Один Мастер Дзен прославился тем, что ему не было равных в поединке. И вот великий воин, которого знала вся империя, отправился к Мастеру с целью выиграть поединок с ним, и тем самым опровергнуть слухи о непобедимости Мастера. «Ты не боишься поражения?» — поинтересовался Мастер. » Поражения — от тебя?! Да я выходил без единой царапины из схваток с несколькими бойцами сразу, и то были лучшие из бойцов! И ты смеешь пугать меня каким-то поражением от щуплого, убогого монаха?!» » Быть по-твоему», — отвечал Мастер. — » Завтра приходи на Холм Одинокой Сакуры». На следующий день, едва взошло солнце, воин был у подножия холма. Мастер уже сидел под сакурой в позе лотоса, так, словно был здесь всегда. Стояло начало осени, и листья изредка печально опускались на Мастера. » Защищайся! » — воскликнул воин и занёс над головой Мастера огромный меч. Мастер только медленно поднял руки над головой. Целый вихрь листвы сорвался с ветвей древней сакуры, и, когда меч опустился с силой кузнечного молота, он лишь разбросал у ног воина этот ворох осенних листьев. Воин удивился, и, примерившись уже более тщательно, нанёс второй удар. Однако Мастер лишь опустил ладони к земле. Меч без малейшего вреда прошелестел по пучкам жухлой травы. Воин впал в ярость, и нанёс третий, самый сокрушительный удар, подступив почти вплотную. Но Мастер лишь выставил руки перед собой — и страшный исполинский клинок, со свистом прорезав воздух, увяз в нём, словно в густом клейстере. «Ты проиграл, — сказал Мастер воину, — знаешь, почему так произошло? Потому, что отказавшийся от нападений начинает чувствовать и постигать Защиту и гармонию во всём, что окружает его — в деревьях, травах, земле, воздухе, ветре и течении стремительных горных ручьёв…» Тогда воин опустил на землю не нужный ему более клинок, и уже через несколько минут опавшая листва, трава и воздух на Холме Одинокой Сакуры позабыли образы двух путников, исчезнувших в вечерней дали.
Однажды к Мастеру привели двух человек, рассказав, что оба они претендуют на авторство одного и того же сказания, и попросив Мастера рассудить по справедливости — кто же на самом деле автор, а кто — плагиатор. Мастер попросил каждого рассказать сказание, а сам старательно записал его слово в слово, в двух экземплярах. Затем дал каждому по экземпляру, велев внимательно прочитать написанное, на этот раз молча. Плагиатор прочитал, подумал и вернул текст Мастеру. А автор, прочитав, заметил незначительную стилистическую ошибку, покраснел, извинился прилюдно и тут же исправил её. Тогда Мастер с поклоном отдал автору обе рукописи, сказав: «Только истинный Автор станет так поступать, ибо переживает не за себя, а за своё детище и за то, какую истину и насколько безукоризненно донесёт оно людям. Плагиатор же, даже заметив ошибку, скорее постарается скрыть её, ибо в первую очередь подумает о собственном престиже». …Говорят, истинный Мудрец даже из ошибки сумеет извлечь пользу прежде, чем она будет исправлена.
Один торговец в день своего пятидесятилетия задумался: «Вот, я прожил половину жизни; оглядываясь назад, что-то вижу с чёткостью, что-то тает, словно туман, что-то забылось вовсе. Так , много это или мало — половина жизни?» И его так заинтриговал этот вопрос, что через день он отправился к Мастеру в горный монастырь. «Мастер, -сказал он, — вот, я прожил пол-жизни; и порой мне кажется, что пройден огромный, долгий путь; но меняются обстоятельства — и мне, наоборот, начинает казаться, что я только что родился… Так скажи, что это такое — пол-жизни?»
«Вечность», отвечал Мастер.
Торговец удивился ответу, но спросил ещё: «Мастер, если я уже прожил Вечность, то что же мне осталось? Что есть вторая половина жизни?»
«Ещё вечность», ответил Мастер…
Совсем сбитый с толку торговец спросил в замешательстве:» Ну, а что же тогда после? Будет конец Вечности, когда придёт Смерть?»
«Нет, — улыбнулся Мастер. — Тогда ты перестанешь, наконец, отмерять свою жизнь по половинкам, и проживёшь мгновение, но — в полную силу!»
У одного крестьянина умерли старики родители: сперва отец, а за ним и мать. Крестьянин оставил домишко на ферме, на которой работал по найму, вернулся в родительский дом и стал жить в нём, а работать продолжал на прежнем месте. «Чем плохо? — рассуждал он, — жильё у меня теперь своё, а на кусок хлеба с маслом да на рюмку маисовой я уж как-нибудь заработаю!» Так и пошло. Крестьянин работал в первую половину дня и шёл домой, по пути покупая на заработок хлеб и маисовую, мясо и рыбу, фрукты и овощи, молоко и сметану. Придя, он готовил себе поесть, ужинал, а потом заваливался на диван с газетой. Читал-читал, да и засыпал над ней, до утра, когда нужно было снова вставать и идти работать на соседнюю ферму… А тем временем за его домом, где холм плавно спускался к реке, дичал прекрасный фруктовый сад и зарастал сочным бурьяном огород, который всего пару лет назад до сыта кормил и родителей, и его самого.
Прошла зима, наступила весна. На старых грушах в саду распустились листья и зарозовели первые цветы. В родительский день, сидя с рюмкой возле могилы и глядя на потемневший деревянный крест, крестьянин решил, что родители достойны большего, и дал над могилой обещание сделать хороший, добротный памятник. Сказано — сделано. В ближайшие выходные он купил на ярмарке воронёного железа, и стал искать мастера, который сможет вырубить из него детали и сковать их между собой, превратив в красивое надгробье. Но в деревне не было никого, кто хорошо умел бы обращаться с металлом. Для починки металлической утвари все ходили на кузню, в небольшой городок по соседству. Кузнец брал за работу немалые деньги, да и идти до городка было не близко. Крестьянин решил отложить поход до следующего выходного, когда сосед всё равно собирался ехать туда на подводе. «Договорюсь, поедем вместе!» — подумал крестьянин, и только было собрался взять свежую газету и отправиться на диван, как стукнула колотушка на воротах. Это оказался бродячий Мастер, который ходил по деревням и делал разную работу за ночлег да миску гаоляна. «Вот хорошо-то! — подумал крестьянин. — Я пущу старика на постой, а в качестве оплаты пусть-ка он изготовит мне родительский памятник, на то он и Мастер!»
— Проходи, добрый человек, и будь в моём доме так же сыт и спокоен, как был бы в доме своего брата. Платы никакой я с тебя не возьму, но будет у меня одна просьба: сооруди для моих усопших родителей памятник, а то сам я не умею, у меня даже грабли — и те бамбуковые. Сделаешь — и мне поможешь, и батюшка с матушкой на небесах порадуются, меня благословят, да и тебя не забудут!»
Усмехнулся бродячий Мастер, но ничего не сказал. Вместо этого пошёл осмотреть дом и то, что было вокруг. Когда вернулся, на устах его уже не было улыбки.
— А что, радушный хозяин, разве не твой тот сад, что благоухает за этим домом?
— Отчего же, — отвечал крестьянин, — конечно, мой.
— Что ж ты не обрежешь на кустах и деревьях старые бесплодные ветви, не выполешь бурьян и крапиву, не подстрижёшь розовые кусты, не подвяжешь виноградные лозы?
— На что это мне? Когда были живы матушка и отец, они ухаживали за садом, обрабатывали огород, и кормились с этого. А я и так сильно устаю, работая на соседней ферме — зачем мне ещё и здесь спину надрывать? Мне хватает заработка на то, чтобы прокормить и себя, и своих гостей! Ну, так как — пособишь мне угодить предкам, сделаешь для них памятник, Мастер?
— Что ж, — ответил тот, — хорошо. Ты не пожалел для меня угла и куска хлеба — помогу и я тебе. Я сделаю твоим родителям памятник.
На том и порешили.
Дни снова пошли своей чередой. Крестьянин уходил по утрам на работу, а когда возвращался домой — звал Мастера, и они ужинали на веранде, любуясь танцем грушевых лепестков, медленно облетающих с ветвей на фоне уходящего за горы вечернего солнца. Медлительными реками текли рабочие будни, стремительными серебристыми рыбками мелькали дни отдыха. Через месяц, в очередной выходной день, крестьянин проснулся ближе к полудню, зевнул, оделся и вышел во двор. Залюбовавшись солнечным сиянием и стремительным полётом пичуги, крестьянин неожиданно запнулся за что-то и посмотрел под ноги. Около крыльца, наискосок прислоненные к стене, по-прежнему стояли листы воронёного железа. Похоже, с тех пор, как он оставил их здесь, вернувшись с ярмарки, к ним так никто и не прикасался. Обманул его бродячий Мастер. Не сделал родительского памятника. «Вот негодяй! — подумал крестьянин. — Вроде, пожилой, седой человек. Как не стыдно? Я-то приютил его в своём доме, поил, кормил, делился радостями и печалями, словно с родным братом! А этот старый лентяй за месяц не то, что памятник — даже ни одной детали из этого грешного железа не вырубил!»
Рассердившись, крестьянин кликнул своего гостя. Через несколько минут тот появился с другой стороны дома, отряхивая руки, подошёл к хозяину и приветствовал его коротким поклоном.
— Скажи, бродяга, разве не спал ты в моём доме на мягкой постели, как спал бы мой брат, если бы он у меня был?
— Спал, — отвечал Мастер, — и каждый раз, засыпая, вспоминал твою доброту.
— А разве не ел ты со мной за одним столом ту же еду, что и я, как подобало бы моему брату? Разве не брал ты добавки столько, сколько мог бы брать мой брат, будь он у меня?
— Ел, — отвечал Мастер, — бывало, что и добавку брал: вкусно ты готовишь, что и говорить! Но вот чтоб я ушёл из-за стола, сердечно не поблагодарив тебя — такого не было.
— Разве не прошёл целый месяц с того дня, когда ты постучал в мои ворота?
— Истинная правда. Как есть, ровно месяц тому назад я постучался в этот благословенный дом.
— Так что же ты не выполнил обещания, которое дал мне, в ответ на гостепреимство? Где памятник, обещаный тобой мне, а мной, от твоего имени — дУшам моих усопших родителей? Как можно быть настолько ленивым и неблагодарным?
— Зря сердишься, мой добрый хозяин, — отвечал Мастер. — Твои тревоги напрасны: ведь памятник уже готов. Идём со мной, посмотришь, достаточно ли он хорош для твоих почтенных родителей. Только обещай мне, что в своей оценке будешь таким же искренним, каким был со мной все прошедшие дни.
И Мастер, развернувшись, стал обходить дом. Сбитый с толку, недоумённо косясь на нетронутое железо, крестьянин отправился следом. Обойдя дом, Мастер остановился в тени помолодевшего сада. На деревьях не было ни одной больной или старой ветки, кусты подстрижены, по новеньким опорам вились виноградные лозы, дорожки были прополоты и заботливо посыпаны чистым речным песком, а за садом, до самой реки, парИла на солнце свежевскопанная земля.
— Как думаешь, друг мой, твои родители довольны? Достойный ли памятник им и их беззаветному крестьянскому труду я создал? — спросил Мастер. А крестьянин не мог отвечать. В его горле застрял горячий солёный ком, а глаза застилали слёзы стыда и раскаянья. Он молча прижал руку к сердцу и отвесил Мастеру долгий глубокий поклон.
Одному молодому воину повезло: он вернулся из похода невредимым и с богатыми трофеями. Воин оставил ратные дела, женился и породил дочь; однако, в округе он прославился повесой и драчуном… Прошли годы. Однажды, возврашаясь с охоты, он встретил на тропе молодую красавицу. Возжелав, он схватил и попытался овладеть ею; но девушка оказала опытное и серьёзное сопротивление. Взбешённый этим и разгорячённый страстью, бывший воин убил девушку. Она оказалась дочерью искусного знахаря, но убийца не знал об этом. Знахарю же — по растениям, по следам и тайным приметам удалось распознать убийцу; но доказать он ничего не мог. И вот, вскоре тяжёлый недуг одолел дочь самого бывшего воина; болезнь подвела её вплотную к смертному одру. Бывший воин пригласил знахаря, посулив ему все свои деньги за чудесное исцеление смертельно больной дочери. Зная, кто призывает его, знахарь отправился к Мастеру. «Долг обязывает меня помогать больной, но душа моя жаждет крови отмщения; что ты посоветуешь мне?» — спросил знахарь.
«Подумай о Равновесии, — ответил мастер, — и исполни свой долг. А затем — прости убийцу: он уже наказан, как и ты.»
В замешательстве ушёл знахарь из монастыря, и провёл ночь в медитации, у стремительного ручья в горном ущелье; а на утро он пошёл, и, превзойдя самого себя, спас смертельно больную. Сутками просиживал он без сна возле её ложа, меняя компрессы и подавая микстуры; когда же девушка поправилась, возликовавший воин сказал знахарю так: «Я благодарен дочери за урок: она научила меня смирению и вернула свет моей душе. Я благодарен тебе за урок: ты научил меня благодарности и вернул мне дочь!»
«И я благодарен тебе за урок, — отвечал бывшему воину знахарь. — Ты на лесной тропе убил мою дочь, и научил меня мудрости Прощения!»
В скором времени бывший воин и знахарь, оставив все деньги спасённой девушке, ушли послушниками в монастырь, а через восемь лет стали Мастерами…
В стародавние времена это было. Тогда, говорят, Небо с Землёю часто ссорились. И вот, летал тогда по небу Белый Орёл по имени АгатОр. Всё видел, всё замечал, за всем наблюдал, что на Земле творится, и обо всём Гелиосу рассказывал. А на Земле жил в то время колдун Будимир, повелитель всех алых петухов, покровитель Земного Огня. В засушливые годы, когда петухи Будимира разлетались далеко окрест в поисках воды, чтобы напиться, крылья их обдавали поля таким нестерпимым жаром, что пшеница вспыхивала ослепительным алым пламенем, и пламя то поднимальсь до небес, своим сиянием затмевая Солнце. И возгордился однажды Будимир, решив, что с такою мощью ему сам Гелиос — не ровня, что он сам отныне будет устанавливать сроки прихода Зимы и Лета и вершить судьбу любого урожая на Земле, что пришло его время затмить Гелиоса и изгнать его с Небосвода. Тогда прилетел к Будимиру Белый Орёл АгатОр, и сказал: «Гордыня затмила твои глаза, Будимир! Ты и без того властвуешь над самой могучей, самой своенравной стихией на свете, над Огнём, так и властвуй им мудро да справедливо! Ни к чему тебе на Небесный Трон зариться.» Но не услышал АгатОра Будимир. Слеп и глух к мудрости в алчности и гордыне своей, обернулся колдун гигантским петухом, крылья которого были из ревущего огня, а хвост — из густого угарного дыма и злых искр, поднялся в небо, на мили озаряя Землю зловещим багровым светом, и набросился на АгатОра. Много часов длилась страшная небесная схватка могучих гигантов, и ни один из них не мог одержать победу; и тогда Будимир, чувствуя, что огонь начинает угасать, а вместе с ним иссякают и его силы, сотворил колдовство, призывающее горячий ветер-суховей из раскалённых, безжизненных пустынь. Налетел суховей, пожухла, иссохла в миг трава на земле и листья на деревьях, задохнулся горячим пыльным воздухом могучий Белый Орёл АгатОр, а Будимир, наоборот, воспрял. Раздуваемые горячим ветром, с новым жаром запылали угасшие было крылья, широким чёрным веером раскинулся дымный хвост, разметав по иссохшей, обожжённой земле зловещие тени, фонтанами забили из него злобные, раскалённые искры. С удвоенной силой насел Будимир на измученного битвой и жаром АгатОра. И не выдержал Белый Орёл, пал поверженный на опалённую землю, подминая иссохшую траву и щедро поливая её своей напитанной Солнцем кровью. И ожила Земля, расступилась, схоронив в себе Белого Орла, и сомкнулась над ним, закрывая собою от обезумевшего Будимира. Ещё больше возгордился Будимир. Ослеплённый победой, обуреваемый азартом, ринулся он к Земле, норовя пробить её, прожечь, обратить в пепел, чтобы добраться до врага своего и добить АгатОра, сжечь его тело, а пепел развеять по ветру, чтобы никто никогда и нигде больше не услышал о нём и не вспомнил его имени. Но не рассчитал свои силы гордец Будимир. Незыблемой, непреклонной твердью встретила его Земля, грянулся об неё колдун, так, что чистое поле пошло волнами, словно штормовой океан, взметнулся последний раз в небо фонтаном желчно шипящих искр, и осел на застывшую горами земную твердь серым остывающим пеплом, а утративший силу ветер, улетая, подхватил его и развеял над землёй без следа. А Белого Орла АгатОра мудрая Мать — Земля превратила в самоцветный камень Агат. С тех пор люди ценят такие камни, ищут их повсюду, а тот, кому камень Агат в руки попадает, может с его помощью Истину видеть, верные, мудрые решения от дурных, навеянных сиюминутной алчностью да самодурством, отличать. За Агат в народе прозывают «Камень-Орлиный Глаз».
Один рыбак насмешливо относился к советам своей жены. «Не ходил бы ты завтра в море, — говорила жена, — шторм будет, всё равно ничего не поймаешь…» «С чего ты взяла?» «Просто мне не спокойно.» «Не говори ерунды! — отвечал рыбак. — Вон, какой спокойный и ясный закат! Где видано, чтоб после такого вечера наступил ненастный, штормовой день?» Утром рыбак снарядил свою джонку и отправился в море, но, откуда ни возьмись, налетел тайфун, начался сильный ливень… Едва-едва, на повреждённой джонке, вернулся рыбак домой, когда было уже заполночь… Ни о каком улове, конечно, не было и речи… Но и этот случай не заставил задуматься рыбака. В следующий раз, когда рыбак собрался в город на воскресный базар, чтоб продать там свою рыбу, а взамен купить необходимое в хозяйстве, жена снова предостерегла его: «Не езди в город сегодня. Ничего, кроме проблем, из этого не выйдет. Давай продадим рыбу местному скупщику: деньги всё равно получим, а покупки сделаем на следующей неделе.» «Вот ещё! -рассмеялся рыбак.- Скупщик даст две трети той цены, которую я возьму за рыбу на базаре, а мне ещё и всю следующую неделю ловить рыбу старой, дырявой сетью? Нашла дурака!» Запряг осла в телегу, полную копчёной и вяленой рыбы, и поехал в город. На базаре торговля шла бойко, и к вечеру рыбак распродал всё, выручив довольно большую сумму. Довольный, он отправился за покупками, и в первую очередь заглянул к сетевязальщику за новой сетью. Сетевязальщика на рынке он не нашёл, и зашёл к нему домой, ведь они были знакомы. За чашкой маисовой сетевязальщик рассказал, почему он сегодня поспешно ушёл с рынка ещё утром.»Верный человек предупредил меня, — говорил он, — что сегодня на рынке будет орудовать шайка фальшивомонетчиков. Я не эксперт по монетам, и предпочёл остаться в небольшом убытке, чем оказаться с фальшивыми деньгами и без товара… Говоришь, ты особенно удачно и быстро продал сегодня рыбу? Странно это… Прежде, чем я продам тебе сеть, сходи-ка ты с этими деньгами к ювелиру, он живёт за два дома отсюда…» С ужасом вытаскивал рыбак свой полный кошель и отсыпал деньги на стол ювелира. А когда тот однозначно установил, что все до единой монеты в кошеле — подделка, рыбак и вовсе погрустнел. Понуро забрался он в пустую телегу и уехал из города. К половине дороги стемнело, и луна не показалась из-за набежавших туч. Тут из-за каменной гряды выскочили лихие люди, мигом сорвали с него шапку и безрукавку, отобрали кошель с фальшивыми деньгами, и ушли, прихватив с собой осла с телегой… Только к утру, избитый и грязный, без единой копейки, доплёлся рыбак до своего дома. Увидев укоризненный взгляд жены, он лёг спать, не сказав ни слова, а утром, хмурый, как осень, пошёл к соседу, пожаловаться на свою беду. Рассказал он и о предостережении жены предыдущим вечером… «Что это? Колдовство?» — спросил рыбак. «Да брось, не бери в голову! Это — случайность, со всяким бывает. На вот, выпей маисовой, да я отдам тебе одну из своих сетей: она, хоть и не новая, да всё меньше дыр, чем в твоей…» Поблагодарил рыбак соседа, но случившееся всё не давало ему покоя. Он отправился к писарю: тот был известен своей грамотностью и умом на всю округу… «Что это было? — спросил он писаря. — Не уж-то жена специально наслала на меня эту напасть, чтоб доказать свою правоту?» «Не исключено и такое, — сказал писарь, — хотя, знаешь, по-моему — это просто совпадение. Как бы то ни было — это уже в прошлом, забудь.» Ещё задумчивее, чем прежде, вышел рыбак из дома писаря. Медленно шёл он по улице, и душу его застилала злоба на колдунью — жену, а глаза — чёрное покрывало мести… Тут попался ему навстречу бродячий поэт-философ. «Здравствуй, добрый человек! Вижу, горе у тебя. Расскажи, что случилось, поделись! Я заберу часть твоего горя, и тебе станет легче.» И снова рассказал рыбак свою историю. Припомнил и случай с тайфуном, от которого едва спасся в прошлый раз, когда жена тоже предупреждала его… «Ты мудрый человек, поэт. Много повидал на своём пути. Скажи, моя жена — ведьма? Что мне теперь с этим делать, как жить дальше?» «Успокойся, — с улыбкой отвечал поэт. — Тебе следует поблагодарить свою жену за уроки и впредь повнимательнее прислушиваться к её словам, а особенно — к советам, которые она даёт. Это — вовсе не колдовство. Это — интуиция, на которую способно любящее женское сердце!»
Одна женщина осталась без мужа, и, так и не найдя себе другого мужчины, воспитала дочь одна. С раннего детства малышка увлеклась рисованием и каллиграфией. Перешагнув порог совершеннолетия, девушка решила жить самостоятельно и уехала в далёкий город, где было гораздо больше возможностей для ученья и работы. Там новая, не привычная, бурная жизнь захлестнула, закружила её в своих объятьях, девушка встретила свою любовь, обрела свой жизненный путь, став художницей. За всем этим она всё забывала связаться с матерью, написать письмо. Так пролетело несколько лет. Старая женщина глубоко переживала молчание дочери, отсутствие вестей, молила Бога дать ей хотя бы возможность узнать, жива ли дочь. «Господи! Дай мне знак, что она жива и здорова, а большего матери не нужно! Разве я прошу так много?» Было ли то божественным вмешательством или нет, только на следующей неделе от дочери пришло письмо. Она писАла, что закончила обучение, нашла хорошую работу и встретила человека, с которым намерена создать семью. Прочитав письмо, мать почувствовала себя счастливой, но где-то в глубине её души поднял голову маленький серый червячок. «Могла бы уделить матери чуток больше времени, написАть подробнее…» И, отправляя по указанному на конверте адресу свой ответ, мать не удержалась от нескольких укоризненных строчек в конце письма. Не прошло и пол-месяца, как почтальон принёс новое письмо, тяжелее и толще первого. Письмо было красочным и подробным, с множеством описаний, и даже с картинками, нарисованными рукой дочери. Снова материнской радости не было предела. Но червячок опять пробудился в её душе. Только теперь он был уже не крохотным сереньким червячком, а толстенькой и подросшей гусеницей. «Могла бы писАть и почаще, что за чёрствое, неблагодарное дитя?! И где, наконец, извинения за те несколько лет молчания?! Да она вообще способна понять хоть сотую долю того, что мать пережила в эти годы?» Теперь в ответном письме обидам и укорам было уделено уже не несколько последних строчек, а целый абзац в середине, и ещё один — в конце. Следующее письмо пришло через неделю. Дочь раскаивалась в своём поступке, объясняла, почему такое произошло, и обещала, что больше такого никогда не повторится. На этот раз мать даже не испытала особой радости — ведь новое письмо пришло так быстро, соскучиться не успеешь! Она почувствовала только моральное удовлетворение от приносимых извинений, да глубокую досаду и обиду за то, что дочь, по её мнению, не достаточно почтительно обращается к ней в письме, не рассказывает о своей жизни подробно, не ставит мать в известность о своих делах и поступках, не спрашивает её мнения по любому поводу. «Вот же эгоистичный, самоуверенный, не благодарный ребёнок! Молоко на губах не обсохло — а туда же! Уже и советы старой, знающей жизнь матери не нужны!» Червяк вырос в огромную, жирную змею, занимающую почти всё душевное пространство и готовую извергать целые потоки яда. Ответное письмо изобиловало упрёками, обидами и укоризненными поучениями от самого начала и до конца. После отправки письма мать никак не могла успокоиться, злость и обида клокотали в ней, а непомерно распухшей змее уже не хватало места в её душе. Ночью, вместо того, чтобы лечь и спокойно уснуть, женщина села к столу, зажгла лампу и написАла дочери второе письмо, а на следующий день — и третье, и каждое последующее было пропитано змеиным ядом сильнее и глубже предыдущего. Отправив письма, мать, сдерживая праведное негодование, принялась ждать ответ — уже не столько для того, чтобы узнать, как дела у дочери, сколько затем, чтобы отыскать там очередную порцию пищи для огромной, вечно голодной змеи претензий и обид, и новые поводы для упрёков и укоров. И ответ не заставил себя ждать, дочь не нарушала своего обещания. Она не подозревала, что вовсе не матушка читает её письма и отвечает ей, что вместо мудрой, доброй женщины её рукою по писчей бумаге, выводя иероглифы, управляет мерзкая толстая змея, и густые капли её яда срываются с приоткрытых от усердия челюстей и бесконечной чередой падают на письмо, пропитывают каждую строчку, проникают в самую суть, в самую глубину слов, чувств и отношений. В конце концов у дочери развился комплекс постоянной вины, распускающийся цветок её судьбы посерел и увял от приносимого письмами яда, и она из молодой, дерзкой, талантливой восходящей звезды превратилась в обыкновенный тусклый, едва мерцающий огарок, не способный не то, чтобы зажигать другие сердца и помогать им светить всем окружающим, но даже отогреть и заставить затеплиться своё собственное сердце, ставшее под тяжестью упрёков и обвинений сухим, равнодушным серым комком. Старуха-мать так и умерла, не простив дочери ею же самою придуманных обид. А вскормленная домыслами и эгоизмом из крошечного серого червячка огромная ненасытная змея и поныне ползает по миру, алчно заглядывая людям в глаза, в мысли и в дУши. Ищет, где бы самой потеплее устроиться, да змеёнышей своих вывести.
…Однажды на перекрёстке двух дорог умирала Фея. Она умирала от того, что в мире становилось с каждым годом всё меньше и меньше людей, верящих в Чудеса. Ведь, когда в мире становится меньше Чудес и Сказок, Феи болеют и умирают от этого. Случилось так, что по двум дорогам шли Ученик Мага и Дурак, и судьба одновременно привела их на перекрёсток, к умирающей Фее.
«Ну и дела! — сказал Ученик Мага, — Придётся мне продемонстрировать искусство, которому я давно обучаюсь!» И, достав из котомки Волшебную Книгу, он стал читать заклинания, творить наговоры и создавать эликсиры. Но, как бы он ни старался, Фее становилось всё хуже и хуже. Удивлённо опустив руки, Ученик Мага посмотрел на Дурака и спросил: «Моя магия не помогает, что же нам теперь делать?» «Не знаю,» — рассеянно ответил Дурак. Он в пол-уха слушал Ученика и слабо понимал, о чём тот говорит. Потому, что даже в предсмертии Фея была столь прекрасна, что Дурак сразу же влюбился в неё. Он подошёл к ней и предложил разделить с нею пополам свою жизнь, потому что, какой бы простой и неказистой ни была жизнь Дурака, даже такая жизнь веселей, чем смерть. Дурак наклонился, взял фею за руку и поцеловал. Бледные щёчки Феи порозовели, она открыла прекрасные глаза и улыбнулась. Фея и Дурак смотрели друг на друга, и взоры их лучились Счастьем. Ведь только что произошло Чудо, а Чудо — это самое лучшее лекарство, перед которым бессильны не только все болезни, но и сама Смерть.
Один юноша, зная свою склонность к работе с деревом, решил стать плотником. Он отправился в соседнее селение, где жил старый Мастер, которого знала и уважала вся округа. Не было подворья, в котором по многу лет не служила верой и правдой утварь, созданная его руками. Юноша нашёл его дом и попросился к нему в обучение. Мастер не отказал, предварив начало обучения таким наставлением: «Не обольщайся похвалами. Они приведут к лени, а сами обманут.» Юноша не предал словам особого значения, сгорая от нетерпения поскорее добраться до инструментов и заготовок…
Шли дни и годы; юноша взрослел, знания его преумножались, а умения совершенствовались. Похвалам и благодарностям клиентов, заказы которых учитель доверял ему, не было конца. И лишь учитель встречал каждую очередную похвалу, казавшуюся ученику несомненной победой, лишь ухмылкой и качанием головы. Юноша отчаялся дождаться признания учителя и готов был объявить его старым желчным сухарём, когда однажды в их дом постучался богатый купец, знакомый Мастера, живший в конце соседней улицы. Купец и Мастер долго пили чай и беседовали, а когда купец откланялся, Мастер подозвал ученика, и сказал ему: «Вот, приходил мой знакомый купец. Он принёс большой заказ. Я отдаю его тебе, и пусть это будет твоим экзаменом. Выдержав его, ты станешь Мастером, великим Мастером. Не выдержишь — так и будешь ходить век в подмастерьях, как бы искусно не вырезал ты табуретки и как бы тщательно не подгонял доску к доске в дубовых бадьях.»
Купец заказал изготовить и установить дверь между гостиной и одной из комнат, вместо тяжёлой портьеры, висевшей в проёме. Молодой плотник решил подойти к делу философски, и первые два дня провёл в созерцании интерьера дома и обдумывании даже не самой двери, а её идеи, звуков её движения, формы тени, отбрасываемой ею в разное время суток, возрастом и породой дерева, из которого её предстояло изготовить. На третий день, окончательно запутавшись в вариантах и сомнениях, он взял первое, что обнаружили в мастерской его глаза, и принялся за изготовление, решив не предавать двери никаких особенных изысков. За день до оговорённого срока и возвращения купца дверь была готова, и в начале дня, когда все были заняты работой и дом купца был пустынен, он отнёс туда дверь и установил в нужный проём. Ближе к вечеру, когда он закончил работу и присел отдохнуть, в дом стали возвращаться обитатели; и хотя все они не по разу заходили в гостиную и выходили, открывая и закрывая дверь, ни один не сказал плотнику ни слова, будто не он только что установил эту дверь, а она испокон века была тут. Озадаченный, он вернулся в дом учителя и отправился спать. Сон его был тревожен, а мысли не веселы — ещё бы, ведь в его адрес не прозвучало не то, что ни одной похвалы, никто вообще даже не заметил его работы! Экзамен был явно провален…
Утром его разбудил разговор: это купец, вернувшись, зашёл навестить его учителя. «Конец мне, — подумал молодой плотник, — ну почему, почему я остановил полёт фантазии, не выбрал тщательно древесину, поленился вырезать затейливый узор, встроить в замОк музыкальный механизм!» Умывшись, понуро вышел он к завтраку, готовясь принять заслуженное неодобрение. А учитель встретил его земным поклоном, и с улыбкой передал ему большой кошель золотых монет.
«Дверь, изготовленная тобой, так удачно, незаметно и органично вписалась в интерьер дома и в саму его жизнь, что не только все остальные, но и сам хозяин заметил её, лишь отворив и закрыв много раз. Вот это и есть Мастерство, и теперь ты — Мастер. Мне больше нечему научить тебя.»
И тогда молодой Мастер вспомнил и понял слова учителя, с которых несколько лет назад началось его обучение.