Первый день в лазарете Жан не запомнил. Пуля раздробила кости предплечья, разворотила сустав. Руку собирали, сращивали из кусочков, и медики — для надёжности – погрузили Жана в сон.
Наутро явился сконфуженный Аркадий-дважды с женой, притащил корзину угощений.
– Прости, парень, – говорил Аркадий-Аркадий. – Я тебе не поверил, а ты меня спас, получается… Спасибо! Что ещё сказать…
Толстушка Валя, испуганная и раскрасневшаяся, подкладывала Жану вкусные кусочки, а Аркадий-Аркадия рассказывал:
– Сам не знаю, чего вдруг туда полез. Обидно стало: прямо под Управой лазают какие-то балбесы!..
– Аркаше только мякоть порвало, – улыбнулась Валя.
– Обмотали меня пластырем, к обеду как новый был, – кивнул Аркадий-дважды.
– Кого-то нашли? – спросил Жан.
– Это Миша расскажет, – сказал Аркадий-Аркадий. – Вот и он, кстати.
В дверях появился начальник практики.
– Расскажи, Миша, – попросил третьеранговый, – что и как, мне-то не до того было.
Он смущенно кашлянул.
– Не нашли никого, – сказал Михаил. – Ушли они.
– И что теперь?..
– Ничего, – ответил начальник. – Пеной тоннель залили, метров двести. Я в город доложил, пускай разбираются.
Они посидели ещё немного, говоря о пустяках. Жан с трудом дождался конца визита. Рука в жёсткой повязке зудела невероятно, а чесаться при гостях не хотелось.
Назавтра Жана выписали, и опять начальник ждал его на мобиле. Жан вышел из ворот лазарета – и чуть сразу не загремел обратно, уже с переломом.
На тротуаре его ждала маленькая толпа: женщины с цветами, мужчины с пакетами, от которых пахло домашними вкусностями. От неожиданности Жан запнулся и полетел недолеченным локтем вперёд, уже представляя, как хрустнут кости о тротуарный камень…
Толпа ахнула, качнулась вперёд, но Михаил успел подхватить Жана под здоровую руку.
– Жан, дорогой! – выступил вперёд горожанин в спецовке. – Мы…
– Прекратите, не держите меня! Как это невежливо?..
Из второго ряда выскочила девушка, бросилась к Жану, повисла у него на шее, расцеловала в щёки, в губы…
Его так обнимали и чествовали, что помяли больной локоть, и на выезде из Лямок Жан был бледен и баюкал руку. В глазах его стояли слёзы, но не от боли, просто душа была не на месте.
– Что они вдруг, господин начальник? – спросил он Михаила.
– Хороший мужик Аркаша-двойной, безотказный, – сказал инспектор. – Любят его в Лямках. А девица – племянница его.
Дальше молчали, только перед самым городом Михаил сказал, тщательно подбирая слова:
– Ловко ты с гранатой… решил. Мы… и понять ничего не успели. Практика большая была? Вот так, запросто, применить оружие по людям? Это сложно.
Опять проверка?
– Я не воевал, господин управленец четвёртого ранга, – сказал Жан.
– Да при чём тут ранг! – возмутился Михаил. – Что ты меня титулуешь всё время? Мы все тебе обязаны жизнью, но я понять хочу!
– Я не воевал, Михаил, – вздохнул Жан. – Но если долго жить среди зверей, сам станешь немножко зверем.
– Проходите, господин управленец первого ранга, – пригласил секретарь, открывая Жану дверь. Сказал бесстрастно, ни голосом, ни лицом не показав своего отношения. Неужели новички Департамента входили в эту дверь каждый день?
– Благодарю, господин управленец четвёртого ранга, – сказал Жан.
Секретарь едва заметно усмехнулся:
– Не заставляй его ждать, парень.
Сумерки кабинета ослепили Жана. Сначала он увидел серый парадный мундир Алёны, почти столь же яркий в багровой тьме, как лампы приёмной. Потом…
– Подойди ближе, новый управленец, – сказал попечитель Бранч.
Жан шагнул вперёд:
– Управленец первого ранга Жан шестнадцать-четыре-девять-пять, совершенный, – хрипло доложил он.
Попечитель тихо зашипел. Шерстяная накидка, в которую он был укутан, сползла на пол. К телу ящера, обнимая зверя за шею, прижимался голый человек. Жан, кажется, даже помнил его лицо. Парень спрыгнул с брюха попечителя, подобрал накидку и быстро ушёл в угол кабинета, в глубокую тень.
Алёна встала рядом с Жаном.
– Управленец третьего ранга Жан, – сказала она.
– Третьего?! – не сдержал изумления Жан.
– В Департаменте нет сотрудников ниже третьего ранга, растущий, – объяснила заместитель директора. – Теперь молчи, слушай совершенного.
Попечитель приблизился одним широким шагом, наклонился вплотную к Жану. Жан непроизвольно сделал шаг назад: мощный, смертельно опасный зверь подавлял. Бранч втянул воздух, как полгода назад, на выпуске в лицее.
– Молодой управленец… Жан, – произнёс он. – Третий ранг, быстрая карьера. Служи хорошо, и будешь расти так же быстро. Теперь иди!
Захлопнув двери, Жан без сил привалился к стене. Сердце бешено колотилось в груди. Он опять был в шаге от попечителя — и опять сплоховал! Жан прислушался к себе: он и не мог ничего сделать. Никто не в силах сопротивляться мощи и напору попечителя.
– Выпей, – секретарь поднёс ему воды. Рядом со стаканом на подносе лежал обтянутый серым бархатом пенал. – Твои звёзды и шевроны, коллега. Поздравляю!
– Его зовут иначе, растущая, – заявил Бранч.
– Но документы, совершенный… – попыталась спорить Алёна. – Архивы, показания сканера! Всё говорит…
– Можно обмануть сканер, – засмеялся попечитель, – но не меня! Я помню его запах. Хочешь, я вспомню его имя?
– Не надо, совершенный, – сдалась Алёна. – Это Ивась, бывший бандит и диверсант. Он раскаялся, он сам сдался. Мы проверили, он не соврал. Директор разрешил сделать ему новую личность.
– Ивась…
Бранч прикрыл глаза, вспоминая:
– Молодой самец, который сбежал из интерната?
– Да, совершенный.
Попечитель обошёл Алёну кругом, пробуя воздух языком.
– Хорошо, – сказал он. – Я не скажу о нём синим.
– Спасибо, совершенный! Я могу идти?
– Нет, – Бранч пристально посмотрел женщине в глаза. – Ты спариваешься с ним. Зачем?
– В нас много от животного, совершенный, – сказала Алёна. – Мне нужно это, иногда. Сексуальная разрядка хорошо снимает усталость, совершенный.
– Врешь! – попечитель снова засмеялся. – Даже сейчас ты пытаешься меня обмануть. Не любой самец, тебе нужен именно этот. Почему? Не отвечай и не двигайся.
Бранч накрыл Алёнину голову лапой.
– Не бойся, – произнёс он, – тебе не будет больно. Наверное…
Пальцы ящера стали горячими, жар проник в череп, расплавил мозг, пролился через позвоночник и взорвался между ног невероятной силы оргазмом! Алёна выгнулась, захрипела. Тело колотила дрожь, хотелось длить и длить немыслимое наслаждение! Пик следовал за пиком, волна за волной. Алёна попыталась вырваться — тщетно. Тело ей не принадлежало и не слушало её. Тело кричало: «Ещё!».
Потом всё кончилось.
Алёна упала бы, не придержи её Бранч. Попечитель выжал её как тряпку, обессилил, высосал. Сможет ли Жан – так? Вернее, смогут ли так они вместе?
Он снова выпустил язык, прошёлся по её лицу, погладил шею, тронул ключицу под отворотом воротника.
– Я так и думал, – сказал совершенный. – Ты сопротивлялась, даже сейчас сопротивлялась. Не только это нужно тебе! Что? Не говори, хочу понять сам.
Наведённый секс выпил силы, попечитель явно запретил говорить, но проснулась гордость.
– Нечего понимать, – сказала Алёна. – Это вы во всём виноваты, вы лишили нас целей, оставили только секс, а я не хочу быть животным!
– Ой… – притворно испугался попечитель. – Что ты говоришь, глупая самка? Теперь я просто обязан откусить тебе голову.
Он ударил хвостом, его роговой кончик вспорол воздух в опасной близости от лица женщины.
Алёна побледнела, в страхе закрыла глаза. В мире остался только масляный запах зверя и клацанье когтей по плитам пола.
– Условно разумные, вы забываете своё место…
Волны ветра от движений Бранча шевелили волосы.
– Вы смеете рассуждать, как будто в силах делать выводы!
– Несправедливо, – заставила себя посмотреть на ящера Алёна. – Мы умеем делать выводы!
– Ты забыла сказать «совершенный»!
– Тебе это так важно, совершенный?
Бранч остановился.
– Я не накажу тебя за наглость. Пока не накажу, – произнёс он. – Это так же бесполезно, как бить домашнего гугура за испорченный ковёр. Уходи прочь, растущая.
Самка ушла.
Бранч лёг у стены, на ворохе кож, как на Родине. Но она далеко, и ничто не заменит воздуха Родины, её ласки, её тепла.
– Ники! – позвал попечитель.
В темноте возникло шевеление, из угла вышел самец, который недавно обнимал попечителя.
– Ты согрелся, Ники?
– Да, совершенный, – сказал Ники. – Я согрелся и поел.
– Я жду тебя.
Ники сбросил накидку и лёг, прижался к Бранчу обнажённым телом. Попечитель прикрыл самца накидкой, закрыл глаза. От Ники шло ровное тепло, особенно от гениталий.
– Ты хотел бы спариться с этой самкой, Ники? – поинтересовался Бранч.
– Да, совершенный, – ответил самец. – Все хотят её, совершенный, но…
Гениталии самца на животе Бранча напряглись и затвердели. Люди легко возбуждались, по самым неожиданным, самым малым поводам. Смешно.
– Но что, Ники?
– Ей на всех плевать! – обиженно сообщил Ники. – Она видит только этого выскочку Жана, совершенный!
– Спасибо, Ники, – сказал Бранч. – А теперь молчи, я буду думать.
Ожорг определённо сделал ему благодеяние, и статус тут ни при чём. По возвращению домой его полотно заиграет яркими, неожиданными красками – на всех чувственных слоях! Страсти условно разумных, их интриги, мир, в котором они живут… Ценители получат новый опыт, почувствуют пряный вкус варварской планеты.
Бранч развеселился: первую копию он преподнесёт Ожоргу, сделает это лично, со всем возможным уважением. Старейший, конечно же, захочет немедленно оценить её, вникнуть в нюансы. Забавно будет наблюдать эти попытки. Сможет ли совершеннейший понять всё? Можно быть уверенным, что нет. Значит он, Бранч, выше совершеннейшего, умнее, искуснее!
Впрочем, в этом Бранч и не сомневался. Художники всегда выше администраторов.
А самка… Высоких целей ей захотелось… Глупый зверёк. Попечителю смешно обижаться на животное, считающее, что умеет думать. Зато её дерзость добавит картине капельку остроты.