Бер Грасс шлепнулся аккурат в лужу и громогласно выражал недовольство по этому поводу. Он костерил и веревку, и того безрукого умельца, что ее так плохо привязал, и особенно тех рукоделов, которые так плохо обработали и сплели лыковые хвосты. Его успокаивали и уговаривали не волноваться. На что повар грозно отвечал, что волноваться даже не собирался, а вот место приземления отбил основательно.
Ан Сальсур ответы повара прекрасно слышал и лишь надеялся, что его повреждения никак не скажутся на качестве обедов и ужинов — а то делегация их вообще оговаривать нелицеприятно примется. А они и так достоинство уронили: он ведь даже встретить не вышел, заместителя послал. Только бы за обиду не посчитали.
— Бер Грасс, — ан комар снова перевесился через Клава, — с какой проблемой пожаловали?
— Милостивый ан. — гаркнул повар, чуть поднимая голову, — вы же эту делегацию велели кормить? Велели! А распоряжение выдали? Нет! Заверьте бумагу, иначе пусть хоть сами промышляют, а у меня корки хлеба не получат!
Спорить с бер Грассом было себе дороже. И ан Сальсур покорно согласился. Вся проблема состояла в том, что на любые свитки накладывались заклятья и работали они лишь в руках того, кому предназначались, и того, кто заверял подписью. Если же требовалось передать бумагу через гонца, то в заклятье изначально вносилась поправка, которая промежуточные руки не учитывалаа. Но звать мага, платить серебром за переделывание свитка, который предназначен для внутреннего пользования, — это уже излишняя роскошь.
— Поднимайтесь! — злорадно пригласил ан комар. — Все подпишу.
— Я и хотел, — огорчился бер Грасс. — Но сила тяжести подкачала. Может, вам, досточитый ан, проще спуститься.
— И хотелось бы да никак, — проворчал ан Сальсур.
— Это же какие надо дела иметь, чтобы в башне так плотно засесть, — вслух подумал повар и заорал погромче: — А как скоро вы изволите освободиться?
Ан директор подумал, что хорошо, что он в башне, стоял бы рядом с поваром — искусал бы, не задумываясь о последствиях, за подобное издевательство.
— Не имею чести знать, — крикнул в ответ и сплюнул. Хотел в окошко, но попал на медведя. — Тьфу, ничего не выходит путного.
— Ан Сальсур, так отвлекитесь на полщепки, сойдите на землю да распишитесь, — заголосил бер Грасс, — а то, клянусь животом, голодными эти припершиеся ходить будут.
Ан директор мрачным взором оглядел толпившийся вкруг башни народ: с их разговора с бером поваром не ухохатывался только ленивый.
— Так он не может сойти, — просветил повара какой-то зубоскал из еканов. — Их достопочтимость там застрять изволила.
— Ан директор, — у повара аж три подбородка разом заколыхались, — давайте я хоть на четверть щепки вас опущу, а потом обратно подкину, чтобы вам по ступеням ноги не бить?
— Опусти, — поспешно согласился ан Сальсур. И опасливо поинтересовался: — А как?
— Да сейчас все сладим, — бер Грасс с важным видом закатал рукава расшитой рубахи и сложил руки на величественно колыхающемся пузе, сосредотачиваясь. А потом, вытянув вперед ладони, зашевелил пальцами. — А чегой-то вы в проем не пролазите?
— Закупорен, — мрачно рявкнул ан Сальсур.
Кан Ганте, которого сердито сдавили и потискали невидимые, но жутко мощные руки, возмущенно запыхтел.
— Щас, поднатужусь, — согласился бер Грасс и снова попробовал выковырять из башни ана директора.
Первым вскрикнул кан Хаур: его сжали за нижнюю половину тела, слишком сильно потянув за то место, откуда растет хвост. Вторым заверещал кан Альтер: его ухватили за шею. Кана Церка заполошно завопила, но судя по тому, что она в человеческом облике взмыла вдруг под потолок и там закувыркалась, хватали ее за все места и даже зачем-то подкидывали. Пока ее крутили, кана Церка умудрилась изогнуться и обернуться курицей, благо наверху даже для ее телосложения места на подобный маневр было достаточно. Но вот на то, чтобы чинно пролезть через окошко, сил уже не хватило. И бедная измочаленная курица покорно позволила, чтобы ее выдернули через проем, протащив под брюхом медведя.
— Так, хорошенькая, — бер Грасс перехватил курицу уже собственными руками, а не левитационной хваткой, — откормленная, — и перевернул птицу вверх ногами, — а почему не учтенная? На суп пойдешь?
— К-ку-ку-дах? — вяло возразила кана Церка.
Бер Грасс покрутил курицу, сообразил, кого она ему напоминает, и нахмурился.
— Ну, кана, не признал. А для супчика ты бы в самый раз…. эх, такие окорочка пропадают, — опечалился повар. Наклониться, чтобы поставить кану Церку наземь, он не мог из-за выпирающего живота, поэтому попросту сунул кану ближайшщему студиозусу: — Подержи покамест.
Чернявый парень сцапал птицу и согнулся от хохота, бережно прижимая курицу к груди. Кана Церка больше не возражала, болтаясь полупридушенной тушкой.
— Так, достанем. Никуда он от меня не денется, — повар снова напрягся, нащупывая ана директора на верхушке башни.
Вторым из проема вылетел кан Хаур — повар действовал на ощупь и, когда нащупал очередное тело, то тоже его покрутил, разбираясь, что же попало в руки, потом стал вытаскивать.
— Хвост! — визжал хорек. — Живодер! Хвост оторвешь!
Бер Грасс недоуменно поглядел на болтающегося пред носом хорька и озадаченно разжал пальцы. Кан Хаур шмякнулся в грязь и возмущенно вякнул, но тут же взвился в воздух, чтобы оборотиться в человека.
— Бер Грасс! Да вы же на святое покусились! — завел кан Хаур.
— Не верещи, сейчас ана директора достану и тебя обратно подсажу, мне не сложно, — отмахнулся повар.
Кан Хаур мгновенно закрыл рот и рванул куда-то сторону преподавательского жилья. По пути содрав с кого-то штаны. Оборачиваться обратно в зверька не хотелось, а студиозусам и так сойдет — не так уж и холодно голоногим побегать.
— Вот же… не лезет, — сокрушался повар. Толстенькие пальцы от натуги аж покраснели. — Ишь, какой громадный. Ну да: солидному человеку — солидную должность.
Кан Ганте не выдержал такого произвола и заревел: его мало того что переворачивали с боку на бок, так еще и сжимали так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть, так еще стали протискивать в проем, а потом тащить вниз по лестницам сурово и безжалостно. Медведь себя чувствовал совсем бедным и несчастным — его волокли, подметая пышной шкурой ступеньки, выдирали, когда он застревал в проходах и на узких поворотах. По ощущениям кана Ганте: он не только оставлял на камнях клочья шкуры, но и лишние конечности.
— Опа! Снова не то! Медведь! Ну и зачем вы все туда залезли? — опешил бер Грасс. — И много вас там еще осталось?
Отвечать кан Ганте не мог: валялся в луже и жалобно стонал. Он в медвежьем обличье даже при всем желании не сумел бы пролезть по этой лесенке. Да и повар своей левитационной хваткой его скрутил и сжал так, что он вдвое меньше и уже оказался.
— А сколько ни есть, сейчас все рассортируем, — воодушевился повар и полез снова потрошить башню.
Над Клавом висел запрет покидать площадку, пока не истечет срок наказания, но только бер Грассу на это было плевать — нащупав новый объект, он целеустремленно начал его доставать. Нити заклинания натягивались и лопались, башня ходила ходуном, но изящное плетение магии позорно проигрывало грубой силе и напору. Клав вылетел из входа в башню быстрее, чем пробка из кувшина с вином.
— Угли вам в жаркое да вертел в задницу, — оценил свалившегося под ноги екана повар, — и туда уже забрались! Нигде спасу от этих голодранцев нету!
Кана Бриста явилась, когда солнце висело над шпилем башни, тщательно причесанная и благоухающая свежесцеженной ландышевой настойкой. Ее встретили бурными аплодисментами — кана собиралась сравнительно недолго, впрочем, на свои лекции к студиозусам она никогда не опаздывала, зато и поднималась ни свет ни заря. И ан Терс быстро ввел психологиню в курс дела. Кана Бриста поглядела на замдиректора, задрала острый подбородок, оценив высоту башни, и меланхолично поинтересовалась: сколько весит медведь.
— Три с половиной берковца, — с достоинством ответил профессор зоологии. — Но кан Ганте… достойный бер. Он и на все шесть, а то и на семь потянет.
— Мне от этого не легче, — заломила бровь кана Бриста, — мне больше четверти пуда поднимать нельзя. Ни ручками, ни левитацией. У меня спина слабая и больная.
Ан директор, услышав сии слова, перевалился через Клава, буквально улегшись на согнувшегося парня, грозно замахал кулаком в окошко.
— Дай только мне спуститься, я тебе мигом спину отлечу.
— Благодарствую, мне бер Шел травяные компрессы уже прописал, — не соблазнилась щедрым директорским предложением профессор психологии. — Вроде потихоньку помогает.
— Да достаньте нас отсюдава, — взвыл ан Сальсур с таким душевным надрывом, что лунной ночью вполне бы сошло за волчий вопль. — Это ж только представьте себе! Лучшее образовательное заведение, а нет даже хреновенького мага, чтобы пленников из башни вызваолить! А еще носим почетное звание Универсариума!
Дятел, хорек и курица скорбно склонили головы. Выбраться из башни с каждым часом хотелось все крепче. Кан Ганте распластался по полу — и всем своим видом свидетельствовал о том, что у него нет больше никаких желаний.
— А сегодня на прием еще делегация из Академии должна заявиться, — продолжал разоряться ан комар. — Между прочим, они выпускников собирались поглядеть и выбрать себе в профессора. А я не могу их даже встретить толком.
Каны почтительно вздохнули. Но такое соучастие взбесило ана директора еще больше.
— И кто придумал тут оборачиваться? Вам примера кана Ганте было мало? Что все сразу умудрились вляпаться!
— Почтенный ан Сальсур, вы, когда так усердствуете, не извольте прыгать, а то весь хребет измяли, — проворчал медведь.
— Простите, но вы-то какого лешего здесь оборотились? — ан директор потыкал в бурую шерсть пальцем.
— А я практикум проводил по трансцендентным психосоматическим явлениям, которые сопровождаются сменой сущностей, — проворчал недовольный и уставший медведь. — Ваш приказ, досточтимый ан: даже наказание не избавляет студиозусов от обязательств по обучению, а профессоров и преподавателей по проведению оных занятий.
— Я его тогда отменяю! — рявкнул ан Сальсур.
Кана Грылька материализовалась за окошком в тот же миг, словно ее сюда перенесло заклятием, причем в лапках бережно сжимала свиток для указов и гусиное перо.
— Приказом оформляем или указом? А может, лучше директивой? — деловито осведомилась кана Грылька, царапая что-то по бересте.
Клав осторожно выглянул в окошко: лисица умудрилась обвиться ногами вокруг веревки так, чтобы руки оставались свободными, и бойко составляла распоряжение. Закончив, протянула свиток, отстегнутую от пояса чернильницу и перо через бойницу екану.
— Передайте ану директору дабы заверил.
Ан комар принял документ из рук Клава и, заставив студиозуса согнуться, подставляя спину, принялся подписывать.
— Чего бы вам, ан директор, этот указ позавчера не составить? — простонал медведь. — От скольких проблем бы одним махом избавились.
— Между нами говоря, — зазвенел ан директор, — обсуждать начальство в моем лице неэтично.
— Простите, ан Сальсур, но вашего лица я никак не вижу, только ощущаю ваш зад на своей шее, — пробурчал кан Ганте.
Спор затух сам собой, даже толком не начавшись: кан Ганте и ан Сальсур прекрасно понимали, что уроненное в глазах даже одного студиозуса достоинство придется поднимать потом долго. Да и раздавшиеся с главного двора приветственные вопли и звуки вещательных дудок переключили внимание постояльцев башни на новое событие.
— Природа, мать наша, — простонал ан директор, снова наваливаясь на Клава, чтобы дотянуться до окошка, — что там еще стряслось?
Кана Грылька проворно перехватила из пальцев директора подписанный свиток и четко доложила:
— Прибыла делегация из Академии. Только прибыть изволила раньше оговоренного срока — мы ее после обеда условились ждать.
— Так, делегатов этих хреновых в дальние комнаты преподавательского корпуса и ласково. мол, господа дорогие, чего ж вы с дороги притомились — подите-ка да отдохните, — быстро распорядился директор. — Закусь им там подайте да питья побольше, чтобы до завтра упились. А мне немедленно достаньте толкового мага, иначе я вас всех сам отсюда достану!
Лисицу с веревки будто ветром сдуло, и снизу донеслись ее властные указания. Ан Сальсур провел ладонью по лицу: и чего ж все беды сразу-то собрались, заявлялись бы лучше по одной.
— Перекусить бы, — заскучала кана Церка.
— Милая кана, вам бы следовало седмицу, а то и три поголодать, тогда бы мы, может, тут и не застряли, — вздохнул кан Хаур.
Курица искренне возмутилась и налетела, размахивая руками, на хорька.
— А вы чего молчите, кан Альрет? — кан Хаур мужественно отбивался.
— Полагаю, — прытко уклонялся от замахов обоих противников дятел, — что мое вмешательство тут лишнее. Вы и так неплохо справляетесь. И я считаю, что, ежели одного кого-то укокошат, то мы хотя бы будем обеспечены пищей. Но, в целом, я за курятину. Так что могу вас, кан Хаур, поддержать морально.
Кана Церка явно оскорбилась до глубины души и уже прицельно заехала по кану Альрету. То, что все пребывали в человеческих образах, им никоим боком не мешало выяснять отношения, тем более что у каждого накопилось немало претензий и поводов, начиная от межвидовых трений. Клав же от разгорающейся профессорской разборки поспешно укрылся за директором, надеясь лишь на то, что тот не оборотится.
— Угомонились! — директор прикрикнул на почтенных канов, словно на расшалившихся студиозусов. — На поединках перья и шкуру друг другу повыщипываете.
— К слову, хочу заметить, что на данный момент эти забияки выщипывают мою шкуру, — кан Ганте попытался подняться да встряхнуться, ибо пребывать в роли распластанной медвежьей шкуры ему категорически не нравилось. Но слишком большой груз на нем сидел,
— Да лежите вы уже, дорогой кан, — махнул рукой ан Сальсур, — все равно тут без вариантов.
У подножья башни снова ожестосточнено заорали, а затем и заругались. Клав уже без понуканий, сунулся к окошку.
— Там почтенный бер Грасс пришел, — стал рассказывать Клав. — Злой больно. Кричит, чтоб подали ему немедленно ана директора.
— Я бы и рад подать, — проворчал ан комар, — да не выходит. Застрять изволил.
— Он угрожает сюда подняться, — вещал Клав.
— Да на здоровье, — фыркнула Церка, — только веревка порвется.
Очевидно, на кану курицу снизошло прозрение — снизу что-то глухо бухнулась и следом в небеса и по всему двору полетела такая изощренная ругань, какой даже в портовых кабаках не услышишь.
— Мне только немного непонятно, кто у кого таких выражения набрался: то ли студиозусы у бера повара, то ли повар у еканов? — протянул задумчиво кан дятел.
— Да молчите уже, коллега, их словоблудие не самое страшное, что с нами приключилось, — прозорливо заметила кана курица.
— Веревка-таки оборвалась, — констатировал ан директор. Сам он давно перестал удивляться, как за полтора года из худосочного приблудившегося мужичка вылупился такой объемный толстяк, но поваром бер Грасс был отменным, а еда добротной и вкусной. Зато среди обитателей Универсариума пошла в обиход шуточка, что повара следует откармливать на случай всеобщего голода.
В медвежьей груди заклокотало, сначала тихонько, потом едва слышный рокочущий звук медленно, но страшно стал нарастать, раскатываясь по всей площадке обзорной башни. перейдя в рев, от которого у всех присутствующих заложило уши. Когда кан Ганте закрыл пасть, Клав осторожно разжал руки и свалился с потолочной балки, куда влетел по стене, доказав, что при необходимости даже обычные люди прекрасно летают, ну или бегают по вертикальным поверхностям. При всем своем везении он умудрился рухнуть прямо на директора, который так и восседал на холке медведя с настолько невозмутимым видом, словно развалился на мягком диванчике в своем кабинете.
— Екан… Екан? — ан Сальсур умудрился поймать свалившегося на него студиозуса. — Я понимаю, что у вас наказание, но директорским произволом, я его отменяю.
— Клав, меня зовут Клав, — парень оценил цепкость пальцев и силу директорской хватки на своем плече. Оно даже заныло. — И я весьма благодарен вам за сию милость, но моя совесть не позволит мне воспользоваться вашим благоволением, ибо я жажду нести наказание… — ага, как же, уйдет он сейчас отсюда, когда тут самое представление намечается. — Во имя… во имя благих целей.
Директор вздохнул: тут и так было тесно, так еще и студиозусов не выпроводишь.
— Господа и дама, не были бы вы так любезны сва… покинуть площадку, дабы можно было уважаемого кан Ганте вытащить? — тактично осведомился директор.
Каны Альтер и Хаур смущенно переглянулись, а вот кана Церка была менее тактичной.
— Ан Сальсур, а вы разве не видите, что тут для оборачивания тесновато, а в человеческом виде мы убраться никак не можем, потому что уважаемый кан Ганте своей задницей закупорил выход на лестницу.
— Я все вижу, и даже больше. чем вы себе представляете, — директор уже попробовал раза два кувыркнуться через спину. Комаром бы получилось, но так с законами физики не поспоришь. — Кан Ганте? А, кан Ганте, а вы не могли бы передвинуться?
— Увы, — прокряхтел медведь, — вы меня совсем сплющили. А подняться я не могу. Если бы вы куда-нибудь убрались с моей спины…
Директор тоскливо огляделся: убираться было некуда, медвежья тушка занимала всю площадку. И действительно, подняться или как-то иначе изменить местоположение тела с пятью человеками на спине было сложно.
— Кто не успеет отсюда сбежать, пока я досчитаю до пяти, — грозно рявкнул директор, — на того наложу стабилизирующее заклятие. Раз…
Тусующиеся под потолком белки и сова выползли через окна на счет четыре. И ан Сальсур вздохнул с облегчением, не представляя, как они будут тесниться на медведе с еще тремя дополнительными студиозусами.
— У кого какие идеи? — осведомился ан директор.
Кана Церка бысро просчитала варианты и разочарованно кудахтнула. Времени прошло немало: можно было кувшин гальского вина опростать. А ситуация ни на грош не изменилась — лишь снаружи стало более шумно да в бойницы башни стали чаще заглядывать студиозусы и прочие преподаватели.
— Клав, глянь-ка, как они это делают, — попросил ан Сальсур, чтобы самому не перелезать через парня. — Свиньи вроде бы не летают, особенно дикие…
Ладно еще когда кан Рести через окошко пялится и издевательски интересуется: может, чего нужно поднести? Этот-то хотя бы ястреб, а вот каким образом за окошком нарисовалась лобастая башка каны Пантеи, которая вообще-то и превращаться умела через раз и то в корову… Хорошую такую, упитанную, молочную, правда, жадную: даже три литра молока у нее было не допроситься на нужды кухни, приходилось у селян местных покупать втридорога. А вот всунувшийся в бойницу пятак екана Шлакса фантазию директра добил в упор.
— А они веревку к шпилю привязали, — доложил Клав и даже шалости ради подергал за лыковый узел. — И по ней восходят, дабы лицезреть… а кан Лерги их снизу того… левитацией поддерживает.
— Екарный… то есть… еканов? — удивился ан директор.
— Не, — помотал головой Клав. — Эти сами. Досточтимых преподавателей. А те ему монетку суют.
— Та-ак! — протянул ан директор. Звучало это грозно, но слегка пискляво. — А ну-ка давайте сюда… то есть пригласите подняться кана Лерги.
Клав попытался как мог дальше протиснуться в бойницу и крикнул вниз повеление директора. Кан Лерги, который преподавал студиозусам охотничье умение, с готовностью взялся за веревку. Но подняться сумел лишь на одну сажень и завис.
— Чего он не поднимается? — подождав немного, уточнил директор.
— Чего болтаешься как это самое в проруби? — передал вопрос вниз Клав и тут же ойкнул: ан Сальсур сильно шлепнул невежливого студента по пятой точке. — Тут директор вас спрашивает.
Кан Лерги, раскачиваясь на веревке, поднял голову и тоскливо прокричал, что он, мол, подняться не может ибо не умеет ползать по веревкам и, следовательно, у него не получается.
— Так пусть сам себя левитирует, — покраснел от гнева ан директор.
— Директор велит, подниматься левитацией! — проорал вниз Клав.
— Сам себя не умею, — огрызнулся с веревки кан Лерги, — и высоты боюсь.
— Понабирали по объявлением через глашаев, — проворчал ан директор, — говорил же: надо было лично собеседования проводить и проверять на предмет владения способностями.
— Так кан Лерги у нас вроде как не магом числится, преподавателем охоты, — заметила кана Церка. — А стреляет он отменно. Говорят, на прошлой неделе кане Грыльке хвост перешиб. Вернее, они поспорили, что в глаз попадет, но кана рисковать не стала и предложила хвост высунуть из-за дерева.
— И что? — заинтересовался кан Хаур.
— И ничего, — кана курица булькнула горлом, — перешиб. Она еще несколько дней не оборачивались, а потом всем втирала в уши, будто мода такая. Хотя где вы видели лисицу с куцым хвостом?
— Отставить разговорчики, — зажужжал ан директор. — А кто у нас из магов еще левитацией владеет?
Кан Альрет принялся бодро перечислять и предполагать, и кана Церка аж приуныла: дятел знал всю подноготную всех в Универсариуме получше нее самой.
— А еще вроде кана Бриста могет, — закончил кан Альрет перебирать работников и все их грешки.
— Ну так зовите ее сюда, — потерял терпение ан директор.
Клав крикнул, чтобы привели преподавателя психологии. И все приготовились к долгому ожидания. Кана Бриста была знатоком своего дела, могла излечить любую головную хворь, но собираться могла по часу. Наряжалась в белоснежную блузку, выглаживала угольным утюгом серую юбку, расчесывала черную меховую жакетку, за которую ее особенно не любила кана Грылька — ибо вещица была сшита из черной лисы.
— И пусть хоть водицы передадут, а то чегой-то в горле пересохло, — отозвался кан Хаур.
Полюбоваться представлением, как внизу отдирали от веревки кана Лерги, не удалось, зато все было прекрасно слышно. А ругаться кан охотник умел, Клав аж заслушался. Но, видимо, в веревку кан Лерги так вцепился, что оторвать его так и не смогли, поэтому перед бойницей замаячила сонная сова с большим кувшином. Протиснулась, и даже протащила объемный гладыш. Кан Хаур протянул было руку, чтобы перенять посудину, но сова с недосыпу шарахнулась в сторону — и кувшин накренился, обильно оросив всех сидящих на медведе и самого кана Ганте в том числе. На площадке душевно запахло вишневым вином.
— Выпили называется, — сокрушался кан Хаур. — А чтоб тебя, погляжу как ты у меня географию сдавать будешь, — пригрозил он сове.
Девица обиженно ухнула и выскочила через окошко с опустевшим кувшином — напоследок, пока металась под перекрытиями, расплескала все остатки. Кана Церка старательно отряхивалась.
— А вы не знаете часом, как пятна от вина вывести? — поинтересовалась кана курица. — Лучше бы, и правда, колодезной водицы принесла. Там хоть мокрое высохнет и ничего не заметно. А тут… как будто меня зарезать пытались.
— Ой, уважаемая кана, — хекнул кан хорек, — зачем такие сложности? Вам достаточно голову открутить или отгрызть и можно ощипывать. А то, чтобы зарезать — так возни слишком много.
Возле бойницы снаружи снова завис ястреб, а под птицей замаячила довольная морда ленивца. И ан Сальсур всерьез задумался, припоминая студиозусов из других, особенно южных стран: по обмену, кажется, никого не было — значит, в его учебное заведение просочился нелегал. Или это настоящего зверика подкинули сердобольные граждане? За все пятнадцать лет директорства он так до сих пор и не понял, за что к воротам Универсариума приносят и подбрасывают котят, щенят, младенцев, волчат, лисят, медвежат? Ладно бы еще они оборотнями были, а то ведь настоящие. И на корм студиозусам пускать жалко, и приходится всю эту ораву выкармливать до взрослости, обучать да выпускать на волю. Так они ж потом еще и возвращаются, особенно люди — и не лень же им пехом десять верст тащиться.
— Ой, таки кто бы говорил, — кана Церка всплеснула руками, — с тебя-то ни еды, ни шкуры. Мало того что тощий, так еще и облезлый.
— Я не облезный, я линяю, — надулся кан хорек.
— Рассказывай, в конце весны, — кана курица нахохлилась.
— Так, уважаемые каны, прекратите дрязги, — вмешался ан директор. — Сказано же в правилах, никаких личных и межвидовых счетов в стенах Универсариума.
— Тоже мне насекомое, — отчетливо шепнул в усы кан Хаур, но для вида согласно закивал.
Всерьез ругаться козел с медведем не стали, ограничились только какими-то высокоинтеллектуальными терминами, сути которых Клав не понял, но старательно запомнил — авось пригодятся. Но оба профессора были оборотнями опытными и быстро договорились до сути проблемы.
— Коллега, я могу подняться к вам и вас подпихнуть в проем, — радушно предложил козел.
— Благодарствую, кан Бослав, — медведь, припомнив, как знатно его только что припечатали рогами, поежился, представляя, как его будут проталкивать по всем лестницам. — Да я все равно по ступенькам не пролезу.
— Возможно, тогда следует подстегнуть покрепче, — заблеял козел, воодушевляясь. — Чтобы вы, уважаемый коллега, смогли оборотиться на площадке.
— Отличная мысль, досточтимый кан Бослав, — медведь протиснулся чуть дальше в проем, — только я бы предпочел не ваши рога, а кого-нибудь потолковее из магов, дабы тот своими левитационными талантами мне с оборотом помог. А то как по мне, так и одного двойного синяка вполне достаточно.
— Тогда мне придется откланяться, уважаемый профессор, — козел величественно подмел бородой доски пола. — Дабы сбегать за подмогой.
Медведь только завистливо вздохнул, слушая удаляющийся цокот копыт по деревянным плашкам ступеней.
— Эй, молодой человек, тебе что, совсем плохо? — кан Ганте кое-как обернулся на студиозуса. — Может, тебе в рот подышать надо для облегчения?
Клав, икая, отрицательно помотал головой. Как еще выразить протест он не знал, но зато уже успел себе напридумывать, что будет с ним, если медведь действительно станет таким образом его приводить в чувство, — и ужаснуться.
— Екан? — кан Ганте осторожно развернулся и коснулся когтистой лапой спины дергающегося и захлебывающегося слезами и соплями студиозуса. — А почему вы так странно на профессора реагируете? За что вы этого козла не любите?
— Я весьма уважаю почтенного профессора риторики, и даже зачет по ораторской речи сдал на высокую отметку, — Клав душераздирающе чихал и всхлипывал. — Но только, когда он козел… то есть оборачивается в козла да еще намокает, то я-а… апч-хууууууууууу!
— Так, — медведь сердито оскалился. — Вот объясните мне человеческим языком, молодой человек, как вы сумели доучиться до последнего курса и не вылечиться от этой своей хвори? Где были ваши мозги?
— Как и положено, — Клав расчихался с каким-то волчьим подвыванием, — в голове.
— Странно. — рыкнул кан Ганте, — а я уж было подумал, что вы их потерять умудрились. Как только закончится ваш запрет, чтобы тут же отправлялись к бер Шелу и попросите заклинание на эту… против этой… чтобы не чихать вам так больше, а то на диво раздражительный звук выходит, вроде бы глотка у вас человеческая, а рулады почище волчьих.
— Обязуюсь… — Клав сосредоточенно наморщил нос и лоб и чихнул так, что слезы аж в три ручья хлынули.
— Вот и ладненько, — кан Ганте, подобрев, погладил екана по голове.
Клав от удивления даже чихнул совершенно тихонько и жутко визгливо — обычно старшие оборотни подобных нежностей со студиозусами не допускали, особенно если еканы были исключительно человеческого происхождения. Младших оборотней могли и цапнуть и за шкирку потрепать. Но людей лапами не касались — а то вроде бы ласково тронешь, а бер Шелу потом швы накладывать да ругаться страстно приходится.
Очевидно, кан Бослав приложил немало усилий, взывая к помощи, потому что вокруг обзорной башни собрались практически все студиозусы и весь профессорский состав Универсариума. Клав кое-как боком выглянул вниз — люди, маги и оборотни толпились вокруг башни в радостном предвкушении. То ли ждали, когда медведя выковыривать возьмутся, то ли надеялись, что башню разрушать будут.
— Козел — он козлом и остается, — злобно проворчал медведь, который надеялся, что никто ничего не узнает и не пронюхает, — даром что в профессорском звании.
Самые ушлые студиозусы уже кружили вокруг обзорной площадки: белки поднялись прямо по наружной стенке башни. Пучеглазая сова, вечно сонная девица с третьего курса, наплевав на свой ночной режим жизни, уже устроилась боком в окне, покрепче вцепившись лапой в каменную кладку. Под балками медленно и печально жужжал большой откормленный комар. А через бойницу уже ловко протиснулся взъерошенный дятел, попрыгал по балкам и уселся прямо медведю на голову, опустил резко острый клюв, но не стукнул, а ласково постучал.
— Спокойствие, коллега, только спокойствие, — прощелкал дятел. — И не из таких переделок доставать еду приходилось.
— Я не еда, — кан Ганте от ярости даже увеличился в объеме.
— Ну разумеется, — дятел нежно пригладил клювом пару топорщащихся медвежьих шерстинок. — На данный момент ты — прототип хищно-травоядного объекта, но если прикинуть в пределах грядущей вечности, то через какое-то время ты можешь перейти в новую фазу жизненного цикла и стать добычей для червей, которыми я изволю питаться в пернатом облике. Так что все в этом мире сравнительно и относительно, дорогой коллега.
Клав наглядно убедился, почему профессора философии так откровенно не любят. На своих занятиях кан дятел… то есть кан Альрет успевал буквально за считанные мгновения задолбать даже самых усидчивых студиозусов. А теперь профессор дятел быстрее, чем можно сделать пару глотков воды, успел выбесить уравновешенного кана Ганте.
— Коллега, не сочтите за грубость, — медведь резво встряхнулся, — но вы выбрали самое малопригодное место и чрезвычайно неудобное время для философского диспута.
— Уважаемый кан Ганте, — дятел невозмутимо вцепился лапкой в медвежье ухо. — Беседа о жизни и смерти всегда актуальна.
Медведь попытался сцарапать назойливую птичку, но дятел оказался на диво увертливым. Через проем проскользнул на площадку худощавый хорек и, облизнувшись, любезно поинтересовался:
— Кан Ганте, если требуется моя посильная помощь, то я готов поспособствовать поимке…
— Буду весьма признателен, — прорычал медведь. И кан Хаур рванулся в погоню за профессором философии.
— Вы неправильно трактуете концепцию мироздания, — дятел с апофигистичным видом взлетел и устроился на балке. — Начать с того, что представители разумного вида, скомпилированные вопреки биологическим формам в единый общественный класс оборотней, не должны иметь потребности в поедании и охоте на аналогично разумных существ, обладающих…
Медведь с гортанным ревом поднялся на задние лапы, услужливо вытягиваясь как можно выше, чтобы подсадить кана Хаура к перекрестью балок. Профессор Альрет с одобрением наклонил голову: даже вставший столбиком хорек не доставал до нижней балки примерно полсажени. Но тут кан Ганте, фыркнув, подкинул профессора Хаура повыше, и тот, извернувшись, оказался на балке и, оттолкнувшись, прицельно прыгнул. Дятел, крякнув, забил крыльями, но, взлетая, врезался во что-то мягкое, перьевое и истерично заквохтавшее. Кана Церка, азартно размахивая куцыми крылышками, как раз в этот момент планировала откуда-то сверху.
— А говорили, что курицы не летают, — от столкновения кан Альрет мешком рухнул прямо на медведя, но кан Ганте из чувства, отдаленно похожего на человеколюбие, дятла поймал. Вернее, равнодушно позволил кану Альрету плюхнуться на свою спину.
— Летают, — увесистая курица едва пошатнулась, но, не увидев куда можно опуститься, шмякнулась на холку медведя. — Еще как летают, и куда надо летают.
Хорек покружил по пустой балке, понюхал воздух чувствительным носом и изящно спрыгнул вниз — на круп медведя.
— Коллеги, — недовольно загудел кан Ганте, — я еще не перешел в стадию «шкура медвежья, брошенная на пол перед камином», может, хватит на мне так бесцеремонно валяться… и так валиться.
Упитанный комар с не поддающемся расшифровке «Б-зззззззззз», опустился на черный медвежий нос.
— Коллеги, как здорово, что всем мы здесь сегодня собрались, — прожужжал комар. — Но вот собрались и дальше что? Почем никто ничего не предпринимает?
На возмущенное зумканье первой отреагировала курица и резво попыталась склевать буйное насекомое. Комар отшатнулся, кувыркнулся через голову назад, помогая себе крылышками, и повис на медвежьей морде уже в человеческом облике.
— Рад приветствовать вас, ан директор, — куда-то ниже живота человека прорычал медведь, опознав, кто на нем болтается.
Про директора Универсариума ходили разные слухи, но до сих пор никто не знал, в кого же он превращается. Клав, осознав какое чудо только что лицезрел, попытался выйти наружу через каменную стенку в аршин толщиной.
— Простите, ан директор, обозналась, — прокудахтала курица и тоже кувыркнулась, но как то боком.
Превратиться-то превратилась, но всей своей массой умудрилась повалиться на хорька. Тот кое-как выполз из-под пышного бока профессора математических дисциплин и, задыхаясь, простонал:
— Похудеть бы вам следовало, досточтимая кана, а то скоро совсем как жаркое выглядеть будете — со всех сторон аппетитно, однако в одно рыло не сожрать.
— Ой, — кана Церка потрясла вторым подбородком, — а кто мне по молодости говорил, что он не собака и на кости не бросается?
— Конечно, не бросаюсь, — обиженно отказался хорек, оборачиваясь в высокого худого мужчину с бегающими глазами и динамично двигающимися усами. — Из костей бульон наваристый получается, можно превосходно выварить, чтобы потом не обгладывать.
— Между прочим, я есть хочу! — напомнил о себе кан Ганте. Когда на нем восседали преподаватели в образе зверюшек — удерживать их было легче, а вот три человека уже весили прилично. И надо же: тут еще и дятел умудрился в человеческий облик перекинуться. Медведь под тяжестью четверых людей жалобно закряхтел. — И я тоже хочу без шкуры побыть.
— Коллега, — кан Альрет сокрушенно развел руками чуть в стороны, — при текущей рекогносцировке мы вас можем только освежевать. И то места маловато — нормально не размахнешься.
Почетный профессор открыл пасть, подумал и закрыл. Ругать студиозуса было бессмысленно. Тем более, что верховный ан Терс точно бы восхитился такой расчетливостью парня. Маг читал курс по политическим и экономическим наукам, и, самое главное, договорам — и всегда говорил на занятиях, что надо выбивать максимально выгодные условия. И драться до последнего клочка шерсти за каждую букву — тогда есть шанс получить хоть малую часть от запрошенного.
— Зачет будет, — согласился кан Ганте, — а клык… ну только если сам на церемонии дуэли выбьешь.
Клав уважительно оценил хитрость и размеры медведя. Дураков нет с таким тягаться. Он на прошлогодней даже белку прижать не смог. Хотя вроде парнишка там был не особо сильный, зато верткий и кусачий.
— Я пацифист законченный, — мрачно буркнул Клав. И покосился на угол с ведром. За последние полчаса он смотрел туда со все возрастающим вожделением. Но при профессоре было как-то неудобно. Да и вопрос еще как добраться? По медведю что ли бегать? Спать-то на нем еще ладно, а вот так — не будет ли это воспринято как знак неуважения? Вроде бы давно канули в аналы прошлого те времена, когда разгневанные преподаватели могли подзакусить нерадивым или нерасторопным студентом, но рисковать было отчего-то стремно.
— Похвально, — качнул лобастой башкой медведь, — тем более, что по военному искусству вы плохо успеваете.
Клав возмущенно фыркнул, но объяснять, что профессор кан Флорец к нему просто несправедлив, да и вообще придирается. А завалить на тренировках матерый волчара мог кого угодно. Он, на фоне остальных был сравнительно неплох, мог целую лучину махать мечом, уверенно за сотню шагов бил из арбалета и лука. Правда, стрелы не всегда летели в цель, но стрелял он красиво — даже рысь так говорила, правда кисточки на ее ушах как-то подозрительно подрагивали. Впрочем, если он попадал — так попадал, по полной. Кана Флореца, например, подстрелил аккурат в то место, откуда у него в волчьем обличье хвост растет. И ладно бы профессор тогда оборотился, так нет расхаживал неподалеку от соломенных мишеней именно в человеческой личине. Так и стрела летела по какой-то подлой траектории: вроде просвистела мимо уха кана, но исхитрилась развернуться и ужалить в зад. Клав вздохнул: по военному делу зачет ему еще предстояло сдавать.
— Искусство настоящего военного не в том, что развязать сражение, а в том, чтобы избежать его, — с пафосом он явно переборщил.
— А талант умного и умелого солдата заключается в том, чтобы уйти с поля сражения целым, и с добычей, — кан Ганте потянулся. На представлениях балагана он видел, как настоящие медведи вытворяли разные хитроумные штуки, но вот ночным горшком, вроде бы, не пользовались. Да и лапы как-то не приспособлены.
— Какое меткое высказывание, — Клав заерзал. — Досточтимый, кан профессор, а человек же венец природы, правда, местами бракованный. Вы ведь сами так говорили… не могли бы вы… соблаговолить… — парень застеснялся. Будь преподаватель в человеческом облике так и причин для смущенья бы не было, а так… мало того, что матерый медведь, так еще и разлегся на весь пол, что даже приткнуться со своими надобностями негде.
Кан Ганте попытался улечься покомпактнее или хотя бы отодвинуться в бок, освобождая один угол. Не вышло, тогда медведь поднялся на задние лапы. Клав шустро скользнул к ведерку. Возвышающийся за спиной и недовольно ворчащий медведь странным образом заставлял ускоряться. Когда парень нервно поддернул штаны и принялся возиться с завязкой, то его щеки пылали жарче летнего закатного солнца. Медведь попытался еще плотнее влипнуть в стенку, впрочем, студиозус и так ловко прошмыгнул в самый дальний угол.
— Премного вам благодарен, — икнул Клав.
— Собственно, биологические функции организма еще никто не отменял, задумчиво пробормотал кан Ганте, примеряясь к ведерку. — Молодой человек, прояви… просвети меня, будь любезен на предмет того, может во дворе обнаружился кто-то из умны или знающих людей, кто обладает достаточными знаниями или потенциалом, чтобы оказать посильную помощь ибо… — медведь не договорил, зато обиженнорыкнул.
Клав пожал плечами и выглянул в одно из окошек — узкое и длинное, словно бойница, оно давало плохой обзор. Даже высунуться толком не позволяло.
— Нет никого, — грустно констатировал Клав, оглядываясь. И, не удержавшись, захихикал. Как-то прежде не доводилось наблюдать большущего медведя, старательно балансирующего на маленьком деревянном ведерке.
— Чем зубы скалить, — буркнул кан Ганте, — лучше бы поддержали. — Клав проявил усердие, подпихнув медведя двумя руками в мохнатый бок. — Морально! — Рявкнул профессор, пошатнувшись и едва не свалившись.
— Я же от всей души, — пропыхтел Клав, упираясь уже плечом в теплую лохматую шерсть. — Мне будет жутко неудобно, если вы, досточтимый кан, оконфузитесь.
Профессор, кряхтя и порыкивая, отполз в угол. Система канализации была до примитивного простой — помои выплескивались, как и повсеместно, в окна, но, благодаря специальному заклинанию, на землю опадало обычной чистой дождевой водой. Клав поглядел на медведя, перевел на ведерко задумчивый взгляд. Естественно, сия малопочтенная роль выпадала ему: у медведя же лапки. Так что кривись — не кривись, а придется. Клав набрал побольше воздуха в грудь, чтобы какое-то время не дышать, и, подхватив ведерко, плюхнул содержимое за окошко. Вопль, раздавшийся спустя мгновение, оказался подозрительно громогласным для угодившего под дождик человека. И тут же по лестнице гневно затопали. Кто-то поднимался вверх слишком быстро и целеустремленно для прогуливающегося человека.
Узнавать, кто его так оприходовал помоями, кан Бослав не стал. А сразу же долбанул в проем шаровым разрядом. Убить такая штука никого не убьет, по болезненных неприятностей доставит изрядно. А медведь был весьма крупной мишенью, да и занимал практически всю площадку башни — так что промазывать было некуда.
От оглушительного рева кана Ганте у Клава аж уши заложило. Медведь, словив шаровой разряд прямо в зад — аккурат сидел на полу возле спуска, затопал и заскакал на четырех лапах, даже попытался потереться поврежденной частью о холодноватую поверхность башенной стены. Клаву даже показалось на миг, что сама башенка закачалась.
Кан Бослав молниеносно перебрал в памяти всех студиозусов, как старшекурсников, так и свежачков — только набранных в обучение, и понял, что среди них точно нет крупных медведей. Был, вроде один медвежонок, но тот еще детеныш совсем, вряд ли так матерно орать может. Бослав от природы был твердолобым и любопытным, вместо того чтобы отступит на нижнюю площадку, профессор риторики взбежал по лесенке и заглянул в проем. Кан Ганте подпрыгивал и рычал, не глядя что творится на полу, собственно и показавшейся головы кана Бослава не заметил. Отшатнуться в человеческом облике от удара могучей лапы Бослав не успевал и просто рухнул назад на спину, оборачиваясь в падении в большерогого козла. Уже в зверином облике Бослав вскочил на ноги, встряхнулся и зацокал по лесенке наверх, зачем-то ускоряясь.
Кан Ганте только-только успокоился после болезненного и жутко неприятного удара разрядом в зад, как тут же в поврежденную часть сильно кольнули. Медведь от боли и неожиданности даже взреветь толком не смог, подавившись гневным воплем. Козел на инерции от столкновения свалился обратно, возмущенно мекнув. Кан Ганте, проявляя чудеса ловкости и акробатики, развернулся так, чтобы выглянуть вниз.
— Это вы… коллега?
Клав похлопал ладонями по ушам: слово коллега медведь прорычал с таким раскатистым «р-р-р», что аж барабанные перепонки скрутило.
— Спешил на помощь, коллега, — бодро отозвался козел.
— Если вы спешили на помощь, то зачем вы попали в мой зад? — возмутился еще больше медведь.
— Простите, почтенный кан, инстинкты окаянные попутали! — Бослав угрожающе наклонил голову. Давно хотелось медведика боднуть безнаказанно, а тут такой подходящий случай и позиция.
Клав несколько раз судорожно вдохнул и выдохнул: в ноздри настырно лез запах мокрой шерсти, да не просто смоченной водой, а качественно облитой помоями козлиной шкуры. В горле запершило, в носу защипало, из глаз потекли слезы. Клав закашлялся и расчихался так зло, чтодаже на ногах не устоял — свалился на колени. Кто же знал, что на обзорной башне линии очищающего заклинания после превращения кана Ганте сбились и весь поток помоев так в необработанном виде и вылился на кана Бослава. Клав представил себе эту картинку, сообразил отчего дернулся медведь — и стал помирать теперь еще и от смеха, захлебываясь и похрюкивая, уткнувшись лицом в пол площадки башни.
— Так, могу вас поздравить, молодой человек, вы уже подцепили простуду и довольно близко сошлись с лихорадкой. — Профессор Ганте теплыми ладонями прошелся по плечам, груди и ногам Клава. — Знаете, молодой человек, вам после того, как проникнетесь, еще и полечиться придется.
— А думаете поможет? — Клав приоткрыл один глаз, опасливо втянул носом. Нет, вроде бы этот сухой. А то если он сейчас опять расчихается, то добрый кан его вообще залечит и ему без разницы, что зоологическая природа зверя несколько отличается от анатомического строения человека.
— По крайней мере не повредит, — Ганте довольно прижмурился. — Но я к вам по делу, молодой человек.
Клав послушно кивнул. Профессор был действительно старым, и всех студиозусов, даже девушек почему-то называл «молодой человек», не по половым признакам, а потому что для него молодняк был по-человечески слабым.
— Нам надо с вами разобрать вопрос трансцендентных психосоматических явлений, которые сопровождаются сменой сущностей…
— Обязательно, кан Ганте, простите что обращаюсь, а не могли бы вы продемонстрировать на практике? С теоретической частью, видя само явление перед глазами, взаимодействовать проще.
— Хм, пожалуй, вы правы, молодой человек, — Ганте поднялся, развел руки в стороны, потом потянулся вверх, наклонился влево-вправо, по старчески кряхтя и охая, а потом неожиданно гибким и быстрым движением кувыркнулся в воздухе назад через голову, упал на четвереньки, встряхнулся.
Клав судорожно сглотнул — все пространство площадки занимал огромный бурый медведь. Черный шероховатый нос как раз упирался в стенку, а объемный мохнатый зад в противоположную. Зверь потоптался, рыкнул, и улегся на пол. Клав, все равно деваться больше некуда, подлез медведю под бок. Тот поворчал для вида, но развернулся так, чтобы человек оказался внутри, где самое теплое местечко — возле груди и брюха.
— Так вот… вы, молодой человек, могли воочию наблюдать, как происходит трансформирование сущности из одного визуализированного образа в другой, — зазвучал в голове Клава голос преподавателя, — теперь мы разберем в деталях, как именно осуществляется трансгрессивный процесс, в какой момент модифицируется костный скелет, как видоизменяется мышечная ткань…
— Кан Ганте, — Клав удачно замаскировал зевок, протяжно выговорив имя и обращение к профессору, — вы действительно великий педагог, и я восхищаюсь вами… ваша демонстрация оставила незабываемое впечатление…
Профессор довольно заурчал, тем более что ему почесали шею под нижней челюстью, а потом погладили живот… хотя, судя по движениям человека, тот скорее взбивал подушку, чем ласкал зверя. Но, в целом, приятно… так, а теперь человек чего-то ерзает… ну ладно, все студиозусу весьма подвижные… Ну вот — устроился поудобнее и даже слушает. Кан Ганте продолжил лекцию.
Искусством спать так, чтобы у всех создавалось впечатления, что он внимательно слушает, Клав в совершенстве овладел еще на первом курсе. Правда до сих пор ему не приходилось демонстрировать свой талант в такой интимной близости от преподавателя. Вернее, практически завернувшись в самого преподавателя.
— Надеюсь, молодой человек, — подытожил сказанное кан профессор, — вы отлично усвоили материал и порадуете меня на экзамене блестящим ответом.
— Хр-р-р, — согласился Клав.
Кан Ганте осторожно шевельнулся — эти люди в человеческом теле такие хрупкие. А те, кто не обладает даже зачатками оборотничества, совсем быстро ломаются. Потом снова попытался сдвинуться и понял, что совершить обратное превращение в суховатого старичка не получится — потому что для переворота через спину здоровенному медведю тут банально не хватает места. Он даже развернуться тут не может, чтобы попробовать сползти по ступеням на улицу и там уже оборотиться. Даже заползать в проем бесполезно — застрянет если не в самом отверстии, то уж на обвивающейся вокруг столба лесенке точно. Кан профессор чуть приподнялся, высовывая нос в окошко — хоть бы кто по двору шел, чтобы окликнуть да попросить подмоги. Но, если поразмыслить, чем ему помогут? Места для обращения тут больше не станет,угол.
— Профессор ботаники, магистр математических наук, кан Дарга… — Клав задумался.
Медведь совсем опечалился: профессор ботаники превращался в зайца, которой, стоит учуять ему хищника, улепетывал со всех лап. Даже не желая слушать вопли о том, что они же все разумные люди, а сожрать можно и курицу. Магистр математических наук вечно падал в обморок от звериных клыков, впрочем, ему зубов никто и не показывал после того как он умудрился выбить с испугу клык у кана Шешнеля. А кан Дарга, которую и студиозусы и преподаватели меж собой прозвали каргой, вообще могла на пустом месте устроить собрание о неподобающем поведении. И этой отнюдь не милой старушке было бы плевать почему профессор провел ночь со студиозусом.
— Простите, молодой человек, а приличные люди к вам с занятием придут? — нетерпеливо спросил медведь.
— Простите, кан профессор, а кого в нашей академии вы изволите причислить к званию приличного человека? — уточнил Клав.
Кан Ганте всерьез задумался: две трети преподавательского состава люди по определению не были. Оставшаяся треть ходили в должностях магистров и верховных канов и анов — а до таких высот с приличиями и принципиальностью не подняться, ибо там мало лишь знаний да умения, надо еще суметь выжить. Медведь скорбно покрутил носом.
— Екан Клав, я вам поставлю зачет за мой курс, если вы придумаете способ как мне спустится вниз, — торжественно пообещал кан профессор.
— А чем вам, досточтимый кан Ганте, лестница не угодила, — изумился Клав.
— Размерами, молодой человек, — вздохнул медведь.
— А я думал количеством ступеней, — Клав припомнил, как он полз вчерась наверх, и содрогнулся.
— Это пустое, обувку с ноги на ногу переменить и домовой Валентиныч морок снимет.
— Вот оно что! — восхитился Клав.
— Конечно, не будут же уважаемые каны и аны ноги бить столько верст в небо.
— И то верно, кан Ганте, как-то я слишком вольно о преподавателях подумал, — поник головой Клав.
— А что таки надумали, молодой человек? — полюбопытствовал кан профессор.
— Что вы все в прекрасной физической форме, раз наверх способны взбежать и не запыхаться. А это лишь морок…
— Истинно, там всего сотня ступеней, пять этажей, — медведь снова поерзал. — но вот как мне спуститься?
— Зачет точно будет? — сощурился Клав.
— Клык даю, — поклялся медведь.
— А у меня клыка беровского нету… кан Ганте, а точно клык даешь? Или только зачетом расплатишься?
— Досточтимый екан Клав, — голос старшего магистра лучился медом, но за сладкой приправой ощущалось столько ехидства, что становилось не по себе. — Будьте любезны, сдать свой цеховый знак и проследовать в небесную башню.
Клав опустил голову, руки противно дрожали, а знак противно кололся в пальцы синеватыми молниями. Застежку удалось расстегнуть только с четвертой попытки, но злокозненная булавка пребольно впилась под ноготь. Студент поднял кровоточащий палец и церемонно им помахал в воздухе.
— Мне надо повторить? — любезно переспросил магистр. И скорбно вздохнул. Перед ним в данный момент стояло проклятье их университетского курса, которое грозило всеми возможными катаклизмами на протяжении десяти лет. И даже совсем не верилось, что до выпускного испытания осталось всего только три месяца. Пережить седмицу зачетов, вручить этому студиозусу перстень с печатью, указывающий принадлежность к преподавательской элите, свиток с дипломом и послужными деяниями. И помахать рукой на прощание, утирая слезы искренней радости.
— Нет, кан Ликус. Я не могу расстегнуть булавку, — Клав почтительно шмыгнул носом, демонстрируя покорность и смирение. Магистр не поверил, но стремительно шагнул к юноше и выдрал знак прямо с куском видавшей виды рубашки. — Благодарствую, кан магистр. Вы весьма великодушны.
— В башню, — проскрипел зубами магистр Ликус. Подумав, что за годы обучения Клава он, не будь верховным, уже мог бы стереть все свои клыки до основания.
Юноша четко развернулся и, шлепая по каменному полу изношенными подошвами потрепанных сапог, двинулся на выход. В небесную башню можно было попасть через главный холл либо через учебный корпус. Клав выбрал самую дальнюю дорогу, попутно заглянув и в свою келью. Куртка ему точно пригодится. Еще бы и одеяло захватить или хотя бы мех. Но ведь нельзя… Хотя… Чтобы запихать шкуру под куртку пришлось основательно попыхтеть, но получилось и даже одежонка застегнулась — крючки все сошлись, только между застежками выпирали комки бурого меха. Еще бы из еды чего-нибудь прихватить, но чего нет того и не сыщешь. По ветвистому коридору пришлось бежать, и так потерял немало времени, а приказ магистра звучал как «немедленно».
— Клав? Екан Клав?!
Если не везет, то по полной программе. Самый суровый и непоколебимый преподаватель мало того, что окликнул, так еще и метнувшись наперерез ухватил за шиворот. Клав нервно дернулся и оглушительно чихнул — почему-то от запаха мокрой шерсти у него принималось дико щекотаться в носу и першить в горле.
— Да, ка-кан ап-чхи! Кан Бослав? Ап-ап-чхи! — Клав предельно внимательно уставился на профессора, но чихать не переставал. Еще и слезы с соплями потекли в три ручья.
— Хм, — чуть смущенно прочистил горло преподаватель. — Я. разумеется, понимаю, что вы огорчены, екан Клав, но наказание за ваш проступок и так было назначено минимальное. Вы еще легко отделались.
— Да-а-ачхи… — всхлипнул Клав, сказать что-нибудь путное и приличествующее случаю не выходило. Зато взгляд мгновенно покрасневших и слезящихся глаз был настолько несчастным, что кан профессор вдруг принялся утешать студиозуса и утирать ему щеки собственным платком. Запах мокрой шерсти усилился. — Ап-ап-ап-чх-х-х-ииииии!
— Не стоит, право, так расстраиваться… вам присудили волей конклава всего лишь пять дней заточения и благостных раздумий. А потом сможете вернуться и продолжить, волею высших сил, свое обучение. Вы… талантливы, так что от сокурсников не отстанете. Да и в башне вы можете заказывать уроки — вы же помните, что у нас главенствующий принцип всевозможного гуманизма. Так что любой преподаватель сочтет своим долгом подняться к вам во имя просветления.
— Да-а-апчихать на… апхи! Высшие силы!
Профессор сделал вид, что восхваление высших сил прозвучало стандартно, а предлог направления ему послышался. Впрочем, студиозус выглядел по-настоящему несчастным и рыдал так искренне, как не переживал даже во время заседания.
— Высшие силы с нами, — ритуально откликнулся кан профессор. И любезно предложил: — Может, вас надо проводить? А то вы как побледнели и…покраснели. Или, пожалуй, вас надо лекарю показать?
— Не требуется! — Чувство самосохранения возобладало над аллергическим чиханием, и он почти без запинок отчеканил: — Нижайший поклон, кан Бослав. Да воздастся вам за вашу доброту и участие! А-а-а…. Хе…
— Вы будете иметь счастье меня поблагодарить лично, завтра я специально вас проведаю и мы сможем позаниматься. Ибо я не верю, что вы настолько не приспособлены к практической трансформации, тем более, что теоретические аспекты вы знаете блестяще.
— Вы очень добр-р-ры ко мне, — поклонился Клав. За горловым рычанием почти удалось замаскировать очередное «апчхи». — Чш-кха-ахк!
— Нет, вам определенно требуется лекарь, — покачал головой кан Бослав.
— Не-а-чхи, не требуется. Я… чхух! Прошу прошения! Спешу-чхек! Мне следует… чхать-хеть! Срочно… чхуйть! Прибыть… чхаучху-у! В место… о-о-о-пхи! Наказания! Чхуить-чхить! — отчихался Клав с каким-то диким подвыванием. Попасть в заботливые лапы бер Шела никак не хотелось. Лекарь любил залечивать и изучать людей, а такие пациенты ему попадались до обидного редко— вот он и отрывался на тех невезучих, что умудрялись заболеть и не отбиться от помещения в лазарет.
— До завтра, — платок прижался к носу и Клаву пришлось, сгорая от смущения, высморкаться в батистовую ткань. Кан Бослав удовлетворенно улыбнулся: — ну вот, теперь другое дело. Следуйте дорогой ведающих, мой мальчик, и ваши труды будут достойно вознаграждены.
— Да не оставит вас милость ведающий и высших сил, — скороговоркой пробормотал Клав, поспешно отбегая подальше. По опыту он знал, что к вечеру слезы течь перестанут, если подле него снова не будет отираться кто-то мохнатый с мокрой шкурой.
Небесная башня была самой высокой в Универсариуме. Сколько ступенек вело на вершину не знал никто, даже самые настойчивые и часто наказываемые каждый раз от подсчетов получали разные значения. Клав тоже привычно вел счет, сбился на четвертой сотне. А на шестой сотне — откровенно запыхался и схватился за бок, в котором неприятно покалывало. Но продолжал упорно стремится вверх, медленно и с остановками. Причем последнюю, как надеялся, восьмую сотню действительно полз на четвереньках, горестно думая о том, что в Универсариуме обучается почти двести студиозусов, кормится около полусотни разных преподавателей по всевозможным дисциплинам, а лестницу помыть некому.
Когда наконец Клав выбрался на обзорную площадку небесной башни его ощутимо подташнивало, а все члены ныли так, словно он промчался на скорость с оборотнем марафонскую дистанцию. Причем оборотень был дикий, голодный и бешеный, оттого что не мог догнать и зажевать. Кое-как поднял руку ко лбу, смахнув пот и со вздохом облегчения растянулся на полу. Все-таки название башни, наверное, от того и происходит, что залез, свалился и ощущения, как будто уже на небе. А еще стало понятно почему попавшие сюда готовы просвещаться и проникаться высшими знаниями до бесконечности — потому что спускаться страшно. Клав мстительно ухмыльнулся: интересно бы поглядеть на преподов, которые во исполнение долга будут таскаться сюда как минимум раз в день.
Юноша полежал немного, восстанавливая дыхание, поерзал — дощатый пол по всем удобствам был далек даже от соломенной перины, и принялся раздеваться. Чтобы вытащить мех, пришлось полностью стащить куртку и изрядно замерзнуть на стылом ветру. Окошки хоть и были узкими, но высокими, и располагались по всему периметру стены. Так что ветру было где разгуляться. Клав натянул куртку, едва сумел замерзшими руками защелкнуть крючки и торопливо замотался в мех. Огляделся — вроде бы возле южной стены меньше дуло — перебрался туда, и съежился под шкурой.
На сумрачном зимнем небе вяло пыхнули искорки нескольких одиноких звезд. Просветления он не дождался, вместо него навалился сон.