«Когда я пришёл к тебе, я ожидал увидеть
Наркотическую пантеру, неоновую Венеру,
Мурлыкающую на шкурах, лижущую кровь
Последней невинной жертвы.
И очередь бледных безумцев, ждущих в твоей прихожей.»
Город зимой становился похожим на призрака. Высокие серые небоскребы, мокрые дороги, толпы людей — все это исчезало за непроглядной стеной снега. Он падал густо большими пушистыми хлопьями и днём, и ночью. Тяжёлые ватные тучи налипли на острых шпилях, зацепились за них и осели, словно гнезда свили. Снег заботливо скрыл всю грязь и слякоть, которые принесла осень. Лужи на тротуарах замёрзли, покрылись тонкой корочкой льда. Густой туман обволакивал город, будто пытался спрятать в объятиях от всего окружающего мира. Машины шуршали глухо шинами, вязли в сугробах, тяжело пыхтели темным дымом. Вечером вдоль дорог загорались высокие фонари, заливали вокруг себя все тёплым желтым светом. В их лучах танцевали снежинки, вальсировали медленно, завораживали прохожих. В больших витринах магазинов появились первые Рождественские украшения: серебристые олени с разветвленными рогами, толстобокие снеговики в шляпах и с морковным носом, разноцветные шарики, что обрамляли экспозиции. Владельцы растянули длинные гирлянды, вырисовывая ими узоры и кривые поздравления. На входе появились чаши для пожертвований, около которых дежурил замёрзший и грустный человек в костюме Санта-Клауса, тряс дешевым колокольчиком и мечтал о чашке горячего кофе.
Мимо спешили прохожие, кутались в свои тёплые шарфы, натягивали пестрые шапки сильнее на уши. Снежинки все же умудрялись забиться за воротник, обжечь шею холодом, растаять и прокатиться ледяной каплей вдоль чьего-то позвоночника. Дети прижимали к груди свертки с подарками, которые удалось слезно выпросить у любимых родителей, горячие кренделя в обсыпке из глазури аппетитно пахли, от них поднимался едва заметный пар. Глаза у ребятни ярко сияли, в них отражались и блики гирлянд, и нетерпение, и абсолютное счастье. Вся эта кутерьма была, если честно, ради детей. Только ради детей. Уставшие от работы взрослые предпочли бы лучше лишний день полежать в тишине, устроившись с любимым человеком: смотреть праздничные фильмы, завтракать в два часа дня и ни о чем, совершенно ни о чем не думать. Но ради того, чтобы воплотить самую желанную и долгожданную сказку в жизнь, они бегают спешно, чтобы найти правильный подарок, украшают елки — большие и зеленые — разыгрывают искреннее удивление рано утром, когда под нарядными деревьями «неведомым образом» находятся яркие коробки в шуршащей бумаге.
Главный элемент Рождества — это дети, которые верят в чудеса.
В парке было людно, несмотря на поздний час. Ребятня каталась на замерзшем озере, играли в догонялки, проживали какие-то свои, особые истории. Те, кто был младше — вместе с мамами ползали по пестрым горкам, съезжали с веселыми визгами и требовали ещё, вскидывая вверх маленькие ручки. Влюблённые парочки прятались по углам, за деревьями, за маленькими палатками со сладостями, чтобы уединиться хотя бы ненадолго. Вдоль тропинок вырастали разнообразные снеговики: побольше и поменьше, кривые и удивительно красивые, злые и добрые. Кто-то со счастливыми криками съезжал на санках с высокого сугроба, пытаясь увернуться от толстого старого дерева посреди дороги. Двум из пяти это удавалось. Чаще всего.
Невысокого роста девушка медленно шла по освещённой дорожке, сунув руки в карманы короткой куртки. Ее короткие чёрные волосы торчали во все стороны из-под вязаной шапки. На высоких скулах горел румянец от холода. Чёрные джинсы делали ее длинные стройные ноги ещё тоньше. Дутые темные сапоги выигрывали битву со снегом, большие круглые носы разгребали его с дороги, крепкая резинка не позволяла забиться внутрь. Девушка думала о чем-то своём, ее задумчивый и в то же время растерянный взгляд скользил по бегающим детям, по неуклюжим малышам, по их счастливым родителям. Она брела бесцельно, иногда замедляя шаг. Накрашенные темной помадой губы периодически сжимались в одну тонкую линию, когда хозяйка поджимала их.
— Баал! — окликнули ее со спины, когда девушка уже почти вышла из парка на людную светлую улицу.
За ней очень быстро шёл высокий мужчина в тёплой дутой безрукавке с капюшоном. Мелкие серебристые снежинки путались в чёрных волосах, их же трепал задорный ветер. Сиреневые глаза с темным кантом красиво подчеркивал высокий ворот свитера. Баал остановилась, в карманах куртки руки сжались в кулаки. Судорожных вздох сорвался с приоткрывшихся губ. Девушка нервно улыбнулась и машинально кинула взгляд по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии слежки. Сделав несколько шагов, она снова оказалась в тени парка. Баал едва-едва доставала своему преследователю до середины груди, поэтому он подлетел к ней рывком и, обняв крепко, приподнял. Их губы слились в тёплом поцелуе, вмиг смывшим из головы девушки все тревожные мысли. Она привычным движением обхватила мужчину за шею, зарываясь пальцами в пряди на затылке. Круглые носки зимних сапог едва ощутимо ударились о чужие колени.
— Джибриль… — вырвалось у неё, стоило им оторваться друг от друга.
— Я опоздал, прости… — мужчина медленно опустил ее и поставил на ноги, но выпускать из объятий не спешил. — Не мог уйти незаметно.
Баал покачала головой, концы ее пушистых мягких волос покачивались из стороны в сторону. Тёплая ладонь легла на щеку Габриэля, пальцы заколола едва заметная щетина. Ее любимый мужчина был напряжен — видимо только вернулся с вылазки или сложной сделки. Баал уловила слабый запах пороха и, кажется, крови. Серафим пытался закрепиться в городе, скидывал пока мелких боссов, но уже напрягал Люцифера. Если кто-то узнает… По телу прошла крупная дрожь при одной мысли об этом. Габриэль интерпретировал это по-своему, притянув девушку ближе.
— Ты совсем замёрзла… — мужчина принялся растирать хрупкие нежные ладони и согревать их дыханием. — Я должен был позвонить.
— Не страшно, — оборвала извинения Баал резче, чем ей хотелось бы. — Мне нужно было освежить голову.
— Ты заболеешь, глупая! — нахмурился Габриэль, и между его бровей появилась отвратительная складка.
Баал привыкла к его широкой улыбке. Голливудской улыбке, которая покоряла любую девушку, стоило только заметить обращённый на себя взгляд фиалковых глаз. В начале, ее это бесило. Потом — забавляло. А потом… Потом все стало слишком запутанно и сложно. Она снова почувствовала спиной чей-то прожигающий взгляд. В глазах защипало.
— Что с тобой? — Габриэль легко угадывал ее настроение, и теперь смотрел настороженно. — Что-то случилось? Смерть снова достаёт тебя?
— Нет, нет, — Баал помотала головой, отмахиваясь от этого предположения. — Нам… Мне нужно тебе кое-что сказать.
— Так говори, — наконец, он улыбнулся, и девушка вдруг подумала, что будет скучать по этой эмоции своего мужчины.
Она была уверена в том, что ничего теперь не будет хорошо. Чей-то ребёнок с громким счастливым смехом прокатился на пузе с горки. Этот звук. словно чужая сильная рука, сжал Баал горло. Она начала задыхаться.
— Хочешь, пойдём в кафе? Там тепло и…
— Нет, — Баал отступила на шаг, удерживая сильные ладони Габриэля в своих. — Не хочу. Мне нужно… Нужно пространство.
— Зачем? — мужчина все ещё улыбался, но глаза заметно потемнели.
— Ты будешь кричать, — впервые за вечер лицо Баал украсила улыбка. — Ты громко кричишь.
— Вельзи, — позвал Габриэль. — Что случилось?
— Я… — она посмотрела в сторону, так и не выпустив его рук, на детвору, на счастливые семьи, на беззаботное детство. — Ты скоро станешь отцом.
Оглушающая тишина, словно огромное ватное одеяло, упало на них. Баал смотрела на детскую площадку, но прекрасно чувствовала, как напряглись руки ее собеседника. Габриэль молчал тоже. Из маленькой лавки около ворот парка доносилась веселая рождественская песня, которая обещала счастье и радость в новом году. Ироничное Мироздание, как же оно любит издеваться.
Так они простояли несколько минут. Снег запорошил чужую модную прическу, снежинки дрожали на ресницах Вельзи, а потом падали и таяли, стекая каплями по ее щекам. Это же ведь был снег, правда? Габриэль отступил назад, его спина окаменела, а скулы заострились от напряжения. Он дышал через рот и смотрел точно перед собой, на пролетающие за ограждением машины.
— Джибриль… — тихо позвала девушка, которую убивало его молчание.
Но мужчина так и не сказал ни слова. Он сделал ещё один шаг от неё, отнимая руки. Ледяной пронизывающий до костей взгляд скользнул по ее сжавшейся фигуре.
— Дура, — бросил он небрежно, даже не повернувшись к Вельзи, после чего одним длинным шагом обошёл ее.
Снег хрустел под его ботинками, она долго вслушивалась в его быстрые удаляющиеся шаги. Она всегда заранее знала, чем закончатся их встречи, их короткая и неправильная связь. Хастур ей твердил об этом шипящим шепотом, когда в очередной раз их едва не ловили. Но Баал была слишком гордой, слишком независимой. Кому нужен Люцифер и его свора, когда можно утром коснуться холодным носом чужой горячей щеки, а потом завтракать, устроившись на жёстких коленях. Габриэль первый и единственный разглядел за ее характером потребность в нежности и заботе. Единственный не испугался выпущенных острых когтей и клацающих у своей шеи зубов.
Забавная штука — жизнь.
Баал почувствовала, как слезы все же выступили на глазах. Жгучая обида и злость на саму себя кипела внутри. И правда — дура. На что она надеялась? Группировка Серафима вставала на ноги. Они завоевывали город медленно, но верно. Это статус, это деньги, это репутация. Неужели она думала, что Габриэль откажется от этого ради неё? Смешно. Не стоило слушать Хастура. Она ведь с самого начала не собиралась ничего говорить. Выкинула бы телефонный аппарат в реку и поменяла квартиру, чтобы не пересекаться больше с этим человеком. А мужчин вокруг — пруд пруди. Она только пальцем поманит — рядом будет очередь. Глупости какие! Она попыталась улыбнуться, но вместо этого слезы покатились по ее щекам. Они падали в снег под ногами и топили его, потому что были слишком горячими. Слишком настоящими.
В кармане нашёлся телефон. Хастур был на быстром наборе, на всякий случай. Мало ли, она будет лежать и истекать кровью после очередной стычки — одна кнопка может спасти ей жизнь. Да, она не лежала бесполезным куском мяса у чьих-то ног, но это не значит, что она не умирала от боли. Достаточно убедительный повод? Дрожащая рука вытащила аппарат, набор уже шёл. Баал била дрожь с самого утра. Она валила все на холод, на лютый мороз, на плохую куртку. Но ведь была и другая причина, да? Ее пальцы были ледяными, мобильник реагировал на нажатие только с третьего раза. Послышались длинные гудки. Чтобы не стоять на месте, она медленно двинулась в глубь парка. Нельзя было сейчас показываться в Убежище. Слишком много внимания, много вопросов. Она была не готова. Мимо промчалась толпа детей, которые играли в догонялки. Их смех ранил сильнее, чем любой нож или пуля. Баал и думать не могла, что это будет так тяжело. Она почти год представляла себе этот день, продумывала слова, знала, как будет высокомерно улыбаться. Представляла, как оборвёт все одной резкой фразой и уйдёт, не оборачиваясь. Убеждала себя, что может закончить эти отношения легко, не задумываясь. А на деле…
— Алло.
Голос Хастура звучал хрипло, устало. Он остался разгребать какие-то мелкие поручения. Она бессовестно бросила его одного. Конечно, он злился. Но почему-то прикрывал ее, оберегал эту связь. Его темные, почти чёрные глаза всегда смотрели с сочувствием.
— Баал? — позвал он, начиная нервничать. — Ты говорить собираешься что-нибудь?
— Хастур, — произнесла девушка и не узнала собственного голоса — таким он был надломленным, неуверенным. — Хастур…
— Где ты? — вскинулся друг, зазвенела упавшая чашка. — Я приеду сейчас. Какая же ты… Я просил не ходить без меня! Вельзи Баал! Ты мне сейчас же скажешь, где ты находишься! Или я найду Смерть и скажу, что ты пропала! Он найдёт тебя за две минуты.
— Он ушёл, — наконец сказала она, скорее самой себе, нежели собеседнику. — Он просто ушёл. И все.
— Я тебя предупреждал! — Хастур суетно натягивал куртку, засовывал в неё ключи от машины, документы и фляжку с алкоголем. — Черт, тебе нельзя сейчас… Агх, от одного глотка ничего не будет. Ты где?
— Что мне делать? — Баал почувствовала, как задрожали ее колени.
— Все, что тебе сейчас нужно сделать — это сказать мне, где ты, стоять там и ждать. Это просто, ты справишься.
— Я… — Вельзи только открыла было рот, чтобы произнести название парка, что украшал центр города, как услышала позади себя тяжелые быстрые шаги.
Этот звук становился все ближе и ближе. Девушка крепче сжала мобильник и резко обернулась, проворачиваясь на пятках. Перед глазами все поплыло, голова закружилась. Она успела заметить только такие знакомые фиолетовые глаза. Сердитые фиолетовые глаза. Габриэль быстро настиг ее и вскинул руки, словно собирался наотмашь ударить ее. Неожиданно для себя, Баал просто закрыла глаза и чуть втянула голову в плечи. Но вместо удара… она почувствовала что-то тяжелое и тёплое, во что ее тут же укутали по самый нос. Мех начал щекотать ей щеки, опухшие от слез. Зазвенели пряжки на рукавах.
— Идиотка, — Габриэль запахнул новую, только что купленную парку белоснежного цвета и притянул Вельзи к себе, крепко сжимая в объятиях. — Какого черта ты ходишь в этой легкой куртке?! Ты теперь отвечаешь не только за себя! Дура! Хочешь заболеть?!
— Джибриль… — растерянно выдохнула Баал и потерялась в собственных эмоциях.
Телефон глухо упал в сугроб, в котором они стояли. Из динамика была слышна грязная ругань Хастура, потому что он «не нанимался нянчиться с двумя безмозглыми подростками»! Девушка почувствовала, как тяжело дышит Габриэль. Увидела у него на висках капли пота. Его собственная жилетка была распахнута, будто он со всех ног бежал, и она ему мешала. Габриэль коснулся ледяными губами ее лба, по-очереди поцеловал прикрытые веки и влажные ресницы. Его тёплое дыхание согревало ее лучше, чем сотня парок и свитеров.
— Дурочка моя, гордая независимая дурочка, — тихо шептал он, стирая большими пальцами ее слезы. — Мы справимся, слышишь? Все будет хорошо.
Баал который раз за вечер начала задыхаться. Рыдания душили ее, грозились вырваться наружу, но она ещё не настолько потеряла самую себя. Она должна была держать лицо. Поэтому только вцепилась в чужие плечи дрожащими пальцами.
— Мы справимся, ведь есть кое-что, что намного важнее твоего босса, моего… Важнее всего на свете.
— Что же? — задушено спросила Вельзи, поднимая на него свои сияющие глаза.
— Ты скоро станешь мамой, — произнёс он и улыбнулся так, как улыбался только ей: нежно и счастливо, самыми уголками губ, а около его глаз собрались мелкие морщинки.
Она все-таки заплакала, уткнувшись лицом в его грудь. Габриэль покачивал ее из стороны в сторону, шептал что-то, шутил и сам смеялся над своими шутками. И по его колючим щекам медленно сползали прозрачные капли. Это таяли снежинки, что по чистой случайности падали на его лицо. Дети бегали на площадке, звали родителей, смеялись и визжали, когда их подбрасывали вверх сильные руки. И Габриэль уже представлял себе, как однажды придёт в этот парк, чтобы прокатить своего ребёнка на горках в первый раз.
И если кто-то решит встать на его пути, решит помешать… то Смерть со своими дружками покажется ему шайкой дворовых хулиганов. Глаза Габриэля сверкнули сталью в свете от фар проезжающих мимо машин. И руки его сжались крепче.
Он с самого начала знал, что вся эта история — их история — навсегда.
«Но все,что я увидел в клетке твоей квартиры
Маленькую смелую птицу с ясными как небо глазами.
Сидящую на подоконнике с гордо сомкнутым клювом…
И ждущую с нетерпением любого попутного ветра.»
God, keep my head above water
Don’t let me drown, it gets harder
I’ll meet you there at the altar
As I fall down to my knees
Давным-давно, когда Мир был еще совсем молодым, в далекой стране, скрытой высокими горами и густыми лесами, была долина. Легенды гласили, что задолго до появления человечества, с неба упал ангел. Он падал долго, сгорая в полете. Перья из его опаленных крыльев врезались в землю, и на тех местах появились реки. Ангел упал, и от страшного удара образовалась долина. Старики говорили, что несчастный Воин неба раскинул руки в стороны, перевернувшись на спину из последних сил, и его горячая кровь превратилась в озеро. Непроходимые леса выросли там, где распластались сломанные обгоревшие крылья. Долина была скрыта от людского глаза каменной грядой. Проход знали лишь жители поселений, что спрятались в ней. Забрести вот так, со стороны, было практически невозможно.
Путь лежал через темные проемы в скалах, где было сыро и холодно. Вода капала со стен, капли оглушительно разбивались о каменный пол. Эхо разносилось по всем катакомбам, что тянулись далеко вниз. Лужи под ногами хлюпали, а ботинки то и дело соскальзывали с выступов. Многие, кто хотел найти эту прекрасную долину, бросали свою затею и возвращались восвояси, промокшие насквозь, с ободранными руками и рваной одеждой. Но если бы они сделали еще один шаг, потерпели немного, решились… То их взгляду открылся бы настоящий райский сад. Было ли это последнее чудо разбившегося ангела, но небо над долиной практически всегда было невероятно синим и высоким. Даже когда ливень обрушивался на густые леса, сквозь тучи пробивалось солнце. Весной деревья очень рано украшали свои ветви зелеными почками и начинали цвести. А зимой… Зима дарила людям высокие снежные сугробы, которые превращались в настоящие шапки для деревьев. Белое одеяло укрывало долину, укутывая, словно зима была заботливой матушкой. Большое озеро, которое летом превращалось для детей в бушующее море — о, сколько на нем развернулось сражений между пиратами — покрывалось прозрачным сияющим льдом. Тропинки к нему протаптывали всей толпой, прыгая в белоснежный сугроб с разбега. Зимой над долиной особенно громко разносился детский смех.
Походы на озеро и к речке — были одним из основных развлечений для детворы. Снеговики довольно быстро заполонили дворы и наскучили. На опушке леса возвышались большие снежные крепости, где восседали по утрам серьезные короли, а к обеду они отправлялись красть прекрасных дев. Для чего — этого короли понятия не имели, но красть надо было, иначе храбрые рыцари не могли появиться с деревянным мечом наперевес, дабы спасти угнетенных. Ребята возвращались домой в мокрой одежде, коленки и руки покрывали темные синяки. Матери тяжело вздыхали и садились зашивать рваные штаны и шапки. Но на следующий день походы за принцессами повторялись вновь. Эта забава тоже довольно скоро надоела — каждый успел побывать и королем, и рыцарем, все истории были рассказаны.
Следующей остановкой стало озеро.
Что может быть веселее, чем носиться по замерзшей воде на тонких металлических лезвиях, обгонять друг друга и толкаться? А если разбежаться и упасть на живот, то можно проехать далеко-далеко, задрав руки и ноги. Кто прокатится дальше всех — тот на целый день становится главным в орущей ораве. Отличное поощрение, ради него многие побились о лед и носами, и подбородками, некоторые даже затылками. Особенно людно на речке становилось днем. Это провоцировало и драки, и смертельные обиды, и слезы. Поэтому некоторые умники предпочитали ходить на озеро утром, когда солнце только-только выползало на небо, раздвигая пухлые серые тучи. Особенно если ты самый старший в семье, и особенно — если у тебя двое младших.
Энтони казалось, что он едва-едва положил голову на подушку и закрыл глаза, как что-то тяжелое приземлилось ему на спину. Чьи-то руки уперлись в плечи и ощутимо тряхнули спящего парня. Тот раздосадовано застонал и повернул голову, чтобы наткнуться на внимательный взгляд черных глаз. У мальчика перед ним были светлые, почти белые волосы, которые топорщились в разные стороны, словно иглы у ежа. Он был полностью одет, включая и зеленую шапку с помпоном, которая была связана в форме лягушки, и длинный шарф. Мальчик смотрел укоризненно и с обидой, сложив на груди руки.
— Вставай! — раздался над головой хриплый голос сестры, и она еще раз тряхнула Энтони. — Ты обещал нам пойти на озеро!
— М-м-м… — выдохнул парень и попытался засунуть голову под подушку.
— Ты обещал, — сурово сказал брат и засунул нос обратно в шарф.
— Да встаю я, встаю… — хрипло выдохнул Энтони и скинул младшую сестру со спины.
Девочка ловко соскользнула и оказалась рядом с мальчиком. Они тут же взялись за руки и прижались друг к другу плечами. Полли и Хастур были близнецами. Две пары черных глаз, короткие жесткие волосы, цветом похожие на первый снег, низкие голоса. Они были словно две капли воды и старались никогда не разделяться надолго. Если посреди ночи зайти к ним в комнату, то можно было увидеть одну пустую постель, а на второй, свернувшись клубком, спали бы брат с сестрой. Они Энтони любили, он очень старался быть старшим братом, изо всех сил, но связь между ними была иной, совершенно другой. Он туда лезть не хотел, и не пытался. Отступил на шаг, позволяя им узнавать эту жизнь на пару. Старался только оказаться рядом, если вдруг понадобится.
Энтони сел и зарылся пальцами в волосы на затылке, пропуская короткие красные пряди между ними. Широко зевнув, он клацнул зубами и потряс головой, сбрасывая липкую паутину сна. За окном валил снег, снежинки кружились вокруг друг друга, оседали на стеклах. Мороз нарисовал на них узоры, словно зашифровал тайные послания. В доме пахло горячими блинами, которые приготовила мать на завтрак. В животе заурчало от предвкушения. Окончательно проснувшись, Энтони широко улыбнулся, в янтарных глазах отразилось солнце.
— Ну-ка брысь! — рявкнул он весело и дернулся вперед, чтобы поймать кого-то из близнецов, но те, коротко вскрикнув, бросились прочь из его комнаты. — Догоню и съем!
По дому еще долго разносился его наигранно разъяренный крик и смех младших детей.
После завтрака они втроем отправились на озеро. Близнецы гордо вышагивали впереди, прижимая к груди свои коньки, а свободными руками держались друг за друга. Энтони шел следом, сунув руки в карманы теплого полушубка. Огненно-рыжие волосы трепал ветер, но парень упорно игнорировал шапки. Ему безумно нравилось это ощущение. Слишком сильно, чтобы отказаться. На щеки и лоб опускались маленькие снежинки и тут же таяли, обжигая ледяными каплями. Снег под ногами хрустел, завораживая. Хотелось специально медленно наступать, чтобы подольше насладиться этим звуком.
Очень скоро они вышли к озеру. Лед блестел под солнечными лучами, искры разбегались от середины к берегам. Белая поземка скользила по нему, ветер вскидывал ее вверх. У озера было прохладнее, руки тут же заледенели, нос защипало даже изнутри. Близнецы радостно вскрикнули и побежали к кривой, покосившейся скамейке, чтобы побыстрее натянуть лезвия на свои сапоги. На секунду Энтони показалось, что он увидел движение за деревьями, словно кто-то прятался там. Но разглядеть ничего не успел, потому что младшие уже звали его, махали руками и подпрыгивали от нетерпения.
— Только чур — не убегать далеко, — сделал суровое лицо старший брат и опустился на свободное место, чтобы переобуться. — Иначе пойдем домой.
— Ты это слышал? — вдруг обернулась Полли и прищурила глаза.
— Что? — Энтони поднял голову и глянул на нее.
— Будто… Что-то трещит.
— Это деревья, — расслабился тот и поправил штанину, чтобы она не загребала снег. — Трещат от холода и ломаются. Не бойся.
Полли хмыкнула и отвернулась, показывая всем своим видом, что думает о таком глупом предположении. Парень поднялся на ноги и потрепал сестру по голове, в который раз поражаясь, какие же у нее жесткие волосы. Девочка скинула его руку и подошла к Хастуру. Энтони тоже потянулся к нему.
— Ну что, пойдем?
Он первый ступил на лед, уверенно и твердо. Под лезвием тихо заскрипело, за спиной осталась длинная царапина. Сделав небольшой круг, Энтони подъехал к берегу и кивнул младшим, позволяя выйти на лед. Полли оказалась на озере первая, нелепо взмахнула руками с непривычки, но быстро обрела равновесие. Коньки ловко скользили, вырисовывая узоры на прозрачном льду. Хастур запнулся о сугроб носком ботинка и оступился, падая на колени. Шапка упала с его головы и чуть проехала вперед.
— Эй-эй, — Энтони подъехал ближе, чтобы помочь брату подняться. — Аккуратнее.
Подцепив мальчика под локоть, он легко вздернул его на ноги и перенес через сугроб. Поставив на ноги, еще секунду подержал, чтобы убедиться, что Хастур не упадет снова. Поискав взглядом шапку, он приблизился к ней и наклонился, чтобы поднять, но испуганный вскрик отвлек его внимание. Энтони выпрямился и обернулся резко, чтобы немедленно отыскать угрозу для своих младших. Взгляд внимательных янтарных глаз метался по лесной опушке и поверхности озера, выискивая, возможно, того, кто следил за ними из-за деревьев.
Но наткнулся на бледную сестру, которая замерла в неудобной позе, широко разведя руки в стороны. Хастур стоял недалеко, переминаясь с одной ноги на другую, выбивая изо льда мелкую крошку.
Громкий треск прошелся по всему озеру, под ногами задрожало. Полли снова вскрикнула и попыталась сделать шаг, но носок конька едва не ушел под воду. Длинная трещина прошла от места, где она стояла, к берегу. У Энтони в груди что-то оборвалось. Он бросился вперед, едва успевая перебирать ногами. Оказавшись почти рядом, он остановился и протянул сестре руку.
— Спокойно, не двигайся… — его губы дрожали, но он все же пытался говорить уверенно и твердо. — Полли, замри. Я рядом, все хорошо.
— Кроули… — сестра называла его по второму имени очень редко, только когда очень волновалась или была до смерти напугана.
— Тише… — Энтони сделал неуверенный шаг вперед, треск снова оглушил их.
Полли вся сжалась, по ее лицу потекли горячие слезы. Лед под ее ногами покачивался, готовый вот-вот провалиться. Старший брат машинально облизнул губы, собираясь с мыслями.
— Полли… — позвал сестру Хастур, которого от необдуманного поступка удерживала только сильная рука Энтони.
— Послушай меня, — серьезно попросил старший, но испуганный взгляд девочки не мог сфокусироваться на нем. — Полли, послушай меня!
Окрик Энтони заставил Полли прийти в себя, она только сжала губы в тонкую линию, чтобы хоть как-то сдержать слезы.
— Когда я скажу, прыгай, — уверенно сказал Энтони. — Прыгай ко мне. Ты же самая лучшая прыгунья из всех, кого я знаю. Как можно сильнее прыгай.
— Но я… — Полли испуганно замотала головой.
— Ты мне веришь? — глаза старшего брата потемнели от напряжения, но его лицо выражало уверенность. — Полли, ты мне доверяешь?
Девочка секунду помолчала, после чего шмыгнула носом и сглотнула.
— Да.
— Хастур, отойди назад, — Энтони аккуратно толкнул брата за спину.
Парень напряг ноги, чуть присаживаясь, чтобы успеть поймать сестру. Его пальцы мелко дрожали, поэтому руки пришлось сжать в кулаки. Тряхнув головой, он сделал небольшой шаг вперед, который тут же отозвался треском. Лед задрожал под ногами, с деревьев сорвалась стая птиц, что с громким криком метнулись в разные стороны.
— Давай! — закричал Энтони и дернулся вперед, хватая младшую сестру за протянутую руку.
Она оказалась почему-то тяжелее, чем он думал. Вес Полли потянул его вперед, грозя обречь на гибель обоих ребят. Но он ведь был старшим, он был главным. Он должен следить и опекать. Должен помогать. Это была его основная и самая главная обязанность. Так всегда говорили ему родители. Как он мог подвести их? Как он мог подвести Полли и Хастура?
Это придало ему сил, чтобы дернуть сестру на себя, перетягивая с опасной поверхности. Развернувшись на месте, он оттолкнул ее. Девочка сделала несколько шагов по инерции назад, оступилась и, вскрикнув, упала на попу. Хастур бросился к ней, чтобы убедиться, что близняшка цела и невредима. Но стоило ему сделать первый шаг, лед снова затрещал. Разлом коварно подобрался к Энтони со спины.
Полли смотрела в глаза старшему брату одну долгую секунду, после чего он, не издав ни звука, исчез подо льдом. Они услышали только всплеск воды. После чего наступила тишина.
Ледяная вода обожгла его, выбила весь воздух из легких. Тело заболело, будто его очень долго били ногами. Глаза заболели, и ему пришлось их зажмурить. Непроглядная темнота окружила его. Энтони начал шарить руками по сторонам, чтобы найти край льда и выбраться на поверхность. но пальцы уперлись в толстую корку. Ни о разломе, ни о трещине не было даже намека. Он вслепую скользил по обратной стороне замерзшей поверхности, воздух короткими порциями вырывался изо рта. Ноги начало сводить от холода. Сквозь толщу воды он слышал голоса брата и сестры, которые звали его, кричали что-то. Но сделать он ничего не мог. Не хватало сил. Вода утягивала его вниз, в темноту, к самому дну. Энтони побарахтался еще, чисто из упрямства, но умом он понимал, что проиграл. Что его младшие теперь останутся одни, без присмотра.
Было обидно умирать… так.
Когда сознание практически померкло, а страха и боли не осталось, что-то теплое и нежное коснулось его щеки. Яркий свет ослеплял даже сквозь зажмуренные веки. Если это была смерть, то она не такая уж и страшная. Сойдет. Но умереть ему почему-то не давали. Резкий рывок заставил вздрогнуть, запястье заныло от цепкой хватки чьих-то пальцев. Холодный ветер неожиданно ударил в лицо, вода струями потекла с его одежды. Под спиной оказалась твердая земля. Он хватал кислород ртом и захлебывался. Вода вытекала из носа. Волосы неприятно прилипли к шее и лицу. Снег падал на щеки и казался теплым, по сравнению с водой из озера.
— Дорогой мой мальчик, проснись.
Незнакомый голос, в котором слышался перезвон колокольчиков, был ласковым. Чужие пальцы аккуратно провели по его лбу, убирая волосы, по вискам, снимая стучащую в голове боль. Энтони хотел открыть глаза и посмотреть, но у него никак не выходило. Крупная дрожь била его изнутри. На то, чтобы дышать, уходили все силы. Но тот, кто вытащил его из озера, не хотел войти в положение и оставить несчастного юношу в покое. Он придвинулся ближе, Энтони ощутил теплое невесомое дыхание на своем лице.
— Просыпайся скорее… — шепнул незнакомец, после чего его чуть влажные губы коснулись закрытых век едва не утонувшего человека.
Глаза безбожно защипало. Но вместе с этим Энтони понял, что согрелся, что ему больше не холодно. Дышать стало намного легче, из груди пропала режущая боль. Ресницы затрепетали, после чего парень медленно открыл глаза, чтобы увидеть над собой далекое синее небо.
— Зачем ты купался в озере зимой? — спросил кто-то очень удивленно. — Это же опасно.
Энтони сел, игнорируя легкое головокружение. Весь мир стал будто… четче, ярче. Он видел каждую снежинку, видел дрожащие на ветру колючки у елки, видел плывущие вдали тучи. И удивительное создание, что замерло перед ним в растерянности.
Это определенно был не человек. Слишком синими были широко распахнутые глаза, слишком добрыми. Белоснежное пальто было покрыто снегом, как и волосы, что забавно завивались на концах прядей. Они были почти одного цвета с Полли и Хастуром, но более… серебристые. Они сверкали на солнце не хуже льда. Маленькие снежинки закручивались вокруг незнакомца, стелились ему под ноги, норовили опуститься на плечи.
— Спасибо… — очень хрипло выдавил из себя Энтони, не в силах перестать пялиться.
— Нельзя тонуть перед Рождеством, — покачал головой его спаситель. — Это плохой тон, дорогой мой мальчик.
— Меня зовут Энтони, — вырвалось у него раньше, чем он сообразил, с кем имеет дело.
Брови существа удивленно изогнулись. Оно приблизилось, рассматривая храброго парня перед собой. Несмотря на улыбку, глаза его оставались серьезными и строгими.
— Обычно, никто не называет своего имени… — Энтони не мог понять, злится его спаситель или просто растерялся.
— Ты спас мне жизнь, — как само собой разумеющееся ответил он. — Фейри тоже обычно не спасают людей.
— Я — Азирафаэль, — снова улыбнулся он, словно такой ответ его устроил.
— Что ты сделал с моими глазами? — задал самый интересующий его вопрос парень, касаясь края век холодными пальцами.
— Рождественский подарок, — Азирафаэль сиял, и это была не игра света и не отблеск от снега — он сиял изнутри, как могли только фейри.
Вдали послышались крики людей. Они звали Энтони по имени. В этом гуле отчетливо был слышен детский плач. Полли и Хастур, видимо, добежали домой и позвали родителей. Никто не выбирался обычно из плена ледяного озера. Но какая мать могла так легко принять, что ее сын утонул?
Азирафаэль посмотрел в сторону поселения.
— Тебе пора идти, — в его звонком голосе отчетливо проскользнула грусть. — Тебя ищут.
— А как же ты? — Энтони покосился на фейри, который спрятал свои руки за спиной.
— А я, — он посмотрел на заснеженные верхушки деревьев, на высокие сугробы. — Уже дома.
Он помялся пару мгновений, но все же решился.
— Не мог бы ты не говорить никому, что здесь кто-то живет? Меня вполне устраивает эта тишина.
Парень согласно кивнул и поднялся на ноги, все еще не до конца веря, что выжил. Азирафаэль стоял на месте, покачиваясь с пятки на носок. Босые ноги на фоне снега смотрелись сюрреалистично. Во вьющихся волосах, которые на ощупь, наверняка, были невероятно мягкими, сверкал снег. На нежных щеках фейри — румянец.
Энтони никогда их не встречал, только слышал сказки и рассказы. Все они описывали фейри как жестоких и злых созданий, которые стремились грубо разыграть человека, заманить его в свое царство или обмануть. Нельзя было называть им свои имена, нельзя было разговаривать. Но… Этот фейри был каким-то другим, он отличался ото всех рассказов и слухов. И Энтони было интересно. Очень.
А еще он не мог перестать видеть грусть в чужих глазах.
— А можно… я к тебе еще приду? Один.
На лице Азирафаэля отразилась такая гамма эмоций, что парень на секунду ощутил, будто снова оказался в воде — он не мог дышать. Фейри сделал к нему шаг, после чего осекся и снова отступил. Снежное покрывало металось вслед на ним, словно невидимый плащ.
— А ты хочешь? Но зачем… У меня нет никаких сокровищ… — он расстроенно опустил взгляд. — Мне нечего тебе подарить.
— Мне не надо! — Энтони так поспешно это крикнул и дернулся, что Азирафаэль вскинул перед собой руки в защитном жесте, и тому пришлось отступить. — Мне ничего не надо. Просто я никогда не видел… фейри.
— Тогда… приходи, — Азирафаэль улыбнулся искренне, за его спиной радостно заметались снежинки. — Я буду тебя ждать.
Голоса людей послышались совсем рядом. Энтони развернулся и побежал прочь, чтобы не дать им забрести в эту часть опушки. Но отбежав на несколько шагов, он обернулся и помахал рукой.
— Я приду завтра! Сюда же! Жди меня, Ангел! — громко закричал он, любуясь чужой невероятной улыбкой.
Зимнее солнце отразилось в желтых глазах с вертикальными узкими зрачками. А стоило человеку отвернуться, за спиной его спасителя замерцали широкие крылья. “Но ведь у фейри тоже есть крылья” — скажете Вы. И будете совершенно правы.
Будете так чертовски правы.
» I could float your boat
If you’re cold take my coat
I’ll sing a music note from a song that I just wrote
Girl, just take my hand
And let me be your man »
Последний месяц года — один из самых удивительных, но одновременно с этим он может быть и самым одиноким в жизни человека. На пороге завершения очередного круга люди стремятся к семье, к самым родным людям в своей жизни. Это рефлекс, который гонит нас в объятия бывших возлюбленных, требует позвонить родителям и извиниться за какую-то глупую выходку, помириться с самым близким другом, который чем-то разозлил. Люди бегут от одиночества, кутаясь в теплые куртки и колючие шарфы. Нет ничего хуже, чем оказаться в рождественскую или новогоднюю ночь в пустой холодной квартире наедине со своими мыслями, совершенными ошибками и жгучими сожалениями. Цветные веселые огоньки, что скачут в окнах соседских домов, хрупкие фарфоровые ангелочки, что покачиваются на елках — все это может превратить обычный холодный месяц в самую настоящую сказку… или в абсолютный кошмар. Когда все в квартире: облезлая искусственная елка, одинокая тарелка в раковине, холодная постель — абсолютно все напоминает, что в Вашей жизни нет ничего настоящего, значащего, родного. Каждый фильм, который крутят по телевизору дразнит, упрекает и насмехается. И горечь, кислая горечь кипит в горле, обжигает нос, заставляет слезиться глаза.
Одинокие люди идут туда, где могут на какое-то время забыть о своей никчемной жизни. Туда, откуда их не прогонят, сочувственно покачают головой и нальют стакан пива за счет заведения. Возможно, там они найдут таких же никому не нужных людей, чье существование не было важным ни для кого. И тогда можно будет ненадолго притвориться, что все не так, все иначе. И постель будет по утрам еще теплой, хранить запах чужого тела и шампуня. Маленькая ложь, которая никому не причинит вреда. Дрожащая в синем отсвете телевизора иллюзия, что рассыпется, стоит только праздникам закончиться. Через неделю забудется имя, через две — цвет воспаленных глаз. Через месяц исчезнет и чувство одиночества, словно оно никогда не касалось своими костлявыми грязными лапами. И можно будет еще целый год обманывать себя. До следующего декабря.
Чем ближе было дело к рождеству, тем дольше бар на углу улицы не закрывался. Иногда он работал до следующего утра, иногда — до полудня. Было как-то… неправильно выгонять из тепла на холодную заснеженную улицу того, кому некуда было идти, кто даже среди самых унылых неудачников оказался лузером. Деньги в кассу поступали, в баре было тихо и спокойно, а значит — часом раньше, часом позже. Клиенты были рады и на следующий день приходили с кем-то из друзей, такими же брошенными и отвергнутыми обществом. На экране плазмы, что была подвешена под потолком, тихо бубнил спортивный канал, чей логотип в левом верхнем углу был наряжен в нелепую красную шапку. За барной стойкой неизменно стоял молчаливый черноглазый мужчина, чьи короткие светлые волосы топорщились во все стороны. Он протирал бокалы полотенцем и кивал заядлым посетителям. Люди, которые наконец получили в свое пользование кого-то, кто слушал истории о их жизни, выливали всю правду на чужую голову, не обращая внимание на равнодушное лицо. Какая разница, раз он не перебивал и не носил никакой праздничной атрибутики. Все прекрасно понимали — такого серьезного мужчину точно не заботит вся эта мишура. В баре не было ни елки, ни красноносых оленей, ни бело-красных леденцов.
Территория, свободная от реальности.
В дальнем углу бара была лестница, скрытая от посторонних глаз. Она убегала на второй этаж и упиралась в большую черную дверь. Черноглазый мужчина устало наклонил голову к одному плечу, потом к другому и медленно поднялся наверх, скользя ладонью по гладким перилам. Каждый тяжелый шаг эхом отзывался в баре. За плотно зашторенными окнами бушевала метель, кружилась в бешеном танце, разбрасывая снег в разные стороны. Ветер подвывал, словно задавал ей нужный ритм. Машины вязли на обочинах, и раздраженные водители бросали их, пересаживаясь на метро. Бар, погруженный в полумрак и тишину, выглядел потрясающе. На полу плясали длинные тени, с улицы доносились голоса прохожих и вой сигнализаций.
Мужчина толкнул плечом дверь в квартиру и шагнул внутрь, устало выдохнув. Казалось бы, он попал в совершенно другой мир, как из сказки. Небольшие круглые лампы, прикрепленные к стенам, слабо горели. Лигур всегда оставлял их перед тем, как уехать за новыми поставками. Его падший ангел, который прожигал собеседников одним лишь взглядом, никогда не признавался, но от хозяина бара не укрылось, что тому не нравилась темнота. У Хастура всегда каменели плечи, стоило только лампе погаснуть, а комнате погрузиться во мрак. Лигур ничего не говорил, но однажды просто прикрепил к полкам и стенам лампочки на батарейках. Будто они всегда там и были.
Хастур сбросил жесткие ботинки, которые носил на работе, и прошел в спальню. На краю постели стояла картонная коробка, из которой торчали разнообразные новогодние украшения. Бармен едва заметно улыбнулся, ослабляя бабочку на своей шее. Клиенты, возможно, не любили праздничную пору, да и Лигур был представителем совершенно другой религии, но это совсем не значило, что у него не могло быть праздника. Из коробки торчали яркие красные оленьи рога с бубенцами, зеленый пушистый венок с маленькими ягодками, картонный олень с чуть раскосыми глазами и моток гирлянды, безбожно запутанной. В бумажном коричневом пакете, что лежал рядом, была спрятана разноцветная мишура.
Совсем скоро Лигур должен был привезти красивую небольшую елку, которую они обязательно установят в дальнем углу. От ангела с длинной пластмассовой трубой, у которого от сквозняка трепетали бумажные крылья, в качестве верхушки они решили отказаться. Хастур не был особенно против, но его ухмылка определенно раздражала хозяина квартиры. Слишком пошлые ассоциации это украшение вызывало у обоих.
Хастур осторожно вытащил лампочки, удерживая обеими руками комок проводов. Задумчивый взгляд скользнул по комнате, прикидывая, куда можно прицепить гирлянду. Повесить ее над кроватью — обеспечить любовнику бессонные ночи в течение всего месяца. Можно было на окно, но тогда всю красоту скроют плотные темные шторы. Бывший ангел оценивающе посмотрел на большой книжный стеллаж, что стоял у противоположной стены. Внизу как раз была свободная розетка, которую почти не использовали. Идеальный вариант. Полки были с той стороны кровати, на которой спал Хастур. Если лечь к ним лицом и закрыть глаза, то гирлянды будут очень похожи на звезды.
Ангелам казалось, что они — далекие и холодные, сияют серым и белым светом. И Хастур был там однажды, он видел. Видел, как они горят в непроглядной темноте, но где-то в глубине своей души верил, что раскрашены они всевозможными оттенками. Он давно перестал слышать песни Сфер, перестал видеть небеса, но воспоминания о звездах никто и никогда не сможет у него отнять. Мог ли кто-то осуждать его за то, что он хочет снова увидеть это? Мужчина замер, глядя на лампочки в своих руках. Если бы он не решился отказаться от своих крыльев, он мог бы снова подняться к облакам и насладиться всей вселенной. Легко мог бы добраться до самых дальних уголков.
Но ангел бы так никогда и не увидел мир таким, какой он есть. Мог бы он и дальше существовать, не зная вкус таких желанных горячих губ? Не утопая по ночам в янтарных глазах? Не ощущая чужих жадных прикосновений?
Хастур провалился в свои мысли и шагнул к стеллажу не глядя. Запнувшись о край кровати, он нелепо взмахнул руками и повернулся вокруг себя, заваливаясь назад. Удар спиной о шкаф был не слишком сильным, но ощутимо выбил воздух из его легких. Книги посыпались на пол от сильного толчка. Одна из них упала сверху точно на светловолосую голову. Бывший ангел охнул и схватился свободной рукой за затылок. Опустив голову, он принялся отчаянно тереть ушиб. Человеческое тело иногда сводило его с ума. От невеселых мыслей о уязвимости и хрупкости собственного сосуда Хастура отвлекли упавшие книги.
Одна из них раскрылась на середине, и из нее выпала стопка фотографий. Обычных бумажных фотографий, что переливались в свете ламп. Мужчина нахмурился, его рука перестала двигаться. Кинув гирлянду на постель, он опустился на пол. Пальцы осторожно подцепили фотографии за край, чтобы не заляпать изображения. Упавший с небес ангел сел на ковер, сложив ноги перед собой, и принялся аккуратно перебирать фотографии.
Дыхание застряло где-то в горле. Сердце застучало в ушах.
На фото был… он сам. Сидел за кухонным столом и дремал, положив голову на руку. Пузатая полосатая чашка с кофе стояла напротив. Из нее торчала ложка. Кажется, это было после одной из первых смен в баре, когда Хастур уговорил своего сварливого любовника пустить его поработать. Следующая фотография была сделана в супермаркете, где Хастур пытался по запаху найти фрукт, который хочет попробовать. Темные глаза были широко распахнуты, а рот чуть приоткрыт. В ладони он держал большое красное яблоко, которое пахло так невероятно тогда. На другом фото мужчина был за барной стойкой. В белой рубашке и черной бабочке, как обычно, он пытался смешать свой первый коктейль. Фотография была сделана за секунду до того, как Хастур опрокинул и бокал, и дорогую бутылку джина.
Там были десятки фотографий. На одних были только руки бывшего ангела, на других — его улыбающиеся губы. Были засвеченные фото и размытые, где можно было рассмотреть только очертания человека. Хастур заметил, что еще одна упавшая книга топорщится, словно в ней что-то лежало. И, конечно, нашел еще одну стопку фотографий. Почти в каждой книге было спрятано что-то. Одни были сделаны давно, другие — меньше месяца назад. На каждом фото был Хастур, и ни на одном не оказалось Лигура. Бывший ангел покачал головой и прикусил фалангу указательного пальца, не в силах справиться со своими эмоциями.
Он видел, каким стал Энтони, получив в свою жизнь ангела. Возможно, это было не совсем честно. Он ни о чем не просил, не желал. Но вдруг оказалось, что один ясноглазый мальчишка не может жить без его ядовитых глаз, похабных шуток и заляпанных глиной рук. Его друг был хорошим человеком, даже когда пытался всех убедить в обратном. И первые несколько месяцев Хастур искренне сомневался в том, что подтолкнуло Кроули принять Азирафаэля в свою жизнь. Искренние сильные чувства или же — простая жалость? Хастур не рассказывал никому, но за свою жизнь он видел не одного, и даже не двух ангелов, которых отвергли их люди. Это тяжелое и очень страшное зрелище. Для Азирафаэля, который так сильно полюбил горячие пухлые блины с медом, которые Кроули готовил по утрам — это было бы невыносимо. Но потом… Энтони стал словно одержим своим ангелом. Стоило Азирафаэлю отвернуться, тот начинал его рисовать. На салфетках, на обертках, даже ручкой на собственной ладони. Хастур улыбался в такие моменты, пряча лицо в сгиб локтя. И старался не думать, что Лигур принял все иначе…
И вот тебе. Мужчина машинально перевернул одну из фотографий, чтобы чем-то занять руки, и застыл. На обратной стороне знакомым мелким почерком был выведен текст на незнакомом языке. Буквы были странные, сплетающиеся между собой. Некоторые слова Хастур узнал. Их Лигур шептал, когда молился своим далеким богам. Какие-то хрипло выдыхал в постели, утыкаясь лицом в белоснежное худое плечо. Какие-то рычал сорванным голосом, когда выкидывал очередного зарвавшегося посетителя из своего заведения. Это было что-то личное, настолько, что Хастуру стало очень неуютно. Будто он сунул нос туда, куда не имел права лезть. В чужую душу. Внизу хлопнула дверь. Мужчина дернулся, выбираясь из омута своих мыслей. Поспешно подхватив книги, он суетно расставил их, искренне надеясь, что любовник не помнил правильный порядок.
Когда Лигур зашел в квартиру, согревая дыханием замерзшие руки, бармен уже ловко закреплял гирлянду на шкафу. Темнокожий мужчина секунду полюбовался им, прислонившись спиной к захлопнувшейся двери, после чего гордо выставил перед собой пушистую зеленую елку, что больше метра в высоту.
— Мне кажется, я оскорбил чьи-то чувства, испортил себе карму на ближайший год, но все же отвоевал самую пушистую елку, — обозначил хозяин бара и смахнул с темных кос мелкие снежинки.
— Я прощаю тебя, сын мой, — не оборачиваясь снизошел Хастур; он не был до конца уверен в своем лице, на котором так легко читались все эмоции.
— Так просто? — в чужом голосе скользнуло разочарование. — А как же истязания, испытания и искупление?
— Слишком много слов на “и”, — ангел наклонился и аккуратно воткнул вилку в розетку, гирлянда вспыхнула яркими огнями.
— Хорошая буква, —пожал плечами Лигур и расстегнул теплую куртку.
— Мне больше нравится другая, — Хастур полюбовался результатом своих трудов, но его взгляд то и дело скользил по книгам, что таили в себе особый секрет.
— И какая же? — темнокожий мужчина подошел ближе, от него пахло табачным дымом, снегом и чем-то еще.
Чем-то очень родным.
Хастур развернулся и угодил точно в чужие объятия. Лигур сцепил руки на его пояснице, обжигая даже через одежду. Огоньки мерцали позади и отражались в янтарных глазах напротив, что смотрели любопытно и весело.
— Люблю… — выдохнул падший ангел, и его брови изогнулись, будто он ожидал насмешки в ответ.
Лигур покачал головой. Его любовник только учился выражать свои эмоции, каждая сводила его с ума. Это было невероятно волнительно. Особенно то, что Хастур позволял простому смертному видеть это.
— Uthando… — уверенно сказал человек, ради которого ангел шагнул с небес и не побоялся сгореть и разбиться.
Хастур едва заметно вздрогнул. В памяти всплыла фотография, на обратной стороне которой было написано только это слово, снова и снова. Но больше думать он не смог, потому что мужчина с длинными темными косами, так напоминавшими змей, притянул его за затылок в требовательный поцелуй.
Снег укутал замерзающий город, ветер носился по улицам, играя в снежки с пургой. Люди брели по тротуарам, пытаясь сохранить в своей груди остатки тепла. Кто-то нес большие пакеты с подарками, кто-то — жалость к самому себе. А один человек, у которого за спиной когда-то были могучие белоснежные крылья, ощутил себя настолько любимым, что стало страшно.
Сладко. Страшно. И невыносимо светло.
» I’ll wake with coffee in the morning
But she prefers two lumps of sugar and tea
Outside, the day is up and calling
But I don’t have to be
So please go back to sleep »
Время неумолимо бежит вперед, не задерживаясь нигде, не оглядываясь, не задумываясь ни о чем. Оно спешит, словно безнадежно опаздывает на уходящий поезд. Поезд в будущее. Время летит, и мир меняется вместе с ним. То, что еще вчера было модным и новым, теперь — пережиток прошлого. Как бы Вы не цеплялись пальцами за дверные косяки и шаткие книжные шкафы, планета вращается, а реальность меняется каждую секунду, каждое мгновение. Все живое: растения, животные и, конечно, люди — стараются подстраиваться под эти изменения, успевать за ними. Ведь стоит только немного помедлить, позволить себе пожалеть о чем-то, оглянуться назад — и вот Вы уже за бортом. Нет ничего страшнее, чем сорваться с этого несущегося на полных парусах корабля. За жизнью нужно бежать, уворачиваясь от летящего со всех сторон мусора, перепрыгивать препятствия и до последней секунды верить в себя.
Люди приспособились к этой скорости. Они научились работать по восемь-десять часов в сутки, не спать ночами, изобрели кофе и энергетические напитки. Все ради того, чтобы не упускать ни одной секунды, не тратить зря время. Так легко стало перекусывать на бегу, закидывая в рот бутерброд с сыром или вчерашние котлеты. Главное — в термокружке есть горячий горький кофе, а с остальным можно разобраться позже. Вот Вы только поднялись с постели, а уже сидите в автомобиле или спускаетесь в метро, попутно завязывая волосы в некое подобие прически и отряхивая одежду от хлебных крошек. Ритм большого города затягивает, гипнотизирует. Человек привыкает постоянно спешить. Безделье сводит его с ума, тревожит, пугает. Как же так, ведь можно было уже доехать в новое место, чтобы потратить десять минут на беседу с самым лучшим другом, а после — побежать дальше.
Ветер наполнил паруса этого странного корабля.
Но в самый последний месяц года, когда дороги покрываются тонкой коркой льда, а с небес сыплются снежные хлопья, люди немного замедляют свой бег. Они завороженно рассматривают украшенные гирляндами витрины магазинов, фотографируют друг друга на фоне пушистых зеленых елок и цепляются друг за друга, чтобы не упасть. Время подбирается к очередному завершению и устало растягивается на пороге нового года, нового витка. Люди разрешают себе перевести дыхание и заметить то, что не видели в течениe года: сияющие глаза своих детей, нежные ладони любимых людей на своих щеках, пропущенные звонки от родителей. Высокие красивые деревья, что так умопомрачительно пахнут хвоей, становятся негласными маяками, которые обещают, что судно не отправится в новое плаванье без Вас.
И в такое чудесное время вдруг оказывается, что между моментом, когда гудящая голова касается подушки, и тем, когда Вы шагаете в переполненный вагон метро, существует еще кое-что. Нечто загадочное, удивительное и прекрасное, на самом деле. Недооцененное и так обидно упущенное время. Маленькие дети и те, кто не обременен беготней и работой называют его — утро. И зимнее утро — это одно из рождественских чудес, о котором мало кто знает, мало кто догадывается.
Солнце только-только выползало на небо, лениво цепляясь лучами за пухлые серые тучи. Снегопад, который всю ночь напролет украшал сонный город, успокоился. Ветер задорно подбрасывал снег в воздух, закручивал его над крышами домов и снова бросал вниз. Несмотря на то, что ночь уже давно сдала свое дежурство, фонари все еще светили теплым желтым светом. Машины проносились по улицам, шурша шинами по сугробам, и след от их ярких фар, казалось, отставал на несколько секунд, будто кто-то неосторожно мазнул кистью по бумаге. Около уютных маленьких магазинчиков, величественно вскинув морковные носы, стояли снеговики-охранники. Кто-то украсил их шарфами или старыми шляпами, нарисовал смешные рожицы или навтыкал орехов и изюма.
В спальне царил полумрак. Сквозь сдвинутые шторы пробивался шум города, сквозняк покачивал тяжелую ткань. Большая постель была в беспорядке: одна из подушек упала на пол, одно из одеял было безбожно сбито к изножью, плед забился под матрас. На одной из тумбочек тускло горела лампа, на которую заботливо набросили старую рубашку. На середине кровати возвышалась бесформенная куча, которая очень редко шевелилась, вздыхала устало и снова затихала. На одном из столбиков висел темный шелковый халат с длинным поясом, который в темноте был так сильно похож на змею.
Ворох одеял шевельнулся, импровизированное гнездо покачнулось и бесшумно развалилось. Из него высунулась чужая лохматая голова. Существо, которое было похоже одновременно и на человека, и на исполинскую змею, повело носом из стороны в сторону и открыло большую пасть. Раздвоенный язык скользнул по губам. В самую последнюю очередь очень медленно разомкнулись страшные желтые глаза с вертикальными зрачками. Тихий шелестящий звук прокатился по спальне. Пробудившийся демон пошарил ладонью по пустой половине постели и раздраженно сощурился. С усилием он подполз к самому краю и спустил на пол босые ноги. Пальцы тут же поджались от холода. С кухни веяло прохладой, и наглый сквозняк едва заметно дергал пушистый ковер за ворсинки. Существо подумало было залезть обратно, забыв о своем обещании, но нашарило большим пальцем на правой ноге заботливо приготовленные тапки.
Через какое-то время дверь спальни тихо открылась. Ангел, сидящий на большом мягком диване в гостиной комнате, все же услышал этот звук и повернул голову. На спокойном лице расцвела нежная улыбка. В уголках глаз собрались мелкие морщинки, и их не скрывали даже очки с круглыми стеклами и в тонкой оправе. Мужчина закрыл книгу, что лежала на подлокотнике, и поднялся на ноги. Он откровенно любовался тем, кто выполз на запах горячего какао и свежего яблочного пирога.
Кроули щурил свои невероятные глаза, которые никак не хотели открываться полностью. На его голову, скрывая мягкие алые пряди, был надет теплый капюшон с большими зелеными глазами и страшной зубастой пастью. Два небольших крыла покачивались за спиной, а о длинный хвост с острыми на вид зубчиками демон успел несколько раз запнуться. Засунув руки в глубокие карманы на животе, он потоптался на месте, привыкая к двум длинным ногам. Внимание хозяина квартиры полностью заняли изменения в его собственности.
Под потолком была натянута весело мигающая гирлянда, большие разноцветные шары покачивались на стенах и на ручках шкафов. В углу гостиной стоял огромный зеленый монстр с золотой звездой на макушке. Кроули на мгновение показалось, что он увидел два красных глаза где-то в глубине, за ветками. Из небольшого граммофона певица мурлыкала рождественскую песню, и та разносилась по всей квартире. На вязаном теплом свитере Азирафаэля звякали маленькие бубенцы, пришитые к рогам вышитого оленя. Этот звук, кажется, и разбудил старого змея, нагло вырвал из объятий сна.
— Ты проснулся, мой дорогой! — неподдельная радость сквозила в голосе ангела, когда он шагнул навстречу. — С добрым утром!
— Что ты сделал с моей квартирой, ангел? — хрипло поинтересовался демон, поворачиваясь на одном месте; длинный черный хвост обвился вокруг ног.
— Добавил немного праздничного настроения! — похвастался Азирафаэль.
— М-м-м… — многозначительно выдал Кроули и оглядел собеседника с головы до ног. — А почему ушел?..
Ангел тихо засмеялся, и от этого звука у змея по спине пробежали мурашки и коленки предательски задрожали. Казалось бы, он впал в свою привычную спячку, а Азирафаэль почти все это время был рядом — Кроули чувствовал его присутствие даже во сне — но как же сильно он успел соскучиться. Демон никогда и никому не признался бы, но страх, что все случившееся за последние месяцы — это лишь его воображение, не покидал его. Если бы он проснулся, и квартира встретила бы его тишиной и одиночеством…
Но квартира была украшена к Рождеству, на его диване сидел ясноглазый ангел, а сам змей был одет в пижаму с драконом из какого-то мультфильма. Азирафаэлю это показалось забавным, видимо.
— Я просто захотел размять ноги, — объяснил тот и взял аккуратно с низкого столика свою чашку, которая так потрясающе пахла.
Он хотел было сказать что-то еще, но заметил, каким жадным взглядом проводил горячий напиток демон. Опасные желтые глаза наконец полностью открылись и теперь внимательно следили за пузатой белой чашкой с крыльями вместо ручки. На загорелом худом лице на мгновение проступили чешуйки и тут же исчезли. Азирафаэль шагнул к нему, удерживая кружку перед собой двумя руками. Кроули наклонил голову, чтобы втянуть широко открытым ртом аромат, и они столкнулись лбами.
Так они и замерли.
— Ты здесь… — вдруг сказал ангел, и мелкая дрожь прошла по его телу. — И правда здесь.
Кроули увидел, как дрогнул напиток в его ладонях, поэтому накрыл их своими, просто на всякий случай. Его руки обжигали, Азирафаэль и подумать не мог, что так замерз. Даже шерстяной теплый свитер не помогал.
— Сколько там до… Рождества? — демон не спешил поднимать голову, слишком уж большая была вероятность, что на его выступающих скулах красовался предательский румянец.
— Две недели, — улыбнулся Азирафаэль, когда почувствовал чужое теплое дыхание на своем виске.
— Ты же составил список всех этих ужасных, кошмарных и отвратительных вещей, что нужно сделать перед праздником? О, я уверен, что составил. Вычитал в своих книжках и составил.
— Дорогой мой… — ангел не мог перестать улыбаться, и его щеки начали болеть от этого, но слишком много счастья было в нем в тот момент, слишком много неконтролируемого счастья.
Кроули ахнул едва слышно, когда за стеклом в оранжерее вдруг зацвели несколько особо капризных растений. Чужая благодать наполнила квартиру, заставляя и лампочки гореть ярче, и сквозняк исчезнуть. За окном повалил непроглядной стеной пушистый снег.
Их поцелуй был со вкусом сладкого какао, который хранили губы Азирафаэля. Кроули удерживал чужие руки, не позволяя выронить кружку, и целовал, снова и снова. Капюшон свалился с его головы, а большие черные крылья укрыли их, чтобы быть еще ближе.
В списке ангела, который был спрятан в одной из редких книг, было много разных пунктов. И рождественская ярмарка, и поход на каток, поездка на Восточном Экспрессе и поход за подарками… Но на обратной стороне листка, кривым и немного неразборчивым почерком вдруг загорелось: “ленивое зимнее утро”.
И, возможно, это было важнее и дороже большинства позиций в списке.
Утро нового дня выдалось очень солнечным и морозным. Маленькие снежинки дрожали на свету, вальсировали в воздухе и медленно опускались вниз, чтобы присоединиться к своим друзьям. Деревья трещали глухо и устало, когда их дергал и цеплял беспощадный мороз. Трясли своими большими сильными ветками, а тяжелые шапки снега падали вниз. Птицы тревожно срывались со своих мест и с громким криком улетали в другое место, где будет спокойнее. Небо было на удивление ясным и чистым, безумно синим и высоким. Эта лазурь поражала, возвращала куда-то в прошлое, когда первый зимний месяц ассоциировался у людей с праздником, с радостью, с подарками и с новым началом. Когда самой большой заботой для них становился поиск красивой и пушистой елки, чтобы она раскинула посреди гостиной комнаты свои большие лапы, чтобы пахла свежо и вкусно и идеально сочеталась с новой лампочной гирляндой. И подарки под ней чтобы смотрелись, словно в сказке.
Люди в такие дни чаще всего суетно бегали после работы по магазинам, чтобы успеть купить такой желанный любимым человеком предмет, долгожданную игрушку для ребенка или редкую и дорогую книгу для важного партнера по работе. И даже у самых серьезных и циничных представителей человеческого рода вдруг вспыхивали яркими искорками глаза, а глубоко внутри просыпался спрятанный и давно забытый малыш, жадный до чудес и волшебства. И тогда цены вдруг становились не такими важными, а значение имели только чужие эмоции — искренние и настоящие. И сосед-старик казался не таким суровым и страшным, особенно когда угощал горстью шоколадных конфет и разноцветных леденцов. А одинокая женщина с верхнего этажа вызывалась украсить во дворе елку, на радость всем.
А по окнам расползались всевозможные лампочки, которые задорно перемигивались, общались на своем тайном языке и абсолютно точно что-то замышляли. Попробуй — разгадай.
Но праздник уже давно перестал быть таким счастливым и радостным. О нем помнило все меньше людей, уставших от войны, что сами развязали. Возможно, они были бы и рады все это прекратить и снова обратить свое внимание на цвет ленточек на подарочных коробках и на цвет посуды на праздничном столе. Но на это уже абсолютно были не способны сыны божьи — бесстрашные войны, что сполна испробовали людскую жестокость и равнодушие. Их белоснежные и кремовые крылья, которые столько тысяч лет едва слышно шелестели по асфальту и укрывали таких странных созданий от бед, давно стали черными от крови. Внимательные глаза, готовые простить большинство проступков и помочь вернуться на путь истинный — смотрели холодно и осуждающе.
Слишком многие пали в первые месяцы войны, стараясь удержать мир на краю бездны.
Братья, друзья… Любимые.
Города горели, и отсвет огня сменил нарядные огоньки. Тяжелые гробы сменили подарочные упаковки. Стоны боли и отчаянья — рождественские песни. В руках ангелов горели разящие клинки, в руках людей — металлическое оружие и святая вода. Самой большой неожиданностью для Небес стало то, что демоны — грязные и мерзкие твари, которые всегда мешались под ногами — не спешили отдать людям демонический огонь. Казалось бы, просто шевельни пальцем — и тысячелетняя вражда окончится в одну секунду. Но падшие ангелы и бессовестные демоны вдруг встали спина к спине с теми, кого высмеивали веками. И перестали улыбаться.
И стали очень легкой добычей для ослепленных страхом людей.
Тяжелая деревянная дверь отворилась со скрипом, смахивая с крыльца внушительный сугроб. Морозный воздух тут же хлынул в дом, задувая огонь в камине, ветер зашелестел старыми желтыми страницами. На крыльцо ступил мужчина, чьи вьющиеся волосы были почти одного цвета с искрящимся снегом. В синих внимательных глазах отразилось солнце и высокое далекое небо. Он спрятал нос в теплый шарф, что закрывал шею и подбородок, и который раз за последний час напряженно покачал головой. Ему определенно не нравилась эта идея, она тревожила что-то внутри, что-то темное и опасное.
Но обещание есть обещание, ничего не попишешь.
Обернувшись к дверному проему, мужчина протянул руку навстречу своему спутнику. Кожа второго была в разы темнее, а в контрасте с ладонью сердитого блондина казалось совсем черной. Длинные пальцы с розовыми пластинками ногтей невесомо коснулись середины, провели по тыльной стороне и переплелись с чужими. Вынужденный пленник небольшого деревянного дома сделал первый неуверенный шаг через порог. Снег захрустел под подошвой тяжелого ботинка. Дверь заскрипела в унисон, открываясь шире. Мужчина протянул свободную руку и уперся в стену.
— Осторожно, здесь лед, — тревожно предупредил ангел, не отрывая взгляда от возлюбленного.
— Азирафаэль, — демон чуть скривился, порядком уставший за то время, пока уговаривал собеседника на эту прогулку. — Я слепой, а не идиот. Я все-таки как-то просуществовал шесть тысяч лет, согласись?
— И посмотри, где мы теперь… — тихо выдохнул тот, но отступил на шаг, стараясь держать руки при себе.
Кроули пропустил замечание мимо ушей. Ему бы вспылить и скинуть зарвавшегося светлого с крыльца в ближайший сугроб, но… Лишившись зрения, он стал лучше слышать.
Он стал слушать.
И он прекрасно ощущал волнение в чужом голосе, чувствовал напряженные плечи под своими руками. Демон ни на мгновение не забывал, как Азирафаэль держал его за руку, пока судороги скручивали хрупкое человеческое тело. Казалось бы, когда это могущественный падший ангел, который не отступал перед опасностью и не опустил головы в борьбе с Люцифером, стал настолько слаб, чтобы мучиться от пришедшего в негодность сосуда?
Но это была святая вода. И она выжигала глаза не человеческому телу, а ему самому, всей его сущности. Всего несколько капель, попавшие в широко распахнутые глаза, заставили его скулить, слепо ползая по кафельному полу церкви. В тот момент даже освященная земля не ощущалась под коленями. Ему казалось, что он горит изнутри, и на этот раз не отделается только крыльями — сгорит до самого конца.
— Мы ненадолго, договорились? — Азирафаэль снова огляделся, словно ожидал нападения в любую секунду. — И не далеко.
— Твой начальник постарался, защищая это место, — напомнил Кроули и спустился еще на одну ступень, вдыхая прохладный воздух полной грудью. — Перестань дергаться.
Если не знать, что вместо ехидных янтарных глаз у демона — пустые черные провалы, то казалось, что он в полном порядке. Змей ступал уверенно и твердо, подставлял лицо под падающий снег и едва заметно улыбался. Кроули выглядел самим собой, если не знать, что по ночам он вскакивал от собственных криков и слепо шарил перед собой дрожащими руками. Или царапал светлые выпуклые шрамы от собственных когтей вокруг глаз.
Азирафаэль пару секунд смотрел в чужую прямую спину, после чего качнул головой и поспешил следом, мягко придерживая под локоть.
Раньше они много гуляли. Проходили от любимого ресторана до парка, перехватывали на десерт дешевое мороженое и усаживались на скамейке напротив старого пруда. У Кроули были какие-то давние счеты с облезлой уткой, на крыльях которой уже появились седые перья. Ангел много говорил, вспоминал о прошлом и рассуждал, а демон — изредка вставлял свои пять копеек, поддевал друга и бросал едкие комментарии. Это были чудесные дни. Старый пруд в любимом парке, вероятно, давно замерз. Утки спрятались, если конечно выжили в той бойне, что произошла в городе. Вы когда-нибудь видели обезумевшего от боли и отчаяния ангела? Конечно, нет, иначе Вас бы давно не было в живых…
Тропинка, что спряталась под толстым слоем снега, петляла между деревьев. Азирафаэль уверенно шел по ней, направляя своего возлюбленного легким движением. Если Кроули и замечал это, то предпочитал молчать. Он дышал ртом, стараясь уловить новые запахи, касался пальцами обледеневших стволов деревьев, поворачивал голову в ту сторону, откуда доносились тихие голоса птиц.
— Как я по этому скучал… — довольно произнес демон, когда они вышли на небольшую поляну, его голос эхом разносился над ней.
— По… заснеженному пустырю? — Азирафаэль позволил себе редкую улыбку, которую Кроули тут же поймал подушечками пальцев, проследил от одного уголка губ до другого и поцеловал невесомо.
— По тихому миру, по твоей улыбке, по чему-то… правильному.
— Скоро Рождество, — вспомнил вдруг ангел, чей взгляд упал на высокую статную ель. — Кажется.
Кроули отошел на несколько шагов, едва заметно выставив перед собой руки, чтобы не напороться на окружающие поляну деревья. На джинсах, что так красиво подчеркивали худые ноги, налип снег небольшими комьями. Из-под дутой куртки показался свитер. Азирафаэль видел, как покраснели кончики ушей любовника, как темный румянец украсил его скулы.
Демон вдруг резко обернулся и указал пальцем на Небесного Воина.
— Я хочу сразить тебя, о, пернатый!
— Что? — растерянно моргнул ангел, даже отступил на шаг назад, на всякий случай.
— Если ты не забыл, то я — кровожадный и мерзкий демон! И я хочу крови! — Кроули наклонился вдруг, сгребая снег около своей ноги, и швырнул увесистый, но довольно кривой снежок туда, где, ему казалось, стоит Страж Восточных Врат. — Бейся со мной!
Снежок пролетел в нескольких метрах от Азирафаэля и разбился о дерево. Тот проводил снаряд печальным взглядом и покачал головой.
— Сейчас не самое удачное время, мой дорогой… — начал было ангел.
— А когда оно будет удачным, ангел? — раздраженно отозвался Кроули, наклоняясь за новым снежком. — Давай же! Ты умеешь играть, я знаю!
Очередной бросок оказался еще хуже предыдущего. Комок снега печально улетел вдаль, не задев ни одного ствола. Демон повел носом, словно пытался учуять, насколько сильно промазал. Где-то в глубине леса хрустнула сухая ветка. Возможно, это неосторожный зверь наступил на нее или мороз все же разломал. Но Азирафаэль нервно дернулся и развернулся на звук. Тяжелые грязные крылья взметнули в воздух ворох снега. Взгляд синих глаз метался от одной стороны поляны к другой. Казалось, что даже короткие волоски на шее воина встали дыбом от напряжения.
— Эй, — позвал демон, игнорируя неприятные мурашки от всплеска чужой силы. — Если ты будешь играть в полную мощь, это будет нечестно.
— Нам нужно идти, — хрипло сказал Азирафаэль. — Хватит на сегодня.
— Да брось, ангел! — Кроули сморщился. — Мы только вышли! Я скоро плесенью покроюсь в этом доме.
— Здесь может быть опасно… — он нехотя сложил крылья, но не перестал оглядываться.
— Я хочу бой, — упрямо оповестил демон и бросил очередной снежок.
— Дорогой мой, это неразумно… — устало позвал Азирафаэль, щуря воспаленные глаза. — Пойдем, я почитаю тебе что-нибудь…
— Мы прочитали все книги в этом чертовом доме! — огрызнулся Кроули и отряхнул ладони. — Азирафаэль, расслабься и поиграй со мной.
— Кроули…
— Поиграй. Со. Мной! — зарычал демон, и на его скулах проступили черные острые чешуйки. — Или это мне нужно было сгореть от святой воды тогда, чтобы ты хоть немного расслабился!?
— Перестань! — ангел заметно побледнел и сжал губы в тонкую линию.
— Тебе стало бы легче? Ты бы смог как Габриэль — дать себе волю и просто убивать, пока рука не устанет карать! Ну признай, так было бы лучше!
— Ты говоришь глупости! — страх и усталость смешались в душе ангела в ядовитую смесь. — Хватит так себя вести!
— Тогда — поиграй со мной! — закричал во весь голос демон.
Большие снежные шапки рухнули с деревьев вниз, обламывая самые тонкие ветки. Птицы сорвались с веток и устремились прочь. Проходившие недалеко волки опасно зарычали, скаля острые зубы. Азирафаэль схватил ком снега обеими руками и, размахнувшись, бросил точно в чужое лицо. Крайние перья на крыльях затрепетали от той силы, что наполнила с виду хрупкое тело. Порыв ветра разметал волосы.
Сапфировые глаза, что на мгновение потемнели, вдруг испуганно распахнулись. Азирафаэль вскрикнул, протягивая руку вперед, и хотел окликнуть Кроули, хотя прекрасно понимал, что не успеет… как вдруг демон вскинул руку перед собой и очень легко поймал увесистый ком снега и льда. Сильные пальцы сжали снежок и сдавили, пока он не рассыпался яркими искорками, что заблестели на солнце.
Широкая улыбка растянула тонкие губы Кроули. Показались белые острые зубы.
— Ты был хорошим мальчиком в этом году, ангел? — спросил демон, а Азирафаэль едва ощутимо задрожал от тех соблазнительных бархатных ноток, что проскользнули в чужом голосе. — Если да, то добрый Санта исполнит твое самое заветное желание…
Азирафаэль охнул и закрыл ладонями рот, не в силах поверить в то, что видит. А напротив, на чужом, таком любимом лице мелко задрожали пушистые черные ресницы.
Кроули медленно открыл глаза.
“Я бы свитером твоим стал.
Согревал тебя каждый день.
Если сердце грызет тоска,
Разыщи меня
И надень. “ (c)
Декабрь — самый удивительный месяц в году. Казалось, что стоило календарю перелистнуть последний лист осени и объявить о том, что пришла зима — люди вдруг абсолютно забывали обо всем плохом. О смертельных обидах, о глупой гордости, о никому не нужной правоте. В их жизни наконец находилось место чудесам и волшебству. У взрослых людей, которые говорили по утрам в телефонную трубку умные и сложные слова, а по вечерам пили вино из больших стеклянных бокалов, начинали сиять глаза особым светом. Светом доброты и радости, что вдруг просыпались в душе. Они метались там, требуя свободы, призывая дарить всем вокруг приветливые улыбки, желать какую-то ерунду, делиться с нуждающимися и исполнять чужие мечты. Неожиданно все становилось не таким важным и серьезным. Всего на один месяц. На тридцать один день.
Улицы преображались на это время. Из витрин магазинов на прохожих смотрели разнообразные лесные жители, наряженные в костюмы Санта-Клауса или смешного ушастого эльфа. Где-то можно было увидеть большие сани с запряженными в них оленями. И подарки. Везде, абсолютно везде появлялись яркие коробки в шуршащей упаковке и с такой манящей ленточкой. Пирамиды из них строили посреди магазина, чтобы дети уговаривали родителей купить им еще что-нибудь. “Самый-самый последний подарок!” Как же можно отказать собственному улыбчивому чаду, которое так искренне улыбается и прижимает к груди очередного лохматого мишку или страшную колченогую куклу? Со стен задорно подмигивали гирлянды, чередуя то красный, то синий свет, а зеленый метался от одного края к другому, завораживая людей.
Каждому хотелось поверить, что следующий год будет более счастливым, успешным, удачным. Что вот-вот начнется отсчет заново, и тогда можно будет с чистой совестью: сесть на диету с первого числа нового года, бросить курить, перестать ругаться с любимым мужем, перестать изменять жене, начать бегать по утрам. Все, что только может прийти в голову. Самое удачное время для начала — это новый год. Почему-то люди считают, что в новом витке Коловрата исчезнет все плохое, забудутся все обиды, сотрется вся грязь. Что они сами станут чище, лучше. Кто-то возможно и станет, а для кого-то это будут только отговорки. Но в декабре каждый имеет право на мечту, на самое заветное желание. Будь то новая игрушечная машина, трехкомнатная квартира или просто немножечко счастья…
Город кутался в новогодние украшения, словно в новое пальто. Красовался перед туристами, пытался удивить старожилов, добавлял романтики в свидания влюбленных. Погода решила в этот раз порадовать людей. Большие снежные хлопья вот уже несколько дней неспешно падали на землю, укрывая ее большим пуховым одеялом. То тут, то там вырастали кривоватые снеговики: с морковными носами, с поеденными молью шарфами, со старыми пуговицами вместо глаз. Они были разной высоты. Какие-то грозно махали метлами и палками, другие — приветливо разводили кривые руки-ветки для объятий. Таинственной цепочкой убегали чьи-то следы, петляя между припаркованных машин и мусорных баков. Сугробы искрились, отражая фонарный свет и блики гирлянд.
Все вокруг превратилось в самую настоящую сказку. Казалось, что вот-вот наружу выберутся коварные гоблины, чтобы украсть плохо спрятанные подарки, милашки эльфы, что помогают Санте делать их, да духи — Старого года и Нового.
Мир дрожал на самом краешке ножа, готовый вот-вот сорваться вниз, во что-то новое, неизведанное, загадочное.
На главное площади возвышалась огромная пушистая елка. Ее украшали несколько дней, большие яркие игрушки поднимали обученные этому люди на специальных машинах. Дети, живущие в домах рядом, замучили своих родителей, уговаривая пойти и посмотреть на это. На самой верхушке горела яркая золотая звезда, затмевая те, что были рассыпаны по ночному небу. Около подножия ели танцевали сделанные из огоньков олени: один нетерпеливо бил копытом и освещал путь своим красным носом, другой — поднялся на задние ноги и запрокинул голову с тяжелыми разветвленными рогами. Около наряженной красавицы поставили специальные лавочки, на которых можно было присесть и отдохнуть от предпраздничной суеты с картонным стаканчиком дешевого кофе.
Мороз ехидно хватал прохожих за носы и щеки, заставляя зябко кутаться в шарфы и поднятые воротники курток. Большие и серьезные мужчины бубнили себе под нос и поспешно надевали кожаные перчатки, от которых совсем не становилось теплее. Молодые девушки упрямо носили короткие пуховики и юбки, но даже они совсем скоро предпочтут моде уют и здоровье. Милые улыбчивые старушки заботливо укутывали своих мужей, заставляя надеть лишний шарф или капюшон, хлопали их худыми ладонями по спинам и качали головой, когда те в ответ только смущенно огрызались.
Люди стремились к чудесам и теплу.
Поэтому так закономерно, а одновременно с этим и странно, выглядел худой мальчишка в старом потертом свитере. На его рыжих словно яркое летнее солнце волосах оседал снег, запутывался в них, а через несколько мгновений и вовсе таял. Джинсы, которые явно были с чужого плеча, были подвернуты несколько раз, открывая тонкие покрасневшие щиколотки. Легкие тряпичные кроссовки вызывали недоуменные взгляды. Мальчик обнимал себя за плечи дрожащими руками и шел вперед, низко опустив голову. У него стучали зубы, а тело била крупная дрожь. Но даже он, добравшись до площади, замер на несколько мгновений, чтобы полюбоваться большой наряженной елкой. В широко распахнутых глазах — таких странных и удивительных — отражались новогодние огни, расцветали словно экзотические цветы и тут же таяли. Желтые ядовитые глаза с почти вертикальными зрачками совсем не вписывались в праздничный антураж. Как и побелевшие от холода губы, и явно болезненная худоба, и опухшие края век. Никакая жажда чуда не могла заставить людей подойти к нему, элементарно предложить самого дешевого и отвратительного чая или остаток хлебной буханки.
Ухоженные серьезные мужчины презрительно отводили взгляд, женщины поспешно уводили в сторону детей, уговаривая их не смотреть. Милые старушки, возможно, и рискнули бы помочь, но их останавливали предостерегающие взгляды мужей, которые сжимали в карманах кошельки. Мальчик долгих несколько мгновений любовался елкой и подвешенными на ней подарочными коробками, после чего развернулся и побрел прочь, согревая дыханием онемевшие ладони.
Праздник был для тех, кто мог себе его позволить.
Пройдя немного, парнишка свернул с людной улицы в проулок, скрываясь от людских глаз. В таких подворотнях не было ничего нарядного. Переполненные мусорные баки, грязные старые лестницы, осыпающиеся ветхие хибары. Подойдя к невысокому забору, мальчик потянулся и схватился за самый край. Старые кроссовки соскальзывали с обледеневшей преграды, но он все-таки смог подтянуться и свеситься с другой стороны. Забор печально пошатнулся, и ребенок с коротким хриплым вскриком упал в сугроб. Потревоженный снег взметнулся в воздух, словно стая разъяренных мух. А желтоглазый мальчик остался лежать в снегу, не моргая глядя в небо. На несколько секунд ему захотелось, чтобы снег завалил его совсем, спрятал ото всех в своих смертельно нежных объятиях. Так было бы легче, так было бы правильно.
Мусору положено быть на свалке.
Он был не нужен собственной матери. Почему он должен был быть нужен кому-то еще? Мир жесток — за свои четырнадцать лет он это прекрасно понял.
Старый растянутый свитер вдруг начал колоться. Вода впиталась в него. Лежать становилось неприятно. Плечи задрожали от холода. Парнишка медленно сел и вытянул ноги перед собой. Голова начала кружиться от голода, очень хотелось спать. Высокий ворот свитера колол шею и подбородок, не позволяя уронить голову на грудь. С недовольным стоном мальчик встал. Не пригодные для такой погоды кроссовки заскользили по обледеневшему асфальту, и он едва не растянулся снова.
Из открытых окон на верхних этажах пахло вкусно: жареным мясом и свежим кофе. Желудок неприятно свело, а во рту скопилась слюна. Ребенок поспешил прочь, не в силах больше дразнить себя. Во дворах было очень мало людей. Лежащая около лестницы собака даже головы не подняла на него, только лениво гавкнула и отвернулась, пряча нос под лапой. Ее глаза на секунду сверкнули красным. Псине было хорошо, она нашла место на люке теплотрассы. А с утра ей скорее всего обломилась мясная большая кость от лавочника с соседней улицы. У кого-то все-таки был праздник.
Неприметная черная дверь ночлежки противно скрипнула, когда мальчик ее открыл. Внутри был полумрак. Люди лежали прямо на полу, кутаясь в собственные куртки и рваные старые пледы, что нашли на помойках. В нос ударил запах пота и мочи, иногда его перебивала вонь алкоголя. Кто-то в дальнем углу тяжело кашлял, захлебываясь. Все прекрасно понимали, что человек до утра уже не доживет. Лампа над той частью предусмотрительно не горела. Мальчик прошел по коридору до своего матраса. Его он отвоевал у какого-то страшного на вид мужика с плешивой бородой. Отвоевал грязно: ударил носком кроссовка под коленку и убежал, прижимая добычу к себе. На войне как на войне.
А они воевали каждый день. Чтобы выжить.
Откуда-то издалека доносилось слабое рождественское пение. Им часто удавалось подслушать телевизор в соседнем доме или радио. Это могли быть или новости часа, или какая-то юмористическая передача. Иногда даже почти целиком можно было послушать фильм. Многое оставалось непонятно, потому что картинки не видно, но мальчик ловко научился закрывать глаза и представлять себе. Фантазии и воспоминания спасали его все эти годы, заставляя двигаться дальше, бороться, бежать. Воспоминания и небольшой деревянный ангел на груди, которого парень никогда не доставал при чужих, только сжимал прямо через одежду, пока крыло не впивалось больно в ладонь.
В углу матраса валялся его изношенный грязный рюкзак, который несколько раз порезали ножом, чтобы вытащить что-нибудь ценное. Ценным там был только разве что деревянный меч да смятая фотография. Все остальное ценное он давным давно продал. Думал, что это ненадолго, что совсем скоро он встанет на ноги и сможет поехать на поезде домой, чтобы найти свое сокровище. Думал и верил, пока не обнаружил себя в занюханном подвале в окружении пьяных и обколотых людей. Туда он привел бы своего единственного друга и самого близкого человека? И все как-то окончательно сломалось — как в его плане, так и в душе.
Мальчик опустился на матрас и забился в самый угол, подтягивая к себе колени. Свитер был мокрым на спине, весь в катышках и проеденный молью. И давно стал мал. Но он упрямо носил его, прижимал к лицу колючие рукава, пытаясь уловить остатки такого родного и уютного запаха: горячего молока, старых шуршащих страницами книг, имбирного печенья. И дома. Но время уничтожало все, к чему прикасалось. И старый свитер, который когда-то был ярко-синим, давно пропах сигаретным дымом и дерьмом, которое окружало его хозяина.
А ведь когда-то все было иначе. Это тоже был декабрь, канун Рождества. Они забрались в свое тайное убежище, о котором совсем никто не знал. Им удалось утащить с праздничных столов конфет и печенья, немного мандаринов и один на двоих кусок пирога с мясом. Тускло горела свеча, ее пламя плясало из стороны в сторону. Азирафаэль читал своим мелодичным и спокойным голосом, водя аккуратным пальцем по строчкам, а он сам мастерил какого-то страшного динозавра из палок и фантиков. Ночь давно уже вошла в свои права, но праздник был один раз в году. Спать совершенно не хотелось, есть уже тоже. И тогда Азирафаэль вдруг остановился и поднял на него свои синие-синие глаза.
— У меня есть для тебя подарок, Энтони.
— Ты мне его уже подарил, — кивнул тогда будущий рыцарь, шурша обертками. — Я столько шоколада никогда не ел.
Мальчик со светлыми вьющимися волосами задорно засмеялся и поспешно закрыл ладонью рот под чужое осуждающее шипение.
— А у меня есть настоящий подарок, — порывшись в одеяле, которое они спрятали там заранее, Азирафаэль вытащил шуршащий пакет. — Он не новый… Но все-таки.
Кроули разворачивал тогда подарок дрожащими руками. Подумать только, ведь пальцы могут дрожать не только от холода и бессилия. И на колени ему через несколько секунд упал колючий свитер, на котором был изображен олень с большим красным носом.
— Но это же твой любимый! — запротестовал Энтони и замотал головой. — Нет, это не может быть подарком!
— Может! — почти обиженно воскликнул его друг, его выразительные брови печально изогнулись. — Это же от всей души! И я его почти не носил, надел всего несколько раз!
— И что мне с ним делать? — от смущения Энтони не знал, как правильно себя вести; единственное, что он умел делать — это защищаться. — Зачем мне поношенный свитер?
— Ты же не любишь холод! Вот я и подумал… Подумал… — в синих глазах блеснули слезы. — И не надо! Отдай!
Азирафаэль потянулся, чтобы забрать назад свой подарок, но Кроули оказался резвее и спрятал его за спину.
— Не отдам! Он теперь мой!
— Ты сказал, что он тебе не нужен! — Азирафаэль от обиды сжал кулаки и вскочил на ноги.
— Но он теперь мой! И я буду с ним делать что хочу! — Энтони, чьи щеки украшал слабый румянец, давно забыл о своем драконе и об угощениях. — Захочу выкину, захочу — распущу на нитки!
— Ты… Ты дурак! — закричал Азирафаэль во весь голос, а после развернулся и бросился прочь.
Книга с громким хлопком захлопнулась, упав на пол. Рождественские чудеса закончились.
Кроули вжался носом в высокий ворот и закрыл глаза. На улице кто-то громко пел, смеялся и вскрикивал. Человек в углу снова закашлял.
— Да сдохни ты уже! — огрызнулся сосед сбоку и бросил в него пустой коробкой из-под обуви.
Энтони устроился на своем матрасе, стараясь натянуть на острые коленки рваный свитер, чтобы было хоть чуть-чуть теплее. Перед глазами покачивался тусклый грязный фонарь. Изо рта вырывался пар.
“Дурак” — подумал Кроули. — “Как есть дурак… Но терять мне больше нечего. Пора чего-то добиваться…”
На другом конце света, остановившись у окна, Азирафаэль вглядывался в темноту, положив на оконное стекло ладонь. В его синих-синих глазах застыла печаль и тоска.
И совсем не по своему любимому свитеру…
Наша жизнь похожа на книгу. Большую, изрисованную детскими каракулями, с вырванными страницами и вклеенными неумело бумажным белым скотчем фотографиями. Она разбита на главы: счастливые и не очень, длинные и короткие, что занимают всего одну страницу. В каких-то снова и снова повторяется одно и то же слово, в каких-то — важное сердцу имя. Где-то все перечеркнуто чёрным маркером, размыто водой и смято, словно кто-то сжимал страницу в кулаке. У наших книг постоянно меняются названия и обложки, иллюстрации на обложке, жанр и сюжет. Неизменным остаётся только имя автора на переплете, да толщина. Перед каждой главой у нас неуверенным слабым почерком приписаны посвящения, тем или иным людям, потому что каждая глава связана с ними. Такие гости привносят в наши книги что-то важное и новое, что превращает нас в тех, кем мы являемся. Эти смежные с кем-то главы очень важны, они позволяют прочитать свою книгу не так быстро, не заскучать на середине и найти какие-то новые отсылки и сюжеты для будущего. Однако, нельзя забывать, о ком изначально была книга, которую Вы читаете. Не посвящайте ее всю другим, потому что потом, вырвав эти страницы, можно получить только пустую обложку. И пару кривых картинок, что нарисует автор книги по памяти перед тем, как сжечь все к чертовой матери.
Когда мы перелистываем страницы, что завершают одну главу и начинают другую, то теряем что-то, для того,чтобы приобрести новое. Но пустое место в душе очень сложно заполнить, ты продолжаешь оглядываться, пытаться перелистнуть страницу назад, возможно, читать обе главы одновременно. Это невозможно, и ты закрываешь предыдущую часть, а пальцы снова и снова гладят страницы, будто умоляют заглянуть на мгновение, на секунду. И чем чаще ты читаешь прошлые главы, тем тяжелее двигаться вперёд. Книга выскальзывает из рук, удерживать обе страницы открытыми становится сложно. И в одно прекрасное мгновение что-то приходится отсекать насовсем. Или прошлое, или будущее. Выбирайте осторожно, потому что двигаясь вперёд, можно снова встретиться с тем, что осталось позади, но уже в новой главе, с новыми сюжетами и событиями. Оставшись в прошлом же, Вы лишаете себя возможности нового, и можете лишь снова и снова переживать то, что уже случилось. Вечное, бесконечное дежавю. В какой-то момент буквы окончательно сотрутся, страницы начнут рваться прям под пальцами, и в итоге — не останется ничего. Упаси Вас Боги от такого исхода. Нет ничего страшнее, чем пустота.
Квартира, несмотря на то, что пустовала несколько месяцев, была залита ярким солнцем. Его лучи падали и на паркетный пол в гостиной, и на большие зеркала на стенах, на яркую кухонную мебель — на ярко-красные шкафчики с белыми ручками, на разноцветные стулья с высокими спинками — на большой камин, что раскрыл свою пасть в немом крике. Лестница убегала на второй этаж, где прятались две спальни, ванная комната и балкон. Мебель была закрыта пленкой, что тщательно натянули предыдущие хозяева перед отъездом.То дело закончилось благополучно, а это придаёт сил для того, чтобы сделать все аккуратно и красиво. В гостиной на обоях были изображены маленькие коричневые птички, что жались друг к другу или летели к восходящему вдалеке солнцу. Аккуратные кружевные шторы колыхались от ветра, залетавшего в открытую входную дверь. Большой пушистый ковёр стоял скрученным около стены, позволяя выбрать, как новым жильцам будет удобнее жить. В ванной на первом этаже была душевая кабина, а на втором — просторная ванна. На чердаке пылились стопки старых книг и большая искусственная елка. Если не думать о том, что в каждом телефонном аппарате установлены прослушивающие устройства, так же, как и в лампах, и в цветочных горшках, а соседи напротив — это агенты под прикрытием, то все было довольно сносно.
Девушка с короткими темными волосами прошла по первому этажу и улыбнулась, касаясь ладонями ровных стен и дверных проёмов. Она была искренне рада выбраться из «Рая», где им пришлось провести несколько месяцев, пока были решены все формальности. Ей нравилось бродить по лесной опушке, подставлять лицо первым солнечным лучам на рассвете и любоваться звёздами по вечерам, но все же… Свой, пусть и временный, но все же дом — это совсем другое дело. Она уже заказала в каталоге по интернету новую посуду и полотенца, зубные щетки они купили в магазине, чуть выше по улице. Из одежды ей, правда, разрешили взять всего немного, поэтому она чувствовала себя ограниченной, но это уже было делом времени. Они были живы, они были вместе. Это уже была большая роскошь, учитывая, что два месяца назад ей не могли обещать, что она увидит своего возлюбленного ещё раз. Агент, что работал под прикрытием с бандой Светоносного, всегда носил чёрные очки, поэтому сказать, врал ли он ей или говорил правду — она не могла. Он пожимал плечами и уходил, не получив от неё достаточно сведений, чтобы что-то обещать. А потом вдруг приехал ночью, не предупредив, и приволок почти за руку Лигура.
В соседней комнате глухо забубнил телевизор. Темнокожий мужчина, выбритый практически налысо, щёлкал пультом управления и кривился от того, что видел. Глупые телешоу, второсортные фильмы и тупые комедии — все, что большая плоская панель была готова ему предложить. Рука в сотый раз машинально коснулась колючего затылка. О, как было больно сбривать косы. В ту секунду, как ему об этом сказали, парень пожалел, что не утонул в реке. Тогда он был бы мертвым, но не потерявшим своего достоинства. Но когда возмущение уже почти сорвалось с его губ, взгляд Лигура упал на Майкл, стоявшую в другом конце комнаты. Она мягко улыбалась ему, сложив руки на груди. А в памяти всплыл разговор с Кроули, тем самым вечером, что он привёз друзей повидаться. Баал и Майкл весело болтали, допивая бутылку вина, Хастур — допрашивал охранника о книге, которую он читал, а Кроули отозвал свидетеля в сторону. На его худом лице ожог выглядел особенно болезненно и страшно. Парень передвигался все ещё медленно, припадая на больную ногу, но помощи не принимал, шипел в ответ раздраженно, того и гляди — укусит. Волк отвёл его в соседнюю комнату и извинился. Сказал, что старался очень осторожно выводить Майкл из игры, но все-таки снайперский выстрел, даже с такого расстояние — это очень страшно и больно. Им нельзя было рисковать.
Тогда Лигур узнал, что его девушка несколько дней пролежала в больнице со сломанными рёбрами.
И эта мысль не позволила ему устраивать скандалы и отказываться от той жизни, что им обещали. Раз уж она не испугалась, не убежала в слезах, а только ткнула его пальцем в большой и глупый лоб — потому что всегда знала, что в этой горе мышц нет ни капли ума — он не имел права отступать. А волосы — они не зубы, отрастут. И Майкл обещала собственноручно заплетать их каждое утро, если он потерпит немного. Она просила его потерпеть… Безумный безумный мир.
— Все переживаешь? — ласково спросила девушка, заходя в гостиную, ее легкое белоснежное платье было похоже на два крыла, которыми она обняла себя, юбка шевелилась при каждом шаге, а опущенные рукава подчеркивали хрупкость ее плеч. — Будешь правильно питаться, и они совсем скоро вырастут снова.
— Ерунда, — отмахнулся Лигур, выключая разочаровавший его ящик. — Это скорее как фантомная боль от потерянной конечности. Они были частью меня.
Мужчина стянул с плеч джинсовую куртку — подарок Хастура перед отъездом. Отдать ее лично другу не разрешили, но Кроули втихаря привёз и сунул точно в руки, подмигивая своим страшным желтым глазом. Майкл в тот вечер спросила, без задней мысли, конечно, каково это было — сделать операцию и сотворить такое со своими глазами, просто чтобы выполнить задание? Снайпер на миг задумался, словно пытался подобрать слова, а после улыбнулся, чуть покачиваясь из стороны в сторону.
— А может, это наоборот — помогло мне найти себя настоящего? — широкая улыбка обнажила его острые белые зубы.
Волк был неплохим парнем, отмазал друзей, помог Лигуру перекочевать из «подозреваемый» в «важный свидетель». Мужчина ещё раз порадовался, что этот странный человек стал все же больше другом, чем врагом. Да и не стоит забывать, что именно он выловил попрощавшегося с жизнью человека из реки. Кроули пытался казаться плохим: снайпером, полицейским, другом и человеком, но у него ничего не выходило. Каждый видел и безошибочно угадывал — Энтони Кроули был очень хорошим человеком.
— Хочешь, я сделаю нам кофе? — Майкл подошла ближе и положила руки на плечи своего мужчины, касаясь подушечками пальцев сильной шеи.
Ее нежная кожа, которая была цветом почти как первый снег, невероятно сильно контрастировала с его собственной — чёрной, словно ночь. Но это сочетание будило внутри что-то древнее, животное почти, требующее защищать, оберегать, любить. Подвыпивший Энтони, когда они наблюдали за танцующими девушками, толкнул его плечом и усмехнулся:
— Правда, наши с тобой — невероятно похожи на ангелов? Такие же белые, воздушные и…
Снайпер сделал непонятное движение рукой — то ли пытался изобразить крылья, то ли его просто заштормило. Но, на удивление, Лигур понял. Они чокнулись бутылками пива и забыли об этом разговоре, но реальность осталась.
Лигур осторожно обнял свою возлюбленную, которой больные рёбра периодически все ещё доставляли дискомфорт, и прижал к себе, касаясь губами таких любимых, когда-то рыжих волос. От Майкл пахло невероятно: первым весенним дождем, апельсинами и свежескошенной травой. И этот запах не перебивали ни шампуни, ни духи, ни вонь мегаполиса. Мужчина дышал полной грудью и мечтал, чтобы весь дом впитал в себя этот чудесный аромат.
— Не об этом ты мечтала, когда мы познакомились, да? — горестно уточнил
Лигур, перебирая короткие пряди пальцами.
Девушка в его объятиях засмеялась, этот звук эхом отозвался в его груди, а сердце зашлось бешеным ритмом. Майкл отстранилась немного, чтобы заглянуть в его темные глаза. На лице, таком невероятно прекрасном лице, которому не нужна была ни косметика, ни какие другие, уродующие людей прибамбасы, сияла счастливая улыбка. В памяти Лигура всплыл момент, когда Энтони бессовестно и нагло затолкал его в комнату в «Раю», где, честно сказать, мужчина был готов увидеть что угодно: дуло пистолета, направленного на него, бордель, даже лабораторию по изготовлению наркотиков, но уж точно не свою «умершую» девушку. Майкл тогда долгие несколько мгновений смотрела на него, кусая нежные розовые губы; из широко распахнутых глаз потекли большие горячие слезы, но она сама так и не издала ни звука. Сидела на постели и плакала, прижав к груди книгу, пока Волк не пихнул его в спину, обозвав придурком.
А он и был придурком.
— Я знала, что мне не будет скучно, — продолжала тем временем Майкл, обводя пальцами его массивные брови и подбородок. — Особенно в тот момент, как ты выбрался из моей квартиры по пожарной лестнице, унося на голове хамелеона своего друга.
— Который оказался не его, да и не друг это был, — согласно закончил Лигур.
— Мне уже сказали, что ты спер какую-то невероятного редкую и дорогую ящерицу, — рассмеялась девушка, запрокинув голову.
Мужчина, не медля, наклонился и коснулся губами нежной, так идеально подставленной для этого шеи. Поцелуи были горячими и короткими. Он медленно поднялся до подбородка, где, наконец, нашёл желанные губы. Майкл приподнялась на носочки, чтобы было удобнее, а Лигур мгновенно подхватил ее на руки, осторожно прижимая к себе. Это был их первый поцелуй в новой квартире. Это была новая глава их жизни, в которую их толкнули, не спрашивая разрешения. Но почему эта история должна оказаться плохой? Если они могут играючи превратить все в прекрасное приключение, полное поцелуев, любви и нежности.
В конце концов, Волк умудрился обрести своё неземное счастье под пулями и в окружении маньячных убийц, почти умер сам, едва не угробил пассию, однако вон же, ходит и сияет разбитой мордой. Чем они хуже?
Лигур, не разрывая поцелуя, который постепенно становился все более страстным, наклонился сильнее и подхватил девушку на руки, придерживая под коленями.
— Может, кофе подождёт? Мне обещали большую и очень-очень удобную кровать…
— А соседи? — ни капли не возражая, воскреснувшая из мертвых девушка крепче обняла своего страшного преступника за шею.
— А пока слишком мало их знаю, чтобы приглашать в свою постель, — наотрез отказался Лигур. — Хотя, если ты хочешь группового секса, я знаю местечко…
Пустующий несколько месяцев дом наполнился радостным и счастливым смехом, восторженными криками, а после — громкими стонами наслаждения.
И пусть эта глава в их жизни только-только началась, но они собирались прожить ее с удовольствием и ни на мгновение не отпуская рук друг друга. В конце концов, они сами пишут книги своих жизней, а значит — нужно отобрать перо у судьбы и писать так, как им хочется.
О любви, об ангелах и об украденном хамелеоне.
«My lungs are black, my heart is pure,
My hands are scarred from nights before,
And my hair is thin and falling out of all the wrong places,
I am a little insecure.»
Наверное, одной из самых всемогущих вещей на свете, одновременно с этим, одной из самых разрушительных — всегда будет семья. Это такая важная ступень в жизни каждого существа, такая необходимая, самая-самая первая. Дети делают свой самый первый шаг на эту ступень, и в зависимости от того, какая она — крепкая или ветхая, надежная или разваливающаяся под ногами, широкая или размером меньше детской ножки — зависит, каким вырастет этот маленький человек. Как он будет глядеть на мир, какие ступеньки будет строить сам, как будет относиться к построенным кем-то. Семья — это крайняя ступень перед чёрной, пожирающей все живое пропастью. Даже самое страшное падение с этой крутой лестницы, которой является наша жизнь, можно остановить, если уцепиться влажными дрожащими пальцами за эту ступеньку. Главное держаться за неё изо всех сил, пока кто-то не затянет тебя обратно, ругая последними словами и, одновременно с этим, обнимая до хруста рёбер, до злых соленых слез. Люди часто оступаются, иногда их сталкивают вниз, иногда они бегут прочь от чего-то, даже не глядя себе под ноги… Но эта одна самая-самая важная ступень всегда может удержать на краю. Очень важно помнить, что как бы высоко ты не поднялся, каких бы вершин не покорил, эта ступень — самая надежная почва под ногами.
Многие ошибочно думают, что семья — это только те люди, в чьих венах та же кровь. Семью не выбирают, ты просто оказываешься в окружении каких-то людей, беззащитный, слепой и дрожащий от холода. Если тебе повезёт, то эта огромная страшная толпа, гудящая басистыми голосами, увидит в тебе смысл жизни, самого важного человечка, ради которого будут покорять эти самые вершины, сталкивать наглых и злых людей и крепко держать за руку, пока ты пытаешься залезть на эту огромную и темную лестницу. Если семья становится для ребёнка той самой спасительной зоной, куда можно прибежать в слезах, рассказать о самой страшной обиде, что разбила нежное детское сердце, то его жизнь будет полна света и счастья. Но кому-то, случается, не везёт. Оказывается, что места на этой ступеньке так чертовски мало, тёплых слов ещё меньше, света не было никогда. И ребёнок ползёт, наощупь пытаясь найти страшный край, чтобы не упасть туда ненароком… И в девяти случаях из десяти — нащупает, найдёт, увидит. Но в какой-то момент обида будет слишком глубокой, а сил держаться — не будет. Опора исчезнет из-под ног, пальцы задрожат…
И тогда чья-то сильная рука поймает, крепко сожмёт ладонь и затащит обратно. И вдруг окажется, что семья — это намного больше. Семья — это люди, которые готовы зажигать свечу в твоей груди снова и снова, делиться своим огнём. Для кого звезды в твоих глазах будут важнее и ярче самых дорогих драгоценностей. Такие люди подвинутся и поделятся местом, даже если их собственная ступень давно обвалилась, осыпалась пылью… Семью не выбирают, но можно найти ту, которая примет тебя таким, какой ты есть, заполнит сердце любовью, окружит заботой. Для кого ты не будешь являться неизбежным и сопутствующим ущербом. В семье никогда не будет все идеально. Семья ссорится, и так сильно, что даже самые страстные любовные ссоры — лишь мелкий всполох по сравнению с этим устрашающим пожаром. Родные люди, бывает, жгут даже не мосты, порты и города, обжигаясь об этот самый огонь сильнее других. А после они ползут по пеплу, по ветхим доскам, пока не найдут самых важных в своей жизни людей. Люди воспринимают свою семью как данность. Из-за этого так страшна потеря, которую почти невозможно пережить, не случится залатать дыру в сердце. И чем больше, чем счастливее семья, тем тяжелее эти раны. Но оно того, определенно, стоит.
Конец всего сущего был предотвращён, ну, или отложен, кому как больше нравится думать. Люди и не представляли, какое важное и значимое событие прошло мимо них, едва-едва задев самым краешком крыла. Они продолжали бегать по своим делам, решать проблемы, любить и ругаться, спасать друг друга и предавать, чередуя одно с другим. Солнце по утрам поднималось из-за горизонта, к вечеру медленно скатывалось по небосклону. И вроде бы, ничего и не изменилось, ничего такого, что стоило бы заметить. Но он заметил, он все шесть тысяч лет замечал даже самые малейшие изменения, самые пустячковые отличия. Ради Люцифера, он за шесть тысяч лет так сильно привык всматриваться в сияющие небесного цвета глаза, что уже не мог и помыслить своего существования как-то иначе. И не хотел, если бы кто-то вдруг решился спросить. И в какой-то момент он увидел, что мелких очаровательных морщинок в уголках глаз стало чуть больше, что между трогательных бровей залегла складка. Ангел, улыбчивый нежный ангел с большими пушистыми крыльями за спиной очень-очень устал. Устал по вечерам смывать с заботливых ладоней грязь человеческих душ, снова и снова подниматься с утра, чтобы искать что-то светлое, доброе, хорошее. Он ни на миг не переставал верить, просто устал, так глупо и нелепо. Стал оставлять на красивой дорогой тарелке в «Ритц» половину самого нежного и аппетитного блина, долго и молча смотреть в окно Бентли на пролетающие мимо огни, не делая никаких замечаний о скорости. Прежним осталось лишь то, что он по прежнему изо всех сил сжимал чужую худощавую ладонь перед тем, как провалиться в сон.
Демон заметил это и, честно сказать, в первые секунды запаниковал. Что делать, если твой Ангел Господень вдруг сломался? Куда бежать покупать новые батарейки, запасные детали, где мастера искать? Раздраженное шипение стало срываться с губ, молоко в соседних квартирах скисало прямо в холодильниках. И вот так в очередной раз, когда они ненадолго выбрались из дома, чтобы проехаться по осенним улочкам города, наслаждаясь дробным стуком дождя по крыше, Кроули выкрутил руль и увёз своего любимого пернатого прочь, так далеко, как только смог. В маленький уютный домик, вдали от человеческих эмоций, их мыслей и ошибок. Он наполнил мир вокруг исключительно высокими могучими деревьями, россыпью полевых цветов, пением диких, не видавших человека птиц, топотом лап животных, которым не ведом был запах пороха и страха. Дикий виноград рос прямо по стене, запутываясь вокруг выступов и резных подоконников, с небольшой веранды открывался невероятный вид на рассвет. С утра ветер приносил с речки прохладу, заставляя ёжиться и втягивать голову в плечи, а по вечерам невероятно пахло самыми сладкими ягодами. Кроули создал для своего возлюбленного рукотворный Эдемский сад. И если в нем иногда встречались сорняки или недружелюбные кролики — он художник, он представлял себе этот чертов сад именно так. В отличие от многих, Змей всегда был честен сам с собой.
Азирафаэль полюбил лежать на траве прямо перед домом, положив голову на свернутый пиджак и перебирая пальцами чужие огненного цвета волосы. Ему нравилась эта тишина, нравился запах старинных книг, которые демон притащил столько, сколько смог, вкус черничных пирогов, которые с легкой руки создавал Кроули. Что Азирафаэлю не нравилось, так это редкие, но навязчивые визиты Братьев. И то, как сильно напрягался демон, вскидывая голову, чтобы найти взглядом возможную угрозу. Он не доверял ни ангелам, ни собратьям, которые своими появлениями портили чудесную колючую траву. И когда в очередной раз на опушке леса, откуда открывался вид на уютный деревянный дом, с тихим шелестом крыльев появился архангел, Кроули тихо зашипел себе под нос, брезгливо приподнимая верхнюю губу. И все было почти как обычно. Почти.
Габриэль выглядел растерянным. Одна половина воротника его пальто сбилась, фиалкового цвета глаза высвечивало солнце, а в руках сурового начальника, который столько раз сердито грозил Азирафаэлю пальцем и пытался убедить подопечного в пагубности его «неправильной» любви была лилия. Прекрасная белоснежная лилия. На ее нежных лепестках блестели капельки росы. Тряхнув головой, словно решился из последних сил, мужчина направился к замершей на террасе паре. Азирафаэль неспешно допил все ещё горячий чай из самых свежих вишневых веточек, а демон рывком поднялся на ноги, неосторожно задевая бедром круглый белый столик. С каждый шагом Габриэль вновь терял свою уверенность. Несчастные четыре ступеньки, отделявшие дом от зеленого ковра растений, он преодолевал, словно без ангельский сил и без снаряжения пытался покорить Эверест. Он хотел было что-то сказать, но весомое «Возрадуйтесь!» казалось таким пустым сейчас, будто он говорил это каждому встречному в течении последних шести тысяч лет. Поэтому архангел решил отказаться от этого глупого человеческого изобретения и молча положил на столик, рядом с пышащими паром чашками, одинокий, но такой важный цветок.
Азирафаэль, словно в замедленной съемке, скользнул взглядом по краешку тарелки, по красивой салфетке и, наконец, по тонкому зеленому стеблю. Нежная улыбка вдруг появилась на его лице, на нежных щеках вспыхнул едва заметный румянец. Пушистые ресницы мелко задрожали, словно листья дерева на ветру. Кроули же нахмурился, чуть сдвигая свои блестящие на солнце очки на самый кончик носа. Он пытался понять, что происходит с вверенными ему ангелами в его собственном доме: один выглядел настолько осоловело, что казалось, будто прямо сейчас он упадёт, сражённый тяжелым сердечным приступом, второй же — не мог удержать разъезжающиеся в счастливой улыбке губы, закрывая их самыми кончиками пальцев, но это никак не помогало. В самом углу, сопровождая своё появление запахом горелого дерева, вытянулась из-под пола тень. Тихий уютный дом стал напоминать зал заседаний эфирно-зефирных существ. Кроули разочарованно покачал головой и сделал единственное, что мог в той ситуации — пошёл заваривать новую порцию чая. Что-то едва уловимое дрожало на самом краю сознания, требуя к себе внимания, требуя прислушаться…
Когда демон опустил большой красный чайник с толстыми боками под воду, догадка, наконец, толкнулась в сердце. Как через несколько месяцев новая жизнь толкнётся под чужим сердцем.
~~
Весенний день выдался на удивление тёплым и солнечным. Легкий ветерок гонял по небу облака, ронял самые неуверенные в себе зеленые листики, кружил их в сумасшедшем танце, а после сбрасывал на землю. Вот такой недолгий роман, о котором каждый из участников вспоминал с трепетом. Солнце тянулось своими лучами, отлежавшее себе бока за зиму, разминалось и грело все, до чего только могло дотянуться. Птицы заливались счастливым пением, летали друг за другом, сбивали маленькие цветы с кустарников. Речка журчала где-то вдалеке, задорная и веселая. Зеленые волны травы стелились то в одну сторону, то в другую. Природа радовалась всему новому, спешила жить, торопилась изо всех сил. На краешке крыши, сунув руки в глубокие карманы брюк замер рыжеволосый архангел. Он, подставив ласковому солнцу лицо, дышал полной грудью звенящей тишиной. Его большие крылья, словно навес, раскинулись над домом и открытой верандой, заливая ее прохладной тенью.
На этой самой веранде стояло большое кресло-качалка, которое едва слышно поскрипывало при движениях. От полукруглых ножек на досках остались белесые следы.На кресло было постелено мягкое одеяло, скрывая все острые углы и занозы, которых там давным-давно не осталось, потому что один черноглазый демон, под покровом темноты и ночи, собственноручно выдернул каждую из них и подкрутил каждый шатающийся гвоздик. Он избегал попадаться на глаза, скрываясь в гуще зелёных деревьев, но внимательно наблюдал, готовый в любую секунду броситься в бой: с лицемерными ангелами, с братьями-демонами, да хоть с самим Люцифером. В кресле сидел Азирафаэль, в большой вязанной кофте, которую на него надели сразу несколько пар рук, не слушая никаких возражений. Вьющиеся волосы цвета далеких холодных звезд отрасли немного, задевая мелкими завитушками плечи. Короткие падали на высокий лоб, едва ощутимо щекоча влажную чувствительную кожу. Кресло покачивалось размеренными движениями.
Вперёд. Назад. Вперёд. Назад.
Ангел, закутанный по самые уши, прижимал к груди небольшой свёрток в ярких цветастых пеленках. Руки осторожно, но очень крепко держали, возможно, самое дорогое, что было на свете для одного ангела и одного демона. Кроха то и дело издавала тихие звуки, вытягивая то одну ручку, то другую. На лице Азирафаэля в ответ на это появлялась все более нежная и счастливая улыбка. Его глаза сияли тысячью галактик, которые прятались где-то в глубине. Чуть приподняв правое плечо, он наклонился и осторожно прикоснулся потрескавшимися губами к маленькой головке.
На деревянном темном полу, около кресла, сидела девушка. Она, поджав под себя ноги, неотрывно смотрела на Азирафаэля и на ребёнка на его руках. Ветер трепал ее темные волосы, заставляя покачиваться почти в такт с креслом. Демон тихо напевала какую-то древнюю колыбельную, которую она узнала давным-давно в Пальмире. Её голос взлетал к самым небесам, запутываясь в белоснежных перьевых облаках. Птицы, спрятавшиеся в кронах высоких деревьев, подпевали высокой трелью. В какой-то момент ангел перевёл влюблённый и абсолютно шальной взгляд на Вельзевул, словно только-только заметил, что она была рядом. И в этом взгляде не было ничего, кроме бесконечного счастья, благодарности и радости, которой он хотел поделиться со своей семьей. Со всей своей семьей. Демон улыбнулась ему в ответ уголками губ, не переставая петь. Ребёнок в руках у Азирафаэля снова шевельнулся.
Другой демон, с огненными волосами и ядовитыми желтыми глазами, стоял в двойных дверях — одной с темной мелкой сеткой, а другой крепкой и деревянной — и неотрывно смотрел на ангела. На его лице будто бы застыла жесткая маска, скулы заострились, на висках будто бы проступили жесткие острые чешуйки, о которые снова и снова ранился неусидчивый ветер. За последние несколько дней Кроули заметно осунулся. Из-за нервов и переживаний он почти ничем не питался, лишь пару раз, оставив на страже молчаливого Михаила, он скользнул незаметной тенью в траву, лишь громко щёлкнув хвостом. Узкий джемпер мешком висел на костлявом загорелом теле. Но что-то внутри Кроули изменилось, горело ярче, чем самый опасный Адский огонь, пожаром полыхало в его душе. И из-за этого мужчина то и дело улыбался, будто бы скалился. Когда ребёнок подавал голос, шевелился и вскрикивал, желтая радужка глаза растекалась на весь белок, а зрачки становились совсем узкими, превращаясь в щелки. Кроули ловил все запахи, сотни оттенков. Он знал обо всем, что происходило вокруг дома, но снова и снова глотал широко открытым ртом, чтобы убедиться.
Из-за этого Змей крупно вздрогнул, когда тяжелая и крепкая рука опустилась на его плечо. Габриэль стоял позади, на его губах блуждала рассеянная и крайне счастливая улыбка. Вся его благодать тянулась, чтобы окутать дом и всех, кто был в нем — и на нем — согреть и успокоить, окружить уютом. В сиреневых глазах плясали искры, словно солнце случайно сломало несколько лучей, а золотая пыль попала в глаза летящему на зов архангелу. Воздух дрожал от того, какими счастливыми были члены крылатой семьи, какую невероятную любовь они испытывались в тот момент, когда первый детский крик разнесся по округе.
Азирафаэль вдруг выпрямился в своём кресле, чуть сморщившись из-за остаточных неприятных ощущений. Михаил и Габриэль одновременно повели ладонью, облегчая чужую боль. Вельзевул только раздраженно закатила глаза и подалась вперёд, чтобы коснуться чужого плеча. Голова Хастура появилась в густых зарослях. Кроули вывернулся из-под чужой руки и двинулся вперёд, чтобы остановиться за спиной ангела, где трепетали большие белоснежные крылья. Природа будто бы по команде замерла, воцарилась идеальная тишина. Змей положил руки на округлые плечи возлюбленного и склонился к нему, касаясь щекой щеки. Азирафаэль облизнул губы и прикрыл глаза, собираясь с силами.
— Ева.
But you love me, you love me,
Why the hell you love me so
When you could have anyone else?
Yeah, yeah, he loves me, he loves me,
And I bet he never lets me go
And shows me how to love myself.
Соблазн. Что это такое, какие значения несёт это слово? В нем есть что-то приторно-сладкое, если попробовать его на вкус, покатать на самом кончике языка и придержать губами перед выдохом. При его упоминании в голове каждого человека сразу рождается ассоциация с чем-то интимным, неприличным, запретным. Испачканное религиозными предрассудками, это словно приравнивается в нашем сознании к греху. Соблазниться чем-то — значит нарушить некие правила, установленные для людей большим и суровым обществом, клюнуть на что-то недосягаемое, неизведанное ранее. Почти во всех случаях, того, кто поддался соблазну, осуждают, качают сердито головами, отсаживаются на соседние стулья и кресла, взывают к совести. Человек привык бороться со своими соблазнами, но чаще всего не из-за собственных принципов или взглядов, а из-за страха порицания, из-за предвкушения последствий и желания избежать их. Мы замираем с протянутой рукой, едва не коснувшись этого сочного спелого яблока, которое висит прямо перед лицом. В зеленой переливающейся кроне деревьев кто-то тихо шипит, подталкивая решиться, но… Чей-то взгляд, прожигающий спину, останавливает. Вот если бы этот «кто-то» ушёл, оставил нас в одиночестве, вот тогда… А в сущности, кто сказал, что нельзя есть спелые красные яблоки? Суровый сторож с ружьем? Он давно спит в своей сторожке. А яблоко перезреет, упадёт в высокую траву и сгниет, хотя могло принести столько радости и наслаждения…
Соблазн часто путают с совращением. Почему-то, когда кто-то бросает в дружеской беседе о том, что соблазнил коллегу на работе, перед нашим внутренним взором представляется невинная девушка, едва-едва разменявшая шестнадцать лет, печально прижимающая к груди обрывки платья, а у неё перед лицом закрывается тяжелая дверь квартиры, где разбились ее мечты. И никогда не представится нам, что жгучая брюнетка сидит в компании со своими подругами и рассказывает то же самое. И оба эти человека, возможно, провели лучшую ночь в своей жизни. И одна только мысль, что они ничем не связаны — слаще любого шоколада. И в это мгновение им так сильно плевать на общественное мнение, у них в ладонях разделенное пополам сочное яблоко. И они слизывают текущий по рукам сок, щурясь от потрясающего вкуса. Соблазн сопровождает каждого из нас всю жизнь. Соблазн купить пару новых книг или дорогое пальто, чтобы потом до зарплаты питаться коробками с растворимой лапшой, соблазн ответить в метро на улыбку милого юноши с красивыми синими глазами, стягивая с безымянного пальца давно превратившееся в удавку кольцо, соблазн вытащить посреди ночи из холодильника сковородку с холодной картошкой и срубить все до самой последней крошки. Желать соблазнить кого-то такое же обдуманное решение человека. Соблазнить более успешной работой, интересным событием вместо учебы и свободным выражением своих желаний. Каждый из нас взрослый человек, большие девочки и мальчики, которые умеют отвечать за свои поступки. Но только перед самими собой. Все остальные хотят слишком многого, извините. Со своими демонами мы разберёмся самостоятельно.
Вода стекала по затылку, впитывалась в измученные лаком и гелем волосы, обжигала нежную кожу за ушами и на шее. Небольшой ангел покачивался из стороны в сторону, стряхивая с себя мелкие капли, словно солнечные лучи. Пальцы пытались распутать сбившиеся в колтуны пряди, но казалось, что отрезать их под корень будет намного проще, чем привести в человеческий вид. Вода потекла по спине, пропитывая хлопковые штаны, оседая темными пятнами. Она начала забиваться в нос, вызывая неприятный привкус во рту. Энтони сплюнул и выпрямился, почти наслаждаясь тянущей болью в мышцах. Проигнорировав висящее на раковине полотенце, он потряс головой, избавляясь от лишней влаги. Загорелая кожа блестела в свете ярких ламп, легкий сквозняк, пробивающийся под дверь, грозил неприятным насморком и першащим горлом, но парень решительно игнорировал такую возможность. Сцепив руки в замок, он вытянул их над головой и потянулся, поднимаясь на носочки. Мышцы перекатились под кожей, практически забурлили, складываясь в идеальные линии. Самые простые штаны сидели на бёдрах, открывая ямочки над ягодицами и выступающие тазовые косточки.
— Щелк, щелк! — раздался чей-то задорный голос из дверного проема. — Да уж, не зря тебя камера так любит. Потрясающий вид. Очень вкусный.
Улыбчивый чернокожий парень стоял, прислонившись плечом к дверному косяку. Он сложил руки на манер фотоаппарата — указательный палец к большому. Его белоснежная улыбка практически ослепляла, а белая рубашка и вовсе превращала в оружие массового поражения. Они только что закончили изнурительный почти двадцатичасовой съемочный день. Заказчик был очень придирчивым, фотограф — бездарным. Поэтому, услышав такую долгожданную команду об окончании работы, модели расползлись по гримёркам с одним единственным желанием — упасть и не шевелиться. Собственная кожа казалась чужой, неправильной. В нос забивался удушливый запах пота и различных косметических средств. Отвратительная смесь, которая лишала обоняния на несколько часов. Усталость была почти незаметна на площадке, но за ее пределами обрушивалась на голову, словно лавина. Её тесные объятия лишали сил и желания что-либо делать. Кроме как лежать сломанной куклой на кровати и смотреть в потолок. Это было то самое состояние, в котором утомляло даже оно — лежание на кровати. Казалось, что даже оно требует энергии. Как в дешевых играх на телефоне. Одно действие, а стоит, будто ты разгрузил грузовик. Шкала энергии Энтони была пуста.
Кроули замер на мгновение, будто был пойман на чем-то противозаконном, после чего медленно опустил руки и повернулся. Края век его были чуть красные из-за слишком ярких ламп и отсутствия полноценного сна. Но это никак не мешало внимательному взгляду изучить человека с головы до ног.
— Хантер, если я не ошибаюсь? — хрипло спросил Энтони, чуть щурясь, будто и правда пытался вспомнить.
— О, ты запомнил! — парень улыбнулся ещё шире, хотя казалось бы, шире невозможно. — У нас не было возможности познакомиться.
— Я сейчас освобожу ванную, — бесцветным голосом бросила ведущая модель агентства, развернувшись к раковине.
— О, не спеши, — Хантер сложил руки на груди. — Я готов наслаждаться этим вечно.
Золотые глаза сверкнули в зеркале, словно Энтони пытался сжечь человека на месте. Но тот либо не заметил этого, либо не хотел замечать. Парень решил сделать то же самое, поэтому вытащил из пачки влажную салфетку и принялся оттирать лицо от грима. На белой ткани осталась краска, смешиваясь в серые грязные тона. Освобожденная от косметики кожа тут же налилась розовым, чуть воспаляясь и проклиная своего владельца. Кроули пожалел, что оставил увлажняющий крем дома, на столе. Был слишком занят тем, что пытался удержать выкручивающегося из рук с тихим смехом любовника. Было невозможно удержаться от того, чтобы не провести кончиками пальцев по чужим рёбрам, заставляя ёжиться и втягивать голову в плечи. Слишком велик был соблазн поцеловать в шею, прямо под волосами, и сбить собеседника с четкой мысли, оставляя на любимых губах только собственное имя.
— Какие планы на вечер? — снова отвлёк его чужой голос, возвращая в реальность.
— Спать, — лаконично ответил Кроули, открывая воду и на мгновение опуская лицо в сложенные ладони, чтобы унять легкое жжение.
— Слишком скучно для такого человека, как ты, — почти разочарованно протянул Хантер, приближаясь к нему. — Я слышал совсем другое… Что после хорошей работы ты предпочитаешь не менее хорошую компанию.
Тяжелая ледяная ладонь легла между лопатками. Энтони крупно вздрогнул и упёрся руками в края раковины. Плечи его поднялись, скрывая шею, практически превращая парня в хищника, который замер перед броском. С его подбородка капала вода, крупные капли осели на ресницах. Парень медленно облизнулся, слизывая ее с губ. Пристальный взгляд снова упёрся в наглого коллегу, наплевавшего на все возможные правила приличия и личное пространство. Чужая рука провела линию по выступающему позвоночнику, от шеи до поясницы, словно ее владелец пытался найти нужную кнопку. Кроули вдруг отчетливо осознал, как ему хочется кого-нибудь ударить. Прямо в лицо, чтобы кровь хлынула из сломанного носа, чтобы человеку было больно, чтобы он упал и, возможно, ударился затылком о кафельный пол. Усталость. Это все была усталость, нервы, перенапряжение… Кровь кипела, разгонялась, путала замученный мозг. Слухи и репутация делали своё дело. Когда-то — совсем давно — Энтони бы с радостью подался навстречу этому прикосновению и, вопреки усталости, показал бы все узоры на своей чешуйчатой спине, чтобы привлечь возможного любовника. Раньше.
— Мы можем поехать в отель, заказать вина, и… обсудить особенности позирования в откровенных позах. Ты бы мог научить меня чему-нибудь, наставить, так сказать… — Хантер подошёл ещё ближе, касаясь своим бедром чужого.
Кроули резко выпрямился и развернулся, скользя босыми ногами по плиткам. Его сильные пальцы перехватили наглую руку, сжимая запястье. Быстро перехватив ее другой, парень мягко пожал, чуть покачивая на весу. Вежливая и абсолютно фальшивая улыбка украсила его лицо.
— Мне было крайне приятно поработать с тобой, Хантер. Надеюсь, мы ещё сможем обсудить все интересующие тебя вопросы в следующий раз. Я постараюсь привезти тебе подходящие книги по этому поводу. Но сегодня я собираюсь спать.
Аккуратно обогнув замершего мужчину, Кроули вышел в гримерную комнату и нашёл взглядом свои вещи. Опустившись на край дивана, он стянул мягкие штаны и кинул их на сумку. Вытянув длинные изящные ноги, чуть размял их, и натянул чёрные узкие джинсы. Как раз когда он встал, чтобы застегнуть пуговицу и молнию, Хантер вошёл в комнату. На его лице блестела вода, которой он ополоснул лицо. Видимо, пытался успокоить голову. Его внимание снова сосредоточилось на Кроули, на его подтянутом животе, на выступающих ключицах.
— И все же, — рискнул парень, облизывая пересохшие губы. — Если ты хочешь пригласить кого-то ещё, то я не против. Мы можем повеселиться и втроём.
— Хантер, — Кроули все же справился с застежкой и потянулся к простому чёрному джемперу с двумя кислотно-желтыми глазами на груди, будто кто-то притаился в темноте и вот-вот бросится.
— Тебе даже делать ничего не придётся,— практически кошачья улыбка появилась на лице мужчины.— Будешь только лежать, пить вино и наслаждаться. Если захочешь совсем расслабиться, у меня есть кое-что любопытное.
Энтони замер на мгновение — в этот момент он пытался расправить капюшон — после чего посмотрел на собеседника. На загорелом прекрасном лице отразилось отвращение вперемешку с разочарованием. И ещё что-то, что блеснуло в самой глубине глаз, на секунду скрутилось вокруг зрачка. Что-то очень темное и опасное. Парень уже набрал воздуха в грудь, чтобы высказать зарвавшемуся придурку все, что думает о нем, о его предложении и о наличие таких вот представителей его работы, но телефон в кармане на животе тихо завибрировал. Все внимание Кроули мгновенно переключилось на аппарат. Накинув чёрную дутую жилетку, он сунул в карман ключи от машины, сигареты с зажигалкой, надел на нос чёрные блестящие очки и мотнул головой, чтобы мокрые волосы хоть немного приняли какую-либо форму. У самой двери он остановился и, положив руку на темное дерево, обернулся:
— Даже если бы мы встретились раньше, ты был бы в пролете. Не люблю… костлявых.
И раньше, чем человек успел что-то возразить, дверь захлопнулась. Кроули закинул сумку за спину, удерживая двумя пальцами, и направился в сторону выхода. Баал, которая стояла в холле, утверждая какую-то доставку, подняла на него голову. Она быстро отметила и сжатые в одну линию тонкие губы, и напряженную складку между бровей. Проходя мимо, ее подопечный отвесил шутливый поклон, едва не запутался в собственных ногах и крутанулся на месте, чтобы устоять.
— Научись ходить, будь добр, — беззлобно бросила она и вдруг напряжённо шагнула следом. — Ты что, собрался садиться за руль?
— Мне не впервой, — отмахнулся рыжий, поворачиваясь спиной к двери, и попятился, чтобы не терять начальницу из вида. — Два раза направо, один налево. Потом все время прямо и вот я дома!
— Кроули! — нервно осадила она, от резкого движения короткие чёрные волосы, отражающие свет, качнулись из стороны в сторону. Строгий белый костюм с чёрным широким поясом заставлял изящную причёску выделяться ещё сильнее.
— Конечно, за руль он не сядет, — раздался мягкий и очень ласковый голос от дверей. — Пусть даже не мечтает.
Энтони резко развернулся, тяжелая сумка описала круг по воздуху, лишь чудом не встретившись с лицом говорившего.
— Азирафаэль! — удивленно и не менее радостно вырвалось у Кроули.
— Дорогой мой, — кивнул владелец книжного магазина и шагнул ближе, касаясь нежно тёплыми пальцами его щёк. — Я приехал тебя похищать.
— Меня? — опешил Энтони всего на мгновение, но тут же расплылся в довольной ухмылке.
Сумка упала на пол, мгновенно забытая. Подхватив низ толстовки, парень задрал ее и натянул на чужую светлую и очень умную голову, сминая мягкие вихры. Азирафаэль протестующе дернулся, но через секунду скрылся под темной тканью. И почти сразу его голова показалась из широкого ворота. Кроули позволил себе втянуть запах, такой родной и любимый, сладких сдобных булочек из соседней бакалеи, яблочного шампуня и собственного одеколона. Чтобы было удобнее, Азирафаэль положил руки на чужие бока и притянул возлюбленного ближе. Толстовка стала похожа на маленькую и очень бюджетную палатку. Страшная морда на ней превратилась в крайне удивленную.
— Вот что же ты творишь? — проворчал Азирафаэль, почти ощущая, как растягивается резинка.
— Похищения совершаются скрытно, ангел. А не на глазах у всех. Я тебе помогаю. И вот теперь внимательно слушаю. Каковы условия похищения?
— Ну… — вопреки смущению, коллекционер книг улыбнулся, на его щеках появились такие потрясающие ямочки, что можно было пойти и умирать. Париж явно проигрывал на их фоне. — Снаружи нас ждёт страшное такси, которое вероломно отвезёт нас домой. Там тебя будут подвергать пыткам горячей ванной с пеной и массажем. Я специально для этого изучил множество литературы… Что же ещё… Ах, да! Тебя отравят обедом, плавно переходящим в ужин. А потом тебя ждёт, без вариантов, неизбежный сон…
— Какой кошмар… — шепотом поразился Энтони, касаясь кончиком носа чужого виска. — Это самый страшный план, который я слышал в своей жизни. Я почти согласен, только если…
— Если? — сапфировые глаза распахнулись, словно их владелец был готов к любому условию.
— Если мой похититель будет рядом… — с улыбкой сказал Кроули и поцеловал, наконец, мужчину, которого любил всем своим большим сердцем.
Хантер стоял около гримерки и наблюдал за происходящим из тени. В его глазах застыла обида и боль отказа. Он был явно красивее и сексуальнее странного человека, которого сейчас обнимал его кумир. Что мог предложить ему этот пухлощекий парень, что не мог дать успешный Хантер?
— Даже не пытайся, — хлопнул неудачливого парня по плечу Хастур, вытирая большим полотенцем свои жесткие волосы. — В этом раскладе у тебя нет шансов. Козырей тоже нет. Да и карт, в общем-то нет. Вали-ка ты отсюда.
Он настойчиво развернул Хантера и толкнул обратно в комнату.
— Тоже мне… Коварный обольститель. Дверь сначала научись закрывать.
Когда Кроули и Азирафаэль выходили из агентства, под печальное ворчание Азирафаэля об испорченной кофте, взгляд Энтони выцепил около большого окна чужую фигуру. Габриэль стоял, засунув руки в глубокие карманы плаща, и неотрывно смотрел в светлый, наполненный людьми холл, где Баал давала кому-то распоряжения и улыбалась гостям и заказчикам. На лице мужчины было столько тоски, что Кроули осталось лишь сильнее сжать чужую мягкую руку. В ответ на вопросительный взгляд, он лишь покачал головой и направился в сторону ожидающего такси.
Приятно быть соблазненным. Кому-то — прекрасным телом и дорогим вином. Кому-то — домашним уютом и щемящей сердце нежностью. Кому-то — собственной гордыней и принципами. Каждому своё. И отвечать каждому за своё. Когда-нибудь потом.
«Обмани звезды,
Отпусти меня туда.
Пока не поздно,
Разбуди во мне меня.
Небо в иголках.
Колет небо мне живот.
Дождь очень колко
Льётся вверх наоборот.»
«Хранить в недоступном для детей месте» — гласят страшные надписи, сделанные красными буквами на пачках чистящих средств и различных ядовитых порошков. Когда у людей только-только появляются маленькие карапузы с большими ясными глазами и хваткими пальчиками — а особенно, если до этого у них не было животных — эта прописная истина усваивается спустя парочку проглоченных пуговиц, выпотрошенных мешков со стиральным порошком и разлитых банок краски. У опытных родителей, тётушек и дядюшек вырабатывается рефлекс — они кладут все самое интересное для детей, а значит и самое опасное для их жизнедеятельности повыше, в закрывающиеся шкафы, на стеллажи. Это вопиющее нарушение прав детского любопытства, конечно, разбивает нежные сердца юных следопытов и искателей сокровищ, но, в своё оправдание, спасает жизни этих самых приключенцев от досрочного завершения. Это было бы очень печально, если бы игра закончилась так внезапно. За детьми всегда нужен глаз да глаз — эта прописная истина заложена глубоко в головы взрослых. Если из комнаты, где был оставлен ребёнок «всего на пару минут» не доносится криков, грохота, а царит идеальная тишина — пора бить тревогу. Значит, скорее всего, все доступные пуговицы в радиусе одной отдельно взятой квартиры уже проглочены, мелкие детали засунуты в нос, а в волосах запуталась оставленная жвачка или пластилин.
Дети меняют привычный ритм жизни. Если в доме появляется ребёнок, то уже ничего не будет так, как раньше. Даже пробовать не стоит удержать все в принятых рамках. Проще будет поднять руки и шагнуть в это бушующее море перемен, смело и добровольно. Тогда течение подхватит Вас и поможет скорее выбраться на твёрдую землю. И когда, выбравшись из этого сумасшедшего вихря, Вы шагнёте на новый путь, то Вашу ладонь будет крепко сжимать другая, очень маленькая, ещё не очень крепкая, но такая родная. И ради того, чтобы эта ладошка продолжала держаться, Вы, поверьте мне, сделаете что угодно. Уничтожите все пуговицы на свете, вырубите всю крапиву вокруг дома, зашьёте лапы каждому мишке, которого встретите по пути в садик и лично проглотите каждый грамм вредоносного стирального порошка. Под счастливый детский смех и дурные глупые стишки. Готовьте самую большую ложку.
Азирафаэль, за все шесть тысяч лет, на удивление очень мало дел имел с детьми. Он мог улыбнуться карапузу, который пускал пузыри из слюней, мог помочь потерявшемуся мальчишке найти маму в толпе. Он изредка отдавал своё мороженное восторженному ребёнку, который косился на фургон издалека, но карманных денег ему явно не хватало. Опыт с Варлоком?..Ну-у-у, давайте сделаем вид, что это был первый блин комом. К тому же, в его обязанности входило нейтрализовать демоническое влияние самой привлекательной… в смысле, коварной, конечно коварной и злобной няни тысячелетия. Ангел ходил по саду, лелеял чудесные цветы, подстригал пушистые кусты и по вечерам пытался вывернуться из чрезвычайно крепких и таких желанных объятий рыжеволосой «мадам». За ребенком присматривали слуги, мать и сама Всевышняя, раз уж своенравный мальчишка все же дожил до одиннадцати лет, с такими-то крестными… Так что, совсем неудивительно, что ангел имел мало представления о том, как нужно вести себя с детьми. Конечно, совсем другой вопрос — можно ли приравнять демона, возрастом в шесть тысяч лет, к ребёнку? Они столько пережили вместе, вытаскивали друг друга из передряг. И желтоглазый змей выглядел очень впечатляюще: уверенный в себе, знающий почти все на свете, шипящий от досады на небеса.
Кроули был совсем не похож на ребёнка, когда запускал свои шаловливые руки под чужую рубашку, игнорируя треск ткани и отрывающиеся пуговицы. Ещё меньше он походил на неразумного малыша, когда опускался на колени перед своим возлюбленным и, не слушая никаких возражений, расстегивал ремень на брюках. Употребление терпкого вина и гонки на Бентли по ночным пустынным улицам тоже не очень вписывались в расписание дня маленького ребёнка. Но все же, это не оправдывало ангела, его роковую ошибку и любовь к старинным документам. Ведь что ему стоило: убрать желтоватый свиток с чёрным шнурком подальше, туда, куда любопытный демон не доберётся, даже от скуки. Почему он не отнёс такой важный документ в сейф, стоящий в подсобке? Почему не скинул его в Канцелярию, когда почувствовал наличие силы, пугающе могущественной силы? Почему, в конце концов, заставил демона ждать себя, слишком долго подбирая рубашку для такого важного события, как обед в «Ритц»? Они ездили туда сотни раз, но почему-то именно в этот день Азирафаэль захотел принарядиться… Ох уж этот непостижимый план! Азирафаэль задержался в спальне, Кроули надоело бродить по магазину и он, наступив одной ногой на нижнюю полку шкафа, приподнялся и сунул нос в самую захламлённую и пыльную часть лавки. Волна чистой энергии сбила ангела с ног одновременно с громким хлопком, раздавшемся из главного зала. Несколько стеллажей завалились, скидывая с себя книги на пол в беспорядочную кучу. Машины на улице завизжали сигнализациями. Залаяли собаки. Это место явно не отвечало условиям хранения опасных свитков. Слишком доступно для дет… для демонов.
— Серьезно?! Азирафаэль, серьезно?! — кричал во весь голос Габриэль, покрасневший от злости. Мужчина ходил по маленькой квартире своего подчиненного и размахивал руками, но все ещё не мог выразить всю степень своего возмущения.
— Габриэль, — преувеличенно спокойно позвала его Вельзевул, которая устроилась в кресле и устало положила голову на сложенные ладони. — Перестань кричать.
— О, я перестану, — архангел развернулся на каблуках своих очень модных туфель, из самой последней людской коллекции, и упёрся руками в бока. — Когда такие вот безответственные ангелы, наконец, или начнут думать головой, или…
— Ты пугаешь его… — почти шепотом сказал Азирафаэль, ощущая, как крупно дрожит чужое хрупкое тело.
— Отлично, теперь я — главный злодей здесь, — раздраженно бросил Габриэль, но стоит заметить, что в разы тише.
— Это ваша контора создала такие чудесные свитки, — нервно отозвалась демон, которая совсем не так собиралась проводить свободный день, чудом вырванный у начальства. — Ещё и по земле раскидала.
— Пожалуйста, перестаньте, — голос Азирафаэля был спокойным, слишком спокойным, от чего двое сверхъестественных созданий ощутимо напряглись и вспомнили, ради чего, собственно, их и позвали.
На руках у ангела сидел ребёнок. На вид ему было около четырёх лет. Мальчик был очень худым, острые локти и плечи натянули кожу, одежда, которую хозяин книжного магазина поспешно сотворил, висела на нем мешком. Азирафаэль осторожно поглаживал своего подопечного по спине, стараясь не касаться чувствительных лопаток и подрагивающих, едва-едва различимых чёрных крыльев. Короткие алые волосы торчали во все стороны, словно острые иголки у испуганного ежа. Мелкие волоски на шее стояли дыбом от испуга и напряжения. Мальчик крепко обнимал ангела за шею, уткнувшись лицом в его грудь.
— Ты видел что-либо такое раньше? — поспешно перевела тему Вельзевул и посмотрела на Хастура, который стоял около окна и крутил в руках самый обыкновенный желтый свиток, потрепанный временем .
— Не уверен, — мужчина повернул бумагу, пытаясь просмотреть ее на свет. — И…
Демон сбился с мысли, когда почувствовал обращенный на него взгляд, и взгляд этот не принадлежал его непосредственному начальству. Кроули, маленький мальчик с удивительными янтарными глазами и почти проявившимися в человеческом мире крыльями, смотрел пристально, повернув свою голову и уложив ее щекой на плечо ангела. Хастур медленно опустил свиток и спрятал его за спину, но бесполезная теперь бумажка совсем не интересовала древнего змея. Мальчик протянул руку и указал пальцем на голову своего коллеги.
— Шаба, — сказал он тихо и хрипло.
— Эй! — Хастур мгновенно вспомнил, что перед ним не маленький милый мальчик, который волей случая попал в неприятности, а язвительный и мерзкий Кроули. — Как ты смеешь…
— Я думаю, — Азирафаэль постарался осторожно перехватить ребёнка, чтобы повернуться к собеседнику и не потревожить. — Он говорит о той, что у тебя на голове. Правда же?
Ангел спросил таким тоном — ласковым и трепетным — что у всех в комнате возникло острое чувство одиночества. Потому что так может спрашивать только бесконечно любящее существо, для которого чужое настроение и состояние намного важнее, чем что-либо иное в мире. У утонченного и милого Азирафаэля в торговом зале будто что-то взорвалось: шкафы валялись на полу, книги, разорванные и испорченные, скрыли под собой пол, красивая люстра рухнула, тяжелый письменный стол развалился на несколько частей. Но хозяину было совершенно плевать. Он, разгоняя руками завесу пыли и дыма, вместе с которым вырвалось из плена свитка древнее чудо, ворвался в помещение. И лишь затем, чтобы вытащить из-под упавшего стеллажа громко плачущего мальчишку, прижать его к себе и отнести в квартиру, чтобы обследовать на предмет травм и ссадин. Прибывший по экстренному зову Габриэль ещё несколько секунд стоял в дверях, растерянно разглядывая хаос и не мог поверить, что Азирафаэлю было совершенно на это плевать. Его беспокоила разбитая правая коленка демона, его полупрозрачные крылья и испуганный взгляд.
— П… — Кроули глянул на хмурого Хастура, словно ожидая, что он бросится на мальчика с кулаками, но ледяной взгляд сапфировых глаз рядом быстро переубедил демона. — Пьинцес-с-са.
— Я?.. — растерянно переспросил Хастур, его брови удивленно взлетели вверх.
— Если поцеловать жабу, то она превратится в принцессу, — равнодушно объяснила Вельзевул. — Да ладно, это все знают.
— Определенно, — хмыкнул архангел и мгновенно прикусил язык, но было уже катастрофически поздно.
Девушка медленно повернулась к Габриэлю, выражение ее лица ни на мгновение не изменилось, но что-то тяжелое и душное повисло в воздухе. Мальчик на руках у Азирафаэля тревожно завозился, пытаясь выбраться из объятий и куда-нибудь спрятаться. Пол небольшой квартиры в задней части книжного магазина будто забурлил, закипая от адского пламени. Хастур выругался сквозь зубы и отступил, вжимаясь спиной в стену. В воздухе появился удушливый запах паленого — задымился раритетный ковёр. Маленький демон, интуитивно почуявший гнев своего непосредственного начальства, на удивление сильным движением отстранил от себя заботливого ангела. На худом лице блеснули желтые ядовитые глаза с вертикальными зрачками, и раньше, чем кто-либо в комнате успел понять, Кроули растворился в воздухе. Только тихий шелест крыльев на секунду задержался в спальне. Одну долгую-долгую секунду два демона и два ангела выглядели вполне спокойно, лишь удивленно смотрели друг на друга, будто не могли до конца поверить в случившееся. Одну долгую секунду. Потом Азирафаэль резко поднялся на ноги, хмуря свои выразительные брови, Вельзевул мгновенно забыла о своей обиде и выпрямилась в кресле. Габриэль… Габриэль некрасиво выругался себе под нос, заставляя всех остальных поморщиться — воображение у сверхъестественных созданий было слишком… бурное. Оставался главный вопрос: куда бросаться искать маленького демона, который от испуга исчез в неизвестном направлении?
Ответ нашёлся сам собой. В кухне что-то громко загрохотало, опрокинулся тяжелый стул, разбились о пол пустые чашки из-под чая. И громкий детский плач оповестил нерадивых взрослых о том, где стоит искать свою драгоценную пропажу. Испуганный ребёнок сидел на полу, рядом валялись осколки посуды. Взъерошенные чёрные крылья стали чуть более осязаемы, но больше никаких изменений не было. Азирафаэль, причитая что-то себе под нос о легковозбудимых демонах и ангелах-провокаторах поспешил к Кроули. Тот на осторожные прикосновения никак не среагировал, продолжал размазывать по лицу горячие слезы, которые не очень сильно, но жгли ладони хозяина магазина.
— Вот что он всегда умел делать, так это сбегать от проблем, — пробубнила себе под нос Вельзевул, не решаясь зайти в кухню.
— Мне кажется, это не только его вина, — так же глухо отозвался Габриэль, наблюдая за своим подчиненным из дверного проема.
— Его тело помнит, как реагировать на те или иные эмоции, — задумчиво сказала девушка. — Но сам он будто забыл, что ему шесть тысяч лет. По сути, он сам может расколдовать себя одним щелчком пальцев.
— Или сделать все ещё хуже, — раздраженный безостановочным детским криком, Хастур прошёл мимо, шаря в карманах своего пальто. — Даже в таком состоянии ты действуешь мне на нервы, Кроули!
— Эй! — сердито оглянулся Азирафаэль, которому никак не удавалось успокоить испуганного ребёнка — тот почти сорвал голос от крика и начал захлебываться собственными слезами.
Хастур только отмахнулся от чужого возмущения, опускаясь на пол рядом с ними. Из глубокого кармана демон вытащил небольшую игрушечную машинку — чёрные бока сверкали на свету, круглые фары блестели, на водительской двери виднелись даже несколько пятен грязи — осенние улицы были покрыты глубокими дождевыми лужами.
— Это..? — растерянно предположил ангел, а ребёнок в его руках мгновенно успокоился, вытер рукавом большого свитера сопливый нос и протянул требовательно руки в сторону игрушки.
— Она валялась около дверей, — объяснил просто Хастур и отдал игрушку Кроули.
— Его силы полностью поддерживают эту машину, — Вельзевул рискнула зайти в помещение. — Логично, что чем меньше сил, тем меньше и размер машины… К тому же, ребёнку и в голову не придёт, что можно играть с настоящей.
— Значит, наша основная проблема — это его память? — Азирафаэль подставил руки, когда маленький демон принялся катать миниатюрную Бентли по его ладоням.
— Если он вспомнит, кто он, то сможет снять это… — Вельзевул сделала неопределенное движение рукой. — Чем бы оно ни было.
— Но нужен и другой план, — напряженно сказал ангел. — Он может вспоминать и день, и сто лет, и тысячу…
— А как же непреодолимая сила любви? — похабно оскалился Хастур и едва не сгорел на месте — Азирафаэль очень пожалел, что не умел испепелять взглядом.
— Хастур, — Вельзевул чуть склонила к плечу черноволосую голову. — Спустись вниз, попробуй найти того, кто этот свиток обнаружил до ангела. Может, узнаешь что полезное.
— Я отвезу Кроули в его квартиру. Это должно будет пробудить хоть какие-то воспоминания, — Азирафаэль осторожно поднял ребёнка на руки, прижимая к своей груди.
— Может просто возьмете его в Ад? — Габриэль равнодушно пожал плечами. — Это точно поможет ему.
— Своих детей ты тоже сбросишь в Ад за малейшую провинность? — холодно поинтересовалась девушка и направилась в сторону разрушенного зала.
— У меня нет де… — архангел поперхнулся воздухом и так растерянно посмотрел на Азирафаэля, будто тот лично придумывал этот Непостижимый план.
— Ад, — лаконично сказал Хастур и медленно растворился в порядочно попорченном демоническим гневом полу.
— Это не мое дело, — так же равнодушно заключил Азирафаэль и направился в сторону маленькой двери с красивой занавесочкой, что вела на задний двор.
— Ба-а-ал! — растерянно позвал Габриэль, не зная куда деть руки — начать рвать на себе волосы, задушить самого себя или сотворить что-то наподобие кольца.
Михаил, который спустился, потеряв своего непосредственного начальника, устало помассировал виски указательными пальцами и вгляделся в одну из уцелевших книжных полок — вдруг там найдётся какая-нибудь книга, что-то вроде «Как воспитывать детей, если их родители клинические идиоты?».
~~
Холодный октябрьский ветер ударил в лицо, осыпая ангела и маленького демона россыпью ледяных капель. Перед Азирафаэлем встал очень важный вопрос: как добраться до шикарной квартиры Кроули самым быстрым, но безопасным путём? В любом другом случае демон бы усмехнулся краешком губ, щелчком пальцев заставил бы пассажирскую дверь открыться, и уже через десять минут они были бы на месте. Можно было использовать ангельское чудо, но… было непонятно, как оно подействует на ребёнка, который не может никак себя защитить. Общественный транспорт? Азирафаэль покосился на едва заметные чёрные крылья. Маловероятно было, что кто-то из простых смертных смог бы заметить их, но вот дети… Они намного внимательнее своих родителей. Достаточно часто случалось, что они замечали то, что люди не должны были видеть. И последнее, что сейчас нужно было Азирафаэлю — это отбиваться от настырного мальчишки, который будет пытаться ухватить Кроули за крыло. Значит, оставался лишь полет… Ангел несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь убедить самого себя, что ничего страшного в этом нет. К тому же, может быть ощущение ветра на своём лице, высокое небо, покрытое пушистыми тучами — все это сможет пробудить в сознании Кроули какие-либо воспоминания.
Азирафаэль покрепче прижал ребёнка к себе и повёл плечами. Тяжелые белоснежные крылья распахнулись, взметая в воздух опавшие красные листья. Лопатки тут же заныли, отвыкшие от этого ощущения. Кроули поднял свой внимательный взгляд, будто почувствовал, что ангелу некомфортно. Тот ответил ему ласковой улыбкой.
— Я хочу показать тебе нечто невероятное, мой дорогой, — Азирафаэль осторожно заправил выбившуюся рыжую прядь за аккуратное ушко. — Только держись за меня покрепче.
— Как у меня, — тихо сказал Кроули, который заметил чужие пушистые крылья.
— Точно, — ангел улыбнулся. — И я хочу ими воспользоваться.
Через секунду во дворе никого не было, лишь пыль на секунду взметнулась в воздух и осела. Ангел и демон летели над городом, чуть щурясь от прохладного ветра и мелкого дождя, который пропитал мгновенно их одежду. Сначала все шло довольно хорошо, Кроули смотрел по сторонам широко раскрытыми глазами, почти не моргал, боясь упустить что-то невероятное и удивительное. Он прижимал к груди игрушечную машинку. Ветер трепал взъерошенные чёрные перья, дёргал за них и спутывал мягкие рыжие волосы. И в какой-то момент все это действительно возродило чужие воспоминания, но совсем не те, на которые надеялись взрослые. Кроули вдруг напрягся весь, его плечи окаменели. Он крепко зажмурился и съежился в заботливых любящих руках.
— Не хочу падать! — закричал он во все горло, побелевшие губы едва слушались его. — Нет! Не хочу падать! Больно!
— Все хорошо! — Азирафаэль на секунду действительно испугался, что сейчас упустит из рук мальчика, так сильно тот начал дергаться. — Кроули, я держу тебя! Держу, слышишь?
— Нет, нет! — Кроули закрыл руками лицо, будто заново переживал один из самых страшных моментов своей жизни.
Ангел обронил какое-то не особо приличное выражение на древнем языке и устремился вниз. По воле случая или же Всевышняя все же присматривала за ними, он опустился на крышу того дома, что был им нужен. Ребёнок в его руках дрожал: от страха, от холода, который усиливала промокшая насквозь одежда. Они опустились на мокрый настил. На этот раз мальчик не плакал и не кричал, он только закрывал ладонями лицо, будто надеялся, что все страхи и вся боль исчезнет, раз уже он ничего не видит. Трепетное сердце ангела разрывалось от тоски и вины, от того, что он в очередной раз не смог уберечь самого дорогое для него существо от страха падения.
— Дорогой мой мальчик, — тихо позвал Азирафаэль, опуская ласковую ладонь на чужое запястье, но попытки отвести рук не предпринимал. — Все хорошо, ты в безопасности. Кроули, открой глаза…
Демон чуть развёл пальцы, вглядываясь в твёрдую поверхность под ногами, в сидящего рядом мужчину. Тот аккуратно положил игрушечную машинку на его колени.
— Не бойся… — попросил ангел, и в его голосе было что-то намного большее, чем просто попытка успокоить ребёнка, что-то тонкое и настолько неуловимое, что Кроули выбрался из своего укрытия и потянулся, чтобы коснуться горячими пальцами чужой щеки.
Так он делал, чтобы привлечь к себе внимание ангела, когда тот проваливался в какие-то болезненные воспоминания, винил себя за что-то настолько далекое и бессмысленное, что даже демону было не добраться. Кроули никогда не знал, что нужно сказать, как достучаться туда, куда забивался ангел, поэтому просто прикасался, невесомо и очень легко. Прикасался и ждал, пока Азирафаэль выберется обратно, пока улыбнётся ему своей невероятной солнечной улыбкой. Вот и теперь, не помня ничего о себе взрослом, о том, что связывало его и синеглазого ангела, он снова оказался далеко, слишком далеко, и сделал единственно возможное — прикоснулся.
— Пойдём, — ласково отозвался Азирафаэль, подхватывая его на руки. — Нужно тебя согреть. Нам ещё и спячки не хватало, да?
— Не хочу спать! — упрямо замотал головой ребёнок, чем вызвал у ангела тихий смех.
— Вот и хорошо… — в глубине желтых глаз ещё можно было различить липкий страх, который пробирался под кожу; Азирафаэль чувствовал, как бьется ему в ладонь, лежащую поверх острой лопатки демона, сильное уверенное сердце. Кроули был взрослым, самостоятельным и очень умным мужчиной, который любил язвить, похабно шутить и вкус терпкого вина на губах, но под жесткой чешуйчатой кожей прятался ангел, пусть с чёрными крыльями, но он тоже умел бояться и чувствовать себя одиноким. — Вот и хорошо…
Естественно, идея искупать Кроули в горячей воде с ароматной пеной во время исполнения претерпела некоторые изменения. Искупался не только хозяин просторной квартиры, но и ясноглазый ангел, который в какой-то момент обнаружил, что вода стекает с его одежды на пол. Стоило ему опустить худое хрупкое тело в наполненную ванну, на загорелой коже мгновенно проступили маленькие острые чешуйки. Они украсили выступающие скулы, ладони и поясницу. Кроули довольно щурился, подставляя лицо под тёплые струи из душа, периодически фыркал, когда вода попадала в нос, и впервые за этот долгий день искренне улыбался. Он подставлялся под ласковые руки, которые ерошили пряди волос, растирали шуршащую пену по плечам и очень осторожно касались нечеловеческой кожи. Потом ангел сотворил большое полотенце, в которое, словно обняв своими огромными крыльями, завернул маленького демона. Кроули стоял посреди ванной комнаты, худые босые ноги, острые коленки, гордый и настороженный взгляд… Азирафаэлю на одну секунду вдруг стало так одиноко. Ему захотелось просто подойти к своему любовнику, переплести пальцы с его — изящными и ловкими — доказать, что все страхи и печали давно остались позади. Что он больше не один. Но перед ним все ещё стоял малыш, который пытался стереть настырную каплю, которая стекала по его лбу на самый кончик носа.
Пока Азирафаэль суетился на кухне, обставленной по последним новшествам, Кроули отправился бродить по собственному дому, которого совершенно не помнил. Он прошёл по длинному коридору и крупно вздрогнул, когда стена перед ним повернулась, открывая путь в большой кабинет. Посреди комнаты стоял массивный стол, на котором были какие-то бумажки, старый телефонный аппарат и красивый глобус. Мальчик обошёл стол по кругу и нахмурился, пытаясь придумать, как же забраться повыше. Шмыгнув носом, он схватился обеими руками за ножку статного кресла, практически трона — который он выбрал сам, но, к сожалению, совсем не помнил этого. В эту секунду демон почувствовал себя настоящим скалолазом. Он цеплялся то за один выступ, то за другой, босые ноги постоянно соскальзывали, но, в конце концов, он все-таки добрался. Устало откинувшись на спинку, он болтал ногами вперёд-назад. Трон был явно не по размеру хозяину, но Кроули это не волновало. Он рассматривал большой блестящий телевизор, висящий справа, и город, вид на который открывался из кабинета. Глобус был благополучно забыт.
Когда Азирафаэль отправился на поиски, в кабинете, естественно, он уже никого не нашёл. Заглянув и в спальню и в почти пустую гостиную, ангел прошёл в оранжерею. Рыжая макушка на фоне зеленых растений была похожа на диковинный цветок, который зацвёл где-то глубоко в джунглях, скрытый от любопытных глаз. Кроули забрался в самую «чащу», спрятавшись за широкими листьями. Вернее, это сами листья укрыли его. Малыш сидел на коленях и осторожно оттирал рукавом свитера листья от пыли и грязи, а цветы, явно не ожидавшие такого приступа любви от жестокого хозяина, старались дотянуться и погладить ребёнка по голове или по плечу — ну, пока есть такая возможность. Руки Кроули были испачканы в земле, а глаза горели от желания привести в порядок эти невоспитанные и чумазые цветы. В какой-то момент маленькая ручка потянулась к зеленому пульверизатору, оставленному на подоконнике, но ангел успел раньше — схватил предмет и поднял его над своей головой, всеми силами стараясь скрыть дрожь. От святой воды они, вроде как, избавились, но кто знает… Вдруг Кроули в таком виде будет достаточно какой-нибудь самой маленькой капли, впитавшегося в корпус следа или воспоминания распылителя о том, что святая вода была в этой квартире. Ох уж эти сверхъестественные создания!
Вдвоём — ангел и очень маленький демон — съели порцию чуть пригоревшей каши и, подозрительно оглядываясь по сторонам, маленький шоколадный торт. Азирафаэль все ждал, что вот сейчас, сию секунду, сей момент из самого темного угла выступит Вельзевул и начнёт отчитывать его за то, что с детьми так себя не ведут… Но демон не появлялась, торт стремительно заканчивался, а ядовитые желтые глаза начали слипаться. Кроули задышал чаще, облизывая испачканные в шоколаде губы.
— Я не хочу спать…
— Ну мы совсем немного, хорошо? — Азирафаэль обошёл столешницу и опустился перед ребёнком на колени. — Дорогой мой, чуть-чуть поспим, а потом отправимся смотреть мультики.
— Нет! — отчаянно замотал головой Кроули.
— Почему? — выразительные брови скорбно изогнулись, а сапфировые глаза совсем посветлели, став похожими на летнее утреннее небо.
— Ты уйдёшь… — тихо пробурчал себе под нос малыш, сжимая пальцами подол своего свитера.
— Куда? — растерялся Азирафаэль, складывая руки перед собой, ладонь к ладони, словно собирался молиться, вот прямо сейчас.
Кроули неопределенно дернул плечом и отвернулся, но ангел успел заметить покрасневший кончик его носа. В груди снова защемило — он так не привык видеть Кроули таким: открытым, искренним, эмоциональным… Поймав чужие руки в свои, он крепко сжал горячие ладони демона.
—Я останусь рядом с тобой. Я всегда буду с тобой, мой дорогой.
— Обещаешь? — на Азирафаэля взглянули пронзительные янтарные глаза, внутри которых, казалось бы, закручивались вселенные и взрывались звезды.
Ангел подался вперёд и упёрся своим лбом в лоб того, кого так сильно любил не одну тысячу лет.
— Обещаю.
Они уснули очень быстро. Кроули, укутанный в большое теплое одеяло, лежал на боку, а Азирафаэль обнимал его со спины. Так же, как обычно делал сам демон. Тёплое дыхание ангела шевелило короткие рыжие волоски на затылке ребёнка, сам он напевал какую-то древнюю колыбельную на давно забытом языке. Кроули изо всех сил пытался держать глаза открытыми, цепляясь пальцами за ладони ангела, моргал отчаянно, но сон все же одолел его. В квартире наступила тишина. Город за окном во всю дышал, кашлял, кряхтел. Машины носились по дорогам, люди смеялись, ругались, где-то громко кричал телевизор, где-то плакал маленький ребёнок. А потом наступило утро. Пасмурное, промозглое, дождливое, но наступило. Серые тучи лениво ползли по небу, их раздувал ветер. Ангел медленно просыпался, уставший накануне, и первое, что он понял — что лежит на чем-то очень горячем, жестком и, абсолютно точно, живом. Он резко распахнул глаза и попытался сесть, но чужая рука мягко удержала его на месте, сильная хватка мгновенно сменилась осторожным и ласковым поглаживанием по спине.
— Спокойно, ангел. Не дергайся.
Насмешливый и бархатный голос прошиб удовольствием, словно током. Азирафаэль почувствовал, как поджались пальцы на ногах. Дёргаться он и правда не стал, только медленно поднял голову, чтобы наткнуться на внимательный взгляд. Глаза демона чуть припухли, губы потрескались. Но он выглядел довольным жизнью и компанией, в которой проснулся.
— Мой дорогой, — улыбка украсила лицо ангела, а глаза засияли, словно в них отразилось яркое солнце.
— Доставил я тебе хлопот, да? — на мгновение Азирафаэлю показалось, будто он снова видит острые выступающие чешуйки на любимом лице.
— Не больше, чем обычно, нечистый демон, — хрипло отозвался тот, улыбаясь краешками губ.
— Ну вот тут не надо, — скривился Кроули. — Я до сих пор воняю… лавандой.
Азирафаэль невесомо скользнул губами по ключице любовника.
— А мне нравится.
— Ну ещё бы, — усмехнулся демон и одним движением перевернул Азирафаэля на спину, чтобы накрыть своим телом и вытянуться с довольным стоном. — А теперь… стоит заняться тем, чем абсолютно точно запрещено заниматься с детьми.
— Кроули! — скулы ангела едва заметно покраснели.
— Эй, ну как у вас тут… О, Люцифер, мои глаза! — крик Хастура раздался из дверного проема, а потом его сменил тихий стон, когда дверь на полном ходу врезалась ему в лицо. — Я ненавижу тебя, Кроули!
— Прости, Марио, — невозмутимо отозвался Змей. — Это моя принцесса.
Михаил подошёл к высокому стеллажу и положил на полку свернутый свиток, перетянутый красным шнурком. Подумав несколько мгновений, он взял его снова и переложил на самую верхнюю полку. Очень уж ему не хотелось гоняться за собственным начальником, который улепётывает от него на гироскутере и поёт пошлые частушки писклявым детским голосом. Ангелы они, демоны… А дети есть дети. Даже если у них тридцать девятый размер ноги, и хлещут вино они как не в себя. То, что они — большой филиал детского сада, архангел понял уже давно. Смирился и теперь старательно выживал.