Уэссекс, 537 г
Когда живёшь в палатке, есть предел тому, насколько сильно можно разжечь огонь, не поджигая её целиком, и Кроули вздымает пламя так высоко, как только осмеливается, и подтаскивает скамейку поближе к огню, съёживаясь под подбитым мехом плащом.
Доспехи — ужасная вещь для ношения: тяжёлые, неудобные и холодные, просто ледяные. Он промок и промёрз до костей, а теперь ворчит и набрасывает на плечи ещё один плащ. А хуже всего то, что он здесь ничего не добился. Не смог. Заранее должен был догадаться, что внезапная вспышка мира и равенства на юге Англии как-то связана с ангелом, это же просто в его стиле.
Кроули вздрагивает. Благослови Господь это несчастное место. Он замёрз и устал, а больше всего устал от себя самого и от мыслей, которые снова и снова возвращаются к разговору с Азирафаэлем.
«Я здесь собираюсь заварить крутую кашу!»
«О… Ты варишь кашу? Овсянку?»
Кроули терпит так долго, как только может, но вкравшееся недопонимание раздражает его («Я здесь собираюсь заварить крутую кашу!»), как зуд, который он не может почесать («О… Ты варишь кашу? Овсянку?»), повторяясь и повторяясь в его мозгу. Если бы это был другой ангел или демон, Кроули указал бы ему на ошибку, просто чтобы лишний раз уязвить, но Азирафаэль не имеет понятия о тонких издёвках или крошечных ехидных подколах, и, наконец, Кроули рычит себе под нос, берёт миску и выходит из палатки в ночь, сосредоточившись на чувстве местонахождения Азирафаэля.
Ангельский шатер чисто белый — и чудесным образом остаётся таковым; воистину маленькое ангельское чудо для рыцаря, который проводит всё своё время, путешествуя по грязной английской сельской местности — и сияет в ночи, словно маяк. Лёгкое неуловимое воздействие на разум часового убеждает того, что беспокоиться ему не о чем, и вот уже Кроули входит в палатку Азирафаэля и видит его — в меховом плаще, наброшенном на плечи, склонившегося над походным письменным столом.
— Фрументи, — говорит Кроули без всяких предисловий.
— Кроули! — Азирафаэль вздрагивает, опрокидывая чернильницу. — О, какая досада!
Четыре с половиной тысячи лет среди людей, а он всё ещё не позволяет себе ругаться, даже самым мягким и не богохульным образом, и Кроули закатывает глаза и ждёт, пока Азирафаэль смахнёт поток чёрных чернил с пергамента.
— Как ты узнал, где меня искать? — спрашивает Азирафаэль.
— Ерунда, — усмехается Кроули. — Я всегда знаю, где тебя найти. И ты тоже можешь найти меня, если захочешь.
Азирафаэль опускает глаза, но не отрицает этого, ведь они уже столько раз предлагали друг другу еду, что связь между ними укрепилась. И они её чувствуют — оба.
— Как бы там ни было, — Кроули поднимает миску. — Фрументи. Сладкая пшеничная каша на молоке, приправленная корицей и фруктами.
— Да, ты говорил. — Азирафаэль хмурится. — Но что это значит?
— Раньше, — говорит Кроули, — когда ты болтал о каше. Ты думал о фруктах, а не о разжигании заварушек.
— О! А, понятно. — Улыбка Азирафаэля озаряет всё его лицо. — Да, ты совершенно прав.
Он смотрит вниз, в чашу, и Кроули крепче сжимает её, слегка нагревая адским огнём, чтобы ароматы подслащённого молока и экзотических специй, сливочного миндаля и пухлого изюма смешались и поднялись к носу ангела.
— Знаешь, я никогда не пробовал, — бормочет Азирафаэль и вынужден сделать паузу, чтобы проглотить слюну. — Это должно быть очень вкусно.
— Ну тогда ешь. — Кроули пододвигает к нему миску. — Это для тебя.
Азирафаэль тянется к нему, но в последний момент колеблется, так и не решившись.
— Ради всего святого, ангел! — рычит Кроули. — Если бы я хотел искушать тебя видениями невыразимо сладостных земных удовольствий, то не стал бы делать этого с миской остывшей каши.
Это неправда: Кроули давно уже убедился, что секрет искушения заключается в том, чтобы предложить жертве то, чего она сама хочет больше всего в этот момент, и за прошедшие столетия не было ничего, что Кроули не предлагал бы людям. Драгоценности, власть, любовь красивых женщин — или красивых мужчин… его давно перестали удивлять вещи, за которые люди готовы продать свои души.
И то, что этот ангел хочет прямо сейчас, — передышка от холода, сырости и своего одиночества, ибо общество людей с их маленькой продолжительностью жизни подёнок едва ли считается.
— Ну что ж, тогда присаживайся. — Азирафаэль придвигает два стула к маленькой жаровне, делая слабое усилие, чтобы прогнать сырость из воздуха, и Кроули использует маленькое демоническое чудо, чтобы зажечь приличное пламя. Наверху и Внизу решили, что оба они должны быть именно здесь, но будь он благословен, если кто-то мог себе представить, как же они оба будут тосковать по жаркому зною пустыни, где всё это началось.
Азирафаэль наливает им по чашке вина. Оно горячее и сильно приправлено специями, чтобы скрыть кислоту и горечь, и это ещё одна вещь, по которой Кроули скучает. По крайней мере, римляне знали, как изготавливать что-то пригодное для питья, и он превращает содержимое их чаш в вино с южных склонов Авентинского холма.
Азирафаэль ждёт, когда Кроули начнет есть первым. Приверженность ли это этикету или затянувшемуся недоверию, но как только Азирафаэль видит, что Кроули ест из миски на столе между ними, он берёт свою ложку, а Кроули свою откладывает. Он предпочитает пить, а не есть, и ещё глубже зарывается в меха, которыми покрыто его кресло, пьёт вино и слушает рассуждения Азирафаэля о том, как ему не хватает пьес Сенеки.
С тех пор, как Кроули принял своё решение в Риме, он понемногу подталкивал ангела к разного рода искушениям, принося ему еду и вино и устраивая вроде бы случайные встречи между ними. И каждый раз, к тайному удовольствию Кроули, Азирафаэль принимал его подношения. С каждым разом это становилось всё проще.
Значит, скоро. Кроули ещё глубже зарывается в меха своего кресла, наблюдает за выразительным лицом Азирафаэля, пока тот говорит, и думает про себя, что ещё нет. Пока нет.
Но очень скоро.
Первый раз, когда Кроули действительно перестаёт воспринимать этого конкретного ангела просто как «ангела» и начинает называть его по имени хотя бы мысленно, случается в Риме, когда Азирафаэль подходит к нему сам, пройдя через всю таверну — таберна винария, как их тогда называли (Кроули предпочел бы просто возникнуть у локтя Азирафаэля, но тут другое). Если говорить начистоту, Азирафаэлю требуется сделать всего лишь несколько шагов, однако значение их огромно, и Кроули с удовлетворением наблюдает, как ангел нервно смеётся и подтягивает скамейку ближе.
А затем Азирафаэль делает нечто ещё более неожиданное и удивительное — он приглашает Кроули на ужин. И вот тут уже ему действительно удается целиком и полностью завладеть всем вниманием ошеломленного Кроули.
— Х-хорошо, — говорит он, глядя на полное надежды лицо Азирафаэля.
***
Устрицы напоминают солёные комочки и пахнут рыбой, их подают прямо в раковинах с различными приправами из лимона, уксуса или лука-шалота. Они несущественны — один укус, и они исчезают, оставив лишь послевкусие моря, — но странно приятны, и Кроули тянется ко второй, а затем третьей и четвёртой.
— Вот видишь! — Азирафаэль берет себе пятую. Ангел с полным ртом более чем соответствует демоническим вкусам, и Кроули ухмыляется в свою чашу вина, а Азирафаэль облизывает пальцы и говорит: — Они довольно хороши.
— Да. — Кроули отрывает кусок хлеба, чтобы вытереть солёные соки, и выгибает бровь за дымчатыми стёклами очков. — Я имею в виду, что, очевидно, ты слышал об их особенных свойствах.
— Особенных свойствах?
Азирафаэль выглядит слегка смущённым.
— Да. Ну, ты же знаешь. Я имею в виду, что о них говорят люди.
— А? — Лицо Азирафаэля светится доброжелательным интересом, чистосердечным и наивным; он наклоняется к Кроули. — А что они говорят?
Кроули ухмыляется в нечестивом восторге и говорит ему — что.
— Ох! — Азирафаэль с грохотом роняет свою устрицу на тарелку, на кучу пустых раковин.
Улыбка Кроули — живое воплощение демонического коварства.
— Доволен?
— О, это… то есть я не знал. У меня и в мыслях не было… ну…
— …Предложить демону поесть афродизиаков? — услужливо завершает его мысль Кроули.
— Прекрати!
Лицо Азирафаэля краснеет, и Кроули ухмыляется, пощелкивая языком между зубами, и берёт отвергнутую устрицу с тарелки ангела.
— А ты уверен, что тебе можно… — Азирафаэль не смотрит на него.
— Я же демон. — Кроули глотает мякоть из раковины и облизывает губы. — Они не оказывают на меня никакого влияния. Но тебе лучше не рисковать, ангел мой.
Он тянется за другой устрицей с общей тарелки, предпоследней, и рука Азирафаэля дёргается наперехват.
— Но ведь мы с тобой одного происхождения, — медленно произносит Азирафаэль, словно споря с кем-то. — Да и остальные посетители не выглядят так, как будто они…ну…
— Вот-вот посрывают с себя одежды и начнут оргию, — услужливо подсказывает Кроули.
Азирафаэль снова краснеет.
— Правда, Кроули.
— Ну, я бы знал, не так ли? Я же демон. Разжигание похоти. Это входит в мои непосредственные обязанности.
Азирафаэль смотрит на свою тарелку, на стол, на стену — куда угодно, только не на Кроули, хотя это не мешает ему выкрасть последнюю устрицу из-под его уже протянутых пальцев. Кроули наполняет обе чаши вином и, опершись локтем о стол, наблюдает за Азирафаэлем.
— Значит, больше ты ничего не пробовал?
— Конечно, пробовал! — Азирафаэль намерен правильно приготовить свою последнюю устрицу. — Оливки, инжир, финики, а на рынке есть продавец, который готовит самую изысканную жареную баранину…
— Нет, я имею в виду все остальные человеческие удовольствия, — перебивает его Кроули.
— Какие?
— Ну, например, спать.
— Нет. Это кажется мне… ну, расточительным. Ты знаешь. Леность и все такое… — Азирафаэль наконец переводит взгляд на Кроули. — А это… приятно?
Кажется, мысленно отмечает Кроули. Кажется, а не является. Ангел уже не так твёрд и уверен в себе, как был раньше.
— О, это просто замечательно. — Кроули наблюдает, как Азирафаэль чистит свою тарелку корочкой хлеба, и слегка потягивается, вспоминая мягкую новую кровать, которую он заказал для своей виллы только в прошлом месяце. — Мне это нравится.
Азирафаэль суёт хлеб в рот и нервничает, как будто можно заразиться леностью, только говоря о ней.
— Их жизнь так быстротечна. — Азирафаэль оглядывает таберну, его лицо смягчается, взгляд теплеет. — У них такой короткий век, так мало времени. И все же они так расточительно тратят его на сон. Или еду.
Кроули хмыкает в знак согласия, тянется к кувшину с вином и обнаруживает, что тот пуст.
— Или на поиски любовных утех.
Азирафаэль чуть не роняет свою чашу.
— Кроули!
— Не смотри на меня так, ты же знаешь, что это правда. — Азирафаэль вообще не смотрит на него, он играет с тарелкой оливок, и Кроули нажимает: — А откуда ещё, по-твоему, я могу знать об оргиях? И даже не начинай мне рассказывать, что задумал Калигула…
— Если ты будешь продолжать в том же духе, я уйду, — предупреждает Азирафаэль, обращаясь к оливкам.
Дразнить ангела забавно, но Кроули несколько столетий не наслаждался хорошей беседой; не опускаться же до диалогов с людьми, в самом деле, с их перспективой на несколько коротких десятилетий! Он ещё не готов отказаться от компании Азирафаэля. Приходится отступать.
— А ты знаешь, что у них есть такая штука под названием театр? — вместо этого говорит Кроули. Он машет рукой, пытаясь передать эту мысль. — Они встают там и… и начинают рассказывать истории, разыгрывать их.
— В самом деле? — удивляется Азирафаэль, а потом лицо его расцветает довольной улыбкой. — Интересно, что они придумают дальше?
Он выбирает оливку, и Кроули говорит в ответ что-то бессмысленное, большая часть его внимания сосредоточена на Азирафаэле, который в настоящее время полностью поглощён получением земного наслаждения от еды. В голову Кроули медленно заползает мысль, что соблазнение ангела с ярко выраженными склонностями к гедонизму может стать достойным развлечением, чтобы скоротать следующую тысячу лет. Внизу, конечно, такое понравится: Падение одного из святых посланников Бога будет настоящим дьявольским пером в его крыле, и после этого он сможет сам выбирать себе задания. К тому же, ангел в определённом смысле весьма привлекателен, по-своему; вряд ли Кроули будет так уж скучно пошарить под этой девственно-белой тогой.
Невидимый Азирафаэлю Кроули улыбается тонкой змеиной улыбкой. Он берет кувшин, осторожно наполняет его снова и заботливо наклоняется через стол:
— Ещё вина, ангел мой?
Через несколько сотен лет он уже знает имя ангела: Азирафаэль. Они оба были посланы жить среди людей, чтобы по-разному направлять их на пути праведности или распутства. И это до сих пор остаётся очень увлекательным.
Кроули прогуливается по рынку и упивается видами, запахами, шумом, пока ест. Он завтракает козлятиной на вертеле, зажаренной на дровяном костре и истекающей жиром, и ещё тёплой лепёшкой из глиняной печи, слизывает с ладони каплю сока и смакует её, наслаждаясь оттенками вкуса.
В дальнем конце рынка краем глаза он замечает бледное мерцание и резко поворачивает голову. Толпа густая — столько людей за такое короткое время, а ведь кажется, что совсем недавно он знал их всех по именам! — но он вытягивает шею, пока толпа не расступается, и он снова видит. Вспышка белоснежных кудрей, кремово-бледная кожа, белое одеяние, к которому почему-то не смеет цепляться рыночная пыль.
Кроули легко догоняет его.
— Азирафаэль, не так ли?
Ангел поворачивается, выражение его лица становится настороженным при виде Кроули, но тот успевает заметить отблеск неприкрытого восторга.
И он точно знает, чем этот восторг вызван.
— Чудесно, правда? — Кроули жестикулирует хлебом, оглядывая оживленную суету рынка. — Так изобретательно. Кажется, ещё вчера они только начинали свой путь.
— Да, — Азирафаэль оглядывается, и его лицо снова озаряется улыбкой. тёплой и ласковой. — Да, конечно.
Азирафаэль замечает шампур с кусками жареной козлятины в другой руке Кроули, и его глаза потрясённо округляются:
— Ты что… ешь?
Кроули пожимает плечами и машет рукой, чтобы густой запах жареного мяса достиг носа ангела.
— Но… Но тебе же не нужно есть, — говорит Азирафаэль, всё ещё слегка шокированный. — Мне точно не нужно, — добавляет он чопорно. — Мы — существа высшего порядка, и нам не следует осквернять храмы наших тел грубой земной материей.
Кроули только снова пожимает плечами, и это движение продолжается плавной волной по его длинному позвоночнику, напоминая об истинной физической оболочке демона — той самой, в которой он был при первой встрече с Азирафаэлем.
— Однако это забавно.
— Забавно? — В устах ангела это понятие кажется совершенно чуждым и неуместным. Возможно, там, наверху, так оно и есть; Кроули не помнит. — Мы здесь не для того, чтобы забавляться.
Азирафаэль делает глубокий вдох, явно собираясь продолжать в том же духе, А Кроули быстро оборачивает последним куском хлеба последний кусок козлятины, снимает его с вертела и суёт в открытый рот ангела.
— М-м-ф… — Азирафаэль замолкает, прижимая руку ко рту, его глаза широко распахиваются. — Зачем ты это сделал?
Слова с трудом пробиваются сквозь мясо и хлеб, но все же почти понятны, и Кроули ухмыляется, обнажая острые белые зубы.
— Это было совершенно излишне, — с некоторым трудом произносит Азирафаэль, всё ещё смущенно прикрывая рот рукой.
— Тогда выплюнь, — весело предлагает Кроули и протягивает руку раскрытой ладонью вверх.
К удивлению Кроули, Азирафаэль не следует его совету. Вместо того, чтобы выплюнуть мясо с хлебом в подставленную ладонь, ангел некоторое время тщательно пережевывает их и наконец проглатывает. На его лице появляется странное выражение. Его нижняя губа блестит от жира, и он украдкой высовывает розовый язычок, чтобы облизать её дочиста.
— Ничего страшного в этом нет, — наконец говорит Кроули немного неловко, потому что Азирафаэль всё ещё молчит. — Никакого вреда, поверь.
— Ты же демон, — протестует Азирафаэль. Он снова сглатывает. — Конечно, ты так и должен был сказать.
— Ну, а ты чувствуешь себя проклятым на всю оставшуюся вечность? — Азирафаэль не отвечает, и Кроули продолжает настаивать. — Загляни внутрь себя. Проверь. Ты ведь знал бы, если бы что-то такое случилось, правда?
По-прежнему не получив никакого ответа, Кроули наклоняется ближе. Несмотря на царящие вокруг дневную жару, пыль, пот и грязь, ангелу удаётся сохранять аромат свежести и прохлады, словно от долгого глотка воды из глубокого колодца.
— Не забывай, что ты должен сойти за своего в человеческом окружении, — шипит Кроули в бледное ухо ангела. — Неужели ты думаешь, что люди в конце концов не заметят, что этот милый… — его язык превращает это слово в самое низменное оскорбление, — господин Азирафаэль никогда ничего не ест и не пьёт?
— Ну… — сопротивление ангела слабеет, и Кроули приходит от этого в полный восторг. Точно так же, как ангелы способны чувствовать любовь и основные добродетели, демоны могут ощущать разложение и смертные грехи. Азирафаэлю не грозит Падение, ни в малейшей степени. Пока ещё он даже отдаленно не приближается к этому. Но его сияющая чистота только что приобрела самый слабый, самый незначительный намек на бледно-серый оттенок. Первые, пока ещё робкие шаги навстречу греху чревоугодия.
Гавриил или Михаил уже давно изгнали бы его, воспылав святой уверенностью и праведным негодованием. Но этот… Кроули видел, как он отдал свой пылающий меч, а потом беспокоился лишь о том, правильно ли поступил. В глубине души этому ангелу не хватает убеждённости в собственной правоте, и поэтому Кроули стоит позади него, наблюдая, как Азирафаэль рассматривает людей, и шипит: — И не забудь про местную экономику. Имея столько денег в твоём кошельке… — осторожное движение пальцев, и Азирафаэль слегка вздрагивает от нового груза на поясе, но не отбрасывает его, — ты ведь вполне можешь захотеть ими и поделиться. Посмотри на этих людей. Они изо всех сил стараются заработать себе на хлеб насущный, для себя и своих детей.
Он делает паузу, чтобы дать Азирафаэлю возможность осознать сказанное, а затем добавляет с настолько прозрачным намёком, насколько это вообще возможно:
— Это было бы с твоей стороны очень… хм… милосердно.
— Но я мог бы просто отдать им деньги, — слабо протестует ангел. Кроули закатывает глаза и незаметно машет рукой. — Мне вовсе не обязательно потреблять…
Он резко замолкает, когда хитрый порыв ветра доносит до них запах мяса, шипящего над костром. У самого Кроули слюнки текут, хотя он только что поел, и он бормочет:
— Увидимся, ангел.
Поплотнее закутавшись в свое одеяние, Кроули неторопливо уходит. Однако прежде, чем покинуть главную улицу, он оглядывается назад и видит, как Азирафаэль приближается к одному из торговых лотков, крепко сжимая обеими руками кошелёк с деньгами, а щёки у него такие розовые, словно он размышляет о чём-то невыразимо грязном, и Кроули ухмыляется, торжествующе прищёлкивая языком.
Ибо это не просто удачное искушение одного из воинов Божьих. Ангел — невинный святой дурак! Даже люди, со всей их слепотой и недолговечностью, давно уже сообразили, что принимать пищу или что-то другое от демона — плохая идея, что такие подарки привяжут тебя к дарителю. Ангел принял еду из рук Кроули, и теперь, если Кроули сконцентрируется, он в любой момент сможет почувствовать, где находится Азирафаэль. Слабый, но безошибочно узнаваемый запах, по которому Кроули теперь в любой момент сможет определить местоположение ангела и найти его… если захочет. А если не захочет — то будет знать, от какого места держаться подальше.
Кроули удовлетворённо шипит себе под нос. В конце концов, они исконные враги; и последнее, чего хочет Кроули, — это спотыкаться о чертова посланника Небес каждый раз, когда сам он пытается соблазнить людей на грех.
Райский сад, 4004 год до н. э.
Когда Кроули встречает Азирафаэля в первый раз, тот вертит в пальцах край своего сияющего белого одеяния и выглядит несчастным. Однако это не мешает ему беззастенчиво разглядывать Кроули (к немалой досаде последнего), когда тот меняет форму со змеиной на человеческую. Пристальный ангельский взгляд выводит из равновесия и смущает: смена тела — сложный процесс, и демону потребуется немалая практика, чтобы научиться делать это красиво и плавно.
— Ну вот, они упали, словно свинцовый шар, — бормочет Кроули себе под нос.
— Что, прости? — рассеянно переспрашивает ангел, более не обращая на Кроули внимания, и демон спешит воспользоваться возможностью как следует его разглядеть.
Изначально представители небесного воинства не были ни мужчинами, ни женщинами, но с тех пор, как Всевышняя создала свою обожаемую новинку — Её людей, возлюбленных Ею превыше всех прочих, — некоторые ангелы предпочли приложить определённые усилия в сторону того или иного пола. Демоны же вообще приняли новые формы с удовольствием и немедленно, упиваясь их потенциальной греховностью, и тут же превратили их в насмешку над тем, кем Всевышняя предназначила им быть.
Этот ангел определенно решил быть мужчиной, пусть даже и немного пухлым, и не слишком эффектным. Никакого сравнения с теми воистину идеальными воплощениями божественного совершенства, что рассекают Небеса поблизости.
Однако ангел оказывается куда более удивительным, чем предполагает Кроули, оценив выбранную им непритязательную человеческую оболочку. Это выясняется довольно быстро, как только Кроули спрашивает о мече. А когда начинается дождь, то ангел — ангел! — без колебаний расправляет над Кроули своё крыло.
Всё, что Кроули может предложить взамен, — это порыться в складках одеяния и выудить оттуда яблоко. Он не лгал, сообщая женщине, что и сам ел плоды того дерева.
Он протягивает яблоко ангелу — искушение во плоти, блестящая красная кожица и дразнящий аромат.
— Хочешь укусить первым?
Ангел, однако, не спешит оценить по достоинству столь щедрый жест, смотрит с шокированным неодобрением. Кроули ухмыляется и впивается острыми белыми зубами в хрустящую мякоть яблока.
Long Is The Way, And Hard
автор: Kate_Lear
ссылка на оригинал: https://archiveofourown.org/works/19345675/chapters/46022983
Переводчик: Fannni
Рейтинг: R-NC-17 Explicit
Категория: слеш
Пейринги и персонажи: Азирафаэль/Кроули
Тэги: исторические периоды, юст, тоскующий Кроули, от врагов к друзьям, от друзей к возлюбленным, первый раз,
«Далека и трудна дорога, что из ада ведет к свету»… («Потерянный рай», Джон Мильтон), настоящее время без фанатизма, Кроули поначалу ведёт себя как правильный демон. Мысли Кроули об Азирафаэле с самого начала времен и до наших дней. Страдания, надежды, искушения и желания, и рассуждения о том, возможно ли все-таки искупление — для падшего ангела.