Аллан Бергманн, управляющий частной клиникой, специализирующейся на клонировании и трансплантологии, только что отослал прошение об отставке. Он знал, что когда-нибудь это случится, но не рассчитывал, что так быстро. Удручающе быстро. Он рассчитывал ещё, по крайней мере, лет на пять благополучного и безбедного существования, мягкого, без рывков, скольжения вверх по карьерной лестнице. Сначала управляющий маленькой частной клиникой, пусть и принадлежащей всесильным Рифеншталям, затем директор крупного медицинского центра, чуть позже — держатель контрольного пакета акций того же центра. Не получилось. Он вынужден сделать паузу. Уйти в тень.
Где он совершил ошибку? Он все так тонко рассчитал. Эта подсказка с разумным киборгом должна была вывести его на более высокую, значимую орбиту, приблизить к высшим сферам. Без него этот дилетант Марк Эллиот так бы и резал клонов, следуя средневековой теории о мозге, продуцирующем сознание. О нет, как нейрофизиолог, как ученый и убежденный материалист, Бергманн не верил ни в какие в потусторонние силы, в бессмертие души, в реинкарнацию и прочие религиозные мифы. Но он допускал… некоторые варианты. Атеистом он не был, скорее — агностиком. К тому же природу сознания, его возникновение и распад так никто доказательно и не объяснил. И он склонен был придерживаться некой информационно-волновой теории, также не доказанной, но получившей кое-какие косвенные подтверждения еще в далеком ХХ веке. Сознание есть часть глобального информационного поля, а информация, как известно, может быть переведена в цифровой эквивалент и записана на носитель.
Нет, сам он не специалист в этой области. Он всего лишь хирург — нейрофизиолог, занимающий административную должность, и не способен самостоятельно провести такой дорогостоящий и сомнительный эксперимент, но в его силах указать направление, подтолкнуть, вдохновить, а затем… Затем, если семя упадёт в благодатную почву, пожинать плоды. А если семя погибнет, так и не дав ростка? Так об этом никто не узнает. Всего лишь неудавшийся эксперимент. Он ничем не рискует. Он останется при своём. Будет по-прежнему управлять этой клиникой, небольшой, но престижный, и строить новые планы.
К сожалению, сделанная им ставка сыграла не так, как бы ему хотелось. К ничьей всё свести не удалось. Напротив, перед ним замаячил проигрыш. Оказалось, что и Рифенштали терпят поражение. Да кто же знал? Кто мог предвидеть? Это же вопреки всем привычным вселенским законам. Мистика. А в мистику он не верит. Да и кто бы поверил? Ходят разные слухи, что эта… Корделия Трастамара обладает каким-то странным влиянием. Она как черная метка для тех, кто пытается с ней схлестнуться. «Летучий голландец» из плоти и крови.
Доктор слышал о неком армейском транспортнике, имеющем схожую репутацию. Якобы любой пират, попытавшийся его ограбить, не только терпит неудачу, но и теряет всё, что успел награбить. И примеры выдающиеся: Балфер с его поисками Базы Альянса, Макс Уайтер, взятый с поличным на Медузе, и сам Ржавый Волк. Точных сведений относительно причины его гибели нет. По официальной версии корвет Найджела Бозгурда столкнулся с астероидом. А по слухам… По слухам этот транспортник был где-то поблизости. Саму корпорацию добила уже Корделия. У неё послужной список не менее внушительный, чем у этого транспортника.
Нет, нет, он же врач, он не верит ни в мистику, ни в рок, ни в судьбу. Он всего лишь пытался заработать. Однажды у него получилось: он продал за полмиллиона подыхающего киборга. Сначала страшно было. Думал, что найдут, из-под земли достанут. Личность сменил. Документы, отпечатки пальцев. Если бы он мог сменить ДНК… Даже если сделать пересадку костного мозга от донора с отличным набором генов, спутать следы окончательно не удастся. Да и риск немалый. Впрочем, «DEX-company» больше не существует. Как и ее службы безопасности. Ее шеф, Скуратов по прозвищу «Лаврентий», говорят, погиб. Он покушался на эту… Корделию Трастамара. Даже если жив… Сидит где-то, тише воды, ниже травы.
Глупости, паранойя. Ему другого следует опасаться. Не сегодня-завтра он, в настоящий момент Аллан Бергманн, преуспевающий врач, останется без работы. Клинике урезали финансирование. Увы, вторая попытка продать киборга не удалась.
Мягко засветился терминал. Послышался голос секретарши.
— Мистер Бергманн, к вам посетитель. Мистер Арчибальд Невилл.
— Ах да, помню. Мы с ним договаривались. Пусть войдёт.
Доктор Бергманн потёр руки.
Несколько дней назад пришёл ответ на его резюме из многопрофильного медицинского центра, строительство которого началось… где бы вы думали? …на Новой Москве. И главный спонсор этого центра… Правильно, холдинг «МедиаТраст». Госпожа Трастамара, сама того не желая, возместит Бергманну все убытки. А буквально на следующий день с ним связались из General Pharmaceutic и попросили о консультации. Дело сугубо конфиденциальное, объяснили ему. Их представитель прибудет в клинику и переговорит с ним лично. Некий господин Невилл.
Раздался деликатный стук в дверь.
— Войдите, — произнес Бергманн и развернулся в кресле.
Вошедший был худ, невысок, одет неброско и старомодно. Лицо незнакомое, желтоватое, в морщинах. Бергманн его прежде не видел, но что-то настораживало, что-то такое в этом движении, которым незнакомец сунул руку под старинный не то плащ, не то пиджак. Кажется, такие называли «редингот».
— Простите, — начал Бергманн, — а мы с вами…
— Здравствуй, Зигмунд, — сказал незнакомец.
Лобин узнал этот шелестящий голос. Лаврентий…
— Не ждал? — усмехнулся Скуратов.
Бывший завлаб облился холодным потом. Кричать? Звать на помощь?
— Не стоит, Зигмунд. — Скуратов прочитал его мысли. — Твоя секретарша сладко спит. Я вколол ей леазерам.
— Лаврентий, послушай, у меня ещё остались деньги. Сколько ты хочешь? Я и здесь неплохо заработал. И ещё заработаю. Но какой тебе прок в моей смерти? Да и Бозгурда уже нет. Я же ничего не украл. Он сам приговорил того киборга.
Скуратов улыбался.
— Ну убьёшь ты меня… И что с того? «DEX-company» больше не существует. Ты не мне должен мстить! Не мне.
— А я никому и не мщу, Зигмунд, — спокойно ответил Скуратов, — у меня контракт… С твоей женой.
***
Сальваторе Готти по прозвищу «Бык» подсчитывал дневную выручку.
Увы, этот завораживающий процесс давно уже не напоминал тот, древний, когда стол дымящего сигарой босса был завален пачками засаленных купюр, которые этот босс, пуская дымные кольца, шевеля губами и пальцами, пересчитывал. Всё стало гораздо проще. Утратило былой романтизм. Теперь эти виртуальные купюры перекладывал из одной стопки в другую, опять же виртуальную, равнодушный искин, а Сальваторе только наблюдал. Собственно, искин и без этого мог обойтись. И без этой виртуальной сверки тоже. Где-то в квантово-кремниевых джунглях с одного электронного счёта несколько нулей перейдут на другой, такой же электронный счёт. Поменяется несколько цифр. Скучно. Сальваторе вздохнул.
Когда-то деньги имели подлинный вес, ощущались в руке приятной, завораживающей тяжестью, зримо, весомо присутствуя. Их можно было взять в руки, расправить, разгладить, пересчитать, полюбоваться на водяные знаки, служащие гарантией подлинности, сложить аккуратными стопками, сортируя по номиналу, стянуть бумажной лентой, небрежно надписать сумму… А если купюры новые, только с печатного станка, то и вдохнуть их запах… Услышать их мелодичный, такой аппетитный хруст. А еще раньше, когда деньги были золотыми, их обладатель мог их услышать… Подумать только! Монеты из настоящего золота! Желтенькие, со всякими там царями да королями на аверсе. Сальваторе такие видел в музее и у кое-кого из своих деловых партнеров, коллекционирующих земные древности. Вот же красота! Он трогал эти монеты, любовался ими, представлял, как они бы теснились в его кошельке. Увесистые рельефные, терлись бы друг о друга и позвякивали. Тяжелым вышел бы тот кошелек. Да оно того стоит. Сладкая была бы тяжесть.
Сальваторе даже подумывал таким обзавестись. Заказать умельцам сотню монет. Или даже прикупить старинных. Средства эти самые, невесомые, в байтах, позволяли. Вот, говорят, на Новой Вероне такие старинные деньги очень даже в ходу. И бумажные, и золотые. Тоже ностальгируют. Сальваторе их понимал. Потому что виртуальные эти счета баловство одно. Не пощупать, не подержать, не проникнуться. Махнул карточкой над терминалом — и всё!
Сальваторе потому и поставил эту программу с виртуальными купюрами. Чистая игрушка, не имеющая отношения ни к бухгалтерии, ни к банковским проводкам. Только чтобы он мог посмотреть. Мысленно поучаствовать в процессе. Вообразить, что эти чуткие ловкие виртуальные пальцы — его. Анимация очень качественная. Программисты, которым Сальваторе заказал эту программу, взяли за образец именно его руки. Вон, даже мизинец кривой. Он сломал его в драке с Анастасио Росси 20 лет назад. Они тогда делили зоны влияния и решили разобраться по старинке, как и подобает настоящим мужчинам — без киборгов и бластеров, на кулаках. Эх, какие были времена! Сейчас это считается варварством. Сейчас для разборок есть киберы. Или андроиды. Вот только кривой мизинец и остался.
Сальваторе взглянул на итоговую цифру: 47 тысяч 500. Неплохо. Казино открылось всего неделю назад. Семья Готти вложила в это предприятие все свои сбережения. Даже двоюродный дедушка поучаствовал. Снял со счёта «гробовые». Знает, что внук его не подведёт. Сальваторе всё вернёт с процентами. Всегда возвращал. И 10 лет назад и 20, когда только начинал мелким «пушером». Потом дорос до старшего дилера. Потом подмял под себя весь район. Поставил свои первые автоматы. И — девочки, само собой. Девочек он любил. Он и сейчас их любит, но… Времена изменились. Чёртовы федералы всё под себя гребут. Пришлось узаконить. Теперь вот в его районе филиал «Матушки Крольчихи». Все девочки там. И киберы… Эти чёртовы куклы.
Открыл казино. Всё законно, прилично, с налоговыми отчислениями, с искином вместо бухгалтера. Доход неплохой, но… скучно. Размеренно, без перчинки. Все работники нанимаются через службу занятости, все с рекомендациями и опытом.
На широком волосатом запястье Сальваторе ожил комм, напоминающий тяжеловесный Rolex, часы, давно ставшие музейным раритетом.
— Чего тебе, Джино? — спросил Сальваторе, слегка раздосадованный, что его потревожили в эти минуты благости.
— К вам тут очередной соискатель, босс, — почтительно объяснил Джино, — вернее, соискательница.
Сальваторе оживился.
— Молодая?
— La baсchetta reale, signore.*
— Хм, зови.
В Casino di Palermo несколько дней назад открылась вакансия — дилер в главном игровом зале. С прежним приключилось странное несчастье — он потерял сознание в лифте и сломал три пальца, да так неудачно, что возвращение к профессиональной деятельности, то есть к манипуляциям картами, оказалось под большим вопросом. Имплантация и наращивание костей требовали затрат, как временных, так и денежных. Сальваторе был слишком прагматичен, чтобы так долго держать эту вакансию открытой. Незаменимых, как известно, нет. Потому он и дал распоряжение затеять негласный конкурс. Без сопутствующего в подобных случаях ажиотажа. Пусть кандидаты приходят, а он будет присматриваться. Вот, кажется, очередной или очередная. Сальваторе предпочел бы мужчину. С женщинами проблемы возникают чаще, но чтобы не прослыть патриархальным сексистом, в смотринах он никому не отказывал.
Она возникла в его кабинете зыбким, глубинно светящимся облаком. В строгом деловом костюме, безупречно консервативном. Светлые волосы туго утянуты в узел. Очки в тонкой оправе. Она бесшумно приблизилась и, не дожидаясь приглашения, села на самый краешек стула. Её глаза за линзами очков были завораживающе зелёными. Сальваторе почувствовал, как его загрубевшее, покрытое волосами сердце дрогнуло, сбилось с ритма и пропустило удар.
— Меня зовут Белла, — произнесла посетительница. Голос низкий, с чувственной вибрацией. — Белла Валенти.
Ей было чуть за тридцать, что в глазах Сальваторе было скорее преимуществом, чем недостатком. Для него женщина с тридцати и начиналась. Мужчин, предпочитавших восемнадцатилетних глупышек, он презирал. Нет, не то чтобы он от таких игрушек отказывался. Ничего подобного. Но для него они были именно что… игрушки. Легкая закуска. Молодое вино без глубинного послевкусия. Только жадно, небрежно утолить жажду. Истинная женщина должна быть вот такой. С опытом, с потаенной слезинкой, пережившая драму, познавшая предательство, но выстоявшая, сохранившая себя. Эта, что сидела перед ним, была именно из таких. Безупречная кожа, безупречная фигура. Правда, Сальваторе показалось, что она… прихрамывает. Совсем чуть-чуть. Но это придает еще больший шарм.
— О, сеньора Валенти, чем я могу служить столь прекрасной донне?
— Я ищу работу, — произнесла она и слегка потупилась.
О, сколько же было скрыто за этими словами, за этими дрогнувшими ресницами. Та самая драма! То самое предательство, отчаяние, боль.
— Но, сеньора, это же казино! — Сальваторе почувствовал укол вины. Он ничего не может ей предложить, кроме презренного карточного стола.
— Сеньора, вы… умеете играть в карты?
Она обратила на него робкий, умоляющий взгляд.
— Я училась… Немного…
Сальваторе извлек из ящика новую колоду. Конечно, крупье вовсе не обязательно быть опытным игроком, крупье всего лишь раздаёт карты. Посетительница взяла колоду, неумело перетасовала и выдала Сальваторе восьмёрку и десятку. «Ну вот, — подумал он. — Если она всем любителям блэк-джек будет так раздавать…»
Себе она вытащила туза и десятку. И так три раза подряд. Затем два раза проиграла. Затем снова выиграла. Сальваторе утер вспотевший лоб. Он следил за её руками. Его немного отвлекали её округлые ногти, но действовала она строго по правилам.
— Но… как? — спросил он.
Она робко пожала плечами. Её глаза за продолговатыми линзами завораживающе светились.
— Вы приняты, — отдуваясь, бросил Сальваторе.
За углом посетительницу ждали двое: здоровяк с перебитым носом и чахлый сутулый ботаник.
— Ну как? — спросили они одновременно.
Сеньора Валенти, в миру Камилла Войчинская, сняла поднадоевшие ей очки и спрятала в сумочку.
— Ты следующий, Креветка. А потом ты, Хряк.
***
Прежде чем набрать десятизначный номер с геральдийским кодом, Станислав вздохнул и на несколько секунд задержал дыхание как перед прыжком из десантного шаттла.
Он впервые звонил Корделии вот так, напрямую, без посредников, набирая на терминале её личный номер.
Вадим сказал, что этот её номер известен очень немногим. Заполучивший его оказывался в компании председателя регентского совета и президента Федерации.
— Ну и я знаю, — буркнул бывший спецагент, — по долгу службы. А больше никто.
Теперь вот и он, бывший старшина космодесантник, тоже знает.
С голоподставки на Станислава укоризненно взирала «Маша» в облике утомленной домохозяйки, чье облачение состояло из бигудей и кокетливого фартука. «Бросаешь?» ясно говорили её огромные глаза, в которых как в горных озерах после таяния ледников плескались слёзы. «Да не бросаю! — хотелось ответить Станиславу в ответ на этот укоризненный взгляд. — Не бросаю!».
Где-то очень далеко, на орбите звезды класса F терминал признал комбинацию цифр за легитимную и подал сигнал. Гудок, второй. Станислав вспотел. По собственной инициативе он бы никогда не решился. Но, заняв очередь к станции гашения у Серебряного мыса, планетоида, где обнаружили залежи серебросодержащий руды, «Космический мозгоед» подключился к станционному интернету, после чего Стас обнаружил пропущенный вызов. Следом пришло сообщение с просьбой перезвонить при первой возможности. Вот он и перезванивал.
«Может быть, её не окажется дома?» тоскливо подумал Станислав.
И команда так странно переглядывалась… А он всего лишь намекнул, что им, возможно, придется лететь на Геральдику с грузом.
Гудок, ещё гудок. «Её нет дома!» — уже с облегчением и в то же время разочарованно подумал Станислав, когда вирт-окно развернулось и он увидел Корделию.
Вид возникшей перед ним главы холдинга, с вытаращенными глазами и дыбом стоящими волосами, до пугающий странности напомнил ему Вадима, когда тот, оставшись на выходные без няни, пытался одной рукой сварить кашу, а другой — поменять Алику памперс. У него были такие же глаза и схожая причёска.
— Корделия, здравствуйте. Простите, возможно, я не вовремя, но вы просили перезвонить.
За спиной Корделии Станислав увидел ту самую знаменитую гостиную геральдийского дома, голографии которой им показывал Мартин. Правда, выглядела это гостиная несколько иначе. Посередине располагался просторный детский манеж, заполненный мягкими игрушками, разноцветными кубиками, пирамидками и двумя обитателями, светловолосой девочкой и темноволосым мальчиком. Держась за ограждение, дети шумно выражали свою нечленораздельную еще солидарность третьему, возрастом постарше, видимо, совершившему из манежа побег. Этот третий, огненно рыжий, был занят тем, что бегал наперегонки с толстолапым, крупным, неуклюжим щенком, который звонко тявкал. В этом третьем Стас узнал… Алика.
— Здравствуйте, Станислав Федотович. Не смущайтесь. В моей системе координат с некоторых пор, таких понятий как «вовремя» или «не вовремя» не существует. Как и деления на день и ночь. У меня теперь всё едино. — Затем, проследив взгляд капитана, устремленный на рыжего бегуна, добавила, — Да, это Алик. Вадим сейчас у губернатора Гонди, инспектирует его службу безопасности, а мне вот ребёнка подкинул. — Корделия провела рукой по взъерошенным волосам. — Его в Перигоре оставить не с кем. А мне какая разница… Где два, там и три. Или четыре. Нас тут теперь много.
Чуть в стороне, там, где располагалась импровизированная кухня, Станислав заметил Мартина, что-то быстро мешающего в кастрюльке. За его деятельностью строго наблюдала элегантная пожилая дама. Время от времени эта дама давала Мартину какие-то указания, а тот смиренно-мученически внимал.
Вновь последовала ремарка от Корделии.
— Это моя мама, Станислав Федотович, леди Эскотт. На днях прибыла с Аркадии с миссией спасения. Как видите, делится опытом.
Но кроме элегантной леди внимание Станислава привлек еще один персонаж. Симпатичный светловолосый парень, на вид — лет 18, в модных рваных джинсах и не менее модной футболке. Он сидел, скрестив ноги, в шаге от манежа, видимо, исполняя роль «спасателя на водах». Корделия и тут поспешила с объяснением.
— А это Кеша. Киборг. Irien — 69. Разумный.
— А разве Irien’ы…
— Один. И достался, разумеется, мне. Какой-то шутник нейротехник впихнул ему процессор от DEX-6. Откуда он у меня? С Аркадии. — Корделия вздохнула. — Сосед моей матушки, некто Романович, олигарх местного разлива, сбежал, а всю свою киберприслугу запер в подвале. Три Mary, два DEX’a — охранника, и вот — Irien. Те все неразумные, в гибернацию ушли, а этот три недели царапался. Выбраться пытался. Пальцы стер… Хорошо, что у матушки кот сбежал, а Мартин пошел его искать. Засек активность процессора. Вызвали ОЗК, киборгов забрали. А потом сюрприз — разумный Irien. Куда ж его? Опекунство на маму оформили.
Блондинистый киборг, уловив, что речь идет о нём, грациозно поднялся и скользнул ближе к Корделии. Взглянул на изумленного Станислава васильковыми глазами и лучезарно улыбнулся. Корделия развернула кресло.
— А ну, не подслушивать!
Киборг, которого назвали Кешей, сделал собачьи глазки и преданно уставился на главу дома.
— И не пытайся ничего у меня выклянчить. Ты уже ел.
Потом смягчившись, подозвала киборга и погладила светлые пряди.
— Так всё, иди к детям.
Киборг немедленно послушался и перешёл в ипостась «спасателя».
Корделия повернулась к Станиславу.
— Зачем я вам собственно звонила, Станислав Федотович… Не знаю в курсе вы или нет, но дело в том, что мой сын, Александр-Фредерик, тот юный джентльмен в манеже, несколько дней назад был признан законным наследником своего отца, Александра ван дер Велле. Так как я нахожусь в статусе опекуна наследника, то все акции, принадлежащие инвестиционному фонду, теперь как бы принадлежат мне. Ну не совсем мне… Да и гори они огнем… Но ими надо как-то распоряжаться. Сейчас наследством занимаются «Майерс, Гольдман и Ко». Часть придется продать, часть упразднить… А это уже налаженный бизнес, вполне успешные, прибыльные компании.
— А… эм-м…
— Что? Почему так сложно? Александр в честь отца, Фредерик в честь дедушки… Дочка? Там без вариантов. Марта.
Корделия замолчала и к чему-то прислушалась. Обстановка действительно изменилась. Стало как-то подозрительно тихо. Дети уже не вопили, а завороженно слушали белокурую няньку, которая им что-то упоенно рассказывала и показывала.
— Вот же паразит! — сказала Корделия. — Опять про пестики и тычинки рассказывает. Мартин!
Мартин с кибернетической рассудительностью сначала выключил плиту, водрузил на неё кастрюльку, вооружился кухонный лопаткой и перешел в режим машины смерти. Кеша, молниеносно осознав угрозу, метнулся в сторону. Мартин ангелом мщения — за ним. Началась погоня. Дети взвыли от восторга. Щенок попытался было вписаться в команду догоняющих, но откуда ни возьмись свалился роскошный, во всех оттенках серого, аркадийский кун и загарпунил щенячий хвост. Щенок, тоже обещающий в будущем вырасти до размеров солидных, волок кота несколько шагов и только потом забуксовал. Леди Эскот упала в кресло, изображая обморок. Однако, судя по тому, что все предметы остались в целости и сохранности, киборги давали это представление далеко не в первый раз.
Корделия сначала схватилась за голову, затем взяла себя в руки и перешла в режим главы холдинга.
— А ну все пошли отсюда! Дайте с человеком поговорить.
Киборги, мгновенно прекратив гонки, схватили манеж вместе со всем его содержимым и легко вытащили за пределы дома на залитую солнцем лужайку. Леди Эскот, подхватив кота, рысцой последовала за ними. Остались Алик и щенок. Один изображал ангелочка, второй — мохнатую преданность. Но Корделия не поддалась. Она молча и свирепо указала обоим на выход. Приговорённые к изгнанию понурились, но возражать не посмели. Алик обхватил щенка ручонками поперёк розового пуза и потащил к двери. Задние лапы и хвост волочились по полу.
— Жанет, дверь! — приказала Корделия всё ещё в режиме главы холдинга.
Тяжёлая прозрачная стена бесшумно скользнула в пазы. Станислав наблюдал за происходящим с завистливым восхищением. Такой скорости исполнения приказов он не добивался даже в армии. Корделия на несколько секунд ушла в гибернацию. Затем, глубоко вздохнув, открыла глаза и продолжила:
— Так вот, к чему я вам всё это рассказываю, про фонд и про акции. Дело в том, что ван дер Велле принадлежал контрольный пакет «GalaTransUniversal», которая подкинула вам те самые титановые уголки.
— Да, помню, — подтвердил Станислав, тоже возвращаясь к действительности, — транспортная компания, специализирующаяся на крупногабаритных грузах.
— Именно. И в настоящее время там проводится аудит, а затем предстоит реорганизация. Станислав Федотович, как вы смотрите на то, чтобы стать её генеральным директором?
В медотсеке «Космического мозгоеда», куда Стас сбежал за очередной порцией коньяка и дружеского участия, Вениамин Игнатьевич налил в чашку черного душистого чая, затем плеснул туда же из заветной бутылки, которую извлек из шкафчика с медикаментами, пододвинул капитану и сказал:
— А женился бы ты, Стасик…
От брызнувшего в горло лимонного сока у Станислава выступили слезы.
КОНЕЦ
Примечания:
* Настоящая ягодка (итал.)
Говорят, что история повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, а второй — в виде фарса.
Трагедию уже сыграли. Теперь очередь за фарсом.
Сценой для первой послужила заброшенная станция «Explorer» в системе Беллатрикс. На стыковочной палубе этой станции был произведен обмен Мартина на Корделию. Он пожертвовал собой, чтобы вырвать ее из рук похитителей. Там Корделия видела, как он упал, как мучительно пытался подняться, пока мозг, лишившись содействия процессора, пытался взять под контроль обездвиженное тело.
Там, на «Explorer’e», при свете мутных панелей, Корделия успела пережить еще одну утрату, вполне сравнимую по масштабу и интенсивности с той, что постигла ее на «Посейдоне». Она смотрела вслед уходящему в небытие любимому существу, и хотя она не слышала стона и скрежета раздираемого металла, свиста утекающего воздуха, не глохла от несущегося с нижних палуб предсмертного воя, трагедия все же свершилась.
И вновь галерея. Вновь предстоит сделать шаг и вновь пройти до точки невозврата.
Бесшумно уходит в пазы высокая, прозрачная дверь. Впереди залитая солнцем галерея на 135-м этаже бизнес-центра «Imperial» на Новой Москве. Сходство этой, второй, с той первой, узкой, едва освещенной, забитой омертвелым воздухом, весьма условно. Не будь у Корделии прежнего опыта, ей бы и в голову не пришло сравнивать и проводить параллели.
Здесь в бизнес-центре это необъятное, заполненное светом пространство, чьи границы искусно скрыты в оптических архитектурных изысках, способствующих легкой дезориентации. Вошедшие сюда не способны сразу оценить подлинные размеры. Возникает чувство опасной неопределенности, открытости, подчиненности всем ветрам. Воздушная стихия не укрощена, не подавлена, а напротив, полностью узаконена и даже связана обязательствами. Взгляду не препятствует стеклянная обособленность. Свет не преломляется, не теряется в рассеивающих кристаллах. Он первозданен и раскален до температур звездного чрева, он только что оттуда, новорожденный, энергетически целостный, еще не тронутый энтропией. Достаточно взглянуть вверх и убедиться — ни единого фотона не рассыпалось, не распалось, не искажено и не смазано фильтром.
Конечно, это иллюзия. Корделия не раз бывала в этой галерее, которая выполняла функции то выставочного зала, то банкетного, то танцевального, а то, как сейчас, переговорного, и знала, что никакого единения с воздушной стихией тут нет. Секрет в том, что галерея, как и здание бизнес-центра, сотворена из сверхпрочного пластика, одним из достоинств которого являлась вариабельная проводимость, и по желанию заказчика, художника, юбиляра, бизнесмена, стенам и потолку галереи придавали определенную прозрачность.
Вот как сейчас. Прозрачность, как и заказывала Корделия, вывели на максимум. Вадим, правда, что-то ворчал под нос, мол, вечно этим бабам спецэффекты подавай, и даже в знак неодобрения нацепил очки, но сама Корделия светового избытка не замечала. Она родилась и выросла на Геральдике, на планете с климатом суровым, неустойчивым, с повышенной силой тяжести, под звездой по имени Аттила, нрава непредсказуемого и бешеного, и не испытывала ни малейшего дискомфорта. Мартин, стоявший за ее левым плечом, тем более ни в каких защитных средствах не нуждался.
Возможно, Корделия прибегла к этой вызывающей мере именно для того, чтобы, устранив видимые границы, уничтожить даже предполагаемое сходство с «Explorer’ом». Там узко, душно, страшно, а здесь — полет и свобода, там — нора, щель, земляное русло под обломками жизни, здесь — взлетная площадка космодрома, необъятность и многовариантность пространства. Что может быть между ними общего? Ничего. И Мартин больше не предмет сделки. Он никуда не пойдет, чтобы своим добровольным изъятием оплатить чью-то жизнь. Даже ее. Он свободен. Ей тоже ничего не грозит. Она явилась сюда не по знаку шантажиста, не под давлением обстоятельств, не из страха, тщеславия или алчности. Она пришла в результате осознанного выбора, добровольно, потому что, как выражаются психологи, должна закрыть свой гештальт, внести ясность и поставить точку.
***
В то, что отцом ее второго ребенка мог стать Александр ван дер Велле, Корделия не верила до последнего. И так же до последнего надеялась на чудо. Всего эмбрионов было три. Так почему бы не выжить двоим? Одному эмбриону это удалось. А где один, там и второй. Гриффиту верить нельзя. Он убедил Корделию в неудачной подсадке третьего. А до этого убеждал в гибели второго. Так почему бы ему не солгать дважды? Бывает, что выживают все подсаженные эмбрионы. Бывает, но редко.
Статистическая погрешность. Так Корделии не привыкать. Все, что с ней происходит, так или иначе статистическая погрешность. Каждый ее шаг, каждое действие всегда вопреки, наперекор, с вызовом устоявшимся величинам. Она выжила в катастрофе, унаследовала аристократическое имя, вывела обанкротившуюся голокомпанию в рейтинговые, нашла Мартина, вступила в борьбу с таким монстром как «DEX-company» и… снова выжила. Как иначе обозначить эти события как не статистическую погрешность? Для нее пребывание в этом секторе на диаграмме обычное дело, рутина. Почему бы не добавить в этот перечень еще один штрих? Выживание двух эмбрионов. С генокодом Мартина.
Но была еще одна вероятность, о которой Корделия думать не желала. Вероятность того, что Александр отец обоих детей. Тут уж пятьдесят на пятьдесят. Судьба могла сыграть с ней и такую шутку. «Ты хотела ребёнка? Наследника? Хотела сохранить владения Трастамара? Так вот тебе наследник, даже два. Но ты же не только об этом просила. Ты еще вознамерилась подарить своему мальчику человеческое бессмертие, продлить его в бесконечность, вплести в гирлянду семейного ДНК. Не много ли ты просишь? Не забылась ли ты? Судьба к тебе благосклонна именно за твою непритязательность, за твоё умение пребывать вовне, отстраняться и абстрагироваться. Но судьба не состоит при тебе в должности фокусника. Всё, что ты имеешь, это милость, дар, добровольное пожертвование. И за это ты должна быть благодарна».
Она и была благодарна.
Еще на «КМ» Вениамин Игнатьевич сказал, что уровень ХГЧ в её крови соответствует третьей неделе беременности, а их свидание с Александром состоялось несколько позже. Разница в несколько дней. Анализ крови на «Подруге смерти» подтвердил первоначальные данные — три недели, вернее, уже четыре. Разрешить сомнения просто: достаточно сделать тест на отцовство.
До шестнадцатой недели это трудности не представляет. Достаточно 20 мл венозной крови матери и 10 мл крови предполагаемого отца. И все сомнения разрешатся. Крови Александра у них нет, но хватит и крови Мартина. Если генетические маркеры не совпадут с кодом Каленберга, следовательно, оба наследника из рода ван дер Велле.
После 16-й недели тест на отцовство возможен только инвазивным методом — посредством прокола околоплодного пузыря, а это уже риск для ребёнка. Нужно было решаться. Но Корделия так и не решилась, да и времени не было. Сразу по прибытии на Новую Москву закрутилась эта карусель со следствием. Пришлось лавировать, отбиваться, вести переговоры, торговаться и прикидываться. Как бы ей не мечталось о неком идеальном мире, где все действуют по канонам справедливости, в мире реальном приходиться учитывать погрешность, ту самую, в которой сама пребывала. Ибо мир идеальный как замкнутая система в физике — условие для лабораторного опыта. Потому и упустила безопасные сроки. А затем признала за единственно правильное решение — до родов ничего не предпринимать. Да и есть ли смысл? В генетическую лотерею дважды не сыграешь. Будь, что будет. А если Александр догадается и будет претендовать? В суд подаст?
Тогда она ещё не знала, что он уже ни на что не будет претендовать.
О смерти Александра ван дер Велле Корделия узнала на Аркадии. Она прилетела туда инкогнито, на пассажирском лайнере, в сопровождении одного только Мартина. Вадим разумеется был против. Конрад был с ним солидарен. Мартин принял решение как должное. Сама Корделия не смогла бы дать четкий аргументированный ответ, почему выбрала лететь с Новой Москвы на Геральдику именно через Аркадию, если лайнер компании «Botany Bay» делал остановку и на Шии-Раа и на Новой Земле. Может быть, потому, что на Аркадии уже много лет жила её мать Катрин Эскотт и дочь чувствовала странную потребность восстановить некогда разорванные связи?
В благоустроенном прибрежном поселке Мартин разыскал небольшой уютный отель и ещё с борта лайнера забронировал номер. Прислушиваясь, как он отвечает на вопросы администратора, Корделия улыбнулась.
С некоторых пор они с Мартином поменялись ролями. Она окончательно стала ведомой. Теперь с внешним миром, с его антропоморфными и техническими представителями взаимодействовал Мартин, а Корделия следовала за ним в безопасной бездеятельности. Теперь Мартин изучал расписания в космопортах, бронировал каюты, связывался с администрацией, вызывал аэротакси или брал в аренду флайер. Она видела, что это дается ему непросто, потому что приходится преодолевать себя, свои ещё не окончательно побеждённые, неизжитые страхи.
В космопорте Новой Москвы они проходили таможню и паспортный контроль как рядовые пассажиры, без VIP-привилегий, и Мартин, внезапно оказавшись в толпе, в огромном, сверкающим голографическими указателями, экранами, предупреждениями, схемами пространстве, как-то замешкался, растерялся и на миг стал тем Мартином, который деревенел от ужаса в космопорту Лютеции. Корделия, державшая его руку в своей, почувствовала, как эта рука утратила свою человеческую податливость и стала механической, жёсткой, как испуганный Мартин-человек, Мартин-ребёнок метнулся в поисках убежища, спасения от грохочущего, лязгающего челюстями монстра, чтобы в этом убежище уменьшиться, обрести невидимость и толкнуть вперед своего кибернетического двойника, которому всё равно, который дернет мышцы имплантатами, переведёт сердце на автопилот и снизит уровень адреналина до нормы, а главное — разгладит чувства до эмоциональной плоскости, превратит в машину. Корделия погладила его по плечу и тихо позвала:
— Мартин, я здесь, я с тобой.
И он справился. Взглянул виновато.
— Извини.
— Ничего, ты же учишься.
Всё чаще этот провал в спасительное кибернебытие длится не дольше взмаха ресниц. Вот он закрыл глаза, черты лица заострились, приобрели пластиковую неподвижность, и вот взгляд уже вновь искрится, в тёмных фиолетовых глубинах, в этих порталах в иную вселенную, вновь из туманности рождаются звезды. Мартин снова идёт вперёд, снова обретает грациозную человеческую непринуждённость — вежливо беседует с таможенником, улыбается бортпроводнице, задаёт вопросы помощнику капитана, в чьи обязанности входит размещение пассажиров.
В такие минуты Корделия с печалью и благодарностью вспоминала Гибульского. Как жаль, что он умер, так до конца и не осознав, какое сотворил чудо.
Мартин становится всё более самостоятельным. Он взрослеет. Наращивает эмоциональную мускулатуру, которая будет держать удар при выпаде внешнего мира, при скачках эмоциональных температур, когда ему придется действовать напрямик, без посредника, не рассчитывая на защиту и поддержку Корделии, когда ему придётся смотреть, не отводя взгляда, в глаза тем, кто так долго считался его хозяевами. Но этот путь ему ещё предстоит пройти.
Как ни странно, но это несостоявшееся похищение, это противостояние с Казаком произвели скорее исцеляющее, чем травмирующее действие. Мартин почувствовал, что способен действовать без соучастия человека, способен отвечать на вызов и соперничать с людьми, с этими всемогущими богами, и даже их побеждать. Кроме свободы, он узнал, что такое ответственность. Он не просто телохранитель, следующий указаниям программы. Он — защитник.
В космопорте Аркадии фанаты встречали своего кумира — какого-то скандально известного рэпера. Мартин предусмотрительно вел Корделию так, чтобы ни один из беснующихся адептов не задел её и не толкнул, ловко и даже изящно подставляя под колебания толпы то полусогнутые локоть, то плечо. Одного увлекшегося энтузиаста он отправил к соплеменникам едва ли не пинком. Но опять же с неуловимой ловкостью. На выходе из терминала подозвал заказанный ещё с лайнера таксофлайер.
Когда Мартин бережно подсаживал её на пассажирское место, Корделия шепнула:
— Мартин, я не стеклянная!
Корделия пребывала в той блаженной слабости, погрузиться в которую мечтает каждая женщина. Особенно, когда она крайне уязвима. Потому что сейчас она не уверенная в себе глава холдинга, она — маленькая вселенная, всецело поглощенная созиданием жизни.
Комнату в пансионате Мартин забронировал на свою паспортную карточку. Таким образом, прибытие Корделии Трастамара, о чьем участии в инциденте с угнанной яхтой трубили все онлайн-порталы, осталось незамеченным. Несколько дней долгожданного покоя и долгих разговоров, как некогда на Геральдике, когда они слушали дождь, завывания ветра и пили горячий чай. Здесь они будут гулять и любоваться перламутровым аркадийским морем.
Утром позвонил Вадим и сообщил, что Александр ван дер Велле скоропостижно скончался в своём доме на берегу Новоженевского озера.
***
Корделия сделала несколько шагов по залитой светом переговорной галерее и оглянулась на свою свиту. В отличие от свиты её оппонента по ту сторону силового поля, напоминающей по угрожающей плотности частокол с насаженными на него черепами, её группа поддержки было крайне немногочисленной: Мартин, хмурый Вадим и сияющий улыбкой во всю зубастую пасть Соломон Майерс, старый толстый авшур, чью шерсть украшала благородная седина (Корделия подозревала, что это была искусственно наведенная седина, так как прежде седых авшуров она не встречала), который не мог отказать себе в удовольствии поучаствовать в переговорах со столь значительным персонажем. Ибо по ту сторону мерцающего поля, слегка искажающего привычную реальность, Корделию ждал Альфред Рифеншталь.
***
— Как он умер? — спросила Корделия.
Она чувствовала себя странно. Ещё не успела приноровиться, приспособиться к этой новости. Еще не присвоила ей эмоционально значимую категорию. Печальное, неожиданное известие кружило инородным объектом в её устоявшемся эмоциональном пространстве.
— Официальная версия — тромбоэмболия, — ответил бывший спецагент.
— А неофициальная?
Вадим помолчал.
— Рифенштали от расследования отказались. Но по слухам… по слухам убийство.
Корделия задумчиво смотрела на ушедший в спящий режим терминал. Облачко, уже просочившись в сознание, обретя свой индивидуальный спектр, пролилось коротким дождём вины. Капли набухли, повисли на ресницах. Мартин развернул кресло, в котором она сидела, и внимательно её оглядел.
— Тебе его жалко? Он же враг.
Корделия вздохнула.
— Это всё окситоцин. В моем положении мне всех жалко.
Она испытывала сожаление и вину. Это всё из-за неё. Александр погиб из-за неё. Чувство иррациональное, но она знала, что так оно и есть. Александр стал жертвой той самой метафизической сделки, которую она некогда заключила на «Посейдоне». Корделия выжила и нарушила некий непостижимый закон. Теперь она как будто расплачивается жизнями тех, кто пытается к ней приблизиться. Она приносила несчастье. Настоящая чёрная вдова.
Мартин протянул руку и снова бережно снял слезинку.
— Ты не виновата, — неожиданно сказал он, — Александр сам так решил. Он человек, а у человека всегда есть выбор.
— Да, ты прав, выбор есть всегда.
Мартин сел на пол, по-детски подвернув ногу, как делал это, когда играл в шахматы с «Жанет». Взгляд его на мгновение расфокусировался.
— Я слышу три сердца, — тихо сказал он.
***
Корделия шла по галерее. Ей навстречу двигалось огромное, с высокой спинкой, с широкими подлокотниками, обитое кожей леразийской ящерицы кресло, в котором сидел очень худой, будто подвергшийся мумификации заживо, человек. Корделия знала его. Она видела его голоизображение в солидных финансовых журналах, но впервые лицезрела во плоти. Альфред Рифеншталь, глава одного из самых могущественных галактических кланов, держатель контрольного пакета акций «Riefenstahl Financial Group», контролирующей четверть галактического бизнеса.
***
Просьбу о личной встрече Корделия получила три недели назад.
Она находилась на Геральдике, где три месяца назад, точно в срок, появились на свет её дети, мальчик и девочка. Корделия до последнего надеялась, что глаза у обоих окажутся фиолетового оттенка, и ей не придется проводить генетическую экспертизу. Но, увы, глаза двойняшек, как это бывает у новорожденных, оказались серо-голубыми. Правда, у девочки Корделия всё же разглядела фиолетовый всполох. Записанный в генокоде цвет проявит себя, когда в радужке осядет достаточное количество меланина, а произойдет это не раньше, чем через несколько месяцев.
Собственно, теперь это уже неважно. Главное, что дети законные наследники Трастамара. И у Мартина всегда будет убежище. Но она все же уговорила врачей провести тест ДНК. Фиолетовый отблеск не подвел. В генетическом образце девочки обнаружилось более 15 локусов, подтверждающих её родство с Мартином. А вот мальчик ожиданий не оправдал. Его генный набор выдал участие неизвестного мужчины.
Корделия вздохнула и подумала, что ей придется как-то объясняться с Мартином.
***
Корделия застыла в метре от защитного поля. Её немногочисленная свита чуть приотстала, позволяя главным действующим лицам войти в зону конфиденциальности, круг, очерченный волновым глушителем. Свита финансового патриарха, десяток немолодых мужчин в строгих старомодных костюмах, родственники и адвокаты, также замедлили шаг и отступили от плывущего гравитрона.
***
— Мартин, я должна тебе кое в чем признаться.
Он в это время держал на руках свою новорожденную дочь. Впрочем, чисто технически она была скорее его племянницей, чем дочерью, и Мартин смотрел на неё больше с восторгом исследователя, чем с родственным интересом. Пытался постичь, уложить в расчеты и схемы то, что происходило у него на глазах — появление на свет человеческого существа. Одно из чудес познаваемого им мира.
— Видишь ли… — Корделия замялась. — Мальчик… В общем, он тебе не родственник.
Мартин, казалось, её не слышал. Он осторожно положил девочку в предназначенный ей бокс и так же — со знанием дела, поддерживая головку младенца — взял мальчика. У Корделии замерло сердце. А если… Мартин разглядывал ребёнка, чуть склонив голову набок, потом обернулся. Глаза его полыхнули красным.
— А я знаю, — сказал он и улыбнулся.
***
Корделия смотрела на старика, а он, со своей стороны, так же пристально смотрел на нее. Изучал недобро, с горьким бессилием одряхлевшего хищника. Он был стар, очень стар, но взгляд пронзительно ясен.
— Здравствуйте, господин Рифеншталь, — начала Корделия. — Вы желали меня видеть? Я здесь.
Он ответил не сразу. Лицо вытянутое, покрытое истончившейся в пигментных пятнах, бледной кожей. Рот безгубый, сухой, как выбитая в камне прорезь.
— Да, — произнесла эта прорезь, — я хотел вас видеть. Хотел узнать, какая вы…
Корделия удивилась, но вида не подала.
— В вашем распоряжении досье с моего официального сайта. Не имею привычки что-либо приукрашивать или утаивать.
— Да, я его читал.
— Там и голографий достаточно. И роликов.
— Их я тоже смотрел.
— Тогда что же вы пытаетесь разглядеть сейчас? И с какой целью?
Старик долго не отвечал.
— Я хотел видеть мать моего правнука.
— Простите… кого?
— У вас есть сын.
— Да.
— Его отец Александр ван дер Велле.
— Да.
— Александр ван дер Велле мой внук.
Корделия вдохнула и выдохнула. Она оглянулась на Мартина, на Вадима и авшура, навострившего уши. Но они ничего не слышали, так как находились за пределами зоны конфиденциальности.
— Но…
— Об этом никто не знал, — пояснил старик. — Я скрыл наше подлинное родство. Хотел его… уберечь. Не уберег.
В холодных глазах старика что-то мелькнуло, что-то скорбное, человеческое. Корделия знала, что семью Рифеншталей постигла еще одна утрата — погиб второй сын Альфреда и двое его детей. Таким образом прямых потомков мужского пола у старика не осталось. Корделия вдруг начала понимать. Правнук… Оба сына Альфреда погибли. Остались дочери. Все замужем. У двоих детей нет. А у двоих только дочери. При отсутствии прямого наследника Альфреду придется делить активы либо между дальними родственниками, либо между зятьями, чужими по крови. Но это предполагает войну за наследство, многолетние судебные тяжбы, внутрисемейные дрязги, распри, конфликты, которые, в конце концов, приведут к гибели империи. Она распадется на более мелкие феоды, как некогда распалась империя Александра Великого. Ее сын сейчас единственный прямой наследник.
— Чего же вы от меня хотите? — холодно спросила Корделия.
— Я хочу признать своего правнука и получить право на опекунство.
Корделия усмехнулась. Как просто!
— Вам останется ваша дочь. Этот ребенок слишком важен. Он — наследник. Наследник огромного дела, которое создавалось веками.
— Это всего лишь четырехмесячный малыш.
— Это пока. В нем течет кровь Рифеншталей.
— Так же, как и кровь его матери. И ее предков.
Старик торжествующе улыбнулся.
— Слияние двух ветвей власти, старой земной аристократии и финансовой новой. Удачный союз. Мы можем поделить мир.
Корделия едва не задохнулась. Она почувствовала дурноту, но ее спас многолетний опыт обращения с крупными двуногими хищниками. Между лопатками холодными кристаллами проступил ужас. Ей в очередной раз предлагали поделить мир, и орудием в этой процедуре будет служить ее сын.
— Миллиард за официальное признание меня опекуном. И 50% акций «Financial Group».
Корделия молчала.
— Ну же, отвечайте! — потребовал старик. — И не надо на меня так смотреть. В этом мире все продается! Слышите? Все! Мы можем заключить сделку. Вы деловая женщина. Я читал ваше досье. Вы умеете вести бизнес. — Его худые, пергаментные кисти рук подпрыгивали на подлокотниках. — Правда, в некоторой степени вы страдаете идеализмом, но это поправимо. Вы достаточно прагматичны, чтобы воспринимать мое предложение без сентиментальных иллюзий. Ну же, соглашайтесь. Я позволю вам с ним видеться. Мы подпишем документы у нотариуса при надежных свидетелях. Свидетелей вы выберете сами. Я вовсе не требую, чтобы вы от него отказались. Я понимаю, он ваш сын.
Корделия молчала. Она смотрела на безумного старика. Вот он, трагифарс, апофеоз абсурда, в котором история пародирует саму себя. Ей снова предлагают обмен. Чудовищный, непостижимый по своей сути.
Корделия почувствовала, что не в силах больше это выносить, и сделала шаг назад.
— Нет, нет, — забормотал старик, — не уходите! Назовите свою цену, свои условия. Каковы ваши условия?
Она отошла еще на шаг. До границы зоны конфиденциальности было еще полметра. Старик направил кресло вперед и бессильно уткнулся в силовое поле.
— Если вы сейчас уйдете, вы пожалеете! Я, Альфред Рифеншталь, всегда беру то, что мне нужно. Всегда! Вы еще пожалеете, жалкая авантюристка.
Корделия оглянулась. Старика трясло.
— Воздержитесь от угроз, господин Рифеншталь. И еще более настойчиво я советую вам воздержаться от действий. Прощайте.
Он вдруг утратил все свое грозное величие и стал тем, кем и был — одиноким, старым человеком, утратившим любовь и надежду. Прежде чем окончательно покинуть зону конфиденциальности, Корделия сказала:
— Я пришлю вам голографии.
Альфред Рифеншталь, глава влиятельной «Riefenstahl Financial Groupe», в которую входило не менее десятка крупных инвестиционных и планетарных банков, сидел в своем кабинете, расположенном на втором этаже стилизованного под ХХ век особняка, и читал полицейский отчет.
Этот отчёт был предоставлен ему по неофициальным каналам сразу же, как началось следствие по факту гибели его внука Александра ван дер Велле. Собственно, никаких серьезных следственных мероприятий в данном случае не предусматривалось. Смерть квалифицировали как… наступившую по естественным причинам. На застывшем, старческом лице промелькнула усмешка. Это в 30-то лет? По естественным причинам может умереть он, Альфред, в свои 94 года, а тридцатилетний мужчина может умереть только по причинам неестественным. Мужчина, который находится в собственном доме и не страдает никакими внушающими опасения недугами. Да и какие теперь могут быть недуги? Со всеми этими плантациями новеньких органов, современными препаратами, нанохирургией. Мужчина в 30 лет может быть только убит.
Альфред ещё раз пробежал глазами строчку в отчете патологоанатома. «Закупорка легочной артерии. Тромб возник в результате недавнего ранения». Выглядит очень правдоподобно. При повреждении лёгочной ткани, а внук получил сквозное ранение в грудь, человеческий организм, борясь с внутренним кровотечением, перекрывает поврежденные сосуды кровяными сгустками — тромбами. Чаще всего при тяжелых травмах, когда задеты легочная или брюшная аорты, это телесная тактика не срабатывает. Человеческий организм слишком медлителен. Прежде чем к месту разрыва соберется достаточное количество тромбоцитов, чтобы слипнувшись образовать пробку, сердце уже вытолкнет в брюшную или плевральную полость более двух литров крови, что превышает безопасный донорский лимит почти вдвое. Но при ранениях более щадящих, когда задеты сосуды периферийного круга, и пропускная способность далека от артериальной, организму удаётся справиться и заткнуть течь. Тромбы в местах разрывов нарастают значительные и впоследствии, когда восстанавливается кровообращение, эти тромбы организмом утилизируются, то есть растворяются. Что происходит далеко не всегда. Часть некогда спасительных сгустков остается, прирастая к стенкам вен или артерий желеобразными гроздьями, и при скачке давления, учащение пульса, при физической нагрузке куски отрываются и несутся по внутренним протокам подобно глубоководной мине, чтобы застрять где-то в жизненно важном закоулке и вызвать взрыв.
Альфред всё это знал и очень ясно представлял, так как с возрастом стал обращать всё более пристальное внимание на проблемы собственного кровообращения. Он был человеком трезвомыслящим и не питал иллюзий относительно своих возможностей и возможностей современной медицины. Да, врачи в настоящее время много чего умеют. Они нашли немало обходных путей, чтобы обмануть смерть и продлить иногда совершенно никчемную жизнь, но подлинного всемогущества они так и не обрели. Законы природы им по-прежнему неподвластны. Они могут пересадить новое сердце, новые почки, но предотвратить старение мозга и одряхление тканей они не в силах. Человек стареет, стареют его сосуды, замедляется его метаболизм, кровь становится более густой и вязкой, что грозит образованием тромбом без всяких травм. Большинство сверстников Альфреда уже пережили инсульты. Пусть они и выжили, но отвратительные последствия вроде лицевого паралича или невнятной речи, так и не сгладились окончательно. И все от того, что хватились слишком поздно, когда несчастье уже случилось.
Альфред, как человек предусмотрительный, принял первые профилактические меры еще двадцать лет назад, когда сердечный ритм впервые дал сбой, и с тех пор скрупулезно исполнял все врачебные предписания и лечебные процедуры. Перспектива обратиться в истекающий слюной неподвижный овощ мало его прельщала. Отсюда и немалая осведомленность в такой специфической сфере, как система кровообращения. Альфред всегда требовал от врачей подробного отчета в производимых ими манипуляциях. Не потому что страдал патологическим недоверием, а потому что привык во все вникать сам. Заключение судмедэксперта не вызывало у него замешательства и недоумения своими выводами и терминами. Пояснений специалиста ему не требовалось. Альфред без труда представил, почему и как умер его внук. В результате отрыва тромба произошла закупорка. Лёгочная тромбоэмболия. Это могло вызвать вопросы, если бы не ранение, причина наличия тромбов в организме здорового мужчины. Вот если бы ранения ни было, тогда следователь обязан был задаться вопросом: а почему? И Альфред так же непременно поинтересовался бы, но если это следствие раны… Хотя…
Альфред перечитал заключение еще раз. Что-то при первом прочтении царапнуло. Ага, вот… Клиническая картина, предполагающая ураганную гиперкоагуляцию. То есть в крови Александра образовалось множество тромбов. И образовалось неожиданно. Почему? Такое возможно лишь при введение сильного коагулянта. Сверхдозы протамина сульфата. Но в теле Александра никаких лекарственных препаратов не обнаружено. Только остаточные молекулы антибиотиков и противовоспалительных. Впрочем, то, что никакого яда коагулирующего действия не нашли, ещё ничего не значит. Не обнаружено яда, производимого в лабораториях Федерации. Но спецслужбы давно закупают подобные средства у центавриан, ушедших далеко вперёд на ниве синтеза всевозможных как смертельных, так и жизнетворных биосоединений. Созданная ими молекулярная комбинация, совершив назначенное ей преступное деяние, через час могла распасться на безобидные углеродные кольца, которые никак не доказали бы наличие изначальной субстанции. Александр умер в результате несчастного случая, непредсказуемой реакции организма. На что? Да мало ли на что… На укус насекомого. Предыдущие 1000 укусов благополучно нивелировались иммунной системой, а на 1001 произошел сбой. Бывает. Медицине такие случаи известны. Как известны, например, случаи самовозгорания.
Всё очень правдоподобно. Очень правдоподобно. Альфред, разумеется, не ограничился одним отчётом. В расследовании приняли участие и его специалисты из службы безопасности. Был произведен забор материала для гистологического анализа. Ничего, всё та же картина ураганной гиперкоагуляции. И никаких вразумительных объяснений.
Альфред отложил отчет. Он не верил в случайности, не верил в совпадения. Он прожил слишком долгую жизнь и хорошо изучил её устройство. Всё имеет свои причины. Даже самый показательный несчастный случай. В момент гибели Александра в доме находилась Кристина, жена его дяди Торстена. Совпадение? Это она позвонила в службу спасения, когда Александр потерял сознание. И даже делала попытки его спасти — искусственное дыхание. Но всё было напрасно, к приезду врачей Александр был уже мёртв. Когда Кристине сообщили об этом, она упала в обморок. И помощь уже оказывали ей.
Почему она там оказалась? Зачем она поехала к племяннику? Нет, не племяннику. Она же не знала, что он её племянник. Или знала? Альфред позаботился о том, чтобы о его родстве с Александром знали только трое, вернее четверо, вместе с самим Александром: он, Альфред, Памела, его мать и старый адвокат Рем Адиссон. Больше никто. Даже те репродуктологи, осуществлявшие ЭКО, были своевременно ликвидированы. Альфред слишком хорошо понимал важность прямого наследования. Он потому и прибегнул к этой хитрой комбинации. Пусть все будут уверены, что у Ингвара нет детей. Торстен тоже Рифеншталь, тоже сын Альфреда, но старик никогда не видел его своим наследником. Своим преемником, будущим правителем финансовой империи в его планах был только Ингвар, его плоть и кровь, его копия, его продолжение.
Когда произошла эта трагедия с женой и детьми Ингвара, Альфред принял версию с горничной и грабителем только формально, чтобы не раздувать скандал и не привлекать излишнего внимания. Таково было их кредо — всё решать внутри семьи, не допуская утечки конфиденциальной информации. Поэтому Альфред допустил только тайное расследование, которое и подтвердило его подозрения — жена и дети Ингвара были отравлены, и сделала это не горничная. Тогда кто? Cui prodest — говорили древние римляне. А кому выгодно? Торстену. Это первое, что приходит в голову.
Торстену тогда исполнилось 20 лет, он недавно женился и путешествовал с молодой женой по кислородным планетам. Он, конечно, завидовал Ингвару, ревновал к нему родителей, прессу, акционеров, но чтобы пойти на убийство да ещё собственных племянников. Никаких доказательств его причастности, даже самых бредовых, сомнительных, не обнаружилось. Да и самим складом своего характера Торстен никак не походил на коварного заговорщика, устраняющего конкурентов. Он был капризен, вспыльчив, безмерно избалован любящий его матерью. Зависть к успехам старшего брата, к его собранности, деловитости, работоспособности вспыхивала время от времени, но очень быстро угасала, едва лишь отец предлагал ему пожертвовать очередной вечеринкой в пользу заседания совета директоров, а перспектива изучения бухгалтерского учета и устройства фондовой биржи и вовсе внушала подлинный ужас. Нет, Торстен не мог.
Альфред отверг эту версию ещё тогда, тридцать лет назад. Врагов у него всегда было немало, и он искал среди них. Чтобы окончательно не лишиться своего прямого наследника, Альфред уговорил сына сохранить свой генетический материал на всякий случай. Необязательно трагический. Ингвар мог так и не решиться на второй брак. Но он решился. Эта его вторая попытка будто спустила со стопора невидимый механизм — ещё один нелепый, несчастный случай. И вновь никаких улик. Яхта Ингвара разбилась при посадке на Иллирию. Отказали маневровые двигатели. Вновь совершенно обоснованный правдоподобный отчет следственной бригады. Если и имела место диверсия, то весьма тонкая, высокотехнологичная, что в очередной раз наводило на мысль о тайном, равным по силе и возможностям противнике.
Альфред выдал вдову Ингвара замуж за дальнего бесперспективного родственника и уговорил её на процедуру оплодотворения in vitro, и через девять месяцев на свет появился его внук — Александр. Александр — его надежда, его будущее, его последняя привязанность. Сколько он вложил в этого мальчика… Как верил в него, как он был похож на Ингвара. Нет, не внешне. Внешне Алекс пошел в мать. В отца он пошел своей одаренностью, живостью своего ума, деловой хваткой, своим деловым чутьем, своей финансовой расторопностью. Из него в перспективе должен был сформироваться подлинный Рифеншталь, истинный наследник.
Всё-таки Альфред был прав, когда скрыл от всех происхождения Александра, оградил его от возможного покушения, и дал возможность проявить себя, действовать самостоятельно, без оглядки на родственные связи. О своем происхождении Алекс узнал только после окончания университета, когда уже вошёл в правление инвестиционного фонда. Альфред обрел в нём подлинного союзника, единомышленника. Дед и внук с полуслова понимали друг друга. Объединившись, они строили грандиозные планы. Один из таких планов и весьма перспективных проектов был завязан на этом киборге.
Они обсуждали производство разумных органических машин, усовершенствованной копии человека. Дорогой эксклюзивный товар. Люди — совершенство. Только для избранных, только для самых богатых. Пример этой женщины, Корделии Трастамара, история её взаимоотношений с таким разумным киборгом служила веским аргументом в пользу казалось бы безумного проекта. Законсервировав «DEX-company», Корделия освободила значительную бизнес-нишу. И было бы глупо её не занять. В настоящее время киборгов ещё хватает, острого дефицита нет, а вот лет через пять, когда отслужившие своё модели начнут выходить из строя, спрос на них резко возрастет. Альфреду было известно, что мораторий на производство продлится десять лет. Именно такой срок выторговала Федерация у новой владелицы. Но через десять лет киборги вновь появятся на рынке, не могут не появиться.
Люди слишком к ним привыкли, люди слишком избалованны тем, что киборги им дают. Они будут покупать. А если предложить им улучшенный вариант, способный на чувства, на взаимность, на сопереживание, они будут покупать за любые деньги. Алекс согласился, что проект перспективный, но для начала следует раздобыть всю документацию, завладеть самой технологией. Одно дело — киборг обычный, неразумный, и совсем другое — киборг одушевленный. Наладить производство первых труда не составит. Ходят слухи, что его освоили даже шоаррцы, правда, качество продукции оставляет желать лучшего, и совсем другое — сотворить такого как этот… Мартин. Так, кажется, зовут киборга Корделии Трастамара?
Секрет его создания, увы, потерян. Корделия позаботилась, чтобы все инфокристаллы в отделе научных разработок»DEX-company», связанные с работой Гибульского, были уничтожены. Остались только те, что касаются киборгов, производившихся серийно. Все эти разработки, инструкции, программное обеспечение присвоила дочь Гибульского, ушлая девица, организовавшая благотворительное общество. Особой угрозы она собой не представляла, но Альфред сделал пометку где-то на полях своего ежедневника: «Разобраться». Не сейчас, в будущем, чтобы не мешала. Сейчас эта Кира и её организация слишком ничтожны и не стоят ни времени, ни ресурсов. Гораздо больший интерес вызывает Корделия.
Альфред всегда опасался таких женщин, самостоятельных, независимых. Он всегда придерживался сугубо патриархальных взглядов. Место женщины в детской и на кухне. Если хорошо образована, то в гостиной. Но никак ни в бизнесе или в политике. В их семье на протяжении многих поколений придерживались этих правил, что шло только на пользу дела. Семья Рифеншталь пришла к своему могуществу именно благодаря незыблемости традиций. И мать и жена Альфреда всегда довольствовались участью домохозяек. Они образцово вели дом, воспитывали детей, устраивали чаепития, куда приглашали таких же безупречных жён и дочерей. Во время этих церемонных посиделок обговаривались взаимовыгодные брачные союзы. А мужчины в это время занимались тем, что им и положено — опасным и прибыльным бизнесом, подчиняя себе Галактику. Этот установленный тысячелетия назад миропорядок как раз и позволил человечеству двигаться вперёд, а разрушения этой догмы, этого столпа ведёт к гибели и хаосу. Появление таких женщин как это Корделия, настоящая угроза.
Опытной делец в первую очередь предлагает сделку. Всегда проще договориться, пойти на финансовые жертвы, чем стрелять друг в друга. Лазерные пушки это последний довод, а первый — кошелёк.
— Сколько она возьмёт за своего киборга? — спросил Альфред, когда они с Александром только обдумывали проект.
Внук подумал и ответил:
— Нисколько.
— То есть?
— Она его не продаст.
— А если…
— Даже за миллиард.
Альфред ему тогда не поверил. Чтобы женщина проявила такую твёрдость? И ради кого? Ради киборга? Даже самая верная жена продаст своего мужа за миллиард, а мать — сына. Да, да, продаст. Альфреду доводилось заключать подобные сделки. Что там миллиард! За миллион продавали — и детей, и жён, и мужей. А тут какой-то киборг… Альфред поручил своим психологам составить подробный психопрофиль Корделии и понял, что Алекс был прав: не продаст. Следовательно, по-хорошему это препятствие не обойти. Только по-плохому.
Провести подробное расследование, почему Алекс потерпел неудачу, Альфред не успел. Теперь, после смерти внука, и вовсе не считал это необходимым. Его аналитики могли бы всё разложить по полочкам и найти виновных. Вероятно, и сам Алекс допустил ошибку, сделал ставку не на тех людей. Доверился женщине, какой-то Камилле Войчинской, а та, в свою очередь, наняла беглого пирата, который в него стрелял. Альфред тоже виноват. Он не был до конца честен с внуком, он скрыл от него главное, не признался, что тот уникальный киборг нужен был не только как тестовая модель. Он нужен был как возможное вместилище чужого сознания. Этот киборг своеобразная чаша Грааля, путь к бессмертию.
Чем старше становился Альфред, тем чаще он задумывался о несправедливой конечности жизни. Всю жизнь работать, укреплять, расширять свою империю, а потом вдруг умереть. Уйти и оставить кому-то наслаждаться жизнью и пожинать плоды. Как же это несправедливо. И тем более несправедливо, ибо судьба отняла у него единственного достойного преемника. Да, Алекс его внук, но он не Ингвар, он всё равно другой, а Торстен — тем более, несмотря на безукоризненный генокод. Получалось, что Альфред оставляет всё им достигнутое каким-то чужим, малознакомым людям. Нет, он не хочет умирать. Да, его тело дряхлеет, изнашивается, но ум по-прежнему ясен, полон далеко идущих честолюбивых планов. Он хочет жить дальше, хочет властвовать, править, хочет диктовать свою волю этим ничтожным расплодившимся по галактике людишкам. Потому что он умнее, предприимчивее, дальновидней. Он почти бог! Да он и есть бог, потому что подчиняет чужие судьбы. А боги не должны умирать, боги бессмертны.
Работы по оцифровке человеческого сознания и перенесению его на искусственный носитель идут уже не одно десятилетие, и кое-какие подвижки на этом секретном поприще уже свершились. Фонды Рифеншталей давно финансировали исследования в этой области. И многие ученые уверены утверждали, что создать нейросеть равную по своей сложности человеческому мозгу не такая уж и фантастика. Это вполне разрешимая задача. Нейросеть самостоятельно сделает копию личности с органического носителя и сможет перенести её куда угодно. Заархивированное сознание может храниться до тех пор, пока не будет выращен клон с мозговым имплантатом, куда это сознание и будет закачано. Этот уникальный киборг и есть такой клон. Согласно собранной информации это первый экспериментальный перенос личности некого Мартина Каленберга. Разумеется личность перенесена частично, так как заранее операция не предусматривалась. Главное, что такой клон с цифровым носителем уже есть. Он, Альфред, проживет ещё лет десять. А к тому времени нейробиологи научатся оцифровывать сознание и создадут полноценный экзокортекс.
На терминале вспыхнул запрос от секретаря. Альфред принял вызов.
— Слушаю.
— К вам мистер Холстейн.
— Пусть войдёт.
Томас Холстейн заведовал своеобразной контрразведкой Рифеншталей, службой, осуществляющей довольно сомнительные, если не сказать преступные операции. Люди Холстейна вели наблюдения за конкурентами, добывали компромат, шантажировали запугивали, устраняли. В их обязанности входило также обеспечивать безопасность членов семьи Рифеншталь, но так как Алекс официально не входил в их число (он считался дальним родственником), то и наблюдение за его перемещениями и деятельностью осуществлялась по стандартной, упрощенной схеме. О чём Альфред сейчас очень жалел. Он не дал Холстейну на этот счет дополнительных распоряжений. Впрочем, Ингвара и его семью эти дополнительные распоряжения не спасли. Потому что если кого-то назначили жертвой и вынесли приговор, то приговор этот будет приведён в исполнение, будь у этой жертвой даже самые лучшие телохранители. Глава дома Рифеншталь и сам когда-то более 5 лет выслеживал давнего врага, диктатора одной аграрной планеты. Тот некогда национализировал принадлежащий Рифеншталям банк. Диктатор был свергнут, бежал, сменил внешность, местожительство, но его всё равно нашли и ликвидировали. Любая служба безопасности обладает возможностями, но она не всемогуща. Есть ещё такой фактор как судьба и множество таких, которые не поддаются рациональному объяснению, как, к примеру, мистическая неуязвимость Корделии Трастамара. Однако это вовсе не означает, что он, Альфред, подчинится обстоятельствам и отступит. Нет, если его внук убит, он будет искать убийцу.
Томас Холстейн, невысокий коренастый человек, неслышно возник в проеме двери. Он ожидал подтверждения от босса.
— Что у тебя, Томас? — сухо осведомился Альфред.
— В доме вашего адвоката Рема Адиссона мы обнаружили отпечаток пальца.
— Кто?- глухо спросил Альфред.
— Прямых улик нет.
— Кто? — повторил Альфред
— Есть только неподтвержденное подозрение.
— Кто? — в третий раз произнес Альфред
— Ваша невестка Кристина.
Старый банкир закрыл глаза. Кристина, младшая дочь Натаниэля Моргана, давнего партнера и, казалось бы, друга. Казалось бы… Но в бизнесе, тем более таком, друзей не бывает. Много лет назад Кристина вышла замуж за Торстена. Тогда этот союз представлялся взаимовыгодным. Слияния двух могущественных кланов, объединение капиталов. И в первое время так и было. Дети Торстена признавались наследниками обоих семей. Натаниэль как-то на семейном сборище по поводу крестин внука так и сказал:
— Вот оно, наше будущее.
Альфред не придал его словам особого значения. Ведь у него тогда был Ингвар.
— Мне нужен подробный отчёт, — приказал он, — когда, где, с кем она встречалась. И что дала расшифровка записей в доме Алекса?
— Есть запись только с внешних камер. Внутри дома камеры деактивированы.
— Почему? Диверсия?
— Нет, их отключил сам Александр ван дер Велле.
— А она… знала об этом?
Шеф службы контрразведки помолчал.
— Возможно.
Альфред сплел сухие желтые пальцы. Он не верил в совпадения.
***
Кристина Рифеншталь, урожденная Морган, собиралась на благотворительный бал.
Со дня гибели Алекса прошло уже больше двух месяцев. Первую неделю ей приходилось тайком глотать снотворное. Но даже эта мера не избавлялся её от кошмаров. В коротких рваных видениях к ней являлся Алекс. Смотрел на неё, молчал. Будто хотел спросить о чем-то. Но не спрашивал. Потом стало легче. Видения прекратились. Но как же это всё-таки неприятно. Ведь ей же обещали, что всё будет сделано чужими руками. Всегда найдется исполнитель. А тут не удалось… Все случилось слишком быстро и подобраться к Алексу могла только она. Не было времени подготовить более сложную операцию. На самом деле шла подготовка к устранению Альфреда. Старику было уже за 90, а умирать он не собирался. Её отцу Натаниэлю, брату Уильяму и дяде Роберту надоело ждать. Они рассчитывали, что со смертью Альфреда всё решится само собой — наследником станет Торстен, а через Кристину и детей активы приберут к рукам Морганы.
Допрос старого адвоката был предпринят для подстраховки. Вдруг в завещании окажутся сюрпризы. И сюрпризы там оказались. У Альфреда оказался другой наследник — Александр ван дер Велле, посмертный сын Ингвара. Это был удар. Даже Кристина пришла в ярость. Столько лет! Столько лет она играла в образцовую жену этого раздолбая Торстена! И всё зря. Следовало немедленно что-то предпринять. Немедленно. И Кристине ничего не оставалось, как взять эту миссию на себя. Её уверили, что в теле Алекса следов препарата не найдут, а камеры внутри дома Алекс никогда не включает, взломавший систему хакер это подтвердил.
Когда Александр уже не дышал, она вызвала службу спасения. Её рыдания, обморок были непритворные. Она испугалась. А потом эти кошмары. Как и следовало ожидать, полиция ничего не нашла, и смерть Алекса была признана естественной. Тромбоэмболия. После тяжелых ранений, операций это бывает. Да и адвокаты встали стеной перед дознавателями. Тогда чего же она боится? Почему не спит? Заподозрить её может только Альфред. Но с какой стати? До сих пор она повода не давала. И то, что она была в доме Алекса, совпадение, всего лишь совпадение.
Кристина в последний раз оглядела себя в зеркале и пошла вниз, где её ждал новенький флайер — подарок мужа. Когда она уже потянула ручку двери, появился Торстен. За ним бежали дети, мальчик и девочка.
Странно, он должен был везти детей на день рождения к Стивенсонам.
— Послушай, солнышко, давай на сегодня поменяемся. Дети хотят прокатиться на твоей новенькой букашке.
— Торстен, что за фантазии? Я опаздываю. А лететь на твоем мне не хочется. Он слишком неповоротливый.
— Ну мама, ты же обещала! Когда купишь новый, мы будем первыми.
— Кристи, я их только заброшу и сразу вернусь.
Участвовать в предстоящем мероприятии у Кристины особого желания не было. И она согласилась задержаться. Торстен вскочил на место пилота, дети забрались на заднее сиденье. Новенькая, сверкающая машина стремительно взмыла вверх. Кристина наблюдала за полётом, заслонившись от бьющего в глаза закатного солнца. Мягко подкрадывались летние сумерки. Внезапно рядом с первым солнцем вспыхнуло второе. Тишину над обезумевшей женщиной расколол взрыв сверхновой.
Вениамин Игнатьевич сдержал слово. Он сохранил в тайне истинную причину недомогания пассажирки, а её тошноту, отвращение к пище и слабость объяснил легким сотрясением мозга, полученным в результате удара рукояткой бластера. То, что симптомы проявились не сразу, а несколько дней спустя, Вениамин Игнатьевич определил как эффект стрессового обезболивания. — Так бывает, — пояснил он, — при достаточно высоком уровне адреналина и кортизола человеческий организм игнорирует последствия травмы, и симптоматика какое-то время остаётся слабовыраженной. Когда же ситуация меняется и выработка кортизола снижается, то клиническая картина немедленно предстаёт во всей своей тревожной ясности. Что мы сейчас и наблюдаем. Корделия и Мартин переглянулись. Собственно, доктор не так уж и не прав. Корделия действительно находилась в затяжном стрессе. И на фоне этого стресса она действительно мало что замечала. Все её мысли и чувства были стянуты в тугой пульсирующий узел. Туда же, в этот узел, поставлялись её энергоресурсы. Ни о чём другом она не в состоянии была думать. Да и не было ничего важнее. Сначала происшествие на «Сагане», в котором она немедленно признала виновной себя, затем её похищение с Асцеллы, далее встреча со сводной сестрой, бунт Казака, обмен, мучительные зигзаги преследования, ожидание вестей от Александра… Всё это слилось в одну пылающую, раскаленную цепь из часов и событий, по которой ей приходилось ступать, балансируя над пропастью. Эта цепь жгла обнажённые ступни, посылая в сознание стрелы боли, раскалывая, растравляя рассудок, дробя в бессвязные кластеры, вынуждая к панике, безумным метаниям, крику и, как следствие, к потере равновесия и падению. А с другой стороны, ожидающая внизу пустота сулила избавление, обещала покой, исцеляющий холод. Упади, сдайся, отступись. Всё же так просто. Ты человек, всего лишь человек. Женщина. Хрупкая, уязвимая. Ты же не выдержишь, не пройдёшь. Это выше твоих сил. Позволь событиям свершиться. Закрой глаза. Провались. Пусть рассудок расколется, уйдёт в наступающий прилив. Тебя нет. Уже нет. Но она была. Она держалась за свою цель и метила рассудочным взглядом в тот пульсирующий узел, который вёл её, подобно указующему во тьме квантовому лучу. Она позволит себе упасть, расслабиться и утратить равновесия, когда Мартин будет спасен; когда это бесконечное состязание, эта гонка наперегонки с чужим тщеславием завершится. И потому она не чувствовала боли, не чувствовала слабости, тошноты, головокружения. Всё это где-то было. Да, действительно, она припоминает, что, когда ей в каюту на «Алиеноре» принесли поесть, ей стало как-то не по себе. Тошноты как таковой она не чувствовала, но было отторжение и неприятие привычной потребности. Она жила на собственных аварийных резервах, истончая мышечные и нервные волокна. Ресурсы, приходящие извне, её обостренным взведённым метаболизмом отвергались. Определялись как чужеродные и опасные. Эта реакция тела воспринималась как естественная. Такое с ней уже случалось. Давно, очень давно. После гибели Доминика и Мартина она почти год не чувствовала ни вкуса, ни запаха пищи, воспринимала её как синтетическую добавку, химическое топливо. Если бы её не заставляли есть, она умерла бы от истощения. Вот и теперь с ней происходит нечто подобное. Она снова переживает утрату, на фоне которой все телесные надобности нивелируются до излишних. На «Алиеноре» она почти не ела. Заставила себя проглотить несколько ломтиков сыра и выпила травяной чай и, конечно же, чувствовала слабость. Подкатывающую дурноту. Затем, после драки с Уайтером, после полученной ею травмы, когда она всё же свалилась в оголодавшее небытие, она тем более не удивилась симптомам. Иначе и быть не может. Кстати, сотрясение мозга она предполагала и без подсказки Вениамина Игнатьевича. Только предаться этой обволакивающей дурноте позволить себе не могла. Еще не время. Мартин ещё там, на яхте. Не время предаваться страхам и слабости. Ей не настолько плохо, чтобы сойти с дистанции и утратить контроль. Она вполне работоспособна. Мозг просчитывает варианты, сознание ясно. А то, что время от времени сводит желудок и титановые переборки вращаются и кривятся, ничего не значит. Она закроет глаза и сделает несколько глубоких вдохов. Когда уже на «Космическом мозгоеде», после разрешения кризиса, Вениамин Игнатьевич назвал ей подлинную причину, Корделия, слегка примирившись и освоившись с новыми обстоятельствами, но ещё не до конца осознав случившееся, внезапно задалась вопросом: А что бы она делала, если бы знала, что беременна? Чем бы она руководствовалась, сообщи ей Гриффит об успехе? Почему он этого не сделал, она ещё не знает и даже ещё не занималась поисками ответа. Кого бы она спасала? Мартина или ребёнка? За кого боролась? Нет, это всё-таки неслыханная удача, что профессор, каким бы мотивом он ни руководствовался, обманул её. В то, что он ошибся, она не верила. Почему обманул? Другой вопрос. Она подумает об этом. При случае спросит лично. Главное, какие побочные действия возымел этот обман. Она ничего не знала и ничего не боялась. Её не сковывало присутствие ребёнка в этом водовороте событий. Она не терзалась выбором и сомнениями. Ей не нужно было распыляться и рубить по живому, бросать на чашу весов жизнь Мартина и вероятную жизнь существа, которое еще только родится. Возможно и сам ребёнок выжил благодаря этому неведению. Потому что не попал под эмоциональный прессинг её внимания. Даже присутствуя в её теле, этот эмбрион всё равно оставался как бы в стороне от приложения сил. Да, она пребывала в жестком противостоянии, в затянувшемся стрессе, её тело расходовало ресурсы и подвергалось испытаниям. Но всё это проходило как бы по касательной, без остро наточенного беспокойства, без парализующего страха, который убил бы этого ребёнка с большей вероятностью, чем выпавшие на долю Корделии ушибы и травмы. Она убила бы этого ребёнка своим неконтролируемым материнским безумием, которое, распаляемое инстинктом, лишило бы ее всех мыслительных способностей. Убила бы ребёнка и погибла сама. Потому что Камила её бы не пощадила. И даже если бы в результате всех потрясений эмбрион погиб, то и при этом печальном исходе обман Гриффита послужил бы спасением. Она бы так ничего и не узнала. Может быть, прав Вениамин Игнатьевич? И профессор таким вот образом пытался её спасти? С «Космический мозгоедом» они расстались на Терре-6, небольшой кислородной планете в системе Карлова Сердца, альфы Гончих Псов. Планета находилась в первой фазе колонизации и могла представить в качестве доказательства своей обитаемости только несколько беспорядочно разбросанных модульных поселений, но космопорт функционировал исправно и даже принимал такие суда, как яхта класса А-плюс. «Подруга смерти» прибыла в сопровождении корвета охранения. У края посадочной площадки, отведённой старому армейскому транспортнику, подобно грозной статуе Командора возвышался Вадим. Мартин и Корделия, уже сошедший с трапа, невольно замедлили шаг и боязливо втянули головы в плечи. Корделия даже просительно оглянулась, и Станислав Федотович правильно истолковал её взгляд. Он быстро пошел навстречу бывшему сослуживцу. — Рад тебя видеть, Вадим. Давно ждёте? Нам трассу пришлось подкорректировать. Задержались. Он протянул руку, но Вадим продолжал мрачно созерцать своих подопечных. — Ты мне зубы не заговаривай, — буркнул он. — Все вы тут… заодно. Искатели, мать твою, приключений. Корделия еще ниже опустила голову. Но Полина уже радостно махала с трапа Лене Кирсановой, Тед приветствовал собрата по пилотскому сообществу, а Вениамин Игнатьевич обменивался знаками с Ренди Кларком. Капитан МакМанус в белом парадном кителе приблизился, чтобы обменяться с коллегой рукопожатием. Команды перемешались, забрасывая друг друга нетерпеливыми вопросами, и Вадиму волей-неволей пришлось выйти из роли грозного «родителя», пообещав «деткам» адекватное их проступкам наказание. — Я снова ваша должница, Станислав Федотович, — сказала Корделия, когда час спустя экипажи яхты и транспортника, обменявшись визитами, впечатлениями и подарками, занялись подготовкой к старту. На площадке остались только Станислав Федотович с Дэном и Корделия с Мартином и Вадимом. Начальник СБ немного оттаял, побежденный аргументами капитана Мозгоедов (Славик, вот мало тебе своего кибернедоразумения! Ты еще и наше кибернесчастье прикормил). — Я уже дважды обязана вам жизнью Мартина, да и своей тоже. Вадим шумно вздохнул. — Вам будут возмещены все затраты по недоставленным грузам и сорванным контрактам, — твердо сказала Корделия. Капитан еще больше смутился. — Да у нас, собственно, и заказов-то особо не было. Разве что эти титановые уголки. До сих пор в грузовом отсеке стоят. Три контейнера. — Ну так отвезите их на «Саган». Работы на орбитальной станции продолжаются. Идет ремонт поврежденных доков. И эти уголки очень там пригодятся. А на станции возьмете другой заказ. В проекте задействовано множество больших и маленьких фирм, и там постоянно что-то требуется. Куча мелких деталей, вроде этих уголков. Скоро и я вам кое-что подкину. — Что? — Станислав Федотович насторожился. — Да я Мартину телескоп обещала. — Она обернулась к киборгу. — Ты не передумал? Мартин отрицательно качнул головой. — Вот вам еще один контракт. Я закажу телескоп на Алемагне. Там лучшая оптика. Вадим снова шумно вздохнул. — Так нас на Геральдику не пустят, — засомневался капитан. — Не волнуйтесь. Я закажу вам бессрочный пропуск. Правда, он будет действителен только для Северной провинции. — Нам дали разрешение на взлет, — прервал ее Вадим, сверившись с коммом. — Ладно, Славик, увидимся, когда вляпаешься в очередной раз. Если «окно» пропустим, наши многотоннажки не взлетят, придется ждать следующего. — До встречи, Станислав Федотович, — сказала Корделия, протягивая на прощание руку, — и еще раз спасибо. — Затем она перевела взгляд на навигатора, стоявшего за плечом капитана. — Дэничка. Рыжий киборг шагнул к ней, и Корделия обняла его, как обнимала в минуты отчаяния, когда тревога за Мартина тянула из нее силы, подобно недугу. Киборг без возражений позволил к себе прикоснуться. — В контейнере, который перекинули с «Подруги смерти», 50 банок сгущенки, — прошептала она на ухо навигатору. — А чипсы? — также шепотом спросил Дэн. — Само собой, — ответила Корделия. Вадим хмыкнул («Рыжий и тут успел. Вот же хитрая киберзадница!»). — Пора, — решительно сказала Корделия и взяла Мартина за руку. С трапа «КМ» им прощально кивнули Тед и Полина. Из-за их спин осторожно выглядывал Ланс. На лице Котика явно читалось облегчение. Только в каюте на яхте к ней пришла подлинная усталость. Её мышцы расслоились, распались на отдельные волокна, а кости приобрели ноздреватость и податливость губки. Корделия закрыла за собой дверь, предоставив Мартину самому отвечать на вопросы команды. Первый «голод» любопытствующих был утолён ещё на космодроме. Этому опять посодействовала команда «Мозгоеда», оттянув на себя часть внимания и позволив пассажирам спокойно, без суеты и волнений, подготовиться к возвращению. Но времени, разумеется, не хватило. Никита, пилот яхты, жаждал подробностей «игры в прятки» с «Алиенорой»; навигатор Леночка-Мотылек поспешила возобновить знакомство со своим рыжим коллегой, о котором снова восторженно распространялся Фрэнк; Вениамин Игнатьевич отправился пошептаться с Ренди Кларком, а Михалыч — полюбоваться на восемь маршевых двигателей. Но все вышло поспешно и сумбурно, на основательные посиделки с чаем, печеньем и чипсами возможности не было. Поэтому сразу после старта, едва яхта легла на курс, Мартин попал в окружение и осаду. Он мужественно принял удар на себя, позволив Корделии ускользнуть. Она постояла под душем и переоделась. «Ну вот и все» — подумала Корделия. Теперь ей предстоит это осознать, войти в события, впитаться, стать частью финала. Пока она не верит, понимает умом, признаёт рассудком, а чувственным аспектом — отвергает. Нет ещё той блаженной успокоенности, освобождения, облегчения, которое приходит с избавлением от болезни. Это нужно принимать постепенно, пробовать по глоточку, как редкое вино. Корделия медленно вдохнула и выдохнула, наблюдая за сокращением лёгких и скольжением воздуха. Кончилось, всё кончилось! Мартин спасён и у неё… У неё всё получилось. Она положила руку на живот. С этим ей еще долго предстоит осваиваться. Несколько судьбоносных, судьбокорректирующих событий сразу. Спрессованы, втиснуты в крошечный временной отрезок, в игольное ушко временного русла. Ей сразу не справиться. В этой череде событий её пока нет. Она пребывает вовне, наблюдая со стороны за пространственным перемещением тела, у которого нет возможности отстраниться. Оно самой природой обречено на соучастие, на тотальную вовлеченность, в то время как ум может позволить себе блуждать и оставаться пассивным. Мартин принес обед: отварное мясо геральдийской лани, запеченные овощи и крошечный термос с зеленым чаем. — Мартин, ну зачем? Ты вовсе не обязан… Он взглянул на нее с укоризной. — Разве человек не сделал бы для тебя то же самое? Человек, который любит? Она смутилась. — Прости. Я забыла, как это бывает. Вот уже много лет… Забыла, когда… заботятся. Мартин поставил поднос с обедом и налил чай в старинную, еще земного фарфора чашку. Корделия наблюдала, как он двигается. Экономно и грациозно. — Какой ты у меня красивый, — сказала она, принимая напиток. Мартин вздохнул. — Это не я. Это моя ДНК. Мой генокод очистили, убрали все лишнее, все поврежденное. Я идеальный продукт, и моей заслуги в том нет. — Ну и что. Любоваться тобой мне это не мешает. Корделия с наслаждением сделала глоток. Мартин, казалось, чего-то ждал. Она отделила ножом кусочек мяса, приправила соусом. — Ты хочешь меня о чем-то спросить? Мартин отвел глаза. — Почему ты выбрала меня? Нет, не меня… То есть почему… его? Только потому что он… я красивый? Корделия подавила улыбку. — И потому что красивый тоже. — Но тут же сменила тональность на более серьезную. — Не только поэтому. Когда Сол озвучил мне дополнительное условие, я, когда немного пришла в себя, начала искать выход. Оптимальное решение. Я не была уверена, что получится, ведь мне уже далеко не двадцать, и даже не тридцать, но я должна была попробовать. То, что ребенок будет зачат in vitro, у меня сразу не вызвало сомнений. Иной вариант я не рассматривала. Это было проще, надежней и давало гарантию от шантажа и последующих требований. К тому же мне хотелось, чтобы этот ребенок был похож на тебя. Чтобы на свет появился еще один Мартин. Она запнулась, провела рукой по глазам, снова отпила из чашки и взяла себя в руки. — Однако я понимала, что твои клетки не могут быть использованы естественным путем, только в химерной ДНК, только если твои и мои хромосомы будет искусственно совмещены. — Еще один лабораторный продукт, — тихо сказал Мартин. — Да, тем более что подобные манипуляции влекут за собой немало генетических осложнений. Это будет уже не человек, конструкт. — Киборг. Только без процессора. — Ты прав. Эти манипуляции уж слишком бы напоминали те, что некогда производились в «DEX-company». А я не хотела, чтобы мой ребенок именно так появился на свет. Пусть in vitro, но через естественное оплодотворение. Я отправила образец ДНК, каплю твоей крови, в клинику Гриффита с просьбой, чтобы они подыскали мне донора, наиболее схожего с тобой по генотипу, чтобы это был хотя бы приблизительный вариант тебя. По крайней мере, внешне. И тут случилось чудо. В генетическом банке обнаружилось полное совпадение. Анонимный донор сдал свой генетический материал более восьми лет назад. — Мартин первый перед стартом на Хронос? — Космолетчики часто к этому прибегают. Особенно те, кто еще не обзавелся семьей. — Зачем же тогда его родителям понадобился киборг? Они могли бы через тот же генетический банк выбрать донорскую яйцеклетку и вырастить в репликаторе внука. Корделия пожала плечами. — Возможно, он не поставил родителей в известность. Сдал генетический материал, как доноры сдают кровь, и забыл. Не придал этому значения. Как это принято у студентов. Он же не собирался… умирать. Они помолчали. Корделия доела мясо с овощами. Отодвинула тарелку. — Это известие о полном совпадении генокода я получила на третий день твоей стажировки на «Сагане». Мартин снова взглянул на нее с укоризной. — И ничего мне не сказала. — Прости. Но шанс был такой призрачный, такой неуловимый. Я не хотела тебя тревожить. Я надеялась рассказать тебе об этом позже, когда все уже закончится, пусть даже с отрицательным результатом. То, что обнаружился генетический материал Мартина Каленберга, было поистине чудом. И я очень боялась это чудо спугнуть. Ребенок с твоим генетическим кодом — шанс тебя защитить. Еще один шанс. — Защитить? От кого? Разве мне что-то грозит? — Жизнь полна неожиданностей. Один раз ко мне уже подсылали убийцу. Люди, с которыми мне приходиться иметь дело, в средствах достижения цели не стесняются. Я многим перешла дорогу. Отказывалась действовать в чьих-то интересах, играла по своим правилам. В тех сферах своеволия и самостоятельности не прощают. Я понимала, что хожу по краю. Судьба хранила меня долгих пятнадцать лет. Я ничего не боялась. Мне нечего было терять. А потом появился ты. И жизнь моя изменилась. Я стала уязвимой, во мне поселился страх. За тебя. Если я умру, ты останешься один. Ты будешь беззащитен. Пусть у тебя есть паспортная карточка и ты резидент Геральдики, но ты все равно превратишься в добычу, в приз. На тебя начнется охота. — Но как же мне поможет ребенок? Он же маленький. Он сам нуждается в защите. — Да, маленький, но этот ребенок будет Трастамара. И его ДНК будет неразрывно связана с твоей. Ты будешь частью этого ребенка. То есть частью рода Трастамара. А если ты часть этого рода, то ты автоматически подпадаешь под протекторат Геральдики. Что бы ты ни сотворил, в какую бы ситуацию ни попал, судить тебя имеют право только по законам Геральдики. И обращаться за помощью к совету регента ты тоже сможешь. Опять же, где бы ты ни находился и что бы с тобой ни случилось. Это там, на Геральдике, они могут интриговать, строить козни, распускать сплетни, но если речь заходит о посягательствах на одного из них, пусть даже навязанного обстоятельствами, они немедленно вспоминают о своей избранности и неприкосновенности. Если могут тронуть одного, следовательно, неприкосновенности лишаются и другие. А подобного они не допустят. Своих не сдадут. Принадлежность к роду Трастамара дает тебе и другую защиту. Фирма «Майерс, Голдман и Ко» также будет стоять на страже твоих интересов. Услуги авшуров стоят дорого, они своего не упустят, но принадлежность к иной расе дает гарантию, что ни один из земных власть предержащих их не запугает и не перекупит. Согласно заключенному мною контракту они будут защищать тебя с неменьшим рвением, как если бы защищали меня. — Она помолчала. — Но это вовсе не означает, что ты обязан всю жизнь оставаться на Геральдике. Ты по-прежнему свободен. Мартин чуть насупился. — А если я как раз этого и хочу? Остаться. Ты меня не прогонишь? Не отправишь на какой-нибудь «Саган»? Она засмеялась. — Только если ты сам об этом попросишь. И докажешь свое намерение трехдневным воздержанием от сладкого. Мартин изобразил ужас. — Хозяйка, за что? Я же киборг. Я без сладкого не выживу. Эти три дня станут непреодолимым препятствием на пути к свободе. Почему ты так жестока со мной? Что я тебе сделал? — Да, я такая. Жестокая и деспотичная. И, как всякая женщина, жуткая собственница. Неожиданно Мартин спросил: — Хочешь на него посмотреть? — На кого? — не поняла Корделия. — На Мартина первого. — Я видела архивные голографии. — Нет, эти ты не видела. В общем доступе голографии из университетской базы Асцеллы. А эти из личного архива Эмилии Валентайн и нигде не публиковались. — Это она тебе их… — Она чуть было не сказала «закачала». -… отдала? — Нет, Гибульский. Перед тем, как он меня… активировал. Эта закаченная на мозговой имплантат информация должна была меня убедить, что я и есть он, Мартин Каленберг. Я же по их версии потерял память. Вот и должен был вспомнить. — И тебе их не стерли? Там, в исследовательском центре? — Стирали. Тестировали момент потери личностной идентификации. — И? Мартин пожал плечами. — Это же был не я. И воспоминания не мои. Вернули обратно. Потом меня снова стирали, уже полностью, со всеми накопленными после активации данными. Потом возвращали. Потом снова стирали. Вносили какие-то коррективы. — Не надо. — Она погладила его по руке. — Все уже кончилось. — Да, кончилось, но оно все равно есть. В моей памяти. Человеческой памяти. Мартин принес планшет, активировал его. На мгновение его взгляд расфокусировался, а затем над планшетом развернулось вирт-окно. В нем — мальчик лет пяти. Светловолосый, смеющийся. Следующее окно. Мальчик играет в саду. Затем катается на велосипеде. Бегает наперегонки с пятнистой собакой. Потом мальчик становится старше. Вот он держит футбольный мяч. Счастливая физиономия, взъерошенные волосы, сбитые коленки. Потом подросший мальчик в школе. Что-то сосредоточенно выводит на виртуальной доске. Вот он в компании одноклассников. Празднует день рождения. Катается на гравискейте. Вот снова с собакой. Уже другой. А вот держит за руку смущенную одноклассницу. На последнем снимке, уже юношей, улетает в университет на Асцеллу. Лента воспоминаний мигнула и запустилась снова. Мартин не останавливал, а Корделия не просила. Они смотрели на светловолосого мальчика, смотрели, как он играет, учится, взрослеет, как он делает первые ошибки, как спотыкается, падает, встает, смотрели, как он меняется, как надеется, верит, как нетерпеливо ждет будущего, смотрели, продлевая эту неведомую, трагически незавершенную жизнь в бесконечность.
***
На следующий день Ренди заманил Корделию в медотсек. Эскулап выглядел растерянным. Корделия улыбнулась. — Вениамин Игнатьевич нашептал? Темнокожий врач кивнул. — Слово взял, что я экипажу только с вашего разрешения… Будто я не понимаю. Интересы пациента прежде всего. Я бы мог, конечно, сделать вид… — Не стоит, Ренди. Ты — врач, мне от тебя скрывать нечего. Она забралась в диагностический модуль. Прозрачная крышка скользнула вдоль корпуса. Аппарат тихо загудел, выплескивая на вирт-окна внутрителесное устройство Корделии. Вирт-изображения, соответствующие норме, помечались зеленым сигналом. Изредка выскакивал желтый. Но красным не мигнуло ни разу. Когда прозрачный купол модуля отошел, Корделия села и вопросительно взглянула на врача. — Ну что? Ренди что-то изучал в одном из вирт-окон. Окно было помечено зеленым, но тем не менее вызывало какой-то недоумевающий интерес. — А вы знаете, что… — начал Ренди и осекся. — Что? — насторожилась Корделия. — Что-то не так? У нее забилось сердце. Вдруг… вдруг Вениамин Игнатьевич все-таки ошибся? Мартин тоже твердил об изменении гормонального фона, но все эти изменения могли быть вызваны затянувшимся стрессом. — Что, Ренди? Говори. Говори правду. Она выбралась из модуля и тоже попыталась заглянуть в вирт-окно. — А вы знаете, что их… двое? Детей. — То есть как двое? — Конечно, это может быть ошибка, но я вижу двоих. Вот, смотрите. Один, а вот второй. Корделия честно попыталась что-то разглядеть в черно-белых разводах. — Я, конечно, могу ошибаться, срок очень маленький, — повторил Ренди, — но диагностику можно провести повторно. Завтра или послезавтра. Что с вами? Корделия пошатнулась. Ренди вскочил, чтобы ее поддержать. Она несколько минут сидела совершенно неподвижно, потом спросила: — А дети могут быть от разных отцов? Я имею в виду, вот такие дети, двойняшки. — Бывают, но это большая редкость. Один случай на тринадцать тысяч беременностей близнецами. Вернее, не близнецами, двойней. — О близнецах речь не идет, — прервала его Корделия. — С близнецами такое в принципе невозможно. Я спрашиваю о бихориальных детях. — Это называется гетеропатернальная суперфекундия. Корделия обхватила голову руками. — О космос, еще и это! После приземления яхты на Новую Москву пришлось пройти через испытание пресс-конференцией и допросом у прибывшего с Земли следователя. Как Рифенштали не старались, полностью замять дело им не удалось, хотя эпицентром всего скандала был назначен беглый пират Макс Уайтер. Что Корделию, собственно, вполне устраивало. — Ты не расскажешь им правду? — спросил Мартин, когда теплым летним вечером они смотрели по головизору новости. — Нет, Бегемотик, не расскажу. — А почему? Это же все затеял тот… Александр. И Камилла хотела тебя убить. — Да, хотела. А твое похищение задумал Александр. И побег Казаку тоже устроил он. Но я не изменю показаний. — Почему? Ты позволишь им остаться безнаказанными? Корделия помолчала. Взяла руку Мартина, погладила. — Не волнуйся, Бегемотик. Судьба о них позаботится.
Александр ван дер Велле сидел на террасе своего дома и смотрел вечерние новости.
Терраса выходила на Новоженевское озеро, огромное, в затейливой раме природное зеркало, которое сама природа наделила живой амальгамой. Дно озера покрывала колония рачков, чьи панцирные пластинки обладали отражающими свойствами. В тихую безветренную погоду, когда поверхность озера обретала подлинную невозмутимость, лучи Федры, звезды класса G, отражались в россыпи живых осколков, обращаясь в огромного «солнечного зайцем», летящего в бесконечность. Александр не раз любовался озером из флайера и знал, что именно в этот предзакатный час, когда в предвкушении ночи, в безветрии сумерек, в пограничье теней, сама вселенная смотрится в это зеркало, отражаясь в нем галактической спиралью. Зрелище поистине завораживающее. Но в тот вечер Александру было не до вселенских красот — он смотрел новости.
Скандал все-таки разразился.
Собственно, этого и следовало ожидать. Макс Уайтер, беглый пират, уже однажды приговоренный к пожизненному заключению за работорговлю, был схвачен с поличным на угнанном им катере. И молчать он, разумеется, не собирался. Да и у следствия давно зрели вопросы: каким образом осужденному, очень опасному преступнику, удалось бежать с Титана-10, тюрьмы федерального уровня, известной высочайшим уровнем безопасности? Да, при наличии достаточных средств заключенный мог себе позволить сносные условия, тем более, если это приговоренный к пожизненному. Того требовала гуманитарная хартия, которую несколько лет назад ратифицировали все субъекты Федерации, но это послабление в условиях содержания отнюдь не распространялось на тюремные правила и строгости режима. Побег с Титана-10 считался предприятием безнадежным. И вдруг — пират и работорговец Макс Уайтер на свободе.
Началось следствие. Директор тюрьмы подал в отставку. Два его заместителя были отправлены под домашний арест. Так же под подозрением оказался главврач тюремной больницы, так как Уайтер был вывезен с астероида в карантинном боксе на санитарном катере. А разрешение на эвакуацию был дано инфекционистом, заподозрившим у Казака какой-то крайне опасный вирус. Правда, прямых доказательств причастности всех вышеупомянутых лиц до сих пор не нашлось. Инфекционист — да, подписал. Так он же на анализ кровь брал. Вот у него и пробирка имеется. Опечатанная. И препарат, который под микроскопом рассматривал. И там он вирус… Как нет? Чего нет? Вируса нет? А где он? Сбежал? Инфекционист попал с инфарктом в собственную больницу. Однако, полученных денег у него так и не нашли. Как, впрочем, и у всех прочих вовлеченных в эту авантюру. Сам Уайтер так же не смог назвать исполнителей. Ему в камеру передали ампулу с веществом, но кто — он не видел. Кто-то из охранников. За сутки до побега двое уволились, а третий погиб в результате несчастного случая. И вновь никаких доказательств причастности.
Но одно имя Казак все-таки назвал — Камилла Войчинская. Вот тут все и завертелось.
Разумеется, было приложено немало усилий, чтобы история не получила огласки. Адвокаты Александра, со своей стороны, так же пресекали все поползновения следователей допросить тех, чьи имена всплыли в ходе следствия. Камилла, едва только «Алиенора» совершила посадку на Новой Земле, скрылась в неизвестном направлении. Вместе с ней исчезли и сообщники, бывший боксер и хакер. Экипаж яхты Александр отправил на лечение в частную клинику. Сам он тоже довольно долго находился под присмотром врачей. Хотя уже вполне оправился от ранения. Жизнь ему спас доктор Бобков, врач «Космического мозгоеда». А кровью поделился киборг-телохранитель. DEX с того же старого армейского транспортника.
Корделия отмалчивалась. Она не обратилась в полицию и не выдвинула ни одного обвинения. И это несмотря на то, что Казак назвал ее потерпевшей. Терять ему нечего. Даже при условии сотрудничества со следствием смягчение приговора ему не светит. Еще и за побег добавят. Так почему бы не слить заказчиков? Само собой, адвокатской командой Рифеншталей, а вместе с ними и адвокатами «Майерс, Голдберг и Ко», были приняты все возможные меры по нейтрализации признательных показаний. Корделию пытались похитить? Ей угрожала опасность? За нее требовали выкуп? А где ее заявление? Заявления нет. Корделия ограничилась кратким комментарием. Никто ее не похищал. На «Алиеноре» она оказалась в качестве случайной пассажирки. И стала заложницей наравне со всеми прочими находящимися на борту.
А тот киборг, в которого Уайтер стрелял на «Сагане»? Так он все это время находился на борту старого армейского транспортника, который в то же время пристыковался к радиотелескопу. По экипажу этого транспортника Уайтер, собственно, и открыл огонь. Это же по их вине он оказался на скамье подсудимых! Это же они выдали полиции местонахождение его плантаций! Вот его и сорвало. Увидел своих врагов и выхватил бластер. А Мартин — случайная жертва. Оказался не в то время и не в том месте. Нет, никакого допроса киборга не будет. И никакого интервью. И никакого доступа к базе данных. Мартин — гражданин Федерации и резидент Геральдики. Все вопросы через адвокатов.
Александр усмехнулся. Киборг. Всегда этот киборг. Из-за него Корделия и отказалась подавать заявление. Она могла бы привлечь Александра к суду, могла бы выторговать у Рифеншталей солидную компенсацию, но она уклонилась от прямого столкновения. Кто-то из журналистов предположил, что причина ее уступчивости в том, что она женщина, и как женщина, она предпочла уйти от конфликта. Мужчина на ее месте ринулся бы в бой.
Несмотря на все усилия адвокатов, в прессу тем не менее утекли кое-какие материалы — копии протоколов дознания. Все дыры не заткнешь и кому-то из следственной группы хорошо заплатили. Оттуда и стало известно о пребывании Корделии на «Алиеноре», и о сводной сестре главы холдинга — Камилле Войчинской. Сюжет, достойный многосерийной мелодрамы. Одну сестру лишили наследства в пользу другой. Сводные сестры Трастамара превратились в сестер Глостер.* Сестра незаконнорожденная обманом добилась изгнания сестры, рожденной в законном браке, присвоив и титул, и состояние. Сестра пострадавшая решилась на восстановление справедливости.
Все гипотезы строились исключительно на романтических предположениях да на слитых в сеть показаниях Уайтера. По следу обделенной наследницы пустились самые опытные папарацци и особо азартные репортеры. Но Камилла благоразумно исчезла. Тогда ищейки принялись с упорством золотоискателей перемывать ее биографию, и на свет выплыла ее связь с Александром ван дер Велле, что послужило доказательством причастности одного из Рифеншталей, владельца той самой яхты, которую захватил Уайтер, к странным событиям. К Александру тоже ломились журналисты, но он как раз проходил курс реабилитации в частной клинике и сумел ускользнуть от стервятников. Тем не менее, имя Рифеншталей попало на первые вирт-полосы многих онлайн-изданий, в том числе и тех, которые входили в холдинг Корделии.
Александр понимал, что подвел семью, не оправдал ожиданий, и в первую очередь, ожиданий своего деда. Он не выполнил деликатного поручения и подверг имя Рифеншталей репутационным рискам. За это и будет наказан. Как? Не имеет значения. Он проиграл. Его уделом станет филиал банка на захолустной планете. Дед не объявит его наследником. У него есть внуки от второго сына — Торстена. И Александр ему больше не нужен.
Ван дер Велле налил вина и переключил головизор на другой канал. Там шло очередное ток-шоу, где перемывали кости знаменитостям. Александр всегда удивлялся этому болезненному интересу к подробностям чужой жизни. Люди могут годами следить за судьбами тех, кто представляется им избранными, отмеченными свыше. Жадно обсуждаются перипетия семейной жизни, свадьбы, разводы, измены. Смакуются промахи, несчастья и болезни. Особым спросом пользуются пикантные и крайне непристойные подробности. А уж откровения интимного характера — настоящее лакомства для такого рода гурманов, настоящий эксклюзив. И это невзирая на то, что у людей, не пользующихся известностью, все происходит по той же схеме. Вероятно, зрителям всех этих ток-балаганов кажется, будто они через подглядывание и подслушивание могут приобщиться к этому яркому, медно-звенящему миру. Этот самообман несколько скрашивает их бесцветное существование.
Александр, не вслушиваясь в происходящее, медленно пил вино и размышлял, стоит ли ему ехать с объяснениями к деду или дождаться приглашения. Он уже раздумывал, не выключить ли головизор, как вдруг ведущий ток-шоу застыл, вслушиваясь в голос редактора в клипсе, а затем радостно вскинулся, прерывая выступление одного из экспертов, деловито продвигающего свои соображения по поводу раздела имущества старой рок-звезды, подавшей на развод с очередным мужем.
— Друзья мои, я только что получил сенсационные сообщения от нашего внештатного корреспондента с Аркадии. Этот корреспондент в настоящее время находится в космопорту «Оливетти», где фанаты ожидают своего кумира рэпера SiньКу. Решение звезды дать концерт на стадионе Тюльпан стало известно буквально несколько часов назад. Еще вчера по причине разногласий, возникших между продюсером певца и городской администрацией, гастроли считали несостоявшимися, но с утра был достигнут долгожданный для поклонников компромисс. Исполнитель согласился вычеркнуть из программы две самые скандальные композиции, и администрация так же пошла на уступки. Наш корреспондент единственный, кто не покинул Аркадию, и прямо сейчас нас ждет прямое включение.
На экране головизора возникла толпа восторженных фанатов. Они размахивали псевдофакелами, цветными фонариками, голоплакатами, бейсболками с именем кумира и, кажется, нижним бельем. Прибывшие тем же рейсом пассажиры, не имеющие отношения к известному музыканту, огибали беснующуюся, скандирующую многорукую и многоголовую массу пугливым ручейком.
Пассажиры появлялись небольшими группками, проходя таможню и паспортный контроль. Рэпер еще не появился. Вероятно, он оттягивал миг своего триумфального сошествия, чтобы не смешиваться с простыми смертными. Репортер что-то невнятно, заикаясь, говорил, комментируя нетерпение фанатов. Кто-то из них время от времени начинал декламировать тексты SiньКи. Александр не находил ничего сенсационного в происходящем. И взялся за пульт, чтобы поискать новостной выпуск на другом канале, как вдруг его взгляд зацепился за вышедших в зал пассажиров.
Их было двое — русоволосый парень в толстовке, со спортивной сумкой через плечо и невысокая женщина в бесформенном, джинсовом платье до щиколоток. На ногах удобные сандалии, очки закрывают пол лица. Ничего примечательного. Но парень показался Александру знакомым… Высокий, широкоплечий, двигается уверенно, грациозно. Когда из толпы фанатов кого-то вынесло и этот кто-то едва не толкнул женщину, парень как-то совершенно неуловимо оттеснил фаната в сторону и водворил обратно в стаю соплеменников, при этом избежав вопросов и недовольства. Было что-то нечеловеческое в этой скользящей ловкости…
Александр коснулся сенсора на пульте, чтобы замедлить, а затем и остановить изображение. Перемотал назад и запустил изображение покадрово. Вот они проходят через паспортный контроль, вот выходят в зал. Капюшон толстовки почти скрывает лицо, но Александру удается найти кадр, гда парень поднимает голову, и нижняя часть лица видна довольно отчетливо. А вот еще… Профиль, скула. Он смотрит на свою спутницу. Бережно ее поддерживает. Выбившаяся русая прядь… Александр закрыл глаза. Подождал несколько секунд. Снова взглянул на экран. Сомнений нет. Это он… Мартин, уникальный, разумный киборг. А женщина? Кто она? Неужели…
Ее узнать практически невозможно. Не только из-за бесформенного, до щиколоток, платья и огромных очков. Волосы скрывает модно повязанный шарф. И двигается она как-то… не так. Александр хорошо помнил ее походку. Он часами следил за ней на Асцелле, выбирая удобный момент для встречи. Она двигалась всегда стремительно, будто шла к ясно очерченной цели. Шаг твердый, выверенный. А та, которую он видел на экране, двигалась иначе, без прежней легкости, замедленно, неуклюже. Александр увеличил изображение, чтобы разглядеть лицо женщины. Он узнал и рот, и твердый, упрямый подбородок. Да, это Корделия. Но почему она так странно выглядит? Почему прилетела обычным пассажирским рейсом, а не на собственной яхте? Хочет остаться незамеченной? Да, яхта непременно привлечет внимание. Кто-нибудь обязательно проболтается, что яхта Корделии Трастамара совершила посадку в космопорту Аркадии, и желающих на нее взглянуть наберется побольше, чем у SiньКи. Затеряться среди пассажиров, а уж тем более, оказаться в тени популярного рэпера гораздо проще. И безопасней. Все внимание будет направлено на скандального исполнителя. На скользнувшую вдоль ограждения парочку никто и не взглянет. Только зачем Корделии понадобилось рядиться в это бесформенное платье? И походку менять? Достаточно пуловера и очков.
Александр вновь запустил раскадровку. Мешали толпящиеся фанаты. Да и не удивительно, целью корреспондента были именно они и кумир, которого они встречали, а не безвестные попутчики. Эти попали в кадр случайно, и мельком отразились в зрачке видеокамеры. Но Александр все же узнал Мартина, хотя вживую видел его недолго. Гораздо основательней он изучал виновника последних событих в цифровом формате.
Без посредничества записывающей и воспроизводящей аппаратуры он видел его только на станции «DEX-company», где договаривался с Уайтером. Киборг неподвижно стоял в пяти шагах за спиной пирата и наблюдал за людьми пустыми глазами. И лицо было кукольным, застывшим. Нет там никакого разума. И чувств тоже нет. Машина. Хорошо отлаженный механизм. При взгляде на него, следующего за Уайтером, Александр поразился этой механистичности. Не ошибся ли он? Тот ли это русоволосый парень, с которым Корделия ела мороженое в детской кондитерской?
Александр столько раз пересматривал эту запись. И каждый раз напоминал себе, что видит перед собой киборга, настолько безупречно живым был тот, на кого с такой нежностью смотрела сидящая напротив женщина. И как светился в ответ на эту нежность он, созданный искусственно, подчиненный диктатуре процессора, действующий согласно программе, продукт генной инженерии и нейрокибернетики. Те же нежность, забота и внимание. И без малейшей фальши. Все живое, трепетное, искрящееся. И вдруг — эта непроницаемая маска. Правда, на появление Александра киборг все же среагировал. Узнал. «Я знаю, кто ты» — говорили его глаза. Александр тогда почувствовал набежавший холод. Возможно, ему стоило опасаться киборга. Но удар нанес человек. А киборг не успел вмешаться. Или не захотел. Тот самый киборг, чью недавно обретенную жизнь Александр почти разрушил. И вот он снова в ипостаси человека, и тем, кто вокруг, даже в голову не приходит, что среди них находится разумная машина-убийца, вот этот самый высокий симпатичный парень, так заботливо опекающий свою спутницу, так умело играющий в телохранителя. А спутница… Александр пригляделся. Нет, не может быть! Она же… беременна! Что?! Корделия беременна?
Александр снова коснулся сенсора. Стоп. Свободное платье, конечно, скрадывает постигшее Корделию изменение, но если присмотреться. К тому же, у нее изменилась походка. Да и внешне…
Корделия появилась на пресс-конференции через пару дней после возвращения на Новую Москву. Отвечала на вопросы. Отвечала очень уклончиво. Обозначила все происшедшее как выходку беглого пирата. Сначала попытался отомстить команде старого транспортника на «Сагане», затем захватил яхту «Алиенору» (как ему это удалось, она не знает), дальше попытался взять выкуп за пассажиров. Когда владелец яхты привез ему требуемую сумму, он этого владельца ранил. То есть по ее версии Александр выходил едва ли не героем. Отправился один на переговоры с террористом. Правда, никто не понял, кто же этого террориста обезвредил. Корделия сослалась на тайну следствия, намекнув, что благодарить за спасение следует команду все того же транспортника. Справились с Уайтером один раз, справились и второй. И тот же полицейский корвет «Сигурэ», как и в первый раз, оказался поблизости, взял беглого зека на борт и доставил по месту уже пожизненной прописки. Об уникальном киборге, краеугольном камне всех событий, ни слова. Ни обмолвился о нем и полицейский Роджер Сакаи. И капитан «КМ», которого вездесущие журналисты выловили на Новом Бобруйске, ответил так же уклончиво. По его словам, взятый ими на «Сагане» раненый сначала долго находился в медотсеке (это киборг-то!), потом лежал в каюте, время от времени просыпаясь, чтобы поесть и посетить санузел. Ну да, киборг. И что? У них своих двое. Где два, там и третий. Нет, разницы не заметил. Получили с «Алиеноры» сигнал бедствия. Прибыли на заброшенную станцию. А там как раз беглый пират бесчинствует. Владельца яхты едва не убил, катер угнать хотел. Помогли, задержали. А киборга вернули хозяйке. А больше ничего не знаем.
Александр усмехнулся. Знают, все они знают. Но следуют той же «генеральной линии» — прикрывают своих киборгов. Корделия потому и отказалась от судебных претензий, сразу дала «добро» своим адвокатам на взаимовыгодное урегулирование конфликта без привлечения официальных властей. Выводит из-под удара своего кибермальчика. Потому что, если начнется настоящее следствие, с поиском всех улик и привлечением к ответственности всех подозреваемых, то непременно выплывет ключевая роль разумного DEX’а, его неоспоримая ценность. Суд может затребовать и его допросов, и тестов, и сведений, хранящихся в его памяти. Этот киборг — главный участник и главный свидетель. А это, в конечном счете, сделает его еще более известным, и еще более ценным.
О нем и его отношениях с Корделией уже ходит немало слухов. Периодически появляются статьи, выскакивают размытые ролики. Нашелся даже редактор-камикадзе, опубликовавший какие-то снимки с Геральдики, за что тут же схлопотал судебный иск. Регентский совет весьма ревностно следит за тем, чтобы никакие материалы не публиковались без согласия официальных лиц и главных героев этих публикаций. Тут правило, что черный пиар тоже пиар, не работает. И адвокаты Корделии с тем же азартом отслеживают все касающиеся ее репортажи.
Александр заметил, что к слухам о ней самой Корделия относится индифферентно, а вот упоминание Мартина не остается безнаказанным. Его как будто и нет. Не существует. Когда ее все же вынуждают отвечать на вопросы об уникальном киборге, она отделывается фразой, что ее задача состоит в том, чтобы оградить его от излишнего внимания. Вот и ограждает. Перетягивает это внимание на себя. Даже согласилась на еще одну пресс-конференцию. Уже через месяц после освобождения «Алиеноры». Александр тогда обратил внимание, что она выглядит бледнее обычного. Да откровенно плохо она выглядит! Кто-то даже задал бестактный вопрос о состоянии ее здоровья. Корделия его проигнорировала. Так вот значит в чем причина… Она уже была беременна.
Александр встал и нервно прошелся по террасе.
Это меняет дело. Это кардинально меняет дело! Потому что это вполне может быть его ребенок… Тогда, на Асцелле, он только предполагал, зачем Корделия отправилась в клинику Гриффита. Гриффит — генетик, а не репрудоктолог. И специализация клиники соответствующая. В клинике скорее изучают генетические нарушения, ищут способы их устранения, а вот напрямую производством клонов или генетически совершенных детей не занимаются. Поэтому обращение туда Корделии не сразу связали с надеждой обзавестись потомством.
Александр пытался найти подход к Гриффиту, даже намекал на щедрые пожертвования, но тот будто бы не понял. Врачебная тайна, интересы пациентки… Уже много позже, на «Алиеноре», когда Александр лежал в медотсеке, Камилла рассказала ему о завещании и о том, что сводная сестра предложила ей сделку: владения Трастамара за жизнь Мартина. Камилла тогда злорадствовала, торжествовала. Даже несмотря на неудачу с киборгом, она все равно оставалась в выигрыше. Потому что у Корделии не может быть детей. Камилла тоже подкатывала к Гриффиту, даже угрожала, а ее хакер Креветка взломал базу данных клиники. Профессор обещал подумать, а в базе данных сведений о Корделии не оказалось, только самые общие: возраст, рост, вес, группы крови, резус-фактор. Вероятно, более важные сведения профессор перебрасывал на инфокристалл, чтобы уберечь от взлома.
— И к чему вся эта секретность? — хорохорилась Камилла. — Сестрица сама мне во всем призналась. Да, она хотела заделать ребеночка, чтобы и после сорока пяти пользоваться чужим добром. Но… опоздала. Поздно ей детьми обзаводиться. Папаша-то условие поставил, чтобы не пробирочник, а самый что ни на есть настоящий детеныш. И не клон, а чтобы два родителя. В общем, в обмен на этого ее киборга, чтоб только его не трогали, она обещала сразу по возвращении признать меня законной наследницей и даже совладелицей.
«В обмен на этого ее киборга…» Ну почему? Почему она так к нему привязана? Александр поморщился. Это же не человек, качественная имитация. Есть же полноценный, живой мужчина, готовый стать для нее всем. И союз этот может быть заключен не по причине юношеской влюбленности, которая быстро проходит, а на основе более фундаментальной. Они могли бы вместе покорить Галактику. У них уже и наследник есть. Юный принц. Почему он так уверен? А если это не его ребенок? Его. Он уверен. Корделия не могла так легко и просто найти другого мужчину. Второе помрачение рассудка ее вряд ли настигнет.
Тогда ее отбросило рикошетом. Стрельба на «Сагане», исчезновение бесценного киборга (опять этот киборг!)… И еще, с ней что-то случилось. Ах да, теперь-то он знает что. Гриффит сказал, что ее попытка обзавестись наследником не удалась. Сразу три удара. Вот она и дала слабину, невозмутимая Корделия Трастамара. Она же не киборг, она — женщина, слабая, одинокая женщина. А женщина, какой бы сильной и независимой она не казалась, время от времени нуждается в защите, в ощущении безопасности, пусть даже иллюзорной. Если бы Камилла тогда не форсировала события, если бы позволила Корделии еще на пару дней остаться на Асцелле, у них с Александром могло все получиться. У него был бы шанс, но обделенной наследнице не терпелось. Она жаждала реванша. К тому же, свою роль сыграла ревность. У Камиллы еще не было доказательств, но она уже обозначила соперницу. С восстановленным именем и владениями на такой планете как Геральдика, Камилла вполне могла бы рассчитывать на брак с представителем семейства Рифеншталей. Союз был бы взаимовыгодным. Единственным препятствием оставалась Корделия. Александр подозревал, что Камилла каким-то образом, получив выкуп, рассчитывала избавиться от сестры. Пусть даже это и возведет ее в ранг недобросовестной наследницы. Сладость мщение многое искупает. Возможно, Камилла рассчитывала и его, Александра, обмануть. Но Уайтер своим вмешательством разрушил ее планы и даже, как это не парадоксально, спас Корделии жизнь. Судьба бывает оригинальна в выборе исполнителей.
Возможно, Корделия что-то такое подозревала, потому и согласилась стать только свидетелем. У нее в настоящий момент другие заботы. Ей не до судов. Александр почувствовал что-то вроде радостного возбуждения. У него родится ребенок. Сын. Наследник. Пусть его миссия останется несостоявшейся и он не оправдал надежд деда, но приз он все-таки выиграл, тайный приз, о котором еще никто ничего не знает, но который непременно приведет его на вершину.
Мелодичный сигнал у входной двери прервал его мысли.
«Это еще кто?»
Попасть на территорию принадлежащего Александру поместья мог либо ближайший сосед, либо официально заявленный гость, либо близкий родственник, внесенный в базу данных служебных киборгов. О визите любого другого, не входящего в списки избранных, Александра уведомят заблаговременно, чтобы он мог принять решение — допускать гостя или нет. Если же звонок в дверь раздается неожиданно, это означает, что визитер из числа тех, кто хорошо известен. Александр вывел изображение с внешних камер прямо на головизор. Высокая, худая блондинка. Кристина, жена его дяди Торстена. Потому и без предупреждения. Все члены семьи Рифеншталей в базе данных.
«Какого черта ей тут понадобилось?»
Гостья посмотрела прямо в объектив камеры — у нее были красивые, льдисто-голубые глаза — и приветливо улыбнулась.
— Открывай, Алекс, я знаю, что ты дома.
Он отправил сигнал с пульта на внешнюю панель и начал неторопливо спускаться в холл. Внизу мягко щелкнула входная дверь. Гостья вошла. Остановилась, ожидая, когда хозяин дома спустится вниз. Александр застыл на нижней ступени, изучая родственницу.
Он видел Кристину Рифеншталь всего несколько раз в жизни, во время семейных сборищ — свадеб, помолвок, похорон и поминок. И ни разу с ней не говорил. Вернее, она не удостаивала его этой чести. Лишь отвечала холодным кивком на приветствие одного из многочисленных кузенов. Она была невесткой самого Альфреда Рифеншталя и матерью его внуков, а после смерти Ингвара, старшего сына, женой наследника престола. А таких, как этот Александр, двоюродных и троюродных братьев, племянников, было не менее двух десятков. Кто он для нее?
Кристина происходила из не менее могущественного финансового клана — Морганов, чьим прародителем, согласно легенде, называли пирата Генри Моргана. До сих пор не опровергнуты слухи, что фундаментом для концерна J.P. Morgan послужили отнюдь не скромные и честные заработки Джуниса Моргана, официально признанного основателем, а награбленные сокровища Генри, которые более двухсот лет хранились где-то в пиратском схроне. С тех пор Морганы не давали повода усомниться в их приверженности законам и демократическим ценностям. Если семейством и предпринимались какие-то действия, то в строгом соответствии со всеми кодексами.
«Morgan Stanley» открывал филиалы, инвестировал в стартапы, кредитовал бизнес, раздавал гранты и заключал взаимовыгодные союзы. Брак Кристины и Торстена Рифеншталя стал именно таким союзом и обещал принести немалые дивиденды. После смерти Альфреда Торстен становился главой династии, а следовательно, и его жена всходила на трон. Две финансовые империи должны были слиться воедино.
Внешне Кристина была довольно заурядной. И происходи она из семьи малообеспеченной, носить ей до конца жизни ярлык «серенькой мышки». Да, она была высокого роста, модельных пропорций, но казалась какой-то нескладной, будто собирали ее из костей, подходящих только приблизительно, будто все идеально подходящие уже разобрали и пристроили, а ей досталась некондиция по нижней границе. Поэтому как бы Кристина не старалась, как бы не держала спину, какие бы уроки пластики не посещала, к каким бы хирургическим процедурам не прибегала, подлинного светского лоска, аристократической, небрежной элегантности она так и не приобрела. Очень светлые, неестественно прямые волосы, очень белая, до болезненности кожа (она полагала это за признак аристократизма), подправленные хирургом мелкие черты лица. Попытка сделать их более выразительными.
— Кристина, что ты здесь делаешь?
— Да вот, решила тебя проведать. — Она улыбнулась, обнажив идеальные зубы. — Ты же у нас пострадавший. Жертва террориста.
Александр хмыкнул.
— Со мной все в порядке. Я здоров. Но за заботу спасибо. Выпьешь что-нибудь?
— С удовольствием.
Они вышли на террасу. В доме, кроме Александра, никого не было. Обоим своим слугам, дворецкому и пожилой горничной, Александр дал выходной. Кристина шагнула к перилам и взглянула на озеро.
— Красиво здесь.
— Да, красиво, — равнодушно ответил Александр.
— Говорят, на Земле когда-то тоже так было, и на берегах озер строили виллы.
— Это было давно. Что будешь пить?
— У тебя есть ром?
— «Captain Morgan»? Мне казалось, что такие утонченные дамы как ты пьют Martini или Cinzano, в крайнем случае, терпкое мерло. Но ром! Это же пиратский напиток.
— Так наш предок и был пиратом. Разве ты забыл?
— Вор и разбойник? Не вижу, чем тут гордиться.
— И что с того? Предок пират ничем не хуже предка безумца. Безумца королевской крови.
Александр уставился на нее в недоумении. Кристина изобразила неловкость.
— А ты не знал? В роду Трастамара была некая Хуана Безумная. Дочь Изабеллы Кастильской. Возила по стране тело умершего супруга, не позволяя его похоронить. Ничего не напоминает? Одна — гроб с мертвецом таскает, а другая — транспортировочный модуль с киборгом.
— Я не понимаю…
Кристина неожиданно улыбнулась. Взгляд льдистых глаз смягчился.
— Извини, дурная шутка. Сам понимаешь, в нашей особенной семейке и юмор становится… специфическом. Ладно, ты мне ром обещал.
Александр, все еще обескураженный, встал и направился к бару, где шеренга дорогих и редких напитков ожидала своих ценителей. Когда он повернулся к Кристине спиной, то внезапно почувствовал, что его укусил москит. Чуть пониже левого уха. Необычное поведение для насекомого в это время года. Местная кровососущая мелочь обычно не доставляла особых хлопот, довольствуясь эритроцитами эндемиков. Их яд, который они впрыскивали под кожу жертвы, обладал лишь легким антикоагуляционным эффектом. По этой причине особых мер не предпринималось. В период их активности колонисты обходились высокочастотными излучателями, которые распугивали насекомых, не позволяя им собираться в атакующий рой. Избыточное количество яда могло вызвать внутреннее кровотечение. Но время их брачной активности уже прошло. Откуда взялся этот припозднившийся кавалер? Впрочем, вреда от него не будет. Нет даже зуда.
Александр вернулся к столику с двумя бокалами «Captain’а Morgan’a». Кристина что-то искала в своей крошечной сумочке. Александру она показалась еще более бледной.
— Тебе не холодно? — заботливо осведомился он. — Может быть, вернемся в гостиную?
Федра уже скрылась за горизонтом. Небо налилось сине-зеленой густотой, обращаясь в тяжелый, почти непроницаемый полог, висящий на серебряных гвоздиках звезд.
— Нет, — ответила Кристина, — здесь хорошо.
Она взяла бокал и как-то поспешно, неаристократично хлебнула. У нее дрогнула рука. Что это с ней?
— Ты мне что-то хотела сказать? — спросил Александр, в свою очередь пробуя напиток.
Он не любил ром, но как человек воспитанный считал своим долгом разделять пристрастия дамы.
— Когда ты собираешься к деду? — спросила гостья.
— Ты имеешь в виду Альфреда? Он мне скорее двоюродный дядя, чем дед, а я его внучатый племянник.
— Хватит прикидываться, Алекс. Альфред тебе не дядя, он твой дед. Родной дед. А Ингвар — отец.
Александр застыл.
— Откуда ты?..
— Вот представь себе знаю.
Она снова сделала глоток. Тыльной стороной руки, тоже очень бледной и тонкой, вытерла рот.
— Я расскажу тебе одну историю.
— Какую историю?
Александр почувствовал, как между лопаток выступил пот.
— Жила-была одна девочка. Самая младшая в семье. Ни красотой, ни талантами не отличалась. И никто не обращал на нее внимания. Сестры и братья у нее были дерзкие, непослушные. Первые в школе, лучшие в колледже. Надежда и гордость родителей. А младшая — посредственность, с бесцветными глазами и волосами. Этим старшим прочили успех и славу, блестящее будущее. Правда, старший брат разбился, участвуя в хлоридских гонках. А средняя сестра умерла от передоза, но они же были такими талантливыми. Особенными. Остались двое, еще один брат и та самая младшенькая, бесцветная. Второй брат был поскромнее, стал финансистом, занялся семейным делом. А бесцветную выдали замуж. По расчету, разумеется. Во имя деловых интересов. За некого Торстена, раздолбая и пьяницу, совершенно бесперспективного. У него был старший брат Ингвар, в котором старый скряга души не чаял и которого прочил себе в наследники. У этого Ингвара уже были дети, и потому Торстену суждено было всегда оставаться в тени, на вторых или даже третьих ролях. А вместе с ним и его жене. Оставаться такой же бесплотной тенью, какой она была с детства.
— Зачем ты мне все это рассказываешь? — прошептал Александр.
У него участился пульс. И пот выступил уже на висках, а спина вся стала мокрой.
— Скоро узнаешь. Очень скоро. — Рот Кристины многообещающе искривился. — И вдруг жена Ингвара умирает. Ее и детей находят мертвыми. Обвинили горничную. Якобы это она их отравила. Идиоты. — Рассказчица презрительно фыркнула. — Cui prodest. Ищи, кому выгодно.
— А кому? — тихо спросил Александр.
— Нам, Алекс, нам, Морганам. Нам выгодно прибрать к рукам денежки Рифеншталей. Последние десять лет для нас были не столь удачными, как предшествующие. Несколько фирм обанкротились. Но мы же происходим от пирата. Помнишь? А Генри никогда особо не задумывался, когда испытывал денежные затруднения. Брал все, что ему нужно. Мы, его потомки, вынуждены вести себя благопристойно, но это не значит, что мы не умеем этого делать.
— Так значит первую жену Ингвара…
Александр почувствовал легкую дурноту.
— Да, именно. Но я в этом не участвовала. Сам понимаешь, жена Цезаря… Ингвар впал в депрессию, и мы уже почти праздновали победу, как вдруг он снова женился. На этой… как ее… твоей матери. Пришлось поторопиться.
— Так вы и его…
— Что ж поделаешь… Такова жизнь. Если не ты, так тебя. Но я опять была в стороне. И все казалось бы получилось. Торстен остался единственный наследником, я — его женой. Следует признать, что когда это произошло, он изменился к лучшему. У него появилась цель. Он бросил пить. Занялся делом. Я даже им… горжусь. — Кристина сделала еще один глоток. — Твоя мать вышла замуж за этого неудачника ван дер Велле, этого бедного и очень дальнего родственника. Потом родился ты. Через два года после смерти своего отца. Твоего биологического отца.
Александр чувствовал, что ему не хватает воздуха. Он судорожно вдохнул.
— Откуда мы это знаем? — продолжала Кристина. — Знаешь, нам со временем стало интересно, почему Альфред так о тебе печется. Оплатил твою учебу в самом престижном университет, продвинул по службе, ввел в правление инвестиционного фонда, а ведь ты всего лишь семиюродный внучатный племянник. Таких у Альфреда целая команда, но облагодетельствовал он именно тебя. И тогда мы решили разговорить его адвоката, Рема Аддисона. Старик, конечно, упирался, твердил об этике и верности клиенту, но в наше время есть очень действенные средства.
— Вы что же… пытали старика? — Александр задыхался.
— Зачем же? Это был всего лишь амитал натрия. Увы, у него не выдержало сердце. Ты же наверное слышал, что он недавно умер.
— Да, слышал…
Александр попытался встать, чтобы взять видеофон, но ноги его не слушались. Он в ужасе взглянул на Кристину. Левый угол ее рта подергивался. Она наблюдала за Александром с каким-то нездоровым любопытством.
— Мне плохо… там в комнате медицинский бокс… Принеси.
— Тебе уже ничего не поможет, Александр. Ты умираешь. Твоя кровь сгущается и через десять минут твои артерии забьются тромбами. Я до последнего надеялась, что мне не придется этого делать. Когда этот пират тебя ранил, я усмотрела в этом знак судьбы. Кто-то другой, не я. Ты… ты был мне даже симпатичен. Да и не твоя вина, что Альфред заставил твою мать зачать ребенка в пробирке. Но ты выжил. И остался наследником.
— Какая ты… жалостливая…
Александр упал на колени. Дышать становилось все труднее. И ночь сгущалась уже не только над головой, она стекала ему в глаза.
— Алекс, прости, я не хотела. Я действительно не хотела, но это ради детей…
Александр уже ее не слышал. У него звенело в ушах. Их тоже забивало, затягивало чернотой. Пятно сознания медленно сужалось. Но оно еще было достаточно ярким, отчетливым. Там еще жили, двигались его мысли, его воспоминания. Там в этом последнем солнечном блике он все еще видел высокого русоволосого парня и женщину в длинном бесформенном платье.
— Ради детей… — беззвучно проговорил он.
И на последнем, укороченном вздохе Александр торжествующе улыбнулся.
<tab>С ним что-то случилось. Необъяснимое. Новое. Он — другой. Он изменился.
<tab>Кажется, когда-то на Земле это называлось инициацией. Он читал об этом в исторических книгах. Когда-то существовал обычай проводить церемонию посвящения, ритуал перехода в иное возрастное качество. Подросток проходил испытание и приобщался к миру взрослых, доказывая свою зрелость, свою готовность к переменам и более сложным, условиям существования. В земной древности инициация юноши включала в себя экзамен на приобретенные навыки: охота, поиск, схватка, выживание. Тот, кто претендовал на звание взрослого, впервые действовал самостоятельно, без помощи, без подсказки, полагаясь только на свои силы. Он впервые, без опытного наставника и защитника, шел навстречу опасности, принимал решения и делал выбор. Иногда ищущий проходил через символическую смерть, умирал и рождался уже другим, обновленным, подобно бабочке, выходящей из кокона.
<tab>Со временем эти испытания стали формальными, игровыми, без подлинной опасности, оставляя ищущему лишь условную трудность. Достаточно было сменить имя или одежду. Служитель культа произносил молитву, наставник вручал декоративный клинок. А подлинной инициации, самого преображения и взросления, так и не случалось. Или все происходило гораздо позже, под руководством уже не старшего, а бескомпромиссной судьбы, которая сама, без всякого снисхождения, назначала испытания.
<tab>Что-то подобное случилось и с ним. Он прошел свою инициацию — и стал взрослым. Ощущения, само восприятие мира действительно изменились. Он стал каким-то… другим. Нет, не лучше и не хуже. Он ничего не утратил, скорее приобрел — целостность, завершенность. Это было созревание, но не физическое, требующее наладки или настройки, дополнительных функций или деталей, а психологическое, эмоциональное. Он достиг завершенности в ином, неосязаемом измерении, сугубо человеческом. В этом измерении могут существовать только люди. Только у них, в отличие от самых совершенных машин, есть эта эфемерная, неуловимая для приборов, надстройка — душа. Душа, которая так же взрослеет и развивается, как взрослеет и наращивает плоть тело, душа, которая жаждет, мечется, страдает, тоскует, сомневается, душа, которая учится, прощает и любит. Эта душа обретает качества породившего ее мира, она — его отражение, его крошечная копия, капля, покинувшая океан, и в то же время эта уходящая в свободное плавание душа есть отдельная самостоятельная вселенная. Нет необходимости удерживать эту душу в равновесии страховочным линем. Она движется по своей орбите, с избранной скоростью. У этой души свой путь, стезя любви и ответственности.
<tab>Инициация Мартина состоялась. Он даже символически умер. Это произошло в галерее «Эксплорера», когда Казак сначала направил на него «глушилку», а затем вколол транквилизатор. Мартин, проваливаясь в небытие, поверил в свою смерть. Он больше не увидит Корделию, не вернется в их дом, не затеет ссору с «Жанет», не выведет из ангара их флайер… Его больше не будет. Он сейчас расворится в темноте, расползется, как чернильная капля на стекле, лишится очертаний. От него останется груда холодеющей органики и затвердевшая опухоль процессора. И той вселенной, крошечной, живой, мерцающей, с народившимися созвездиями и галактиками, больше не будет. Она разрушится.
<tab>Он успел подумать, но не успел испугаться. Сразу начал тонуть, растворяться и поглощаться. И… умер. Как выяснилось позже, символически. Он должен был тогда умереть. Он, прошлый, отживший, со всеми страхами и кошмарами, должен был пройти этот цикл, чтобы возродиться. Перезагрузка души и памяти. Эмоциональный апгрейд. Некоторое время спустя он вернулся. Запустив безопасный режим, в сознании бликующем, спутанном, прошедший своеобразное форматирование, но обновленным.
<tab>Он понял это в тот миг, когда прочел на внутреннем экране обращение хакера. Теперь ему предстояло принять решение. Снова выбор. Чем-то схожий с тем, который он уже однажды сделал: остаться человеком или уйти в машинное беспамятство. Он может уйти и сейчас -в глухую оборону, забаррикадироваться, свернуться мыслящим комочком на дне органической раковины и пассивно переживать события, рассчитывая на крепость цифровых стен или покинуть убежище, чтобы вступить в схватку. Что же делать? Отсидеться в крепости или затеять контрнаступление? Тот Мартин, которым он был, когда шел по стыковочной галерее, еще до выстрела, предпочел бы отсидеться. Он бы затаился и ждал — ждал Корделию. Она же обещала его найти. Нашла один раз, найдет и второй. Так она сказала. И она сдержит слово. Она не обманет. Его задача — выжить. Уйти в гибернацию, за процессор. Экономить силы и ждать.
<tab>Он мог проигнорировать обращение хакера. Так обычно поступают бракованные киборги, воспринимая любую сомнительную команду, как провокацию. Как бы в таком случае повел себя хакер? Продолжал бы взывать к его человеческой составляющей или, отчаявшись, принялся бы ломать защиту уже без всякой деликатности? Скорей всего хакера постигла бы неудача. Да и взломанный, Мартин не обратился бы в покорную игрушку. Он умел сопротивляться. Что тогда? Уайтер пришел бы в ярость… Возможно, пристрелил бы хакера-неудачника и не только его. Транспортировочный модуль перевели бы в режим консервации, и очнулся бы Мартин… Космос знает, где бы он очнулся. Корделии пришлось бы затевать новую войну, на этот раз с более коварным и могущественным противником. Уайтер оказался бы на свободе с огромной суммой денег.
<tab>Нет, просчитать все последствия выбора Мартин в тот временной пробел между запросом и ответом, конечно, не успел. Он выбирал не сюжетный поворот, он выбирал себя будущего, активного, действующего, ответственного, или беспомощного, ведомого. Второе привычней. Он всегда был зависим, почти ущербен. Стать иным — страшно. Хотя у него уже был некоторый опыт. Когда флайер Корделии потерпел крушение, это он запретил ей вызывать спасателей и отправился за хозяйкой на грависанях. Он сам принял решение. У него не было прямых доказательств вмешательства и взлома, только смутные догадки, и тогда ему тоже пришлось выбирать — возразить человеку или подчиниться. Он возразил. И выиграл. Осознание риска пришло позже. И даже некоторое раскаяние в поспешности своих действий, когда сидел у постели простуженной Корделии. Даже ругал себя. Не было доказательств, только догадки. Отклонившийся сигнал будто уходящий на сторонний приемник. Отклонение не дольше пяти секунд. Странное волновое эхо. Он мог бы им пренебречь. Мог бы отнести к техническому сбою. Корделию нашли бы спасатели. Ей не пришлось бы в 30-градусный мороз пересекать снежную пустыню. Она бы не заболела. Это он виноват. Придумал какую-то опасность. Правда, очень скоро доказательства нашлись. Присутствие вируса в бортовом компьютере. Нет, он не параноик, он понял все правильно, распознал опасность. Это диверсия. Кто-то все это устроил. Задумал. Расставил капканы. Кто-то на них охотился.
<tab>Потом и охотник объявился. И Мартину вновь пришлось выбирать — действовать или затаиться. Он выбрал действовать.
<tab>— Слушай, а как вы с этим хакером сговорились? — спросил Тед, когда вся команда «Космического мозгоеда» после того, как транспортник покинул станцию, собралась в пультогостиную.
<tab>Мартин взглянул на Корделию. Она сидела с ним рядом на розовом диванчике, укутавшись в плед. Ее по-прежнему познабливало и Мартину это не нравилось. Он снова пристально в нее вгляделся, как тогда, после крушения. Снова прогнал все собранные данные по логическим схемам, задействовав программу диагностики по максимуму. Ничего пугающе непоправимого программа не находила. Да и Вениамин Игнатьевич не выказывал тревоги. Доктор выглядел скорее заинтересованным. А из лекарств предлагал только витамины.
<tab>— Давайте, голубушка, я сделаю вам еще один укольчик, — услышал Мартин, когда Корделия в очередной раз вошла в медотсек.
<tab>И все же он беспокоился. За то время, пока он стажировался на «Сагане», а затем скрывался на «Мозгоеде», с ней что-то случилось, что-то значительное, изменившее ее на фундаментальном уровне, и об этом случившемся она до сих пор ничего не сказала. Она даже не призналась в том, зачем летала на Асцеллу. Неужели она ему больше не доверяет? Чего она боится? Впрочем, у нее и возможности не было. События громоздились, сталкивались, катились будто сброшенные на зеленый стол бильярдные шары (Мартин видел эту игру в старых земных фильмах) и упорядочить их, согнав в узнаваемую фигуру, ни у одного из игроков времени так и не нашлось. Все происходило очень стремительно. Вот он с третьей попытки пристыковал катер, вот сдал Уайтера Станиславу Федотовичу, вот оказался в каюте…
<tab>Корделия, напряженная, одеревеневшая до мышечной боли, сидела на койке и ждала. Она будто добровольно оптимизировалась до этой единственной функции. Все прочее в ней угасло, истощив ресурсы.
<tab>Мартин вдруг очень ясно представил этот нарастающий процесс угасания, отмирания, схождения всех жизненно-проводящих нитей в единую пылающую точку. Так живой организм в минуты смертельной опасности, запуская программу выживания, жертвует второстепенным во имя главного, отсекая кровоснабжение с той же рациональной беспощадностью, с каким бортовой искин блокирует поврежденные отсеки. Мартин увидел светящееся кружево ее нервов, узелки, переходы, развязки нейронов. Как они загораются, тлеют под невыносимой нагрузкой, чернеют, обугливаются, сбрасывая крохи жизненной силы тем собратьям, кому еще суждено жить, проводить нервные импульсы, сокращать и расслаблять мышцы. Этот мучительный процесс происходил в стоическом безмолвии, потому что Корделия за много лет отвыкла допускать зрителей к метаморфозе эмоций. Она переживала это внутреннее горение одна. И к тому моменту, когда Мартин коснулся сенсора каюты, видимый тепловой сектор катастрофически уменьшился. Пылающую сердцевину окружали полутона отчаяния. Казалось, что и зрительные нервы атрофировались, отказывая в существовании внешнему миру, так как Корделия с минуту смотрела на вошедшего Мартина с воинственным недоверием. Она не принимала положительного исхода — слишком затяжным, многоярусным было испытание, слишком извилистой дорога.
<tab>Потом она его узнала. Черты лица, схваченные изнутри цементом страдания, стали смягчаться. Отмершие нейроны засветились снова, нервные узлы обрели проводимость.
— Глупый, глупый Бегемотик…
— Ты меня накажешь?
— Конечно! В угол поставлю.
<tab>Тех коротких фраз было достаточно.
<tab>Они молчали, в безмолвии обретая симбиотическое единство. Киборг и его женщина. Союз двух разумных существ, таких разных, но совершенно единых в поисках любви и целостности. Обстоятельства, детали — все уже несущественно, нематериально. Какая разница, как они пришли к этому долгожданному равновесию, если они слышат мысли друг друга на частоте, неуловимой для самых чувствительных приборов. Все уже кончилось. Прошлое — как хрустящие под ногами иглы геральдийских кедров.
<tab>Мартин на мгновение все забыл. Мгновенная архивация данных. Он остался в настоящем, в осязаемом, плотном и захватывающем. Ощутил себя в потоке, причастным, действующим. Ему хотелось и вернуться в этот поток и оставаться рядом с Корделией, в симбиотической гармонии.
<tab>— «Как много тех, с кем можно говорить. Как мало тех, с кем трепетно молчание…» Иди, — сказала она, взяв в ладони его в лицо. — Потом все расскажешь.
<tab>— И ты тоже.
<tab>— И я расскажу.
<tab>— Обещаешь?
<tab>— Обещаю.
<tab>«Мозгоед» покинул станцию сразу, как от нее отстыковался «Сигурэ» с беглым пиратом на борту. Полицейский корвет направился к Титану-10, галактической тюрьме, откуда Уайтеру удалось совершить такой головокружительный побег. Транспортник — в противоположную сторону. За полчала до «Сигурэ» от станции ушла «Алиенора». Остался только «Асмодей». Тед печально взирал на бесхозный кораблик. Катер притулился к станции, будто брошенная хозяевами собака.
<tab>— Эх, такая посудина пропадает, — вздохнул пилот.
<tab>— Это не надолго, — утешил его Дэн. — Владелец пришлет за ним экипаж. «Асмодей» приписан к Новой Женеве. У Рифеншталей там штаб-квартира, а свое имущество они без присмотра не бросают.
<tab>Тед снова вздохнул. Потом обернулся к Мартину.
<tab>— Ну ты расскажи, как там было-то. А то Казака изловил, «Асмодей» едва не угробил, и молчит…
<tab>— Расскажу, — согласился Мартин.
<tab>Он взял со стола кружку с чаем, который приготовила Полина, и осторожно вручил Корделии, как когда-то это сделала она в дождливую ночь на Геральдике, чтобы согреть и успокоить своего пугливого и недоверчивого гостя.
<tab>— Да, рассказывай, — присоединилась она к просьбе Теда, — я тоже еще ничего не знаю.
<tab>Вся команда «Космического мозгоеда» собралась за чаем в пультогостиной. На столе мерцали фантиками несколько сортов конфет. Это капитан «Алиеноры» уговорил коллегу принять небольшую благодарность. Станислав Федотович пытался отказаться, затем, уловив заблестевший взгляд Полины, заинтересованный — Дэна, вспомнил, что сам экипаж яхты ни в чем не виноват, что капитан не владелец, а всего лишь наемный работник, исполняющий приказы, скорее пострадавший, чем преступник и… передумал. А тут еще и Вениамин Игнатьевич помощь раненым оказал. В конце концов, все спасены, а привлекать кого-то к суду или не привлекать, решать будет Корделия.
<tab>Мартин так же взял свою кружку и начал со стихийного заговора с хакером по прозвищу Креветка. О том, как они договорились, что Мартин прикинется послушным киборгом, что признает Уайтера своим хозяином, чтобы находится с ним рядом и пресекать попытки убийства. Креветка очень боялся, что взбешенный неудачей Казак отыграется на безоружном экипаже, и в первую очередь на Камилле, которая уже пострадала. Уайтер ясно дал понять, на что способен. Загнанный в угол, он мог довершить начатое. Терять-то было нечего. Но иллюзия власти над уникальным киборгом и перспектива заработать деньги в некоторой степени нивелировали опасность. Чувствуя себя победителем, Казак уже не стремился к слепой мести.
<tab>— Но ван дер Велле он все-таки ранил, — хмуро напомнил Станислав Федотович. — Не то, чтобы я так уж жалел этого кукловода…
<tab>— Я сам этого не ожидал, — ответил Мартин. — Я рассчитывал обезвредить Уайтера только на борту «Асмодея». Чтобы поблизости никого не было. И с ван дер Велле все должно было окончиться благополучно. Все условия были выполнены. Почему Казак выстрелил, я не знаю.
<tab>— Потому что пират, — проворчал Тед.
<tab>— Потому что не терпит, когда ему отдают приказы, — пояснил Дэн.
<tab>— Похоже на то, — согласился Вениамин Игнатьевич. — Люди такого склада признают только собственные полномочия. Они руководствуются инстинктом хищника, и подчинить их может только сильный вожак.
<tab>— Я, конечно, мог его остановить, — виновато произнес Мартин и снова покосился на Корделию, — я бы успел…
<tab>— Так ему и надо! — резюмировал Тед. — Этот богатенький ван дер Велле сам кашу заварил. Вот пусть и расхлебывает. Как говорится, не рой яму другому.
<tab> — Ты не совсем прав, Тед, — продолжал Вениамин Игнатьевич, — Александр ван дер Велле как раз и пытался эту самую кашу расхлебать и Мартин должен был его защитить. Потому что Александр прежде всего человек, а защищать людей…
<tab>— Это смотря каких людей! — не сдавался Тед.
<tab>— Да, смотря каких! — поддержала его Полина, убегая к холодильнику.
<tab>— Вениамин Игнатьевич прав, — строго добавил капитан, — Мартин, ты должен был его остановить. Тем более, что Александр пытался тебя спасти.
<tab>Мартин снова взглянул на Корделию. Неужели и она скажет, что он поступил неправильно? Он мог толкнуть Казака и тогда выстрел ушел бы вверх. Станции грозила бы разгерметизация. Да и вероятность успешного вмешательства была невелика, всего 37%. Мартин стоял слишком далеко, а Казак действовал спонтанно, под влиянием момента. Вот только секунду назад ни зрачки, ни пульс никак не выдавали его намерения, и вдруг он схватился за бластер. Корделия приподнялась, поставила кружку у ножки диванчика и обняла Мартина.
<tab>— А я поступлю нелогично и непедагогично, — сказала она. — Вы правы, Станислав Федотович, и вы, Вениамин Игнатьевич, людей надо защищать. И наказывать строго по закону. Никакого самосуда, никакой мести. У людей должен быть шанс. — Она помолчала и добавила: — На искупление. Александр свой шанс получил.
<tab>— Псть рдтся чтжвстлс, — проворчал Михалыч.
<tab>Тут Полина вернулась от холодильника с колбасной нарезкой. Так же из запасов «Алиеноры».
<tab>— Правильно, одним чаем сыт не будешь, — одобрил Тед, извлекая из-под пульта банку с безалкогольным пивом.
<tab>На запах из-за диванчика появилась Котька, прежде дремавшая на коленях Ланса. Второй киборг как обычно не выказывал гастрономических восторгов и оставался в наибольшем удалении от стола. Котька составляла ему компанию до тех пор, пока к малопривлекательным для нее сладостям не прибавилось блюдо более основательное — восхитительный натюрморт из нескольких сортов колбасы. Полина торжественно водрузила это произведение искусства на стол и обернулась к пассажирам, намереваясь их так же пригласить принять участие, как вдруг Корделия вскочила с дивана и бросилась вон из пультогостиной. Все замерли в неловком молчании.
<tab>— А… что случилось? — растерянно спросила девушка.
<tab>Вениамин Игнатьевич, единственный не утративший самообладания, подцепил вилкой красиво свернутый колбасный кружок и сказал:
<tab>— Ничего особенного. Вполне естественная реакция.
<center>***</center>
<tab>— Да не может этого быть! — в десятый раз громко и отчетливо повторила Корделия. — Вениамин Игнатьевич, проверьте еще раз!
<tab>— Голубушка, я, конечно, не специалист, — посмеиваясь, ответил доктор, — и репродуктология не моя область, но установить наличие в крови хорионического гонадотропина моей квалификации хватит. И даже определить уровень его концентрации.
<tab>— Но профессор Гриффит уверил меня, что шансов нет, что все эмбрионы погибли.
<tab>— Я не знаю, в чем вас уверил профессор и каковы были его мотивы. Я вижу результаты на мониторе. А эти результаты показывают, что уровень гонадотропина соответствует трехнедельной беременности, а это говорит о том, что по крайней мере один эмбрион выжил.
<tab>Корделия закрыла лицо руками и снова жалобно повторила:
<tab>— Этого не может быть…
<tab>— Я могу проверить вашу кровь еще раз. Хотите?
<tab>Корделия сначала кивнула, затем, спохватившись, отрицательно качнула головой. Вениамин Игнатьевич, уступая ее недоверчивой настойчивости, выкачал из вены три пробирки и четыре раза прогнал кровь через биоанализатор. Каждый следующий выведенный результат неумолимо подтверждал предыдущий.
<tab>— Но почему же он мне так сказал? — Корделия почти умоляюще взглянул на доктора.
<tab>— Возможно, у него на тот момент были веские причины.
<tab>— Какие?
<tab>— Не исключено, что таким образом он пытался вас защитить.
<tab>Корделия собралась было возразить, уже набрала в грудь воздуха для ответа… Но слова замерли. Что-то в этом есть. Что-то глубоко иррациональное. Вряд ли такой специалист, как профессор Гриффит, мог совершить такую ошибку. Это скорее напоминает хорошо оплаченную фальсификацию, должностное преступление или… операцию прикрытия? К тому времени Камилла уже прибыла на Асцеллу. Она могла ему угрожать… Или это не она? Камилла ничего не знала о завещании. Зачем ей шантажировать профессора? Или она рассчитывала получить доступ к врачебной тайне? Вдруг выяснится, что сводная сестра смертельно больна, что у нее выявили болезнь, обусловленную генетически, и потому неизлечимую? Если бы Камилла знала о той оговорке, которую добавил их отец, чтобы избежать ухода владений к дальним родственникам и дробления этих владений на крошечные наделы, то сразу бы заподозрила, по какой причине Корделия отправилась в клинику. Ей нужен был ребенок, наследник. С определенным набором хромосом. Профессор Гриффит уверил ее в неудаче. Почему? Чтобы она сама никому не выдала свою тайну? Все это еще предстоит выяснить.
<tab>— Вениамин Игнатьевич, пожалуйста, вы пока не говорите, что со мной происходит, а то мне… неловко.
<tab>Доктор кивнул.
<tab>— Я и сам хотел вам это предложить. Стасику я скажу, что это последствия стресса. А вот как быть с Мартином…
<tab>Мартин стоял за дверью медотсека. Подслушивал ли он? Лицо непроницаемое, суровое. Похоже, что подслушивал. И делал выводы. Какие? Сердце будто прихватило первым ноябрьским ледком.
<tab>Она его обманула, не доверилась, умолчала. Даже сплела интригу. Однажды она уже совершила нечто подобное — скрыла от Мартина угрозы баронета обратиться в «DEX-company». Надеялась разрешить ситуацию сама, без участия киборга. Сама. Все сама. Боялась напугать Бегемотика. Но Мартин услышал ее разговор с Элис, офицером таможенной службы. И едва не разразилась катастрофа.
<tab>И вот она снова сыграла в молчанку. Придумала для него стажировку. Мартин ничего не знал о завещании и мог истолковать эту скрытность как угодно. Уже истолковал.
Молча приблизился, сел рядом, отвернулся. Корделия поежилась.
<tab>— Не было необходимости скрывать, — тихо произнес он, — я бы понял.
<tab>— Мартин, подожди. Я еще сама мало что понимаю.
<tab>Он молчал. Смотрел прямо перед собой.
<tab>«Он почувствовал себя лишним, — подумала Корделия. — Лишним и ненужным».
<tab>— Помнишь, я летала на переговоры со своим адвокатом Соломоном Майерсом?
<tab>— Помню. На обратном пути у флайера отказал двигатель.
<tab>— Они хотели похитить тебя… Я тогда очень за тебя испугалась. Придумала эту стажировку. Мне снова стало казаться, что тебе грозит опасность именно рядом со мной, что если ты будешь от меня как можно дальше…
<tab>— Я понял.
<tab>— И ничего тебе не сказала.
<tab>— О чем?
<tab>— О завещании. О дополнительном условии, которое оставил мой отец.
<tab>— Что за условие?
<tab>— Сол сообщил мне, что я могу лишиться статуса законного владельца земель Трастамара.
<tab>— Почему?
<tab>— Потому что у меня нет детей. Если до 45 лет я не обзаведусь ребенком — носителем ДНК рода, то право на имя и владения переходит детям Карлоса-Фредерика от княгини Мышковской, то есть Камилле.
<tab>— И ты…
<tab>— И я попыталась этим наследником обзавестись. Не то, чтобы я так уж дорожила этим именем и владениями… Даже если бы мне пришлось отказаться от наследства в пользу Камиллы, у меня все равно остался бы дом в Перигоре и отель на побережье моря Гамильтона. Ну и холдинг, разумеется. Будь я одна, я бы не заморачивалась. Пусть бы Камилла стала наследницей. Но есть еще наш дом. Тот самый дом, где мы с тобой слушали дождь. И куда мы возвращались. Помнишь, когда мы с тобой были на Аркадии или на Шии-Раа, ты всегда говорил, что хочешь домой. Что на этих планетах тебе нравится, и там много всего интересного, но в нашем доме на Геральдике тебе лучше и только там ты чувствуешь себя в безопасности. И каждый раз, когда мы возвращались, даже из Перигора, ты всегда сначала бежал в свою комнату под крышей, в свое первое убежище, прятался там, и только потом спускался. Ты как будто должен был прочувствовать этот дом заново, привыкнуть к нему, убедиться в его надежности, услышать его голос, восстановить ощущение безопасности, вспомнить то, что ты впервые там обрел. Я не могла тебя этого лишить. Я должна была попробовать.
<tab>Она погладила русые волосы. Мартин потерся щекой о ее ладонь.
<tab>— Но ты должна была мне сказать, — произнес он с легким упреком.
<tab>— Ну извини. Это все потому, что я привыкла принимать решения, ни с кем не советуясь. Мой выбор — моя ответственность. Да и не верила я в успех. Не хотела ни пугать, ни обнадеживать. Не хотела, чтобы оставшиеся дни, если ничего не получится, ты провел бы в тревоге и страхе, чтобы просыпался и думал, что очень скоро все кончится и твоего дома, твоего убежища, у тебя больше не будет. У тебя были такие счастливые глаза, когда ты прибегал утром на кухню. Ты как будто каждый день праздновал Рождество. Я не могла у тебя это отнять. Пусть бы у меня ничего не получилось, но я могла подарить тебе еще целых два года.
<tab>Мартин осторожно погладил ее коротко остриженные волосы. Без ежедневной укладки и хлопот модного стилиста они походили на растревоженный пыльный куст.
<tab>— Мой дом там, где ты, — сказал Мартин, — даже если ты задумаешь переселиться на Джек-Пот.
<tab>Они несколько минут молчали. Потом Мартин спросил:
<tab>— Это… клон?
<tab>— Нет. Папочка предусмотрел и это. Ребенок не может быть клоном, он должен нести в себе генокод обоих родителей. И второе уточнение — никаких репликаторов. Ребенок должен появиться на свет по истечении девяти месяцев древним, испытанным способом. Как все Трастамара, начиная с Энрике Второго. Спасибо, что замуж не погнал. И не назначил конкретного отца. А мог бы…
<tab>— А кто отец, ты знаешь? Или донор анонимный?
<tab>— Конечно, знаю.
<tab>— Кто?
<tab>Корделия помолчала, затягивая интригу.
<tab>— Ты.
<tab>Фиолетовые зрачки расширились, но Мартин тут же стянул их имплантатами.
<tab>— Но… я же стерилен… на генетическом уровне.
<tab>— Ты — да, а вот твой исходник — нет.
Мартин взял ее за руку и повел через стыковочную палубу к центральному шлюзу.
— Я хочу тебе кое-что показать.
У ромбовидной титановой створки, вросшей, казалось бы, намертво в тело станции, тускло светилась сенсорная панель. Мартин набрал 16-значный код — бессвязную комбинацию цифр и букв.
— Думаешь, пароль еще актуален? — недоверчиво спросила Корделия.
Несколько секунд ничего не происходило. Затем где-то в недрах дверного механизма что-то загудело, пробуждаясь. Створка дрогнула и бесшумно ушла в пазы.
— Станция законсервирована, но не мертва, — сказал Мартин. — Это аварийный код, на случай форс-мажорных обстоятельств. Мне его когда-то подсказал Гибульский. Если вдруг произойдет автоматическое отключение и блокировка. Чтобы я мог выбраться. Как видишь, код еще действует.
Перед ними открылась уходящая мягким изгибом в сторону галерея, залитая тем же белесым, тлеющим светом. Воздух с еще более резким, синтетическим привкусом. Тоннель, уводящий в прошлое, к самым истокам. Своеобразная машина времени. Корделии пришла в голову избитая фраза: в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Или можно? Для Мартина это исходная точка. Первые осмысленные воспоминания. Средоточие первых радостей. Когда-то астрофизики предполагали, что черные дыры — порталы не только в пространстве, но и во времени. Они позволяют отмотать пространственно-временной континуум, как ленту в древнем кинопроекторе, и встретить себя прошлого, юного, полного надежд. И дать себе прошлому еще один шанс.
— Пойдем? — Мартин взглянул на нее вопросительно.
— Пойдем. — Она крепко сжала его руку.
Никто из экипажа «Космического мозгоеда» за ними не последовал. Проявили деликатность. Только Дэн проводил долгим внимательным взглядом. Мартин тоже на него посмотрел. Видимо, отправил какое-то сообщение. То место, куда они уходили, в самом сердце заброшенной станции, принадлежало только Мартину, и ему же принадлежало право выбрать спутника. Ибо он шел сейчас не в потайной отсек, он шел по лабиринту своей памяти, по самым сокровенным ее закоулкам. Туда он мог привести только того, кто уже разделял с ним это невеселое путешествия, пусть и опосредованно, через его собственные признания и кошмары, но этот кто-то уже был здесь, уже видел эти скрученные в спираль переходы, эти темные цеха с резервуарами, эти остывшие в тусклом металле лаборатории и крошечный отсек, ставший первым приютом для странного существа с детской душой и взрослым сложившимся телом.
Миновав несколько поворотов и лестниц, они подошли к еще одному запечатанному люку, стандартному, мало отличимому от тех, что вели в другие отсеки и модули. Мартин и там набрал на сенсорной панели многозначный код. И снова несколько тягучих мгновений неопределенности. Ни сенсорная панель, ни сам ярус не подавали признаков энергетической жизни. Лампочки не мигали, предупредительные сигналы не раздавались. Только потолочные панели начинали слабо светиться, реагируя на запрос датчиков движения. Станция находилась в коме, но отвечала на внешние раздражители. Мощность станционного искина была сведена к минимуму, для поддержания самых примитивных жизненных функций. Но где-то в памяти этого искина, в его резервных файлах хранились аварийные пароли.
Сенсорная панель слабо засветилась, появилась надпись, требующая подтверждения. Мартин набрал код повторно. Гудение пневмопривода и тихий щелчок размыкания. Дверь провалилась. Впереди сразу вспыхнул свет. Неяркий, щадящий, но подавляющий своей интенсивностью то белесое пятно, что следовало за ними по тлеющим потолочным панелям. Мартин шагнул вперед. Корделия последовала за ним.
Это был даже не отсек, а две небольшие каюты, объединенные в одно жилое помещение. Одна, совсем крошечная, вмещала только стандартную койку под самым иллюминатором, а вторая служила полигоном для всей прочей познавательной и игровой деятельности. Терминал, подобие стола и угловая кушетка. И странный набор предметов. Корделия назвала бы их… игрушками. Несколько ручных головоломок, вроде того древнего кубика с разноцветными гранями. Но кроме куба были еще пирамида и тетраэдр. Был лохматый зверь, напомнившей Корделии шоаррскую лису Мозгоедов, правда, у этого шесть была ярко зеленой с разводами, гребень, три ноги и очень длинная шея. Была модель звездолета, дотошно собранная из деталей, и еще несколько других летательных аппаратов, не достигших стадии завершения. В лабораторной колбе стояла засохшая ветвь какого-то растения. На полу у терминала валялся сброшенный портрет женщины.
Игрушки сначала вызвали недоумение, но очень скоро Корделия сообразила. Ну конечно, он же был ребенком! Мартин был ребенком, самым настоящим. А это его детская комната. Именно здесь пробудилось его младенческое сознание, именно здесь он впервые осознал себя. Мартин поднял портрет. Эта была Эмилия Валентайн. Женщина с фиолетовыми глазами.
— Она была первой, кого я увидел, — сказал Мартин. — Она, собственно, всему меня и учила. Учила быть… человеком.
— Хорошо учила, — сказала Корделия, двигаясь по «детской» и осторожно касаясь всего, что попадалось на пути.
Чувства были странные, необъяснимые. Ей как будто позволили заглянуть в исходную точку мира, в мастерскую демиурга, прочитать самую первую страницу книги судеб.
— Когда-то эти две каюты казались мне целым миром, равными целой вселенной, — сказал Мартин.
Корделия взяла планшет со стилусом. Видимо, с его помощью Мартин учился писать. Пыли на станции неоткуда было взяться, но тем не менее под пальцами возникло ощущение пленки толщиной в одну молекулу. «Это осыпавшиеся, умершие здесь часы и минуты, — подумала Корделия. — Это их осевший на предметы прах. Пепел времени».
Она внезапно поняла, чем были на самом деле эти две маленькие, спаянные воедино каюты. Это был кокон, скорлупка, в которой зрела и развивалась, подобно куколке, человеческая душа. И взращивала эту душу неведомая, трагически погибшая женщина, взращивала и питала своей любовью, вскармливала, как мать вскармливает младенца. Собственно, Мартин и был младенцем. В заботе и регулярном кормлении нуждалось не тело, уже достигшее пика формы благодаря технологии клонирования, а заброшенная в это тело душа, еще искорка, по-младенчески неразумная, поставленная перед необходимостью скоростного, почти аварийного взросления. Эта душа была подобна полуграмотному деревенскому пареньку, внезапно севшему за штурвал современного истребителя. И этот паренек, во избежание катастроф и трагедий, должен в кратчайшие сроки освоить управление смертоносной машиной. Эмилии Валентайн, уже пережившей потерю сына, выпала непростая участь стать наставницей этой души, обучить «технической грамоте» новичка, чтобы истребитель не сошел с курса и не столкнулся с беззащитным гражданским судном.
Следует признать, что ей это удалось. Если учесть, что обучение начиналось с самых азов, с азбуки осознания. Возможно, у нее это так хорошо получилось, потому что она по-прежнему видела в Мартине-киборге своего сына и не искала различий? Возможно, это ее помутившийся от горя рассудок не позволил вносить маркеры разделения оригинала и копии? Как бы то ни было, она отдала свою нерастраченную любовь тому, кого знала как своего сына, кого приняла как долгожданного, любимого первенца. Она ждала своего сына, верила в его благополучное возвращение, верила вопреки всем свидетельствам его смерти, и потому киберклон стал закономерным результатом ее ожиданий. Она ждала — он вернулся. Чему здесь удивляться? Так должно было случиться. Таков закон вселенной — сыновья возвращаются. А то, что он потерял память, так это не беда. Она — его мать, она его научит.
Слова, голос, улыбка, прикосновения… Все первые впечатления Мартина были от нее, его первые знания, ответы на первые вопросы. Она учила, направляла, объясняла, и каждый ее урок, каждое наставление давалось с любовью. Конечно, ей не пришлось учить Мартина ходить или держать ложку. Этими навыками тело Мартина снабжал процессор. Она учила его другим «шагам» — шагам познания жизни, равновесию радости и печали, азбуке человечности. Она заполняла своим присутствием, своей терпеливой нежностью пустые кластеры его души в то время, как Гибульский заполнял кластеры цифровой памяти. Мартин мог остаться идеальной машиной с человеческой составляющей, но стал полноценным человеком. Эмилия Валентайн за отпущенный им год отдала Мартину столько любви, что этой любви хватило, чтобы Мартин-человек выжил и не обратился в обезумевший механизм, не стал одержим местью, не скатился к доминанте ненависти. Это ей, Эмилии Валентайн, Корделия обязана своим нынешним преображением, обретением души и своим будущим. Это она создала Мартина таким, каков он есть, создала здесь, в этом замкнутом тесном пространстве, в этом титановом коконе. Мартин должен был когда-нибудь сюда вернуться. Чтобы завершить метаморфозу, заглянуть в свое прошлое и дать ему прорасти в сознание. Для него эта заброшенная станция все равно что для Корделии — пассажирская палуба «Посейдона».
— Ну что, пойдем? Скоро «Сигурэ» прилетит. Станислав Федотович, наверное, беспокоится. Скоро пошлет Дэна нас искать.
Корделия накрыла руку Мартина своей. Он кивнул.
— Пойдем.
Мартин все еще держал портрет своей матери.
— Возьмешь что-нибудь? — спросила Корделия.
Мартин осторожно положил портрет на терминал.
— Нет, в моей памяти достаточно портретов. Ее и отца. Я все помню. А это, — он обвел взглядом каюту, — всего лишь предметы. Ты же сама говорила, что любой предмет сам по себе нейтрален. Теми или иными ценностными характеристиками их наделяют люди. То, что я утратил, они мне не вернут.
— Ты прав. Прошлое должно оставаться в прошлом.
Она вышла первой, Мартин — следом. Снова набрал на панели многозначный код.
Пневмодверь бесшумно встала на место. Сенсорная панель выцвела. Саркофаг закрылся.
***
Корделию клонило в сон.
Это была даже не усталость. Это было изнеможение, истощение до критических показателей, тяжелейшее стрессовое похмелье. Если воспользоваться терминологией киборга, уровень энергоресурсов не просто низкий, а ушел в отрицательные значения. Вполне естественная реакция на обрушившиеся события, на затянувшийся цейтнот, в котором она пребывала с того момента, как подслушала новостной репортаж на Асцелле и вообразила недостроенный «Саган» взорванным, а Мартина — погибшим. Ее отрицательно заряженные воспоминания, вытесненные в бессознательное после пережитой катастрофы, эти эмоциональные бомбы внезапно сдетонировали и взорвались все одновременно, обратив ее устоявшуюся психику в пылающую сверхновую, которая светит ярко, выбрасывая в окружающее пространство миллионы джоулей, движется по орбите с ужасающей скоростью и своим движением смещает и нарушает траекторию всех оказавшихся поблизости небесных тел. И вскоре выгорает, обращается в тусклый, багровый гигант, который уже не светит, а едва мерцает, затем, когда не остается энергии даже на мерцание, теряет большую составляющую звездной плоти, испарятся и сохнет до карликовой величины. На звездном горизонте этот процесс от взрыва до увядания длится тысячелетиями, а в человеческой жизни череда метаморфоз происходит быстро, за пару недель. Взрыв, свечение, энергозатратная деятельность, судорожные попытки выравнивания орбиты, отчаянные попытки удержать внешние границы и рассудочные суждения. Затем — стремительное выгорание.
С той страшной минуты возобновившейся трагедии Корделия не могла позволить себе расслабиться. Весть о спасении Мартина не означала завершения, а всего лишь переводила борьбу в иное качество. Мартин избежал похищения, но он не был в безопасности. Он оставался добычей, желанным призом, и охота на него только начиналась. Корделия и сама стала пленницей. Она вела переговоры с главным своим врагом, находясь, казалось бы, в изначально проигрышном положении. Она старалась сохранять спокойствие и оперировать аргументами, не полагаясь на женскую истерическую слабость, которая сладко подкатывала, суля избавление и беспамятство. Она сражалась и не позволяла себе замедлиться, невзирая на выгорающую звездную сердцевину. И даже когда на пороге ее каюты возник живой и невредимый Бегемотик, она не позволила себе обрушиться в собственные выгоревшие пустоты, она пустила в ход неприкосновенные резервы, чтобы поддержать Мартина в его встрече с прошлым, чтобы те же эмоциональные глубинные бомбы не рванули и у него, обращая в гаснущий болид, как это случилось с ней.
Она справилась. Правда, когда они вышли на стыковочную палубу, перед глазами плыл туман. Вероятно, она бы упала, если бы Мартин ее не поддержал и не отвел в медотсек к Вениамину Игнатьевичу. Им пришлось его ждать. Врач «КМ» был занят: помогал коллеге с «Алиеноры» перевязывать раненых. Полина ему помогала. Станислав Федотович с Лансом осматривали рубку управления, а Тед с Дэном инспектировали «Асмодей».
Мартин усадил Корделию на койку в медотсеке, сел рядом и привычным движением прислонил ее к себе, как делал, когда она падала от усталости в спортзале. «Вот так хорошо, — думала Корделия, уткнувшись в его ключицу. — Вот так бы лет сто…»
— С тобой что-то не так, — вдруг сказал Мартин. — Я не могу понять что, но… что-то изменилось.
— Ничего удивительного, — пробормотала Корделия, — у меня все показатели ушли в минус.
— Нет, это другое.
— Я больна?
— Нет, это не болезнь. Изменения на гормональном уровне.
— Это бывает. От стресса. Отдохну и… пройдет.
Вошел Вениамин Игнатьевич. Бросил на Корделию понимающий взгляд, покачал головой.
— Я сделаю поддерживающий укол, витамины и… спать. Я еще вчера настаивал на успокоительном.
— Мне нужна была ясная голова.
Иных возражений у нее не нашлось. Мартин отвел ее в каюту, принес горячего чая и шоколадку из запасов Полины. Корделия почувствовала, что где-то в недрах нарождающегося белого карлика затих поглощающий звездное вещество реактор. Мартин смотрел на нее с тревогой.
— Иди, Мартин, со мной все будет в порядке. Я же вижу, тебе не терпится.
Был соблазн его удержать. Он бы остался, не возразил. Послушно сидел бы рядом и оберегал ее сон. А она время от времени касалась бы его руки и убеждалась, что он здесь, рядом, что он жив. Но его глаза пылали таким азартом, такой горделивой мальчишеской радостью, которая грозила разорвать его на части, если только он этой радостью не поделится. Ему необходимо сейчас оказаться среди равных, среди таких же азартных, храбрых мальчишек. Он теперь один из них. Он тоже может, как они. Он практически повторил подвиг Теда и Дэна на Медузе — захватил беглого работорговца. Он самостоятельно пилотировал катер! Правда, Тед обозвал его паркующейся блондинкой. Но этот эпитет звучал вполне уважительно и даже… слегка завистливо. Тед всего-то в прошлое его пребывание на «Мозгоеде» кое-что показал и поиграл с ним в космобой. И Мартин ничего не забыл, не растерялся. Справился. Он больше не игрушка, не кукла. Он — человек. Корделия не могла лишить его этой радости. Пусть почувствует себя частью команды победителей. Она подождет.
— Все, иди, я буду спать, — сказала Корделия, укрываясь с головой.
Дверь, откатываясь, прошелестела и так же вкрадчиво встала на место. Хотелось спать, но было так приятно находиться на этой грани между дремотой и бодрствованием, наслаждаться осознанием завершенности, что засыпать не хотелось. Хотелось длить это скольжение.
В дверь тихо деликатно постучали. Корделия удивленно приподняла голову.
— Войдите.
Появился смущенный Вениамин Игнатьевич.
— Вынужден вас побеспокоить, Корделия.
— Что случилось? С Мартином что-нибудь?
— Нет, ни в коем случае! Дело в том, что… хм… этот наш невольный гость… господин ван дер Велле… пришел в себя и хочет с вами поговорить. Правда, мы уже перенесли его на «Алиенору». Роджер Сакаи соберет заявления от пострадавших, если таковые найдутся, и яхта улетит.
Корделия усмехнулась.
— Свалят все на дурака Уайтера. А ван дер Велле следовало добить, а не спасать.
— Тед тоже так сказал. Но мы же люди гуманные… К тому же врачебный долг, клятва Гиппократа.
— Да, да, иду.
Она еще с минуту сидела, привыкая к необходимости завершить начатое, затем сунула ноги в спортивные тапочки, одолженные той же Полиной, и встала.
— Идемте, Вениамин Игнатьевич.
Полицейский корвет «Сигурэ» пристыковался к станции полчаса назад, и радостное возбуждение победителей усилилось. Слышался голос Теда:
— Премия? И сколько?
Голос Полины:
— Между прочим, Тед, Казака поймал Мартин, а не ты.
— А кто его катер учил водить?
— Ага, учил… Мартин, дерни эту штуковину и — газу!
— И че? Научил же!
— Станислав-сан, когда вы уже научитесь брать на борт правильных пассажиров?
— Роджер, не сыпь мне соль на рану.
Корделия сдержала улыбку и прошла вслед за врачом на борт яхты. Всего несколько дней назад она была здесь пленницей и вот вернулась в качестве… кого? К счастью, на пути к медотсеку им никто не встретился. Объяснений с сестрой Корделия бы точно не пережила.
Медотсек на яхте просторный, оборудован как дорогая частная клиника, и примыкающая к нему каюта, используемая в качестве палаты интенсивной терапии, тоже соответствовала уровню комфорта. Не узенькая койка на старом транспортнике, а современная медицинская кровать со всеми техническими опциями, в окружении мигающих, прозрачных мониторов. Хотя, на беглый взгляд Корделии, состояние Александра не требовало такой кардиошумихи. Терапевт с Нового Бобруйска, а ныне врач маленького транспортника, уже спас жизнь внучатого племянника Альфреда Рифеншталя, одного из богатейших людей Галактики. Теперь его коллега, холеный доктор с брезгливым лицом, мог сколько угодно изображать врачебную озабоченность. Когда Корделия вошла, врач яхты довольно высокомерно кивнул и вышел.
Корделия приблизилась. Александр, бледный, осунувшийся, смотрел на нее лихорадочно блестевшими глазами. Дыхание затруднено. Повреждено легкое. Как когда-то у Мартина. Только у Мартина была двойная рана. Ржавый Волк стрелял дважды. Две металлические болванки, выпущенные из примитивной копии арбалета, разворотили легочную ткань и печень. Будь Мартин человеком, то в течение нескольких секунд истек бы кровью. Александру повезло больше. В него стреляли из бластера. Один раз. Печень не задета. К тому же лазерный луч обладает, пусть и сомнительным, но все же преимуществом перед арбалетным болтом — он прижигает разорванные сосуды и препятствует кровотечению. Потому Александр и выжил. Основные артерии остались незатронутыми.
Впрочем, у Казака скорей всего не было намерения его убивать. Хотел бы убить, убил. Целью пирата было вывести ван дер Велле из строя. Чтобы тот не пустился на яхте в погоню. Восемь двигателей «Алиеноры», разгоняющих яхту до субсветовых скоростей, вполне позволяли ей настичь катер. А с раненым владельцем на борту это вряд ли станет возможным. Тем более что и капитан яхты получил ранение. Уайтер не подстрелил только Креветку, наивно обозначив его как существо трусливое и бесполезное. Корделия усмехнулась. Как обманчива порой бывает внешность. Под громоздким панцирем ракообразного скрывалось сердце морского конька. Вот кого надо было в первую очередь выводить из строя, а не капитана с техником и пилотом.
Корделия посмотрела на монитор с жизненными показателями. Пульс немного учащен. Давление понижено, а в целом… Даже кровь для него нашлась. В жилах у Ланса. Нулевая универсальная группа. Золотая кровь. Когда-то на всей Земле насчитывалось всего 43 носителя этой драгоценной группы. Теперь эта бесценная кровь текла в венах киборга-телохранителя. И не только у него. У Мартина кровь тоже нулевой группы. Если бы не хватило крови Ланса, он бы, не раздумывая, поделился своей. Жертва спасает жизнь своего похитителя. Хорошо, что до этого не дошло. Крови Мартина этот манипулятор не заслуживает.
В палате, среди мониторов, под капельницей, Александр ван дер Велле ничем не отличался от простых смертных. Он больше не был внучатым племянником самого богатого человека Галактики, он стал человеком страдающим, слабым, с осунувшимся лицом и ввалившимися глазами. Когда-то эти глаза горели неколебимой уверенностью, триумфом победителя, а теперь плавали где-то у самого дна, в колодце отчаяния. Именно оттуда он сейчас смотрел на Корделию. Смотрел, как утопающий, как утративший надежду. Она села у изголовья, сложила руки на коленях.
— Ты звал меня, Алекс? Я пришла.
В темных, провалившийся глазах мелькнула радость. Он чуть приподнялся… Видимо, хотел заговорить. Судорожно вдохнул. Вдох получился хриплым, болезненным. Дернулось выпирающее адамово яблоко.
— Я слушаю, Алекс, — спокойно повторила Корделия.
Он молчал, только смотрел. Облизнул пересохшие губы.
— Хочешь пить?
— Нет… — выдохнул он.
— Тогда говори.
Он снова набрал воздуха, сделал новую попытку и… не смог. Вероятно, забыл то, что готовился ей сказать. Долго готовился: подбирал аргументы, приводил доказательства, выстраивал линию защиты и… вдруг забыл. Или осознал всю надуманность и бессмысленность. В чем он мог ее убедить? А Корделии, по большому счету, было неинтересно. Она устала, и единственным ее желанием было вернуться в каюту и уснуть. Все уже кончилось. У Александра ван дер Велле определенно был мотив все это затеять, за ним стоял тайный заказчик и вдохновитель, но Корделия ничего не хотела знать.
— Я… виноват… — наконец выговорил он.
— Вот как… Неожиданно.
— Я не хотел, что ты пострадала…
Корделия кивнула.
— Это мой дед, Альфред…
Она снова кивнула.
— Если бы… если бы я отказался, он бы поручил похищение Торстену. А Торстен… он бы… он бы не остановился…
— Я понимаю.
Александр откинулся на подушку. На его висках выступил пот. Монитор запищал настойчивее. Корделия покосилась на подскочившие в значениях цифры.
— Алекс, ты потерял много крови, давай поговорим… потом, когда-нибудь…
Она встала и пошла к двери.
— Нет! Постой, Корделия, не уходи…
Она остановилась. Посмотрела через плечо.
— Дай мне шанс, еще один шанс, пожалуйста… Я наделал много ошибок, я знаю… Я все исправлю. Я буду заботиться о тебе, буду защищать. Я всегда буду рядом. Мы могли бы заключить союз. Тебе нужен кто-то… Кто-то, кто будет другом… кому ты сможешь доверять…
Корделия помолчала, потом тихо ответила:
— Спасибо, Алекс, но такой мужчина у меня уже есть.
— Киборг!
Она пожала плечами.
— У каждого свои недостатки.
— «Маша», свяжись с искином станции, — твердо приказал Станислав Федотович, — Тед, готовься. Мы стыкуемся.