветки лесным котом. Но из флайера эти косули выглядели как существа магические, воздушные. Как и птицы, парящие под облаками. Такие же грациозные, манящие своим пышным благородным оперением, но легко перешибающие клювом спину какому-нибудь недогадливому грызуну.
Сделав круг над косяком пасущихся травоядных, похожих на земных антилоп, опасных и прекрасных, Корделия взяла курс к побережью и прибавила скорости. За всю дорогу Мартин не произнес ни слова.
Она посадила флайер на берегу бухточки, которую облюбовала уже давно. Она прилетала сюда одна, если нуждалась в созерцательном отдыхе, или привозила редких немногочисленных гостей.
Мартин здесь еще не бывал. Море он видел издалека, во время первой воздушной прогулки, когда Корделия вместе с ним облетала свои владения. Ей тогда показалось, что он был несколько ошеломлен и даже испуган открывшимся ему беспокойной, шумящей, подвижной водной равниной, уходящей за горизонт, и она поостереглась приземляться. Позволила ему усвоить все предшествующие впечатления. Теперь она без колебаний приземлила флайер на белую песчаную полосу между грохочущим прибоем и скалистым нагромождением. Скалы, окружающие бухту и сходящие в нее, будто приговоренные к утоплению преступники, были глубокого чернильного цвета с голубоватыми прожилками. Будто вены под кожей.
А вот песок под ногами был из чистого кварца, снежно белого, словно этот цветовой парадокс задуман неким планетарным дизайнером, который завез этот песок из другой звездной системы. Едва двигатель заглох, Мартин отстегнул ремень безопасности и выскочил, как нетерпеливый ребенок, рвущийся на прогулку, рванул было к воде, но вернулся, помог Корделии извлечь из багажника объемистый термос, печенье, бутерброды, связку тропических фруктов и термоплед, позволяющий с комфортом разположиться даже на снегу. Корделия села, прислонилась к теплому боку флайера. Мартин, схватив печеньку, сел рядом. Они по-прежнему не обменялись ни словом, используя молчание как своеобразный язык.
—Знаешь, — вдруг сказал Мартин, запив сухое печенье чаем, — когда он это делал со мной, он всегда говорил, что любит меня. Я однажды спросил… Если люди это называют любовью, то какова тогда ненависть?
Он не ждал ответа. Да у Корделии его и не было. Она потянулась и накрыла руку Мартина своей в знак того, что и сама пребывает в недоумении.
— Можно? — тихо спросил Мартин, кивком указывая на бурлящую, клокочущую воду.
С моря дул сильный ветер, волны накатывали и отступали.
—Конечно. Только если ты намерен искупаться, учитывай, что вода холодная. Она даже в самые жаркие месяцы достаточно не прогревается. В эти воды время от времени заносит полярные льды.
— Я не буду купаться. Я только поброжу по берегу, — заверил ее Мартин.
Снял кроссовки, носки, закатал джинсы до колен и побежал по песку, сверкая литыми, точеными икрами. Добежал до воды, влетел и тут же выскочил, обжегшись непривычным глубинным холодом. Корделия, подперев голову кулаком, за ним наблюдала. Ага, теперь будет осторожней. Идет навстречу волне мелкими шажками, позволяет пенистому серо-зеленому языку облизать голые стопы. Стоически принимает ласку. Ежится под свитером, который Корделия заставила его надеть. С него сталось бы заскочить во флайер в одной футболке, все позабыв в мальчишеском азарте.
Зазвонил брошенный в бардачке видеофон. Корделия не хотела его брать, чтобы на какое-то время оборвать все связи и посвятить эти несколько часов Мартину, но в последний момент сработала многолетняя привычка. Выбравший ответственность должен быть досягаем. Она нехотя встала и забралась во флайер за видеофоном. На дисплее знакомый номер. Имя также… небезызвестное. Генри Монмут, баронет. Корделия поморщилась. Сказала же, что все вопросы к адвокату. Какова черта ему надо?
—Чего тебе, Генри? — начала она, пренебрегая приветствием.
—О, Корделия, дорогая, как я рад тебя слышать!
— Чего тебе? — сухо повторила Корделия. — Мы находимся в судебной тяжбе. По закону нам нельзя разговаривать без участия адвокатов.
— Какая же ты формалистка! Такой красивой женщине следует запретить использовать слова, лишенные эмоциональной окраски и отдающие канцеляризмом.
—Я в третий раз тебя спрашиваю. Чего ты хочешь?
Баронет заговорил без притворной любезности.
—Ну если ты настаиваешь… Мы должны кое-что обсудить.
—Все вопросы к моему адвокату.
—К адвокату, так к адвокату, — согласился он, — но для начала я хотел бы…
—Я не отзову иск, Генри. И у тебя нет средств заставить меня это сделать. Твой сын нарушил закон. Он вторгся в мои владения и занимался там браконьерством.
— Но он стрелял не по зверю, а по киборгу. Это кое-что меняет. Ты не находишь?
—Что именно? — машинально задала вопрос Корделия, наблюдая за Мартином.
Тот все-таки забрался в воду по щиколотки. Подкравшаяся волна окатила его с ног до головы. «Вот бестолочь», подумала Корделия. «Промокнет же. И полетит домой в мокром свитере». Она почти не слушала что говорит Монмут. А тот продолжал.
—Видишь ли, у присяжных может возникнуть вопрос. А что делал твой киборг так далеко от хозяйки и от дома, который ему предписано охранять? Обычно такое ценное и опасное оборудование не отпускают так далеко и не оставляют без присмотра.
—Я отправила его проверить размещенные по периметру датчики, — равнодушно ответила Корделия.
— Тогда почему он был так странно одет? Служебный киборг, выполняющий поручение хозяина, должен носить комбез с голопечатью. Он же у тебя DEX. Или Irien?
—DEX, — нехотя ответила Корделия.
И забеспокоилась. К чему он клонит?
—Тем более! — радостно воскликнул тот. — У них должна быть печать. Это закон! А у твоего киборга печати не было. Откуда ребятам было знать, в кого, вернее, во что они стреляют?
— То есть, стрельба по человеку из медвежьего станнера вопросов у присяжных не вызовет?
—Вряд ли человек благородный оказался бы в лесу в столь плачевном положении. В грязи, в овраге. Такое поведение соответствует преступным намерениям. Дети правильно рассудили. Это мог быть бродяга, грабитель или сумасшедший. Он мог быть опасен. Вот и пальнули.
— В спину.
— Он убил Аргуса! Любимую собаку моего сына. Ты не находишь, что твой киборг вел себя неоправданно агрессивно?
—Не нахожу. Он защищался. Мар… Киборг ни на кого не нападал. Это хорошо видно на видеозаписи, сделанной с беспилотника. Киборг прятался в овраге, а пес на него бросился.
—Подобное поведение может быть приемлемо для человека, но не для киборга. Это выглядит по меньшей мере… странно. Я тут… консультировался.
—Ты… что делал?
—Консультировался. Один из моих дальних родственников работает на «DEX-company». В одном из ее филиалов. Я обрисовал ему ситуацию, и он уверил меня, что поведение явно нетипично. Что нет ни одной программы, которая заставила бы киборга действовать подобным образом. И этот родственник, — тут Генри сделал едва заметную паузу, — посоветовал мне обратиться в «DEX-company» за экспертным заключением.
— Только хозяин киборга имеет право обращаться к экспертам. Проверяй своих киборгов, Генри.
— Речь идет о будущем моего сына. О его жизни и свободе. Да, я признаю, что он повел себя… неразумно. Он нарушил закон. И будет наказан. Но я, как отец и глава рода, намерен использовать свое влияние, чтобы смягчить это наказание. Он стрелял по киборгу, а киборг лично у меня вызывает некоторые вопросы. Эти же вопросы непременно возникнут и у присяжных. Мой адвокат позаботится об этом.
Тут Корделию осенило.
— Да ты мне угрожаешь!
— Нет, Корделия, нет, как ты могла подумать. Я всего лишь забочусь о будущем сына. Исполняю свой родительский долг. Ищу смягчающие обстоятельства. Как, к примеру, присяжные посмотрят на то, что киборг был… бракованный?
Корделия смотрела на Мартина. Тот играл с волнами в «догонялки». Заходил в воду почти по колено, а потом пускался наутек, когда очередной вспененный вал катил следом. Бракованный, еще какой бракованный!
Понятно, чего добивается Генри. Если киборг даже предположительно окажется бракованным, то преступление «онижедетей» будет переквалифицировано в подвиг. Они сражались со страшным и ужасным сорванным DEX’ом. Они явили храбрость. Не отступили. Не сбежали. Напротив, они, возможно, спасли жизнь самой Корделии, заставив киборга выдать свою непригодность. Стыдно судить их за это. Их надо простить и наградить.
—А если я соглашусь на освидетельствование и мой киборг окажется исправным?
Монмут помедлил с ответом. Видимо, уверовав в непогрешимость специалиста из «DEX-company», он надеялся на отказ Корделии.
— Тогда конечно… никаких претензий, — забормотал он.
—Если в работе моего киборга не найдут нарушений, я могу и встречный иск подать, за клевету. Я не люблю, когда мне угрожают. И шантажируют.
— Я не угрожаю! — с благородным пафосом воскликнул он. — Я всего лишь пытаюсь убедить тебя снять обвинение в браконьерстве. Пусть оставят только нарушение границы. Мы могли бы заключить сделку. И обойтись без судебного разбирательства. Ты снимаешь это обвинение, а я не обращаюсь в «DEX-company».
—Нет, Генри, не сниму. Теперь из принципа не сниму. Если бы ты попросил меня об этом по-человечески, без угроз, я бы, возможно, и согласилась бы. Для меня предстоящий суд такое же малопривлекательное мероприятие, как и для тебя. Но ты взял себе в союзники «DEX-company». Ты меня шантажировал. А я не заключаю сделок с шантажистами.
—Но я… постой, постой… Не бросай трубку.
Но Корделия уже отключилась.
—Мудак! — сказала она, обращаясь к уже замолчавшему видеофону.
И помахала Мартину.
Он вернулся к флайеру довольный и продрогший.
—Замерз? — спросила она, вручая ему пластиковый стакан с чаем.
Он кивнул и жадно выпил сразу половину.
— Вода… холодная, четыре градуса, — пожаловался Мартин, откусывая бутерброд.
— А я тебя предупреждала. Море северное. Тут всегда вода холодная. Ну ничего. Скоро поедем к морю южному, теплому. На Шии-Ра. Хочешь?
Глаза Мартина заблестели.
—Хочу.
— Но там люди, Мартин. Много людей. Справишься?
Ощущение было странным, щекочущим и приятным. Безопасность. Он чувствовал себя в безопасности. Не то чтобы это чувство было ему совсем незнакомо, он уже испытывал его короткими, редкими вспышками, но переживание было таким ярким, таким ослепительно-острым, что выцветание подступивших эмоций ему не грозило до предела отпущенного вселенной времени.
Мартин вздохнул и открыл глаза.
Местное время: 12:37
Локация: 50°21′12″ с.ш. 7°34′43″ в.д.
Высота над уровнем моря: 75 м
Влажность: 20%
Скорость ветра: 9 км/ч
Температура: 23°с
Ну вот зачем? Он же не об этом спрашивал. Он наблюдал за своими ощущениями. Хотел измерить интенсивность первого эмоционального контура.
Враждебных объектов не обнаружено.
Ничего ему система не скажет. Не в ее компетенции переводить в проценты страхи, надежды, чувства, ощущения, сны и печали. Она выдаст ему данные по биохимии крови, сосчитает количество вдохов и выдохов, пульс, измерит давление, скорректирует уровень гормонов. А то, что он чувствует, грустен или доволен, она не измерит. Это чисто человеческое. Это прерогатива его органического мозга, работа живых клеток. Цифры на внутренний экран они не выводят. Они создают это странное, неуловимое спокойствие, эту блаженную тишину в мыслях.
Он в безопасности.
Это так удивительно. Нечто светлое, непознаваемое и такое огромное, что заключает в себе целый мир. Да, да, именно так. Весь этот мир, до границ атмосферы. Нет, гораздо дальше. До пределов звездной системы, до самой отдаленной планетарной орбиты. В системе Аттилы шесть планет, последняя из них, крошечная, сморщенная, покрытая коркой метанового льда, находится на расстоянии семи миллиардов километров. Вот как далеко простирается этот неожиданно благосклонно обратившийся к нему мир, безразмерный кокон счастливого безмятежного присутствия. А он в этом коконе, укрывшаяся микроскопическая искорка жизни, тихо мерцающая, дышащая. И все же равная по ценности этому миру, который признал ее своей неотъемлемой драгоценной составляющей. Вот что означает это ощущение безопасности. Не противостояние, но единство, слияние и принятие. Он здесь, он жив, он обласкан и признан. Теперь он чувствует разницу и даже умеет ее объяснить.
То, что он чувствовал раньше, это гнетущая отчужденность. Он был в том прежнем мире чужеродным, отторгнутым элементом. Он был один, на крошечном пространственном закутке посреди враждебной хищной среды. Его создали, но тут же отвергли. Он появился на свет не по собственной воле и даже не по воле случая. Он был результатом целенаправленного взращивания, следствием работы отягощенного любопытством ума. Люди породили его, но не признали своим. Назвали искусственным, ущербным порождением, инструментом и вещью. Вокруг него будто бы очертили круг. «Вот твое место», сказали они. А там, за кругом, все не твое. Все чужое, высшее и запретное. И он принял это несправедливое деление, как само собой разумеющееся. Он же не знал, что бывает и по-другому, не знал, что бывает безопасность.
Безопасность. Это когда весь мир будто огромная теплая ладонь, которая тебя защищает. И сам ты себя тоже защищаешь. Да, у него есть на это право. Хозяйка сказала. И разрешила. Он теперь может сказать «нет». И нейрохлыст не рассечет кожу. Он может сказать «да», и даже затеять спор. Он может поспорить с хозяйкой!
Как же все изменилось. После побега он ждал, что она осуществит свою угрозу. Она же обещала, сказала, что посадит его на цепь.
Мартин подставил лицо солнцу и снова блаженно вздохнул. С удовольствием проследил, как воздух, свежий, влажный, чуть пряный от лесных ароматов, катится по гортани, растягивает бронхи и наполняет легкие.
Собственно, свою угрозу она все-таки осуществила.
Да, он теперь сидит на цепи. Даже на двойной. Правда, цепь эта невидима. Она не состоит из тяжелых ржавых колец, как он успел выяснить, заглянув в какой-то исторический труд, это скорее виртуальный поводок, непрерывный обмен данными с искином, вай-фай петля, которую набросила на него «Жанет». А хозяйка продублировала этот «поводок» со своего комма. Так что с момента своего возвращения Мартин находится под двойным надзором. Но ему это не мешает. Даже наоборот — нравится. Хозяйка посредством непрерывного мониторинга как будто напоминает: я здесь, я рядом. Ты не один. Даже если ты меня не видишь, я все равно с тобой. Я приду сразу, как позовешь. Даже если не позовешь, а только подумаешь. Я услышу и помогу.
Теперь он знал — поможет. Заступится и защитит. Первый человек, который выбрал его сторону в противостоянии с другими людьми, человек, который признал его боль равноценной боли человеческой. Он отличается от людей, он другой, иначе появился на свет, иначе выращен, немного иначе устроен, но он живой. Он такое же проявление жизни, как и великое множество других существ, населяющих вселенную. Еще один штрих в бесконечном разнообразии. Пусть наполовину искусственный.
Хозяйка однажды назвала его Франкенштейном. Некоторое время спустя он спросил «Жанет», что значит это имя. «Жанет» объяснила и даже развернула текст произведения Мери Шелли. Большую часть текста Мартин не понял, но основной посыл уловил: сначала некий ученый создал человекоподобное существо, а потом его возненавидел. Люди создают немало произведений искусства. Статуи, картины. Он, Мартин, тоже своего рода произведение, но живое. И ничего, кроме жизни, ему от людей не надо. Просто жить. Просто дышать. Смотреть. Видеть это великое, внешнее разнообразие, которое он так долго не замечал.
Мартин закинул голову, чтобы посмотреть на облака. Вот еще одно удивительное явление природы, еще одна ипостась воды. Он уже видел дождь, видел реку, озеро, пруд. Видел море. В одном из видеороликов «Жанет» показала ему покрытый льдами континент. Это был земной континент. От него откалывались огромные ледяные глыбы. Правда, ролик был старый. «Жанет» пояснила, что съемка производилась более 100 лет назад, и в настоящее время антарктических льдов почти не осталось. Человечеству требовалась пресная вода. Но на Геральдике были свои антарктические льды. Ледяные шапки на полюсах. Хозяйка обещала свозить его туда. И он не сомневался — свозит. Она еще ни разу не нарушила данного ему слова.
Неожиданно из-за отъехавшей двери появилась Корделия.
— И что ты тут сидишь? Уровень энергии 60%. Кто об этом должен напоминать? Я или твоя система?
Мартин вздрогнул. В самом деле, он и не заметил, как в правом верхнем углу экрана появилась желтая «напоминалка».
«Уровень энергии 60%. Рекомендуется пополнить энергоресурсы».
Он сегодня с утра значительно потратился, совершив марш-бросок до озера.
Хозяйка узнала о снизившемся уровне благодаря мониторингу. Наброшенный на Мартина «поводок» указывал не только его местонахождение, но и состояние. «Жанет» считывала с него все данные: пульс, давление, уровень энергии, уровень работоспособности, процент задействованных имплантатов, уровень их загрузки и даже биохимию крови. Хозяйке достаточно было одного взгляда в развернувшееся вирт-окно, чтобы по набежавшим цифрам определить, не понизился ли калий в его крови или достаточно ли в ней железа, каково содержание белка или, самое главное, хватает ли там глюкозы.
Сразу после возвращения хозяйка планировала ограничиться только данными локации. Потребовала, чтобы он дал «Жанет» полный доступ к системе, а не ограничивался узконаправленным информационным коннектом. Но, окинув взглядом развернувшуюся таблицу со всеми биоподробностями, она едва не подпрыгнула от радости.
— Вот так и держи, — приказала она искину. — А ты, — обратилась уже к Мартину, который, страшась наказания, дал расширенный допуск, — не вздумай из этого ошейника выворачиваться. Ты наказан. Если из этой таблицы что-нибудь пропадет, обещанная цепь получит материальное воплощение. Ты понял? Подтверди.
— Информация сох… Я понял.
Она говорила строго, хмурила брови, но… не сердилась. Нисколько. Мартин не чувствовал себя ни обиженным, ни плененным. Напротив, он чувствовал себя защищенным, в безопасности. Хотя, казалось бы… Почти то же самое с ним делали в лаборатории. Все данные о его состоянии, все мозговые и сердечные волны записывались, изучались и ложились в графики и схемы. Все реакции, все содрогания его тела просматривались и мониторились. Его будто выворачивали наизнанку, лишая самого сокровенного, самого тайного, из него, кажется, даже пытались извлечь и разложить на составляющие его сны. Выполняя приказ хозяйки, он должен был испугаться, возмутиться, воспротивиться. Или, по крайней мере, насторожиться. Его хозяйка повторяет действия тех людей из «DEX-company», из лаборатории, где он был подопытным экземпляром. Он же именно этого и боялся, когда попал сюда, в этот дом, на незнакомую планету. Ждал тех же изнуряющих болезненных манипуляций. А теперь едва ли не рад, что с ним наконец-то это проделали.
— Чего улыбаешься? — хмуро спросила Корделия, когда оба «поводка» заработали.
Она изо всех сил делала вид, что сердиться. Но обмануть детектор ей было не под силу.
— Думаешь, что легко отделался? Это еще только начало. Я тебе еще устрою. Вот подожди! Розги! Вот чего ты заслуживаешь!
Она сходила в парк и принесла пучок длинных гибких прутьев. Мартин взглянул на них с неподдельным интересом.
— Вот это, — продолжала она, демонстрируя прутья, — для непослушных детей, которые плохо едят, без спросу уходят из дома и шляются по ночам в лесу.
— А как их применяют? — Мартин не шутил. Он не умел.
Хозяйка взяла один прут и взмахнула им. Раздался свист рассекаемого воздуха.
— Ими секут по некоторым голым частям тела.
— А, — понял Мартин. — Ты меня сейчас будешь бить?
С готовностью стянул футболку, повернулся спиной и встал на колени. Хозяйка же не уточнила по каким именно голым частям. А по спине легче всего попасть. И… подумаешь, какие-то прутья! Нашла чем пугать.
Хозяйка за его спиной не то вздохнула, не то всхлипнула. Он уловил, как у нее участился пульс и подскочило давление. Удара не последовало. Он оглянулся и увидел, что она пытается сломать прут. Опять он что-то перепутал? Опять не то сказал?
— Что-то не так? — спросил он осторожно.
— Господи, Мартин, ну неужели ты думаешь, что я в самом деле могу тебя ударить? Да я из-за той единственной оплеухи вторую ночь уснуть не могу!
И в самом деле — не может. Он слышал, как она ворочается, встает, бродит по комнате, спускается на кухню. Но он и предположить не мог, что ее беспокоит такая мелочь! Она его ударила. Один раз. По лицу. Так он заслужил. И он это понял. Он не должен был устраивать проверку комма. Он ее напугал и ясно дал понять, что не доверяет. И будь на ее место кто-то другой, одной оплеухой он бы не отделался. Нет, он все-таки совсем не понимает людей. Или не понимает хозяйку.
— Тогда зачем ты мне их показываешь?
Он кивнул на розги. Она, похоже, смутилась.
— Ну понимаешь, это своего рода игра.
— Игра? С кем? Ты со мной играешь?
— Нет, не с тобой. Я играю роль. Одну из… Пытаюсь скрыть под напускными эмоциями настоящие. Вроде как прячусь сама от себя.
Мартин взглянул на нее совершенно беспомощно. Корделия вздохнула.
— Ну вот смотри. Когда той ночью я тебя искала, я была очень злая. Я летела и думала: «Вот поймаю эту бестолочь кибернетическую, эту сволочь недокормленную и… и… не знаю, что сделаю!» Выпорю, на цепь посажу, запру. А другая часть меня в это время твердила: только бы живой… только бы живой… Вот найду и… конфетами закормлю. Мармеладом. Или мороженым. Что ты на меня так смотришь? Вот такие мы, люди, противоречивые. Особенно женщины. Говорим одно, делаем другое. Играем несколько ролей одновременно. Я могу сколько угодно грозить, ругаться, топать ногами, но я никогда тебя не ударю. Хотя да, ударила же…
— Я сам виноват, — быстро проговорил Мартин. — я это заслужил.
— Заслужил, — согласилась она, — но меня это не оправдывает. Мы с тобой… мы с тобой… как бы это сказать, чтобы ты понял… в разных статусных категориях. Все полномочия, все права у меня, а у тебя — ничего. Ты от меня зависим, вся власть — моя. А власть — это прежде всего ответственность и обязательства. Будь ты человеком, свободным, независимым, эта оплеуха не имела бы такого значения. Я немало раздала оплеух, и кое-какими даже горжусь. А эта… за эту мне стыдно. И меня это гнетет. Прости меня.
Мартин чувствовал ее волнение. Ее искренность была близка к 100%. Как такое может быть? Разве человек может страдать оттого, что причинил боль киборгу?
— Я простил, — очень серьезно ответил он. — И ты меня тоже… прости.
Она грустно улыбнулась и отвела с его лба отросшую волнистую прядь.
— На самом деле, — продолжала хозяйка, — это все от страха. На самом деле мы боимся быть отвергнутыми и показать свою уязвимость. Мы, люди, очень не хотим, чтобы нас уличили в этой уязвимости. В слабости и зависимости. И эту слабость мы чаще всего прячем за напускной бравадой и грубостью. Или вот за такими шуточными угрозами, вроде как «высечь розгами». На самом деле я хочу сказать совсем другое.
— Что?
— Что я очень боюсь тебя потерять. — Она помолчала. Потом добавила. — Если хочешь, я могу отменить мониторинг. И свой комм я тоже деактивирую.
— Нет, — быстро ответил Мартин. — Не хочу. Пусть будет.
— Ты уверен? Мартин, я не хочу, чтобы ты чувствовал себя еще более зависимым, еще более несвободным.
— Я не чувствую себя зависимым. Напротив, мне так лучше. Легче. Я чувствую… я знаю, что я… не один.
— Хорошо. Пусть будет так. Пока… не научишься себя вести. И розги не забывай.
Вот так и пришли к взаимному согласию. Ей — душевное спокойствие, а ему — безопасность.
Мартин оторвался от созерцания облаков и поднялся, чтобы отправится на кухню за недостающими процентами. Но не успел. Хозяйка появилась раньше, со стаканом калорийного молочного коктейля с кленовым сиропом и большой плиткой шоколада.
— Ешь, немочь. А через час еще омлет будет и медовый торт.
Найджел Бозгурд, не афишируемыйвладелец «DEX-company», возвышался по ту сторону необъятного стола, подобно рифу, взрезавшему гребнем морскую гладь. Константин Хронис, тучный, багроволицыймужчина, пребывавший по другую сторону офисной принадлежности, чувствовал себя утлым, потрепанным суденышком, которому этот риф вот-вот вспорет брюхо. Руль сломан. Гром-мачта треснула. Корабль несет прямо на этот подводный зуб. Будто пасть разверзлась, и невидимое чудовище медленно втягивает в оголодавшую утробу беспомощное искалеченное плавсредство.
Нет, большой босс не кричал, не бил кулачищем в сверкающую столешницу, не изрыгал проклятья, не угрожал. Он смотрел. Смотрел и молчал. Не двигался, не произносил ни слова. Только единожды потянулся за гильотинированной сигарой. Но так ее и не зажег. Держал в полусогнутых пальцах. А директор одного из крупнейших, инкубационных центров, принадлежащих корпорации, сам мужчина далеко не мелкий, чувствовал, как с каждой секундой это затянувшейся паузы, этого громыхающего вербального пробела, уменьшается в размерах, сдувается, как подбитый из рогатки воздушный шар. Душа этого прежде внушительного, самоуверенного господина сочилась через поры, висела каплями на висками и стекала между лопаток.
Бозгурд, наконец, шевельнулся. Щелкнул дорогой зажигалкой в форме старинного пистолета и поднес сигару ко рту.
— Так что там все-таки произошло?
Бозгурд произнес это ровно, без малейших признаков ярости или недовольства. Его слова напоминали круглые, гладкие булыжники, которые, чиркнув друг о друга, скатились в мешок. А мешок этот уже лежал у ног Хрониса, любезно расстеленный, с расправленной горловиной. Директору центра оставалось только шагнуть в этот мешок.
— Я… я уже говорил… я следователю объяснял… и вот, ему, господину… господину Скуратову. Несчастный случай, пожар… Охладитель реактора отказал. Произошел взрыв. Выброс топлива. Наш техник, Эрни Блюм, погиб. Он как раз внизу, к реактору…
— Вот так просто взял и отказал? – выдыхая дым, вкрадчиво осведомился Бозгурд.
Он уже задавал все эти вопросы, уже звонил следователю, начальнику пожарной части и даже мэру. И все твердили в один голос о несчастном случае и спонтанном возгорании. А что такого? Бывает. Все рано или поздно ломается. Самая надежная проверенная техника. Амортизация, износ несущих частей. Даже понятие такое есть – усталость металла, когда несокрушимая с виду конструкция разлетается, как карточный домик. Была, правда, еще одна версия, более притягательная для журналистов – теракт. Якобы группа антидексистов, подкупив одного из охранников центра проникла на территорию, распылила через вентиляционную систему легко воспламеняющуюся, порошкообразную смесь, которая осела на все досягаемые для сквозняка предметы, а затем, через ту же вентиляцию, запустила крошечный дрон – «зажигалку». Эта версия косвенно подтверждалась гибелью охранника. Его нашли в одном из цехов, когда пожар был ликвидирован. Спрашивается, что он делал так далеко от своего рабочего места, контрольно-пропускного пункта, где обязан был находиться согласно штатному расписанию? Любезно провожал своих нанимателей к месту их будущего преступления? А те, разумеется, поспешили избавиться от свидетеля, когда он завершил свое иудино дело. Пресса тут же разнесла эту версию по всем новостным каналам. Ее пересказывали с воодушевлением, с восторгом, с надуманными подробностями. За исключением – да кто бы сомневался! – непрошибаемого «GalaxiZwei». Эти как обычно остались верны своей холодноватой, отстраненной манере. Изложили факты, взяли короткое интервью у пожарных, назвали количество пострадавших, озвучили предполагаемую сумму ущерба. От версий корректно воздержались. Завершили репортаж нейтральным – ведется следствие.
Бозгурд не верил в антидексистов. Да, есть такая секта фанатиков-дикарей, объявивших себя защитниками человечества от наступающего киберапокалипсиса. Временами устраивают демонстрации, орут в микрофоны, размахивают лозунгами. Однажды устроили публичную утилизацию какого-то старого переломанного киборга. Кричали о грядущем восстании машин. Идиоты! Но этих крикунов всего горстка. К тому же, все состоят на учете в галаполиции. Чтобы организовать такую масштабную акцию, как поджог инкубационного центра компании, требуются не только значительные средства, но и способность стратегически мыслить. За ними должен был кто-то стоять, кто-то не менее могущественный и платежеспособный, чем сама «DEX-company». Это закон всех революций и протестных движений. Без тщательной подготовки, без опытных организаторов, без финансовых вливаний, без идеологической обработки народ на демонстрации не выйдет и баррикады строить не будет. Следовательно, если акция запланирована и подготовлена, то у Бозгурда есть тайный недоброжелатель, враг. Или конкурент. Но враг с такими возможностями, с такими средствами не остался бы незамеченным. Служба безопасности «DEX-company» давно бы его рассекретила.
Тогда что же остается, если не антидексисты? Случайность? Сбой оборудования? Как бы парадоксально это не звучало, но Бозгурд предпочел бы версию журналистов. Пусть кричат о ворвавшихся в цех террористах, чем обвиняют персонал «DEX-company» в некомпетентности. Пусть этот краснолицый Хронис намекнет репортерам о подкупленном охраннике. Прямо не говорит, но промычит в ответ что-то нечленораздельное. Эти борзописцы сами впишут недостающие элементы. Каждый в меру своей фантазии. Особняком держатся только эти твердолобые правдолюбцы с «GalaxiZwei». Задавали вопросы о погибших, об их семьях, о том, будет ли оказана помощь пострадавшим и выплачена компенсация. Да кому это интересно?
— Что скажешь, Лаврентий? – Бозгурд обратился к сухонькому, желтому, абсолютно лысому человечку, сидевшему в противоположном углу кабинета.
Шефа службы безопасности «DEX-company» звали Валентин. Но Бозгурд именовал его Лаврентием в честь начальника одной из самых могущественных и беспощадных спецслужб ХХ-го века.
Скуратов не торопился с ответом. Он чиркал стилусом в своем планшете, будто складывал и умножал столбиком, без помощи компьютера. Наконец, желтый безволосый шар треснул в области рта.
— Думать надо. Проверять. На случайность не похоже. Импульсный реактор был выведен из строя. Предохранительный клапан взломан. Сам по себе он прийти в негодность не может. Застрять, засориться. Это возможно. А вот вывернуться наружу. Я, конечно, в технике мало что понимаю. Эксперты должны работать. И дать заключение. Я уже распорядился наш техотдел подключить.
Бозгурд перевел взгляд на Хрониса. Тот неудержимо потел.
— А ты что скажешь? Кто-то из твоих?
— Нет, нет! Не может быть! – зачастил директор. – Мы же всех проверяем! Всех просвечиваем!
— Кто отвечал за охладители? – будто не услышал этих сбивчивых оправданий Бозгурд.
— Наш старший техник, Эрни Блюм. Я же говорил, он погиб.
— Ты его знаешь, Лаврентий?
Скуратов поморщился. Прозвище ему не нравилось. Тем более, он знал, на кого прозвище указывает и какой скрывает подтекст.
— По нашему ведомству никаких замечаний, — проскрипел шеф безопасности, явно страдая, что вынужден это признать. – Мы его проверяли, как и остальных сотрудников, допущенных к проекту «Excellence». Послужной список идеальный. Был взят на работу еще на стадии закладки фундамента. Ни прогулов, ни нарушений, ни больничных. Лоялен, неконфликтен. Возможен нервный срыв. Неделю назад от него ушла жена. И вещи вывезла.
Бозгурд хмыкнул.
— Думаешь, из-за бабы? Вот же тряпка.
— Проверяем, — сухо подытожил «Лаврентий», указывая краткостью своего ответа на нежелание продолжать разговор в присутствии свидетеля.
Бозгурд бросил взгляд на потеющего подчиненного. Казалось, капли со лба и кончика носа уже образуют на дорогом ковровом покрытии целый узор.
— Пошел вон, — все так же весомо, по-булыжному, произнес владелец «DEX-company».
Хронис, хватаясь за сердце, кинулся из кабинета. Бозгурд и его шеф безопасности остались наедине. Тщедушный, желтый человечек бесшумно выбрался из своего угла и занял кресло по правую руку от босса. Тот продолжал курить, затем спросил.
— Сколько?
— Для прессы – двести тысяч. Учитывая реальный ущерб – миллион. Это приблизительно. Подробного отчета я еще не видел. Будет к вечеру.
— Да черт с ними, с деньгами! – рыкнул Бозгурд. – Что с проектом?
«Лаврентий» помолчал. Потом тихо произнес.
— Все пять клонов погибли. Лично у меня создается впечатление, что удар был направлен именно на них, на проект. Два нейротехника видели этого Блюма за четверть часа до взрыва реактора. Он пялился на заготовки.
— Думаешь, его купили? Но кто? Кто мог знать? Ты же сам всех проверял!
— Люди склонны болтать, — уклончиво произнес Скуратов. – О том, что мы запускаем новую линейку, давно ходят слухи. Это собственно, не такой уж и секрет. Под неразглашение подпадает только факт применения нейростимуляторов. В официальном пресс-релизе вероятная разумность новых киборгов прямо не упоминается. Упор делается на концептуально новую программу имитации личности. О том, что никакой программы имитации не существует, знаем только мы и…
Скуратов внезапно смолк. Бозгурд ждал. Шеф отдела безопасности не отличался нервической склонностью к преувеличениям. Его оценка понесенных убытков, будь то в живой силе или в денежном эквиваленте, отличалась без эмоциональной, машинной циничностью. Во время катастроф, пожаров, наводнений, финансового кризиса, при падении рынка или сбоя прыжкового двигателя он бесстрастно выдергивал вирт-окно с колонками цифр и указывал на сухой остаток, не уточняя, то ли это количество раненых то ли список поредевших активов.
— Что еще? – тихо спросил Бозгурд, уже по опыту знавший цену этому молчанию.
— Грэг Пирсон погиб. Только что пришло сообщение. Скончался в центральном городском госпитале. Ожоги четвертой степени. Поражение более 60% поверхности тела.
Бозгурд откинулся в своем кресле.
— А вот это уже полный …ец! Какого хера он полез в это пекло?
— Спасал свое детище, — тускло резюмировал Скуратов. – Это же первая партия пригодных к использованию клонов. Все предшествующие не соответствовали стандарту. В отчетах патологоанатомакаждый раз указывалось, что их мозг был нафарширован опухолями, как индейка черносливом. Нейростимуляторы, способствуя усложнению и разрастанию нейросетей, так же стимулируют деление и менее значимых клеток. Ну это вроде как сорняки на удобренной грядке. В этом и состоит главный секрет Гибульского – дозировка удобрений. Чтобы морковку вырастить и грядку сорняками не загадить. У Пирсона только с пятой группой получилось. Без патологий. Он же был единственный, кто начинал с Гибульским, был его учеником. Только этот наш рэволюционер и от него, своего верного адепта, скрыл львиную долю своих разработок. Позволил поучаствовать только в наладке процессора для «шестерок». А вот как вырастить полноценный, дееспособный мозг под этот процессор, рассказать забыл. Или не захотел.
— Славой не поделился, — проворчал Бозгурд. – И где он теперь со своей славой?
— У Пирсона были свои наработки, свои результаты. Он не с чистого листа начинал. К тому же, к его услугам был подопытный экземпляр. Наличие этого экземпляра позволяло ему не теоретизировать, а заниматься практикой. В конце концов, большую часть своих открытий он попросту скопировал.
— Я подозреваю, что сейчас будет увесистое «но», — мрачно предрек Бозгурд.
— Будет. Ты же знаешь этих ученых, Сергей. Да не кипишуй! Если кто и прослушивает твой кабинет, так это я. – Скуратов криво усмехнулся. – А я все твои секреты знаю. Так вот, ученые… Пирсон, как и его предшественник Гибульский, жаждал единоличного обладания философским камнем.
— Чего? Каким еще камнем?
— Это означает, что единой картины проведенных им экспериментов не существует. Он не озаботился все свести к одной, универсальной формуле. Все его сотрудники работали обособленно друг от друга, решали узкоспециализированные задачи. Он заносил результаты в центральную базу данных, но помешал кластеры с информацией так, чтобы никто, кроме него, в них не разобрался. Утверждал, что таким образом обеспечивает безопасность. Без универсального ключа, кода, который он держал в голове, особой последовательности соединения данных, вся эта информация всего лишь набор цифр, таблиц и графиков. Чтобы без ключа сложить эти данные в систему, потребуется несколько лет.
Бозгурд в ярости вскочил из-за стола.
— Да черт бы их всех побрал, этих яйцеголовых!
Он ругался долго, вдохновенно, с причастными и деепричастными оборотами, с междометиями и предлогами «на» и «в». Метался по кабинету, пинал несокрушимую черно-белую мебель. Шеф безопасности бесстрастно наблюдал. Наконец Бозгурд выдохся. Открыл минибар и наполнил стакан неразбавленным бурбоном. Залпом выпил. Потный, с лицом багровым, предынсультным, он вдруг стал близнецом Хрониса, проливающего потные солоноватые капли души на дорогое покрытие.
— И что теперь, Валентин? Все к черту?
Скуратов оставался невозмутимым. Он повертел планшет и вдруг сказал:
— К нам тут запрос поступил. От адвокатской конторы «Jus Privatum». Просят дать экспертную оценку поведения киборга для представления в суд.
Обернувшийся к нему Бозгурд напоминал разъяренного быка, перед которым тореадор поигрывает своей мулетой. Бык ворочает налитыми кровью глазами, поводит мокрыми боками, роет песок копытом. Он жаждет растоптать врага, вспороть ему брюхо, но мелькающая перед носом тряпка сбивает с толку. Какой запрос? Какая контора? А Скуратов продолжал.
— Запрос направлен в связи с делом одного из самых уважаемых клиентов фирмы, некого Генри Монмута, баронета. Его сын, Генри Монмут джуниор, юноша девятнадцати лет, обвиняется в нарушении границ частных владений, браконьерстве и злостном хулиганстве. В случае признания его виновным, по их планетарному кодексу, пацану грозит от пяти до десяти лет в исправительном заведении.
Бозгурд помимо воли отвлекся от мысленно вспоротого живота.
— Это где ж такие законы? Парень зайцев пострелял, и за это в тюрьму? Вон на Эдеме Толян кабана завалил. Здоровый такой зверюга. Ну выследил его лесник, ну сдал шерифу. И что? Заплатил штраф. Какая тюрьма?
— Так это Эдем. Там у них прогресс, демократия. А тут устаревшая общественно-экономическая формация. Феодализм. А знаешь, что на Земле в стародавние времена делали с браконьерами? Вешали. Без суда и следствия. Сейчас у них, конечно, более гуманно поступают с нарушителями, тем более, что пойманные браконьеры из наследников. Отправляют в исправительное заведения или в закрытую военную школу. Охотничьи угодья неприкосновенны.
— А что, мне нравится. Я бы там поселился. Ушел бы на покой, прикупил бы землицы.
— Не получится, — вздохнул Скуратов, — прикупить. Это Геральдика, Сергей. Я тебе о Геральдике рассказываю.
Бозгурд продолжал изображать ошеломленного быка. Правда, дышал он уже не так шумно. Бурбон оказывал действие. Название планеты вызывало какие-то смутные ассоциации.
— А это тут… — начал было он и вдруг осекся. – Киборг? На Геральдике?
— Именно так, погулять вышел. А ребятки вздумали пошалить, — продолжал «Лаврентий». – Зайцев пострелять, медведя подразнить, не знаю. У них на Геральдике охота – общепланетная забава, все этим увлекаются. И зверья много. Но все строгопо правилам, по договоренности и на своих землях. В соседских лесах только по приглашению, если хозяин пожелает видеть охотника участником травли. Ну а молодежь, сам понимаешь, ищет приключений на причинное место. Решил этот недоросль в компании таких же наследничков в соседней вотчине пошуметь. В чужих руках, как известно, и медведь толще. Взяли станнеры и отправились. Только вместо медведя, затравили киборга. А где киборг, там и хозяин. Вернее, хозяйка.
Зрачки Бозгурда сузились.
— Хозяйка киборга с Геральдики?
Скуратов сделал вид, что не расслышал.
— Они раз пятнадцать по жестянке пальнули, пока хозяйка их из плазменной винтовки не угомонила.
Лицо владельца «DEX-company» стало еще более напряженным.
— Валентин, не хочешь ли ты сказать…
— Теперь папаша этого юного разбойника хочет встречный иск подать. Будто бы детки защищались, а киборг на них напал. Что киборг, как бы это помягче выразиться, действовал самостоятельно.
— Бракованный киборг на Геральдике?
— А хозяйка, та самая, с плазменной винтовкой, превысила пределы самообороны. Киборга защищала!
Бозгурд криво усмехнулся.
— Мне приходит в голову только одно имя. Вооруженная плазменной винтовкой решительная дама с Геральдики.
Скуратов кивнул.
— И киборг тот самый.
— Так это же значит…
— Это значит, что проект «Совершенство» реализуется.
«…Не сомневаются, что пожар в инкубационном цехе — это очередная выходка антидексистов, подкупивших одного из охранников. По предварительным данным уничтожено и повреждено около сорока инкубаторов, ущерб компании оценивается в 200 тысяч единиц…»
В реестре по персоналу Эрни Блюм значился как инженер по системам вентиляции и кондиционирования. Это подтверждал диплом Новотехасского заочного политехнического университета, который Эрни закончил дистанционно около трех лет назад. Но в действительности же он был техником-наладчиком криогенных установок и ответственным за бесперебойную работу кондиционеров, насосов, кулеров и прочей водоотводящей и водоподающей аппаратуры. То есть слесарь. А еще он был неудачник.
В детстве Эрни мечтал выучиться на инженера-конструктора летательных аппаратов. Хотел строить космические лайнеры, проектировать крейсера и яхты. Он рисовал в своем воображении циклопические орбитальные верфи, где в условиях невесомости монтируются отсеки межпланетных кораблей, сверкающие цеха, где на испытательных стендах прогоняются под максимальными нагрузками отдельные узлы прыжкового двигателя, светлые, набитые приборами конструкторские бюро, где на обширных голоплатформах из отдельных 3D деталей складывается облик суперсовременного лайнера. И он сам, Эрни, в белоснежном комбинезоне с логотипом «SpaceX Lokheed» или «Raumschiff Benz», окруженный восхищенными стажерами, вносит последние коррективы в свой великий проект. Он даже видел во сне этот спроектированный им корабль, этот устремленный в будущее гибрид «Звездного разрушителя» и «Энтерпрайза», рисовал его, вычерчивал обтекатели, отсеки, сопла двигателей, стабилизаторы, продумывал дизайн капитанской рубки и кают-компании. Он ясно видел его, этот выношенный в грезах корабль, видел, как он развивается, как растет, как обретает форму, как освещается изнутри, как заполняется экипажем, но жизнь завершила эту творческую беременность ранним выкидышем.
Отец Эрни, всю жизнь проработавший грузчиком на транспортнике, неожиданно диагностировал у себя кризис среднего возраста, влюбился в барменшу на станции, где их грузовик регулярно гасился, и ушел семьи. Эрни с матерью остались одни. Мать работала продавщицей в гипермаркете и, само собой, не имела возможности оплатить учебу сына сначала в колледже, а затем в политехническом университете. Закончив школу, Эрни устроился на работу. Ему повезло. Давний приятель отца, возможно, испытывая неловкость за бегство сотоварища, взял подростка в свой магазин подержанной техники. На мечту этот магазинчик походил мало, но все же позволял приобрести кое-какой опыт. К тому же склонности и даже талант у Эрни несомненно наличествовали. Ему нравилось возиться к железками. Разбирать, собирать, разгадывать секрет внутреннего взаимодействия деталей, отыскивать дефекты и устранять их. Иногда он чувствовал себя кем-то вроде ветеринара, только вместо домашних животных ему приносили всевозможные приборы: утюги, чайники, микроволновки, пылесосы и кофеварки. Он стал разбираться и в технике посерьезней: чинил детские электрокары, старенькие кобайки, гравитележки, газонокосилки и даже флайеры. Там же, в этом магазинчике, он увидел первых киборгов, списанных армейских DEX’ов, 2й и 3й модели. Киборги Эрни не нравились. 176/180
Владелец коммиссионки, тот самый приятель отца, был доволен помощником. Торговля подержанным оборудованием шла бойко. Эрни регулярно откладывал из зарплаты деньги на колледж. В отличии от подростков из других неполных семей, тех, где отцы спились, подались в бега или отсутствовали изначально, Эрни отца не винил. Или, по крайней мере, не возводил вину за развод на него одного, как это делали его мать и бабушка. По мере взросления Эрни находил все больше аргументов для оправдания. Отец, уже с того астероида, где поселился с барменшей, девицей на шестнадцать лет его моложе (это было главным пунктом обвинения), написал сыну подробное письмо. Он пытался объяснить, почему так поступил. Как первопричину он указал свою изматывающую, однообразную работу.
Транспортник, принадлежащий компании, производящей стройматериалы, совершал челночные рейсы по одному и тому же маршруту. Туда и обратно. Туда и обратно. Как посаженный на стальную привязь паром. Загрузился, вылетел, сел, разгрузился. Снова загрузился, взлетел, сел, разгрузился. И так до бесконечности. Груз — стандартные ящики со стройматериалами. Подогнал гравиплатформу, запустил автопогрузчик. В месте назначения то же самое, ящики, гравиплатформа, автопогрузчик. Зеленая кнопка, красная. Вкл. Выкл. «Прости, сынок — написал отец, — я должен был что-то изменить. Я начал сходить с ума».
Письмо Эрни удалил. Ему было обидно. Он чувствовал себя обманутым — и в то же время признавал горькую правду отца. Матери ничего не сказал. Догадывался, что и она сыграла немалую роль в этой семейной катастрофе. Еще ребенком он чувствовал поселившийся в семье разлад, но, как это часто бывает, винил в этом себя. Он был не такой, каким его хотели видеть мама и папа, неправильный, больной, некрасивый. Он недостаточно хорошо учился, был недостаточно вежлив, неловок, ленив и небрежен. Мать часто ставила ему в пример его кузена Эрика, который посещал музыкальную школу и держал свои вещи в порядке.
Когда отец ушел из семьи, Эрни тоже чувствовал себя виноватым. Отец ушел, потому что у него неудачный сын. И мама теперь будет с этим сыном всю жизнь мучиться. Когда Эрни провалил свой экзамен на стипендию в колледж, мать кричала, что сын такой же неудачник, как и его отец, и что это все проклятые отцовские гены, он такой же неряха и грязнуля, и что он даже ест, как его отец, отвратительно, с причмокиванием и хлюпаньем, гоняя пищу на передних зубах. Так ела его бабка, мать отца, свекровь, мерзкая невоспитанная бабища, а она, мать, по наивности своей влюбилась в красивого широкоплечего парня и понадеялась, что он увезет ее с этой проклятущей планетки на Землю или на Новую Москву, но он увез ее на Новый Бобруйск, в эту дыру.
Поверить в то, что ты неудачник, очень легко. Особенно если об этом твердит твоя собственная мать. Кому же еще верить, если не матери? Эрни поверил. Он в самом деле неудачник. Да, у него неплохо получается чинить сломанные кофеварки, а во всем остальном он полное ничтожество. Невысокий, сутулый, одно плечо выше другого, с редкими волосами мышиного цвета, с россыпью прыщей как знамением наступившего пубертата, Эрни, разумеется, не пользовался популярностью в школе. Одноклассники его не замечали. Он держался за свою мечту, держался все школьные годы, тайком рисовал устремленные к звездам корабли, откладывал деньги, но с момента провала на экзамене в нем что-то сломалось. Он вернулся из колледжа, собрал все свои рисунки и бросил в утилизатор.
Еще какое-то время он работал в магазине отцовского приятеля. Бизнес шел в гору. Приятель открыл еще один магазин и стал специализироваться на армейской технике. Появились новые модели киборгов — «четверки». Это органические роботы все больше походили на людей. На красивых, сильных людей. Эрни стал почитывать соответствующую литературу. Ему уже исполнилось 25. Он переехал от матери, но постоянной подружки так и не завел. «Да кому ты нужен, неудачник! Ты такой же, как твой отец, слабак!»
Эрни понимал, что слова эти брошены матерью от отчаяния, что она в действительности несчастна и одинока и у нее тоже когда-то были мечты и надежды. Но это понимание не исключает ущерба и боли. И приходит это понимание поздно. А в детстве, когда детский разум еще не нарастил спасительные фильтры осознания, все эти упреки и обвинения сыплются прямиком в распахнутую душу, в разверстое подсознание и поселяются там, как бактерии в открытой ране. Рана впоследствии затягивается, обзаводится многослойным рубцом, но бактерии остаются. Они врастают в подкожные ткани и откладывают в кровь свои токсичные выделения. Внешне ничего не заметно, ни вздутия, ни покраснения, но интоксикация продолжается. Токсины расползаются, поражают сердце и мозг. И в конце концов случается сепсис, который не осилят самые современные антибиотики.
Эрни снова повезло. Постоянный клиент магазина заметил его увлеченность техникой. И его прилежность. Этот клиент, Константин Хронис, работал на «DEXcompany».
Корпорация к тому времени уже значительно разрослась. В производство были запущены четвертая и пятая модели DEX’ов. На Новом Бобруйске открылось несколько салонов. Эрни ходил поглазеть на выставочные экземпляры. В магазине он слышал, как его подчиненные, а он уже был кем-то вроде старшего техника, обсуждали в подсобке новые модели Irien’ов, умопомрачительных красоток «во-о-от с такими буферами». Но стоили эти куколки дорого, и большинству парней оставалось только смачно сглатывать слюни и гыгыкать. Эрни тоже на них смотрел. Да, в самом деле красотки. Только все равно ненастоящие. Эрни мечтал о живой девушке, чтобы любила, а не выполняла программу.
Константин Хронис сказал, что получил повышение. Он назначен директором нового инкубационного центра, где будут выращиваться органические заготовки для киборгов. Центр еще только строится, огромный, с необъятными многоярусными цехами, с прилагающейся к нему лабораторией, где из лучших генов будут монтироваться цепочки химерных ДНК. Хронис сказал, что ему жизненно необходимы такие добросовестные работники, как Эрни. Конечно, сразу высокую должность он предложить не может, так как у будущего сотрудника нет инженерного образования, но со временем, если он начнет с младшего наладчика, он может закончить политехнический университет и стать главным инженером всего инкубационного комплекса. Эрни, не раздумывая, согласился. Киборги по-прежнему вызывали у него чувство не то брезгливости, не то смутного отвращения, но на той должности, которую ему предлагали, иметь с ними дела ему почти не придется. Его заботой будет оборудование, монтаж, подключение и наладка. А это он умеет.
Константин Хронис сдержал свои обещания. Карьера несостоявшегося студента, начавшаяся в буквальном смысле с закладки фундамента, медленно ползла вверх по мере того, как в эксплуатацию вводились системы кондиционирования воздуха и канализации. Эрни не суждено было одеться в белоснежный комбинезон главного конструктора, но свой инженерный диплом он все-таки получил. Сделав голокопию, отослал матери. Хотел было сделать приписку «не такой уж я неудачник», но передумал. Когда комплекс заработал на полную мощность, Эрни взял кредит на квартиру и… женился. Да, да, у него получилось! Он нашел девушку, которая его полюбила. Во всяком случае, он так думал.
Неприятности начались, когда Эрни попал под струю охлаждающей жидкости из забарахлившего реактора. Доставшаяся ему доза облучения была невелика, он не получил даже ожогов, но у него поредели и без того негустые волосы, и, кажется он стал менее дееспособен как мужчина. Он был женат чуть больше года, и его жена Фиона, невысокая, быстроглазая, темпераментная брюнетка, начала недвусмысленно намекать на его супружескую несостоятельность. Доведенный до отчаяния Эрни тайно обратился к сексологу, но тот только руками развел. Не в его компетенции устранять последствия лучевой болезни. Тут требуется хирургическое вмешательство или долговременная медикаментозная терапия, которая опять же не дает гарантий. Но это полбеды. Если даже эректильная дисфункция будет устранена, то репродуктивная функция вряд ли восстановится.
Несчастный Эрни отправился в ближайший приют «Матушки Крольчихи», заказал двойную порцию виагры и трех самых опытных жриц любви. Ничего не получилось. В каком-то грязном отеле Эрни жил три дня. Пил и плакал. А когда вернулся домой, обнаружил, что жена взяла в кредит Irien’a. Как супруге ценного сотрудника, фирма скинула треть стоимости и открыла кредит под символические проценты. Эрни в изумлении смотрел на высокого, мускулистого, знойного красавца, который приветливо ему улыбнулся и, как показалось Эрни, понимающе хлопнул по плечу. А еще неделю спустя Фиона, собрав вещи и нагрузив ими красавца Irien’a, ушла.
Страдающий похмельем Эрни сидел на табурете посреди опустевшей гостиной. Жена забрала все, оставив только потертый диван, стол и три табурета. Даже абажур стащила с лампы. В ногах Эрни стояла опустевшая бутылка бренди. В доме уже не было спиртного. Через час начиналась его смена. Пора было собираться. Эрни поднялся с табурета не потому, что долг перед работодателем затмевал головную боль и тошноту, а из уверенности в том, что, останься он в пустой ограбленной квартире, совершит что-нибудь ужасное. Например, убьет живущего напротив соседа. А потом себя. Или всех соседей, и потом себя. Или подключит электрокабель утилизатора к отопительной системе. Или запустит эту отопительную систему на полную мощность, перекрыв все предохранительные клапаны. Вариантов множество. Любую из внедренных человечеством систем можно обратить в средство разрушения, как кухонный нож в орудие убийства. Поэтому лучше он уйдет.
В ближайшие несколько рабочих часов Эрни предстояла наладка редукционных клапанов в отопительной системе нового цеха. Цех был небольшой, с крайне ограниченным допуском. Эрни работал на «DEX-company» уже больше десяти лет, и за все время его послужной список не был омрачен выговором или замечанием. Все проверки со стороны службы безопасности он так же выдержал блестяще. Ни одного порочащего или сомнительного знакомства. Надежная, непритязательная рабочая лошадка. Подкидывай ей время от время свежего овса, и она будет тянуть свою поклажу, не взбрыкивая. Лояльность Эрни не вызывала сомнений, и потому он был единственным из техперсонала, кому выдали пропуск без промедлений. Отчего такая секретность?
Намеренно Эрни никого ни о чем не спрашивал. Не его дело, какие технические новинки внедряет его начальство. Его дело, чтобы водопровод работал. Но краем уха слышал, что корпорация запускает новую линейку киборгов. «Excellence» — Совершенство. Вроде как эти новые куклы будут совмещать в себе достоинства всех прочих линеек. Будет и любовник, и телохранитель, и шпион, и повар с парикмахером. А программа имитации личности будет у них такая продвинутая, что от человека не отличишь. Владелец такой куклы сможет поговорить со своим приобретением о чем угодно.
Тогда Эрни только плечами пожал. Ему было все равно, совершенство они или нет. Но в злосчастный день рухнувших надежд он впервые взглянул на огромные, заполненные амниотической жидкостью резервуары, где сквозь особой прочности стекло проступали очертания человеческих фигур. Всего этих емкостей было пять. Трое мужчин и две женщины. Эрни уставился на дозревающие органические заготовки. Они уже полностью сформировались. Даже ногти на ногах приобрели законченность. Эрни перемещался от одной емкости к другой. Два нейротехника снимали показания с приборов. Они не обратили на слесаря никакого внимания. На него никогда не обращали внимания. Он, будто подземный гном, вылезал из своей тесной норы, исполнял грязную работу и вновь исчезал. Все внимание этих людей было обращено к обнаженным великолепным телам в стеклянных пузырях.
Женщины — блондинка и брюнетка. Брюнетка более миниатюрная, тонкая, с небольшой грудью. Видимо, для любителей такого спортивного типа. Глаза были открыты, карие, равнодушные. Блондинка более пышная, с бюстом не менее пятого размера, роскошными бедрами и тонкой талией. Глаза голубые. Ноги у обеих, что называется, «от ушей». Таких красоток Эрни видел только в дорогих журналах, на обложках. Но там, он знал, были живые люди, над которыми поработали парикмахеры и визажисты. А этим двум никакие визажисты не нужны. И тренер с массажистом. И пластический хирург. Такие женщины всегда будут смотреть на Эрни именно так, как сейчас, сквозь, будто он прозрачный… Совершенство, мать их…
Но если вид двух идеальных женщин вызвал у Эрни тоску, то вид трех великолепных половозрелых самцов поверг Эрни в бездну отчаяния. Он почувствовал себя уничтоженным, раздавленным, насекомым, которое только что растерли каблуком. Эти трое тоже были различной масти. Один — русоволосый, у корней волосы более темные, а по мере длины — более светлые, будто выгоревшие. Глаза фиолетовые, устремлены прямо на Эрни, чуть насмешливые, пронзительные. Фигура стройная, сухощавая, в сплетении выверенные мышц. Идеальное сочетание развернутых плеч и узких крепких бедер. Длинные ноги. Второй — рыжий. Волосы длинные, яркие будто факел, красиво шевелятся в циркулирующих потоках жидкости. Глаза широко распахнуты, голубые и такие же насмешливые. Кожа светлая, как у всех рыжих, тонкая, но под ней снова безупречный рисунок мышц. И та же скульптурная пропорциональность сложения. Третий, разумеется, брюнет. Копна иссиня-черных волос будто грозовое облако. Кожа красивого золотистого оттенка, будто парень успел поваляться на пляже. Этакий демонический красавец. И взгляд синих глаз откровенно презрительный.
Эрни вдруг увидел себя рядом с этой троицей, себя, ничтожного, сутулого, с тонкими дряблыми руками и ногами, с глазами — невыразительными, почти бесцветными, с редкими ресницами, ничтожного, по мужски несостоятельного. Неудачник! Жалкий неудачник! Никто! Импотент!
С трудом переставляя ноги, Эрни спустился по служебной лестнице в свою каморку. Там мерцали зелеными сенсорами и стрелками контрольные панели. Реакторы, компрессоры, нагреватели, охладители, насосы, вентиляторы. Все в полном порядке. А если он сейчас перекроет доступ охладителя к реактору? Или перекинет фазу с верхнего освещения на лифтовую шахту? Что тогда?
«– У нас на связи директор филиала Константин Хронис. — Камера переехала на седовласого плотного мужчину в идеальном, с иголочки, сером костюме, но такого багроволицего, будто он лично тушил пожар. — Константин, как вы прокомментируете ситуацию?
— Это не «активная гражданская позиция», а банальное варварство! — в сердцах бросил тот. — В Средние века такие же идиоты сжигали печатные станки, не понимая, что борются не с дьяволом, а с прогрессом!»
«Что ж», подумала светловолосая женщина, просматривая запись на одном из своих рабочих терминалов, «судьба и Корделия Трастамара, кажется, заодно».