Март 2018 241

 Кана Бриста явилась, когда солнце висело над шпилем башни, тщательно причесанная и благоухающая свежесцеженной ландышевой настойкой. Ее встретили бурными аплодисментами — кана собиралась сравнительно недолго, впрочем, на свои лекции к студиозусам она никогда не опаздывала, зато и поднималась ни свет ни заря. И ан Терс быстро ввел психологиню в курс дела. Кана Бриста поглядела на замдиректора, задрала острый подбородок, оценив высоту башни, и меланхолично поинтересовалась: сколько весит медведь.

— Три с половиной берковца, — с достоинством ответил профессор зоологии. — Но кан Ганте… достойный бер. Он и на все шесть, а то и на семь потянет.

— Мне от этого не легче, — заломила бровь кана Бриста, — мне больше четверти пуда поднимать нельзя. Ни ручками, ни левитацией. У меня спина слабая и больная.

Ан директор, услышав сии слова, перевалился через Клава, буквально улегшись на согнувшегося парня, грозно замахал кулаком в окошко.

— Дай только мне спуститься, я тебе мигом спину отлечу.

— Благодарствую, мне бер Шел травяные компрессы уже прописал, — не соблазнилась щедрым директорским предложением профессор психологии. — Вроде потихоньку помогает.

— Да достаньте нас отсюдава, — взвыл ан Сальсур с таким душевным надрывом, что лунной ночью вполне бы сошло за волчий вопль. — Это ж только представьте себе! Лучшее образовательное заведение, а нет даже хреновенького мага, чтобы пленников из башни вызваолить! А еще носим почетное звание Универсариума!

Дятел, хорек и курица скорбно склонили головы. Выбраться из башни с каждым часом хотелось все крепче. Кан Ганте распластался по полу — и всем своим видом свидетельствовал о том, что у него нет больше никаких желаний.

— А сегодня на прием еще делегация из Академии должна заявиться, — продолжал разоряться ан комар. — Между прочим, они выпускников собирались поглядеть и выбрать себе в профессора. А я не могу их даже встретить толком.

Каны почтительно вздохнули. Но такое соучастие взбесило ана директора еще больше.

— И кто придумал тут оборачиваться? Вам примера кана Ганте было мало? Что все сразу умудрились вляпаться!

— Почтенный ан Сальсур, вы, когда так усердствуете, не извольте прыгать, а то весь хребет измяли, — проворчал медведь.
 
— Простите, но вы-то какого лешего здесь оборотились? — ан директор потыкал в бурую шерсть пальцем.

— А я практикум проводил по трансцендентным психосоматическим явлениям, которые сопровождаются сменой сущностей, — проворчал недовольный и уставший медведь. — Ваш приказ, досточтимый ан: даже наказание не избавляет студиозусов от обязательств по обучению, а профессоров и преподавателей по проведению оных занятий.

— Я его тогда отменяю! — рявкнул ан Сальсур.

Кана Грылька материализовалась за окошком в тот же миг, словно ее сюда перенесло заклятием, причем в лапках бережно сжимала свиток для указов и гусиное перо.

— Приказом оформляем или указом? А может, лучше директивой? — деловито осведомилась кана Грылька, царапая что-то по бересте.

Клав осторожно выглянул в окошко: лисица умудрилась обвиться ногами вокруг веревки так, чтобы руки оставались свободными,  и бойко составляла распоряжение. Закончив, протянула  свиток, отстегнутую от пояса чернильницу  и перо через бойницу екану.

— Передайте ану директору дабы заверил.

Ан комар принял документ из рук Клава и, заставив студиозуса согнуться, подставляя спину, принялся подписывать.

— Чего бы вам, ан директор, этот указ позавчера не составить? — простонал медведь. — От скольких проблем бы одним махом избавились.

— Между нами говоря, — зазвенел ан директор, — обсуждать начальство в моем лице неэтично.

— Простите, ан Сальсур, но вашего лица я никак не вижу, только ощущаю ваш зад на своей шее, — пробурчал кан Ганте.

Спор затух сам собой, даже толком не начавшись: кан Ганте и ан Сальсур прекрасно понимали, что уроненное в глазах даже одного студиозуса достоинство придется поднимать потом долго. Да и раздавшиеся с главного двора приветственные вопли и звуки вещательных дудок переключили внимание постояльцев башни на новое событие.

— Природа, мать наша, — простонал ан директор, снова наваливаясь на Клава, чтобы дотянуться до окошка, — что там еще стряслось?

Кана Грылька проворно перехватила из пальцев директора подписанный свиток и четко доложила:

— Прибыла делегация из Академии. Только прибыть изволила раньше оговоренного срока — мы ее после обеда условились ждать.

— Так, делегатов этих хреновых в дальние комнаты преподавательского корпуса и ласково. мол, господа дорогие, чего ж вы с дороги притомились — подите-ка да отдохните, — быстро распорядился директор. — Закусь им там подайте да питья побольше, чтобы до завтра упились. А мне немедленно достаньте толкового мага, иначе я вас всех сам отсюда достану!

Лисицу с веревки будто ветром сдуло, и снизу донеслись ее властные указания. Ан Сальсур провел ладонью по лицу: и чего ж все беды сразу-то собрались, заявлялись бы лучше по одной.

— Перекусить бы, — заскучала кана Церка.

— Милая кана, вам бы следовало седмицу, а то и три поголодать, тогда бы мы, может, тут и не застряли, — вздохнул кан Хаур.

Курица искренне возмутилась и налетела, размахивая руками, на хорька.

— А вы чего молчите, кан Альрет? — кан Хаур мужественно отбивался.

— Полагаю, — прытко уклонялся от замахов обоих противников дятел, — что мое вмешательство тут лишнее. Вы и так неплохо справляетесь.  И я считаю, что, ежели одного кого-то укокошат, то мы хотя бы будем обеспечены пищей. Но, в целом, я за курятину. Так что могу вас, кан Хаур, поддержать морально.

Кана Церка явно оскорбилась до глубины души и уже прицельно заехала по кану Альрету. То, что все пребывали в человеческих образах, им никоим боком не мешало выяснять отношения, тем более что у каждого накопилось немало претензий и поводов, начиная от межвидовых трений. Клав же от разгорающейся профессорской разборки поспешно укрылся за директором, надеясь лишь на то, что тот не оборотится.

— Угомонились! — директор прикрикнул на почтенных канов, словно на расшалившихся студиозусов. — На поединках перья и шкуру друг другу повыщипываете.

— К слову, хочу заметить, что на данный момент эти забияки выщипывают мою шкуру, — кан Ганте попытался подняться да встряхнуться, ибо пребывать в роли распластанной медвежьей шкуры ему категорически не нравилось. Но слишком большой груз на нем сидел,

— Да лежите вы уже, дорогой кан, — махнул рукой ан Сальсур, — все равно тут без вариантов.

У подножья башни снова ожестосточнено заорали, а затем и заругались. Клав уже без понуканий, сунулся к окошку.  

— Там почтенный бер Грасс пришел, — стал рассказывать Клав. — Злой больно. Кричит, чтоб подали ему немедленно ана директора.

— Я бы и рад подать, — проворчал ан комар, — да не выходит. Застрять изволил.

— Он угрожает сюда подняться, — вещал Клав.

— Да на здоровье, — фыркнула Церка, — только веревка порвется.

Очевидно, на кану курицу снизошло прозрение — снизу что-то глухо бухнулась и следом в небеса и по всему двору полетела такая изощренная ругань, какой даже в портовых кабаках не услышишь.

— Мне только немного непонятно, кто у кого таких выражения набрался: то ли студиозусы у бера повара, то ли повар у еканов? — протянул задумчиво кан дятел.

— Да молчите уже, коллега, их словоблудие не самое страшное, что с нами приключилось, — прозорливо заметила кана курица.

— Веревка-таки оборвалась, — констатировал ан директор. Сам он давно перестал удивляться, как за полтора года из худосочного приблудившегося мужичка вылупился такой объемный толстяк, но поваром бер Грасс был отменным, а еда добротной и вкусной. Зато среди обитателей Универсариума пошла в обиход шуточка, что повара следует откармливать на случай всеобщего голода.

Ларт проснулся по двум причинам. Первая: кто-то слишком много выпил, и теперь в голове гудят колокола, во рту мерзко, словно там устроили лежбище скунсы, а мочевой пузырь грозится взорваться. Вторая: у Линн, конечно, есть привычка во сне забрасывать на него руки и ноги, но что-то они уж больно тяжелые в этот раз. С трудом разлепив глаза, Рэнтон почти перед самым своим носом увидел обнимающую его довольно мощную и явно мужскую руку. Думать, что и нога, придавившая его бедро, тоже мужская, было страшно. Рискуя заработать косоглазие, он попытался заглянуть через закрывающий обзор чужой локоть и услышал вкрадчивое: «Доброе утро, Ларри!»

На Ларта словно кипятком плеснули, мгновенно выдравшись из крепких (только ли дружественных?) объятий, парень ломанулся с дивана, запутался в одеяле и грохнулся на пол. Чувствительно приложившись щекой, он поймал себя на мысли, что лужи-то они вчера так и не вытерли и лежать в подсохшем моющем средстве голым пузом не так уж и приятно.

Стоп! Почему голым?! Рэнтон подхватился, попытался вскочить, но поскользнулся и снова хряснулся на пол, теперь уже задницей. Ларт поднял глаза и увидел довольно ухмыляющуюся физиономию бонда, который приподнявшись на постели и подперев голову рукой смотрел на него сверху. Рэнтон судорожно схватил свешивающийся угол одеяла и рванул его на себя, чтобы прикрыться, но, кажется, сделал только хуже — оказалось, что киборг опять полностью голый. Совсем! Спал! С ним! В одной постели!

— Ты… ты… ты почему о-опять го-голый?! — заикаясь, выпалил Ларт.

Ларс скромно потупил нахальные голубущие очи:

— Ты не дал мне белья, а мои трусы были в стиралке. Пришлось надевать джинсы на голое тело. А потом так и ложиться. Голышом.

— Ты спал со мной!

— Другого спального места в квартире не наблюдается, — пожал плечами этот паразит. — Не бойся, ничего не было… — и, подавшись вперед, мягко, почти воркующе, добавил: — Ларри!

— Сволочь! — истерически взвизгнул парень, сдернул с дивана подушку и запустил ее в бонда. — А почему тогда у меня задница болит?!

— Расслабься, Ларт! Ты просто упал, — уже без ехидства ответил киборг, встал и потянулся за джинсами, чтобы не нервировать и без того сверкающего безумными глазами командира. — Вчера, когда мы с тобой выпивали, у тебя свалилась на пол солонка, закатилась под табуретку. — Бонд застегнул штаны, подошел к несчастному старлею, аккуратно поднял его подмышки, усадил на диван. — Ты попытался достать ее, не вставая с табуретки. — Он воспроизвел голосом самого Ларта: — Смори, как я ее ща, не вставая, достану. От так… Ить, зар-раза! Куда поскакала! — и продолжил уже нормально: — В итоге табуретка из-под тебя выскользнула, и ты грохнулся задницей как раз на солонку. Хорошо еще копчик не сломал.

Рэнтон сидел с несчастным видом, сгорбившись и повесив голову.

— Это правда? — неуверенно спросил он.

Ларс сел рядом с ним, едва удержавшись, чтобы не погладить по взлохмаченной голове.

— Правда. Ничего не было. Мы просто спали рядом.

Ларт поднял глаза на киборга. Выражение лица и глаз было абсолютно серьезным.

— Если хочешь, можем обратиться к программерам, проверить логи, чтобы ты убедился, что я тебе не вру.

— Да ладно, не стоит, — протянул Рэнтон, и тут до него дошел смысл всех сказанных бондом слов. — Даже не думай! Никаких логов я проверять не буду! Ты, что, хочешь, чтобы я стал всеобщим посмешищем?! — Он взвился в прыжке, опрокинул Ларса на диван и вцепился руками тому в горло, усевшись на поверженного киборга верхом. — Не вздумай! Никому! Ничего! Рассказывать! Понял?! И немедленно сотри все записи о том, что здесь происходило! Понял?!

— Так точно, командир! Приказ принят к исполнению! — отчеканил бонд, подняв руки вверх, признавая свое поражение.

— Не хватало еще, чтобы потом растрезвонили на весь участок про все эти приключения с уборкой! А главное, что я нажрался до такого состояния, что переспал со служебным киборгом. — Ларт скривился. — И хуже того, что не помню, переспал или нет.

— Бывает, — философски пожал плечами бонд, но, встретив, яростный взгляд командира, сдержал рвущееся с языка предложение повторить для уверенности и клятвенно заверил: — Все! Молчу! Могила!

Рэнтон сузившимися глазами всматривался в невозмутимую бондовскую физиономию, не нашел там признаков издевки, как, впрочем, и раскаянья, и убрал, наконец, руки с его горла. Киборг шумно вздохнул, так что Ларта даже качнуло. И тут до него дошло: Он, совершенно голый, сидит голым задом на полуголом кибере. Хорошо так сидит, удачно — на голом животе бонда. Покраснев, как перезрелый помидор, парень вскочил, опять поскользнулся на подсохшей луже и навернулся бы физиономией как раз между разведенных коленей Ларса, если бы его не подхватили надежные руки киборга.

Бонд встал с дивана, поднял командира, со вселенской кротостью посмотрел тому в глаза и проникновенно сказал:

— Сходил бы ты в душ, Ларт. А то столько раз на полу валялся. А я пока домою его наконец-то.

— Угу, — угрюмо кивнул все еще красный Рэнтон.

— Тебя проводить? — участливо поинтересовался бонд.

— Не надо! — вскинул голову Ларт, пытаясь сохранить хоть жалкие остатки гордости. — Я сам.

Ларт, чуть прихрамывая, удалился в душ. А бонд с грустноватой полуулыбкой смотрел ему вслед и думал: «Смешной он, Ларт Рэнтон. И хороший. Если бы он мог забрать меня…»

Пока Рэнтон мылся, надо сказать, довольно долго, киборг успел убрать следы вчерашнего погрома с пожаром и мыльным наводнением и приготовить нехитрый завтрак из оставшихся продуктов. Жуя бутерброд и прихлебывая крепкий кофе, Ларт вдруг подозрительно прищурился:

— Так, все хорошо. Ничего не было. Но вот объясни мне на милость, какого черта ты меня обнимал да еще и ногу на меня положил?

Бонд смиренно вздохнул и объяснил:

— Рандомный выбор позы. Ты ночью раскрылся, замерз, начал дрожать. Я укрыл тебя одеялом и обнял, чтобы согреть.

— И ты хочешь, чтобы я поверил твоей наглой роже?

— Это риторический вопрос? — вскинул левую бровь киборг.

— А, — махнул рукой Рэнтон, — с тобой спорить, все равно, что трусы поверх штанов надевать: и неудобно, и дураком себя чувствуешь.

— C’est la vie, — вздохнул Ларс, загружая посудомойку.

***

Спускаясь в лифте, Ларт созвонился с парнями из группы, договорился о встрече в кафе — надо было обсудить порядок действий на нынешний день, а таскать преображенного бонда в участок и светить им было ни к чему. Сам Рэнтон тоже был в гражданском, так что они выглядели сейчас просто как двое приятелей.

Когда они как раз входили в кафе, позвонил Харальд.

— Доброе утро. Док сказал, что я уже, как огурчик — зеленый и в пупырышек, должно быть, — и могу катиться отсюда ко всем чертям, в том числе и морским. У вашего киборга ключи от моего флайера с досками и прочей амуницией. Заберете его на стоянке у гостиницы. Подъедете за мной и можем отправляться на пляж, учить вашего бонда скакать на волнах. Вы, кстати, нашли подходящий?

— Дживс, наш оперативник немного увлекается серфингом. Он говорил, что знает такой, как нам надо.

— Отлично, жду вас.

Харальд отключился, и Ларт с бондом прошли в угол, где уже сидели за столиком Мэш и Дживс. Они обменялись рукопожатиями, и Рэнтон коротко изложил суть дела:

— Так, парни, берете с собой Ларса, заезжаете к Дживсу за досками. У тебя их, кстати, сколько? Две? Отлично! Забираете все, что надо и двигаете на пляж, про который ты рассказывал. Прикинете там, что к чему, может, попробуете, как у Ларса будет получаться. Мэш, летишь с ними. Ларс, дай мне ключи, я за флайером Харальда и за ним самим. Дживс, скинь мне координаты пляжа. Так, порядок. Сэнди, Селд, вовремя подошли. На вас работа в кабинете. Не надо закатывать глаза. Кто-то должен оставаться на месте.

— И изображать бурную деятельность, — проворчал Селд, но под укоризненным взглядом Рэнтона, примирительно поднял руки.

— Всем все ясно? — подвел итоги Ларт. — Тогда вперед.

***

Дживс привез Ларса и Мэша на маленький уютный пляж, с трех сторон укрытый от любопытных глаз скалами. Все, как на картинке: золотистый песок, сизовато-зеленые кустики травы, жмущиеся к камням, бирюзовые волны с белыми барашками пены. Бонд стоял возле флаера и с наслаждением вдыхал соленый, пахнущий йодом воздух, подставлял лицо ярким лучам, которые заставляли щуриться даже под темными очками. На губах блуждала мечтательная полуулыбка.

Он вспоминал, как во время одной из миссий, до того, как он попал в этот участок, их группа жила в маленьком приморском городке. Ему с напарницей-человеком приходилось изображать семейную пару. И по вечерам они нередко ходили поплавать, а потом долго сидели у костра, обнявшись… Задание они выполнили, правда, потеряв двоих членов команды, но напарницу ему все-таки удалось вытащить. Именно ту миссию командование посчитало проваленной, и его должны были ликвидировать, но выжившие сослуживцы вступились, поставили всех на уши. Ему сохранили жизнь и после глубокого форматирования перевели в тридцать третий участок полиции в Нэвилл-сити.

Воспоминания больно резанули по сердцу, и бонд, вздохнув, повернулся к Дживсу, который доставал из багажника серфы. Мэш, который внимательно наблюдал за киборгом все это время, положил ему руку на плечо, чуть сжал и с кривоватой ухмылкой заявил:

— Станешь втирать мне про имитацию личности, придушу.

Бонд скептически вздернул левую бровь, забрал у Дживса доски и бегом спустился на пляж по петляющей между скалами тропинке.

— Ну, вот что ты будешь с этим засранцем делать? — посетовал Мэш.

— А ничего, — мрачно буркнул Дживс, вручая ему сумку с прочими прибамбасами. — Так он тебе и раскололся! Как же! Он не дурак, прекрасно знает, что ждет разумного киборга — лаборатория Декс-компани и мусоросжигатель. Не трепи душу, Мэш, и так погано. Все-то мы поняли, только, что делать, не знаем.

Парни закрыли флайер и тоже потопали на пляж.

Гидрокостюм Дживса Ларсу не подошел бы ни по каким параметрам: полноватый оперативник был сантиметров на пятнадцать ниже рослого кибера. Философски пожав плечами, бонд сбросил ветровку, стянул джинсы вместе с боксерами и надел темно-синие плавки-бермуды, оставшись в серебристо-серой футболкое с белыми рукавами и черными вставками по бокам. Мэш, оглянулся на Дживса, вытаращившегося на идеальную — хоть скульптуру ваяй, — фигуру киборга, сдавленно хрюкнул и пальцами поддел того снизу за подбородок:

— Рот закрой, чайка влетит.

— Тьфу на тебя, зараза! — выругался тот. — Не приведи бог такую пакость! — Местные «чайки» на самом деле были мелкими крылатыми тварюшками вроде птеродактилей, щетинистые и зубастые, а уж ароматизировали так, что скунс рядом хвостом не вилял.

Дживс втиснулся в гидрокостюм, натянул на голову шлем, который чуть сжимал с боков его щеки, делая похожим на пухлого младенца-переростка с голубыми росчерками воска от загара на физиономии. Мэш, увидев эту картину, судорожно сцепил зубы, чтобы не заржать и не обидеть приятеля, встретился взглядом с бондом, стрельнувшим в него лукавыми глазами, и не выдержал — со сдавленным стоном повис на шее у киборга. Ларс с жалостливым выражением на лице ласково поглаживал уткнувшегося ему в плечо оперативника и участливо приговаривал:

— Ну что ты, Мэш. Не надо, дружище, не расстраивайся. Будь мужчиной! Купим мы тебе точно такой же гидрокостюм… — отчего Мэш уже просто замычал и затрясся, еще плотнее утыкаясь в кибернетическую «жилетку».

Дживс, который сначала ничего не понял, взвыл, оскорбленный в лучших чувствах:

— Придурки! Вечно бы вам ржать! Только повод дай.

Ларс высвободился из объятий рыдающего от смеха Мэша и подошел к надутому Дживсу, который подчеркнуто деловито проверял крепление плавников к доске.

— Извини, приятель. Мы не со зла.

— Да ладно, — буркнул парень, — проехали. Бери серф, пошли. Теорию тебе рассказывать или сам успел проштудировать?

Бонд проснулся утром гораздо раньше Ларта, поэтому изучил все, что можно было найти про серфинг: типы волн, разновидности досок, специального воска и гидрокостюмов для райдеров, влияние ветра, температуры воздуха и рельефа дна. А также успел найти и скачать себе все необходимое и просмотреть кучу видеороликов по теме.

— Не нужно. Можем сразу переходить к практике.

Мэш кататься на серфе не умел, поэтому просто стянул рубашку и уселся на песок, привалившись спиной к плоскому нагретому солнцем камню. Дживс велел Ларсу пристегнуть браслет к ноге:

— А то задолбаешься потом доску ловить. Пошли, красавчик, научу тебя основным вещам, а дальше ты уж сам. Тем более, что Мистер Большая Шишка вот-вот подъедет, будешь у него учиться.

— Годится, — улыбнулся бонд, вслед за ним входя в воду.

— Так, запоминай. Не горбись, не волочи ноги, и чтоб коленки не дрожали. — Дживс вскочил на серф, покачнулся, но удержался. — И главное, смотри, ты должен встать на доску обеими ногами одновременно, иначе опрокинешься и пойдешь на корм рыбам. Понял?

— Понял, — кивнул киборг и с легкостью вскочил на свой серф.

— Отлично! — похвалил Дживс. — Еще раз. Еще. Хорошо. Теперь поплыли на глубину, попробуем поймать волну.

Оседлать волну у бонда получилось так же легко. Он ловко скользил на гребне, скатывался по склону и надеялся, что из него получается райдер, по крайней мере не хуже, чем Дживс.

Гул двигателя флайера Харальда они услышали издалека, еще из-за линии прибоя. Они с Лартом спустились на пляж, бизнесмен спокойно пожал протянутую для приветствия руку Мэша и стал наблюдать за киборгом, который как раз взлетел на гребень очередной волны.

— Неплохо. Очень даже неплохо, — пробормотал он. — Немного не хватает страсти, но ничего, это поправимо.

Мэш с Лартом переглянулись, пожали плечами, а Харальд, ничуть не смущаясь парней, стал переодеваться в гидрокостюм. Раненая нога была щедро замазана регенерирующим гелем, который благодаря своей эластичности не должен был мешать при движениях. Ларт помахал рукой бонду, тот взмахнул в ответ и вышел на берег. К удивлению оперативников, Харальд шагнул киборгу навстречу, крепко пожал руку и вдруг обнял, похлопал по спине, словно старого друга.

— Ну, как дела, братишка? Понравилось скакать на волнах?

— Конечно! — широко улыбнулся бонд. — Ты как? Сможешь дать мастер-класс? Я хочу научиться тому, что умеешь ты.

— Пойдем, я научу тебя чувствовать магию моря, — сказал Харальд, приобняв его за плечи, — Вот только доски захватим. Приучайся сразу к тому, на чем будешь выступать на соревнованиях.

Харальд взял белый серф с квадратом в черно-зеленую клетку в хвостовой части и тремя красными шестиугольниками посередине, вручил его киборгу и прихватил точно такой же для себя.

Они заплыли за линию прибоя, уселись верхом на доски лицом друг к другу. Харальд положил руку на плечо двойника и заговорил:

— Ты ведь еще не понял до конца, что значит рассекать волны. Верно?

— Начинаешь проповедовать? — Бонд улыбнулся краешками губ.

— А я могу! Запросто! — Харальд расхохотался, затем продолжил уже серьезно: — Это состояние души. Место, где ты теряешь себя и обретаешь себя.

— Окуда душа у киборга, — хмыкнул бонд.

— Не передергивай. У тебя-то она точно есть, — резко дернул головой Харальд. — Скакать на волне, все равно, что на необузданном диком коне. И чем больше волна, тем мощнее это животное. Это запредельный кайф. Некоторые говорят, что даже круче, чем секс. И еще. Большой серф это большая ответственность. Ты не можешь попросить тайм-аут, если что-то пошло не так. Тебя просто размажет о придонные рифы или ты не справишься с волной и захлебнешься. Но если ты хочешь чего-то запредельного, будь готов заплатить запредельную цену.

Киборг серьезно кивнул. Он понимал, о чем говорил этот человек.

— Закрой глаза. Зрение не так и важно, особенно для тебя. Вдох. Вдох. В такт морю. Вдох. Выдох. Почувствуй, что делает волна. Возьми себе ее силу, зарядись ею! Будь с ней одним целым!

Бонд послушно закрыл глаза, прислушался к своим ощущениям, сделал глубокий вдох, выдохнул, еще раз, и еще. Волна вздымала и опускала его, словно укачивая на сильных, но ласковых руках. Это было дыхание самого моря. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Мурашки пробежали вдоль позвоночника. Какое-то новое, мощное, неизведанное доселе чувство поднималось, ширилось в груди.

Харальд, внимательно следивший за состоянием двойника, сжал его плечо.

— А теперь открывай глаза. Вон твоя волна, братишка! Возьми ее!

Киборг заработал руками, набирая скорость, вскочил на доску и стремительно понесся вперед.

— Ты летишь! — воскликнул Харальд, который мчался рядом.

Необычные чувства девятым валом захлестнули бонда. Система запестрила сообщениями о превышении уровня адреналина, дофамина и других гормонов, но он попросту отключил их, чтобы они не мешали наслаждаться новыми, неизвестными ощущениями.

— Черт! Я лечу! — выкрикнул он, — Да! Да!

— Разве это не самое лучшее на свете?

— Да!

— Отлично, братишка!

— Да!

Киборг летел на гребне волны, затем соскользнул по склону, понесся вдоль него. Она была так близко, что он не удержался и коснулся ладонью ее шелковистого бока. Наверное, то, что переполняло сейчас душу Ларса, и называлось счастьем. Лететь вот так, гладить ладонью мощно ворочающийся вал воды, поднимая белые крылья брызг. Сердце рвалось из груди, и киборг, не в силах больше сдерживать охвативший восторг, издал громкий протяжный торжествующий вопль.

Он присел, позволил волне накрыть себя кружевным козырьком и оказался в лазурном туннеле, прозрачном и светящемся изнутри словно драгоценный аквамарин. Волна накрыла его, но вскоре он вынырнул. по прежнему уверенно стоя на чуть согнутых ногах. Вслед за ним из пены морской вылетел и Харальд. Они еще некоторое время выписывали на воде зигзаги, гася скорость, потом соскользнули с досок и побрели на берег.

Там от избытка чувств скакал Дживс и вопил:

— Йес-с! Он это сделал! Он сделал «трубу»! Йух-ху-у!

Ноги у бонда подкашивались, он чувствовал какое-то упоительное опустошение и, несмотря на усталость, это было невероятно. Харальд подошел к нему, обнял за плечи и, широко улыбаясь, сказал:

— Теперь я верю, что ты выиграешь чемпионат!

В медвежьей груди заклокотало, сначала тихонько, потом едва слышный  рокочущий звук медленно, но страшно стал нарастать, раскатываясь по всей площадке обзорной башни. перейдя в рев, от которого у всех присутствующих заложило уши. Когда кан Ганте закрыл пасть, Клав осторожно разжал руки и свалился с потолочной балки, куда влетел по стене, доказав, что при необходимости даже обычные люди прекрасно летают, ну или бегают по вертикальным поверхностям. При всем своем везении он умудрился рухнуть прямо на директора, который так и восседал на холке медведя с настолько невозмутимым видом, словно развалился на мягком диванчике в своем кабинете.

— Екан… Екан? — ан Сальсур умудрился поймать свалившегося на него студиозуса. — Я понимаю, что у вас наказание, но директорским произволом, я его отменяю.

— Клав, меня зовут Клав, — парень оценил цепкость пальцев и силу директорской хватки на своем плече. Оно даже заныло. — И я весьма благодарен вам за сию милость, но моя совесть не позволит мне воспользоваться вашим благоволением, ибо я жажду нести наказание… — ага, как же, уйдет он сейчас отсюда, когда тут самое представление намечается. — Во имя… во имя благих целей.

Директор вздохнул: тут и так было тесно, так еще и студиозусов не выпроводишь.

— Господа и дама, не были бы вы так любезны сва… покинуть площадку, дабы можно было уважаемого кан Ганте вытащить? — тактично осведомился директор.

Каны Альтер и Хаур смущенно переглянулись, а вот кана Церка была менее тактичной.

— Ан Сальсур, а вы разве не видите, что тут для оборачивания тесновато, а в человеческом виде мы убраться никак не можем, потому что уважаемый кан Ганте своей задницей закупорил выход на лестницу.

— Я все вижу, и даже больше. чем вы себе представляете, — директор уже попробовал раза два кувыркнуться через спину. Комаром бы получилось, но так с законами физики не поспоришь. — Кан Ганте? А, кан Ганте, а вы не могли бы передвинуться?
— Увы, — прокряхтел медведь, — вы меня совсем сплющили. А подняться я не могу. Если бы вы куда-нибудь убрались с моей спины…

Директор тоскливо огляделся: убираться было некуда, медвежья тушка занимала всю площадку. И действительно, подняться или как-то иначе изменить  местоположение тела с пятью человеками на спине было сложно.

— Кто не успеет отсюда сбежать, пока я досчитаю до пяти, — грозно рявкнул директор, — на того наложу стабилизирующее заклятие. Раз…

Тусующиеся под потолком белки и сова выползли через окна на счет четыре. И ан Сальсур вздохнул с облегчением, не представляя, как они будут тесниться на медведе с еще тремя дополнительными студиозусами.

— У кого какие идеи? — осведомился ан директор.

Кана Церка бысро просчитала варианты и разочарованно кудахтнула. Времени прошло немало: можно было кувшин гальского вина опростать. А ситуация ни на грош не изменилась — лишь снаружи стало более шумно да в бойницы башни стали чаще заглядывать студиозусы и прочие преподаватели.

— Клав, глянь-ка, как они это делают, — попросил ан Сальсур, чтобы самому не перелезать через парня. — Свиньи вроде бы не летают, особенно дикие…

Ладно еще когда кан Рести через окошко пялится и издевательски интересуется: может, чего нужно поднести? Этот-то хотя бы ястреб, а вот каким образом за окошком нарисовалась лобастая башка каны Пантеи, которая вообще-то и превращаться умела через раз и то в корову… Хорошую такую, упитанную, молочную, правда, жадную: даже три литра молока у нее было не допроситься на нужды кухни, приходилось у селян местных покупать втридорога. А вот всунувшийся в бойницу пятак екана Шлакса фантазию директра добил в упор.

— А они веревку к шпилю привязали, — доложил Клав и даже шалости ради подергал за лыковый узел. — И по ней восходят, дабы лицезреть… а кан Лерги их снизу того… левитацией поддерживает.

— Екарный… то есть… еканов? — удивился ан директор.

— Не, — помотал головой Клав. — Эти сами. Досточтимых преподавателей. А те ему монетку суют.

— Та-ак! — протянул ан директор. Звучало это грозно, но слегка пискляво. — А ну-ка давайте сюда… то есть пригласите подняться кана Лерги.

Клав попытался как мог дальше протиснуться в бойницу и крикнул вниз повеление директора. Кан Лерги, который преподавал студиозусам охотничье умение, с готовностью взялся за веревку. Но подняться сумел лишь на одну сажень и завис.

— Чего он не поднимается? — подождав немного, уточнил директор.

— Чего болтаешься как это самое в проруби? — передал вопрос вниз Клав и тут же ойкнул: ан Сальсур сильно шлепнул невежливого студента по пятой точке. — Тут директор вас спрашивает.

Кан Лерги, раскачиваясь на веревке, поднял голову и тоскливо прокричал, что он, мол, подняться не может ибо не умеет ползать по веревкам и, следовательно,  у него не получается.

— Так пусть  сам себя левитирует, — покраснел от гнева ан директор.

— Директор велит, подниматься левитацией! — проорал вниз Клав.

— Сам себя не умею, — огрызнулся с веревки кан Лерги, — и высоты боюсь.

— Понабирали по объявлением через глашаев, — проворчал ан директор, — говорил же: надо было лично собеседования проводить и проверять на предмет владения способностями.

— Так кан Лерги у нас вроде как не магом числится, преподавателем охоты, — заметила кана Церка. — А стреляет он отменно. Говорят, на прошлой неделе кане Грыльке хвост перешиб. Вернее, они поспорили, что в глаз попадет, но кана рисковать не стала и предложила хвост высунуть из-за дерева.

— И что? — заинтересовался кан Хаур.

— И ничего, — кана курица булькнула горлом, — перешиб. Она еще несколько дней не оборачивались, а потом всем втирала в уши, будто мода такая. Хотя где вы видели лисицу с куцым хвостом?  

— Отставить разговорчики, — зажужжал ан директор. — А кто у нас из магов еще левитацией владеет?

Кан Альрет принялся бодро перечислять и предполагать, и кана Церка аж приуныла: дятел знал всю подноготную всех в Универсариуме получше нее самой.

— А еще вроде кана Бриста могет, — закончил кан Альрет перебирать работников и все их грешки.

— Ну так зовите ее сюда, — потерял терпение ан директор.

Клав крикнул, чтобы привели преподавателя психологии. И все приготовились к долгому ожидания. Кана Бриста была знатоком своего дела, могла излечить любую головную хворь, но собираться могла по часу. Наряжалась в белоснежную блузку, выглаживала угольным утюгом серую юбку, расчесывала черную меховую жакетку, за которую ее особенно не любила кана Грылька — ибо вещица была сшита из черной лисы.  

— И пусть хоть водицы передадут, а то чегой-то в горле пересохло, — отозвался кан Хаур.

Полюбоваться представлением, как внизу отдирали от веревки кана Лерги, не удалось, зато все было прекрасно слышно. А ругаться кан охотник умел, Клав аж заслушался. Но, видимо, в веревку кан Лерги так вцепился, что оторвать его так и не смогли, поэтому перед бойницей замаячила сонная сова с большим кувшином. Протиснулась, и даже протащила объемный гладыш. Кан Хаур протянул было руку, чтобы перенять посудину, но сова с недосыпу шарахнулась в сторону — и кувшин накренился, обильно оросив всех сидящих на медведе  и самого кана Ганте в том числе. На площадке душевно запахло вишневым вином.  

— Выпили называется, — сокрушался кан Хаур. — А чтоб тебя, погляжу как ты у меня географию сдавать будешь, — пригрозил он сове.

Девица обиженно ухнула и выскочила через окошко с опустевшим кувшином — напоследок, пока металась под перекрытиями, расплескала все остатки.  Кана Церка старательно отряхивалась.

— А вы не знаете часом, как пятна от вина вывести? — поинтересовалась кана курица. — Лучше бы, и правда, колодезной водицы принесла. Там хоть мокрое высохнет и ничего не заметно. А тут… как будто меня зарезать пытались.

— Ой, уважаемая кана, — хекнул кан хорек, — зачем такие сложности? Вам достаточно голову открутить или отгрызть и можно ощипывать. А то, чтобы зарезать — так возни слишком много.

Возле бойницы снаружи снова завис ястреб, а под птицей замаячила довольная морда ленивца. И ан Сальсур всерьез задумался, припоминая студиозусов из других, особенно южных стран: по обмену, кажется,  никого не было — значит, в его учебное заведение просочился нелегал. Или это настоящего зверика подкинули сердобольные граждане? За все пятнадцать  лет директорства он так до сих пор и не понял, за что к воротам Универсариума приносят и подбрасывают котят, щенят, младенцев, волчат, лисят, медвежат? Ладно бы еще они оборотнями были, а то ведь настоящие. И на корм студиозусам пускать жалко, и приходится всю эту ораву выкармливать до взрослости, обучать да выпускать на волю. Так они ж потом еще и возвращаются, особенно люди — и не лень же им пехом десять верст тащиться.

— Ой, таки кто бы говорил, — кана Церка всплеснула руками, — с тебя-то ни еды, ни шкуры. Мало того что тощий, так еще и облезлый.

— Я не облезный, я линяю, — надулся кан хорек.

— Рассказывай, в конце весны, — кана курица нахохлилась.

— Так, уважаемые каны, прекратите дрязги, — вмешался ан директор. — Сказано же в правилах, никаких личных и межвидовых счетов в стенах Универсариума.
— Тоже мне насекомое, — отчетливо шепнул в усы кан Хаур, но для вида согласно закивал.

За два часа до полуночи Викент отключил прием платежей. Он так делал каждый год. Пусть те, кому некуда идти и не с кем отмечать праздник, придут в «Путник», получат тарелку жаркого с гарниром и стакан любой выпивки. Ведь у каждого должно быть право на то, чтобы просто посидеть в тишине или послушать музыку, поесть, поговорить… Случайные люди иногда надежнее и лучше проверенных временем друзей. Он никогда не афишировал, что в Новый год устраивает такие бесплатные посиделки для всех посетителей бара, да и заглядывали к нему люди, которые даже не знали о такой традиции.

— Третий год, правда? — Рикс отлип от стенки и бесшумно приблизился к хозяину бара. — Не надоело отмечать?

— А я и не отмечаю, просто вспоминаю. — Викент улыбнулся и налил киборгу полный стакан сливочного глинтвейна. Специально сварил для парня. — Понимаешь, помнить иногда важнее.

Рикс задумался на несколько мгновений, а потом серьезно кивнул. Он тоже помнил, но помнил не как фундаментальное событие, а просто как свершившийся факт жизни, один из многих. Три года назад, аккурат в новогоднюю ночь, Викент словил хороший удар ножом, лезвие прошло практически в нескольких миллиметрах возле сердца. Человеку тогда повезло. Повезло, что в то мгновение сердце сжалось. Повезло, что медпомощь была поблизости. Повезло, что в бригаде был киборг в качестве расходного донорского материала. Повезло, что бригада была опытной и сработала на редкость оперативно.

Рикс до сих пор хранил эту запись. Человека оперировали прямо на полу далеко не элитного кабака, больше подходящего под определение «третьесортная забегаловка». А рядом лежал он сам со вскрытой грудной клеткой и прямым подключением, потому что нужного оборудования для автоматической стимуляции сердца в оперативной бригаде не было. Да и не предназначена такая команда для проведения сложных хирургических манипуляций, когда нет щупов, сверхчувствительного лазера, а есть только руки и считанные минуты жизни. Да и идея подключить донорского кибера напрямую к человеку была сродни пьяному бреду, однако получилось. Состояние раненого стабилизировали, лезвие вытащили, даже переливание крови сделали. И лишь под утро доставили в больницу, когда шансы на успешную перевозку стали выше, чем на летальный исход.

Рикса тогда даже небрежно зашили, потому что бригаде надо было отчитаться за операцию — предоставить запись. Да и списывать донорского кибера проще, когда он еще функционирует, а не таскать в качестве доказательства девяностопятикилограммовое тело. Он людей понимал и не осуждал. Его создали для того, чтобы убивать или калечить ради спасения человеческих жизней. И он три года выполнял приказы медиков, ложился под скальпель, подставлялся под иглы аппарата для переливания крови, а иногда даже сам отдавал кровь. Износ его организма составлял больше шестидесяти процентов, и по нормативным документам, его должны были утилизировать, тем более, что некоторые изъятые у него органы регенерации не подлежали. Но киборг может нормально жить и с одной почкой, только нейтрализация препаратов идет медленнее.

Техник оценил его состояние как удовлетворительное, по самой нижней границе, правда, но последний приказ ему не отдали. А отправили восстанавливаться. Получалось плохо, впрочем, две недели его даже не трогали и не назначали ни в выездные бригады, ни в операционные команды. Он иногда сам ходил по коридорам больницы, на него даже особо не обращали внимания — мало ли кто и что поручил донорскому киборгу. И он этим пользовался, чтобы проведать своих пациентов. Он так называл тех, кому отдавал часть себя. Зачем он это делал — даже не мог толком объяснить. Наверное, тогда было важно посмотреть все ли с ними хорошо — иначе просто не было смысла лежать и позволять производить над собой все эти медицинские манипуляции, сковывая тело имплантами, чтобы не выдать себя, не показать органическую реакцию на боль. Он хорошо знал про предел прочности и про срок жизни донорских киборгов. Два года — это предел, а он продержался три. И при этом ведь никогда не знаешь, чего и сколько понадобится людям, каким будет следующий приказ, и сможет ли он справиться с повреждениями от очередного хирургического или манипуляторного вмешательства.

Он тогда думал, что Викент станет его последним пациентом. Правда, когда он приходил к прозрачным дверям реанимационной палаты, где лежал парень с ножевым ранением в сердце, человек еще не был для него Викентом, и не был другом. Всего лишь пациент, с которым он поделился кровью, жизнью. Человек, с которым он в течение сорока двух минут жил единым сердечным ритмом. По факту единственный человек, с которым у него было такое прямое подключение. Человек шел на поправку, и вскоре медицинские киборги стали осторожно поднимать его на ноги, чтобы наладилось циркулирование крови. Один раз он даже сам помогал этому парню подняться на ноги, постоять полминуты и так же бережно уложил обратно в специализированную кровать, проверил подключение аппаратов — все четко по программе. И человек его не узнал, это и не удивительно — парень тогда был без сознания, а во время операции ему ввели анестезию. Это киберам обезболивающее не полагалось.

Викент выписался из больницы через месяц, с кучей запретов и рекомендаций. А он остался при медучреждении, понимая, что скоро его снова будут использовать. Он видел в окно, как человек медленно спускался с крыльца и шел к парковке, где его ждал таксофлайер. Он видел, как человек несколько раз останавливался, глубоко дышал, поднимал голову, подставляя лицо медленно падающим крупным снежинкам…

— Еще хочешь глинтвейна?

Рикс среагировал на вопрос Викента. Формально по документам человек был его хозяином. По факту — он даже не был прописан в цифровой базе. Просто там на всякий случай лежал отложенный приказ о том, чтобы прописать человека хозяином, если киборгу будет грозить серьезная опасность. Такое положение обоих устраивало, хотя Викент поначалу спорил, даже орал.

— Нет, спасибо. — Рикс допил остывший напиток. — Ты ни разу не говорил, что ты вспоминаешь.

— Знаешь, когда я очнулся в палате, то первое, о чем подумал, это не о том, что выжил, а о том, что умер и ад может быть стерильно белым и пахнуть дезинфектантом. — Викент налил себе в большую кружку двойной крепкий кофе, проигнорировав укоризненный взгляд киборга. — Это первый раз за сутки. Не порти праздник, ладно? Давай ты завтра на меня ругаться будешь. И вообще у меня бонус — за твое исчезновение.

— Я объяснял, — чуть раздраженно повел плечами киборг. — Иногда просто становится невмоготу. И хочется уйти.

— Помню, — спокойно ответил Викент. — Я тебе сразу сказал, что ты абсолютно свободный. Ты для меня человек.

— Один — один. — Рикс взял кружку хозяина и попробовал кофе. Несладкий, без подмешанных стимуляторов. От капсул Викент отказался через полгода, предпочитая справляться своими силами. Он тогда удвоил бдительность, контролируя состояние своего человека, но все обошлось.

Да, один — один. Киборг спас жизнь человека. А потом человек случайно спас жизнь кибера. Опять череда странных совпадений. Он тогда продал свой жилой модуль и купил бар, решив круто изменить жизнь. Почему именно этот бар — странный вопрос, может быть потому, что его тут не убили в дурацкой драке. Наверное, прогрессирующая шиза. Но через неделю как выписался из больницы, он пришел в сюда, зачем-то заказал коньяк, хотя алкоголь ему был противопоказан. И долго сидел, крутил в руках пластиковый, с имитацией под стекло, бокал. А потом прямо спросил у бармена, за сколько можно купить заведение. Сделку оформили быстро, без проволочек: несмотря на грязный пол и столы с засохшими пятнами, бар был чистым с юридической стороны. И бывший владелец даже скостил пару тысяч, так что Викенту даже хватило на новую мебель и косметический ремонт. Но вот на сотрудников уже бюджет не растягивался, поэтому пришлось самому стать к барной стойке да и взять на себя остальные функции.

Заведение сменило название, в помещении стало значительно чище и приятнее, а цены более честными — и люди потянулись. В один из вечеров перед выходными в бар заглянул ничем не примечательный мужик, только вот руки слишком дрожали и в глазах плескалось смертельное равнодушие. Он тогда молча выполнил заказ, потом повторил. Мужик сидел и целеустремленно надирался, смотрел перед собой и ничего не видел. Он не стал его выставлять, даже когда бар закрылся. Только подошел и сел напротив, поставил перед мужиком тарелку с мясной нарезкой.

Мужик его сам узнал, когда у Викента распахнулась рубашка, по шву. Пробормотал что-то вроде: ты выжил, а мальчишка нет. И снова попросил налить, чтобы путь невинной души был легким. Оказывается, хирург медбригады был верующим. Для Викента это стало странным открытием, вера человека, который спасает жизни и копается во внутренностях других людей. Где там можно придумать душу? Но хирург раз за разом повторял про это, про дорогу, про грехи. И оставалось только подливать ему в рюмку хороший коньяк.

— А ты знаешь, кто тебя спас? — Хирург поднял рюмку на уровень глаз и смотрел на Викента сквозь багряную жидкость. — Кибер. Он тебе кровь перекачивал и сердце запускал через прямой контакт. А сегодня его добили и отправили в утилизатор. Понимаешь? Машинку, которая спасла сотни жизней, просто выпотрошили. А ведь за упокой его души даже выпить не получится. Нет у кибера души, есть только органы. Вот ведь какая штука.

Он тогда долго пытался понять суть услышанного: его спас киборг? Даже не медики, а биомашина. В голове это не укладывалось, и он почти упустил из вида то, что пьяный хирург сказал про утилизацию. Захотелось увидеть этого киборга, но информации хирург практически никакой не дал. Обычная биокукла, только почему-то все, кто подключался к ней, или для кого у этого кибера изымали органы, выживали.

— Его называли счастливым донором, — пьяно растягивал гласные хирург. — Понимаешь? Он спасал людей. Я бы поверил, что он помогает нам. Я его всегда в бригаду брал. Он счастливый…

Викент не понял, в чем счастье для кибера, но, плюнув на единственного засидевшегося клиента, просто поставил тому под нос еще одну бутылку коньяка и, закрыв бар, вызывал таксофлаер. В больнице, естественно, была только дежурная смена, и его банально послали сходить со своими вопросами и претензиями куда-нибудь в другое место. Он настаивал, даже пытался предложить деньги, под конец препирательств ему просто ткнули пальцем в дальний корпус медучреждения.

И снова повезло, вчерашняя смена не успела сжечь весь предназначенный на утилизацию материал из-за какой-то поломки механизма. Пока приходил ремонтник, смена закончилась, а утренняя решила собрать все и утилизировать одним заходом. За двадцать единиц ему без проволочек разрешили поглядеть на мусор, за полтинник согласились продать барахло. Тот это киборг или нет — Викент не знал, да и думать особенно не хотелось кого или что он тащит в вызванный таксофлайер.

Плохо ему стало на обратной дороге, хорошо, что машинка сама четко следовала заданному при посадке маршруту, а потом терпеливо ждала, пока неподвижные пассажиры расплатятся и покинут салон, посылая звуковые сигналы. Дотащить полудохлого кибера до входа в бар оказалось сложнее, хотя там надо было пройти только десяток шагов. А ведь к таксофлайеру он его волок на себе почти три сотни метров, через весь двор медучреждения.

Сенсор едва среагировал на выпачканную кровью руку, но дверь все же отъехала в сторону. Викент до сих пор помнил, как бросив кибера у порога, цепляясь за столы дополз до уснувшего хирурга и просто вылил тому на голову оставшийся в бутылке коньяк.

— А как мне его лечить?

— Да как человека.

— Но он же кибер.

— А какая разница?

Он так и не понял, какая была разница, но мертвецки пьяный хирург, увидев тело едва живого киборга, как-то мгновенно протрезвел, собрался и приступил к операции, пользуясь подручными материалами: бытовой аптечкой, столовыми приборами и влажными полотенцами, упаковку которых Викент притащил из кухонного отсека. У кибера, предназначенного на утилизацию, вырезали и забрали все, что можно было забрать, и даже зашить не потрудились — все равно сжигать тело. Хирург работал быстро и четко, матом объясняя серому от боли и напряжения Викенту, что надо подать или найти хоть какой-то аналог. Викент выполнял указания, приносил лед, предназначенный для напитков из морозильника, снимал зажимы для пакетов, которые отлично заменили хирургические зажимы, поливал водкой вместо дезинфицирующего раствора раны. Хирург звонил куда-то, ругался, потом недовольно морщился на какой-то небольшой, но тяжелый контейнер — заказать «запчасти» было проще у знакомого из медблока, чем выпросить что-то по гарантийному полису. Несмотря на то, что привезли явную некондицию, кибер выжил. Даже к утру слегка шевельнулся. И только убедившись, что этот пациент жив и дохнуть не собирается, хирург повернулся к Викенту и мертвым голосом спросил:

— А на хрена мы это делали?

Викент пожал плечами и протянул мужику остаток водки. Тот больше вопросов задавать не стал, дохлебал и зачем-то сунул опустевшую тару под голову лежащего кибера. А потом, пробормотав, что надо бы еще рентгеном просветить, улегся рядом. Но все же поднял голову, оценил состояние Викента, сказал ему сожрать две жёлтых таблетки из серого блистера и лишь после этого вырубился. Викент таблетки нашел, запил водой. И осел на пол, понимая, что больше двинуться просто физически не может. Руки и ноги ощущались как каменные.

— А знаешь, я ведь видел логи. — Рикс накрыл руку человека. — Не хотел говорить, но я в курсе, что ты тогда для меня сделал.

— Поэтому ты и сбежал, когда пришел в себя, — хмыкнул Викент.

— Да не хотел, чтобы хирург меня обнаружил, как очнется. — Рикс подхватил со стойки стакан, подбросил, поймал. — Он ведь мог и забрать меня в медблок, а еще он числился одним их моих хозяев.

Пропавший кибер оказался меньшим злом, страдающий жестоким похмельем хирург, который все пытался узнать, что с ним было, — намного хуже. Викент с трудом привел мужика в чувство и душевно выпроводил. А кибер вернулся сам, под утро следующего дня. С файлом и ворованными документами. Он до сих пор числился в системе медблока как донорский киборг, а подделать отпечатки из имеющейся у него личной базы врачей и открыть без шума и пыли блокировки на двери кабинета главврача, скачать и удалить в исходнике свои документы — он мог. По факту донорский киборг мог открыть практически любую дверь и взломать любую систему — мало ли кому и где потребуется помощь.

— Я тебя прописал в систему хозяином. — кибер устало плюхнулся на стул. — Хочешь — забери себе, не нужен — убей.

Викент от неожиданности даже тарелку выронил, которую как раз ставил на подвесную полку. Мало того, что киборг зашел в уже закрытый бар, так еще и документы на себя предоставил и сам себя предложил.

Осознать, что биомашина, с которой он возился всю ночь, живая, и все понимает и себя прекрасно осознает, было сложно и страшно. Намного проще было бы принять, что он спасал технику, этакий вариант человекоподобного ящика, в котором временно лежат на хранении запчасти к людям. А когда пришло понимание, что живого и реагирующего на происходящее киборга резали на куски, доставали нужные органы, выкачивали кровь… Викент тогда едва успел отвернуться к раковине. Представившаяся картина была слишком реалистичной и ужасной.

— Не хочешь меня себе взять? — равнодушно переспросил киборг, когда Викент вернулся за стойку, кривясь от мерзкой горечи во рту. — Тогда убей, это будет милосерднее.

За три года они изрядно вытрепали друг другу нервы. Рикс, таким именем назвался кибер, порой куда-то срывался, даже не объясняя зачем уходит, потом возвращался, молча кивал и продолжал работать в баре. Викент оформил почти настоящие документы: киборг с идентификационным номером Рикса считался официально утилизированным, но добавить одну дополнительную букву в номер — и можно было получить новую машинку, а получившие двести кредитов сотрудники регистрационного отдела, тут же забыли кто и о чем их просил. Они спорили по малейшему поводу, и Викент больше всего бесился, когда искрящий злостью Рикс принимался изображать правильного киборга. На летящие в него ножи он и то намного проще реагировал: захотел бы кибер в него попасть, так не промахнулся бы.

Рикс, очевидно, это тоже припомнил. Они отсалютовали друг другу кружками: Викент с остывающим чаем, а кибер налил себе еще глинтвейна.

Они притирались друг к другу долго, но основательно, с болью врастали друг в друга. И менялись. Больше всего скандалов было из-за имени Викента. Риксу категорически не нравилось имя Ник, и он упорно звал своего хозяина Викентом. Викент ругался, один раз попытался даже отлупить зарвавшегося кибера, но тот замер в программной позе, и полотенце громко хлястнуло по столу. Противостояние было странным и злым, причем Рикс уступать не собирался. Когда кто-то из постоянных посетителей поинтересовался почему кибер-охранник зовет Ника Викентом, парень плюнул, врезал киберу кулаком в челюсть и ушел. Вернулся через пару часов и бросил на стол новую паспортную карту, где стояло двойное имя.

— А то достали спрашивать, — зло объяснил Викент. Впрочем, за полгода противостояния с именами, он уже привык и на Викента даже отзывался охотнее, чем на Ника. А потом и вовсе стал так представляться всем при знакомстве.

К трем часам ночи из «Путника» разошлись все посетители, и Викент нажал сенсор блокировки, запирая двери. Новое жилье он все-таки купил — жилой модуль, располагающийся как раз над баром, что было удобно: проснулся, умылся, спустился вниз и уже на рабочем месте, где можно сразу выпить чашку горячего, свежесваренного кофе. Рикс дисциплинированно вставал раньше и готовил, а чаще разогревал завтрак.

— Давно хотел тебя спросить. — Викент управлял роботом-уборщиком, пока Рикс разбирался с посудой. — А кто такой был Викент, что ты так в это имя вцепился.

— Никто, — равнодушно отозвался киборг, — просто человек, который меня не убил.

— Ясно, — Викент кивнул, — вечер откровенных разговоров как-то не задался.

— Так звали начальника отдела снабжения. Когда меня привезли на тестирование, он вместо утилизатора отправил меня в медучреждение. А мог бы и убить. А вообще, ну чего ты привязался? Просто имя красивое.

— А до этого кем ты был? — тихо спросил Викент, он привык к этому имени. И даже не видел поводов больше спорить.

— Донорский киборг военизированного медподразделения. — Рикс отвел глаза. — Знаешь, в боевых операциях важнее всего кровь, и я полгода исправно вырабатывал по литру в день. А еще у меня улучшенная программа медицинской помощи и урезанный вариант боевой программы. Тебе это интересно?

— Нет, ты не хочешь рассказывать. Я же вижу. — Викент бросил киберу пульт от робота-пылесоса. — Давай заканчивай уборку, а то я что-то совсем вымотался, спать зверски хочется.

— Викент, — Рикс крутил в пальцах пульт так быстро, что казалось тот порхал, — я буду отвечать на твои вопросы.

— Отлично, всего-то три года ждать пришлось, — Викент ухмыльнулся, — а когда слушаться начнешь?

— А оно тебе надо? — Рикс сосредоточенно зевнул.

— Нет. — Викент рассмеялся. — Ну что, братишка, с праздником?

— С праздником, — спокойно улыбнулся киборг.

Всерьез ругаться козел с медведем не стали, ограничились только какими-то высокоинтеллектуальными терминами, сути которых Клав не понял, но старательно запомнил — авось пригодятся. Но оба профессора были оборотнями опытными и быстро договорились до сути проблемы.
— Коллега, я могу подняться к вам и вас подпихнуть в проем, — радушно предложил козел.
— Благодарствую, кан Бослав, — медведь, припомнив, как знатно его только что припечатали рогами, поежился, представляя, как его будут проталкивать по всем лестницам. — Да я все равно по ступенькам не пролезу.
— Возможно, тогда следует подстегнуть покрепче, — заблеял козел, воодушевляясь. — Чтобы вы, уважаемый коллега, смогли оборотиться на площадке.
— Отличная мысль, досточтимый кан Бослав, — медведь протиснулся чуть дальше в проем, — только я бы предпочел не ваши рога, а кого-нибудь потолковее из магов, дабы тот своими левитационными талантами мне с оборотом помог. А то как по мне, так и одного двойного синяка вполне достаточно.
— Тогда мне придется откланяться, уважаемый профессор, — козел величественно подмел бородой доски пола. — Дабы сбегать за подмогой.
Медведь только завистливо вздохнул, слушая удаляющийся цокот копыт по деревянным плашкам ступеней.
— Эй, молодой человек, тебе что, совсем плохо? — кан Ганте кое-как обернулся на студиозуса. — Может, тебе в рот подышать надо для облегчения?
Клав, икая, отрицательно помотал головой. Как еще выразить протест он не знал, но зато уже успел себе напридумывать, что будет с ним, если медведь действительно станет таким образом его приводить в чувство, — и ужаснуться.
— Екан? — кан Ганте осторожно развернулся и коснулся когтистой лапой спины дергающегося и захлебывающегося слезами и соплями студиозуса. — А почему вы так странно на профессора реагируете? За что вы этого козла не любите?
— Я весьма уважаю почтенного профессора риторики, и даже зачет по ораторской речи сдал на высокую отметку, — Клав душераздирающе чихал и всхлипывал. — Но только, когда он козел… то есть оборачивается в козла да еще намокает, то я-а… апч-хууууууууууу!
— Так, — медведь сердито оскалился. — Вот объясните мне человеческим языком, молодой человек, как вы сумели доучиться до последнего курса и не вылечиться от этой своей хвори? Где были ваши мозги?
— Как и положено, — Клав расчихался с каким-то волчьим подвыванием, — в голове.
— Странно. — рыкнул кан Ганте, — а я уж было подумал, что вы их потерять умудрились. Как только закончится ваш запрет, чтобы тут же отправлялись к бер Шелу и попросите заклинание на эту… против этой… чтобы не чихать вам так больше, а то на диво раздражительный звук выходит, вроде бы глотка у вас человеческая, а рулады почище волчьих.
— Обязуюсь… — Клав сосредоточенно наморщил нос и лоб и чихнул так, что слезы аж в три ручья хлынули.
— Вот и ладненько, — кан Ганте, подобрев, погладил екана по голове.
Клав от удивления даже чихнул совершенно тихонько и жутко визгливо — обычно старшие оборотни подобных нежностей со студиозусами не допускали, особенно если еканы были исключительно человеческого происхождения. Младших оборотней могли и цапнуть и за шкирку потрепать. Но людей лапами не касались — а то вроде бы ласково тронешь, а бер Шелу потом швы накладывать да ругаться страстно приходится.
Очевидно, кан Бослав приложил немало усилий, взывая к помощи, потому что вокруг обзорной башни собрались практически все студиозусы и весь профессорский состав Универсариума. Клав кое-как боком выглянул вниз — люди, маги и оборотни толпились вокруг башни в радостном предвкушении. То ли ждали, когда медведя выковыривать возьмутся, то ли надеялись, что башню разрушать будут.
— Козел — он козлом и остается, — злобно проворчал медведь, который надеялся, что никто ничего не узнает и не пронюхает, — даром что в профессорском звании.
Самые ушлые студиозусы уже кружили вокруг обзорной площадки: белки поднялись прямо по наружной стенке башни. Пучеглазая сова, вечно сонная девица с третьего курса, наплевав на свой ночной режим жизни, уже устроилась боком в окне, покрепче вцепившись лапой в каменную кладку. Под балками медленно и печально жужжал большой откормленный комар. А через бойницу уже ловко протиснулся взъерошенный дятел, попрыгал по балкам и уселся прямо медведю на голову, опустил резко острый клюв, но не стукнул, а ласково постучал.
— Спокойствие, коллега, только спокойствие, — прощелкал дятел. — И не из таких переделок доставать еду приходилось.  
— Я не еда, — кан Ганте от ярости даже увеличился в объеме.
— Ну разумеется, — дятел нежно пригладил клювом пару топорщащихся медвежьих шерстинок. — На данный момент ты — прототип хищно-травоядного объекта, но если прикинуть в пределах грядущей вечности, то через какое-то время ты можешь перейти в новую фазу жизненного цикла и стать добычей для червей, которыми я изволю питаться в пернатом облике. Так что все в этом мире сравнительно и относительно, дорогой коллега.
Клав наглядно убедился, почему профессора философии так откровенно не любят. На своих занятиях кан дятел… то есть кан Альрет успевал буквально за считанные мгновения задолбать даже самых усидчивых студиозусов. А теперь профессор дятел быстрее, чем можно сделать пару глотков воды, успел выбесить уравновешенного кана Ганте.
— Коллега, не сочтите за грубость, — медведь резво встряхнулся, — но вы выбрали самое малопригодное место и чрезвычайно неудобное время для философского диспута.
— Уважаемый кан Ганте, — дятел невозмутимо вцепился лапкой в медвежье ухо. — Беседа о жизни и смерти всегда актуальна.
Медведь попытался сцарапать назойливую птичку, но дятел оказался на диво увертливым. Через проем проскользнул на площадку худощавый хорек и, облизнувшись, любезно поинтересовался:
— Кан Ганте, если требуется моя посильная помощь, то я готов поспособствовать поимке…
— Буду весьма признателен, — прорычал медведь. И кан Хаур рванулся в погоню за профессором философии.
— Вы неправильно трактуете концепцию мироздания, — дятел с апофигистичным видом взлетел и устроился на балке. — Начать с того, что представители разумного вида, скомпилированные вопреки биологическим формам в единый общественный класс оборотней, не должны иметь потребности в поедании и охоте на аналогично разумных существ, обладающих…
Медведь с гортанным ревом поднялся на задние лапы, услужливо вытягиваясь как можно выше, чтобы подсадить кана Хаура к перекрестью балок. Профессор Альрет с одобрением наклонил голову: даже вставший столбиком хорек не доставал до нижней балки примерно полсажени. Но тут кан Ганте, фыркнув, подкинул профессора Хаура повыше, и тот, извернувшись, оказался на балке и, оттолкнувшись, прицельно прыгнул. Дятел, крякнув, забил крыльями, но, взлетая, врезался во что-то мягкое, перьевое и истерично заквохтавшее. Кана Церка, азартно размахивая куцыми крылышками, как раз в этот момент планировала откуда-то сверху.
— А говорили, что курицы не летают, — от столкновения кан Альрет мешком рухнул прямо на медведя, но кан Ганте из чувства, отдаленно похожего на человеколюбие, дятла поймал. Вернее, равнодушно позволил кану Альрету плюхнуться на свою спину.
— Летают, — увесистая курица едва пошатнулась, но, не увидев куда можно опуститься, шмякнулась на холку медведя. — Еще как летают, и куда надо летают.
Хорек покружил по пустой балке, понюхал воздух чувствительным носом и изящно спрыгнул вниз — на круп медведя.
— Коллеги, — недовольно загудел кан Ганте, — я еще не перешел в стадию «шкура медвежья, брошенная на пол перед камином», может, хватит на мне так бесцеремонно валяться… и так валиться.
Упитанный комар с не поддающемся расшифровке «Б-зззззззззз», опустился на черный медвежий нос.
— Коллеги, как здорово, что всем мы здесь сегодня собрались, — прожужжал комар. — Но вот собрались и дальше что? Почем никто ничего не предпринимает?
На возмущенное зумканье первой отреагировала курица и резво попыталась склевать буйное насекомое. Комар отшатнулся, кувыркнулся через голову назад, помогая себе крылышками, и повис на медвежьей морде уже в человеческом облике.
— Рад приветствовать вас, ан директор, — куда-то ниже живота человека прорычал медведь, опознав, кто на нем болтается.
Про директора Универсариума ходили разные слухи, но до сих пор никто не знал, в кого же он превращается. Клав, осознав какое чудо только что лицезрел, попытался выйти наружу через каменную стенку в аршин толщиной.
— Простите, ан директор, обозналась, — прокудахтала курица и тоже кувыркнулась, но как то боком.
Превратиться-то превратилась, но всей своей массой умудрилась повалиться на хорька. Тот кое-как выполз из-под пышного бока профессора математических дисциплин и, задыхаясь, простонал:
— Похудеть бы вам следовало, досточтимая кана, а то скоро совсем как жаркое выглядеть будете — со всех сторон аппетитно, однако в одно рыло не сожрать.
— Ой, — кана Церка потрясла вторым подбородком, — а кто мне по молодости говорил, что он не собака и на кости не бросается?
— Конечно, не бросаюсь, — обиженно отказался хорек, оборачиваясь в высокого худого мужчину с бегающими глазами и динамично двигающимися усами. — Из костей бульон наваристый получается, можно превосходно выварить, чтобы потом не обгладывать.
— Между прочим, я есть хочу! — напомнил о себе кан Ганте. Когда на нем восседали преподаватели в образе зверюшек — удерживать их было легче, а вот три человека уже весили прилично. И надо же: тут еще и дятел умудрился в человеческий облик перекинуться. Медведь под тяжестью четверых людей жалобно закряхтел. — И я тоже хочу без шкуры побыть.
— Коллега, — кан Альрет сокрушенно развел руками чуть в стороны, — при текущей рекогносцировке мы вас можем только освежевать. И то места маловато — нормально не размахнешься.  

Водоем только создавал впечатление идеального озера, но на самом деле тоже был фальшивым: со шлангами для наполнения, с канализационной решеткой, куда сливалась часть воды, с большими автоматическими жерновами для измельчения крупных предметов, которые могли попасть в отстойник. Ириен быстро плыл — стандартная программа. А вдруг кому-то из клиентов захочется любви и разнообразных игрищ в бассейне? Хотя возможность не дышать целых пятнадцать минут, чтобы в полной мере удовлетворить клиента, не всплывая на поверхность, пригодилась ему третий раз в жизни. Первый раз его просто топили в ванной: клиенту было интересно, будет ли киборг дергаться, когда закончится кислород. Второй — когда ему пришлось сидеть на стуле с плотным пакетом, не пропускающим воздух, и полной фиксацией на стуле, а два человека тыкали в него электродевайсами. И тогда было важно не дернуться — киборги не испытывают боль, разве только могут демонстрировать программные поведенческие реакции.

Ириен замер над ножами-лопастями, под которыми располагался перетирающий механизм, — надо избавиться от наручников. Плыть они не мешают, но потом могут навести на него. Киберпарень с силой рванул руки в сторону, получилось со второго раза — лопнула цепочка. Теперь можно было сжать сам браслет, чтобы разломать на фрагменты, впрочем, сдернуть он бы сумел и так, пусть даже с кожей, но тогда это было бы заметно. Плохо, что мало энергии. И вода. Движения получаются смазанными, и силу как следует не распределишь. Ириен до боли стиснул пальцы — браслет хрустнул, фрагменты впились в запястье. Стряхнуть их в решетку и сломать второй наручник. Хорошо, что обычные, а не силовые — те он бы не порвал и не разломал.

Лопасти включились автоматически от датчиков, зафиксировавших крупный объект, и ириену пришлось приложить немало усилий, чтобы выбраться из зоны втягивающейся воды. Со скованными руками шанс выплыть был бы существенно ниже, а так он даже одежду сохранил. Надо было сделать вдох, но всплывать на поверхность ириен побоялся — мало ли кто заметит, поэтому просканировал берег: он не везде был идеально ровный и пляжный, а кое-где, соблюдая иллюзию настоящей природы, даже немного поднимался над водной гладью. Он подплыл под такой возвышающийся участок берега и опасливо вынырнул. Вдохнул и замер. Как бы узнать, поднялась там уже тревога или нет, сколько у него есть времени? Выбраться сейчас из водоема — значит, привлечь к себе внимание. Да и одежда мокрая может выдать — люди иногда обращают внимание на такие детали, а температура была не настолько комфортной, чтобы люди полезли купаться. Но и отсиживаться до темноты под бережком было страшно, а вдруг нагонят дексов, чтобы те нашли сбежавшего ириена? И найдут, и притащат. И не будет у него свободной прогулки.

Страх сдавил горло, так быстро возвращаться на круизник не хотелось. Ириен судорожно вздохнул. И снова погрузился в воду. Надо найти совершенно дикий и безлюдный участок берега и там попробовать вылезти из водоема, выжать вещи — как это делать он знал: приходилось замывать одежду от крови по приказу администратора, когда не давали во что переодеться перед сеансом с другим клиентом.

Теперь он перемещался вдоль линии берега, правда в приличном отдалении, чтобы на мелководье не заметили плывущего человека. Двигаться пришлось медленнее: работая руками и ногами на максимальной скорости, он не успевал сканировать окрестности. Даже удивительно, что ему повезло во второй раз: с одной стороны к озеру вплотную примыкал почти дикий участок парка, то есть там рос кустарник и много деревьев, и почти не было голых участков песчаного пляжа.

Ириен задумался: подплыть к берегу тихонько и осторожно выбраться или обнаглеть окончательно и вести себя по человечески? Было страшно, потому что прошло слишком мало времени, и он не успел надышаться свободой. Киберпарень нырнул и шумно заплескался, поднимая как можно больше брызг, а потом лениво поплыл к берегу, выбрался с шумом, отфыркиваясь и принялся раздеваться. О том, что все тело у него в шрамах и незаживших ранах, и что такую роспись нельзя показывать людям — он как-то не подумал. Быстро разделся, выжал одежду, оделся. И поднял температуру тела на максимум, чтобы вещи скорее высохли.

Что делать дальше он не знал. Может, просто погулять? Или попытаться выбраться в город? Но смотреть на людей не хотелось — он в каждом человеке видел клиента и опасался, что в нем угадают ириена. Да и как себя вести в городе, он не понимал. И среди сценариев и программ не было подходящего алгоритма. Тогда он погуляет в парке столько, сколько получится, чтобы потом, умирая под пытками, думать и вспоминать эти часы или минуты — как повезет.

В парке было хорошо, особенно на самых отдаленных тропинках. Жаль только, что сам парк был небольшим — всего лишь шесть с половиной километров, если идти напрямик. Но можно же долго бродить по тропкам по периметру парка. Ириен нашел удобный пригорок под развесистым деревом, сел на плохо прогретую из-за лохматой кроны землю. Оказывается, чтобы понять, что же такое счастье, достаточно сидеть с закрытыми глазами и чувствовать себя свободным. А несчастье — это когда к тебе подходят полицейские.

— Эй, парень, тебе плохо? — окликнул патрульный, не приближаясь, как и положено по инструкции.

Ириен очень сильно постарался, чтобы не замереть в программной позе. Наоборот, сделал вид, что вздрогнул от неожиданности и лениво протянул:

— Че-его?

— Да он под кайфом, — поставил диагноз второй патрульный.

Ириен постарался в точности скопировать поведенческие реакции и манеру разговора одного из своих клиентов, тот, когда арендовал куклу на сеанс, начинал с того, что вкалывал себе в вену какой-то синеватый раствор из блистерного шприца, а через несколько минут у него расширялись зрачки, речь замедлялась, и он хотел крови. Говорил, что аромат крови самый сладкий и волнующий. А потом тонкой спицей принимался вспарывать кожу ириена, вычерчивая какие-то замысловатые узоры. Это было больно, но не страшно, главное только не подставлять старые и более глубокие раны, чтобы клиент не вытащил большой брелок, где у него было много разных складных инструментов, вплоть до остро отточенных крючков, которые он ласково называл «коготками».

— Я отдыхаю, — развязно пробормотал ириен, точно воспроизводя интонации. — Я могу отдохнуть? Или мне надо стать для вас раком? А что? Только скажите, я могу. Все могу.

— Уколотый, точно, — кивнул полицейский. — Будем забирать?

При этих словах ириен аж заледенел от ужаса, если его заберут, то обнаружить, что он не человек будет несложно. И откуда удрал тоже. Сорванный ириен. А второй раз сбежать не выйдет, потому что в патрульной группе было трое: два человека и один декс.

— Декс просканируй…

Сердце ириена пропустило удар. Если вскочить и броситься прочь, декс, конечно, догонит, но ведь можно попробовать оказать сопротивление, чтобы кибер убил. Хотя ему же отдадут приказ взять целым.

— … есть ли при нем наркота?

— Приказ выполнен. Сканирование завершено. Указанных препаратов при объекте не обнаружено, — четко доложил киборг.

— Ну и хрен с ним, сейчас тепло — авось не сдохнет, — равнодушно сплюнул полицейский. — А для передоза слишком активно реагирует. Пошли.

— А поцеловать? — бросил им вслед ириен, подражая клиенту. Тот бы молчать не стал.

— Сейчас дексу прикажу тебя приласкать, хочешь? — со смешком обернулся один из полицейских.

— Сам с железякой ебись, — вяло пробурчал ириен, закрывая глаза.

Патрульные действительно ушли. Он не мог в это поверить, но даже сканеры показывали отсутствие людей на расстоянии четырехсот метров. И лишь тогда ириен прижал руку к груди — там, где билось сердце, отчего-то сильно кололо. И в горле пересохло так сильно, что даже язык казался наждачным. Почему-то подняться сразу на ноги не вышло, и вставать пришлось медленно, цепляясь за ствол дерева, — зато так даже достовернее выглядело. Да и ноги дрожали, и даже пока спускался к водоему, один раз упал. Вода была отвратительного качества, но выбирать не приходилось. А отравиться этой гадостью у него все равно не получится, максимум после внутренней фильтрации его может отфильтрованной и неперевариваемой дрянью вырвать.

Ириен напился из пригоршни, зачерпнув воду несколько раз, потом умылся, побрызгав водой в лицо. Страх не хотел уходить, намертво поселившись где-то в груди, под пятым примерно ребром. Страх страхом, но зато в голове прочно засела мысль о том, что людей можно провести: если даже полицейские ему поверили, то стоит рискнуть и пойти к людям. Мало ли какие странности бывают, а он за четыре года насмотрелся на разных клиентов. Только вот разница в том, что с куклой для развлечений люди ведут себя иначе, чем просто в быту друг с другом. А у него есть только механика поведения «человек-кибер».

Ириен перевернулся на спину. Сквозь ветви деревьев можно было разглядеть небо. Странно, по дороге в парк этой пронзительной синевы совсем не было видно. Интересно, а можно ли всю жизнь так валяться на спине, заложив руки под голову и не думая ни о чем? Пожалуй, можно, если знать, что всей жизни осталось час или несколько часов, пока его найдут.

Стемнело, а он так и лежал, любуясь сменой цветовой палитры. Возможно, его и искали, но почему-то не нашли, хотя от места происшествия, где он спрыгнул с аквабайка, его отделяло всего лишь четыре тысячи восемьсот метров, если считать по прямой. Синева сменилась чернильной тьмой, изредка расцвеченной искрами далеких звезд. Зрелище было шикарным и магически притягательным. Он никак не мог отвести глаза, запоминая малейшие детали. Это день, вечер и наступившая ночь — были лучшими в его относительно короткой жизни. Захотелось как-то запомнить происходящее, не просто, как голографию или запись, а более значительно.

У людей есть имена, у некоторых кукол тоже были индивидуальные словесные коды. На круизнике администраторы его называли самым востребованным, клиенты давали разные клички. Но ни одна ему не нравилась. Ириен стал перебирать слова, которыми можно было описать эту ночь. Свободная, живая, черная… Последнее определение зацепило, и киборг стал перебирать, как звучит цвет на разных языках.

— Нигрум… блэк… сорт… дабх… свартур… неро… шварц… сварт… прето… мрак… мэрк… Мэрк… — ириен покатал слово на языке, произнося по разному, словно пробуя его на вкус.

Имя ему определенно нравилось. Теперь, когда его найдут и схватят, эта ночь навсегда останется с ним. Он может больше никогда не видеть этого неба, не чувствовать на лице освежающие капли воды из водоема, не вдыхать этот ветер, но имя уже навсегда останется с ним. Он его сам придумал. Сам для себя. И в этом имени слились воедино и эта чернильная полоса неба с редкими вкраплениями звезд, и этот холод весенней ночи, и это обжигающее ощущение воли.

— Мэрк! Я Мэрк! — кричать он побоялся, но шептать можно было сколько угодно.

Он валялся на искусственном газоне, рассматривал небо, пока не почувствовал, что энергии совсем мало. Выпить смесь на том пикнике про запас он не догадался, а кусочки фруктов и шоколада оказались слабой заменой. Оказывается, стресс и страх сжирают больше энергии, чем регенерация. Мэрк задумался: он впервые был предоставлен сам себе, когда приходится самому думать о том, где и как восполнить запас, тем более что тут точно не будет администраторов, которые кинут ему банку. Хотя, с другой стороны, отключиться от недостатка энергии — хороший выход. Только обидно, что быстро это сделать не получится. Или стоит и дальше побарахтаться? В конце концов, он первый ириен, который умудрился сбежать с круизника, и не просто сбежал, но даже гулял целый день свободным, как люди.

Люди? А ведь люди ходят в парк на пикник, эта клиентка тоже набрала много вкусностей — значит, и другие тоже могут захватить с собой что-то съестное и не все сожрать до крошки. Надо только поискать. Или, точнее, обшарить неработающие утилизаторы и полянки — может кто-то поленится собирать и тащить выбрасывать? Ириен быстро поднялся, активировал на полную мощность сканеры и пошел обшаривать парк.

Вскоре ему повезло — вдоль берега водоема было много удобных полянок для отдыха, и в погожий весенний день отдыхающих там, очевидно, было прилично. Мэрк бросился вперед, буквально выхватывая почти пустой контейнер у робо-уборщика, который со смирным жужжанием собирал оставленный отдыхающими мусор. Ириен вылизал контейнер и вежливо сунул пустую пластиковую коробочку под морду робо-уборщику. Подобрал остатки пирога в пакетике. Еды было мало, больше сил тратилось на ее поиски. Но за пару часов он обошел практически все места отдыха, даже побывал на той полянке, где днем отдыхал с клиенткой. Больше в парке делать было нечего, да он и не рассчитывал, что ему дадут долго погулять. Надеялся только на час или два. А теперь надо было подумать, как жить дальше, и это оказалось сложно: он видел и знал жизнь только на круизнике, и знал лишь о том, что могут делать с куклами клиенты. Но если он себя выдаст, то у сорванных киберов финал один и он, откровенно говоря, паршивый. Тогда надо попробовать стать человеком или хотя бы вести себя так, чтобы в нем никто не заподозрил ириена.

Мэрк сосредоточился, вспоминая и структурируя все сведения, которые хранились в его памяти, органической и цифровой, о людях. Они покупали туры на круизник, кто-то там просто путешествовал, другие заказывали себе дополнительные услуги, вроде «черного борделя». За такой развлекательный сервис клиенты расплачивались картами. За деньги также покупали еду, дополнительные услуги, жизни ириенов. В человеческом мире киберы развлекательной линейки котировались не особенно высоко, а вот аналогичные услуги, оказываемые другими людьми, стоили запредельно — так говорили его клиенты. И, если он собрался выдавать себя за человека, то он может сдавать в аренду самого себя — наверное, другого человека клиенты постесняются так сильно ломать, а воздействие средней тяжести он переживет. Надо только разобраться, как работают эти карты: процесс, как расплачиваются он видел, и не один раз — перевод денег через видеофон или посредством карт чекера. А вот откуда, с какого носителя они перед этим снимаются и что из себя представляют эти единицы? На что они похожи? Как информационные файлы? Сведений категорически не хватало.

Прикинув и перебрав в памяти разные варианты, Мэрк понял, что первым делом ему надо завести видеофон. Где и откуда взять эту штуку — он не знал. Но без этого девайса людей он не видел. Получается, что и ему тоже надо. Ириен упал на землю, застонав от разочарования, — получался замкнутый круг: без видеофона он не может сдавать себя в аренду и зарабатывать деньги, но у него на текущий момент нет денег на этот самый девайс. А он, скорее всего, тоже покупается. Вряд ли люди могут бросить просто так такую важную штуку в парке, как контейнер с остатками еды.

От того, что он валялся в траве ничего не менялось и не происходило, и Мэрк впервые задумался о том, что быть человеком не просто. Это не только приходить в комнату развлечений, брать приглянувшуюся куклу и делать с ней все, что хочется, есть и другая сторона человеческой жизни, о которой он даже не догадывался. И вот теперь с ней столкнулся. А ведь есть еще и видеозапись — он даже получал указания, как и что следует делать специально для съемки. Но ведь видеозапись зачастую на том же круизнике делали и без ведома клиентов. Мэрк вскочил и быстро зашагал к выходу из парка. Засветиться на видеозаписи ему не хотелось. В конце концов он четыре года выживал на круизнике, разберется и с человеческими заморочками.

Ворота главного входа оказались заперты — и Мэрк, ориентируясь на сканеры, торопливо сменил маршрут. Впрочем, он и так пробирался между деревьями, а не по тропинке. Стена ограждения была высотой в три человеческих роста и тянулась по периметру всего парка. Ириен проверил, подключен ли к ней электроимпульс или другая защита, но ничего не было. С короткого разбега он взлетел на стенку, и, почти не касаясь верха, кувыркнулся вниз. Мягко приземлился, слепо надеясь, что его нечеловеческий прыжок никто не увидел и не распознал в нем кибера.

Куда идти дальше он вообще не представлял, помнил лишь дорогу на станцию, но туда соваться было страшно. Стоянка у круизника была несколько часов, но вдруг он не улетел? И Мэрк, круто развернувшись, припустил в другую сторону. Не важно, что будет там, но явно лучше, чем было в этом летучем черном борделе.

Он бежал, придерживаясь человеческого темпа, пока не начало светлеть. Чем дальше уйдет, там выше шансы выжить. А еще можно попробовать перебраться в какой-нибудь городишко поменьше. Он еще по клиентам заметил: чем периферийнее городок, в котором обитает человек, тем проще его обмануть в плане поведенческих реакций. Только вопрос: как добраться до такого городка?

Из города он выбрался еще до рассвета. Никаких территориальных границ не было — просто мегаполис резко закончился, и за многоуровневой паутиной трассы разлегся менее оживленный пригород, без небоскребов в сотни этажей, хитрого переплетения туннелей, да и людей тут явно обитало поменьше. Останавливаться ириен не стал, запустил рандомный выбор маршрута и зашагал с деловым видом по гладкому покрытию дороги. Наземные пути оставались фактически раритетным пережитком прошлых лет — да и пользовались ими в основном только любители активного способа передвижения: геоскейтеры, ролкеры, поклонники древних велосипедов с педальным механизмом и фанаты самодвижущихся степвэев. Мэрк, глянув на мигающие таблички, решил, что надо обзавестись и такой штукой, чтобы не сильно выделяться. Или, самый удобный вариант, забиться куда-нибудь до следующей ночи. Вопрос лишь в том: хватит ли энергии?

Он шел быстро, иногда даже срывался на бег. Чем дальше получится уйти, тем выше шансы выжить и уцелеть. Еще неизвестно ради чего стоит жить, но, может быть ради той ночи на берегу водоема, и отблеска звезд, что отражались в его глазах и в черной воде. Ради имени, которое он выбрал себе сам. Или потому что он больше не хочет на круизнике приносить кнут и сжимать зубы от боли. Какая разница? Он уже стал свободным и не собирается возвращаться в комнатки обслуживания, потому что расплатиться жизнью проще и легче.

До природной кафе-станции он добрался, когда на внутреннем экране было одиннадцать дня, а уровень энергии и так был ниже критической отметки. Ни одной идеи, как получить еду, у него не было, и ириен просто шел напрямик, даже не задумываясь, есть ли в этом заведении сканирующая рамка. Заходить, правда, не стал — силы закончились. Присел, почти свалился на ступеньках крыльца. Сжался. Критический уровень энергии — это все-таки еще несколько часов жизни и почти полная неподвижность. Ладно, все равно — то, что произошло, не напрасно. Мэрк обхватил колени руками, опустил голову. Так было немного легче.

— Эй, парень, тебе чего здесь надо? — Клиентов не было, и хозяин придорожной забегаловки сам решил выйти и узнать у странного путешественника, чего он уселся на крыльце.

— Вымотался, — едва ворочая языком ответил Мэрк. — С города шел.

— А чего ж так налегке?

— От любовницы сбежал, — говорить правду, вернее, почти правду, — было проще, чем придумывать себе какой-либо образ. — Все, что на мне, тоже ее. Но голым уходить было как-то неудобно.

— Ясно, — кивнул мужик. — А куда вообще путь держишь? А то до следующей кафешки тут километров сорок будет.

— Мне некуда идти, — Мэрк поднял голову. И, опережая новые вопросы, быстро произнес: — Документов нет, денег ноль.

— Ну, если хочешь, то могу подсказать, как заработать. — Хозяин кафешки задумчиво погладил себя по подбородку. — Ты говорил, что у тебя любовница была, а как ты смотришь на мужиков?

— Мне не важно, женщина или мужчина, — мотнул головой Мэрк. — Я согласен.

У него было слишком много времени, и каждый час тянулся словно вытертая, как изношенная простыня, вечность. Подниматься ему запретили, да и как тут можно встать, если он сплошь подключен к аппаратам и специальным блокам с регенерационным наполнителем. Зачем его так держат — Кет не понимал. Лучше бы зашили раны, а то нет хуже — лежишь и смотришь, как пульсирует по шлангам жидкость да на виртуальных окнах меняются таблицы показателей. Особой трагедии в случившемся он не видел: поставят импланты или приделают протезные руки — главное, чтобы мать не узнала, а то будет переживать. А так какая разница: биологические руки или биотехнологические? Вторые, если подумать, так даже лучше, выше скорость и точность движений. Может, даже на таком протезе он сумеет «Ирлентио» сыграть. Кет больше переживал из-за погибшей под монокапсулой гитары — второго такого инструмента уже не будет.
Больно не было — и Кет думал, что и не будет. Про регулярно вливаемые через аппарат порции обезболивающего он как-то не думал. Впрочем, и откуда абсолютно домашнему мальчику знать о том, что раны могут болеть? Даже случайные детские царапины срочно заливались самым лучшим заживляющим составом. А во время драки на нижнем уровне, первой в жизни, он от шока даже плохо осознавал, что и почему происходит. Зато было откровенно скучно и Кет не знал, как убить время, тем более что даже видеотранслятора в палате не было. Наверное, потому, что пациентам реанимационного отделения такие развлечения не нужны, подлечившихся выписывали или отправляли в палаты актуальной терапии, а тем, кто балансировал на грани жизни и смерти, вряд ли захочется пялиться в экран.
— Скажите, а меня скоро выпишут?
Данные пациента в режиме онлайн поступали на пульт дежурного медперсонала, но по утрам палаты обходили доктора. Пожалуй, это скорее было данью традициям, чем суровой необходимостью.
Доктор глянул недоуменно, открыл планшет.
— Завтра вечером.
— Хорошо, — Кет радостно улыбнулся, а потом покосился на блоки, закрепленные на обрубках рук. — А меня… разве не будут оперировать?
— Вам будет оказан весь комплекс услуг, которые входят в перечень вашей карты, — невозмутимо ответил доктор. Сделал какие-то пометки и, попрощавшись, ушел.
Кет напряженно смотрел ему вслед. Что-то тут было не так. Он мало что знал и травмах и имплантинге — даже и не интересовался никогда этой темой, но здравый смысл и обрывочные сведения из фильмов подсказывали, что после операции человека доктора наблюдают минимум три дня. И если его завтра собираются выписывать, то как же тогда… Кет зябко поежился. Выписываться с обрубками вместо полноценных рук не хотелось, да и мама будет переживать. А протезы — может, она бы даже и не заметила. Есть же нормальные, с органической кожей — от нормальных рук даже не отличишь. Надо как-то поговорить с доктором и все узнать. Кет глянул на сенсор — удобно расположен, можно легко достать, но только для этого надо иметь руку, а не конечность с восстанавливающим модулем. — Пожалуйста, кто-нибудь позовите доктора, — громко и четко проговорил Кет, поднимая голову к камере наблюдения. — Мне срочно нужен доктор.
К нему подошли достаточно быстро. Молодой врач. не обращая внимания на вопросы, быстро проверил показания приборов. И отмахнулся: спектр услуг согласно карте.
— Подождите! А какие услуги мне полагаются по карте страхового полиса? — мертвеющими губами через силу прошептал Кет.
— Оперативная помощь, спасение жизни. Восстановление утерянных или поврежденных частей тела, также как и замена органов в перечень не входят, — быстро проговорил врач. — Еще вопросы у вас есть? Простите, но у нас много работы, поэтому большая просьба: не отвлекайте сотрудников по пустякам.
— Да, больше не буду, — едва слышно согласился Кет.
Он пытался осмыслить, что ему только сказал врач. Восстановление утерянных или поврежденных частей тела не входит в страховку карты? Так ему и не надо восстанавливать. Он ведь согласен на протезы. Протезирование или имплантинг — это ведь не восстановление? Восстановление — это если бы ему пришили его руки, но тамнаверное все плохо. Капсула не просто отрезала, а, кажется, передавила чуть ниже локтя. Пришивать то, что осталось — нет, такое восстановление ему не надо. Кет сильно зажмурился.
Если его выпишут вот так, то он… а что он сможет сделать без рук? Карту социальной помощи ему не оформят, потому что такую проблему можно устранить элементарной операцией. А если нет на нее средств, то ты банальный неудачник, который не может сам себя обеспечить и, следовательно, не достоин тех условий, в которых на данный момент проживаешь. Кет прикинул, что у них получается по финансам — выходило слишком грустно. Он толком не знал, сколько могут стоить новые протезы, но, если они не входят в Белую карту, то, скорее всего, дорого.
Дорого… слишком растянутое понятие. Пару лет назад для них «дорого» — это несколько тысяч, а теперь три сотни — уже почти баснословная сумма. А с обрубками… он не сможет играть, следовательно, потеряет работу, заработок. статус музыканта. Кет застонал, прокусил губу до крови. Если у него не получится с имплантами, то… решение было неприятным, но быть обузой для Инры еще хуже. А подохнуть можно совершенно бесплатно. Кет хотел проверить чип счета, но вспомнил, что он носил его браслетом — и либо его раздавила та капсула, либо могли найти, взломать и снять накопления. Впрочем. там все равно была мелочь, меньше сотни — гонорар за последний концерт.
Несколько минут Кет лежал неподвижно, а когда осознал весь ужас своего положения до конца, то закричал. Горлом, не разжимая стиснутых зубов и сжатых губ. Такой крик, который разрывает внутренности и связки от боли, но его никто не слышит, потому что человек при этом не издает ни звука. Вжался головой в подушку, закрыл глаза. Должна быть какая-то другая альтернатива. Только где ее надо искать?
Кет открыл глаза: потолок мягкого белого цвета, именно тот вариант белого, от которого сложно устать и который не надоедает. Тот же цвет белого на постели, идеально белые модули, закрепленные на том, что осталось от рук. Мониторы и экраны, системы отслеживающие жизнедеятельность организма. Странно, что его продержали столько времени в аппаратах. Чтобы прооперировать обрубки хватило бы и одного дня: информацию про повреждения ему любезно предоставил помощник врача. Оказывается, если попросить, то в палату могли принести больничный планшет и запустить с него трансляцию на стенку или потолок в зависимости от положения пациента. И он за этот день пересмотрел большую часть файлов, хорошо, что эта штука управлялась визуально.
— Скажите, пожалуйста, — Кет обратился к доктору прежде, чем тот успел что-то сказать, — почему мне не закрыли раны?
— Просьба вашей матери, — нейтрально ответил врач. — Она сказала, что принесет деньги тебе на имплантинг конечностей. Если не успеет, то раны тебе закроют и выпишут. Потом поставишь — делов то.
Он все-таки спросил, сколько могут стоить ручные импланты, и ему также любезно принесли видеокаталог. Кет пролистал самые дешевые модели, которые скорее напоминали не руки, а хватательные клещи с одной единственной опцией. И залюбовался дорогими: практически ничем не отличаются об обычной человеческой руки, только параметры намного выше. Вариативная скорость, регулируемая сила сжатия, даже повышенная чувствительность, не говоря уже про технические фишки: вроде встраиваемых чипов, сканера биометрических данных, базы алгоритмических действия для удобства управления. Впрочем, никаких особых навыков этот протез и не требовал: прямое подключение к нервной системе, импульсы от головного мозга. Удобно и практично. Только цена… Десять тысяч за один протез. Да их местожительства стоит шестнадцать или восемнадцать.
Кет мотнул головой — и видеотранслятор выключился. Продать жилье — значит, оказаться на улице, где дорогой протез могут снять вместе с головой. Если Инра и принесет деньги, на дешевую клешню, а с ней он работать не сможет. Кроме музыки Кет не умел ничего, Инра получала среднюю компенсацию за работу… Если его не будет, то Инре предоставят койку в общем блоке, а тех денег, что мать зарабатывает, ей хватит на скромную жизнь. Тем более что рабочиекомбезы сотрудники и так получают. А ему даже выдали две недели назад настоящий костюм… Интересно, если продать, сколько кредитов удастся выручить за эти тряпки?
Врач пришел после обеда: неожиданный обход или запланированный визит? Кет сжался в предчувствии дурный вестей, и не ошибся. Деньги его мать не приносила, связаться у доктора с ней не получилось. Самое больше его могут продержать в клинике до завтрашнего утра — значит, операцию по закрытий ран следует сделать сегодня, чтобы хотя бы ночью понаблюдать за состоянием пациента.
— Я могу рассчитывать хоть на какой-нибудь протез? — говорить было сложно, как будто в горле застрял колючий комок.
— Увы, молодой человек. — доктор едва заметно пожал плечами. — Только лечение опасного для здоровья повреждения. Будьте готовы: через час вам назначено оперативное вмешательство. Инструкции вам выдаст мой помощник.
— Спасибо, — Кет нашел в себе силы, чтобы поблагодарить.
К операции его готовили быстро и равнодушно. Новая капельница, промывание ран. И почти три часа тяжелой и изматывающей неподвижности, пока два хирурга обрабатывали конечности, что-то сшивали и склеивали биоклеем. Мелькнула мысль, что поглядеть было бы интересно, но от рабочей зоны его ограждала непрозрачная пластиковая шторка с зеркальным эффектом.
— Кет, послушайте, — тихо сказал доктор уже когда операция закончилась и врачи обрабатывали обрубки рук специальным раствором, прежде чем закрепить на десять часов в модули. — Вам сделали блоковое закрытие ран, при желании и возможности вы сможете поставить даже дорогой имплант. Причем на обе руки. Если бы вам сделали обычное закрытие, то тогда бы пришлось вскрывать раны или даже удалять часть тканей. А так достаточно просто подключить к нервным окончаниям — и вы снова будете полноценным человеком.
— Это отлично, — Кет с трудом улыбнулся. Да, именно так все и будет. Он выйдет из медзаведения, за пару месяцев заработает денег или получит огромное наследство и придет сюда с крутой страховочной картой и полным чипом кредитов. И они будут на пару с доктором выбирать импланты индивидуальной разработки по специальному каталогу.
— Все будет нормально.
Доктор не должен был говорить такие неофициальные фразы, но за эту поддержку Кет был ему благодарен. Больше никто ничего парню не говорил. Его привезли на носилка обратно в палату, через час заглянул помощник доктора с равнодушным — «Все ли в порядке?». Разумеется, у него все замечательно. Раны заживают отлично, модули выдают хороший показатель заживления, а еще у него отличные перспективы. И покупка самых лучших имплантов в ближайшем будущем. И много блестящих выступлений, и толпы поклонников. Кет и сам не заметил как стал почти истерично все это выкрикивать, не очень громко, но ему просто сделали укол. Одна инъекция с прозрачной жидкостью — и желание кричать пропало, а через минуту сами собой стали закрываться глаза. И он провалился в тягучий, бессмысленный сон.
Ему снова снилась капсула, которая приближалась с бешеной скоростью. Но только теперь он почему-то с легкостью ее отталкивал, лишь на ладонях оставался черный след гари. И он постарался его стряхнуть, вытирая руки об штаны. Концертные. И на черной бархатной ткани оставалась противная липкая пыль. Кет даже не волновался — кому какая разница, в чем у него выпачканы штаны. Все равно все будут смотреть на руки. А они у него в порядке, даже грязь оттерлась. Он вытащил из чехла черную гитару, и удивился — инструмент издевательски усмехался резонаторным отверстием, кривя идеальный круг в какие-то неподобающие гримасы. Но он все равно вышел, поклонился и стал играть. И у него в руках рвались струны, одна за другой, с надрывным, рвущим душу всхлипом. А потом прямо под его пальцами стали осыпаться лады, и гитара становилась все легче, словно невесомая. Кет опустил голову и увидел, что его дорогой инструмент медленно осыпается серым угольками, и через несколько мгновений возле его ног лежала аккуратная горка пепла. Он упал на колени, протянул руки и заметил, что и сам тоже стал превращаться в пепел. Его тело горело черно-алым огнем, не горячим, акаким-то ледяным. Ледяное закатное пламя… и обрубки вместо рук.
Кет понял, что уже не спит. Странно, но он даже не закричал от этого кошмара. Глянул на экран монитора. прошло только четыре часа. И теперь ему еще ждать шесть часов, пока будет закончен процесс заживления поврежденных частей тела. Говорить слово «руки» он больше не хотел. Может быть, попросить еще укол. И тогда пусть еще один кошмар, но мучительное время ожидания сократится на три-четыре часа. Или просто думать? Но мыслей никаких не было, только пустота и ощущение, что все в нем умерло. А кто-нибудь знает, как надо жить мертвому человеку? Кет скривил губы в презрительной усмешке — вопрос уже не казался издевательским, скорее чересчур реалистичным.
Как можно жить, если часть тебя мертва? Причем сейчас он даже не думал про руки. У него умерла часть души, именно та часть, где рождалась музыка. Он ведь ничего больше не сможет написать… Хотя написать, может быть, и сможет — клешней тоже можно нажимать клавиши на виртуальной клавиатуре. Сыграть не получится, а без живой игры записанные ноты ценятся меньше нуля. Иначе замучаешься доказывать, что это не генерация какой-либо программы. Публика любит живых музыкантов, которые выходят к ней с инструментом и отдаются прямо на ее глазах процессу игры, чтобы музыкант вкладывал всего себя в каждую ноту, умирал и воскресал в каждой сильной доле. Тогда будут аплодировать, говорить, что мелодия получилась живой и настоящей. А ведь был один великий музыкант, который сумел сыграть весь концерт на одной-единственной струне, что ж… у него теперь есть шанс доказать самому себе: можно ли писать шедевры и играть, держать зал, когда вместо чувствительных пальцев механические «клешни».