Пессимист — это человек,
который плачется в жилетку,
оптимист предпочитает плакаться
в декольте.
Народная мудрость.
Совместить несовместимое невозможно, даже если желание преобладает над возможностями. А противоположности… они были, есть и будут по разные стороны баррикады. Огонь не терпит воду, ночь не питает приязни к свету, зайцы не разделяют гастрономические пристрастия волков, зверь ненавидит ружья охотников. У людей случается и по-другому, вопреки законам природы и собственным чувствам они могут объединиться за одним столом, ради одного дела или по воле жизненных обстоятельств. Невера, Прохоров, Владик, Чудаков и Алена — угодили в одну машину, причем с таким гримасами, что не у всякой судьбы бывают.
Лицо Неверы лучилась радостью, такой искренней и светлой, что даже немного завидно становилось оттого, как хорошо человеку. Антону действительно было прекрасно, он прямо светился от осознания своей значительности, что и никакими словами не передать. Впервые в жизни у него появилась маленькая толика власти, такой восхитительно пьянящей и страстно желанной власти над людьми. Об этом он грезил постоянно, упивался одними только мечтами, а сейчас… В кои-то веки, его не прогнали взашей, выслушали и, более того, назначили проводником для журналюг. Он мог завести вверенных ему людей в дебри, мог пойти направо, налево, прямо, и несколько человек непременно поплетутся за ним. Куда угодно, куда он захочет. Власть пусть и не совсем огромная и весьма ограниченная, но ВЛАСТЬ! Вот и сейчас он сидел в выделенной ему машине и с упоением думал о том, как за ним, почти как за великим полководцем, следуют рыцари пера и телеобъектива. Едут, куда он показывает. «Я, Александр Македонский, Юлий Цезарь, Тамерлан, Наполеон… Я!!» — мысленно восторгался собой Невера.
Прохоров в небесах не витал, а внимательно следил за дорогой. Направо повернуть? Отлично. Налево? Еще лучше. Не здесь поворачивать? Дальше? Назад сдать? Как скажете. А вот при взгляде на самодовольную рожу проводника он просто зверел. Жгучее желание пересчитать ему зубы и ребра крепло с каждым оставленным за спиной километром. Сдерживался уже с трудом. Что, опять поворачиваем? Где?! Проехали поворот?! Разворачивался Андрей по-ментовски, ручник вверх и руль до упора. Машина застонала почти по-человечески от такого произвола, пассажиров смело вправо, благо дверцы все на блокировке. А то потом кого-то точно не досчитались бы, и чудненько, если бы утерянным по дороге оказался именно самодельный Сусанин. Неверу Андрей просвечивал насквозь, как рентгеном. Пустой человечишко, незначительный, пакостный, а рисоваться умеет, притом качественно. Да и от недостатка честолюбия этот придурок не помрет. «Мне-то какая разница, найдем место, не найдем, один хрен. Я свое рабочее время откатаю по-любому, а там гори все синим пламенем…»
— Что?! Опять не туда?! Да ты… — нужные слова, подходящие к ситуации, в голову пришли не сразу, зато потом фонтан красноречия прорвало, да и накипело уже. — Да ты ушлепок недоделанный! Ты же сам туда сворачивать велел! Козел долбаный! Ты дорогу хоть знаешь или как? Накрутил, урод, блин! Ты…
— Андрей, да не ругайся, пожалуйста… — голосок журналистки был таким умоляющим, что на прочие словеса язык не повернулся, а хотелось. Ох, как желал он высказаться, душу отвести. Андрей умолк, но, обернувшись, зло глянул на притихшего, съежившегося Неверу.
Больше всех нервничала Аленка. Конечно, ехать куда-нибудь — это прекрасно. Путешествовать она любила всегда, но у любого странствия должна быть определенная цель. А здесь — надо сделать сюжет, четвертый час катаются, и все впустую. Только обстановка накаляется. Уже и директор пару раз позвонил, и ласково так интересовался, как у них работа продвигается. А она в ответ браво рапортует: — В творческом поиске, Сергей Петрович, в творческом поиске.
А поиск все затягивается, и затягивается. Ситуация нервирует, а результата нет и в помине. Такая потеря времени — это хуже преступления. Аленка давно привыкла считать каждую минуту, и вовсе не потому, что она была такой уж пунктуальной. Просто лишнеевремя можно потратить с большей пользой и гораздо приятнее. Потому на телефонные разговоры она расходовала минимум минут, ровно столько, сколько нужно, чтобы услышать и сказать самое важное. Не понимала и новомодного увлечения — переписываться с коллегами из одной комнаты по аське. Это же так долго. Проще и быстрее сказать. А то как в анекдоте получается: Димка поднимает голову от компа и таким туманным взглядом обводит кабинет и спрашивает: «А что Галка ушла, что ли? То-то я думаю, что она из аськи пропала». Глупо. Скорей бы приехать, да посмотреть что же это за свет такой загадочный. Аленка затосковала.
Роман чувствовал состояние небезразличной ему Леночки всеми фибрами своей утонченной души, потому что и сам испытывал нечто подобное. Усталость и раздражение. Тем более и плечики девушки была весьма красноречивы: Ленок не в духе. Ему очень хотелось подбодрить ее, развеселить, но… упорно молчал, равнодушно смотрел в окно или презрительно поглядывал на Антона, когда тот в очередной раз вякал об изменении маршрута.
Владик излучал оптимизм, но недолго. Аудитория не та подобралась, все по отдельности — замечательные люди, а вместе в тесноте салона — тоска собачья. Раньше приедем, позже, разве это повод портить настроение себе и окружающим? Стакан всегда наполовину полон, а если он пуст, значит, это не твой стакан либо еще не налили. Ладно, роль массовика-затейника явно не удалась, побудем просто пассажиром. Только не сдаваться на милость пессимизма, а чувство юмора дело наживное.
— Антон, или как вас там, может, вы все-таки объясните внятно, куда следует ехать? — снова не выдержала Аленка. Настроение в машине приближалось к похоронному, и сомнений насчет кандидата ни у кого не оставалось.
— Ну, знаете, лес там густой, дорога… ну… пару часов от города, если пешком, — объяснение было слишком путаным и никого не удовлетворило.
— Да мы что, сейчас задачки тут решать будем. Известно время, и скорость передвижения идиота. Найдите, расстояние с точностью до километра? — состроумничал Роман.
— Это кого ты идиотом обозвал, умник? – запыхтел Невера.
— Ну, известно кого, не себя… — пикировка стала забавлять Романа.
— А по мордасам не хочешь? – Невера попытался оттеснить собеседника, но не преуспел. Слишком уж разные весовые категории, да и спортивная подготовка подкачала. Нагрузок и перегрузок он избегал всеми мыслимыми и немыслимыми способами.
— Счас ты у меня сам схлопочешь, да так что и вякнуть не успеешь, — веско обронил Прохоров. — Слышь, ты, петух невидимого фронта, куда ехать?
— П-п-прямо, — заиканием, как и прочими дефектами речи, Невера никогда не страдал, но прозвучавшая угроза оптимизма не прибавила.
— Уверен, что прямо?
— М-м-м-да…
— Ну, смотри…
В течение следующего часа выяснилось: «прямо» нужного места нет. Не было его и «слева», и вариант «справа» — тоже ушел «в молоко». Прохоров резко затормозил. Обернулся к нахохлившемуся Невере с перекошенной и малость озверевшей физиономией. Прочие попутчики смотрели на проводника тоже отнюдь не ласково и, казалось, были не прочь присоединиться к процессу изничтожения. Причем, со всей радостью и старанием. В глазах Аленки на миг промелькнуло сочувствие, но и она вмешалась не сразу. А только после того, как незадачливый штурман отхватил пару моральных и материальных плюх.
— Ребята, что вы, как маленькие… ну, честное слово…
Дозвониться директору у Аленки почему-то не получалось, то случайно несколько раз тыкала пальцем в одни и те же кнопки, то цифры перепутала и долго отбивалась от томного мужского голоса,скучавшего в одиночестве, и потому весьма обрадовавшегося неожиданному звонку ошибившейся номером девушки. Даже сам потом принялся перезванивать. Дважды Аленка лично нажимала сброс, когда мобильник затрезвонил в третий раз, трубку из рук разозленной журналистки выдернул Владик и очень конкретно и обстоятельно объяснил телефонному собеседнику, куда тому следует обратиться со всеми своими проблемами, и даже был настолько любезен что дал кратчайший адрес, после чего с чувством выполненного долга захлопнул крышечку и вернул телефончикхозяйке. Когда Аленка увидела номер последнего звонившего абонента — ей поплохело, и это еще мягко сказано. Очень захотелось закатить глазки и бухнуться в обморок — по известному адресу Владик со всей душой, с чувством, с толком, с расстановкой отправил Сергея Петровича Броля.
— Ой, мамочки! А также папочки и все прочие горячо любимые родственники… — Леночкина истерика носила локальный характер: девушка ограничилась коротким нервным восклицанием и весьма емким выражением: «елки зеленые». Словосочетание было вполне литературным, а чувственная составляющая зашкаливала эмоциональностью. Настроение и так было не в дугу, не выполнить поручение, подвести людей — худшее и придумать нельзя. А она сделала и то, и другое. К тому же через час вечерняя рубрика, а они невесть куда забрались. И еще беседа друга (с нелитературным интимным подтекстом) с начальником по ее же телефону. В общем, спасайся кто может и где получится…
Салон автомобиля заполнили звуки mаrio. Леночка испуганно потянула мобильник из сумочки — все страхи подтвердились на сто процентов. Сергей Петрович был вне себя, не давая ей и слова вымолвить в свое оправдание, он витиевато описал все достоинства, а пуще того недостатки журналистки и всех ее близких и далеких коллег. Раскрасневшаяся от обиды и унижения Аленка из этого резюме узнала о себе много нового. Профессиональное красноречие Броля иссякло через двенадцать минут. Свой пламенный монолог он закончил чересчур многообещающе, повышенный тон достиг апогея, и Сергея Петровича ничуть не смутил тот факт, что пославший его голос был мужским.
— Делай что хочешь… крутись как умеешь… хоть сверху, хоть снизу… но чтобы все было! Ясно?! — последние изысканные речевые обороты касались исключительно работы.
— Поехали… — чуть не плача бросила Леночка и, прежде чем Андрей снял машину с ручника, выскочила из салона, хлопнув в сердцах дверкой.
— Не понял… — удивленно присвистнул Прохоров, и, перегнувшись через сидение, крикнул: — А ты что здесь остаешься, что ли?
Владик и Ромка наперегонки стали вылезать из машины, каждый с персональной стратегией утешения. Обоим досталось на орехи, парни переглянулись (каждый счел своим долгом одарить Аленку обиженным взглядом) и дружненько задымили сигаретами.
Побегав туда-сюда, Аленка немного успокоилась, вернулась на свое место, пробормотала сконфуженно «Извините!». Прохоров, четко уяснивший, что до конца рабочего дня им вряд ли удастся разделаться с этим геморроем, откровенно наплевал на все предписания аккуратной и бережной езды по отношению к машине и так лихо принялся пересчитывать подвернувшиеся по пути колдобины и выбоины, что у пассажиров заклацали зубы, а Роман с Владиком даже пару раз чувствительно приложились к верху машины. Потолок хоть и мягкий, а все равно приятного мало. Все накопившееся раздражение было выплеснуто на Неверу. Незадачливого проводника ругали воодушевленно и самозабвенно, тот мужественно старался отвечать ударом на удар, яростно огрызался, особенно наседая на Прохорова. Как будто именно водитель был повинен в том, что они час за часом наматывают километры по этой злосчастной дороге, а столь желанного света, персонально им увиденного, все нет.
Всем хочется хорошо провести время…
Но время не проведешь!
Народная мудрость.
В корреспондентской методично и целенаправленно убивали время, но оно упорно не поддавалось ни на какие провокации. Народ уже четыре раза сходил на перекур, дважды почаевничал, разделил по-братски на двенадцать маленьких кусочков одну среднестатистическую шоколадку, случайно завалявшуюся в нижнем ящике стола.
— Остановился как-то Илья Муромец перед камнем — а там написано: «Налево пойдешь?» — умел Владик анекдоты рассказывать, с чувством, с толком, с расстановкой, со смаком. Даже старые, бородатые, всем давно известные шутки в его исполнении казались верхом остроумия. Народ смеялся до желудочных колик. — Звонок в дверь. Хозяин открывает, на пороге — гости. — Да вы хоть бы предупредили, — упрекает их хозяин. — Да хотелось вас дома застать…
Лениво жужжали компьютеры, пахло ацетоном — Верка, отбросив горящий сценарий, самозабвенно красила ногти. Маришка снова заваривала кофе, чайник упорно не хотел закипать. Заглянувшие на огонек операторы забаррикадировались за двумя компами и отчаянно резались в только что скачанную стрелялку. Вокруг них с обиженным выражением на мордашке нарезал круги Витька, студент третьекурсник, окончательно потеряв надежду, он, скорее по привычке, нудно выпрашивал полчасика — текст подправить, от практиканта, не глядя, отмахивались.
— О чем ты думала, когда закадровый писала?! А? — Редактор Ольга Игоревна, знаток русского языка с двумя филологическими дипломами и магистратурой, ошибок не прощала, а поскольку была дамой весьма эмоциональной, то, безжалостно исправляя очередной шедевр, комментировала его вслух. — Это кто так новости криминальные сочиняет?! Это же надо… Вы только послушайте: Вчера было изъято оружие у незаконных бандформирований. Оружие передано законным бандформированиям.
Первым зашелся от хохота Виталик.
— Анка, молодец. Верно подметила. В самую точку. — красная как помидор Анюта шмыгала простуженным носом, ведь вычитывала текст и пропустила, с кем не бывает, тем более она с температурой на работу ходит, больничный не берет.
Оксана рыскала по Интернету в поисках новомодных диет и мужественно догрызала кекс с изюмом. Возле круглого столика, на котором едва помещался принтер, собрался женсовет, ухитрившись пристроить на миниатюрной поверхности: три каталога по косметике, несколько объемных пакетов с обновками и парочку внушительных записных книжек.
— Вот объясните мне, девушки дорогие, почему желание женщины закон, а желание мужчины статья? — воззвал к общественности Виталик. Уже почти час он мужественно доказывал свое право на обладание компьютером, ссылаясь на незаконченное задание, а рыжая лиса-Катька настойчиво требовала справедливости, то есть свой пасьянс. Девушка уже почти спихнула парня со стула.
— Это смотря какое желание, — не разобравшись в ситуации, впала в философское настроение Марина.
— А одно у вас желание: хочу встретить свое счастье, место для встреч имеется. — на секунду поднял голову от экрана Валерка, оператор, не переставая бойко трещать мышкой.
— А вот ты чего от жизни хочешь? — приняла участие в беседе и Верка.
— Да любой порядочный мужчина хочет в жизни только три вещи: начальника, с которым можно выпить на брудершафт, друга, у которого можно стрельнуть до получки, и более быстрый процессор! У женщин практически тоже самое, только для других целей.
— Ага, начальника, с которым можно переспать для удовольствия, любовника, с которым можно заняться любовью ради содержания, и мужа, которому отдаешься в счет супружеского долга, — сакраментально заметила Аня.
— Вот это я понимаю. Так поступает умная женщина, — вздохнула обремененная тремя детьми Ольга Игоревна.
— Ты знаешь, я слышал, что умные женщины не бывают хорошими женами.
— Почему?
— Да потому, что не выходят замуж. За идиотов
— Кстати, целовать свою жену — одно удовольствие… Чужую — совсем другое. — мужики, как обычно, в своем репертуаре. Девушки громко принялись отстаивать свою профессиональную честь.
— Старый закон Мерфи: прежде, чем найдешь свою царевну, перецелуешьнемало жаб! — бас Олега перекрыл все попытки возмущения.
В разгар животрепещущего, с претензией на грациозную остроумность спора в комнату ворвалась Зойка, проигнорировала вопрошающие взгляды, только плечиками передернула, мол, потом все подробно расскажу, и позвала Аленку к главному. Пока преодолевали быстрым шагом коридор, Заинька спешно вводила Аленку в курс дела, проглатывая слова и перемежая последовательность событий собственными домыслами и предположениями.
В приемную Аленка вбежала наравне с Зойкой, выиграть забег было невозможно — у секретарши опыт гораздо больше. Из путаных пояснений корреспондентка поняла, что хорошего ничего не будет, плохого тоже вроде бы натворить не успела. Обитая черной кожей дверь кабинета генерального распахнулась настолько неожиданно, что Алена, немного запыхавшаяся и испуганная, не успев затормозить, на скорости ввалилась в негостеприимно распахнутые объятия Сергея Петровича. Тот, несколько обескураженный такой прытью, отступил, галантно пропуская девушку внутрь. Захлопнул дверь, махнул рукой, однако, не приглашая журналистку присесть, из чего та заключила, что разговор будет содержательным, но недолгим. Впрочем, один стул из трех, предназначенных для посетителей, уже был занят какими-то шмотками, рядом переминался с ноги на ногу полуодетый и весьма неприятный тип. Немного повыше журналистки, плотный, волосы сальные какого-то мышиного цвета, майку наполовину в брюки заправил, нервно воротничок рубашки теребит, не первой чистоты, кстати, воротничок. Громкую прелюдию с раздеванием Алена трудолюбиво променяла на полуторачасовой монтаж, и всего минут пять назад выбралась из душной монтажки.
Сергей Петрович высморкался, прошелся туда-сюда по кабинету и приземлился за стол, полистал ежедневник. Алена понятливо навострила ушки и приготовилась записывать. Информации было немного — очередное задание, причем незамедлительное и не особо занятное, из серии: «поедь туда, не знамо куда, сними то, не знамо что, и сделай в итоге стоящий сюжет»: либо смешной, либо сенсационный. Все зависит от того, чего накопать удастся. Часть видео уже снята Романом Чудаковым, с ним и предстоит ехать. А в сопровождающие — этот самый мужик с размазанной внешностью и приторными суетливыми манерами. Ладно, до вечернего эфира времени навалом, текст уже готов — можно и прокатиться.
— На работу нужно приходить либо вовремя, либо каждый день, — диспетчер Очкова Оксана Олеговна, в просторечие называемая ТриО, отчитывать умела. Причем делала это столь виртуозно и самозабвенно, что хоть ты бери да конспектируй. Реплики никогда не повторялись, к каждому случаю она подходила индивидуально, для каждого находила персональные «ласковые» слова и целые выражения. Причем настолько уничижительные, что хотелось сквозь землю провалиться. Только ТриОшка настолько баба въедливая, что и оттуда откопает и достанет. — Что, совсем страх потерял, вместе с совестью? Хотя не потерял, а пропил, теперь и не найти на дне бутылочки?
Андрей стоял в позе «омоновец на охране»: ноги на ширине плеч, руки сцеплены за спиной, только глазами не по сторонам шарил, а сосредоточенно пересчитывал нарисованные прямоугольники линолеума.
— Меня не интересует причина твоего опоздания. Меня интересует, почему ты не пришел вовремя? — Оксане Олеговне собеседник во время обличительных монологов был не нужен, но на свои вопросы она требовала конкретных и конструктивных ответов. А вопросы задавать Очкова умела, запросто могла бы читать спецкурс для контрразведчиков.
— Проспал, потом гаевый тормознул… — объяснения Андрей цедил сквозь зубы уже в пятый раз, из последних сил стараясь не сорваться. Конечно, без работы он сидеть не будет, куда-нибудь да устроится, но сколько пройдет времени? Хорошо если денек-другой, а если месяц чего подходящего искать придется, а денег даже и не кот наплакал, а мышка мимоходом слезинку уронила. Терпи, раз заслужил. На скулах опасно играли желваки, руки так сжал в кулаки, что побелели костяшки пальцев, бешенство неудержимо рвалось наружу. Да не сопляк же он, чтобы ему так задницу драли. Да, опоздал, да, виноват. Но лучше бденьгами наказали, чем так отчитывать.
Словесная экзекуция продолжалась, постепенно набирая обороты. В дверь кабинетика уже заглядывали по своим делам уезжающие или вернувшиеся со съемки водители, но, едва углядев воспитательную процедуру, — скрывались со своей доступной поспешностью. Легче уж самолично дурака свалять с расписанием, потом сам с корреспондентами как-нибудь разберешься, чем Триошке под горячую руку попасться.
Андрея спас телефон, звонили по внутреннему, из редакторской. На оперативную съемку срочно надо было найти машину и водителя. Оксана Олеговна быстро сверилась с расписанием и кивнула Андрею: «съездишь».
Радость того была абсолютно искренней. За руль и подальше от овчарки, все равно с кем. Хоть с самой распоследней дурой, которая вечно путает адреса и заставляет наматывать круги почем зря. Не дожидаясь дополнительных ЦУ, Андрей едва не вынес дверь — скорее в машину, и куда подальше и на как можно подольше.
Съемочная группа уже ждала возле ворот. Чудаков, мелкая, сбоку какой-то слизняк трется, и Владька за компанию с Ромкой перекуривает.
— А куда едете-то? — Владик спрашивал лениво, не столько из-за желания узнать, сколько просто поговорить.
— Фиг его знает. Вот проводника дали, — Алена чуть раздраженно кивнула. — Какая-то история с географией. Преломление путей мироздания с соответствующим освещением, результат которого частично был достигнут за счет некоторой доли хмельных возлияний. — Алену порой пробивало на монологи, смесь черного пессимизма и юмора аналогичной расцветки. Такое с ней случалось, когда нервничала или что-то в жизни не ладилось, или была голодной и жутко уставшей. За два года протирания штанов на расположенных рядом стульях Влад хорошо изучил многие привычки Алены, как, впрочем, и она его.
— Хочешь, с тобой прокачусь? Как раз парочку баек в нете присмотрел, расскажу по дороге, хоть посмеешься.
— С чего ты такой добренький? — Алена подозрительно прищурилась.
— А все равно делать нечего. Там, — кивок на окна второго этажа, — счас зверства начнутся. А оно мне таки надо?
— Сколько вам еще дымить? — Андрей нетерпеливо выстукивал на руле что-то похожее одновременно на блюз и на марш. Недокуренные сигареты полетели одна в урну, а другая мимо, с Андреем спорить — себе дороже выйдет. Девушку галантно пропустили вперед, парни втроем кое-как разместились на заднем сидении. Несимпатичного сопровождающего загнали на неудобное место посредине, зажали с обеих сторон. Андрей резво взял с места.
Любые дела проходят пять стадий:
шумиха, неразбериха, поиск виновных,
наказание невиновных, награждение тех,
кто не имеет к этому ни малейшего отношения.
Народная мудрость.
Увиденная сценка подсказала Сергею Петровичу идею нового проекта: снимать смешные зарисовки из жизни. Сюжетов навалом, пример тому маляры и люлька. Рейтинг, сто пудов, будет высоким. Народ ведь всегда до зрелищ охочий. А тут и забавно, и с соседом произошло. Можно даже типа конкурса организовать для телезрителей: кто пришлет самую забавную историю, станет героем следующего выпуска. Плюсы определенно вдохновляют, дело за малым: найти спонсора, создать творческую группу, сделать пилот и в путь. Та-а-ак, а минусы: сюжетики-то постановочные, историй-то напишут много, в крайнем случае можно и журналистов озадачить, пусть мозги поднапрягут. А вот сниматься в дурацком виде мало кто захочет, скрытая камера тут тоже не прокатит — подстроить такие ситуации нереально. Операторам задание дать, чтоб по городу ходили да снимали нечто этакое — вообще бред… да и нерентабельно. Не факт еще принесут видео стоящее или не принесут, а полноценный рабочий день оплачивай. Да и не проконтролируешь, работает он, ищет, или груши хреном околачивает в пивнушке какой. А постановочные сценки снимать по сценарию — это ж актеров задействовать надо, гонорар. Студентов, что ли. привлечь, в качестве практики, так сказать? Н-да… задачка…
По старой институтской привычке генеральный директор и по совместительству владелец телекомпании расчертил лист на две половинки и методично их заполнял пометками. Поначалу «плюсы» перевешивали, а по зрелому размышлению «минусов» больше оказалось. Броль нервно вскакивал, ходил по кабинету и снова плюхался в мягкое кожаное кресло, придвигался к столу и прокручивал идею и так, и эдак. В голове, словно в навороченном компьютере, быстро и с точностью до рубля просчитывались материальные и творческие затраты, в крови пульсировал азарт.
Сергей Петрович расчертил линиями и непонятными значками уже полпачки листов. Одни отодвигал в сторону, чтобы вернуться к ним позднее. Другие, скомкав, бросал в стоящую в углу мусорку, так как особой меткостью не страдал, то промахивался гораздо чаще, чем попадал, но подобные мелочи его ничуть не волновали. Творческий поиск настолько увлек, что Сергей Петрович проигнорировал и трезвон телефона, и осторожный стук в дверь. От записей он оторвался только тогда, когда перед столом материализовалось весьма озадаченная секретарша, нервно ожидающая, пока шеф соизволит обратить на нее внимание.
— В чем дело Заинька? — наконец-то обронил Броль. Девушка была выдрессирована «на отлично»: без уважительной причины к боссу в кабинет не бегала, по коммутатору по пустякам не отвлекала, а желающего получить аудиенцию у Сергея Петровича допускала к телу только с высочайшего разрешения, и то после допроса с пристрастием о цели визита.
— К вам посетитель, — секретарша докладывала четко, прямо-таки по-военному, любой генерал от зависти бы удавился при виде такого кадра: всегда собрана, в памяти десятки телефонов, планы на три дня оттараторит без запинки и не заглядывая в ежедневник.
«Леший его раздери! — искренне пожелал заявившемуся без приглашения гостю Сергей Петрович, — Откуда этот хлюст на мою головушку бедную свалился?».
— Первый раз он позвонил полчаса назад, настаивал на встрече, но конкретно цель визита не обозначил. — Зоя говорила, а сама терзалась любопытством: на работу шеф прибыл в начале одиннадцатого, традиционного обхода-проверки не совершил, к себе ее за получением ценных указаний не вызывал, на телефон не отвечал. И вообще все его сегодняшнее поведение настолько отличалось от привычной схемы, что не лезло ни в какие ворота. Мыслей и предположений в тщательно уложенной головке роилось великое множество, но все были чересчур фантастическими, начиная от «заболел» и заканчивая «влюбился». Но от Сергея Петровича простых человеческих чувств вряд ли дождешься, на них он явно не способен, не человек, а механизм с одной единственной программой трудолюбивого зарабатывания денег. Но, похоже, программа-тодала сбой. — Он перезванивает, как только я кладу трубку, и уверяет что тема очень интересная…
— Кто он? — перебив доклад, уточнил Броль. Секретарша аж поперхнулась. Никогда не бывало такого, чтобы босс переспрашивал или слушал невнимательно. На лету все схватывал, с полуслова.
— Посетитель. Мужчина. Ждет внизу, у охранника. На вид лет двадцать пять. Невысокий такой, кряжистый, глаза бегающие. Суетится все время, словно чего-то украл или только собирается. В костюме, но одежда не особо дорогая, туфли пыльные. Я сама вниз спустилась, на него посмотрела. Прежде к нам не приходил, в администрации таких точно нет, в кулуарах не вращается. Визитки у него нет, а представился как Невера Антон Игоревич, по личному вопросу.
— Чего он конкретно хочет? Сказал?
— Никак нет, — натренированное ухо секретарши в интонации Сергея Петровича уловило нотки недовольства.
— Гони его к чертовой матери, — грозно рыкнул малость разъяренный босс. Девушка спешно выложила последний козырь, объясняющий ее появление в кабинете.
— Да он уперся, как баран. Говорит, что если вы его не примете, то он устроит лежачую забастовку. То есть разденется и… ляжет голым на ступеньках у входа.
— Голым ляжет? На здоровье… — Сергей Петрович мельком взглянул в окно: сыро, холодновато, вроде дождь собирается. — Долго не продержится. Оператора дежурного предупреди, чтобы был готов снимать. Если тот придурок свою угрозу выполнит, в вечернем выпуске новостей дадим как сенсацию местного разлива. — Броль откинулся в кресле, пожевал губами. — Акция сексуальных меньшинств в поддержку новой политики телеканала… Галке скажи, пусть прикинет, как это получше подать. Она на этих делах собаку с хвостом съела… целого сенбернара…
Зойка согласно кивнула, кинулась выполнять распоряжения и попутно делиться со всеми своими наблюдениями, подозрениями и домыслами относительно необъяснимых поступков шефа и странного визитера. Что поделать, даже у идеально вышколенных секретарш бывают маленькие недостатки — вроде коллекционирования сплетен. В этом искусстве Зоинька не знала себе равных, она предавалась ему со всем пылом двадцати шести лет, так страстно и искренне, что некоторые коллеги задумчиво крутили пальцем у виска, а более практичные по поводу и без заскакивали в приемную или зазывали девушку на минутку на чаек-кофеек и получали подробнейшую достоверную информацию обо всех шурах-амурах и прочих делах-проблемах, что случались у сотрудников как в личной жизни, так и в рабочее время. Просто удивительно, как при таком увлечении Зоя ухитрялась точно в срок исполнять все секретарские обязанности, наведываться с поручениями Сергея Петровича в бухгалтерский отдел, и периодически просиживать брючки в корреспондентской. И, как ни странно, в нужный момент она всегда оказывалась у шефа под рукой, в смысле на своем месте в приемной. Талант, иначе не скажешь.
Заинька, так ласково ее называли на студии, несомненно, была ценной находкой не только для Броля, но и для любой иностранной разведки. Память феноменальная, по объему обрабатываемой информации может легко переплюнуть профессионального программиста, с одного беглого взгляда просвечивает словно рентгеном, и тут же подмечает и новые сережки, и вчерашний скандал с мужем, и незапланированное посещение кабака. А еще эта белокурая бестия обладала недюжинными актерскими способностями: все увиденное и услышанное она пересказывала и показывала так ярко, живо и артистично, что на «просмотр» сплетен к Зое ходили все, от редакторов до уборщиц.
В этот раз творческие работники разделись на две более-менее равные группы, одна сосредоточенно трудилась, а вторая заполнила приемную, где Зойка в лицах показывала, как провел утро генеральный и как мужественно пробивался к шефу странный визитер. На посетителя можно было посмотреть в окошко коридора, второй этаж — все как на ладони. А за дверью шефа царила рабочая тишина, прерываемая шелестом бумаг и скрипом кресла. Обмен мнениями происходил полушепотом.
Зоинька превзошла саму себя: картинно закатывала глазки, хваталась за сердце, так увлеклась, что едва не пропустила телефонныйзвонок. Снова охранник — усталым, полузадушенным голосом он попросил разрешения вызвать подкрепление или еще лучше милицию, чтобы убрать вконец обнаглевшего гостя, успевшего обнажиться до носков, ботинок и рубашки, штаны в качестве самого весомого аргумента были аккуратно повешены на декоративные перильца крыльца. Судя по тону, охранник готов был и сам со всем удовольствием и незамедлительно заняться уборкой надоедливого посетителя, да вот по инструкции не мог покинуть свой пост. А в отношении к букве инструкции или директиве шеф пощады не ведал. Секретарша, поправив жакетик, шмыгнула к генеральному с новым отчетом о действиях на передовой. Не прошло и минуты, как Сергей Петрович с чуток перекошенной физиономией выскочил из кабинета, никак не отреагировав на сборище в приемной, первым, несмотря на округлый животик и повышенную солидность, добежал до окна, покрутил ручку и, распахнув фрамугу, опасно перевесился вниз, оценивая разворачивающееся действие. Позади скромно теснились подчиненные.
— Раздевается… Ешкин кот… Раздевается… Галка!.. Оператора! Снимать быстро!
Услышав начальственный окрик, Антон Невера поднял голову, признав директора и обладателя телекомпании, заорал во всю силу легких о том, как он увидел световую аномалию невыясненной природы действия и происхождения. Сергей Петрович внимательно слушал, согласно кивал, из-за начальственного бока мигала красным огоньком камера. Роман Чудаков снимал в полусогнутом положении, мысленно поминая недобрым словом и босса, и телевидение, и напирающих со всех сторон коллег. Антон рассказывал, вернее, вопил очень убедительно. «Не врет,» — подумал Броль, не без основания считая себя знатоком человеческих душ. Когда Антон начал свое повествование в третий раз, Сергей Петрович крикнул охраннику, чтобы пропустил человека, обернулся к оператору, задев того локтем.
— Снял?
— Снял! — мрачно буркнул Роман. Хорошо, что уважаемый «Эспэ» промазал, по руке стукнул, а не по объективу. А если бы попал, угадайте с трех раз, за чей счет камеру бы ремонтировали?
Раздевшийся до трусов Антон услышал разрешение, проворно подхватил вещички и со всех ног бросился в здание.
— Значит, ты и поедешь на съемку.
— У меня же плановые… я не дежурный…
— Заменишься с дежурным, — не дослушав, отрезал Сергей Петрович. — А вы чего тут столпились?! Все уже сделано?! Так я вас счас… я вам найду чем заняться!!! — по коридору словно ураган прошелся: захлопали двери, застучали каблучки — телевизионщиков размело по рабочим местам.
Визитер оказался малый не промах, не успел Сергей Петрович от окна к кабинету подойти, а тот уже возле дверей отирается. Чуток помятый, взъерошенный, с охранником-то попробуй потягайся, тот еще качок. А этот, полуголый, ни вида, ни достоинства. «Пустышка не пустышка?» — лихорадочно размышлял Сергей Петрович, «впрочем, даже и пустышка, то прикольное видео уже есть». «Получилось!» — радостно думал Антон, — «самое сложное позади, а убедить этого напыщенного индюка в важности и, самое главное, в ценности своей информации, это уже раз плюнуть». С такими мыслями они вежливо раскланялись в дверном проеме.
— Проходите!
— После вас!
— Да проходи ты! — Сергей Петрович бесцеремонно втолкнул придурка, как окрестил он про себя гостя, в кабинет, прикрыл дверь, уселся за стол, отдышался и небрежно бросил. — Слушаю вас.
— Разрешите отрекомендоваться. Невера. Извините, что без записи, но у меня дело, не терпящее отлагательств, — молвил Антон высокопарно и, непонятно зачем, стал хлопать себя по карманам, совершенно забыв, что он не совсем одет, вернее почти раздет. Но не выдержав до конца фасон, сбился на жалостные причитания базарных попрошаек: — Ох, как все-таки тяжело к вам попасть. Могли бы отнестись и поласковее к человеку, который всю ночь не спал, шатался по лесу. Как я сегодня находился, ноги просто гудят! Вы себе даже представить не можете, как меня достали эти идиотские туфли. Наверное, все-таки они на размер меньше идут, жмут, собаки. А может, мне 43-ый нужен, вы не в курсе?..
— Говорите только по сути дела. У меня мало времени, — сквозь зубы процедил СергейПетрович, полируя недоумка строгим взором. Разводить болтологию на пустом месте, обсасывая чужие проблемы, у него не было ни времени, ни желания.
— Сегодня утром… вернее сказать, ночью… ночь-то холодная, зуб на зуб не попадает. И страшно, волки буквально по пятам преследовали…
— Эй, как вас там? Холера? У меня вообще-то дел по горло. Даю вам две минуты, если по истечении этого времени вы ничего толкового не расскажете, вас вышвырнут вон. Слушать про то, как вы провели ночь и кто там к вам приставал, мне абсолютно не интересно. — на одном дыхании выпалил Броль.
— Ну, так я и рассказываю… Когда подходил к городу, впервые в жизни увидел свет…
— Должно быть лунный? — не удержался от подкола генеральный. Вломившийся на телевидение молодой человек вызывал у него определенную симпатию: в меру наглый, и невооруженным глазом видно, что прохвост порядочный, свое не упустит, да и чужое тоже. Прям сам молодой Броль в миниатюре.
— Да нет, что вы! — замахал руками Антон, не дождавшись сочувствия, он немедленно перешел на деловой тон. — Шутите, конечно же… Что я, луны раньше не видел, что ли? Свет этот был какой-то непонятный… то есть свет вполне себе как свет… да только вот его происхождение от меня было скрыто. Шел он вроде как из-под земли…
— Что вы говорите? Неужто и до наших земель эти чертовы шахтеры добрались… Ай-яй-яй… — Сергей Петрович недаром считал себя предусмотрительным человеком, он уже во время разговора прикидывал, что из истории этого молодого человека может получиться и как потом ее подать или продать газетам и на радио наиболее выгодным образом.
— Да что вы, Сергей Петрович, — Антон добавил в голос немного подобострастия, — какие шахтеры… свет был не жарким, не холодным… И я подумал… — Невера замялся, поглядывая снизу вверх на генерального. И как только исхитрился, ведь Броль сидел, а сам-то он стоял, скромненько комкая в руках одежду.
— И ? Что же вы подумали? — ободряюще улыбнулся Сергей Петрович. Для себя он уже все решил: отправит группу: найдут свет — будет в новостях сенсация. Не найдут — будет первый сюжет для нового проекта, смешные истории из жизни, герой что надо, а подать материальчик можно под любым соусом.
— Возможно… вас это заинтересует… — Антон тоже растянул губы в заискивающей улыбочке.
— Может, и заинтересовало. Знаете что, пошлю-ка я вас… — паузу Сергей Петрович выдержал, Станиславский бы поверил, с удовольствием наблюдая, как на блеклой физиономии посетителя сменилась целая гамма выражений от радужной надежды до глубокого отчаяния. — Отправлю я вас к тому странному месту вместе со съемочной группой. Может, действительно что путное получится.
— А вознаг… — заикнулся было Антон, но прикусил язык, сраженный убийственным выражением лица Сергея Петровича.
— О чем это вы? — искренне изумился Броль. — О каком вознаграждении может идти речь?
— А…
— По поводу вашей истории на выезд отправляется съемочная группа. Съемка может занять несколько часов. Работа оператора стоит столько-то в час, работа журналиста стоит столько-то, работа водителя стоит столько-то… — Сергей Петрович, ничуть не стесняясь, назвал фантастические цифры с абсолютной уверенностью в своей правоте. — Далее материал будет смонтирован и показан в эфире. Одна минута эфирного времени стоит… — от услышанной цифры Антон жалобно съежился, аж присел. — У вас будет взято интервью, а это прямая реклама вашей персоны. А реклама стоит… — Антон начал тихонько подвывать, а при мысли, что ему придется выплачивать эти дикие суммы из собственного кармана, он покрылся холодным потом. В том, что этот самодовольный буржуй вытрясет, выцарапает из него все до копеечки дырявой, Невера даже и не сомневался. Не по зубам ему тягаться с таким прожженным бизнесменом, а поработать бы под его непосредственным руководством было бы неплохо — тут ежели не зевать так дно золотое, как бы только к нему в доверие втереться.
— Я полагаю, вопрос решен? — Сергей Петрович выжидательно посмотрел на Антона. Тот помялся, но, набравшись смелости, предложил дальнейшее сотрудничество и выразил свое согласие трудиться наблаго любимого и дорого телеканала на любых условиях.
— Подумаю… — Сергей Петрович щелкнул коммутатором. — Заинька, кто из журналистов свободен? На съемку надо отправить.
— У Веры текст срочный. Оля сказала, что идет пообедать и гуляет уже два часа. Но, скорее всего, не гуляет, а экзамен по вождению сдает, вчера весь вечер учила, готовилась и очень волновалась. Коля еще не приехал со съемки. Лена… — бодро рапортовала Зоя.
— А Галка? — вклинился в монолог секретарши генеральный.
— Галка у гримера. Наша прима раньше пяти вечера не освободится. А в шесть у нее эфир.
— А кто свободен? — теряя терпение, спросил Сергей Петрович: не прошелся сегодня с инспекцией — вот эти дармоеды и распоясались.
— Молоденькая эта девочка, Аленка.
— Вот ее и пришли ко мне. — Сергей Петрович быстро закруглил разговор.
Эра Мориарти
Вор женского рода или, Новое платье королевы
— Ровно сто? Вы уверены? – голос Холмса был ровен и тих, поза расслаблена, и лишь сверкнувшие из-под полуопущенных век глаза выдавали скрытое напряжение.
– Тютелька в тютельку, сэр. Восемь дюжин и ещё четыре пуговицы, десять футляров по десять штук. Это же Европа, сэр! – миссис Тревер негодующе фыркнула и поджала губы, призывая нас разделить её возмущение тем обстоятельством, что где-то ещё существуют дикари, до сих пор использующие варварскую десятичную систему счисления.
— Холмс впился зубами в незажжённую трубку и какое-то время молча разглядывал нашу гостью, величественно застывшую в центре гостиной. Эта грозная женщина держала в страхе всю дворцовую прислугу, от самой последней горничной до хранителя королевской печати, и даже сам Майкрофт Холмс упоминал о ней не иначе как с опасливым уважением. Она ничуть не утратила грозного величия и сейчас, когда ситуация сложилась не самым приятным для неё образом – одна из её подопечных была заподозрена в краже тех самых драгоценностей, хранить и беречь которые должна была в силу служебных обязанностей.
Положение осложнялось тем, что пуговицы были предназначены для платья, в котором Её Величество намеревалась открыть рождественский бал на Зимней Выставке Национальных Достижений – событие скорее политическое, нежели увеселительное, и потому пропажу столь важного аксессуара вряд ли удалось бы скрыть от внимания общественности.
Пока что подозреваемая в преступлении старшая горничная Элизабет была заперта в одном из внутренних помещений под надёжной охраной, и служба безопасности допрашивала её подруг и знакомых. Остальная прислуга – в том числе и сама миссис Тревер, к немалому неудовольствию последней – тоже была подвергнута этой унизительной процедуре, но признана непричастной и отпущена. Чем грозная дама и не преминула воспользоваться, немедленно явившись с визитом в восточные доки, где припаркован наш «Бейкер-стрит 21Б». Сесть она отказалась с таким видом, словно ей предложили бог знает какое непотребство, до чашечки чая тоже не снизошла, предпочтя сразу перейти к делу и потребовать от моего знаменитого друга немедленно восстановить попранную справедливость.
Миссис Тревер была уверена в невиновности Элизабет.
– Она хорошая девушка, сэр, и слишком дорожит работой. Скромная и добрая. Может быть, не слишком умная, но зато очень исполнительная, а это куда важнее. Вовсе не такая, как большинство современной прислуги, мнящей о себе невесть что и одевающейся не пойми как…
При этих словах, произнесённых миссис Тревер тоном Крайнего Неодобрения, наша очаровательная секретарша попыталась испепелить посетительницу негодующими взглядами, не преуспела и лишь залилась возмущённым румянцем. Но ничего не сказала, и затянутую в лаковый сапог ногу со спинки кресла всё-таки убрала. А ведь миссис Тревер на неё даже и краем глаза не покосилась, и вообще до той минуты я был уверен, что неслышно вошедшая вслед за посетительницей мисс Хадсон осталась тою совершенно незамеченной.
Поначалу я был склонен счесть это дело скорее забавным курьёзом, чем серьёзным преступлением, достойным гения моего друга. Подозреваю, что и сам Холмс придерживался такого же мнения. Действительно, что может быть комичнее кражи пуговиц, пусть даже это и пуговицы из Букингемского дворца? Но миссис Тревер быстро развеяла наши заблуждения.
– Это не простые пуговицы, сэр. Скорее, нашиваемые на лиф украшения в виде снежинок с крупным бриллиантом по центру и шестью более мелкими на кончиках лучей. Все камни чистейшей воды, так что общая стоимость превышает двадцать пять тысяч фунтов стерлингов, так-то, сэр!
Мисс Хадсон удивлённо присвистнула. Я не слишком одобряю новомодные привычки нашей чересчур эмансипированной секретарши, но тут и сам был готов последовать её примеру. Мне довелось какое-то время вкушать радости брака, и потому я, конечно, знаю, что женщины тратят на свои наряды гораздо больше времени и средств, нежели представители сильного пола. И уж если даже моя скромная, ныне давно покойная Мэри не раз ввергала меня в искреннее недоумение астрономическим счетом за какую-нибудь совершенно никчемушную шляпку, то уж что говорить о других, более ветреных и менее скромных особах? Но чтобы даже Её Величество… нет, поистине – женщины выше моего понимания!
Так же, как и пуговицы, ценою более двухсот пятидесяти фунтов за штуку…
Злополучное платье, на лиф которого их предстояло крепить, было доставлено во дворец три недели назад из Парижа, что само по себе уже оказалось на грани скандала, ведь ранее весь гардероб поставлялся королевскому семейству исключительно отечественными модными домами. Но конкурс на лучшую зимнюю модель был самой королевой объявлен открытым и анонимным, и потому участие в нём иноземных домов моды не только ожидалось, но и приветствовалось. Чего не ожидалось совершенно, так это того, что кто-то из иноземцев сумеет превзойти лучших британских модельеров. Победа никому не известной француженки по имени Габриэль Бонёр стала для многих настоящим шоком.
Но последнее слово было за Её величеством, и для воплощения в материале оказалась отобрана поначалу мало кому понравившаяся модель – довольно простая, с узкой юбкой и приталенным жакетом из серебристого шёлка, без воротника и привычных оборок. Единственным украшением должны были служить те самые пуговицы в виде снежинок.
Именно эти пуговицы Её Величество и попросила переделать – уже после того, как готовое платье доставили во дворец для последней примерки.
Дело в том, что по первоначальному замыслу снежинки были украшены не бриллиантами, а рубинами. Но в день примерки яркие камни на фоне серебристо-белого шёлка вызвали у Её Величества отчётливые ассоциации с брызгами крови, а потому показались несоответствующими настроению зимнего праздника. Королева велела заменить рубины бриллиантами, оставив всё остальное без изменений.
Но не возвращать же платье обратно в Париж из-за каких-то пуговиц! Тем более, что чудом уцелевший при бомбёжках участок Сити рядом с Хаттон Гарден куда ближе улицы Камбон, 31. Пуговицы были аккуратно сняты с платья, уложены обратно в футляры, в которых они и прибыли из Парижа, и отправлены в ювелирную мастерскую, принадлежащую компании «Голдсмит».
Переделка заняла три недели. Сегодня утром пуговицы были возвращены. Миссис Тревер лично осмотрела как футляры, так и их содержимое, и признала исполнение удовлетворительным. После чего поручила их заботам Элизабет, пообещав прислать белошвейку.
Всё это происходило в гардеробной четвёртого этажа, выход оттуда только один – через большую залу, откуда миссис Тревер не отлучалась следующие два или три часа, присматривая за проводимой там уборкой и так увлёкшись наставлением на путь истинный нерадивых горничных, что вспомнила о белошвейке только тогда, когда заметила ту весело болтающей о с помощником садовника в уголке за колонной. Подобное возмутительное разгильдяйство было немедленно пресечено, молодые люди пристыжены и отправлены заниматься своими делами – помощник садовника к неподстриженным розам, а белошвейка – в гардеробную, где её с нетерпением ожидали пуговицы в виде снежинок. Во всяком случае, так предполагала миссис Тревер.
Но не прошло и двух минут, как из гардеробной выскочила донельзя возбуждённая белошвейка и начала отчаянно вопить об ужасном преступлении. Заставив её замолчать при помощи двух увесистых оплеух, миссис Тревер сама прошла в гардеробную, где и обнаружила рыдающую на пуфике Элизабет – и открытые футляры, разложенные на столике в центре комнаты.
Футляры были пусты.
Элизабет позже утверждала, что она приготовила всё для предстоящей работы – достала платье из чехла и натянула его на манекен, вынула из шкафчика коробку со швейными принадлежностями и раскрыла футляры. Все пуговицы находились на своих местах, в гардеробную до белошвейки никто не входил – впрочем, последнее обстоятельство подтверждала и миссис Тревер. Сама же Элизабет отлучалась только на минуточку – в смежную комнатку, где стоял телеграфный аппарат, чтобы поговорить с сестрой. А когда вернулась – то увидела белошвейку у стола, склонившуюся над футлярами, и ничего не успела понять, как та вдруг начала громко кричать, обвиняя Элизабет в краже, а после выскочила с воплями из гардеробной.
Обе девушки были задержаны подоспевшей службой безопасности, и обысканы. Смежные комнаты обысканы тоже. Ни одной из пуговиц не обнаружили. На коммутаторе проверили соединения с телеграфного аппарата. При этом выяснилось, что общалась мисс Элизабет не только с сестрой, но и ещё с двумя абонентами, адреса которых проследить не удалось, поскольку их аппараты были мобильными. И в общей сложности заняло это у неё более двух с половиной часов – что сразу же возбудило сильнейшие подозрения у представителей дворцовой службы безопасности.
– О чём можно говорить более двух с половиной часов по телеграфу? Наверняка о чём-то очень важном и, безусловно, преступном – так они рассудили!
При этих словах миссис Тревер мой друг не удержался от скептической ухмылки, да и я, признаться, тоже. Мисс Хадсон же снова залилась очаровательным румянцем и метнула в нас пару самых зелёных на свете молний. Ведь это именно из-за её привычки под настроение часами висеть на телеграфе, выстукивая: «А она что?.. ну надо же! А он что? Что, в самом деле?! Ну надо же!.. а она что?» мы с Холмсом были вынуждены заказать ещё и мобильные версии этого аппарата, настолько миниатюрные, что они легко помещается в жилетном кармане или крепятся на запястье, что позволяет нам быть на связи в любое время, независимо от настроения нашей зеленоглазой помощницы.
Признаться, я так увлёкся размышлением о загадках женского пола в целом – и созерцанием отдельной его представительницы в лице обворожительной мисс Хадсон в частности, что совершенно не обратил внимания на количество похищенных пуговиц. До тех самых пор, пока Холмс не переспросил вдруг слишком ровным и спокойным голосом:
– Ровно сто? Вы уверены?..
Лицо моего друга оставалось при этом совершенно бесстрастным, но я заметил, что один из его левых верхних моляров, а именно – третий, несколько более крупный, чем прочие и в просторечье именуемый клыком, оставил на костяном чубуке глубокую царапину. А это, как ничто другое, свидетельствовало о крайнем волнении знаменитого детектива, обычно чрезвычайно аккуратного в обращении со своими любимыми курительными трубками.
Миссис Тревер, выпятив квадратный подбородок и скрестив под грудью крупные руки, монументально высилась в центре нашей гостиной, ожидая решения. Весь её вид так и дышал величием и непреклонностью, и даже форма дворцовой прислуги смотрелась на этой женщине тогой римского сенатора.
Холмс отложил пострадавшую трубку.
– Хорошо, миссис Тревер. Мы займёмся этим делом.
Наша гостья не стала рассыпаться в благодарностях – не такая это была женщина. Она лишь сурово кивнула в ответ, словно и не ожидала иного вердикта.
– Лиззи – честная девушка, сэр, и вовсе не заслужила такого. Я жду вас внизу, в экипаже на третьем ярусе.
С этими словами она решительно удалилась по коридору. Загудели гидравлические поршни, пол в гостиной еле ощутимо дрогнул, когда паровой лифт двинулся вниз, унося посетительницу.
– Вы полагаете, эти сто пуговиц тоже имеют какое-то отношение… — начал было я, но Холмс не дал мне договорить.
– У меня слишком мало фактов, чтобы что-то предполагать. Одевайтесь, Ватсон, не стоит заставлять ждать леди, настроенную столь решительно.
Цифра сто последнее время настолько часто попадалась нам на глаза, что даже я вынужден был признать наличие некоторых оснований под одержимостью моего знаменитого друга неким хитроумным профессором, выходцем из нашего общего прошлого. Как говорят немцы – и у параноика могут быть враги
Всё началось с безобидного букета.
Корзину тёмно-бордовых роз доставил на борт «Бейкер-стрита» мальчишка-посыльный. При ней не было пояснительного письма или иного указания, кому она предназначалась, и поначалу мы ничего не заподозрили, посчитав букет адресованным нашей очаровательной компаньонке. И уже предвкушали, как будем подтрунивать над такой милой – и такой воинственной суфражисткой, строя глубокомысленные предположения о её таинственном обожателе.
Но мисс Хадсон решила иначе.
До глубины души возмущённая столь бесцеремонным унижением её достоинства свободной и здравомыслящей женщины, каковым она сочла сам факт преподнесения ей цветов, тем более анонимно, наша секретарша тщательно распотрошила букет в поисках улик, при помощи которых могла бы изобличить скрытного наглеца. Наградой ей была крохотная булавка для галстука, воткнутая в один из стеблей. Украшение на этой булавке сразу же привлекло наше внимание, поскольку представляло собой двойную литеру «М», сплетённую из шпаг чернёного серебра. И выбор материала, и цвет роз в связи с этими крохотными буковками сразу же приобрели совсем другое значение, куда менее безобидное. А ещё наша дотошная секретарша пересчитала розы.
Их оказалось ровно сто.
Но тогда это нам ещё ни о чём не говорило, поскольку несчастный гвардеец-моро был расстрелян только через неделю…
Мы покинули лифт на третьем ярусе – и сразу же увидели шестиместный биплан дворцовой службы безопасности. Боковое крыло его было приглашающее поднято, что придавало машине сходство с приготовившимся к взлёту майским жуком. Миссис Тревер уже восседала в просторном салоне, бросая на нас с Холмсом неодобрительные взгляды. Она не знала, что нам пришлось выдержать целую битву с мисс Хадсон, рвавшейся непременно нас сопровождать. Но у прелестной суфражистки не оказалось подходящего костюма, являться же во дворец в столь любезных её сердцу кожаных брюках было бы вопиющим неприличием, с чем она в конце концов была вынуждена согласиться.
Здесь, на высоте третьего парковочного яруса, было ветрено, полы тёмно-пурпурной крылатки Холмса взлетали у него за спиной острыми крыльями летучей мыши. Мне же приходилось обеими руками придерживать так и норовивший улететь котелок, пока мы не забрались в салон и дежурный не опустил за нами полупрозрачное боковое крыло, отсекая ветер.
День был на удивление солнечным для лондонской осени. Но в полной мере ощутить это мы смогли только после того, как биплан, сорвавшись с рельсовых направляющих, взмыл в непривычно синее небо, лишь кое-где подбитое лёгкой белоснежной опушкой кучевых облаков – ранее мы находились в глубокой тени от баллонов нашего «Бейкер-стрита» и двух других дирижаблей, припаркованных к соседним причальным мачтам.
Холмс, не выносивший яркого света и даже в пасмурную погоду никуда не выходящий без крупных гоглов с дымчатыми стёклами, сделал знак водителю затемнить панель с его стороны. Я же, напротив, продолжал наслаждаться видом, столь редко радующим взгляд коренного англичанина – а именно сверканием хрустальных граней Лондонской Кровли под яркими солнечными лучами. Кристаллические купола над зданиями и целыми районами, перемежающиеся по-осеннему яркими пятнами садов и парков, казались грудой драгоценностей на персидском ковре великана. Последствий Великой войны в этой части города почти не было видно, ржавый остов сбитого воздушного левиафана, которому постановлением лондонского муниципалитета недавно присвоили статус памятника, остался далеко позади. Перед моим взором неповреждённая Кровля сияла зеркальными гранями, отражая непривычно яркое небо – и привычную лондонскую суету.
Но даже повседневной людской сумятице яркое освещение придавало праздничный оттенок. Вдруг оказалось, что рейсовые даблдеккеры, казавшиеся в обычные дни грязно-кирпичными, – на самом деле ярко-алые. Частные же аэропилы, бабочками порхавшие во всех направлениях, словно задались целью перещеголять своих живых прототипов яркостью раскраски.
Наш путь пролегал в так называемой «зелёной зоне», существенно выше той, что предназначена для частного транспорта. Здесь могли перемещаться лишь аппараты, обладающие специальными пропусками, и наперерез сунувшемуся было следом за нами ярко-синему моноплану тут же скользнула хищная чёрно-белая сигара патрульной службы. Нарушитель был ловко оттеснён в общедоступную зону и, может быть, даже оштрафован. Последнее время фараоны просто зверствуют, всем подряд раздавая направления на курсы лётной грамотности и штрафуя чуть ли не каждого двенадцатого нарушителя.
Прошли те времена, когда небо над Лондоном было равно доступно всем, способным в него подняться. Человек приносит свою систему иерархии в любую стихию, которую ему удается освоить. Казавшиеся когда-то безбрежными моря и океаны ныне расчерчены судоходными фарватерами, ещё не так давно бывшее совершенно свободным воздушное пространство жёстко размечено лётными коридорами и зонами доступа. И я уверен, что если (а вернее будет сказать – когда) эксперименты инженера Лося или профессора Кейвора увенчаются успехом – то и кажущиеся нам сейчас совершенно безграничными волны космического эфира тоже будут жёстко поделены на орбиты и лётные коридоры.
Но поразмышлять над тем, какие изменения приносит человек в подвластную ему природу, мне толком не удалось – биплан уже пикировал на посадочную площадку над Букингемским дворцом, распугивая ворон и галок, пребывавших в полной уверенности, что площадки эти предназначены исключительно для их послеобеденного променада.
Гардеробная представляла собой небольшую прямоугольную комнату. Одну из её длинных стен целиком занимали платья в чехлах, противоположную делили между собой большое окно и не менее внушительное зеркало. По причине солнечной погоды окно было открыто. В углу у зеркала стояли три ростовых манекена, один из которых был облачен в платье из серебристо-белого шелка. Почти у самого окна располагались накрытый бархатной скатертью круглый стол и два пуфика, на столе лежали десять пустых чёрных футляров с открытыми крышками.
В комнате имелось две двери – на противоположных друг другу коротких стенах. Та, что слева от окна, двустворчатая, с фигурной резьбой – вела в большую залу. Вторая – маленькая и неприметная, справа от зеркала – в крохотный чуланчик, где находился столик с телеграфным аппаратом. На пуфике рядом со столиком сидела заплаканная девушка в форме старшей горничной, на нас с Холмсом она взглянула с ужасом, и тут же снова залилась слезами. Кроме неё в чуланчике находился молодой человек неприметной наружности, одетый в штатское платье, но с той профессиональной неловкостью, с каковой умеют носить его только представители определённых служб. Он смотрел на нас крайне подозрительно, но из-за того, что предполагавший нечто подобное Холмс заранее озаботился личным присутствием рядом с нами шефа дворцовой службы безопасности, молодой человек согласен был терпеть наше общество и даже быть в некотором роде любезным.
Холмс не стал допрашивать подозреваемую, предпочтя сначала осмотреть место преступления. Он вынул из кармана рулетку и большую круглую лупу, после чего бесшумно заходил по комнате, то и дело останавливаясь или опускаясь на колени. Особого его внимания удостоились вовсе не пустые футляры – хотя и их Холмс обследовал довольно тщательно, разглядывая и вымеряя только ему видимые следы на бархатной скатерти. Но куда больше его заинтересовало стоящее на подоконнике блюдце с белой кашицеобразной массой, совершенно безобидной на вид – Холмс тщательно осмотрел блюдце и подоконник, на котором оно стояло, понюхал содержимое и спросил, адресуясь к шефу СБ, мистеру Гастону:
– Во дворце есть кошка?
– Как можно, сэр?! – воскликнула шокированная миссис Тревер. – Конечно же, нет! У Её Величества аллергия!
Мистер Гастон, откашлявшись, подтвердил, что во дворце нет и быть не может никаких кошек. Почему-то эти слова заставили моего друга рассмеяться.
– Ну что же, – сказал он. – Тем лучше.
И с этой загадочной фразой знаменитый сыщик вдруг лёг животом на подоконник, почти наполовину высунувшись из окна, и завертел головой, словно пытаясь разглядеть что-то в саду или на стене.
– Дохлое это дело, сэр, – буркнул в рыжую бороду мистер Гастон, краснолицый господин весьма внушительного вида. – Если будет вам интересно, так мы это первым делом проверили. Стена совершенно гладкая, ни один акробат по ней не заберётся, следов от лестницы на газоне нет. С крыши спуститься тоже никто не мог, во всяком случае – незамеченным, там как раз рядом пост дежурного. На газоне никаких следов, окна на втором и третьем этажах заперты изнутри, мы это тоже… первым делом…. Нет, этим путём сообщник уйти не мог, да и придти тоже, если только на крыльях – но и тогда оказался бы замеченным охранником с крыши. Просто человек-невидимка какой-то, право слово!
Но Холмс не обращал ни малейшего внимания на это бурчание, он словно вообще позабыл о том, что находится в комнате не один – метался от окна к столу и обратно, измерял расстояние между совершенно незаметными мне следами, один раз даже лёг на пол. Потом отбил короткий запрос на карманном телеграфе – не слишком сложный, поскольку ответ пришёл почти сразу. Плохо воспринимая телеграфный текст на слух, я успел разобрать только что-то о времени восхода солнца, что сделало лично для меня ситуацию ещё более запутанной. Холмс же, наоборот, остался вполне удовлетворён полученным ответом.
– Ну что же, господа, – произнес он с чрезвычайно довольным видом. – Я готов представить вам вора. Но для этого мне понадобится некоторая помощь. Миссис Тревер, буду вам крайне признателен, если вы пригласите сюда ту девушку, что обнаружила пропажу, и также помощника садовника, с которым она разговаривала. Его вы найдёте в саду, у старого бука, если поторопитесь. Он там как раз возится с приставной лестницей. И прихватите с собою пару гвардейцев.
Одним из качеств, позволяющих миссис Тревер идеально справляться со своими обязанностями, было чёткое понимание ею того, при каких обстоятельствах спорить, требовать объяснений и настаивать на своём вполне уместно – а при каких следует просто молча кивнуть и исполнять то, что было приказано, не теряя времени даже на: «Будет сделано, сэр!». Вот и сейчас ей хватило доли секунды на то, чтобы оценить обстановку, кивнуть и поспешно покинуть гардеробную.
Наученный многими годами общения со знаменитым детективом, я молча ожидал близящейся развязки. Мистер Гастон оказался вовсе не таким терпеливым.
– И что же это вы тут такого углядели, а, сэр? – скептически осведомился он у моего друга. – Сад был обыскан сразу же, как только стало ясно, что в гардеробной ничего нет. Там как раз под окнами клумба, земля мягкая, влажная и не так давно разрыхлённая, на ней никаких следов. Пуговицы слишком лёгкие, их невозможно кинуть далеко. Да и зачем тогда тратить время и вынимать из футляра? Впрочем, эта девица даже футляр не смогла бы бросить так, чтобы он не упал на клумбу! Помяните мои слова, сэр, у этой тихони наверняка был сообщник во дворце, вместе с которым они и провернули это дельце. Тихони – они завсегда такие…
Он, похоже, ещё много чего намеревался высказать, но его речь прервал зуммер вызова и дробный перестук принимаемого сообщения из смежной комнатки. Почти сразу же оттуда выскочил молодой человек с обрывком телеграфной ленты в руках, которую он и вручил своему начальнику. Прочитав сообщение, мистер Гастон победно взглянул на Холмса.
– Ха! Вот и сообщница! Что я вам говорил? – и, обращаясь уже к своему подчинённому. – Пусть её немедленно доставят сюда!
Молодой человек, кивнув, метнулся обратно. Застрекотал телеграф.
– Сообщница? – осведомился Холмс, приподняв бровь. – Ваши ребята задержали белошвейку?
– Ха! Ошибаетесь, мистер Холмс – повариху!
Мистера Гастона распирало самодовольство, и потому отвечал он охотно.
– Повариху? – похоже, мой друг оказался искренне удивлён таким поворотом дела.
– Да, сэр! Сообщницей нашей тихони оказалась повариха! Именно в её комнате обнаружили одну из похищенных пуговиц. Я был прав, настояв на обыске всех помещений! Пусть теперь плачет сколько угодно – всё равно не вывернется! Теперь-то ей придётся рассказать правду!
Но повариха не собиралась плакать – она ворвалась в гардеробную маленькой пухлой фурией и сразу же набросилась на мистера Гастона.
– Я вам давно говорила, а вы всё не верили! А что вы теперь скажете, а? Снова будете кричать, что лепреконов не существует? Так знаете что? Я рассмеюсь вам в лицо! Кто иной мог подняться по гладкой стене до третьего этажа, а? Для кого ещё ложка могла оказаться ценнее бриллиантов? Молчите, да? Потому что сказать нечего! И не смейте больше мне возражать!
Мистер Гастон, побагровевший от возмущения, может, и собирался возразить, но в зале раздался шум потасовки и громкие крики, двустворчатая дверь с грохотом распахнулась и в гардеробную ворвалась сияющая миссис Тревер. За нею львиноголовый гвардеец-моро втолкнул странную парочку – хнычущую девушку с хитрым личиком и высокого парня в грязной форме садовника.
Парень прижимал к лицу исцарапанные ладони, пытаясь унять текущую сквозь пальцы кровь. Миссис Тревер крепко тискала в руках кулёк довольно непрезентабельного вида, в порыве чувств то и дело прижимая его к объёмистой груди и совершенно не замечая, что оставляет на безукоризненной униформе грязные пятна. Поднялся невероятный гвалт. Причитала хитролицая девушка, бросая на присутствующих острые внимательные взгляды, стонал окровавленный парень, громыхала что-то восторженное миссис Тревер, кричали друг на друга маленькая повариха и мистер Гастон – и ещё неизвестно, кто из них кричал громче, а из зала сквозь распахнутые настежь двери неслись вопли уже совсем нечеловеческие.
Конец этому бедламу положил Холмс.
Протиснувшись мимо гвардейца к выходу, он с грохотом захлопнул тяжёлые створки, после чего рявкнул так, что невозможно было ослушаться:
– ТИХО!!!
В наступившей за этим тишине, правда, продолжали раздаваться приглушённые вопли из зала, но благодаря толстым дубовым дверям их почти не было слышно.
Взоры присутствующих обратились на моего друга.
– Я задам вам несколько вопросов, – произнёс Холмс негромко. – После чего представлю вора. Впрочем, как я вижу, части собравшихся он уж знаком, – при этих словах мой друг покосился на окровавленного садовника, но тут же перевёл взгляд на миссис Тревер. – Я вижу, вы отыскали пропажу?
– О да, сэр! Все девяносто девять, тютелька в тютельку! – миссис Тревер в волнении прижала грязный кулек к груди. – Этот негодяй как раз пытался…
– Прекрасно. А теперь я обращаюсь к вам, не представленная мне леди. Что лежало на подоконнике, где потом обнаружили украденную пуговицу?
– Я Мэри, сэр, повариха, а вовсе не леди – хихикнула в ответ бойкая девица, и без особого смущения добавила. – Ложка, сэр, большая, серебряная, я её только начистила, вот он и позарился! Они завсегда так поступают, лепреконы эти! Уж на что пакостники, но никогда ничего не берут просто так, обязательно что-то в обмен оставляют, уж я их натуру знаю!
– Постойте! – перебил кухарку мистер Гастон, хмурясь и сверля окровавленного парня тяжёлым взглядом. – Но как этот мерзавец умудрился завладеть драгоценностями? Он ведь не заходил в гардеробную! А девицу обыскали, прежде чем отпустить, она не могла ничего вынести!
– И всё же она кое-что вынесла, – мягко возразил мой друг. – Кое-что такое, чего вы не смогли обнаружить – информацию. А бедный парень ничего и не крал – он просто попытался воспользоваться тем, что уже было украдено другим вором. И вот этого-то вора я сейчас и хочу вам представить, – Холмс приоткрыл дверь в зал и позвал. – Сержант! Я вижу, вам удалось справиться с вашим пленником. Заносите его сюда!
В тесное помещение гардеробной протиснулся ещё один гвардеец. В руках у него билась крупная чёрно-серая птица – одной рукой сержант крепко держал её за ноги, второй же стискивал мощный клюв, не давая пленнице ни малейших шансов нанести вред ему самому или окружающим. Птица орала – сдавленно, но от этого ничуть не менее возмущённо.
– Вот и наш вор, – Холмс широким жестом представил сержанта и его добычу оторопевшей публике.
***
– Всё дело в сложившемся суеверии, Ватсон! Никогда не доверяйте суевериям, согласно которым блестящие безделушки воруют лишь лепреконы да сороки, это знает любая кухарка. Ворон же – птица мрачная, величественная, далёкая от мирской суеты и никогда не опустится до подобного. Как и чуть менее крупная, но не менее мрачная и умная ворона. До войны, возможно, это было и так, поскольку тогда вороны на территории Британии встречались исключительно чёрные, а это совсем другой подвид, птицы чрезвычайно крупные, медлительные и благородные не только окрасом. Их не интересует то, что нельзя съесть. Серые же пришелицы с материка размерами своим исконно британским собратьям уступают не так уж и сильно, но куда шустрее, активнее и вороватее. Вот они-то как раз и не способны устоять перед блестящей штучкой, пусть даже штучка эта совершенно несъедобна. Любопытный факт, в России название этих птиц так и звучит – вор-женского-рода, – Холмс отложил на журнальный столик тяжёлый фолиант «Птицы Британии. Издание восьмое, дополненное» и потянулся за своей любимой трубкой. – Очевидно, скверные привычки этих пернатых тварей остаются неизменными, независимо от места обитания.
Мы снова находились в уютной гостиной «Бейкер-стрита», за окнами медленно темнело, мой друг устроился в кресле рядом с камином. Я налил себе стаканчик хереса и присоединился к нему, подтащив второе кресло поближе. Отсюда я мог краем глаза видеть и мисс Хадсон, расположившуюся на угловом диванчике.
– Но, Холмс, как вы сумели понять?
– Элементарно, мой друг. Как только я увидел окрас взлетающих с посадочной площадки птиц, у меня уже зародилось подозрение. Видите ли, Ватсон, чёрных ворон издавна подкармливают и не мешают им селиться в дворцовом парке, поскольку это – единственная и самая надёжная защита от сорок, чья вороватость вошла в поговорку. Вороны же не терпят других птиц там, где селятся сами. Только вот для серых товарок им пришлось сделать исключение… Серость атакует, Ватсон! Новая эра – эра воинствующей серости. Сначала чёрные крысы уступили место своим серошкурым собратьям, теперь же пришла очередь и ворон. Но я отвлёкся. Гнёзда на деревьях парка и блюдце с размоченной в молоке булкой – и это притом, что во дворце нет ни единой кошки! – явилось окончательным подтверждением. Элизабет, будучи девушкой доброй, но недалёкой, приготовила лакомство для гнездящихся в парке птиц, совершенно упуская при этом из виду их скверную репутацию. Раскрывая футляры, она не предполагала ничего дурного, а потом ушла на пару минуточек поболтать с подругами – и несколько увлеклась. Будь день пасмурным, возможно, ничего бы и не случилось, явившаяся за ежедневным подношением ворона (её следы хорошо видны на подоконнике) склевала бы приготовленное для неё угощение и спокойно улетела по своим делам. Но день сегодня выдался на редкость солнечным, и птица обнаружила нечто, куда более привлекательное, чем хлеб в молоке. К этому моменту яркие лучи солнца как раз упали на стол, и бриллианты засверкали всеми цветами радуги, переливаясь и искрясь. И воронье сердце не выдержало. Если присмотреться, на бархатной скатерти видны отпечатки её лап, а на футлярах – царапины от клюва. Она успела перетащить в своё гнездо девяносто девять пуговиц, но когда несла последнюю, увидела ещё более привлекательное сверкание, испускаемое до блеска начищенной серебряной ложечкой мисс Мэри. Утащить обе вещи сразу жадная птица не смогла, и потому схватила то, что показалось ей более ценным, оставив пуговицу на подоконнике. А тем временем в гардеробную вошла белошвейка – увидела пустые футляры и блюдце с молоком. Возможно, она даже успела застать воровку на месте преступления.
В отличие от Элизабет белошвейка была девушкой умной, но не слишком честной. Нет, она никогда не решилась бы на воровство – но только из боязни попасться и потерять выгодное место. А тут такая удача! Красть ничего не надо, всё уже украдено, нужно только забрать. Представляю, как её злила возня с обыском и допросом – ведь только из-за этой задержки она не успела вовремя рассказать всё своему другу-садовнику. Но мы и так чуть не опоздали! Когда я увидел, что какой-то парень несёт лестницу к дереву с самым крупным гнездом – понял, что нельзя терять ни минуты.
– Поразительно… Но какое отношение ко всему этому имеет профессор Мориарти?
– По-видимому, ни малейшего! – Холмс ухмыльнулся, выпуская клубы ароматного дыма. – Приходится признать, Ватсон, что совпадения тоже иногда случаются.
– Если бы обе эти несчастные женщины были по-настоящему свободными, – подвела итог мисс Хадсон. – Ничего подобного не могло бы произойти!
Прислушайся к голосу разума! Слышишь?
Слышишь, что он несет?!
Народная мудрость.
«Умные, это те, кто зарабатывает деньги своим умом, а мудрые, это те, на кого эти умные работают». Столь афористичное и очень актуальное высказывание запало в душу Сергея Петровича Броля на заре созидательной карьеры, в те времена далекие, когда его звали попросту Сережкой, и все кому не лень без зазрения совести посылали то в магазин, то за монтажными листами, то еще куда подальше. По сути дела: мальчик на побегушках, подай-принеси, а по форме должность называлась красиво — ассистент режиссера. Бегал Сережка по поручениям старательно, но недолго. Сошелся с нужными людьми, поднабрался ума-разума, жизненного опыта, научился попадать в нужное время в нужное место, оказался полезным одному хорошему человеку. И в итоге в неполные сорок лет — частная телекомпания, широчайшие перспективы и уважительное обращение по имени-отчеству не только со стороны своих подчиненных, но и разных чиновников высокопоставленных. А как же: рекламка, пиар, СМИ — четвертая власть. Насобачился Сергей Петрович рыбку ловить в мутной водичке, да и воду мутить, чтобы улов был побольше.
Он работал по шестнадцать часов в сутки (презентации, встречи, обсуждение деловых вопросов в ресторане), причем уже не столько ради денег, которых и так скопилось на безбедную и беззаботную жизнь и детей, и внуков, и даже на правнуков хватило бы. А из спортивного интереса: получится — не получится, выйдет — не выйдет. И получалось, и выходило, и неплохо. Не зря он себя считал мудрым человеком, на которого умные работают. Но пример, как надо работать, он подавал, будь здоров. Собственной персоной являлся без десяти девять в свой кабинет, сам составлял поминутный план, что и когда надо сделать, самолично проверял кабинеты, сверяя график работы сотрудников с их присутствием на рабочих местах. За малейшее отклонение требовал с десяток объяснительных, песочил по-страшному, единственные, кому он делал поблажки в дисциплине, — это корреспонденты. Как же — натуры творческие, рабочий день ненормированный, трудятся как пчелки за себя и за того парня, то есть и как журналисты, и как режиссеры. Многие еще и монтировать сами умеют, а это тоже экономия приличная. Бездельников, жаждущих зарплаты, поменьше, а эфир заполнен.
Только рейтинг, чтоб его, летел вниз столь же стремительно, как падает подбитая метким охотником утка. И самое обидное, Броль не мог вычислить, в чем он просчитался. Кажется, и передачи новые появляются, и для молодежи «развлекухи» навалом, и старики не обижены. Ан нет! Все равно чего-то не хватает привередам-зрителям. Ну чего же им, мать их за ногу, надо? Ежеминутно генеральный директор перебирал в своей гениальной голове любые возможности повышения рейтинга канала. «Грабеж, убийство — скучно, марсиане — заезжено, снежный человек — не ново, конец света — где видеоряд возьмешь?»
Правда, чего скромничать: дело отлажено, посмотреть приятно, да и себя похвалить есть за что, как-никак во всех достижениях телекомпании имеется и его прямая заслуга. Радужные мысли оборвались внезапно: какой-то кретин застопорил его машину, приткнулся вплотную, не вырулить. Сергей Петрович посигналил, подождал, еще понажимал клаксон. Безрезультатно. Выбрался из машины, подошел к транспортному средству, мешающему проехать — бэмвэшка облезлая, не то что его красавица ауди последней модели, стукнул кулаком в дверцу. Поморщился от противно взвывшей сигнализации. Минут пятнадцать с методичностью робота Сергей Петрович пинал BMW, медленно закипая: хозяин не объявлялся, на работу он уже опаздывал, а это небывалое явление. Он, конечно, начальник, но самому нарушать свои же правила — это немыслимо. Раздражаясь все больше и больше, Броль стал вызванивать эвакуатор, долго и весьма эмоционально объяснялся с бестолковым диспетчером, грозил тому увольнением и прочими прелестями, если сию секунду не прибудет техника. Диспетчер меланхолично отшивал надоедливого телефонного хулигана: мало ли кто кому выезд загораживают, тут с гаишниками бы разобраться, а то звонят всякие да глупостями досаждают.
Окончательно потеряв терпение, Сергей Петрович в рекордные сроки поднял на ноги полгорода. Достал начальника ГАИ, вызвонил заместителя мэра прямо на утренней планерке, узнал рабочие координаты незадачливого водителя «бэхи»: фирма какая-то строительная, позвонил туда и пригрозил разгромным репортажем. Директор дрожащим голосом сообщил, что вышеназванный сотрудник еще до выходных отправился в десятидневный отпуск за свой счет, и о его местопребывании никому не известно. Мобильник Броля раскалился от звонков, но процесс пошел — разгневанному владельцу телекомпании клятвенно пообещали решить проблему в течение двадцати минут.
Сергей Петрович чуток подуспокоился, поудобнее устроился за рулем и стал от нечего делать смотреть по сторонам. Увиденное представление его определенно позабавило. Под аркой соседнего девятиэтажного дома громко и яростно ругались трое мужиков в спецовках, живописно измазанных разноцветными красками. Перманентное состояние косметического ремонта явно подходило к концу — лишь два столбика балконов оставались сиротливо-серыми, прочие уже приобрели жизнерадостную салатовую расцветку. «За полдня закончат» — по-деловому прикинул Сергей Петрович. Однако работнички кистей не спешили приступать к своим трудовым обязанностям: с выразительными, в смысле, богатыми на нецензурные выражения, комментариями они показывали друг на друга, проводили ребром ладони по шее, хлопали по локтю согнутой руки, тыкали пальцами куда-то вверх и очень далеко в сторону. Метрах в двух над их головами мирно покачивалась на тросах строительная люлька, поперек которой лежала лестница-стремянка аккурат нужной длины.
У Сергея Петровича тут же возникли два вопроса. Во-первых, как они умудрились спуститься без лестницы или каким чудом они ее закинули обратно. И второй: как они собираются попасть в люльку. Рабочих, похоже, занимали те же проблемы. Крайнего они, судя по жестикуляции и некоторым фразам, искали долго и упорно, так и не нашли и приступили к практической части. С помощью воодушевления и постоянного поминания чьей-то матери стали соображать на троих акробатическую пирамиду. Будь они альпинистами-верхолазами из тех, кто в поисках приключений ходит в горы и иногда на своем снаряжении помогает коммунальным службам или строительным организациям, а то и жильцам, попавшим в затруднительную ситуацию, — залезли бы на счет «раз». А так обычные мужики, маляры-штукатуры, спортивная подготовка ограничена профессиональными рамками. В их исполнении «пирамида» выглядела впечатляюще: она качалась, шаталась, ругалась и кренилась почище пизанской башни. Верхний, с трудом сохраняя равновесие на плечах товарищей, безуспешно пытался зацепиться за край люльки, группа нижней поддержки материлась, пыхтела и очень несвоевременно переступала с ноги на ногу.
В один прекрасный момент «башня» рухнула, люлька раскачивалась как детские качели, Сергей Петрович умирал со смеху. Мужики почесали ушибленные места, спешно перекурили и, перераспределив роли, решительно принялись доставать люльку. Теперь на спинах балансировал самый худой, правда, и ростом он был пониже прочих. Чтобы компенсировать этот недостаток, маляр стал резво подпрыгивать, коллеги его энтузиазм не оценили — резко вывернулись, выпрямились. Прыгун при этом как-то ухитрился ухватиться одной рукой за низ люльки, помахал ногами в воздухе, случайно заехал зазевавшемуся товарищу по уху и бесславно ухнулся вниз. Последовавшие за этим речевые обороты стали настолько изощренными и цветистыми, что гендиректор, просто заслушался. Настроение поднялось, но до конца досмотреть занимательное представление не удалось: приехал эвакуатор, оттащил бэмвэшку, и Сергей Петрович, с почти часовым отставанием от своего расписания, выехал на работу.
***
— Сударь, вы далеки от себя в гриме! — Да, фейс был хоть куда и, главное, все натуральное, ни грамма косметики. Рожа опухшая, под глазами черные круги, в зрачках пугающая муть, в голове болезненный осадок похмельного синдрома, на подбородке и щеках трехдневная щетина, которую и при большой натяжке не назовешь легкой небритостью. Да, в таком виде женщинам явно непонравишься. Да и не больно-то хотелось. Даже смотреть не мог на них, каждую с Леськой-Алеськой сравнивал. У этой волосы шикарные, только с лаком девица переборщила, волосик к волосику прилизан-приклеен, а Алеська никогда укладок искусственно не делала, после обычного расчесывания у нее получалась пышная легкая прическа. У той глаза карие, завораживающие, Алеська тоже кареглазая, а если против солнца стояла — глаза, как янтарь, золотом сверкали. Эта на каблуках вышагивает, цокает, как лошадь подковами, Алеська же, казалось, не идет, — летит, быстро, стремительно. Бред… бред сивой кобылы, нельзя так жить, нельзя вспоминать. А стандартная доза алкоголя бывает и не помогает. Иной раз и две бутылки выхлещешь без закуси, а ни в одном глазу.
Андрей тяжело вздохнул, отвернулся от зеркала. Прежде частенько смеялся над анекдотами типа «возвращается муж из командировки…», и никогда не думал, что сам окажется в роли вышеупомянутого супруга. Все как на сцене, только вот не было ни напускных эмоций, ни страстных выкриков из дешевых мелодрам. Пока он стоял, словно пришибленный, мучительно пытаясь сообразить, что сказать или сделать. Алеська молча встала, спокойно оделась и, не произнеся ни одного слова, ушла. Только услышав жужжание лифта, Андрей опомнился, ухватил за загривок незадачливого любовника, тоже малость подрастерявшегося от неожиданной встречи, выволок на площадку и пинком спустил с лестницы. Шмотки выбросил следом. Пару недель пил по-черному, а когда протрезвел, обнаружил повестку в суд. Развелись тихо, мирно, на половину квартиры Алеська претендовать не стала, за вещами своими не приехала, и вообще даже слова ему не сказала. А он ведь ждал, надеялся. Ей достаточно было просто вернуться, ничего не объясняя, он бы простил все и всех на сто лет вперед. Но она всегда поступала неожиданно, предсказать, что она скажет или сделает в следующий момент, было невозможно, да он и не пытался, просто любил, вернее, боготворил эту взбалмошную девчонку, которая могла поцеловать или влепить пощечину, рассмеяться или обидеться невесть по какой причине.
Уже третий год пошел, как они в разводе и как он собрал самолично все ее вещи, вплоть до маленького флакончика с ландышевым маслом, и отвез на квартиру ее родителей. Но до сих пор с ужасающей четкостью представляется ему, что на специальной полочке в ванной под зеркалом лежит ее огромная деревянная расческа, в спальне на тумбочке уютно устроилась плюшевая полосатая кошка со смешно торчащими усами, на дверце встроенного шкафа со внутренней стороны висит теплый халат, вышитый золотистыми драконами. Она была во всем, в каждой вещи, о ней напоминал каждый предмет. На диван она любила падать спиной, раскинув в стороны руки, в кресле часто сидела, по-турецки подвернув ноги, читала только лежа на животе, всегда громко включала музыку, постоянно пританцовывала, что-то мурлыкала под нос, вечно придумывала себе кучу совершенно ненужных дел.
Андрей постоянно запрещал себе думать о ней, но не получалось. Не было ни злости, ни обиды, только жестокая боль и пустота внутри. Особенно тяжело становилось по вечерам, когда возвращался с работы… а ему никто не бросался на шею, на плите не было подгоревшего ужина (какое бы блюдо ни бралась готовить, ежесекундно отвлекалась: бегала куда-то, начинала болтать по телефону, включала видик, хваталась за книжку, делала сто дел одновременно, — неудивительно, что картошка чернела, макароны слипались, котлеты, купленные в отделе готовых продуктов, пережаривались). Периодически они ездили покупать новые кастрюльки и сковородки, так как предыдущие легче было выбросить, чем отмыть. Но кулинарные опыты продолжались, в квартире повсеместно царил веселый беспорядок, с которым он поначалу, будучи немного педантом и занудой, пробовал бороться, но все потуги оказались напрасны, как и противостояние любой стихии. Да Алеська и сама была как стихия. Стихийно она ворвалась в его жизнь, словно играючи перестроила-перекроила ее на новый лад, так что Андрей порой и сам себя не узнавал, и так же стихийно исчезла. Он часто ловил себя на том, что набирает ее номер, но нажималсброс, не дожидаясь гудка, и доставал из заначки купленную накануне бутылку водки.
На работу он опаздывал по-страшному. Гнал, подрезал, перескакивал с полосы на полосу. Лихорадочно прикидывая, как бы отвертеться от традиционной трубочки, как бы не попасть в пробку, как бы не натолкнуться на гаёвых, как бы пережить сегодняшний день.
— Ну, чайник! Ты чего тут елозишь, всю дорогу загородил! Люди на работу опаздывают, — Андрей был готов разорвать в клочья хозяина новенького опеля вместе с машиной, который криво вырулил, перестраиваясь в соседний ряд. — Убивать надо таких кретинов! Ездун, блин. Права купят, а мозги взять негде, да?!
Андрей был водителем от бога. Чувствовал любую машину, на три хода вперед просчитывал всякую ситуацию на дороге. Права получил еще до армии, и хотя лихачил, как не каждому и в кошмарном сне приснится, но в серьезную аварию попал только один раз. Тогда на такси разъезжал — на перекрестке оживленном одному недоделку в бок со всей дури врезал. Тот пьяный был, пер на красный свет зигзагами, а по переходу люди шли. Ну, Андрей и газанул, педаль до упора вдавил, руль вывернул, и успел, своей машиной сшиб полудурка на пустующую часть дороги, благо светофор еще не переключился. Тому ни царапинки, а у него серьезный перелом, из больниц да поликлиник почти полгода не вылазил, да еще тачку за свой счет чинил. Как говорится, ни одно доброе дело не должно остаться безнаказанным. Хорошо еще с ментами проблем не было, к награде не приставили, но и за героизм не штрафанули.
Маленький ручеек впадает в бурную реку, река — в мощный океан. Так и поток ругательств, изливавшихся из уст Прохорова, крепчал с каждой минутой вынужденного простоя в пробке. Виновник затора стал тем, на ком без зазрения совести можно было выместить всю свою злобу. Злобу на весь мир вообще, и в частности на того мудака, с которым изменила любимая и единственная женщина всей его жизни. На старых друзей, которые уже давно не звонят. Но тут он сам виноват: стал прикладываться к бутылке, ребят, со всеми их утешениями и предложениями развеяться, посылал куда подальше. На начальников, которые при случае обязательно напомнят, кто они, а кто он. На хамящих продавцов, на раскрашенных куколок в «ящике», на рвачей-бизнесменов… На всех. А главное, на себя.
В кого он превращается? В жалкого алкаша? Перед собой-то можно церемонии не разводить. В алконавта, распустившего сопли, который попеременно то жалуется, что его бросили, то костерит всех женщин последними словами. Тренировки побоку, ночные гонки туда же, а ведь он с Крученым бок о бок финишировал, Колька на капот его обошел только потому, что машинку имел помощнее. Эх, Андрюха, Андрюха… По двое суток за баранкой мог высидеть, как в рейсы ходил, и нормально. А сейчас… внутри все горит и переворачивается, голова гудит, как будка трансформаторная в грозу, руки как у эпилептика трясутся, от любого звука взвыть хочется, а уж двинуться куда-то — так проще застрелиться. Еще и журналисты некоторые так и норовят нос не в свои дела сунуть, узнать чего не надо да растрепать всем, кому слушать не лень. Впрочем, нечего на них напраслину гнать, все уже заметили, что он после бурных гулянок часто работает. Если бы не был первоклассным шофером, давно бы поперли взашей. Но ежели и дальше так пойдет, точно выгонят. Диспетчер прямым текстом так сказала то ли вчера, то ли позавчера.
Наконец-то пробка сдвинулась с места. Андрей ловко протиснулся между маршруткой и фордом, свернул, разогнался, чтобы успеть проскочить следующий светофор. Еще пять минут езды — и подставляй повинную голову под воспитательные нотации диспетчера. Прослушать в пол-уха гневную отповедь, попить чая горячего, еще раз водой ледяной физиономию ополоснуть и можно на выезд.
Вот те на: что за оказия?! Сколько ездил, никогда их тут не стояло. Ишь, скотина, размахался. Андрей резко прижался к обочине, меж колесом и бордюром и фанерку не просунешь.
— Здравия желаю, старший лейтенант Сергеев. Предъявите документы, — выпалил скороговоркой гаишник. Быстрым цепким взглядом окинул Прохорова и аж запыхтел от радостного предвкушения. То ли сутреца похмелился, то ли от вчерашнего не отошел, а полтинник выложит, не меньше, благо и придраться есть к чему.
— Какие проблемы, командир? — ну не попадался он пьяным ни разу, превышения были и солидные, а вот так впервые влетел. Достал из бардачка права, документы на машину, внутрь демонстративно вложил двадцатку.
— Проблемы у тебя будут, — инспектор отработанным жестом фокусника убрал бумажку в карман, внимательно стал изучать права.
— Добрая половина гаишников берет взятки, а злая еще и отбирает права. — Опоздание, пробки, гаевый — Андрея не к месту пробило на черный юмор.
— Умный, что ли? Счас у меня так дошутишься, что не обрадуешься. — служебное рвение явно стало зашкаливать. Сергеев с ходу перечислил несколько пунктов правил, которые Андрей успел нарушить, пригрозил отвезти подышать в ненавистную трубочку или еще хуже — сдать анализ крови на алкоголь. И дополнил свою пламенную речь еще несколькими бедами, которые он тоже может устроить Прохорову.
— Сколько? — закипая, спросил Андрей. Что-то уж слишком часто в последнее время ему промывки мозгов устраивали, и больше всего на свете ему хотелось приложить кулаком по очередной наглой морде, да покрепче.
— Сотку. И вали. — старлей спешил закончить побыстрее, и так столько времени на одного водилу потратил.
— Инспектор ГИБДД отдал мне честь, а я отдал ему деньги. Вот такая вот продажная любовь… — пробурчал Андрей под нос. После окончательного расчета в кошельке осталась мелочь, даже на бутылку пива не наскребешь, а еще бензина кот наплакал. Или опять исхитриться: по служебной таблетке заправиться? Твою мать, до чего докатился.
До города доплелись поздней ночи, аккурат в час между волком и псом. Неудивительно, что городские врата были заперты, да и вряд ли бы их отперли перед мокрым, вываленным в грязи, которая уже успела присохнуть и начала отваливаться крупными крохкими кусочками, парнем. Клав потоптался, робко шарахнул кулаком по мореным дубовым горбылям, но только костяшку содрал. Варькин пинок в порота и то прозвучал громче и солиднее.
— Пойдем ночлег поищем, — тоскливо предложил Клав. — Не валяться же тут… А то невежливо как-то, подкидывать собственный труп под врата города… Мне то уже будет пофигу, а горожанам костер погребальный складывать, дрова рубить…
Варька солидарно пошкандыбал рядом. Клав опасался, что от смены направления может сработать наручник, но обошлось. Хотя всю версту, что месил грязь до прирожной корчмы, боязливо косился на украшение, но то вело себя вполне мирно, лишь легким теплом охватывало запястье.
В корчме было сумрачно — явно хозяин экономил на плашках-светелках и свечах. Зато натоплено жарко. Клав с наслаждением устроился на лавке, приветливо кивнул корчмарю. Тот окинул взглядом нового гостя — худосочного да изгваздюканного, — все же благодушно оскалился. Мало ли как выглядит, может, в кошельке все же полно монет.
— Мясо с вертела есть, медовуха горячая, — корчмарь грозно нависал над массивным столом. Так что Клав аж съежился. — А то бы тебе, малец, с дороги в баньку бы прогреться. Я дочку кликну, чтобы помогла тебе кости пропарить, а то застудишься да подохнешь ненароком. А мне ауру заведения черными пятнами от покойника портить не с руки.
— Благод-др-раствую, — простучал зубами Клав. Завалиться в баньку с красной девкой — это было подобно мечте. На заднем дворе Универсариума были сделанные на заморский манер мыльни, но там пообжиматься с девчонками не удавалось, да и в голову такое не приходило: от оборотних можно было отхватить нехилых люлей вместо ласк и лобызаний.
Корчмарь величественно кивнул и кликнул дочку, велел ей взять пару веников да идти в парную. Клав, уточнив, которое из строений банька, заспешил туда, едва не пританцовывая от нетерпения. Девка оказалась что надо, высоковата, правда, на голову выше екана, но статная и с выдающимися, приятными глазу, достоинствами, которые ничуть не скрывала белая легкая рубаха. Клав бодренько стянул с себя одежду, оставив лишь нательные порты.
— Да чего ты жмешься? — удивленно протянула дочка корчмаря. — Я ж тебя попарить собираюсь, а не пробовать.
Клав покраснел, побледнел, попытался принять гордый и многоопытный вид, но с обликом явно не заладилось — девка аж в кулак прыснула. Екан плюнул и кое-как прыгая сначала на правой, потом на левой ноге, стянул штаны. Резво подхватил бадейку с варом, и так, стараясь не поворачиваться к девке спиной, прошмыгнул в парную.
— А воду ты пошто взял? — окликнула его дочка корчмаря.
— Да вот… того… парку подбавлю, — растерянно вякнул Клав и щедро плюхнул кипятком на раскаленные камни. От повалившего пара у него аж глаза на лоб полезли, так что пришлось скоренько растянуться на лаве.
— А, ну добро, — девка зашла в парную, прикрыла за собой низкую дверь. — Знать, ты пожарче любишь.
— Да, предпочитаю, — пискнул Клав. Закрываться было нечем и оттого ощущал он себя неловко.
— Чудно, — согласилась девка и помахала вениками над парнем. — Я тоже горячая.
Ответить Клав ей не успел: на него обрушились огнедышащие вязанки прутьев. Веники не парили, а хлестали с такой силой и яростью, что казалось, шкуру содрали на раз.
— А-а-а-а?! — возмутился Клав, когда к нему вернулось дыхание.
— Чего тебе? Посильнее? — любезно переспросила девка, охаживая распластанного парня сразу обоими вениками: березовым и дубовым.
— Ы-ы-ы-ы, — простонал Клав. Он хотел было сказать, что порки давно считаются пережитком темных временем и не котируются даже в учебных заведениях. А экзекуции и пытки вроде даже отменить на последнем собрании собирались. Но кроме жалких стонов ничего связного произнести не мог.
Девка робкий скулеж воспринимала, как похвалу своему таланту парильщицы, и только поддавалажару. И постегивала, и поглаживала, и все наяривала веничками.
— Ну, чего? Охолонуться да на второй заход? — радостно осведомилась девка, когда Клав аж поскуливать перестал.
Екан горестно вякнул и сполз с лавки, так на выход и проследовал медленно, на четвереньках и с остатками выпаренного начисто достоинства. Но сбежать ему не дали, девка бдительно перехватила его около двери, волоком протащила пару шагов до странной конструкции — огромной бочки, стоящей на здоровоенном бревне.
— Готовсь, — обрадованно гаркнула девка, утрамбовывая екана под эту бочку. И с силой пнула по бревну.
В это мгновение мир для Клава перевернулся, и он осознал весь глубинный смысл выражения «застыть на краю гибели». Он точно застыл. Даже лед, который приходилось по зимнему времени расковыривать да разжевывать из бочонка с колодезной водой, что стоял в сенях да часто замерзал, и тот был по сравнению с этим потоком теплым и приятным. А, судя по ощущениям, он край гибели перешел раз двадцать.
— О-о-оу-у-у-уу! — провыл Клав.
— Остыл? — улыбнулась заботливо девка. — Пойдем, милый, согрею.
Клав уставился на нее со священным ужасом. И обрел невиданную живость, стал отползать задом, елозя по добела оттертым доскам пола.
— Так парная-то за другой дверью, — всплеснула руками девка. — Давай проведу да на лавку уложу.
Клав только пискнул, когда дочка корчмаря подхватила его под локоть да двинулась обратно к месту экзекуции. Больше он даже не сопротивлялся и возражать н смел, понимая, что не зря кан Альрет на вводной лекции по философским ведам вбивал в еканские головы закон блага: творивши благо, вы получите блага в ответ, творивши зло, вы поимеете кару в награду. Вот так, значится, выглядит момент расплаты. Поводов для наказания он дал множество, так что теперь остается только расслабиться и принимать настигшее возмездие. Клав едва не разрыдался от жалости к себе и особенно к Варьке: ежели его тут запорют этими вениками, отмоченными в кипятке, то что же будет с бедным обмагиченным самоваром?
— А не пора ли нам освежиться? — охнула девка. — Ты холодненького хочешь или еще попаришься?
— На холод, — с трудом шевельнул губами Клав.
Дочка корчмаря любезно отлепила его от лавы и помогла выйти в предбанник.
— Так, я, пожалуй, тоже окачусь, — решила девка и, приткнув Клава на скамеечку, сама стала под бочку. — А то взопрела на пару. О-ох! Хорошо-то как!
Клав глядел на девку, разинув рот и выпучив глаза. Тонкая белая рубаха от выплеснутой поверх бочки ледяной воды прилипла к девичьему телу и так соблазнительно выступупающим округлостям.
— Чего вылупился? — удивилась девка. — Тоже ж тебе надобно охладиться. Давай поднимайся, щас солью тебя холодной водицей и полегчает.
Корчмарева дочка проворно выскочила в сени и вернулась с полной бадьей воды. Так вот почему она такая ледяная — сообразил Клав. А когда его облили в первый раз, он даже и не заметил, что девица за водой бегала. Екан даже не спорил, когда его рывком подняли на ноги и подвели под бочку, только ноги передвигал с видом тяжело раненного воина, что позволяло опираться на плечо девки и слегка прикасаться к другим частям тела. Девка пнула бревно, бочка опрокинулась — и Клав возопил, ледяной душ смыл большую часть очарования дочки корчмаря.
— Вот и ладненько, — заулыбалась девка. — Кваску хлебнешь?
Клав, у которого после бессильного вопля рот не закрывался, сумел только кивнуть. Квас оказался жутко холодным. Магией, что-ли, они все жидкости в этой пекельной парной охлаждают? Но вкусным и терпким, на меду настоянным. В голове приятно зашумело после большой кружки. И екан с воодушевлением приговоренного согласился на третий заход. И почти с радостью повалился на лаву. После обливания жар казался благом, можно было хотя бы согреться. Оставалось только выдохнуть и постараться выжить, пока расправившие листики веники вбиваются с силой в тело.
— Ты чего творишь, окаянная? — донесся рык от входа.
Клав с трудом приподнял голову. В дверях застыл корчмарь, и его лицо медленно наливалось малиновым цветом. О том, насколько хозяин двора разгневан, можно было лишьдогадываться и ужасаться.
— Не было ничего, — залепетал Клав испуганно. — Совсем не было.
— Да я же вижу! — орал корчмарь. — Слава богам и всей их божественной шобле, глаза у меня не повылазили-то!
— Да не притрагивался я к ее девичьей чести! — взвыл Клав.
— А при чем тут Фэрькина честь? — опешил корчмарь. — Ей двором владеть, всем заправлять. Пусть и честью своей распоряжаться сама учится, а то на кого я корчму оставлю? А место тут надежное, постояльцев полно.
— Так а чего тогда гневаться-то изволил? — слегка успокоившись, спросил Клав. Раз у батюшки такие широкие взгляды, то он явно не будет убиваться за то, что екан всего лишь рядом с девицей голым постоял. Тем более что девка-то рубаху свою и не снимала.
— Так эта же коза сивцева гостя толком прожарить не может, — возмущался и жаловался одновременно корчмарь. — Не попарив как следует, гладить надумала. А ну, давай сюда! — он вырвал у дочки из рук оба веника. — Сейчас покажу тебе снова как драть вениками надобно, а то перед гостем стыдоба-стыдобой.
Клаву за годы учебы не раз приходилось выступать в роли наглядного пособия. По традиции эта неприглядная обязанность доставалась самым слабым, а любой оборотень физически покрепче человека будет. Так вот самым ценным знанием, которое екан вынес с тех демонстраций, было то, что нельзя ни в коем случае попадаться в руки или лапы неучей или недоучившихся, а то раздербанят на кусочки и обратно не соберут или не в том порядке сложат, а то и вовсе части местами перепутают. И доказывай потом, что у тебя на том месте голова находилась, а не то, что приконопатили. А сейчас он понял, что оказаться в ручищах настоящего мастера вообще смерти подобно.
— А-а-а, боги светлые!!! Ы-ы-ы, силой своей!!! У-у-у-у! Милостью высшей!!! О-о-о!!! Светом и живой владеющие!!! — Клав от ужаса и боли даже вспомнил молитвы, которых, собственно, никогда толком и не знал. Зато теперь выкрикивал с таким фанатизмом, что даже не запнулся на словах ни разу.
Корчмарь перестал охаживать парня вениками, заслушался, даже слезу непрошенную смахнул тыльной стороной ладони.
— Вишь, Фэрька, как парить надо! Чтобы аж молиться пробивало. Вот что значит истинное очищение тела и помыслов. А ты-то… точно коза безрукая…
Клав хотел было сказать, что уже давно не ощущает ни тела. ни каких бы то ни было помыслов. Да и вообще, корчмарю с такими банными замесами идеально бы подошла должность городского палача: даже самый закоренелый разбойник после парилки в чем угодно сознался бы, вплоть до того, что с радостью взял бы на себя вину за мятеж Белой ночи. Но получилось лишь только простонать что-то неразборчивое, но искренне ругательное.
— Так научусь, батюшка, — сокрушенно шмыгнула носом девка.
— Вот и учись, покудова я жив. А то с твоим парением, так это лишь на три медяка услуга. А я вот на целую серебрушку гостя напарил.
От услышанного у Клава разом потемнело в глазах, загрохотало в ушах, похлеще, чем от взрыва в алхимическом классе, когда ингредиенты ненароком спутали, а потом еще и в котел кинули — поглядеть чего выйдет. И екан провалился в глубокий спасительный обморок.
— Как жизнь, Мартеш? — небрежно обронил он, делая знак бармену. — Что ты тут делаешь? Опять меня пасешь?
Серебристо-серый бармен-шису понятливо набулькал обоим мужчинам по коньяку и перетек на другой конец стойки.
Крысолов посмотрел на коллегу исподлобья:
— Ну, хоть ты, Бульдог, не подкалывал бы, а?! Нахрен ты мне сдался! Бабу свою… то есть, жену сюда привез с дочкой. — Следак покосился на столик рядом с тем, за которым сидела Джизбелл. Там обнаружилась полненькая миловидная брюнетка лет сорока в платье с крупными алыми цветами и изящная темноволосая девушка в ярком топе и белых шортах. — Жене прямо жизненно необходимо стало побывать на Фашихассу. Как же! Все ее сестры, кузины и подруги тут были, да не по одному разу, а мне все некогда! — Мужчина явно цитировал. — А еще нам срочно, просто непременно надо купить какое-нибудь украшение со стелларитом, хотя бы малюсенькую фигулечку с едва заметным камушком, потому что на большой у меня зарплаты за год не хватит. Хорошо хоть дочка к побрякушкам равнодушна.
— Да уж, попал ты, старик! — усмехнулся Алек.
— Тебе-то хорошо! С молоденькой-то подружкой, — уныло протянул Бер, отхлебнул коньяк и тяжелым взглядом уставился на Хассера.
Тот облокотился о стойку локтем, подперев щеку рукой. Как-то странно подперев. Раскрытая ладонь была как бы просто приставлена к голове, большой палец подпирал нижнюю челюсть. Что-то в этой позе было неестественным.
Убедившись, что Крысолов обратил внимание на его позу, Алек подчеркнуто спокойно, медленно сжал руку в кулак. Он знал, что ни Джизбелл, ни ее киборг не могут увидеть его жестов, поэтому пытался подать ОВРовцу знак, в надежде, что тот правильно все поймет.
Мартеш Бер сделал еще глоток. Как же непростительно глуп он был! «Опасность! Хвост». Хассер недвусмысленно сигнализировал ему о том, что за ним слежка, и что он, Крысолов, ему мешает, палит по полной. На ум сразу пришла брошенная в прошлый раз фраза: «А может МЕНЯ не надо ловить?» Кого же ты выслеживаешь, Бульдог, прикрываясь отпуском и шашнями с молоденькой девчонкой, которая никак не выглядит охотницей за толстыми кошельками? Сразу же вспомнилось и мутное дело с расследованием вокруг Райнерта, с погибшим помощником Хассера Айком Эшером, который, выходило, и правда, сливал кому-то информацию о своем шефе.
— Слушай, Мартеш, — Алек неожиданно фамильярно приобнял следака за плечи, — у меня к тебе дело на миллион. Не возражаешь, если мы нагло подсядем к вам за столик?
— Что ты затеял, прохиндей? — недоверчиво покосился на него Крысолов.
— Всего лишь познакомить наших дам, — широко улыбнулся Хамелеон.
— Чтоб я тебе еще и поверил! — хохотнул Бер, залпом выпил коньяк, крякнул, тряхнул головой. — А пошли. Забирай своих девочек и давайте к нам. — Он пихнул Алека локтем в бок. — Смотрю, у тебя их уже две. Черненькая и беленькая.
— Киборг, Мартеш, это просто киборг, — пожал плечами Хамелеон. — Вот, купил себе. А то у подружки есть, а у меня нету.
— Шикуешь, — ухмыльнулся Бер и направился к своим дамам.
— А как же! — фыркнул Алек и двинулся к своему столику. — Ариш, я встретил своего сослуживца. Он здесь отдыхает с семьей. — Он склонился к девушке. — Идем, познакомлю тебя с ними. У Мартеша дочка как раз твоего возраста.
Девушка кивнула, мужчина отодвинул стул, сделал знак киборгу следовать за ними, и они подошли к ожидавшему их Крысолову. Тот церемонно приложился к Арининой ручке, затем объявил:
— Дорогая, Линди, позвольте представить вам моего коллегу, старшего инспектора планетарной полиции Алека Хассера и его… подругу Арину Киттен. А это моя супруга Эмма и дочь Линда.
Дочка Бера очень обрадовалась знакомству с ровесницей, скоро она уже оживленно болтала с Ариной о красотах Шинирасса, о виденных ими чудесах здешней природы и так далее. Алек и Мартеш тоже беседовали как старые приятели, Хамелеон сыпал шутками и комплиментами жене Бера, одновременно переговариваясь по внутренней связи с Хельгой, которая незаметно вела наблюдение за Джизбелл и ее киборгом. Взламывать Ультиму подручная Райнерта благоразумно поостереглась, но глаз с Алека и Арины не спускала, хотя и делала вид, что полностью поглощена обедом. А уж в том, что ее гард старательно записывал все, что видел и слышал, и сомневаться не приходилось. Что ж, оно и к лучшему, облегчит некоторые моменты.
— Дорогие дамы, коллега, позвольте пригласить вас сегодня вечером к нам в гости на одно очень знаменательное событие, — немного пафосно начал Алек.
Дамы тут же навострили ушки, Крысолов вопросительно приподнял брови.
— Дело в том, что у Арины сегодня день рождения, и мы устраиваем небольшую вечеринку в ее честь. И мы вас на нее приглашаем.
Линда умоляющими глазами уставилась на отца, а супруга просто расцвела:
— Разумеется, мы принимаем приглашение! Правда, дорогой?
Бер, конечно же сразу понял, что это все неспроста.
— Почему бы и не провести вечер в компании хороших людей? — пожал плечами он, а про себя подумал: «Заодно узнаю, что этот прохиндей затеял».
— Вот и отлично! — потер руки Хамелеон. — Надо это дело отметить! — Он подозвал официанта-шису и заказал бутылку шампанского.
Дальше разговор протекал в непринужденной обстановке. Обе девушки были рады возможности пообщаться, а Крысолов — возможности отвлечь жену, которая таскала его на всякие аттракционы и шоу.
Тем временем Джизбелл закончила свой обед и направилась «попудрить носик», незаметно сделав знак Алеку, чтобы он шел за ней. Хамелеон выждал с полминуты, извинился и встал из-за столика. В туалетные комнаты вела одна дверь, там было небольшое общее помещение с зеркалами, откуда уже две привычные двери вели в дамское и мужское отделение. Именно здесь Джиз и дожидалась Алека.
— Привет, дорогуша, — протянул тот и попытался фамильярно чмокнуть ее в щеку.
Девушка уклонилась и сразу перешла к делу:
— Что это за люди?
— Детка, ты прекрасно знаешь, кто это, — ухмыльнулся Хамелеон. — Вы же пасете нас с самой Иссары. Но если ты все-таки забыла, то это следователь отдела внутренних расследований, который занимается моим делом и делом моего покойного напарника. Которому мне пришлось свернуть шею, потому что он сливал информацию обо мне и о нашем дорогом Юргене своему начальству.
Джизбелл пристально посмотрела на него сузившимися глазами и сказала:
— Юрген ждет тебя сегодня вечером.
— Ну нет. Так дело не пойдет. Ты же слышала наверняка, что у моей подружки сегодня день рожденья, — покачал головой Хамелеон. — Не могу же я бросить ее в такой день! Я же полной скотиной буду!
— Так забирай ее с собой, заодно с другом своим познакомишь.
— Нет, — снисходительно улыбнулся Алек, — я баб в свои мужские дела не мешаю. Пусть отдыхает себе, развлекается, но в мои дела нос ей совать нечего.
Джиз иронично искривила губы. Хамелеон встал к ней совсем вплотную, заставляя прижаться задом к консольному столику под одним из зеркал.
— Передай Юргену, что завтра я буду в его полном распоряжении. А сегодня я занят. — Он склонил голову набок и понизил голос до интимного шепота, — Я же не просто так пригласил Крысолова на вечеринку. Не настолько уж я к нему любовью пылаю. У меня задумка есть. Хочу попробовать подмазать этого козла, чтобы отвалил от меня, а заодно повлиял на то, чтобы прикрыли дело с химлабораторией. Глядишь, и наш дорогой друг смог бы вернуться на Иссару и вернуть свое оборудование.
Девушка скептически вздернула левую бровь. Алек качнулся вперед, нависая над ней, прижимаясь коленом к ее коленям. Джизбелл была одета в платье с бретелью-петлей вокруг шеи, оставляющем открытыми плечи и спину. Хамелеон поднял руку и кончиками пальцев провел по ее руке от локтя вверх, к плечу, скользнул к лопатке. Джизбелл фыркнула. Алек наклонился к ней так близко, что девушка ощущала его дыхание на лице.
— Джи-из, — с придыханием протянул он, — а, может быть, нам с тобой сходить куда-нибудь вечерком? В какой-нибудь ночной клуб, а потом еще куда-нибудь?
— Хасс, что я слышу? — Она тоже склонила голову к плечу, насмешливо глядя на него снизу вверх. — Ты же только что отказался ехать к Юргену, потому что у твоей подружки день рожденья. А теперь готов слинять от нее со мной?
— Джи-из, не смеши меня, — фыркнул мужчина. — Она же почти ребенок. Как можно сравнивать неопытную девчонку с такой роскошной женщиной, как ты?
Несмотря на иронично-насмешливый тон Джизбелл, Хамелеон фиксировал учащение
сердцебиения, подскочивший уровень кортизола и других гормонов. Зрачки девушки расширились, она непроизвольно облизнула губы. Он подался вперед, оперся ладонями о столик по обеим сторонам от бедер Джизбелл, она отклонилась назад, но уперлась затылком в зеркало. Алек плотоядно ухмыльнулся и потянулся к губам девушки, но тут дверь, ведущая в зал, распахнулась, впуская какого-то мужика, который удивленно кашлянул и поспешил скрыться в туалетной комнате. Джизбелл воспользовалась секундной заминкой и вывернулась из щекотливого положения.
— Встретимся завтра, Хасс. Бунгало номер 14 по шестой ветви, — бросила она через плечо и вышла в зал.
Алек сходил умыться и вернулся к своей компании. Ему было ясно, что и этим вечером за ними будут следить не менее пристально. А это означало, что меры безопасности придется усилить. Но и с Крысоловом переговорить в надежной обстановке тоже было необходимо.
Пока заканчивали обед, обсудили планы на вечер и разошлись по своим делам. Жене и дочери Бера срочно потребовалось посетить салон красоты, а Хамелеон со своими дамами снова забрался во флайер, и они направились в квартал с фешенебельными отелями и модными магазинами. Здесь Алек затащил девушку в большой ювелирный магазин. Арина сначала заупрямилась:
— Ну сам подумай, куда я с этими побрякушками? В двигатель полезу? Или на Ронду заявлюсь, где их у меня с башкой оторвут?
— Ничего не знаю, — подхватил ее под локоток Хамелеон, — тут тебя ждет подарок. От нас с Альтом.
— Как это?
— Все очень просто, — пожал плечами тот, — Альт по каталогу выбрал для тебя украшение, а я оплатил. Ну, как бы он это сам сделал? С твоего счета или со счета своего клона? Ему же даже его собственный счет не завести — биометрией сделку он подтвердить не сможет, так как этой самой биометрии и нет. Так что будет тебе подарок от нас двоих. Курьером доставить его к нам в бунгало нельзя — они не практикуют такое, — поэтому заберем лично.
В просторном торговом зале было довольно многолюдно и многоксеносно — бутик принадлежал одной из известнейших на всю Галактику фирм. Киборги зафиксировали несколько камер наблюдения, с десяток шихассов с легким вооружении, разместившихся в неприметных нишах, — охрана магазина была на высоте. Хамелеон сразу же направился к стойке менеджера, чтобы забрать заказ, а Арину с Хельгой отправил посмотреть ассортимент, сверкающий в прочнейших витринах — прямое попадание метеорита выдержит, не то что жалкую попытку разбить каким-нибудь тяжелым предметом. Девушка с любопытством рассматривала серьги, кольца, подвески, по цене в разы превышающие стоимость ее катера, про колье она даже и думать боялась. Тем более, в самом деле, куда механику в них ходить? Хельга только фыркала по внутренней связи и говорила, что когда-то же Арина встретит мужчину своей мечты, будет выходить с ним в свет. На что сама девушка едва ли не вслух рыкнула, что вообще-то нашла мужчину своей мечты, вот только посещать с ним театры и рестораны как-то проблематично. Ультима смутилась, хоть и не показала этого внешне, и извинилась перед Ариной. Та только кивнула, мол, проехали.
Алек забрал заказ и, окликнув девушек, направился к одному из удобных уголков, которые были специально устроены на тот случай, если покупателям захотелось бы отдохнуть. Он взял Арину за руку, подвел к креслу, усадил и сам сел в соседнее. Хельга тенью встала справа от него. Алек раскрыл перламутровую коробочку в форме морской раковины и протянул ее Арине. На белоснежной бархатной подкладке лежала плоская круглая подвеска из стелларита в изящной оправе из белого золота на длинной цепочке из того же материала. Камень был необычайно красив и притягателен: казалось, что в глубокой, почти чернильной синеве заключена миниатюрная галактика с миллиардами звезд и переливающимися туманностями. Девушка зачарованно смотрела на подвеску и не могла оторвать взгляда. Ей, так хорошо знакомой с красотой глубокого космоса, это украшение оказалось необыкновенно близко.
— Ну как? Нравится? — с мягкой улыбкой спросил Алек.
— Это просто невероятно красиво! — восхищенно прошептала Арина. — Завораживающе!
Хамелеон довольно прищурился. Девушка вдруг вскинула голову и спросила:
— Алек, сколько ты за него отвалил? Камешек-то немаленький. Он же стоит как целая яхта!
— Ну, не преувеличивай! — отмахнулся тот. — Он же всего-то три сантиметра в диаметре.
— Я… я не могу… — начала отнекиваться Арина.
Алек закрыл коробочку, вложил ее в ладошки девушки и строго сказал:
— Не обижай нас с Альтом. Твой приятель провернул какую-то операцию на бирже и срубил нехилый куш. Понятно, что он это сделал от моего лица. Альт все очень точно проанализировал и рассчитал, я только заверял сделку. В общем, твой искин заработал штуки на четыре таких скейра, как твой. Поэтому и решил сделать тебе такой подарок. Оставшиеся средства я перечислил на твой счет, раз уж искину не положен свой собственный.
Арина смотрела на Хамелеона широко раскрытыми глазами, которые отчего-то стали слишком уж подозрительно блестящими. Алек пересел на подлокотник ее кресла, обнял, прижал к себе.
— Понимаешь, он же знает, какая трудная у тебя была жизнь. Знает, что ты не видела ничего хорошего со стороны своих родственничков-опекунов. И знает, как ты любишь все, что связано с космосом и звездолетами. Поэтому решил подарить тебе вещицу, которая подходила бы тебе. Потому и выбрал не радужные бриллианты или корнелианские рубины, а стелларит — камешек, в котором заключено созвездие. — Он заглянул Арине в лицо, ободряюще улыбнулся. — Потому что ты и сама заключаешь в себе целый космос.
Арина шмыгнула носом, открыла коробочку, достала оттуда подвеску. Алек помог ей застегнуть на шее цепочку и невесомо поцеловал в висок. Они поднялись с кресла и покинули магазин.
Ларту снился сон.
Его обвил здоровенный удав. сдавил грудную клетку и оплел ноги. Парень пошевелился, но змеиные витки не только не ослабли, а стиснули его еще сильнее. Морда удава была совсем близко. Ларт даже чувствовал его дыхание. Но, похоже, голов у твари было две, потому что она дышала ему сразу в оба уха.
«Ш-ш-ш-ш-хр-р-р», — как-то странно прошипела голова слева.
«М-мн-ум-ням», — отозвалась правая и причмокнула.
«Вот зараза, — подумал во сне Рэнтон, — уже сожрать прицеливается».
Он попытался вырваться и… проснулся. Над головой был знакомый потолок с его собственным светильником, на котором он лично оставил подпалину бластером, когда хотел подстрелить здоровенного комара. Комар, между прочим, был размером со стрекозу, как и положено френским кровососам, и носился как вертолет…
«Так, что-то я отвлекся. Значит, удав мне приснился, тогда что же меня так сдавило? — спросил парень сам себя. — И почему я не хочу знать правду?»
Ларт наконец решился и скосил глаза вправо, потом влево, снова возвел их к потолку и тихо прошептал: «За что?» Затем с громким воплем «Вашу мать!» он попытался вскочить, но его тут же придавили обратно. Ларт попытался вывернуться, но над ним нависли две одинаковые глумливо ухмыляющиеся физиономии.
— Ку-уда-а?! — протянула левая.
— Уже уходишь? — осклабилась правая и добавила: — А мы только собрались тебя…
Кто из двух «змеев» кто, разобраться Рэнтон уже не успел, потому что к нему потянулись сразу две пары рук.
— Гады! Сволочи! Не дамся! — Парень отчаянно отбивался, пытаясь вырваться, — Пустите!
Не помогло. Один схватил его за руки, ладони второго скользнули по бешено брыкающимся ногам и сомкнулись на щиколотках. Ларта бесцеремонно сдернули с дивана и куда-то поволокли.
— … в душ отнести! — хохотнул тот, который держал его за ноги. — Нам на тренировку пора, а ты дрыхнешь.
От неожиданности Ларт даже дергаться перестал, неподвижно обвис, недоверчиво глядя на своих мучителей.
—Все, Ларс, ставим старлея, — пропыхтел тот, который держал его за руки. — Дальше пусть сам топает, а то решит, что мы его уже не изнасиловать, а утопить собираемся.
Бонд отпустил ноги Рэнтона, помог ему подняться, в ответ на хмурую гримасу командира состроил умильную… «Рожу!» — мстительно сказал про себя Ларт, подтянул сползшие во время сражения боксеры и, уже взявшись за ручку двери в санузел, бросил улыбающимся до ушей двойникам:
— Хоть кофе поставьте, изверги.
— Приказ принят! — отчеканил киборг и направился к кофеварке.
Харальд проводил взглядом скрывшегося в ванной Рэнтона, покосился на хлопочущего у кухонного стола бонда и подумал, что вот так беззаботно не отрывался еще со студенческих пор, и что показавшийся вначале несколько недалеким сухарем-служакой Ларт неплохой парень, умный, находчивый и… совестливый. Что касалось киборга, то желание выкупить его из полиции еще больше укрепилось. Нельзя держать живое, мыслящее существо на положении вещи.
Харальд тряхнул головой и стал приводить в порядок многострадальный диван. Когда он проснулся, оказалось, что Ларс не спит. Дурацкая мысль пришла в голову обоим одновременно. Заговорщицки перемигнувшись и стараясь не заржать, они придвинулись поближе к спящему на спине Ларту, который во сне выглядел лет как-то трогательно беззащитно…
Харальд улыбнулся своим воспоминаниям, встретил любопытный взгляд бонда, который уже разливал кофе по кружкам. Парень подошел к столу, хотел взять одну, но тут резко распахнулась дверь санузла, и оттуда пулей вылетел какой-то предмет. Киборг отклонил голову на несколько сантиметров в сторону, и Харальд получил мокрой мочалкой в лоб. Ларт, который целился в бонда, и сам Харальд вытаращились друг на друга с совершенно разными выражениями на физиономиях: у Рэнтона явственно читался испуг, а Харальд, похоже, был не на шутку возмущен такой наглостью. Возникшее напряжение разрядил Ларс:
— О, Харальд! Твоя очередь в душ.
Тот уже набрал в грудь воздуха, чтобы высказать все, что он думает по этому поводу, но только рыкнул и пошел, куда послали. Правда, по пути неожиданно хлестнул киборга мочалкой по обтянутому боксерами заду, и с демоническим хохотом ускакал в ванную. Мимо уха Ларта просвистела прихватка и впечаталась в закрывшуюся за Харальдом дверь. Рэнтон с честью удержал «покерфейс», подобрал снаряд и вернул его бонду, затем оделся и уселся за стол, на котором тот уже расставлял тарелки с глазуньей, поджаренным беконом и свежими овощами, румяными тостами и мясной нарезкой и кружки с кофе.
Вышедшего из ванной Харальда Ларс перехватил, пока тот еще не оделся, осмотрел рану и милостиво отпустил.
— А сам чего в душ не идешь? — спросил киборга Ларт.
— А я там уже побывал, пока вы дрыхли, — отмахнулся тот и взял со стула джинсы.
— Не те, — остановил его Харальд и перебросил ему свои, — теперь ты — это я, и наоборот.
Парни позавтракали, загрузили посуду в посудомойку и уже собирались выходить, как раздалась трель входного звонка.
— Это Келли, — сообщил бонд, который просканировал стоящего за дверью человека. — У нее в руках какие-то горячие предметы.
Ларт хмыкнул и отправился открывать. В руках у девушки и правда был горячие предметы — тарелка со свежее испеченными, аппетитно пахнущими пирожками.
— Привет. Вот бабуля испекла, чтобы вас поблагодарить, — смущенно улыбнулась она.
Парни хором поблагодарили в ответ.
— Ларс, возьми у Келли пирожки и сложи их в термопакет, — скомандовал Ларт. — После тренировки поедим.
— А мы как раз собирались заглянуть к вам, узнать, как у тебя дела, — прислонился к косяку Харальд.
— Спасибо. Мне гораздо лучше, — покраснела она. — А вы уже уходите?
— Да, у нас сейчас тренировка на пляже.
— На пляже?
— Да, Ларс у нас учится кататься на серфе. Хочешь с нами?
— А можно? — Девушка немного растерянно посмотрела на парней.
— Нужно! — сказал Харальд и, развернув ее за плечи, добавил: — Давай за купальником. Мы тебя подождем.
Келли просияла и умчалась к себе.
— Ей сейчас лучше не оставаться одной, чтобы снова не замкнулась в себе, — пояснил внезапное приглашение Харальд.
Ларт внимательно на него посмотрел, потом кивнул.
— Согласен. Пусть съездит с нами. Болтать девчонка не будет. А так хоть отвлечется и переключится.
***
В Харальдовом «Альбатросе» бонд сел на место пилота, Рэнтон плюхнулся рядом с ним, а на заднем сидении устроились Харальд и Келли, да так и проболтали всю дорогу о море, волнах и серфинге.
День обещал быть жарким, несмотря на хороший ветер, который гнал просто идеальные волны. Ларс и Ларт ограничились плавками, а Харальд со стоном принялся натягивать на себя гидрокостюм. Девушка удивленно спросила, зачем он ему, ведь вода теплая.
—А, бандитская пуля, — отмахнулся тот.
— У него ожог от лазера на бедре. Мочить нельзя, — сказал киборг, пристегнул к ноге лиш и, прихватив серф, побрел в воду.
Ларту и Келли доски выдали, но строго запретили заплывать в лайн ап: девушке нельзя было кататься на волнах в ее положении, тем более, что она и не умела. Так что Рэнтон остался болтаться с ней на мелководье, а потом к ним присоединился и Харальд, так как решил не переутомляться, как в прошлый раз, чтобы его не пришлось опять носить на руках. К тому же Ларс и так отлично справлялся и только подплывал к ним время от времени, чтобы выслушать замечания или рекомендации мастера.
Через какое-то время устроили перерыв и вылезли из воды. Парни и девушка, усевшись в тени скалы, уплели пирожки, запивая их купленным по дороге на пляж соком. Потом бонд еще немного покатался на волнах, но все хорошее, как правило, быстро заканчивается. Ветер стих, волны улеглись, и тренировку пришлось свернуть.
Харальда и Келли отвезли домой. Ларс с Рэнтоном встретились в центре с Мэшем и Дживсом, которые отправились с бондом наводить лоск, а Ларт поехал в участок.
Бьюти-центр, который выбрал Ларс, был самым дорогим и престижным в городе. Операм даже стало несколько неловко за свой не слишком соответствующий статусу заведения внешний вид, но бонд держался так естественно, с таким небрежным достоинством, что перед парнями тоже рассыпались в любезностях.
Красотка-распорядитель, сияя идеальной улыбкой, поинтересовалась, чего желают господа посетители.
— Меня зовут Ларс Харальд, — назвался киборг. — У меня запись на 13.00, на 13.45 и на 14.30.
Девица, пробежала по списку клиентов, заодно украдкой проверила данные господина Харальда, что не укрылось даже от оперов, не то, что от бонда, округлила глаза и вызвала главного мастера в их салоне. Выпорхнувшее в холл создание сложно было вот так сразу отнести к какому-то определенному полу. Худощавая фигура среднего роста, облаченная в белоснежные брючки и рубашку, могла принадлежать как мужчине, так и женщине, а над лицом активно поработали пластические хирурги.
«Все-таки мужчина, — определил киборг. — Возраст сорок пять лет и восемь месяцев, рост… Да бог с ним, с ростом и весом, лишь бы постриг как надо», — отмахнулся он от строчек на внутреннем экране.
Ларс заявил, что ему необходимо привести в порядок волосы, и показал стилисту в вирт окошке своего коммуникатора, что конкретно ему нужно, потом поинтересовался у парней, не хотят ли они сменить имидж. Дживс отбрыкался, сказав, что ему и так нравится, и уселся дожидаться в холле, а вот Мэш, который в их группе был самым большим модником, охотно согласился.
Вокруг Ларса и Мэша закрутились мастера ножниц и расчески. Мэша стригла миловидная девушка лет двадцати пяти, а за бонда взялся сам маэстро.
— Ах, господин Харальд, у вас такие прекрасные волосы! Просто чудо! Такие крепкие, здоровые и шелковистые! — щебетал стилист, к счастью, не забывая работать ножницами.
— Спасибо, — холодно произнес Ларс, и поймал в зеркале любопытный взгляд Мэша, на который ответил ироничным изломом брови.
Он предпочел фильтровать трескотню мастера, которая не несла никакой информативной нагрузки, зато невербальные знаки ясней ясного говорили о заинтересованности стилиста уже не только прической клиента. «И это я еще ровно ничего не сделал для того, чтобы соблазнить его, — хмыкнул про себя бонд. — Видимо, кошелек Харальда сам по себе является крутым афродизиаком, а в купе с яркой внешностью становится уже просто убойным оружием».
Мастерам потребовалось ровно сорок минут на прически Ларса и Мэша, и парни вышли в холл к Дживсу, ковырявшемуся в планшете.
— Ну, красавцы! Красавцы! — заценил результаты трудов стилистов тот. — Теперь что? Маникюры-педикюры?
— Разумеется, — сдержанно кивнул бонд, — соответствие должно быть полным.
Через сорок минут он вышел к скучающим парням. Дживс откинулся в кресле и пытался поспать, Мэш смотрел какое-то шоу.
— Ну что, все? — потянулся Дживс.
— Нет, — возразил киборг, — для точного совпадения нужна еще одна мелочь.
— Какая? — хором спросили опера.
— Интимная стрижка, — спокойно сказал Ларс.
Парни уставились на него широко распахнутыми глазами.
— А что вы хотели? Харальд следит за собой, — пожал плечами киборг, подошел к распорядительнице салона и сообщил, что ему нужно.
Девица затрепетала ресницами и нажала кнопку вызова. В холл вышла роскошная брюнетка с умопомрачительным бюстом, украшенным бейджем с именем Софи, и грудным голосом пригласила клиента проследовать за ней.
— Только котика не делай! — бросил Ларсу вслед Мэш.
Бонд ответил понимающей ухмылкой и скрылся за полупрозрачной дверью.
— А почему нельзя делать котика? — поинтересовался у напарника Дживс.
— Потому что их обычно геи делают, — хихикнул Мэш. — Я как-то лопухнулся, хотел подружку удивить. Побрился, уши эти гребанные кошачьи выбрил, а она как увидела, заржала так, что у меня все упало. Еле вытряс из нее причину такого веселья. Пришлось ей потом за свои смешки расплачиваться, — ухмыльнулся своим воспоминаниям парень.
***
Ларс вошел в кабинет, Софи закрыла дверь и указала ему на стойку для одежды:
— Будьте добры раздеться, сэр.
Бонд сбросил легкий летний пиджак, хотел повесить его на вешалку, но девушка забрала его и повесила на плечики. Ларс пуговицу за пуговицей расстегнул рубашку, которая так же упорхнула в руки Софи. За рубашкой последовали неспешно снятые джинсы. Ботинки и носки она у него забирать не стала, дав спокойно присесть на прикрытый одноразовым чехлом табурет и разуться. Но вот когда парень поднялся и взялся за резинку трусов, Софи почему-то закусила ярко накрашенную губу. Видимо, ожидания ее оправдались, потому что девушка задышала глубже. Роскошный бюст в глубоком вырезе форменного халатика волнующе всколыхнулся. Бросив боксеры на табурет, он поймал взгляд огромных карих глаз девушки и улыбнулся самыми уголками губ, затем уселся на кресло очень напоминающее гинекологическое.
— Поместите, пожалуйста, ноги вот сюда. — Софи указала на специальные углубления.
Бонд выполнил команду и теперь сидел, откинувшись на спинку и широко раздвинув ноги. Девушка нажала несколько кнопок, кресло слегка отклонилось назад, придавая клиенту полулежачее положение, обозрела открывшееся поле деятельности. Ларс отметил легкое удивление у нее на лице и подумал: «Ну да, проблемы у меня в зоне… бикини. Как-то раньше никому в голову не приходило озаботиться интимной стрижкой у киборга. Как-никак не ириен. А по шпионскому назначению меня уже давно не использовали». Он вздохнул. Софи вздрогнула и спросила с неожиданным придыханием.
— Что желаете, господин Харальд?
Ларс чуть приподнял левую бровь и переспросил:
— Что я хочу? Пожалуй, я покажу вам. — Он вытянул из комма вирт окошечко с предусмотрительно отснятой прической настоящего Харальда. — Вот это, будьте любезны, — давая понять, что разговор закончен, обвесился вирт окнами с какими-то графиками и котировками.
— Разумеется, господин Харальд. Это не займет много времени.
Она приготовила необходимый шаблон, настроила новейший аппарат фотоэпиляции.
Бонд четко отслеживал состояние девушки и отметил явно нарастающее сексуальное возбуждение. Он слегка увеличил выработку феромонов и… незначительно усилил приток крови к «рабочей площадке». Руки, пристраивающие шаблон к лобку парня дрогнули. Ларс отодвинул рукой пару вирт-окон, взглянул на девушку, погрозил пальцем и протянул ставшим чуть хрипловатым голосом:
— Софи-и!
— Простите, господин Харальд! — поспешно пробормотала она и почему-то густо покраснела, хотя работала в этой сфере не первый год.
***
Дживс и Мэш сначала обсуждали модные тенденции в сфере интимной стрижки, потом травили анекдоты, вызывая румянец у навострившей ушки распорядительницы салона. Потом заметили, что девушка как-то обеспокоенно поглядывает на дверь, за которой скрылся их киборг. Дживс глянул на часы и выругался вполголоса: по регламенту на стрижку отводилось тридцать минут, сейчас прошло уже сорок, а бонд и не думал появляться. У Мэша пиликнул видеофон. Парень вытащил его, прочитал сообщение: «Извините, парни, еще минута и я закончу».
— Чего он закончит? — переспросил Дживс, недоумевая глядя на напарника.
Ответить тот не успел, потому что тут же пришел видеофайл от Ларса. Мэш открыл его и парни синхронно выдохнули:
— Ни хрена себе!
На видео запечатлелась Софи с растрепавшимися волосами и размазавшейся помадой, ритмично подскакивавшая вверх-вниз. Ее впечатляющий бюст тоже прыгал вверх-вниз. В кадр попали руки бонда, скользящие по бокам девицы. Дальнейших подробностей киборг им не продемонстрировал, но опера и так прониклись дальше некуда. Потом переглянулись и расхохотались: киборг честно выполнял задание полковника Тарлина —охмурить какую-нибудь девицу.
Через две минуты дверь кабинета открылась, и оттуда вышел Ларс. По нему абсолютно невозможно было догадаться, чем он только что занимался: лицо невозмутимо, одежда сидит безупречно, волосы по прежнему уложены с тщательно выверенной небрежностью, словно он вышел совсем от другого стилиста. Он остановился напротив парней, чуть снисходительно посмотрел на них сверху вниз и бросил:
— Я закончил. Можем идти.
Опера с полминуты ошарашено смотрели на него, потом повернули головы на звук шагов и увидели появившуюся в дверях своего кабинета Софи. Девушка уже привела себя в порядок, но взгляд у нее был какой-то затуманенный. В пальцах у нее оказалась тонкая сигарета. Она глубоко затянулась, не отрывая взгляда от Ларса.
— Софи! Ты, что, сдурела! — зашипела распорядительница. — Здесь нельзя курить!
Та перевела на нее взгляд сытой кошки и выпустила длинную струйку дыма.
Парни переглянулись, подорвались с кресел и вылетели из бьюти-центра, давясь от смеха. Ларс подошел к стойке распорядителя, расплатился картой Харальда, заверил операцию биометрией, затем одарил девушек загадочной улыбкой и гордо вскинув голову вышел вслед за операми.
На улице Дживс и Мэш, уже не сдерживаясь, заржали, согнувшись пополам и упираясь ладонями в колени. Вышедшего за ними бонда они встретили аплодисментами. Тот лишь небрежно пожал плечами и зашагал на стоянку флаеров. Парни догнали его у Харальдова «Альбатроса».
— Ну ты даешь, приятель! — пихнул его локтем Дживс.
— Да нет, Дживс, это не он дает, это ему дают! — хохотнул Мэш. — Но каков жук, а?! Мы там сидим, ждем его, а он с девицей развлекается! Сволочь, он и есть Сволочь!
Киборг состроив нарочито удивленную физиономию, повернулся к нему:
— Не понял. Мне надо было развлечься со стилистом? Он, между прочим, тоже хотел, и не меньше.
Дживс аж закашлялся от такого заявления, постучал себя по груди и спросил:
— Тебе хоть понравилось?
Лицо киборга окаменело.
— Ой, только не надо изображать правильную куклу! — поморщился Дживс. — Мы давно уже поняли, что ты у нас не тупая машина, а живой парень с компьютером в башке.
Мэш приобнял бонда за плечи:
— Не боись! Мы тебя не сдадим, — он сделал паузу и, хитро прищурившись, спросил:
— Так как тебе процесс-то? Это ж, небось, первый раз у тебя.
— Настоящие мужчины не обсуждают такие интимные подробности, — надменно вскинул голову Ларс, а потом добил: — И вовсе не первый. Далеко не первый.
Опера застыли с приоткрытыми ртами, глядя на самодовольную физиономию киборга.
Наконец тот не выдержал, рассмеялся и хлопнул их по плечам:
— Чего застыли? Садитесь и полетели в ресторан. У меня столик уже заказан.
Парни отмерли и залезли во флаер. Машинка взревела мощным двигателем и взмыла в воздух.
Редактировать текст
Примечания:
Лиш (Leash) — это специальный шнур, который цепляется к доске, а за тем к вашей ноге, чтобы доска в момент падения не уплыла и за ней не пришлось плавать, в некоторых местах остаться без доски достаточно опасно, поскольку до берега достаточно далеко. Кроме того неуправляемый серф может серьезно травмировать как самого райдера, так и других людей.
Лайн ап (Line Up) — то место, где сидят все серферы и ждут прихода волны.
Каждое действие имеет свою цену.
Даже эль-ты расходуют свой внутренний ресурс.
Главное, соизмерять эффективность действия и его цену.
(Курс введения в стихиеведение. Академия Авельрадум).
Рандар.
Он проснулся за час до рассвета.
Какое-то время Рандар неподвижно лежал на спине, созерцая потолок, на который ещё робко, но уже как-то по-хозяйски посматривало через окно серое марево наступающего утра. Потом, взгляд его переместился вниз, в сторону зияющего провала сломанной двери, и он, легко перекатившись на бок, вскочил на ноги.
Некоторое время драконар стоял, привыкая к необычности происходящего с ним. Потом лёгкой тенью переместился к перекошенному косяку и поднял клочок жёлтой дешёвой бумаги.
Прочитав послание, и, решив, что мудрить ему незачем, подобрал брошенную сумку и вышел.
Переступив через мирно храпящего конюха, он вывел своих лошадей. Свежий утренний ветер бережно касался лица. Звёзды хитро мигали в небесах, постепенно угасая. Луна последний раз показалась в вышине туч. Беглец глубоко вздохнул, взлетел в седло и, не трогая поводьев, ногой указал коню путь туда, где горело несколько костров…
Было ещё темно, но для наследника из рода великих драконаров, бурлящего силой накануне посвящения, вполне хватало и этого света. Рандар быстро добрался до лагеря и, хотя становище охранялось и хорошо просматривалось со всех сторон, легко нашёл центральный бивак и, хмыкнув, спешился у входа в центральную палатку.
В ветвях гулко ухал хохочущий филин.
Наследник протянул руку и откинул полог. На миг время сгустилось, и он увидел… Как впереди разлилось серебристое сияние, сжатое в лёгкие очертания человеческой фигуры. Каштановые, слегка вьющиеся густые волосы, бархатная кожа, узкое голубоватое платье…
Драконар тряхнул головой и переступил порог.
Тугие щупальца тьмы окружили его в затхлом чреве войлочного шатра. Лежащий в нём человек вздрогнул и, выгнувшись дугой, в беззвучном крике широко распахнул рот.
Чёрный блеск горящих глаз незнакомца сковал застрявший в глотке крик.
— Не вопи, — услышал он змеиное шипение. — Сам позвал. Я пришёл.
***
Утро постепенно развеяло страх старшего караванщика Дорсета. Ужас жертвенного барана, пережитый им, слегка раздражал, ощущаясь уже не так явно…
Красивая рабыня, царица его ночей, подала ему чай, и мужчина зашипел, как закипающий котелок, отдёрнув обожжённые пальцы. Перед ним, важно расставив кривоватые ноги сидел начальник охраны.
— Идиот! Ты что, не веришь, мне?! Он легко мог перерезать нас всех! Мы бы даже не услышали, — бросил ему Дорсет. — Следи за ним! Он может быть и просто наёмником и дикарём… Ты видел его взгляд!
— Ну, горы решат сами, кто он! — неспешно заедая мёдом чай, говорил охранник.
Они не первый год вместе водили караван и привыкли доверять интуиции друг друга. Если Дорсет сказал «Следи!», значит, он будет следить. А там посмотрят…
— Горы, они, конечно, горы… Я знаю не хуже тебя, что там! — продолжал раздражённый своей утренней трусостью караванщик. — Но он не лез наобум! Он зашёл, как хозяин, понимаешь, о чём я!
— И что ты предлагаешь? — с неожиданным гневом отозвался собеседник. — Значит, откажи! Под любым предлогом! Пойдём с некомплектом охраны! Не в первый раз.
— В первый! — в тон ему отвечал начальник охраны. — Возвращались, да! Но выходили всегда укомплектованными! Или ты такой умный и знаешь наверняка, как без потерь пройти перевал?! Оставляем!
—Но я не Дорсет-караванщик, если в этом парне нет чего-то мутного…
***
…Через трое суток лошади неспешно двигались по дороге, и Рандар тихо дремал в седле. Его мучила непонятная слабость. Периодически посещали странные видения, и после них болела голова. Может быть, в нём проявлялось какое-то новое свойство Древних? Может быть, что-то его вело? Но вот куда? И смысл? Он не знал. А незнание порождало раздражение, которое нуждалось в выходе…
Прошло трое суток. И опять, день был похож на предыдущий как две капли воды. То же ничем не примечательное предгорье; спуски, подъемы, повороты неширокой каменистой дороги. Днём, идущих в караване людей и животных мучила жажда, ночью все страдали от холода, а по утрам, иссохшимися губами жадно глотали ледяную воду, спускающуюся с ледников, которая сводила зубы, не принося облегчения от жажды. Дважды дорогу преграждала насыпь из обрушившихся камней. Один раз караванщик построил повозки в один широкий ряд и, втянув головы в плечи, по одному, люди спешно проезжали готовый рухнуть на головы шаткий горный карниз.
Наконец, они вышли к первой отметке пути.
Впереди, между скалистым предгорьем и непосредственно горами, лежал огромный котлован — гигантская кальдера древнего вулкана, поросшая вековым еловым лесом. Перед спуском стояло старое циклопическое строение с массивными каменными стенами — старый храм Всех Богов.
Драконар, хорошо знавший историю и географию, был сильно удивлён. Во множестве прочитанных им хроник этот мегалит никак не был обозначен. Тем не менее, вот он, стоял сейчас перед ним, во всей своей дикой доисторической красе, посвящённый его предкам, имевшим огромные кожистые крылья и управлявшим небесами. Жаль только, что это был не тот храм, который ему нужен, а с ним не было того, что требуется для Обретения силы. Не было. И не будет…
Хвойный лес, начинающийся сразу от его стен, был, на удивление, тих. А огромная поляна перед входом — была мертва. Ни единого кусочка мха, травы или дикого куста не росло перед ним.
Тем не менее, караван остановился перед этой пугающей древней тишиной.
— Ночевать здесь! — раздался крик Дорсета. — От повозок не отходить. На мёртвую землю не наступать. Не бояться. Спите спокойно. Боги, да пощадят нас!
Солнце ещё не село и, удивлённый необычным видом, Рандар решил рассмотреть сооружение поближе. Оно было слишком большим, даже по меркам обожающей гигантизм Империи. Сооружение подавляло. Как огромный великан из детской страшилки, храм манил и отталкивал одновременно.
Спешившись, и дав коням еды, он неторопливо отправился на экскурсию.
— Смотри, куда его несёт, — быстро подошедший к караванщику друг тряс его за плечо. — Этот сумасшедший идёт в старый храм.
— Вижу, — хмыкнув, ответил Дорсет. — Туда ему и дорога. Пожалел уже, что связался. Ты слышал от него хоть слово, я — нет…
— Но он же сгинет!
— Значит, это наша плата за проход, не дёргайся! Я предупредил всех!
… В храме было темно, и веяло прохладой. Темнота не была опутывающе-вязкой, вошедшему Рандару она показалась ласковой. Сначала он ничего не мог рассмотреть, только ощущал смирение и покой, словно в детстве очутился в родных руках старой мамушки-няни. По мере приближения к центру, он оказался окружённым мягким неярким светом. Над головой был высокий сводчатый купол с отверстием посередине, под ногами — мозаика. Золотые, красные, чёрные, синие крылатые звери перемещались, ели, пили и спаривались у него под ногами, и на эту, изображённую тысячелетие назад жизнь милостиво взирал с пьедестала огромный серебряный дракон. Рандар подошёл к нему, не в силах отвести глаз. Статуя излучала вековечную скорбь и одновременно светилась надеждой. На шее у Бога Дракона висел треугольник из серого, как туман металла.
— Пришшшшёл, — прошептала вечность…
Драконар закрыл глаза и вытянул руки, которые сами сняли кулон, а затем его тело упало к подножию трона… Тяжёлый вздох усталой обречённости пролетел по залу:
— Я помогу, малышшшшш…
Рандару показалось, что он оттолкнулся от пола и, пропустив через себя силы земли и воздуха, взмыл вверх к куполу Храма и ещё выше — в небо… Мир на миг вздрогнул, голова закружилась, и наследник полетел вниз… Ещё не время. И точно, не место.
Утром Рандар проснулся среди пожухлой листвы на старом, засыпанном щебнем полу и еле встал, кряхтя, как старик, и, разминая одеревеневшее тело. Среди камней, разрушенной старой постройки гулял ветер. Драконар постоял ещё немного и побрёл обратно, к каравану.
Солнце, не спеша, вставало над горами. Его лучи, медленно расправляясь, врывались в котёл кальдеры, озаряя огненными всполохами лес. Наконец, тени уползли, и яркое светило обозначило торговый караван, тихо стоящий возле Забытого Храма. Дорсет проснулся первым, как и подобает человеку, который хочет долго жить. Ему на встречу шёл один из наемников, на груди его серым пеплом висел Треугольник Пути.
— Берсерк.., — прошептал караванщик…
***
Альрис Трамирани.
Вся эта затея с походом в составе каравана стала казаться не самой удачной затеей. Суровая северная природа совершенно не располагала к веселью, радуя лишь серыми и чёрными тонами. Впереди справа и слева нависали огромные величественные горы, покрытые шапками ледяного непроходимого снега, и лишь впереди мелькала еле заметная щербинка в пасти этого огромного северного чудовища, которое порой рисовало богатое девичье воображение.
Лица людей вокруг были устрашающими. Наёмники шли молча, иногда указывая друг другу на подозрительные валуны или кочки под ногами. Один раз такая кочка превратилась в небольшого тролля, который резко развернулся и, потрясая каменной же палкой, пошёл прямо в сторону вскрикнувшей девушки. Сотворить контур не дала Вайри, с шипением толкнувшая подругу под локоть. Да и создание земли и камня нельзя было победить с помощью родственной ему силы стихий. Девица собралась с духом и сапогом треснула тролля промеж ног. Тот немного пошатался, сжавшись в кучку, и свалился с обрыва. Наёмник, ехавший неподалёку, молча послал свою лошадь подальше.
Словом, после этого окружающих незнакомых людей, даже с большой натяжкой, нельзя было назвать милыми и дружелюбными. За время пути изменился и караванщик. О танцах у костра, рядом с широким хозяйским шатром не было и речи. Горящий масляным вожделением взгляд мужчины превратился во взгляд расчётливого и ответственного хозяина. И, несмотря на то, что Трамирани перспектива развлекать господина танцами, совсем не улыбалась, но думать о том, что они с подружками решили одурачить не особо умного толстого караванщика, было как-то безопаснее, чем ощущать, как закрываются быстро и неумолимо дверцы более серьёзной и опасной ловушки, в которую они всей компанией угодили.
«Прорвёмся! — сама себе сказала девушка, — главное, решать проблемы по мере их поступления». Пока что, это был лучший вариант пути на север.
Утром первого же дня, Рафа позвал к себе начальник охраны и сказал, что мужчины живут своим лагерем, от девушек отдельно — таковы были правила во время пути. Согласия водного никто не спрашивал — караван на тот момент уже далеко отошёл от Перекрестья, поэтому недовольным удалиться уже никто не предлагал. Раф, молча, махнул подругам рукой, не имея возможности даже вернуться и перекинуться парой слов.
Подойти к караванщику тоже не было никакой возможности: он ехал на своей серой лошади, периодически появляясь то там, то тут, всегда в сопровождении начальника охраны. Альрис соорудила некое подобие рогатки из резинки и пальцев. Горошина, посланная в сторону Дорсета прибавила в нём желания держаться подальше от этой ненормальной. Охранник лишь отмахнулся, сказав о прибавке цены за особую строптивость.
Подруг, вместе с прочими товарами, погрузили на большие тяжёлые телеги, ехавшие в середине каравана. Прочие женщины смотрели на пытающихся с ними заговорить чужачек с ужасом, будто за каждое слово лично было обещано по десять плетей. Их лица были прикрыты полупрозрачными платками, как и волосы. Взгляды затравленных испуганных спутниц говорили сами за себя. А вся одежда походила на несколько больших отрезов ткани по самые пятки, перепоясанных, для сходства с нормальными нарядами.
Среди девичьего разноцветного многообразия выделялась одна, в тёмно-бордовом платье. Её глаза, видные из-под платка, были окружены несколькими резкими морщинками, а справа виднелся недавно заживший шрам.
—Это какая-то ошибка, мы просто гостьи. И мы так не договаривались! — сказала обиженная Воста, выражением лица напоминая маленькую девочку, которую насильно ведут с прогулки домой.
Но странная женщина, явно считавшая себя здесь старшей, лишь отмахнулась и молча протянула троим новеньким их одежду.
— А жёлтенькой нет? — поинтересовалась Альрис, поигрывая ещё одной горошинкой между пальцев.
— Жёлтая для товара высшего качества. — Грубо отрезала главная. — Выдам по приезде.
Климат также не отличался мягкостью. Днём нещадно палило солнце, от которого хоть немного защищал полог телеги, вечером начинался сильный ветер, стихающий ближе к ледяной морозной ночи. Воста развлекалась с лупой, выжигая на бортике телеги фразу в стиле «Ты — дурак, и я — дурак, но вместе мы — огонь!».
О рабынях хорошо заботились, давая тёплые одеяла. Кормили тоже хорошо. Перед сном пленницам в обязательном порядке наливали хмельного горячего отвара, от которого все, кроме главной, засыпали мгновенно. Вайри жестами предупредила подруг, и Воста испарила напиток, пока никто не заметил. Только старшая чуть поморщилась, принимая железные чашки, заметив неясные следы улетучившегося отвара.
Ночью Альрис продолжала наблюдать, сквозь полуприкрытые веки. Спустя час караван остановился на привал. Мужчины расселись вокруг трёх больших костров, тихо перешёптываясь и делясь впечатлениями за день. Один, ярко одетый, высокий бородатый мужик, которого девушка успела окрестить про себя «Петухом», бахвалился, что перед продажей надо бы попробовать самому, хорош ли товар, или научить чему интересному, на радость новым хозяевам. Другой наёмник в ответ сказал резко и жёстко, что после порчи товара у караванщика Дорсета, ещё ни один смельчак головы не сносил! Да и проку от этих сонных клуш!
Восту, сидящую слева от Альрис, к вечеру заметно затрясло. Она плохо контролировала свою силу, и могла от волнения поджечь всю телегу, но, к ужасу огненной, искр не последовало!
— Мы въехали в горную область, — шипящим змеиным шёпотом поведала Вайри, — Всё, девочки, тут мы сил не имеем! Попали…
Альрис сейчас больше всего хотелось смыться, или хотя бы пореветь! Но эмоции, сухим комком подкатившие к горлу, никак не могли найти выхода. Ум требовал искать решение, а не раскисать. Трамирани тихо-тихо начала рассматривать остальных наёмников, будто в этом и заключался её единственный шанс на спасение. Раф, светлым пятном кудрявой белой головы выделялся среди тёмной массы мужчин. Он тихо сидел у самого дальнего костра, не выпуская из вида свой рюкзак с ржавой «никому не нужной» диадемой и улыбался, пытаясь разговорить своего соседа. Блондин выглядел весёлым и беззаботным, он заводил нужные приятельские связи.
Когда у самого ближнего тлеющего огонька все заснули, выставив пятерых караульных, Альрис чуть не вскрикнула от удивления! Ссутулившись, и смотря прямо перед собой, погружённый в свои невесёлые мысли, сидел наследник Рандар! Трамирани сморгнула пару раз, не веря в реальность своего видения. Ну, уж нет! Хрена драного она себя выдаст.
Бывшая беспечная адептка Авельрадума, нерадивая успешная курьерша, довольная собой и жизнью, гордая хозяйка цепеллы… Наречённая невестой воздушного эль-та, названная невестой этого самого наследника и позором факультета земельных… Альрис хмыкнула и про себя пообещала ему это всё ещё припомнить, если подвернётся такая возмоность.
Ночь заставляла задуматься о произошедшем. Что случилось тогда при встрече? Почему её назвали его женщиной? Какого чеснока её мнения никто не спросил? А самое главное, связывает ли их что-нибудь? Или смыться по-прежнему можно? Девушка вспомнила неоконченную фразу Рафа о том, что теперь куда они, туда и… Он? Мдя…
Неясными смазанными картинками вспомнилась легендарная притча, которую поведала Вайри. Храм стихий… Наследник ищет этот храм, и она должна быть там. Альрис зажмурилась, пытаясь представить, каким может быть это древнее нечеловеческое сооружение, в глазах будто вспыхнула и сразу угасла маленькая молния. Но храм разглядеть не получалось — колючие крупные снежинки видения не позволили увидеть ничего, кроме огромных белых стен, уходящих далеко-далеко вверх… Северный храм. Ну, по крайней мере, это значит, что движутся они в правильном направлении. А ещё это значит, что появился аргумент для взаимного договора. Она могла бы предложить отвести его в этот храм, взамен на помощь… Предложить, и, возможно, отвести… Если бы он мог помочь. Видимо, у наследника тоже есть причины путешествовать инкогнито…
***
Второй день был, как и первый. Нескончаемая скука. Неусыпный надзор старшей женщины-рабыни за остальным «живым товаром»… Окружавшие телегу наёмники, поглядывающие за цветастыми пленницами, а в этом сомнений уже не осталось, с неизменно суровым выражением лиц.
Альрис сидела на самом краю телеги, болтая ногами, и раздумывала — следует ли встретиться взглядом с наследником. Надо было бы, наверное — и всё тогда сразу станет понятно. Но ей хотелось бы заранее знать, что будет после этого взгляда: он мог её не узнать, или хмыкнуть и не заметить эту представительницу «живого товара», а может узнать… И что тогда? Разве она ему кем-то приходится? Мало ли кто чего говорил! Ничего она ему не должна. Просто наглая пигалица-летунья. Просто кровь на ладони. И что, разве из-за этого надо беспокоиться? Хотя, и спасать неудачливую компанию от всего каравана, наверное, тоже. А оно сейчас надо?
Думать не хотелось. Но она ловила те мимолетные мгновения, когда он был виден из её убогой скрипящей телеги. Сегодня таких моментов было пять. Наблюдать за ним было… Интересно.
Вечером, когда всех напоили дымящимся зельем, подружки снова схитрили и, сильно рискуя, вылили снотворное под соломенный настил, где сидели. Старшая рабыня, проходя мимо, и собирая кружки, снова почуяла неладное. Пряный аромат зелья здесь был слишком сильным. Она схватила Вайри за подбородок и стала принюхиваться к измоченным в отваре губам. От девицы пахло выпитым, но интуиция подсказывала, что тут нечисто.
Радонта не растерялась и резким движением прикоснулась к губам задумчивой старшей рабыни.
— Я могу научить тебя такому, о чём ты даже не подозревала, — подмигнула шатенка, усмехаясь, и развлекая всю ещё не спящую компанию, — Ведь ты бы хотела этого. Я буду ждать…
Рабыня со смесью удивления и раздражения взглянула на наглую новенькую, но та обмякла у неё на руках — видимо, зелье подействовало.
Альрис была удивлена выдумкой подруги. Вайри всегда казалась ей сильной, неунывающей, наглой… И весьма хитрой. Да вот только куда завела их её хитрость… Будут втроём башмаками отбиваться уже от старшей наложницы. — Трамирани хихикнула и получила локтем от смеющейся в кулак шатенки.
Ночь принесла неожиданное открытие: в маленькую щёлку меж двух досок грубо сколоченной телеги виден был тёмный силуэт драконара, сидевшего чуть поодаль от костра. Девушка заглядывала туда и иногда непроизвольно крутила в руках край одеяла, да так и уснула, обнимая получившуюся складку. Эта ночь показалась ей чуточку теплее, одеяло напоминало чью-то голову, и она во сне не могла решить: обнять, или задушить…
***
Третий день был ещё хуже первых двух. Воста всё-таки приуныла, то и дело безрезультатно щёлкая пальцами. Отсутствие силы угнетало её, почище плена. Вайри говорила, что из-за высокого содержания инертного минерала под названием «мифрил», возможно, весь горный хребет предстоит преодолеть подобно простым смертным, не используя ничего из арсенала эльтов. Это входило в её планы, потому что обнаружить себя для погони — было куда опаснее. Сама шатенка стала объектом придирок и тычков старшей наложницы. Видимо, наглый план сработал, и та проявляла симпатию таким образом.
Альрис чувствовала неясную гудящую боль в животе, будто страх перед первым полётом, или ужас перед сложным экзаменом у декана… Но всё, что окружало девушку было уже почти привычным, и не собиралось как-то сильно меняться в течение ещё дней четырёх-пяти. Поэтому страха в таком паническом его проявлении, вызывать не должно было. По мере приближения вечера, состояние усилилось. Её практически трясло!
Наложница по-хозяйски шлёпнула свою ладонь ей на лоб, потом заглянула в глаза, признав жар лихорадки, она злобно шикнула и притащила отдельную кружку с чем-то совершенно другим. Пришлось пить под бдительным взглядом суровой тётки. Трамирани ещё раз попыталась поискать взглядом Рафа, он заметил и помахал ей в ответ. А вот наследника нигде не было. Чёткость людей и предметов вдруг утратилась, и Альрис заснула беспокойным и непобедимым сном. Зелье подействовало, не отпуская почти сутки.
Третья ночь опустилась чёрной мглой на уставших путников. Странное древнее сооружение по соседству не очень пугало, от него веяло тайной и холодом. Девушки пытались разглядеть всё вокруг и осознать увиденное, но оно не укладывалось ни в какие рамки! Древний храм повелителя драконов. Здесь… За тридевять земель от границ империи! Разбудить бы спящую подругу и спросить, этот ли, но сейчас это бессмысленно. Караванщик и странное предупреждение. Не бояться… А разве нужно было бояться?
Удаляющаяся в сторону этой странной постройки мужская фигура… Кто-то рискнул нарушить запрет. Наложница, проследившая в этот раз, чтобы отвар был выпит при ней до последней капли… Девушки потеряли сознание до самого позднего утра.
Зато ближе к рассвету проснулась Альрис. Ей больше не было плохо, но паника не покидала её. Трамирани крутила головой во все стороны и разглядела буквально всех участников отряда. В середине был поставлен красный восточный шатёр с золотыми кистями, там точно находился Дорсет со своей рабыней, неподалёку, небольшая палаточка начальника охраны. Несколько хрупких тентов было натянуто и у других опытных участников похода. Под одним из них уже мирно посапывал Раф, подружившись с хозяином нехитрой тканевой крыши. Но треклятого наследника нигде не было. Дался он ей! Хотя…
Альрис встала на своём месте, чтобы лучше видеть, предрассветное время было ещё совсем тёмным, но пробивавшаяся вилка первых лучиков давала хоть какую-то надежду что-то разглядеть. Наследника не было! заметив творящееся безобразие, неусыпная их стражница, старшая наложница караванщика подошла к девице.
— Вы меня не поймёте, но мне очень надо. Не спрашивайте! Мне просто срочно надо туда! — сбивчивым голосом затараторила рыжая болезная девчонка.
— В кусты приспичило, что ли?! — злым сонным голосом осведомилась рабыня.
— Да! — с решимостью выпалила девица.
— Ну, пошли тогда, — схватила за руку старшая и поволокла вслед за собой.
Вдруг из храма вышел мужчина, весь серый от столетней каменной пыли, со странным серебряным треугольником на груди.
— Берсерк… — прошептал, возвращающийся из своих отдельных кустов проснувшийся караванщик…
Альрис ничего не ведала о берсерках, но узнала наследника, шедшего ей на встречу и смотрящего прямо в глаза… Вот кочерышка…
Ночная прохлада проникала под плотную ткань пальто, и по телу моему то и дело пробегали волны дрожи, а кости отзывались ноющей болью. Странная штука, наше воображение. Жидкость, что ныне течёт в моих жилах вместо крови, по некоторым параметрам схожа с антифризом, ей не страшны самые суровые морозы далёкой Сибири. Я не смог бы замёрзнуть насмерть, даже оказавшись каким-то чудом на антарктическом полюсе холода без пальто — но я кутался в шарф и пытался поглубже нахлобучить котелок, сидя на скамейке лондонского парка промозглой осенней ночью. Разумом я понимал, что не могу мёрзнуть, но тело моё не желало слушать доводов рассудка — и мёрзло. Оставалось только завидовать Холмсу, над которым, казалось, не властны ни время, ни холод.
Знаменитый детектив сидел рядом со мной на скамье в сквере, напротив нашего с ним бывшего дома на Бейкер-стрит, и задумчиво грыз чубук любимой трубки. Не объясняя причин, он приволок меня сюда, едва стемнело, и вот уже чуть ли не полночи мы ждали неведомо чего, изредка обмениваясь ни к чему не обязывающими фразами. Медленно тянулись часы ожидания. Ночь обволакивала время густой вязкой патокой, замедляя его чуть ли не до полной остановки, и вокруг ровным счётом ничего не происходило.
Бейкер-стрит, получившая во время войны свою порцию германских бомбёжек, до сих пор так и не была восстановлена. Прикрывавшая её секция Кровли рухнула давным-давно, и мы с Холмсом получили прекрасную возможность в течение нескольких часов любоваться лондонским небом, этой ночью на удивление безоблачным. Созвездия медленно поворачивались над нашими головами, и в какой-то мигиз-за фуллеровских куполов центра на небосклон выползла Луна, огромная из-за атмосферной аберрации, залив весь мир серебром.
Лондон спал. Давно уже погасли все окна в окрестных домах, движение на улицах и в небе прекратилось. Несмотря на пронизывающий до костей холод, я уже начал было задрёмывать от скуки, когда тычок кулаком под рёбра вывел меня из блаженного отупения.
— Смотрите, Ватсон! — прошептал мне в самое ухо Холмс. — Вот он, видите?
Что-то высокое и стройное поднялось над крышами домов, выросло до самых звёзд, подпёрло хрустальную Кровлю. Что-то, блеснувшее полированным металлом в свете луны. Что-то о трёх тонких ногах, легко перешагнувшее деревья сквера и соседние дома. Чуть слышное металлическое звяканье сопутствовал перемещениям гиганта.
Не веря своим глазам, я только и мог, что наблюдать за тем, как треножник грациозно шагает вниз по Бейкер-стрит, как он останавливается напротив дома 221-В и осторожно стучит, деликатно придерживая дверной молоток самым кончиком одного из щупалец.
В окне второго этажа зажёгся свет. Я не поверил собственным глазам. Неясный силуэт на мгновение заслонил квадрат освещённого окна, но я не успел его как следует рассмотреть. В следующий момент треножник поднял угловатую коробку генератора теплового луча и залил дом 221-В потоком ослепительного света, от яркости которого я на время совершенно ослеп.
Когда зрение вернулось, на месте дома полыхала до небес груда битого кирпича.
Треножник на несколько секунд склонился над пылающими обломками. В отсветах пламени его силуэт рисовался на фоне ночного неба багровым символом Зла. Потом, удовлетворившись увиденным, боевая машина марсиан развернулась и зашагала через жилые кварталы в направлении Гайд-парка.
— Скорее, Ватсон! — закричал Шерлок Холмс. — Мы не должны упустить его!
— Но, Холмс, под обломками могли остаться живые люди! — жар огня, доносившийся до нас от руин, заставлял меня сомневаться в собственных словах, но я не мог оставить несчастных в беде, пока существовала хотя бы ничтожная возможность их спасения.
— Бросьте, Ватсон! Никого там нет, и не было с самого начала! — отмахнулся Холмс, решительно устремившись к спрятанному в кустах моноциклету.
— Но я сам видел… — начал было я, но мой друг прервал меня:
— Свет? Тени в окне? Ватсон, дружище… Это же типичная ловля на живца! Вы что, запамятовали тот случай с полковником Мораном? Но каков фрукт — попасться на ту же уловку, что и его слуга! Моя Немезида порой так меня разочаровывает, Ватсон!
— Холмс, вы дьявол! — с восхищением выдохнул я уже на бегу. Вдаваться в подробности и требовать прояснения туманных намёков Холмса было совершенно некогда. Позже, всё позже!..
Вскочив в седло моноциклета, я ударил ногой по рычагу стартера, и двигатель оглушительно взревел, выплюнув из дымовых труб облачка сизого выхлопа. Холмс занял место позади меня, и огромное колесо с гулом пришло в движение. Крепко уперевшись ногами в подножки, я орудовал рычагами управления как одержимый. Моноциклет, разбрасывая ошмётки дерна с безупречной прежде лужайки кого-то из соседей, описал широкую дугу, безжалостно расправился с живой изгородью, спрыгнул на мостовую и резво покатил следом за треножником, оставляя за собой шлейф дыма.
— Гоните, гоните, Ватсон! — кричал мне в ухо Холмс. Его пальцы стальной хваткой вцепились мне в плечи. — Не дайте ему уйти! Здесь, на перекрёстке, налево! Теперь направо через квартал! В следующую подворотню слева! Газон, газон! Кошка!!! Она же чёрная! Боги, с кем приходится… Да чёрт с ней, с собакой! Гоните же!..
И я гнал.
Улицы и переулки слились в сплошное мелькание стен с тёмными провалами окон. Электрические и газовые фонари пролетали мимо росчерками жёлтого и добела раскалённого пламени. Рокот двигателя делался совершенно оглушительным в глубоких колодцах дворов. Небо стало лишь узкой неясной полосой между вплотную обступившими нас зданиями. Время от времени впереди на фоне более светлой Кровли мелькала удаляющаяся нескладная фигура высотою до небес. Мне удавалось не выпускать размеренно шагающий треножник из виду, держась на одном от него расстоянии, не отставая, но даже для этого приходилось выжимать из мотора всё, на что он был способен.
И должен вам без ложной скромности сказать — вряд ли лондонцам посчастливится ещё раз увидеть подобную сумасшедшую езду в ближайшее время.
Я превзошёл сам себя.
И всё-таки мы отставали
— Постараемся перехватить его у Гайд-парка! — прокричал Холмс сквозь свист ветра и басовитый рёв движка. — Надо, Ватсон, надо! Иначе он исчезнет среди деревьев, затаится там, с помощью своих холуев демонтирует и спрячет машину, как следует её замаскировав, а сам растворится поутру в толпе, и поминай, как его звали!
— Чёрт побери, Холмс, да о ком вы всё время твердите?! — проорал я в ответ.
— Пятый конверт, Ватсон! Пятый конверт! — кричал в ответ Холмс.
Однако играть здесь и сейчас, во время безумной гонки за уходящим прочь треножником, ежесекундно рискуя собственной жизнью и жизнью моего друга, в странную игру, навязанную мне великим сыщиком, у меня не было ни малейшего желания.
— К чёрту, Холмс! Сейчас не до этого!
— Верно, мой друг! Вот догоним, и он сам нам представится!
Меня поразила твёрдая уверенность Холмса в несомненном успехе нашего предприятия, с моей точки зрения почти безнадёжного. Ему явно было известно больше, чем он старался показать — как, впрочем, и всегда.
Треножник между тем, насколько я мог ориентироваться в мельтешении проносящихся мимо улиц, пересёк лишённый Кровли Мерилибон, аккуратно перешагивая его дома, и маячил теперь в районе Оксфорд-стрит, в непосредственной близости от парковой ограды и шелестящего убежища облетающих крон Гайд-парка.
Наш моноциклет вылетел на незастеклённую Оксфорд-стрит и помчался к воротам парка. Треножник перешагнул парковую ограду и зашагал на запад. Макушки деревьев скрывали его ноги едва ли на треть. Он напоминал гротескную пародию на пересекающего поле человека — только вместо колосьев он раздвигал при ходьбе вековые дубы и грабы.
На оглушительный в ночи треск двигателя моноциклета треножник не обращал ни малейшего внимания. В зеркало заднего вида я заметил, как в окнах оставшихся позади домов разбуженных нами лондонцев начинает зажигаться электрический свет.
— Я понял, Ватсон!!! Там озёра! Система прудов посреди парка! Туда он идёт, туда! Там можно затопить треножник! А пруды наверняка сообщаются туннелями с канализационной системой, а потом — с Темзой! Если он успеет добраться до прудов, он снова уйдёт! Мы должны его остановить!
— Вы в своём уме, Холмс?!
— Тогда — задержать!
Что могут противопоставить два маленьких человека машине размером с гору?!
Немногое.
Две пары всё ещё крепких кулаков, пусть из плоти и крови состоят лишь три из них. Пару древних, но вполне смертоносных револьверов. Честь. Доблесть. Целеустремленность.
Ну, и пару тузов в рукаве, само собой.
— В этих прудах запросто можно спрятать хоть субмарину, — меж тем продолжал насиловать мой и без того истерзанный слух Холмс. По тому, как он на мгновение умолк, я понял, что эта мысль полностью захватила его. Ещё через мгновение Холмс взревел: — Вот оно, Ватсон! Подлодка! А я всё гадал, и как это ему удалось незаметно протащить в Англию новёхонький треножник от самого Ла-Манша?
— Не понимаю, о чём вы, Холмс, –- прокричал я в ответ, — но бога ради, ДЕРЖИТЕ РЫЧАГИ!..
Надо отдать должное моему другу — в критические моменты на него можно положиться, как на себя самого. В тот же миг, как я отпустил рычаги управления моноциклетом, на них легли крепкие ладони Холмса, и машина даже не рыскнула, продолжая стремительно приближаться к воротам Гайд-парка.
Я же ухватился левой рукой за кисть правой, искусственной, и особенным образом резко крутанул её. Если бы не грохот и треск моноциклетного двигателя, был бы явственно слышен металлический щелчок. Кисть механистического протеза осталась у меня в руке.
На срезе культи механопротеза зияли шесть расположенных по окружности отверстий. В плечевом суставе проснулся пленённый атом, запитывая микромоторы искусственной руки, и отверстия пришли в движение, вращаясь вокруг общей оси, всё быстрее и быстрее. В громыхание и треск мотора нашего одноколесного транспорта вплёлся высокий, на грани визга, звук. Я особым образом сосредоточился, и миниатюрная картечница Гатлинга открыла огонь.
Трассеры кислородных пуль дымными веерами устремились к вышагивающей по парку нескладной долговязой фигуре. Кучность огня была приличной — Холмс чётко держал курс на треножник, а годы службы на периферии Империи научили меня стрелять из любого положения, с любой руки, из любого вида оружия и в любое время дня и ночи. Стрелять — и поражать цель. Служба Британской Короне в годы войны лишь закрепила и развила эти навыки.
Первые же разрывы накрыли цель. Облако ослепительного пламени на несколько секунд полностью скрыло инопланетную машину, и у меня в глазах поплыли багровые круги. Я ещё успел подумать, каково же чувствительным глазам Холмса, раз уж весьма непритязательным моим собственным г приходится так тяжко, и услышал змеиное шипение за спиной, перекрывшее даже шум мотора. Руки Холмса, уверенно лежавшие на рычагах управления, на миг исчезли и тут же вернулись вновь. Скосив глаза, в свете бешено летящих назад фонарей я обнаружил, что Холмс умудрился нацепить на нос свои дымчатые очки. Теперь он спокойно смотрел на пламенеющий в небе над Гайд-парком костёр.
Когда пламя погасло, треножник оказался невредим. Однако теперь он остановился, и мы на всех парах стремительно сокращали разделявшее нас расстояние.
— Есть! Есть! Молодчина, Ватсон! — Холмс ухитрился чувствительно хлопнуть меня по плечу, отчего машина рыскнула, но тут же вернулась на курс.
Треножник шевельнулся.
Часть его щупалец свернулась в плотные спирали, скрывшись на миг под шаром капсулы. Когда щупальца, разворачиваясь, вновь появились оттуда, на нас глянула, наливаясь смертельным огнём, зажатая в них кубическая камера генератора теплового луча.
Ослепительно-белый луч сверкнул нам навстречу. Там, где он коснулся мостовой Оксфорд-стрит, камень брусчатки плавился и испарялся.
Холмс бросил машину вправо, потом — влево. Луч плясал совсем рядом, пытаясь дотянуться до нас. Всё, чего он касался на своём пути, вспыхивало и начинало оплывать — стены домов, тротуарная плитка, колонны фонарей… Моноциклет лавировал среди озёр рукотворной лавы. Холмс управлял машиной, как заправский гонщик на ралли, проходящий полосу препятствий, и смерть раз за разом проходила мимо. Впрочем, долго так продолжаться не могло. У треножников нет мёртвых секторов обстрела, поэтому нашим спасением было уйти с хорошо освещённой улицы — ибо каждый ярд, приближавший нас к треножнику, уменьшал наши шансы на выживание. Огонь инопланетной машины делался всё точнее.
В ответ я продолжил обстрел шагающего танка марсиан из своей микро-митральезы, стараясь если не повредить его, так хотя бы ослепить на время разрывами пуль.
На короткое время мне это удалось.
Потом луч задел моноциклет, и в следующий момент мы с Холмсом уже кубарем катились по мостовой среди пылающих обломков машины.
Погасив смертоносный луч, треножник зашагал нам навстречу.
Внезапно тёмная масса закрыла небо, звёзды и Луну, сделав мрак ночи совершенно непроницаемым. Массивная сигара дирижабля, своими очертаниями напоминавшая кита, повисла в небе над Оксфорд-стрит. С носа дирижабля сорвался режущий глаза поток белого света, и вокруг треножника вспыхнули деревья. Треножник взмахнул генератором теплового луча в попытке сбить неведомого врага. Луч, пройдя по широкой дуге, разбил в кирпичную крошку трубы окрестных домов. Кровля в тех местах, где её задел луч, с грохотом взорвалась брызгами капель расплавленного стекла.
Потом треножник побежал.
Движения его были столь быстры, что очертания металлических ног слились в расплывчатое пятно. Инопланетная машина устремилась к центру Гайд-парка — но прежде, чем она достигла его, от медленно ползущего ей вслед дирижабля отделилась крылатая тень аэропила и устремилась вдогонку. Описав круг совсем рядом с убегающим треножником, аппарат завис на месте, танцуя в воздухе. Игольно-тонкий, как спица, луч пересёк путь мчащейся машины, и треножник наткнулся на него, не успев отвернуть.
В первое мгновение казалось, что ничего не произошло — но потом ноги треножника переломились на том уровне, где их пересёк луч, и массивный шар капсулы, двигаясь по инерции, рухнул в переплетение древесных крон. К небесам взлетел фонтан грязной воды и водяного пара.
Описав вокруг места падения металлического исполина несколько кругов, аэропил устремился в нашем направлении, пройдя над нами с Холмсом так низко, что мы разглядели за стеклом кабины среди мерно вздымающихся и опадающих крыльев машины бледное лицо, наполовину скрытое широкими гоглами.
Потом аэропил взмыл к небесному левиафану, который величественно развернулся и скрылся в ночном небе над разбуженным всем этим переполохом Лондоном, показав напоследок нам обширный покатый бок, украшенный огромной пятиконечной звездой, цвет которой в свете Луны казался чёрным.
Со всех сторон слышались свистки сбегающихся к месту происшествия лондонских бобби. Пока ещё далеко, но с каждым мгновением всё ближе, звучал колокол пожарной дружины.
— Ну вот, Ватсон, всё и закончилось, — невозмутимо сказал Шерлок Холмс, отряхивая пыль с крылатки, словно и не было всей этой гонки, едва не стоившей жизни самонадеянным преследователям.
— Уверены, Холмс? — скептически спросил я.
— К счастью, нет, мой друг, — ответил Холмс, хрипловато посмеиваясь. — Иначе жизни снова грозило бы сделаться пресной на неопределённый срок.
Утро, закономерно продолжившее полную стрельбы, беготни и бесплодных поисков ночь, мы с Холмсом встречали там же, откуда начали всю эту суету — на скамье в сквере на Бейкер-стрит. Ежась от предрассветного холода, мы с моим гениальным другом ждали появления первых утренних газет — а в их отсутствие кутались от пронизывающего осеннего ветра в клочья газет вчерашних, которые служили ночью одеялом одному из местных бездомных.
Сейчас бездомными были мы с мистером Шерлоком Холмсом.
— Вот и осиротели мы, Ватсон, — раздалось у меня над ухом. Я вышел из оцепенения, в которое впал от созерцания незавидной судьбы, постигшей дом, который столь долго был неотъемлемой частью нашего с Холмсом бытия.
— Нас не было столько лет, и, вернувшись, мы даже не успели там побывать… — я был не в силах скрыть своё огорчение.
— Может, и к лучшему, что не успели, — философски заметил Холмс, и треск пламени в руинах был лучшим подтверждением справедливости его слов. — И потом — говорите за себя, друг мой. Я посетил нашу обитель мимоходом, готовя ловушку. Назовём это визитом вежливости. И знаете что, Ватсон? Время там словно остановилось. Все предметы лежат там, где мы их оставили бездну лет назад. Даже пыли нет. Словно находишься в музее.
— В путеводителе по достопримечательностям Лондона по адресу Бейкер стрит 221-В как раз и значится музей Шерлока Холмса, — заметил я.
— Вот как? Не знал, — в голосе моего друга слышалась ирония, отчего его утверждению не хватало убедительности.
— Не поверю, что обязательная в таких случаях медная табличка ускользнула от вашего внимания, друг мой, — улыбнулся я в ответ. — Но, боюсь, Холмс, идиллия музейного покоя навсегда покинула эти стены. Да и от стен-то ровным счётом ничего не осталось…
— Наш старый недруг весьма обстоятелен, сводя личные счеты, — ответил Холмс.
— О да, — отозвался я.
Ночью, прочёсывая Гайд-парк вместе с сотней лондонских полицейских и приданной ротой солдат, я улучил момент и заглянул в последний из конвертов, врученных мне Холмсом не так давно. На перфорированной бумаге была небрежно выведена литера «М» на фоне двух перекрещенных шпаг.
Мориарти.
Ну разумеется. Иначе и быть не может.
Порой одержимость моего друга своим извечным врагом начинала меня раздражать — вот как сейчас.
— Холмс, друг мой! Ну с чего вы взяли, что за всем этим стоит наш злой гений? — спросил я можно более мягким голосом, помятуя о том, что с одержимыми следует вести себя со всей возможной деликатностью.
–- Дорогой мой Ватсон! — улыбнулся знаменитый детектив. — Это настолько очевидно, что даже не нуждается в доказательствах. Воспользуйтесь в рассуждениях принципом оккамовой бритвы, и у вас просто не будет иных вариантов. Вот, кстати, приближается наша вольномыслящая секретарша — обратимся-ка за помощью в расчётах к её самодвижущейся молчаливой спутнице.
И действительно, по аллее к нам направлялась рыжекудрая мисс Хадсон, за которой, пуская в прохладу лондонского утра колечки дыма, катилась Дороти.
— Доброе утро, мисс Хадсон! — приветствовал её Холмс.
— Мистер Холмс, доктор! Я так рада, что с вами ничего не случилось! — с этими словами наша секретарша, никогда прежде ни разу не уличенная в излишней сентиментальности, бросилась на шею великому сыщику, а следом — и мне.
— Анна-Вероника, милая… — чувствуя, как щекочет мне ноздри терпкий запах духов, я осторожно похлопывал её по спине живой рукой. — Ну-ну, полноте… Всё обошлось.
Освободившись из объятий, она в одно движение утёрла с глаз противоречащие строгому образу суфражистки и эмансипэ слёзы и поправила растрепавшуюся причёску.
— Ирен, — сказала мисс Хадсон, не сводя глаз с Холмса, который в ответ лишь иронично приподнял левую бровь. Мисс Хадсон расправила плечи и перевела взгляд на меня. — С сегодняшнего дня — Ирен.
— Но… – я замялся.
— Всё в полном порядке, Ватсон. Попытка провокации не удалась, — отозвался мой друг с изрядной долей флегмы. — Многое в моей жизни было связано с женщиной, носившей когда-то такое имя, однако время милосердно лишает нас памяти и остроты восприятия. Так что вы можете называть себя как угодно — лишь бы при этом оставались собой.
Мне показалось, что мисс Хадсон слегка опешила — во всяком случае, если она и ожидала какой реакции на своё провокационное заявление, то отнюдь не такой. Воспользовавшись её замешательством, Холмс тут же перехватил инициативу.
— Готовы ли те расчёты, о которых я вас вчера просил, мисс Хадсон?
— Да, мистер Холмс.
— И вы скормили Дороти все — абсолютно все — данные, о которых я просил?
Мисс Хадсон зарделась было, но ответила утвердительно.
— И каков вердикт нашего механистического эксперта? — Холмс изобразил живейший интерес.
Мисс Хадсон протянула ему рулон перфоленты. Холмс порывисто схватил ленту и спустя полминуты уже был опутан её витками настолько, что стал похож на центральную фигуру скульптурной композиции работы Агесандра Родосского.
— Ага! — вскричал он, наконец. – Вот, посмотрите, Ватсон!
Дыры в перфоленте складывались в слова, понятные для человека сведущего.
«Провокация со стороны криминализированной группы промышленников и финансистов».
«Новая мировая война».
«Угроза инопланетного вторжения».
И всё.
Я с недоумением посмотрел на моего гениального друга.
— Не понимаю, чему вы радуетесь, Холмс. Дороти выдала совершенно пессимистическую экстраполяцию данных. Прогноз весьма неутешителен.
— Помните, я обещал вам доказать превосходство человеческого интеллекта над машинной логикой? — ответил Холмс. — Вот оно! Машина склонна к обобщению, пусть прогноз её в целом и правилен! Но дьявол, дьявол-то в деталях, Ватсон, дружище! Детали же я предоставил вам задолго до того, как события, свидетелями и участниками которых мы стали в последние сутки, начали оказывать своё влияние на мировую историю! Откройте же последние конверты, ну же, скорее!
Я вскрыл конверты с цифрами 6 и 7. «Война», гласила надпись из конверта под номером шесть. «Вторжение с Марса», было написано в последнем конверте.
Удивляться у меня уже не было сил.
— Браво, Холмс, — вяло отозвался я. — Но я так и не понимаю вашей одержимости нашим покойным недругом. На чём основана ваша уверенность в том, что за всей этой путаной интригой стоит именно он?
— Помните ту заметку о ритуальном убийстве в Ричмонде, столь ужаснувшую нашу очаровательную мисс Хадсон? — спросил Холмс. — Видите, она и сейчас снова изменилась в лице. Кем приходился вам покойный, Ирен? Ответьте сами, пусть доктор услышит это от вас. Я знаю и так.
Мисс Хадсон молчала, закусив губу. Потом, решившись, извлекла из-за лифа строгого платья медальон и со щелчком раскрыла его.
Со старой дагерротипии на меня взглянули два лица, мужское и женское. Мужчину я видел впервые в жизни. Женское лицо рождало какие-то ассоциации, но я никак не мог ухватить сути.
— Ватсон, я помогу вашему усталому мозгу, — смилостивился наконец Холмс. — Женщина на фото — мать юной мисс Хадсон и дочь нашей почтенной домашней хозяйки с Бейкер-стрит.
— Действительно! — вскричал я, хлопнув себя по лбу — к счастью, левой ладонью. — И как я мог не заметить сходства?!
— Бывает, доктор, и с годами всё чаще. Даже я уже не тот, что прежде. Мне тоже понадобилось больше времени, чтобы во всём разобраться. Пришлось навести кое-какие справки, но теперь всё становится понятным. Мужчина на даггерографии…
— Мой отец, — чуть слышно сказала мисс Хадсон. Собравшись с духом, она продолжала: — Он пропал до моего рождения. Брак между моими родителями заключён не был, и мать ничего не получила по наследству. Считалось, что он просто нас бросил и сбежал. Годы спустя суд признал его мёртвым, но все вокруг всё равно были уверены, что он просто бросил нас… Только моя мама так до конца жизни и не поверила в это. Она знала, что он не мог просто сбежать, они ведь любили друг друга… Мама не верила, что отец мог бросить нас! Она считала, что с ним случилось нечто ужасное — и оказалась совершенно права! Пусть и прошло столько лет, прежде чем обнаружились доказательства её правоты.
— Страшные доказательства, — заметил Холмс. –- И потом… Вы помните, Ватсон, чем, по словам его знакомых, занимался этот несчастный?
— Изучал природу пространственно-временного континуума, если я верно запомнил?
— Отчасти, — кивнул Холмс. — Он путешествовал по Времени.
— Это решительно невозможно! — возмутился я. — Это… это антинаучно, в конце концов!
— Он так не считал. Безумство храбрых… Не прольёте ли свет на обстоятельства его исчезновения, мисс Хадсон? Наверняка ваша покойная ныне матушка немало рассказывала вам об этом, учитывая то, какие чувства она испытывала к отцу своего ребёнка?
Мисс Хадсон кивнула.
— Я часто слышала эту историю в детстве. Позже мама рассказывала её всё реже. Она словно смирилась с потерей. Отец… — ей явно с трудом давалось это слово, — испытывал тогда значительные финансовые затруднения. Его эксперименты и постройка оборудования для них сильно подорвали наше благополучие, и он оказался на грани банкротства. Но тут появился некий человек, заинтересовавшийся исследованиями отца и финансировавший его проект. Отец был на подъёме, искренне радуясь тому, что его жизнь наконец налаживается. Он сделал маме предложение, которое она приняла. Однако вскоре, после проведения серии экспериментов, он вдруг исчез, и мы долгое время считали, что исчез навсегда. А потом эта заметка в газете…
И мисс Хадсон разрыдалась. Успокоив её, как могли, мы вернулись к разговору.
— Ваша покойная матушка не упоминала, кем был человек, финансировавший работы вашего отца? Как он выглядел, чем занимался? — спросил Холмс.
— Она видела его лишь однажды и мельком, — мисс Хадсон промакивала слёзы кружевным платочком. — Высокий, очень сутулый человек, весьма немногословный и скрытный.
Я с восхищением взглянул на своего друга.
— Вот вам и ответ на ваш вопрос о моей одержимости, Ватсон. Я одержим этим злым гением лишь потому, что чувствую его влияние на события, происходящие в мире. Потому что он жив, доктор! Отец мисс Хадсон, этот доверчивый бедняга, наградой которому стали лишь смерть, безвестность и горе близких, помог профессору исчезнуть из нашего времени и в один миг оказаться в будущем! За четверть века, через которую Мориарти перескочил в мгновение ока, его криминальный капитал, рассеянный по сотням счётов банков всего мира, многократно увеличился, и теперь он располагает гигантским состоянием, которое развязывает ему руки в любых грязных махинациях. Деньги дают ему огромную свободу — он уже способствует эскалации новой войны и ухудшению отношений между обитаемыми мирами! Воспользовавшись информацией о переговорах между нашим монархом и марсианской элитой, он заполучил в свои нечистые руки новейшие технологии инопланетян, а теперь пользуется ими для того, чтобы спровоцировать сверхдержавы на развязывание новой мировой бойни — а возможно даже, и межпланетной войны! Вы заметили под слоем грязи на том поверженном трёхногом голиафе, которого сегодня поутру подняли из пруда в Гайд-парке, намалеванную свастику? Как по-вашему, какова была бы реакция Великобритании на террор, чинимый в столице новейшим марсианским треножником с символикой Кайзеррайха на нём, если бы не наше участие в этом деле, Ватсон? Ответ один — война! Война, выгодная одному только человеку — профессору Мориарти, который преодолел время, чтобы её развязать!
— Но зачем? — Моё недоумение было совершенно искренним.
— Власть, деньги, нажива, личные амбиции… Да мало ли может тому быть причин? Наверняка ответ известен лишь одному человеку на свете — самому профессору. Но мы обязательно спросим его об этом, когда наконец поймаем. Именно он управлял треножником, Ватсон, тут даже и сомнений быть не может. И пусть ему удалось на сей раз ускользнуть в бездонное чрево лондонской канализации — где, кстати, ему самое место — но мы таки выведем его на чистую воду, Ватсон! Раньше или позже — но выведем. Помяните мое слово.
Я лишь вздохнул.
Когда заря заиграла всеми оттенками розового на гранях фуллеровских куполов лондонской Кровли, тишину утра разорвал треск двигателя моноциклета. Курьер в цветах королевского дома, лихо откозыряв моему другу, вручил ему украшенный лентами и гербовыми печатями солидный пакет и, убедившись, что Холмс тут же ознакомился с содержанием вложенного в него письма, укатил прочь. В ответ на наш с мисс Хадсон незаданный вопрос великий сыщик лишь устало улыбнулся.
— Земельный надел в Эссексе и титул лорда. Так выражается монаршая признательность, Ватсон, — голос Холмса был полон иронических ноток.
— Сэр Шерлок? — Я покатал на языке непривычно — пока непривычно — звучащий титул. — А что, по-моему, звучит весьма неплохо, Холмс. С положенной по возрасту и заслугам солидностью.
— Пожалуй, — нехотя согласился мой друг. — А это, если мне не изменяет интуиция, благодарность от королевы.
С этими словами он указал на что-то за моей спиной. Я обернулся, и позвоночник отозвался привычно прострелившей поясницу болью — фантомной, конечно, но от этого ничуть не менее неприятной.
Над курящимися дымком развалинами, бывшими ещё совсем недавно домом номер 221-В по улице Бейкер-стрит, из-за сверкающей в лучах восходящего солнца Кровли поднимался изящных очертаний дирижабль класса воздушной яхты. Приблизившись к нам, воздушное судно снизилось и совершенно заслонило небо. Из раскрывшегося люка вылетел трап, по которому резво спустился на землю подтянутый офицер в отутюженной парадной форме со знаками различия капитана Воздушного Флота Империи.
— Капитан Коул, Воздушный Флот Его Величества, — отрекомендовался он. — Её Величество королева Мария просит принять этот скромный дар в знак признания ваших заслуг перед Британской короной и Её августейшего к вам расположения, мистер Холмс, сэр. Добро пожаловать на борт, леди и джентльмены!
Холмс устало поднялся со скамьи.
— Ну вот и наш новый дом, Ватсон. Мисс Хадсон, принимайте дела. Дороти… Найдите для неё подходящий угол, капитан. Нас ждут великие дела, друзья мои. Отправляемся немедленно!
— Пункт назначения, мистер Холмс? — подобрался капитан.
— Помните тот таинственный дирижабль со звёздами на бортах, Ватсон? И аэропил, вооружённый гиперболоидом, разработкой одного гениального безумца русского происхождения? Я полагаю, наш путь лежит в Россию, капитан Коул.
— Россия? — переспросил капитан. — Это туда, где зима круглый год, казаки, цыгане и медведи?
— Именно, — ответил Шерлок Холмс. — В Россию. И, надеюсь, на вашем корабле найдётся скрипка?
С этими словами великий детектив ступил на трап дирижабля, которому суждено было отныне стать нашим новым домом.
Нам же только и оставалось, что последовать за ним.
— Холмс! — окликнул я. Сыщик высунул голову из люка и вопросительно уставился на меня. — Одного не могу понять — как вы всё так просчитали с этим пари?! Столько неизвестных…
— Мой милый Ватсон! — ответил Холмс. — Вы стали жертвой небольшого мошенничества с моей стороны. Признаюсь в этом сразу. Несомненно, в ходе нашего расследования последовательность получения нами ответов могла быть совершенно произвольной — кроме первых пунктов, потому что треножник я угадал даже под шатром ещё с борта «Цеппелина», и оттуда же разглядел, что оранжерея разбита — отсюда и догадка о триффиде. Но фортуна была на моей стороне, и все остальные пункты расследования открывались нам последовательно.
— А если бы ход расследования изменился? — спросил я.
— Тогда бы я командовал открывать конверты в иной, но именно нужной мне последовательности, и вы всё равно восхищались бы моей проницательностью и интуицией, друг мой! — ответил великий сыщик Шерлок Холмс. — Обожаю это ваше изумлённое выражение лица, Ватсон. Ничего не смог с собой поделать, слишком уж велико было искушение. Простите меня, друг мой. А теперь — милости прошу в салон на рюмочку шерри и сигару. Здесь можно курить, представляете, доктор? Боже, храни королеву!