«Космический мозгоед» вышел из червоточины в системе Беллатрикс в 3:15 ночи по корабельному времени.
Мартин не спал. Он почувствовал толчок торможения, смену скоростных тональностей, прошедшую по корпусу дрожь. Четвертый прыжок. Последний. Дальше до станции «Эксплорер» только на маршевых двигателях.
Последнюю перед пунктом назначения станцию гашению Дэн обнаружил у планетоида 2089VB (12), малого тела сферической формы, замыкающего своей вытянутой в узкий эллипс орбитой немногочисленное планетарное семейство. За несколько миллионов лет своего термоядерного бытия Беллатрикс так и не обзавелась полноценной свитой. Четыре выгоревших до кремниевого нутра спутника, один из которых был открыт в далеком ХХ-м веке, пояс астероидов и мечущаяся на привязи комета, доживающая отведенное ей тысячелетие. Перигелий этой злосчастной пленницы находился слишком близко к поверхности звезды и, скатываясь к моменту сияния, она теряла треть своей вымороженной плоти. Комета вспыхивала, распускала хвост, тащила по черному бархату космоса сияющий шлейф, расплачиваясь за этот миг триумфа самой жизнью, а потом уходила сращивать подгоревшую плоть к спасительному апогелию. Следующий ее триумф станет скорей всего последним. По расчетам астрофизикам, наблюдавших за Беллатрикс, комете предстояло сгореть в истекающем с экватора звездном веществе. Мартин читал об этом в звездном справочнике. Прежде комете как-то везло, она проходила под более щадящим углом к своей «хозяйке», но сместившаяся ось лишала маленькую скиталицу шанса. Комета должна была сгореть. Прорастающий хвост, сияние, короткая вспышка и облачко космической пыли, медленно теряющее очертание под воздействием инерционного хлопка.
Мартин прислушался. Тихо. Но экипаж не спал. Слух киборга при более тщательной настройке, безошибочно определил таящиеся за этой тишиной, спеленутое ею, беспокойство. В пультогостиной только Тед с Дэном. Отслеживают поступающие с лидара данные. Все остальные в своих каютах. В распоряжении Мартина только неясные звуки, но из этих звуков, для стороннего наблюдателя нейтральных, он легко составлял визуальные соответствия.
Станислав Федотович пытается читать. Сначала пытался заснуть, ворочался, сгонял с головы Котьку, оставлял от стандартного освещения вечерний минимум, увеличивал яркость, выключал полностью, сбивал подушку, укладывался затылком в перекрещенные ладони, на несколько минут замирал, потом вздыхал, снова приказывал искину задействовать освещение, снова ворочался. Затем, сдавшись, взял со столика читалку. Вот уже с полчаса убеждает себя в том, что читает. И даже понимает прочитанное.
Полина сидит неподвижно, закутавшись в одеяло. Колени обхватила руками. Свое поражение она признала еще час назад. Но читать не пробовала. Вздыхает. И, кажется, трет глаза.
У Ланса тихо. Да, Ланс, пожалуй, единственный, кто спит. Киборг есть киборг. Рациональная система избавляет от энергозатратных метаний. Все правильно. Ничего не происходит. «Мозгоед» идет по заданному курсу, вычерчивает за звездной карте рассчитанную Дэном трассу. Присутствия и участия Ланса не требуется. А судьба собрата-киборга… Да мало ли у него в Галактике этих собратьев. Растратой энергоресурсов Ланс ему не поможет. К тому же, Мартин на корабле чужой. И по его вине у команды «Мозгоеда» могут быть неприятности. Мартин понимает. Дело тут не в отсутствии солидарности или зачатков человечности. «Космический мозгоед» едва обретенный дом Ланса, его убежище, единственное место в Галактике, где Ланс чувствует себя в безопасности, чувствует себя не ценным оборудованием, а полноценным членом экипажа. Как бы чувствовал себя Мартин, если бы в их доме на Геральдике или на «Подруге смерти» появился бы какой-то пусть и разумный киборг, своим появлением втягивающий Корделию в опасную авантюру? Конечно, Мартин сделал бы все от него зависящее, чтобы помочь, но точно не терзался бы бессонницей. Вот Ланс и не терзается.
Вениамин Игнатьевич заснул, но не сразу. Сначала долго возился в своем шкафчике с лекарствами, чем-то позвякивал, постукивал, потом что-то проверял из медоборудования. Мартин слышал тихое жужжание зуммеров. Затем доктор ушел к себе. И тоже ворочался, вставал, пил воду. Мартин предположил, что эта вода послужила растворителем для «волшебной таблетки». Потом доктор еще немного поворочался и затих.
Михалыч сидел в машинном отделении до последнего. Ближе к полуночи вышел. С полчаса посидел в каюте. Осознав, что сон в данную ночь цель недостижимая, снова натянул комбез и вернулся в машинное. Рядом с мерно урчащим двигателем ему было комфортней.
Дэн с Тедом пультогостиную не покидали. Когда до рассчетной точки прыжка к Беллатрикс оставалось два часа, Тед сделал попытку запустить космобой, но срезался на втором уровне, витиевато выругался и угрюмо затих. При других обстоятельствах Мартин непременно попросил бы его повторить гневную заковыристую руладу, чтоб запомнить, а впоследствии блеснуть стилистическим вывертом в разговоре с Никитой или даже Вадимом. Удивлять Корделию своим лексическим изобилием он не собирался. От нее могло и прилететь. Но в эту ночь даже изобретательность Теда была бессильна.
При мысли о хозяйке Мартин, беззвучно постанывая, натянул на голову одеяло. Дэн в пультогостиной уловил выброс кортизола и прислал стандартный запрос. Как и в прошлое свое пребывание на «Мозгоеде» Мартин дал навигатору допуск к системе. И был даже благодарен рыжему киборгу за этот ненавязчивый мониторинг. Внешне Дэн так же, как и Ланс никак не выказывал беспокойства за судьбу собрата, но в то же время Мартин знал, что рыжий DEX из 43-й партии, близнец того, некогда сгинувшего в исследовательском центре у 16 Лебедя, всегда рядом, всегда в молчаливой готовности. Краем кибернетического сознания Дэн отслеживал все потенциальные угрозы, раскладывал их на менее значимые составляющие, попутно примеряя возможные решения. Однажды он уже спас Мартину жизнь. Не позволил активировать последний приказ. Теперь угроза была пугающе неуловимой.
У Мартина больше не было смертоносного комма. Мартин похоронил этот комм на Геральдике. Может быть, поспешил? Если бы у него и сейчас на руке был этот комм, он бы чувствовал себя уверенней. Он бы знал, что ему делать. Решение напрашивалось: дождаться обмена, удостовериться, что Корделия в безопасности и… умереть. Но комма больше нет. Даже если бы Мартин сохранил устройство, спрятал бы его от Корделии, он бы не смог им воспользоваться. У Мартина больше не было хозяйки. И блок подчинения был заархивирован. Чтобы назначить Мартину нового хозяина, требовалось переустановить всю систему. Стереть Мартина до нуля. Отформатировать. Но при столь радикальном подходе не было гарантии, что установка пройдет успешно. Программное обеспечение Мартина отличалось от ПО, которое устанавливали на «шестерок». Его процессор изначально монтировался как равноценный партнер мозга, а не бесстрастный контроллер. И все программы так же писались и инсталлировались уже с учетом самостоятельной личности. Соответствующего ПО в распоряжении программистов нет. Единственная копия, которую Мартин сделал, понимая, что утрата будет невосполнимой, хранилась у «Жанет» на Геральдике. И об этой копии не знает даже Корделия. Вполне вероятно, что со стандартным обеспечением от DEX-6 Мартин сможет двигаться, но той свободы, сравнимой с человеческой, у него уже не будет. Все функции будут урезаны. Да и будет ли он столь же ценен без своего уникального ПО? Это может быть даже к лучшему. Возможно там, куда он попадет, его снова попытаются сделать послушным, управляемым, ему переустановят систему, и после установки его сразу замкнет. Имплантаты парализуют мыщцы, и он окажется в телесной ловушке, как человек, разбитый параличом. Станет ли это поражением для тех, кто его похитит? Или наоборот, облегчит задуманное? И он, вот такой ущербный, все равно сгодится для будущих экспериментов?
О том, что его ждет «по ту сторону», в руках неведомых охотников, Мартин старался не думать. С консервацией «DEX-company» ничего не кончилось. Корделия свернула производство, закрыла исследовательские центры, наложила запрет на испытания готовой продукции и тесты уже эксплуатируемых киборгов, но окончательно взять под контроль всех вовлеченных в технологический процесс, всех заинтересованных, всех желающих заработать она не могла. Вне зоны ее влияния осталось немало честолюбивых, беспринципных кибернетиков и программистов, всех тех, кто не оставил надежды на щедрого инвестора. В конце концов, всегда остаются военные и спецслужбы. Что первым, что вторым необходимы продвинутые биомашины. Первым нужны суперсолдаты, а вторым – шпионы, диверсанты, наемные убийцы. Такие, как Мартин, разумные, ловкие, быстрые, неутомимые, что являются воплощением всех их чаяний.
Пресловутые Bond’ы были только первой ступенью к этому воплощению. Они наиболее близки к желаемому совершенству — могли исполнять несложные шпионские поручения. Люди их, в конце концов, вычисляли, когда вариабельность жестов, мимических экспромтов, эмоциональных всплесков достигала предела. Прописать в протокол весь спектр проявлений человеческой психики не под силу самому продвиному программисту, да и память киборга конечно. Но такому как Мартин никакие протоколы не нужны. Потому что многообразию жестов, мимике и эмоциям учится не программа, учится его полноценный, развитый, органический мозг. Мартин учится у людей точно так же, как у взрослых учится ребенок. Только в отличие от мозга младенческого, которому еще предстоит наращивать и усложнять нейронные связи, чтобы выйти на предельный уровень мощности, мозг Мартина на пике своей производительности. У его простимулированного, тренированного неокортекса не было необходимости тратить энергию и время на достройку дополнительных сетей, его мозг включился в работу сразу, бешено поглощая всю информацию. Поэтому его младенчество после пробуждения на той станции у Бетельгейзе длилось не дольше недели. Он за неделю усвоил то, на что челоеческий ребенок тратит около двух лет. А через год его интеллектуальный уровень достиг уровня взрослого человека.
— Интеллектуально ты превосходишь любого, — сказала однажды Корделия.
— Даже тебя?
— Даже меня, — ответила она с улыбкой. – Твой мозг функционирует гораздо эффективней не только моего, но и лауреата Нобелевской премии. Даже не учитывая подспорье процессора.
— Это… плохо?
— Почему плохо? Ты умница и мог бы достичь немыслимых высот в любой научной отрасли, если бы пожелал, да не только в научной.
— Мне бы тогда пришлось конкурировать с людьми.
— В этом тоже нет ничего плохого. Люди постоянно друг с другом конкурируют. И стартовые условия у конкурентов далеко не равные. Но это никого не останавливает. А ты мог бы посвятить весь свой интеллектуальный потенциал решению какой-нибудь общечеловеческой проблемы, не требуя в ответ почестей. Впрочем, люди все равно будут завидовать.
Мартин вздохнул.
— Но есть еще и другая сторона, — продолжала Корделия, — обратная сторона интеллекта.
— Какая?
— Психика. Ну или… душа.
— А что не так с моей… душой?
— С ней все так, но ей нужно повзрослеть. Ты у меня еще ма-а-ленький.
— И глупый.
— Да, и глупый. Но не в интеллектуальном смысле. В интеллектуальном ты ого-го какой умный. Даже слишком. Глупый в смысле… души. Наивная она у тебя, детская.
— А что нужно делать, чтобы она повзрослела?
— Ну что делать… Жить. Смотреть. Слушать. Чувствовать. Набираться опыта. Думать. Задавать вопросы. Извлекать уроки. Делать выводы. Одним словом, делать все, что делают люди. Правда, не всем помогает.
Но те, кто стремится возродить производство киборгов, более того, сделать это высокотехнологичное оружие еще и разумным, неотличимым от людей, не будут заморачиваться с такой эфемерной мелочью как «душа». Оружие, которое растит свою душу, позволяет «смотреть, слушать и набираться впечатлений». Звучит как… как безумная шутка, как странная и опасная фантазия. У оружия не может быть души. Даже наличие этой самой души у человека по-прежнему сомнительно. Кто ее видел, душу эту? Осязал? Обонял? К приборам подключал? Средневековый предрассудок. А уж если речь заходит о киборге…
Мартин сел на койке и обхватил колени руками. Что же так болит, ноет в груди?
«Космический мозгоед» завершил последний прыжок и двигался к автоматической станции гашения. Станция не прошла сертификацию, но тем не менее была стабильно рабочей. Мартин слышал, как Дэн объяснял капитану, почему рискнул и выбрал именно ее. Одним из его доводов был тот, что назначившие им встречу похитители рассчитывают именно на бездействие станции, на беспомощность транспортника, попавшего в систему Баллатрикс с непогашенным двигателем. Но в этих расчетах они не учли одной величины, без которой эта формула не сработает – интуицию рыжего навигатора, такую же неуловимую, эфемерную категорию, как и душа.
Неожиданно тишина закончилась. Мартин услышал голос «Маши», корабельного искина.
— Милый, там тебя хотят. Очень.
Эта игривая реплика означала, что пришел запрос на связь. Как и ожидалось, Станислав Федотович не спал. Он быстро оделся и покинул каюту. Мартин затаился. Он знал, что все события на «Мозгоеде» связаны с ним, незваным и опасным гостем, что все поступающие на терминал сообщения так или иначе вычерчивают трассу его судьбы. Мартин прислушался. Ждать, когда Дэн его позовет или проявить инициативу? Лучше ждать. Невзирая на всю дружескую поддержку, которую ему оказывала команда, поддержку совершенно искреннюю, бесстрастно удостоверенную детектором, Мартин чувствовал себя виноватым.
Он и в доме нередко чувствовал себя точно так же. Особенно, когда ей приходилось вносить в свою жизнь радикальные коррективы, выдерживать немалый медийный прессинг, когда ее офис и квартира осаждались множеством журналистов; когда она работала по восемнадцать часов, участвуя в бесконечных переговорах с инвесторами и юристами, защищалась от нападок конкурентов, бесконечно лавировала, отбивала удары, выслушивала претензии и угрозы. Из-за «DEX-company» Корделия нажила себе массу врагов. И работы у нее прибавилось. Даже возвращаясь домой, она запиралась в рабочем кабинете и сражалась, сражалась… И причиной всего этого был он, Мартин. Она все затеяла из-за него, ввязалась в эту войну, которая продолжается до сих пор. Она не может отступить, не может сдаться, потому что защищает не только его, Мартина, но и Дэна с Лансом, и других разумных киборгов, всех тех, кто еще только начал осознавать себя, кто вдруг ощутил сладость и горечь эмоций. И все-таки во всем виноват он один. Если бы Бозгурд тогда его добил… Мартин вздохнул.
Когда они в очередной раз завели разговор про душу и прочие непонятные человеческие категории, Мартин спросил:
— Откуда ты знаешь, что у тебя есть душа?
— Потому что я чувствую себя живой.
— А разве человек не всегда чувствует себя живым?
— Далеко не всегда. Я вот была живой, потом пятнадцать лет была мертвой. А потом снова почувствовала себя живой. Потому что душа ко мне вернулась. – Помолчала и добавила. – Ты моя душа.
«Запрос на передачу данных».
«Запрос одобрен. Идет обмен данными».
Мартин вошел в пультогостиную. Страшная закономерность. Команда в полном составе. Висящее над терминалом вирт-окно. Выброс адреналина. Мартин осадил надпочечники, как летящий в поворот гравискутер. В парящем вирт-окне он узнал и.о. начальника службы безопасности «Медиатраст» Вадима Ковалева, бывшего спецагента, сослуживца Станислава Федотовича. Вадим – это уже какая-то определенность. Судя по лицам экипажа, они еще ничего не знают. Капитан позвал Мартина, чтобы при разговоре присутствовал и он.
Вадим удостоил киборга своей работодательницы мимолетным взглядом. Хмурое лицо осталось неподвижным. Не секрет, что Вадим не одобряет всю эту возню с киборгами, особенно, с одним киборгом. Мартин явственно ощущал исходившее от спецагента неодобрение. Ну вот зачем такой женщине как Корделия, умной, рассчетливой, жесткой, состоятельной, интересной это лабораторное недоразумение, этот продукт генной инженерии с куском материнской платы в башке? И не машина и не человек. Непонятно кто. Вот зачем он ей? Чего она с ним так носится? Вот замкнет его в один прекрасный день, и он свернет ей шею в ответ за все благодеяния.
Такого же мимолетного пренебрежения удостоился и Дэн, который фактически являлся биологическим «отцом» Алика, приемного сына Вадима. Дэн рассказывал, как Вадим выскочил с бластером из каюты, чтобы защитить Полину от взбесившегося DEX’а. Но затем, на Шебе, Вадим отправился за плененным Дэном в филиал «DEX-company» и рисковал, если не жизнью, так карьерой и репутацией. Вероятно, нечто подобное происходит и сейчас. Вадим не пытается маскировать дружелюбием свое отношение к Мартину, но спасает и само недоразумение и его чокнутую хозяйку.
Обращался Вадим только к капитану, полностью игнорируя стоящего за креслом Дэна Мартина.
— Похитители связывались с вами? – задал вопрос и.о. шефа СБ.
— Да, связывались.
— Чего хотят?
На этот раз в сторону Мартина покосился капитан.
— Хотят обмена. Киборга на хозяйку.
— Давно?
— Неделю назад.
Было видно, что Вадим находится в рубке космического корабля, скорей всего, того корвета охранения, который сопровождал главу холдинга в ее перелетах.
Разговор продолжил капитан.
— Вадим, а где сейчас Корделия?
В пультогостиной стало тихо. Все боялись и ждали ответа. Кроме тех двух посланий, которые они получили через Стива Хантера, никакой достоверной информацией о судьбе Корделии мозгоеды не располагали. О том, что ей грозит опасность и какого рода эта опасность, они могли только догадываться. Даже предполагали, что несостоявшиеся похитители, потерпев фиаско на «Сагане», отчаянно блефуют. Корделия уже на Новой Москве, а «Мозгоед» заманивают на «Эксплорер».
— Корделия исчезла. Ее нет на Асцелле.
Где-то за спиной всхлипнула Полина.
— Втски! – выругался в бороду Михалыч.
— Похищена? – очень сухо, почти безучастно задал вопрос капитан.
— Да.
— Кто? Уже известно?
— Пока достоверно известно, что в деле замешана ее сводная сестра Камилла Войчинская. Мы сейчас ведем расследование.
— А я и не знал, что у Корделии есть родственники, — сказал Вениамин Игнатьевич. – Это, вероятно, ее сестра по отцу?
— Да, — ответил Вадим. – Дочь ее отца, рожденная в браке с княгиней Гонзага-Мышковской.
— Ох, ни хрена себе имечко! – присвистнул Тед. – Я бы с таким в крестные отцы подался. Теодор Гонзага-Мышковский.
— Тебе не светит, Тед, — охладила его пыл Полина. – Ты простолюдин.
Атмосфера немного разрядилась. Определенность, проступивший в тумане лик врага, синоним надежды.
— Но она, разумеется, действует не одна, — тут же обесценил эту надежду Вадим. – Имен ее сообщников мы пока не знаем.
— А Казак? – снова встрял Тед. – Мы же его видели.
— Он только исполнитель. Есть тот, кто все это оплачивает. Чтобы затеять такую игру, требуются либо связи в федеральных структурах, либо большие деньги.
— Нам-то что делать, Вадим?
— Ждать и не делать глупостей.
— Но ее убьют! – сказал Мартин, впервые вступив в разговор.
Вадим наконец-то удостоил его взглядом.
— Станислав, где они требуют обмена?
— Станция «Эксплорер», система Беллатрикс.
— А вы где?
— А мы на краю этой системы, у станции гашения.
— Вот там и оставайтесь. Не приближайтесь к станции. Не слушайте этого… киберистерика.
— Но ее убьют! – в отчаянии повторил Мартин. – Пусть лучше я…
— Никто ее не убьет. Потому что для тех, кто ее похитил, главное деньги, а за мертвую Корделию никто ничего не даст. А вот если ты, — он снова смерил Мартина полупрезрительным взглядом, — попадешь к ним в руки, вот тогда ее точно убьют. К тому же, Корделия не из тех, кто легко сдается. Она уже начала свою игру. Через третьих лиц мы получили предложение от Камиллы Войчинской обговорить условия сделки.
— Так нам возвращаться? – спросил капитан.
Ответить Вадим не успел. Над терминалом развернулось еще одно вирт-окно. Когда связь стабилизировалась, изображение стало четким и узнаваемым. Полина ахнула. Тед выругался. Из вирт-окна на них смотрел тот человек, который заговорил с Мартином на «Сагане», который в него стрелял. Как его назвала Полина? Казак?
— Кого я вижу! – проскрежетал возникший в вирт-окне. – Мои старые, добрые друзья, о встрече с которыми я так долго мечтал. Славик, ты рад меня видеть? А это кто там? Да это же тот коп, который меня подставил. Вот так встреча. Никак карьеру на моих костях сделал? Да фортуна переменчива… – Казак заметил Дэна. – А-а, и рыжая тварь здесь. Кукла продажная. Только не ты мне нужен. С тобой я рассчитаюсь потом. Мне нужен он. – И Казак указал на Мартина. – Да, да, ты, золотой мальчик. Слышь, Славик, я предлагаю сделку.
— Казак, ты же знаешь правила, — холодно сказал Станислав Федотович, — космодесант не ведет переговоров с террористами. Я тебе однажды это уже объяснил.
— Ну да, не ведет. Если нет веской причины.
— Какой причины?
— А вот этой.
Казак отклонился в сторону и дернул к себе какого-то человека. Это была Корделия. Казак держал ее за волосы, приставив к голове бластер.
«Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят?»
Первое посягательство, вторжение реальности — гул. Накатывает, заливает нестойкий, едва пробудившийся слух подобно приливной волне, которую гонит своим притяжением планетарный спутник. Корделия видела, как это происходит. Океан, дремлющий, неподвижный, неуязвимый в своей грандиозности, вдруг срывается с места и ползет, шипя и взрываясь брызгами по каменистой, зазубринах отмели, слизывая ее, как подтаявший шоколад.
У Геральдики в отличии от Земли было два естественных спутника. Если первый мог соперничать с Луной и размерами, и красотой, и силой воздействия, то второй представлял собой лишь асимметричный обломок, похищенный планетой из астероидной стаи. Этот второй спутник, державшийся на орбитальных задворках, был слишком слаб, чтобы производить значимое сотрясение вод, но раз в год эти два спутника, как вошедшие в лад музыканты, объединяли свои усилия и в результате этих усилий приливные волны геральдийских океанов несли свою кинетическую ярость на десятки километров в глубь суши. Разрушения, шипение, вой — все это приходило позже, когда инерционные силы орбитального дуэта накладывались одна на другую, а увертюрой служила безобидная капель, шорох потревоженной гальки, плеск и журчание. Вода просачивалась и заполняла прибрежные пустоты, стекала в неровности и щели. Вползала вкрадчивым, безобидным пришельцем, который размягчал прибрежный песчаник. Беззаботные обитатели прибрежных пустот, лазов и пещер, не обладая ни памятью, ни воображением, поначалу только сторонились, подбирая лапы, хвосты и щупальцы, взбирались выше, а то и резвились в неглубоких лужах, пока младший ущербный брат на дальней орбите не догонял старшего и не удваивал его силы. Вот тогда журчащий ручеек и обращался в сокрушительное цунами. Океанская холка горбилась, круглилась, океан будто выгибал затекшую спину, а затем с громоподобным выдохом гнал эту скопившуюся усталось на цепенеющий берег.
Возникла ассоциация с первой, относительно безобидной фазой. Гул ровный, усыпляющий, чем-то неуловимо знакомый, приветливый своим слаженным многоголосием. Исполнителей несколько, все с мощными глотками, но поют складно, в унисон. Гул этот протекает и просачивается в уши, как первая, еще обванчиво ласковая волна. Сознание, едва освободившись из безвременья, как те прибрежные пустоты, безмолчно и сумрачно. Лишь слабо обозначенные пределы.
Корделия еще не уверилась полностью в его природе, эмпирически доказуемой или потусторонней. Она здесь? Или… там? У нее в последнее время вошло в привычку задавать этот вопрос. То и дело решает эту дилемму. Уже пора определиться с симптомами. Дурнота, головокружение и гул. Втекает, вползает посредством ушей, заливает виски, затылок, даже перебивает дыхание. Заполняет те гипотетические пустоты, где пребывает сама личность.
Гул пугающе знакомый, но и чуждый, вырывающий из беспамятства клочья прошлого, пятна воспоминаний, образы, почти несочитаемые, детали огромной, с целую жизнь, головоломки. Этот необъятный многоуровневый пазл умело разбит и старательно перемешан. Она мучительно эти детали примеряет и складывает. Она… Это она помнит. Базовые данные наличествуют. До них легко дотянутся. Имя,возраст. Происхождение. Чем дальше, к горизонту событий, тем данные добываются с меньшим усилием, складывается и сопрягается. Неизвестный злоумышленник, с ментальным молотом, потрудился над сутками, непосредственно прилегающими к настоящему. Вчера, позавчера… А последние часы и вовсе во мраке. Тьма почти осязаемая, ее можно потрогать, помять и даже слепить из нее неровный податливый шар. Но извлечь понятное и полезное из этого сгустка невозможно. Впрочем, если найти в этом клубке оборванную нить, ухватить и потянуть…
Точкой отсчета послужит этот стекающий гул. Он не раздражает и не пугает. Он уводит к далекому ощущению безопасности, к уверенности в благополучном исходе. Почему? Потому что… потому что именно так сливались в единое звучание восемь маршевых двигателей «Подруги смерти», двигателей межзвездной яхты класса А-плюс. Она определенно слышит их низкое, почти инфразвуковое пение. И даже ощущает вибрацию. Едва заметную, опознаваемую лишь опытными космолетчиками.
Итак, яхта. Или что-то ей родственное. Но не «Подруга смерти». Свое межзвездное обиталище она узнала бы сразу, не пришлось бы строить предположения и выводить сложные ассоциации. То гражданское судно, не военное. Как подвывают термоядерные турбины военных корветов она знает. Запомнила на всю жизнь. Отличит по тональности крейсер от линкора. Военные турбины не отличаются деликатностью. Они звучат грозной увертюрой. Так мелодично порыкивают на повышенных оборотах двигатели комфортабельных прогулочных ковчегов. Следовательно, военные в происходящем не участвуют. Хорошо это или плохо?
Глаза ее пока закрыты. Она еще живет заполняющимся слухом, беспорядочно мечущимися обрывками памяти и пробуждающимся самосознанием тела. Оно постепенно обретает чувствительность и определяет свои границы. И та поступающая от внешних рецепторов, регистрирующих давление и сжатие, информация сигнализирует о некой неправильности, скованности и неудобстве. Тело лежит на боку, скула раздавлена чем-то твердым, создающим в зоне соприкосновения область болезненности. Неприятное, тянущее ощущение в плечах и запястьях. Корделия сделала попытку пошевелиться и обнаружила причину дискомфорта. Ее руки связаны за спиной. Она попробовала еще раз. Да, так и есть. Правда, запястья не перетянуты и пальцы почти не онемели, легкая заторможенность. Путы широкие и щадящие. Но открытие этой физическое несвободы послужило своеобразным будильником, отрезвляющей пощечиной, мотивируя на выброс адреналина. Сознание мгновенно очистилось от спасительной мути, мысли перестроились в четко организованный список, в вопросы, требующие немедленного ответа.
«Где я?»
Корделия открыла глаза. Правильно, она лежит на боку, ноги согнуты, руки за спиной. Достаточно просторное полупустое помещение. Нет, не каюта. Грузовой отсек. Часть занята контейнерами, но тот угол, где лежит она, пуст. Не совсем, слева от нее что-то громоздкое и продолговатое, с прозрачным верхом.
Транспортировочный модуль. В таких тяжелых, громоздких ящиках перевозят киборгов. Удобно и безопасно. С минимальными затратами. Сунул в трюм и забыл до посадки. Еще один удар по надпочечникам. Еще один аварийный выброс. Печень исторгла разогретую кровь, направляя к сердцу. Корделия сделала над собой усилие и села. Подняться сразу не удалось. Голова кружилась и колени не давали двигательной упругости. Мышцы затекли. Тогда она поползла, снова перекатившись на бок и отталкиваясь ногой, как веслом. Транспортировочный модуль для киборгов. И там внутри… Мартин. Парализованный, порабощенный имплантатами изнутри, в цифровой коме. Лепестком догорающего в адреналиновом пожаре рассудка она отметила, что дисплей модуля, на который выводятся данные о физическом состоянии объекта, пуст и даже не подмигивает глазком режима stand-by, но пробиться к сознанию этот глас рассудка не мог. У нее уже молотом стучало в висках: Мартин! Мартин! Они схватили Мартина! «Мозгоед» разбит! Его заманили в ловушку, а ее обманули. Мартина схватили еще на «Сагане». Он здесь, в этом модуле, в грузовом отсеке неизвестного корабля.
Благодаря судорожному сокращению мышц, прогнавших кровь через сосуды и капилляры, ей удалось подняться. Последние три шага она бежала… Ткнулась лбом в холодную пластиковую поверхность. Пусто. Внутри никого нет. Транспортировочный модуль деактивирован. Кровь отхлынула. Корделия мгновенно ослабела, ноги подкосились, и она сползла на металлизированное покрытие. Сознанем вновь помутилось. В висках все еще стучало.
Теперь успокоиться, взять себя в руки и все обдумать. Она закрыла глаза и начала дышать с равными паузами на вдохе и выдохе, встраивая мысли в этот устойчивый ритм.
Итак, возвращаемся к списку вопросов. К попытке реконструировать ближайшее прошлое. Пока неясные всполохи. Как она здесь оказалась? Она не помнит. Не знает. А что она помнит? Бирюзовое озеро на Асцелле. Глубокий, насыщенный, неземной цвет. Она сама на берегу… Что потом? Разговор с Гриффитом. Нет, сейчас это неважно. Это уже в прошлом. Стоит в графе «издержки». Не все сделки и не все проекты завершаются безусловным успехом. Бывают и провалы. Это провал. Сокрушительный, но не смертельный. Она справится. Она еще не искала выход, не вертела в мысленном барабане в поисках решения. Рано. Еще не отделила от надежд и запретных мечтаний, от эмоциональных привязок, от которых была несвободна в силу своей женской природы.
После катастрофы шестнадцать лет назад она как будто от этих слабостей излечилась, обозначив их как бесполезные атавизмы в ее психо-эмоциональном устройстве. Осталась видимость женщины. Эта видимость часто играла ей на руку, вводя противника в заблуждение. Матерый хищник видел перед собой существо слабое, неустойчивое, слезливое и покорное.
Она вспомнила, как в начале ее бизнес-карьеры один из конкурентов, опьяненный близостью добычи, наставил на нее свой бластер, требуя продать доставшиеся по наследству акции «Holonet News». Он не сомневался! Он верил в себя. Он — мужчина, огромный альфа-самец, рыком подавляющий самок своего гарема. А она смотрела на него и… улыбалась. Улыбалась. С ласковой снисходительностью. Он возвышался над ней, жестикулировал, строил устрашающие гримасы, а ей было смешно. Она видела перед собой не грозного хищника с играющей под шкурой мускулатурой, а мелкое, агрессивное существо, целящееся в пятку. Она не боялась. Ей было с чем сравнивать. Ей, заглянувшей в черный, нависающий зрачок космоса, в жерло ненасытной пустоты, где она уже растворялась, куда срывались ее еще живые, дышащие молекулы. Она видела размеры этого чудовища, этого вселенского монстра, по сравнению с которым она была только вспышкой, искрой на кипящей поверхности газового гиганта. И ее, побывашую в пасти этого чудовища, пытается напугать некто, сравнивый по возможностям с комаром. Она так ясно, так отчетливо представила себе это абсурдное соперничество, что не могла удержаться от смеха. И тот, локальный хозяин жизни, испуганный, отступил.
Она тогда ничего не подписала. Она жила одним днем, последним. Завтра для нее не существовало. Чего ей было бояться? Нечего. Но тогда в первые годы борьбы за обанкротившиюся «Holonet News» она была одна. У нее не было Мартина. Как бы она поступила сейчас? Сейчас она бы уступила. Она стала сильнее и одновременно с этим уязвимей. Ей было что терять.
Корделия постаралась устроиться поудобней, прислонившись к транспортировочному модулю. Он уже не внушал ей ужаса, ни отвращения. Скорее дарил надежду. Мартин свободен. А она… она справится. Ей нужно собраться, восстановить события последних суток. Что она помнит? Кажется, она совершила необъяснимую глупость. И эта глупость носит имя Алекс Ван дер Велле. Память становилась все сговорчивей. Давала справки и снабжала четкими иллюстрациями. Она повела себя с пресловутой женской нелогичностью. Профессор Гриффит произнес над ней окончательный приговор. Она почувствовала себя отвергнутой, брошенной, ненужной, и вот таким ассиметричным способом попыталась вернуть себе почву под ногами. Возможно, будь у нее больше времени, она бы восстановила баланс без дополнительных противовесов. А годом раньше ей бы и времени не понадобилось. Но годом раньше у нее не было Мартина.
Почему ее привлек именно он, этот породистый, молодой делец? Этот рафинированный продукт галактического истэблишмента? Алекс тоже своего рода аристократ, но его древо произрастает не в Священной земле Гроба Господня, а на удобренных долговыми расписками банковских делянках. Он — плоть от плоти могущественной финансовой элиты Земли, давно распустившей свои кредитные щупальца на другие звездные системы. В жилах этого успешного менялы течет не кровь, а ликвидность.
Свое собственное участие в этой эскападе она худо-бедно объяснила, а вот почему он подписался на участие? Вопрос остается открытым. И примитивным сексуальным интересом на него не ответишь. Любая другая женщина могла бы себе польстить, выбрав именно эту версию, но только не она. «Вы привлекательны, я — чертовски привлекателен. Чего зря время терять?» Бессмертная мотивация. Но Алекс ван дер Велле экземпляр особой породы. Его холодный ум финансиста не перебьют никакие гормоны. Дебет, кредит, положительное сальдо. Либидо тут бессильно. Он прилетел на Асцеллу с определенной целью. И с ней он тоже встретился не случайно. Ему что-то от нее нужно. Но что? Семейка Рифеншталей подбивает клинья? Но они при финансовом интересе всегда начинают с переговоров, предлагают сделку. Облачившись в смокинг и натянув белые перчатки, финансисты обрели так необходимую им респектабельность. И не рискнут этой респектабельностью ни при каких условиях. Если бы им понадобился ее голоканал или холдинг, ей бы предложили хорошую цену. Так было с «Solar24». Канал перекупили за полтора миллиарда. Хотя аналитики оценивали компанию в 800 миллионов. Владелец уступил без боя. И на вырученные деньги уже основал новую голостудию. Ей они бы тоже сделали выгодное предложение, предложили бы слияние с более крупным холдингом. И только после ее отказа прибегли бы к таким радикальным мерам. Угрозы, шантаж, похищение. Но ничего этого не было.
Алекс возник из ниоткуда в амплуа светского льва. И принялся ее соблазнять. Зачем? Не согласуется с его рациональным мышлением. Представитель семейства Рифеншталей не самоутверждается количеством женщин, он самоутверждается количеством приобретенных активов. Или она, в его понимании, и есть такой актив? Потому что она с Геральдики? Аристократка? Рифенштали задумали разбавить кровь менял кровью благородного сословия? Не лишено смысла. Аристократы с Геральдики до сих пор держаться особняком и не одобряют бизнес деятельности в своих рядах. Согласно средневековым догмам дворянин — это охотник и воин, а торговец — существо презираемое. И это в двадцать втором веке. Неистребимые предрассудки. Браки не поощрялись. Но с ней, дамой независимой, состоятельной, пусть даже с пятном на происхождении, у Рифеншталей могло получиться. Вот только зачем это ей? Зачем ей обзаводиться такими родственниками? Она уже поплатилась за свое легкомыслие, за женскую свою нелогичность. Тосковала по Мартину, а в постель отправилась с первым встречным. И очнулась в грузовом отсеке неизвестного корабля.
Алекс? Это устроил Алекс? Но зачем? Зачем ему ее похищать? Последнее что она помнит, это молодая женшина в гравикресле. Эта женщина ждала ее на аллее, ведущей к арендованному коттеджу. Почему обязательно ждала? Или ждала, но не ее… Что она вообще там занималась? Еще накануне Корделия обошла бы эти гравиносилки стороной. А тут… Пребывала в уверенности, что в этом тщательно охраняемом поселении, где расположены частные, пекущиеся о своей репутации клиники, с ней ничего не может случиться. И Вадим ее в этом уверил. Убедил оставаться на Асцелле, пока он ищет кукловода, стоящего за попыткой похищения. И она послушалась. Куда спешить? Мартин на «Мозгоеде», в безопасности. И скоро вернется домой. А вот вернется ли она? Может быть, так и сгинет в пустом грузовом отсеке. Ей выстрелят в голову из бластера и вышвырнут в открытый космос. Или сразу вышвырнут. И никто ее не найдет. Ее тело — песчинка. Даже не песчинка, элементарная частица. Она уйдет в пустоту, которая ее ждет. Бегемотик останется один.
Нет, сейчас времена изменились, он уже не подопытный экземпляр. У него есть паспортная карточка, есть деньги. И еще — у него есть друзья. Ему помогут. Его защитят. Он научится жить один. Мартин умный мальчик. Он справится. А вот она его больше не увидит. Даже если так, не ей пенять на судьбу. Судьба подарила ей целый год счастья. Подлинного, самой высшей пробы, а в том, что она это счастье не уберегла, никто не виноват. Только она.
Корделия снова поменяла положение тела, попыталась пристроить сведенные за спиной руки так, чтобы избежать затекания. Вспомнила, как Мартин учил ее протаскивать свое тело через связанные руки, чтобы руки оказались впереди. Киборгу это удавалось без труда, даже с риском вывиха, а вот она застревала, капризничала и ленилась. Твердила, что ей это умение не понадобится. Даже ее хваленая интуиция ничего ей не подсказала.
«Прости меня, бегемотик, прости. Я все испортила. Все погубила. И тебя не уберегла, и сама влипла».
Снова легла на бок, подтянула колени к животу и даже попыталась заснуть. Где-то далеко внизу все так же басовито гудели двигатели.
Из дремы ее вырвал свист пневмопривода, втянувшего створку двери, как иссохший язык. В проеме возникла фигура. Женская. Гостья, не спеша, преодолела порог и то небольшое расстояние, что отделяло ее от пленницы. Свет стал ярче и резче. Корделия болезненно зажмурилась. Женщине на вид было лет тридцать. Одета в элегатный брючный костюм цвета топленых сливок с золотой отделкой по шву, что, по мимолетному мнению Корделии, было лишним. Но костюм дорогой, похоже, что разработан модельерами Коррино. И прическа у новоприбывшей так же соответствует последнему тренду. Безупречный макияж, свежий цвет лица. Корделия невольно поежилась. Долгие годы вынужденной публичности приучили ее к необходимости соблюдать дресс-код. Внешность медийной персоны это своего рода доспехи, защитное поле. А у нее сейчас нет никакой защиты. Она выглядит жалкой, потрепанной. На ней все то же вечернее платье, в котором она отправилсь на свидание к ван дер Велле. Натянула его, когда покидала спальню неожиданного любовника, рассчитывая через несколько минут оказаться в душе. Это платье помялось, истрепалось и кое-где зияло прорехами. В нем было холодно и неловка. Какая у нее прическа и как она выглядит после ночевки на голом полу, Корделия старалась не думать. Но это неизбывное, женское, при взгляде на цветущую, ухоженную соперницу, сразу взыграло холодной желчью.
Незнакомка подошла ближе, потом шагнула в сторону и села на угол контейнера. И тут Корделия ее узнала. Это была та самая блондинка, расслабленно парящая в гравикресле. Та самая, с кем говорил Алекс, и которая поджидала ее у коттеджа.
— Рада, что вам лучше, — с чуть заметной насмешкой произнесла Корделия. Возникшая в теле неловкость побудила пойти в наступление.
— Да, — любезно согласилась гостья, непринужденно закидывая ногу на ногу и демонстрируя туфельки из кожи леразийской ящерицы. Снова дом Коррино. — Рассчитываю на скорейшее выздоровление в самое ближайшее время.
— Вы проходите интенсивный курс?
— Да, и предписанное лечение дает положительную динамику. А если вы этому лечению посодействуете, то выздоровление наступит еще раньше.
— Чем же я могу помочь?
Эту блондинку она определенно знала задолго до встречи на Асцелле. Слишком все узнаваемо, и тембр голоса, и манера выговаривать гласные, и поворот головы, и неосознанные жесты. Корделия ее знает. Они встречались, говорили, спорили, даже угрожали друг другу. Но это было давно. Очень давно.
— Так я могу помочь? — повторила свой вопрос Корделия, чтобы обрести, в конце концов, определенность. Когда диагноз будет поставлен, проще будет назначить лечение.
— Можете, — согласилась гостья.
— Чем же?
— Например, исчезнуть.
Корделия не удивилась. Она ждала чего-то подобного.
— А что вам это даст?
Блондинка чуть подалась вперед.
— Это даст мне утраченное имя и будущее, которое у меня украли.
Корделия закрыла глаза, открыла и в упор взглянула на собеседницу.
— Камилла… — выдохнула она.
— Она самая. Твоя лишенная наследства, изгнанная из отчего дома, проклятая сестра Камилла.
Корделия усмехнулась.
— Очень поэтично, но на Шекспира не тянет. Мы с тобой не сыновья графа Глостера. В отличие от незаконнорожденного Эдмонда я на тебя не клеветала. Решение о наследстве принял наш отец. Я среди наследников не значилась. Отец оплатил мое образование в университете и купил матери дом на Аркадии. На большее мы не рассчитывали. Он со своей стороны не проявлял особого желания меня признавать. Он женился на девушке своего круга, своего сословия, на аристократке из рода Гонзага-Мышковских. Все строго по канону, в угоду всем геральдийским хартиям. И то, что он по прошествии времени изменил решение, со мной прямой связи не имеет.
— Ну, разумеется, — хмыкнула Камилла, — ты здесь совершенно не при чем. Невинная жертва. Явилась однажды и лишила нас всего, дома, имени, чести и будущего.
Корделия устало вздохнула. Было время, когда она оправдывалась, предлагала перемирие, соглашение по разделу имущества. Она засылала парламентеров, нанимала посредников, действовала через адвокатов. Однажды, измотанная этой бесконечной тяжбой, почти отравленная лившейся на нее грязью, она попыталась отказаться от свалившегося на нее наследства. Но выяснилось, что она и этого сделать не может. Один из пунктов завещения покойного Карлоса-Фредерика гласил, что в случае отказа его дочери Корделии от имени и владений Трастамара, все эти земли будут порезаны на мелкие наделы и отданы под застройку, леса вырублены, а на берегах озер и рек появятся лесопилки и деревообрабатывающие комбинаты. Обманутый супруг предпочел уничтожить уникальные фамильные земли, но не позволить воспользоваться доходами с них вероломной супруге. Корделия ужаснулась, когда адвокат это озвучил. Она вновь, в который раз, попыталась найти компромисс с семьей отца. Но была грубо отвергнута. И настолько грубо и бесцеременно, что даже ее закаленное шебскими кровососами и улиточками терпение лопнуло. Она внезапно успокоилась, разом отменила все ранее запланированные консультации с адвокатами по наследственному праву и объявила, что готова следовать последней воле отца.
С тех пор судьба родственников ушла в нижнюю строку ее интересов. Раз в полгода она давала задание своей службе безопасности, и сотрудники Ордынцева составляли для нее краткий доклад по состоянию дел семьи Мышковских-Трастамара. Так она узнала, что старшая сестра Камилла вышла замуж за некого Войчинского, средняя сестра подалась в активистки «Живых» и отправилась на какую-то планету насаждать экологические ценности, младший брат умер от передоза, а мать попала в клинику для душевнобольных. Прочитав о смерти того самого наследника мужского пола, чей ДНК-тест и послужил причиной разразившейся катастрофы, Корделия не испытала ни сожаления, ни угрызений совести. Всего лишь строка в сводке происшествий. Ее вины в том нет. Она пыталась помочь, но наследница разорившихся, но кичливых и заносчивых Мышковских приказала выставить ее вон, как настырную нищенку. Ну что ж, каждый делает тот выбор, который в данный момент полагает правильным.
Пожалуй, Камилла была единственной ее настоящей родственницей, и это родство подтверждалось ДНК-тестом. К ее судьбе Корделия тоже время от времени проявляла интерес и находила, что сестрица на фоне прочего семейства выглядела наиболее деятельной. Замуж вышла неудачно, но вполне удачно развелась, оттяпав у супруга львиную долю нажитого имущества. Затем жила самостоятельно, никому не позволяя ни руководить, ни направлять. Судя по коротким справкам СБ, Камилла промышляла мелким мошенничеством и была на этом поприще довольно удачлива. Во всяком случае, ни в тюрьму ни в черные списки мафии не попала. Со временем ей даже разрешили вернуться на Геральдику, резидентом которой она по-прежнему значилась. На планете у нее остались двоюродные тетки по материнской линии и целая армия кузенов. Ей было куда возвращаться. Но вернуться заносчивая дочь князей Мышковских могла только в статусе победительницы, с восстановленным именем и обретенным богатством.
— Послушай, Камилла, — устало начала Корделия, — все это было решено и установлено не мной. Это постановление суда. Твоя мать судилась не один год. Подавала один иск за другим. И ничего не добилась. Только на судебные издержки потратилась. Это не я, это наш отец. Над завещанием работали его юристы, старые и опытные. Меня никто не спрашивал. Никто. И я нничего не могла изменить. Я же хотела… Ты же знаешь, наш отец-самодур и это предусмотрел. Если бы я отказалась от наследства, вам бы оно не досталось. Даже если бы вы меня убили…
Корделия смолкла. У нее першило в горле. Хотелось пить. Она устала. И замерзла.
— Да, убить тебя это не выход, — ядовито констатировала Камилла. — Иначе я бы давно это сделала. И получила бы удовольствие.
— Вероятно, батюшка подозревал об этих твоих наклонностях и подстраховался.
Наследница Мышковских усмехнулась.
— Конечно, подозревал. Он же мой отец. А ты разве теми же наклонностями не отличилась?
Корделия пожала плечами.
— Не знаю. Не пробовала.
— Врешь. Ты не хуже меня это умеешь. Только действуешь чужими руками. Играешь в праведницу, в честную, добродетельную вдовицу. Какой девиз у твоего чертова канала? Факты и обязательства?
— Нет, уже новый.
— Это какой же?
— 100% искренности, — пробормотала Корделия.
— Ах да, ты же у нас киборгофилка. Обзавелась хорошеньким кибер-мальчиком. Ничего удивительного. Нормальному мужику ты не нужна. С твоим-то характером да не первой молодости. Злобная, расчетливая стерва. А твой кибермальчик справляется? Или даже у него в программном обеспечении бывает сбой?
Корделия уперлась затылком в корпус модуля. Эта детская истерика ее утомляла. Заметно было, что Камилла не раз воображала эту речь победительница, но в самый ответственный момент большую ее часть забыла. Всплывали только отдельные фразы.
— Чего ты от меня хочешь? Убить? Убивай. Только владелицей земель Трастамара тебе не стать. Моя насильственная смерть или исчезновение так же предусмотрены в завещании. Но уже мной. Это мне посоветовал адвокат. Если я исчезну или меня убьют, все земли и прочая недвижимость переходят под протекторат регентского совета. А холдинг тем более тебе не достанется, ты станешь убийцей, но ничего не приобретешь взамен.
— Я же сказала, что давно бы сделала это, если бы твоя смерть принесла дивиденды. Поэтому я не имею намерений тебя убивать. Во всяком случае, пока.
— А что ты намереваешься? Взять за меня выкуп? Тоже не имеет смысла. Как только станет известно о похищении, на мои счета и на счета холдинга будет наложен арест. Никто из руководства не пойдет на переговоры с похитителями. Я запретила. Можешь резать меня на куски в прямом эфире. Не поможет. Ты же знаешь, мои дела ведет авшурская юридическая контора, а их не купить, не запугать. Разборки хумансов их не касаются.
В лице Камиллы что-то неуловимо изменилось. Корделия изобразила сочувствие.
— А ты не знала? Ну извини. Тебе достанется только труп.
Неожиданно Камилла соскочила с контейнера, бросилась к Корделии и ударила ее по лицу. Голова Корделии мотнулась, она ударилась затылком о корпус модуля. В висках застучало, нижняя губа стала соленой и мокрой.
— Ну как же так, сестрица? Так переговоры не ведут. При отсутствии выдержки выгодных условий тебе не выторговать.
Камилла занесла было руку для второго удара, но передумала. Корделия улыбнулась окровавленными губами.
— Вот, уже лучше. Теперь у тебя есть шанс. Если хочешь, я дам тебе несколько уроков. Как вести переговоры и как заключать выгодные сделки.
— Я тебя убью…
Корделия снова пожала плечами.
— Об этом ты уже поставила меня в известность. А я предупредила тебя о последствиях. Может быть, покончим с прелюдией и перейдем к основной части? Обсудим взаимные претензии? Чего ты собственноо от меня хочешь? Если твоей целью является мое устранение, невзирая на все негативные последствия, то делай, что задумала, и не трать попусту время. Или ты как в плохих сериалах, жаждешь сыграть злодейскую мизансцену, чтобы потешить уязвленное эго? Ну давай, играй. Попинай меня ногами.
— Я могу и последовать твоему совету, — прошипела Камилла.
— Не стесняйся. Яви свою благородную, аристократическую ярость.
Камилла вскочила, но сразу села. Глаза ее сверкали. Корделия снова улыбнулась.
— Вот мы и выяснили, что сама мизансцена не более, чем антураж. Идем дальше. Выкуп отпадает. Я уже объяснила, что это невозможно. Кстати, можешь проверить. Запроси через своих юристов. У тебя же есть юристы? Надежные, грамотные? Если нет, могу порекомендовать.
— Да знаю я про твои условия с выкупом. Слышала. И не собиралась я за тебя ничего просить.
— Тогда отрой мне наконец сакральную тайну бытия. Чего ты хочешь? Может быть, я все-таки смогу помочь?
Камилла неожиданно успокоилась. Расслабилась. Стиснутые пальцы разжались. Мяч был на ее стороне.
— Можешь, — почти ласково подтвердила она, — очень даже можешь. И уже… помогаешь.
— Каким же образом? Я еще ничего для тебя не сделала.
— Напротив. Ты уже стала заложницей. Ценным призом. Который можно выгодно обменять.
Корделия изобразила удивление.
— Ты отдашь меня в качестве вознаграждения?
— Не совсем. Я возьму за тебя выкуп. Только не деньгами. Я возьму его кое-чем другим. Вернее, кое-кем.
— Не понимаю.
— Да брось. Все ты понимаешь. Кто согласится пожертвовать собой ради тебя? Да никто. Дураков нет. Даже твоя мать вряд ли согласится. А вот среди не-людей такие найдутся. Твой очаровательный кибермальчик. Как его там? Мартин? Он же тебе предан. Прямо как собака. Только свистни, он и прибежит.
Корделия почувствовала, что ей не удается вдохнуть. Она ждала чего-то подобного, подозревала, что разговор непременно зайдет о Мартине, но малодушно рассчитывала, что все происходящее бегемотика не коснется.
— Так это ты? Там, на «Сагане»?
Камилла состроила гримасу непослушной девочки, которую вынуждают сознаться в малозначительном преступлении.
— Да, я. А что? Неплохо было задумано, и могло бы сработать, если бы не эти… как их… чокнутые.
— Зачем тебе Мартин? Он всего лишь киборг.
— Уникальный киборг, единственный, разумный, с привнесенной личностью исходника.
— Разумный — да, но что касается личности исходника — чушь. Ему закачали архив семьи Каленберг, но это всего лишь информация, это не воспоминания и не чувства.
— Никто и не утверждает, что перенос личности был совершен в полном объеме, но тем не менее попытка была. Но гораздо ценнее его изначальная разумность, симбиоз мозга и процессора. Человек с кибернетическими возможностями. Сверхчеловек. Виток эволюции. Этот кибермальчик дорого стоит, очень дорого. Я намерена его продать.
— И… покупатель есть?
Камилла улыбнулась, не скрывая торжества.
— Есть. Даже два.
— Сколько дают?
— Первый двадцать. Миллионов, разумеется.
Корделия присвистнула.
— Щедро. А второй?
— Второй пока не знаю.
— Думаешь, даст больше?
— Не сомневаюсь.
— Первый это случаем не ван дер Велле?
Камилла устроилась на контейнере более непринужденно, как в кресле у камина.
— Возможно. Второго угадаешь?
— Если бы «DEX-company» все еще была в силе, я бы, не колеблясь, назвала бы Бозгурда. Найджел отдал бы и больше, чтобы избежать окончательного краха. Но «DEX-company» больше нет. Следовательно, это кто-то другой. Кто-то, кто помимо Бозгурда, осознает подлинную ценность Мартина. Для большинства он всего лишь разумный киборг, один из бракованных, удачно избежавший утилизации. Разумные киборги уже не внушают такой священный ужас. Совет Федерации дал им статус полноценных граждан. На страже их интересов стоит ОЗК во главе с Кирой Гибульской. Разумных киборгов только жалкая доля процента от общего числа продукции «DEX-company», но их вполне достаточно, чтобы воспринимать их пусть как редкое, но уже не уникальное явление. Двадцать миллионов за одного из них никто не даст. Даже миллион наскрести будет затруднительно. Остается очень небольшая группа людей, кому известна тайна создания Мартина. И состоятельный персонаж, способный выложить за него требуемую сумму, только один.
— И кто же это? — Камилла явно наслаждалась.
— Я. За мою жизнь выкуп взять ты не можешь, а вот получить отступные за жизнь Мартина вариант вполне жизнеспособный. И наиболее безопасный. Только подлинный знаток даст настоящую цену. Для дикаря с какой-нибудь Танзании-18 «Мона Лиза» только раскрашенный кусок ткани. А вот для собирателя антиквариата…
Камилла склонила голову набок.
— Да, сестрица, ты действительно… неглупа.
Корделия в очередной раз пожала плечами.
— Это несложно. Я не раз и не два просчитывала этот вариант. Рано или поздно кто-то обязательно покусится на Мартина в попытке заработать. Вот только конкурирующего покупателя я не учла. Допускала его существование гипотетически, но не могла определить мотив, да еще за такую цену. Но у Рифеншталей этот мотив есть. Не знаешь, какой?
Теперь пришла очередь Камиллы пожимать плечами.
— Не знаю, да и, по правде говоря, не хочу знать. Какая разница? Главное, что они платят.
— Заключи сделку со мной. Я дам больше.
— Я могу заключить сделку с вами обоими. И получить в два раза больше.
— Это как?
— Возьму деньги у Алекса, а киборга не отдам. Потом точно так же возьму деньги у тебя. Сорок лимонов лучше чем двадцать.
— Кинешь Рифеншталей? Не советую.
— Я в любом случае буду вынуждена это сделать, если, как ты предлагаешь, заключу сделку с тобой. Если уж рисковать, так по крупному.
Корделия покачала головой.
— Здесь существенная разница. Кинуть на деньги или нет. Если ты расторгнешь сделку, то разрушишь их планы, но не посягнешь на деньги. Из тех денег, которые ты получишь от меня, ты легко заплатишь неустойку. Они, конечно, будут недовольны и занесут тебя в список «неблагонадежных», но не будут преследовать. Совсем другое, если ты возьмешь их деньги, но не отдашь стулья.
— Какие стулья?
— Неважно. Так говорят. Утром — деньги, вечером — стулья. Но использовать один из методов великого комбинатора по отъему денег я не рекомендую. Это тебе не провинциальное казино обчистить. Да, да, наслышана о твоих подвигах. У меня все ходы записаны. Ты по молодости своей и неопытности сунулась в игры больших серьезных дядей. И эти дяди тебя не простят. Если ты возьмешь у них деньги и не отдашь товар, они сочтут это за оскорбление. За плевок. Это будет означать, что ты их ограбила. Ты украла их деньги. Ты понимаешь, что это значит? Понимаешь, что значит украсть деньги у Рифеншталей? Безопасней ограбить цыгана. Даже если ты три раза перекроишь себе лицо, пять раз сменишь имя и местожительства, тебя все равно найдут. Через пять, через десять и даже через двадцать лет. Не найдут тебя, найдут твоих детей. Найдут и убьют. Тебе это надо?
Камилла закусила губу. Похоже, что с этой точки зрения она сложившуюся ситуацию не рассматривала. Цифра 40 миллионов туманила и мутила разум.
— Ну что ж, — произнесла она после некоторых раздумий, — тогда мне проще придерживаться первоначального плана. Выманить твоего кибермальчика, отдать его Алексу, а тебя отправить в вакуум.
Корделия кивнула.
— Тоже вариант. Ничуть не хуже прочих. То есть, расторопность и профессионализм моей службы безопасности ты не учитываешь, не говоря уже о галаполиции и федеральных спецслужбах? Они ведь наверняка тебя уже вычислили. Вадим — персонаж упорный и крайне подозрительный. Он не отступит.
— Но ты же сама говорила, что кинуть Рифеншталей гораздо рискованней.
— Да, рискованней. И повторяю свой совет. Заключи сделку со мной. Потому что, кроме денег, у меня есть то, что Рифенштали никогда тебе не дадут.
— И что же у тебя есть?
— Владения Трастамара.
Камилла выгнула бровь.
— А это тут с какого боку? Ты же не можешь мне их отдать.
— Не могу, но все-таки ты можешь их получить. И совершенно законно. Без убийств и шантажа.
— Да неужели? Ты пять минут назад весьма убедительно мне доказывала, что я никогда их не получу. Потому что ты позаботилась о том, чтобы я не стала наследницей.
— Я себя обезопасила на случай покушения. Но наш отец не так прост. При всем своем самодурстве и деспотизме он позаботился о том, чтобы родовые земли Трастамара принадлежали его потомкам, а не ушли на сторону.
— То есть? Я не понимаю. Он же лишил своих детей наследства.
— Да, лишил. Но не окончательно. В завещание есть оговорка. И эта оговорка стала мне известна только пару месяцев назад.
— Что за оговорка?
— Он называет меня полноценной наследницей всей движимой и недвижимой собственности Трастамара с правом передачи по прямой линии. То есть, я имею право все завещать своим детям.
— Но у тебя их нет.
— Именно. Крайний срок 45 лет. Если по достижении этого возраста у меня все еще не будет прямых наследников, то право наследования переходит к ближайшему члену семьи, способному доказать генетически свою принадлежность к роду Трастамара, то есть, к тебе.
Камилла растерянно заморгала.
— Так я… что же это… я могу стать наследницей?
— Можешь. Тебе осталось подождать два года. Тихо, спокойно подождать, не устраивая ни убийств, ни похищений, и не влезая в авантюры. Я могу подписать письменное обязательство и назначить тебя наследницей официально. Вернуть тебе законный статус. Но свое поведение тебе придется пересмотреть. Потому что при малейшем подозрении суд может признать тебя недобросовестной наследницей. Спроси у своего юриста. Он тебе расскажет.
— Но за эти два года ты еще успеешь обзавестись ребенком. Ну или клоном.
Корделия покачала головой.
— Нет, клон в качестве наследника не признается. Только два полноценных родителя и ребенок должен быть рожден естественным путем.
— А ты…
— Я не могу родить. Я бесплодна. Думаешь, зачем я отправилась на Асцеллу? Чтобы в клинике Гриффита обзавестись генетически безупречным эмбрионом.
— Но у тебя…
— … ничего не получилось. — Корделия закрыла глаза. — Все эмбрионы погибли.
Камилла встала и нервно прошлась по отсеку. Затем обернулась к сводной сестре.
— А ты мне тут часом лапшу на уши не вешаешь, спасая своего кибермальчика?
«Хотелось бы…», подумала Корделия.
— Не вешаю. Ты можешь все это проверить. Свяжись с клиникой и с моим адвокатом Соломоном Голдсбергом. Я дам разрешение, и они предоставят тебе всю необходимую информацию. — Корделия облизнула сухие губы таким же сухим языком. — И… дай мне воды.
Камилла направилась к двери. Задержавшись, бросила:
— Я должна подумать.
— Думай, — безропотно согласилась Корделия. Сил больше не было. — Только пусти меня, наконец, в комнату для девочек. Ты же не опустишься до плебейской мести?
Не ответив, Камилла вышла.
Минуту спустя явился хмурый громоздкий субъект с перебитым носом. Развязал Корделии руки и отвел в крошечную каюту. Потом ей дали переодеться и проводили в душ.
Полчаса спустя Корделия легла на узкую койку (каюта предназначалась не для пассажиров, а для обслуживающего персонала) и закрыла глаза. Через несколько часов станет известно, удалось ли ей, хромая и подпрыгивая, увести голодную змею от выпавшего из гнезда подлетка.
Стивен Буковски вошел в один из скоростных лифтов бизнес-центра «Imperial» и нажал кнопку 104-го этажа. Когда пневмомембрана потемнела, сверкающая, полупрозрачная капсула скользнула вверх по черному монолиту башни. Достигнув указанного уровня, лифт замер и выпустил свою кратковременную добычу. Стивен шагнул из кабины и в нерешительности остановился.
На этом этаже располагалось около сотни офисов – представительств мелких и средних фирм, банков, концернов, акционерных обществ и менее значимых, да и откровенно мутных организаций, таких, которые на Земле некогда именовались «Рога и копыта». В одной из таких невразумительных контор Стивену была назначена встреча. Какой-то очередной «Business Internal Consulting». Официальным поводом явиться сюда был договор на покупку подержанной оргтехники. Или продажу.
Стивен поискал глазами, где он может присесть. Ему необходимо было перевести дух и собраться с мыслями. На лбу выступил пот. Хотя система кондиционирования в здании функционировала безупречно. Он увидел несколько расставленных в продуманном дизайнерском беспорядке пуфов. Пошатываясь, он приблизился и сел. Его мутило. Сердце колотилось. Стивен глянул на показатели комма, выдающего на серебристый дисплей данные о его состоянии. Давление подскочило. Пульс зашкаливает. Дыхание поверхностное, учащенное. Стивен несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Затем извлек из блистера капсулу и сунул в рот. Снова подышал. Лекарство подействовало. Частота сердечных сокращений снизилась до нормы. Во что же он на старости лет вляпался? Вот же идиот!
Стивен помассировал активную точку на внутренней стороне предплечья, как советовал его психотерапевт. Дурнота отступила. Дыхание выровнялось. Да чего он испугался, в конце концов? Будто он шпион, идущий на встречу с резидентом. Он не шпион. И никаких таких особо секретных сведений он при всем желании выдать не сможет. Это была ничего не значащая личная информация. Возможно, имеющая привкус скандальности. Глава холдинга не пожелала делать достоянием общественности свой визит в частную клинику на Асцелле. Так поступает большинство селебритиз. Правда, часть из них все же допускает утечку информации, но отнюдь не по небрежности, а с самым осознанным намерением, что не мешает им впоследствии громко возмущаться и громогласно негодовать, проклиная этих журналистов. Напустить побольше таинственности, изобразить бегство, придать любому походу к терапевту оттенок трагизма. Излюбленный пиар ход подзабытых знаменитостей, старый как мир, но по-прежнему действенный. Но Корделия никогда к подобным маневрам не прибегала. Для нее «звездность» была отягчающим аксессуаром. «Нет» в ее исполнении означало «нет», без шанса на пересмотр и двоякое толкование. И журналисткая братия хорошо это знала. Парочка ослушившихся были показательно, но законно выпороты. И это послужило уроком. Кто бы решился повторить сей печальный опыт?
Стивен утешал себя версией, что такие безумцы все-таки нашлись. А кому еще могла понадобиться сведения о передвижениях главы холдинга? Спецслужбам? Так у них другие возможности. Они не нуждатся в содействии какого-то редактора. Террористы? Нет, нет, об этом Стивен думать не хотел. К тому же, до Стивена доходили слухи, что Корделия приняла меры против похитителей. Но что это за меры, он точно не знал. Да и вряд ли найдутся желающие ее похищать! А если найдутся? Лоб Стивена снова покрылся холодным потом. Глупости, кто же на такое решится? Это все затеяли журналисты. Или конкуренты. Да, скорей всего конкуренты. Владельцы других голоканалов. Те, кому не дают покоя рейтинги «GalaxieZwei». И больше ничего. Они просто хотят знать, не затевает ли Корделия какой-нибудь особо прибыльной комбинации. Она же это умеет. У нее к этому талант. Сначала все выглядит настоящим безумием, провалом, катастрофой, как это было с «DEX-company», а потом все как-то выравнивается, стабилизируется и – вуаля! – приносит многомиллионную прибыль. Некоторые пытались действовать с тем же безрассудством, рисковали, пускались в авантюры и… проигрывали. Корделию не раз спрашивали, каков он, этот ее рецепт удачливости, на что она помимо своей фразы о мертвеце, которому все равно, отвечала древней, грубоватой мудростью:
— Аллах дает человеку штаны, когда у него уже нет задницы.
Чем ставила спрашивающего в тупик. Ибо пояснений не следовало.
Может быть, вся эта таинственность с клиникой на самом деле пролог к очередному безрассудству? Может быть, Стивен вовсе не предает свою работодательницу, а напротив – помогает? Действует как неведомый катализатор событий? И то, что его ждет за дверью офиса, не плата за предательство, а вполне заслуженная награда. Ему остается только войти туда и взять. Простое, понятное действие. И ребенок справится. Но он не ребенок, он взрослый мужчина. Смелей, смелей. Все это быстро кончится.
Он еще несколько раз глубоко вдохнул, поднялся и зашагал по длинному коридору мимо череды матовых, пластиковых дверей.
Приблизившись, он снова замер. Еще не поздно уйти. Впрочем, поздно.
Осторожно постучал. Затравленно оглянулся. Мимо прошла высокая девушка с каким-то незнакомым логотипом на лацкане элегантного пиджака.
— Войдите, — ответили из-за двери.
— Это Стивен.
С некоторых пор он стал ненавидеть свое имя, а ведь когда-то он гордился и постыдно млел, когда Стелла хрипло, слегка придушенно, произносила: «Стиви, малыш…»
Матовая дверь бесшумно ушла в пазы, пропуская Стивена в небольшой, но светлый и явно недешевый офис. За столом ломаного, ассиметричного дизайна тот самый человек, который пил с ним кофе в «Верлене».
Кажется, его звали Рудольф.
— Рад тебя видеть, Стивен. Выпьешь что-нибудь? Кофе? Коньяк? Виски? Водки?
— Я сюда не за этим пришел.
И сразу в памяти редактора всплыли схожие сцены из шпионских сериалов и старых, земных детективов. Вот точно так же завербованный, часто против своей воли, агент встречался с резидентом. Это мог быть какой-нибудь пойманный на компромате молодой ученый или проигравшийся в казино советник посольства, пожелавший лишних денег полицейский или торговавший государственными секретами эсбэшник. Все они именно так и говорили: «Я сюда пришел не за этим…» Говорили, глядя исподлобья, с ненавистью в голосе, с клокочущей жаждой реванша. Стивену тоже очень хотелось клокотать подавленной ненавистью, звучать солидно и угрожающе, но у него плохо получалось. Голос сорвался.
— Зачем так нервничать, Стиви? – Редактора передернуло. – Успокойся. Никто тебя здесь не поймает. Да и не нужен ты никому.
— Я сделал то, что вы просили, и я хочу свои деньги.
— Конечно.
Рудольф понимающе улыбнулся. И тут же извлек из футляра пластиковую карточку с голографическим переливом. Стивен протянул руку, но Рудольф отстранился.
— Повтори еще раз, Стиви. Клиника профессора Гриффита на Асцелле?
— Да.
— А что ей там понадобилось?
— Не знаю.
Стивен снова почувствовал дурноту.
— Твой друг Дымбовски не говорил?
— Он тоже не знает!
— Что ей понадобилось в клинике, где занимаются расшифровкой человеческого генома?
— Да не знаю я, черт вас всех возьми. Отдайте мои деньги.
Рудольф пустил карточку через стол. Она заскользила и едва не улетела в противоположный угол. Стивен поймал ее трясущимися руками.
— Пятьдесят тысяч?
Он не верил, что произносит это.
— Как договаривались. Нам нет смысла тебя обманывать, Стиви. Ты нам еще понадобишься.
У Стивена вспотела спина. Как? Неужели этот кошмар еще не кончился?
— Нет, нет… Я так больше не могу.
Стиснул карточку и кинулся к двери. На пороге оглянулся.
— Что вы хотите с ней сделать?
— С кем?
— С… с Корделией. Вы… ее… убьете?
Рудольф был все так же лучезарен.
— Что за фантазии, Стивен? Тебе все-таки не мешало бы выпить.
Стивен сунул карточку в карман и выскочил в коридор. Дверь бесшумно скользнула за его спиной, отрезая прошлое и вынуждая двигаться в настоящем.
Первым порывом было бежать. Кинуться со всех ног к каплевидной сфере. Нажать кнопку нулевого этажа и прислониться к прохладной вогнутой поверхности. Мысль об этой гладкой, сияющей кабине произвела странный успокаивающий эффект. Этот лифт представился ему нерушимым коконом, спасательной капсулой, в которой он через мгновение покинет гибнущий корабль и стартует в безопасное будущее. Стивен видел свет в конце коридора. Он бежал к нему, мысленно простирал к нему руки, но движения были замедленными, вялыми, будто он двигался во сне.
Он миновал уже несколько таких же матовых, в стиле хайтек, офисных дверей, как вдруг одна из них будто растаяла в воздухе, и чья-то сильная рука дернула Стивена внутрь. Дверь тут возникла вновь. Та же рука, неумолимая, каменная, повлекла редактора дальше, туда, где в возникшей круговерти сместившихся образов проступала чья-то фигура. Стивен приготовился к тому, что сейчас он в этого человека врежется, но влекущая его рука внезапно утратила свою направляющую силу и остановила его за шаг до препятствия. Стивен моргнул. Он узнал этого человека. Перед ним, застыв лицом, скрестив руки на груди, стоял и.о. начальника службы безопасности холдинга «МедиаТраст» Вадим Ковалев.
Слева темнел еще один силуэт. Отделился от стены. Приблизился, обрел узнаваемые черты. Очень бледный, потирающий левую сторону груди, Конрад Дымбовски, первый заместитель Корделии. Тот, который называл Стивена своим другом.
Железная рука, все еще державшая редактора за ворот пиджака, подвела пленника к офисному креслу и усадила. Хватка ослабла. Этот третий сделал шаг в сторону и Стивен осторожно на него покосился. На новеньком, с иголочки, комбезе мелькнула голографическая печать: «DEX-7. СБ. Медиатраст». Все правильно. «DEX-company» фактически поглощена холдингом. Производство киборгов остановлено, но на складах готовой продукции обнаружились десятки тысяч новеньких DEX’ов, Irien’ов и Mary. Куда-то их надо было девать. Вот и пристраивали на работу. В службе безопасности холдинга появилось несколько DEX-7. Содержали этих киборгов едва ли не лучше, чем сотрудников – людей. Вон этот какой холеный. Здоровенный. Такой шею двумя пальцами свернет. Стивен испуганно заморгал. Он еще не понимал, что происходит, не понимал, как эти люди здесь оказались и чего они от него хотят, не понимал, почему они так вопиюще невежливы.
— Здравствуй, Стивен, — с какой-то затаенной горечью сказал Конрад.
Он все еще потирал под левой ключицей.
Вадим склонился над пленником.
— Что, Иуда, получил свои 30 серебренником?
Стивена затрясло. Он был близок к истерике.
— Кто? – задушевно спросил Вадим.
Стивен не ответил.
— Посмотри на меня, Буковски. Кто? – повторил безопасник.
Стивену показалось, что бывший спецагент сейчас отвесит ему оплеуху. Он зажмурился. Но удара не последовало.
— Я… я не знаю. Его зовут Рудольф.
— Кто он такой? Говори!
— Я не знаю.
Стивен готов был разрыдаться. Ему снова задавали вопросы, на которые у него не было ответов. Он в самом деле ничего не знает о людях, которые ему платили.
— Подожди, Вадим.
Это был голос Конрада. Он тоже приблизился и скорбно взглянул на бывшего друга.
— Что с тобой, Стивен? Ты ли это? Когда-то ты дал мне работу. Ты был единственным, у кого хватило на это мужества. От меня все отвернулись. Все предали. Я был как зачумленный. От меня шарахались, будто одним своим прикосновением я мог заразить их неизлечимой болезнью. Я перебивался случайными заработками, сочинял пошлые рекламные слоганы для дешевых автомаркетов. Редактировал отвратительные, бездарные тексты. Мне едва хватало на еду. Мне негде было жить. И ты единственный, кто решился и дал мне работу. Заказал обзор литературных новинок для «Literary Observer». И назвал меня другом. Ты сохранил мою веру в человечество. Помнишь, Стивен?
Тот, к кому обращался журналист, уныло кивнул.
— Так что же с тобой случилось? Когда? Что за метаморфоза? Почему ты нас предал? Нас всех? Нас, прошлых, и нас, нынешних? В чем твоя выгода? Твой выигрыш? Ты подставил под удар женщину, благодаря которой у тебя есть дом и семья, а у твоих детей есть будущее. И не только у твоих. Зачем, Стивен?
Из глаз редактора покатились слезы.
— Я расскажу… Я все расскажу.
И он рассказал. Все с самого начала, с той самой роковой минуты, когда порог его кабинета в редакции журнала переступила начинающая писательница по имени Стелла.
— Нужно составить фоторобот, — мрачно сказал Вадим. – Хотя что он нам даст? Они могли нанять любую смазливую блондинку. У объекта вкусы явно непритязательные.
Шеф СБ смерил редактора презрительным взглядом. Стивен почувствовал себя оскорбленным. Что значит «вкусы непритязательные»?
— Нет, она не простой исполнитель. Я это понял! Не сразу, но понял! Она там у них всем и заправляет! Она сама давала мне указания. И еще… еще…
— Что еще?
— Она, как вошла, еще тогда, кого-то мне напомнила. Я долго не мог понять кого, а потом… потом понял.
— И кого же?
Вадим по-прежнему был полон недоверчивого презрения.
— Она… она напомнила мне госпожу Трастамара.
Конрад и Вадим переглянулись.
— Я не сумасшедший! – едва не взвизгнул Стивен. – Она действительно похожа на Корделию.
Бывший спецагент обернулся к неподвижному стоящему DEX’у.
— Что скажешь?
— 89% искренности, — невозмутимо ответил киборг.
Вадим и Конрад снова переглянулся. Затем первый зам задумчиво потер подбородок и произнес.
— А это не такое уж и безумие.
— То есть?
— У Корделии есть сестра. Сводная. Камилла Войчинская. И по доходившим до меня сведениям, весьма привлекательная блондинка.
— И почему я узнаю об этом только сейчас? – рявкнул Вадим.
— Потому, что, во-первых, Корделия никогда не поощряла излишнего внимания к своей частной жизни. Она даже Ордынцеву запрещала в ней копаться. А во-вторых, эти родственники на протяжении многих лет никак себя не проявляли. Было время, довольно давно, когда Корделия пыталась наладить с ними отношения и даже предлагала помощь, но все ее благие начинания были довольно грубо отвергнуты. Она приняла это как должное. И вычеркнула своих так называемых родственников из списка контактов. С тех пор о них ничего не слышно.
— И вдруг они вот так напомнили о своем существовании? – недоверчиво спросил Вадим.
Конрад развел руками.
— DEX, — обратился спецагент к «семерке», — войди в сеть и найди изображение этой… Камиллы Войчинской.
— Она уроженка Геральдики, возраст между 25-ю и 30-ю годами.
— Слышал?
— Приказ принят к исполнению, — подтвердил киборг.
Взгляд его расфокусировался. Прошла минута. Стивен затравленно ждал. На «семерку» он смотреть не решался.
— Идентификация личности завершена, — сообщил киборг.
Он вытянул левую руку с коммом и запустил вирт-режим. Тут же развернулось окно с портретом женщины. На трех мужчин взирала бледная, исхудавшая девушка лет двадцати.
— На студентку похожа, — пробормотал бывший спецагент.
— Изображение извлечено из архива частной школы Брентано, 2176 года. Более поздних изображений не обнаружено, — откликнулся на замечание начальства киборг.
— Она? — Вадим повернулся к Стивену.
Тот долго вглядывался в очень юное, почти незнакомое лицо. Девушка выглядела напряженной, будто изготовившейся к обороне. На лице явно читалась обида. На жизнь, на людей, на несправедливое мироустройство. Вполне объяснимо. Ее же лишили наследства, блестящего будущего. Так вот значит кто приходил к нему под именем Стеллы! Камилла Войчинская, дочь Карлоса-Фредерика Трастамара, чистокровная аристократка, сводная сестра Корделии, та самая законнорожденная наследница, которой, если бы не выверт судьбы, суждено было владеть обширными землями на Геральдике и щеголять в драгоценностях Изабеллы Кастильской. Подумать только, он спал с аристократкой! Стивен даже как-то приободрился. Расправил плечи.
— Ну? – поторопил его Вадим.
— Да… да… – закивал редактор. – Это она, Стелла, то есть, Камилла Войчинская.
Он смотрел на голоснимки с ревнивым, болезненным любопытством.
Он уже видел его, этот снимок, мельком, в забытой, брошенной в корневой директорий, в дальний угловой кластер, с нейтрально-буквенным обозначением, папке. Пароля на папке не было. Мартин, в первые дни на Геральдике с прямолинейной своей логикой, задался правомерным вопросом: «Почему без пароля?» Все же объяснимо, логично. Если папка содержит личную или секретную информацию, если эта информация опасна или представляет собой коммерческую ценность, то она защищается паролем, чтобы влезший на сервер хакер или настырный киборг не смог бы его взломать. По крайней мере, с первой попытки.
Но пароля не было. За привычным желтым значком, воспроизводящим форму древнего файла, в котором информацию хранили на примитивном, бумажном носители, скрывалось несколько голоснимков. Человек, ХУ-объект, предполагаемый возраст — 25 стандартных лет, светлые волосы, голубые глаза. Человеческий ребенок, так же ХУ-модификации, возраст — 5 лет. На двух голоснимках мужчина и мальчик вместе. Мужчина держит мальчика на руках. Оба улыбаются. При беглом сравнительном анализе угадывается внешнее сходство. Отец и сын. Никаких пояснительных записей Мартин не нашел. Пояснения дала «Жанет», намекнув любопытному киборгу, что «читать чужие письма неприлично».
— Но это же не письма, — возразил Мартин. — Файлы текстовой информации не содержат. И пароля нет.
— Все равно, — настаивала «Жанет», — это очень личное. Закрой и не трогай.
Значение этих голоснимков, хранимых в корневом каталоге, Мартин понял гораздо позже. Когда больше узнал о своей хозяйке. Понял и причину отсутствия пароля. Он действительно был не нужен. Потому что на могилы пароли не ставят.
Корделия хранила эти голоснимки, как когда-то на Земле, в доцифровую эпоху, матери и вдовы хранили в самых дальних и темных шкафах любимые игрушки умерших детей. Эти шкафы не запирались на ключ, не защищались ни задвижкой, ни предохранителем, но никогда и не открывались. Потому что открыть этот шкаф, выдвинуть нижний ящик, извлечь жестяную или картонную коробку означало заново вскрыть маленькую могилу. Вывернуть, разворошить свою память, разбередить старые раны, снять с них многослойную корку и заставить кровоточить. Этого Мартин тоже не сразу понял.
Сведения о гибели «Посейдона» он нашел в сети. Информации было достаточно. Довольно подробные отчеты, предоставленные комиссией, проводившей следствие. Пассажирский лайнер погиб в результате столкновения с блуждающим астероидом. Такое бывает. Обычно все небесные тела движутся по строго определенным орбитам. Это только кажется, что во вселенной царит неуправляемый, неподвластный правилам и законам хаос и каждый, вырванный из планетарного тела камень летит, куда ему вздумается. Ничего подобного. И звезды, и кометы, и астероиды движутся в строгом векторе гравитационной направляющей, подчиняясь фундаментальным законам, если только… Если только не происходит незапланированное смещение, столкновение, выброс, извержение или человеческое вмешательство. Неудачный выстрел из новой импульсной пушки, взрыв отклонившейся от цели ракеты, и вот уже астероид сходит с орбиты и несется по непредсказуемой траектории. Эта версия и блуждала в сети. «Посейдон» погиб в результате допущенного военными разгильдяйства. Но доказательства либо скрыли либо не обнаружили. И следствие подтвердило версию блуждающего астероида. Несчастный случай. Зерно хаоса в кристаллической решетке порядка.
Космос полон таких вот зерен. Корабли гибнут при прохождении «червоточины», гибнут при посадке, гибнут при отказе маршевых двигателей, гибнут при столкновении с пиратами, гибнут… много еще по каким причинам. А разве когда-то было по-другому? Еще в дополетную, докосмическую эпоху, когда ареал обитания человеческой расы ограничивался одной планетой, люди вот так же гибли, отправляясь через океан к далеким континентам. У них были примитивные средства передвижения на воздушной тяге. Мартин изучал земную историю, штудировал труды историков, где подробно, с чертежами и расчетами, описывались эти парусные средства и летательные аппараты. Изучал и удивлялся. Как людям, используя такую несовершенную, даже примитивную технику, удавалось совершаться какие-то открытия, пересекать водные пространства и даже выходить в стратосферу? Причиной гибели транспортного средства мог послужить сильный порыв ветра, подгнившее дерево, сорвавшийся в море утес, прибрежная отмель или даже неосторожная птица. Все это — факторы случайности, силы природы, неподвластные человеку. Винить тут некого. Вот и «Посейдон» когда-то стал жертвой такой случайности, природного вмешательства. Из вселенского механизма выпала отслужившая свой срок шестеренка и ударила в корпус пассажирского лайнера. Несчастный случай.
Корделия выжила тоже случайно — задержалась на верхней, гостевой палубе. Ей требовалось всего полчаса, чтобы внести коррективы в свой доклад, который она везла на Асцеллу. Полчаса… Тридцать минут. Почти сопоставимо с тем временным люфтом, который и ему отмерила судьба. Со временем Мартин понял, почему Корделия никогда не говорила о прошлом и не заглядывала в забытую папку. Нет, она о них не забыла, не отреклась, не вычеркнула и не стерла. Она чувствовала себя виноватой. Будто она едва ли не нарочно это подстроила. Она жива, а их… нет. Она тоже должна была умереть. Она должна была уйти с ними. Спуститься из салона на пассажирскую палубу и погибнуть в той же каюте, задохнуться, когда астероид вспорол брюхо лайнера, как некогда айсберг вспорол корпус «Титаника». Но она не спустилась. Научный доклад, бесполезный, никчемный, посвященный каким-то инопланетным иероглифическим загогулинам, оказался для нее важнее тех, кого она любила. Она оставила их умирать там, внизу, а сама… сама легко и свободно дышала в невредимом салоне. Нет, она и об этом с Мартином не откровенничала. Лишь однажды обронила странную фразу:
— Я живу не свою жизнь.
Задать вопрос, что это значит, Мартин не решился. Он внес эту фразу в список, составленный из таких вот непонятных фраз и явлений, над которыми следовало подумать, и через какое-то время, когда кое-что начал понимать в психологии людей, понял, какой смысл она укрыла за словами. Она считала, что ее жизнь оплачена смертями мужа и сына, что они погибли… ради нее. Она кому-то этими двумя смертями заплатила. Кому? Вот этого Мартин не понимал. Люди иногда оперировали такими абстрактными понятиями, как судьба, рок, Промысел, предназначение, Абсолют, Бог, Высший разум, которые никакому анализу и расчетам не поддавались. Мартин и не пытался понять. Он до сих пор с трудом принимал то объяснение, которое она однажды дала на вопрос о причинах ее вмешательства на Новой Вероне.
— Если бы я ушла, а затем улетела с Новой Вероны, оставила бы тебя там, за той прозрачной стеной, моя жизнь превратилась бы в ад.
Почему? Что бы это изменило? Какое воздействие оказало бы это ее решение на дальнейшую жизнь? Люди с легкостью отправляют киборгов на смерть, сдают полуживых на утилизацию, тяжелораненым приказывают умереть. И так они поступают не только с киборгами. Они и своих собратьев без колебаний лишают жизни. Грабят, убивают, обманывают, продают в рабство. И живут дальше. Почему она так странно реагирует? Почему выбрала именно его? Не произрастает ли мотив ее привязанности, ее безрассудства из той трагедии на «Посейдоне»? Может быть, она до сих пор верит, что могла бы их спасти, если бы действовала решительней, и не сделала этого по причине своей трусости? А потом увидела его, Мартина, почти погибающего, и вспомнила себя на палубе «Посейдона»? Вот сейчас она уйдет и оставит его умирать точно так же, как оставила умирать их? И он, Мартин, станет еще одним взносом за непрошенную жизнь?
Все эти годы она тащила на себе этот груз вины. Тащила, волокла, дергала, толкала. Эта вина была как срубленное дерево, которое топорщило высохшие сучья и цеплялось за каждую неровность. А тащить этот ствол приходилось без помощи механизмов, голыми руками, с трудом переставляя ноги, падая и поднимаясь. И помочь ей в этом никто не мог. Она должна была тащить этот древесный труп сама. Потому что это была ссуда, выданная ей в течении тех 30 минут в салоне, которую она бессознательно приняла — ссуда на жизнь. Она пыталась вернуть нежеланный дар неизвестному благотворителю, но благотворитель принимать свой дар обратно не желал. Тогда ей оставалось искать средство, как облегчить этот груз, как срезать несколько цепляющихся сучьев, сделать тропу более утоптанной или обрести попутчика. Вот она его и обрела. Того, кто разделил с ней эту ношу. Потому что не соверши она того безрассудства на Новой Вероне, вместо попутчика появился бы еще один неподъемный труп.
Мартин не раз задавался вопросом, кто он для нее, чем он мог так ее заинтересовать, он — плод научного тщеславия. Нет, он уже давно в ней не сомневался. Он для нее не слуга, не раб, не игрушка. Он для нее какая-то еще неназванная категория.
— А мы… кто? — спросил он однажды, когда она объясняла причины любопытствующих взглядов.
— Мы с тобой симбионты, — ответила она.
Симбионты — существа, выживающие только во взаимодействии друг с другом. Они могут, разумеется, выжить и по одиночке, как выживает в более менее развитом обществе однорукий или одноногий калека, но иначе как жалким существованием такую жизнь не назовешь, если у этого калеки нет достаточных средств на бионический имплант. Правда, отождествить Корделию с недееспособным калекой довольно трудно. А вот жизнь Мартина в исследовательском центре под это определение вполне подпадала. Так что же он для нее?
Мартин смотрел на изображение мужчины и мальчика. Может быть, она видит в нем своего повзрослевшего сына? Сейчас он был бы в том же физиологическом возрасте. И его тоже звали Мартин… Как и та женщина, называвшая себя его матерью. В действительности, никакой матерью она ему не была. Она была матерью его исходника — Мартина Каленберга, погибшего на Хроносе, а он, киборг, всего лишь копия. А если для Корделии он тоже копия? Эрзац? Замена? Суррогат?
— Глупый, глупый бегемотик…
Голос прозвучал так ясно, что Мартин вскочил и завертел головой. Это память. Аудиофайл. Он хранил множество их разговоров. Он бы их все сохранил, если бы хватило памяти. Но время от времени кластеры приходилось чистить. И он тогда мучился нелегким выбором. Ему все было дорого. Все бесценно. Он хотел бы все пересматривать с самого начала, проживать, проговаривать, прослеживать. У людей такой возможности нет, а у него есть. Им приходится прибегать к своей ненадежной, неустойчивой органической памяти. А он может прочувствовать, проанализировать, уловить прежде упущенный нюанс, открыть второй, третий, четвертый уровень смысла. Корделия говорила, что каждый поступок, каждое слово всегда многослойны, многовариантны, за каждым — бездна символов и подтекстов. Вот ему и нравилось их разгадывать, распутывать, добираться до сердцевины.
— Маленький и глупый.
Что же там кроется? Там, за дюжиной маскировочных обличий, масок, перерождений? Любовь… Там в источнике, за шифрами и уловками, за оттенками и штрихами, любовь…
«Запрос на передачу данных».
«Запрос одобрен. Идет обмен данными. Что-то случилось?»
«Да»
«Корделия?»
«Да»
Уточнить он не решился. Только подумал. Спросил мысленно. У самого у себя. У своего сердца — человеческого. «Жива?» Но в доступный для передачи формат эта мысль не конвертировалась. И Дэн его не услышал.
Он должен идти. Переступить порог, пройти по коридору и войти в пультогостиную. Как уже было однажды. «Мозгоеды» ждали, окружив капитанское кресло. А над капитанским пультом мерцал виртуальный прямоугольник. Так же будет и в этот раз. Этот прямоугольник, неосязаемый, полупрозрачный, с размытыми границами уже висит там, мертвенно, угнетающе фосфоресцируя. Оттенок этого свечения очень напоминает тот, стерильный, отраженный белыми лабораторными стенами. В этом обрывке света, в переплетении спектральных нитей, в безумстве играющих частиц, бессмертных и неделимых, сейчас заключена его жизнь, его едва обозначившееся будущее. Это будущее сейчас такое же, неосязаемое, с размытыми границами, неустойчивое, трепещущее в потоке лишь до первого касания, легкого давления на сенсорное препятствие. Едва человеческая рука тронет этот сенсор, своим природным жаром изменив конфигурацию, как призрачный парящий прямоугольник погаснет, частицы света осыплются в цифровое хранилище и обратятся в квантовый пепел. Вот и его жизнь, его будущее, свернется и погаснет, обесцветится и застынет скоплением байтов на потерянном инфокристалле.
«Иду»
Мартин вышел из каюты. Прислушался. Тихие голоса в пультогостиной. Да, все именно так, как он и ожидал. Капитан в своем кресле, окружившие его «мозгоеды» и парящий прямоугольник. Лица у всех разные. У Дэна и Ланса — непроницаемые. У Теда — мрачное, у Полины — несчастное и даже какое-то виноватое, у доктора — задумчивое, у Михалыча — борода искрит от ярости, а капитан… Капитан полон суровой решимости.
Но на этот раз изображения нет. Есть текстовое сообщение. Мартин мог бы прочесть его с порога, но медлил, отстранял момент определенности.
— Вы меня звали, Святослав Федотович?
Капитан откашлялся. Все приняли эту игру в замедление, в растяжку и торможение времени. Все неуловимо, скрываясь от самих себя, уперлись руками, ногами, мыслями и чувствами в ползущую ленту времени, в невидимую стрелку на вселенском циферблате, готовую уже перепрыгнуть с одного деления на другое, чтобы протянуть настоящее, еще подвластное корректуре, полное спасительной вариабельности, надежд, иллюзий и заблуждений, и задержать наступающее будущее с его снайперски неумолимым ответом.
Тед выдернул какое-то вирт-окно и уперся в него взглядом. Полина вздохнула и поискала глазами Котьку. Вениамин Игнатьевич потянул из кармана диагност.
— Они снова связались с нами через Стива Хантера, — сказал Станислав Федотович.
Отпущенное ему время истекло. Мартин приблизился, чтобы прочитать сообщение. Он сфокусировал взгляд только в самый последний момент, когда до капитанского терминала оставалось пол шага. Он еще на что-то надеялся, еще тянул время. Он смазал, рассредоточил действительность, наведя искусственную близорукость. Если бы он мог позволить себе этот глазной недуг, эту спасительную неопределенность еще на час, на два или на все оставшееся ему время… Но эта малодушная уловка ему не поможет. Ему придется смотреть, придется исцелиться.
Всего несколько слов.
Водораздел. Разлом. Отколовшийся и уходящий в темную воду массив прошлого. Подкравшаяся сингулярность.
«Орбитальная станция «Эксплорер» в системе Беллатрикс. Хозяйка в обмен на киборга. Киборг должен быть один. В противном случае сделка не состоится».
Мартин поочередно взглянул на каждого из «мозгоедов», будто коснулся протянутых в молчаливой поддержке рук, и уже спокойный, собранный, обратился к капитану:
— Отвезите меня на эту станцию, пожалуйста.
Жест, каким профессор Гриффит поправил очки, выдавал несвойственное ему беспокойство.
Этот оптический прибор, некогда предназначенный для коррекции зрения, давно утратил свое прямое назначение и приобрел статус стильного аксессуара. В данном случае очки, две линзы и оправа с дужками, выполняли для профессора роль коммуникационного устройства, позволяющего, не прибегая к отвлекающим маневрам, видеть на вмонтированном дисплее всю запрашиваемую информацию. Стоило профессору произнести имя, как вся история болезни, последние назначения, результаты анализов тут же появлялись перед глазами профессора. Линзы со стороны пациента оставались прозрачными, и осведомленность генетика выглядела настоящим чудом. Своей неожиданной врачебной прозорливостью, точностью изрекаемых данных, детальным анамнезом Гриффит напоминал просветленного знахаря древности, который чудесным, дарованным свыше, образом считывал информацию с ауры больного. И производил неизгладимое впечатление на экзальтированных дам, попавших к нему на прием впервые. Почему-то экстрасенсорная диагностика, несмотря на основательно подмоченную еще пару сотен лет назад репутацию, вызывала больше доверия, чем показания самых точных приборов.
Корделия без труда объясняла этот феномен. Человек, в каком бы веке он не жил, всегда жаждет чуда. И чуда необъяснимого, неуловимого осциллографом или амперметром. Жаждут чего-то иного, мистического, загадочного, а не бегущих в вирт-окне графиков. Человек ищет сложности в собственном устройстве. С одной стороны, со всем пылом ярого материалиста доказывают физическую предсказуемость вселенной, ее безусловное подчинение законам сохранения энергии и термодинамики, отрицая нематериальные проявления и помещая такое понятие как душа в реестр презираемых анахронизмов, а с другой стороны, занимается поисками частицы Бога, ищет закономерности в мировом хаосе и объясняет эти закономерности вмешательством вселенского разума. И в себе тоже ищет нематериального двойника, психоэмоциональную энергетическую копию, которая избавлена от участи смертности. Утешают себя теорией волнового бессмертия. Тело умрет, а энергетический слепок личности, астральный или ментальный, отправится в некое информационное хранилище, где будет пребывать вечно. И тот, кто видит или предполагает наличие такого двойника, обретает в глазах страждущих особые преференции. «Он видит мое истинное «я», мою нетленную суть» убеждаются такие страждущие и проникаются к врачу особым доверием. В их глазах он становится полноправным представителем высших сил, их проводником и даже их воплощением. Они не перестают в это верить даже тогда, когда фокус с дисплеем в линзе со временем раскрывается. Немного мистики не помешает. Корделия и себя ловила на том, что приписывает профессору Гриффиту определенные сверхспособности, и даже возводит его в ранг пусть мелкого, узко специализированного, но божества, наделяя его несуществующими полномочиями. Будто ожидаемый ею результат зависит исключительно от его воли, а не от объективных обстоятельств и множества внешних факторов; будто, если он захочет, то совершит это чудо…
Нет, не совершит. Она уже видела это по его лицу. Он протер и без того сияющие линзы, водрузил свои волшебные стекла на переносицу, затем снова снял. Корделия не выдержала.
— Да говорите же, профессор. Не нужно жалеть собаку и отрезать ей хвост по кусочку.
— Мне действительно нечем вас порадовать, — наконец выдавил он.
Взгляд у него был какой-то… затравленный. Виноватый. Профессор, человек в общем-то достаточно прямой, открытый, бесстрашный, старательно отводил глаза.
«Что это с ним?» удивилась Корделия. «Чего он боится? Разочаровать? Так уже. Опасается, что расторгну контракта? Так в его условиях гарантии не обговаривались. Какие тут могут быть гарантии?»
— Последний анализ крови показал, что…
— Что ничего не получилось, — быстро договорила за него Корделия.
И удивилась, как спокойно, даже деловито, прозвучал ее голос. Как будто сорвалась незначительная сделка. Стороны не сошлись в сроках. Бывает. Не в первый раз. Ей уже приходилось проигрывать, приходилось терпеть убытки, приходилось выплачивать неустойку и даже влезать в долги. Ничего из ряда вон выходящего. Просто бизнес.
— Вы же понимаете… — Гриффит неожиданно решил оправдаться, — шансов было немного. Не было предварительной подготовки, надлежащей консервации. Материал не предназначался для длительного хранения.
— Да я все понимаю, профессор, — все так же спокойно ответила Корделия. — Я ни на что особо и не рассчитывала. Один шанс из тысячи.
Она слезла со смотрового стола и сунула ноги в свои мягкие спортивные туфли. Натянула поверх футболки пуловер. На улице было прохладно. Руки у нее не дрожали. Напротив, ей стало легче. Она избавлена от мучительной неизвестности, от терзающей, грызущей надежды, которая не окрыляла, а скорее лишала подвижности, тянула вниз. Теперь она свободна. Путы спали. Она проиграла, но может двигаться дальше.
— Вы не беспокойтесь, — сказала она Гриффиту, — я все оплачу. И вашу работу и свое пребывание в клинике.
— Только пребывание, — неожиданно сказал генетик и снова отвел взгляд. — Этот эксперимент с самого начала был моей личной инициативой. Вы ни о чем таком меня не просили. Я сам… предложил. И сам потерпел поражение.
Корделия пожала плечами.
— Как скажете, профессор. Пребывание, так пребывание.
Корделия покинула здание клиники. Прошла несколько шагов. У нее слегка кружилась голова. Поискала глазами скамейку. Какая-то странная, пьянящая легкость. Вероятно, последствия стресса. Она до последнего надеялась.
Все-таки надежда очень изматывает, тянет до последнего жилы, вонзает иглы уже в полумертвое тело и вынуждает чувствовать. Нет, надежда не друг. Это заблуждение, которым люди изначально отравлены. Надежда — тайный мучитель, который с тонким инквизиторским расчетом подбрасывает своей жертве крохи жизненной силы, вынуждая ее до последнего трепыхаться. Надежда — это нежный палач с ласковыми руками, который вовремя пережимает перебитые вены, чтобы жертва не истекла кровью, чтобы продержалась еще, день или два, чтобы оставалась в сознании, чтобы верила, чтобы мечтала, чтобы строила планы, чтобы своими мечтами создавала будущее, которого нет. Надежда — это плотоядный червь, до последнего живущий в умирающем теле. Этот червь питается эманацией жизни, вкушает эту жизнь, лакомится ею, наслаждается ее содроганиями. Он даже впрыскивает своей жертве своеобразное обезболивающее, чтобы страдание не мутило разум.
Корделия тоже надеялась. До последнего. Лелеяла эту надежду, пестовала и согревала. Вместо того, чтобы отчаяться, провалиться на дно, протрезветь и уже трезвой, прозрачной, ободранной до сухого рассудка, искать другой выход, она чего-то ждала. А выход всегда есть. Он может быть недостаточно удобен и эстетичен, как тот, что предполагался в начале, но все же примитивно действующий, вроде топора, которым вырубают дверь потерпев неудачу в подборе ключа. Ключ подобрать не удалось. Остался топор. Тяжелый, неудобный, но эффективный. Ей бы поискать это древнее, разбойничье орудие пораньше, а не маяться с отмычками. Ну что ж, еще не поздно. А если поздно? Выход тоже найдется. Выход есть всегда. И выбор.
Корделия переоделась у себя в комнате и отправилась на набережную. Снова странная легкость. У нее ничего нет, но в то же время она свободна. Ни долгов, ни обязательств. Чистый лист. До блеска отполированная школьная доска, на которой она выведет условие новой задачи.
Начало — это хорошо. Это очень хорошо. Это первый шаг, первое движение, первый порыв. Не имеет значения, сколько ступеней вверх ей придется преодолеть. Главное, что она есть, эта лестница. Она рассчитывала подняться на лифте, быстро, с комфортом, но — увы! — лифт сломался, даже не начав движение. Но вокруг лифтовой шахты вьется спиралью темная, с неровными, сбитыми ступенями лестница. У этой лестницы скорей всего даже нет перил. Если она споткнется, то ей придется упираться руками в склизкую, в непристойных граффити, стену, чтобы не скатиться вниз. Временами придется даже двигаться на ощупь, становиться на четвереньки и даже ползти. Но это опять же неважно. Потому что лестница все равно ведет вверх, к цели. А цель у нее одна — счастье и покой Мартина.
На этот раз Корделия не стала снимать кроссовки и садиться на самый край. Озеро пребывало в стадии обнаженности. Туман рассеялся. Это происходило время от времени в определенное время суток. Воздух нагревался на пару градусов выше, чем это было обговорено в контракте между летучими одноклеточными и атмосферой, и нежные простейшие, оберегая вакуоли, предпочитают отсиживаться в воде, напитываясь и насыщаясь влагой, а не парить в перегретом газе. Это жаркое послеполуденное время Корделия тоже предпочла бы переждать в тени. Она села на гравискамейку, которую при желании можно было обратить в дрейфующий гравиплот, и задумалась. До прибытия «Подруги смерти» еще двое суток. Ей необходимо что-то придумать.
Она не сомневалась, что в ближайшие полчаса он появится. Прошло 23 минуты. Он появился. Корделия мысленно усмехнулась. Она успела бросить взгляд на часы.
Александр ван дер Велле с той самой якобы случайной встречи в тумане то и дело попадался ей на глаза. Делал он это изящно, без единой улики преднамеренности, без назойливости и расчета. Он мелькал где-то на периферии событий, со скользящей, светской непринужденностью. И будь на месте Корделии человек менее искушенный, то непременно поверил бы в хаотичность его маневров. Но Корделия давно утратила эту счастливую веру в совпадения, в этот прикуп судьбы, который она услужливо подсовывает игроку.
Случайностей не бывает. А если встречи ищет такой персонаж, как глава инвестиционного фонда Рифеншталей, человек с болезненно обостренным честолюбием, с непомерными амбициями, то приписывать его внезапно вспыхнувший интерес своим длинным ресницам верх наивности. Корделия поверила бы в это лет эдак двадцать назад. Да еще при наличии модельной внешности. Но в данном случае оба условия не работают. Ей уже за сорок и внешность у нее самая заурядная. Нет, выглядит она, конечно, неплохо. Подтянутая, спортивная. И дело тут не в достижениях современной косметологии, а скорее в том аскетичном образе жизни, который она ведет. А в последнее время еще и в постигшем ее счастье. Правда, это «счастье» гоняет ее до седьмого пота в спортзале, но это идет только на пользу. В теле Корделии нет ни грамма лишнего веса. Она действительно многому научилась и многое приобрела благодаря этим тренировкам с Мартином. К ней вернулась некогда утраченная гибкость, тело подтянулось, обрело выносливость. Она двигалась быстрее, сноровистей, экономней; научилась уклоняться и блокировать удары. Тело у нее ловкое, спортивное, но отнюдь не модельно-привлекательное. Если ее и поместят на первую страницу и на разворот вирт-журнала, то не за физические данные, а за количество нулей в банке.
В то, что интерес для этого хищника представляет ее холдинг, она не верила. Слишком ничтожная добыча для тех, кто скупает целые планеты. Не их профиль и не их масштаб. Тем более, что акции холдинга есть на рынке, они довольно успешно торгуются, медленно идут в рост, иногда теряют два-три пункта, если кто-то из трейдеров решится на спекуляцию, но быстро возвращались к прежним позициям. Если бы тому же Александру нужны были акции, то его фонд начал бы экспансию, создавая панику. Но ничего подобного не происходит. Никаких биржевых потрясений. Тогда что же их интересует? Неужели контрольный пакет «DEX-company»? Но приобретать его сейчас настоящее безумие. Это не акции, это цистерна радиоактивных отходов. Даже если Корделия их продаст, то актив сразу станет убыточным. Акции «DEX-company» токсичны. И останутся таковыми еще лет пять. Или даже больше. Корделия со своей стороны сделает все, чтобы консервация затянулась и по истечение десяти лет, которые она выторговала, корпорация уже не подлежала бы восстановлению. Но кто-то из бизнес-аналитиков Рифеншталей мог подкинуть идею на недалекое будущее, на потенциал, которым по-прежнему обладает дремлющая корпорация. Киборги это выгодно и очень эффективно. Это целая Галактика заинтересованных покупателей, это бездонный невольничий рынок. И кто-то непременно пожелает этот рынок подмять.
Александр появился на набережной в компании двух женщин. Одна, крепкая, пожилая, в униформе одной из частных клиник. Вторая — хрупкая блондинка, явно пациентка. Первая слегка придерживала и направляла дорогое, многофункциональное гравикресло, в котором, откинув голову, сидела вторая. Александр шел рядом с креслом и о чем-то говорил с блондинкой. Затем пациентка со своей сиделкой свернули с набережной в боковую аллею, а джентльмен направился к Корделии.
У нее еще была возможность уйти. Александр находился в шагах пятидесяти, не меньше. Ее внезапный уход не выглядел бы как демонстративная грубость. Она еще могла притвориться, что не узнала его. Но Корделия была не из тех, кто отступает. Ей всегда была необходима ясность. Пусть выдаст себя. Пусть откроет тайну своих намерений. К тому же, ей скучно.
Александр приблизился и отвесил шутливый поклон.
— Мы опять с вами встретились, — произнес он почти радостно.
— И опять-таки случайно, — ответила Корделия, подпустив в свой голос сарказма.
Александр понимающе улыбнулся и сел рядом.
— А случайность — это непознанная закономерность, — сказал он уже серьезно. — Вы с этим согласны?
— Более чем. Любое событие в этом мире, малое или большое, является одновременно следствием событий предшествующих, часто нам неведомых, и причиной для событий последующих, которые так же по большей части будут от нас сокрыты.
— Неужели так сложно?
— Увы. Сама хотела бы оспорить.
— Какова же причина, приведшая меня сегодня к вам, помимо прозаической скуки?
— Требуется, чтобы я угадала?
— Почему бы нет? А я попробую угадать ваши. Например, почему вы здесь, на этой планете, в этой долине и в этой клинике.
Корделия внимательно его оглядела. Он определенно что-то знает.
— Хорошо, — согласилась она. — Есть несколько вариантов. Начну в самого безобидного, на котором мы можем остановиться во избежание потрясений. Для начала официальный повод. Вы приехали сюда как и большинство здесь проживающих с целью внести кое-какие коррективы в свою телесную организацию. Я слышала, что вы повредили колено во время игры в поло. Возможно, вы прибыли сюда за новым мениском.
Александр чуть склонил голову на бок.
— Да, — согласился он, — официальный повод моего пребывания на Асцелле именно таков. Мне в самом деле назначили кое-какие процедуры.
Он несколько раз согнул и выпрямил правую ногу, будто желая подтвердить действенность этих процедур.
— Но эта ваша догадка случайность нашей встречи не отменяет.
— Я же сказала, что начну с самой безобидной. Непознанных причин я еще не касалась.
— А они есть?
— Несомненно. Вероятно, есть даже такие, о которых мы оба не догадываемся.
— Но догадаемся?
— Когда-нибудь. Сейчас мы их не видим, потому что они слишком далеко либо слишком близко.
— Лицом к лицу лица не увидать?
— Точно. Требуется сменить временную локацию.
— Хорошо. Тогда поговорим о тех, которые видим. Ну или думаем, что видим.
— Под предлогом физиопроцедур вы приехали увидеться со мной.
— Зачем так сложно? Я мог бы увидеться с вами и на Новой Москве.
— Я пока только предполагаю. Но на Новой Москве о нашей встрече стало бы немедленно известно, а вам желательно сохранить встречу в тайне. Подозреваю, что вы прибыли сюда, чтоб сделать мне деловое предложение. Вы намерены либо что-то купить либо… продать.
Александр хмыкнул.
— Слишком туманное утверждение. Под это намерение «купить или продать» можно подвести все, что угодно. Даже… признание в любви.
На этот раз хмыкнула Корделия.
— Тоже вариант. Но таким кружным путем для достижения цели вы не пойдете. Долго, сложно, громоздко и никаких гарантий. Даже если сработает.
— Признание?
— Оно. Только в чем признаваться? Надеюсь, у вас хватит ума не распространяться о внезапно вспыхнувших чувствах?
Александр засмеялся.
— Хватит. Не буду распространяться.
— Спасибо. Тогда рассказывайте. Что вам нужно? Вам же что-то от меня нужно?
— Да вот раздумываю, не сделать ли вам предложение.
— Деловое?
— Практически. Выходите за меня замуж.
— Что? Так сразу?
— Мы же деловые люди.
Корделия вздохнула.
—«Вы привлекательны, я — чертовски привлекателен». Еще один…
— А кто первый?
— Некий Найджел Бозгурд. Тоже предлагал объединить капиталы и покорить вселенную.
— Я категорически от него отличаюсь.
— Это чем же?
— Во-первых, я не беглый пират.
— Ну это как посмотреть, — пробормотала Корделия.
— Во-вторых, я молод.
— Даже слишком. Вы не забыли, ван дер Велле, что я старше вас на 10 лет? Что на это скажут ваши почтенные родственники?
— Ну и что, что старше? Мы же акцентируем внимание на деловом аспекте, а не на романтическом. Многие выдающиеся люди женились на женщинах старше себя. Например, Наполеон.
— Да вы никак в императоры метите.
— А почему бы нет? Неужели не сгожусь?
— Вполне.
— Так пойдете?
— Куда?
— Замуж.
— Без конфетно-букетной стадии? И не подумаю.
— Так за чем дело стало? Тут на набережной есть кафе. По вечерам живая музыка и танцы. Как вы на это смотрите?
— А мои непроявленные причины угадывать не будем?
Александр улыбнулся.
— Зачем? Должна же быть у женщины тайна.
Корделия сновь оглядела своего собеседника. Хорошо сложен. Воспитан. Молод. Бесспорно умен. В меру честен. Прямолинеен. Здоровый и сильный хищник. Так и она не травоядная. Он видит в ней средство, орудие. И намерен этим орудием воспользоваться. Для достижения цели. Так и у нее есть цель. И он для нее такое же орудие. Ей нравится эта игра. В открытую, без притворства. Правда, какова его конечная цель, она пока не знает. В том «деловом» предложении, которое он ей неожиданно (хотя вряд ли неожиданно) сделал, присутствует доля правды. Кто он, этот ван дер Велле? Какой-то семиюродный племянник. Трон императора ему не светит. У Альфреда есть прямые наследники — сын Торстен и внуки. А жена Торстена из Морганов. Еще один великий дом, претендующий на первородство. Участь множества кузенов и племянников довольна незавидна — всегда оставаться где-то в тени, на вторых и третьих ролях. Состоять в приживалках. А тут неплохой вариант. Александр женится на последней Трастамара и попадает в избранное общество — в старую земную аристократию. И там у него снова появляется шанс — шанс стать «императором». А если не императором, то регентом, крупным землевладельцем… Но Корделия не последняя Трастамара, есть другие, законнорожденные. Отец, правда, после скандального развода изгнал семью с Геральдики. Но шанс у них есть… Почему бы это плейбою не попробовать с кем-то из них? Зачем ему она, Корделия? Впрочем, неважно, через два дня ее здесь не будет.
Уже в сумерках Корделия вышла из своего коттеджа. На ней было вечернее платье. На шее светилось знаменитое колье Изабеллы Кастильской. То самое, в одно из звеньев которого Лена Кирсанова, навигатор «Подруги смерти», подсадила центаврианскую флешку. Корделия зачем-то прихватила эту драгоценность с собой.
В сейфе на яхте хранилась запись разговора с Ржавым Волком и ее визита в подземную лабораторию на Новой Вероне. В этой инфокапсуле застыла в цифровом безвременье ее первая встреча с Мартином. Корделия иногда касалась этого инфокристалла пальцами, будто пыталась изменить своим теплом плененное, законсервированное прошлое, то холодное, стерильное пространство, залитое синеватым светом. Как будто пыталась проникнуть сквозь прозрачную стену и согреть, успокоить уже там, чтобы он сразу понял, сразу ее узнал. «Это я, Мартин, я здесь, я пришла». Она не уйдет. Не оставит его там. Ни на минуту, ни на секунду. Все уже давно кончилось. Мартин, уже здоровый, отъевшийся, беззаботный, носился на гравискутере вокруг их дома на Геральдике, а она все вспоминала, как он стоял там, приложив окровавленную руку к несокрушимой преграде, и смотрел ей вслед. Без надежды. Без упрека. Без ненависти. И этот взгляд ей не искупить никогда. Но колье Изабеллы вызывало у нее иные ассоциации. Это был своеобразный ключ к формуле судьбы. Когда она его одела в прошлый раз, случилось нечто значительное. Если она снова его оденет, то судьба непременно сделает разворот. Только вот куда?
Александр ждал ее у выхода. Корделия вспомнила Ржавого Волка. Он точно так же встретил ее в вестибюле отеля. И с ней тогда был Ордынцев. А здесь, на Асцелле, она одна.
В кафе действительно играла живая музыка. Сначала чинный, струнный квартет, две скрипки, альт и виолончель. А чуть позже, когда гости выпили вина и голоса зазвучали развязней, на подиуме появился джаз-банд и саксофонист. Александр пригласил ее танцевать. Они двигались на удивление слаженно, будто и в самом деле давно изучили телесные ритмы друг друга. Александр виртуозно плел нить разговора. Был безупречно остроумен. Корделия тихо улыбалась. Действительно, плейбой… Краем глаза она снова заметила блондинку в гравикресле. На этот раз ее сопровождал мужчина в униформе больше напоминающий боксера, а не медбрата. Александр тоже их заметил и чуть заметно кивнул.
— Мы летели вместе чартерным рейсом, — объяснил он Корделии. — Кажется, у этой дамы что-то с ногами. Поражение суставов. Ходить может, но недолго.
— Тогда неудивительно, почему она так на нас смотрит. На нас, танцующих.
— Правда? Что-то я не заметил.
Корделия чуть пожала плечами, как бы говоря «вы, мужчины, вообще мало что замечаете». Они вернулись к столику, выпили еще по бокалу вина. Старое вино, еще с Земли. Подали горячее. Индостарское крлоо. У Корделии не было аппетита, но она все же вооружилась вилкой. Снова поймала взгляд блондинки в гравикресле. Да что ей надо?
— Может быть, уйдем отсюда? — Александр деликатно коснулся ее руки. — В моем пансионе подают чудесный кофе.
***
Корделия проснулась до рассвета. Осторожно высвободилась из-под руки Александра и встала. Он не проснулся. Нет, кофе она дожидаться не будет. Оделась и бесшумно выскользнула за дверь.
От пансиона до ее коттеджа примерно четверть часа пешком. Корделия шла быстро, не оглядываясь. Она приняла решение. Ждать «Подругу смерти» она не будет. Закажет билет на первый же пассажирский рейс и отправится яхте навстречу. Ей тут больше нечего делать.
Шагов за сто до коттеджа она снова увидела блондинку в гравикресле. Одна, без сопровождающего, и в такое время… И, кажется, нуждается в помощи. Внизу на дорожке что-то белело и блондинка безуспешно пыталась это поднять. Корделия приблизилась.
— Вам помочь? — спросила она участливо.
Женщина взглянула на нее как-то странно. Пронзительно. Но взгляд тут же слезливо затуманился.
— Да, помогите, — тихо проговорила она. — Я уронила цифровой ключ и не могу войти.
« Войти? Куда? В мой коттедж?» успела подумать Корделия.
Она наклонилась, чтобы поднять пластиковую карточку со штрихкодом, как вдруг почувствовала укол в шею. Почти безболезненный. Комариный. И снова успела подумать:
«Разве на Асцелле водятся комары?»
И провалилась.
Корделия подошла к самому краю, сбросила мягкие туфли и села, одну ногу поджав под себя, а другую, выставив пяткой вниз, будто намеренно и неосторожно кого-то поддразнивая, свесила над мерцающей бездной. Ей и в самом деле показалось, что в ее голую ступню ткнулось бесформенная, рыхлая морда, ощупала безразмерными губами, языком и с молчаливым равнодушием отвернулась. В действительности никакой морды, безглазой, живущей из всех органов чувств только осязанием, там не водилось. Это был густой, теплый, зеленовато синий туман, клубящийся над Бирюзовым озером. Само озеро, лежавшее на несколько футов ниже, было как забытое в незапамятные времена гигантское зеркало; как огромный, на размах вселенной, кусок полужидкого стекла; как неудачная заготовка стеклодува, не рассчитавшего густоты красителя и плотность выпекаемой стекловидной массы; как гигантский щит инопланетного Персея, отразивший некогда лик Медузы, и навеки брошенный здесь, под сине-зеленой удушливой вуалью, чтобы лик этот больше никто не увидел и не окаменел. Туман клубился, двигался, редел, густел, расползался в некие узнаваемые мозгом ассоциации, потом обретал комковатое единство, дыбился, опадал, как живое, дышащее в тысячу трахей и легких существо, равнодушное, дремлющее, неизлечимо голодное и тайно разумное. Корделия взяла подобранный на аллее с тем же родственным бирюзовым проблеском камешек и бросила его вниз. На мгновение ей представилось, что туман вниу, под ее повлажневшей пяткой, сожмется, спружинит и швырнет ей камешек обратно. Но ничего не произошло. Камешек беспрепятственно провалился и долей секунды позже послышался всплеск. Поверхность озера тоже ее обманула. Никакое это не текучее, стекловидное образование, не потерянное зеркало и невыкованный в кузне Гефеста артефакт. А всего лишь вода, прозаический тандем водорода с кислородом, только бирюзовый оттенок от местных одноклеточных. Совершенно безобидных.
Корделия бросила второй камешек.
На Асцелле ей делать больше нечего. Единственный, выпавший ей шанс она уже использовала. Сыграет ли ее ставка, или крупье сгребет ее фишки с игрального стола, она пока не знала. Колесо еще вращалось. Она была игроком, поставившим на красное и запущенный по кругу шарик еще мог перескочить в желаемую ячейку. Теперь шансы 50 на 50, но ставка последняя. Не потому что она все проиграла, а потому что требуемые ей фишки потрачены. Других нет. Есть иной расцветки, иного номинала. Есть более дорогие, более дешевые. Но нет тех, которые нужны именно ей. Даже та, последняя, на которую она поставила всю сумму, сохранилась и нашлась каким-то чудом. Конечно, она могла прибегнуть к варианту читерства. Обыграть природное казино через современные технологии. Но любая попытка воспользоваться хакерским приемом для взлома судьбы всегда чревата последствиями. Так делать нельзя. Возможно, ей придется воспользоваться и программой взлома, но не сейчас. Она еще не проиграла.
Корделия могла бы улететь с Асцеллы первым же пассажирским рейсом, но Вадим настоял, чтоба она оставалась в клинике Гриффита. Потому что Бирюзовая долина, будучи своеобразной ВИП-зоной, хорошо охраняется. Публика там известная и состоятельная. Местные власти дорожат своим имиджем и доходами от оздоровительного туризма. И проявляют неусыпную бдительность. По мнению Вадима Корделии лучше оставаться там и дожидаться «Подругу смерти», тем более, что ее присутствие на Новой Москве и даже на «Сагане» ситуации не изменит и новых сведений не добавит. Инцидент не имеел трагических последствий. Пусть местонахождение Мартина в данный момент неизвестно, не оставляет сомнений то, с кем он в этом «неизвестно» находится. Мартин на борту «Космического мозгоеда», а этот наилучший исход, какой только можно пожелать. Мартин нигде не был бы в большей безопасности, чем на борту армейского транспортника. А потому причин для волнений и вмешательства у Корделии нет. И поводов нестись на первом попавшемся межзвездном челноке на Новую Москву у нее тоже нет. Расследование идет и без нее. Вадим работает в тесном контакте со следственной бригадой. Его участие одобрено без проволочек межпланетным консорциумом, так как доля вложений в строительство квантового радиотелескопа «МедиаТраста» достигает 30%, и кто, как ни руководство холдинга, кровно заинтересовано в идентификации и поимке преступников. А Корделии… Корделии остается думать и ждать. Ждать и думать. А ждать, как известно, один из самых мучительных видов деятельности. Тогда надо думать. У нее это всегда неплохо получалось – анализировать, исследовать, рассуждать. Выводить условие задачи и находить к ней решение. Это полезно и помогает скоротать время. Как лечебная гимнастика.
Корделия следила за меняющим свою форму, иллюзорно живым и подвижным, почти логично обоснованно дрейфующим туманным сгустком нежного сине-зеленого оттенка.
Итак, что мы имеем? Мы имеем попытку похищения Мартина. Попытку давно ожидаемую и предполагаемую. В конце концов, кто-то должен был на это решиться. Уж слишком лакомый кусочек. Единственный в своем роде, уникальный, сверхценный. И не сидит запертый в бункере, а вполне себе свободно перемещается… Глаза мозолит. Грех не попробовать. Продать, конечно, будет проблематично. К скупщику краденого такой улов не притащишь. Следовательно, только выкуп. Не следует без необходимости множить сущности. Самое простое решение есть самое верное. Не искать безумного покупателя, а вернуть за вознаграждение хозяйке. Как сбежавшего породистого пса. И хозяйка заплатит. Потому что она безумней любого другого покупателя. Учитывая, сколько эта хозяйка в него вложила. Беспроигрышный вариант. Если акт передачи денег завершится удачно. Но в наше время не обязательно пользоваться наличными. Деньги переводятся на анонимный счет где-нибудь на Шоарре.
Похитители так бы и поступили. А затем переслали бы координаты астероида или заброшенной станции или автономного челнока, где находился бы похищенный или… не переслали бы. Для похитителей оставлять разумного киборга в живых, если он видел – пусть мимолетно, пусть в гелевых масках – очень рискованно. Кибернетический разум восстановит их внешность по самой незначительной детали, по форме черепа, по овалу лица. А уж если он внесет в базу данных их голоса… Следовательно, у похитителей есть два варианта либо держать киборга в гибернации либо… убить. Чащего всего именно это и происходит. Жертвы похищений редко возвращаются домой. А если чудо и случается, то не по доброй воле преступников, соблюдающих условия сделки, а благодаря оперативности полицейских или службы безопасности, на что рассчитывать так же особо не приходится. Возвращение похищенных это скорее счастливое исключение, чем правило.
Она всегда знала, что Мартину грозит опасность. За ним всегда будут охотиться. Но как его уберечь? Посадить под замок? Сослать на Геральдику? Это снова клетка, тюрьма. Пусть и более комфортабельная. Мартин, правда, убеждал ее, что уединенная жизнь в их доме его нисколько не тяготит, а уж если она купит ему телескоп, то он и вовсе будет счастлив провести там всю жизнь, она ему не верила. Несколько месяцев он несомненно провел бы в их поместье с пользой и радостью. Там еще много неизученных мест, диких лесных озер, пещер, оврагов, но очень скоро ему захочется перемен. Захочется новых впечатлений, новых дорог, новых приключений. Он освоится, повзрослеет, осознает живущую в нем силу, почувствует неутолимую жажду нового. И тогда его не удержишь. Хотя ради нее, ради своей спасительницы, своей благодетельницы, он может и притвориться, что никакой жажды у него нет, что он всем доволен, а путешествовать по Галактике он может с помощью головизора. И на все распросы будет отвечать полным недоумения взглядом, изображать придурковатую преданность и хлопать ресницами. А она будет делать вид, что верит и тайно терзается угрызениями совести, оправдывая себя тем, что он сам так решил и силком его взаперти никто не держит.
Держит, еще как держит. Потому что благодарность – страшное бремя. Как и чувство вины. Потому что Мартин знает, что причинит ей боль, если захочет уйти. Он знает, что он первое живое существо, к которому она позволила к себе привязаться, которое допустила в свою омертвевшую душу, что покинуть ее это все равно, что оставить ее на погибающем «Посейдоне». Как же все это сложно, запутанно. А может быть, она все и усложняет? Может быть, то гипотетическое будущее, в котором она отводит себе роль препятствия, роль тормозящего фактора и навязчивого кредитора, требующего возврата по векселям благодеяний, существует исключительно в ее воображении, а Мартин – ни сном, ни духом? Может быть, это она, оправдывая себя заботой о его будущем, на самом деле лишает его выбора? Не выступает ли она в данном случае вариацей Умной Эльзы из старой сказки, которая сидит в погребе с кувшином пива и плачет? Ее сватать пришли, а она уже вообразила, как ее ребенку на голову свалилась кирка. Вот и она, Корделия, ничем не лучше. Еще и сговор не состоялся, а она уже ребенка похоронила. И себя терзает и Мартина. И все уже за него решила. И время ему обозначила. И киркой по голове стукнула. Молодец, что тут скажешь? И это вместо того, чтобы наслаждаться свалившемся на них обоих счастьем, извлекать нектар радости из каждой выпавшей им минуты взаимного согласия.
Она расписывала жизнь Мартина едва ли не на десятилетия вперед, рассказывала, как плодотворно он воспользуется этой самой своей «свободой». Мартин выслушал ее и, помолчав, спросил:
— А ты уверена, что у меня есть эти десятилетия?
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, что симбиоз мозга и процессора, помимо неоспоримых преимуществ и возможностей, имеет и обратный эффект.
Корделия похолодела.
— Мартин…
— Гибульский еще там, на станции, постоянно замерял ритмическую активность моего мозга. Ты же знаешь, что это значит? Частотные характеристики.
— Да, конечно, альфа, бета, дельта, тета.
— Есть еще гамма. Редко наблюдаемая у людей величина. Только при определенных психоэмоциональных состояних, при глубоком сосредоточении, решении сложных задач, при необходимости освоения больших блоков информации. Волновые колебания человеческого мозга обычно не превышают 40, редко достигают 100. У людей это кратковременные вспышки. Мгновения восторга и озарения. И потому скорее полезны, чем вредны.
— Ты хочешь сказать, что…
— Я хочу сказать, что амплитуда частотных колебаний моего мозга находится между 50 Гц и 150 Гц.
— Но почему?
— Это из-за процессора. Он вынуждает мозг работать на самых высоких частотах. Иначе случится разбалансировка. Процессор работает быстрее. Намного быстрее. Мозг, при всей своей сложности, за ним не успевает.
— А когда ты спишь?
— Частота падает до 50. Но это недолго.
— Но это же… это же значит, что твой мозг… Он так долго не выдержит!
— Да, есть такая вероятность. Но это… неточно. Нужны длительные наблюдения, эксперименты, контрольная группа, а их нет. Потому что я такой один. И каков мой запас прочности, тоже неизвестно. Там, в исследовательском центре, делались предположения, что я, при такой нагрузке протяну еще лет пять, а при эксплуатации более щадящей, семь или восемь. Они говорили, что больше собственно и не требуется. Что будущие заказчики киборгов моего типа все равно будут время от времени их менять на более новые. Как выразился один техник, будь у него деньги, он бы каждые три года менял жену. Избавлялся бы от изношенной и постаревшей. И обзаводился бы новой. Молоденькой… Свежим телом. То есть, не своим телом, а…
— Я поняла, — тихо сказала Корделия. – Не объясняй.
Все правильно, все логично. Вещь устаривает, выходит из моды. Ее меняют на более новую, современную. Киборг – такая же вещь. Средняя продолжительность жизни DEX’а – 18 месяцев, Irien’a – 5 лет, Mary – 10. По Bond’ам статистики нет. Их выпускали слишком малыми партиями. Никто не озаботился установить естественную продолжительность жизни киборга. Зачем? Кому это интересно? Даже если эта продолжительность будет сравнима с человеческой.
Любая, даже самая совершенная система не свободна от энтропии. У киборгов никто и не пытался ее уменьшить. Они расходный материал. Совершенные запчасти. Высочайший уровень энтропии. Интересно, сколько лет жизни отмерил Гибульский своему последнему «изделию»? А родителей он предупредил? Или знаменитый нейрокибернетик так увлекся доказательствами своей теории, что о таких мелочах не задумывался?
Корделия примерно представляла технологический процесс выращивания заготовок и имплантации, но не стремилась знакомится в подробностях. А тут ей вдруг все это представилось в красках. Мартин был скорей всего не первым, а единственно выжившим клоном молодого Каленберга. Сколько их было, тех, кто не выжил? Тех, едва сформировавшихся в репликаторе человеческих эмбрионов, чей мягкий и подвижный череп позволял произвести нейросварку с процессором? Пять? Шесть? Десять? Гибульский экспериментировал. Стимулировал развитие мозга, наблюдал, а затем подселял кибернетического двойника. Пока, в конце концов, своего не добился. У бракованных киборгов пробуждение сознания стало результатом случайности. Случайности ли? Возможно, Гибульский на это и рассчитывал. Это было продолжением эксперимента. Заложить в новый тип процессора опицию стимуляции органического двойника. Оставить канал проводимости и посмотреть, что будет. И смотрел, изучал, собирал данные, чтобы затем воспользоваться ими при изготовлении идеальной «игрушки». И то, что человеческий мозг будет подвергаться невероятным нагрузкам, тоже им предусмотрено. А как же иначе? Органический мозг со всеми его миллиардами нейронов, синапсами, дендритами конструкция довольно громоздкая и медлительная насмотря на то, что реакции возбуждения и торможения длится 1-2 миллисекунды. В скорости обработки информации мозг значительно проигрывает процессору, частота которого измеряется тысячами мегагерц, тогда как мозг на пике активности дает не более 150 Гц. Этот дисбаланс не может не иметь последствий. Мозг все равно, что марафонец, пытающийся угнаться за гравискутером. И бежать этому марафонцу приходится без отдыха. Не снижая темпа, час за часом, день за днем, сгорая в бесконечной гонке. Гибульский, конечно, предусмотрел переходник, который сглаживает эту разницу скоростей, иначе мозг сгорит за несколько суток. Этот переходник как буферная зона, как преобразователь и предохранитель. Но и самый лучший предохранитель когда-нибудь разрушается.
Именно эта бесконечная гонка марафонца с несокрушимым процессором происходит прямо сейчас в голове Мартина. Корделия осторожно, будто могла ненароком повредить, обхватила эту голову руками. Мартин сразу что-то почувствовал.
— У меня ничего не болит, — быстро сказал он.
Она не ответила.
После того разговора Корделия тайком, приняв все меры предосторожности, звонила Кире, чтобы узнать, что думают по поводу гамма-ритма работающие в ОЗК киберспециалисты. Кора не подтвердила, но и не опровергла слова Мартина о возможном выгорании мозга. Она произнесла те же слова:
— Есть вероятность, но нет данных, потому что никто этим вопросом серьезно не занимался. Достаточно было указать гарантийный срок.
О том, что произойдет, если мозг Мартина не выдержит разницы частот, Корделия старалась не думать. Мартина – человека больше не будет. Останется Мартин – киборг, правильный, послушный киборг, кукла с потухшими глазами. Это даже хуже, чем смерть. Видеть его, знать, что он несколько минут назад был здесь, живой, доверчивый, любознательный, диковатый, порывистый, и вдруг – его нет. Есть только бесчувственная оболочка, механическая копия. А вместо улыбки – устрашающая пародия.
Корделия потрясла головой, чтобы отогнать видение. Да что ж она снова его хоронит! Еще ничего не случилось. Есть только непросчитанная вероятность. Да вся ее жизнь – одна сплошная непросчитанная вероятность. Чего ей бояться? Судьба в очередной раз подтвердила свое дружеское расположение. Мартин в безопасности. Скоро все выяснится, и он вернется домой.
Корделия снова посмотрела на мерцающий туман. Становится прохладно. Ей лучше вернуться. Она подтянула беспечно погруженную в туман ногу и собралась было подняться, когда услышала шаги. Кто-то шел вдоль набережной в ее сторону. Она настороженно покосилась, но не испугалась. Набережная была излюбленным местом проживающих в долине псевдо спортсменов.
— Вам помочь? – произнес приятный мужской голос.
Корделия подняла голову. К ней склонился, протягивая руку, мужчина лет тридцати. Его голос показался ей знакомым. Что, собственно, неудивительно.
— Помогите, — согласилась она и без смущения оперлась на протянутую руку.
Выпрямившись, она взглянула на любезного помощника пристальней.
— Да, мы знакомы, — произнес он в ответ на незаданный вопрос. – Всегалактический бизнес-форум на Альтаире. Открытие дома высокой моды Карлы Брионелли.
Корделия кивнула. У нее была хорошая память на лица.
— Если не ошибаюсь, Александр… Александр ван дер Велле?
Он шутливо поклонился.
— К вашим услугам. Заметил вас еще днем, но сразу подойти не решился.
— В тумане действовать сподручней?
Он засмеялся.
— Но вы же знаете нас, финансистов.
— Увы…
Александр ван дер Велле, управляющий инвестиционным фондом Рифеншталей, прибыл на Асцеллу чартерным рейсом компании «Ариадна».
Вызвал таксофлайер и вылетел из космопорта в Бирюзовую долину, известную тем, что там располагались несколько малоизвестных, но очень дорогих частных клиник. По сути Бирюзовая долина представляла собой небольшой курорт, где состоятельные отдыхающие могли пройти полное медицинское обследование и основательно поправить здоровье. Наряду с небольшими отелями и пансионами, предназначенными для состоятельных туристов, в долине обосновались научно-исследовательские центры, в которых серьезные ученые вели свои изыскания в таких областях как гематология, иммунология, нейрофизиология и репродуктология. Там же велись разработки по устранению генетических нарушений, их пренатальной диагностики и в такой области, все еще сомнительно щекотливой, как генная инженерия.
Официально эта отрасль медицины давно не считалась пугающей и запретной. Страхи остались в далеком ХХ-м веке. В то время все, что касалось человеческого генома и манипуляций с ним, вызывало иррациональный ужас. Создатели фантастических романов и блокбастеров пугали неискушенного обывателя сбежавшими из научных лабораторий монстрами и растениями-людоедами, которых создавали безумцы-ученые или свихнувшиеся на мировом господстве миллиардеры. Сама идея о вмешательстве в человеческий геном представлялась неким посягательством на прерогативу Бога. Стоило какому-нибудь генетику неосторожно намекнуть на активность парочки бесполезных генов, как его тут же объявляли адептом евгеники и сторонником расовой теории.
С тех пор прошло немало времени. Человечество обрело более зрелые взгляды на проблемы генофонда и его коррекции, но от подозрений и «детских» страхов так окончательно не избавилось. Тем более, что писатели и кинематографисты продолжали эксплуатировать эту благодатную тему.
Александр, справедливо причисляя себя к категории людей здравомыслящих, никаких страхов и предубеждений относительно генетики не питал. Он и сам, в некотором роде, был продуктом генетических манипуляций. И не испытывал по этому поводу никаких угрызений. Так как, благодаря одной из таких манипуляций, он оказался прямым потомком и наследником самого Альфреда Рифеншталя.
У Альфреда было шестеро детей: два сына и четыре дочери.
Старший сын Ингвар был женат дважды. Первый раз он женился в возрасте двадцати лет на дочери владельца орбитальной судостроительной верфи. Брак состоялся по предварительному сговору и считался для обеих сторон крайне выгодным. Какого мнения на этот счет придерживались сами молодые, никто не знал. Да их не спрашивали. Внешние приличия были соблюдены, бракосочетание состоялось. Молодые люди регулярно мелькали в самой благопристойной светской хронике, посещали благотворительные мероприятия и достойо исполняли возложенные на них общественные обязанности. Ингвар преумножал благосостояние семьи, а его жена исполняла роль образцовой супруги: вела дом и рожала детей. Успела родить двоих, мальчиков, чем очень порадовала свекра. Поговаривали, что в благодарность за такое усердие (невестка вынашивала и рожала сама, без помощи суррогатных матерей и репликаторов) всесильный Альфред учредил фонд ее имени и даже дал право распоряжаться средствами по собственному усмотрению. Однако невестка продолжала вести жизнь образцовой домохозяйки, переложив управление фондом на мужа. Приличия по-прежнему неукоснительно соблюдались. Ингвар, со своей стороны, так же не давал повода для сплетен и заботился о жене и детях с вызывающей зависть нежностью. Но судьба эти его заботу и внимательность не оценила. Однажды, вернувшись из длительной бизнес-командировки, Ингвар нашел свою жену и обоих сыновей мертвыми. Прибывшие в особняк молодого Рифеншталя полицейские выдвинули версию ограбления. Кто-то из работавших в доме предал своих хозяев и пустил в дом злоумышленников, подмешав ничего не подозревающей матери и детям снотворное. Доза оказалась чрезмерной и отравленные умерли. Из сейфа пропали драгоценности. Согласно той скудной информации, которую журналистам удалось выбить из полицейских чиновников, преступление совершил известный вор, знаток кибертехнологий и киберсейфов. Его сообщницей была одна из горничных, передавшей ему пароль от домового искина. Подробностей ограбления, а так же кому этот вор сбыл драгоценности, выяснить не удалось. И кибервзломщика и горничную очень скоро обнаружили задушенными. От дальнейшего расследования семья Рифеншталей отказалась.
Вот тут и поползли слухи. Стали говорить, что никакого ограбления на самом деле не было, что горничная ни в чем не виновата, а тот кибервзломщик и вовсе находился в другой звездной системе, что никто супруге Ингвара Рифеншталя снотворное не подмешивал, а выпила она его сама и детей своих напоила. Потому что пребывала в глубочайшей депрессии, а благополучный брак – всего лишь видимость.
Была и другая версия. Что жену наследника империи действительно отравили, и да – это сделала подкупленная горничная, но в сговоре отнюдь не со сторонним преступником, а с младшим братом Ингвара – Торстеном, который ее соблазнил. Но доказательств никаких не было. Все следственные мероприятия были свернуты, и причины гибели молодой женщины и двух мальчиков так и остались в статусе гипотетических. Семья Рифеншталей ревностно хранила свои тайны.
Ингвар тяжело переживал утрату. Он даже на какое-то время отошел от дел и уехал на Аркадию, где семье Рифеншталей принадлежал целый остров. Затем долго путешествовал. В семейный бизнес он вернулся семь лет спустя, а повторно женился уже в возрасте пятидесяти лет. Девушка из консервативной провинциальной семьи с Нового Эдема, на 30 лет моложе будущего мужа. Но и тут судьба внесла свои смертельные коррективы: через полгода после бракосочетания Ингвар, наследник империи, погиб при загадочных обстоятельствах. По официальной версии при посадке его личной яхты на Иллирию отказали маневровые двигатели. Яхта рухнула и загорелась. Комиссия, проводившая расследование, признала катастрофу несчастным случаем. Техника подвела. С техникой это бывает.
От второй жены Ингвар детьми обзавестись не успел, и наследником великого и ужасного Альфреда Рифеншталя стал его второй сын Торстен. Вдова Ингвара Памела через год вышла замуж за Барталомеуса ван дер Велле, дальнего родственника погибшего супруга. И скоро на свет появился Александр.
Несмотря на то, что согласно всем семейным реестрам и брачным контрактам Александр считался сыном одного из многочисленных кузенов, его поселили вместе с матерью в доме всемогущего деда. Отец был отослан в филиал банка на Лиду.
С самого начала воспитанию и образованию Александра уделялось немало времени. Его отправили в закрытую частную школу, которую он окончил с блестящими результатами, затем в не менее престижный финансовый университет. Он и там не подвел своих покровителей. Временами он задумывался над тем, почему патриарх семьи Рифеншталь проявляет о нем такую заботу. Ведь он всего лишь малозначимый троюродный племянник, тогда как у Альфреда есть внуки — дети Торстена. За что же он, сын вдовы Ингвара, удостоен такой чести?
Ответ он получил в день своего выпуска из университета. Его призвали на разговор в святая святых – кабинет великого человека. Альфред Рифеншталь, крепкий, суровый 85-летний старик, сидел в высоком кресле, напоминающем трон. Так же в кабинете, к своему удивлению, Александр увидел мать. Она примостилась на стуле в углу. Присутствовал старый адвокат Рифеншталей – Рем Аддисон. Александр был уверен, что его вызвали к троюродному деду, чтобы он поблагодарил за участие в его судьбе, за подаренную ему возможность получить блестящиее образование и… он уже открыл было рот, чтобы начать говорить, когда старик в кресле жестом приказал ему приблизиться. Александр, внутренне холодея, приблизился. Старик долго на него смотрел. Будто сверял с каким-то таинственным, только ему видимым образцом. Александр с тревогой ждал. Наконец старик произнес:
— Я не разочарован. Ты сделала все правильно, Памела.
Александр перевел взгляд на мать. Что происходит?
— Ты сын Ингвара, — тихо произнесла она.
Что? Он сын Ингвара? Как такое возможно? Он же умер за два года до его рождения! Его отец Бартоломеус ван дер Велле. Старик будто услышал его мысли.
— Бедняга Бартоломеус бесплоден. Какие-то генетические нарушения. Я потому и выбрал его в мужья твоей матери. Мой сын Ингвар был моей надеждой, моим вторым «я». И погиб так нелепо. Я не мог допустить, чтобы мой прямой наследник сгинул бесследно. Торстен тоже мой сын, но он расточителен и безрассуден. К тому же, в полном подчинении у своей жены Кристины. Она из Морганов. А они спят и видят, как бы прибрать к рукам наши активы. Торстен получит свою долю, когда придет время, но главой семьи будет не он.
— Но… – начал было Александр.
Он все еще не понимал. И старик пояснил.
— После гибели жены и детей Ингвар был очень плох. И я настоял, чтобы он сохранил свой генетический материал.
Александр начал понимать. Он снова взглянул на мать. Она кивнула.
— Мои яйцеклетки были оплодотворены искусственно. Было три эмбриона. Один выжил. Ты.
У Александра закружилась голова. Он – сын Ингвара? Сын мертвеца? Но дурнота быстро развеялась. Он взял себя в руки. Старик по-прежнему наблюдал.
— Что я должен делать? – спросил Александр.
Альфред одобрительно улыбнулся.
— То же, что и раньше. Работай. Набирайся опыта. Когда-нибудь ты займешь мое место. И молчи. Если хочешь жить.
Это Александр хорошо понимал. Никто ничего не должен знать. Он по-прежнему сын Бартоломеуса ван дер Велле, дальний родственник, никакой угрозы для Торстена и его детей не представляет. Всего лишь один из многих.
С тех пор прошло почти десять лет. По меркам простых смертных он сделал блестящую карьеру. По меркам того мира, к которому он принадлежал по праву рождения, более чем скромную – вошел в правление крупного инвестиционного фонда. В действительности Александр осуществлял руководство фондом через доверенных лиц. Числился держателем акций нескольких банков и опять же через доверенных лиц проворачивал многомиллионные сделки. Имел репутацию игрока и плейбоя. Тщательно эту репутацию поддерживал и в то же время не подал ни единого веского довода уличить его в расточительстве или распутстве.
Он готовился. Готовился к своему восшествию. Дед старел. Торстен пил. Дети Торстена сорили деньгами. Александр ждал. Он ничем не выдавал своего нетерпения. Куда ему было торопиться? Он и так фактически правит империей от имени деда, а то, что никто не подозревает об их прямом родстве, ему только на руку. Он всего лишь троюродный внучатый племянник, дальний безобидный родственник. Ему даже нравилось это ожидание, эта двойная жизнь, нравилось всех обманывать, нравилось играть в беззаботного светского льва. Существование в тени, под непритязательным именем ван дер Велле оставляло пространство для маневра, обеспечивало ту свободу решений и действий, которой он был бы лишен, если бы был признан сыном Ингвара. Нет, его дед все правильно расчитал. Наследник в безопасности. Он не умрет от передозировки снотворного и не сгинет в «червоточине» по вине сбойнувшего искина. Он будет жить и ждать своего часа.
Вероятно, так бы все и случилось, если бы не эта безумная идея с киборгом…
Когда Альфреду перевалило за 90, он вдруг осознал свою смертность. Его тело, несмотря на все достижения современной медицины, на пересадку органов, на омолаживающие процедуры, ветшало и дряхлело. Природа неумолимо разрушала некогда собранный и отлаженный ею механизм. Старик неожиданно уверовал в технологии «DEX-company», в их разработки по учучшению человека, в систему регенерации, которой эта корпорации оснащала своих киборгов. Александр подозревал, что старик задумывается и о бессмертии. Что неудивительно. Люди, вознесенные на вершину власти, уверовав в свою избранность, не в силах признать свою конечность. Они давно отринули свое родство с человечеством и перешли в иное качество – божественность. Они не хотели умирать!
Александр знал, что в закрытой клинике уже проводятся опыты по пересадке мозга. Согласно научным канонам, отрицающим душу и внетелесное существование, мозг и есть сама личность, орган, генерирующий сознания. Александр был материалистом, но в то, что мозг и есть сам человек, он почему-то не верил. И в успех операции по пересадке тоже не верил. Нет, возможность того, что мозг приживется в теле клона и даже возьмет на себя кое-то простейшие функции, он допускал, но чтобы полноценная, исходная личность, с эмоциями и воспоминаниями… Нет, не может быть. Да и следовавшие одна за другой неудачи это подтверждали. Он был уверен, что дед в конце концов смирится и откажется от безумной идеи, но тут всплыла информация об этом разумном киборге…
Информация пришла от некого доктора Бергманна, нейрохирурга. Якобы один из самых талантливых нейрокибернетов «DEX-company» вырастил клона из генетического материала умершего, а так же воспроизвел личность этого умершего, то есть, сделал то, над чем лет двести бились кибернетики, биоинженеры и программисты — закачал воспоминания на носитель. Большинство специалистов, работающих в научных центрах Рифеншталей, восприняли эту информацию скептически. Чтобы перенести личность на новый носитель, необходимо создать цифровую копию той самой исходной личности, а тот нейрокибернетик, Гибульский, ничем подобным не занимался. Он занимался разработкой «шестой» модели, добился продуктивного взаимодействия мозга и процессора, но оцифровка сознания в число его научных целей не входила. Его работа интересна скорее подготовкой клона, идеального сосуда для старой личности. Нет необходимости идти на такой риск, как пересадка мозга, рискуя получить на выходе недееспособный овощ. Половина пути к бессмертию почти пройдена. Остается решить проблему оцифровки. Гибульский и на этом пути уже сделал несколько шагов. Согласно тем обрывкам информации, которые удалось добыть в отделе секретных разработок «DEX-company», нейрокибернетик смог частично внедрить клону воспоминания исходника. Правда, все это на зыбком экспериментальном уровне. Чтобы убедиться, что воспоминания прижились, что процессор перебросил их с нанокластеров в нейроны гиппокампа, сформировав таким образом область долгосрочной памяти, а киборг после конвертирования воспринял эти образы как свои, следует сравнить воспоминания исходника и копии. Но сделать это невозможно, потому что исходник, некий Мартин Каленберг, давно мертв. Есть только киборг, который, вполне вероятно, считает воспоминания человека своими собственными. Но проверить это, создал ли Гибульский копию личности или нет, можно экспериментальным путем. То есть, заполучив этого самого киборга. И дед поручил этого киборга добыть.
Окольными путями, разумеется. Он поручил это Александру. Потому что никому больше не доверял. Нет, о конечной цели, бессмертии, речь не шла. Эта цель была недосягаемой, эфемерной. Вряд ли дед при самом слепой вере в собственное богоподобие дал себя убедить в том, что едва киборг будет пойман, как для великого Рифеншталя тут же изготовят копию с мозговым имплантом, куда зальют его личность, и он очнется в новом сильном, кибермодифицированном теле. Нет, Альфред слишком прагматичен и рационален. Он понимает, что понадобится время, лет десять, а может быть и двадцать, что для начала будет изучена возможность обретения человеком дополнительных кибервозможностей, таких как расширение информационного канала, усиление мозговой активности, увеличение объемов памяти. Конечно, современная медицина уже многое ему дала. Ему заменили суставы, стершиеся, деформированные позвонки, изношенные почки, помутневшую роговицу. Но полностью старение не оснановили. Возможно, если он получит ту же систему регенерации, какая есть у киборгов. Это уже продлит его жизнь, а затем… затем он подумает и о бессмертии. О статусе бога.
Но Александр услышал несколько другую историю. О возможности неплохо заработать, став единственным обладателями уникальных технологий. Не производство человекоподобных машин, а фабрика по улучшению людей. На фундаментальном уровне. Александр и это принял за чистую монету. Что ж, одно другому не мешает. Если не они, то на технологии наложат лапу Морганы. Или Уолтоны.
— Все нужно сделать чужими руками, — напутствовал Альфред. – Наши только деньги. А деньги, сам знаешь, не пахнут.
Что ж, чужими так чужими.
Александр тогда же, вернувшись к себе, выдернул из планшета вирт-досье на нынешнюю владелицу киборга Корделию Трастамара и погрузился в изучение ее биографии. Там же он нашел имя Камиллы Войчинской, сводной сестры, которую отец Карлос-Фредерик Трастамара, уличив жену в измене, лишил наследства.
«Вот и чужие руки», подумал Александр. Тем более, что Камилла уже и без его подсказок пыталась устранить Корделию. Оставалось ей помочь.
С самой Корделией он уже встречался. И не один раз. В том мире, где они вращались, все друг друга знают. Их познакомили во время фуршета на Всегалактическом бизнес-форуме, состоявшемся на Новой Земле. Они обменялись взаимными приветствиями, любезными фразами и разошлись. И у него и у нее хватало нужных знакомств и уже подписанных контрактов. Да и бизнес-интересы лежали в разных областях. Потом судьба свела их еще раз и так же мимолетно. На открытии престижного дома моды Карлы Брионелли. Корделия приняла участие только в официальной части мероприятия и сразу же уехала, как только официанты начали разносить шампанское. С Александром она поздоровалась небрежным кивком.
Было еще несколько подобных встреч. Кивки, вежливые фразы. Возглавляемый Александром фонд инвестировал в тяжелую промышленность, в геологоразведку и горно-добычу, в масштабное планетарное строительство. Холдинг «МедиаТраст» двигался по перпендикулярной орбите. У семейства Рифеншталей, разумеется, были интересы в области медиа. Были подконтрольные голоканалы и шоу-проекты. Но с Корделией эти интересы не пересекались. Корделия вообще как-то умудрялась лавировать среди блуждающих айсбергов большого бизнеса. Она сохраняла баланс и нейтралитет. К тому же, за ней стояла такая сила как Геральдика, старая земная аристократия. Ссорится с ней резона не было. Даже у таких монстров, как Рифенштали.
А потом ее нейтралитет внезапно кончился. Эта самая держащаяся особняком дама вдруг взяла да и прихлопнула ни какой-то там близкий к разорению концерн или не дышащий на ладан банк, а такую корпорацию как «DEX-company». Правда, тут ей помогли обстоятельства. Держатель контрольного пакета Найджел Бозгурт очень вовремя погиб в удаленном секторе Галактики. Да и скандал с разумными киборгами основательно подорвал репутацию. У фонда Александра был небольшой портфель акций, но он распорядился немедленно его продать. А Корделия все скупила.
С точки зрения прагматичного инветора – настоящее безумие. Скупать такой токсичный актив. Все равно что притащить домой мешок с радиоактивными отходам, рассчитывая ими как-то воспользоваться. Тогда многие посмеивались. Вот же глупая женщина! Возомнила себя бизнесменом! Пока не стало известно, что Корделия заключила договор с Федерацией. И как все догадывались – договор взаимовыгодный. Ходили слухи, что Совет Федерации готов был выкупить у нее акции за баснословную сумму, но она не согласилась, а выторговала десять лет консервации и закон о разумных киборгах. Вот вам и глупая женщина! Правда, какова ее конечная цель, просчитать так и не удалось. И этот уникально разумный киборг, первый успешный гибрид человека и машины, в конце концов, ей достался.
С него-то все и началось.
Александр изучал Корделию издалека. Он не видел в ней противника и не хотел превращать во врага. Врагом она была для Камиллы, которая мечтала ее уничтожить. Александр не находил смысла в физическом устранении главы холдинга. Корделия, собственно, никому особо не мешала. Она и с Бозгурдом не затеяла бы войны, если бы у того хватило мозгов оставить ее в покое. Она давала ему шанс. Хотя, имея такое убийственное доказательство, как разумный киборг, могла бы Бозгурда уничтожить. Но тот был слишком самолюбив и тщеславен. Слишком привык действовать своими пиратскими методами. Вот и поплатился. Нет, с Корделией так нельзя. На ее стороне будто сама судьба играет, и Бозгурд не единственный, кто сломал себе шею. Александр наводил справки. Два наркокартеля, уничтожившие друг друга, подорвавшиеся на собственных зарядах террористы. Корделия пережила крушение «Посейдона», оказалась в числе чудом выживших, и с тех пор будто заговоренная. Что это? Удача? Покровительство высших сил? Как убежденный материалист, Александр эту версию отвергал. Нет никаких высших сил. Бог, дьявол, судьба, ангелы, демоны – излюбленная отмазка неудачников. Но какая-то странность здесь все же была… И эта ее фраза: «Когда ты мертв, тебе все равно». Звучит жутковато.
Вот Камилла совсем другая. Хитрая, целеустремленная, но… обыкновенная. Предсказуемая. Когда Александр с ней познакомился, он уже через четверть часа знал, чего от нее ждать и чего она хочет. Ни странностей, ни загадок. Камилла жаждет мести. Ее цель – триумфальное возвращение на Геральдику, право на земли и привилегии Трастамара. Камиллой легко управлять. И кто сказал, что мужчина никогда не поймет женщину? Да нечего там понимать. Все до ломоты зубов просто – власть и чувство превосходства. Но Камилла из очень хорошей семьи, из самой высшей аристократии. Если бы не подпорченная репутация матери, княгини Гонзага-Мышковской, Александр бы на ней женился. Жена, идеально соответствующая тому миру, где он с таким комфортом и ловкостью существует, жена для первых страниц и хайповых публикаций, жена для светских раутов и гламурного соперничества. Жена-отмычка, пропуск в общество избранных, генетический козырь. Пособница, но и потенциальный враг. Камилла будет играть на его стороне, пока ей это выгодно, пока он будет идти к сияющей вершине и вести ее за собой, но тут же предаст, если он споткнется или остановится.
Александр предпочел бы жениться на Корделии… Но этот брак вряд ли будет одобрен кланом Рифеншталей. Корделия незаконнорожденная, а для консервативной, даже патриархальной семьи, это неприемлимо, какую бы потенциальную выгоду не представляла супруга. К тому же, Корделия старше него на десять лет, ей почти 43. Что так же совершенно неприемлимо… Она слишком… слишком самостоятельная. Слишком дерзкая. Для нее не существует авторитетов. Она не боится. Не опускает глаз. Ей бы следовало делать это хотя бы ради приличий. Вот жена Торстена Элис тоже из могущественной семьи, и характер у нее, и нрав, и гордыня. Но глаза опускает. Соблюдает правила. Прикидывается. А Корделия делать этого не будет. Даже ради спасения жизни. Невозможный характер.
Почему она до сих пор не вышла замуж? Ее супруг погиб пятнадцать лет назад, и за все это время папарацци, журналисты, светские хроникеры, просто любопытные так и не уличили ее даже в легком флирте, не говоря уже о чем-то более значительном. Неужели хранит верность? В наша-то время… Глупо. Тогда почему? Два-три года одиночества молодой, интересной женщины он бы еще объяснил. Трагедия, потрясение, скорбь. Но время лечит. Тем более, что Корделия вовсе не затворница. Она ведет очень активный образ жизни. Вокруг нее огромное количество незаурядных мужчин. И большинство сочли бы ее внимание даром небес. Но нет… Держится дружелюбно, приветливо, поддерживает деловые отношения, но близко к себе не подпускает.
Впрочем, Александр и это мог объяснить. Такой женщине непросто найти себе пару. Есть два варианта. Либо выбрать финансово зависимого мужчин и взять его в мужья, привязывав брачным контрактом. Либо заключить союз с равным себе по статусу и капиталу. То и другое предсказуемо закончится плачевно. Разводом, скандалом, или даже убийством. Бывает, правда, что кто-то из супругов принимает правила игры. Бывает, что жена подчиняется. Бывает, что и грозный поначалу супруг становится тихим домашним животным. Но Корделия не из таких. Ей не подходят оба варианта. Ей нужен мужчина — соратник, мужчина – единомышленник. И прежде всего, друг, а уж потом все остальное. Но вероятность найти такого друга в мире соперничества и тщеславия исчезающе мала. Вот потому она и одинока. Ей так проще. Хотя нет, уже не одинока. У нее теперь есть… киборг. Уникальный разумный киборг. Беззаветно ей преданный.
В то, что Корделия держит его в качестве секс-игрушки, Александр не верил. Это не соответствовало ее психопрофилю. Всей ее жизни. Самой истории обретения этого киборга.
Подробности стали известны от этого профессионального палача – Скуратова. Он служил у Волкова-Бозгурда в контрразведке, когда тот еще только начинал карьеру пирата. Под началом Скуратова был тот самый отдел «очистки», в который со всей Галактики собрали отъявленных головорезов. Благодаря играм спецслужб этому хищнику удалось уйти безнаказанным после разоблачения босса. По кое-каким просочившимся сведениям именно он стрелял по флайеру Корделии Трастамара, когда она летела на переговоры в Совет Федерации. После покушения ему вновь дали уйти и даже снабдили новыми документами. Вероятно, чтобы держать в резерве, как запрещенное оружие. Вот оружие и понадобилось. Информацию о Скуратове и его местонахождении Александру слил один из полицейских чинов, давно живущий на подкормке Рифеншталей. Таких «спящих» агентов в федеральных структурах у семьи было немало.
Скуратов поведал в подробностях всю историю – от создания до похищения. Это был главный секрет корпорации – улучшенная версия человека, суперсолдата, супершпиона. Гибульский и не догадывался, работая на заброшенной станции у Бетельгейзе, что за ним пристально наблюдают, что его смелый проект с самого начала курировался Бозгурдом. Потом, когда все раскрылось, ведущий нейрокибернетик пытался бунтовать, даже грозил разоблачением. Его утихомирили отработанным для такой публики способом, что Александр посчитал величайшей глупостью. Разумного киборга увезли в секретный исследовательский центр, а его так называемых «родителей» ликвидировали. За четыре года коллеге Гибульского Грэгу Пирсону удалось проделать тот же путь, что и погибшему бунтарю, разгадать тайну полноценного симбиоза, и созданный Гибульским киборг стал ненужен. Но прежде чем отправить изломанную куклу в утилизатор, Бозгурд решил использовать его еще раз – в качестве приманки. Решил привлечь в союзники или подельники Корделию. Что именно подвигло бывшего пирата на такой шаг, сказать трудно. Скуратов предположил, что его бывший босс просто сошел с ума. Пошел по пути всех знаменитых и внезапно разбогатевших пиратов – надумал стать благовоспитанным членом общества, приобщиться к элите. А в перспективе – жениться. Идиот! Придумал этот финт с разумным киборгом. Чтобы ее заинтересовать, сыграть на ее тщеславии и материнском инстинкте. Вовлечь в секретнейший проект. Вел себя как дворовый хулиган, пожелавший впечатлить несговорчивую девчонку. И Корделия будто бы заинтересовалась. Прилетела на Новую Верону, посмотрела на киборга и пообещала подумать, а потом… Потом улетела, даже не попрощавшись. И Бозгурд и Скуратов довольно долго считали, что киборг утилизирован. Он же был на последнем издыхании. Бозгурд лично отдал приказ. А затем выяснилось, что исчез Лобин, нейрохирург, работавший на корпорацию… И Скуратов учинил расследование.
Александр одного понять не мог. Зачем Корделии понадобился этот киборг? Подыхающий, после жесточайшей эксплуатации, искалеченный, пусть и разумный. Неужели она уже тогда замыслила эту операцию по захвату «DEX-company»? Все рассчитала, а взятка хирургу была разумным капиталовложением? Очень рискованная спекуляция, без малейших гарантий, но ведь сработало же! Корделия не только заполучила «DEX-company», но и отступные от Федерации. Двойной куш! Но если все так, если это был план, то она, эта незаконнорожденная с Геральдики, гений бизнеса! Даже сверхгений. Операция блестящая, бесподобная. Какая-то даже мистическая. Удивительная сверхъестественная прозорливость. Увидела полумертвого киборга и сразу просчитала все возможности. Браво! И как тонко все разыграла. Виртуозно. Сама и шага не сделала. Тянула паузу, как хорошая актриса. Затаилась. Любой другой на ее месте (да что далеко ходить? Он бы сам так поступил), заполучив такой убийственный компромат, превратил бы «DEX-company» в дойную корову, в неисчерпаемую сокровищницу, потребовал бы взять его в долю. А она – нет! Дождалась, чтобы они сами на рожон полезли. Но как она могла предвидеть гибель Бозгурда? И эту его безумную речь, которую записали оказавшиеся там чудом свидетели? Не подстроила же она эту катастрофу в удаленном секторе! Или подстроила? Честное слово, от этой женщины всего можно ожидать. И почему она до сих пор не воспользовалась технологиями «DEX-company»? Почему остановила производство? С такими ресурсами она может удвоить, даже утроить свой капитал. Может начать выпуск этих сверхлюдей. Или заняться продажей сверхспособностей и, возможно, бессмертия. Почему Корделия ничего этого не делает? Занимается какими-то глупостями – спонсирует дочь Гибульского с этим ее ОЗРК. Добилась для своего разумного киборга гражданства Федерации и сделала его резидентом Геральдики. Может быть, все же правда что про них говорят? Или это еще один тонкий, гениальный план? Чьи акции она скупит на этот раз?
Александр припарковал взятый напрокат флайер перед небольшим, утопающим в зелени пансионом, вошел в вестибюль и зарегистрировался под именем Алекса Рутгерта. Поднялся в комнату и вышел на балкон. Вдохнул свежий, чуть пряный воздух. В полумиле от пансиона в лучах солнца Асцеллы, схожей по характеристикам с земным светилом звезды J1149 MACS, сияла поверхность озера. Где-то на берегу этого озера находилась частная клиника известного генетика Джозефа Гриффита.
Александр принял душ, переоделся в спортивный костюм, спросил у робоконсьержа, где он может поужинать, и отправился на свою ежедневную пробежку по набережной.
Стивен Буковски, с некоторых пор известный в узких литературных кругах как покровитель хорошеньких, подающих надежды писательниц, сидел за столом уютного ретро-кафе «Верлен».
Свое имя эта точка гламурного общепита получила в честь известного парижского ресторана на бульваре Монпарнас, где бывал знаменитый поэт и прочие засветившиеся на писательском Олимпе небожители. Правда, для большинства посетителей, приходивших в эту Мекку тщеславия, имена Теофиля Готье или Генри Миллера уже давно ничего не значили. Поколение современных читателей предпочитало произведения, адаптированные под современные же реалии. Кого впечатлит и вдохновит к раздумьям над судьбами мира зарубленная бедным студентом старушка, если под желтой искусственной кожей, соскользнувшей с черепа, не обнаружатся аккуратно увязанные тентакли? Только такое ископаемое, как литературный редактор Стивен Буковски. Он-то знает, в чем состоит подлинная подоплека убийства старой процентщицы и чем знаменита забегаловка на холме Монпарнас. Знает он и Генри Миллера, и Теофиля Готье, и даже помнит самого Верлена.
Разумеется, не лично. Он не сумасшедший, чтобы воображать себя сидящим за столиком в компании живых классиков. Он близок к ним, так сказать, духовно, знаком интеллектуально, как читатель и поклонник. И прошедшие века ценность этого духовно состоявшегося знакомства нисколько не умаляют. Он чувствует их присутствие, ощущает грандиозность их дарований, признает их нетускнеющее величие. Он здесь, чтобы к этому величию приблизиться, чтобы урвать искорку их триумфального блеска, приобщиться к ниспосланному дару.
Пусть это кафе всего лишь жалкая копия, с историческими недостатками; пусть в нем полно культурных анахронизмов; пусть оно расположено вовсе не на холме Монпарнас в Париже, а в административном центре Новой Москвы, этой галактической провинции, так неумело пародирующей столичный блеск, и пусть даже это кафе расположено на 17-м этаже прозаичного бизнес-центра, он, Стивен, не утратит возникшей духовной сопричастности и не предаст своих творческих наставников.
В этом кафе на 17-м этаже он никого не ждал. Никого из современников. Здесь, в уютному полумраке, к нему за столик приходили тени великих. Потягивая великолепный кофе, он мысленно с ними беседовал.
До конца обеденного перерыва оставалось чуть больше четверти часа. Конечно, Стивен как главный редактор «Literary Observer», основной держатель его акций и главный учредитель, мог себе позволить и вовсе не возвращаться в офис, но подобное небрежение своими обязанностями было не в его характере. Тем более что он не желал лишний раз привлекать к себе внимание сотрудников и становится темой для пересудов.
За последние пару недель как финансовые, так и семейные бури улеглись, и Стивен пребывал в блаженной неподвижности житейского штиля. Рутина семейной жизни казалась ему верхом гармонии и упорядоченности. Сейчас он расценивал свое недавнее любовное помешательство как следствие поразившей его болезни или отравление неизвестным ядом. Ему что-то подмешали. Или он надышался токсичных испарений. Или вдохнул ядовитой пыльцы, грибных спор, обладающих галлюциногенным эффектом. Он кратковременно сошел с ума, утратил связь с реальностью и вообразил себя кем-то другим. Или в него вселился… кто-то другой. Счастье еще, что он не вообразил себя умеющим летать, иначе выбросился бы из окна. Он всего лишь заместил себя персонажем авантюрного романа, современной версией дон Жуана или Ретта Батлера. Поверил в то, что его… любят. Что он — участник какого-то умопомрачительно приключения. Какой позор! Он немолодой, солидный человек. Пустился во все тяжкие, растратил все сбережения, едва не развелся с женой. Он мог потерять все, даже саму жизнь.
К счастью, тот злой и прекрасный демон, который вверг его в эту пучину страстей и несчастий, преследовал иную цель. Доводить его до самоубийства никто не собирался, это была всего лишь вербовка. Как это называется в шпионских романах? «Медовая ловушка»? Его всего лишь превратили в… шпиона. В лазутчика.
Когда в тот страшный день краха и прозрения Стелла (имя, конечно, вымышленное) озвучила ему свою просьбу, Стивен застыл от ужаса. Он — шпион? Лазутчик? Агент? Нет, нет, он на такое не пойдет. Но Стелла его успокоила — ничего особо преступного ему делать не придется. Выведывать страшные секреты, добывать компромат, подбрасывать наркотики не потребуется. Стрелять и бегать по крышам тоже. Ему всего лишь надо следить за передвижениями Корделии Трастамара.
Нет, нет, никто ее убивать не собирается. Если бы это было необходимо, то заинтересованные люди наняли бы высококлассного киллера, который сам изучает и отлеживает жертву. Стивену же предлагается время от времени рассказывать о происходящем в штаб-квартире холдинга, о том, как часто там бывает Корделия, что особенно важно, берет ли она с собой этого… как его… киборга.
Успокоившись и обдумав разговор, Стивен пришел к выводу, что Стеллу больше интересовал именно киборг, а не его владелица. Глава холдинга заботила заказчиков постольку-поскольку. Потому что там, где Корделия, там и киборг.
Задача оказалась не такой уж и сложной. Тем более что медиахолдинг не является секретным федеральным объектом. Напротив, это структура изначально публичная, открытая всем ветрам. Служба безопасности у холдинга, само собой, наличествует, noblesse oblige, но занимается эта служба в основном охраной проводимых холдингом мероприятий, да еще присматривает за безрассудной работодательницей. Чтоб не убили.
Стивен вначале опасался, что его самого вынудят стать убийцей. Но такого радикализма от него никто не потребовал. Правда, вручили подслушивающее устройство, которое он брал с собой на совещания у заместителя Корделии Конрада Дымбовски. И платили Стивену хорошо. Даже слишком хорошо. Очень скоро больше половины растраченных им денег вернулись на банковские счета. Вот только Стеллу он больше не видел… Встречи ему назначал человек с сухим, плоским лицом. Внешне ничем непримечательный, какой-то невнятный, полустертый. Только взгляд пронизывающий, колючий.
Человек разговаривал тихо и вежливо, но Стивен всегда потел в его присутствии. У него колотилось сердце. Ему было страшно. Счастье, что видел он этого человека каких-то три раза. И надеялся, что не увидит уже никогда.
Стивен посмотрел на часы и решил, что посидит в кафе еще пару минут. В конце концов, он может и опоздать.
Человек появился внезапно. Вот только что старомодный, обитый кожей стул напротив Стивена был пустым, и вот перед ним уже сидит он, тот, с плоским лицом.
Стивен от неожиданности разлил кофе. На белоснежной скатерти появилось безобразное пятно. Рука дрогнула.
— Ну, ну, Стивен, не надо нервничать.
— Что вам надо? — просипел Стивен.
У него перехватило горло. Следовательно, ничего не кончилось. Сейчас от него потребуют самое ужасное. Он чувствует, он знает. Все, что было раньше, всего лишь игра, подготовка. Его заманивали, усыпляли его бдительность, внушали, что ничего противозаконного от него не потребуют. А вот сейчас…
— Я тоже выпью кофе, — сказал человек и вызвал виртуальное меню.
В этом кафе, как когда-то в земном Париже, посетителей обслуживали живые официанты, но те, кто спешил, могли сделать заказ, не дожидаясь, когда к столику подойдут.
— Мне нужно идти. Меня ждут.
— Тебя никто не ждет, Стивен. Расслабься. Ты можешь опоздать, и никто этого не заметит.
— Что вам надо? — повторил Стивен.
— Того же, что и всегда. Мне нужна информация.
— Я уже рассказал все, что знал. Больше я ничего не знаю. Я всего лишь редактор литературного журнала. Я не вхожу в правление холдинга.
Подошел официант и принес посетителю чашку черного кофе.
— Как дела у твоего друга Дымбовски? — неожиданно спросил человек.
— Он мне не такой уж и друг. Мы приятели, да, он даже писал для моего журнала, давно… когда лишился работы. Но вы это знаете!
— Знаю.
— Тогда чего же вы хотите?
— Спроси у него, где Корделия.
Стивен в недоумении на него уставился.
— Так я же… я уже вас информировал. Она улетела на Асцеллу.
Человек задумчиво пил кофе.
— Асцелла большая. 500 миллионов квадратных км. Полтора миллиарда населения. Четыре тысячи крупных научно-исследовательских и медицинских центров. Сотни университетов, десятки тысяч колледжей и лицеев. Хотелось бы знать хотя бы континент.
— Зачем это вам? — холодея, спросил Стивен.
Вот оно! Вот чего он боялся. На Корделию готовится покушение, а он, Стивен, станет соучастником.
— С каких это пор ты задаешь вопросы, Стиви? Раньше тебя это мало волновало.
Действительно, он всегда выполнял данные ему поручения, не задавая вопросов. Чего он испугался? Если бы эти люди хотели устранить главу холдинга, они бы давно это сделали. Корделия никогда особенно не скрывалась. Правда, и на Новой Москве и на Земле работает служба безопасности. А на Геральдику и вовсе не попадешь без специального разрешения. Яхту в межзвездных перелетах сопровождал корвет-перехватчик.
Но на Асцеллу Корделия полетела без обычных предосторожностей. Даже киборга своего не взяла. Судя по ходившим разговорам, им подслушанных, Корделия свела до минимума число тех, кто осведомлен об этой поездке, отказалась от охраны и улетела пассажирским рейсом под чужим именем, чем очень разгневала своего нового безопасника, некого Вадима Ковалева, типа крайне подозрительного и неприятного.
Этот новый безопасник лично знакомился со всеми, кто занимал более или менее значимые должности в холдинге. Стивен так же удостоился этой чести. Когда его попросили подняться на этаж, где располагался офис нового шефа СБ, редактор почувствовал слабость в коленях. Этот бывший спецагент смотрел на него так, что Стивена затрясло. Знает? Подозревает? Но безопасник задал несколько формальных вопросов и отпустил Стивена. Редактор литературного журнала не показался ему потенциально опасным. Да и не входил Стивен в круг лиц особо приближенных и посвященных. С чего бы этому Ковалеву его подозревать?
И вот сейчас Стивен вспомнил этот взгляд исподлобья. Вспомнил и, подчиняясь безотчетному порыву, покачал головой.
— Я… не знаю. Я… не могу.
— Не торопись, Стиви, подумай. Я понимаю, сразу соглашаться нельзя. Таковы правила. Сразу соглашаются только зеленые новички. А мы с тобой люди опытные. Тертые. Должны все обдумать. Обговорить. Согласовать условия. Озвучить цену. Это же работа, Стиви, всего лишь работа. Ты ее выполнишь и получишь зарплату.
— Сколько?
— Пятьдесят тысяч.
Стивен уронил чашку. Раньше он получал по пять, семь, максимум — десять. Его долги еще не были полностью погашены.
— Пятьдесят тысяч на анонимном депозите, который не отследить.
Стивен взял салфетку и промокнул выступивший на лбу пот.
— Я… попробую. Когда?
— Вчера, Стивен, вчера.
«Диагностика завершена. Работоспособность 87%. Время до полного восстановления 8 часов 37 минут».
Мартин коснулся затянувшейся раны. Уже рубец. Чуть выше того, прежнего. Как будто стрелявший метил именно туда, чтобы напомнить. Один раз от предписанной утилизации ушел, второй – не уйдешь.
Выстрел не смертельный. Короткий опаляющий луч, выпущенный из короткого ствола бластера, пробил легкое, обуглил альвеолярную гроздь и вышел под лопаткой. Почти как тот, арбалетный. Только выдергивать не пришлось. Всего лишь поток смертоносного излучения. Мгновенный импульс. Дэн на Степянке получил несколько таких. И все – прямое попадание в грудь. А Мартин – всего один, остальные два не считаются. Почти царапины. Дэн после тех выстрелов, даже потеряв много крови, смог подняться и догнать Балфера. А он, Мартин, задохнулся от болевого шока.
Уже третьи сутки Вениамин Игнатьевич держит его в медотсеке: ставит капельницы, делает перевязки. Мартин вздохнул. Больно. Ну какой он киборг? Полуфабрикат. И кровью истекает, и боль чувствует, и неприятности доставляет. Может быть, это вторично пробитое легкое послание от судьбы? Именно так ему и предписано умереть?
Этот приговор был вынесен ему год назад, ордер на утилизацию, но он почти мошеннически его избежал. Произошел какой-то сбой, недосмотр. Корделия не должна была успеть к тому утилизатору на Новой Вероне. Или Лобин ее должен был обмануть. Сколько у недобитого киборга оставалось до полного отключения, когда они прибыли на «Подругу смерти»? 25 минут? 25 минут между жизнью и смертью. Ничтожный временной промежуток. Заблудившийся фотон в масштабах вселенной. Те, кто управляет вселенскими механизмами, могли не уследить. Допустили событийный нанолюфт. И ущербный, недоделанный киборг выжил. Хотя и был уже приговорен. Уже вычеркнут из всех возможных списков. Нарушение. Главное условие любой саморегулирующейся системы – это баланс. Сохранение устойчивого равновесия. Если равновесие нарушается, происходит коллапс. Вселенский механизм необъятен, законы его непознаваемы. Кто он, искуственный получеловек-полумашина, в этом непостижимом организме? Меньше молекулы. Даже не микроб. Способен ли он влиять своим незаслуженным выживанием на столь грандиозное образование? Слишком самодеянно это предполагать. Он какой-то заблудившийся кварк. Но с другой стороны, вряд ли он один такой, заблудившийся. Единственный, кто проскользнул в прорезь из 25 минут. Их таких много. Миллионы, даже миллиарды. Вселенской системе, чтобы оставаться в равновесии, придется с ними, с этими световыми песчинками, считаться. Ей придется избавиться от погрешностей. Потому что блуждая, вмешиваясь, сталкиваясь, взаимойдействуя, они нарушают прежде четко обозначенные законы, они смещают вселенский вектор. Пусть на величины в нанометрах, но и этого бывает достаточно. Например, если изменится угол наклона планетарной оси на один градус, то произойдут катастрофические климатические изменения, способные погубить все живое. И вся вселенская система гирь и противовесов, невзирая на ее грандиозность, на массы звездного вещества и парсеки, очень хрупка и ранима. Достаточно и одного кварка, что привести ее в негодность. Вселенная будет стремиться к очищению от них, лишних, задержавшихся в ее пределах нелегально. Он воспользовался этой пробоиной в 25 минут, и живет уже целый год. Целый год блуждает по артериям и венам вселенского организма. В конце концов, его изловят и уничтожат. И умрет он именно так, как и было предназначено – захлебнется кровью.
Три дня назад ему об этом напомнили. Вселенная стремится восстановить все прежде обожначенные схемы, вернуть течение времени и событий в прежнее русло. Корделии удалось подправить схему, потому что она такая же заблудившаяся частица. Она сама не раз говорила, что ей суждено было умереть на «Посейдоне». Что она осталась жива по недоразумению, по недосмотру. Выпала из списков и планов. Была бы она там, в перекрестье связей, в сплетении действующих, опробованных механизмов, повязанная по рукам и ногам рутиной привычек и стереотипов, никогда бы за ним прилетела. И все свершилось бы так, как и было задумано.
Пока его не было в ее жизни, ей было проще. Она была свободна. Двигалась как оборудованная собственной «гасилкой» яхта. А он, появившись, нарушил равновесие. Сделал ее уязвимой. Это потому что он лишний. Для нее будто пристегнутый к щиколотке мешок с песком, замедляет движение, тянет вниз, душит. Причиняет боль. Как бы он хотел, чтобы она ничего не знала об этих ранах! И об этом происшествии. Какая наивность! Даже если Станислав Федотович и Вениамин Игнатьевич и Тед и Дэн согласятся на это, его это не спасет. Корделия узнает. Уже знает.
Вся грузовая палуба орбитальной станции простреливается видеокамерами. Когда Мартин вышел через грузовой портал, чтобы подойти к пятому доку, он поймал сигнал от шести механических глаз, смотрящих прямо на него, фиксирующих каждый шаг. Сигналы с раскиданых по всем узловым точкам радиотелескопа камер поступают на сервер службы безопасности и в оперативную память искина. Отслеживаются все перемещения и все производимые работы. И все, что случилось с Мартином, его разговор с тем странным, полным агрессии человеком, которого Полина назвала Казаком, уже поступило в распоряжение безопасников. Ласло изветили незамедлительно. А руководитель группы техников от «МедиаТраст» обязан известить руководство. Известить Корделию. Что ей скажут? Что его подстрелили? Что он получил те же самые раны, что и на Новой Вероне? Что он опять… влип?
Удар предназначался для нее. А он только средство. Сам по себе он ценности не представляет. Он всего лишь атрибут – киборг. Разумный, да, но с тех пор как на парламентской сессии была одобрена резолюция по правам разумных киборгов, это уже не является чем-то порождающим такие шумные преследования. Он больше не стоит вне закона. У него паспорт гражданина Федерации и карточка резидента Геральдики. Вне закона уже стоят те, кто на него покушался. Кто они? Подельники Ржавого Волка? Корделия говорила, что по ее флайеру стрелял Валентин Скуратов, некогда возглавлявший контрразведку Бозгурда. Несмотря на принятые меры задержать киллера не удалось.
— Что совершенно не удивительно, — с грустной улыбкой резюмировала Корделия, когда в один из зимних вечеров на Геральдике Мартин осмелился ее спросить, как все случилось.
Она сначала не хотела об этом говорить, потому что вместо нее погиб тот человек, Ордынцев, и Корделия считала себя виновной в его гибели. Затем ей пришлось давать показания следователю, посетившему ее прямо в больнице. И она предпочла бы об этом забыть. Но забыть она не могла. Как не могла забыть крушение «Посейдона». И была пожалуй рада, когда Мартин почти вынудил ее облечь горькие воспоминания в слова. Она говорила, а он слушал. Так и она когда-то слушала его, когда Мартин впервые заговорил о днях своего «детства» на станции у Бетельгейзе, порывом, без предисловия, без связного сюжета. Он знал, что услышанное им принадлежит только ему, что он единственный в Галактике свидетель ее страхов и слабостей. Следователь в больничной палате услышал только сухие, бесстрастные факты.
— Как ты думаешь, кто это мог быть? Кто стрелял? – спросил Мартин.
— Есть сведения, что это был Скуратов, — ответила Корделия, — но доказательств нет. Его не поймают и не найдут. Будут прятать как складной нож в потайном кармане. Чтобы выхватить в подходящий момент. И нанести удар.
Удар нанесли. Мартин не знал челоека, который в него стрелял, но что-то неосознанное, глубоко интуитивное подсказывало, что Валентин Скуратов рядом. Что он – вдохновитель.
Мартин покосился на проценты и оставшиеся часы до полного восстановления. Он мог бы уже покинуть медотсек и перебраться в каюту, но Вениамин Игнатьевич настоял, чтобы он оставался подключенным к приборам, контролирующим жизненным показатели. Не подействовали уверения, что Дэн считывает всю информацию и не позволит преувеличить или преуменьшить проценты.
— Нет уж, голубчик, — возразил доктор, — знаю я вашего брата-врачефоба. Все у вас всегда в допустимых пределах и все само регенерирует, а мне потом перед Корделией отвечать.
— Ну так регенерирует же, — возразил Мартин. — И в допустимых пределах. Вы меня год назад не видели, Вениамин Игнатьевич. Мне тогда система до полного восстановления 560 часов определила, а сейчас всего девять. Я в отличной форме.
Он в самом деле в идеальной форме. На пике своих возможностей. В апогее. В зените. Потому что был счастлив.
***
За долгие зимние месяцы на Геральдике Корделия его основательно откормила. Он бы и лишние килограммы набрал, если бы система время от времени в аварийном режиме не ускоряла метаболизм.
— Готовься, буду тебя баловать. Неумолимо и беспощадно.
Корделия произнесла эту угрозу еще на пассажирском лайнере, когда они летели с Новой Земли. Через пару часов после взлета они спустились поужинать в ресторан. Корделия протянула Мартину меню и предложила начать тренировки. Потому что когда они прилетят, ему предстоит составить список его желаний. Она будет их исполнять.
— И не забудь покапризничать.
— Это обязательно? – осторожно спросил Мартин.
Корделия засмеялась.
— Да, обязательно.
— Я не умею.
— Вот поэтому я и буду тебя баловать.
Весь полет до Геральдики Мартин составлял список. Задача оказалась не из легких. Начал он бодро.
«Хочу научиться водить флайер». И – завис. А дальше-то что? Как возможно что-либо желать, если не испытываешь в том потребности? Когда голоден или испытываешь жажду, понятно. Простые, естественные желания. Когда хочешь спать или замерз. Тут тоже без вопросов. Когда испытываешь информационный голод. Когда болеешь… Когда чувствуешь боль… Но он не голоден, не хочет пить. Ему не страшно. И он в безопасности. Ему тепло. Домовой искин в любой момент даст ему доступ в инфранет. И, главное, с ним его человек, его женщина. Чего еще желать? Он счастлив. Любим и спокоен.
Мартин сидел у пылающего камина, мусолил стилус, а Корделия с улыбкой за ним наблюдала. Со списком лакомств, которые она час назад заказала и которые в ближайшее время должен доставить беспилотник, было проще. А вот все остальное… Мартин взглянул на «хозяйку» с искренней беспомощностью.
— Что? Никак? – посочувствовала она.
— Никак, — вздохнул киборг. – Это, наверное, потому что я не человек. Человек знал бы что пожелать.
— Да, ты прав, человек бы не затруднился.
— А что бы он пожелал?
— Ну, если мы возьмем молодого человека примерно твоего физиологического возраста, то он пожелал бы флайер, кобайк или скутер какого-нибудь очень известного, престижного производителя. Желательно последней модели. Тюнингованный. Такой, чтобы все сверстники обзавидовались. Для молодых людей это важно. Да и не только для молодых. Почти для всех. Им важно, чтобы завидовали.
— А… тебе? – рискнул спросить Мартин.
Корделия засмеялась.
— И мне тоже. Я же человек. Думаешь, почему я так о тебе забочусь? Потому что такого как ты, ни у кого больше нет. Ты – единственный, уникальный. Чем не повод собой гордиться?
— А ты гордишься?
Корделия взъерошила его волосы.
— Ну… есть немного. Вот смотрю на тебя и горжусь.
— А чего бы еще пожелал человек? – спросил Мартин, еще некоторое время пострадав над списком.
— Наверно захотел бы известности. Сняться в каком-нибудь фильме, принять участие в рейтинговом ток-шоу или стать ведущим этого ток-шоу. Чтобы все узнавали, просили автограф.
Мартин на мгновение представил, что куда бы он не пошел, на него все смотрят, все оглядываются, все указывают пальцем. Словно он под прицелом огромной сверкающей линзы.
— И… людям это нравится? Когда на них смотрят? – спросил он.
— Некоторым нравится. Это еще один способ почувствовать свою значимость и вызвать зависть.,
— Нет, я не хочу! А зачем тебе это нужно?
— Что именно?
— Чтобы я чего-нибудь хотел.
Корделия задумчиво смотрела на огонь.
— Чтобы ты был счастлив.
— Почему это для тебя так важно?
— Я тебе уже объясняла.
— Ради душевного спокойствия?
— Не только.
— А ради чего?
— Чтобы тоже быть счастливой. Понимаешь, это такой эффект отражения. Если ты счастлив, то я счастлива вдвойне. А если печален, то и печаль, соответственно, удваивается. Я, видишь ли, закоренелая эгоистка. Думаю в первую очередь о себе.
Они помолчали. За стеной из сверхпрочного стекла завывал ветер. Горстями швырял в мягко светящуюся поверхность вымерзшие до пустынной сухости снежные песчинки.
— Так ты надумал? – снова спросила Корделия.
— Что?
— Чего ты хочешь.
— Хочу научиться водить флайер.
— И все?
Он пожал плечами.
— Этому я тебя научу. Вот только ветер утихнет. Но этого мало. Как предлагаешь тебя баловать?
Он опять пожал плечами.
— Эх ты, киборг…
Корделия сдержала слово. Ветер стих на следующий день, и она вывела из ангара свой известный всей Северной провинции флайер.
— Есть программа пилотирования, — осторожно напомнила Корделия, когда Мартин впервые устроился на месте пилота.
Мартин замотал головой.
— Нет, я сам. Меня уже Тед немного учил, и Ланс.
— Ну если Тед… – Корделия еще раз проверила крепление своего ремня безопасности.
Когда три недели спустя они отправились к экваториальному морю Гамильтона, всю дорогу до Перигора Мартин управлял флайером даже без помощи автопилота и навигатора. Заметив брошенный исподтишка взгляд «хозяйки», обеспокоенно спросил:
— Что? Плохо?
— Почему плохо? Я горжусь! Собой. Из меня получился неплохой инструктор по пилотированию.
В Перигоре они оставили флайер под опекой губернасторской службы надзора за воздушным транспортом и пересели на лайнер планетарных авиалиний.
Так как туристический бизнес на Геральдике находился в зачаточном состоянии, то отелей на побережье не строили. Прибывающим с Севера гостям, обычно довольно состоятельным, сдавали небольшие виллы и бунгало на беренах многочисленных бухточек.
Корделия забронировала на две недели одно такое уединенное бунгало. Мартин сначала тревожился, что придется как на Шии-Раа жить в отеле и ежечасно, ежеминутно проходить сквозь строй любопытных, изучающих, завистливых, а иногда и откровенно презрительных взглядов. Несмотря на успешно идущую социализацию, на присутствие рядом любимого человека, на принятый закон о разумных киборгах Мартин по-прежнему чувствовал себя неуютно. Люди, если их набиралось больше десятка, его пугали. Он, конечно, научился не выдавать своего страха. Постиг науку держаться непринужденно и безразлично, но не мог окончательно избавится от какой-то звериной потребности в неприступном убежище. Он уже знал, что далеко не все люди – враги, что большинство из них нейтральные объекты, которым до него нет никакого дела, что настоящих врагов, как и настоящих друзей исчезающе мало. Подчиняясь этой потребности, он бы предпочел провести всю зиму в том их уединенном доме. Мысль о том, что вокруг на сотни квадратных километров простираются дикие геральдийские леса, дарила ему странное удовлетворение. Он свободен и недосягаем. У него все есть. Гораздо больше, чем он мог представить в самых смелых мечтах. Корделия требует от него желаний, а он и не знает, что пожелать. Вот одно придумал – пилотировать флайер. А дальше?
С другой стороны, он еще много чему хочет научиться. Пожалуй, это и есть его главное желание – учиться. Ему интересно. Все интересно. Корделия говорит, что это называется искать себя. Искать тот род деятельности, которая дарует наибольшее удовлетворение, наполняет жизнь смыслом. Вот Дэн такое занятие нашел. Ему нравится быть навигатором. И готовить он любит. А Ланс фанатично рисует. И еще Ланс любит летать. Он даже числится вторым пилотом на «Мозгоеде». Вот Мартин тоже научился водить флайер. Возможно, он со временем и корабль научится пилотировать. Но хочет ли он быть пилотом? Этого он не знал. Но учиться ему нравится. Очень нравится. Узнавать что-то новое. Участвовать, содействовать, сопереживать, накапливать впечатления, множить воспоминания и образы. Поэтому, когда Корделия сказала, что они полетят к морю Гамильтона, он, несмотря на живущее внутри недоверие к внешнему миру, с радостью согласился. В конце концов, ему пора перерасти свои страхи. Да и то с ним может случиться? «DEX-company» больше нет. А всевозможным антидексистам, DEX-хантерам, пиратам и киберворам не так просто попасть на Геральдику. К тому же, с ним рядом всегда Корделия.
На них опять буду странно смотреть. Мартин заметил это еще в их первый полет на «Queen Mary».
— Почему на нас все так смотрят? Это потому, что я киборг?
— Это потому, что мы не укладываемся в привычные парадигмы. Людям нужен ярлык, который все объясняет. Для нас определение еще не придумали. Вот и косятся.
— А мы… кто?
Корделия некоторое время молчала, потом ответила:
— Мы с тобой симбионты.
***
В пультогостиной было непривычно тихо. Вся команда кроме Ланса, оставшегося на диванчике с блокнотом, столпившись у капитанского пульта, разглядывала в вирт-окне какое-то изображение. Мартин в нерешительности застыл на пороге.
Минуту назад Дэн прислал ему сообщение.
Вениамин Игнатьевич позволил Мартину переселиться из медотсека в каюту, но предписал поменьше шляться по кораблю и побольше спать до полного восстановления. Мартин охотно воспользовался этим предписанием.
Он был рад увидеть их всех, весь экипаж «Космического мозгоеда», но чувствовал себя виноватым. Из-за него они вынуждены, вопреки собственным планам, лететь неизвестно куда, скрываться, запутывать следы. Из-за него они ввязались в опасную авантюру. Станислав Федотович пытался убедить его, что это не так, что они и без участия Мартина во что-нибудь обязательно ввяжутся, но утешением это служило слабым. Без Мартина у них был шанс избежать неприятностей, а вот с Мартином – уже нет. Потому что он – одна сплошная неприятность. С ним на борту, с киборгом, принадлежащим главе крупного холдинга, «Космический мозгоед» становится желанным призом, ценной дичью, на которую начнется охота. Лучше бы он сгорел в том утилизаторе на Новой Вероне… Корделия управляла бы сейчас своим холдингом, а «Мозгоед» развозил бы грузы, не опасаясь погони.
Терзаясь чувством вины, Мартин прятался в каюте.
Его позвал Дэн.
«Зайди в пультогостиную».
Мартин почувствовал тревогу. Выброс кортизола в кровь.
«Что-то случилось?»
«Капитану кое-что прислали».
Мартин постарался блокировать выработку гормонов. Оба киборга считают его данные и воспримут выброс как угрозу. Отложив планшет, вышел из каюты и направился в пультогостиную. Там было тихо. Очень тихо.
Первым оглянулся Дэн. За ним – капитан, затем уже вся команда. Все удивленные, растерянные.
— Что-то случилось? – уже вслух повторил свой вопрос Мартин.
Голос прозвучал слишком механически. Мартин отдавал системе все больше полномочий, чтобы удержать сердце в размеренном ритме.
— Да пока не знаем, — ответил Станислав Федотовия, разворачиваясь в кресле. – Я получил сообщение от Стива Хантера с карнавальской станции.
— Я знаю эту станцию, — поспешно ответил Мартин. – Там Корделия встречалась с Кирой.
— А мы в гонках участвовали, — сказал Тед.
— И не только, — добавила Полина. – Мы там Ланса искали. А Джонсон мою траву выпустил.
Капитан предостерегающе кашлянул. Все замолкли.
— Так вот, сообщение от Стива Хантера. У него прозвище Стрелок. Владелец «Третьего шанса».
Мартин ждал. Он, кажется, слышал это имя. О Стрелке рассказывала Кира. Стрелок, у которого украли Белку. Украли и убили…
— Послание странное. Ни имен, ни цифр, ни объяснений. Стрелок пишет, что к нему пришло электронное письмо с вложеним. Без подписи, с анонимного адреса. Письмо содержало просьбу отправить вложение на мой е-мейл со словами «Передай хозяйке привет от ближайших родственников».
— А что за вложение? – тем же механическим голосом спросил Мартин.
— Голоснимок.
Команда расступилась, и Мартин увидел то, на что они смотрели. В вирт-окне над капитанским пультом мерцало изображение светловолосого мужчины лет двадцати пяти с мальчиком на руках.
— Ты знаешь, кто это? – спросил капитан.
— Да, — глухо ответил Мартин, — знаю. Это муж и сын Корделии. Они погибли на «Посейдоне».
Конрад ответил:
Нелепая гибель бывшего майора стала потрясением не только для Корделии, до сих пор винившей себя в случившемся, но и для его товарищей по оружию. За время службы в федеральной СБ Ордынцев пережил множество перестрелок и покушений, но не получил ни одной царапины. Он был как заговоренный, хотя сам не считал свою удачливость покровительством судьбы. Говорил, что таким образом нарушается баланс. И он предпочел бы получить несколько легких ранений, чем наращивать долг. Так оно и случилось. Прежде безропотно выдававшая авансы фортуна предъявила все обязательства к оплате.
Договорились на шестимесячный испытательный срок. Если по истечении полугода Корделия будет жива, а Вадим сможет выстроить конструктивные отношения как с коллективом, так и с новой планетой, то контракт будет переведен в разряд бессрочных.