Another day another life
Passes by just like mine
It’s not complicated
Another mind
Another soul
Another body to grow old
It’s not complicated
Все сказки, даже самые прекрасные и волшебные, имеют одно отвратительное свойство — заканчиваться. И случается это, как правило, очень неожиданно, но вполне предсказуемо. На фоне начинает играть какая-то нежная музыка, которая как бы подводит итог всего случившегося, периодически могут мелькать черно-белые воспоминания — самые трогательные моменты, которые должны были запомниться и тронуть нежную душу слушателя и зрителя. На фоне красно-желтого закатного неба, по которому расползаются белоснежные набухшие облака, медленно начинают ползти титры. Не очень большим шрифтом, чтобы не отвлекать внимание от последнего самого сладкого поцелуя, который обещает, что дальше все будет только счастливо и очень-очень долго. И история заканчивается, дальше идут только благодарности спонсорам, авторам и прочим причастным к созданию красивой истории личностям. Но все-таки, что же там дальше, за титрами? Ведь для героев ничего не заканчивается. Солнце продолжает садиться, потом наступает ночь, а после — новый день. И история продолжается, минуты складываются в часы, часы — в дни, те в свою очередь — в месяцы и годы. Как же все там, куда уже не пробиться любопытному взгляду прохожих и зевак? Покажите нам ещё несколько дней, месяцев или лет, пожалуйста. Нам не будет слишком много, мы лишь хотим ещё чуть-чуть полюбоваться этим волшебным счастьем…
Человек, привыкший к формальностям, ищет их в своей жизни каждый день. Если нет страшной и тревожной музыки, значит темная безлюдная подворотня не может быть опасной, смело стоит ступать. Вот звонок телефона, который не сопровождается крупным планом имени звонящего, а время не замирает на несколько секунд, пока владелец идёт к нему — значит звонок не несёт в себе ничего тревожного, ничего печального или долгожданного, вполне себе обычный жизненный момент. И нет умного закадрового голоса, который может вовремя предостеречь или подсказать более правильное решение. А в произошедшем не всегда можно узнать последствия однажды совершенных поступков. И конечно, если на заднем плане ты не видишь медленно ползущих титров, значит это ещё не конец и впереди ещё столько времени, чтобы извиниться, признаться в любви, позвонить давно забытому человеку… И переход между какими-то событиями не умещается в один удачно взятый ракурс бушующего моря или летящих птиц, он тянется очень долго, день за днём, минута за минутой. Но возможно, в этом и заключается наше огромное счастье. Что в отличие от сказок, мы проживаем каждый свой день от начала и до конца, успеваем насытиться и пропитаться как болью, так и счастьем. Ощутить самое горькое отчаяние и терпкую сладкую любовь. Разве было бы это столь ценно, если бы наша история укладывалась в несколько часов экранного времени? Кстати о времени…
Демон медленно открыл глаза, мгновенно ослепнув из-за яркого солнца. Кожа на лице была безумно горячей, нагретая под последними летними лучами, которые щедро роняла на землю яркая горящая звезда. Окружающий их дом лес дышал осенью, вдыхал прохладный ветер и выдыхал ворохи цветных шуршащих листьев. Вечера становились все более промозглыми и некомфортными: теперь их уже не проведёшь на веранде в большом плетеном кресле, о нет, сэр, совсем нет. Теперь сумерки нужно было встречать в доме, на большом мягком диване, который со временем перестал быть таким модным и красивым, заимел пару округлых вмятин на подушках, пятно от красного вина на самой спинке и был обильно погрызен по краям. Если укрыть ноющие на приближающиеся холода ноги тёплым шерстяным пледом и вытянуть их на низкий пуф, то можно было понять, что значит истинное счастье. Но пока вечер только подкрадывался к ним на своих мягких лапах, бесшумно и незаметно. Кроули медленно сел, выпрямляясь на старых поскрипывающих качелях. Он был заботливо укрыт, а на кривоватом столике рядом, который он вырезал давно-давно собственными, будем честными, неумелыми руками, дымилась пузатая чашка с кофе. Красивой салфеткой с цветами было накрыто блюдце с очередными обязательными таблетками, которые должны были каким-то неведомым способом восстановить его изношенное древнее сердце.
— Дедушка Азирафаэль! Дедушка Кроули! — донёс с обратной стороны дома ветер звонкие детские голоса.
— О, нет, — притворно сморщился демон и все ещё ловким движением закинул в рот горькие разноцветные капсулы. — Опять они. Мы что, забыли переехать?
— Как-то запамятовали, мой дорогой, — мягкий, чуть усталый голос был таким уютным и родным, что сердце тревожно зашлось, больно ударяясь о грудь. — Наверное потому, что ты так сильно ждал этих выходных, что безостановочно проверял календарь.
— Наглое враньё и провокации… — Кроули поднялся на ноги и одернул растянутый на локтях свитер, натягивая его едва не до колен. — Просто ты слишком любишь местный мед.
Демон обернулся и увидел, наконец, своего возлюбленного мужа. Азирафаэль стоял в дверях, придерживая одну из них своей нежной ладонью. Было что-то бесконечно трогательное и хрупкое в том, как выглядела его рука, покрытая мелкими морщинками и худая. Такие же очаровательные морщинки украшали теперь его лицо: собрались в уголках глаз, изрядно потерявших свой насыщенный небесный оттенок, но все таких же прекрасных, пересекали высокий лоб, из-за того, что ангел всю свою жизнь очень искренне удивлялся. Одна из самых глубоких морщин залегла между бровей, потому что наравне с удивлением, Азирафаэль искренне переживал и волновался о тех, кого любил. Тёплая кофта с вышитыми вручную на ней змеями висела на любителе книг большим мешком, ещё больше подчеркивая, каким хрупким и худым он стал. Седина поселилась в его волосах. Казалось бы, как можно было поседеть, если твои волосы и так белоснежные? Но это был другой цвет, серебряный, такой щемяще прекрасный. Седые пряди переливались на солнце и ослепительно сияли, когда на них падал свет звезд.
— Снова мучает мигрень? — тревожно спросил Кроули, заметив чуть поджатые губы и дрожащие ресницы.
— Это ерунда, — отмахнулся Азирафаэль, на секунду опуская взгляд, как делал уже миллион раз, и демон любовался этим словно в первый. — Сейчас мы получим свою порцию детской любви, и все пройдет.
Он протянул руку, приглашая возлюбленного пойти следом.
— Кстати, — его губы растянула хитрая и лукавая улыбка, которая совсем не присуща небесным созданиям. — Варлок привёз познакомиться свою новую пассию.
— О, нет! — демон постарался скрыть своё любопытство. — Мало мне Адама с его семейством!..
— Дедушка Кроули! — сопровождаемый топотом детских ног, крик оглушил супругов, стоило им шагнуть обратно в дом.
— Сьюзи! Эммет! Мои любимые! — в секунду помолодевшим голосом отозвался Кроули, стараясь не замечать, с какой счастливой улыбкой за ним наблюдал ангел.
~~
— Между прочим, — Варлок долил своей спутнице вина и откинулся на стул. — Он притворялся моей няней! Никогда не забуду этих жизнеутверждающих колыбельных.
Адам засмеялся, закрывая ладонями лицо. Он, хоть и с опозданием на одиннадцать лет, все же успел вкусить заботы своих непостижимых крёстных. Хорошо ли это, что рос он вдали от всей кутерьмы с апокалипсисом, или нет, но парень вырос вполне счастливым и довольным жизнью. И за этим усердно наблюдали две пары внимательных глаз — небесно-синяя и ядовито желтая. Сьюзи, его младшая дочь, нагло устроилась на коленях демона, болтая ногами в разноцветных носках и скармливая «любимому дедушке» все, что не хотела есть сама — горох, оливки и огурцы. Не сказать, что Кроули был в восторге от них, но послушно жевал, за что получил в подарок игрушечную корону с розовым мехом.
— Эй, — отозвался он, пытаясь прожевать адскую смесь всего самого невкусного. — Между прочим, мне очень шло то платье.
— Да уж, — Варлок усмехнулся и посмотрел на тех, кого с самого детства приравнивал к семье и очень расстроился, когда они исчезли из его жизни. — Нашему садовнику тоже очень нравилось.
Азирафаэль привычно покраснел самыми кончиками ушей, комкая в руках свою салфетку, после чего покачал головой и улыбнулся, прекрасно понимая, что крестник просто дразнится.
— Вашему садовнику ещё очень нравилось, когда десерт подаётся до того, как совсем развалится на составляющие, — улыбнулся ангел и поднялся на ноги, но вдруг покачнулся и уронил на пол стоявший рядом графин с вином и свою тарелку.
Дети вскрикнули и испуганно заозирались, а Адам подался вперёд, подхватывая небесного воина под локоть. Азирафаэль зажмурился, чуть покачивая головой из стороны в сторону.
— Все хорошо, хорошо… — повторял он тихо, вцепившись побелевшими пальцами в спинку стула.
— Кажется, тебе лучше прилечь, — Варлок одним движением поднялся на ноги и подошёл, помогая своему названному брату удержать крёстного. — Ты сегодня мерил давление?
— Чуть ниже, чем следует, — послушно кивнул Азирафаэль, отдавшись на милость двум сильным мужчинам, в которых превратились его любимые мальчишки буквально за одни миг. — Ерунда, скоро придут холода. Меня всегда валит это с ног.
— Дедушка… — напряженно позвала девочка, приближаясь к дивану и крепко сжимая в руках подол своей юбки. — Тебе станет лучше, если я отдам тебе свою куклу?
Подмышкой у Сьюзи была зажата самая любимая из тряпичных подружек, с яркими рыжими вихрами и странным драконьими глазами. Ангел улыбнулся устало и чуть покачал головой, приглашая девочку забраться на диван рядом. С другой стороны тут же оказался Эммет, отвоевавший дополнительный кусок колбасы и теперь старательно жующий за обе щеки.
— Нет, нет, она оберегает тебя, — голос Азирафаэля был усталым и слабым. — Давайте вы лучше расскажите мне, как прошли ваши каникулы?
Варлок перевёл взволнованный взгляд сначала на Адама, а после на Кроули, который не мигая смотрел на супруга. Ангельская благодать могла в считанные секунды вылечить Азирафаэля, вернуть ему молодость и силы, наполнить синим цветом глаза и окрасить здоровым румянцем молочного цвета щеки, но… Но давно-давно, когда Адам впервые прибежал к ним и в панике признался, что влюбился, они решили, что шесть тысяч лет это слишком долго. Одна мысль, что однажды им придётся присутствовать на похоронах этого удивительного улыбчивого мальчишки или Варлока, который перетаскал у Кроули все кассеты с классикой мировой музыки… Азирафаэль знал, что, по крайней мере у него, разорвётся сердце. И все силы были отброшены. В один миг они превратились в самых обычных, заурядных людей, у которых оказалась аллергия на апельсины и предрасположенность к ангине посреди зимы. Жалели ли они? Ни разу. Слишком тёплыми и уютными были их вечера — наедине или вот так вот, в окружении близких. Знали ли они, к чему все это идёт? Определенно да. Родители — опекуны, крёстные, дедушки, на крайний случай — не должны хоронить своих детей. В этом ангел и демон были уверены абсолютно точно.
— Думаю, мы поедем, — тихо сказал Адам, когда Кроули встал ему навстречу. — Вам нужно отдохнуть.
— Будьте внимательны к себе, пожалуйста, — Варлок обнял демона крепко, не обращая внимания ни на свою девушку, ни на улыбающегося брата.
— Мы не сможем убегать от этого, ты ведь понимаешь? — серьезно спросил Кроули, его изрядно потускневшие, но все такие же удивительные глаза неотрывно смотрели на подопечных.
— Ты мне обещал, — парень насупился. — Что вы дождетесь, пока у меня не родятся дети.
— Ну раз уж я обещал, — демон привычно щелкнул пальцами.
Когда он вернулся, проводив своих гостей, диван в комнате был пуст. Секундная паника накрыла Кроули, но после он заметил приоткрытую дверь на веранду. Азирафаэль бесконечно любил закаты. Это зачаровывающее зрелище полноправно завоевало своё отдельное место в ангельском сердце. Мужчина поспешил наружу, захватив на всякий случай тёплую куртку с меховым воротником. Небеса уже окрасились всевозможными цветами: солнце кидало последние лучи, прорезая ярким желтым цветом подступающий сумрак. Казалось, что вселенная коснулась своей ладонью маленькой планеты, позволяя увидеть всю прелесть звездного неба. Азирафаэль сидел на качелях, отталкиваясь одной ногой от деревянного пола. Демон опустился рядом, набрасывая на чужие плечи сначала плед, который так и остался валяться на улице, после чего куртку. Его супруг привалился к тёплому родному плечу, зарываясь носом в старый изношенный свитер.
— Что ж ты так пугаешь, ангел? — пожурил его Кроули, обнимая привычным движением маленькое хрупкое тело. — Мог бы и сказать, я уверен, они приехали бы позже.
— Но ты так сильно ждал этих выходных… — Азирафаэль нашёл чужую руку, ещё более худую, чем раньше, и переплел их пальцы. — Как я мог лишить тебя их?
— Ты решил, что лишить меня себя будет лучше? — горько отозвался демон, зарываясь носом в мягкие, все ещё такие мягкие волосы.
— Ну… — ангел легко рассмеялся и устало положил голову на худое плечо. — На этот фокус у меня ушло чуть больше времени… Ты ведь однажды его пожелал.
— Не исчезай… — тихо попросил демон, кусая губы. В груди неприятно заныло, словно кто-то точно воткнул острый нож ему в спину, в самое сердце. — Пожалуйста, пожалуйста… Не исчезай, ангел.
— Ты все ещё не умеешь веселиться, мой дорогой… — тихо упрекнул возлюбленного Азирафаэль. — За столько лет так и не научился.
Кроули бросил украдкой взгляд на заходящее солнце. Никаких титров, никаких одиноких надписей, перечисленных актеров и музыки, которая была использована на протяжении стольких лет. Где-то очень далеко одиноко пел соловей, провожая лето печальной трелью, а может и не только лето. Ангел в руках змея задышал чаще, и весь напрягся, словно собирался подняться на ноги и снова побежать хлопотать по дому.
— Я закрою глаза ненадолго. Что-то я устал…
Демон сжал его крепче, целуя прохладный, покрытый испариной лоб, серебряные пряди, нежный висок. Азирафаэль в его объятиях был таким волшебным, словно сотканным из звездного света и пыли. Его лицо, впервые за много-много лет, было удивительно спокойным. Ангел словно спал, едва заметная улыбка застыла на его губах. Чужое сердце ещё несколько раз толкнулось в горячую ладонь, которая замерла на спине любителя блинов и самых древних книг. И наступила оглушительная тишина. Весь мир словно застыл, дрожащий, на самом краю, готовый вот-вот сорваться в бездну. Никаких титров на небе все ещё не было, ни грустной музыки, ни обрушившихся флешбеков, ничего. Только закат, осенний лес и пустота на месте вырванного старого сердца.
Наверное, нужно было позвонить кому-то. Адаму, Варлоку, кому угодно. Начать что-то делать, но Кроули не мог разжать напряженных рук. Вдруг стало невыносимо страшно, что эта реальность, все это вокруг — пустой холодный дом, расстеленная постель в их спальне, неубранный стол после обеда — его мир, оставшийся теперь навсегда, без чужих странных словечек, брошенных через плечо, без ночных перекусов посреди темной кухни, без горячих споров о каком-то новом фильме… Все шесть тысяч лет казалось, что если этот взбалмошный ангел исчезнет, то все станет проще, понятнее, правильнее.
Что-то тяжелое навалилось на демона, вжимая его в качели. В грудь будто упёрся кто-то грязным ботинком, выламывая ребра и сплющивая лёгкие. Глаза, удивительные янтарные глаза, заслезились, голова загорелась. Воздуха стало катастрофически нехватать. Кроули только крепче сжал человека, которого обнимал все это время. Как же глупо было — умереть от горя — для демона его уровня. Для демона может быть и глупо, но для влюблённого человека, который остался сидеть на старых скрипучих качелях — вполне можно. Ой, идите вы все к Габриэлю в его белый стерильный кабинет… Он может в конце-концов хоть умереть так, как сам считает нужным? Да, спасибо.
Закат все ещё горел перед глазами, постепенно выцветая. Веки, тяжелые, почти свинцовые, опускались. Но до последнего вздоха Кроули очень крепко прижимал к себе ангела, мечтая только об одном — иметь возможность укрыть его своими крыльями…
~~
Сознание вернулось резко, будто кто-то столкнул Кроули в ледяную воду. Кислород взорвался в легких, мысли заметались в голове, ударяясь о череп. Мужчина рывком сел, сдирая одеяло со своих плеч и с того, кто лежал рядом.
Лежал. Рядом.
Демон обернулся, натыкаясь на внимательный и чуть насмешливый взгляд таких глубоких сапфировых глаз. Мягкие розовые губы, чуть влажные после сна, улыбались, ласково и нежно. Пушистые белоснежные волосы топорщились в разные стороны, словно перья попавшей в бурю совы. Ангел чуть осунулся, видимо, из-за потраченных сил, но выглядел вполне довольно. Настойчиво потянул обратно и наглого любовника, и вероломно украденное одеяло, забираясь в тепло. В спальне было темно, рассвет только-только загорался где-то вдалеке. За окнами проносились первые машины — люди спешили на работу. Ну, или с работы, кто как. В квартире наверху глухо трещал телевизор, первые утренние новости призывали проснуться и бодро встретить новый день. Кроули осоловело моргал, пытаясь осознать себя в пространстве, смотрел на совершенно идеальные руки, на подтянутый живот, на абсолютно гладкое лицо напротив.
— Любопытный свиток, не правда ли? — расслабленно и немного хрипло поинтересовался Азирафаэль, обнимая демона за плечо двумя руками и касаясь тёплыми губами выступающей косточки.
— Никогда, ангел, — глухо ответил Кроули и прочистил горло, натягивая одеяло обратно на круглые молочного цвета плечи, укутывая ангела. — Никогда больше, слышишь меня?
— Прости меня, мой дорогой… — Азирафаэль коснулся подушечками пальцем загорелой щеки, провёл по переносице и попытался стереть морщинку между бровей. — Я забыл следить за своими силами, слишком внезапно они закончились…
— Плевать… — проворчал змей, обнимая возлюбленного под руками и очень крепко притискивая к себе. — Убери его подальше и больше не приноси в мой дом.
«… в ближайшее время» — почти сорвалось с его раздвоенного языка, но Кроули вовремя его прикусил.
Под подушкой завибрировал его телефон. Демон не глядя протянул руку и вытащил его, чтобы знать, кого точно нужно проклянуть, чтобы неповадно было писать под утро смс-ки, когда он занят. Яркий экран почти ослепил чувствительные глаза, Кроули тихо зашипел и вдруг почувствовал на лице чужую нежную ладонь, которая осторожно накрыла его глаза, защищая от подсветки. Из дрогнувшей руки тут же забрали смартфон.
— Адам интересуется, все ли у нас в порядке, — сказал Азирафаэль, и демон ощущал, как резонирует в груди рядом его голос. — Ему приснился странный сон, и он теперь переживает.
Телефон звякнул ещё раз, вырвав от неожиданности вздох у ангела. Секунду он молчал, поглаживая пальцами лоб любовника, стараясь его успокоить, а потом едва слышно засмеялся.
— Варлок пишет, что мы безответственные крёстные, и если мы ещё раз умрем у него во сне, он сожжет твою машину… — посмеиваясь, поделился ангел.
— Мы вырастили монстров… — подытожил Кроули, освобождаясь от плена ладони и перекатываясь на возлюбленного, устроился сверху и недвусмысленно толкнул колено между чужих бёдер.
— Мне кажется, меньше десяти минут назад ты умер от инфаркта, — чуть свёл брови Азирафаэль, но послушно прогнулся в спине и устроил свои руки на острых выступающих лопатках Кроули.
— Мне нужно реабилитироваться, — хрипло ответил демон и, наконец, накрыл такие желанные губы поцелуем, наслаждаясь до мурашек по спине, и едва не умер ещё раз, когда ему ответили.
Перед тем, как погрузиться в такую манящую глубину и забыть обо всех тревогах, Кроули бросил мимолетный взгляд на окно, туда, где постепенно светлело высокое небо. Убедившись, что никаких титров там нет, и никто не поёт душевно на фоне под гитару, мужчина мотнул головой и толкнулся, выбивая у любовника громкий довольный стон.
Каким бы ни был их счастливый конец, главное, чтобы их ладони всегда были соединены, а души звучали в унисон. И тогда не страшна ни старость, ни заключительные титры, ни грядущие бури.
Do you ever wonder if stars shine out for you?
Float down
Like autumn leaves
And hush now
Close your eyes before the sleep
And you’re miles away
And yesterday you were here with me
Вся наша жизнь — одно затянувшееся соревнование. С предрассудками, со страхами, с ошибками. Со смертью. Каждый новый день, когда солнце поднимается из-за горизонта и забирается на небо — очередной раунд. Не зря нас так сильно цепляет смотреть за состязаниями по телевизору: за олимпиадами, за чемпионатами. Дух соперничества заложен в нас, в самое основание человеческого существа. Мужчины сражаются за внимание возлюбленной, за пальму первенства на работе, за более высокий доход, за крутые машины. Женщины — вгрызаются зубами друг другу в глотки за своих партнеров, за успехи своих детей, за такие же платья и цвет ногтей. Для детей всегда главной причиной ссор будет внимание матери, одобрение отца, авторитет в классе и симпатия вон того симпатичного мальчика. Как только из жизни или счастливых отношений пропадает эта приправа — возможность упустить что-то, показаться хуже, отстать — то человеку становится скучно. Казалось бы, в здравом уме человек не потащит любовника в свою спальню, но привкус опасности, возможность оказаться застуканным, в конце концов, элементарное любопытство — повезёт тебе в этот раз или нет — оказывается сильнее. Ведь если так представить на секунду — смерть это лишь проигрыш, когда ты бежал слишком медленно, оступился неудачно или просто банально устал.
Но есть особенная порода людей, удивительная, можно даже сказать — странная. Элитная. Люди, для которых постоянное соревнование стало смыслом жизни. У них за спиной не остаётся ничего. Ни любящей семьи, ни тёплого дома, где посреди ночи горит свет, ни толстого рыжего кота с пушистыми длинными усами. Абсолютно ничего, что могло бы оттянуть их от края, уговорить сделать шаг назад, не рисковать. У них крылья носа трепещут, стоит только почувствовать этот неуловимый, но такой желанный запах — опасности и адреналина. Ядовитая смесь, которая вызывает мгновенное привыкание, самый опасный из наркотиков — с неё уже не слезть. Человек продолжает бежать, улыбаясь все шире, пока однажды не рухнет безжизненной куклой под ноги другим участникам. И даже тогда на застывшем словно фарфоровая маска лице будет только счастливая улыбка. И, возможно, немного сожаления, что эта гонка закончилась так быстро. Кто-то перешагнет их, не обратив внимания на потерю в рядах, кто-то укажет пальцем и покачает головой — сумасшедшие наркоманы. А кто-то остановится и опустится на колени, чтобы нежно пригладить взъерошенные волосы и неодобрительно покачать головой. И стоит только моргнуть — они пропадут: и упавший, и прохожий.
Гонка продолжается.
Квартира, в которой собрались гости, была на девятом этаже. Большая, светлая и очень-очень тёплая. С самого порога в нос ударил запах уюта и какой-то невероятной любви, о которой только фильмы снимать — обязательно со сценой признаний под дождем, сексом в ванне и девушки в белом свадебном платье в самом конце, перед титрами. Смешно? Кому-то может и да, но не в тот момент, когда это ощущение затапливает тебя, наполняет легкие и колит кончик языка. Кухня была совмещена с гостиной, что и понятно: когда в доме дети, за ними нужен глаз да глаз. Чем меньше стен, тем лучше. У них может и есть уши, но вот громкого голоса и пары сильных рук не хватает. В квартире был тёплый и очень мягкий воздух, не царапающий душу чувством одиночества и не забивающийся под ногти, когда раздираешь подушку в плену очередного кошмара. Фотографий на стенах не было, что было вполне понятно. Мало ли, кто мог оказаться на пороге, куда бросить неосторожный взгляд. Хозяева апартаментов так долго скрывали свою личную жизнь от всех, а значит — разбирались в необходимых мерах предосторожности.
Стол в гостиной был большой, деревянный, все как полагается. С красивой скатертью, сделанными в ручную салфетками и вазой с цветами. Был большой электронный камин, который отбрасывал длинные танцующие тени на пол и тихо потрескивал. Звук хоть и доносился из динамиков, но был таким уютным, что все мысли о фальшивке быстро исчезали. Из раритетного магнитофона доносилась приятная музыка, которую по сути знал каждый — где-то когда-то слышал, может напевал друг или просто крутили по радио. Посреди стола возвышались два двухъярусных торта. Один полностью покрытый шоколадом, украшенный фигурками супергероев и ягодами, второй — ореховый, с моделями молекул и атомов, летающими тарелками и странными зелёными существами по краям. От задутых недавно свечей приятно пахло воском, они слабо дымились и обещали исполнения самых сокровенных желаний именинников.
Пока готовился кофе, а дети с громкими криками разворачивали свои подарки, до которых пытались добраться с самого утра, один из гостей неслышно выскользнул на балкон, затворив за собой стеклянные двери. Вид на город открывался невероятный. В вечерних сумерках ярко горели огни многоэтажек и магазинов. Машины неслись друг за другом, оставляя размытый след света от фар. В воздухе витал запах мокрого асфальта и свежести. Капли, оставшиеся от прошедшего недавно дождя, дрожали на стёклах, словно пытались удержаться, но все же срывались вниз. В своём роде очередное проигранное сражение. Только в масштабах одной отдельно взятой дождевой капли. Кроули вдохнул эту свежесть, едва заметно морщась от боли в ноющей груди. Опираясь на красивую резную трость, он медленно прошёл к открытому окну и облокотился на поручень. Трость зацепилась ручкой за подоконник и повисла, покачиваясь из стороны в сторону. Чиркнула в полутьме зажигалка, высвечивая его худое лицо. Напоминанием обо всем случившемся остался разве что небольшой ожог на правой стороне его лица, задевающий висок и скулу, да белесый шрам на губах, в самом уголке. Зубы крепко сжали фильтр сигареты, приятное тепло мгновенно разлилось по телу, успокаивая нервы. Легкая улыбка все же появилась на лице мужчины, вопреки его желанию.
Он вспомнил как на самом пороге, когда его все же затащили внутрь, он напоролся взглядом на двух мальчишек. Один чуть выше, второй — румянее. Варлок был копией своего отца, но вот глаза ему достались от матери. Такие же пронизывающие до самых костей, внимательные и чертовски красивые. Парнишка смерил гостя подозрительным взглядом и буркнул что-то сквозь сжатые зубы, отворачиваясь.
— Он не любит чужих, — вступился второй, его брови тревожно изогнулись. — Но мы все равно очень тебе рады.
Адам был совсем другим. Светловолосый и улыбчивый. Если бы такое можно было предположить, он больше походил на сына Азирафаэля. Такой же светлый и добрый. Энтони прикинул, мог ли это быть сын любителя блинчиков и старых книг? Габриэль и Баал усыновили парня, когда тому было несколько лет отроду. Эта история была странная и не совсем законная, судя по лицу Габриэля. Но Кроули не собирался выпытывать эту информацию, она его не касалась. Достаточно было того, что Адам протянул свою руку, не сводя внимательного взгляда с нового знакомого. Где-то в глубине его глаз мелькнуло что-то до боли знакомое, ледяной отблеск, стальной и жестокий. Но спустя секунду и одно единственное моргание все прошло. Мальчик кивнул и улыбнулся.
— Ты спас нашу маму, — холодные пальцы крепко сжали загорелую ладонь. — Спасибо большое.
— Спасибо… — глухо сказал его брат, засунув руки в карманы темной толстовки. — Было бы… печально.
Энтони тихо хохотнул, крепче сжимая зубами сигарету. Поймав ее двумя пальцами, он отвёл руку в сторону и выдохнул в темное небо дым. Сквозь него звезды было видно чуть хуже, но они оставались все такими же яркими и далекими. Мужчина вспомнил, как видел их — равнодушные и холодные — в прицел своей винтовки, когда лежал в засаде в старой разрушенной хижине. Сухие из-за жажды губы чесались от пыли, а уставшие глаза так и норовили закрыться. И ледяные искры в чёрном небе были его единственными собеседниками. Они на самом деле знают о нем так много, что впору залезать в ракету и лететь туда, наверх, чтобы перестрелять каждую из них. Но звезды высоко, лететь до них — далеко. Да и старый он уже для таких приключений, хотя в груди что-то зашевелилось от мысли, как это было бы… прекрасно. В кармане рюкзака лежал приказ об отставке, который каждый раз жёг его покрытые шрамами руки. Он не выполнил задания, дал уйти главному преступнику, нарушил всевозможные правила. «Вероятно, потерял сноровку и все-таки пора на заслуженный отдых». Про заслуженный отдых он не спорил. Давно прошёл этот юношеский запал, желание захватить всех преступников на свете. Их заменило понимание — ты ловишь одного, а в это время трое новых находят своё первое оружие и грабят ближайший ларёк. Усталость, разочарование, ночные кошмары… Он буквально чувствовал, как заплетаются ноги, как тяжесть наливается в мышцах, как легкие слипаются от отсутствия кислорода.
— Вафли или жизнь… — раздалось из-за спины, а между лопаток упёрся чужой палец. — Не делай резких движений.
— Или ты затыкаешь меня до смерти? — прищурилась жертва произвола и послушно подняла руки.
С сигареты на пол упал пепел, а по его бокам и груди скользнули чужие очень ласковые руки. Пальцы смяли темную рубашку и пиджак, тёплое дыхание обожгло затылок. Одна ладонь легла точно туда, где билось чужое сильное сердце, а вторая — на живот, едва ощутимо поглаживая. Бывший снайпер перенёс вес с больной ноги полностью на здоровую и откинулся назад, ощущая, как надежно и крепко его держат. Поспешно перехватив сигарету в другую руку, он повернулся к подошедшему любовнику. Азирафаэль очень приятно пах чаем и сладким кремом, который уже успел попробовать. В волосах у него запутались цветные бумажные круги, оставшиеся от хлопушек.
— Почему сбежал? — поинтересовался Азирафаэль, касаясь кончиком носа свежей татуировки на чужом виске.
— Я не сбегал, — Кроули указал сигаретой в сторону наглого нападавшего. — Просто вышел подышать.
— Подышать, — с сомнением сказал Серафим, глядя на никотиновую бумажную палочку, зажатую между загорелыми пальцами.
— Не привык я когда так… — мужчина мотнул головой, пытаясь подобрать слово.
— Спокойно?
Азирафаэль выпустил его из объятий и встал рядом. Осторожно выудив из руки сигарету, он глубоко затянулся, щуря свои невероятные глаза, похожие на те самые звезды, что возвышались над снайпером посреди безлюдной пустыни. Кроули легко хлопнул парня, который оставил свою красную шапочку на краю обеденного стола, по руке и отобрал своё.
— Каждый мой день был бесконечным соревнованием, дуэлью с собственной смертью, — бывший снайпер чуть зажмурился, когда Азирафаэль аккуратно снял с его лица чёрные очки. — Мы засыпали бок о бок, вставали с утра и начинали все заново. Тогда в твоём магазине она впервые подобралась ко мне так близко.
— Поэтично, — одобрительно улыбнулся Азирафаэль и, озябнув, подался к любовнику, пригреваясь в объятиях.
— Не то слово, — Энтони настойчиво засунул чужие руки в свои карманы, для верности накрыв одну своей. — Мы всегда тщательно выискивали любые слабости, каждую возможность побольнее ткнуть. Поэтому моя жизнь не включала в себя семейных праздников, секса по утрам и детей.
— Варлок хочет показать тебе свою коллекцию роботов, — Красная Шапочка довольно улыбалась, согреваясь теплом тела рядом, снайпер всегда был таким чертовски горячим, его кожа была словно жидкий огонь. — А Адам говорил что-то о заговоре инопланетян и фальшивом министре.
—Я не знаю новых правил этой гонки, ангел, — неуверенно признался мужчина и потушил сигарету. — Не знаю, что мне нужно делать.
— Ничего страшного, мой дорогой, — Азирафаэль высвободил свою руку и положил ладонь на щеку любовнику. — Мы научимся, вместе. Это тоже очень даже интересная дуэль.
Коллекционер-контрабандист приподнялся на носочках и коснулся чужого уха своими губами, на мгновение прикусывая чувствительную мочку.
— Можно иногда пропускать и семейные обеды… И немножечко обманывать детей… — Тихо зашептал он. — Но вот утренний секс стоит того, поверь мне. И, конечно, вафли.
Энтони засмеялся, опуская лоб на удобно подставленное плечо, и крепко обнял невероятного человека, который так счастливо и довольно улыбался, что затмевал своей улыбкой все звезды, все галактики, все светила. И наверное можно попробовать заново научиться ходить по небу, крепко держась за протянутую ладонь. И иногда приходить на семейные обеды, чтобы видеть улыбку Баал и краснеющего от ее очередной выходки Джибриля, ловить брошенный прямо в затылок баскетбольный мяч и потом до темна обыгрывать одиннадцатилетних мальчишек на улице. А потом до самого утра готовить на собственной кухне вафли, обжигаться и ронять вещи, потому что чужой горячий рот так настойчиво отвлекает.
И, может быть, открыть небольшой цветочный магазинчик рядом с новой книжной лавкой на углу. И работать в нем с девяти до шести. По выходным — до четырех. И выходной по средам, потому что в среду нужно отдыхать. А если бы можно было через интернет-магазин посылать кому-то в подарок букет цветов и какую-нибудь интересную старинную книжку?
Это соревнование отличается от того, что он начал в самом детстве, когда впервые подрался. Оно не лучше и не хуже, оно просто другое. Но возможно, и оно окажется таким же захватывающим и интересным. И пусть его смерть притаилась где-то за углом, переводя дыхание и утирая выступивший на белом костяном лбу пот, он все же продолжит бежать.
Просто теперь — не один.
“За что держусь —за воздух.
Ты знаешь, это просто.
Пойдём, я научу тебя летать.
За что держусь — за воздух.
Искать опору поздно.
Однажды я сумела птицей стать.»
(с)
Встречали ли Вы когда-либо циничных людей? Тех самых, которые высмеивают красивые и романтические истории о любви, ищут во всем подвох и обман, сжигают книги о любви на заднем дворе своего дома. Людей, глаза которых отсвечивают льдом и равнодушием, прожигающими собеседника насквозь. Эти люди, на самом-то деле, если между нами и по секрету, когда-то были самыми настоящими и искренне верящими романтиками, подарившими своё хрупкое сердце однажды не тому человеку. Или же какой-то прохожий, спешащий по своим очень важным делам, случайно толкнул их под локоть. И прекрасное хрустальное сердце, оглушающее своим стуком каждого, кто находился рядом, разбилось о жестокую реальность. Представляете ли Вы, как холодно и пусто этим людям, в груди которых абсолютная пустота? Там ледяной ветер гуляет, словно у себя дома, гудит низко и страшно, ворочает потемневшие от времени осколки сердца. Эта дыра в груди, которая по ночам так сильно болит, а днём ее приходится маскировать одеждой, заставляет их постоянно защищаться, избавляться от намека даже на мысль, что прекрасная нежная и светлая любовь где-то есть…
Есть такая прекрасная мудрость, что люди приходят в нашу жизнь, чтобы чему-то научить, что-то исправить и что-то привнести. Кто-то бежит им навстречу, широко раскрыв свои объятия. Циничные люди прячутся за закрытыми дверьми, гасят свет и сидят, прижавшись к ним спиной, только бы не пустить никого. В преграду могут постучать — два коротких удара — и уйти, не дождавшись ответа, могут заглянуть в окно. Но обязательно найдётся тот, кто тихо постоит около двери, всматриваясь в мелкие царапинки на старом дереве, а потом толкнёт осторожно двумя ладонями, миллиметр за миллиметром открывая себе путь. Медленно и тяжело, но упорно. А когда, наконец, проберется внутрь, зажжет свет и вдруг улыбнётся — приветливо и очень нежно — подберёт пыльные осколки и соберёт из них, расцарапывая ладони, словно из упавшей и разбившейся звезды — прекрасное сердце. И вдруг окажется, что книги о любви приятнее читать вдвоём, устроившись на тесном старом диване, а не уничтожать в огне. И слова о любви, которые шепчешь тихо на чужое ухо — не лживая чепуха, а то, что невозможно удержать в себе больше ни секунды. И вдруг появляется жгучее желание делать что-то для другого, чтобы увидеть на таком красивом лице улыбку, ту самую — очень добрую и приветливую.
Камень крошился под руками, куски то и дело откалывались от скалы и летели вниз. Кожа на кончиках пальцев совсем облезла, их щипало от любого движения, и пыль прилипала к ладоням. Мышцы ломило от напряжения и усталости, колени подрагивали, когда он упирался в очередной выступ. Носы ботинок были покрыты царапинами. Очки слетели пару десятков километров назад, когда он неосторожно мотнул головой, чтобы избавиться от раздражающей капли пота на виске, а его прекрасные очки из последней коллекции спикировали вниз. Краем подсознания он даже услышал, как они разбились где-то о камни. Теперь чувствительные к яркому свету глаза жгло солнце, слепило их нещадно. Мужчина несколько раз огрызнулся в его сторону, в сердцах обозвав звездой-переростком и перезрелым апельсином. Но несмотря на усталость, на истраченный запас чудес, которые несколько раз спасли его от бесславного развоплощения после удара спиной о камни, на промокшую насквозь футболку и разодранные джинсы, он упрямо карабкался вверх, кусая гудящие губы.
Демон попытался вспомнить, когда он последний раз забирался так высоко, когда чувствовал свежий холодный ветер на своём лице, когда смотрел на этот странный и такой удивительный мир сверху, с высоты… полета. В рот забилась сухая пыль и каменная крошка, пришлось сплюнуть куда-то в сторону, хотя сухость никуда не делась. Хотелось пить. И отпустить руки. А лучше — оказаться в другом месте, где так сладко пахнет шоколадом, свежими простынями и книгами. Казалось бы — закрыть глаза и просто представить, как делаешь шаг в сторону, а под ногами оказывается старый мягкий ковёр, за окнами —проносятся машины, а люди тихо переговариваются, пока бегут по своим крайне важным и неотложным делам. И плевать, что за это придётся потом отписываться тонной бумаг, юлить и стелиться перед начальством. Хотя, возможно теперь никто и не пытается отслеживать его? Но рисковать не стоило. Определённо, оно того не стоило. Не этих сладких, до сжавшегося горла, вечеров, на одном диване с бутылкой сладкого старого вина.
Когда стертые и гудящие ладони коснулись выступа, в груди все завибрировало от рыка облегчения, стремящегося вырваться наружу. Но почему-то этот самый рык сорвался не с его губ, а донёсся откуда-то издалека, приумноженный громогласным эхом. Кроули ударился локтем о скалу и обернулся, всматриваясь в шапки снега на верхушках. Белизна практически ослепляла. Снег сверкал на солнце, словно ворох драгоценных дорогих камней. Звук повторился, и на этот раз определенно не имел никакого отношения к демону. Кроули закинул рюкзак на выступ и залез сам, упираясь коленями в землю. Острый слух уловил скрежет когтей о камень, они оставляли после себя глубокие борозды. К нему кто-то приближался, и мужчина практически видел, как оно скалит зубы и рычит на него, предвосхищая забавную охоту. Демон оскалился в ответ, желтые глаза с вертикальными зрачками блеснули предвкушением. Давно он не встречал кого-либо, кого можно с чистой совестью разорвать на части. Внутри все закипело, перья на эфемерных крыльях топорщились, выдавая нетерпение.
Они выступили, казалось бы, из самой горы. Прекрасные девушки с длинными волосами, которые трепал хулиганистый ветер. Кроули медленно выпрямился, вытирая грязные руки прямо о штаны — в любом случае их было уже не спасти. Противниц было пятеро: в серых длинных платьях, они представляли собой идеал красоты. Молодые, утонченные черты лица, широко распахнутые черные глаза. Все портили только острые прочные когти на руках, позволяющие передвигаться по горам с невероятной скоростью. Девушки смотрели на возмутителя спокойствия равнодушно, но их губы подрагивали, выдавая раздражение и враждебность. Взгляд демона скользнул по существам, по изящным запястьям, по нежной на первый взгляд коже… а за спинами девушек он увидел то, за чем, собственно и прошёл весь этот путь. И без чего не собирался уходить.
Прекрасные белоснежные цветы, которые завораживали, приковывали к себе внимание, поражали в самое сердце. Будто бы серебряные далекие звезды упали, задетые случайным движением, и зацепились за верхушки гор. На них ещё виднелась космическая пыль, брызги млечного пути и остатки умирающих галактик. Цветок, который случайно обнаружили люди и пали жертвами его невероятной красоты. О, сколько людей сорвалось и разбилось в погоне за ним, сколько девушек остались безутешно плакать у подножья гор… Были и такие смельчаки, которым удавалось добыть желаемое и вернуться, чтобы доказать свою любовь. Но очень скоро их почти не осталось, потому что сохранность «упавших звезд» стали охранять безутешные одинокие чудовища. Демон медленно облизнул губы, пытаясь предугадать, что же будет дальше.
Уходить без эдельвейса он был не намерен.
— Отступись, — сказали все пятеро хором, делая к нему один шаг. — Уходи и не оглядывайся.
Девушки говорили одновременно, словно одна, но голоса разносило эхо, ударяя о вершины,и возвращало обратно, чтобы обрушить на голову Кроули. Тот в свою очередь стянул с плеч чёрную пуховую куртку, которую позаимствовал у кого-то по пути наверх, и бросил ее себе под ноги. Черты его лица заострились, на загорелой коже проступили мелкие чёрные чешуйки. Жёлтый цвет полностью заполнил глаза, раздвоенный язык попробовал запахи на вкус.
— Уходи, иначе умрешь, — повторили голоса, а создания подошли ещё ближе.
— Мне нужен цветок, — твёрдо отозвался демон, расправляя плечи. — И я его возьму. Лишь один.
— Нет, — на прекрасных лицах отразилась злость и брезгливость, стали видны острые длинные зубы.
— Буду я ещё разрешения спрашивать, — усталость превратилась в раздражение. — Меня вы не сбросите вниз так легко, как смертных.
Они двинулись друг к другу одновременно. Девушки потянули руки с опасными острыми когтями, а демон широко раскрыл смертоносную пасть. Лучи отразились в ядовитых клыках. Одну Кроули откинул легким движением руки, словно отмахнулся от назойливой мухи. Другая воспользовалась шансом и вонзила когти в его плечо. Демон дернулся и зашипел, отшатываясь в сторону. На снег упали горячие, тёмные бордовые капли, белый ковёр таял под ними. Удар тяжелого хвоста отшвырнул напавшую к самому краю, но она спокойно поднялась на ноги и бросилась обратно. Кроули крутанулся на пятках, готовый вступить в более серьезный бой, но чужая ладонь незаметно оказалась на пути. Он врезался в неё грудью, и на мгновение ему показалось, что его все-таки развоплотили. Демон увидел все происходящее будто бы издалека: свое наполовину антропоморфное тело, разорванное плечо, застывший вокруг страшных духов, орошенный кровью снег…
А ещё он увидел Азирафаэля. С его невероятно синими, словно сапфиры, глазами, доброй ласковой улыбкой, тихим мягким смехом. Как он невесомым движением касается своих светлых кудрей, как тихо подходит со спины и обнимает, утыкаясь носом между острыми лопатками. Как зевает, закрывая ладонью лицо, после долгой бессонной ночи, лохматый и ленивый. Как сам Кроули мечется по пылающему магазину, глотая слезы и царапая ногтями дорогой паркет. Как они держатся за руки ночью, после неожиданно предотвращенного конца света: просто сидят за столом на кухне в квартире демона напротив друг друга и держатся за руки, словно маленькие дети. Он впервые заметил, какие у ангела мягкие, нежные руки с красивыми ногтями и переплетением линий на ладонях.
Увидел его сквозь все время и пространство, которое они провели на земле вместе: пока мирились и ссорились, огрызались и извинялись, делили последний глоток вина на двоих и защищали друг другу спину, подставляясь под разящий клинок как Небес, так и Ада. Полный боли чужой взгляд, когда они расходились, бросив в лицо собеседнику что-то колкое и ехидное, и радостную улыбку, когда вдруг замечали в толпе знакомую макушку или слышали родной голос. Невероятно ярко вспыхнуло воспоминание о дрожащем смущенном ангеле, который закрывал ладонями пылающее лицо, но следовал тихой просьбе и раскрывал бедра шире, изгибался в загорелых заботливых руках, всхлипывал в чужие губы. И снова были те самые руки, с россыпью вен, таких трепетно нежных, царапинками от страниц книг и запахом мыла.
Создание отпустило демона из плена, дав возможность отстраниться. Кроули пришёл в себя, возвращаясь в собственное тело. Секунда ушла на то, чтобы вспомнить, что он где-то в глуши, в окружении снега и врагов. Ещё одна — клацнуть ядовитыми зубами, предупреждая о готовности сражаться до конца. Но девушки вдруг отступили, выстраиваясь в ровный ряд. Та, что ударила его, стояла в центре, ее чёрные, бездонные глаза смотрели точно на демона, изучали его, глядели совсем по-новому.
— Тот, что достоин… — сказали стражницы «упавших звезд», чуть склоняя головы.
У центральной девушки в руках появился эдельвейс — бесконечно волшебный, нежный и завораживающий. Она медленно подошла, чтобы вложить дар в загорелые разодранные о камни ладони.
— Лишь тот, кто носит в своём сердце настоящую, обжигающую любовь, имеет право забрать эдельвейс с собой, — сказала женщина, на этот раз только она. — Пусть он станет талисманом, что будет оберегать вас. Как и мы.
Кроули, который успел принять свой обыкновенный облик, наклонился, чтобы рассмотреть острые лепестки, почувствовать сладковатый аромат. Когда мужчина выпрямился, перед ним стояли четверо, практически одинаковых, прекрасных девушек. Они улыбнулись ему самыми краешками губ, после чего бросились в рассыпную. Снег едва ли хрустнул под их ногами. Тихий шепот зашелестел между горных вершин.
Повреждённое плечо горело от боли, усталость снова навалилась, погребая под собой. Демон медленно опустился на снег, вытягивая гудящие ноги. Одной рукой аккуратно удерживая цветок, он вытащил мобильник с длинной трещиной через экран и набрал такой важный и родной номер. Спустя несколько гудков трубку подняли.
— Ангел.
— Кроули, ох, мой Бог! Где ты?! Куда ты пропал?
— Ну, знаешь… Был занят, делал… дела.
— Дорогой мой… — в голосе Азирафаэля смешалось облегчение, нежность и осуждение.
— Не мог бы ты, ну знаешь… — Кроули закрыл глаза. — Я где-то оставил машину и…
Договорить демон не успел, когда почувствовал чужие тёплые руки на своём лице. Звук города обрушился на него неожиданно, словно кто-то нажал на кнопку: смех детей, гудки машин, шелест книжных страниц. И белоснежных, огромных крыльев. Ангел опустился рядом, осторожно обнимая бедового возлюбленного за плечи, и тут же испачкался в горячей крови.
— Кроули! Что… Ты где был?!
Кроули медленно открыл глаза, втягивая одуряющий запах любовника, пропитываясь им до самого нутра. Выразительные брови изогнулись тревожно, а сладкие губы сжались в одну линию. Синие глаза, распахнутые удивленно, блестели, отражая заглядывающее в магазин солнце.
— Я… чуть не упал, — улыбнулся демон, жалея вдруг свою забытую в горах куртку. — Я принёс тебе подарок. Поздравляю с годовщиной.
В руки удивленному Азирафаэлю легла упавшая с небес звезда, замерзшая на вершине высокой горы, которую достал для него самый невероятный и безбашенный демон. Эдельвейс так ладно и правильно смотрелся в его ладонях, будто созданный специально для ангела.
— Но это же… — прошептал хозяин книжного магазина, сглатывая. — Я мог превратиться в одну из этих..?!
Глядя на одновременно счастливое и озадаченное лицо любимого, Кроули тихо рассмеялся и тут же дернулся от пронзившей плечо боли. На него легли осторожные пальцы, тёплый свет заискрил между ними, залечивая глубокие раны, соединяя разорванные мышцы и кожу.
— Ты сомневаешься во мне, ангел? — тихо зашипел демон, утыкаясь лицом в изгиб нежной шеи.
Азирафаэль засмеялся ласково, и, только услышав этот звук, Кроули почувствовал себя дома.
— Никогда, мой дорогой, — ангел любовался своим подарком и улыбался бессовестно счастливо. — Спасибо тебе.
Говорят, что изредка, если поздней ночью пройти мимо старой книжной лавки и заглянуть в темное окно, можно увидеть очертания прекрасной девушки в длинном платье и чёрными, словно сама ночь глазами. Она стоит посреди зала и оберегает покой двух любящих друг друга существ — ангела с нежной улыбкой и демона, в груди которого таится необъятное искреннее чувство.
Любовь, возрастом в шесть тысяч лет.
Плюс-минус несколько дней.
Человеческая память — удивительная вещь. Она так тщательно прячет от своего хозяина болезненные и тяжелые воспоминания, замещает их, уничтожает подчистую, оставляет пустое, сияющее белизной пространство. Конечно, подсознание ничего не забывает, снова и снова прокручивает картинки, подбрасывая их в качестве страшных снов. Наше подсознание в целом достаточно заботливое создание. И очень умное — задолго до нас знает всю правду о происходящем, все скрытые желания и потаенные страхи. Но оно же может стать и самым страшным врагом, безошибочно бьющим в слабые места. Вы наверняка сталкивались с ним — это тихий, шелестящий голос где-то на задворках сознания, у самого затылка. От которого никуда не деться: ни уши закрыть, ни заткнуть их наушниками. Этот голос преследует всюду — в метро, в такси, в собственной постели. И в скором времени даже те мысли и идеи, которые ещё утром казались бредовыми и непримиримыми, оседают в голове и сливаются с прочими. Именно оно подкидывает нам в самый неподходящий момент воспоминание о начальной школе и каком-то невероятно постыдном моменте, от которого поджимаются губы и в груди что-то дрожит. Оно же подбирает какое-то самое счастливое событие из прошлого, когда ты находишься в объятиях любимого сейчас человека. И плечи каменеют, а дыхание сбивается.
Воспоминания так тесно связаны со всем, что нас окружает. Можно совершенно случайно вспомнить какого-то человека из летнего лагеря, чьё имя уже никогда не всплывет в голове, просто уловив слабый отголосок запаха сдобных булочек. И перед глазами целый день стоит чужая задорная улыбка и какая-нибудь самая дурацкая фраза. Или старая-старая песня, которую зачем-то запустили по радио, коснувшаяся ушей в машине по дороге домой вдруг вернёт Вас в самое болезненное и темное время в жизни. И вдруг станет так тяжёло дышать, будто все это не закончилось давным давно, а вот оно снова — обрушилось на голову непредсказуемым ледяным ливнем. Любой элемент нашего окружения несёт в себе это — целый ворох воспоминаний, хороших или плохих, которые пронизывают нашу жизнь. Забытая кем-то в спешке куртка или зонт, отколотая ручка у чашки, прожженное неаккуратно сигаретой кресло… Это своеобразная карта наших судеб, летопись, которую ведет само Мироздание. Независимое и неподкупное мнение откуда-то из глубин космоса.
Азирафаэль медленно вынырнул из сна, не сразу осознав себя в пространстве. Он лежал на постели, заботливо укрытый двумя одеялами. Ветер, забравшийся в квартиру через приоткрытый балкон, давно отчаялся добраться до спящего, поэтому лишь слегка шевелил шторы и раздувал сложенные в стопки документы на книжных полках. Судя по яркому солнцу за окном, Энтони все же исполнил свою страшную угрозу и отключил будильник на телефоне своего друга, чтобы тот вместо очередной утренней пробежки, наконец, выспался. И Азирафаэль возможно захотел бы обратить внимание на этот вопиющий факт, высказать хоть какое-то недовольство, но была одна загвоздка… Недовольства не было. Пережитое накануне удовольствие приятно осело в мышцах, вытеснив излишнюю энергичность. Ткань постельного белья приятно ласкала кожу и пахла самым невероятным человеком на свете — дорогим парфюмом, дымом сигарет и ещё чем-то неуловимым, немного опасным, но дьявольски манящим. Сон соблазнительно завлекал, звал в свои объятия, приглашал упасть обратно, но с кухни послышался грохот и звон посуды, которые были не совсем характерны для девяти утра выходного дня. Владелец книжного магазина приподнял над подушкой лохматую голову и прислушался. Когда шум повторился, он все же заставил себя встать.
Хозяин квартиры обнаружился почти сразу. Кроули стоял, прислонившись бёдрами к кухонной тумбе. Проигнорировав, как и в большинстве случаев, любую обувь, он изредка шевелил пальцами на босых ногах. Большая вязаная кофта с деревянными пуговицами была наброшена прямо на голое тело. На загорелой коже были отчетливо видны синяки от тяжелых ударов и ссадины от стекла. Взгляд Азирафаэля скользнул по ним, а в голове снова возникли образы: кривая надменная усмешка на лице когда-то любимого человека, пылающие яростью желтые глаза, звон витринного стекла. Из воспоминаний парня вырвал очередной звон стекла — Энтони достал с полки цветастую чашку и швырнул ее в стоящий на полу пакет. Там уже собралась внушительная кучка мусора — все, что осталось от других чашек, стаканов и тарелок. Он проследил взглядом за бреющим полетом и, взяв из пепельницы дымящуюся сигарету, глубоко затянулся. Азирафаэль на долгие несколько секунд замер, любуясь изящными пальцами с аккуратными ногтями, на костяшках которых медленно заживали ссадины. Помявшись немного в дверях, он все же решился задать волнующий вопрос.
— Мой дорогой, а что ты делаешь? — его голос был немного хриплым со сна, царапнуло ощутимо горло.
Кроули поднял глаза, и секунду было ощущение, что он совершенно не узнает стоявшего в дверях синеглазого человека, который зябко переминался с ноги на ногу. Он словно был где-то далеко, не в своей квартире, не на своей кухне. Будто бы, даже не в своём теле. Но стоило ему моргнуть — все мгновенно прошло. Он выдохнул дым, слегка приподняв подбородок, и прищурил единственный видимый глаз — второй был закрыт белой плотной повязкой.
— Убираюсь, — спокойно отозвался Энтони, сминая сигарету в небольшом блюдце, служившим ему пепельницей.
— Но из чего… — Азирафаэль проводил прощальным взглядом кофейник со смешной крышкой. — Мы будем пить? И… — он присмотрелся к мешку и заметил то, что когда-то было большими синими тарелками из набора. — Есть?
Он снова посмотрел на Кроули и напоролся на широко распахнутые желтые глаза, которые изучали его с ног до головы. Когда непослушный пациент, которого выпроваживали из больницы всеми силами, успел содрать примочку, коллекционер не заметил. Зато обратил внимание на воспалённую длинную полоску швов, соединяющих кожу. Азирафаэль снова мысленно очутился в патрульной машине, которая, громко завывая сиренами, неслась по городу в сторону больницы. Энтони то терял сознание, то приходил в себя, и тогда его бледному другу приходилось крепко держать чужие руки, когда тот пытался вытащить осколок стекла из собственного лица. После феерического полета Кроули с дерева, закончившегося вывернутой под невероятным углом рукой — это занимало второе место в рейтинге самых ужасных моментов в жизни Азирафаэля.
— Ты куда-то уходишь? — поинтересовался хозяин квартиры, засовывая руки в большие карманы кофты.
— Что? — растерянно отозвался Азирафаэль, хмуря выразительные светлые брови.
— Ты одет, — указал на очевидное Энтони, медленно приближаясь к нему. — Даже пиджак надел.
— Нет, я… — его пальцы нервно смяли полу пиджака.
Кроули перехватил одну руку и медленно поднёс ее к разбитым губам, чтобы дотронуться невесомо до нежного места на запястье, где бился чужой пульс. Он весь целиком был обжигающе горячим, словно его мучил жар или внутри закипал настоящий вулкан. И этот неудержимый огонь сжигал каждого, кто смел бросить на человека мимолетный взгляд, но Азирафаэля он лишь согревал, обволакивая с ног до головы. Ластился к рукам, послушно следовал за голосом. С самого детства неукротимого ехидного мальчишку, который сводил с ума всех учителей, мог остановить только этот самый голос, обеспокоенный и взволнованный, но никогда не осуждающий. Об этом знали все вокруг, за исключением самого Азирафаэля. Другой бы, возможно, во всю использовал эту власть, а ему лишь хотелось, чтобы друг не влезал в сомнительные авантюры и возвращался вечером в приют целый и желательно невредимый.
— Я просто привык, — осторожные пальцы нежно коснулись воспаленной кожи около глаза. — К Габриэлю в любой момент мог кто-то прийти, поэтому…
Кроули с тихим стоном уронил свою голову на чужое плечо, упираясь лбом в мягкую ткань.
— Он не пробовал лечиться? — глухо поинтересовался он, повернув голову на бок и глядя на такой незнакомый знакомый профиль самого важного в жизни человека. — Как можно жить с такими комплексами? Я подарю ему абонемент к психиатру.
— Мой дорогой! — Азирафаэль взволнованно опустил глаза, но наткнулся лишь на ласковую улыбку.
— В любом случае, хорошо, что ты уже одет. Мы идём по магазинам, — Кроули коротко поцеловал его в воротник рубашки и направился в спальню, до последней секунды не выпуская из плена рук чужих пальцев.
Азирафаэль покосился на набитый осколками посуды мешок. Судя по примете, это должно было сулить им тысячи лет беспросветного счастья. Так ведь?
— Что мы будем покупать? — взгляд владельца книжной лавки скользнул по полкам в поисках хоть одной уцелевшей кружки, но они были девственно пустыми.
— Новую кровать! — раздался из спальни довольный возглас, а после него — грохот развалившегося каркаса.
~~
Энтони оценивающе оглядел большую двуспальную кровать, с мягким матрасом и высоким изголовьем. Во всем огромном магазине, заставленном кривыми и косыми предметами мебели — она была единственным, что вызывало доверие. Не слишком высокая, чтобы не карабкаться на неё после долгого тяжелого дня как на Эверест, и не маленькая — он был уже достаточно зрелым и потрепанным жизнью, чтобы ценить в сексе комфорт и удобства. К тому же, она вполне гармонировала с дизайном его квартиры. Нельзя сказать, что он слишком этим заморачивался, но врождённое чувство стиля тенью стояло за его плечом. Над изголовьем имелась широкая полочка для разных мелочей: телефона, ключей от машины, очков Азирафаэля, его книг и, обязательно, для чашки чая. Или какао.
Перед тем как зайти в мебельный магазин, они потратили уйму времени в отделе посуды. Энтони придирчиво выбирал каждую тарелку, вертел её в руках, рассматривал на свету. Один раз даже принюхался, чем вызвал у своего спутника широкую улыбку. Ложки, вилки — вся утварь подверглась тщательному изучению. Удобно ли лежит в руке? Придаёт ли еде металлический привкус? Он раздраженно отмахивался от предложенных экземпляров, практически шипел на некомпетентных продавцов, и, вероятнее всего, сорвался бы, если бы не мягкое и робкое прикосновение к ладони. Азирафаэль извинялся за него, улыбался консультантам светлой улыбкой, делал комплименты их работе. А потом Кроули увидел ее.
Самую потрясающую кружку из всех.
Обычная белоснежная кружка, ничем не примечательная, если бы не ручка, сделанная в форме двух ангельских крыльев. Парень осторожно провёл дрожащими пальцами по ним, улыбнулся каким-то своим мыслям и, наконец, успокоился. Азирафаэль крутил коробку с чашкой в руках, не в силах успокоиться. Его синие глаза сияли так ярко, что буквально могли ослепить неосторожных прохожих. На щеках горел легкий румянец. Пока продавец оформлял их покупки и складывал в пакет, Кроули наклонился и быстро поцеловал своего любовника в подбородок.
— У тебя, ангел, должны быть крылья, — шепнул он тихо, заглядывая в глаза. — Раз уж ты где-то потерял их, то вот тебе новые.
Энтони осторожно опустился на кровать, оценивая ее удобство. На ней было достаточно места для них двоих: и чтобы согревать друг друга в объятиях, и для сладкого беззаботного сна. На самом деле, парень был готов купить любую — даже самую дорогую. Да хоть лавку с прогнившими досками, лишь бы выкинуть из квартиры старую мебель. Кроули подбросило на постели ранним утром, будто мысль упала на него с огромной высоты, поразив до глубины души. Слишком много посторонних и не самых хороших людей побывало в его квартире, а именно — на кровати. И на неё же, на испорченную и опошленную постель, он догадался уложить Азирафаэля. Дрожь отвращения снова сотрясла тело модели, отдаваясь болью в груди — и в рёбрах, и в сердце.
Поэтому стоило солнцу подняться над городом, парень выбрался из сладких тёплых объятий и отправился уничтожать все, что могло нести на себе отпечаток кого-то чужого, лишнего в его жизни, ненужного. Возможно, он бы и квартиру поменял, но слишком уж она полюбилась бывшему воспитаннику детского дома. А ремонт можно сделать в любой момент. Энтони попружинил на матрасе, упираясь ногами в пол. Ему так сильно хотелось, чтобы единственное тело, кроме его собственного, которое бы знала постель — был его потрясающий и невероятный любовник. Со всеми страхами, комплексами, проблемами и прочими неприятностями. И, конечно, со всеми стонами, нежными улыбками, старинными книгами и странными шутками. Душ. Определенно, следующее, что нужно поменять — это душевая кабина и ванна.
— Мой дорогой! — окликнул его Азирафаэль, который спешил и прижимал к груди ворох самых разнообразных подушек.
— Я думаю, лучше всего подойдёт эта, — приглашающе похлопал по постели Кроули. — Она менее всего похожа на гроб. Как тебе, ангел?
— Мне? — удивленно переспросил коллекционер и охнул, когда его настоятельно потянули за рукав, заставляя сесть.
— Подразумевается, что мы вместе будем на ней спать, — Энтони едва заметно покачивался из стороны в сторону, что выдавало его нетерпение и заинтересованность. — И не только… спать.
— Кроули… — Азирафаэль заметно покраснел и смутился, крепче прижимая к себе подушки.
— Если я не ошибаюсь, то старую кровать как раз сейчас вывезли из квартиры, — сверился с часами злостный манипулятор. — А ты обещал обо мне заботиться. Я же не могу спать на полу…
— Ох, мой дорогой… — обреченно прошептал владелец книжного, пряча своё лицо на чужом плече.
— Ну? Так что? Как тебе постель? — он обнял любовника за плечи, прижимая к себе крепче.
Азирафаэль ничего не ответил, продолжая краснеть своими чувствительными аккуратными ушами. Кроули лишь усмехнулся, устало зарываясь носом в его волосы.
— Ладно, ответишь, когда мы ее опробуем.
— Я больше не пойду с тобой в магазин… — послышался приглушенный кожаной курткой голос.
Энтони засмеялся, запрокинув голову. Не важно, сколько болезненных и неправильных воспоминаний таилось у них в душе. Они сотрут каждое и заменят самыми счастливыми и яркими, которые будут согревать их души до самого последнего вздоха. И если через много-много лет он умрет в этой самой кровати, крепко сжимая такую нежную и любимую руку — Кроули совершенно не против.
Вы никогда не задумывались о таком странном словосочетании, как «умереть от счастья»? Вполне понятно, что человек может умереть от горя, когда сердце будто выдирают из груди одним быстрым движением, а потом сжимают его в ледяной ладони. Можно умереть от боли, когда все тело выкручивает в агонии, слезы текут из ослепших глаз, а дыхание застревает в сведённом спазмом горле. Такие смерти пугают до ночных кошмаров, заставляют бежать в истеричном стремлении спастись. То есть, каждый понимает, что перед тем, как умереть насовсем, человек долгое время страдает и мучается. Но как можно умереть от счастья? Ведь счастье это так прекрасно, его ищут всю жизнь, гонятся за ним, пытаются накинуть аркан, чтобы притянуть к себе. Когда случается такое чудо, и оно — сияющее тёплое счастье — сваливается на голову, то жизнь должна мгновенно стать неповторимой, прекрасной и удивительной. Как к этому относится смерть? Зачем ставить ее на одну полку со светлым чувством? Неужели не может быть абсолютного счастья, без оглядки на неизбежный конец?
Белоснежный номер в отеле заливало яркое золотое осеннее солнце. Оно раскинуло россыпь своих рыжих веснушек везде: на стенах, на мягком пушистом ковре, на светлом постельном белье, на молочной нежной коже, которую не скрывало тёплое одеяло. Ветер принес с улицы запах свежей сладкой выпечки и кофе, который заполнял Париж по утрам. Миниатюрные милые парижанки, что буквально «только что» вылезли из постели, чтобы добежать до соседнего магазина — при этом у них был идеальный макияж и прическа — спешили по переулкам, улыбались продавцам в газетных киосках и цветочных тележках. Деревья шелестели листьями, которые поочередно срывались с веток и медленно опускались на асфальт, чтобы превратиться в небольшой луже в кораблик, на котором лето ускользало прочь. Несколько красных и золотистых листочков скользили по полу балкона, от края к краю. На тумбе около большой плазмы стояла корзина с цветами — алые, цвета крови розы лежали в ней, перемешанные с кокосовыми конфетками в белой обертке. На белом меховом ковре валялась одежда — дорогая, брендовая, вперемешку между собой. Тяжелые чёрные ботинки — один около самой входной двери, а второй под постелью. Дорогие модельные ботинки с острыми носками — аккуратно задвинутые под стул.
На белых, словно альпийский снег, простынях загорелое тело выглядело невероятно. Длинные изящные ноги, подтянутые ягодицы, соблазнительный изгиб поясницы и острые лопатки. Алые волосы раскинулись по подушкам, словно брызги крови. Между ключиц удобно устроился деревянный лакированный ангел. Рядом на животе лежал второй парень. В его светлых мягких кудряшках запуталось солнце, золотом выкрашивая их. На круглых нежных плечах огнём горели темные следы, оставшиеся после бурной ночи. Пушистые чёрные ресницы человека слиплись от соленых слез наслаждения, которые было невозможно сдерживать. Тёплые губы припухли от бесконечных поцелуев и того, что их постоянно терзали зубами. Одеяло сползло вниз, практически достаточно, чтобы открыть взору округлые ягодицы с отметинами от чужих пальцев. На высоком изголовье кровати виднелись следы от ногтей, которыми царапали от нетерпения дорогое покрытие.
Энтони лежал на боку, скинув на пол своё одеяло, подпирая рукой голову и опираясь на локоть. Взгляд его янтарных, потемневших глаз скользил по раскинувшемся рядом любовнику, что подтянул под себя большую дутую подушку. В свободной руке у него был бархатный алый лепесток розы, одной из той самой корзины. Он невесомо водил им по чужому лицу: по невероятному изгибу бровей, по переносице, по закрытым глазам, по румяным щекам, по губам. Азирафаэль улыбнулся от щекотки и едва заметно дернул кончиком носа, пытаясь избавиться от помехи, но это лишь раззадорило парня. Лепесток медленно двинулся дальше: по линии подбородка, до уха, скрытого белыми кудряшками, по самому его краю, до чувствительной мягкой мочки. Соскользнул на нежное место под ним, от прикосновения к которому по телу коллекционера книг каждый раз пробегала дрожь. Азирафаэль выдохнул тёплый воздух и чуть свёл лопатки, когда на светлой коже проступили мурашки.
Лепесток продолжил двигаться по такому желанному телу. По плечу, чтобы дальше соскользнуть на спину, на нежное место между «крыльями», по которому так сладко проводить языком, когда его хозяин сжимает в истоме пальцами простыню и хрипло стонет. Далее — по линии позвоночника, задерживаясь на каждой выступающей косточке, пока не добрался до поясницы и самых прекрасных впадинок над ягодицами. Для этого Кроули пришлось привстать, нависая над любовником. Не удержавшись, он повторил путь цветочного лепестка подушечками дрожащих пальцев, буквально шалея от шелковистости слегка влажной кожи. Азирафаэль, сознательно или во сне, двинулся и чуть развёл ноги, скрытые одеялом, в стороны. Ведущая модель агенства низко застонал, сжимая зубы от жара, который опалил его изнутри. Потянувшись к розе, оставленной рядом с подушкой, он нетерпеливо раскрыл ее бутон, и цветок распался в его руках на бордовые лодочки лепестков. И Энтони, не отрывая немигающего взгляда ядовитых желтых глаз, осыпал ими чужое прекрасное тело. Некоторые упали на постель, несколько — медленно спикировали на пол, но большая часть осела на спине Азирафаэля, создав невероятный контраст с молочной кожей. Кроули склонился, накрывая любовника собой, и принялся целовать просветы между ними горячими сухими губами, постепенно спускаясь вниз.
Спящий человек зашевелился, но почувствовал настойчивое прикосновение к загривку — загорелая узкая ладонь надавила слегка, убеждая не двигаться и остаться на месте. Азирафаэль лишь немного повернул бедра, чтобы сменить ставшее крайне неудобным положение. Он чувствовал чужое тяжелое дыхание, которое обжигало его вместе с прикосновениями губ. Пряди мягких волос щекотали бока, спадая по плечам любовника. Несколько раз Кроули прижался к его спине лбом, пылающим, словно того мучила лихорадка. Когда поцелуи дошли до кромки одеяла, их сменили руки, скользнувшие по спине вверх, смахивая лепестки. Парень перевернул Азирафаэля на спину, снова укрывая своим телом, скользя словно змея вверх и задевая затвердевшими сосками и подтянутым животом чужое тело. Кроули не удержался и все же коснулся влажным тёплым языком выступающих рёбер, проводя линию по груди вверх, пока не добрался до таких желанных губ. Владелец книжного магазина положил руки на его спину, мягко погладил по плечам, загораясь, словно сухой зелёный лес от беспощадной спички. Жёлтые глаза, наконец, встретились с синими, в которых отражалось осеннее солнце: рассыпалось сотнями искр, закручиваясь в неведомые ранее узоры.
— Доброе утро… — выдохнул Кроули, упираясь локтями в подушку с двух сторон от светлой головы.
— Ты спал, мой дорогой? — с волнением спросил Азирафаэль, касаясь подушечками пальцев немного опухших глаз возлюбленного.
— Как я могу… — он перехватил чужую ладонь, целуя запястье, где быстро стучал пульс, середину ладони, которая ещё хранила запах роз, что накануне нёс любовник. — Как я могу спать, когда рядом со мной ты? Лежишь, улыбаешься, спишь…
Энтони снова коснулся любимых губ, невесомо и коротко, воруя тёплое дыхание и улыбку. Резко перекатившись в сторону, парень одним слитным движением поднялся с кровати и, ни капли не стесняясь своей наготы, прошёл к чёрной сумке с вещами. Порывшись в ней пару секунд, он вытащил что-то и вернулся в постель, наступая коленом на белые смятые простыни. Он был словно пьяный, неотрывно смотрел на своего ангела, ресницы подрагивали, будто парень каждый раз осаживал себя и старался не моргать. Азирафаэль любопытно посмотрел на такого Кроули, немного нервного и дёрганного — словно он не владел своим другом детства полностью, без остатка — и сел, упираясь спиной в изголовье. Одеяло он все же подтянул выше, укрывая бедра.
— У меня есть для тебя подарок, — улыбнулся Кроули, облизывая нижнюю губу. — Нет более прекрасного момента, чем подарить тебе его здесь, в Париже.
— Тебе и правда не стоило, дорогой мой… — смутился Азирафаэль, машинально касаясь ладонью своего лица, чтобы скрыть смущение.
— Стоило, — возразил тот, подползая на коленях к любовнику. — Стоило, без сомнений.
В загорелых руках мелькнула небольшая чёрная коробка. Кроули повертел ее немного — не мог решиться отдать подарок — но тряхнул головой и протянул Азирафаэлю. Тот секунду помедлил, прежде чем принять его. Их пальцы соприкоснулись, и ток прошёл по нервам каждого из любовников, пронизывая тело от затылка до пальцев на ногах. Хозяин книжного магазина вздрогнул и зажмурился на мгновение, пережидая это ощущение. Секунду изучая коробку, он все же открыл ее, медленно и осторожно. Солнце сверкнуло, такое же любопытное, отражаясь от предмета внутри.
На чёрной дутой подкладке лежали карманные серебряные часы с изображением ангела на крышке. Цепочка была закреплена на верхней части коробки. Азирафаэль протянул руку, чтобы коснуться их, осекся на мгновение, сжимая пальцы в кулак, но все же дотронулся. Металл был холодным и приятным на ощупь. Подцепив часы подушечками пальцев, он взял их в ладонь. Они удобно легли в руку, будто там и должны были быть. Энтони потянулся, накрывая подарок своими пальцами, и перевернул другой стороной, на которой была гравировка.
— «Твоя любовь — как два крыла, несёт меня навстречу счастью», — прочитал севшим голосом Азирафаэль, чувствуя, как дрожат его губы.
— Я знаю, что меня часто нет рядом, — тихо сказал Кроули, приближаясь к любовнику. — Поэтому… Смотри на них, Ангел, и знай, что я вернусь к тебе, всегда вернусь. Через день, через год… Через жизнь.
— Мой дорогой, тебе не нужно было… — снова начал парень, чьи пальцы до боли сжались на подарочной коробке, но сбился, когда Кроули подался вперёд, обнимая его голову руками.
— Нужно, все эти годы нужно было… — шептал он, словно бредил. — Я хочу тебя баловать. Каждую секунду баловать, каждую минуту. Баловать своей любовью, своим временем, своей жизнью. Я хочу отдать все это тебе. Хочу избаловать тебя, чтобы ты не мог и подумать о том, чтобы уйти. Я эгоист, ангел… Мне нет прощения, но…
Энтони развернул лицо любовника к себе и поцеловал его приоткрытые губы, мягко лаская языком нежное небо и кромку зубов. Не разрывая поцелуя, он передвинулся, чтобы устроиться между чужих разведённых ног. Оборвав поцелуй, парень начал спускаться прикосновениями по шее, на грудь, оставляя новые метки.
— Я завидую самому себе, каждый раз когда касаюсь тебя. И люблю тебя, так сильно… Ревную тебя, такого светлого, доброго, прекрасного… — с каждым словом он спускался поцелуями все ниже, обводя губами впадинку пупка, настойчиво избавляясь от мешающего одеяла. — Хочу положить к твоим ногам весь этот чертов мир…
Он, наконец, достиг того, к чему стремился. Накрыл чужое возбуждение горячими губами, наслаждаясь сдавленным стоном над собой. Его голова размеренно двигалась вверх вниз, а Азирафаэль вновь кусал свои губы, откинувшись на бортик кровати. Пальцы на ногах у него поджимались от одной мысли, что именно делал для него Кроули. А тот не останавливался, сводя любовника с ума умелыми прикосновениями губ и языка. В какой-то момент заветная коробка с часами едва не выпала из ослабевшей руки коллекционера, но Энтони поймал ее своей, настойчиво сжимая чужие пальцы, заставляя удержать подарок.
Рыжее осеннее солнце отражалось в синих глазах человека, который то и дело запрокидывал голову, чтобы удариться затылком о деревянное изголовье. Лучи скользили ласково по чужой загорелой спине и мягким бёдрам. Азирафаэль задыхался стонами и наслаждением, повторяя одно единственное имя, не в силах остановиться. И если бы можно было умереть от любви — щемящей нежности и болезненного тепла — то они явно были при смерти.
И вместе они умирали каждый день, снова и снова, чтобы после возродиться в объятиях друг друга.
Энтони проснулся из-за того, что ему было крайне, невыносимо, ужасно жарко. Грудь сдавило тисками, вдохнуть почти не получалось. Он хватал воздух открытым ртом, но это слабо помогало. Парень почти чувствовал зловонное жаркое дыхание смерти, которая склонилась к его лицу. Острые когти ее жилистых рук придавили ослабленное тело к постели. Скульптор слышал, как в глотке чудовища рождается громогласный рык, который должен был оглушить его, разорвать барабанные перепонки и заморозить душу. Кроули сжал руки в кулаки, собирая последние силы, чтобы сражаться до конца. С тихим хрипом он набрал в легкие воздуха, сколько смог, и выдохнул:
— Демон, отстань от меня!
Пёс расстроенно убрал свои передние лапы с груди хозяина и спрыгнул с постели. Энтони мгновенно почувствовал себя лучше, хотя горло саднило и от каждого вдоха хотелось кашлять. Он медленно открыл глаза, но разницы почти не заметил. В комнате был полумрак, лишь несколько небольших стеклянный фонарей с металлическим корпусом стояли на стуле. Свечи в них горели, от них исходил приятный тёплый свет, который не тревожил чувствительные глаза и не вызывал головную боль. Футболка на парне была другая, значит, пока он спал, его переодели. Волосы завязали в высокую шишку, чтобы они не впитывали пот и не мешали лежать. Рядом с фонарями стоял стакан с тёплой водой. Кроули протянул руку и взял его, чтобы сделать жадный глоток. Горло тут же осудило его за этот поступок, запершило сильнее, боль отозвалась под ушами. Загорелая кожа покрылась мурашками, когда человек стал замерзать. Он поспешил забраться обратно под одеяло, натягивая на острые плечи. Дверь в спальню приоткрылась, впуская в помещение запах свежего супа.
— Ты живой? — чуть насмешливо, но негромко спросил Хастур, приближаясь к постели в центре комнаты.
— Откуда ты здесь? — хрипло спросил хозяин лофта, поворачиваясь на бок и наматывая на себя одеяло, словно кокон. — Ты знаешь, где я живу?
— Достаточно того, что твой ангел умеет хорошо объяснять путь, — Хастур присел на самый край и положил холодную руку на пылающий лоб друга. — Допрыгался, пижон?
— Хастур, нотации, — оборвал болезный, вопреки словам прикрывая глаза.
— Я молчу, — покачал головой бармен и провёл сухим полотенцем, что висело на его плече, по чужому лицу, стирая пот. — Только вот схватит твой ясноглазый сердечный приступ, будешь таскать ему кашки в больницу и катетеры менять.
— Что? — нахмурился Энтони, для которого лишняя мозговая деятельность была не по силам.
— Ты напугал его, вот что,— пояснил парень и подошёл к окну, чтобы его слегка приоткрыть и впустить в комнату свежий воздух. — Он позвонил мне и сказал, что ты собираешься умирать. Он не знал, как тебя переубедить.
Парень нахмурился, вспоминая, как отмахнулся от суетящегося вокруг Азирафаэля и бросил неосторожное: «Ангел, дай хоть умереть спокойно!». Тот, к чести сказать, мгновенно оставил любимого в покое. А спустя полчаса хлопнула входная дверь, впуская Хастура с большими бумажными пакетами в руках.
— Для тебя это очередная простуда, а для него — ты вдруг вышел из строя, — продолжил бармен. — Он на днях видел, как Лигур пытался починить сломанный холодильник, а потом отчаялся и выбросил его. Знаешь, что он спросил меня, когда я дал тебе жаропонижающие, и мы стали варить суп?
— Мне даже представить сложно… — ласковая улыбка украсила сухие потрескавшиеся губы.
— «Я не хочу, чтобы мои братья пришли за Энтони…», — возможно, эти искренние и нежные интонации были присущи каждому, кто когда-то ходил по облакам босыми ногами, но у Хастура получилось прекрасно изобразить Азирафаэля. — Он готов отгонять их обломками табуретки, если понадобится.
— Обломками табуретки? — переспросил Кроули, мозг которого сфокусировался на этом странном предмете, которого в его квартире определенно раньше не было.
— Азирафаэль нервничал, — бархатно засмеялся бармен, очертания которого скульптор слабо видел в темноте. — К тому же, ты оставил включенным ноутбук.
Энтони застонал и попытался засунуть голову под подушку. За несколько дней до той «прекрасной» прогулки, которая свалила скульптора в постель, они с бывшим ангелом учились пользоваться поисковыми системами, находить нужную информацию. Кроули хотелось, чтобы его возлюбленный узнавал мир, изучал его, становился его неотъемлемой частью, а не невольным гостем. Но в этот раз, похоже, самые благие намерения сыграли с человеком злую шутку.
— Он нашёл как минимум пять диагнозов, по которым ты должен скоропостижно скончаться в муках, — взгляд Хастура оценивающе скользнул по замученному другу. — Теперь и меня парочка напрягает.
— Отстань, — беззлобно огрызнулся Кроули, попытался отмахнуться, но рука бессильно упала на постель. — Зубоскал.
— Мы научились варить тебе горячий наваристый суп, — сменил тему бармен и поднялся на ноги. — Лекарства я разложил по порциям, твоё дело только вовремя рот открывать. А мне пора…
Когда Хастур уже подошёл к двери, до него донеслось тихое, но отчетливое:
— Спасибо.
В следующий раз парень проснулся, когда дверь в спальню снова открылась. Демон вбежал в комнату, радостно поскуливая и нарезая круги вокруг кровати хозяина, но лезть побоялся, потому что рядом обнаружился Азирафаэль, в цветастом фартуке, который наверняка привёз Хастур, с розовой лентой на лбу, которая не позволяла волосам лезть в глаза, и со скорбно сведенными бровями. В руках у любовника был небольшой поднос, на котором стояла чашка с ароматным чаем и миска с супом. Пальцы были залеплены пластырями с какими-то милыми картинками — на них Азирафаэль долго смотрел в аптеке, и Энтони не выдержал, купил ему. Вот, пригодились.
— Мой дорогой… — тихо позвал парень с удивительными синими глазами и опустился на кровать.
Кроули открыл глаза. За окном заметно посветлело, но шторы были заботливо задвинуты. Свечи в фонариках почти догорели — пламя плясало в озерце из жидкого воска. Скульптор медленно сел, баюкая тяжелую голову и стук в висках, а Азирафаэль уже потянул с него промокшую насквозь футболку, ею же — повторяя все точно за Хастуром — он вытер грудь своего любимого человека, провёл по плечам, между лопатками, после чего по груди и животу. Парень начал ощутимо дрожать, замёрзнув, но заботливый ангел уже натягивал на него сухую рубашку с длинными рукавами. Сухая ткань так приятно прикасалась к телу, что Энтони сразу почувствовал себя лучше.
— Тебе надо поесть, — не сказал, а практически попросил Азирафаэль, не в силах убрать своих рук от чужого тела. — Хастур сказал, что тебе нужно прогреться изнутри.
— Ты сам приготовил? — несмотря на то, что глаза слипались и так сильно хотелось лечь, Кроули улыбнулся и постарался хоть немного побыть с любовником, чтобы его успокоить.
— Я… — Азирафаэль опустил глаза на миску, задумчиво ее изучая. — Я постарался сделать все так, как говорил Хастур.
— Давай… — парень протянул руки. — Давай, давай, ангел. Пробовать будем.
Бывший ангел осторожно вложил в ладони миску с супом и ложку. Кроули принюхался, но не обнаружил ничего, кроме вареной курицы и овощей. Пахло съедобно, даже очень вкусно. Зачерпнув немного, он попробовал и одобрительно хмыкнул, отправляя в рот ещё и ещё. Азирафаэль смотрел напряженно, сложив руки на коленях и постоянно одергивая край фартука.
— Дорогой мой… — позвал он тихо, будто не решаясь говорить. — А ты ведь… Не умрешь?
Энтони поперхнулся и закашлялся, закрывая рукавом рот. Облизнув губы, человек осторожно оставил посуду, где почти не осталось супа, и посмотрел на собеседника.
— От твоего супа? — легкая усмешка появилась на бледном лице, на скулах которого горел нездоровый румянец. — Он очень вкусный, Азирафаэль.
— Нет, я… — тот сбился, запутав самого себя.
Кроули вздохнул, чуть прикрывая глаза, и коснулся горячими пальцами чужих рук, цветастых пластырей с утками и сморщенной на подушечках пальцев из-за воды кожи. Азирафаэль тут же вскинул на человека взгляд своих синих, широко распахнутых глаз. Его возлюбленный улыбался, мягко и ласково. Жёлтые глаза блестели — отчасти из-за температуры, а отчасти из-за бескрайней неудержимой любви.
— Я не умру, пока окончательно тебе не надоем, — усмехнулся парень, а Азирафаэль вздрогнул и качнулся вперед, сильнее залезая на кровать.
— Я не… — начал он, но сбился, когда почувствовал на своих губах чужие, сухие и жаркие.
Энтони коротко поцеловал его, скользнул невесомо и отстранился, притягивая ангела, который повесил свои крылья на крючок, ближе к себе. Вдвоём они повалились на кровать. Демон, лежащий на полу, ворчливо отвернулся. Скульптор мягко гладил любовника по спине, по сведенным лопаткам и круглым плечам.
— Не думай об этом, ангел, — шепнул он тихо. — Я буду с тобой столько, сколько смогу. Я не оставлю тебя, не по своей воле.
— Ты обещаешь? — огонь свечей отразился в бездонных глазах Азирафаэля.
— Да, — серьезно сказал Энтони. — Я тебе это обещаю. Мы с Лигуром за вас уничтожим любые миры, если понадобится.
Суп вскоре сделал своё дело. Человек уснул, уткнувшись носом в светлые мягкие волосы. Азирафаэль ещё долго лежал рядом, касаясь невесомо пальцами острого подбородка, высоких скул, пушистых чёрных ресниц. Он до последнего старался бороться со сном, щурил глаза, зевал в чужую шею, но в итоге заснул, будто кто-то положил невидимую ладонь на его затылок.
Утром мобильник Энтони взорвался злым голосом Лигура, который нервно сообщил, что бар несколько дней работать не будет, потому что один мерзкий человек заразил его ангела простудой. Парень представил себе хмурого темнокожего владельца бара, который в таком же цветастом фартуке варил куриный бульон любовнику, и засмеялся, расплескивая свой завтрак на постель.
Вы никогда не задумывались, что для Вас любовь? Очень часто люди, которые находятся в отношениях и улыбаются друг другу, сидят в одиночестве по углам и страдают из-за того, что не чувствуют себя любимыми. Бывало ли, что кто-то из Ваших друзей приходил вечером, чтобы сесть на кухне, схватившись руками за голову, и повторять только одно: «Я не уверен… Не уверен, что меня любят…»? Так горько, что люди, которые находятся рядом друг с другом, могут быть одинокими. Очень страшно чувствовать себя ненужным и потерянным в толпе, но намного хуже — рядом с самым близким человеком. Если очень долго хранить этот холод в душе, то однажды можно проснуться рядом с тем, кто больше не вызывает никаких эмоций. Просто кто-то, кто оказался с Вами в одной постели, неведомым случайным образом. Так что ж для Вас любовь?
Слова — это абсолютная ненужная вещь, на самом деле. Их пускают в ход тогда, когда уже поздно что-то исправлять. А с течением времени они совсем потеряли вес. Люди больше не верят тому, что слышат, потому что готовы обмануться, боятся, что такие красивые сочетания букв окажутся сплошь из ядовитой лжи. И, несмотря на то, что прошла эпоха рыцарей и героев, которые посвящали свои подвиги прекрасным женщинам, в наши дни правильнее смотреть именно на поступки, на жесты, на действия. Отношения человека видно сразу: по взглядам, по прикосновениям, по тому, как бездумно он тянется к любимому или отталкивает кого-то. Усталость никогда не оправдает нежелание несколько минут посидеть рядом друг с другом. Если человек перестал отдыхать в объятиях любимого человека, то это начало конца. Запускайте таймер, обратный отсчёт пошёл.
На больших круглых часах, которые висели над баром, со светящимися в темноте стрелками и цифрами, было почти пять утра. Последний посетитель бара, шатаясь и цепляя плечами дверные косяки, выполз на улицу, где ещё горели тусклые желтые фонари, свет которых был размыт мелкими каплями дождя. Небо постепенно светлело, наполняя город серым светом. Солнце, пока ещё не готовое отправиться отдыхать после изматывающего лета, мелькало то тут, то там, но его перехватывали плотные клубящиеся облака. Дождь не был навязчивым, шёл бесшумно и очень слабо, оседая на лицах людей, на лобовых стёклах машин и на окнах мелкой моросью. Такси, одиноко скользящие по улицам, подбирали загулявших людей или везли сонных клерков, которым нужно было быть на месте уже через несколько минут. В магазинчиках и лавках загорался свет, освещая запотевшие витрины. Хозяева открывали тяжелые задвижки и зевали, закрывая руками рты. Город просыпался, чтобы прожить ещё один долгий, наполненный событиями день.
А бар наоборот — закрылся. Высокий темнокожий парень погасил вывеску и захлопнул тяжелую дверь, задвигая щеколду и отрезая шум жизни. Бар погрузился в полумрак. Прохладный ветер залетал через приоткрытое окно, унося удушливый запах алкоголя и дыма. Хозяин проверил дверь на задний двор, запер ее и дернул для надежности. Эхо разнесло по бару громкий металлический скрежет. Лигур сморщился от него и направился обратно в зал, снимая с себя чёрный фартук. Им же он вытер свои руки, после чего бросил испачканную тряпку в корзинку с грязными скатертями. Основную посуду он вымыл, на вечер остались лишь бокалы и пивные кружки. Мусор ожидал своей участи в большом сером баке позади заведения. Забытые вещи он ссыпал в коробку, а ее убрал в сейф в комнате отдыха. К приходу уборщиц он должен был уже проснуться. Усталость ломила все тело, мышцы ныли от напряжения, но чувство хорошо выполненной работы все заглушало. Ещё раз бросив взгляд на пустой темный зал бара, Лигур направился к лестнице на второй этаж, которая была спрятана за темной невзрачной стеной.
Собственная квартира встретила его тишиной. Свет нигде не горел, только один слабый огонёк — это в окно заглядывал любопытный уличный фонарь, который ещё не погасили. Парень стянул с себя белую рубашку с отодранными рукавами, насквозь пропахшую алкоголем и потом. Казалось, что проще было ее сжечь, чем отстирать. Такая же рубашка нашлась прямо на полу около двери в ванную комнату. Видимо, его возлюбленный пришёл к таким же выводам, избавляясь от надоевшей тряпки. День выдался тяжелым: откуда-то набежала целая толпа подростков, которым ещё нельзя было продавать алкоголь, зато у них были поддельные удостоверения. Хастуру хватало одного взгляда на человека, чтобы поймать его на лжи. На все вопросы он отмахивался — слишком долго трудился на предыдущей работе, наблюдал за людьми, изучал их, вглядываясь в лица, трогая невидимыми пальцами за плечи. Конечно, отказ не привёл детей в восторг, они буянили и кричали. Хастур давно привык к волнам чужих эмоций, направленных на него, но все же пока ещё довольно быстро уставал.
Лигур задержался около приоткрытой двери в ванную комнату. Закрыв на секунду глаза, он в который раз за последние пару лет просто попытался осознать, что в его жизни есть невероятный черноглазый человек, буквально свалившийся ему на руки с неба. У него были свои боги, кровожадные и жестокие, но все же он каждый раз, завершая очередной день, коротко благодарил их за своё счастье. Выдохнув медленно, парень едва слышно постучал в дверь костяшками пальцев. Ответа не последовало, а дверь медленно отворилась. В нос ударил запах миндаля и ванили, заполнивший небольшое помещение. Свет в нем также не горел, все освещали только постепенно светлеющие небеса за окном. Теплый влажный воздух приятно коснулся лица, казалось, его можно было потрогать руками. В белой ванне на широких ножках лежал Хастур. Его тело со светлой — в полумраке почти прозрачной — кожей скрывала вода, от которой исходил очень приятный запах. Парень спал, запрокинув голову, положив на борта острые худые локти. Его грудь размеренно поднималась и опускалась, то показываясь над водой, то скрываясь под её поверхностью.
Лигур бесшумно прошёл по ванной, словно большой гепард на мягких лапах. Он подошёл к спящему ангелу, пусть и отказавшемуся от крыльев, и одним слитным движением опустился на колени около его головы. С мягких светлых волос на кафельный пол падали редкие капли и разбивались. Большая темная ладонь коснулась чужого затылка, пальцы запутались в белых прядях. Парень осторожно и медленно массировал кожу головы Хастура. Тот с тихим блаженным стоном пошевелился, вынимая из воды колено. Взгляд хозяина бара скользнул по худой ноге, по внутренней поверхности бедра, ещё немного ниже… Он был слишком уставшим, чтобы возбудиться, но любоваться-то никто не запрещал. Лигур ещё помнил, насколько нежная и бархатная эта кожа на ощупь, как любовник откровенно вскидывает бедра, если провести по ней кончиками пальцев, и совершенно бездумно раскрывает их шире, не в курсе, что нужно чего-то стесняться.
Потянувшись к висящей на стене стойке, темнокожий парень взял шампунь и выдавил немного на ладонь. Согрев жидкость в своих руках, он снова вплел пальцы в чужие волосы, растирая до ароматной пены. Лигур перебирал пряди, чуть оттягивая их, и снова ласкал подушечками пальцев, задевая лоб и виски. Хастур опять пошевелился и открыл глаза, щурясь сонно, но, ощутив знакомое прикосновение, мгновенно расслабился, запрокидывая голову ещё сильнее.
— Привет… — выдохнул он хрипло, прикрывая глаза, на этот раз от наслаждения.
— Утомился? — тревожно спросил парень, переходя на шею, разминая забитые мышцы.
— Не больше, чем обычно, — Хастур довольно улыбнулся, когда почувствовал прикосновение губ к позвонку на своей шее.
— Двигайся, — Лигур поднялся с колен и легко избавился от темных джинс и белья, упавших бесформенной кучей на пол. — У меня не будет сил мыться после тебя…
Бывший ангел выпрямился и послушно продвинулся вперёд, дав место человеку, чтобы он сел за его спиной. Вода всколыхнулась и выплеснулась на пол, поднявшись слишком сильно. Лигур мягко привлёк любовника к себе, устраивая на его чувствительном животе свою широкую загорелую ладонь. Хастур откинулся спиной на его грудь и вновь запрокинул, на этот раз на чужое плечо. Тепло человеческого тела окутало его целиком, запах солнца, которое пропитало Лигура, казалось, насквозь, ударил в нос, заглушая все остальные. Хозяин бара невесомо скользнул губами по шее любовника, по сильной мышце, по мочке уха. Сладкий вкус ангела смешался с горьковатой пеной от шампуня.
Лигур не мог отказать себе в удовольствии невесомо провести подушечками пальцев по нежной коже между острыми лопатками любовника. Там, если присмотреться, вглядеться очень внимательно, можно было заметить россыпь мелких, почти белоснежных шрамов. Парень осторожно касался их каждый раз, когда Хастур оказывался в его объятиях. Тот в свою очередь повернул голову, чтобы найти такие горячие влажные губы. Целовались они медленно, очень лениво, едва задевая друг друга. Тёплое дыхание смешалось, обжигая их. Хастур коснулся длинными пальцами линии подбородка любовника, чуть придерживая. Лигур перехватил его руку и поднес к своему лицу, чтобы коротко поцеловать в середину, а после — в запястье, туда, где бился загнанно чужой пульс.
— Хочешь, поедем в отпуск? — предложил хозяин бара.
Хастур недоверчиво посмотрел на него своими невероятными чёрными глазами, любуясь любимым лицом. Человек выглядел серьезно, немного устало, и определенно — счастливо.
— А как же работа? — напомнил об очевидном бывший ангел. — Твой бар для тебя все.
Лигур покачал головой, бездумно поливая тёплой водой, которую зачерпывал свободной рукой, чужие плечи. Вода тихо журчала, убаюкивая их.
— Был, пока один сумасшедший не шагнул с моста прямо на моих глазах, — укоризненно сказал парень, толкая носом любовника в висок. — Мой бар не пытается покончить с собой.
— Эй, — наигранно обиженно отозвался Хастур и почувствовал, какими крепкими стали объятия парня, сидящего за его спиной.
— Мы закроем бар… — тихо прошептал на ухо Лигур. — Бросим все, сядем на самолет…
— М-м… — согласно отозвался Хастур.
— Будем плавать в океане… Весь день валяться на белых простынях… Есть самые сладкие фрукты… Заниматься любовью…
Когда солнце заглянуло в маленькое окошко на втором этаже, закрытое плотными белыми жалюзи, то его лучи скользнули по двум спящим людям, которые крепко спали в давно остывшей воде. Их головы соприкасались, а сердца бились практически в унисон. И, конечно, вскоре Хастур будет озадаченное смотреть на сморщенную кожу на кончиках пальцев, громко чихать, закрывая локтем лицо и шмыгать забитым носом, но он никогда не сможет почувствовать себя более отдохнувшим и счастливым, чем в объятиях своего особенного, невероятного и неповторимого человека.
Стоит ли говорить, что следующие три недели бар был неизменно закрыт?
Зима, которая обрушилась на город, была одной из самый отвратительных на памяти Энтони. Ледяной, пронизывающий до костей ветер носился по улицам бешеным зверем, вырывая из рук людей документы и бумажные пакеты, ожесточенно хлопал дверьми кафе и магазинов и залетал в неосторожно оставленные открытыми форточки, чтобы устроить беспорядок на рабочем столе какого-то сурового работника банка или разбросать вещи, чтобы только что законченная домохозяйкой уборка потеряла смысл. Грязные серые небеса висели над городом, цепляясь за шпили и углы домов, рвались на части, даром что без громкого треска, и их становилось ещё больше. Казалось, что совсем скоро они осядут на землю, погребая под собой всех жителей. Погода ни разу не побаловала горожан снегом — ни одной снежинки, которая могла хоть как-то поднять настроение людей. Отовсюду был слышен тяжёлый лающий кашель, простуженные люди ползли на работу, щуря больные воспалённые глаза и кутаясь в шарфы.
Он сам окно не закрывал. Оно было распахнуто настежь, тонкие светлые шторы мотались туда-сюда, словно белоснежные невесомые крылья. Парень сидел на полу, откинувшись спиной на низкую большую кровать: упирался локтями в матрас и запрокинул голову. В самом углу стояла недоделанная брошенная скульптура, на которую была накинута белая ткань. Взгляд Кроули постоянно возвращался к ней, натыкался на выпирающее крыло с детально проработанными перьями и на брошенные у основания рисунки. Низко зарычав, Кроули размахнулся и швырнул в свою работу бутылкой с остатками вина. Во все стороны брызнули осколки стекла, на ткани остались алые пятна, похожие на кровоподтеки. Энтони подтянул к себе колени, сворачиваясь в комок сплошь из угловатых локтей, коленей и позвонков, выступающих из-под кожи. Он задел стоявшие рядом пустые бутылки, которые покатились по полу с тихим глухим звуком, пока не звякнули, врезавшись в другие.
Он закрывал глаза, зажмуривал их так сильно, что веки начинали болеть, но не мог перестать видеть. Разочарованных синих глаз, в которых, казалось, затерялось само солнце, скорбно изогнутых бровей и поджатых губ. Энтони заливал в себя столько алкоголя, сколько мог, пока не отключался, оседая на пол у стены или доползая до постели, но не мог забыть, прекрасно помнил, как швырнул в прекрасное утонченное лицо собственную скомканную рубашку, крича что-то в запале и задыхаясь от гнева. Его так бесило все: и как ангел касался его плеча, пытаясь поддержать, как пристраивался спать рядом, где бы этого не захотел скульптор, каким бы неудобным не было положение. Работа не удавалась, в очередной раз указывая парню на его бесполезность, а Азирафаэль… Он мешался под ногами, задавал вопросы, говорил какие-то бесполезные слова, пока в один день не оказался за дверью. Кроули вытолкал его из своей квартиры, не позволяя вставить ни слова. Ангел не сопротивлялся, даже не пытался перечить человеку, только смотрел широко распахнутыми глазами.
Ещё несколько часов Азирафаэль стоял в коридоре, касаясь ладонью холодной поверхности двери, звал тихо по имени, но Энтони не откликался, пытался творить и заглушить все звуками работы инструмента. Но даже сквозь непрекращающийся стук он улавливал ласковый голос, который забивался в голову и взрывал ее. Демон лежал под дверью и тихо скулил, иногда царапая когтями, требуя открыть, но хозяин старался не обращать внимания и ожесточеннее стучал по камню. К моменту, когда ангел затих, по всей вероятности просто ушёл, не добившись ничего, руки Кроули были покрыты каменной пылью и кровью, сбитые костяшки пальцев нещадно жгло. Ещё несколько дней назад к нему бы подошёл улыбающийся любовник, чтобы осторожно провести по воспаленным пальцам мокрым полотенцем, стирая все, а после — медленно и вдумчиво бы обработал ссадины. Но в квартире было пусто, эхо собственных шагов отражалось от стен и врезалось в спину острыми ножами. Загорелая кожа покрылась мурашками от того холода, что царил в доме. Мобильный телефон разрывался от звонков, вероятнее всего Хастура, но скульптор кинул аппарат куда-то, даже не взглянув на экран.
В горле снова пересохло. Он попытался распутать свои конечности и встать, но кровать снова больно врезалась ему под лопатки. Голова загудела, а перед глазами заплясали яркие пятна. На полу валялись пустые бутылки из-под вина и виски, из-за которых в комнате неприятно пахло, но ветер выносил этот запах наружу, чтобы заменить невыносимым холодом. Хватаясь руками за каркас постели, скульптор очень медленно поднялся на ноги, дрожащие и слабые. Он так ярко помнил, как отправился в любимый бар, чтобы заглушить эти отвратительные голоса, которые шептали на ухо по ночам, что он — не нужный никому хлам. В баре было людно: они пихали и толкали его, звали зависнуть вместе, кто-то пытался повиснуть на шее. Но Энтони упрямо шёл к бару, мечтая только о том, чтобы выпить. О чем он не мечтал — о злых черных глубоких глазах с другой стороны бара, которыми на парня смотрел друг. Хастур кривил с отвращением губы, толкая к нему полный стакан виски, и смотрел брезгливо, словно на забредшего случайно бездомного. Хастур ничего не говорил, но ему и не нужно было. А потом взгляд Энтони скользнул по столикам.
За тем самым, за которым они с Азирафаэлем сидели, когда впервые пришли в гости к Хастуру, сидел кто-то, смутно похожий на бывшего ангела. Но половина волос на его голове была темной, словно неумелый стилист пытался сделать ему мелирование. Короткая темная борода украшала подбородок, и Кроули подумал, что она так сильно уродует Азирафаэля. Хотелось подойти и… И что? Вместо этого парень опрокинул очередной стакан в себя, теряясь в приятном горячем ощущении в груди. В конце концов, счастливые концы придумали лжецы. Почему он думал, что станет исключением? Потому что к нему спустился ангел? Смешно. Кроули засмеялся, захлебываясь алкоголем, и очень скоро оказался на улице, куда его вытолкал взбешенный Лигур. Наверное, он тоже хотел бы что-то сказать, но только сжимал зубы. Перед тем, как оказаться снаружи и рухнуть на асфальт прямо в грязь, скульптор успел заметить чужой взгляд, проводивший его до самых дверей. И только когда он все же добрел домой, несколько раз рискуя оказаться под колёсами машин и сдохнуть, он понял, что глаза его ангела потемнели и стали какого-то мутного грязного цвета и не выражали ни одной эмоции. Кроме, разве что… насмешки.
Энтони споткнулся о кучу бутылок и едва не полетел снова на пол, но успел схватиться за дверной косяк. Нет. Нет. Определенно нет. Что-то внутри него билось, словно пленённая дикая птица, разбивало крылья и осыпало перьями все вокруг. Парень потряс головой и прислонился лбом к ледяному дереву. Все изначально было неправильно, не так. Почему он так сильно разозлился на ангела, что выгнал его? В чем была причина? Кроули снова зажмурился, сжимая крепко зубы — головная боль усилилась, застучала в висках каким-то замысловатым быстрым ритмом, но он не мог сосредоточиться. С чего все началось? Почему он не мог вспомнить, с чего все это началось? Стоило, вероятно, найти телефон и позвонить Хастуру. Азирафаэль так и не привык к мобильнику в своём кармане, поэтому всячески игнорировал просьбы носить его с собой. А потом ещё одна мысль, намного ярче, ударилась обо что-то в его сознании и засияла.
Почему никто ничего не говорил?
Азирафаэль не пытался его успокоить или извиниться, как делал довольно часто. Хастур не обругал своего пустоголового друга за то, что сделал больно ангелу, не выгнал из бара, не набил морду, как должен был сделать наверняка. И Лигур не обвинил его ни в чем, только вытащил из бара, подальше от Азирафаэля. Но ни один человек не проронил ни слова…
— Что ты делаешь, мой дорогой? — раздался такой знакомый голос, но теперь в нем было столько иронии и издевки, что где-то в груди заныло, будто мышцы груди сократились резко и одновременно.
Энтони медленно развернулся, глядя на Азирафаэля. Теперь его волосы были совсем темными, как и глаза. Он едва улыбался, самыми уголками губ, и сложил руки на груди, наблюдая за человеком. Парень смотрел на нежные губы, которые так сладко было целовать, и не мог вспомнить, почему не бросился все исправлять раньше? Почему не просил прощения, снова и снова, не обнимал, прижимая к себе как можно крепче, почему не переубедил? Как он мог вообще в чем-либо обвинить ангела, который бесстрашно шагнул вниз ради того, чтобы остаться рядом с человеком? Как он мог выпустить чужую ладонь из своей, если каждый раз крепко переплетал их пальцы?
— Почему ты ушёл? — спросил хрипло скульптор, выпрямляясь, хотя все тело ломило, и мышцы ныли.
— Ты выгнал меня, — отозвался Азирафаэль, поправляя чёрный пиджак. — Надоело возиться, поэтому ты избавился…
— Нет! — зло оборвал Энтони, щуря ядовитые желтые глаза, и указал пальцем на того, кто стоял перед ним. — Я этого не делал!
Он осекся, взгляд метнулся по квартире, по стенам и потолку. Кроули помнил все так ярко, словно смотрел слишком драматичный сериал по телевизору, но он помнил со стороны. Не было ни одного воспоминания о том, что он чувствовал в тот момент, что думал… Порыв ветра ворвался в квартиру, шторы взметнулись вверх и опали. Куча рисунков на полу зашелестела и медленно отползла к противоположной стене. Рисунки, который Азирафаэль сам разложил по папкам, любуясь, разобрал по сюжетам и жанрам и скрепил, перевязав лентами. Как тогда бумаги могли снова в беспорядке валяться, помятые и запачканные следами от алкоголя? Прохладный воздух остудил голову, принося ей временное облегчение. Показалось, что в ветре он учуял запах шоколада и тёплого молока.
— Или я схожу с ума… — прошептал тихо Энтони себе под нос. — Или это все просто сон.
— Это не оправдание, Кроули, — обманчиво мягко сказал Азирафаэль.
— Нет, — согласился парень, и шальная улыбка украсила его лицо. — Но это даёт место для манёвра.
Все так же придерживаясь рукой за стену, скульптор медленно направился к распахнутому окну. Внизу раскинулся город — шумный и переливающихся тысячью огней. Машины неслись по шоссе друг за другом, сигналили и шуршали шинами. Небо дрогнуло бесшумно, и вниз устремились сотни маленьких сияющих снежинок. Они крутились, сплетаясь в удивительные узоры. Снегопад превратил грязный серый город во что-то удивительное и сказочное, как то чувство, что горело в груди Энтони каждый раз, стоило ему увидеть синие глаза своего ангела. И ничто: ни творческий кризис, ни злость, ни грусть — не могло бы заставить оттолкнуть того, кто наполнил смыслом самую обычную и невзрачную человеческую жизнь.
— Что ты задумал? — в чужом голосе, таком равнодушном сейчас, впервые промелькнуло беспокойство. — Энтони!
Скульптор поставил колено на подоконник и схватился обеими руками за раму. Ветер ударил его в грудь, раздувая белоснежную рубашку. Облизнув сухие губы, Кроули прищурился, вглядываясь вдаль.
— Говорят, что если умрешь во сне, то проснёшься, — широкая улыбка не сходила с его лица, когда парень обернулся на Азирафаэля. — Вот и проверим.
— А если это не сон? — тот в свою очередь сделал шаг к замершему человеку. — Ты разобьешься.
Взгляд Энтони скользнул по квартире: по постели, на которой он впервые брал ошалевшего от удовольствия ангела; по шкафу, в котором постепенно появились элегантные рубашки и пиджаки; по пледу, на котором они устроили пикник прямо дома, потому что на улице пошёл дождь, и Энтони кормил возлюбленного с рук ягодами, задевая подушечками пальцев нежные губы. И наконец, по замершему посреди спальни человеку, который смотрел такими чужими холодными глазами, словно ничего вышеперечисленного никогда не было.
— Тогда я лучше разобьюсь, — уверенно сказал Кроули, поднимаясь на ноги. — Это будет не так больно, как жить без тебя, ангел.
— Это глупо! — крикнул вслед Азирафаэль, но скульптор уже ощутил ветер на своём лице, который буквально подхватил легкое худое тело, утягивая его вниз.
Из-под ног пропала опора, голова закружилась, как и снежинки, которые мгновенно приняли нового друга к себе, в свой сумасшедший танец. Мир завертелся вокруг, сливаясь в калейдоскоп огней и картинок. Странный парень в подворотне бара, первый совместный завтрак, злой поцелуй, наполненный страхом и желанием, первые настоящие прикосновения, током проносящиеся по телу, словно новогодняя гирлянда, мигающая на окне в ночи. И синие глаза, наполненные любовью, в которых он терялся снова и снова, не в силах перестать смотреть.
Последнее, что он услышал, за секунду до падения — чужой громкий смех, взлетевший к серым равнодушным небесам.
~~
Громкий крик устремился к потолку и разбился о него, когда Энтони рывком сел на постели. Он был весь мокрый, пот большими каплями катился по спине, задерживался между лопатками. Задыхаясь, он хватал воздух ртом и пытался увидеть что-нибудь, кроме темноты, которая наполняла комнату. Краем глаза он уловил движение где-то рядом и повернулся туда. Азирафаэль, сидящий на подоконнике с книгой на коленях, бесшумно соскользнул на пол и подошёл к постели. Он опустился на неё и нежно прикоснулся к лицу Кроули прохладной ладонью. Пальцы мягко пробежались по щеке и виску, пока не легли на лоб.
— Кошмар приснился? — тревожно спросил бывший ангел, склоняя голову к плечу. — Ты весь горишь…
— Ты здесь… — тихо прошептал Энтони, боясь моргнуть, чтобы не вернуться в ту холодную квартиру.
— Конечно, мой дорогой, — ласково отозвался Азирафаэль. — Я позвонил Хастуру, он сказал, что тебя скорее всего продуло. Потому что ты снова не надел шарф.
— Ты здесь… — повторил Кроули, притягивая ясноглазого парня в свои объятия. — Ангел…
Он цеплялся за чужие плечи пальцами, сминая ткань мягкой домашней футболки, и старался притянуть к себе ближе. Кожа ангела была прохладной и приятной, она остужала жар. Такой родной и уютный запах окутал Энтони, словно два больших кремовых крыла, сомкнувшиеся за его спиной. Азирафаэль послушно подставлялся под требовательные руки, прижимался охотно, наслаждаясь каждым прикосновением. Голова кружилась, но теперь от невыносимого облегчения, от любви, которой наполнялось сердце. И немного от температуры, которую скульптор практически не замечал. Бывший ангел настойчиво уложил человека обратно на подушки и с каким-то болезненным трепетом провёл по алым мягким волосам.
— Хастур сказал, что тебе нужно много пить, — вдумчиво сказал Азирафаэль. — Я заварю тебе чай, а утром он привезёт лекарства.
Кроули прижался сильнее, касаясь сухими губами выступающих ключиц своего любовника. Молочная кожа пахла его собственным гелем для душа, который так сильно полюбил Азирафаэль.
— Я бы сварил тебе суп, но… не умею, — выразительные брови печально изогнулись.
— Я тебя научу, — хрипло отозвался Энтони, вжимаясь лбом в его грудь. — Я тебя научу всему, что ты захочешь. Только не уходи…
— Мой дорогой, я никуда от тебя не денусь, — прошептал Азирафаэль в макушку скульптора. — Как бы я хотел избавить тебя от кошмаров, но…
— Ты избавляешь, — устало сказал парень, щекоча пушистыми ресницами шею любовника. — Только ты…
Он держал своего ангела двумя руками, крепко и изо всех сил, даже когда забылся тревожным сном. Демон тихо подкрался к постели и поставил передние лапы на постель. Азирафаэль посмотрел на пса и одобрительно кивнул, чтобы тот смог запрыгнуть и устроиться в ногах спящего. За окном не было видно ничего из-за снега, большими белыми хлопьями падающего на землю. Ветер раскидывал их в стороны, но бесконечный танец маленьких льдинок продолжался несмотря ни на что. Часы тихо тикали где-то в квартире. Бывший ангел осторожно гладил кончиками пальцев Энтони по влажному горячему лбу. Он ни разу не пожалел о том, что выбрал человеческую жизнь. Даже несмотря на то, что теперь был так бесполезен: не мог предугадать настроение человека, прогнать страшные сны, облегчить боль и тоску…
Но возможно, он и такой будет нужен Кроули. Потому что сам Азирафаэль без него больше уже не сможет.
Одним из самых удивительных моментов в человеческом общении является то, что все мы учимся друг у друга новому, неизвестному ранее, перенимаем привычки и повадки, особенности речи и взгляды на жизнь. В философии существует мнение, что человек приходит в нашу жизнь лишь для того, чтобы научить чему-то новому, помочь обновить себя, а после — исчезает, исполнив своё предназначение. Возможно, мы в чьей-то жизни такие же попутчики, которые делятся интересными историями и остатками холодного ужина, а после — разбегаемся по своим тропинкам, даже не оглянувшись напоследок. Иногда, бывает, совершаешь какое-либо действие, бросаешь фразу бездумно или покупаешь какой-то продукт, и замираешь, поражённый осознанием: ведь раньше ты никогда бы так не сделал. Но после встречи с кем-то особенным, ты перестаёшь представлять свою жизнь без смешного движения кончиком носа при смущении или кусочка яблочного пирога после ужина. В таких мелочах мы храним память о ком-то, кого уже нету рядом, но кого потерять окончательно из своей жизни не хотим. У многих из нас есть какая-то дурацкая привычка, которую окружающие могут не понимать: плевать на пальцы перед тем, как перелистнуть страницу книги; завязывать бантик на шнурках не через одну петельку, а через две; мешать чай по часовой стрелке, а кофе — против; вставать с определенной ноги по утрам, чтобы день был удачным. Все эти мелочи появились откуда-то, многое передалось нам от родителей, от старших братьев или сестёр, от учителей и наставников, которые превратили наше детство в полную удивительных обрядов сказку.
Когда люди очень долго живут вместе, то они наполняют друг друга собой, превращаясь во что-то новое. Не в себя, и не в сожителя — в невероятное сочетание всех черт и качеств. Мы неосознанно учимся, ловя чужие движения и интонации, жестикуляцию в разговоре или мимику. Тех, кем мы восхищаемся — стараемся копировать, чтобы почувствовать их ещё ближе. Раздражающие люди насаждают в нашу голову неприязнь к каким-то действиям, а когда они проскальзывают случайно, подсознательно, то мы шугаемся сами от себя. Но как же чертовски приятно учиться у кого-то чему-то новому, впитывать чужие знания, вызывать улыбку на губах и одобрительные кивки головы. И как невероятно приятно учить, передавать частичку себя тому, кто тебе дорог. Видеть прозрачную тень самого себя за чужим плечом, оберегающую дорогого человека, защищающую от ошибок, совершенных когда-то. А что, если человек, которого Вы держите за руку — настолько чист и невинен, что его нужно учить буквально всему? Как Вы будете себя чувствовать, если Вам придётся объяснять кому-то: что такое хорошо и плохо, почему улыбаться прохожим на улице из-за хорошего настроения странно, а люди бывают грубыми просто от того, что они несчастны? Когда на тебя смотрят такие синие пронзительные глаза, в которых отражается пока ещё тёплое августовское солнце?
Азирафаэль жадно тянулся ко всему, что видел. Он не мог насытиться сладостью еды, бархатностью загорелой кожи, нежностью чужих прикосновений, танцем цветов города, его запахами и безостановочным движением. В первые дни Энтони буквально приходилось ловить обессилившего от новых впечатлений бывшего ангела, который ещё не научился отличать предвкушение от нетерпения, а грусть от усталости. Лигур, в чей бар они вдвоём зашли, чтобы поблагодарить Хастура за помощь, участливо похлопал скульптора по плечу и подмигнул. Он немного успокоился, когда понял всю ситуацию с Кроули и его ясноглазым любовником, который заворожено касался кончиками пальцев ряда прозрачных бутылок с вином — узнал в этом восхищённом взгляде того, кого несколько лет назад привёл в свой дом. Хастур был более настороженным, смотрел чёрными бездонными глазами на мужчину перед собой, которому предложил свое сердце, свои крылья и целый мир, протянул на вытянутых дрожащих руках. Хозяин бара, вероятно, никогда не сможет забыть того дня, когда медленно приблизился к парню с торчащими во все стороны светлыми волосами, и осторожно коснулся подушечкой большого пальца приоткрытых губ, как задрожал Хастур от пронзившего его не виданного ранее удовольствия, как он впервые распробовал этот неповторимый вкус самого нежного поцелуя.
Теперь же, парень был очень рад, что Хастур более не одинок. Он ни на мгновение не оставлял любовника, не позволял почувствовать себя ненужным или лишним, опасался, что павший ради него ангел однажды утром испарится прямо из постели, но все же одно дело — любимый человек, а другое — такое же создание. Лигур замечал, как мужчина улыбался неосознанно, когда смотрел на Азирафаэля, принюхивавшегося к новому незнакомому блюду и краснеющего, потому что вкус вызывал поразительные эмоции. Он помнил, как любовник нервно постукивал пальцами по корпусу телефона, когда они ехали в больницу, и как он напряженно всматривался в Энтони, пытаясь понять истинную природу его чувств. У Хастура не было никого, кто мог бы также заботиться о неопытном падшем ангеле, попавшем в чужой мир. Кроме Лигура, что взялся за это дело со всей ответственностью.
— Чувствую себя родителем, который отдал единственную дочь замуж, — пошутил однажды вечером хозяин бара и хрипло рассмеялся, глядя вслед удаляющейся паре.
— Все же будет хорошо? — спросил тогда Хастур, его глаза были широко распахнуты — парню показалось, что он сейчас схватит доспех, меч и побежит на защиту маленького ангела.
Лигур взял его за руку и переплел пальцы.
— Ещё один урок, любовь моя, — сказал он спокойно, поглаживая внутреннюю сторону ладони любовника. — Нужно верить в людей и в счастье.
В одно утро Кроули проснулся поздно: засиделся почти до утра с новыми эскизами и уснул прямо на полу, прислонившись спиной к постели и положив тяжелую гудящую голову на ноги спящего Азирафаэля. Демон, который самым возмутительным образом каждый раз предавал хозяина и уходил гулять с ангелом, толкнул скульптора головой, требуя внимания. Парень потянулся всем телом, под загорелой кожей перекатывались мускулы. Спустив на прохладный пол ноги, он встал и пошёл на поиски своей удивительной райской птицы, так удачно залетевшей в его жизнь. В квартире было прохладно — первые нотки осени уже ощущались всей кожей. Ветер был немного влажный, а дождь за окном — прохладным. Кроули нравилась такая погода. В ней было что-то по-особенному уютное, вдохновляющее и волшебное. Словно шелест невидимых крыльев, на которых дрожат капли дождя,
Энтони хотел окликнуть любовника, чтобы узнать, чем он занимается, но грохот из прихожей его опередил. Парень поспешил на шум, гадая, что же привлекло чужое внимание на этот раз и почему закончилось обрушением шкафа, если не всей стены. Азирафаэль нашёлся почти сразу — стоял в своей чудесной кремовой пижаме, которую выбрал сам в магазине, и держал в руках большую яркую доску для серфинга. Кроули подошёл ближе и обнял следопыта со спины, устраивая острый подбородок на его плече. Тепло чужого тела мгновенно согрело его, окутало с ног до головы. Запах шоколада и шампуня ударил в нос, такой родной и приятный, что на мгновение внизу живота скрутило от щемящей нежности.
— Мой дорогой, что это? — любопытно спросил Азирафаэль, касаясь осторожно края доски.
— М-м-м… — многозначительно ответил скульптор, чей мозг ещё не восстановил все функции после сна.
Протянув руку, он медленно повернул чужое лицо к себе, чтобы невесомо коснуться тёплых губ. Бывший ангел ожидаемо вздрогнул и прикрыл глаза, ресницы затрепетали, отбрасывая едва заметные тени на покрасневшие скулы.
— Это доска, для того, чтобы плавать, — отозвался Кроули, когда смог оторваться от любовника.
— Плавать в… — взгляд синих глаз обратился на хозяина квартиры.
— В океане, ангел.
— Как интересно… — протянул Азирафаэль, касаясь доски ладонью. В его голосе звучала легкая грусть, потому что накрученный Хастуром скульптор не спешил знакомить любимого с неуправляемой стихией.
Энтони застонал, уткнувшись лбом в его плечо, после чего выпрямился. Азирафаэль ни на чем не настаивал, послушно кивал на отказ поехать к океану и начинал заниматься чем-то новым, не менее интересным. Изучал книги, которые парень таскал домой стопками, раскладывал в сотый раз ворох рисунков, любовно поглаживая пальцами, или смотрел в окно, наслаждаясь переливами цветов. Кроули видел и ссутуленные плечи, и скорбную морщинку между светлых бровей, но ангел не хотел спорить, поэтому следовал за своим человеком, словно слепой— искренне доверяя каждому его слову.
— Ладно, поехали, — сдался тот, упираясь рукой в бедро.
— Куда? — бывший ангел повернулся к нему.
— Ты так долго жил на небесах, ангел, — улыбнулся он, шалея от собственной смелости. — О чем же вы там разговаривали?
— О любви, — просто ответил Азирафаэль, делая шаг к человеку, чтобы коснуться кончиками пальцев его горячей ладони. — Я говорил о тебе, мой дорогой.
И если в тот момент Энтони не смог ничего ответить, потому что его грудь сдавило тисками — не смейте его винить.
~~
Они приехали на берег, где вода набегала, вспенивалась и отступала, чтобы набраться сил. Волны гонялись друг за другом в попытке опередить и осалить и убегали прочь. Соленый ветер ударил в лицо, стоило им только выйти из машины. Солнце висело высоко на небе и отражалось в прозрачной воде, рассыпаясь тысячью искр и бликов, словно кто-то зажег на дне свечи. Азирафаэль замер, вдыхая этот запах и подставляя лицо. Он зажмурился, чтобы сосредоточиться на вкусе соли на кончике языка, и вздрогнул, когда чужие руки коснулись его плеч. Кроули был одет в плотный темный костюм, цельный снизу и доверху, с красной полоской на боку. Алые волосы были завязаны на затылке в тугой узел. Он поправил собственную светлую куртку, которую заставил надеть Азирафаэля, чтобы она закрывала его шею, и невесомо поцеловал в затылок.
— Вот он.
— Вижу… — прошептал бывший ангел и открыл глаза почти такие же синие, как и океан.
— Идём, — Кроули крепко сжал его руку и потянул к воде.
— Ты же не хотел… — растерянно обронил Азирафаэль, но послушно последовал за любимым человеком.
— Это Хастур не хотел, — отмахнулся Энтони, одной рукой удерживая доску, а второй — самого невероятного любовника. — Я хочу показать тебе весь мир. Каждую его грань.
Они спустились с утеса к прохладной воде, которая оставляла после себя только влажный песок. Он выделялся более темным цветом, в нем виднелись маленькие ракушки, блестящие на солнце. Погода ощутимо менялась, становилась все более капризной, но лето упрямо держалось руками за мир, чтобы остаться ещё на минуточку. Кроули уронил на песок доску и сбросил кроссовки, зарываясь ногами в мокрый тёплый песок, который тут же прилип к загорелой коже, забился между пальцами, такой мягкий и приятный. Азирафаэль смотрел на возлюбленного с интересом, чуть наклонив к плечу светловолосую голову. Он любовался за сменой эмоций на чужом лице, за игрой солнца в янтарных странных глазах, таких удивительных и завораживающих.
— Ты возьмёшь… — Азирафаэль прищурился, вспоминая новые слова. — Эту доску и пойдёшь прямо в воду?
— Хочешь посмотреть? — Кроули открыл один глаз, хитро глядя на собеседника, и тот завороженно закивал. — Тогда подожди немного.
Парень присел на колено, чтобы закрепить резинку на своей лодыжке с помощью крепления, и проверил ее целостность. Он долгое время не стоял на доске. Это было только хобби, помогающее отвлечься от постоянной работы, от неудавшихся скульптур или лёгкой зависти, когда он смотрел на Хастура и его любовника. Последнее время ни одно из этих чувств не посещало скульптора, но сама идея встать на доску будоражила. Выпрямившись, парень окинул взглядом воду, чтобы приметить нужный интервал и оценить волны.
— Только, — Энтони повернулся и шутливо сдвинул брови. — Смотри внимательно, ангел. Во все глаза.
Азирафаэль секунду изучал его, словно очередное новое блюдо или книгу, после чего улыбнулся так, что Кроули почувствовал себя полным идиотом. Он мог и не просить — бывший ангел и так смотрел только на своего человека. И днём, и по ночам, дома и в городе, каждую секунду, стоило Энтони появиться рядом, все внимание Азирафаэля переключалось на него: он ловил каждое слово и улыбку, подставлялся под прикосновения и моментально отзывался, если тот обращался к любовнику. Даже в шумном баре — падший ангел казалось мог услышать своё имя, даже если бы скульптору пришло в голову прошептать его, закрыв ладонями рот.
Отвернувшись, чтобы любопытный пернатый когда-то парень с красивым именем не заметил тёмного румянца на чужих щеках, Кроули потянул доску и побежал к воде, перехватывая ее удобно. Океан встретил его, словно пропавшего давно сына. Вода тут же подхватила тело, приятно скользила по костюму, оседала солью на губах. Он широко загребал руками, двигаясь вперёд. Маленькие волны подкидывали его играючи, словно дразнили, пока он не увидел наконец свою цель. Предвкушающая улыбка украсила его губы. Крепко сжав края доски, парень подтянулся и встал, вспоминая такие забытые давно ощущения. Волна поднималась, словно бросала ему вызов. Кровь в теле скульптора закипела. Он двигался как во сне, чувствуя оседающие на лице капли и ветер, подталкивающий смелого человека в спину. Он согнул ноги, чтобы двигаться легче и быстрее, перенося вес то на правую, то на левую. Энтони буквально слышал, как океан зовёт его, дразнит или это был адреналин, заставляющий нестись вперёд. Он скользил в туннеле из воды, который вот-вот собирался обрушиться на его голову.
Перед тем, как упасть с доски, на одну секунду, он почувствовал, что летит по синим высоким небесам.
~~
Солнце медленно сползало вниз, раскидывая рыжие лучи во все стороны. Оно отражалось в воде огромным красным шаром, будто две обреченные планеты собирались столкнуться на их глазах. Высоко-высоко, там, где небо постепенно становилось чёрным, зажигались первые звезды. Водная гладь была спокойна, ветер гонял маленькие вспенившиеся волны туда-сюда, потом ненадолго бросал это занятие, заинтересованный чем-то новым, но неизменно возвращался обратно. Бывший ангел и человек сидели на песке, вытянув ноги перед собой. Энтони обнимал его со спины, прижимая к своей груди, заворачивая в большую куртку, что была накинута на плечи. Азирафаэль пересыпал песок из ладони в ладонь, любуясь, как искрят мелкие песчинки, и вытаскивал ракушки, складывая около себя во впечатляющую кучку. Вода едва-едва добегала до них, задевая босые стопы падшего. В такие секунды он вздрагивал, поджимая пальцы на ногах, и прикрывал глаза, наслаждаясь этой незатейливой щекоткой.
Энтони любовался розовым румянцем на его щеках и счастливой улыбкой, что растянула губы. Закат отражался в синих глазах, будто в них был отдельный мир, где тоже заходило солнце. В узкую загорелую ладонь, что лежала на чужой груди, размеренно и спокойно билось сердце, эхом отдаваясь казалось по всему пляжу. Кроули чувствовал, что нежная кожа любовника уже пропиталась этим соленым запахом, который принёс ветер, и что предстоящей ночью он будет слизывать его, щуря свои желтые глаза. Океан, как и прежде, успокаивал его, заставлял забыть о проблемах и неудачах, но… Это же делал и Азирафаэль. Одним своим прикосновением или улыбкой, он лечил раскуроченную душу скульптора, возвращал ему покой и уверенность в себе.
Да, Кроули учил его многому, что знал каждый ребёнок: что огонь опасен, что ночью нужно спать, что ягоды такие возмутительно сладкие и что целоваться после — потерять почти весь остаток дня, потому что сил оторваться друг от друга нет. Этого детям знать не стоило, конечно. Но Азирафаэль так страстно отзывался на любое прикосновение, стремился ощущать это снова и снова, не в силах привыкнуть. Бывший ангел не знал, что люди считали приличным, а что должно было оскорбить его. Азирафаэль с искренней радостью обнажался перед тем, кого так сильно полюбил: обнажал и тело, и душу, отдавая всего себя. Его чистая и горячая любовь — стала для Энтони особым океаном, только его, с ласковыми волнами и заботливым ветром.
Кроули учил его жизни, а Азирафаэль научил его любви. И кто знает, какое из этих знаний на самом деле важнее. Если Вам когда-нибудь придёт в голову спросить об этом Энтони, он ответит, что предпочел бы не уметь завязывать шнурки или водить машину, чем никогда не познать этот всепоглощающей нежности и пылающей страсти к одному единственному человеку с синими, как покинутые им небеса, глазами.
Очень часто бывает: когда заходишь в какую-либо квартиру, то сразу понимаешь какие люди в ней живут. По интерьеру, по обстановке, по — любимое большинством психологов и женщин — книгам, стоявшим на книжной полке. Попав домой к человеку, можно узнать — какой он на самом деле. Мы все каждый день надеваем маски, чтобы скрыть все самое сокровенное, что хранится в нашем сердце. Место, где живет человек, носит отпечаток его личности, его души. Люди окружают себя тем, что им ближе всего, что заставляет чувствовать себя уютно. Будь то картины известных художников, фотографии пейзажей или любимых людей, коллекция игрушечных машинок или плюшевых медвежат. У кого-то везде, куда падает взгляд, лежат книги — на постели, на полках, под кухонным столом и на холодильнике. У кого-то по стенам развешаны виниловые пластинки известных исполнителей, которые человек покупает за очень большие деньги. Для чьей-то души ближе всего небольшие фигурки героев из боевиков или комиксов. Для кого-то — кулинарные книги.
Но на самом деле, любую квартиру или частный дом наполняют смыслом только те люди, которые там живут. Если жилище долго стоит бесхозным, если хозяин пропадает в путешествиях или на работе, то оно становится серым и безликим. Когда заходишь в квартиру, где жил умерший человек, то ощущаешь этот неприятный холод и тоску, которая царапает сердце. Словно из мира выцветает все, что оставил человек, включая и его дом. Поэтому нет ничего прекраснее, чем когда тебя дома кто-то ждёт. Когда открываешь входную дверь, а везде горит свет, где-то в глубине треплется телевизор с очередным дурацким комедийным шоу, пахнет вкусным ужином. А главное — тепло, такое приятное ласковое тепло, которые мгновенно обволакивает с ног до головы, заключает в объятия. И забываются все беды, все неприятности и обиды. Ты скидываешь обувь, на которой налип весь этот мусор, и идёшь туда, где тебя любят.
Очень долгие годы Энтони возвращался в пустую квартиру, которая за время его отсутствия успевала отвыкнуть от своего хозяина. Как, собственно, и он сам от неё. Они присматривались друг к другу заново, словно в первый раз. Парень ходил по дому, открывал и закрывал двери, заглядывал в комнаты, вдыхал застоявшийся пресный воздух. Возможно, это и была одна из причин, почему Кроули старался из каждой поездки возвращаться с «одноразовым» любовником, чтобы не проводить первую ночь в одиночестве. После он спускал своего очередного фаната с лестницы и стремился избавиться от любого намека на постороннего человека. Чужие вещи, забытые в спешке, вылетали прямо в окно. Ему было плевать. Ему хотелось просто сделать свою квартиру снова своей, чтобы возвращаться не просто домой, возвращаться в себя, к себе — выбираться из заданного съемкой или показом образа. Он упрямо пытался провести грань между работой и своей жизнью, не впуская одно в другое. Но когда его силы уже практически закончились — все изменилось.
Энтони очень часто возвращался со съёмок рано утром. Баал брала билеты на ночные рейсы, чтобы не терять время, да и бюджет сильно не страдал. Тот раз не стал исключением. Солнце только-только расправило свои лучи, чтобы напоследок, перед долгой дождливой осенью, погреть любимый город, а Кроули вставил ключ в замок двери и повернул его. Никак он не мог привыкнуть, что его дом больше не похож на ту унылую пещеру, в которую он возвращался на протяжении многих лет. В доме было тепло. Не просто прогретый воздух, а именно ощущение чужого присутствия. На вешалке качнулось белое пальто с тонким клетчатым шарфиком под воротником, большой раскрытый зонт сох в самом углу. Парень зашёл в коридор, придерживая свободной рукой чёрную сумку с вещами, и закрыл дверь. Нагнувшись, чтобы расшнуровать свои большие сапоги, он заметил прямо около шкафчика с обувью упавшую книгу. Ласковая улыбка тронула губы. Книги стали полноправными жителями его квартиры. Они лежали на кухонном столе, в ванной, в спальне. Но чаще всего Энтони находил их в оранжерее, где было так уютно сидеть и читать, подставив лицо солнцу.
В квартире было тихо, и это было вполне ожидаемо. Было слишком рано, люди видели самый сладкий сон и наслаждались им. Как и тот человек, что лежал в большой кровати, укрывшись одеялом с головой. Белая чашка с красивыми крыльями стояла на тумбочке, там же лежали круглые очки в металлической оправе. Рука спящего устроилась на соседней подушке, словно создавая иллюзию чужого присутствия. Большая вязаная кофта с деревянными пуговицами была накинута поверх одеяла на нежные плечи. Короткие светлые пряди ерошил легонько гуляющий по квартире сквозняк. Кроули позволил себе несколько секунд полюбоваться такой трогательной и спокойной картиной, после чего уронил сумку, для верности ударил по ней босой ногой, и рухнул на постель с блаженным стоном.
Спящий парень дернулся и резко сел, прижимая к себе одеяло вместе с кофтой. Его волосы торчали в разные стороны, напоминая воронье гнездо, глаза ещё не открылись, поэтому он взирал на все через маленькие щелочки. На щеке остался отпечаток от подушки, светлая кожа мгновенно покрылась мурашками. Азирафаэль напоминал совенка, который только-только вылупился из яйца. Наверняка, лёг спать совсем под утро, зачитавшись какой-то очередной жутко интересной книгой. Когда Энтони был дома, он не позволял любовнику так хулиганить, заматывал в одеяло, крепко обнимал и убаюкивал тёплым дыханием в затылок и прикосновениями губ к шее. В одиночестве Азирафаэль пускался во все тяжкие, уходя в книжный запой.
Кроули улыбнулся и, протянув руку, поймал любовника за локоть и повалил на себя, устраивая на груди. Азирафаэль привычным движением обнял его под руками, устраиваясь щекой над тем местом, куда билось сильное сердце. В нос ему ударил запах лака для волос, сигарет и гостиничного шампуня, которым Энтони пытался ночью избавиться от блесток в волосах. Коллекционер прижался ближе, наслаждаясь тем, каким горячим было тело возлюбленного, даже сквозь одежду. Он подтянулся немного выше, чтобы уткнуться носом в загорелую шею под самый подбородок, и ощутил всем телом, как смеётся Кроули.
— С добрым утром, ангел, — сказал он немного устало, но крайне довольно.
Азирафаэль в ответ только промычал что-то неразборчивое и сжал руки крепче, чтобы своенравная модель даже не думала сбежать из его плена. Энтони и не собирался, он гладил мягкие светлые волосы и прохладную спину кончиками пальцев, лаская выступающие лопатки и соблазнительные ямочки над ягодицами, слегка приподнимая для этого одеяло. Любовник в ответ на это ёжился и ерзал, но теплые ото сна губы неизменно улыбались.
— Ты дома… — наконец выдохнул парень, упираясь локтями в кровать и поднимая голову.
— Именно! — янтарные глаза с вертикальными чёрными зрачками сверкали на солнце, которое заглядывало в окно. — И знаешь, что это значит?
— Что ты привёз целую сумку стирки? — шутливо улыбнулся Азирафаэль, который наконец проснулся и жадно любовался чужими чертами лица и в глубине души так страстно хотел услышать заветные слова.
— Что теперь… — Кроули сел, придерживая любовника под спину, но не отпуская ни на секунду. — У меня четыре дня выходных.
Синие глаза заискрились изнутри, словно кто-то включил яркую иллюминацию прямо в душе любителя книг. Энтони обхватил его лицо обеими ладонями и, замерев на секунду в миллиметре от таких желанных губ, поцеловал долго и сладко. Поцелуй был со вкусом шоколада и кофе, который хозяин квартиры пил в аэропорту. Одеяло сползло с плеч Азирафаэля, открывая его молочную кожу, с которой уже успели сойти следы чужой страсти, но Кроули собирался это исправить, немедленно, сию секунду. Поэтому он опрокинул улыбающегося возлюбленного на спину, скользя ладонями по плечам и шее, касаясь самыми кончиками пальцев. Если ради чего-то и стоило жить, так это для утреннего секса с любимым человеком — на тёплых простынях, под чужой переливчатый смех и шелест одеял.
Утреннюю идиллию нарушил телефон, который завибрировал в кармане на бедре Кроули. Тот тихо и раздраженно зарычал в поцелуй, но отвлекаться не стал, лишь ожесточённее начал сдирать с себя белый пуловер с длинными широкими рукавами. Но звонок повторился снова, и эта отвратительная мелодия стояла только на одном контакте в его телефоне. Энтони на секунду упёрся лбом в чужую грудь, переводя дыхание, после чего сел на пятках, выуживая аппарат из кармана.
— Да?! — прорычал зло в трубку парень, не в силах оторвать взгляд от томного, сонного и горячего обнаженного любовника, лежащего перед ним.
— Здравствуй, Кроули, — послышался знакомый суровый голос.
— Вельзи, — простонал он обреченно, прижимая трубку плечом к уху и слегка царапая чужие ребра. — Мы с тобой не виделись три часа… Давай я тебе мужика подберу, а? Ну пожалуйста…
— Ты уже подобрал, — нервно сказала она и прокашлялась. — Мне жаль что я беспокою тебя в выходной, который сама обещала…
Лицо Энтони стало таким удивленным, что Азирафаэль приподнялся и коснулся его щеки.
— Что случилось?
— Баал извинилась, — прошептал парень, закрывая ладонью микрофон, после чего поставил звонок на громкую связь.
— Здравствуй, Азирафаэль, — тут же сказала трубка голосом Вельзи.
— Как..? — ошарашено моргнул Кроули, но она его перебила.
— Логично, что ты сразу поехал домой… В любом случае, я хочу попросить прощения у вас обоих… Но мне нужна помощь.
— Что случилось? — мгновенно напрягся Энтони, его лицо стало серьёзным, а глаза потемнели.
— В Париже сегодня ночью будет показ моего хорошего друга. Очень большой, невероятно много денег было вложено в спецэффекты. Это должна быть одна из самых потрясающих программ в этом году. Пригласили ведущих модельеров и дизайнеров одежды, лучшие дизайнерские дома. Но модели, которые были заявлены на работу, отказались из-за конфликта с их агентством.
— Кого ты хочешь заявить? — быстро спросил Кроули, не выпуская, впрочем, руки Азирафаэля из своей ладони.
— Ты, Хастур, Полли, Варо и я. Все, кого я смогла выцепить.
— Ты будешь работать? — удивился Энтони.
— Вариантов нету. Но я знаю, как могу компенсировать тебе эту поездку.
— Ну-ка, удиви меня, — усмехнулся парень, но Азирафаэль уже прекрасно видел, что он согласен.
— Азирафаэль, — сказала трубка. — Ты когда-нибудь был в Париже?
~~
Зал был забит полностью. Все места заняты красивыми людьми, в дорогих платьях и костюмах. В глазах рябило от украшений из золота, из серебра, бриллиантов и изумрудов. Женщины вовсю демонстрировали длинные изящные ноги, обутые в высокие каблуки, а мужчины — свой достаток. Но Азирафаэль не смотрел ни на что: его покорил большой темный зал с Т-образным подиумом посередине. Софиты, которые проверяли на репетиции, высвечивали каждый миллиметр сцены. Парню разрешили присутствовать на подготовке зала и моделей. Он видел своего возлюбленного за работой на съемках, но впервые был на показе, поэтому его поражало все. Суровые хореограф и режиссёр, которые быстро объясняли на пальцах пятерым моделям, как все должно быть. То Энтони, то Баал задавали наводящие короткие вопросы, чтобы понять очередность, особенности и нюансы показа, но каждый из них в итоге удовлетворенно кивнул, готовый работать. После репетиции, которая прошла впопыхах, их позвали на примерку и грим. Энтони, бросивший гордый взгляд на сидящего в зале Азирафаэля, ловко спрыгнул с помоста, чтобы подойти и нежно поцеловать его. Пообещав потрясающее зрелище, он отправился туда же, куда и остальные модели.
Конечно, ни для какого показа у Азирафаэля костюма не было, но Баал решила и этот вопрос. Всю дорогу Кроули смеялся, что ему нравится, когда директор чувствует себя виноватой. Она привезла темно-бордовый костюм с атласными лацканами и манжетами, чёрную рубашку с жестким воротником и бабочку в цвет костюма. Когда они примерили все это в номере, куда забежали буквально бросить вещи и ополоснуться, коллекционер заметил, как потемнели янтарные страшные глаза любовника. Вытирая полотенцем плечи и грудь, он медленно подошёл и прошептал ему на ухо :
— После… Я сам сниму его с тебя. Медленно…
Но пока был показ, который должен вот-вот начаться. Азирафаэль ерзал от нетерпения на кресле, куда его посадила Баал. Первый ряд, самая середина. Определенно, она чувствовала себя очень виноватой. С громким звуком погас верхний свет, остались только напольные фонари, которые освещали низ подиума, и большие лампы. Зрители затихли, вглядываясь в большую чёрную стену, отделяющую зал от бэкстейджа. Каждому хотелось заметить первому, когда выйдет первая модель. Но раньше, чем чьё-либо очертание бросилось в глаза, с потолка обрушился поток воды. Настоящий ливень залил платформу и не собирался останавливаться. Большие капли разбивались о покрытие, образуя лужи. Зал охнул, немного отодвигаясь назад, чтобы не попасть под импровизированный дождь. Яркий свет выделил выход на подиум, и через секунду оттуда вышел Энтони.
Его глаза были подведены чёрным, а сверху переливались на свету яркие красные тени. От бровей тянулись длинные золотые линии до самых висков, переплетались и опускались на щеки, а оттуда — по шее на грудь. Загорелая влажная кожа блестела на свету. На плечи была наброшена красная сетка с большими квадратами, которая не скрывала ничего: ни темных сосков, ни подтянутого живота, ни перекатывающихся при каждом шаге мышц. Темно-красные почти прозрачные шаровары мгновенно промокли и практически исчезли, открывая взгляду длинные сильные ноги. От пояса брюк тянулся тяжелый красный шлейф, который тонул в прохладных лужах и оставлял за собой длинный след. Энтони перетекал из шага в шаг, глядя немигающим взглядом в зал. Вода текла по его лицу, по сильной шее и груди, а он шёл вперёд, прожигая Азирафаэля глазами. Дойдя до конца подиума, парень остановился, сложил руки на груди — ладонь к ладони — поднял их вверх, выдохнул в сложенные ладони, а после — выпустил этот воздух к потолку, словно пленённую птицу. Взявшись рукой за красный тканевый хвост, Кроули резко развернулся, поднимая веер брызг, и также медленно пошёл обратно, подставляя взглядам острые лопатки и покачивающиеся бедра.
Ему на смену вышла Полли. На голове у неё была белоснежная корона, к которой был прикреплен длинный хвост, тянущийся до самого пола. Белое платье с длинными рукавами закрывало плечи, а на груди превращалось в тонкую полоску, сходясь в неё точно под жестким лифом. От бёдер оно переходило в юбку-шаровары, облепившие от воды ее стройные ноги. Полли медленно шла вперёд, подбивая юбку из-за спины, заставляя ее, даже мокрую, разлетаться в стороны. Лицо ее делили пополам полукруг из золотой краски и белой, пройдя точно по подбородку. Когда девушка дошла до финальной точки, она сдвинула корону чуть ближе ко лбу, разворачиваясь полубоком. Потом она повторила то же движение с хвостом из ткани, что и Энтони, и пошла обратно.
После неё вышла Варо. Эту девушку Азирафаэль не знал. Но она была прекрасна. Копна рыжих волос была собрана в высокую прическу, украшенную цветами. У неё было практически такое же платье, как и у Полли. Но оно было зеленого, практически изумрудного цвета. И вместо шаровар у Варо одна нога была полностью закрыта тканью, которая обвивала ее словно лиана, а вторая — обнажена и от неё тянулся длинный зелёный хвост. На лице девушки, скрывая россыпь ее веснушек, был нарисован большой красный цветок. Его лепестки спускались по шее и до груди. Дойдя до конца подиума, Варо завела руки за голову, замирая на секунду в таком положении, и развернулась. Очередные капли воды взметнулись в воздух.
На смену Варо вышел Хастур. На нем был костюм идентичный Кроули, но насыщенного синего цвета. И на шее был длинный платок, чьи хвосты развевались при каждом движении. Нижняя часть лица парня была закрашена в цвет его костюма, и такой же треугольник был на лбу до бровей. Чёрные глаза отражали софиты, превращаясь в два бездонных провала. Хастур прошёл по подиуму, перенося вес с пятки на носок, и остановился на точке. Повернувшись почти спиной, он обхватил руками себя за плечи и поднял подбородок. Постояв так несколько секунд, он развернулся, удерживая хвост, и направился обратно.
Последней вышла Баал. Ее костюм был чёрным с золотой вышивкой. Широкий чёрный пояс с золотым кантом подчеркивал ее талию, Длинные брюки намокли и перетекали из движения в движение. Рукава были сделаны очень искусно: почти прозрачные, открывая взгляду хрупкие плечи девушки и острые локти, но с золотой вышивкой. Одна часть лица Баал была покрыта чёрной краской, словно кто-то неосторожно провёл грязной ладонью по ее лицу. На второй — равномерно были нанесены цвета всех костюмов предыдущих моделей. Длинный чёрный хвост тянулся за ней, собирая воду. Баал шла уверенно, вскинув подбородок, ее руки были в карманах, но локти красиво были направлены в стороны, благодаря чему ткань нежно спадала по ее телу. Остановившись в середине, девушка подняла вверх правую руку и на громкий акцент в музыке раскрыла ладонь.
В эту же секунду все четверо — Энтони, Полли, Варо и Хастур — вышли из-за ширм, распределяясь с двух сторон от девушки. Хвостов у них уже не было. Сверху, бесшумно и совершенно неожиданно, спустились пять конструкций, закрепленных на толстых тросах. Справа от Баал стоял Кроули и Полли. К ним подъехали две фигуры — шар и куб. К Варо и Хастуру, которые замерли с другой стороны, спустился треугольник с широким основанием и обруч. К центральной девушке опустилась простая перекладина, прихваченная с двух сторон.
Модели одновременно взялись вытянутыми руками за края своих фигур, резко подняли голову на очередной удар музыки… и конструкции начали подниматься. Полли и Варо почти сразу схватились двумя руками, поворачивая бедра боком и вытягивая скрещенные ноги. Энтони и Хастур висели на одной руке, прогибаясь в спине, после чего синхронно подтянулись вверх и забрались на свои фигуры. Парень в синем костюме закинул ноги, цепляясь согнутыми коленями за обруч, и повис вниз головой, заводя за неё выпрямленные скрещённые между собой руки. Кроули взялся двумя руками за грань, которая была ближе к залу, напряг их и вытянул тело вбок, после чего раскрыл свои ноги широко, верхней касаясь крестовины шара, а нижнюю сильно напрягая.
Варо, которая ловким движением забралась на свой треугольник, прислонилась к боковой грани спиной, но для этого выступила наружу, чтобы буквально лечь сверху, цепляясь одной рукой за верхушку. Полли, чуть опоздала подняться в фигуру, взялась за две противоположные перекладины куба и, подогнув ноги, повисла в середине, поворачиваясь то одним боком, то другим. Спустя несколько секунд фигуры начали вращаться вокруг себя, постепенно набирая скорость.
Баал ловко забралась на перекладину и села на неё, словно на качели. Оглядываясь по сторонам, она дождалась, пока остальные примут свои позы. Чёрный хвост висел сзади, длинный и красивый. Зацепив его носочком ноги, она перекинула его в свою руку прямо в том момент, когда упала вперёд. Зал ахнул, кто-то вскочил на своих местах, закрывая рот ладонями, но уже через мгновение все зааплодировали, потому что Баал висела на своём же шлейфе, прогнувшись в спине и согнув одну ножку в колене, а вторую очень сильно завела вверх. Свет замигал, также увеличивая скорость, как и вращающиеся фигуры. Буквально через пару минут свет погас.
А когда загорелся снова, все модели стояли на земле, удерживая одной рукой свою конструкцию. Поочередно, они сделали шаг вперёд и повторили движение, которое делали на подиуме.
Огонь. Воздух. Земля. Вода.
И Баал.
Показ закончился, но зрители долго не унимались. Они поймали дизайнера и режиссера, практически разрывая их на части от восторга. Баал стояла там же, ее глаза горели превосходством и счастьем. Но Азирафаэль на это не смотрел. Прижав к груди пригласительный и программку с описанием, он почти незаметно прошёл в сторону гримерки. Энтони стоял около своего стола и раздраженно пытался распутать мокрые волосы, но стоило ему увидеть через зеркало застывшего у дверей любовника, он мгновенно улыбнулся.
Азирафаэль смотрел на него с таким восхищением, что кожа буквально загорелась. Кроули пошевелил плечами и лопатками, чтобы избавиться от этого зуда, но не помогло. Азирафаэль выглядел одновременно как восторженный фанат на концерте любимого кумира и как ревнивый муж, обнаруживший жену в стриптиз клубе. Потянув дверь, он закрыл ее и повернул небольшой замок. Бровь Кроули изогнулась, он смотрел предвкушающе и очень голодно. Азарт и запал, которым заразила его сцена, никуда не делись. Они кипели в крови, требуя действовать. Оставив в покое расческу и волосы, Энтони развернулся и медленно подошёл к своему любовнику в потрясающем красном костюме. Азирафаэль провёл ладонью по влажной груди, сминая сетку.
— Мне от тебя голову сносит… — прошептал он тихо и хрипло. — Энтони Кроули.
— Побудь хоть раз в моей шкуре… — усмехнулся тот, медленно, по одной, расстегивая маленькие скрытые золотые пуговички на пиджаке.
Азирафаэль подался вперёд, поднимая лицо. Энтони закинул обе руки на его плечи, наплевав с самой высокой колокольни на то, что костюм намокнет. Они медленно приблизились друг к другу, ощущая горячее дыхание друг друга.
— Твоя нежная душа очень сильно пострадает, если я скажу… — медленно прошептал Кроули, опуская взгляд, когда пальцы справились с последней пуговицей и коснулись чёрной рубашки. — Что я хочу раздеть тебя прямо сейчас..?
Скулы Азирафаэля покраснели. Он дернулся, чтобы оглянуться на дверь, но ладонь Энтони ему не дала, легла на нежную щеку и притянула в поцелуй. Азирафаэль выдохнул и сдался, роняя на пол и программку, и красивый пригласительный билет. Его пальцы коснулись пояса шаровар любовника, и он притянул Кроули ближе, чтобы коснуться его тела своим.
Баал подошла к закрытой гримерке своей ведущей модели и, подождав пару секунд, постучала. Не дождавшись ответа, она постучала ещё раз, но в дверь ударилось что-то тяжелое и явно не очень дружелюбное. Покачав головой, она, убедившись что никого вокруг нет, улыбнулась уголками губ. В конце концов, они это заслужили. Девушка подошла к другой гримерке и потянула дверь, но уже через секунду вылетела оттуда пробкой и хлопком закрыла ее.
— Я понимаю, этот озабоченный! Но вы-то куда?! — закричала Вельзи, а сама пыталась вспомнить, знала ли она о такой позе раньше или нет.
В общем итоге, показ прошёл удачно.