Примечания:
В бонусах нет сэра Шерлока и доктора Ватсона. Но есть другие знакомые персонажи))
…тем временем в далекой-далекой Советской Соборно Социалистической России…
Главной ошибкой Хмыря было не то, что он финку притырил. И даже не то, что стал бить Вальку на глазах у Маугли. Хотя и финка, конечно, тоже. Маугли очень не любит, которые с финкой. А он ведь как думал, Хмырь-то? Что типа с финкой круче вареных яиц, а если девка кочевряжится — ее и поучить само то. Про Маугли он вообще не думал, вот еще, думать про всяких тупых уродов! Маугли, он тихий, постоянно извиняется и улыбается всем, многие на этом влетали по первости. Ну, кто не знает, конечно.
Но все же главной ошибкой Хмыря было то, что он попер против коллектива.
Коллектив — это сила! Хмырю и Тон Семыч объяснял, и ребята потом втолковать пытались: против коллектива переть — что с голой пяткой против паровоза или веник руками ломать. Не, ну Маугли, допустим, может. Веник, в смысле. Но не станет. Потому что от дневального влетит, а за дневальным — коллектив, это и Маугли понимает. Да и если сломаешь — чем потом подметать? Самому же хуже.
А Хмырь не поверил. Подумал, что транспарант над колонией «Живым или мертвым, но с чистой совестью!» — это типа просто так. Агитация. И что раз учат вежливо и бьют не до кровавых соплей и кишков наружу — значит, слабаки. Боятся, значит. Дурак как есть он, этот Хмырь. Не понимает, что тот, у кого кишки наружу, уже ничему не научится. Никогда. И частью коллектива не станет. Хотя некоторых действительно надо убить, чтобы поняли. Иначе никак. С моим отчимом точно так же было, пока я ему вилку в глаз не воткнул.
Поздно, правда, мамка все-таки умерла.
— Звын,ись п,ред д,вочкой.
Говорить Маугли сложно — зубы мешают. Они у него иначе устроены, чтобы удобнее кости разгрызать. Видел я, как он на кухне мослами хрумкал — жуть, ежели с непривычки. Но оттеснить Хмыря от упавшей Вальки ему не помешало ничто. Даже финка, которой Хмырь размахивал. Это живым страшно — порезаться там или вообще. А Маугли живым никогда и не был. Таким и родился, мертвым уже. Когда его к нам привезли — совсем дикий был, говорить вообще не умел, лишь глазами сверкал и скалился. И крыс жрал. Живьем.
— Чтобы я перед всякой шма…
Договорить Хмырь не успел — Маугли его придушил. Не совсем, слегка, чтобы не вякал лишнего. Вздохнул. На плечо закинул и в подвал поволок. А что делать? С некоторыми иначе никак.
Я ведь почему хорошо понимаю, как Хмырь думал? Потому что и сам таким же придурком был. Когда-то. Спасибо Антон Семычу, вовремя мозги вправил. Сам, без Маугли. Мне Хмыря даже жаль стало. Но вспомнил разбитое валькино лицо — и понял: неа. Не жаль. И помог ребятам дверь в подвал чурбаком подпереть. Им сложно было, чурбак тяжелый.
Все ж таки коллектив — это сила!
Когда-нибудь и Хмырь это тоже поймет.
Примечания:
В бонусах нет сэра Шерлока и доктора Ватсона. Но есть другие знакомые персонажи))
…тем временем в далекой-далекой Советской Соборно Социалистической России…
Ночь восхитительна, вся в дрожании черно-алых теней, пропитанных кровью и страхом. Обожаю выгуливать инспектора по Ист-Энду — для здоровья полезно и на приятный сюрприз нарваться можно. Инспектор, правда, думает, что это он меня выгуливает и держит руку на поводке. Пусть пребывает в приятном заблуждении, я сегодня добрый.
Хм…
Действительно, добрый, о здоровье вон даже подумал. Старею, что ли?
Цинично скалясь, запихиваю труп свежеубитого мною сутаноносного маньяка (ах, какое блаженство, голыми руками, с особой жестокостью, по капле выдавливая жизнь!), в ближайшую помойку, где ему самое место, и направляюсь глянуть, кто же так его пуганул. Можно было бы и в Пекло скинуть, но лень тащить. Да, инспектор, просто лень, а вовсе не ради твоих дружков из Скотленд-Ярда.
Странно. Оказалось, что когда убиваешь не просто так (хочу-то я всегда, это скучно) и даже не с неодобрительного разрешения, а по прямой настоятельной просьбе – наслаждение на порядок острее. И очень хочется повторить. Удовольствие словно удваивается, никогда раньше такого не испытывал. Очень, очень приятно… Надеюсь, кто-нибудь разозлит инспектора снова.
Иду по следу кровавых брызг, их не видно в черно-алом мареве, но я чую. Грязные кривые улочки, грязный скверик, аллея – как провал в чернильницу. Нет, инспектор, я закусил поводок, не дергай, без толку. Меня не остановить. В острый дух крови и злобы вплетается тонкая нить хлороформа – о, какой дивный аромат свежего насилия! Женщина на скамейке. Одурманена, слабо шевелится, пытается сесть, падает. Рядом детская коляска.
Рычание.
Замираю в невольном восхищении и успеваю подумать, что мир свихнулся, а пастор был прав, несмотря на всю свою напрочь отъехавшую колокольню.
Он стоит между мной и скамейкой. Тот самый монстр, за которым охотился пастор, ошибаясь снова и снова. А сегодня вот угадал. На свою беду.
Монстр скалит острые зубы – еще один мой шаг, и он прыгнет. И вцепится в горло. Похож на обычного полугодовалого ребенка, но я не пастор, я вижу. На нем обрывки байкового одеяльца и шелковый бантик у левого уха. Кажется, голубой. В коляске легкое копошение, второй ребенок, обычный. Женщина снова пытается сесть. Монстр рычит. Он защищает своих, хотя они и вовсе не родные ему ни по крови, ни по духу, да и вообще они живы, а он и рожден-то был мертвым. Но он считает их своими. Он сделал выбор.
А мне хочется взвыть.
Какое славное чудовище могло из него выйти! Ужас не то что Ист-Энда, всей Британии! Но где в наше карамельное время найти настоящих мерзавцев, чтобы смогли воспитать его правильно?!
Я не знаю.
Берите свой поводок, инспектор! Я умываю руки. Мне тошно от этого мира, где даже отродья дьявола предпочитают убивать, лишь защищая.
Примечания:
В бонусах нет сэра Шерлока и доктора Ватсона. Но есть другие знакомые персонажи))
…тем временем в далекой-далекой Советской Соборно Социалистической России…
Если завел зверя – его надо выгуливать, тут уж ничего не попишешь. И если зверь серьезный — то желательно делать это ночью и там, где он никому не причинит вреда. Мой Мистер Х – серьезнее некуда, служебные пинчеры разбегаются с визгом. У него, конечно, есть собственное мнение на тот счет, кто из нас кого завел и кто кого выгуливает, но раз уж между нами существует нечто вроде негласного договора, то каждую ночь мы с ним идем гулять на Уйтчепел-роуд. Он любит гулять, и любит этот жутковатый район, я же считаю наши еженощные рейды продолжением работы, ну словно как бы дополнительный обход чужого участка во внеслужебное время. Впрочем, у хорошего полицейского не бывает чужих участков и внеслужебного времени. А я – хороший. Очень. Может быть – лучший в Лондоне. И потому мой Мистер Х никогда не потревожит покоя законопослушных обывателей.
Ночью тут безлюдно, приличные лондонцы и днем-то избегают окрестностей печально знаменитого Пекла. Но мне и не нужны приличные. Пусть себе спят в своих постелях и видят девятый сон. А я буду хранить их покой, давя подошвами тяжелых ботинок брусчатку околопекельного Ист-Энда. Здесь нет фонарей, но темноты тоже нет, мрачные узкие улочки залиты неверными алыми отсветами, из-за которых привычный лондонский смог наших дней трудно сравнивать с гороховой похлебкой – скорее он напоминает томатный суп. Мистеру Х очень нравится и этот дерганый алый свет, и здешние трущобы, в темных закоулках которых таятся разнообразные приятные ему сюрпризы. Может быть, нам повезет повстречать злодея, желающего отобрать чей-то кошелек или жизнь. Я бы не возражал и против спокойной прогулки, но знаю, что Мистер Х очень надеется на подобную встречу. Он не любит протоколов, показания свидетелей и прочую бюрократию, для него все просто – злодей должен быть растерзан на месте. Мне же остается уповать лишь на крепость поводка — если, конечно, я хочу представить бедолагу суду в не слишком разобранном виде.
Мистер Х скалится, жадно принюхиваясь. Я знаю, кого он ищет– ужас Уайтчепеля, чудовище, из-за которого матери боятся спускать младенцев с рук даже на миг и гонят домой детей постарше, чуть день перевалит за середину. Волки говорили о нем, и даже имя называли, но кто же верит волкам? Разве что мы с Мистером Х – он отлично чувствует запах лжи и запах крови на чужих руках, даже если они отмыты карболкой. Но Мистера Х бесполезно тащить в суд и представлять пред высоким жюри – присяжные не поверят ему точно так же, как и обитателям волчьих трущоб.
Мне они бы поверили – но только в том случае, если я поймаю эту тварь на месте преступления. Остается лишь гулять каждую ночь по окрестностям Пекла и надеяться на удачу – и понимать всю подлость этой надежды. Надежды Мистера Х проще, но пока столь же эфемерны.
Отчаянный крик разрывает ночную тишину, Мистер Х рвется с поводка и буквально тащит меня за собой – туда, где шум драки, рычанье и вопли. Бежим – и кто-то бежит нам навстречу. Кто-то, не умеющий бегать бесшумно. Натянув поводок до звона, останавливаюсь и прижимаюсь к стене – вот сейчас…
Тень вываливается из-за угла, стеная и заламывая руки. Черная сутана, белый воротничок. Вот и не верь в совпадения! Делаю шаг на свет:
— Отец Маккензи? Какая встреча!
— Кто здесь?! — Он шарахается, подслеповато щурясь, потом облегченно выдыхает. – Инспектор! Слава Богу, это вы! Эти чудовища! Эти монстры в обличии человека! Они не имеют души и защищают отродья дьявола, они нападают на служителей Господа нашего, я еле вырвался… Как же я рад, инспектор!
Рук по локоть в крови не будет. Кому-то сегодня повезло куда больше, чем мне. Безумному пастору, уверенному, что печать дьявола стоит на каждом втором младенце и очистить его бессмертную душу может лишь мученическая смерть, помешали. Снова. И я снова ничего не смогу доказать. Зато у волков будет новый приемыш.
Живой.
А пастор… Что ж. Ваш выход, мистер Хайд!
Отпускаю ментальный поводок – и чувствую, как чужая кривая ухмылка дергает мои губы, обнажая клыки:
— А уж я-то как рад, пастор…
Примечания:
В бонусах нет сэра Шерлока и доктора Ватсона. Но есть другие знакомые персонажи))
…тем временем в далекой-далекой Советской Соборно Социалистической России…
— Почему?! Почему вы так жестоки и несправедливы? Потому что я женщина?!
Когда Элита Краснозвездная того хотела, ее трагический голос гремел под сводами кабинета и заставлял содрогаться оконные стекла. Директор Экспериментального Революционного Театра отвел взгляд, не в силах вынести вида огромных неестественно круглых глаз, до краев наполненных укором. Поймал затанцевавший на столе стакан. И кинул быстрый взгляд на комиссара, но тот лишь глубже втянул голову в плечи.
— Но ведь данный от рождения пол ничего не решает в актерском мастерстве! Великая Сара с успехом доказала, вы не можете отрицать! Она была великолепна, газеты писали, что до нее никто так глубоко не проникал в мятущуюся душу несчастного принца. Тогда в чем же дело? В моей родословной? Как ужасно, что я не могу выбрать иных родителей!
К глазам метнулся кружевной платочек. Плакать Элита не умела, но вид делала мастерски, каждый раз вызывая у директора острый приступ угрызений совести.
— Но я отказалась от трона! Я больше не принцесса! Я сменила фамилию, публично отреклась от предков, мне даже в вашей ЧК вынесли благодарность за революционную сознательность! Вот и товарищ комиссар подтвердит!
Комиссар заерзал на стуле, не зная, куда деть глаза и руки, и издал несколько междометий нейтрально-утвердительного характера. Комиссар был молод, и бывшая принцесса пугала его до судорог. Особенно когда вот так нависала всей своей нешуточной массой над столом, за которым они с директором как раз собирались попить чайку. Четвертым в кабинете был критик. Он вольготно развалился на угловом диванчике и, похоже, единственный получал истинное удовольствие от происходящего, бормоча в пышные усы: «Ах, какая экспрессия… какая экзальтация… какой талант…»
— Вот видите! А товарищ комиссар врать не будет! Вам что, и ЧК теперь не указ?!
— Но, милочка… — робко проблеял директор.
— Я вам не милочка! Я актриса!
Элита заметалась по тесному кабинету, словно запертая в клетке тигрица. Очень крупная тигрица в очень маленькой клетке. Директор сглотнул.
— Я актриса, понимаете ли вы, жалкий, ничтожный человечек?! И мне надоело быть суфлером, костюмером, работником сцены и голосом призрака! Я хочу играть! На сцене! Перед публикой! Я могу играть! И я знаю, что вы так и не нашли актера на роль Гамлета. Так в чем же дело?
— Ах, какой вокал… — прошептал в своем углу критик, пожирая бывшую принцессу почти влюбленными глазами. Директор тяжело вздохнул и посмотрел на комиссара, но тот прятал глаза и явно не собирался объяснять. Впрочем, Элита Краснозвездная и не ждала от них ответа. Ее голос упал до трагического шепота – низкого, почти на грани слышимости, с горловыми подвываниями:
— Дело в моей фигуре, да? Меня слишком много? Ведь именно в этом все дело, правда?
У директора заныли зубы. Он поморщился и некстати подумал, что уж лучше бы она кричала. Вокальные возможности бывшей принцессы включали в себя не менее шести октав, и ее громовой театральный шепот продирал до печенок, спускаясь чуть ли не в инфразвук. А, может быть, и не чуть, вон и комиссар тоже скривился, наверняка и у него зубы ломит.
— Но ведь и это тоже полная чушь, товарищи!
Голос Элиты Краснозвездной ликующим раскатом взмыл к потолку, и директор облегченно перевел дух. Пусть уж лучше так, чем шепот, от которого все кишки скручивает.
— Я же не претендую на роль Джульетты! Я все понимаю, ну какая из меня Джульетта? Но Гамлет… Принц Датский тем и хорош, что сыграть его может любой! Внешность не важна! Он может быть толстым, лысым, хромым, косым, одноглазым – не важно! Лишь бы хватило таланта. Вы полагаете, что у меня не хватит? Чушь и еще раз чушь! На последнем спектакле, когда этот пьяница, этот позор актерского рода, этот товарищ, которого и товарищем-то называть не пристало… как это по-русски? Не вязал и лыка! Так вот, когда он не мог даже мычать! Я же вела всю его партию, всю, целиком! Из суфлерской будки! И никто в зрительном зале даже не заподозрил! Как они хлопали… О, как они хлопали!!! Они аплодировали мне, сами того не зная! Мне, не ему, он и на ногах-то с трудом держался! И после этого не говорите мне, что я не справлюсь!
— Ах, какой накал… какая страсть…
— Но, милочка…
— Мужской шовинизм, интриги, узколобая косность – вот что это такое! Жестокий мир, жестокие сердца! Вы ретрограды, застрявшие в прошлом и не приемлющие перемен! Прощайте, господа! Да-да, вы не ослышались, вы недостойны высокого звания товарищей! Моя трагическая кончина будет на вашей совести! Надеюсь, вы сможете с этим жить!
Хлопнула дверь.
— Эк она вас уела! – фыркнул критик, шевеля рыжими усами. Директор взглянул на него зло. Спросил сквозь зубы, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Когда же наконец кто-нибудь ей объяснит, что у Гамлета было две ноги. Две!
Комиссар хмыкнул – нейтрально, но достаточно определенно в том смысле, что на него можно не рассчитывать. Критик захихикал.
— — Две! – закричал директор шепотом, оглядываясь на дверь кабинета и осторожно ударяя кулаком по столу. – Две, черт бы меня побрал! И руки тоже две! И вообще он был человеком, а не сухопутным марсианским спрутом, пусть даже и королевских кровей.
— А вы знаете, — сказал вдруг критик, становясь серьезным, — в ее словах есть определенный резон. Мы должны быть выше расовых предрассудков. И марсианин на сцене – это… хм… смело. Нет, ну не в роли Гамлета, конечно, но… Мне тут попался недавно рассказец некоего Толстого… Очень подходящий я бы сказал рассказец. Фантазия, конечно, но если его переложить в пьесу и слегка совместить…
— Полагаете? – директор с сомнением пожевал губами. – А не слишком ли?
— Слишком для кого?– поднял бровь критик. –Для Революционного Экспериментального Театра? Я вас умоляю!
Комиссар смотрел на них с надеждой и ужасом.
***
«…премьера превзошла все ожидания. Действие знаменитой трагедии было мастерски перенесено в хорошо знакомые нашему зрителю реалии современной Советской России и дружественного Марса, что позволило в нужном ключе трактовать некоторые эпизоды, которые ранее могли бы выглядеть политически неверными. Зрители горячо сочувствовали трагической истории прекрасной марсианской принцессы и простого советского инженера. И, конечно же, несравненная игра великой Э. Краснозвездной служит надежной гарантией того, что «Ромео и Джуэлита» навечно войдет в анналы лучших достояний всемирной сценографии….»