До города доплелись поздней ночи, аккурат в час между волком и псом. Неудивительно, что городские врата были заперты, да и вряд ли бы их отперли перед мокрым, вываленным в грязи, которая уже успела присохнуть и начала отваливаться крупными крохкими кусочками, парнем. Клав потоптался, робко шарахнул кулаком по мореным дубовым горбылям, но только костяшку содрал. Варькин пинок в порота и то прозвучал громче и солиднее.
— Пойдем ночлег поищем, — тоскливо предложил Клав. — Не валяться же тут… А то невежливо как-то, подкидывать собственный труп под врата города… Мне то уже будет пофигу, а горожанам костер погребальный складывать, дрова рубить…
Варька солидарно пошкандыбал рядом. Клав опасался, что от смены направления может сработать наручник, но обошлось. Хотя всю версту, что месил грязь до прирожной корчмы, боязливо косился на украшение, но то вело себя вполне мирно, лишь легким теплом охватывало запястье.
В корчме было сумрачно — явно хозяин экономил на плашках-светелках и свечах. Зато натоплено жарко. Клав с наслаждением устроился на лавке, приветливо кивнул корчмарю. Тот окинул взглядом нового гостя — худосочного да изгваздюканного, — все же благодушно оскалился. Мало ли как выглядит, может, в кошельке все же полно монет.
— Мясо с вертела есть, медовуха горячая, — корчмарь грозно нависал над массивным столом. Так что Клав аж съежился. — А то бы тебе, малец, с дороги в баньку бы прогреться. Я дочку кликну, чтобы помогла тебе кости пропарить, а то застудишься да подохнешь ненароком. А мне ауру заведения черными пятнами от покойника портить не с руки.
— Благод-др-раствую, — простучал зубами Клав. Завалиться в баньку с красной девкой — это было подобно мечте. На заднем дворе Универсариума были сделанные на заморский манер мыльни, но там пообжиматься с девчонками не удавалось, да и в голову такое не приходило: от оборотних можно было отхватить нехилых люлей вместо ласк и лобызаний.
Корчмарь величественно кивнул и кликнул дочку, велел ей взять пару веников да идти в парную. Клав, уточнив, которое из строений банька, заспешил туда, едва не пританцовывая от нетерпения. Девка оказалась что надо, высоковата, правда, на голову выше екана, но статная и с выдающимися, приятными глазу, достоинствами, которые ничуть не скрывала белая легкая рубаха. Клав бодренько стянул с себя одежду, оставив лишь нательные порты.
— Да чего ты жмешься? — удивленно протянула дочка корчмаря. — Я ж тебя попарить собираюсь, а не пробовать.
Клав покраснел, побледнел, попытался принять гордый и многоопытный вид, но с обликом явно не заладилось — девка аж в кулак прыснула. Екан плюнул и кое-как прыгая сначала на правой, потом на левой ноге, стянул штаны. Резво подхватил бадейку с варом, и так, стараясь не поворачиваться к девке спиной, прошмыгнул в парную.
— А воду ты пошто взял? — окликнула его дочка корчмаря.
— Да вот… того… парку подбавлю, — растерянно вякнул Клав и щедро плюхнул кипятком на раскаленные камни. От повалившего пара у него аж глаза на лоб полезли, так что пришлось скоренько растянуться на лаве.
— А, ну добро, — девка зашла в парную, прикрыла за собой низкую дверь. — Знать, ты пожарче любишь.
— Да, предпочитаю, — пискнул Клав. Закрываться было нечем и оттого ощущал он себя неловко.
— Чудно, — согласилась девка и помахала вениками над парнем. — Я тоже горячая.
Ответить Клав ей не успел: на него обрушились огнедышащие вязанки прутьев. Веники не парили, а хлестали с такой силой и яростью, что казалось, шкуру содрали на раз.
— А-а-а-а?! — возмутился Клав, когда к нему вернулось дыхание.
— Чего тебе? Посильнее? — любезно переспросила девка, охаживая распластанного парня сразу обоими вениками: березовым и дубовым.
— Ы-ы-ы-ы, — простонал Клав. Он хотел было сказать, что порки давно считаются пережитком темных временем и не котируются даже в учебных заведениях. А экзекуции и пытки вроде даже отменить на последнем собрании собирались. Но кроме жалких стонов ничего связного произнести не мог.
Девка робкий скулеж воспринимала, как похвалу своему таланту парильщицы, и только поддавалажару. И постегивала, и поглаживала, и все наяривала веничками.
— Ну, чего? Охолонуться да на второй заход? — радостно осведомилась девка, когда Клав аж поскуливать перестал.
Екан горестно вякнул и сполз с лавки, так на выход и проследовал медленно, на четвереньках и с остатками выпаренного начисто достоинства. Но сбежать ему не дали, девка бдительно перехватила его около двери, волоком протащила пару шагов до странной конструкции — огромной бочки, стоящей на здоровоенном бревне.
— Готовсь, — обрадованно гаркнула девка, утрамбовывая екана под эту бочку. И с силой пнула по бревну.
В это мгновение мир для Клава перевернулся, и он осознал весь глубинный смысл выражения «застыть на краю гибели». Он точно застыл. Даже лед, который приходилось по зимнему времени расковыривать да разжевывать из бочонка с колодезной водой, что стоял в сенях да часто замерзал, и тот был по сравнению с этим потоком теплым и приятным. А, судя по ощущениям, он край гибели перешел раз двадцать.
— О-о-оу-у-у-уу! — провыл Клав.
— Остыл? — улыбнулась заботливо девка. — Пойдем, милый, согрею.
Клав уставился на нее со священным ужасом. И обрел невиданную живость, стал отползать задом, елозя по добела оттертым доскам пола.
— Так парная-то за другой дверью, — всплеснула руками девка. — Давай проведу да на лавку уложу.
Клав только пискнул, когда дочка корчмаря подхватила его под локоть да двинулась обратно к месту экзекуции. Больше он даже не сопротивлялся и возражать н смел, понимая, что не зря кан Альрет на вводной лекции по философским ведам вбивал в еканские головы закон блага: творивши благо, вы получите блага в ответ, творивши зло, вы поимеете кару в награду. Вот так, значится, выглядит момент расплаты. Поводов для наказания он дал множество, так что теперь остается только расслабиться и принимать настигшее возмездие. Клав едва не разрыдался от жалости к себе и особенно к Варьке: ежели его тут запорют этими вениками, отмоченными в кипятке, то что же будет с бедным обмагиченным самоваром?
— А не пора ли нам освежиться? — охнула девка. — Ты холодненького хочешь или еще попаришься?
— На холод, — с трудом шевельнул губами Клав.
Дочка корчмаря любезно отлепила его от лавы и помогла выйти в предбанник.
— Так, я, пожалуй, тоже окачусь, — решила девка и, приткнув Клава на скамеечку, сама стала под бочку. — А то взопрела на пару. О-ох! Хорошо-то как!
Клав глядел на девку, разинув рот и выпучив глаза. Тонкая белая рубаха от выплеснутой поверх бочки ледяной воды прилипла к девичьему телу и так соблазнительно выступупающим округлостям.
— Чего вылупился? — удивилась девка. — Тоже ж тебе надобно охладиться. Давай поднимайся, щас солью тебя холодной водицей и полегчает.
Корчмарева дочка проворно выскочила в сени и вернулась с полной бадьей воды. Так вот почему она такая ледяная — сообразил Клав. А когда его облили в первый раз, он даже и не заметил, что девица за водой бегала. Екан даже не спорил, когда его рывком подняли на ноги и подвели под бочку, только ноги передвигал с видом тяжело раненного воина, что позволяло опираться на плечо девки и слегка прикасаться к другим частям тела. Девка пнула бревно, бочка опрокинулась — и Клав возопил, ледяной душ смыл большую часть очарования дочки корчмаря.
— Вот и ладненько, — заулыбалась девка. — Кваску хлебнешь?
Клав, у которого после бессильного вопля рот не закрывался, сумел только кивнуть. Квас оказался жутко холодным. Магией, что-ли, они все жидкости в этой пекельной парной охлаждают? Но вкусным и терпким, на меду настоянным. В голове приятно зашумело после большой кружки. И екан с воодушевлением приговоренного согласился на третий заход. И почти с радостью повалился на лаву. После обливания жар казался благом, можно было хотя бы согреться. Оставалось только выдохнуть и постараться выжить, пока расправившие листики веники вбиваются с силой в тело.
— Ты чего творишь, окаянная? — донесся рык от входа.
Клав с трудом приподнял голову. В дверях застыл корчмарь, и его лицо медленно наливалось малиновым цветом. О том, насколько хозяин двора разгневан, можно было лишьдогадываться и ужасаться.
— Не было ничего, — залепетал Клав испуганно. — Совсем не было.
— Да я же вижу! — орал корчмарь. — Слава богам и всей их божественной шобле, глаза у меня не повылазили-то!
— Да не притрагивался я к ее девичьей чести! — взвыл Клав.
— А при чем тут Фэрькина честь? — опешил корчмарь. — Ей двором владеть, всем заправлять. Пусть и честью своей распоряжаться сама учится, а то на кого я корчму оставлю? А место тут надежное, постояльцев полно.
— Так а чего тогда гневаться-то изволил? — слегка успокоившись, спросил Клав. Раз у батюшки такие широкие взгляды, то он явно не будет убиваться за то, что екан всего лишь рядом с девицей голым постоял. Тем более что девка-то рубаху свою и не снимала.
— Так эта же коза сивцева гостя толком прожарить не может, — возмущался и жаловался одновременно корчмарь. — Не попарив как следует, гладить надумала. А ну, давай сюда! — он вырвал у дочки из рук оба веника. — Сейчас покажу тебе снова как драть вениками надобно, а то перед гостем стыдоба-стыдобой.
Клаву за годы учебы не раз приходилось выступать в роли наглядного пособия. По традиции эта неприглядная обязанность доставалась самым слабым, а любой оборотень физически покрепче человека будет. Так вот самым ценным знанием, которое екан вынес с тех демонстраций, было то, что нельзя ни в коем случае попадаться в руки или лапы неучей или недоучившихся, а то раздербанят на кусочки и обратно не соберут или не в том порядке сложат, а то и вовсе части местами перепутают. И доказывай потом, что у тебя на том месте голова находилась, а не то, что приконопатили. А сейчас он понял, что оказаться в ручищах настоящего мастера вообще смерти подобно.
— А-а-а, боги светлые!!! Ы-ы-ы, силой своей!!! У-у-у-у! Милостью высшей!!! О-о-о!!! Светом и живой владеющие!!! — Клав от ужаса и боли даже вспомнил молитвы, которых, собственно, никогда толком и не знал. Зато теперь выкрикивал с таким фанатизмом, что даже не запнулся на словах ни разу.
Корчмарь перестал охаживать парня вениками, заслушался, даже слезу непрошенную смахнул тыльной стороной ладони.
— Вишь, Фэрька, как парить надо! Чтобы аж молиться пробивало. Вот что значит истинное очищение тела и помыслов. А ты-то… точно коза безрукая…
Клав хотел было сказать, что уже давно не ощущает ни тела. ни каких бы то ни было помыслов. Да и вообще, корчмарю с такими банными замесами идеально бы подошла должность городского палача: даже самый закоренелый разбойник после парилки в чем угодно сознался бы, вплоть до того, что с радостью взял бы на себя вину за мятеж Белой ночи. Но получилось лишь только простонать что-то неразборчивое, но искренне ругательное.
— Так научусь, батюшка, — сокрушенно шмыгнула носом девка.
— Вот и учись, покудова я жив. А то с твоим парением, так это лишь на три медяка услуга. А я вот на целую серебрушку гостя напарил.
От услышанного у Клава разом потемнело в глазах, загрохотало в ушах, похлеще, чем от взрыва в алхимическом классе, когда ингредиенты ненароком спутали, а потом еще и в котел кинули — поглядеть чего выйдет. И екан провалился в глубокий спасительный обморок.
0
0