Он больше не прилагает усилий, чтобы вспомнить. Он знает.
С тех пор как это имя обзавелось приоритетом и затмило событийным накалом всех прежних фаворитов, имена банкиров, президентов и вице-премьеров, он воспринимает его как единственно существующую смысловую единицу. Это имя обошло по значимости даже главу дома Рифеншталей – Альфреда. Раньше только дед обладал безусловным правом на безотлагательную коммуникацию. А теперь его оттеснил какой-то пират.
У Александра имелся особый, функционирующий на защищенной частоте видеофон, память которого содержала один-единственный номер. В целях сохранения конфиденциальности он выходил на дисплей бессмысленным набором символов, каждый раз рандомно обновляемых. Номер резиденции Рифеншталей на Иллирии. Этот видеофон Александр всегда носил с собой и никогда не отключал. Одна минута разговора на выделенной частоте в чрезвычайном режиме стоила десять тысяч единиц. Но внук и дед безропотно эти счета оплачивали. Потому что осознавали необходимость. Альфред глава финансовой империи, контролирующей половину Галактики, а Александр – его прямой наследник. К тому же, наследник тайный. Для светских колонок и газетных онлайн-полос наследником оставался Торстен, второй сын Альфреда, до сих пор не подозревающий о конкуренте.
— Не нужно его расстраивать, — сказал однажды Альфред, когда Александр в очередной раз осведомился, когда же состоится его инаугурация как наследника. – Торстен сейчас занят очень важной работой. Он курирует наши вложения в колонизацию планет Проксимы Центавра, модернизацию инфраструктуры и судостроительные верфи. Его нельзя отвлекать. На днях он подписал договор с префектами по предоставлению нашим дочерним банкам кредитного приоритета. И такая неприятная новость, как лишение наследства, повредила бы его репутации. Да и он сам… Ты же знаешь, Алекс, Торстен человек вспыльчивый. Он может пойти на принцип и отозвать свою подпись под договором. А это повредит всем нам. Тебе в первую очередь.
Александр согласно кивнул. Разумеется, повредит. Уж кому-кому, а ему – в первую очередь. Кто ж этого не понимает? Да старый хрыч играет с ним! Манипулирует. Подвесил наследство как морковку перед носом и забавляется. С Торстеном, своим младшим сыном, тоже. Называет своим официальным наследником, но документально закрепить не спешит. Мол, писать завещание раньше времени – плохая примета. Он еще полон сил и еще поживет. Тоже морковка. Торстен из кожи вон лезет, чтобы доказать, что достоин, что обладает достаточной деловой хваткой, чтобы взвалить на себя бремя финансовой власти: мотается по звездным системам, ведет переговоры, дает взятки, интригует, заключает и расторгает сделки, грабит, банкротит, вгоняет в долги, доводит до самоубийства, снабжает оружием, стравливает, ссорит, искушает, и все ради того, чтобы ублаготворить папочку.
Впрочем, и он, Александр, не лучше. Он же по той же самой причине вписался в авантюру с киборгом. Взялся за щекотливое на грани законности поручение, чтобы точно так же доказать свои лояльность и дееспособность. И доигрался в эту лояльность так, что ждет звонка от беглого пирата, от того, чье имя вдруг обошло по важности имя деда.
Александр теперь прислушивается не к тому особому, с секретным кодом, девайсу, а к своему рабочему терминалу, к этому разогретому станку по печатанию денег. Сидит перед ним и смотрит – ждет. Ждет мелодичного перезвона, гудка, треньканья, того заветного сигнала, который издест этот мигащий, набитый наносхемами и инфокристаллами ящик.
Александр обычно маркировал входящую корреспондецию различным звуковым сопровождением. Если послание касалось выплат процентов и дивидендов, то терминал оповещал об этом звоном монет. Если операции с ценными бумагами, то раздавался шелест этих самых бумаг. Если отправителем была женщина с интересом сугубо личным, то компьютер оповещал реципиента первыми аккордами фуги рэ-минор Баха. А под какой из этих звуковых маркеров подвести беглого пирата? Вой голодного волка? Или вытащить из архива саундтрек к древнему земному фильму? Или обозначить звоном бьющегося стекла или грохотом падающих стен, который наиболее живописно проиллюстрирует его рухнувшие надежды? Александр пометил отправителя стандартным треньканьем.
В конце концов, это всего лишь деловая неувязка, краковременная нестыковка интересов. Любой бизнесмен время от времени сталкивается с подобным. Подставы, интриги конкурентов, жадность чиновников, непомпетентность сотрудников. Чем масштабней дело, чем больше участников в него повлекается, тем больше погрешностей. У каждого свои потребности, интересы, тайны, надежды. И этот каждый тянет одеяло на себя. Умный руководитель всегда найдет способ направить эту многоголовую силу в нужное ему русло. Чтобы тянули баржу дружно, не отвлекаясь на собственый желудок, но с выгодой для общего дела. Вот и Уайтер может выступить как союзник, даже не подозревая об этом. Он поможет Александру обрести утраченный ореол героя и послужит необходимым форс-мажором, чтобы оправдаться перед дедом.
Александр с самого начала рассчитывал вернуть киборга Корделии, чтобы завоевать ее благодарность, стать ее вечным, вкрадчивым кредитором, но становясь таковым, он рискует утратить доверие Альфреда. Дед подозрителен до крайности, почует саботаж и отодвинет Александра с позиции основного наследника. Да, у Рифеншталей наследование идет строго по прямой линии, без отклонений в сторону племянников и кузенов. Даже завещание в пользу младшего сына или внука в обход старшего будет аннулированно. Но у деда сейчас есть выбор: сын и внук. Внук не признан официально, и если дед его не утвердит, то Александр так и останется бесправным внучатым племянником на финансовой подтанцовке. Перспектива не плачевная, но ставящая крест на всех его далеко идущих, честолюбимвых планах. Он не будет бедствовать, и даже купит себе вторую яхту, но останется одним из многих – рядовым в клане Рифеншталей. А такое серое будущее его не устраивает. Даже если Корделия проникнется к нему симпатией и примет его предложение (возможно, ей польстит их разница в возрасте), ему этого недостаточно. Корделию он рассматривал как ступень к вершине, как выгодного союзника, а вовсе не как цель. Хотя она, конечно, женщина неординарная, но ее одной, даже с холдингом и владениями на Геральдике, ему мало. Ему нужно и то, и другое. На меньшее он не согласен. Но для того, что изловить сразу двух зайцев, ему придется так извернуться, чтобы подманить обоих. И Макс Уайтер просто находка.
Сообщение пришло далеко за полночь.
Александр только что провел онлайн-конференцию с акционерами фонда и позволил себе пятиминутную передышку. Правда и эту паузу со стаканом еще земного виски «Craig» он заполнил голографической моделью галактики, дав искину задание установить местонахождение «Алиеноры». Когда искин выполнил запрос, вычленив и увеличив требуемый сектор, Александр задумчиво уставился на крошечную мерцающую точку. И, будто поймав его мысленный призыв, яхта откликнулась. Терминал стандартно тренькнул и развернул вирт-окно.
— Ну что, мажор, готов? – не утруждая себя приветствием, спросил возникший в прямоугольнике пират.
— Только в том случае, если у вас есть что мне предложить, — спокойно ответил Александр, делая очередной глоток.
Это только в первый раз Уайтер его ошеломил. А теперь он действительно готов, и к переговорам, и к заключению сделки. Осталось выслушать условия оппонента.
— А то! – гоготул Уайтер. – Товар у меня.
— Вы захватили киборга?
— Обменяли. Как и было условлено. Отдали женщину и забрали жестянку.
Ну что ж, по крайней мере, Корделия в безопасности. А киборг… Киборгу пират ничего не сделает, пока верит, что получит за него деньги.
— Вы его не повредили?
— Нет. Я же не идиот. — Уайтер скривился. – У меня есть вот это.
И он показал продолговатую черную штуковину. Александр знал, что это такое. Блокатор. Секретная разработка «DEX-company». Устройство, позволяющее деактивировать любого киборга. Этот прибор Скуратов прихватил с собой, когда покидал головной офис. Товар должен быть исправен.
— Вы держите его в модуле?
— Сначала в модуле. Но я должен был для начала убедиться в его исправности, а уж затем предъявлять покупателю. Все по-честному. Как это и принято у джентльменов.
— Вы что же рискнули выпустить его из модуля?
Александру изменило хладнокровие. Кажется, этот пират все же сумел его удивить.
— А почему нет? — Уайтер изобразил искренне удивление. – Пусть погуляет. Я бы его и на свежий воздух выпустил, если бы за бортом таковой имелся. Я ж не зверь какой. Вот, мажор, гляди.
Уайтер обернулся и приказал:
— Эй, жестянка, иди сюда!
Александр замер. В обзор видеокамеры попал киборг. Он сделал несколько шагов и остановился. Да, это был он – киборг Корделии, Мартин.
Киборг был в том же комбезе, в котором Александр видел его на видеозаписи с орбитальной станции, где Уайтер устроил перестрелку. Переливалась голографическая эмблема квантового радиотелескопа – жерло потухшего вулкана с погруженной в него чашей — и темнели залитые жидким полиэстером места попадания из бластера. А в остальном киборг ничем более не отличался от виденного прежде. Разве что выглядел более отрешенным, более похожим на механизм. Его человеческая ипостась при трагических обстотельствах уступила ведущую роль кибернетической. Человек из актора перешел в статус наблюдателя, но наблюдателя внимательного. Александр даже через вирт-окно, через миллионы километров пространства, которые отделяли его от «Алиеноры» чувствовал взгляд этого затаившегося человека. Киборг смотрел на него. Смотрел своими аномальными фиолетовыми глазами. Сейчас Александр хорошо различал их цвет. Яхта была оснащена по последнему технологическому слову, и потому изображение поступало на терминал в высочайшем разрешении. Киборг занял ведущую позицию в управлении телом, задействовав сухой экономный мышечный модус, но человек остался в его глазах. Оставался со всей своей эмоциональной насыщенностью. Если бы не эти глаза Александр усмонился бы, что киборг живой. Настолько он был неподвижен.
Во время переговоров с капитаном «Мозгоеда» Александр его не видел. Возможно, он был где-то поблизости, прислушиваясь к беседе, но в обзор камеры не попал. Бывший старшина не счел нужным предъявить пассажира, да и разговор велся так, будто никакого киборга на борту транспортника не было. На вопросы собеседника отвечал уклончиво и осторожно. Что Александр мысленно одобрил. Линия поведения капитана Петухова ему нравилась. Именно так и надо. Надежный человек. Такому Александр, не раздумывая, доверил бы яхту, но… такой человек никогда не будет на него работать. На Корделию – да, а вот на него, Александра ван дер Велле из клана Рифеншталей, никогда. На Александра и его родню работают такие, как Уайтер. Что рано или поздно приводит к ситуациям, в которой он сейчас оказался.
— Ну что, мажор? Убедился? – напомнил о себе пират.
— Как вам это удалось? — Ван дер Велле был растерян. – Подчинить киборга?
Казак торжествующе осклабился.
— Разумный, не разумный, а все равно жестянка. А у нас на борту хакер. Тебе разве подружка не рассказывала, кто у нее в прихвостнях? Прихвостень весьма полезный. В наше время можно сказать, предмет первой необходимости. Покопался в мозгах и взломал. Прописал меня хозяином. Слушается он, конечно, со скрипом. Норов показывает. Но… главное выполняет.
— Что значит главное?
— Неужто не догадываешься?
— Нет.
Уайтер усмехнулся.
— А главное, мажор, это последний приказ. Догоняешь?
Александр «догнал», но результат не озвучил. А Казак не мог отказать себе в удовольствие дать полноценный ответ.
— А значит это, что без денег ты киборга не получишь. Если вздумаешь кинуть, он… – Уайтер кивнул на стоявшего в нескольких шагах киборга, — сдохнет. Хочешь покажу?
Александр понял, что да, покажет. И киборг не стоял бы вот так неподвижно, если бы приказ хозяина не сковывал его мышцы.
— Нет, не надо, — поспешил он остановить пирата, — я верю.
— То-то же, — одобрил Уайтер его покладистость. – Со мной лучше по-хорошему. Если по-хорошему, то никто не пострадает. И подружку свою получишь, и кораблик, и киборга.
— Тогда нам следует начать договариваться. О встрече, о передаче товара, о переводе денег. И завершить дело, как можно скорее. К нашей обоюдной выгоде.
— Вот это мне нравится. Я тебе сейчас скину координаты. Это заброшенная станция «DEX-company». Прилетишь туда один, на катере. Катер должен быть с гасильной установкой, полностью заправлен, с запасом продовольствия. Ты переходишь на яхту, а я – на катер. Деньги перечислишь на счет, который я укажу. И учти, приведешь «хвост», киборг сдохнет, а яхта взлетит на воздух. Мне терять нечего. Все понял?
— Понял, — ответил Александр. – Давайте координаты.
***
Голографическая красотка, мило потянувшись, вылезла из под груды подушек.
— Мальчики, кто сегодня танцует? Хочу стриптиз.
В руке очаровательной сони, облаченной в символической длины ночную сорочку, появилось письмо. С древним почтовым штемпелем и сине-зеленой маркой. Тед, дремавший за пультом, уронив голову на руки, встрепенулся. На розовом диванчике зашевелилась Корделия. Она уже несколько часов лежала неподвижно, скорчившись под сердобольно наброшенным пледом, и команда деликатно обходила ее стороной. В пультогостиной тут же возник Дэн. Пилот час назад прогнал напарника в каюту после того, как киборг оставался на вахте более суток. Навигатор прокладывал трассу параллельную предполагаемой трассе «Алиеноры», полагаясь на технические характеристики яхты, свою нечеловеческую интуицию и психологический профиль бывшего хозяина. Был ли он прав, указав станцию «гашения» у астероида ЗЗК-337М как ближайшую после выхода из «червоточины», потвердить могли только координаты места «стрелки» Казака с покупателем. Буквально минуту спустя явился и капитан. Он также ушел в каюту, чтобы снизить уровень тревожности в пультогостиной. Капитан спокоен, следовательно, все в порядке. Хотя какое тут к черту спокойствие?
Корделию загнать в каюту не удалось. Возможно, потому что это была каюта Мартина. И хотя там не было его вещей (у Мартина был только фирменный комбез стажера), она сказала, что ей достаточно того, что он там был, и этой образовавшейся после его ухода пустоты она не вынесет. Впрочем, никто из команды ей не возражал. Такая уж у диванчика судьба – служить пристанищем для гонимых и неприкаянных.
— Что там, «Маша»?
Искин надула губки.
— Вот так сразу? А поговорить?
— «Маша»!
— Ладно, торопыга. Вы, мужчины, всегда такие нетерпеливые. Нет чтобы девушку поуговаривать.
— «Маша»!
Искин фыркнула и над терминалом развернулось вирт-окно с цифрами.
5’55’’10.3053 + 07°24’25.426’’
— Координаты? Где это?
— Система Бетельгейзе, — ответил Дэн. – «Маша», разверни карту.
— А что там? – спросил Тед. – Не на саму же звезду лететь.
— Это не звезда, — тихо сказала Корделия, — это станция, где родился Мартин.
Мартин слышал голоса.
Это был не сон. В гибернации снов не бывает. Он это знает. Гибернация почти смерть. Вязкая консервация разума. Мозг уходит в кому, в глубокую самозаморозку. Процессор перенимает бразды правления над дыханием и сердцем. Все по нижней границе. Для неспешного кружения крови. Чтобы нейроны не отмерли. Чтобы вернулись в стадию эмбриональной бессознательности и медленно плыли, лениво сглатывая кислородные молекулы, поставляемые в том же замедленном режиме поредевшими эритроцитами, как глубоководные рыбы. Для полноценного сновидения этого мало. Мозг слишком голоден и расслаблен, чтобы заполнить сознание образами. Он выбирает спасительную черноту, где ничего нет, нет сознания, нет воспоминаний, нет самого спящего. Небытие, соизмеримое с вечностью. Мартин не знал, сколько он пребывал в этом небытие, в этой вязкой пустоте, в которую погрузился еще на той заброшенной станции. Но сразу вспомнил, где это произошло, при каких обстоятельствах, едва лишь с пробуждением процессора, участился пульс, и обогащенная кислородом кровь рванула к изнывающему в праздности мозгу. Тут же завертелись цветные пятна, послышались неразпознанные звуки, начался обмен импульсами. Будто огромный город, да что там город, континент внезапно ожил после обрушившейся на него техногенной катастрофы.
Мартин наблюдал однажды такое с геостационарной орбиты. В сезон зимних штормов в Перигоре произошла авария на энергетической станции. И несколько часов город оставался без света. Даже космопорт бездействовал. Всем космическим судам отложили посадку. В том числе и «Подруге смерти», уже соскользнувшей со стационарной орбиты и начавшей аэродинамическое торможение. От диспетчера пришло срочно сообщение об аварии и временной недееспособности коспорта. Отказали наводящие и корректирующие маяки, чьи функции были особенно важны в условиях низкой видимости. Вернее, полного ее отсутствия. Зимние ураганы в Северной провинции были впечатляющими, скорость ветра достигала сотни метров в секунду, погружая весь окружающий мир в снежный, мглистый хаос.
Никита, отчаянно ругаясь, выводил взбрыкнувшуя яхту на более высокую орбиту. «Подруге смерти» предстояло висеть на ней, пока не будут устранены последствия аварии. Она повисла над Северной провинцией, синхронизируясь со скоростью вращения планеты. Мартин смотрел на обзорный экран, куда вальяжно развалившийся кот в золоченном галстуке-бабочке транслировал увеличенное изображение Геральдики. Мартин видел, как закручивается гигантская спираль урагана. Он знал, что там внизу происходит. Они с Корделией переживали такой снежный апокалипсис в начале зимы. Метель бушевала около суток. Видимость нулевая. За прозрачными стенами дома свивалась в узлы и водовороты снежная обезумевшая стихия. Их дом будто проваливался в некую кипящую, заполненную льдистой взвесью, бездонную пропасть. Это напоминало видеозапись с зонда, отправленного на Юпитер, когда аппарат прошел верхний слой атмосферы, нырнул в знаменитое Красное пятно и его закрутило в юпитерианских вихрях. Но их дом никуда не падал. Он был рассчитан на такие сезонные катаклизмы и отражал яростные наскоки ветра, мириады растворенных в нем ледяных дротиков с невозмутимой стойкостью. Домовой искин, проступая время от времени нежной акварельной фреской на какой-нибудь поверхности, то и дело зевал. Мартин с Корделией сидели, закутавшись в один огромный плед, пили горячий чай из цветастых кружек, которые Мартин разыскал на очередной онлайн-барахолке, и слушали ветер. Атмосферный пришелец, подгоняя свою снежную армию и бросая в очередную безнадежную атаку, то угрожал, то умолял, то жалобно каялся, то подкупающе подвывал, то слабо постанывал, а то и стихал, будто кто-то невидимый, поднебесный, делал в это время глубокий вдох. А потом все начиналось сначала. Разъярившись, этот аморфный хищник трансформировал свое необъятное тело в таран и бил в прозрачные стены в новой безнадежной атаке. Дом отвечал едва заметной, пренебрежительной дрожью, как будто подыгрывал, дразнил атакующего, подкидывал надежду, чтобы тот не разочаровался и не прекратил атаки. Пусть верит в свою климатическое всевластие, пусть ищет в руковторном сопернике расшатанный камень. Мартин и Корделия чувствовали эту дрожь, ощущали на эмоциональном, энергетическом уровне натиск захлестывающей природной силы, ее привычку к безнаказанности и, хотя понимали, что их убежище безопасно и несокрушимо, невольно прижимались друг к другу. Две крошечные живые искорки на дне бущующего снежного океана. Если они и на этот раз вернутся до того, как ветер стихнет, то снова будут сидеть вот так же, в молчаливом, уютном согласии, с кружками горячего чая. Но это вряд ли. Им дадут разрешение на посадку не раньше, чем через несколько часов, а ураган к тому времени уже выдохнется, перейдет из пятой категории в третью. Да и флайер при таком ветре им никто не даст. Что ж, посмотрят на ураган в другой раз. Но энергетическую станцию запустили на удивление быстро, да и «глаз» урагана заметно сместился к побережью. В прорехах облачной мантии уже проглядывали горы, лесные массивы, города. А когда заработала энергетическая станция, там, внизу, замысловатым узором вспыхнули огни. Подобно запущенному электрическим разрядом сердцу дрогнули, провернулись турбины реактора, и тут же живительная сила, как кровь по жилам, потекла по опто-волокну, возвращая в дома свет и тепло. С орбиты Мартин видел, как от вспыхнувшего энергетического центра стали разбегаться разноцветные дуги, сияющие отростки, огненные завихрения, складываясь в кружево человеческого присутствия. На планете с суровым природным нравом новь тонкой позолотой обозначилась разумная жизнь. Из беспамятства зимней ночи возродилось сознание.
Мартин чувствовал тот же побудительный импульс, скачущий в нейронной сетке. Точно также вспыхивали, активировались участки его мозга. Процессор уже собирал информацию. Он включился раньше оглушенного Мартина, едва кто-то отменил режим гибернации, этого насильственного цифрового сна. Мартин сразу вспомнил, как он в этот сон погрузился, как свалился в него, будто в черную полынью. Тот же поглощающий мрак и тот же холод. С ним это уже не раз было. Первый раз на заброшенной станции у Бетельгейзе, а потом изнуряюще часто, почти рутинно, в исследовательском центре «DEX-company». Он даже радовался, когда с ним это случалось, потому что он проваливался в эту полынью сразу, без предварительных часов тошноты и удушья. В последний раз его отключили перед перелетом на Новую Верону. Да, в последний… Он надеялся, что в последний.
Он почти забыл, что такое «глушилка», почти излечился от преследующего его страха. Целый год прошел. В безопасности и покое. Он ничего не боялся. Планета с ее ураганами, грозами, ливнями, снегопадами, морозами, хищниками, с ее необъятными дикими континентами, ее бущующими свинцовыми океанами представлялась ему воплощением свободы. И этот циклон с его многокилометровым «глазом», этот многорукий атмосферный монстр, разинувший на полнеба свою пасть, где погибали целые города, внушая ему азартный восторг, почти трепетное уважение своей природной законченностью. Он не боялся этого монстра. Он готов был бросить ему вызов. Он боялся только людей. Людей, у которых была продолговатая черная штуковина, почти невесомая, с одной литой микросхемой внутри. Он знал, что тот человек, ожидающий его с другого конца галереи, держит эту штуковину в руке. По иному и быть не мжет. Иными средствами его в пригодном товарном виде не сохранить. Мартин страшился только одного. Он не хотел, чтобы это видела Корделия. Он робко надеялся, что она успеет дойти до «мозгоедов», и они избавят ее от этого зрелища. Но она шла так медленно… Она постоянно оглядывалась, останавливалась, спотыкалась. Каждый раз, когда это происходило, у Мартина останавливалось сердце, будто процессор запустил «последний приказ». Он очень боялся, что у нее не хватит выдержки и она побежит обратно, попытается к нему прикоснуться, и тогда тот, с плазмометом, нажмет на гашетку…
«Ну иди же, иди» — мысленно повторял Мартин. «Не останавливайся, пожалуйста…» Но она человек, она его не слышит. У нее нет сетевого адаптера, посредством которого она могла бы слышать его сообщения, читать на внутреннем экране. Правда, временами ему казалось, что такой адаптер ей и не нужен. Она и так его слышит. На какой-то только ей доступной частоте. И он на эту частоту тоже научился настраиваться. Тоже слышал ее без цифровой конвертации. Возможно, и там на станции она тоже его слышала. Потому и не побежала. Даже, когда он получил первый оглушающий удар, когда пошатнулся, но еще не лишился сознания. Он видел, что она остановилась, и снова к подступающей дурнотой нахлынул страх. «Нет!», беззвучно закричал Мартин. «Уходи!» Он еще успел заметить Полину, подбежавшую к Корделии, а потом провалился в темноту.
И вот эта темнота, эта черная затвердевшая жижа истончилась, пошла трещинами, потекла, подтаяла, обращаясь к неоднородную, уже проницаемую, растворимую пленку. Видеть сквозь нее он не мог, но уже слышал, различал морфемы и слоги.
Два голоса. Люди. ХУ-объекты. Один из голосов ему знаком. Сохранился звуковой файл. Это тот, кто заговорил с ним на грузовой палубе строящегося телескопа, тот, кто сначала стрелял в него из бластера, а затем из «глушилки», тот, кто угрожал Корделии, кто причинил ей боль. По телу Мартина прокатилась волна ледяной ярости, волна неуловимая внешне. Внешне у него не дрогнули даже ресницы. Он умеет быть терпеливым. И притворяться он тоже умеет. У него была хорошая школа. Второй голос Мартину незнаком. Его обладатель молод, неуверен в себе, напуган.
— С кибогами имел дело?
— Д…да, то есть, нет. Немного…
— Так да или нет?
— Да. Теоретически… Я их софт изучал.
— Взломать сможешь?
— К…кого?
— Да его! У нас борту один киборг.
Пауза. Видимо, этот второй, с дрожащим голосом, рассматривает Мартина. Крышка с транспортировочного модуля сдвинута, гибернация прервана, начат процесс расконсервации, но в диагностическом режиме, без приведения киборга в активную фазу. Автоматика модуля вывела Мартина из комы, но фиксирующие ремни остались.
— А что я… что я должен сделать?
— Взломать, придурок! Прописать ему хозяина. То есть, меня.
— А он разве не разумный?
— И что с того? У них в башке все стандартно устроено. Даже у этих, разумных…
Последнее слово тот, кого Тед с Дэном называли Казак, будто выпленул, как залетевшее в рот ядовитое насекомое.
— Они хоть и разумные, а слушаются. – Он хохотнул. – Я этой рыжей твари сдохнуть приказал. – Он уже не говорил, скрежетал. – И сдох бы… Сдох, как крыса раздавленная, если бы не этот… латинос.
Мартин уловил выброс ярости. Он знал что именно вспомнил Казак – его захват на Медузе. Когда к нему из леса вышел его собственный DEX, его покорная кукла, его игрушка, его живая боксерская груша… И как эта кукла его провела. Уже подыхающая, с остановившимся сердцем. Унизительная сцена.
— Эта рыжая тварь тоже была разумной. Я давно это знал. Я это подозревал! Эй, как там тебя… Креветка?
— Да. – Второй голос едва различим.
— Я хочу, чтобы этот… меня слушался. Лаврентий сказал, что у него есть блок подчинения. И хозяева у него были. Как и у всех. Эта богатая стерва тоже была хозяйкой. Это потом, когда началась вся эта хрень с бракованными, когда этих… дебилов признали равными людям, права дали… блок подчинения ему, скорей всего, заархивировали. Но он есть! Потому что удалить его нельзя. Он этим болванам нужен. Так вот, ты этот блок достанешь и пропишешь меня хозяином. Понял?
— Но мне… мне нужны мои инструменты. Моя планшет, мое хранилище данных, переходники, адаптеры. Вы же у меня все забрали.
— А это чтоб ты, умник, не вздумал в корабельных искин лезть.
— Я не буду, клянусь…
— Правильно. Жить-то хочешь? Пошли. Возьмешь все, что тебе надо.
Послышались удаляющиеся шаги. Мартин зафиксировал выброс адреналина и снизил частоту пульса. Так вот что задумал Казак. Он намерен стать хозяином. Хозяином! Строчка «хозяин первого уровня» пустовала у Мартина почти восемь месяцев. Корделия стерла свое имя сразу, как только они встретились на Короне. После прощания с «мозгоедами», после радостной суматохи на борту «Подруги смерти», после рукопожатий, объятий и похлопываний по плечу Корделия, изрядно утомленная, подволакивающая ногу в жесткой повязке, увела Мартина в свою каюту и решительно сказала:
— Стирай.
— Что стирать? – не понял он.
— Имя мое стирай.
— Откуда? – Он все еще не понимал.
— Из программы. Из базы данных. Из протоколов.
Потом с нежностью посмотрела ему в глаза и добавила:
— У тебя больше не будет хозяина. Никогда.
— Но… ты мне не мешаешь, — попытался возразить он.
Она погладила его по щеке, взъерошила волосы.
— А я тебе говорю, стирай.
— Но…
— Я же еще твоя хозяйка?
— Да.
— Так вот, я тебе приказываю. Стирай.
Он вызвал на внутреннем экране профильные данные, те самые, что впервые вспыхнули на Новой Вероне, у городского утилизатора.
«Корделия Трастамара, 43 года, уроженка Геральдики, вдова»
Он вдруг испугался. А если он сейчас удалит ее имя, не разрушит ли он возникшую между ними симбиотическую связь? Не останется ли он… один? Он сотрет ее из программы, и что-то между ними будет безвозвратно потеряно.
Она снова коснулась его, бережно, деликатно.
— Мартин, ничего не изменится. Я с тобой. Я всегда буду с тобой.
Звук откатившейся двери. Шаги. Уайтер и Креветка вернулись. Несколько минут Мартин слышал шорохи, постукивание, шумное дыхание. Это хакер обустраивалс со своими адаптерами, переходниками, конвертерами, клавиатурой и беспроводным блоком питания. Подтащил какой-то ящик или стеллаж поближе к модулю. Казак только шумно дышал.
— Давай, начинай. Чего возишься? – понукал он хакера.
— Я… я должен посмотреть, какая у него система. Я еще никогда не взламывал киборгов. Таких сложных киборгов.
— Ты же говорил, что у тебя есть опыт?
— Только с «четверкой», охранником казино. Но там все было просто.
— Вот и этот такой же. Давай, шевелись.
Мартин уловил пробуждение портативного терминала. Подключились адаптеры, подбирая частотные характеристики модуля. На висках и запястьях Мартина были закреплены датчики, подающие информацию по жизненным показателям. В сонную артерию упиралась игла инъектора, при необходимости впрыскивающая в кровь глюкозу или сердечные стимуляторы, если жизненные показатели упадут до критических значений. С момента погружения Мартина в гибернацию еще ни одной инъекции не понадобилось.
Хакер настроился на частоту модуля и вошел в его систему. Через датчики направленный сигнал ударил по процессору. Мартин чуть вздрогнул. Как же он отвык от этого! От этой цифровой бесцеремонности, от насилия, от равнодушной, человеческой самоуверенности… Интересно, кто-нибудь из этих людей, этих IT-специалистов задумывался над тем, что чувствует киборг, которому запускают руку прямо в мозг, в душу, в сердце, в память. Пытались ли они представить собственные ощущения от такого вторжения? Вряд ли. Они же… люди. А он – машина, предмет, вещь. Правда, этот специалист действует осторожно, без обычной наглости. Даже не действует, пытается. Потому что при первом же поползновении система Мартина ушла в глухую оборону. Access denied. Еще попытка. Access denied. И так снова и снова. Мартин мысленно усмехнулся. Ну-ну.
Над его защитой работали трое: Леночка «Мотылек», Кира Гибульская и… киборг Трикси. Мартин сам на этом настоял. Да, конечно, в неком идеальном мире, где люди и киборги сосуществуют в благостной гармонии, где нет зависти, подлости, алчности, где люди не отстреливают конкурентов и не жаждут власти, он бы никогда не позволил лезть себе в голову. И Корделия бы не позволила. Мягко отклонила бы все посягательства, как уже отклонила попытку Киры. Мартин больше не лабораторный препарат, не подопытная модель на испытательном стенде. Он – живое, разумное существо, и заглянуть ему в голову возможно лишь с его согласия. И Мартин это согласие дал. Вернее, он пришел к Корделии с просьбой об обновлении и усовершенствоании его цифровой защиты. Он пришел к этому решению после того, как обнаружил следы взлома в ПО флайера. Если кому-то так ловко удалось подсадить троян в охраняемый губернаторской служббой флайер Корделии на практически изолированной Геральдике, то какова гарантия, что не совершат ли нечто подобное с Мартином на Новой Москве, которая отнюдь не изолирована, а напротив, является быстро растущим, развивающимся человеческим миров. А Корделия там живет, работает, встречается с огромным количеством людей, принимает участие в мероприятиях, дает интервью. И он, Мартин, часто ее сопровождает. Хотя предпочел бы остаться дома. Он тоже оказывается среди людей, под прицелом всевозможых гаджетов, излучателей, электромагнитных щупов, нейросетей. И все подбирают коды. Он, конечно, отбивается, блокирует, но профессиональной хакерской атаки на него еще не было. Были любительские, неуклюжие, которые и атаками-то нельзя назвать. Но рано или поздно это случиться. Его попытаются взломать и превратить в оружие его. Или украсть. Мартин боялся не за себя. Он боялся за Корделию. Вдруг кому-то удастся подсадить такой вирус ему. Вирус, который превратит его в убийцу. В убийцу единственного, любимого им человека. От одной этой мысли его бросило в жар. Нет, только не это. Только не это. Да пусть Кира хоть наизнанку его систему вывернет, но пусть сделает так, чтобы никто и никогда! А если кому-то и удасться, то пусть вмонтируют ему в мозг капсулу с ядом, которая сработает, едва лишь некая зловредная программа возьмет его под контроль. Он так и сказал Корделии. Про яд. Она побледнела.
— Ну что ты говоришь, Мартин? Ну какой яд?
— Если они смогли взломать флайер и устроить катастрофу, они и меня могут взломать. Я хочу быть уверен, что не стану их орудием.
— Хорошо. Пусть ставят защиту. Но никакого яда! И чтоб я этого больше не слышала.
В центральный офис ОЗК они отправились втроем: он, Корделия и навигатор «Подруги смерти» Леночка «Мотылек». Мартин еще не разу там не был. Офис располагался на западном побережье земного материка, некогда известного как Северная Америка, в так называемой Кремиевой долине, вернее, в той ее части, которая осталась после затопления большей части полуострова. Вследствие таяния полярных льдов уровень мирового океана поднялся и поглотил некогда процветающие города. Кремниевая долина в ее первоначальном виде давно перестала существовать и была продана основателю «DEX-company», эксцентричному миллиардеру, за смешные деньги. Но как видно, тот кусок земли был заряжен некой силой, и дышащая на ладан фирма по производству органических роботов, вогнавшая своего основателя в долги и депрессию, внезапно расцвела и подмяла под себя полгалактики. Правда, потом ее постигла участь всех прежних обитетелей долины – ее смыло волной общественного негодования – но здания и материальные ценности остались. И служили теперь целям прямо противоположным. Но для Мартина эти цели пока мало что значили, как и само ОЗК. Его спасителем и защитником была Корделия. Других он не знал и не признавал. Без нее, без ее финансовой и медийной поддержки и ОЗК не имело бы шансов. Потому и сама огранизация для него пустой звук. Он видит перед собой не штаб-квартиру общества по спасения разумных собратьев, а место дислокации тех людей, в чьей власти он находился более тысячи дней, каждый из который по концентрации страданий на единицу времени был соизмерим с вечностью. Те люди ходили по этом коридорам, сидели в этих кабинетах, работали на этих терминалах. Здесь в этом небоскребе бывал Бозгурд, бывший пират Ржавый Волк, владелец корпорации, стрелявший в Мартина тупыми болтами из арбалета, стрелял с рассчитанным садизмом, чтобы не убить, а затянуть агонию. Здесь в этих стенах, в этих лабораториях умирали в муках его разумные собратья, его предтечи, его бракованные копии. Умирали без криков и стонов. Только он все равно их слышал. Чувствовал. И переступить этот порог он не мог. Но только до того момента, пока ужас прошлого не сменил страх, пришедший из будущего, страх потери. И он пересилил себя. Он должен прийти сюжа, чтобы не стать оружием, не превратиться в убийцу. Он даже в стенд согласился лечь. Это уже было не страшно. С одной стороны его держала за руку Корделия, с другой – закопалась в вирт-окна Леночка «Мотылек». А ей он почти доверял. Ведь это она первой, еще на Новой Вероне, очищала его систему от цифровой грязи, от приказов, предписаний, ограничений, от длинного списка всех тех, кто имел право с ним что-то делать – унизить, ударить, оскорбить, покалечить. После того, как она все это убрала, ему стало легче дышать, будто она освободила его от режущих кожу цифровых силков. Это было подобно инъекции обезболивающего, которую вкатила ему во флайере Корделия. Эта девушка-навигатор была другом. Впрочем, и Кира не враг. Это просто о так остро воспринимает ее присутствие. Просто потому что она не Корделия. Но Кира соавтор своего отца, следовательно, никто лучшее не знает, как защитить его систему от взлома. А потом появилась эта девушка Bond, Трикси.
«Привет. А ты, оказывается, не выдумка».
«Я не выдумка. Я настоящий»
«И симпатичный»
Трикси, будучи сама кибогом, имела возможность посмотреть на «возведенную стену» как бы изнутри, протестировать ее на прочность с точки зрения существа, оснащенного с рождения всеми киберотмычками. Она уже завершала плетение цифровой паутины, утраивая узор в самых на ее взгляд уязвимых местах.
— Все, — уже вслух сказала Трикси, сворачивая вирт-окна, — даже Фрэнк не взломает.
«Фрэнк это который Дэну защиту ставил?»
«Он самый. Кое-что умеет. Но я лучше»
«Хотелось бы верить…»
«Боишься за своего человека?»
«Да, боюсь»
«Может быть, останешься у нас? Чтобы ни у кого соблазна не возникло?»
«Нет. Мой дом там, где Корделия»
«Жаль. Ты бы нам очень помог…»
Трикси не подвела. Защита работала. Сначала Мартин невольно вздрагивал, когда хакер, которого Казак назвал Креветкой, потерпев очередную неудачу, предпринимал следующую попытку. Он методино прочесывал каждую строку программного кода, отыскивая лазейку, но… Access denied. Мартин немного расслабился. Сотворенная тремя девушками защита держалась, как стена геральдийского дома под ударами шквального ветра. Мартин уже начал наблюдать за хакером. Ему даже стало казаться, что хакер в некотором роде… симулирует. Или он просто не знает, что ему делать? Прошел час.
— И что ты там копаешься? – проскрипел Казак. Он терял терпение.
— Здесь очень сложная защита. Тот, кто ее ставил, учел все варианты взлома, как будто бы сам…
— Так ты что, не можешь что ли?
— Так быстро не получится. Нужно время.
— Сколько?
— Часа три. Не знаю…
— Слушай сюда, слизняк. Если ты его не взломаешь, я вашей красотке вторую ногу прострелю.
Мартин услышал тихик подавленный всхлип. О какой женщине идет речь, он не понял. Да его это и не волновало. Корделии уже не было на яхте.
— Я… я все сделаю. Только не стреляйте.
— То то же. Давай, ракообразный, шевели лапками. Через час приду, проверю.
Мартин услышал удаляющиеся шаги. Пневматика втянула и вытолкнула дверь. Стало тихо. Хакер не шевелился. Не вводил символы, не выбирал способ дешифровки. Похоже, он думал. Мартин ждал.
Неожиданно пришел запрос. Самый элементарный, открытым текстом. Этот запрос хакер только что набрал на клавиатуре, а вай-фай адаптер перебросил в систему кибога.
«Я знаю, что ты меня слышишь. Помоги мне»
Мартин в изумлении смотрел на возникшие на внутренем экране слова. Хакер взломал частоту передачи, на которой общались киборги, если работали в связке. Но эта частота и не являлась таким уж секретом. Ее параметры указывались даже в ТТХ, чтобы хозяева могли управлять своим киберимуществом, не прибегая к голосовым командам. Хакер снова защелкал клавишами.
«Ответь мне, пожалуйста. Ты защищаешь свою женщину, а я – свою. Мы можем договориться. Помочь друг другу»
Мартин размышлял. Ловушка? То, что Мартин разумный, все знают. Это не секрет. Коды доступа он любом случае не даст. А если хакер в самом деле предлагает союз? Мартин вызвал виртуальную клавиатуру и набрал ответное сообщение.
«Как помочь?»
Он услышал, как хакер радостно зашевелился и бодро застучал ответ.
«Я вытащу тебя из этого ящика, а ты поможешь мне ее защитить. Идет?»
Мартин подумал. Посмотрел в нависающий титановый свод и ответил:
«Идет»
Алистера Броуди прозвали Креветкой еще в школе. В одной из школ, где ему выпало учиться после очередного переезда.
Его отец был специалистом по буровым установкам, и в силу особенностей этой профессии был вынужден время от времени переезжать с планеты на планету, согласно заключенному им контракту. Концерн, на который он работал, занимался разведкой и добычей полезных ископаемых в малонаселенных секторах Галактики, и в случае открытия нового месторождения направлял туда оборудование и обслуживающий это оборудование персонал. Отец Алистера занимался монтажом и наладкой буровых установок для сверхглубоких скважин. Когда работы на новом месторождении входили в обычный ритм, когда на астероид или планетоид прибывали вахтовики и когда вокруг уже стабильно функционирующей шахты возникал поселок, возводился купол, складывалась необходимая инфрастурктура, надобность в такого рода специалистах, как отец Алистера, отпадала и его перебрасовали на следующий объект. Если открытое месторождение имело незначительные запасы и не предполагало крупных вложений и основательного оснащения, отец отправлялся туда один, оставляя Алистера с матерью на Новой Земле-3. Если же месторождение оказывалось щедрым и долгоиграющим, отец перевозил и семью. Обычно к моменту запуска горнообогатительных комбинатов поблизости от таких шахт уже существовал маленький городок со всеми необходимыми для жизни атрибутами. Кроме гипермаркетов, баров и спортзала обязательно строилась школа. Иногда чисто символическая, из двух-трех классов, где оказывались дети самых разных возрастов, прибывшие вместе с родителями, иногда полноценная, вполне сравнимая с учебными заведениями на цивилизованных планетах. Алистер сменил около десятка. И в каждом классе, где он появлялся, его награждали прозвищем Креветка.
Первый раз его так назвал крепыш Додди. Алистер только появился в классе. Учительница представила его классу как сына инженера, прибывшего на Астрею, чтобы занять один из руководящих постов. На первой же перемене Додди, рослый мальчик, сын старшего техника, подошел к новенькому и попытался позаимствовать его планшет. Планшет у Алистера был дорогой, последней модели, а у ребят в классе гаджеты были в основном устаревшими, дешевыми. Алистер, надеясь расположить к себе первого заговорившего с ним одноклассника, ответил, что одолжит планшет, если Додди пообещает его вернуть, но Додди только расхохотался и ткнул Алистера кулаком в солнечное сплетение. Несильно ткнул, но Алистер сложился пополам и упал. Одноклассники галдели, тыкали в него пальцами, а потом кто-то сказал, что Алистер похож на замороженную креветку из гипермаркета. Такой же скрюченный и так же глаза пучит. С тех пор он и стал Креветкой.
Нет, в школе его особо не обижали. Даже тот же Додди. Вовсе не потому, что признали за равного и прониклись дружескими чувствами, а потому, что, во-первых, его отец был все-таки из начальства и учителя худо-бедно за ним присматривали, а во-вторых, ну какой интерес задирать креветку? Креветка даже бегать как следует не умеет, по школьному двору его не погоняешь. Толкнешь, он и свалится. К тому же, у Креветки всегда можно было списать домашнее задание. А в точных науках, всяких там алгебрах с геометрией, он шарил. Через полгода отец получил место главного инженера на Деметре, где так же предполагалось строительство нескольких горно-обогатительных комбинатов и бурение сверхглубоких скважин. Алистер пришел в новую школу, в следущий класс и… снова стал Креветкой. Оказывается, что двоюродный дядя Додди тоже занимается монтажом оборудования и у него тоже есть сын, кузен Додди. Так и пошло. Куда бы не переезжала его семья, в какую бы школу он не приходил, обязательно находился какой-нибудь кузен, друг по переписке, напарник по компьютерной игре или еще кто-то. В третьей школе Алистер уже сам назвался прозвищем вместо имени, не дожидаясь разоблачений. И так к нему привык, что подписывал электронные сообщения «Креветка Броуди», а набирая чей-либо номер, сразу представлялся, чтобы избежать неясностей:
— Это я, Креветка.
Несмотря на частые переезды Алистер учился хорошо и сразу по окончанию школы поступил в колледж. Отец предлагал ему место в IT-отделе корпорации, где сам трудился много лет. Но Алистеру опостылела эта бесконечная гонка за родием, иридием, платиной и кемберлитом. Он тайно ненавидел все, что связано с горнодобычей, с невзрачной, стандартной застройкой, шахтерскими поселками, с воздушными куполами, с грохочущими, чадящими механизмами, тусклыми метановыми облаками и безжизненными скалами, торчащими из планетарного тела как обглоданные кости. Он хотел иной жизни, захватывающей, азартной, чтобы ослепительно, ярко, весело. Чтобы музыка, голоса, смех… Чтобы он… чтобы он стал кем-то другим, чтобы сделал что-то значительное, дерзкое… Пусть даже это содеянное им будет дурным, преступным , пусть даже ему грозит тюрьма, пусть его преследуют… пусть будет страшно, пусть ему угрожают, но он сделает, он сможет, и тогда в его жизни появится она…
И она появилась…
Сразу после окончания колледжа, несмотря на уговоры родителей, Алистер уехал на Новый Лас-Вегас и устроился системным администратором. В казино.
Этим громким именем, Новый Лас-Вегас, обзавелся средних размеров астероид в системе Саргаса, теты Скорпиона. Когда-то (поговаривали, что такие планы вынашивает один из крупных пиратских авторитетов), этот астероид планировали превратить в один из галактических центров игорного бизнеса. Почему именно там? Потому что Саргас располагался на равном удалении как от сектором, контролируемых людьми, так и от секторов, подпадающих под юрисдикцию центавриан и крамарцев. Навый Лас-Вегас должен был стать игровым аналогом Ярмарки. Если на Ярмарке торговали краденным и запрещенным, то на Новом Лас-Вегасе предполагалось на это краденное и запрещенное играть.
Но что-то пошло не так, не так радужно и прибыльно, как предполагалось. Казино на астероиде все-таки построили. Заложили несколько отелей. Но известности и ожидаемой популярности это гнездо порока, увы, так и не приобрело. Закононепослушная публика предпочитала азартные развлечения на том же Джек-Поте, игры камерные и незамысловатые, за столом, в тесной комнате, без нарочитой пышности и публичности, без, как бы выразились на Земле в конце 20-го века, всей этой голливудщины. Занять столик в Кантине или тесный кабинетик за перегородкой, заказать у Клешни пива и посидеть тесной компанией, перекидывая с комма на комм виртуальные пиастры. Чинно, мирно, с понятием, согласно традициям, по воровскому закону. Вычислить «каталу», поставить проигравшего на счетчик. А вот чтоб так, как в кино, в зале под золоченой люстрой, с понтами дешевыми, это пусть такие как Балфер развлекаются. Те, которые из себя авторитетов корчат. Балфер-то, говорят, так свое состояние и спустил. На понты. Остался с раздолбанным, проржавевшим крейсером. И сгинул.
Окончательно Новый Лас-Вегас не захирел благодаря публике иного сорта. Его удаленность, обособленность и относительная благоустроенность привлекла пиратствующих в области менее кровавой. Астероид облюбовали мелкие и средние торговцы контрабандой и контрафактом, подпольные банкиры, букмекеры, спекулянты всей мастей, теневые биржевики, владельцы нелегальных и полулегальных производств и борделей. Там собирались боссы мафиозных кланов и картелей, семей, ведущих родословную еще с Земли, и шаек, только претендующих на это определение. Не настолько крупных и влиятельных, чтобы привлечь к астероиду внимание галаполиции, но и не настолько ограниченных в средствах, чтобы оставить держателей казиноо и отелей без прибыли.
Новый Лас-Вегас не процветал, но устойчиво держался на плаву, временами даже выплескиваясь на страницы онлайн-таблоидов репортажами о состоявшихся там конкурсах на самую большую грудь или самую упругую задницу. Поездка на Новый Лас-Вегас, посещение злачных мест, вечер в его Гранд-Казино даже вошели в пакет услуг одного известного туроператора, а многие бизнесмены средней руки, менеджеры, клерки и прочий офисный планктон совершали туда тайные вояжи, чтобы пощековать нервы и внести разнообразие в семейную и трудовую рутину.
Вот в это Гранд-Казино, уже пользующееся кое-какой известностью, Алистер и устроился системным администратором.Ему на глаза попалось объявление, вывешенное на одном билбордов всегалактической ярмарки вакансий. Отец почти уже договорился с администрацией, что сына, только что получившего диплом программиста, возьмут стажером в IT-отдел с перспективой дальнейшго трудоустройства. Мать Алистера, происходившая из семьи профессора математики, так же предприняла кое-какие усилия ради карьеры сына, обзвонив и озадачив всех коллег дедушки. Но Алистер не хотел ни стажером в IT-отдел, ни младшим научным сотрудником на кафедру. Потому что, несмотря на видимую успешность, он и в отделе и на кафедре останется Креветкой… Даже если никто уже не назовет его так в глаза, эта школьная кличка непременно станет кому-нибудь известна, и он в очередной раз уподобится этом уродивому ракообразному с выпученным глазами. Он раз и навсегда влезет в этот образ, облачится в этот психологический костюм и будет горбиться под розоватым панцирем до конца своей жизни.
Нет, он этого не хотел. Он должен покончить с этим, должен сбросить этот костюм, сломать панцирь и уехать далеко-далеко. Страшно, конечно, оторопь берет. Их дом на Новой Земле-4 был большим, благоустроенным, со всеми современными удобствами и кибернаворотами. Отец хорошо зарабатывал, его карьера неуклонно шла вверх, вся родня со стороны матери блистала научными степенями. Весь это бэкграунд не предполагал с его стороны каких-либо авантюрных действий. Да он и сам такого не предполагал. Зашел на эту ярмарку вакансий, движимый простым любопытством. Он не планировал ни серьезного поиска, ни смены местожительства. Он всего лишь позволил себе импровизацию, выстроил гипотезу. А что если… Вбил в строку поиска: специалист в области IT-технологий, и поисковая машина выдала результат. Двадцать пять горячих вакансий. Некоторые были схожи с теми, которые предлагали родители, тот же IT-отдел в крупной и не очень фирме. Был запрос от конторы крайне сомнительной. Похоже, им требовался хакер. Но открыто написать об этом они не осмелились и воспользовались всевозможными эвфемизмами. Вроде, специалист по поиску утерянной или труднодоступной информации. А вот последняя вакансия была от казино. Казино! В казино Алистер не был ни разу в жизни. Видел только в кино. Казино – это же что-то такое, от чего веяло одновременно и опасностью и приключением. Это было место, где царил азарт, где люди бросали вызов фортуне, где нарушали некие неписанные правила благоразумия. В казино приходили красивые женщины и опасные мужчины. В казино играли на судьбы и деньги. Там создавались и лопались состояния. Там ставили на одну единственную карту целую жизнь. Там впадали в отчаяние и обретали надежду. Казино это то, что находилось в абсолютном противостоянии с его серым, уже размеченным на всех картах скучным существованием. Это был антипод, отрицательная величина, противоположный полюс. Это было место возможного перерождения, метаморфозы. Место, где он скинет панцирь креветки.
И Алистер будто в тумане, во хмелю, отослал свое резюме на Новый Лас-Вегас. Через пару часов он одумался, испугался, но утешил себя тем, что вряд ли получит ответ. Там ведь таких, как он, желающих не меньше сотни. А у него никакого опыта, он только что окончил колледж. Зачем он им? Но ответ пришел. Ему предлагалось в течение недели прибыть на астероид и отработать испытательный срок. По окончание этого срока с ним либо заключат контракт либо отправят восвояси. Без оплаты. Алистер несколько минут пялился на пришедшее сообщение. Первым порывом было свернуть вирт-окно и очистить почтовый ящик. Да не поедет он никуда! В такую-то даль, в систему Саргаса. Он что, идиот? Он там никого не знает. Надо как-то обустраиваться, искать жилье, самому решать все бытовые вопросы, вести переговоры с возможным работодателем, знакомиться с людьми. Нет, он это не умеет. Это не для него. Здесь, дома, у него все есть. Здесь все уже устроено, отлажено. Здесь безопасно. Ему лучше остаться здесь, сидеть тихо, как… креветка. Чтобы не съели. Алистер очень ясно это представлял: тихая, теплая заводь, песочное дно и по этому дну, перебирая паучьими лапками, ползет он, Алистер. Он даже плавать не умеет. Только ползать.
Отогнав видение, Алистер вышел на страницу космопорта и забронировал билет на первый же рейс в систему Саргаса. В конце концов, он всегда может вернуться. Новый Лас-Вегас не пиратское гнездо, насильно там никого не держат.
Он выдержал испытальный срок и… остался. Даже вопреки тому, что реальность, как водится, имела очень мало общего с ожиданиями. И с мечтами. Да, был азарт, риск, безумные ставки, красивые женщины, но было все это каким-то… другим, без кинематографической романтики. Ничего особого авантюрного, захватывающего не было. Была работа, изнуряющая, многочасовая. В обязанности Алистера входил надзор над объединеными в сеть искинами, управляющими игровами столами и автоматами. Эти искины должны были вычислять мошенников и пресекать попытки воспользоваться какой-нибудь системой, за исключением примитивного Мартингейла. Алистер следил на исправностью и менее значимых искинов.
К концу испытательного срока ему стало скучно. И хотя босс был им доволен и даже обещал все оплатить, посулив премию, Алистер не чувствовал себя изменившимся. Он не преобразился, он по-прежнему был… креветкой. Но и вернуться означало бы поражение. Он общался с родителями через анонимный почтовый ящик, который нельзя было отследить, потому что этот ящик находился на удаленном сервере, принадлежащем центаврианам, и те умоляли его вернуться. Они взывали к его рассудку, к его сыновнему долгу и, возможно, уговорили бы, если бы мать не напомнила о его физической слабости и неприспособленности, почти о его никчемности, и он вспылил. Нет, он никуда не поедет. Он докажет, что способен действовать без их поддержки, что несмотря на свою субтильность и неловкость, он добьется того, чтобы его уважали.
Сразу после испытательного срока, подписав контракт, Алистер задумался над возможностью заработать денег. Провести всю жизнь на Новом Лас-Вегасе он не собирался. Это был первый этап, первый шаг. Он намерен стать великим, могущественным и неуловимым. А прийти к этому он может посредством своего таланта. Он – хакер. Повелитель кодов и протоколов. Он может взломать что угодно и куда угодно проникнуть. И он действительно взломал и проник. Для начала собственное казино. Он обнаружил на счету около миллиона единиц. От выстроившихся в ряд нулей рябило в глазах. Он мог в считанные секунды перекинуть часть суммы на другой счет и замести следы, но… он этого не сделал. Испугался. Он мог бы перекинуть деньги и тут же улететь с астероида, но… Он закрыл все окна, восстановил все нарушенные протоколы и подчистил свои следы. Почему? Да потому, что он по-прежнему был креветкой. А креветки живут в тихой, теплой заводи. Он взламывал и другие счета, заходил в тайные хранилища банков, заглядывал в чужие письма, исследовал чужие тайны. Но ничего не брал и не копировал. Он не получал материального вознаграждения, удовольствовался моральным. Пусть он не стал богатым и знаменитым, но кое-какое могущество он все-таки обрел. И ему это нравилось. Например, он мог кое-кого припугнуть, поставить на место, мог изобличить, мог вывести на чистую воду, а мог удалить, стереть из всех реестров и сделать человека как бы невидимым. Вот человек есть, ходит, дышит, питается, а в базах данных его нет. Время от времени он представлял, что делает это, и лелеял свою тайную власть как инопланетный цветок, требующий особого, ядовитого состава атмосферы. Он жил этой властью, утешался ею, искупал этой властью свое одиночество, заменял ею свою креветочную сущность и был даже счастлив, пока не появилась она…
Она… Она возникла внезапно, как неразпознанный лидаром, вспыхнувший опасной слепящей яростью болид. Пронизала серые, набухшие скукой, фаршированные однообразными механическими действиями часы и вошла в пределы ведимости огненной стрелой. Алистер отлаживал новую программу слежения за игроками и время от времени бросал взгляд на одно из вирт-окон, куда поступало изображение с одной из камер в зале. Вот только что ее не было. Было привычно, однообразно и сумрачно. У стола с рулеткой сидел всего один посетитель, перебирающий фишки, как последние, с трудом выпрошенные у прохожих медяки. Два недоросля наблюдали за руками крупье, раздающего карты для партии в блэк-джек. Казино только что открылось. Игроки появятся позже, по установившейся еще на далекой Земле традиции ближе к вечеру.
Дневные часы на астероиде, входящим в свиту желтого гиганта Саргаса, из-за мощного излучени исполняли роль скорее часов ночных, так как жизнь на поверхности и под поверхностью затихала и возобновлялась с обращением к звезде теневой стороны. Вот тогда что-то начинало происходить. Люди покидали свои благоустроенные норы и возобновлял деловую и развлекательную активность. Получалось, что вечер подменял утро для тех, кто работал, но оставался вечером для тех, кто искал азартных развлечений. Алистер принадлежал к первым – его рабочий день только начинался. Он пришел из своей «норы» час назад и сразу занялся инсталляцией и обкаткой. Он не ждал сюрпризов. Казино такое же рутинное, крутящееся на шарнирах инструкций предприятие. И вдруг… Она вошла в зал в сопровождении босса. Что удивительно. Обычно тот сопровождал только тех гостей, в ком был заинтересован. К тому же, она не гостья. Она одета в черно-белую униформу крупье. Блузка с длинными консервативными рукавами, черная, в талию, жилетка, черная юбка. И черные же, узкие туфли. Эта деловая строгость была призвана сыграть роль магического заклятья, определяя подпавшего под него как инструмент, как еще одну деталь игрового стола. Но она в этой форме была привлекательней и желанней, чем облаченные в вечерние платья дамы. Алистер затаил дыхание. Как она двигалась… Как поворачивала голову… Как изгибала запястье… Это было нечто завораживающее. Космическое.
— Ух ты, хороша! – сказал за спиной Алистера Том О’Коннор.
— Кто она?
Алистер не узнал своего голоса.
— Новая крупье. Некая Камилла Войчинская. Вроде с Аркадии.
Аркадия входила в число планет привилегированных. Это не Геральдика и даже не Новая Верона, но все же.
— Так почему же… она? Что же она… здесь?
О’Коннор заведовал отделом безопасности казино и в его обязанности входила тщательная проверка всех сотрудников.
— Из рая тоже выгоняют, — захохотал он, — если нет денег оплатить свое проживание. Вот девочке и приходится зарабатывать. Хотя из образованных, сразу видно.
«Она принцесса», подумал Алистер. И с этой минуты стал ее рабом. Совершенно добровольно. Ей даже не пришлось прилагать к его закабалению каких бы то ни было усилий. Он сам одел на шею стальной ошейник. Бросил к ее ногам свою жизнь. И ничего не попросил взамен. Да и что он мог попросить? На что рассчитывать? На небрежное слово? На благосклонный жест? Если только… Креветки служат принцессам только в качестве закуски, на другое они не годятся.
Она заметила его безмолвное робкое обожание несколько недель спустя. Все это время он очень неуклюже, по-школьному, пытался ей услужить. Оказывал мелкие услуги, которые она поначалу не замечала. Но однажды она застала его в комнате отдыха, куда выходила из зала, чтобы выпить кофе и немного расслабиться, сбросить узкие туфли на высоченном каблуке и откинуться в кресле, чтобы напряженные мышцы спины и шею получили наконец долгожданную передышку. Он уже в который раз приготовил для нее свежий кофе с воздушным низкоколорийным печеньем и нес туда, где она обычно проводила минуты отдыха. Прежде ему удавалось остаться незамеченным. Но тут она его застала. Пришла чуть раньше. Нет, он не уронил поднос и не бросился бежать. Он поставил поднос туда, куда и намеревался. Потом застыл, ожидая приговора. Блеклый, нескладный, сутулый, с редкими бровями и волосами, непропорционально длинный. Чего он мог ожидать? Гримасы отвращения? Брезгливости? Презрения? Или откровенного неузнавания? Но ничего этого не было. Она снисходительно усмехнулась и спросила:
— Как тебя зовут, паж?
И он ответил:
— Креветка.
Алистер не изменился. Он остался тем же пугливым, многоногим ракообразным, но ему это с некоторых пор не мешало. Напротив, этот казалось бы уничижительный статус обрел множество преимуществ. Он не просто ракообразный, коротающий жизнь в тихой заводи, в норе под нависающим камнем, он ракообразный на службе у принцессы, у сошедшей с неба звезды, по вине обстоятельств изменившей свою орбиту. Он ее преданный слуга, ее раб, ее собственность, ее космический спутник, сложившийся под воздействием гравитации из комков пыли и газа. Он больше не одинок, не потерян, не презираем. Он вращается вокруг этой звезды, он — обжигаемый солнечным ветром планетоид, который будет самоотверженно кружить, не замедляясь и не ускоряясь, даже если с каждым витком будет терять слой планетарной плоти под напором смертоносного излучения. Неважно. Пусть это произойдет скоро, за пару витков. Он не отступит, не сбежит, потому что если он и сгорит, то смешается с раскаленным, несущемся в пространстве звездным веществом, и останется растворенным в этом веществе до самого коллапса вселенной. Он останется единым с ней, со своей повелительницей, на несокрушимом молекулярно-атомном уровне.
А несколько дней спустя Алистер совершил свое первое преступление. Он взломал личный архив босса и скопировал несколько файлов. Полгода спустя они бежали с Нового Лас-Вегаса, прихватив всю выручку казино за последний месяц. К тому времени в системе «звезды» появился еще один спутник – бывший боксер по прозвищу Хряк. На Новом Лас-Вегасе он участвовал в боях без правил, но однажды отказался «лечь» после четвортого раунда, сорвав чью-то сделку, и за это был жестоко избит, а затем изгнан. Какое-то время скитался по барам, зарабатывая армреслингом, не имею ни цели, ни желания этой целью обзаводиться, и был бы в конце концов убит в какой-нибудь потасовке, если бы не попал в гравитационное поле той же «звезды». Внешне между субтильным хакером и огромным боксером не был ни малейшего сходства, но они были тождественны в другом – в своем служении. Хряк тоже обрел смысл, центр притяжения и вращения и тоже был готов по первому знаку сгореть в раскаленном звездном веществе. Они никогда не задавали вопросов и не сомневались. Они исполняли. Что ж, если их повелительница задумала поход на Геральдику (а к тому времени они уже знали о ее происхождении), чтобы вернуть украденное наследство, они сделают все, чтобы она это наследство получила. И пусть даже это сопряжено с огромными трудностями, пусть в случае неудачи им грозит тюремное заключение, они будут верны своей принцессе.
Только плохо они ей служили. Плохо защищали. Беглый преступник, которого наняли для участие в налете на радиотелескоп, стрелял в их поведительцу. Выстрелом из бластера он раздробил ей колено… Пролил ее кровь. Алистер мог поклясться, что боль обожгла и его. Настоящая боль. Эта боль прошла по нервам и скрючила его, согнула, обескровила. Он почувствовал в своем колене бешеную пульсацию. Казалось, и его колено распухло, обуглилось, почернело, из разорванных мышц брызнула кровь. Содрогнулся и Хряк, этот огромный, молчаливый, бесчувственный мужлан с переломанным носом. Под выбросом плазмы горела и его плоть. Алистер хотел было броситься на этого Уайтера, вцепиться в него, рвать зубами, но его удержал Хряк.
— Не сейчас, — шептал он, — не сейчас… Сейчас он нас пристрелит, как этого своего…
Чего им тогда это стоило – сдержаться. Но боксер прав. Нужно выбрать момент, собраться, что-то придумать. Захвативший яхту Уайтер держал всех запертыми по каютам, но сделал исключение для Алистера. Хакеру разрешалось передвигаться по космическому судну и даже исполнять обязанности стюарда. Уайтер посылал его на кухню, заставлял готовить или разогревать полуфабрикаты, а затем разносить по каютам. Так же Алистер выполнял обязанности медбрата – делал перевязки, колол обезболивающее и антибиотики раненым. Алистер перевязывал рану и ей. Перевязывал и беззвучно плакал. Камилла лежала на койке в своей каюте равнодушная, какая-то исстаявшая. Казалось, что она даже не узнает Алистера. Перевязывал он и того, кто был напарником Уайтера, этого худого, с желтым лицом. К этому худому Алистеру было позволено заходить одному, без сопровождения. Нет, Уайтер не проникся к жалкому ракообразному двоерием. Прежде чем позволить Креветке свободное передвижение, бывший пират тщательно его обыскал и конфисковал все хакерские примочки, чтобы тот не вздумал влезть в протоколы искина и пытаться его перепрограммировать. Объяснение такого неслыханного попустительства было простым: Алистер выглядел самым ничтожным, самым трусливым и самым подавленным. Он не способен на инициативу и не представляет собой никакой опасности. Однажды, хохоча, Уайтер направил на него ствол и сказал, что пристрелит в назидание другим, как урок желающим ослушаться и поднять бунт. Пристрелит самого ничтожного и бесполезного. Личинку. И Алистер ему поверил. Да, он никто, он даже не Креветка, он – личинка.
Креветка вошел в каюту желтолицого с подносом. Он намеревался поставить доставленный обед на столик у кровати и выйти, но неожиданно заметил, что раненый на него смотрит. Пристально и как-то… призывно. Потом щелеобразный, почти безгубый рот изменил конфигурацию и что-то произнес, беззвучно. Алистер подошел ближе. Что он сказал? Раненый снова что-то произнес. И снова без голоса, но с выразительной артикуляцией. Два слова. Алистер даже догадался, что первая буква в первом слове «о». Почему этот говорящий череп не скажет вслух? Не хочет, чтобы его кто-то услышал? Ах да, искин скорей всего фиксирует все звуки и разговоры. Уайтер же не дурак. Алистер стал переставлять тарелки с подноса на столик.
— Вот, я приготовил то, что вы просили.
Раненый едва заметно одобрительно кивнул. Значит, Алистер все делает правильно. Понять бы еще, что означают эти два слова. Желтолицый снова их произнес. И снова. Алистер смотрел на него и аккуратно раскладывал салфетки и приборы.
— Может быть, вы еще чего-нибудь хотите?
— Хочу, — уже в голос ответил раненый.
Взял у Алистера поднос, дохнул на него, как на стекло, и вывел на гладкой поверхности два слова, вернее, огрызки слов: освб… киб…
Буквы сразу исчезли. Но Алистер понял.
«Освободи киборга»
Корделия пошелевилась, приподнялась. Вытянула затекшую руку.
В грузовом отсеке Казак ее развязал. И даже оставил бутылку с водой. Отнюдь не из милосердия. А чтоб меньше возиться. Она нужна ему транспортабельной и вменяемой. Пусть в данный момент стоимость ее как заложницы невелика, холдинг за нее заплатить не может, но есть вероятность, что на соплеменницу потратится геральдийская тусовка. Он может сыграть на их сословой солидарности, если с обменом на киборга ничего не выйдет. Корделия мысленно усмехнулась, слушая бормотание Уайтера, пока он волок ее в трюм. Сословная солидарность? Как бы ни так. Если похититель обратится к регентскому совету с требованием выкупа, там все немеделнно вспомнят о невыплаченных долгах и непогашенных кредитах. Сделают сочувственные лица и посетуют на несправедливость судьбы. Впрочем, если Уайтер запросит за нее тысяч сто, то шанс есть. Кое-кто углядит для себя выгодные перспективы. Сама Корделия Трастамара окажется у них в долгу. Очень выгодная инвестиция. Губернатор Гонди мог бы вложиться. А потом ежегодно приходил бы за дивидендами в виде медийной поддержки своим охотничьим проектам или пожертвований в фонд геральдийских цапель. Если здраво рассудить, вариант не так уж и плох. Будь у нее выбор, пусть даже иллюзорный, выбор между обменом на Мартина и долговыми обязательствами перед советом регента, она, не колеблясь, выбрала бы второе. Только у нее выбора нет. Мартин уже видел ее в вирт-окне с бластером у виска. А Корделия видела его глаза.
Ей удалось приподняться и сесть. Голова кружилась. Левая часть лица опухла. Глаз не открывался. Корделия потрогала рассеченную скулу.
«Вот видишь, бегемотик, к чем привели все наши тренировки. Это я пыталась защищаться. Когда Уайтер ворвался в мою каюту, я не отступила. Не впала в ступор, не грохнулась в обморок. Что было бы гораздо благоразумней… Я кинулась с ним драться. Я же помню все, чему ты меня учил. Ты учил меня обороняться и нападать, учил наносить и блокировать удары. Кое-что мне даже удавалось. Удар в пах славный получился. Только в ответ Казак ударил меня рукояткой бластера, и я на какое-то время потеряла сознание. Но не окончательно. В глазах потемнело, но я слышала, как он выл и сыпал проклятиями. Правда, потом он несколько раз меня пнул. Ребрам досталось. Одним словом, эта жалкая потасовка одним махом нивелирует всю феминистскую пропаганду. Это только в толерантно выдержанных боевиках женщина-агент или женщина-телохранитель раскидывает пятерых спецназовцев. Раскидать спецназовцев она может только если она – киборг, а вот если она всего лишь человек, увы… Я еще легко отделась, бегемотик. Этот бывший работорговец не окончательно утратил рассудок. Меня спасла его жадность. Иначе…»
Когда Уайтер притащил Корделию в рубку, там уже была Камилла с простреленным коленом. Да-а, сестрице досталось. Она полулежала, прислонившись к переборке, жалкая, утратившая свою аристократическую спесь. На тряпке, перехватывающей рану, выступила кровь. Та самая, княжеская, кровь Гонзага-Мышковских и, подобно венозной жидкости самого последнего плебея, уже свернулась и побурела. Если бы у Корделии не так шумело в голове, она бы не преминула съязвить в адрес этой крови, поинтересоваться, как там синяки да ссадины на алебастровой коже, и есть разница с ее, ссадинами незаконнорожденной. Но сил у нее не было. Ей было муторно, страшно и больно. Что-то пошло не так. Яхта захвачена. Экипаж взят в плен. Неужели этот безумец действует один? Похоже, что так. Тот, второй, которого Корделия опознала, как бывшего безопасника «DEX-company», тоже валялся у переборки. В крови. Он пострадал гораздо значительней, чем Камилла. Корделия даже предположила, что он мертв. Потому что бывший безопасник лежал неподвижно. Только некоторое время спустя Корделия заметила, что он дышит. Какова участь остальных членов экипажа, она не знала. На подлокотнике капитанского кресла тоже чернела кровь. Скорей всего и капитан ранен. Уайтер, захватывая «Алиенору», поступил по правилам уличной драки – вывел из строя самых боеспособных. Вероятно, где-то по каютам заперты техник, врач, пилот и навигатор. Экипаж «Алиеноры» стандартный. Эта яхта – двоюродная сестра «Подруги смерти», сошла с тех же орбительных стапелей. Даже планировка совпадает. «Подруга смерти» на пару лет старше и отделана в классическом стиле, без вычурной роскоши. Отделка «Алиеноры» претендует на постмодернизм. Корделия успела это заметить, когда после разговора с Камиллой у транспортировочного модуля ей позволили переселиться в маленькую каюту. В этой каюте ее даже не запирали. Зачем? С яхты ей не сбежать, оружия у нее нет. Она всего лишь слабая женщина. Ей нечего противопоставить ни бывшему особисту, ни бывшему пирату. Да и у Камиллы имеется пара адептов. У Корделии есть только ее ум, ее выдержка, ее жизненный опыт. Да, она женщина, физически уступающая мужчине, но у нее есть опыт выживания, есть опыт участия в очень непростых переговорах. Она неплохо разбирается в людях и знает, чего жаждет большинство из них. Она даже умеет этим управдать и давать им то, что нужно – ощущение собственной значимости.
Впрочем, к этому стремятся все люди без исключения, только небольшой процент находит иные средства, без унижения и подавления ближнего. А еще есть такие, их и вовсе ничтожное количество, кто никому ничего не доказывает, потому что знает, что ценен и значим без внешних атрибутов, без регалий и титулов, просто потому, что он есть. Но таких исчезающе мало. Неуловимая погрешность, которой в той, привычной, реальности вполне можно пренебречь. Выведенные ею закономерности жизнеспособны без учета этой погрешности. Для успешной манипуляции необходимо задействовать глубинную мотивацию. А мотивация всегда одна – власть и контроль, соперничество с внешним миром. Она наблюдала это соперничество и на Шебе, когда собирала материал о повстанцах и их лидерах, и на Лире, когда дерзким расследованием бросила вызов наркокартелю, и в банде террористов, когда оказалась среди заложников в центре коммуникаций на Новой Земле. Она помнила искаженное бешенством и страхом лицо одного из боевиков, склонившегося над ней, стоящей на коленях со сложенными на затылке руками. Боевик размахивал бластером, пытаясь вознаградить себя ее криком отчаяния или мольбой. Этот крик стал бы его пищей, его допингом. Ее слезы, которые она не смогла бы удержать, были бы для него нектаром, насыщающим давно переродившуюся в пепел душу. С другими заложниками у него это получилось. Испуганные люди плакали и кричали. Но с Корделией у мимолетного повелителя постигла неудача. Она ничего не чувствовала, не боялась и не страдала. Вовсе не потому, что обладала каким-то природным бесстрашием, а потому что с момента гибели «Посейдона» прошло чуть больше года. Она все еще была там, у покореженной лестницы, ведущей на нижние палубы, и все еще слышала идущий из рваного нутра вой. Кто он был, этот неудачник с бластером, по сравнению с тем чудовищем безвоздушного мрака, глядевшим на нее из перевернутого иллюминатора? Ничтожной букашкой, пылинкой. Нет, Корделия не бросала этому неудачнику вызов. Не улыбалась, не дерзила. Она наблюдала. Фиксировала звуки и образы. От нее не исходило ни страха, ни угрозы. Она торчала в этой реальности в этом водовороте агрессии и ужаса как обелиск из инертного вещества. И террорист внезапно потерял к ней всякий интерес. Он набросился на пожилого грузного редактора и когда тот попытался протестовать, ударил его рукояткой в висок. Террорист получил то, что жаждал, то, что искал, как терзаемый ломкой наркоман, знак покорности от внешного мира, доказательство своей значимости. Как просто и как сложно. Корделия усвоила этот урок и впоследствии не раз пользовалась так страшно обретенным знанием. Пусть оппонент насытится, утолит жажду контроля, пусть уверится в победе, пусть играет в повелителя и бога. Истинная победа будет за тем, кто наблюдает, кто остается нейтральным, инертным. Легко оставаться вне игры, если нечего терять. Но она сознательно утратила этот статус, когда выбрала Мартина. С тех пор ей тоже приходится соперничать, что-то выпрашивать и вымаливать. Она уже не наблюдатель, не бесстрастный арбитр, в чьи обязанности входит выводить цифры на грифельной доске, она полноценный игрок, чьи фишки лежат на расчерченном столе. Но у нее есть опыт, есть сноровка, есть набор отточенных инструментов. Она хорошо знает правила и умеет просчитывать ходы. Вот с Камиллой у нее недурственно получилось. Ловко. Впрочем, по-другому и быть не могло. Ее сводная сестра только воображает себя великой интриганкой, а в действительности полна затаившихся комплексов. В чем-то Корделия ее понимала и даже сочувствовала. Отец, их общий отец Карлос-Фредерик поступил не просто несправедливо. Если уж откровенно, по-свински он поступил. Дети не в ответе за легкомыслие матери. И отыгрываться на них за ущемленное самолюбие – обыкновенная трусость, месть за мужскую несостоятельность. Владения Трастамара для Камиллы все равно, что чаша Грааля, и Корделия почти вручила ей эту чашу. А почему, собственно, и нет? Корделии их оставлять некому, эти владения. Без прямого наследника земли Трастамара растащат по клочку дальние родственники. Передерутся в судах, затеют многочисленные тяжбы. Под шумок вырубят леса. А Камилла еще молода. У нее могут быть дети. Дом только жаль. Мартин так его любит. Он чувствует себя в этом доме счастливым. Но дом можно построить где угодно, и на Аркадии, и на Новой Земле и на Новом Бобруйске. А что? Тихая, спокойная планета. Главное, чтобы Камилла нашла способ все это свернуть. Выйти из передряги с наименьшими потерями. А Корделия как-нибудь справится. Она умеет терять. Человек не является подлинным обладателем звезд, планет и континентов. Он всего лишь наделенный полномочиями смотритель. Временный арендатор и расстаться с некогда приобретенным имуществом ему когда-нибудь придется. так имеет ли смысл травить себя сожалениями? Если спасение и свобода любимого существа зависит от такой мелочи, как право собственности, то сделки следует заключить немедленно. Что Корделия и сделала. Она бы сдержала слово, если бы Камилла сдержала свое и оставила бы их с Мартином в покое. Но Корделия не учла подельников сестрицы, тех, кого Камилла привлекла в свою банду. Да и как Корделия могла это учесть? На этот счет сведений у нее нет. Она потеряла сознание у своего коттеджа на Асцелле и очнулась уже в грузовом отсеке «Алиеноры». Кроме Камиллы, явившейся поглумиться, она никого не видела. Если бы у нее была толика информации о том, кто состоит у сестры на службе, она бы сменила тактику. Не ограничилась бы единственной ставкой. Кто же знал, что в качестве союзника Камилла предпочтет всем прочим авантюристам бывшего работорговца Макса Уайтера, известного под прозвищем Казак?
О, Корделия об этом персонаже была наслышана. Бывший подручный Ржавого Волка, приятель его брата Анатолия, капитан «Черной звезды» и… хозяин Дэна. Вот так удивительно тесен космос. Историю освобождения рудокопов на Медузе, в которой «Космический мозгоед» сыграл ключевую роль, Корделия впервые услышала на борту лайнера «Queen Mary». Это было их первое путешествие с Мартином. Они сбежали с Геральдики сразу же после схватки с ловцами «DEX-company». По счастливой случайности четвертым навигатором лайнера оказался заносчивый, белобрысый паренек Алексей, попавший на плантации Казака исключительно по вине собственной глупости. Это от него Корделия узнала как называется транспортник с Нового Бобруйска, на котором нашел пристанище беглый рыжий киборг. Собственно с того хвастливого повествования все и началось. Собрав все доступные сведения о транспортнике, его экипаже, весьма незаурядном, и столь же незаурядных подвигах, Корделия нашла Киру Гибульскую с революционным проектом защитить и реабилитировать бракованных киборгов, иными словами, исправить ошибки, некогда совершенные ее отцом, Александром Гибульским. Заключив с Кирой союз против «DEX-company» и поручив ей «связи с общественностью», Корделия взялась за само корпорацию, прекрасно отдавая себе отчет в том, что иного выхода у нее нет, что попытка захватить Мартина на Геральдике это только начало, что Бозгурд не отступит и охота будет продолжаться, что Мартин будет жить в бесконечном страхе и однажды, доведенный до отчаяния, пустит в ход хранящийся в комме последний приказ. У Корделии тогда все получилось. Она прошла по лезвию бритвы и только слегка порезалась. Мартин два месяца провел в компании мозгоедов и там узнал подробности захвата Казака на Медузе. Эта спасательная операция, которую провели не благодаря, а вопреки в инфопространстве почти не освещали. Так как чиновники не смогли договориться какому ведомству пожинать лавры. Но Корделия без труда изучила все материалы. Казак Макс Уайтер был схвачен и приговорен к пожизненному. И сидел бы весь назначенный срок, если бы не сводная сестренка, возомнившая себя укротительницей чудовищ. Доукрощалась, дура. Получила комок плазмы в колено и кулаком в глаз. При иных обстоятельствах Корделия ей бы посочувствовала. Но при обстоятельствах сложившихся как-то не хотелось. Хотелось другого – добавить под второй глаз. Но если бы только сестрица… Подлинный шок Корделия испытала, когда увидела в вирт-окне Александра, которого Казак назвал заказчиком.
Корделию будто вынесло за пределы тела. Заказчик? Кто? Он? Александр ван дер Велле? Он заказал похищение Мартина?
Корделия снова сделала попытку сесть. Потянулась за бутылкой с водой.
Казак собирается обменять ее на Мартина.
В первые несколько минут, когда Александр вышел на связь, Корделия не могла произнести ни слова. Он – заказчик похищения Мартина! Нападение на строящийся радиотелескоп, перестрелка, глумящаяся Камилла, треснувшие ребра – это все он. И сбежавший из тюрьмы пират тоже он. Все он.
Получается, они сговорились давно. Сводная сестра мечтала свести счеты, племянник старика Рифеншталя – запустить бизнес проект. Он финансирует, она исполняет. Камилла – понятно. Обида, наследство, потерянное будущее, жажда реванша. Но этому-то что надо? Зачем ему Мартин? Зачем выходцу из влиятельного клана банкиров разумный киборг? Ответ напрашивается один: чтобы изучить и запустить в производство, пойти по стопам Ржавого Волка. «DEX-company» пала, бизнес ниша освободилась. А Рифенштали своего не упустят. Они зорко следят за перспективными бизнес-проектами. Некоторые даже перекупают, не скупясь, вкладывают деньги. Работают на будущее. Благодаря этой своей расторопности они и нажили свое несметное состояние. Пусть в настоящий момент «DEX-company» в глазах мировой общественности первородное зло, производство киборгов остановлено, но время идет, ветер общественных симпатий скоро поменяется. Да и люди привыкли к киборгам, к своим кибер-рабам. Это же так удобно. Идеальный слуга, идеальный убийца, идеальный солдат, идеальный любовник. Зачем лишать их такой игрушки? Тем более, что игрушку можно усовершенствовать. Добавить ей сходства с человеком, наделить разумом, эмоциями, болью. Не примитивный кибер болванчик, а практически сверхчеловек и… в полном подчинении. Покорный, выполняющий любую прихоть. Как тут удержаться и не вообразить себя богом? Это же так сладко, так упоительно – управлять чьей-то жизнью, держать ее в руках, то пресекать дыхание, сдавливая горло, то отпускать. Восхитительная забава. А если тот, чья жизнь в твоих руках, сильнее, умнее, красивей, это поистине ни с чем несравнимое удовольствие. А за удовольствие надо платить. Щедро, не раздумывая. рифенштали могут вложиться в небольшое производство где-нибудь на выкупленном планетоиде. Большие объемы им не нужны. Продукция будет эксклюзивной. Это будет предмет настоящей роскоши, доступный только небожителям. Созданный по индивидуальному заказу. Возможно даже, что производство будет держаться в секрете. Массовая продукция, для плебса, Рифеншталям не нужна. Этим пусть занимаются другие, позже, когда будет снят запрет. Рифеншталей, как истинных, утонченных ценителей и коллекционеров, привлекает нечто особое, уникальное. Технологию производства обыкновенных киборгов они скорей всегоу же раздобыли. С их средствами и влияниями это нетрудно. Остался последний штрих, секретный ингредиент – разум. Не возникший спонтанно, в результате брака, пробоя в месте сварки наношины с мозговой тканью, а разум возникший изначально, заложенный создателем. А такой киборг только один. И секрет его производства, к счастью, утерян. У Гибульского хватило благоразумия не упоминать Мартина в своем отчете. Его ученик Пирсон погиб при пожаре. А все найденные разработки, уже после захвата «DEX-company» Корделия распорядилась уничтожить. И даже сама принимала в этом участие. Она поклялась, что таких, как Мартин, больше не будет. Во всяком случае, пока она жива. Но это она, со своими идеалами и принципами, частенько с большим бизнесом несовместимыми, а то – Рифенштали, которым всегда будет мало.
И еще это свидание на Асцелле. О чем она думала? На что польстилась? Или понадеялась? Ее опоили? Околдовали? Загипнотизировали? С момента похищения у Корделии не было ни минуты, чтобы подумать об этом, дать ответы на всплывшие вопросы. Она привыкла проводить ревизию собственных поступков, определяла мотивы и оценивала последствия. Но обрушившиеся на нее события не позволили ей этого сделать сразу. Александр стал персонажем второстепенным, незначительным и оставался бы таковым, если бы не возник в вирт-окне над капитанским терминалом. Корделия каким-то чудом сохранила самообладание в даже вступила в разговор. Сработал многолетний навык ношения «корсета», как она это называла. Что бы не происходило, держи спину и следи за дыханием. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
Уже потом, в грузовом отсеке, ее накрыло. Нет, не слезы и не обида. Не разочарование и не ярость. Недоумение. Зачем? Зачем она это сделала? Зачем согласилась на свидание? А он зачем? Из спортивного интереса? От скуки? Мужчина – хищник, завоеватель, победитель. Для него женщина – трофей, добыча. Пусть минутный, но триумф. И даже эта заранее просчитанная подлость, не только ограбить, но и поиметь, так не ранила (подлость ранит тех, кто живет иллюзиями, а Корделия давно от них избавилась), как собственная беспечность, бабская глупость. Позволила себя соблазнить. Зачем? Кому и что хотела доказать? Или опровергнуть? Или отомстить? Неужели через столько лет ее пресловутая женская природа дала о себе знать? Записанная в генах программа? Инстинкт? Ничего подобного она не чувствовала. Все эти мантры о том, что женщине для счастья нужен мужчина, не более, чем грамотный маркетинг, так как на этом самом «счастье», на необходимости женщины привлекать мужчину завязаны огромные деньги. Это вся индустрия моды, производство одежды, косметика, ювелирные украшения, фармацевтика, пластическая хирургия. Это сети отелей, кафе, ресторанов, курортов. Это «Матушка Крольчиха» со всеми ее филиалами. И все это зиждется на одном единственном факторе – заинтересованности женщины в мужчине. Именно так, а не наоборот. Потому что для интереса мужчины таких сложностей не требуется, у него все делают гормоны, даже без участия сознания, а вот женщине необходимо раскрутить свое воображение, как пращу, чтобы камешком угодить в гипофиз и сподвигнуть его на выработку эстрогенов. Можно, разумеется, без раскрутки и гипофиза, чисто из чувства долга, вины, страха, одиночества, меркантильности, только неинтересно это, да и денежным потокам не способствует. Вот и крутятся мантры в романтических сериалах и модных шлягерах. Подпитывают извечную жажду любви, жажду обретения целостности и единства с миром. Обманывают. Неужели и Корделия поддалась этому гипнозу? Она же не 17-летняя девчонка, умеет отделять зерна от плевел, знает, что такое любовь. И не просто знает, она этой любовью живет. Это любовь переполняет и окрыляет, наполняет смыслом и указывает путь. Эта любовь не имеет ничего общего с вампирской потребностью утоления и поглощения. И с чисто женским самоутверждением эта любовь так же ничего общего не имеет. У Корделии нет необходимости искать доказательств своей востребованности как сексуального объекта. Ее самооценка не нуждается в похотливых взглядах и двусмысленных предложениях. Она оставила всю эту подростковую пену в прошлом. Так что же с ней случилось? Зачем ей понадобилось это мимолетное приключение? Ей было одиноко? Да, одиноко. Она слишком тосковала по Мартину и вот так неуклюже, как девочка-подросток, попыталась перевести фокус с воего внимания на кого-то другого, найти, пусть иллюзорную, но опору в мире, который вдруг пошатнулся. В конце концов, она всего лишь женщина в огромной галактике. И вот попала. Наказание не заставило себя долго ждать. Она искала утешения у врага. Главного врага, того самого, что скрывался за кулисами и дергал за ниточки. Он и на Асцеллу для этого прилетел. Как раз к моменту нападения на «Саган». Рассчитывал, что она узнает о похищении и утратит бдительность. Кстати, интересный вопрос. Как бы она себя повела, если бы Мартина действительно похитили? Да она бы ни минуты не осталась на Асцелле. Улетела бы на первом попутном корабле, на первом попавшемся транспортнике, и никакой Вадим ее бы не удержал. А уж о том, чтобы идти на свидание и танцевать, и речи бы не было. Но похищение сорвалось. Мартин попал на «Космический мозгоед» и Корделия… расслабилась. Именно расслабилась. Позволила себе передышку. Намеренно отвлеклась. Это иногда помогает, когда требуется что-то обдумать и найти решение. Чем этот змей Александр и воспользовался.
Корделия снова потянулась за бутылкой. И сделал глоток. Прислушалась. Маршевые двигатели яхты слаженно гудели. Куда они летят? Что задумал пират? Да, ему нужны деньги. За Корделию он ничего не получит. Ее счета заблокированы. Ждать выкуп от губернатора Гонди и геральдийской тусовки долго, что вряд ли устроит бывшего пирата. Ему нужно быстро и много. Он будет требовать обмена. Впрочем, он его уже потребовал. Он приставил бластер к голове Корделии и вынудил Мартина на это смотреть. Мартина, уже однажды потерявшего родителей, людей, которые его любили и защищали, Мартина, который уже оставался сиротой, уже пережившего известие о ее смерти. Корделия успела через вирт-окно заглянуть в его потемневшие глаза. Она беззвучно шептала, надеясь, что он прочитает по губам:
— Все будет хорошо, Мартин. Все будет хорошо. Не бойся. Со мной все будет в порядке. Я не умру. Я тебя не брошу.
Корделия почувствовала, что начинает паниковать, терять ясность мысли. Спокойно. Надо взять себя в руки. Держаться. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
Мартин был далеко.
В убежище, которое с некоторых пор обозначил, как заброшенное и утратившее свою полезность, в запечатанном шурфе, который давно выработал и забыл, в тайном закуте вселенной, куда разгоняемые болью и страхом фотоны падали уже без своего первоначального ранящего заряда, в дальнем космосе сознания, где он находил отстраненность и долгожданное бесчувствие.
Это его убежище, в петлях, изворотах психики, в узлах памяти, в какофонии чувств, не имело координатной привязки. Он научился им пользоваться в минуты наивысшей беспомощности, в красной зоне отчаяния, когда внешняя, осязаемая вселенная отказывала в защите, когда весь привычный материальный ряд обретал ярко выраженную враждебность и обращался в орудие мучительства. Вот тогда, сброшенный к нулевому меридиану, у болевого порога, он выворачивал этот внешний мир наизнанку, чтобы доказать его бестелесное устройство, его безатомное нутро и уходил в переплетение струн, как изменивший свою природу элемент, как мотылек, взламывающий тесный кокон.
Он прятался в своей волновой микровселенной, куда обитатели внешней, враждебной, не могли дотянутся своими раскаленными электродами, пока не спадал градус отчаяния. Там все внешние законы отменялись, рвались молекулярные связи, обнулялись все значения, распадались все проводящие импульсы нити. Там не было ничего. Его не могли ни отследить, ни взять на прицел. Только он один в полной сенсорной депривации.
Он берег это убежище, как одинокий лазутчик тайную явку. Он ждал, что и потом, когда появилась новая хозяйка, это убежище непременно понадобится. Его тайная нора, непроницаемый саркофаг. Он должен держать этот спасительный кокон в порядке и готовности, в быстродействии и мобильности, чтобы нырнуть и затаиться, свернуться в безмозглого, плавающего в мезоглее зародыша, у которого нет чувств, вязкого и бескостного. Потому что так проще. Уйти в примитивное, почти одноклеточное существование. Чтобы не достали, не дотянулись, не выскребли нервную ткань из позвоночного столба, заменив ее на сверхпроводимый сплав, чтобы посмотреть, как этот сплав проводит сигнал, как запускает реакцию в нейронной сетке. Там, в убежище, в его мезозойской эре, никакого мозга и никакого позвоночника у него не было. Он был мягким, скользким и неуловимым.
Потом у него появилось другое убежище. Уже в мире внешнем. Сначала формальное, обозначенное лишь точками на плоскости. Правда, это формальное убежище он выбрал сам. Ему как будто предоставили выбор. Выбор? Система тоже предоставляла выбор. Да или нет. И он выбирал из двух протоколов, без права на отказ и аварийное отключение. Потому что если он этого не сделает, если проигнорирует запрос, то система назначит протокол сама, без учета возможного ущерба, и замедлить навязанное выполнение он не сможет. Вот и тот выбор, выбор убежища, он сделал по запросу внешней системы. Хозяйка приказала и присвоила статус. Потому что человек присваивает статус, чтобы утвердить права и разграничить территорию, а тот, что этот человек позволил себе маленькую импровизацию, ничего не значит.
Да? Нет? Мартин выбрал.
Выбрал самую тесную каморку под крышей, потому что она, эта гостевая спальня на метрах-обрезках, имела сходство с убежищем в его прежнем мире. Такая же раковина с покатым сводом. И он немедленно скорчился в этой раковине, как древний моллюск. Но и раковину в кавернах и впадинах сознания он долго сохранял в аварийной готовности. Ждал момента — ему предстоит избавиться от громоздкого кибермодифицированного тела и скользнуть в эту расселину, ему еще предстоит стать беспозвоночным клубком. Каждую ночь ждал. И каждый день.
Но хозяйка как будто и себе назначила статус, провела границу дозволенного. Вот там за порогом, под скатом крыши полномочий у нее нет. И касаясь сенсора двери, она запрашивала разрешение. Правда, она не запрашивала этого разрешения, когда кормила его, когда цепляла к штативу капельницы пластиковый пузырь с глюкозой, но и тогда она непременно предупреждала о своем приходе, всегда замедляла шаг, делала паузу, давая ему время подготовиться, внутренне собраться. А потом, когда он в ее визитах не нуждался, она стучала! Стучала и спрашивала позволения! Она, с полновесными хозяйскими полномочиями. И убежище, считавшееся формальным, сотворенное из точек на плоскости, обведенное в пространстве нестойким карандашом, вдруг стало неприступным. Надежным, безопасным. А то, что хранилась в подсознательной впадине, постепенно заносило песком. Он забыл туда дорогу. Та раковина в первичном бульоне из полипептидов и азотистых оснований стала ему не нужна.
Как бы не так! Понадобилась. Вспомнил. Откопал. И дорогу нашел. Нырнул и затаился.
Нет, кибермодифицированное тело он не отверг, не попытался раствориться до межклеточного субстрата. Тело здесь, неподвижное, на розовом диванчике в пультогостиной старого армейского транспортника. Не страдает и не корчится, не проводит электричество и не сращивает кости. Оно вполне исправно и даже действует. Рана в легком почти затянулась. Кровоподтеки давно пожелтели. Регенерация продолжается в штатном режиме. Но спрятаться ему все равно пришлось. От проводимости и повреждений нематериальной природы. Боль тоже бывает нетелесной. Недиагностируемой. Боль той же невещественной, немолекулярной сути. Боль неуловимая для наноконтроллеров. Та самая, которую люди называют душевной. Или сердечной. Сердечной в метафорическом смысле. Потому что никаких нарушений сердечной деятельности, доступных диагностике, система не нашла. Даже снизила частоту сокращений миокарда до стандартной. Но легче не стало. Болит. Что болит? Нет смысла делать запрос. Система прогонит по всем параметрам и ничего не установит. Потому что исправить то, что с ним происходит, не в ее компетенции.
Происходящее с ним чисто человеческое, живое. Единственное, что может программа, так это загнать его в гибернацию, в искусственную кому, чтобы отрезать от поступающих извне сигналов и остановить бег неконтролируемых процессором мыслей. Программа может превратить его в бесчувственный овощ, скинуть до сигнальной системы ящерицы. Он утратит память, лишится этой болеобразующей причины. Но станет ли ему легче? Вероятно. Когда в исследовательском центре он выпадал из реальности и уходил в сумеречную зону, ему действительно становилось легче. Но это было оправданное дезертирство. Он был один и защищал только себя. Сейчас свое дезертирство он отягощает предательством, тем самым, в котором так привычно уличал людей. «Люди всегда предают» — бросил он Корделии, когда увидел ее впервые. Он верил в это! Вера в человеческое предательство была фундаментом созданного им мира. Это была та самая черепаха, служившая опорой слонам. А слонами были боль, ужас и одиночество. Поверх слонов он водрузил кусок астероида, опаленного космической радиацией, утыканного обломками и усыпанного частичками смерзшегося газа. Таков бы его мир. И пребывал в заданной форме до тех пор, пока Корделия правдой о родителях не шуганула дремлющую черепаху. И тогда мир распался. Лишился фундамента. Слоны вдруг уменьшились в размерах до безобидных млекопитающих, безжизненный астероид вдруг засиял и стал похож на рождественскую игрушку. Корделия показывала ему такие на ярмарке в Лютеции. Но и этот мир просуществовал недолго. Хрупкий шар в красочных разводах, в перламутровой крошке, вдруг почернел. Форма его исказилась, вытянулась в неправильный кособокий овал. Сияющие блестки стали тусклыми, а в облаке космической пыли вновь проступили очертания черепахи. Предательство. Его собственное, трусливое, мерзкое предательство. Его бегство в убежище, в мезозойскую впадину, его поспешное отрицание человечности.
Мартин не зажмурился. Это система задействовала увлажняющие фильтры, чтобы предохранить роговицу глаза от высыхания. Потому что в своем трусливом оцепенении он забыл, что надо моргать. Так ему хотелось втиснуться, просочиться в занесенную песком трещину. Но окончательно от внешнего мира система его не отреза. Слуховые фильтры были задействованы. Он слышал.
— Не верю я ему!
Это голос Теда. Пилот произносит эту фразу в четвертый раз. Он упрямо бормочет, отбрасывая все рациональные аргументы.
— Он говорит правду.
Это ровный, чуть усталый голос Дэна. Он уже приводил свои доводы напарницу. Сразу по окончании разговора с человеком, назвавшимся Александром ван дер Велле, который признался, что является тайным вдохновителем и заказчиком похищения, Станислав Федотович первым делом взглянул на своего навигатора, как обычно выступающего в роли детектора. Мартин знал, что капитан брал Дэна с собой на переговоры с потенциальными клиентами именно с этой целью – установить подлинность намерений, стоит ему подписывать договор или безопасней расторгнуть сделку, невзирая на благоприятные условия. Мартин и сам не раз выступал в такой роли, присутствуя на переговорах Корделии с главами корпораций и сенаторами из Совета Федерации. Ему это нравилось. Он чувствовал себя нужным, значимым. Хотя Корделия неплохо справлялась сама, благодаря своему многолетнему опыту, и редко когда ошибалась, но никогда не высказывалась раньше Мартина. Он находил в этой ее неспешной внимательности элемент игры, но обиженным себя не чувствовал. Она раньше обходилась без него, но теперь есть он, а значит – пусть участвует, пусть помогает. Он же это умеет. И за это ощущение важности и причастности к миру людей Мартин был ей очень благодарен. Он не просто редкое декоративное украшение, он еще и незаменимый помощник. Для Дэна подобный род деятельности стал рутиной, а вот Мартину все в новинку.
— Дэн?
Капитан обратился к навигатору сразу, как связь прервалась и окно свернулось.
— 78%, — ответил киборг. – Это среднее значение. Временами показатели подскакивали до 83%.
Капитан перевел взгляд на Ланса, и «котик» коротко кивнул, подтверждая.
— Мартин?
Все настройки Мартина были выведены на максимум. Голос говорившего, частота дыхания, размер зрачков, мимика, невербальные сигналы проверялись и анализировались не один раз. На этот сеанс правдоискательства Мартин потратил в два раза больше энергии, чем предусматривалось системой. И все же ответить на вопрос капитана он не смог. В горле пересохло. Мартин был оглушен. Испуган. Этот человек в вирт-окне только что хладнокровно поведал, как расчетливо и методично разрушал его жизнь, как конструировал из него, Мартина, удобное орудие для своих целей. Правдивость его признаний подтверждалась детектором и его и Дэна, признаний невероятных, в том числе, подтверждалось его намерение вернуть Мартина Корделии, но в своей подлинности это признание звучало еще более устрашающим. В конце концов, Мартин нашел в себе силы последовать примеру Ланса и – кивнул. Да, Александр ван дер Велле говорил правду.
— А я ему не верю! – встрял Тед, отметая данные всех трех киборгов. – Вот не верю, и все! Скользкий он какой-то. Аферист. При чем мелкий.
— Если и аферист, то далеко не мелкий, — вкрадчиво заметил Вениамин Игнатьевич, — а вполне себе крупный. Финансовый клан Рифеншталей один из самых влиятельных в Галактике.
— Тогда чего он, такой влиятельный, в дешевую авантюру влез? – не сдавался пилот. – С Казаком связался? Похищение затеял? Мнимое, как оказалось. Типа, не собирался он никого похищать. Игра такая. Развод. Так мы и поверили.
— Да, — задумчиво произнес капитан, — тут я, пожалуй, соглашусь с Тедом.
Тед даже приосанился в своем кресле. Случай исключительный – капитан с ним согласился!
— Что-то здесь действительно не так, — продолжал Станислав Федотович. – Он может быть вполне искренним в своем намерении вернуть Мартина, и это его утверждение, что целью инсценировки служит желание сорвать некие опасные и далеко идущие планы. Чьи-то планы. Но мне это объяснение представляется довольно… неубедительным. Этот Александр чего-то не договаривает. Да, он говорит правду, но не всю. И еще мне не нравится, что нас используют в темную. Этот неожиданный груз на Церере, заранее назначенный порт.
— Вот-вот, — подхватил Тед. – Мне тоже это не нравится. Будто мы статисты какие-то. Массовка.
— А по-моему, все ясно, — неожиданно заговорила Полина.
Она сидела рядом с Мартином и время от времени сочувственно на него косилась. Даже вкрадчиво гладила по плечу.
— И что тебе ясно? – откликнулся Тед. – Разгадала всегалактический заговор?
— Про заговор не знаю, а вот чего хочет Александр, догадаться нетрудно.
— И чего же он… хочет?
Тед развернулся в кресле. Капитан и доктор тоже посмотрели на девушку. Дэн внешне остался невозмутимым, продолжая разматывать головоломку, но сохранил ту же заинтересованность слушателя. Полина, приободрившись, продолжала.
— А хочет он, чтобы Корделия обратила на него внимание. – И пояснила, заметив недоумение на лицах команды. – Ну он за ней так ухаживает!
Для Мартина все сказанное Полиной представлялось набором подобранных по смысловому признаку фонем. Он не собирался в настоящий момент вникать ни в прямое значение сказанного, ни в косвенное. Система сухо складировала все аудио и видео сигналы в логах, оставляя их для последующего анализа. Мартин часто так делал, если был чем-то увлечен или эмоционально нестабилен. Пересматривал и анализировал уже некоторое время спустя, без отвлекающего фактора. Он рассчитывал и этот, идущий белым шумом разговор перемотать и пересмотреть уже в каюте, немного успокоившись, стабилизировав свою человеческую ипостась до разумного наблюдателя. Сейчас таким наблюдателем работал кибер-близнец. Человеческого близнеца привлек не смысл сказанного, а внезапно затянувшаяся пауза. Где-то в своем мезозойском убежище Мартин слабо удивился. Что случилось? Почему они молчат?
Первым опомнился Тед.
— Чего?
— Ну что тут непонятного? – нетерпеливо затараторила Полина. – Старый трюк. Им еще еще во времена палеолита самок приманивали. Да ты сам, Тед, сто раз так делал.
— Что я делал?
— Рыцаря изображал. На белом коне. Спасал девушку из лап страшного дракона.
— Никого я не спасал, — поспешил отпереться Тед. Но тут же спохватился. – То есть, спасал, конечно, ну так, по мелочи. От хулиганов там…
— От Тощего Грэга, — добавил Дэн.
— Вот! Тебе пираты вовремя подвернулись. Ничего придумывать не пришлось. А если пиратов нет? И гравискутер, когда надо, не ломается? Тогда парень, чтобы познакомиться с девушкой, нанимает пару соседских хулиганов, чтобы они в темном переулке вырвали у нее сумочку, а потом, когда девушка будет звать на помощь, победоносно явиться к ней с этой сумочкой.
— Это Мартин что ли сумочка? – хмыкнул Тед.
Мартин, уловив свое имя в странном контексте, вопросительно взглянул на девушку. Та сразу смутилась.
— Да нет… Я ничего такого…
— Да поняли мы! Надо сначала отобрать у девушки что-нибудь ценное. Потом вернуть ей это самое ценное, и она из чувства благодарности пойдет на свидание.
— Можно подумать, Тед, что ты сам так никогда не делал!
— Не-а, не делал. У меня бандиты всегда были настоящие.
— А что, — неожиданно вступил в разговор Вениамин Игнатьевич, сидевший за столом с капитаном, — Полина не так уж и не права.
Капитан, отхлебнувший из кружки свежезаваренного чая, едва не поперхнулся.
— Полагаешь, что Александр затеял всю эту комбинацию, чтобы сводить Корделию на свидание? Как-то уж слишком, — Станислав Федотович поискал нужное слово, — изысканно.
— Я вовсе не утверждают, что целью было именно свидание. Свидание это скорее цель промежуточная, подготовительная, ведущая к цели скрытой и более значимой.
— А просто позвонить и пригласить? – спросил Тед. – В кафе там, на танцы… не судьба?
— Видишь ли, Тед, даже если Корделия и примет его приглашение, как ты выразился, сходить в кафе или на танцы, то это вовсе не означает, что пригласивший ее мужчина приобретет в ее глазах нужный ему статус. Такие женщины, как Корделия Трастамара, даже отправляясь на свидание, помнят, что за вниманием богатых мужчин всегда скрывается нечто большее, нежели… хм… чувства.
Полина вздохнула.
— Наверно, ему нужны ее деньги.
— Не только деньги, но и влияние, — продолжал Вениамин Игнатьевич, — возможно, происхождение. Выходцы из семей банкиров всегда стремились породниться с аристократией, купить себе титул.
— Ну и женился бы себе на какой-нибудь графской дочке, — сказал Тед.
— Тут, по всей видимости, в приоритете не сама женитьба как таковая, а возможности и перспективы, которые посредством этой женитьбы открываются. Корделия — глава очень влиятельного медиахолдинга, ей принадлежит рейтинговый голоканал. Может, как создать репутацию, так и обрушить. Пример тому «DEX-company». Плюс, немалые владения на Геральдике. Связи в аристократическом обществе.
— Нда-а, — протянул Тед, — тут у него любовь с интересом…
— Чего же он на самом деле хочет? – спросил капитан. – Прибрать к рукам холдинг?
— Не исключено. Но я все же полагаю, что холдинг для него не более, чем приятный бонус. Его интересы идут дальше.
— Например?
— Думаю, в Совет Федерации или даже…
Вениамин Игнатьевич ткнул указательным пальцем в потолок. Все дружно посмотрели вверх. Даже Мартин. Но на потолке пультогостиной ничего не было. А выше, за обшивкой «Космического мозгоеда», простирался бескрайний космос, где как известно, верх и низ понятия относительные.
— Хорошо, — согласился капитан, — предположим, что у этого Александра далеко идущие планы. Мы о них догадались. Но что это нам дает?
— Это дает нам уверенность, что он действительно заинтересован в освобождении Корделии.
— А Мартин?
— И в спасении Мартина он так же заинтересован.
— То есть, мы возвращаемся к тому, что этот ван дер Велле, несмотря на всю свою хитро… вывернутость, сказал правду. Даже если мы ему не верим.
— А мы ему не верим! – в сотый раз повторил Тед.
— Но по-другому нам Корделию не спасти, — печально заметила Полина.
Она вновь смотрела на Мартина. Робко погладила его по плечу.
Где-то в узкой, бездонной впадине на краю воссозданного мира Мартин открыл глаза. Выплыл на поверхность и вздохнул.
— Соглашайтесь, Станислав Федотович, — тихо произнес он.
На груди Макса Уайтера сидела жаба.
Огромная, влажная, пупырчатая. Лапки у жабы были длиннопалые и когтистые. Уайтер чувствовал эти лапки. Они были развернуты ранящими отростками друг к другу и давили в самое сердце. Прорастали в него, вдавливались. Под кожей эти мелкие коготки будто множились, тянулись и вползали в самое подсердие, царапали и кололи. Жаба смотрела Уайтеру в глаза. Она пучилась и надувала брюшко.
И еще — эта жаба была очень тяжелой. И становилась все тяжелее. Будто наращивала свою плотность, не раздувалась, увеличивая размер, а поглощала окружающее пространство, вбирала в себя, абсорбировала. И он сам поглощался и абсорбировался, перевариваясь этой бородавчатой и склизкой кожей.
Эта невидимая жаба, одаренная талантом расчетливого мучительства, называлась алчность. Сейчас длиннопалое чудовище с безразмерной пастью и бледно-зеленым брюхом сошлось в удушающем объятии с его рассудком. Рассудок был достаточно крепок, подвижен и задирист. Он наносил удары, дергался и скользил. Его главным оружием, доспехом, рычагом, с помощью которого он разжимал отрастающие влажные пальцы и отдирал липкий язык, был один единственный аргумент – ему нужен подельник. Потому что один он не справится.
Уайтер шумно выдохнул и сжал кулаки. Двадцать миллионов галактов. Двадцать миллионов! Огромные деньги. Нет, не так. Это долбаная куча денег! Двадцать лимонов. Это же… Уайтер не смог вдохнуть. Нет, он понимает, что это вовсе не предел. Есть состояния в разы превышающие эту двадцатку. Вот у Ржавого Волка, по слухам, было не меньше ста. И чтобы легализовать свое состояние после мнимой смерти и смены личности, Ржавый Волк прикупил «DEX-company». Так ведь он эту сотню не за один день наварил. У Волка был целый флот, армия, подпольная империя. По сути, эти сто миллионов составляли бюджет небольшого государства, чем собственно и являлась организация Волкова. И существовала эта организация более десятка лет, разрастаясь и наращивая обороты. А начинал Сергей Волков с малого – с жалких тридцати тысяч, которые вынул из сейфа зазевавшегося барыги. У него, Макса, будет двадцать лимонов сразу. За одну сделку. И без предварительных вложений. Пятая часть состояния Волка. А что будет через пять лет? Через десять? С таким-то стартом.
Голова кружится, глотка сохнет, а рука тянется, тянется за квадратной бутылкой с янтарным содержимым. Двадцать лимонов! Двадцать долбаных лимонов!
— Двадцать, — хриплым полушепотом произнес Казак, — двадцать.
Челюсть сводило, губы кривились, цифра корежила и перебивала дыхание. Двадцать миллионов! Ему, одному, и никому больше. Ни подельнику, ни подчиненным.
А ведь та сука белобрысая собиралась их кинуть. Вот же дрянь… Нельзя бабам верить, ох нельзя. А ведь он на нее почти запал. Шикарная телка. Из породистых. Когда первый раз ее на Джек-Поте увидел, обалдел. Все при ней. Глаза холодные, распутные, безжалостные. Хищница. Уайтер будто в зеркало заглянул. Отражение увидел. Не буквально, разумеется. А как выражаются эти умники-философы – встретил родственную душу. Она такая же, как он, без сантиментов, без бабьей слезливой жалости, умная, расчетливая. Знает, чего хочет. Без колебаний излагает план. Да, похищение, да, шантаж и да, возможно, убийство. И не убийство вовсе, а форс-мажорные обстоятельства, вынужденная мера. Потому что и план в действительности вовсе не план ограбления, а план выгодного предприятия, бизнес-план. Они вкладывают свое время, деньги, мозги и получают прибыль. Как иначе это назвать? Только бизнес.
Все в этом мире бизнес. Сделка, вложения, дивиденды. Разве то, чем он занимался на Медузе, не являлось всего навсего производством? Он добывал сырье, занимался первичной переработкой и поставлял полуфабрикат на рынок. То есть, делал то, что делают все бизнесмены. Его бизнес ничем не отличался от бизнеса тех же самых горнодобывающих компаний. Та же добыча и обработка сырья, затем доставка этого сырья конечному покупателю. Он использовал на своих плантациях рабов? Так кто их не использует? Те же горнодобывающие комопании нанимают на отдаленных планетах голодающих колонистов, разве не подписывают с ними кабальные контракты? Ах, они платят зарплату? Так они же эту зарплату и забирают. Рабочие на этих отдаленных планетах на астероидах и орбитальных станциях оплачивают из своих зарплат, скудных и жалких, все предоставляемые этими компаниями услуги. Компопании накрывают поселение куполом, рабочие платят за воздух. Компании проводят в жилые модули отопление, рабочие платят за потребляемую энергию, за тепло. Компания снабжает поселенцев водой, рабочие оплачивают каждую каплю, вытекшую из крана. Даже виски в припортовом баре становится источником дохода компании. В результате рабочие тратят все до последней единицы и даже влезают в долгои. Что погасить эти долги, горняки снова отправляются в шахту. А разорвать этот порочный круг они не могут, потому что контракт, а нарушение контрактных обязательств влечет за собой штрафы и санкции. И кто тут работорговец? Он, Макс Уайтер, всего лишь упростил схему, изъял из оборота ненужный элемент в виде зарплаты. Люди выполняют работу, а он взамен дает им кров и еду. Еще и от хищников защищает. Даже «семерок» на Медузу завез, чтобы они летунов отстреливали. Киборгов последней модели. Новеньких, отнюдь недешевых. Мог бы их с большей пользой употребить. Так нет, отправил это «супероружие» дармоедов охранять. И его после этого в тюрьму? Проклятые, лицемерные людишки. Вся эта их так называемая демократия, правосудие и права человека. Все ложь, абсолютная, прозрачная, как дистиллянт, который трижды прогнали через нанофильтры, и все в эту ложь верят. Делают негодующие лица, стучат кулачко, сучат ножками. Ах, ах, пират, работорговец. Вот те господа из горнодобывающих компаний, они солидные, законопослушные бизнесмены. Платят налоги, соблюдают права человека и чтут уголовный кодекс. А что в их шахтах людишки мрут, так ведь от случайностей никто не застрахован. Где-то свод обрушился, где-то рудный газ прорвался, где-то оборудование вышло из строя. Но так ведь все по закону, в рамках трудового кодекса. Рабочие подписывают контракты и сознательно идут на риск. А кто не рискует? Все рискуют, и военные, и спасатели, и полицейские, и космолетчики и даже почтенные джентльмены. Да, тоже рискуют. Деньгами. Они вкладывают свои деньгами. Они – инвесторы, а это всегда… чревато. «А вы, господин Уайтер, налогов не платили и контрактов не подписывали. Сыкономить хотели, урвать. Против общества пошли, против самой Федерации с ее демократическими законами и либеральными ценностями. Вы пренебрегли обществом, господин Уайтер. Не поделились. А должны были. Делиться надо, дорогой гражданин Уайтер, делиться. А не желаете делиться, то пожалуйте в тюрьму».
Делиться. Нехорошее слово. Уайтер почувствовал, как шевельнулась проклятая жаба.
А та блондинка, встретившая его на Джек-Поте, все правильно понимала. И про ложь и про лицемеров и про бизнес. Она прямо так и сказала:
— Макс, тебя осудили не за разбой, тебя осудили за твой талант, за твою оборотистость и твою независимость. Те, кто вынес тебе приговор, такие же разбойники и пираты и точно так же торгуют людьми. Только делают они это в белых перчатках, со сладкой улыбкой и прикрываясь законом. Ты честнее их, Макс, благородней. Ты – настоящий.
Она была первой, кто озвучил его догадку, кто произнес это вслух. Те, по другую сторону, осудившие его, ничем не лучше. Они всего лишь искуснее во лжи. Они – лицемеры, а он, Макс, он прежде всего честен. Он такой каков он есть по природе, хищник. Как та же хасса. Кому придется в голову обвинять хассу или летуна? Да никому. Потому что все признают их право на чужую кровь. Так почему же он, рожденный таким же плотоядным и ненасытным, вынужден притворяться кем-то другим, каким-то травоядным? Вынужден играть роль? Да, она поняла. Потому что сама была такой же хищницей. Она тоже хотела денег и власти. не прикидывалась и не играла в нежную кошечку с мягким лапками. Она предлагала дело, выгодное и опасное. Дело, которое ему сразу приглянулось, легло к его мохнатому, звериному сердцу, потому что помимо прибыли сулило возмездие. Правда, удар уходил по касательной. Его истинных врагов, тех, кто разрушил его вотчину на Медузе и определил на нары, напрямую эта месть не затрагивала. В прицеле попадала покровительница этих безумных киборголюбов, этих чокнутых защитников, объявивших кибернетических болванчиков людьми. Неожиданная владелица и разрушительница «DEX-company» Корделия Трастамара, наглая высокомерная сука. Ему, Уайтеру, она вроде как ничего не сделала, но она прибрала к рукам детище Ржавого Волка, оставив таким образом его брата Анатолия без законного наследства. Анатолий лишился денег и влияния, а он, Уайтер, надежды на освобождение. Потому что Толян на последнем свидании в тюрьме ему обещал, что не бросит подельника, наймет нового адвоката, поработает со свидетелями и добьется пересмотра дела. То есть, воспользуется опытом старшего брата, добившегося выхода Анатолия по УДО. И сдержал бы слово. И куда ему деваться? Уайтер на допросах участие Волкова-младшего в незаконном бизнесе отрицал, взял всю вину на себя. И Толян ему теперь должен. А если от слов своих откажется, адвоката не найдет и побег не устроит, то Уайтер его сдаст. С потрохами. И Толян это знает. Потому и любезен был. На свидание прилетал, посылочку слал. Очковал, дятел. И сдернул бы с кичи. Если бы не эта стерва Корделия. Все обломала. Получается, она тоже враг, вроде тех, с «Мозгоеда», и поквитаться с ней, да еще заработать, милое дело. Он, разумеется, согласился. Блондинка сказала, что одного Макса будет мало. Нужен кто-то еще, опытный, хладнокровный, имеющий опыт обращения с киборгами и так же жаждущий мести. Уайтер вспомнил Анатолия, но передумал. Нет, этот жидковат. Только и умел, что понты на деньги брательника колотить да пьянствовать. Нужен кто-то пожестче, практик, бывший военный. И назвал Скуратова… Сквозь зубы, с шипящим выдохом. Бывший особист, котрразведчик, почти легавый. Пусть и состоял на службе у Ржавого Волка, легавым быть не перестал. Уайтер его бы еще на Джен-Поте кончил. Но сдержался. Рано. Вот сделают дело, получат деньги, вот тогда… Скуратов его бесил. Потому что презирал, считал себя выше, белой костью, профессионалом, а его, Уайтера, держал за мелкого гопника. И Ржавому Волку на него наговаривал. В дело не допускал. Гонял по мелочам. По его же совету Ржавый Волк в помощи отказал. Ни денег, ни адвоката. Якобы, владельцу такой солидной корпорации не по чину за бывших подельников вписываться. Он теперь большой босс. Дверь в Совет Федерации пинком открывал. И где он, этот босс? А сам Скуратов? Одного взрывом разворотило, а второй в бегах, с фальшивым паспортом. Перебивается случайными заработками. И на авантюру эту подписался как простой наемник с Джен-Пота. Но туда же – командовать… Будто он, Макс, у него в шестерках. Презирает. Цедит сквозь зубы. Макс для него шпана дворовая, отброс вроде Падлы. Вот Макс ему и показал – пальнул, не раздумывая.
А девка их кинуть хотела. После того, как со сводной сестрой в грузовом отсеке пошепталась. Он сразу почувствовал неладное. Изменилось что-то, повисло в воздухе. В глазах этой телки вспыхнул огонек. Другой огонек. Не тот, по которому он определил их «родство». Макса не обманешь. Он сам такой, чует выгоду, знает, где кусок перехватить, чтоб другим не достался. Прежде у нее в глазах был азарт, предвкушение, погоня. А после того, как она вышла из грузового отсека, уже триумф, победа. Какой-то кусок она уже урвала. Еще накануне она бежала во главе своей стаи, подбадривала воем и лаем. А тут вдруг затаилась. Никто кроме Макса, не уловил бы перемены. Он сам когда-то водил за собой стаю и знает, как урвать и утаить. У него в голове будто огоек вспыхнул. Нюх обострился. Он потому и ночью из каюты вышел, вроде как за пивком. К ее двери подкрался. Почудилось ему будто бы голоса. Первая мысль, что блондинка что-то затевает вместе с «Лаврентием». Но голоса Скуратова он не услышал. Она говорила с кем-то по видеосвязи. Она обращалась к кому-то «господин Ковалев». Ковалев? Черт, это же фамилия того копа, засланного на Медузу. Он же теперь на «МедиаТраст» работает – возглавляет службу безопасности.
Спешить Макс не стал. Даже если и говорила тем легавым. Что с того? Возможно, предупредила, чтобы не дергались, пока их работодательница у них на борту в качестве заложницы. Он еще понаблюдает, подождет, а утром… Утром эта стерва объявила, что яхта меняет курс. Они больше не идут к Беллатрикс, а возвращаются на Асцеллу. То есть, планируют высадить Корделию там же, где взяли. И тогда Уайтер все понял – их кинули! Банально и по беспределу.
Скуратов дернуться не успел, как Уайтер его уже подпалил. Потом схватил обомлевшую блондинку за волосы и приставил бластер к подбородку.
— Говори, сука, что задумала. Говори! Кинуть меня решила?
Стерва от неожиданности двух слов связать не могла. Пустила в ход свои бабские штучки: слезы и обморок. Курицей прикинулась. Один из ее петушков бросился было ее защищать. Тот, который здоровый. Макс ему плечо прострелил. Бластер на минимуме. Лишние трупы ему не к чему. На блондинку подействовало. А тут еще Скуратов застонал. Его-то Макс основательно подпортил.
— Говори, сука!
Ну она и раскололась. Призналась, что сводная сестрица наследство какое-то пообещала. Что за наследство, Макс так и не понял. Какие-то земли, какой-то титул. Хрен их разберет, аристократов этих. Да и дела до них никакого нет. Ему нужны его деньги. Вот что важно – деньги!
— Я бы с вами расплатилась, — хныкала блондинка. – Вы бы получили сто тысяч.
Сто штук! Жалкие сто штук! Да у него на секретных счетах в два раза больше. Он хочет миллион! Нет, он хочет двадцать миллионов! В голове молниеносто созрел план. Все же почти на мази. Ценная заложница у них на борту. Сначала подумал было за нее эти деньги взять. Старшая сука «DEX-company» к рукам прибрала, по слухам, от Федерации отступные получила. Для нее эти двадцать лимонов – карманные деньги. Только выяснилось, что за эту Трастамара никто и единицы не даст. Все счета ее автоматически блокируются при первом же требовании похитителелей. Выкупить ее могли только либо родственники либо друзья. Только из родственников у нее одна мамаша, живущая на дочкины подачки, а друзья вмешиваться поостерегуться. Тогда только киборг, как и было задумано.
Казак не мог отказать себе в удовольствии пообщаться с капитаном чертовых «мозгоедов», полюбоваться его рожей… Хотя Славик остался верен себе. Даже глазом моргнул, когда Макс ему заложницу предъявил.
А эта тварь Корделия кинулась с ним драться. Богатенькая сука! Совсем страх потеряла. Наказать бы ее… чтоб неповадно было. По-мужски. Да противно после кибера объедки подбирать. Тьфу, вот же дрянь. Хуже портовой шлюхи. Врезал ей по морде, чтоб меньше дергалась. Так у нее наглости хватило сделку ему предлагать! Так он ей и поверил. И Александр этот… пижон. С каким бы удовольствием Макс и ему бы по холеной физиономии съездил. Ну ничего, еще успеет, получит свои денежки и со временем расчитается. А пока…
Он на яхте один. И яхтой он управлять не умеет. Посудина дрейфует в созвездии Скорпиона в системе Антареса и как ее вывести к Беллатрикс, он не знает. Не умеет он водить эти чертовы посудины! Был у него свой пилот, одноногая крыса Ретт Манкс. Уайтер его подыхающим от рака нашел, новые легкие для трансплантации раздобыл, работу дал, а эта гнида его кинул, ограбил и сбежал. Правда, за крысятничество свое уже поплатился. И другие тоже поплатятся. Больше Макс в милосердие играть не будет. Выстрелит сразу. Но если он убьет пилота, то яхту к Ориону не вывести. Ему нужен союзник. Сам он всех под прицелом не удержит. Камиллу, лярву эту, с простреленным коленом запер в каюте. Чтоб не истекла кровью, бросил ей медпакет и блистер с обезболивающим. Простреленное плечо капитана залил гелем трясущийся врач. Холеный, высокомерный мудак, с омерзительной крашеной бородкой. Когда Макс к нему пришел за таблеткой – голова трещала с похмелья – тот от брезгливого презрения говорил с ним, не разжимая губ. Потом демонстративно руки дезифектантом опрыскал. Будто он, Уайтер, крыса помоечная, а не человек. Ему Макс в холеную рожу тоже засветил. Сразу сдулся. Заскулил. Такие, как этот надутый мудак, оружие только на голоснимках видели или в дешевых голосериалах. Работал небось в дорогущей частной клинике, где богатые старые нимфоманки морды перетягивают и буфера накачивают. На этой шикарной посудине ногти полировал да дезинфектант на сенсоры брызгал. И ведать не ведал, что такое кровавые сопли. Вот узнал. Обогатил жизненный опыт. Плеснув в его холеную харю водой, Макс прикоазал взять все необходимое, чтобы перевязать раненых. Потому что трупы Максу не нужны. Дело по всякому может обернуться. Лучше если на борту будут заложники. Казак загнал всех вместе с доктором в кают-компанию и там запер. Всех, кроме Камиллы, Скуратова и Корделии. С этими у него будет отдельный разговор.
Проверив зараядку батареи бластера, Казак толкнул дверь каюты «Лаврентия».
Особисту лепила тоже оказал помощь. Казак прострелил бывшему шефу безопасности левое плечо и левое бедро. Особист потерял много крови, но имел достаточно большие шансы выжить. Макс вынужден был так поступить, потому что Валентин был единственным волком в этом стаде баранов. Он единственный способен заставить Макса подчиняться, подавить его, схватить за шкирку. И он же, по иронии судьбы, мог стать его единственным союзником.
Казак постоял перед дверью каюты. Где-то в груди вновь пробудилась жаба, дернула влажным, зеленоватым брюшком, шевельнула длиннопалой когтистой лапкой. Делиться придется. Делиться.
Откатил дверь и вошел.
Скуратов лежал по покойницки вытянувшись. Глаза закрыты. Губы синюшные, лицо – пыльной серости. Он не шевельнулся. Не взглянул на вошедшего. Но едва Казак сделал шаг, глухо произнес:
— Чего тебе?
— Да ты не спишь, Лавруша. А я думал, зайти не зайти. Вдруг почивает дружок мой… Будить не хотел.
Веки Скуратов приподнялись. Макса резанул острый взгляд.
— Чего тебе?
— Да ты не серчай, корешок. Ты же понимаешь, я не по злобе.
— Ты кретин, Уайтер.
Казак скрипнул зубами, но сдержался.
— Зря ты так, Лавруша. Я же для нас старался.
— Я заметил…
— Брось. Я же тебя не убил. А мог бы. Разве ты не понял? Эта сука нас кинуть хотела. Она со своей сестренкой сговорилась. Та ей что-то наобещала. Наследство какое-то. И мы ей стали не нужны. Она бы нас сдала федералам.
Скуратов молчал. Он тяжело дышал. Врач обработал раны, перевязал, но действие обезболивающих уже закончилось. Макс это знал. В кармане у него лежал шприц-тюбик с промедолом.
— Лавруша, — жарко зашептал он, — мы же эти двадцать миллионов сами получить можем, без посредников. Зачем нам эта ушлая баба? Обменяем богатую стерву на кибера. А кибера продадим пижону. Нам сколько обещали за работу? Миллион? А получим по десять. Смоемся с деньгами. На Джек-Поте отсидимся. Или рванем куда польше. Галактика большая. Я один здесь не справлюсь. Кто-то должен пилота под прицелом держать. И навигатора. Чтоб не свернули куда. А если не выгорит, у нас заложники.
Скуратов снова приоткрыл глаза. Больные, воспаленные.
— Ты кретин, Уайтер, — повторил он. – И всегда им был.
Казак помолчал. В нем клокотала ярость. В ней тонкой металлической проволокой вился страх.
— Ты же хочешь жить, Лаврентий? Хочешь?
— Хочу…
— Так я тебе жизнь предлагаю.
Скуратов усмехнулся синюшными губами.
— Когда получишь деньги, Уайтер, ты меня кончишь. Потому что ты шакал. Злобный, алчный шакал.
Уайтер побагровел.
— Я тебя сейчас кончу!
Он выхватил бластер. Скуратов устало закрыл глаза.
— Давай, — тихо сказал он. – Сделай это.
Казак приставил бластер к его голове. Рука у него дрожала. Скуратов лежал неподвижно. Казак убрал оружие.
— Ладно, — скрежетнул он. – Ты на меня зол. Понимаю. Я бы тоже был зол, если бы ты меня подстрелил. Но у нас выхода нет, понимаешь? Если мы хотим выжить и получить деньги, другого выхода у нас нет. Только держаться вместе.
Скуратов молчал. Казак извлек шприц-тюбик.
— Смотри, что у меня есть. Тебе сейчас станет легче.
Особист покосился. Казак вонзил иглу прямо сквозь ткань комбеза.
— Сейчас подействует.
— Где Корделия? – неожиданно спросил Скуратов.
— В грузовом отсеке.
— Не вздумай с ней что-нибудь сделать.
— Я же не идиот, — проворчал Казак.
Особист усмехнулся.
— Она тоже даст выкуп.
— У нее же счета заморожены. Хитро придумано, правда? Никто с похищением заморачиться не станет.
— Да не за нее выкуп, дебил, — прервал его «Лаврентий». Голос его заметно окреп. Взгляд прояснился. Промедол подействовал. – Выкуп за киборга.
— Не понял.
— Мы можем получить двойную цену, кретин.
— То есть?
— Это был первоначальный план Камиллы. Кинуть Александра. Получить деньги, а кибера оставить осебе. Потом столько же запросить с Корделии.
Казак застыл, пораженный. Такое ему в голову не приходило! Сорок лимонов! Скуратов наблюдал за ним краем глаза. Когда бывший работорговец уставился в пустоту, опьяненный внезапно откраывшейся перспективой, на губах бывшего шефа службы безопасности мелькнула торжествующая усмешка.
Александр, как и все прочие невольные наблюдатели, не избежал соблазна задаться популярным вопросом. В каком статусе этот киборг? Чью роль исполняет? Мужа? Сына? Любовника? Скорее всего, всех троих сразу или… никого. А так ли это важно? Главное, что этот киборг есть. Он важная часть ее жизни. Конечно, все таблоиды твердили, что этот киборг ее секс-игрушка, но Александр в это не верил. Возлюбленный – да, но не любовник. Вот такой парадокс. Еще один.
Казак заржал.