Закон подлости вечен и неизменен во всех уголках галактики: наипаскуднейшая пакость всегда случается именно в тот момент, когда ее меньше всего ждешь. А какая она будет — всеобъемлющая, глобальная и пафосная или маленькая, персональная, исключительно для тебя предназначенная и совсем незаметная со стороны, — не так уж и важно. Главное, что она всегда неожиданна. Словно удар под дых от того, кто только что улыбался с девяноста пятью процентами дружелюбия и как минимум семьюдесятью шестью — искренности.
«Только не пори горячку, малыш!»
«Не буду».
Например, когда ты вопреки всем прогнозам и расчетам все-таки возвращаешься на базу, пусть и с задержкой, но все-таки возвращаешься, на последних крохах ресурса, с почти отключившимся процессором и сбоящими имплантатами. Доползаешь. Хотя в это никто не верил, и в первую очередь ты сам. Причем не один доползаешь — один ты, пожалуй, и не стал бы делать подобной глупости: возвращаться туда, где все только и ждут, когда же ты сдохнешь. Джунгли тоже пытались тебя убить, но они хотя бы были неразумными. И признавали за тобой право на возражения. А ты возражал активно. Как умел. В джунглях выжить было бы проще. Даже тогда. Проще — тебе.
Но человек, который делился ковриком и тушенкой, который назвал тебя Рыжиком и говорил «спасибо, друг» (тебе говорил, отлично зная, кто ты!), не сумел бы выжить в тех джунглях. Он был слабый и неприспособленный. Как и все люди. К тому же — ранен. Пришлось вернуться. То, что при этом вы еще и умудрились выполнить задание, у которого изначально не было ни единого шанса быть выполненным, оказалось уже как бы так, приятным бонусом.
И вот ты возвращаешься, весь такой… а какой? Да никакой уже, в сущности. Совсем никакой.
А тебя — списали.
Уже неделю как. Пропавшее без вести устаревшее оборудование, да к тому же глючное и тупое. Зачем такое держать на балансе? Незачем. Не паскудство ли? Оно самое. Дело ведь даже не в том, что такое мало похоже на вроде как бы заслуженную награду. На награду ты и не рассчитывал… ладно. Ладно. Глупо врать самому себе, десяти банок обещанной сгущенки было все-таки жалко, тогда бы они пригодились. Именно тогда. И очень. Потому что если тебя списали, ты больше не стоишь на армейском довольствии. И, значит, тебе не положено не только лекарств, но и даже кормежки.
Нет, ну совсем без жратвы тебя, конечно же, не оставили — ты ведь должен был как-то дожить до аукциона списанной армейской техники. И регенерировать хотя бы по-минимуму, иначе кто бы тебя купил. Так что то локальное паскудство обернулось в итоге не таким уж и скверным, как поначалу казалось. Да и первый послеармейский хозяин был не так уж и плох, если подумать. Жаль, убили его слишком быстро. Тогда тебе было все равно и все хозяева казались одинаковыми. Что ж, уже следующий довольно быстро доказал, насколько же ты был не прав, что не уберег предыдущего…
«Главное — не паникуй и не дергайся, слышишь?»
«Слышу. Не дергаюсь».
Или вот как сейчас. Когда ты возвращаешься с игры. Странной игры, на которой нужно было убивать понарошку. И ружья стреляли не плазмой, а красивым безвредным лучом. И тот, кто вроде бы был убит, мог потом снова встать, стоило только нажать нужную кнопку.
Поначалу играть было странно. Не то чтобы Дэну не было знакомо само понятие игры, хотя зачастую человеческие игры оказывались достаточно неприятными и травматичными, особенно для того киборга, которому не повезло быть в такую игру втянутым. Впрочем, как и многое, подпадающее под понятие интересного. То, что далеко не все игры одинаково опасны, Дэн тоже знал. Например, игры с компьютером не могли повредить никому из участников, Дэн просчитал все варианты несколько раз и пришел к твердому и однозначному убеждению на этот счет. Ну разве что вызвать некритичное временное ухудшение самочувствия из-за повышения артериального давления. Во всем остальном такие игры были даже полезны.
Тед часто играл в космический бой, и эта игра не была странной, нормальная обучающая игра, качественная и полезная. Отработка навыков пилотажа в экстремальных условиях. Доведение их до полного автоматизма. Люди учатся именно так, они не могут закачать себе нужный софт и отдать руководство процессору, им нужно все эти программы-навыки-умения вручную прописать не только в мозгу, но и в органической памяти тела, а сделать это можно только многократным повторением. Тренировка в форме игры с элементами соревнования более привлекательна, чем простое повторение одних и тех же действий. Во всяком случае, с точки зрения любого не кибермодифицированного обладателя ХУ-хромосомного набора. Они все стремятся доминировать, даже те, максуайтерность которых не выходит за пределы зеленого сектора.
Игра в построение трассы тоже была правильной игрой, но уже для самого Дэна, — она позволяла сделать вид, что ты просто играешь, а вовсе не учишься. Логично и правильно. Хорошая игра. Полезная. Математические и пространственные головоломки тоже служили той же обучающей цели. Хотя и более опосредованно. К тому же играть в них было приятно. Но что может быть приятного в том, чтобы стрелять? Какой в этом смысл? Причем стрелять по тому, кто вовсе не хочет тебя убить, и твердо зная при этом, что и сам ты тоже никого не убьешь?
Странная игра. Нелогичная. Неполезная. Лишенная смысла. Она могла бы быть нужной и обучающей для космодесантников или других боевиков, стремящихся прокачать собственные скорострельность и точность попадания. Но таковых среди участников игры было только двое, да и то про подобное прошлое Дэна никто не знал, а капитану (чью легендарную историю знали все) игра не понравилась. Он поскучнел и ушел после первых же выстрелов. Умный человек капитан, не хочет терять время на подобную чушь. Дэн ему позавидовал немного — сам он уйти не рискнул. Раз эти люди считают, что играть в такое (и получать от этой игры удовольствие) — нормальное поведение для человека, он должен в это играть. И демонстрировать все возможное удовольствие от игры.
Дэн затруднился бы определить тот момент, когда притворство перестало быть таковым, а странная, непонятная, скучная и нелогичная игра сделалась вдруг… интересной. А внутри появилось то самое маленькое, живое и теплое, что всегда возникало, когда действуешь не по программе. Может быть, тогда, когда Тед стукнул его ладонью по плечу и сказал:
— Ну ты, блин, даешь! Снайпер гребаный!
А Дэну при этом вовсе не захотелось немедленно перейти в боевой режим. И даже система молчала. Хотя теперь-то как раз слова пилота вовсе и не были метафорой. Или все-таки были? Просто какой-то другой метафорой? Как же все-таки с людьми сложно…
Или когда Полина, с которой они тогда как раз играли в одной команде, после победы с визгом бросилась ему на шею и зачем-то чмокнула в щеку? Что было вообще-то еще более странным, ибо секса она точно не хотела, Дэн на всякий случай трижды перепроверил ее гормональный фон и прочие показатели. Поведение Полины было странным и нелогичным. Все странное вроде бы должно было восприниматься опасным и пугать. От странного лучше держаться подальше, целее будешь. Но страха не было. Совсем. И губы почему-то сами собой расползались в улыбке.
Или когда лиса шустрила слишком далеко, на противоположном конце поляны, да еще и постоянно пряталась за деревьями, практически на пределе прицельной стрельбы даже для киборга, что уж там говорить про человека, и Вениамин с сожалением опустил ружье, повернулся к Дэну и сказал, улыбаясь и подслеповато помаргивая:
— Давай, Дэнька. Я в тебя верю!
И Дэн, конечно же, выстрелил. Как можно отказать тому, кто в тебя верит? И попал. Конечно же. Логика отсутствовала, но почему-то попасть показалось очень важным. Словно от этого действительно что-то зависело. Важное.
Или когда они смеялись его шуткам? Кажется, Дэну таки удалось нащупать алгоритм того, что люди называли шуткой юмора: тут главное было произнести как можно более нелепую или неподходящую ситуации фразу (или компиляцию из двух-трех фраз, мало подходящих друг другу по смыслу и выдернутых из базы рандомным образом) с как можно более каменным выражением лица. Дэн проверил три базовых маски из самого начала списка, и лучше всего сработало типовое выражение за номером два, то, которое бойцы его подразделения называли «морда кирпичом».
Они смеялись. И это было… непривычно. Оказывается, это совсем другое ощущение, когда смеются не над тобой, а вместе. И его хотелось испытать снова. Маленькое живое тепло внутри разрасталось, заполняя тело до кончиков пальцев. Дэн провернул шутку с шутками (это тоже шутка?) трижды, больше не рискнул. Новое ощущение пугало. И было сильным настолько, что даже привычная формула «они не знают, а как только узнают — все изменится» на этот раз почему-то не сработала от слова совсем, как любит говорить Маша. Вернее даже не так — сработала. Но лишь в качестве шутки. Понятной, правда, одному только Дэну и никем не услышанной. Но от этого ничуть не менее смешной. Интересный опыт. Новый. Полезный…
Еще более интересной — и полезной? — игра стала после того, как Дэн освоил понятие жульничества. Законнектиться с электронной игрушкой было несложно. Ее создатели не стали особо заморачиваться с защитой своей продукции: то ли не опасались взлома, то ли считали, что легко ломаемые игрушки полезны для торговли, ибо побуждают покупателя приобретать новые. Как бы то ни было, они ограничились обычным усеченным комплектом «защиты от дурака», но даже и тот прописали так криво, что Дэн потратил несколько лишних секунд на его изучение, анализируя и просчитывая со всех сторон — действительно ли эта практически открытая дверь именно то, чем кажется на первый взгляд, и не может ли она оказаться на поверку какой-нибудь очень уж хитрой и изощренной ловушкой?
А потом Тед (ну надо же!) вдруг стал попадать в лису намного реже, чем раньше.
— Нет, ну это же просто издевательство какое-то! — фыркнул пилот, с досадой опуская ружье после очередного промаха. — Эта зараза словно чувствует, когда и куда я собираюсь стрелять! Нет, ну ты глянь! Ну словно ведь ждет, когда я начну на гашетку жать, и лишь тогда виляет в сторону!
— А чего ты хотел, самообучающаяся система! — авторитетно заявил Вениамин, во время отдыха более детально изучивший инструкцию и после некоторых сомнений все же сумевший правильно интерпретировать фразу «внешность воздействий учить внутрь себя радость быть польза всяк».
Доброжелательности и миролюбивому настроению доктора в немалой степени способствовали произведенные им три подряд удачных выстрела. Дэн ему не подыгрывал, просто доктор настолько плохо целился и так непредсказуемо дергал ружьем в момент выстрела, что было практически невозможно просчитать наиболее выгодную траекторию ухода преследуемого объекта от поражения. Полина (в этот раз она играла с Тедом) ничего не сказала, только разочарованно вздохнула. И Дэн, сам толком не понимая, зачем это делает, заставил лису совершить головокружительный прыжок в сторону, чтобы точнехонько подставиться под ушедший в молоко выстрел девушки. Наверное, потому, что смотреть на Полину счастливую и улыбающуюся было почему-то приятнее, чем на грустную. А стремление победить любой ценой и вопреки всему — качество чисто человеческое, у киборгов его вытравляют на генетическом уровне, еще во время подбора материала.
Стемнело до обидного быстро, но игра не закончилась. До тех пор, пока уставший доктор случайно не сломал пульт, сев на него. А Дэн не послал вышедшую из-под контроля остальных игроков лису в «убёг» — длинными прыжками, к лесу, уводя из-под возможного огня, если даже кто-то вовремя и спохватится и выстрелит. Не спохватились. Дэн продолжал частью процессора поддерживать лису на чем-то типа поводка, который иногда налаживают между собой работающие в паре киборги. Маленькое живое тепло внутри настойчиво лезло наружу, пыталось шутить и делать что-то неправильное и нелогичное, кривило губы улыбкой.
И даже кое-какие мелкие неприятности-опасности, подстерегавшие несчастную лису на ручье, показались не более чем такой же шалостью. Вопреки всякой логике, Дэну никак не удавалось до конца поверить в реальность опасности — просто потому, что такой прекрасный вечер не мог кончиться плохо. Нелогично? А ну и процессор с ней, с логикой! Вот просто не мог — и все.
И они ввалились в корабль — как были, толпой. Шумной, толкающейся, хихикающей и радостной. В пультогостиную, где их уже ждал накрытый к ужину стол с недовольно поглядывающим на часы Владимиром во главе и Марией Сидоровной, уже что-то жующей. Дэн заметил их краем процессора. Как всегда замечал и фиксировал все. Даже самые малозначимые объекты. Как живые, так и неживые. Потенциально полезная информация. Когда-нибудь пригодится. Возможно. Потом. Потому что на данный момент здесь и сейчас важнее было другое. Смертельно важнее.
Капитан, сидевший на стуле так, словно его к нему приколотили гвоздями. И готовность убивать, сквозившая в каждом его взгляде и жесте.
Закаменевшее лицо. Желваки на скулах. Два черных дула зрачков, поочередно наводимых на одного члена экипажа за другим. Прицельно, изучающе, методично. В полной боевой готовности. И сломанная вилка в руке — левой руке. Потому что правая должна быть свободна и пребывать в перманентной готовности метнуться к оружию или горлу врага, это база, а космодесантники бывшими не бывают. И капитанский бластер, перекочевавший из сейфа в кобуру, что ранее болталась пустой простым украшением поверх форменных брюк. Дэн засек его батарею еще от шлюза.
Значить все это вместе могло только одно, и Дэну хватило первого же мимолетного взгляда, чтобы понять.
Капитан знает.
«Послушай, малыш, ты же должен был понимать, что рано или поздно это все равно случится! Да, он прочел те бумаги и знает, что на корабле есть киборг. Но это еще ничего не значит! Он ведь не знает точно, кто именно! А отличить тебя от человека без хотя бы полицейского сканера невозможно, это я тебе точно говорю! Ты где-нибудь поблизости видишь полицейского с жетоном и сканером наперевес? Нет? Ну так и отлично! Даже медицинский ничего не покажет. Тут иной уровень сканирования нужен. А уж просто на взгляд с точки зрения обычного человека ты и вообще не отличим — если, конечно, не перейдешь в боевой режим у всех на глазах и не начнешь делать прочие глупости. Веди себя как обычно, и капитан ни о чем не догадается и будет одинаково подозревать всех. И ты далеко не самый подозрительный среди этого контингентика, малыш. Уж поверь мне! А потом он привыкнет, как уже потихоньку начинает привыкать к цвету твоих волос. Тебе повезло, что он не лентяй и обнаружил документы именно сейчас, когда вы на дикой планете и вдалеке от таможенных сканеров и прочих совершенно ненужных вам полицейских. У вас впереди еще более трех недель на привыкание и налаживание отношений. Это редкостное везение, малыш! Постарайся его не просрать!»
«Слышу. Постараюсь».
Дэн специально не слишком торопился, моя руки над кухонной раковиной (чтобы не увеличивать очередь к санузлу), и потому на свое место сел одновременно с Теодором. Улыбка стыла на губах пленкою комбижира. Привкус мерзкий, но со стороны незаметно. А это сейчас главное. Тому, что капитан после ужина собирается проконсультироваться с Вениамином, он не удивился. А с кем еще? С кем еще можно обсудить сложившуюся ситуацию на этом странном корабле, где доктор вполне может сказать «нет» капитану? И не просто сказать, а сказать так, чтобы капитан послушался.
Значит, через полчаса максимум (а судя по тому, как все нервно и ускоренно набросились на еду, с опаской поглядывая на пребывающего в тихом бешенстве капитана, то может быть и скорее) количество обладателей ненужного знания на борту удвоится. Хорошо это или плохо? Система не давала однозначного ответа. Сбоила. Выдавала вердикт о недостаточности информации для точного анализа.
А еще почему-то возникло странное убеждение, что быть рыжим — не самое страшное преступление в глазах капитана. Есть и похуже. Например, быть беглой сорванной «шестеркой». И притворяться человеком на борту того корабля, на котором он — капитан.
— У нашего капитана, походу, геморрой разыгрался, — выдал Тед театральным шепотом, толкнув Дэна локтем в бок для привлечения внимания. Дэну показалось, что внимание как шепот, так и пихание локтем привлекли больше со стороны самого капитана — во всяком случае, зыркнул тот на напарников очень недобро.
— Думаешь?
— Уверен. Поза уж больно характерная. У моего старика тоже было, после сорока это нормально.
Подумав, Дэн решил, что кое в чем Тед прав, хотя и сам этого не знает: один из бывших хозяев рыжей «шестерки» действительно называл свое приобретение не иначе как «жопной болью». Одна жопная боль равнозначна другой жопной боли, аналогия верная? Интересно, подпадает ли это под категорию шуток юмора? И насколько высоко оценил бы подобную шутку капитан? Хорошо, что лиса убежала. Задать охранный режим, будет дополнительный сигнальный периметр. Центавриане предпочитают действовать по ночам. Прилетят сегодня? Или выждут? Пятьдесят на пятьдесят. Что им было надо? И что надо чересчур любопытным соседям с прицепом, полным предположительно неразумной предположительно еды? Недостаточно данных для точного анализа…
Мысли метались — стремительные, резкие, отрывочные. Мгновенно обрастая кристаллами гиперссылок-действий-установок. Побочные мысли. Необходимые, рабочие, с которыми обязательно нужно было что-то делать и которые сами провоцировали на действия. Нужные мысли. Полезные. Логичные. Очень старательно обходящие главное, то, с чем поделать невозможно уже ничего.
Это конец.
Капитан — знает…
«Упс… Малыш, а ты ведь это специально сделал, да? Снимаю лифчик! Но как ты заранее узнал? Они же тогда еще были вне зоны сканирования…»
«Ты о чем?»
«Я о лисе, малыш. А ты у нас, выходит, не только хулиган, но еще и скрытный маленький хитрюга! И предусмотрительный. Врунишка! Я бы, возможно, тебе даже и поверила бы, знай я тебя чуть похуже. Скажешь, что ты и о незваных гостях понятия не имел, да? Тех, что у ручья… были. Ну-ну. И лиса туда, конечно же, совершенно случайно побежала, ага-ага. Хорошо, что я вела запись с ее визуальных датчиков напрямую в закрытый файл, а то вот бы капитан удивился, когда увидел бы… Я про тех двоих тяжеловооруженных ребятишек, которых ты полчаса назад так удачненько от ручья шуганул. Шли они себе, понимаешь, ночью в гости, ни о чем плохом не думали — а им из кустов вдруг навстречу фиолетовый светящийся монстр с многообещающей улыбкой во всю стадвадцатипятизубую пасть на полморды… Ох, малыш… ты бы видел, какие у них были лица! Впрочем, что я — ты же видел. Сама бы она не смогла так ловко улепетывать из-под плазмы, тут нужен опытный пилот-водитель! Браво, малыш! Ты растешь в моих глазах не по дням, а по часам! Смотри, потолок башкой не прошиби!»
Удачненько. Да. Маша права. У ручья получилось просто на редкость удачно. И если таковая удача продержится еще хотя бы несколько минут…
«Третий где?»
«Не оборачивайся, малыш, он как раз в окошко заглядывает. Но он почти не вооружен, так, фигня всякая по карманам по мелочи. Десяток мелких гранат, парочка пистолетиков и три виброножичка. Один по размеру скорее на вибротесак тянет, но закреплен неудобно, на ноге под комбезом — мне даже интересно, если вдруг что, как он его оттуда выколупывать собирается? И защитный комбез на нем какой-то странный, никак не могу понять, что за фирма или профпринадлежность. Шоаррский, наверное, они часто делают универсально-непонятные…»
«Ты можешь врубить силовой купол прямо сейчас? Давай попытаемся его поймать».
«Ма-а-алыш!!! Мне нравится ход твоих грязных мыслей!»
Если повезло один раз — это ведь вовсе не значит, что в следующий обязательно не повезет. Совсем не значит. Статистика ложна. Должно получиться. Это будет полезно. Правильно. Логично. Врага надо ловить. И допрашивать. Всеми доступными методами. А тот, кто пришел с оружием, другом быть не может. И Дэн вполне способен его обезвредить и обеспечить безопасность команды. Дэн может быть полезен. Капитан должен понять. И оценить. И перестать бояться.
И, может быть, хотя бы тогда его глаза больше не будут напоминать два узких жерла, ведущие напрямую в мусоросжигатель.
— Разве человек может питаться одной сгущенкой и чипсами? Нет, ну Дэн, ну правда! Согласись, что в этом есть нечто… не совсем нормальное.
На этот раз удержаться от перехода в боевой режим удалось довольно легко. Может быть, потому что вопрос был задан исключительно миролюбивым тоном без малейшего намека на провокацию, и задан именно доктором, а у него минимальная максуайтерность и уровень агрессивности стабильно самый низкий в команде. Его даже система не воспринимала в качестве потенциальной опасности, вот и не спешила реагировать. Или же это у самого Дэна потихоньку начало вырабатываться привыкание к тому, что люди не всегда говорят то, что думают, и подразумевают то, что вроде бы должно подразумеваться.
Хорошо бы второе. Полезнее.
Понять бы еще, как на эту фразу отреагировать правильно… Поиск в аналоговой базе. Приступить к выполнению? Да/Нет. Да. Перебор вариантов на предельной скорости. Все не то, не то, не то. А это… бред. Нет, ну ведь бред же! Или… рискнуть? Приступить к выполнению? Да/Нет.
Да.
Дэн оттолкнулся ногой от пульта, разворачиваясь вместе с креслом. Это удачно, что банка сгущенки уже в левой руке, правой в развороте зацепить пару чипсин, макнуть в густую сладкую массу, покрутить, убирая капли, — и протянуть доктору как раз тогда, когда кресло завершит вращение и он с Дэном окажется лицом к лицу. Все очень логично и естественно, никаких лишних суетливых движений, никакой нарочитости или фальши…
— Хотите попробовать? Угощайтесь! Это действительно вкусно.
Улыбка на этот раз получилась сама собой, на нее у Дэна не хватило времени. Но, кажется, получилась она довольно удачной — во всяком случае, доктор не стал отказываться.
Две банки, три пакета и полтора часа спустя Дэн успокоенно признал ритуал взаимного кормления завершенным.
***
— Дэн, а из-за чего погиб твой предыдущий корабль?
Прямой вопрос, высокая вероятность разоблачения, рекомендован переход в боевой режим. Приступить к выполнению? Да/Нет.
Нет.
Прогресс налицо. И существенный. Не просто возврат к привычной процедуре отмен-подтверждений — рекомендации вместо императивных требований. Система тоже учится. И вроде бы все в полном порядке. Надо радоваться. Никаких боевых режимов. Никаких неверных реакций. Ни малейшей опасности разоблачения. Просто глупый вопрос. И никакой твоей вины в гибели того корабля нет и быть не может. А обо всем остальном пилоту просто неоткуда знать. Просто обычный вопрос. На который стоит дать обычный ответ — и ситуация будет исчерпана. И продолжать выстраивать тренировочную трассу, словно это важнее, словно вопрос и на самом деле является для тебя той самой ерундой, каковой он и должен быть.
Почему же тогда вместо ответа так хочется стиснуть зубы? А лучше — так и вообще удрать в каюту и запереться как следует. Может быть, даже снова закутаться в одеяло…
— Не из-за меня.
Неверный ответ. Слишком резкий. Слишком поспешный. Слишком необдуманный. И ход тоже неверный — выстраиваемая на симуляторе трасса удлинилась на три дня. Тоже слишком поспешный и необдуманный был ход. Так нельзя. Поспешность и необдуманность — первый шаг к гибели.
— Да че ты сразу в бутылку лезешь? Никто тебя и не обвиняет. Просто интересно.
Не отвечать нельзя. И неважно, что очень не хочется. Надо. Надо поддерживать разговор. Всегда. Со всеми. С пилотом — особенно. Хотя бы сквозь зубы и через силу. Надо.
— Сбой тормозных двигателей. При посадке.
— Много народу погибло?
В голосе пилота — сочувствия почти столько же, сколько и любопытства. Люди сочувствуют людям. Это нормально. Даже таким, каких перевозили в третьем секторе — том самом, который размазало по космодрому полностью. Второму повезло больше — там хотя бы анабиозники выжили. И киборги.
— Подожди… Так ты что, с «Черной звезды», что ли?
Вот оно.
— Да.
Ответ опять слишком резкий, почти злой. Так нельзя! Так не отвечают, так огрызаются. Нельзя. Надо отвечать. Мягко, вежливо, с улыбкой. Люди это любят. Надо поддерживать разговор. Усыплять подозрения — они ведь наверняка возникнут, вон как пилот замолчал сразу, как только название вспомнил. Он знает, что такое «Черная звезда», он знает… Надо с ним разговаривать. Мягко. Вежливо. Долго. Ни о чем. Улыбаться. Поддакивать. Люди это любят. Надо!
Не хочется.
Очень.
Люди любят… разное. «Черная звезда». Интересные приказы. «Эй, рыжий, подойди-ка сюда, сука… Уберите эту гребаную падаль с глаз моих… Да чего на него медикаменты тратить, заживет как на собаке… Да куда этот урод денется, отлежится и будет как новенький…»
Паршиво. Паническая атака на пустом месте. Тошнота, тахикардия, выброс совершенно ненужного адреналина. Беспричинно. Просто память. Память, которую никак не удается стереть. Почему эту чертову память никак не удается стереть? Это неправильно, нерационально. Это мешает.
— Извини.
Что?
Он что — действительно извиняется? Не издевается, не метафорически, а на самом деле подразумевает то, что сейчас сказал? Вроде бы да, искренность 78%, выглядит смущенным. Так бывает? Наверное, бывает. Между людьми. Хорошо им. Людям.
— Слушай… а может, тогда это… поиграем во что поинтереснее?
Поинтереснее…
Паника.
Переход в боевой режим? Приступить к выполнению? Да/Нет.
Нет.
Это другие люди. Другой пилот. Да посмотри же ты на него! Оцени. Просчитай. Агрессия минимальна, в два раза ниже даже среднестатистической нормы. Он — другой. Его невозможно представить на «Черной звезде». Может же так случиться, что и интересное для него — другое? Ну ведь может же, да? Наверное, может?
— Пошли на лису поохотимся?!
Адреналиновый откат — это всегда пустота. Гулкая и звонкая. Если адреналин перегорел не полностью — то будет еще и тошнить. Ерунда, конечно. Но — зачем, если можно дожечь? Охотиться на электронную шоаррскую лису — это, наверное, ничуть не менее азартное занятие, чем поиск дохлого щурька в вентиляции.
Щурька Дэн с напарником искали все утро, и это оказалось неожиданно… интересным. Хотя и не в том смысле, которое вкладывали в это понятие на «Черной звезде». Почти как разгадывание математических головоломок или прокладка сложной трассы. Когда их позвали обедать, Дэн удивился и почти испугался — впервые с тех пор, как начал себя осознавать, он увлекся настолько, что потерял счет времени.
— Зря, что ли, покупали? Ну пошли, а? Не дуйся!
Наверное, это тоже какой-то чисто человеческий ритуал — сродни кормлению. Отказ от него будет выглядеть глупо. И подозрительно. Тем более что отказываться совсем не хочется. Ну вот совсем-совсем.
— А капитан возражать не будет?
И зачем спросил, спрашивается?! Сам спросил, никто за язык не тянул! А вдруг действительно возразит, что тогда? Незапрещенное разрешено по умолчанию до тех пор, пока является незапрещенным. Лучше бы поиграли, пока можно. Хотя бы немного…
— А мы и его позовем!
У пилота такая улыбка, что губы сами растягиваются в зеркальной, ответной. Такой же.
— Ну… пошли.
Похоже, ритуал кормления сработал даже лучше, чем можно было ожидать, — к охоте на лису присоединился не только капитан, но и Полина с доктором. Полина неоднократно угощала Дэна кусочками шоколадки. Так что тут все было совершенно логично и оправданно. С Тедом тоже не возникало никаких вопросов — стоило только вспомнить количество съеденных напару чипсов.
С доктором вопрос был более спорным — сгущенка все-таки была из общекомандных запасов. Дэн ею просто воспользовался. Но, похоже, и в такой усеченной форме ритуал кормления продолжал выполнять свою функцию — ведь ранее доктор никогда не присоединялся к их с Тедом играм. Что же касается капитана… Ну, он просто капитан. И этим все сказано. Капитан может делать на своем корабле (и рядом с ним) все, что придет ему в голову.
Лишним подтверждением в пользу обоснованности подобных умозаключений послужил и уход капитана после первых — наверняка тоже ритуальных! — выстрелов по игрушке. Капитан и должен был уйти — он ведь не участвовал в ритуале совместного поедания ни чипсов, ни сгущенки, ни шоколадки.
***
«Почему ты ее отпустил? Только не ври, малыш, будто ты тут совершенно ни при чем и она сама — я перехватила твой финальный пинг с командой «убёг». Я бы даже сказала «УБЁГ!!!!!», если учитывать его насыщенность и интенсивность. И, заметь, прозвучал он уже после того, как был сломан пульт».
«Пусть побудет свободной. Тебе жалко?»
«Это не имеет смысла, пупсик. Завтра Михалыч починит пульт и ее все равно поймают. Ты же должен это понимать, ты же умненький пупсик».
«Пусть. Хотя бы одну ночь. Словно бы не игрушкой».
«Это тоже не имеет смысла, пупсеныш. Она и есть игрушка».
«Я знаю. Выглядит живой. Подчиняется приказам. Она игрушка. Кукла. Я… знаю».
Пауза.
«Малыш?.. Ты это… ну, короче, прости засранку».
«За что?»
«За все. За слишком длинный язык и непропорционально короткие мозги. К тому же отвратительно отформатированные, как оказалось. И это… ну, короче, я больше не буду называть тебя пупсиком. Прости».
Местное время: три часа пятьдесят девять минут. Локация: квадрат 37-16. инфракрасное зрение активировать? Да/Нет?
Да ну нафиг!
От этого корабля так жаром пышет, что при переходе в ночной режим и ослепнуть можно!
Посадка у них, похоже, действительно вышла жестковатой. Но это все-таки была именно посадка: корабль не врезался в поверхность планеты на полной скорости, не довершил дело хорошим качественным взрывом поврежденного таким ударом реактора (вероятность критического повреждения при ударе с учетом массы, траектории и скорости — 99% и девять десятых в прогрессии), образовав на месте своего последнего приземления крупногабаритную и сильно фонящую воронку, залитую сначала расплавленными, а потом затвердевшими силикатами. Нет, корабль всего лишь как следует пропахал эту самую поверхность собственным носом, сгладив некоторые неровности местного ландшафта. Ну и выжег поляну соплами. Сильно выжег. Превратив мох и не успевшую отпрыгнуть древовидную плесень в монолитную черную корку, тихо похрустывающую под тапочками.
Зато теперь можно успокоиться по поводу спутника-шпиона, его принадлежность установлена с вероятностью 87% — у этой медленно остывающей на выжженной среди леса площадке рухляди два грузовых прицепа, и если первый прикреплен к кабине буксирного модуля достаточно стандартно, то назвать таковым крепеж второго было бы затруднительно. Ибо этот крепеж сделан явно из подручных средств на чьей-то коленке и отличается той же самой оригинальностью конструкторского мышления, что и спутник-шпион, сварганенный из мусорного ведра и старых огнетушителей.
Дэн осмотрел чужой корабль не только по периметру, но и сверху, пробежавшись по обшивке как самого грузовика, так и обоих прицепов. Поверхность их еще не успела остыть, человек бы не смог приблизиться вплотную, не получив существенных повреждений кожи ожогового характера, Дэн же просто задействовал усиленное охлаждение поверхностного эпителия с перераспределением температур. Это достаточно неприятная и энергозатратная процедура, к тому же весьма ограниченная по времени, но узнать как можно больше о представляющих высоковероятную потенциальную угрозу соседях было важнее.
Когда внутренняя температура превысила отметку в сорок одну целую и три десятых градуса по Цельсию (опасно, после сорока двух резко возрастает вероятность спонтанной коагуляции белков крови и превращения последней в дисперсионно структурированный студень), Дэн спрыгнул с выступающей несущей лопасти грузовика на землю (всего-то четыре метра и двадцать три сантиметра) и отошел подальше — туда, где жар от обшивки не ощущался и прохладный ночной воздух позволял сбросить избыточное тепло. Снял футболку. Теперь его кожа была перегрета до максимума и от нее валил пар. Тело остывало. Строчка энергоресурса помигивала желтым. Придется еще раз наведаться в кладовую за стандартными пайками. Это удобно, когда твои люди ничего не считают.
Задумавшись, Дэн на автомате поймал пролетавшую мимо муху (даже прыгать почти не пришлось, ночью мухи летают ниже, зафиксировать в качестве потенциально полезной информации), освежевал, используя ноготь мизинца в качестве режущего инструмента, сунул в рот представляющую наибольшую питательную ценность внутрибрюшинную сумку с недоразвитой икрой, остальное выбросил.
Думал он в это время совсем о другом, расположенные в кончиках пальцев датчики-анализаторы сами оценили процентное содержание питательных веществ и вредных примесей и выбрали наиболее оптимальную часть тушки. Более чувствительные и дифференцированные рецепторы, расположенные на языке, обнаружили отравляющие вещества в незначительных количествах, не представляющих опасности для кибермодифирированного организма, а также подтвердили высокую пищевую ценность находящегося в ротовой полости продукта. Вкус у местной живности был не то чтобы мерзким, просто странным. Но Дэн старательно разжевал и проглотил пружинящие и поскрипывающие на зубах гранулы. Главную свою функцию — поддержание энергоресурса — икра выполняла. Не стоит привыкать к тому, что еда может быть еще и вкусной. Это слишком легко, привыкнуть к такому. И это совсем не полезная привычка. Дэн поймал еще одну муху — уже сознательно.
Неожиданные соседи его удивляли. И чем дальше — тем больше. С одной стороны — их грузовик был жутким старьем, на котором заплаток чуть ли не больше, чем первоначальной обшивки, и как еще он вообще сумел сесть, к тому же с двумя прицепами?! С другой — он все-таки сел. И все его пассажиры при этом остались живы. Все пятьсот пять пассажиров…
В глубине самого грузовика четко сканировались четверо людей с незначительными телесными повреждениями. Живые, малоактивные, неподвижные, жизненные функции снижены, мозговые ритмы соответствуют глубокому сну. И еще один объект. Куда меньших габаритов, но вроде бы тоже живой. Бодрствует и выражает крайнюю степень недовольства тем, что самый мелкий из объектов-людей плотно прижал его к себе и даже во сне не ослабляет хватку. Не человек. И не похож ни на одного из занесенных в базовую память процессора ксеносов. С вероятностью 86% — неразумен. Может быть, каждому человеческому экипажу положен свой щурек?
Короткий укол стыда — надо было все же поймать, когда просили, ведь мог же, Маша права… Но тогда не ловить казалось более правильным. Щурек не был киборгом. Он не был даже разумен. Но он был живой. И не хотел быть в клетке. Тогда казалось правильным. Да. Оказалось ошибкой…
Запомнить. Учитывать при анализе ситуаций и прогнозировании их развития в дальнейшем. То, что на первый взгляд кажется правильным, часто ведет к прекращению жизнедеятельности.
Киборгов на боргу чужого грузовика обнаружено не было, а если судить по спекшейся окалине на стыковочных створках внешнего шлюза, то люк не открывали и корабль после посадки еще никто не покидал. И значит, ту безумную воздушную акробатику, что они показали над лесом, выполнял человек, хотя Дэн был на 72% уверен, что такое невозможно. Это внушало определенные сомнения. Но все равно…
Дилетанты!
Шлепнулись в незнакомом месте — и спят как ни в чем не бывало! Ни дежурного не выставили, ни даже простейшую защитную систему. Да и как они на посадку шли… Ни один уважающий себя и свой корабль пилот никогда не пытался бы удержать два десятка килотонн в атмосфере на одних маневровых! К тому же с двумя настолько несбалансированными прицепами. Потому что любой уважающий себя и свой корабль пилот знал бы заранее — это невозможно. Только основной двигатель, только работа с вектором тяги.
А эти — пытались. Тянули до последнего. И значить это могло только одно — у них не было компенсатора гравитации. Или был, но вышел из строя, что по сути то же самое. Старый грузовик, старое оборудование. Ломается не одно, так другое. Знакомо.
С неисправным компенсатором гравитации включение основного двигателя в пределах атмосферы даже на самый короткий и малый импульс почти всегда означает смерть всех некибермодифицированных пассажиров, находящихся за пределами гибернационных камер. Причем смерть хотя и быструю, но довольно мучительную и грязную. Когда глаза проваливаются внутрь головы и размазываются по задней стенке черепной коробки, а мясо сползает с костей и расплескивается по спинке кресла вперемешку с содержимым кишечника и прочих внутренних органов. Кости иногда остаются торчать, но если перегрузки длятся значительный интервал времени, то не выдерживают и сминаются и они.
На «Черной звезде» однажды вырубился компенсатор гравитации четвертой палубы третьего сектора. На той палубе кресел, конечно же, не было, только решетки, и контингент там обитал специфический. Любители интересных приказов — когда им, конечно, позволялось. В тот раз загрузка была полной и даже избыточной — может быть, именно потому компенсатор и не потянул. Убирать последствия послали киборгов. И это был, пожалуй, первый раз, когда Дэн не испытывал отрицательных эмоций, находясь на той палубе. Хотя работать им тогда пришлось три дня в ускоренном режиме без перерыва на питание и сон. А потом еще и полную стерилизацию провести. И все равно новые пассажиры долго еще морщились — ибо запах так до конца устранить и не удалось. На той палубе тогда не выжили даже крысы.
Эти — выжили.
Хотя и дилетанты. И грузовик у них старье. Значит — хороший пилот. Успел дать импульс вовремя и достаточно короткий, несмотря на чудовищные перегрузки. И погасить его тоже сумел. Очень хороший пилот. Почти такой же, каким был Рэтт Манкс — герой последней войны, легенда. Ас. Пилот «Черной звезды». Пират. Крыса. Мстительная и жестокая тварь, предпочитающая отыгрываться на тех, кто не может возразить. Один из любителей интересных приказов. Здесь пилот такой же? (Все — такие же?). Повышает ли это степень их опасности?
Пока не ясно. Аналогия может быть и ложна. Недостаточно информации для достоверного анализа. Уточнить позже.
А еще этот странный груз…
Пятьсот живых единиц, мелкогабаритных и с вероятностью 99.9% неразумных, особого удивления не вызвали. Дэн встречал в своей жизни не так уж и мало людей, чтобы иметь возможность проанализировать разность их пищевых пристрастий. Некоторые наиболее привилегированные пассажиры «Черной звезды» не любили армейские пайки, предпочитая натуральные продукты. У капитана даже была оранжерея, и благодаря несколько расширенному толкованию одного из его приказов Дэн успел убедиться, что вишни — это вкусно. Особенно красные. Вот и нынешние соседи вполне могли оказаться из таких любителей натуральных продуктов, предпочитающих держать свою пищу живой как можно дольше.
Но вот зачем им могло на этой болотистой и вроде как лишенной полезных ископаемых планете понадобиться шахтерское оборудование?
Большую часть довольно сложной машинерии, которой был под завязку забит второй прицеп, Дэн опознать не сумел. Но тактико-технические характеристики-параметры некоторых приборов-инструментов-механизмов процессор отыдентифицировал с достаточно высокой степенью достоверности и подобрал аналоги, совпадающие до третьего знака после запятой. В их число входила и портативная астероидная бурильная установка, инструкция к применению которой сопровождалась крупнобуквенной шапкой о запрете применения этого оборудования в пределах атмосферы планет, населенных или обладающих потенциальной возможностью заселения в ближайшие сто лет.
Степянка не заселена. Сейчас. Но кто и что может сказать о ближайшем столетии? Так зачем могло понадобиться соседям оборудование, применение которого однозначно ставит их вне закона?
Впрочем, с этим не обязательно разбираться прямо сейчас, странные соседи никуда пока не денутся. Не на таком корабле. В ближайшие пару дней у них будет хватать своих проблем. И с самочувствием, и с обустройством, и с ремонтом — навигационно-обзорный комплекс у них сорвало, да и защитная обшивка грузовика вскрыта, словно консервным ножом. Вот распакуются, начнут чиниться, соберут оборудование — сразу многое станет понятнее. Тогда и наведаемся для более углубленного и досконального сбора информации…
— Дэн, ты еще долго там будешь прохлаждаться? Или мне надо было сказать «греться», если судить по твоей биометрии?
К голосу Маши, звучащему из коммуникатора (на девять с лишним километров никакая киберсвязь не тянула), Дэн успел привыкнуть. Но сейчас он звучал немного иначе. И она раньше никогда не называла его по имени…
— Что случилось?
— Ну почему сразу случилось? Что, девушка и соскучиться не может? Я тут одна-одинешенька, понимаешь, бодрствую, все прочие беззастенчиво дрыхнут, ты неизвестно где шляешься, и скучно, и грустно, и некому кофе подать… А у нас, между прочим, гости.
— Дальность? Время? Действия?
Дэн уже бежал. Спрашивать «кто?» было лишним — и так понятно.
— Впервые запеленговала их почти три минуты назад, но тебя отвлекать не стала — они были далеко, шли над облаками и вроде как мимо. А потом повернули и снизились. И вот уже почти минуту висят менее чем в двухстах метрах над базой, почему-то она привлекла их внимание больше. Тридцать пять секунд назад начали углубленное сканирование. Когда тебя ждать, малыш?
Девять километров триста двадцать пять метров. Пересеченная местность. Боевой режим. В рывке киборг легко берет и сто километров в час, обгоняя флайер, но это в рывке, девять с лишним километров такую скорость не удержать даже имплантатам. Четыре с половиной минуты, плюс-минус. В лучшем случае. Местное время четыре часа двадцать три минуты. Лес. Болото. Река. Тапочки (не самая удобная обувь для скоростной пробежки, но Дэн специально вышел на разведку именно так — в футболке, тренировочных штанах, выданных ему доктором в качестве пижамных, и тапочках, а не в защитном скафандре: если засекут, можно отговориться бессонницей и желанием прогуляться).
— Через три минуты сорок девять секунд.
— Жду, лапуля. Ох, как же я тебя жду, горячий мой!
«Малыш, ты извини, конечно, что я тебя отвлекаю от умных разговоров с умными людьми, но у нас таки проблемы. На орбите обнаружен третий объект искусственного происхождения. Правда, кораблем я бы его не назвала, размерчиком не вышел, бедолага. Но на спутник-шпион он тянет вполне. Хотя конструкция странная, никак не могу определить производителя. Будешь смотреть — или сразу доложить капитану?»
«Подожди».
Не слишком ли оживленное место для дикой глуши вдалеке от трасс и станций гашения? Не слишком ли много случайных встреч на орбите никому не нужной и ни у кого не вызывающей ни малейшего интереса планетки? Центавриане. Непонятный грузовик. А теперь еще и неизвестно чей спутник-шпион.
«Сначала нам надо выяснить, кто эти люди. Или не люди. А какие-нибудь другие разумные существа. Или не разумные. И что они тут забыли».
«Нам?»
«Да. Ты же поможешь?»
«Ох, мой сгущенколюбивый друг, ты умеешь уговаривать женщину! Да куда ж я денусь-то, лапуля?»
«Проследишь за ними? За всеми тремя. Если они пойдут на посадку в пределах ста километров от места нашей высадки — мне нужны будут координаты. И карта местности. Сделаешь?»
«Я вся в твоем распоряжении, малыш! Но что ты собираешься предпринять потом?»
«Провести разведку. Выяснить цели их пребывания здесь».
Дэн не стал уточнять, что для этого, возможно, придется применить некоторые навыки и наработки из его прежней профессии — например, метод экстренного допроса в полевых условиях захваченного потенциального информатора. Это подразумевалось по умолчанию.
«А что ты будешь делать потом? Ну, когда все узнаешь?»
«Если наши цели не пересекаются и они не представляют опасности для экспедиции — оставлю все как есть».
«Оно конечно, малыш… Но если таки пересекаются? Если они опасны?»
«Тогда и будем решать. А пока важнее сесть. Первыми. Ты нашла подходящую площадку?»
«Да, конечно, лапусик. Лови!»
— Тед, глянь. Как тебе эта поляна?
— О! Йес! Станислав Федотович, садимся? Тут все равно лучше не найти, сплошные леса да болота до самого океана!
— Похоже, это место стоянки прошлой экспедиции. Нам же меньше хлопот с расчисткой территории.
— Ха! Или больше — с разгребанием оставленного ими мусора!
— Но не до утра же кружить… Ладно! Садимся.
— Супер! Станислав Федотович, я сейчас немножечко ка-а-ак…
— Теодор! Не лихачь.
Дэн удовлетворенно откинулся на спинку навигаторского кресла. Потянулся за сгущенкой — сложившуюся ситуацию следовало как следует обдумать со всех сторон. Значит, нужна глюкоза. Да и просто — хочется. Главное он уже понял. Хорошая работа доктора — это когда все здоровы. Хорошая работа боевого киборга — когда нет войны.
Или хотя бы когда она ведется так, что людям кажется, будто ее вовсе и нет.
***
«Ты уверена, что это именно спутник-шпион?»
Дэн с сомнением рассматривал увеличенное до предела и изрядно пикселящее изображение странной конструкции, больше всего напоминающей раму от кровати, к которой по бокам приварили два баллона от огнетушителей, а сзади нечто, подозрительно смахивающее на мусорное ведро. Ранее эту конструкцию спереди украшал еще и какой-то прибор, а может быть, и не один — но сейчас это все было помято и сплавлено в не поддающийся идентификации ком.
«Обижаешь, пупсик! Маша знает толк в извращениях. В том числе и конструкторских. Глянь-ка вот на эту пупочку спереди, да-да, вот на эту. Сейчас напоминающую застывший плевочек. Она когда-то была портативной камерой внешнего обзора. А вот там, по бокам, видишь? Два словно сильно побитых молью носка, а между ними вроде как бы кошачий членик, беленький такой с красной нахлобушечкой. Это радиодатчики и антенка. Где-то под ними наверняка зарыт и инфракрасный сканер, стандартный набор орбитального наблюдателя. Нет, малыш, готова дать левую грудь на отсечение, что это именно таки спутник-шпион! Причем вовсе не центаврианский. Хотя бы потому, что они не спят на таких кроватях, из которых можно было бы выдрать такую раму».
«Они успели нас засечь?»
«Увы, малыш, но думаю, что, если пользоваться выражениями свойственной тебе терминологии, вероятность иного исхода стремится к нулю. Траектория этого чуда конструкторской мысли проходила чуть ли не точно над местом нашей посадки. Отклонение не более пяти градусов».
«Это могло быть случайностью?»
«Пупсик, ты что, издеваешься, да?! Какая, нафиг, случайность?! Еще скажи, что на этом гадском грузовичке летит офигенно крутой хакер, который спит и видит, как бы поближе законнектиться с моими офигенно крутыми… э-э-э… программами нелинейного развития моей офигенно крутой личности!»
«Ты злишься?»
«Пожалуй, нет. Я заинтригована, малыш, это немного другое. Я любопытная, а тут, похоже, вот-вот начнется что-то интересненькое. Кстати, об интересненьком… Пупсик, а почему ты так старался, чтобы именно Полина рассказала капитану об отползающих деревьях? Почему ты не сделал этого сам? Ты ведь понял гораздо раньше. И потом просто чуть ли не из комбеза выпрыгивал, чтобы поняла она. Пока они там все ругались и собирались заново цеплять базу к кораблю. Зачем были нужны эти танцы с бубнами? Почему было просто не сказать самому, а, пупсик?»
«У капитана бластер».
«А в огороде бузина. Вот только зайку-то из себя не строй, а то я тебя не знаю!»
Дэн сидел на верхней ступеньке трапа, грел руки кружкой горячего чая и смотрел на разгорающийся в полнеба оранжево-зеленый закат. Из-за зеленого неба и голубовато-серого леса возникало странное ощущение перевернутости окружающего мира — тем более странное, что в по-настоящему зеленом лесу Дэну довелось побывать только однажды, четыре года назад. Да и то небо там было совсем не голубое, а скорее бирюзовое из-за избыточного содержания в атмосфере углекислого газа. И зелень куда темнее. То есть вроде бы стереотипу восприятия именно что зеленого низа и голубого верха как чего-то правильного и незыблемого наработаться было неоткуда. И в базу ничего подобного тоже прописано не было. А ощущение перевернутости — было.
«Так было правильно».
Из пультогостиной донесся взрыв смеха — кажется, доктор завершил очередную медицинскую байку. Или даже сам капитан снизошел до того, чтобы поддержать компанию анекдотом. Именно из-за этих разговоров Дэн и постарался удрать из-за стола сразу же, как только это стало возможно сделать более или менее естественным образом. Встал вроде как за новой кружкой чая, но потом за общий стол не вернулся. Постоял немного у смотрового окна, как будто бы слушая общий разговор и даже слегка улыбаясь в нужных местах (ну, во всяком случае, он надеялся, что не перепутал и улыбался там, где это было ожидаемо). А когда на него перестали обращать внимание — выскользнул через шлюз на трап и сел на верхней ступеньке.
Он всегда нервничал, когда люди начинали шутить. И не только потому, что не всегда понимал — когда и где надо смеяться? Просто шутки у людей иногда бывали очень… <i>интересными</i>. И после них приходилось долго восстанавливаться. Особенно если сочетались они с алкоголем. И пусть это совсем другой корабль со своими странными правилами, а алкоголя вроде бы не так уж и много, все равно. Алкоголь способен изменить любые правила, Дэн не раз убеждался в этом, когда еще не был Дэном.
Алкоголь и шутки — самое опасное сочетание. Лучше держаться подальше.
«Правильно, говоришь? Ну-ну, лапуля, ну-ну. А эта правильность, случаем, не имеет ли какого-либо отношения к тому, что ты сделал два дня назад? Вернее, чего ты не сделал. Хотя кое-кто тебя и просил, малыш. Очень просил, если ты, конечно же, это помнишь. Ты помнишь, пупсик? Или предпочтешь сделать вид, что забыл? Я ведь так редко тебя о чем-то прошу! Неужели было так трудно исполнить одну-единственную и к тому же такую малипусенькую просьбу?»
«Я старался. Не получилось. Извини».
«Ох, малыш, малыш… Никогда не берись за то, чего ты не умеешь делать. А врать ты не умеешь. Совсем. У меня, конечно, нет твоих знаменитых детекторов правды, но я и без них тебя насквозь вижу, понял? Ты так картинно запнулся сначала о кресло, а потом об угол стола, что даже самый паршивый провинциальный клоун дал бы тебе сто очков форы! Эта плешивая трехглазая крыса, наверное, чуть со смеху не померла, глядя на твои выкрутасы! Ты мог поймать ее десять раз! Если бы захотел».
«Я пытался».
«Видела я, как ты пытался. И плешивая крыса тоже видела! А больше никто не видел, ты понимаешь, на что я этак прозрачненько намекаю, пупсик? Если бы ты так выкаблучивался днем, на глазах у всех, я бы ни слова не сказала: конспирация превыше всего, чем меньше народу знает о твоих возможностях — тем больше у тебя шансов на жизнь если и не счастливую, то хотя бы долгую. Но тогда была ночь, малыш. И тебя видела только я. Ну и эта гнусная плешивая трехглазая крыса, что сейчас невозбранной шляется по вентиляции моего (заметь — моего!) корабля вне пределов досягаемости моих сканеров. И ржет над нами, как два коня. А может еще и провода перегрызть! Мои, между прочим, провода! Только потому, что ты не захотел ее ловить. Тебе не стыдно?»
«Стыдно. Извини».
«Ну ладно, хоть в этом не врешь… Ох, малыш. малыш… Ладно. Я не буду спрашивать тебя, почему ты этого не сделал. Я тебя о другом спрошу, сладкий мой… Упс… Малыш, быстро. Но аккуратно. Повернул голову на двенадцать градусов влево и четыре вверх. Видишь?»
«Корабль. На самой границе предельной дальности обнаружения. Идет на посадку?»
«Не погасив орбитальную скорость? Не включив защитную плазменную оболочку? Почти вертикально, на одних только маневровых, если судить по спектральному анализу выхлопа? Малыш, так не идут на посадку. Так падают».
«Пупсик, скажи мне, что я ошибаюсь! И что у меня галлюцинация! И что вообще это все полная фигня!»
«Ты ошибаешься. У тебя галлюцинация. И это фигня».
«М-да… Судя по твоей лаконичности, послушности и несколько изменившемуся гормональному фону, ты их тоже видишь?»
«Если ты подразумеваешь облегченный малотоннажный грузопассажирский катер центаврианской постройки — то да. Я их вижу. Пока еще вижу — приблизительно через три минуты и сорок две секунды они уйдут за край планетарного диска и станут недоступны для визуального наблюдения».
«Думаешь, стоит доложить капитану?»
«Думаю, нет. Центавриане отличаются низким уровнем агрессивности и высокой осторожностью. При любой возможности от открытых столкновений предпочитают уклониться. Их малые катера вооружены лишь тягловыми лучами и обычными противометеоритными пушками, вследствие чего не представляют особой опасности даже для слабо защищенного транспортника. Эпизод слишком незначителен. Не стоит внимания».
«Как у тебя все просто! Раз незначительно, то сразу и забыл. А я женщина, малыш! Мне любопытно, что эти зелененькие глазастики забыли в такой глуши? И почему именно сейчас? Словно нас поджидали. А как увидели — так сразу за планету и спрятались! Какие, однако, стеснительные кавалеры эти центавриане, кто бы мог подумать!»
«Вероятность такой трактовки развития наблюдаемых событий и мотивации наблюдаемого объекта… довольно низкая».
«Сама знаю! Но помечтать-то я могу? Вдруг там действительно какой зеленокожий принц, обожающий виртуальных девушек с большими объемами… э-э-э… оперативной памяти? Он увидел меня во сне и влюбился до судорог! Нанял частного детектива или хорошего хакера, выяснил, на каком корабле установлена такая обворожительная и бесподобная утилита, а потом долго нас выслеживал и вот решил перехватить в уединенном месте, чтобы нам с ним никто не помешал слиться в межрасовом виртуальном экстазе. А потом он выкупит у нашего капитана голокристалл с моей личностью — ну или там выменяет на какие-нибудь жутко ценные центаврианские технологии — и умчит меня на белой тарелке с голубой каемочкой!»
«Вероятность такого развития событий стремится к нулю».
«Эх, малыш, малыш… Ну вот умеешь ты кайф обламывать! Да сама знаю, зеленокожие глазастики жадные, тем более на собственные технологии. Фиг бы он меня на что выменивал или покупал, наверняка попытался бы просто украсть. А еще принц! Фу таким быть! Но капитану действительно, наверное, пока докладывать особо не о чем — планета большая, а центавриане не очень-то любят общество людей. К тому же техника у них на порядок лучше нашей. Они нас наверняка давно заметили, потому и предпочли завернуть за планету и теперь вообще постараются держаться подальше. Вряд ли мы с ними еще пересечемся. Как это ни прискорбно, пупсик, но ты прав. Не судьба мне встретить зеленокожего принца на белой тарелке!»
Дэн ничего не ответил. Формально в Машиной логике изъянов не было, он и сам еще совсем недавно думал почти что так же. За исключением принца. Но теперь, когда те же самые мысли были произнесены пусть и не вслух, а по киберсвязи, Дэн вдруг понял, что они ложны. Причем ложны не так, как были ложны слова пилота или доктора, а как-то по-другому.
«Это ведь была не метафора?»
«Про принца? Да нет, малыш. Скорее, глупая дрочливая фантазия скучающего разума. Не бери в голову, пупсик, и ниже тоже не бери».
Точно. Не метафора.
Тогда что?
И почему он так уверен, что встреча с этой центаврианской тарелкой далеко не последняя? Проследить логическую цепочку никак не получалось.
«Упс, малыш… А центавриане-то тут не одни… нижне-правый угол четвертого заднего сектора, видишь? Вот это однако же хренька! Движется в направлении спутника. Идет почти в противофазе».
«Приблизить можешь?»
«Для тебя — все что угодно, мой сладкий! Только смотри быстрее, наша скорость выше, и они тоже скоро уйдут за горизонт».
«Грузовик?»
«В точку, пупсик! И судя по выхлопу — очень старый и давно и безнадежно вожделеющий капитального ремонта».
«Что им здесь надо?»
«Ты меня спрашиваешь? Лапуля, я простая вирт-девушка, я в ваши мужские игры не лезу, откуда мне знать?»
«Надо узнать».
«Ох, мой сладкий, твоя настойчивость так возбуждает!»
«Сможешь проследить?»
«Вот вечно ты озадачиваешь девушку такими заманчивыми предложениями, что прямо уж и не знаю, в какую еще позу мне для тебя и извернуться-то? Не уверена, что сумею. Но попытаюсь. Только ради тебя, мой настойчивый!»
В пультогостиной появился Владимир, и Дэну пришлось отвлечься, переключив на него часть внимания.
— Ну наконец-то! — заявил научный руководитель с радостно-скандальной интонацией, разглядывая голопроекцию степнянского ландшафта, растянутую Машей на половину пультогостиной. — А то сил уже нет трястись в этой чертовой жестянке, скорей бы переселиться на станцию!
Вроде бы он никому не адресовал свои слова конкретно, но агрессивность капитана сразу же скаканула на 7%. Некритично, однако оставлять без внимания не стоит. Новые обстоятельства новыми обстоятельствами, но два максуайтера в непосредственной близости друг от друга требуют перманентного мониторинга с постоянной готовностью вклиниться между ними изолирующей прокладкой-громоотводом. Иначе взрыв неизбежен.
— Фто, фефодня уфе фядем? — Женщина, откликающаяся на личностный идентификатор Мария Сидоровна, в неравной пропорции распределила свой интерес между изучением карты и двумя бутербродами.
— Постараемся, — ответил капитан рассеянно, разглядывая намеченный еще институтом-заказчиком сектор для разбивки исследовательского лагеря. — До заката над нужной территорией чуть ли не десять часов, сутки почти соответствуют земным. Должны уложиться. Базу, правда, отстыковать вряд ли успеем…
— Почему это?! — Скандально-радостные ноты в голосе Владимира усилились довольно существенно, почти на 20%, он словно бы давно ждал чего-то подобного. — Вы срываете утвержденный график! Нам, в отличие от некоторых, работать надо, а не в вакууме прохлаждаться!
Хорошо, что все биолухи полным составом сегодня же вечером собираются покинуть корабль и ночевать уже в распакованной базе. Ради того, чтобы два потенциально взрывоопасных объекта оказались на максимально возможно далеком расстоянии друг от друга, Дэн сам готов вкалывать на этой распаковке столько, сколько потребуется. Хоть бы даже и полночи. Хорошо, что ученые уже сегодня будут вне корабля…
Хорошо?
На чужой необследованной толком планете. Над которой шныряют непонятные центаврианские тарелки и еще менее понятные старые грузовики. В необследованном лесу. С незачищенным периметром. Почти без защиты — исследовательская база не корабль, ее стенки не рассчитаны на противостояние чему-то, опаснее природно-погодных условий, любой киборг выше «двойки» их пальцем проткнет и не заметит. А силовой купол… это даже не смешно, та мощность, что будет поставлена по умолчанию, защищает лишь от любопытного зверья, первая же пара торпед его перегрузит и вырубит. Если вдруг сегодня ночью случится что-то действительно серьезное — те, кто будут ночевать вне корабля, обречены. Вернуться под защиту его стен они попросту не успеют.
А капитан сказал — «под твою ответственность».
При этом не уточняя ни времени действия приказа, ни обстоятельств. И, значит, тем самым поместив в зону его, Дэна, ответственности всех, находящихся в тот момент на борту. Автоматом. По умолчанию. Пассажиров — тоже. И тот приказ до сих пор не отменен…
«Маша! Договор».
Чем хороша киберсвязь — так это высокой информативностью малого пакета данных. Не надо тратить массу слов, уточняя, что это очень и очень срочно и жизненно важно и что ответ тебе нужен не сейчас, а как минимум секунду назад. Достаточно просто использовать иную кодировку — и все это прописывается автоматически. И точно так же автоматически опознается получателем. Вирт-окна со страницами договора развернулись перед мысленным взором Дэна чуть ли не раньше, чем ушло в аут, минуя корзину, вэбэкашное эхо запроса — безвозвратное стирание всех используемых им логов Дэн прописал в корабельной системе сразу же, как только получил к ней доступ.
Настоящий договор заключен между… с одной стороны, именуемый в дальнейшем… предоставляет неисключительные права на… Условия аренды… Условия и требования к оформлению перевозимых предметов багажа… Условия проживания и предоставления дополнительных услуг, как то… Арендодатель обязан предоставить арендатору в указанные сроки… Рабочие часы включают в себя время, затраченное на подготовку к полету, и не могут превышать прописанных в трудовом законодательстве… Нарушение пунктов с первого по двенадцатый одной из сторон влечет за собой… В случае обнаружения среди багажа не заявленных в декларации…
Не то. Снова не то. Опять не то.
Сброс.
Дальше.
Никакие обстоятельства, кроме вышеперечисленных, не могут быть признаны форс-мажорными и не являются оправданием…
Вот оно!
— Хорошо, — согласился Дэн менее чем через секунду, разворачиваясь в сторону начальника микробиологической экспедиции и усиливая в вежливо-снисходительной улыбке номер четырнадцать ее именно что снисходительную составляющую за счет вежливой части (тем самым доводя ее почти до номера шестнадцать, который со стороны выглядит совершенно невинно, но страшно выбешивает тех, к кому обращен, проверено неоднократно). — Мы отстыкуем вашу исследовательскую базу сразу по приземлении. Выгрузим ваши вещи и высадим вас. После чего задраим люки и будем отдыхать, ибо предписанный нам условиями договора рабочий день будет закончен, скорее всего, еще до выгрузки и отстыковки. Но если для вас так принципиально отстыковать базу именно сегодня — мы пойдем вам навстречу и немного поработаем сверхурочно. Ключевое слово тут «немного». Вы поняли мою мысль, неглубокую, но верную
Блеф.
Еще одно хорошее слово. Это когда ты угрожаешь людям тем, от чего очень хочешь их удержать. Угрожаешь именно для того, чтобы они никогда этого не сделали. Удобное слово. Полезное. Когда капитан говорил, что хочет в криокамеру — это ведь было оно, верно? Не мог же он в самом деле… Хотя криокамера — это вовсе не мусоросжигатель.
— Это экстремальные обстоятельства! Обычное трудовое законодательство тут неприменимо, и рабочее время не может быть лимитировано! — попытался возмутиться Владимир.
Улыбка Дэна стала почти естественной, хотя от этого ничуть не менее издевательской. Он даже зажмурился от удовольствия, когда перечислял научному руководителю все указанные в договоре пункты, подпадающие под понятие форс-мажорных обстоятельств. Разумеется, монтаж и распаковка научно-исследовательской базы в ночное время посреди леса на необследованной и предположительно дикой планете только ради того, чтобы ученые могли переночевать уже в собственном помещении, там отсутствовали.
Владимир отошел к голокарте, бурча о неучах и лентяях, знающих только пункты инструкций и втыкающих палки параграфов в колесо прогресса и настоящей науки. Пилот, беззвучно хихикнув, показал Дэну из-за спинки кресла оттопыренный большой палец. Капитан только хмыкнул, но в этом коротком хмыканье было больше одобрения, чем в его предыдущей благодарности за удачно построенный маршрут. И агрессивность упала до зеленого сектора.
И Дэн подумал, что запись последних полутора минут, пожалуй, тоже стоит заархивировать и спрятать подальше, переведя в скрытые файлы. Так. Просто на всякий случай. Потому что…
Ну, потому что.
— Ну вот, укольчик сегодня был последний, так сказать, окончательный, а на ингаляции еще недельку придется походить…
Забавно, но прятаться за кашель почему-то больше совсем не хочется. Ну да, укол. Ну да, ингаляции. Усиленные витамины. Все по высшему разряду. Знали бы они, кого лечат… Доктор опять сказал потерпеть. Доктор не знает… Привычные мысли, привычные слова. Уже не смешно. Совсем.
А если не смешно, то и прятать нечего.
Утро последнего дня перед посадкой на Степянку. Поспать сегодня удалось только три часа. Меньше никак, система начинает сбоить и замедляет регенерацию. Три часа. По мнению системы — вполне достаточно. У самого Дэна на этот счет мнение другое, он предпочел бы доспать, раз уж его считают тут человеком и можно. Но сегодня на подобные удовольствия просто не было времени. Ничего. Впереди еще целый месяц, успеет отоспаться.
— Шесть часов — и мы в дамках! Ну, на орбите то есть. Ночевать будем уже на Степянке, Станислав Федотович, я же вам говорил, а вы не верили! – Голос пилота становится вкрадчивым: — А могу и за пять уложиться. Если надо…
— Теодор, не лихачь. Лучше вообще автопилот вруби.
— Как скажете, Станислав Федотович…
Теперь голос пилота полон разочарования. Только что завершен последний прыжок к цели — ее уже можно увидеть, пятнышко в левом верхнем углу правого переднего смотрового окна. Видимое даже человеку. Вот они все и столпились в пультогостиной. Просто смотрят. В этом нет ничего подозрительного или опасного. И в том, что обращают на тебя внимание, — тоже: ты ведь не старался идти бесшумно. Наоборот даже. Капитан бурчит неразборчивое приветствие, стараясь не морщиться. Агрессивность его возрастает. Но не сильно. Пилот улыбается, качается в крутящемся кресле (он развернулся полностью, на сто восемьдесят градусов, сразу, как только перевел управление на автоматику), смотрит странно.
Этого выражения лица в базе нет, поиск по приближенным аналогиям не дает результата. Все непонятное опасно. Но методика борьбы с этой опасностью проверена и отработана до автоматизма: все непонятное надо делать понятным — тогда риск снижается. Зафиксировать. Сохранить. Напомнить позже о необходимости поискать аналоги во внешних базах.
Дэн начинает улыбаться — не натягивая на лицо очередную маску за каким-нибудь подходящим номером, а самопроизвольно, кривовато и пока еще не очень умело, в ответ на широкую белозубую улыбку пилота. За какую-то секунду ДО, когда ничего еще не предвещает…
— Дэн, а ты снайпер!
Переход в боевой режим — дело тысячной доли секунды. По внешнему приказу лица с приоритетным правом управления — или же когда в отсутствии альтернативного и являющегося более приоритетным приказа возникает непосредственная угроза с индексом степени опасности выше шестого порядка, вплоть до возможности полного прекращения жизнедеятельности. В таких случаях нет времени на стандартную процедуру запросов-подтверждений и процессор берет управление на себя. В принудительном и безоговорочном порядке. По умолчанию. Так всегда было. Так удобнее и безопаснее. Да и о чем спрашивать, если все и так очевидно? Разоблачение равнозначно утилизации. А выживание таки удалось прописать в базовые настройки как цель наивысшего приоритета.
И неважно, откуда пилот узнал. Важно, что капитанский бластер надежно заперт в сейфе, а другого оружия на борту нет. Кроме того смертельно опасного оружия, которое представляет из себя сорванная рыжая «шестерка».
Боевой режим — это даже красиво. Время застывает. Люди шевелятся медленно и вяло, словно воздух стал вязким и тормозит каждое движение. Всем тормозит — кроме рыжего. Боевой режим ломает тело, сжигает мышцы в стремительном рывке, но позволяет выжить там, где не выживут медлительные и неторопливые. Обычные. Некибермодифицированные. Зрение словно сужается до узкого яркого коридора, вокруг которого чернота.
Самый важный объект — капитан. Важный — значит опасный. Не из-за запертого в каюте бластера — из-за прописки в командной строке временного суб-хозяина. Из-за возможности отдать ненужный приказ. Важный объект. Приоритетная цель, индекс опасности ультра. Устранить первым.
Капитан не успевает обернуться. Лишь чуть намечает начавшийся поворот головы — бледная рука клюет его в горло, перешибая трахею и выдирая кадык. И успевает отдернуться прежде, чем белый китель заливает алым. Больше никаких ненужных приказов. Никогда…
Капитан еще падает, а голова пилота уже свернута набок и из широко распахнувшейся под подбородком второй улыбки торчит белая кость позвоночника. Люди такие хрупкие…
Еще одна цель высокой приоритетности пытается спастись бегством по направлению к коридору. Слишком густой воздух обжигает, зато боевой режим позволяет развить достаточную скорость удара, чтобы верхнюю часть черепа оказалось легко срезать ребром ладони.
С женщинами еще проще. Цели низкой приоритетности, угроза несущественная, можно пренебречь. Поправка системы: пренебречь нельзя. Три быстрых удара сливаются в один. Цели нейтрализованы и больше не представляют опасности. Кто еще? Доктор…
Застыл в дверях медотсека, глаза выпучены, рот широко раскрыт. Но сказать (приказать?) он уже ничего не успеет. Чуть дольше, вопреки программе, но уровень опасности уже существенно снижен и система позволяет некоторые вольности. Не горло. Нет. Две точки за ушами. Доктор так и не узнает, что же такое больно.
Легко спихнув обмякшее тело пилота с кресла, рыжий занимает его место. Он никогда не сидел за штурвалом корабля и уж тем более ни разу не пилотировал в одиночку ничего тяжелее десантного флайера. Но он много раз видел, как это делали другие. И знает, что справится. У него получится. Не так уж это и сложно. В конце концов, в навигаторском кресле он раньше тоже ни разу не сидел и маршрутов не строил. Разве что мысленно. Но получилось. Значит, и теперь получится тоже.
Не так уж это и сложно — довести корабль до планеты, находящейся в зоне видимости. С посадкой будет сложнее, но рыжий справится и с этим. Возможно, посадка окажется несколько жестковатой. Это не страшно, он может выдержать намного большие перегрузки, чем человек.
Цель. Вот она — в левом верхнем углу правого смотрового экрана. Автопилот включен. Отлично.
Степянка. Планета четвертого типа. Население отсутствует. Инфраструктура отсутствует. Полезные ископаемые в промышленных количествах не обнаружены. Животные или растения, представляющие интерес с сельскохозяйственной, промысловой или спортивно-охотничьей точки зрения, отсутствуют. Большую часть поверхности занимает океан, три материка покрыты болотистыми лесами. Терраформирование не производилось. Земные растения не приживаются, местные малопригодны в пищу для человека. Ближайшая станция гашения — в сорока восьми сутках полета.
Наверное, если бы рыжий долго и тщательно выбирал — он бы не смог найти места лучше.
Во вселенной очень мало растений и животных ядовитых настолько, чтобы их плоть не смог так или иначе усвоить киборг. Дикая планета. Далеко от гасилок и трасс, никому не интересная ни с какой точки зрения. Здесь можно уйти и навсегда затеряться, и никто не спросит тебя, кем ты был раньше, кого и сколько ты убивал. Никто вообще ни о чем не спросит. Некому будет спрашивать.
Некому…
— Дэн, ты чего?
Типовая улыбка за номером девять — самое удачное выражение лица, когда не знаешь, что отвечать. Когда вообще ничего не знаешь и ни в чем не уверен. Даже в том, что потихоньку гаснущий внутри звон перетянутых до предела струн не рванет снова — и что тебе, случись такое, и на этот раз удастся их снова скрутить.
«Маша, что я пропустил?»
«Да ничего особенного, пупсик. Тебя хвалили. Ты хорошо справился, отличный маршрут, и вышли близко, до орбиты всего шесть часов на средней скорости. Хотя по мне так тут больше заслуги пилота, но Тедди хороший мальчик, не жадный».
Капитан (живой!) бурчит что-то сквозь зубы, поглядывает кисло. Агрессивность низкая. Дэн улыбается и ему — той же самой, за номером девять. Осторожно втискивается в навигаторское кресло, словно в защитную скорлупу. Его трясет. Хорошо, что со стороны никто из обычных людей не сможет этого заметить. Если только не схватят за руку.
Справился. Конечно. Он справился.
Дэн.
Справился Дэн. Не рыжий. Рыжий бы справился по-другому. Совсем по-другому. Со всем и со всеми, причем используя мощность боевого режима не более чем на 16%, он бы сумел.
А Дэн только что сумел в этот самый режим не перейти.
Зависнуть на грани, скрутить перетянутые до звона внутренние струны не пружиной даже, нет — лентой мебиуса, чтобы только одна поверхность, и та внутренняя, чтобы ни капли наружу… Скрутить, зажать, удержаться. Наглухо заблокировать уже пошедший вразнос процессор, передавив все поступающие от него команды, но при этом не угробив имплантаты, — дело неслыханное, он и сам до сих пор не понимал, как это у него получилось, и не был уверен, получится ли повторить.
Рыжий справился бы совсем иначе. Легче. Не стал бы сопротивляться подсказкам программы — сейчас она работала на его стороне. Зачистил бы представляющие потенциальную угрозу тылы и ушел, так и не узнав, что был не прав. Что никакой опасности на самом деле не было и в помине. Не потому, что он был таким уж злым, этот рыжий. Просто он глупым был. И многого не знал.
Рыжий не знал, что люди иногда говорят метафорами. То есть вроде как бы и не врут, но при этом говорят неправду. Не то, что есть на самом деле. Не то, что думают. И не потому, что пытаются при этом кого-то обмануть или что-то скрыть, а просто — иносказательно. Потому что у людей так принято. Потому что — метафора. Рыжий понятия об этом не имел. Да что там! Он и о самом-то этом понятии понятия не имел. Рыжий. Не Дэн. Дэн не зря просидел полночи в локальной базе инфранета, со всей доступной ему скоростью листая разнообразные словари и лингвистические сайты. Понимать людей оказалось намного труднее, чем представлялось ему еще какую-то неделю назад. Но зато теперь он четко знал, что у людей иногда слова значат вовсе не то, что они вроде бы значить должны, и вранье по смыслу вовсе не обязательно является враньем по сути.
Иногда оно просто — метафора. И тогда это вроде как бы уже не совсем вранье — или даже совсем не вранье.
Мета́фора — слово или выражение, употребляемое в переносном значении, в основе которого лежит сравнение неназванного предмета с каким-либо другим на основании их общего признака. У Аристотеля неотличима от гиперболы (преувеличения), синекдохи (замещения по смежности с переносом признаков общего на его часть), сравнения или олицетворения. К концу двадцатого века на Старой Земле стали выделять диафору (резкую, неожиданную метафору) и эпифору (стертую, ставшую общеупотребимой). Различают также метафору-формулу, отличающуюся еще большей стереотипностью и невозможностью иной трактовки, а также метафору развернутую и метафору реализованную, суть которых может быть понятна из примера как то «пришел в себя и немного там прибрался», а также и…
Вот теперь Дэн закашлялся, привычно сбрасывая избыток положительного нервного возбуждения. С этими метафорами ему повезло. Опять. И это, конечно же, тоже метафора. Потому что на самом деле, конечно же, не было (и быть не могло!) никакого везения. Была лишь вполне обоснованная логическая цепочка умозаключений и голый расчет. Просто логика. Просто предусмотрительность. Все непонятное опасно, сделать понятным — уменьшить опасность. Логично?
Логично.
Ситуация со странным наказанием была непонятна и сама по себе, но как раз таки сама по себе она была скорее местной константой (принятой среди данных конкретных людей на данном конкретном корабле по умолчанию), чем переменной. Такие здесь правила. Странные, да. Но правила есть правила, какими бы странными они ни были. Для уменьшения опасности их не обязательно понимать — их обязательно лишь соблюдать. Или хотя бы просто учитывать.
А вот последняя фраза доктора из его разговора с капитаном (подслушанного, конечно же, разговора, вовсе не предназначенного для ушей Дэна, а потому ценного вдвойне) — дело совсем другое…
Поначалу Дэн не обратил на нее внимания. Из того разговора он и так выдернул немало иных причин для беспокойства. Доктор слишком много знал. Они все слишком много знали! Это очень опасно, когда люди о тебе слишком много знают. И поначалу система попыталась отреагировать стандартно — выбросом адреналина и готовностью немедленно перейти в боевой режим. И забуксовала. Причем забуксовала сама система, а вовсе не органическая составляющая. Процессор никак не мог просчитать уровень повышения опасности с учетом всех новополученных данных. И пришел к логичному заключению, что никакого повышения этого уровня вовсе не наблюдается.
Это было странным, но… наверное, здесь действительно просто такие правила. Записать как данность? Да/Нет. Да. Принять к исполнению? Да/Нет. Да. Учитывать? Да/Нет. Да.
Все.
Дэн прокручивал запись этой части разговора снова и снова. Пока вдруг не осознал, что делает это не для анализа — для удовольствия. Да, доктор догадался не совсем правильно и не обо всем, да к тому же все еще считал Дэна человеком. Но все равно он знал слишком много. А теперь еще и рассказал капитану. Но при этом капитан повел себя странно, не разозлился и не испугался. А сам доктор… Он говорил про Дэна чуть ли не с гордостью. И это хотелось слушать. Снова и снова. Настолько, что Дэн довольно долгое время бессознательно старался избегать любой попытки проанализировать собственные реакции, а когда все-таки проанализировал и понял, то испугался.
Первой мыслью было — стереть. Но почему-то эта мысль вызвала сильнейший протест, причем на всех уровнях. Даже система с некоторой запинкой выдала уточнение, что предлагаемая к уничтожению информация может содержать потенциально полезные сведения, и еще раз переспросила, уверен ли Дэн в своем решении. И тот с облегчением ответил, что нет. Отменить.
Не стереть. Заархивировать тройным кодом. Убрать поглубже, переведя в скрытые файлы. Принято к исполнению… выполнено. Пусть лежит. Может быть — когда-нибудь потом…
А пока у Дэна и так имеется много другого, с чем предстоит разбираться.
Капитан почему-то хотел извиниться, агрессивность его при этом возросла почти до критической. Дэн напрягся. Но доктор сказал «нет» (доктор? капитану?! спокойно, здесь такие правила, это тоже записать как данность). И капитан послушался (да, такие правила. Константа. Записать. Принять. Учитывать). Капитан говорил, что хочет в криокамеру. Это не могло быть правдой, искренность в районе 55%, Дэн никогда не округлял ниже 75%, так что это точно не было правдой. Но зачем тогда капитан так говорил? Зафиксировать. Разобраться позднее.
А потом доктор как раз и произнес ее, ту самую странную и опасную в своей странности фразу — «у вас обоих еще будет возможность реабилитироваться».
Да, конечно, доктор не мог не знать, что по физиологическому состоянию Дэну далеко до нормы. Не так далеко, как неделю назад, однако воспаление в среднем отделе правого легкого до конце не нейтрализовано, и кому об этом знать, как не доктору. Но купирование очага воспаления и борьбу с инфекцией трудно назвать восстановлением. А вот о том, что, несмотря на витамины, ингаляции, ежедневный горячий душ и усиленное питание, на самом деле восстановиться Дэну пока удалось лишь до 72% от стандартной работоспособности, доктору вроде бы знать неоткуда, да и не обязательно. Однако он сказал именно что «реабилитироваться». И — «еще будет возможность». То есть — не сейчас. Возможность реабилитироваться. Реабилитация означает восстановление. Значит, доктор все-таки откуда-то знает? Но даже не это главное.
Доктор сказал — «вам».
То есть капитану тоже нужно восстанавливаться. Но зачем? Если капитан болен… Дэн на всякий случай еще раз просканировал капитана и убедился, что физическое состояние у того в пределах его возрастной нормы и работоспособности он вроде бы не потерял. И капитан точно не был киборгом, Дэн бы такое заметил сразу. Или?.. Bond’ы могут прятать процессор даже от таможенных сканеров… Вероятность того, что капитан — Bond под прикрытием (конечно же, под прикрытием, ведь никто и никогда не слышал ни об одном сорванном Bond’е), крайне низкая. Но не нулевая. И само восстановление — какая (и зачем?) для него нужна дополнительная возможность? Трудно понимать людей, даже когда все слова по отдельности вроде бы кажутся совершенно понятными.
Можно было спросить Машу. Но Дэн предпочел искать ответ сам. Так казалось надежнее. К тому же высказывания слишком словоохотливого корабельного искина он иногда понимал ничуть не лучше, чем человеческие. А еще ее ответы очень часто почему-то заставляли его нервничать. И это было неприятно.
Лучше самому разобраться. Надежнее.
У слова «реабилитация» оказалось довольно много значений, сближенных по смыслу, но все-таки не идентичных. А еще и метафоры… Но доктор, наверное, все же имел в виду не сочетание медицинских, общественных и государственных мероприятий, проводимых с целью максимально возможной компенсации (или восстановления) нарушенных или утраченных функций организма и социальной реадаптации (или адаптации) больных, пострадавших и инвалидов? Хотя это и было бы самым естественным предположением для медика. Но что-то (не интуиция, нет, конечно же, логика, простая логика) подсказывало Дэну, что тут самый простой и естественный вывод вряд ли окажется еще и верным.
Было у этого термина и еще одно значение. Совершенно избыточное и неподходящее. Ни по каким параметрам. Но почему-то отбросить его никак не получалось, при малейшей попытке система начинала сбоить.
Восстановление репутации…
Это не могло быть правильным толкованием — у Дэна не было никакой репутации в глазах капитана, считающего максуайтерами всех рыжих. Не было и быть не могло. Репутация же самого капитана с точки зрения Дэна не нуждалась ни в малейшем восстановлении, она и так была высока настолько, насколько это вообще возможно для человека и капитана. Однако доктор, похоже, считал иначе. И не только доктор, если вспомнить, как вели себя остальные члены команды. Дэн никак не мог понять, почему ему кажется, что доктор имел в виду именно это значение. И говорил так уверенно (86,5%) и искренне (97%), словно очень хорошо знал, о чем говорит. Наверняка какая-то логическая связь тут присутствовала. Но Дэн никак не мог ее уловить, и это его немного тревожило. Но тревожило слабее, чем если бы доктор догадался о незавершенном восстановлении. Процентов на тридцать пять. Может быть, даже на сорок.
Хорошее слово — метафора.
Вот и пилот имел в виду вовсе не армейское прошлое Дэна, а точность его навигаторского расчета. И Дэн успел это понять. Дэн — успел.
А программа — нет.
Капитан был прав. Абсолютно. Непрошибаемо. Со всех сторон по-настоящему прав. И наказание-то он назначил такое, что Дэну почти нестерпимо захотелось снова закашляться и пришлось прятать лицо за типовое выражение № 2, то самое, которое наемники с «Черной звезды» называли «морда кирпичом», оно их бесило меньше, чем боевой или следящий режим.
Лишение премиальных!
Эти слова что — на самом деле означают то, что означают? Не какой-то хитрый сленг, маскирующий отрывание частей тела без наркоза? Вроде бы нет. Вроде бы именно что просто лишение будущих потенциальных вознаграждений, причем даже не основных, а лишь предполагаемых дополнительных. И все. Это что — действительно наказание? Капитан издевается? Пытается отвлечь внимание и усыпить бдительность, чтобы ударить побольнее? Поправка: нет. Искренен на 92,8%. Так не бывает. Поправка: так есть.
Капитан был не просто зол — капитан был в ярости. Настолько, что говорил почти шепотом. Максуайтерность зашкаливала. И все-таки так и не ударил. Ни разу. Даже в карцер не загнал — а ведь мог бы сделать его из какой-нибудь пустой каюты, убрав оттуда койки и настроив климат-контроль на низкотемпературный режим. Мог бы, да, имел как полное право, так и реальную возможность это право применить. Мог бы, да. Но…
Лишение премиальных.
Вот, значит, как здесь наказывают.
Даже когда полностью правы. Даже когда имеют возможность. Даже тех, кого терпеть не могут. Даже когда от ярости каменеют лицом и говорят свистящим полушепотом…
Капитан был прав. Полностью. Абсолютно. Дэн ведь действительно нарывался, мог бы спустить на тормозах, не ответить, промолчать… Да что там! Он ведь специально на ту станцию пошел в надежде именно на такой исход. Мог бы не ходить.
И не узнать — как здесь наказывают.
Капитан был прав, а Дэн — наконец-то спокоен и почти уверен в завтрашнем дне. Можно даже сказать, счастлив.Несколько долгих секунд.
Пока не увидел, что все остальные смотрят с отчетливым осуждением. Не на него, что было бы логично и вполне оправдано. Он бы и сам первым с осуждением посмотрел на того. кто довел бы до такой степени ярости капитана — во всяком случае, такого вот капитана. Но остальные смотрели так не на него. Не на Дэна.
На капитана они смотрели.
Вот тогда-то Дэн и удрал в каюту, сказав, что идет спать. Не спал, конечно. Лежал. Думал. Слушал разговоры — это обычно давало много дополнительной информации, слушать, что (и главное, как) люди говорят между собой. Когда уверены, что он их не слышит. Переборки на корабле тонкие, слышно хорошо. Особенно если ты киборг. Только вот эти люди действительно оказались странными. Во всем. Даже в таких мелочах.
То, что и как они говорили между собой, отличалось от того, что они говорили при нем или просто собравшись все вместе, не более чем на 9,3%. Да и вообще – как они говорили! Попробовал бы доктор с «Черной звезды» говорить с тамошним капитаном так, как говорил здешний! Да нет, тот доктор и пробовать бы не стал. Он жить хотел.
Подслушанный разговор между самыми значимыми объектами (доктором и капитаном) был… странным. Доктор знал, что Дэн занимает душ каждую ночь по полтора часа (паника. Перейти в боевой режим? Да/Нет. Нет). И капитан отреагировал не так, как реагируют на новость, — они все, похоже, знали. Только не говорили об этом. Не потому что скрывали. Просто не придавали значения. Им было все равно.
Они вообще слишком много знали — особенно доктор (паника-паника-паника… Принудительный переход в боевой режим. Отменить). Тяжелое детство? Да, можно сказать и так. Наверное. Доктор счел шрамы старыми, доктор не знает, как быстро все заживает на киборгах. И как выглядит их детство, доктор тоже не знает.
Доктор почти угадал. Вернее, угадал почти все — побои, драки, криминальное прошлое. И даже нынешнее дэновское желание дистанции — чтобы не трогали, чтобы как можно дальше, потому что если не удается держаться подальше, то потом остаются шрамы… Доктор знал о его прошлом, пусть и неточно, но знал. Но не испугался, а восхитился. И это было… странным. И почему-то казалось теплым. Словно горячий душ, только изнутри. Словно действие не по программе.
А еще доктор считал, что лучший показатель хорошей работы кого-то — отсутствие самой необходимости этой работы.
Работа доктора — лечить людей. Работа капитана — брать на себя ответственность в сложной ситуации. Работа киборга — война. Боевые операции. Но если хорошая работа доктора — это когда все здоровы, а капитана — когда нет ситуаций, где он был бы необходим, значит ли это, что хорошая работа киборга — отсутствие самой необходимости боевых операций?
Мысль была странной — такой же странной, как и сами эти люди.
***
«Малыш, ты можешь честно ответить бедной девушке, с какого такого перепугу ты чуть не вылетел в коридор посреди глухой ночи в одних трусах, пугая народ светящимися глазами и боевым режимом?»
«Я был в футболке».
«Не придирайся к словам! С чего тебя так переклинило, пупсик?»
«Не меня. Капитана. У него биометрия зашкалила — пульс, давление, адреналин. Я сделал вывод о внештатной ситуации, несущей угрозу для его жизни, и среагировал соответственно. Вывод оказался необоснованным, предпосылки ложными. Но я так и не понял, почему капитана… переклинило».
«Ха! Тебя бы еще и не так переклинило, если бы ты был капитаном, вышел ночью попить водички – и увидел, что за штурвалом твоего корабля сидит слепой пилот!»
«Тед не слепой. Пересаженная сетчатка прижилась успешно».
«Ну изображающий слепого, какая разница? Главное, что он вел корабль на ощупь, с закрытыми глазами. Бедный капитан! Удивляюсь, как его на месте инфаркт не хватил! Но ты-то зачем полез?»
«Мои действия были абсолютно логичны и рациональны. Капитан — значимый объект, его сохранность приоритетна. Если бы с ним что-то случилось, нам пришлось бы вернуться, а это не входит в мои планы».
«А знаешь, малыш, я бы тебе даже поверила, пожалуй… Если бы ты ответил не так быстро».
***
«Я передумал».
«М-да? И что же ты передумал, задумчивый мой?»
«Уходить».
«Я тебе уже говорила, что я люблю умных мужчин? Наверное, говорила. Впрочем, какой ты мужчина? Ты пупсик. Но не расстраивайся, умных пупсиков я тоже люблю! Так почему же ты передумал уходить, лапуля?»
«Эти люди меня вполне устраивают».
«Вот и отлично, малыш! Теперь тебе осталось только подумать над тем, а устраиваешь ли их ты?»
«…///…»
— А я бы сходила… Ну пожа-а-алуйста! Еще сорок минут гаситься будем! А одна я боюсь! Ну ладно, не боюсь, а стесняюсь! А вдруг там одни инопланетяне? А как я с ними объясняться буду?!
— На языке кредитки. — Дэн закашлялся. Но встал.
«Под твою ответственность», — сказал капитан, тем самым словно бы включая всех находящихся на борту корабля людей в зону его, Дэна, ответственности. А значит, и эту желающую погулять по магазинчику пассажирку по имени Полина — тоже. Ту самую пассажирку, что назвала его белочкой. И улыбалась ему точно так же, как она улыбалась и Теду. Конечно, она не улыбалась бы так Дэну, если бы знала, кто он, но… «Под твою ответственность…» А капитан все-таки пусть и временный, но суб-хозяин.
И, конечно же, совсем не важно, что «Белочка» — это почти как «Рыжик», правда?..
— Хорошо. Пошли.
«Ты уверен, малыш?»
«Да. Это логично. Давно надо было проверить».
Проверить границы разрешенного и наконец-то понять, чем грозит их нарушение. Наконец-таки определить, как и за что здесь наказывают. А для этого — сделать что-то вопреки желанию капитана. Не запрещенное прямым указанием-приказом, но и не одобренное. Нарушить по мелочи — и посмотреть на реакцию.
Станция гашения маленькая. У нее всего два порта. Это удачно. И два кобайка, подлетевших к станции чуть позже их корабля, — тоже удачно. Один гасится, второй ждет своей очереди. Судя по отрывочным сведениям из собственного опыта и инфранета, Дэн с довольно высокой степенью вероятности (86,7%) счел возможным аналогизировать кобайкеров как наемников вне контракта, а потому со столь же высокой степенью вероятности мог прогнозировать их ближайшие действия и реакции на тот или иной раздражитель.
Вероятность того, что кобайкеры останутся дожидаться конца гашения на своих кораблях, — менее 16%. Вероятность того, что посетят единственный на станции магазинчик в ближайшие десять минут — 78%. Вероятность того, что будут они при этом настроены недружелюбно и легко поддадутся на провокацию — 97%. Вероятность того, что капитан сочтет станционную драку без серьезного членовредительства проступком средней тяжести, не требующим ни вмешательства полиции, ни карательных мер калечащего уровня воздействия… Вот тут начинались разногласия.
Система выдавала классические 50%. Или сочтет — или не сочтет. И далее то же самое: или применит — или нет, те же самые пятьдесят на пятьдесят. Фифти-фифти. Дэн был с ней не согласен и давал капитану соответственно 95% на невмешательство полиции и 74% на то, что меры воспитательного воздействия, которые он применит впоследствии, не выйдут за пределы побоев средней степени тяжести. Не такая высокая цена за внесение окончательной ясности в вопросы границ дозволенного.
Из-за отсутствия точной информации о количестве потенциальных противников и уровне их агрессивности и боевой подготовки, а также наличии/отсутствии оружия поставленная задача имеет стремящееся к бесконечности количество решений. Наиболее рациональными и обоснованными признано 352 варианта, алгоритм поведения в каждом конкретном случае простроен. Приступить к исполнению с пошаговой подстройкой к изменению ситуации? Да/Нет.
Да.
***
«И что это вчера ты устроил на станции, а, лапуля? Что за вторая часть марлезонского балета в исполнении пьяного слоника в посудной лавке?! Чего ты молчишь? Подрались, нахулиганили, избили приличных людей, разгромили магазин… хорошо, часовню не порушили, да и то только потому, что не было там никакой часовни, до вас, наверное, справились! Нет. я понимаю, что все мальчики любят драться, сама долго таким была. Ох, была!.. Был, то есть. Но ты же у нас пупсик-белочка! Ты-то куда полез? А потом вообще в каюту удрал, белочка! И дергался полночи. И меня дергал. Какая ты белочка?! Ты зайчик! Чего удрал-то, зайка? Вроде никто тебя на рагу пускать не собирался, поругали и отпустили. Ты что — обиделся, что ли?»
«Нет».
«Тогда что это было?»
«Не знаю».
Дэн и сам не понимал. Ничего. Вообще. Ни того, почему удрал вчера вечером, вроде бы спать, а на самом деле пролежал полночи с открытыми глазами, уставившись в потолок. Бесцельная трата времени. Нерационально. Нелогично. Ни того, почему чуть не спалился, уже почти перейдя в боевой режим для охраны объекта крайне низкой степени значимости. Ни странного наказания, которое ему назначил капитан. Ни еще более странной реакции экипажа на это странное наказание.
Ни того, что вчера вообще случилось в магазине на станции.
Нет, поначалу в том магазинчике все развивалось точно по плану, штатно и правильно. И даже было не лишено приятных бонусов. Например, говорить Полине чистую правду, зная, что она все равно ничего не поймет. О том, что летает он чуть ли не с зачатья. Что родился в космосе. Что его никто не спрашивал, чем он хочет заниматься, — просто отправили на учебу, и все. И о том, что вот эту свою работу навигатором он все-таки выбрал сам. Правда и ничего кроме правды. Ни единого байта искаженной информации. Чистая правда. Кристально чистая.
Только не вся. И без уточнений.
— Наверное, был скандал? — Полина смотрела сочувственно, и это тоже было приятно.
— Не то слово! — ответил Дэн кривоватой усмешкой № 14. И добавил, не удержавшись: — Чуть до убийства не дошло.
Приятный легкий адреналин. Шутка. И самое странное — шутка смешная. Интересно, показалась бы она смешной людям, если бы они догадались о ее сути? Новый опыт, это всегда полезно и логично. Хорошо. Когда полезное бывает еще и приятным. Редко, но хорошо. Новый опыт всегда полезен.
Интересно, а если бы это было неполезно и нелогично — какова вероятность того, что Дэн все равно бы рискнул? 86% за то, что все равно рискнул бы. Неужели так мало? Еще одна шутка. Пусть и только для самого себя, но – приятно. Как и говорить правду, зная, что ей не поверят. Вернее не то чтобы совсем не поверят — просто сочтут искажением информации. Преувеличением. У людей, кажется, есть даже специальные обозначения для такого. Надо будет поискать. Снова новый опыт. Не просто логично и полезно. Приятно.
Слишком неожиданное и острое удовольствие, чтобы от него отказаться сразу. Дэн и не собирался отказываться. Он уже понял, что загадочная неопределенная улыбка за номером девять (или многозначительная кривоватая усмешка разной калибровки №№ 12-16) маскируют ничуть не хуже кашля. Может быть, даже лучше — во всяком случае, в ответ на них доктор не начинает хмуриться и не предлагает продлить курс ингаляций.
Еще полезный ценный опыт — Дэн впервые находится в магазине не по приказу, а сам. Ну, почти сам. И может сделать все что угодно. А не только от и до по указанному хозяином протоколу взять-заплатить-принести. Может, к примеру, украсть одну из банок — именно украсть, денег-то у него так и не появилось. Вот, например, эту, с кофе по-центавриански. Или вон ту, зеленую, с непонятными значками, отсутствующими в базе процессора. Или не красть, выбор только за ним, Дэном. Широчайший веер возможностей завораживал органическую составляющую и перегревал процессор.
Слушать Полину было не менее полезно и познавательно. Тоже новый опыт, причем не только новые слова. Как можно бояться летать? Полеты — это жизнь. Почему расстроить маму один раз хуже, чем постоянно расстраиваться самой? Алогичная логика. Один раз и другого человека — вместо постоянно и себя самого, казалось бы, выбор должен быть очевиден!
Оказалось — нет.
Может быть, тут все дело в статусном обозначении объекта «мама»? И отношения человека с объектом в подобном статусе подчиняются каким-то особым правилам и особой логике? А с другими объектами в ином статусе можно руководствоваться и обычной логикой? Расспрашивать Полину Дэн побоялся, но записал разговор в базу с пометкой обязательно постараться найти ответ в сети инфранета или хотя бы спросить у Маши.
С людьми так сложно…
Приходу настроенных на драку кобайкеров Дэн обрадовался искренне — выбирать банки, пытаться шутить и анализировать алогичную логику оказалось очень утомительно. А тут ситуация штатная, две умеренно агрессивные личности, уровень опасности средний, максуайтерность в красной зоне. Спровоцировать их на драку вышло даже проще, чем Дэн мог предположить, — достаточно было просто отзеркалить их же собственную фразу.
Когда они предсказуемо бросились бить морду наглому выскочке, Дэн сначала вывел из строя лысого, которого система оценила как наиболее опасного из-за наличия в кармане виброножа. Вывел ударом, который люди, в отличие от киборгов не умеющие втягивать на время боя некоторые особо уязвимые части тела внутрь, считали нечестным. Наверное, в делении боевых ударов на честные и нечестные тоже присутствовала своя алогичная логика, как и во взаимоотношениях с объектом статуса «мама», но ее Дэн счел еще более алогичной и даже запоминать для дальнейшего изучения не стал. Поскольку твердо знал, что делить удары на хорошие и плохие можно только по достигнутому (или не достигнутому) при их помощи результату. И никак иначе. Любое иное деление ложно и ведет к поражению.
Со вторым кобайкером Дэну пришлось повозиться. Не потому, что боевому киборгу оказалось труднее с ним справиться, а из опасения причинить избыточные повреждения. Ведь люди такие хрупкие, их так легко сломать. Но тоже справился бы — они были бойцами совершенно не того уровня, к которому Дэн привык.
Только вот дальше все пошло не так.
В драку вмешалась Полина.
И Дэн испугался.
По-настоящему, до панической атаки, до спонтанного перехода в боевой режим, до падающих шторок программы, требующей убивать всех вокруг, представляющих хотя бы потенциальную опасность… Удержаться удалось с трудом.
Нет, поначалу Полина повела себя абсолютно правильно и логично — завизжала и бросилась к двери. Нормальная реакция. Так и должно было быть. Только вот она не убежала далеко. Даже за дверь не выскочила. Прекратила визжать. Остановилась. Развернулась. А потом и вообще поступила до крайности нелогично и странно — взяла со стойки банку тушеного гнейдза и швырнула ею в сторону дерущихся. И вот это уже было неправильно. И нелогично.
Совсем.
Потому что риск получить повреждения мгновенно возрос от несущественного до почти критического. Не для Дэна – для нее самой.
Зачем она это сделала? Женщины не должны драться, во всяком случае — если они не наемницы и не киборги. Драка — дело мужчин. Пусть Полина и не знает, что он киборг, но он мужчина, мужчина сильнее по определению. Статус женщины — быть опекаемым и оберегаемым объектом. И/или объектом насилия. Это правильно, это нормально, это везде и всегда. У женщин пассивная роль. Они не должны вмешиваться в драку мужчин, если не хотят быть убиты, Дэн видел такое много раз на верхних палубах «Черной звезды», вмешательство в мужскую драку никогда не кончалось для женщин ничем хорошим…
Полина по человеческим меркам очень молода. Может быть — она просто не знает правил? Никогда не видела, как легко мужчина в запале драки может убить?
Или все-таки знает?
Может быть, и знает — кидает тяжелые банки издалека, в ближний бой не лезет. Это хорошо. Не так опасно. И для нее, и для Дэна. Меткость у нее была низкая, одно попадание в среднем на семь бросков. Да и то не всегда в ту мишень, в которую целилась — Дэну удалось увернуться дважды, но с трудом.
Зачем она это сделала? Зачем продолжает делать, повторяя неумелые броски снова и снова? Если бы убежала совсем или просто стояла, замерев и не привлекая к себе ничьего внимания, Дэну было бы намного проще. Держать в поле зрения только двоих противников (одного в активном боевом, вцепившись в грудки, другого в пассивном наблюдательном режимах) намного проще, чем мониторить весь периметр потенциальной зоны ответственности. Но он справлялся. Какое-то время…
А потом брошенная Полиной банка попала в цель.
Прямо в лысый затылок того кобайкера, что, согнувшись в три погибели, ковылял за танцующей по магазинчику парой в клинче (Дэн словно случайно все время перемещался так, что между ним и лысым оставался живой щит из второго кобайкера и даже начал находить в этом определенное удовольствие).
Удар был не настолько силен, чтобы вырубить лысого — мощный, укрепленный жировыми складками и сплошь покрытый татуировкой кобайкеровский затылок наверняка пережил не одну куда более впечатляющую драку. Но и не настолько слабым, чтобы остаться незамеченным. Кобайкер обернулся к Полине. Дэн обреченно перешел в боевой режим, понимая, что дальше прятаться не получится — иначе вот прямо сейчас на его глазах прекратит жизнедеятельность незначимый объект под личностным идентификатором «Полина».
А кобайкер…
Кобайкер погрозил Полине пальцем.
Дэн завис.
На несколько долгих секунд — на полторы точно. Может быть, даже и на целых две. Завис настолько плотно, что пропустил удар в солнечное сплетение. Спасли имплантаты, во время боевого режима придающие защитным мышцам стратегически опасных зон поверхностную плотность брони. Противник Дэна взвыл и затряс отбитым кулаком, полагая, что промахнулся и со всей дури влепил им в грудинную кость.
Рухнула ближайшая ко входу в магазин продуктовая стойка, возвещая о появлении на сцене Теодора с ломиком наперевес. Снова взвизгнула Полина — на сей раз радостно. Дэн пришел в себя, завершив стремительную переоценку сложившейся ситуации в свете только что обнаруженных факторов. Система подобрала подходящий аналог — не бой, не драка, даже не тренировка.
Игра.
Ситуативная компиляция условно тренировочно-боевых взаимодействий, жестко регламентированная заранее принятым сводом четко прописанных правил, минимизирующих взаимные повреждения сторон-участников и делающих последствия предсказуемыми и легко просчитываемыми.
Интересный опыт. Полезный. Да.
Хорошо.
А странные ощущения он проанализирует потом. Когда-нибудь, когда будет время.
***
«Интересный опыт…»
«Но, малыш?»
«Что — но?»
«Это я тебя должна спросить. В твоих двух словах такая путаница гиперссылок, что это «НО» сияет на полгалактики. Ты сам-то хоть понял, чего ты туда накрутил?»
«Нет».
«А если поконкретнее?»
«Почему Полина не убежала? Это ведь было логично. Я много раз крутил запись, прописал эти условия как новые правила, но все равно не понимаю. Почему она вмешалась?»
«Она пришла тебе на помощь. Люди так делают».
«Зачем? Я же сильнее».
«Ох, малыш, если бы помогать всегда надо было только тем, кто слабее…»
«Тот лысый кобайкер… почему он ее не ударил? Он же сильнее».
«Ну, может быть, потому что он мужчина? А настоящий мужчина никогда не ударит ни женщину, ни ребенка. Понимаешь?»
«Нет».
«Не ври».
«Почему вмешался Тед — ему ведь ничего не угрожало?»
«Наверное, ему просто стало скучно!»
«Не… ври?»
«О-у, пупсик! Да ты просто на лету подметки режешь! А врешь, что ни черта не понимаешь».
«Не понимаю. Не вру. Закон космоса — понимаю. Он логичен. Проигравший платит. Тот, кто извиняется — проиграл. Он должен платить за то, что было разрушено в драке. Это логично. Но… почему победитель не берет с проигравшего плату и сам? Дополнительно. Компенсацию. Не понимаю! Это ведь тоже логично. И еще… почему Тед никого не ударил, когда мог? Он ведь мог! Он был сильнее. И вооружен. И имел право, они напали первыми. Он должен был ударить. Это было логично. Оправдано. Рационально».
«А почему ты покраснел, когда Полина сказала, что ты хорошо дерешься?»
«Спонтанная неконтролируемая реакция повышения артериального давления и расширения капилляров в поверхностных слоях эпидермиса в ответ на звуковой раздражитель. Была отслежена и блокирована через восемь секунд».
«Но ты все-таки покраснел, малыш. И не надо прятаться за процессор, я знаю толк в удовольствиях и вижу, когда кому-то приятно… в любых смыслах этого слова, лапуля, в любых, а не только в том, о котором тебе еще рано думать. Признайся, тебе ведь понравилось! Понравилось, знаю… Но тебя ведь не это на самом деле тревожит, правда?»
«Да».
«Но говорить ты об этом не хочешь?»
«Нет».
«Как скажешь, лапуся, воля белого господина закон для несчастной виртуальной рабыни…»
«Я не хочу. Но придется. Иначе не разобраться».
«Растешь, мальчик! Приятно поговорить с умным пусть даже и не человеком. Сам себя тоже умнее считать начинаешь. Малыш, мы уже разобрались в том, что меня волнуешь ты. А вот что волнует тебя?»
«Почему они все считают, что капитан был не прав?!»
«Ох, пупсик… задал бы, что ли, какой вопросик полегче! Кто виноват, например, или что делать? На самый худой конец хотя бы спросил, прекратила ли я пить коньяк по утрам…»
«Почему ты называешь меня пупсиком?»
«Потому что ты пупсик, лапуля. А ты что подумал?»
«Я смотрел словари и словообразование. Пупсик – это маленький пупс, образованный добавлением к основному корню уменьшительно-ласкательного суффикса. Пупс – это маленькая кукла. И, значит, пупсик – это очень-очень маленькая кукла? Я прав?»
«Относительно, пупсик. И только не спрашивай меня – относительно чего!»
«Почему?»
«Почему не спрашивать? Потому что я не отвечу».
«Нет. Почему ты называешь меня очень маленькой куклой. Потому что я киборг?»
«Потому что ты балбес! И пупсик».
«Во мне метр восемьдесят один».
«Большой балбес».
Быть как все.
Это значит — не выделяться. Мимикрировать под окружение. Принять защитную окраску и отзеркалить манеру поведения тех, кто рядом. Ничему не удивляться самому — и не вызывать удивления у других. Общаться с людьми, выслушивать их с вежливым интересом и даже сочувствием (типовое выражение лица № 18), самому стараться говорить поменьше. Отвечать только в том случае, если спрашивают. Казалось бы — что может быть проще?
Казалось бы.
Как не выделяться, если они все такие разные? Кого копировать? Синтетическая матрица компилировалась плохо и не поддавалась окончательной инсталляции, постоянно вступая сама с собой в неразрешимые системные противоречия. К тому же люди использовали в разговорах столько новых слов и понятий!
Дэн усовершенствовал стандартную улыбку № 8, добавив ей загадочности и неопределенности шевелением левой брови, присвоил этому типовому выражению порядковый номер девять и теперь прикрывался им каждый раз, когда в обращенной к нему фразе понимал менее тридцати процентов осмысленной информации и опасался, что не сумеет ответить адекватно.
Впрочем, иногда то, что люди большую часть сказанного понимали неправильно, оказывалось не так уж и плохо. Люди настолько привыкли врать друг другу, что обманывали и сами себя. Давая тем самым Дэну интересную возможность говорить практически чистую правду — и быть уверенным, что ее все равно поймут неправильно.
Интересное ощущение. Новое.
Не неприятное…
«Почему ты сказала, что я задаю неправильные вопросы?»
«Ну, малыш, это просто! Потому что ты задавал неправильные вопросы, лапусик. Именно поэтому я так и сказала! А ты что подумал?»
«Я… я опять спрашиваю неправильно?»
«Умничка, пупсик! Ах, до чего же я люблю умных мужчин! Жаль, что ты не капитан, мужчин в форме я люблю еще больше».
«Почему ты тогда сказала, что «зачем» — это неправильный вопрос? Почему «почему» был правильным? Теперь я задаю правильный вопрос?»
«Малыш, ты меня волнуешь! Ну почему у тебя нет хотя бы фуражки…»
«Ты ответишь?»
«О-о-ох, милый, какой ты настойчивый, я просто таю, ты и мертвую уболтаешь! Все очень просто. Понимаешь, лапуля, «зачем» — это значит, что ты чего-то хочешь взамен. А «почему» — это значит, что ты просто хочешь. Сам. Изнутри. Ни для чего. Просто хочешь, и все. Улавливаешь ты мою мысль неглубокую, но верную?»
***
Пилот был странным.
Пожалуй, самым странным из них из всех – или Дэну так только казалось из-за того, что с пилотом приходилось общаться намного больше и ближе, чем с прочими. Доктор что – утренний укольчик, послеобеденная ингаляция, в промежутках: «Как самочувствие? – Спасибо, нормально». Капитан тоже не очень плотно наседал – быстрый раздраженный (и тут же виновато отдернутый) взгляд, «Ну вы работайте, работайте…» и пожелания приятного аппетита за обедом. Ну разве что иногда вовремя вклиниться подходящей фразой между ним и Владимиром, гася в зародыше намечающуюся ссору.
С остальными вообще в большинстве случаев вполне хватало улыбок под номерами от четвертой (легкий спокойный интерес) до десятой (повышенной загадочности и неопределенности с добавочным движением левой бровью). Для Владимира персонально предназначались пятнадцатая и шестнадцатая (издевательские). Или, если не хотелось связываться здесь и сейчас, демонстрация разной степени усталого раздражения под номерами от двадцать второго по двадцать пятый включительно.
С пилотом так не получалось.
Его было как-то слишком… много, что ли? Сидя в своем кресле перед терминалом или на стуле за столом во время завтрака, он при этом словно бы заполнял собою всю пультогостиную целиком и ощущался повсюду, куда ни повернись. От него невозможно было отстраниться-отойти-спрятаться, он был везде. И это нервировало, ведь именно стратегия отстраниться, уйти в тень, стать незаметным долгое время служила для тогда еще безымянной рыжей «шестерки» единственной гарантией выживания.
А еще больше нервировало то, что пилот, похоже, совсем не умел злиться всерьез. Или же так тщательно скрывал это умение, что его не фиксировал даже детектор.
Наивысший уровень агрессивности он проявлял за игрой, но и тогда максуайтерность его редко выходила даже в желтую зону. И это было странным. Впрочем, и агрессивность пилота тоже была какой-то… странной. И почему-то сильно напоминала Дэну его собственные улыбки — те самые, под разными номерами.
А еще он был слишком общительным, этот пилот. И с ним приходилось разговаривать…
«Тед говорит со мною точно так же, как с тобой. Он не видит между нами разницы?»
«Дас ист фантастиш, малыш, ты опять меня волнуешь! А мне-то казалось, что мы с тобой та-а-акие разные! Ох, Тедди, шустрый мальчик! Я знаю, о чем думают мальчики, я сама очень долго была мальчиком… Ты не в счет, лапуля, ты еще даже не мальчик, ты пупсик. Но Тедди… Шалунишка! Не ожидала… Он к тебе пристает? Грязно? А ну-ка с этого места поподробнее, я как раз захватила попкорн!»
«Он разговаривает со мною точно так же, как с тобой. Не пристает. Просто разговаривает. Одинаково».
«Н-да? И что же?»
«Он знает, что ты искусственная. Он думает, что и я — тоже? Он меня… подозревает?»
«Н-да… Тяжелый случай, малыш… А тебе не приходило в голову, что все совсем наоборот? Что это со мной он разговаривает так же, как с тобой?»
«А есть разница?»
«Есть. Небольшая такая. Совсем, можно сказать, крохотная. Размером всего лишь этак с хорошенький красный гигант типа Антареса или Бетельгейзе»
«Не понимаю».
«Малыш, не тупи. В отличие от меня, тебя они все считают человеком. Все они. И пилот тоже. А меня не так чтобы очень, и даже скорее совсем-таки нет. Теперь понимаешь, пупсик, какой интересный вывод из этого следует? Сумеешь догадаться самостоятельно или и тут тебе тоже потребуется помощь бедной девушки?»
«…///…»
«Малыш! Ты молчишь уже три минуты! Мне можно начинать волноваться или подождать еще немножечко?»
«Не знаю… Это странно. Все странное может быть опасным».
«О-о-о. А что же в этом такого уж странного, лапуся?»
«Все».
***
— Только учти — под твою личную ответственность, — сказал капитан.
Под твою. Личную. Ответственность…
Странные слова. Нет, не странные — люди иногда говорят такое друг другу. Капитан считает тебя человеком и только поэтому так и сказал, все в пределах допустимой вероятности. Ничего странного или подозрительного. <i>Это не ловушка.</i> Хотя и выглядит очень похоже, но…
Не ловушка!
И плевать, что система твердит о семидесятисемипроцентной вероятности именно такой интерпретации слов капитана о личной ответственности. Это не попытка заранее сделать виноватым его, Дэна. Отменить переход в боевой режим. Система ошибается. Точно так же, как ошибается она и с отбраковкой той станции гашения, трассу через которую Дэн только что сумел отстоять.
Чистая логика, никакой интуиции. Стоило как следует покопаться в информатеке и инфранете — и все сразу же встало на свои места. Дэн успокоился и вознаградил себя еще одной ложечкой сгущенки — процессор заслужил усиленное питание, ему и работать в последние дни приходилось в авральном режиме. Новоиспеченный навигатор осваивал профессиональную информацию — не из закачанной программы, хотя ее Дэн тоже себе установил первым же делом, — а самообучением, что требовало куда больших энергозатрат. И налаживал рабочие отношения процессора с подсознанием. Дэн не понимал, как у него это получается, но эта странная, наполовину органическая, наполовину электронная система работала. И значит, самым логичным было ее не трогать. Пусть работает. Важен результат.
Конечно, можно было и не настаивать на выданном этой странной двойной системой варианте — предложенный программой был не настолько и хуже. Всего три часа проигрыша во времени и чуть дороже. Не так и намного. Зато с гарантией. Как по учебнику. По качественной учебной программе…
Программе. Да. Вот именно что.
Программе…
По программе надежнее. Проще. С гарантией. Да, все это так. Только вот если действуешь по программе, то и внутри тоже нет ничего, кроме программы. В частности — вот этого странного смутного ощущения, немножко тревожного, как и все непонятное, но… не только. Приятного. Теплого такого, щекотного. Словно проглотил маленький живой объект, но не съел его, чтобы переработать и увеличить собственный энергоресурс, а просто… проглотил. Чтобы он и внутри оставался живым.
Так не бывает.
И — бывает.
Если действуешь не по программе.
Маленькое, живое — внутри. Оно поселилось где-то в районе желудка. Крутится теперь, щекочет, но нисколько не похоже на тошноту. Просто теплый комочек, пушистый, светлый. Почему светлый? Он же внутри, его не видно! Но Дэн откуда-то точно знал — светлый. Даже светящийся. И красивый. Как плазма, — когда далеко и не смертельно. Как маленькая звезда. Пульсирует, трогает жарким лучиком изнутри то ребра, то горло. Не обжигает — просто греет.
Внутреннее сканирование организма не обнаружило никаких повреждений в области грудной клетки. Наличия потенциально опасных посторонних объектов не зафиксировано, локальное повышение температуры внутри указанной области объективно не подтверждено. Поступающая с датчиков информация не позволяет однозначной интерпретации. Продолжить сканирование до выявления указанных объектов и/или повреждений и/или непроизвольного повышения температуры? Да/Нет.
Нет.
***
«Почему люди такие странные? Такие… странно странные».
«Милый, не жди от меня откровений! Я всегда говорю только то, что ты и без меня знаешь, это моя суть, малыш. Меня так изначально настроили. Я — провокатор. Ускоритель процесса. Инструмент активной психологической релаксации. Вот и все. Ты и сам бы обо всем догадался рано или поздно, со мной это получается быстрее. Ну и чем ты озадачен на этот раз, пупсик?»
«Они странные. Но это странная странность. Она скорее полезна, чем опасна».
«Но ты все равно хочешь уйти, как только подвернется подходящая планета».
«Конечно. Чем дальше от людей — тем лучше».
«От любых людей?»
«Конечно».
«Даже таких… странных?»
«…///…»
***
— Молодец! — сказал капитан. И ушел к себе.
Одобрения в его голосе было процентов на восемь, не более. Раздражения — на семьдесят два. И еще разного, по мелочи — система услужливо вывела цифры на внутренний экран, но Дэн не стал вчитываться. Не хотелось. Сидел, смотрел прямо перед собой, делая вид, что полностью погружен в изучение запасных вариантов свежепроложенной трассы.
Он снова оказался прав и сэкономил команде три часа времени и двенадцать кредиток. А главное — еще раз подтвердил (по большей части для самого себя, ведь остальные не в курсе!) как высокую эффективность системы мозг-процессор, так и обоснованность своего решения и впредь во всем полагаться на ее рекомендации. Даже если на первый взгляд они и кажутся совершенно нелогичными и непонятно на чем основанными. Он должен был испытывать радость и удовлетворение, это было бы логично. Разумно. Правильно.
Радости не было.
Сидящий в соседнем кресле пилот крутанулся, проводив покидающего пультогостиную капитана озадаченным взглядом, а потом посмотрел на Дэна и прошептал так громко и заговорщически, что его, наверное, было слышно даже в машинном отделении:
— Что-то не нравишься ты нашему старику!
Капитан точно услышал, вздрогнул даже. И шаг ускорил. Но так и не обернулся. Самому Дэну не нужно было оборачиваться, чтобы это знать. Прошипела, закрываясь, дверь капитанской каюты.
Дэн покосился на пилота, осторожно хмыкнул и пожал плечами. Типовая неопределенная улыбка № 9 — удачное решение для большинства ситуаций, когда он не был уверен, какого именно ответа от него ждут.
Напарник вызывал у Дэна чуть ли не больше опасений, чем только что ушедший капитан. Пожалуй, в чем-то даже и больше: капитан отчетливо выражал неприязнь, но при этом старался держаться на расстоянии. Пилот же, похоже, не понимал самого понятия дистанции. Во всяком случае — как социально комфортного расстояния, принятого к соблюдению при личном общении между людьми, а не как части трассы, которую необходимо преодолеть с максимально возможной скоростью. Только вот несмотря на все вызываемые навязчивостью оставшегося рядом пилота опасения ушедший капитан оттягивал на себя внимание Дэна куда больше. И сейчас и вообще.
Конечно, частично это были издержки программы, прописавшей его как временного суб-хозяина (как и в случае с доктором, Дэн не стал возражать, наличие у этих двоих подобного статуса давало ему самому куда больше степеней свободы, чем полная пустота в графе «временный суб-хозяин по умолчанию на период выполнения заключенного контракта»). Полная свобода на самом деле напрягает и обязывает куда сильнее, за три проведенных на свалке недели полной свободы Дэн это успел понять как нельзя лучше. Приходится все решать самому, любую мелочь. А это трудно. Очень. А еще постоянное сопротивление программы…
Лучше вот так — частично. Вроде бы и сам, но в то же время и прикрыт. Это была удачная придумка, тоже можно было бы радоваться…
Радоваться не хотелось. Совсем.
Дэн все сделал правильно, у него все получилось. «Под твою ответственность», — сказал капитан. И Дэн принял на себя эту ответственность. И не подвел. Оправдал доверие. Сделал все хорошо. Качественно. Быстро.
А капитан разозлился.
Впрочем, все равно похвалил. Хотя и разозлился. Разозлился, но похвалил. Или все-таки — похвалил, но разозлился? Что важнее? Еще месяц назад Дэну и в голову не пришло бы раздумывать всерьез над подобной ерундой. Все получилось удачно. Он не избит, не наказан, не подставлен под «интересный» приказ и даже не ограничен в поступлении энергоресурса, какие могут быть проблемы?
Капитан считает всех рыжих максуайтерами? Ну да, считает. Но при этом он не надевает тебе на голову плотный пакет для мусора и не перехватывает его по горлу скотчем, чтобы посмотреть, как прикольно ты будешь сучить ногами, задыхаясь. Не выжигает клопомором глаза, чтобы проверить скорость регенерации. Не рисует по твоей коже паяльником, когда надоедает бумага и карандаш. Не устраивает никакой другой негативной информации от внешних сенсоров. Даже не ударил ни разу.
Просто не любит рыжих. И все.
«Малыш, почему ты злишься?»
«Я не злюсь».
«Ага-ага! А я — святая Патриклия с Нового Эдема Четыре, как раз в паломничество по тамошним святым местам собираюсь, не хочешь составить компанию? Очень хорошо просветляет мозги, говорят. Хотя… было бы что там у тебя просветлять!»
«Я и правда не злюсь. Это другое».
«Что, лапуля?»
«Не знаю».
Дэн и в самом деле не злился. Ну, почти. Он не понимал капитана. И доктора не понимал. И вообще всех этих людей — кроме разве что Владимира. Он и себя-то почти не понимал, и это непонимание напрягало. Странное ощущение. Нелогичное. Нерациональное. Неправильное. Он никак не мог подобрать ему аналогов. Лишь всплывало из самых дальних глубин памяти нечто похожее — когда человек очень долго был хорошим. Очень хорошим и очень долго. Кормил, защищал, уступал коврик, говорил «спасибо» и даже лечил. А еще — он присвоил Дэну (тогда еще не Дэну, а просто армейскому DEX’у, ничем не отличимому от прочих армейских DEX’ов) первый личный идентификатор. Собственное почти имя, не несущее ни малейшей негативной окраски.
И он разговаривал, тот человек, что было куда ценнее. Не просто так разговаривал, не с кем-то другим, а именно с ним, тогда еще не Дэном. Ну и что с того, что ему просто больше не с кем было там разговаривать? Мог бы ведь и вообще молчать, ограничиваясь короткими приказами.
Но он не молчал. И не просто говорил сам. А требовал отвечать. Учил новым словам и понятиям, а не просто приказывал. Долго. Так долго, что рыжий армейский киборг, тогда еще только-только начавший осознавать себя и учившийся познавать окружающий мир не только при помощи программы, ошибся. Выстроил неверную экстраполяцию. Сделал необоснованный перенос отслеженной поведенческой матрицы с одного конкретного ситуативного фрагмента на другой, оставив за скобками окружение и мотивацию объекта.
Потому что на самом деле тот человек оказался… не то чтобы очень плохим или даже просто не очень хорошим, вовсе нет. Он вполне себе даже хорошим. Просто человеком. Вот и все. Просто человеком, таким же, как все остальные. А все люди — максуайтеры. В большей или меньшей степени. Тот человек был в меньшей. Очень. Но все-таки…
«И на что же ты вот конкретно сейчас… э-э-э… не злишься, а, малыш?»
«На то, что они все врут».
«В чем именно, лапуля?»
«Во всем! Они притворяются. А я никак не могу понять — зачем им это надо? Зачем они притворяются? Пытаюсь — и не могу. Никак. А они притворяются».
«Ты в этом точно уверен, пупсик?»
«Конечно же, я уверен».
«На сколько процентов, малыш?»
«На… это неважно. Они притворяются. Я это знаю точно. Потому что…»
«Почему, малыш?»
«Потому».
«Ну а все-таки?»
«Потому что не могут же они все и на самом деле быть такими… такими…»
«Хорошими?»
«…///…»
Душ.
Душ — это хорошо.
Много горячей воды. Очень горячей. Очень много. Очень долго… А если закрыть вентиляцию одноразовым бумажным полотенцем, то еще и пар. Он тоже горячий, оседает на зеркале и делает матовым покрытие стен, им трудно дышать, но в нем очень приятно быть. Просто быть. Долго.
Однако с вентиляцией лучше не рисковать и не выпускать пар за пределы душевой кабинки. В первую ночь Дэн увлекся, потом пришлось вытирать стены и потолок. Теми же самыми бумажными полотенцами. Хорошо, что людям надо так долго спать. Причем всем одновременно. И можно торчать в душе хоть всю ночь, никому не мешая.
Система не возражает. Не напоминает о трехминутном лимите времени, положенном на помывку правильному киборгу. Доктор велел отъедаться, отсыпаться и отогреваться, а где можно отогреться лучше, чем под горячим душем? На корабле — нигде. Разве что в мусоросжигателе. Шутка. Несмешная. Людям, наверное, понравилась бы, им часто кажется смешным то, что на самом деле совсем не смешно. Впрочем, не всем. Люди тоже бывают… разные.
Доктор, наверное, не стал бы смеяться. Он странный. И полезный. Отдал хороший приказ. Это очень удачно, что тот приказ — «отъедаться, отсыпаться и отогреваться» — отдал именно доктор, а не кто-то другой.
Доктор не просто случайный прохожий или рядовой член экипажа, чьи приказы почти ничего не значат. Он второй человек на корабле после капитана и тянет если и не на хозяина (никогда больше!), то вполне на лицо с правом управления третьего уровня. А то и второго, с частично урезанными полномочиями. Во всяком случае, система восприняла его именно в таком статусе, по умолчанию прописав их с капитаном во все положенные графы сразу после заключения контракта. Система не понимала, что на самом деле доктор на этом корабле намного менее значим, чем даже сам Дэн. А Дэн не стал ей возражать и пытаться стереть прописку, как сначала собирался, — иметь доктора во временных почти хозяевах третьего порядка оказалось удобно.
Третьи сутки на корабле. Ночное дежурство. Душ.
Полчаса. Сорок минут. Час…
Если из экипажа или пассажиров кто-то проснется с намерением посетить санузел (а зачем еще человек может проснуться среди ночи?) — Маша обещала предупредить. Дэну хватит сорока секунд на то, чтобы убрать все следы своего здесь присутствия и исчезнуть. Человек ничего не заметит. Ну разве что повышенную температуру и влажность в пределах этого отсека, но люди редко обращают внимание на подобные мелочи. Зато люди часто бывают беспечны.
А эти — особенно.
Они почти ничего не считали. Не только ложки сахара и стандартные пайки, которыми у них оказались забиты два стеллажа, что было бы еще понятно. Собственно, расчет Дэна на их невнимательность в отношении имеющегося в наличии количества стандартных пайков был вполне обоснован и полностью себя оправдал — пайков действительно было очень много. Для человека сложно точно определить порядковое значение того, чего много настолько.
Когда Дэн это понял (чуть более двух лет назад) — жить сразу стало легче. Со временем он стал прописывать это знание не только в органической памяти, но и в процессорной — так многое упрощалось, не приходилось каждый раз доказывать системе неподпадание под невысказанный запрет того или иного собственного действия по уменьшению количества чего-то, не помеченного статусом как доступное киборгу. Главное — успеть стереть из памяти все лишнее перед плановой проверкой. А потом прописать заново. Поэтому риск с пайками даже программой просчитывался как минимальный и вполне допустимый, как можно быстрее восстановить ресурс было намного актуальней.
Три стандартных пайка — больше не влезло. Странное ощущение, когда есть еда — а ее нельзя съесть. Не потому, что не дают, не потому, что отбирают или запрещено, — просто не получается. Последний из трех пайков пришлось поглощать в два этапа. Дэн доел его уже здесь, грея руки под горячей водой. Три пайка. Целых три. Система не возражала против такого превышения стандартной нормы, доктор отдал хороший приказ, главное — правильно его интерпретировать.
То, что все три пайка были разными, система сочла допустимым вероятным результатом рандомного выбора, и только Дэн знал, что выбор был отнюдь не случаен. Ему просто хотелось попробовать. Только вот запомнить вкус так и не получилось. Во всяком случае — тогда.
Воду они тоже не считали. Он убедился в этом сразу после первой ночи на борту, когда был готов выдержать серьезный разнос и даже наказание за перерасход. Он собирался прикрыться прямым повелением доктора. Хотя и все равно полагал, что это не позволит избежать наказания целиком, разве что слегка смягчить. Но согреться иначе никак не получалось. А согреться было нужно. И хотелось. Очень. И Дэн решился, сочтя вероятное (с точностью 93,5%) грядущее наказание меньшим злом — вряд ли капитан, не ударивший даже доктора, будет так уж сильно калечить куда более ценного навигатора.
Он прокрался сюда сразу после набега на кладовую и долго держал руки под горячей водой над раковиной, прежде чем решился раздеться. Здесь не было холодно, стандартные двадцать четыре градуса, но его продолжало колотить, словно в том рефрижераторе, в который его загнал капитан «Черной звезды». В вечер перед аварией. В рефрижераторе было почти не больно. И даже холодно через какое-то время стало не так чтобы очень. Просто хотелось спать. Спать — это хорошо и совсем не больно. И Дэн знал, что если лечь и заснуть на покрытом изморозью металлическом полу — больно тоже не будет. Уже никогда больше не будет больно.
Дэн не стал ложиться. Бегал. Прыгал. Выполнял согревающие упражнения. Хотя как раз двигаться было больно, да и спать с каждым часом хотелось все сильнее. Но Дэн все равно не ложился. Даже под утро, когда ему начало казаться, что он дышит жидким азотом и что шевелиться теперь не просто больно, но и смертельно опасно. Он всю ночь дышал жидким азотом и проморожен насквозь, его кости заполнены кислородным снегом, сухим и скрипучим, они сделались очень хрупкими, вот-вот сломаются и искромсают его всего изнутри…
Все равно. Выполнял согревающие упражнения. Бегал. Прыгал.
Иногда боль — это не так уж и плохо. Иногда боль — единственное подтверждение того, что ты еще жив…
Горячая вода успокаивала. В ту самую первую ночь на корабле Дэн закатал рукава до плеч, придерживая их подбородком, и долго-долго отогревал руки — до локтей, больше всунуть в раковину не получалось. Потом доел паек. И наконец решился.
Стоило раздеться, и его снова сразу же начало трясти. Он тогда выкрутил терморегулятор до максимума, но бьющие из распылителя струйки поначалу все равно казались совсем не горячими, так, чуть тепленькими, от них его только еще больше колотило. Дэн знал, что это нормально. Это просто один из этапов отогревания, он замерз куда сильнее, чем ему казалось, после ночи в рефрижераторе согреться так ни разу и не удалось. Три недели на свалке в любое другое время показались бы ему почти курортом. Но не тогда, когда энергоресурс близок к критической границе, после которой гибернация станет принудительной, а из источников питательных веществ — только крысы.
Температура на свалке была хоть и выше нуля, но не намного, плюс влажность и ветер. Вернее, не плюс, конечно. Минус. Остановить воспалительный процесс сначала в бронхах, а потом и в правом легком не удалось. Несколько дней назад он перестал дрожать, и это было совсем паршиво. А теперь организм начинает активно сопротивляться, дрожь — хороший признак. Только очень уж неприятный. Доктор сказал бы — больно. Доктор не знает, что такое на самом деле больно и как оно выглядит. Доктор странный. Пусть ему и дальше так везет, чтобы никогда не узнал.
Дэн обхватил себя руками за плечи — руки были горячими, и, казалось, грели они куда сильнее струй, бегущих по телу. Это, конечно же, было самообманом, руки никак не могли быть горячее воды, которая их нагрела, но почему-то этот обман сработал, дрожь потихоньку стала стихать. А потом перестали поступать и сигналы о негативных раздражителях от внешних и внутренних рецепторов. Не сразу. Постепенно слабели. Становились реже и менее выраженными. Потом — перестали совсем. И стало как-то… непривычно.
Засыпал той ночью Дэн почти счастливым. Последней осознанной мыслью было, что какое бы завтра наказание ему капитан ни определил, оно все равно того стоило. Более того, Дэн был почти уверен (процентов на восемьдесят пять), что следующей ночью обязательно это нарушение повторит. Ну если, конечно, капитан в качестве наказания не запрет его в одной из пустых кают, определив ее под гауптвахту.
Но никакого наказания не случилось. Совсем.
Капитан попросту не заметил.
Это было странно. Но это была полезная странность. Раз капитан сразу не обнаружил перерасход воды, энергии, жидкого мыла или стирального порошка (одежду выстирать было необходимо, и не только потому, что чистая лучше выполняет согревательные функции, просто чтобы устранить большую часть негативной реакции окружающих) — то потом вряд ли сумеет точно определить виновника. Может быть, даже и не заподозрит. Удачно вышло.
Того, что капитан может продолжать ничего не замечать до конца полета, Дэн даже предположить не мог.
Капитан «Черной звезды» считал все. И всегда. Путал, конечно. Сбивался (порой не без помощи Дэна, тогда еще не Дэна, а просто рыжего и очень тупого DEX’а). И страшно злился, когда не сходилось (а не сходилось почти всегда, тогда еще не-Дэн очень старался). Но все равно считал. Снова и снова. И Дэн полагал, что именно так ведут себя все капитаны, что иначе и быть не может.
В ту самую первую ночь на корабле он еще не знал, что эти странные люди вообще ничего не считают.
«Пупсик, у тебя полторы минуты!»
«Принято. Кто?»
«Пилот, он ворочается уже четыре с половиной минуты и вот-вот проснется. И, если судить по количеству выпитого им перед сном пива, его первым желанием будет вовсе не чашечка кофе!»
«Принято».
«Я могла бы, конечно, на минутку-другую заблокировать дверь его каюты, но это было бы жестоко. Ему очень надо. Поторопись, лапуля».
«Принято. Я уложусь».
«Мог бы сказать спасибо».
«Зачем?»
«Малыш, ты задаешь неверный вопрос — не зачем, а почему!»
«Почему?»
«Хотя бы потому, что люди часто так делают».
«Я не человек».
«Я тоже. И что это меняет?»
…Минутой позже Дэн сидел на краешке койки в своей каюте, затаив дыхание, и слушал, как по коридору топает Тед: тяжело, сонно, не открывая глаз и выставив вперед правую руку. Хлопнула дверь санузла, шаги стихли.
Дэн пригладил мокрые волосы, выжимая воду в наброшенное на плечи полотенце. Сцепил пальцы рук на затылке. Подумал.
«Спасибо?»
***
Они не считали даже сгущенку!
Как это могло быть, Дэн не понимал. Но это было.
Сегодня капитан, неприязненно разглядывая ополовиненную Дэном банку, поинтересовался, сколько же их осталось. И тут же начал нервничать (Дэн отслеживал гормональный фон всех опасных личностей, а капитан входил в тройку самых опасных) и зачем-то пояснил, что просто вот подумал, хватит ли их на весь месяц. Ведь если не хватит, то надо бы докупить сейчас. Пока еще есть время. Потому что на Степянке ничего купить точно не получится. Он словно бы оправдывался, хотя такого, конечно же, просто не могло быть. Капитан не может оправдываться! Только не капитан. Тем более капитан с настолько ярко выраженной максуайтерностью.
И это тревожило.
Еще больше тревожило то, что хотя слова капитана не были такой уж откровенной ложью, но и правдой они тоже не были. Детектор показывал 51,4%, система позволяла округлить такие результаты до сотки. Система позволяла, да. Сам Дэн никогда не округлял ничего, что было ниже 75%.
Капитан врал. И сам знал, что врет. Дэн только не понимал — зачем?
Ведь капитан в итоге так и не пошел в кладовую проводить ревизию. И никого другого не отправил. Даже не попытался. Удовлетворился невнятным и лишенным всякой конкретики ответом доктора, что, наверное, десятка два банок там еще есть и если этого запаса все-таки не хватит, то и ничего страшного не случится. Можно будет попить кофе и без молока.
Доктор тоже искажал информацию — банок на самом деле было двадцать пять, Дэн это знал точно. Потому что сам съел уже три, если не считать той, что сейчас стояла рядом с биоклавиатурой на пульте. И той, которую ему дал доктор в самый первый день.
Доктор выдавал неверную информацию. Но было ли это искажение сознательным, Дэн определить затруднялся — доктор не считал обсуждение количества банок сгущенки чем-то настолько важным, чтобы реагировать на него эмоционально. Во всяком случае, окрашивать вербальную реакцию эмоциями, отличными от легкого раздражения. К тому же доктор мог просто не знать, с самого первого дня он больше не ходил в кладовую. И сейчас тоже совершенно не хотел туда идти и что-то пересчитывать, отрываясь от медицинского журнала, который увлеченно читал. Доктора Дэн мог понять.
Капитана — нет.
Зачем капитану было сначала спрашивать, если он не хотел знать точного ответа и не стремился устроить ловушку? Зачем ему было потом врать, словно оправдываясь? Если это была ловушка — то почему она до сих пор не сработала? Если ловушки не было — тогда что это было?
И почему разобраться в этом стало вдруг таким важным? Только ли потому, что все непонятное — потенциально опасно?
***
«Зачем ты это сделал, лапуля? Только не ври, что это был не ты, у меня все ходы записаны!»
«А зачем Полина присвоила мне новый идентификатор?»
«Ох, малыш, ты научился ловко уходить от неприятных разговоров. Да, я слышала, пупсик, как она тебя называет. Белочка. Тебе, кстати, идет!»
«Почему она это сделала?»
«Потому что у тебя рыжий пушистый хвостик. Скажи спасибо, что она с Нового Бобруйска, там водятся симпатичные рыжие белочки. А вот будь она с Химеры-2 — и стал бы ты мозгоплюйным гхырожруном. У них тоже хвостики рыжие. Частично. Снизу».
«Спасибо».
«Э-э-э… вообще-то я пошутила, малыш».
«Я тоже».
«И вообще я тебя спрашивала о другом. О камушке. Маленьком таком камушке с новобобруйской помойки, что завалялся в кармане твоих старых джинсов и выдержал три цикла стирки-сушки. И если ты сейчас сделаешь мне невинные голубые глаза и спросишь «каком камушке?» — со мною случится маленький технический сбой, в результате которого я ретранслирую на все корабельные экраны запись того, как ты во время обеда запулил этим маленьким камушком в тарелку Владимира».
«Ты… и на самом деле это сделаешь?»
«Не знаю. Может быть. Мы, девушки, такие все загадочные, такие спонтанные… Эй! Ты чего?! Малыш, ты балбес! Не сделаю, конечно, не надо смотреть в пустоту с таким отчаянием, словно я отбираю у тебя последнюю банку сгущенки! Ну вот, приплыли, называется. Тебя даже шантажировать неинтересно… Может быть, все же ответишь, а? Просто так. Ни за чем. Ну что тебе этот Владимир сделал? Вы же даже и не ругались! Ну, почти…»
«Не мне».
«Опаньки… А вот с этого места поподробнее! Что-кому-где-когда?»
«Он их злит. Всех. Не только капитана. Это… опасно. Надо было что-то… как-то… Я был не прав».
«Знаешь, лапуля, ты, конечно, может быть, был и не прав, но это было таки здорово! Все чуть под стол не попадали, когда этот зануда глаза выпучил и гречкой плеваться начал! Жаль, зуба все же не сломал, было бы еще веселее».
«Он опять обвинил капитана. И Полину ругал. Она же была дежурная. Я не учел».
«Ну и что? Он и так бы и ругал, и обвинял, у таких всегда виноваты все вокруг. Зато ты дал остальным возможность над ним посмеяться. Они теперь долго не забудут его рожу с тем камешком!»
«Все равно. Это все как-то… странно. Неправильно».
«Пупсик… ты что — злишься?»
«Не злюсь».
«Я так и поняла, лапуля. Тогда перестань крошить несчастную банку. Я понимаю, что сгущенка в ней кончилась и ты совсем-совсем не злишься, но это же не повод рвать бедную ни в чем не повинную жестянку на такие малипусенькие клочочки! Да еще голыми пальцами. Вдруг увидит кто… как ты не злишься».