Стась смотрела поверх голов ближайших геймеров — ей это было нетрудно. Похоже, здесь собрались лишь подростки, а рост и взрослого стендовского аборигена редко превышал пять, ну от силы — пять с половиной футов. Женщины у них, правда, крупнее. И агрессивнее.
Впрочем, женщин здесь не было. Местных, во всяком случае…
А вот, кстати — это хорошо или плохо, что не наблюдается в пестрой компашке гнусных похитителей ни одной ничуть не менее гнусной похитительницы? Где-нибудь в цивилизованном месте подобное обстоятельство стоило бы счесть если не пугающим, то уж хотя бы настораживающим. Компания молодых и явно чем-то уже подогревшихся самцов, не сдерживаемая даже номинальным присутствием тех, перед кем им хотелось бы выглядеть попривлекательней да поприличней… Если не ужас-ужас-ужас, то уж хотя бы на однократный ужас можно точно рассчитывать.
Но в том-то и дело, что до цивилизованной местности отсюда – две недели на форсаже. Это если считать оплотом цивилизации Землю Ирис, тоже дыру ту еще, рассадник пиратства и прочей контрабандной мерзости. Давно бы почистить, да только кому это надо — система Тарсова, дикая глушь на самой границе вроде бы освоенного пространства. Сюда и не летал бы вообще никто, если бы не Стенд с его уникальной экосистемой и нигде более не добываемой мяткой.
Красиво, однако, танцуют гады. Не хочешь, а залюбуешься скольжением и пируэтами вертких гибких тел цвета полированного ореха. Воздушный балет просто, а не дикарские пляски. Насколько все-таки изящнее и элегантнее выглядит дискотека, если танцующие перемещаются не только в горизонтальной плоскости. И голоса красивые — до звона, до дрожи, даже мурашки по спине.
Впрочем, может быть — просто связали слишком туго. Руки немеют. Это плохо. Но еслши зациклиться – пальцам будет только хуже.
Отвлечься.
Что там у нас в сухом остатке по 117-Б-прим? Да, кстати! Точно. Был же прецедент. Так называемое «Дело О»Харры». Наличие реальной возможности физической расправы вплоть до прекращения жизнедеятельности над самой потерпевшей непосредственно или ее близкими. Подпадает ли Джесс под категорию близких? Лучше будем считать, что подпадает. Это как-то оптимистичнее.
Если, конечно, отвлечься от того радостного факта, что уж что-что, а изнасилование нам тут не грозит точно. Потому что по своей сексуальной агрессивности среднестатистический геймер может быть сравним разве что с вареной морковкой. Уточнение — хорошо протертой вареной морковкой. Да и то, морковка, пожалуй, еще и фору ему даст.
Интересно, что там, за поворотом колеса Сансары?
Вполне возможно, скоро удастся проверить. Будет забавно, если Оракул соврал и никаких перерождений не существует. Шансы проверить это на собственном опыте в самое ближайшее время у Стась довольно приличные, фифти-фифти. Ну, может, поменьше чуть, если отталкиваться от уже имеющейся не слишком веселой статистики — четверо из одиннадцати. Остальные выжили.
Если очень повезет — то потом даже вылечить смогут. Эм же вылечили. И никаких последствий, постоянно проверяли почти год, пока точно не убедились. И лучше не думать про остальных, которые так и не… Эм вылечили, это главное, остальное не важно.
А поют красиво, ничего не скажешь. Хорошо так поют. Сильно. Можно даже сказать — душевно. И акустика хорошая, хотя и странно – от чего тут отражаться звукам? Сквозь тонкие ветви самой верхушки крон просвечивает желтоватое небо, и лучше не думать о том, сколько километров отсюда до поверхности. Верхолазы, мать их за ногу, так с деревьев и не спустились! Но танцуют красиво, этакая воздушная гимнастика по вертикали, аэропилон. Жаль, видно плохо.
Рядом монотонно поскуливает Джесс. Джесс — девочка послушная, бояться всегда умела на пять с плюсом. Впрочем — может, и не от испуга она, пока волокли по этим гнусным джунглям, перебрасывая с ветки на ветку — излупцевали прилично, да еще сучья, да самая первая стычка… Бедная Джесс!
Стась не было страшно. Совсем.
Не умела она бояться, патология такая, уж извините. А абстрагироваться от боли тсены детей своих учат с пеленок.
Уйти в медитацию наглухо, правда, мешало природное любопытство, и потому приходилось тренировать память и отвлекать внимание цитатами из ВКАИ, заодно предпринимая очередную безнадежную попытку запугать себя статьями со 117 по 126 — наиболее важными для авансисток.
— Слышь, Джесс, по крайней мере сто семнадцатая нам тут не грозит, — сказала Стась и даже сама удивилась, как отстраненно и незнакомо прозвучал голос.
— Что? — Джесс подвывать перестала. Было отчетливо слышно, как щелкнули ее зубы.
Сработало.
Теперь она будет думать. И, насколько Стась ее знает, думать она будет долго. Пожалуй, достаточно долго для того, чтобы постепенно успокоиться, потому что думать она будет привычными мыслями о привычной же опасности. А страх, став привычным, наполовину перестает быть страхом. Домашним он становится. Ручным. Привычным…
Интересно, скоро ли эти певцы-танцоры (которых, кстати, стало намного больше!), почувствуют жажду? Об этом мы тоже не будем думать…
А здесь красиво. И листья шумят.
Сойти с ума — не страшно. Ты-то ведь так и не поймешь, что сошел с ума. А смерть от потери крови — тоже не самая худшая из смертей. Словно уснул. Говорят, даже приятно. Гораздо приятнее, чем, например, удушение. И чище. Не говоря уж об отравлении или там поджаривании на медленном огне. На Генуе аборигены предпочитали именно поджаривание, хорошо, что мы не на Генуе.
Эстеты они, однако, эти геймеры! Хотя мать их все равно надо бы за ногу. Юркие, длиннорукие эстеты с кисточками на острых ушах и варварской тягой к ярким цветам… И еще — эти глаза, огромные, круглые глаза обитателей ночи. Может быть, они произошли от какой-то разновидности местных лемуров. Ну, такой исключительно крупной и очень сильной разновидности. А ведь на вид и не скажешь. Худенькие такие. Хрупкие.
Интересно — среди лемуров бывают вампиры?
Стась потрогала языком бесчувственную десну. Спасибо навыкам блокировки, а то выла бы она сейчас не хуже Джесс. Если бы вообще в сознании была.
То, что слева выбит нижний клык — это, в общем-то, не так уж и страшно, хотя и приятным не назовешь. А вот то, что левый предклыковый резец и первый коренной недовыбиты, и острые обломанные края их царапают бесчувственные губы — гораздо хуже. Эти зубы были живыми. И, значит, нервы торчат наружу в полной боевой готовности. И блокировать вечно их нельзя, это любой ребенок знает – отомрут.
Впрочем, четыре из одиннадцати шансов за то, что у дантиста мучиться не придется. В смысле — вообще не придется уже. Никогда.
Черный юмор…
Красиво танцуют, шельмы.
Слитные движения изящных фигур, мелькание тонких рук, яркие краски взлетающих крыльями плащей, мерцание огромных глаз, стремительные перелеты от ветки к ветке, словно закон гравитации писан не для них. Синее пламя костров — зачем им костры? Они же в темноте видят, как летучие мыши! Вернее, нет, как совы, свет их ослепляет, так зачем же им эти долбанные костры?! Для создания интима, что ли? Ну, словно пригашенная иллюминация на наших вечеринках… Красиво.
И — не страшно.
Ну вот нисколечко! Скучно только.
Скорей бы уж.
Как говаривала небезызвестная Зоя Монроз — “Чем скорее, тем лучше”. Может быть, тогда, в самый последний момент, получится все-таки понять, что же это такое — настоящий страх…
Не получилось.
Забавно, но Стась даже обрадовалась, когда увидела наконец-то перед собою их главаря, демонстрирующего в нехорошей улыбочке великолепные никем не выбитые зубы — все шестнадцать, полный набор. Хотя и испытала нечто близкое к досаде — поскольку именно в эту морду метила она пяткой. И так надеялась, что хотя бы удастся сравнять счет.
Старый театральный прием — короля играет свита. Этот мелкий типчик ничем не отличался от остальных. Такой же худосочный и длиннорукий. Вот разве что искривленной спиной — то ли горб, то ли просто с ветки мама уронила неудачно. А в остальном — точно такой же, как все, и одет ничуть не богаче. Не ярче даже, если уж исходить из их дикарских предпочтений. Ни тебе браслетов золотых до локтя, ни бриллиантовой серьги в носу.
Но сразу чувствовалось, что остальные именно свита, а он — Главарь. И свита «играла» его со всем старанием хорошо оплаченной массовки: выла так, что куда там Джесс с ее доморощенным поскуливанием:
— Всади ей, Керс! Не подкачай! Досуха! — и много чего еще, являвшегося каким-то непереводимым местным сленгом. (Похоже, стендовский вариант мата — разумные, они везде одинаковы, как бы не выглядели и где бы ни проживали, первым делом на любом языке именно мат придумывают. Может быть, древний эсперанто потому и оказался мертворожденным, что мата как такового не предусматривал)
И — мерзкий гогот.
Стась опять заскучала. Происходящее все больше напоминало провинциальный театр, причем не из лучших. Ну не могла она, хоть тресни, воспринять этих остролицых ребятишек всерьез.
Самое большее, на что тянули они — на хулиганье малолетнее. Мелкая шпана, изображающая из себя донельзя крутых, жутко деловых и прожженных до усеру… Стась прикрыла глаза и зевнула.
Просто зевнула. Практически и не демонстративно даже. Ну, если честно — может быть чуть-чуть. Самую-самую малость. Не любила она все эти до ужаса пафосные и жутко торжественные провинциальные постановки.
И, похоже, угадала, нанеся этим своим зевком местным горе-трагикам какое-то немыслимое оскорбление. Во всяком случае швырни она им под ноги шоковую гранату — и то не произвела бы большего впечатления.
Смех и вопли смолкли, как отрезанные. Главарь потемнел лицом (натурально потемнел! Почти до черноты!) и зашипел как-то странно, на вдохе. А свита теперь смотрела на него — настороженно, с интересом и опаской, словно сигнала ждала. Но сигнала не было — главарь молчал, разглядывая Стась исподлобья. И больше не улыбался…
Черт.
Нет, ну вот же… Предупреждал же кубик — сегодня день повышенного риска. Авантюры не проканают. Можно подумать, что этот паскудный маяк был так уж необходим. Можно подумать — без него бы потом не нашли. Перестраховаться захотелось идиоткам. А теперь еще и от зевка типа удержаться не смогла. Трижды дура.
— А они, пожалуй, в моем вкусе. — Сказано было даже как-то задумчиво. Только вот голос все портил — неприятный такой. Голос привыкшего командовать. Слишком низкий для геймера. Слишком похожий на человеческий. И от этого — неприятный вдвойне.
Тут же радостно откликнулись, завопили, задребезжали фальцетики и визгливые тенорки:
— Правильно! Так их! Наша победа — чистая победа! Пусть знают наших! — И снова, сквозь гогот: — Вытяни их, Керс! Досуха!..
Главарь передернул ушами. Показалось — неприязненно. Хотя кто его разберет. Керсом, стало быть, тебя зовут. Что ж, будем знакомы.
— Я сыт. А этих просто трахну.
Опаньки.
Вот это да! Дофантазировалась…
Что-что, а уж это-то нам тут не грозит… Фригиднее автоклава и безопаснее тертой морковки… Чьи это слова? Твои это слова. Доутверждалась.
Наверное, вот тут и надо было бы испугаться. Самое время. Задергаться. Ужаснуться. По-настоящему. Запаниковать даже…
Стась стало смешно. Она улыбнулась, уже практически не скрываясь. Даже хихикнула, кажется.
— Сначала — вот эту! — Керс мотнул головой в сторону Джесс. Но смотрел он по-прежнему на Стась. Спокойно так смотрел. Уверенно. И даже, кажется, с совсем уж необъяснимым веселым интересом. Можно сказать, обрадовано, чуть ли не польщенно.
Забавно, но на остальных его слова произвели не меньшее впечатление, чем стасин зевок. Вытянувшиеся лица и шокированное молчание. Кто бы мог подумать, что их так легко шокировать! Тоже мне — скандал в благородном семействе.
Керсу, похоже, произведенное впечатление весьма понравилось. Гаденькая его улыбочка вновь появилась на своем месте.
— Сразу обеих? — Кто-то неуверенно хихикнул, явно пытаясь свести все к шутке, пусть даже и неприличной, но просто шутке, — Лопнешь ведь, Керс!..
Возникший было робкий смех сразу же оборвался, стоило Керсу обернуться. Но он еще помолчал, разглядывая окружающих тяжелым взглядом. И лишь потом сказал — очень тихо сказал, но услышали все:
— Для глухих повторяю — Я. Их. Просто. Трахну. Кому не ясно?..
Ответом было неодобрительное молчание. Потом кто-то сказал с отвращением:
— Я знал, конечно, что ты злостный штрафник… Но не до такой же степени!..
Керс вздернул плечи и зашипел. Откуда-то сверху опрокинулся говоривший, повисел вниз головой и спрыгнул, ловко крутанувшись вдоль диагональной ветки — Стась видела его смутно, боковым зрением, так как головы, привязанной к развилке ветвей за волосы, было не повернуть. Второй выскочил удачно, прямо напротив Стась, словно специально позировал – качнулся вправо-влево на толстой лиане, картинно так провернулся вокруг нее, оставив за ней во время этого проворота ту тряпку, которой они так любят прикрывать спины. Кувыркнулся вниз уже голышом. Они переместились куда-то вбок и ниже, там Стась уже не могла их видеть.Что-то новенькое. Похоже, выяснять отношения они предпочитают в чем мать родила, забавно, ксенологи кипятком уписаются, раньше никто ничего подобного…
Все вокруг сразу зашумели, затрясли кулаками, но в суете этой было больше растерянности, чем возмущения или азарта. Да и на Стась поглядывать стали с опасливым уважением. Сложные у них, однако, отношения, в этой банде. А на первый взгляд и не скажешь. Еще один просчет ксенологов – те утверждали, что полностью разобрались в местной иерархии и никаких неожиданностей быть не может
Ну да. Вот они, в полном объеме. Повезло же…
За все три года присутствия амазонок на Стенде не было ни одной подобной проблемы! Ни одной!
Дождались.
Нет, не то чтобы проблем вообще не было — лазарет вечно переполнен обескровленными психопатками, чуть ли не каждый месяц кто-нибудь попадается с передозом мятки, и хорошо еще, если вовремя попадается и откачать успевают. Климат опять же, постоянные простуды вкупе с тепловыми ударами и обморожениями, но к этому всему уже как-то притерпелись.
А вот таких проблем — не было.
Ксенологи, сволочи, мамой клялись, что именно таких проблем тут и возникнуть-то не может. В корне! И вовсе не из-за каких-то там слишком уж высоких моральных качеств этих самых геймеров, шутить изволите? Это у кого там высокие моральные качества? У дикарей, по деревьям прыгающих чуть ли не голышом и жрущих в сыром виде всякую пакость?! Впрочем, даже если бы и высокие… чем высокоморальней и ближе к пуританству общество — тем больше в нем потенциальных маньяков, и тем страшнее такие маньяки. Эту теорему по соционике доказать просят на втором курсе в качестве лабораторной, да и то не всегда. Слишком уж простая она.
Тут дело в другом. В отсутствии получаемого удовольствия.
Нет для них в сексе кайфа. Просто работа, необходимая, но вовсе приятности не доставляющая. Так-то вот. Как они еще не вымерли, бедные, при таком-то раскладе.
А если кайфа нет — зачем напрягаться?.. Все равно как в лишний наряд по уборке санузлов напрашиваться. Какой нормальный станет, и не важно при этом, человек он или геймер? Никакой не станет. Нормальный, в смысле.
Нормальный… Ага. Именно что – нормальный. А ей, похоже, повезло нарваться на извращенца-трудоголика!
Правда, если от семантического анализа отталкиваться, за изнасилованием остается еще функция подчинения-унижения поверженного врага и его ближайших родственников… Забавно. Так естественно и по-человечески — превратить удовольствие в инструмент принуждения. По-человечески. Ага.
Только вот трудоголик этот — не человек. И даже близко не. Геймер он. А для геймеров функцией подчинения-унижения другое является, стоит хотя бы разок на зубки их посмотреть, у них же даже и ругань вся – именно на этом, и такое понятное любому человеку «поиметь» после перевода на местный и обратно будет звучать как «надкусить». А, значит, мы возвращаемся все к тем же четырем шансам из одиннадцати…
Вернулся главарь быстро — не прошло и двух-трех минут. Скользнул мимо сквозь привычно расступившихся. Голый, уродливый, теперь он вовсе не походил на человека — скорее, на огромного паука, он и передвигался-то по-паучьи.
И был он один.
С тонких губ на острый подбородок текла кровь, и Стась слегка замутило, когда она поняла, что кровь эта — не его.
Взвизгнула Джесс. Кто-то спросил испуганно:
— Но ты хотя бы их …? Для страховки?
Одного из произнесенных слов Стась не поняла — очевидно, тоже какой-то местечковый сленг, не вошедший в основную лингво-базу. Ответом был хриплый смех. А потом Джесс заорала уже всерьез.
И орала долго…
А давно это было. Никто сам-то не видал. Говорят, живёт цыган, самый старый в таборе, так вот: отец его Бог знает когда помер, а отец того отца — так и ещё раньше, а вот дед того — так, пожалуй, и видал. А из теперешних — никто. Не видал никто, да все рассказывают. Чуешь? Было, значит. Люди помнят.
Так вот. Жил это в деревне одной кузнец. Один жил, жены не было у него, от падучей лихоманки померла. А на новой не женился: уж больно ту, первую, любил, всё никак забыть не мог. И детей не было: Бог не дал, жена не успела, померла… А, может, и не кузнец то был, может, бортник, али и вовсе мельник — поди, пойми теперь. Давно было, да и речь не об этом. Пусть будет кузнец.
Вот как-то по осени подсчитал он оставшиеся деньги, упаковал в телегу кое-какой кованый товар, запряг кузнечного битюга — собрался до города ехать: пришло время металла прикупить, да надо капустой к зиме запасаться. В его-то деревне дрянная она была, никчемная совсем: жухла да плесневела ещё до Нового Года. Уж как не исхитрялись местные хозяйки — а всё бестолку. А из города белую возили, хорошую, сочную. Прошёлся по соседям, спросил, не нужно ли кому чего, набрал заказов, да поехал.
Дорога в город всё лесом шла. Петляла, в чащобах глухих пряталась. А погода с утра что-то не заладилась: сперва дождик моросил, а потом и вовсе ветер поднялся, облака по небу низко погнал, чёрные, клочкастые… Каб не сентябрь — можно было поклянуться, что снег повалит. Снег — не снег, а морось какая-то из тех облаков спустилась, густая, плотная, белёсая, как шляпка поганки. Дождь — не дождь, туман — не туман… Остановил кузнец битюга. Дороги не видно, какое там — руки, перед собой вытянутой, и то не видать. Куда уж тут дальше ехать, надо пережидать. Только не долго простоял. Красные зрачки блеснули в сырой, стылой канители, на несколько голосов завыло так, что к спине будто кусок свежего льда из речки прислонили… А волки ведь. Не зря он этих тварей всегда боялся пуще напасти.
Не стал кузнец дожидаться, пока звери прямо на него выйдут. Тронул битюга, присвистнул, да погнал вперёд, в туманную мглу, что есть духу. Битюг — лошадь тяжёлая, не быстрая, да телега не пустая, кованый-то товар не мало весит… Опомнился кузнец только тогда, когда битюг сбился с неуклюжей рыси, под копытами зачавкало, а колёса телеги увязли почти по ступицы. Болото. Всё, конец. Если волки здесь нагонят — пиши пропало. Взял кузнец топор, им самим же и выкованный — помирать, так хоть не за даром жизнь отдавать! Но только показалась поодаль пара красных глаз — тут же раздался короткий посвист, туман прорезал долгий визг, превратившийся сперва в вой, потом — в предсмертное горловое сипение… Ещё и ещё раз просвистело, и ещё два волка, захлёбываясь кровью, легли в трясину. Четвёртая пара глаз потускнела и погасла: волк, видать, оказался старым, благоразумным, развернулся и припустил восвояси. И только кузнец решил осмотреться по сторонам и понять, откуда так удачно подоспела подмога, как из тумана навстречу вышел старый цыган. Поля шляпы промокли и обвисли. Руками он не торопливо сворачивал в кольца огромный кнут. «Цел? Конь в порядке?» — только и сказал цыган. Кузнец уверил спасителя, что всё цело, ни единый волос не упал, ни одна железка с повозки, и всё — благодаря ему, цыгану. «Век не забуду твоей смелости, век в долгу теперь перед тобой: ведь ты мне и жизнь спас, и коня помог сберечь, и товар не растерять в болоте. Помоги мне вывезти повозку из этой трясины, и проси, чего хочешь — всем, что у меня есть, с тобой поделюсь, словно с родным братом!» Всё так же молча обогнул цыган повозку, похлопал коня по морде, на которой ещё оставались клочки пены, и зашептал ему что-то, заприцокивал на своём птичьем наречии. Уж что он говорил коню — не ведомо даже Богу, только конь зафырчал, медленно развернул тележную ось и с натугой потащил вязнущую повозку куда-то в сторону, в туман, а цыган шагал рядом и всё говорил и говорил. Пока не хрустнули под колёсами дорожные камни. Битюг встал, а цыган подошёл к кузнецу и говорит: «Ты сказал, что за своё спасение поделишься со мной всем, чего ни попрошу. Ты сам сказал, тебя за язык никто не тянул. Вот как придёшь домой — отдашь мне то, о чём ещё не знаешь, чего не ждёшь и получишь негадано. Гляди же теперь, держи слово!» А больше ничего не сказал, развернулся и ушёл в рассеивающийся туман.
Опешил кузнец. Это как же это — отдать то, о чём не знает? Вроде, всё он знает и в доме своём, и на кузне — каждую щёлочку, каждую мышь что в этой щёлочке прячется… Сел на телегу, задумался. А битюг тронул телегу-то, да и пошёл тихонько. Ну, ладно, идёт и идёт, с дороги-то не сворачивает: небось, доргу эту, до города, за жизнь свою немалую хорошо выучил, найдёт хоть по запаху, хоть наощупь. Так и ехали. А как туман рассеиваться начал, глядит кузнец — батюшки! Конь-то не в город его повёз! Домой пришёл! Вот и дорога с холма спускается, а там уже и околица видна. Чудны дела твои, Господи! Ладно, не судьба, стало быть. Решил в другой день съездить, всё одно непогода сейчас, торг плохой. Домой — так домой. Едет, смотрит — детина идёт. Кузнец сам не маленький, а этот — и того шире. Признал его кузнец: подмастерье шорников, с соседней деревни. Остановил битюга, поздоровались, а парень и рад: «Как раз к тебе иду, мил-человек! Мастер мой велел кланяться, да долг передать!» Какой ещё долг? А парень не унимается. «Как же! Вот, по весне лошадь у него расковалась, и обруч с колеса слетел. Ты ему и лошадь подковал, и обруч сладил, да ещё и в запас дал!» Тю! Ишь, вспомнил-то! Тоже мне, долг — просто помог тогда человеку! Кузнец о том уж и думать давно забыл, а тот запомнил, гляди ты! И тут достаёт подмастерье из мешка новую кожаную куртку: «Вот, прими, будь так добр, да не взыщи, коли чего не так: чем богаты — тем и отдаём, а только честь знаем и слово держать умеем!» Что за куртка! Не куртка — загляденье! Лацканы тиснёные, сама коричневой матовой кожи, да такая плотная — никакие искры не страшны! Ай, мастер, ну, угодил! Сердечно поблагодарил кузнец шорникова ученика, позвал в гости. Только тот не пошёл: «Мне, говорит, ближе отсюда обратно вернуться. Дел ещё не в проворот! Спасибо тебе, будем в ваших краях — непременно заглянем!» Ну, известно, хозяин — барин. Пошли, каждый в свою сторону.
Выворачивет кузнец из проулка, промеж выпасов, там как раз и дом уже видно. Ну, не то, чтоб весь — так, уголок, да тын, да калитку. Глядит — а под калиткой, у самой земли, тень. Чёрная, даже по поздним сумеркам. Кузнец встал, глаза трёт: опять ведь волк. А не иначе — волк! Они обнаглели нынче. Вон, десятого дня к подьячихе двое во двор залезли, прямо под крыльцо. Она на крыльцо зашла, а в ней весу, что в жёрнове! Мостовинка возьми и прогнись, холку-то и прижала волчищу. Тот выскочил, понятно, с такой обиды подьячиху хвать за… Ну, какая разница, за что, главное, что завизжала она, как поросячий хор! Перепугала волка до полусмерти, а и было чего испугаться. По всем деревням окрест иди — ни свиньи такой громкой, ни петуха рыжего, зычного, как та подьячиха была, не сыщешь. Волки выскочили в палисадник, один за другим, друг о друга стукнулись да исчезли — не то в хомяков превратились, не то в мышей летучих, поди пойми. Подьячиха-то с тех пор заважничала, всем укус показывает: мол, вовкулак её похватал! Ну, пусть не вовкулак, просто волк — тоже хорошего мало. Оставил кузнец битюга с телегой, намотав вожжи на берёзку. Отломал жердину от выпаса, идёт к дому тихонько, а волк не шевелится что-то: усталый, что-ли, или заранее испугался уже: жердина длинная, толстая, да и кузнец ведь не маленький: ни ростом Бог не обидел, ни в плечах… Так и дошёл до калитки. Глядь — а не волк там, нет никакого волка, поблазнило. А сидит мальчонка на земле у калитки-то, скорчился: «Не бей, дядька..» Сам тоненький, как трава, не одёжка бы — так и кости б, наверно, все просвечивали. А одёжа на нём чёрная, да и сам он тоже чернявый, и кудрей копна… Цыганёнок, стало быть. Кузнец спохватился: стоит над пацаном с жердью, горой нависает… Бросил скорее дубину свою подальше, улыбнулся, протянул руки. Добрый был кузнец, сразу видно б, если бы не страх да дубина. Цыганчик, вроде, и отстранился, а вроде и расслаб, поуспокоился малость. Потом и вовсе на ноги встал, ручонками кузнецову лапу взял, двумя сразу. Открыл кузнец калитку и повёл приблудыша в дом, а потом сходил за своей телегой. Так и стали жить. Кузнец изменился, смеяться стал часто, радоваться стал. Сердцем принял парнишку. За сына. А тот тоже не горевал. Рос, как лебеда придорожная, смеялся заливисто, а уж пел как звонко — все соседи дела бросали да подтягивались к тынам: слушали. Только отцом так и не звал кузнеца. Всё «Дядька» да «Дядька».
Ага… А тут цыгане проходили, табором встали у леса, на поляне. В деревню пришли, понятно: попеть-потанцевать, погадать, да украсть чего. Малец как услыхал голоса — громкие они, цыгане, далеко слышно — да и бежать, а дома под стол забился, ни звука… Кузнец усмехнулся: мол, чего испугался-то? Родичи твои, всё ж! Тот — ни-ни, словно и нету его. Кузнец плечами пожал, да пошёл на площадь у колодца, там бабы молоко торговали, да творог, да яйца, да мёд. Вот идёт он молочка купить, малого побаловать, а цыганка — ай, позолоти ручку, всю правду про жизнь твою расскажу, как есть, не утаю! А и то — чего не послушать? Ладно они всё это плетут… Дал монет, да сыру купил козьего ей. «Хватит. Рассказывай теперь, как обещалась!» Та и рада. «Ай, красивый, ай, повезло тебе! Бахт, большой бахт! Нашёл ты, чего не ждал-не гадал, счастье своё нашёл, судьбу свою! Только смотри теперь, держи, не упусти: что нежданным пришло — нежданно и уйти может! А больше ничего не скажу тебе: это самое важное, самое главное, не забывай!» И убежала. Даже прибавку не стала вымогать. Опешил кузнец, стоИт, словно ушат на него воды выплеснули. Чего наплела-то, бестия? Так ведь хотел просто, шутки ради, потешиться… Вот и дошутился. «Что нежданно пришло — нежданно-негадано уйти может». Сразу ему тот цыган на болоте вспомнился. «Отдашь мне то, о чём не знаешь, и получишь нежданно — не гадано…» Холодок по спине опять пополз. Не хороший такой. Будто не живой. Запечалился с тех пор кузнец. Вся радость с него сошла, потускнела, как трава в августе. Ходит сам не свой, места себе найти не может. Цыганёнок это почувствовал, молчит, не поёт, не смеётся. Говорит кузнецу: «Ты не гони меня, дядька, а дядька! Ведь не прогонишь? Скажи: не прогонишь?» Кузнец его по кудрям треплет: «Да не прогоню, не боись ты, куда ж я тебя прогоню, дрозда чернявого!» А у самого — слёзы…
А в город-то надо было ехать. Железо кончается на кузне, солить в зиму нечего, а ведь он не один теперь! Да и денег не так много осталось, надо бы товара продать… Собрался сызнова, да и что собирать-то — телега так и стояла нагруженная, соседи заказов надавали, ждут теперь. А цыганёнка своего решил дома оставить. Не спокойно на сердце. Как тот ни просился с ним — не взял: мол, вахлаки последнее время стали пошаливать, за домом присмотр нужен, ты вечером в темноте не сиди, лучину поярче жги: они в жилой дом никогда не пойдут, а только в пустые! А я завтра к вечеру обернусь… С тем и уехал.
Дорога в этот раз лёгкой была. Сухо, солнышко ещё пригревало почти по-летнему. Битюг резво рысил. Едет кузнец. Вот уж и дерево приметное — огромный, натрое разбитый молнией клён: середина леса. Глядит — стоит под тем клёном знакомая фигура. Безрукавка, шляпа большая, поношенная, не раз изведавшая и дождя, и ветра, да огромный кнут на поясе. Зашлось сердце у кузнеца, и словно ещё больше льда к спине приложили. Остановил битюга. Цыган подошёл: Дубридинти, мол. Не забыл уговора нашего? Да куда ж такое забыть… Как чувствовал ведь. Не стал пацана с собой брать. Спасибо тебе, Господи, уберёг! Только что ж делать-то? Уговор — дороже золота! И теперь он должен отдать мальчонку, цыганское дитя. Самое дорогое, что есть в его клонящейся к закату жизни. Найденное нежданно, полученное негадано. Страшное горе повисло вокруг. Великое, неизбывное… Только вдруг мелькнула в этой беспросветности малая искорка, спасительная догадка. Почему мальчик? Ведь не только его получил он нежданно — не гадано! И ведь никакой лжи, никакого обмана! С улыбкой повернулся кузнец к цыгану. «Помню я наш уговор, добрый человек. И то, что я совсем недавно получил нежданно — не гадано, сейчас при мне! Вот, возьми, носи на здоровье, с божьим и моим благословением!» С этими словами кузнец снял с плеч и протянул цыгану свою новую кожаную куртку, полученную совершенно неожиданно: о пустяковом долге соседского шорника он забыл, да и за долг-то никакой не считал, а тот вона как, поди ж ты! Эх, если б знал ты, шорник, какую услугу оказал, возвращая прощённый долг!
Молча взял цыган протянутую куртку, без улыбки посмотрел в глаза кузнеца — долго, испытующе. «Кого обмануть решил?» — читалось в его взгляде. Затем развернулся и ушёл в полуденное марево, так и не сказав ни слова.
Всё ещё убеждая себя в том, что никакого обмана не было, кузнец добрался до города лишь к вечеру. Страшно уставший, он загнал телегу на постоялый двор, распряг битюга, снял комнату и через час уже спал тревожным сном, не принесшим ни отдыха, ни успокоения. Проснувшись, он плеснул в лицо водой, и, не позавтракав, отправился пешком на рынок — разузнать цены и спрос на товар. На рыночной площади народу была целая толпа, и торговля шла на удивление бойко. Найдя лавочника, продающего кованую утварь, кузнец предложил ему свой товар, и, как ни странно, быстро сговорился на весьма высокую цену. Настроение стало подниматься… Однако на обратном пути, решив купить расстегай, кузнец не обнаружил на поясе кошеля… Проклиная себя за ротозейство, кузнец вернулся голодным, запряг битюга и отвёз товар на рынок. Полученная сумма, казалось, гарантировала и восполнение потери, и все необходимые закупки, денег было неожиданно много. Но лавка жестянщика оказалась закрытой. Тогда кузнец отправился к нему домой, они хорошо знали друг друга. Тот встретил кузнеца на пороге, пригласил в дом. На вопрос, отчего в такой богатый день его лавка закрыта, жестянщик отвечал, что, по слухам, сегодня на площади орудует шайка фальшивомонетчиков, и он лучше останется в небольшом убытке, чем с фальшивыми деньгами и без товара… «Говоришь, ты необычайно удачно расторговался сегодня? Странно это. Слушай, а зайди-ка ты к ювелиру, он живёт во-он в том доме, проверь свою выручку…» Кузнец шёл к дому ювелира с ещё более тяжёлым сердцем, а вышел оттуда с заключением, что все до единой монеты в его толстом кошеле — фальшивки. Мрачнее тучи, кузнец уселся в пустую повозку и понуро уехал из города. В самой середине леса на него наскочили вахлаки, и, хотя он храбро отбивался своим топором, рукоятка быстро сломалась, встретившись пару раз с кривой саблей, да и сам кузнец лишь чудом остался жив. Избитый, голодный, потерявший и битюга, и повозку, и даже кошель с фальшивыми деньгами, кузнец добрался до дома только к вечеру следующего дня, переночевав в лесу и подхватив насморк. Ещё издали увидел он открытые настежь двери пустого дома. Цыганёнка простыл и след, на полу дотлевала почти погасшая лучина, а на столе, брошенная небрежно, валялась его новая кожаная куртка. И понял кузнец: никуда от судьбы не деться, никто ещё от неё не уходил, никто её не обманул. И ему не удалось.
Так рассказывают старики, так и я рассказал вам. Слово в слово. Чтоб мне до конца жизни больше с табором не выйти.
(на Фрая Большая телега)
— Хочешь? – спросила Маринка, на мгновение выныривая из облачка ароматного пара над картонным стаканчиком кофе, — Я большую группу набрала, есть еще одно бесплатное место.
— Хочу, — без раздумий согласился я, — а куда?
Хотя, какая разница, куда? Экскурсии в турагентстве с несуразным названием «Фемида» отличались повышенной привлекательностью и познавательностью, и были рассчитаны не на пузатых бюргеров с их сосисками на шпажках и шуб-турами, а на молодых и азартных, готовых день деньской лазить по древним развалинам, увитым каким-нибудь особо романтическим плющом, а ночь напролет плясать в клубе или охотиться за светлячками звезд над черепичными крышами, урывая минуты сна в ярко-красном автобусе, ненавязчиво протаскивающем дремлющие тушки сквозь километры между очередными достопримечательностями.
— На этот раз у нас тематическая поездка, — Маринка поерзала по плоской тумбе забора, стараясь угнездиться поудобнее, чтобы уже по-осеннему выстывший розоватый камень не холодил сквозь драные на коленках джинсы. – Едем в Трансильванию смотреть где жили вампиры. Экскурсия сопровождается просмотром тематических фильмов, в программе запланирован вампирский карнавал. Я буду Маришкой, невестой Дракулы.
Подождав, пока Маринка, запрокинув голову, допьет кофе, ловя последние капли высунутым языком, я, пользуясь тем, что сейчас наши лица на одном уровне, потом наклоняться же придется, вот еще, чмокнул ее в кончик холодного носа и сдернул с небезопасного насеста.
— Не сиди на холодном, тебе детей еще рожать.
— Детей, детей, — стаканчик из «Старбакса» ловко влетел в мусорку, — каких еще детей…
— Как каких? Моих, каких же еще?
— Это ты мне вот так предложение делаешь? — скорчила скептическую гримаску Маринка.
— Нет. Не делаю. С таким ответственным делом придется подождать, пока хотя бы чуть-чуть затупится шило в попе. Но я работаю над этим, правда-правда. И где-то в начале следующего года смогу обменять тупое шило на замечательную квартирку с окнами во двор, заросший сиренью.
— Ты меняешь шило на квартирку… А я меняю промокшие ноги на кружку глинтвейна и тебя под одеялом.
— Годный обмен, мне нравится, пошли выполнять, — с энтузиазмом отозвался я. Поменять замерзшую подружку на нее же, согревшуюся и зарозовевшую после горячей ванны, показалось мне отличной идеей.
Уже поздним вечером, почти засыпая, Маринка пробурчала мне куда-то под подбородок:
— Меняю сирень на дуб и баночку золотого акрила.
— Согласен, — тихо улыбнулся я.
Утро началось с не с кофе. А с беготни по квартире и суматошных сборов – выезжать надо было, оказывается, уже сегодня. Едва успев кинуть в сумку пару футболок, смену белья, благо, ноутбук уже лежал в одном из отделений, я был вытащен из квартиры Маринкой почти за шиворот. И ничего, что я на голову выше, эта мелочь регулярно умудряется еще и не такие фокусы проворачивать. Куртку надевать пришлось уже в лифте.
Стремительная пробежка по полусонным еще улицам, метро, на этот раз даже без толчеи и давки, хорошая примета, окончательно просыпаясь, решил я, и вот уже красный автобус принимает нас в свои бензиново-плюшевые объятия.
— Ты молодец, — Маринка коротко поцеловала меня, пытающегося упихать коленки в стандартный промежуток между сидениями, в висок, — встал, проснулся, и даже не ворчишь, держи медаль за доблесть, — она пришлепнула мне на грудь лимонную кленовую ладошку, перебившую бензиновый угар пряностью вянущей листвы.
— Как приедем, меняю телевизор на поход за грибами, — я открыл ноутбук, перевод ждали в редакции уже послезавтра.
— Ага, меняю пяльцы на перочинный ножик, — согласилась Маринка и принялась сноровисто рассаживать прибывающих пассажиров.
Я почти не обращал на них внимания, эка невидаль, люди, их вокруг десять сотен на тысячу, а у меня тут слова. Которые медленно, но верно складывались в связный текст, повествующий о приключениях белокурой девы в стране эльфов. Деве несказанно везло, и травы ей подчиняться стали, и принц втюрился по самую макушку своей остроухой головы.
В общем, первые две трети экскурсии обошли меня стороной. Таможенный контроль в Бресте, краткая ночевка в Жешуве, плавные покачивания автобуса по предгорьям Карпат — все стерлось в спешном перебирании клавиатуры. Отправил файл и вырубился, кое-как приткнув гудящую голову к прохладному стеклу. Дальше я спал. Невпопад отвечал Маринке, жевал всунутый в руку бутерброд, мне не мешали даже бубнящие «Сумерки» в телевизоре, и проснулся только от загадочного Клуж-Напока, произнесенного голосом моей возлюбленной.
На ярмарке в этом городке оказались потрепанные искусственные волчьи шкуры и совершенно замечательная цуйка, чья рубиновая глубина заставила меня примириться с ненастной румынской реальностью.
Вдохновленный парой глотков и насмешливыми взглядами Маринки, я даже рискнул подняться на местный холм чего-то там Хилл, потащился как миленький, по каскаду лестниц, начинающихся от центра города. До вершины дотащились не все, половина предпочла осесть с чашкой чая в Бельведере, ресторанчике на середине подъема. Гордый собой и своей не до конца еще убитой неспортивным образом жизни физподготовкой, я несколько раз ловил на себе чей-то заинтересованный взгляд. Взгляд чрезвычайно льстил моему самолюбию – надо же, на меня кто-то больше одного раза посмотрел, приятно-то как.
Сползли, загрузились, покатили дальше. Белая Юля, то есть Альба Юлиа, замок в Деве, Евангелический собор в Сибиу – нет-нет, а тот же заинтересованный взгляд прохаживался по моему чувствительному организму, все настойчивее и настойчивее, под конец уже чуть ли не заявляя на меня хозяйские права. Скоро ежиться начну от такого пристального внимания.
Причем обладатель взгляда, хоть и ехал с нами в одном автобусе, хорошо маскировался – во всяком случае, как я ни старался резко оглянуться, ни разу не засек, чтобы меня разглядывали. Мои подскакивания не ушли от внимания Маринки. На вопрос почему я кручусь как будто меня за пятую точку в припортовом кабаке матрос ущипнул, я честно признался, что за мной кто-то наблюдает.
— Известно, кто – вампиры, — вроде бы серьезно пояснила Маринка, но в глазах ее плясали удивленные и удивительные смешинки, и я решил забить на таинственные взгляды, кому надо будет – сам подойдет.
Ой, зря я это сделал.
Уже в Куртя-Веке, стоя возле стопки древних кирпичей, я поймал себя на мысли, что ощущение настойчивого взгляда стало неотвязным. Все чаще хотелось почесать между лопатками и стереть с лица липкую паутину чужого любопытства. Пока еще любопытства, лишь бы оно не переросло в гастрономический интерес. Все-таки, вампиры и вампирская субкультура – это заразно. Так любого прохожего начнешь подозревать в наличии у него парочки остро заточенных клыков.
Наш же, вполне себе человеческий гастрономический интерес был удовлетворен в Ла Маме. После густой чорбы, щедро присыпанной свежей петрушкой, печеных на углях мититеев и свежих, еще горячих бубликов даже поход в огромный парламентский дворец показался детской забавой. Тем более, времени на него много не потратили – наскоро пробежались по мраморным коридорам, полюбовались на сияющие хрустальные люстры и поспешили в монастырь Снагов.
Здесь рьяные поклонники ахали и фотографировались над могилой Цепеша, я же воспользовался свободными секундами, чтобы погладить Маринку по короткой юбке. Она шутливо хлопнула меня по рукам:
— Меняю старые развалины на отель в Брашове.
— И долго еще до твоего молодого отеля?
— Завтра там целый день торчать будем, к балу готовиться и потом балиться.
— Понял.
До Брашова был еще замок Бран, со своей старой капеллой, потайной лестницей и колодцем во дворе. Интересно, монетки со дна колодца кто-нибудь собирает? На реставрацию хватит. А то после Копполы множество ног уже протоптали дорожки в средневековых камнях, желая приобщиться к духу мистических легенд.
Хотя да, замок хорош. Мощные стены, узкие бойницы. Легко представить, как его штурмовали закованные в латы рыцари, как лилась расплавленная смола, как горели фашины… А после захвата, не важно, удавшегося или нет, наваливался очередной мор.
Бррр, пошел я на свежий воздух, что-то мне не очень хорошо.
Маринка, будто чувствуя мое состояние, оказалась рядом.
— Да ты весь горишь. Ну-ка, иди в автобус.
Засуетилась, впихнула пару таблеток из экскурсионной аптечки, помогла откинуть кресло. Меня трясло в лихорадке, голова тяжело кружилась, во рту поселился отчетливый тошнотворный привкус горелой крови. Никогда в жизни не пробовал горелую кровь, но она просто обязана быть именно такого вкуса – горького, с отчетливым железистым запахом и одновременно притягательно сладкого.
Проснулся я уже в Брашове от того, что Маринка меня трясла и уговаривала переползти в номер отеля. Там, после очередной горсти таблеток, я снова провалился в темный колодец сна. И из этого колодца на меня смотрели горящие жаждой глаза.
Окончательно пришел в себя, когда уже стемнело. Мокрый, как мышь под веником, с пустой ломящей башкой и пересохшим горлом. Долго хлебал в ванной чуть отдающую сероводородом воду, которая тем не менее, прогнала и жажду, и даже головную боль.
Напившись, я влез под душ, наскоро сполоснулся, натянул свежие шмотки и поперся искать Маринку. Она, сейчас уже Маришка, в белом длинном и полупрозрачном платье, стоя на возвышении в центе зала, выкрикивала команды для танца.
— Поворот! Поворот налево! Шаг правой, шаг левой, поворот к партнеру, полупоклон! – звонкий, серебристый ее голос вольной птицей взлетал к потолку и, немного потолкавшись о перекрытия, оседал прозрачными кристаллами на штукатурке. Часть команд вылетала в отдушины в своде и начинала кружиться над городом, заставляя прохожих коситься на небо, недоумевая, кто это приказывает им подать партнеру левый локоть.
Не желая отвлекать распорядительницу бала, я тихо отступил назад в гостиничный коридор. Подумал, что неплохо бы и прогуляться, раз уж мне стало лучше. Не валяться же я сюда приехал. Не успев додумать мысль, куда я пойду прогуливаться, что скажет Маринка, когда бал закончится, я развернулся и с грацией панголина потопал к выходу. Голос вслед звенел, набирая силу, гибкое серебро билось в звуках, распугивая всех вампиров на расстоянии выстрела.
На выходе у меня хватило ума оглянуться и узнать название отеля. «Эксцельсиор» — неплохо, мог бы быть какой-нибудь «Король Август», вот тогда бы балу хана бы пришла. Не представляю человека, который бы смог веселиться, сверкая накладными клыками, в «Короле Августе».
Бездумно я побрел вперед по узким улочкам. Ни на секунду не задумываясь, что там, в темноте, словно подталкиваемый в спину легчайшим ветерком. Ветерок постепенно крепчал, шаг мой ускорялся, впереди замелькали деревья, под ногами зашелестели опавшие листья, запахло молоденькими, только просыпающимися грибами.
Ветер стих, позволив мне остановиться, подумать над тем, где я оказался, ужаснуться темноте, обрадоваться найденным спичкам и закурить. Долгие четыре с половиной минуты, пока тлела сигарета, темнота, лишь концентрирующаяся за пределами слабого свечения, ощупывала мое лицо жадными лапками, свивалась в клубы у ног и нашептывала в уши, обещая открыть все тайны мира. Когда алый огонек исчез в фильтре, я глубоко вздохнул, понял, что надо просто развернуться и пойти обратно, парк в центре европейского города не бескрайняя сибирская тайга, где между деревушками по двести верст и все лесом.
Тут как раз и луна выкатилась, светя раздутым кругляком. Я и в самом деле развернулся, сделал шаг и почти наткнулся на человека, до этого неподвижно стоящего сзади меня.
Человек. Высокий, худощавый, одетый в темное. На первый взгляд, мой ровесник. На второй – глубокий старец, судя по взгляду, подернутому седым пеплом прожитых веков, а то и тысячелетий.
Лицо каменное, неподвижное. С таким лицом убивать можно. Хотя да, сейчас он и будет убивать. Меня. Мамочки мои родные, вампир. Настоящий.
Он медленно приблизился, чуть наклонился, почти слизывая с моих губ недавнюю сладость вишневого табака. Глаза в глаза. Взгляд его затягивал, приковывал к себе, удерживал на ногах, пусть даже глупое тело мечтало о возможности осесть бесформенным кулем на влажную, проминающуюся под ногами землю.
— Ты молодой, восстановишься быстро, — прошелестело возле щеки, — а мне уже не под силу материальная пища.
Я ощутил, как вампир перебирает мои воспоминания. Не перебирает, вытягивает, оставляя от них лишь оболочку: это было, лишенную красок, вкусов и запахов. Лишенную эмоций.
Бескрайнюю ширь огромного мира и высоченные деревья над головой, высокие-высокие, прям до неба. Шоколад, утащенный из буфета и слизываемый с пальцев, от этого кажущийся еще более сладким. Многоцветная тяжесть букета в руке и ласковые глаза ее, которая будет встречать по утрам следующие четыре года. Зимнее утро, прозрачное и звонкое, едва встающее над горизонтом белое солнце в печных дымках. Вода из колодца, что ломит зубы, вкусная так, что глотаешь еще и еще, пока не начинает холодом булькать в животе. Леер авиамодели в руках, тугой, рвущийся в небо, отпустить бы, лети, да нельзя, игрушка клюнет носом и упадет переломанной кучкой, терпи, ты живешь только на привязи. Белый бант за партой впереди, локон на шее, нестерпимо хочется прикоснуться, отвести пальцем, заслужить укоризненный шепоток сейчас и щелчок свернутой тетрадкой потом, на долгожданной перемене. Первая сигарета за школой, горький до рвоты табачный дым, это потом ты научился выбирать себе отраву, вишневую, мятную, вся табачная индустрия у твоих ног. Плотный ветер в лицо, ветер, на котором можно лежать, и только рывок строп превращает рвущий легкие поток в ласковые поглаживания. Бешеный стук сердца от первого поцелуя, полынная горечь расставания, космическая пустота невозвратной потери, парок кофе, многозвучие специй на рыке, басовые гитарные риффы, ментоловый ветер над крышами, океанская бездна под ногами…
Воспоминания таяли, вампир начал отходить, невесомо, словно несомый бризом клочок тумана, отпуская меня, опустошенного и выпотрошенного.
— Меняю… — только и смог прохрипеть я, слова «свою прошлую жизнь на твою не-жизнь» так и не сорвались с губ, никогда не любил лишнего пафоса.
Последним воспоминанием от меня к нему скользнула фигурка в белом и звенящий серебряный голос.
Вампир словно споткнулся на ровном месте, затормозил, теряя безупречную элегантность, затряс головой, скорчился, зажимая уши, как при взлете истребителя, и неожиданно растаял, рассыпался серым пеплом, оставив после себя прозрачное серебристое облачко, которое помедлив, разлетелось разноцветными искрами по парку, затаилось в кронах, в родниковой воде, в венчиках ландышей.
Парк вздохнул, завозился, просыпаясь, и я понял, что он доволен и избавлением от нежити, и роскошным подарком. Парк обещал, что воспоминания будут жить в нем, и гости парка могут окунуться в них в любую ночь.
— Меняешь? – прошелестело в ветвях.
Я понял, что мне предложили поменять воспоминания на возможность когда-нибудь вернуться сюда и остаться каплями росы и вечерним светом фонаря, щебетом птиц и следами на снегу.
— Меняю, — ответил я, — это достойная мена.
Парк засмеялся легко, необидно, а я отклеил от травы непослушные ступни и зашагал обратно в «Эксцельсиор», нехорошо расстраивать Маринку своим долгим отсутствием.
У старинушки три сына:
Старший умный был детина,
Средний сын и так и сяк,
Младший вовсе был дурак.
П.П. Ершов. Конек-горбунок
— Бабушка, я устала так, что мне будет не поднять ложку с супом! Но я хочу есть, как целая стая волков! — Маринка упала на стул около холодильника и откинулась на спинку.
— Ты думаешь, стая волков хочет есть сильней, чем каждый из них по отдельности?
Бабушка принесла с веранды кастрюлю со щами, сама налила Маринке полную тарелку, поставила ее в микроволновку и нарезала хлеба.
— Ну? Рассказывай.
— Нет. Я не могу. Поем, посплю и расскажу. Умираю, как хочу спать! Мы договорились встретиться в шесть часов у твоего Юрки Ляшенко, надо успеть выспаться.
— Но перелет-траву-то видели? — бабушка заглянула ей в лицо.
— Видели. Только на нее и любовались! Всю ночь по лесу за ней бегали.
— И… какая она?
— Бабушка. Я не могу. Глаза б мои на нее не глядели. Красивая она. Очень красивая. И поет, тихонечко так… Ты мне лучше расскажи, ты же всех в поселке знаешь?
— Ну, всех не всех, но многих, — бабушка сделала вид, что скромно опустила глаза.
— Знаешь ты Игоря? Он вроде как на ДОЗе работает.
— Ну! Спросила! Я десяток Игорей знаю! А кто сейчас на ДОЗе работает, понятия не имею.
— Он раньше физиком был.
— А! Знаю, конечно, и очень хорошо. Смирнов Игорь. Физиков у нас в Весине и нету больше. Я с его матерью, царство небесное, в одном кабинете десять лет просидела, в энергонадзоре.
— Правда? Вот это да!
Бабушка поставила перед ней тарелку, и Маринка схватилась за ложку, как голодный беспризорник, которому перепала миска каши.
— Попутчик, что ли, твой? — догадалась старушка.
— Угу, — Маринка чуть не подавилась от жадности.
— Ну что, хороший парень. И семья хорошая. Я про него много разных историй знаю — каждый день рассказы его матери слушала. Он третий сын у нее, самый младший. Старший военным стал, до полковника дослужился. Подводник, во Владивостоке живет. Средний в Москве, кем он там сейчас — не знаю, а уезжал инженером-строителем. Квартиру там ему дали. Давно это было, лет двадцать прошло.
— Ты мне про младшего расскажи. Какие истории? Болел, что ли?
— Тьфу на тебя. Здоровей нас с тобой. И учился хорошо, легко ему все давалось, его даже в город учиться отправили, в специальную школу, учитель математики постарался. А истории… Ну какие истории мать про сына будет рассказывать?
— Да, какие?
— Вот на лошади ездить учился. У нас при больнице коняшка был, Орлик. Так старый дурак-сторож из пацанов кавалеристов сделать удумал. Все по разу попробовали и забросили. А этот бегал к нему, пока не выучился галопом скакать. Это на битюге-то!
— Подумаешь, история… — разочарованно протянула Маринка.
— Не скажи. Орлик был с норовом, под седлом-то не ходил никогда толком, только в упряжке. Мать думала, убьется рано или поздно. А однажды пса соседского приручал, на границу с ним собирался. А тот цепной, громадный, хозяева-то к нему подходить боялись.
— Ну и как, приручил?
— Приручил. Командам выучил. Только перед этим кобель покусал его несколько раз. Мать с соседями поругалась вчистую. Говорят, так до самой смерти с ними и не помирилась после этого.
— Ну-ну, — пробормотала Маринка, — еще чего?
— Да я уж и не помню. Надя как на работу не придет, все что-нибудь новенькое расскажет. А постарше стал — взрывчатые вещества изобретать начал. Мальчишки обычно как: увлекаются чем-нибудь, день-два играют, а потом надоедает им. Вот ты, например. А этот книжками обложится, все изучит досконально и пока до конца не доведет — не бросит. Вот такой был. Жаль, судьба у него не сложилась. И физики никому не нужны стали, и жена его выгнала, все побогаче кого-нибудь найти хотела. Дочка у него взрослая совсем, и вроде хорошая девочка, я его видела с ней недавно, на лето к нему приезжает.
— О как! — Маринка удивилась. Она почему-то не ожидала, что у Игоря есть дети.
— Думаю, повезло тебе с попутчиком. А может, и наоборот. Видишь, до конца он все привык доводить. Узнает, что перелет-трава желание исполняет…
Маринка вспомнила, как Игорь подсадил ее на дерево и остался стоять внизу, когда к ним подошел медведь. Нет. Не станет он спасать свою жизнь ценой чьей-то. Не похоже на него. Это бабушка хитрит. Не верит, что Волох сможет обряд провести, и нарочно ее настраивает.
Она отодвинула тарелку:
— Спать. Теперь спать. Разбуди меня часика в четыре, я ведь сама не проснусь…
Однако проснулась Маринка без помощи бабушки, около трех часов ее подбросила с постели мысль: а если Волох и вправду не сможет провести обряд? Что будет тогда? Заснуть она больше не смогла, уселась за лэптоп, подключившись к Интернету через мобильник. Конечно, это было невыносимо медленно, но лучше, чем ничего.
На тему перелет-травы Интернет молчал и выдавал только словарные статьи да упоминания в текстах сказок. С обрядами дело обстояло еще хуже: их нашлось превеликое множество, и разобраться в этой свалке информации за два часа никто бы не сумел. Да еще и на такой скорости. Маринка сузила поиск, но ничего, кроме измышлений подростков на форумах, не нашла.
— Бабушка! — крикнула она в отчаянье. — Бабуль, иди сюда!
— Ну чего тебе? — старушка не заставила себя ждать.
— Ничего не могу найти. Подскажи хоть, как этот обряд примерно называется!
— Посмотри свадебные обряды, — посоветовала бабушка.
— Я же серьезно спрашиваю, а ты надо мной издеваешься!
— А я серьезно отвечаю. Посмотри свадебные обряды.
Маринка фыркнула, продолжила бесполезный поиск и в конце концов нашла умную книгу на пятьсот страниц — монографию какого-то историка, изучавшего религию Вуду. Печатать книгу Маринка не стала, успела только просмотреть.
Ровно в шесть, ругая себя за бесполезно потраченное время, она влезла в резиновые сапоги, кинула на багажник куртку и выехала со двора. И только по дороге вспомнила, что хотела взять с собой поесть, но возвращаться не стала.
Игорь, похоже, приехал к колдуну заранее и к ее появлению успел рассказать тому всю историю их ночного путешествия. Волох потирал руки — он обрадовался удаче и все время повторял, что не ошибся.
— Я думаю, в эту ночь вы должны ее поймать, — он откинулся на стуле и улыбнулся.
Но Игорь не разделял его оптимизма:
— Мне показалось, что это не так просто…
— Для этого у меня тоже есть одна волшебная вещь, — колдун встал из-за стола.
— Сачок для ловли бабочек? — серьезно спросила Маринка.
— Почти, — кивнул ей Волох, — сетка, сплетенная из серебряных нитей.
— Мне кажется… — попробовал вставить Игорь, но колдун не обратил на его слова никакого внимания, и он замолчал.
— Серебро — единственный материал, с которым она не сможет справиться. Эту сетку мне делал на заказ один народный умелец. Ниточки очень тонкие, в тканевой оплетке. Устроена так же, как силок для ловли птиц. Надо накинуть его на цветок и затянуть петлю, только и всего.
Колдун достал сетку из шкафа и предъявил слушателям. Маринка потянулась посмотреть, и Волох передал «волшебную вещь» ей в руки.
— Мне кажется, мы ее отпугнем, — сказал наконец Игорь, — с ней нельзя обойтись так грубо. Она нас куда-то зовет, она чего-то от нас хочет.
— Я знаю, куда она вас зовет и чего она от вас хочет, — Волох сел на место, — она зовет вас в тот лес, из которого нет выхода. Перелет-трава — хитрое, осторожное и небескорыстное растение. Ее сущность враждебна человеку, она — проводник в мир мертвых, не надо об этом забывать. Между прочим, последнего медведя здесь видели лет семьдесят назад, вам это не кажется странным? В эту ночь у нее не получилось одолеть вас, но я не смогу поручиться за вторую. Поэтому мой вам совет — попытайтесь поймать ее как можно скорей.
Игорь пожал плечами, но спорить не стал.
— И еще. Перелет-трава оказывает на человека магическое воздействие, и вы, несомненно, под него попали. Вы уже относитесь к ней как к существу мыслящему, беззащитному и крайне притягательному. Вы согласны?
— Отчасти, — согласился Игорь.
— А я — нет, — ответила Маринка, — я ее просто ненавижу. Иногда. Она таскает нас за собой по лесу, делает с нами все, что ей захочется, а мы, как овцы за пастухом, покорно за ней плетемся.
— На разных людей она действует по-разному, — кивнул колдун, — наверное, вы меньше, чем Игорь, подвержены влиянию. Но и вы, рано или поздно, влюбитесь в нее. Если будете долго находиться в ее обществе. В любом случае, чем раньше вы ее поймаете, тем лучше для вас.
Маринка сложила серебряную сетку и спрятала в карман. Ей очень хотелось спросить, как выглядит обряд, который собирается проводить Волох, но она не решилась.
— Я тут кое-что посчитал днем, — Игорь неуверенно глянул на Маринку.
— Да? По поводу? — не понял колдун.
— Вы не могли нам с уверенностью сказать, связана ли смерть со знанием ее даты или нет. Ну, если бы те, кто знал, когда умрет, не получили этой информации, умерли бы они или нет.
Игорь достал из кармана сложенные в несколько раз листочки и выложил их на стол.
— Так, это интересно, — маг подался вперед, и Маринка к нему присоединилась.
— У меня не было данных о смертности в поселке до этого времени, мне бы их никто не дал. Поэтому я прошел по кладбищу и выписал даты рождения и смертей с могил за последние пять лет. Это, конечно, не совсем достоверный расчет, но другого у меня нет.
Маринка присвистнула — это вместо того, чтобы есть и спать, он еще три часа шатался по кладбищу? С его-то больной коленкой? Он маньяк.
— Ну и? — поторопил маг.
— Сначала я просто сравнил среднемесячные показатели смертности. Но данных очень мало, у меня получилось, что в среднем за последние время, начиная с мая, в месяц умирало на шесть человек больше, чем обычно. Это не превышает среднеквадратичного отклонения по всей выборке, поэтому не стоит принимать эти результаты всерьез.
Колдун поморщился при упоминании среднеквадратичного отклонения, но Игорь смотрел на Маринку, а она-то как раз очень хорошо его поняла и кивнула.
— Тогда я сравнил средний возраст умерших и даже построил гистограмму. Тут я смотрел на годовые показатели и экстраполировал. Посмотрите, за прошедшие годы.
— И как, похожа гистограмма на нормальное распределение? — спросила Маринка и придвинула к себе листок.
— Нет, конечно нет. У смертности не может быть нормального распределения, оно асимметрично и больше похоже на распределение Вейбулла…
На этом месте Волох совсем заскучал, и Игорь кинулся объяснять ему основы математической статистики. Кстати, хорошо объяснял, Маринка бы все поняла. Но колдуну это было неинтересно, поэтому Игорь быстро перешел к выводам:
— Я могу с уверенностью сказать, что начиная с мая в поселке умерло на сорок человек больше, чем обычно, и средний возраст умерших сместился с шестидесяти двух лет на пятьдесят три, а это значительная цифра. Значит, эти смерти не были случайны.
— Что вы имеете в виду? — на всякий случай переспросил колдун, хотя наверняка понял, о чем речь.
— Людям не просто сообщают о том, когда они умрут, их убивают, — тихо ответил Игорь.
Маринка вздрогнула от этих слов: она никогда не думала о том, что кто-то хочет ее убить. Именно убить. Волох помрачнел: похоже, он рассматривал ситуацию как задачу, которую следует решить, для Маринки такими задачами были отчеты и обработки бухгалтерских программ, а для него — предотвращение неминуемой смерти. От его оптимизма и веселья не осталось и следа, и заговорил он не сразу.
— Я не хотел задумываться об этом. Наверное, мне стоило с самого начала посмотреть на ситуацию под этим углом. И, обещаю вам, пока вы будете ловить пресловутую перелет-траву, я попробую что-нибудь сделать. Наверное, это в моей власти — найти того, кто это делает. Потому что если этого не могу я — этого не может никто.
Он помолчал еще немного, но тут Маринка не выдержала и, как всегда, в самый неподходящий момент спросила:
— А в чем состоит обряд, который вы можете провести? Если мы принесем травку, разумеется.
Колдун взглянул на нее с удивлением, но обрадовался перемене темы.
— О, поиском этого обряда занимался еще мой дед. Мой отец продолжил его труд, а я — завершил. До нас человечество знало путь в страну мертвых, но мы нашли простую и короткую дорогу. Обряд умирания и воскрешения был известен еще во времена палеолита. Для девушек это свадебный ритуал, а для юношей — обряд инициации. Между прочим, довольно жестокий, не каждый в состоянии его пережить, смерть мнимая может обернуться самой настоящей. Сибирские шаманы знают пути в страну мертвых, но это особенные люди, ими рождаются, а потом еще и обучаются этому много лет. Мы нашли способ перехода туда и обратно без мучительных пыток и многолетнего обучения, без потери девственности и свободы.
Маринка хлопнула рукой по коленке — а ведь бабушка говорила ей поискать свадебный обряд!
— Собственно, нужна только перелет-трава и погружение в гипнотический транс, ну и, разумеется, соблюдение определенных правил в стране мертвых, их никто не отменял. Кроме этого, перелет-трава заговаривается особым образом на то, чтобы она не могла покинуть своего временного хозяина за все время путешествия. Все очень просто. Для вас очень просто.
Колдун казался довольным собой, его глаза заблестели, щеки зарумянились. Маринка с таким же упоением показывала клиентам готовые программы. Наверное, он не врет и искренне верит в то, что у него это получится. Она тоже всегда верит, что программа будет работать без ошибок. К сожалению, ошибки обнаруживаются всегда, без этого не бывает. Значит, надо поискать и обходные пути, а не доверять ему целиком и полностью. Только с потерей девственности у нее, очевидно, возникнут проблемы. Но наверняка можно придумать что-нибудь и с этим. У нее еще будет время поискать информацию.
Волох не разделил их энтузиазма прокатиться километров двадцать-двадцать пять на велосипедах до того места, где их застал рассвет, и любезно предложил подвести их туда на машине. А также пообещал забрать назад, независимо от того, смогут они поймать травку или нет. Маринка, подумав, согласилась. Сама она с удовольствием бы прокатилась на велосипеде, но если у Игоря болит нога, то лучше будет поберечь силы. Неизвестно еще, что ждет их этой ночью.
Они не торопясь попили чаю и поговорили на нейтральные темы. Волох оказался человеком интересным, выяснилось, что у него два высших образования — медицинское и философское. Маринка с некоторым пренебрежением относилась к гуманитариям, но колдун купил ее начитанностью и своеобразным мышлением. Игорь преимущественно молчал, и по его лицу было заметно, когда он согласен с разговорчивым Волохом, а когда просто не хочет с ним спорить. Маринка же всегда спорила с большим удовольствием.
На место прибыли незадолго до девяти вечера, и колдун поспешил с ними попрощаться — травка могла почувствовать его присутствие и не появиться вообще. И как только они с Игорем остались вдвоем, Маринка снова испытала неловкость и скованность: неразговорчивый Игорь почему-то ее смущал, хотя она легко сходилась с людьми и без труда находила темы для разговоров. Он почти ничего о себе не рассказывал, только отвечал на вопросы, если Маринка их задавала, а ей, в свою очередь, было неудобно рассказывать о себе.
Но на этот раз Игорь первым начал разговор, едва они вошли в лес и направились к просеке.
— Мне не нравится идея со срочной поимкой травки, — сказал он и посмотрел Маринке в лицо.
Она пожала плечами.
— Скажи, тебе не хочется узнать, куда она нас ведет? — спросил Игорь, не дождавшись ответа.
Маринка подумала немного:
— Не знаю. Я должна сказать тебе одну вещь. Будет нечестно, если я этого не сделаю. Моя бабушка сказала, что перелет-трава исполняет желание. Всего одно. Надо только загадать столетнюю жизнь и развеять ее лепестки по ветру. И не надо никаких обрядов и ритуалов. А еще моя бабушка не верит, будто Волох может провести свой обряд. Проблема в том, что нас двое, а цветочек один…
Его лицо сначала стало удивленным, а потом помрачнело. Он ничего не ответил, и пришлось к просеке идти молча. Игорь совсем не хромал, видно, знал способ, как вылечиться за несколько часов. И оделся он на этот раз теплее и тоже догадался поменять кроссовки на резиновые сапоги. За плечом у него висел увесистый рюкзачок, и Маринка бы очень обрадовалась, если бы узнала, что он взял с собой хотя бы хлеба.
Молчание было невыносимым, и она решилась спросить:
— Слушай, расскажи мне, как ты в детстве приручал цепную собаку…
Игорь приостановился и посмотрел на нее, подняв брови:
— А откуда ты знаешь про собаку?
— Моя бабушка, оказывается, работала вместе с твоей мамой, давно. И рассказала мне про тебя немного.
— Правда? Твою бабушку не Татьяной Анисимовной зовут?
— Да, угадал.
Он качнул головой:
— Да, мир тесен, а Весино — поселок небольшой. Я хорошо знаю твою бабушку. И, если честно, очень ей доверяю. Так что… если она сомневается в способностях мага, на то есть причины.
Он снова помрачнел, но Маринка решила его расшевелить во что бы то ни стало. Невозможно молчать всю ночь напролет.
— Так ты расскажешь про собаку или нет?
— Ладно, расскажу, если тебе интересно… У соседей была собака… Они говорили всем, что это волкодав, и я им тогда верил. На самом деле просто большущий пес, лохматый такой, рыжий с черными пятнами. Его звали Малыш. Злобный был — жуть. А я книжку прочитал, про пограничников. И собирался на границе служить, разумеется.
— Здорово. У меня так же было — прочитаю что-нибудь и мечтаю потом о подвигах и славе.
— Между прочим, я и вправду на границу попал. Меня военком запомнил и, когда время пришло, отправил служить кинологом. Так что не зря я Малыша мучил.
— Ты его или он тебя?
— По очереди. Я его сначала к кусочкам приучал, через забор. Несколько дней. Он радовался, когда я к забору подходил, хвостом вилял. Ну я и решил, что пора познакомиться поближе. Но только через забор перелез, он на меня кинулся сразу. Здорово искусал, швы накладывали. Еще дня три его прикармливал и в следующий раз догадался через забор перелезть так, чтобы цепь до меня не доставала. И потом подходил постепенно. В общем, привык он, что я к нему в огород залезаю, лаять перестал, радовался даже. Его хозяева кормили плохо, хлеб с водой, иногда объедки. А я ему колбасу носил. Но я же с детства практику теорией подкреплял, книжки читал кинологические.
— И сколько тебе было лет? — перебила Маринка.
— Лет десять, наверно. Начал я постепенно учить его сидеть по команде. В книжке как написано: если сразу не сел, хлопнуть по заду. Даже хлыстом. Ну, хлыста у меня не было, я рукой хлопнул. Он опять меня покусал. Тут-то я уже знал, что нужно делать, сам побежал в поликлинику, к хирургу. Пришел, сел, очередь занял, как большой. Хорошо, медсестричка по коридору пробегала, меня увидела. А я в кровище весь, на пол капает, рубашка, брюки — все насквозь промокло. Ой, какой скандал был! Маму с работы вызвали. В прошлый-то раз соседей справку заставили принести от ветеринара, а тут врачиха в милицию позвонила. Мать с соседями поругалась, пристрелите, говорит, свою собаку. И милиция туда же. Я им говорил, что Малыш не виноват, я сам к нему залез, но кто ж меня слушал! Еле-еле успокоились. Пришлось к нему лазить, когда никого дома нет: ни родителей, ни соседей. Он еще раза два меня кусал, но я наученный был, к врачам не бегал. Меня Олежка, старший брат, перевязывал втихую, чтоб мать не узнала.
— И как? Выучил?
— Выучил. Четырем командам: «сидеть», «лежать», «рядом» и «голос». Ну, лапу он еще давал. Хотел его команде «фас» обучить, но тут помощник нужен, на меня он к тому времени уже не кидался, как я ни уговаривал.
— И что потом?
— Потом поехал в военкомат и потребовал, чтобы нас с Малышом на границу взяли, — Игорь улыбнулся. — И ведь взяли в конце концов, лет через восемь, без Малыша правда. У нас хороший военком был, всем бы такого.
Солнце садилось точно на западе и, когда они вышли на середину просеки, повисло над горизонтом. Они не сговариваясь сели на поваленное дерево, на котором отдыхали с утра.
— А как твоя коленка? — спросила Маринка.
Он пожал плечами:
— Нормально.
— Ты поспать-то успел?
— Да, немного.
— Хочешь, поспи сейчас, — предложила она, — пока солнце сядет, да сумерки… Она раньше чем через час не появится.
— Нет. Дай мне лучше посмотреть сетку, которую Волох дал.
Она вынула из кармана силки и покрутила их в руках:
— А знаешь, мне тоже не хочется ее ловить. Может, колдун прав? Она нас заворожила?
Игорь покачал головой:
— Не знаю. Мне кажется, если мы только попробуем, она больше никогда не появится.
— Если Волох не может провести обряд, она все равно не нужна. Я завтра в инете посмотрю про те обряды, о которых он говорил. Может, мы и без нее обойдемся?
— У тебя есть Интернет?
— Конечно. Я же программист, я здесь работаю. Я без инета не могу.
— Слушай, как здорово, — Игорь улыбнулся, — я никогда его не видел, представляешь? Только слышал.
— Не может быть! — рассмеялась Маринка. — Первый раз вижу человека, который никогда не видел инета! Я тебе покажу, хочешь?
— А правда, что там можно найти любую книгу?
— Ну, почти любую. Трудно найти те, которые еще продают. И те, которые мало кому интересны, специальную литературу, например.
До появления перелет-травы они успели поговорить о том, какие книжки читают, какую любят музыку и какие смотрят фильмы. Маринка рассказала о своей работе, а Игорь — о своей. Она снова убедилась, что с попутчиком ей все же повезло, хотя после истории с медведем в этом нисколько не сомневалась. Хороший мужик, надежный. В самый раз ходить в разведку. Или ловить перелет-траву. Никакой скованности теперь она не чувствовала и не пожалела о том, что настойчиво стремилась его разговорить.
Травка спустилась с неба неожиданно — действительно как падающая звезда. Спустилась и неподвижно замерла в отдалении. Игорь поднялся и подошел к ней поближе, но стоило Маринке сделать шаг в ее сторону, травка тут же взмыла в небо, подождала немного и спустилась опять. Маринка попробовала подойти еще раз, и снова у нее ничего не вышло: цветок поднимался вверх, как только Маринка двигалась с места.
— Положи на землю сетку, — посоветовал Игорь.
Маринка послушалась, и — о чудо! — травка позволила ей приблизиться.
— Ничего себе! А ты был прав! И что, опять тащиться за ней всю ночь?
— Ну, если мы хотим узнать, что ей нужно, то да.
— Колдун нам этого не простит, — хихикнула Маринка.
— Мы вернемся за сеткой. Утром.
Цветок тем временем двинулся вперед по просеке, и им ничего больше не оставалось, как шагать за ним следом. За разговорами время побежало быстрей, и Маринка удивилась, когда глянула на часы, — время приближалось к полуночи. Вчера, на вышке, они дрожали от холода, а сегодня пришлось куртку снять и обвязать рукава вокруг пояса. Игорь тоже снял фуфайку и закинул за плечо.
Они перебрались через асфальтированную дорогу, прошли полем со скошенной травой и оказались перед покосившимся, местами проломленным забором.
— Пансионат «Чайка», — прочитал Игорь и показал пальцем на вывеску, валявшуюся на земле.
Травка перелетела через ограду и неожиданно забеспокоилась, забилась, заметалась в воздухе.
— Что это с ней? — спросила Маринка.
Травка мелькнула между деревьями, словно метеор, и исчезла.
— Мне кажется, надо спешить за ней, — Игорь огляделся.
В ответ на его слова цветок появился снова и опять умчался в глубь территории пансионата. Не оставалось никаких сомнений в том, что он звал за собой.
Сразу за деревьями открылся плац, вымощенный бетонными плитами, которые местами пробила трава. Посередине стоял гипсовый осыпавшийся памятник, вроде женщины с веслом, и обломанный флагшток. А за плацем темной тучей поднимался трехэтажный деревянный корпус. Некогда красивый и даже вычурный, теперь он производил впечатление замка с привидениями. Башенки по углам просели и накренились, высокий эркер был перекошен, окна зияли черными дырами выбитых стекол. Радужный свет проблеснул в окне второго этажа, и Маринке показалось, что на его фоне мелькнул темный силуэт в балахоне с капюшоном. Видение это нисколько не отличалось от реальности, и она приостановилась на секунду.
— Ты что-то увидела? — спросил Игорь.
— Нет, ничего, бежим.
Перелет-трава нетерпеливо выглянула из пустого дверного проема и метнулась вверх по лестнице.
— Скорей, — шепнула Маринка, — я не знаю, что там, но нам надо спешить!
В корпусе пахло прелым деревом и пылью. Маринка посветила вперед фонариком: старая лестница шаталась, перила выгнулись в сторону, а местами обвалились ступени. Только тетива оставалась прямой и крепкой, что вселяло надежду на лучшее.
Маринка с секунду осматривалась и бросилась по лестнице вверх, стараясь не наступать на гнилые доски. Перед площадкой между этажами зиял провал — не хватало трех ступеней. Она примерилась и прыгнула наверх, не остановилась и рванула дальше. Как вдруг за ее спиной раздался грохот. Игорь! Он же не умеет прыгать! Как она могла забыть!
Маринка вернулась на площадку: было подозрительно тихо.
— Игорь! — позвала она и посветила фонариком вниз. Тетива лестницы лежала на перегородке — видимо, под лестницей когда-то была кладовка.
— Игорь? — еще раз спросила она.
— Все в порядке, — наконец отозвался он, и Маринка увидела, что он поднимается на ноги.
— Ты ушибся?
— Нет, все хорошо. Тут пыльно и ничего не видно. И под ногами что-то навалено.
Разумеется, ушибся, поэтому и не отозвался сразу.
— Извини, пожалуйста, извини. Я забыла…
— Я сам виноват, ты тут совершенно ни при чем, — он снова нагнулся и попросил фонарик.
— Ты что-то нашел? — Маринка скинула «жучка» вниз.
— Я потерял рюкзак.
Маринка присела на корточки у края площадки и заглянула под лестницу, но ничего в темноте не увидела.
— Ну что? Нашел?
— Погоди-ка. Это и вправду интересное место. Не хочешь спуститься ко мне и посмотреть?
Маринка немедленно села на пол, свесив ноги. Прыгать было высоко, но Игорь выпрямился, протянул руки и поймал ее под мышки. Под лестницей оказалось совершенно темно, он молча достал из кармана фонарик и обвел лучом света маленькую кладовку. У задней стены стоял тяжелый резной стол, на котором громоздились толстые книги и бумаги, в углу торчал высокий бронзовый подсвечник с воткнутыми в него пятью свечами, а перед ним в круглом сосуде на подставке плескалась вода. Под стол была задвинута крепкая табуретка.
— Ничего себе, — Маринка попыталась шагнуть к столу, но тут же споткнулась: на полу валялись лопаты, метлы и другие полезные принадлежности для уборки территории. Это никак не вязалось со столом в антикварном стиле и подсвечником на нем.
Игорь переступил через разбросанные инструменты, подошел к столу, наклонил подсвечник и щелкнул зажигалкой. Свечи загорелись одна за другой, сразу стало светло. В просвет над головой заглянула перелет-трава и повисла над лестницей — похоже, теперь она никуда не спешила.
— Признавайся, ты это сделала нарочно! Да? — крикнула ей Маринка и добавила вполголоса: — Могла бы просто сюда залететь и посветить, мы бы догадались спуститься сами.
— Не могла, — покачал головой Игорь, — она нас боится. Если бы она сюда залетела, то оказалась бы в опасной близости от нас.
— Хитрая, расчетливая тварь!
— Нет, просто осторожная, — он выдвинул табуретку и сел за стол.
Маринка подошла поближе и заглянула ему через плечо:
— Посмотри, кругом пылища, а стол чистый. Как будто кто-то недавно за ним сидел.
Игорь кивнул и раскрыл верхнюю книгу — в кожаной обложке, толщиной не меньше чем в восемьсот страниц. Маринка очень удивилась, когда увидела, что книга рукописная. Только вовсе не старинная — бумага была белой, формата А4, это не вызывало никаких сомнений. Но вместо нормальных букв на ней были нарисованы странные значки, напоминающие греческие большие буквы.
— Что это? Шифр? — спросила она и глянула на Игоря.
— Нет. Это руны. Не знаю только, чьи. Я не умею читать руны, — он пролистал книгу до конца, но в ней не нашлось ни одной кириллической буквы.
Вторая книга оказалась постарше, явно печаталась в типографии, тонкие пожелтевшие листы истлели по краям, но прочитать ее тоже не получилось — она была написана на латыни. Третья книга чуть не развалилась у них в руках, настолько хрупкой от времени стала бумага. Она тоже сплошь состояла из рун, и Игорь сравнил ее с первой.
— Похоже, кто-то снял с нее копию, — вздохнул он.
Ни одной книги на русском языке не нашлось. Игорь начал методично просматривать бумаги, и тут им повезло больше: один лист был исписан мелким почерком с острыми кончиками букв, взлетавших вверх и глубоко опускавшихся под строчку. Правда, на нем ничего, кроме длинного списка фамилий в два столбца, не было. Игорь мельком пробежал по листу пальцем и остановился в самом конце.
— Переделкина Елена, — задумчиво прочитал он вслух, а потом поднялся на самый верх списка. — Соломейко Миша.
Напротив каждой фамилии стояли вполне понятные нормальному человеку значки: знаки вопроса, крестики, галочки. Некоторые фамилии были вычеркнуты, некоторые объединены фигурной скобкой.
— Я, конечно, могу ошибиться… — неуверенно начал Игорь.
— Ну?
— Переделкина Лена — моя коллега. Она умерла второго сентября. Ее убило током, у меня на глазах. Она знала, когда умрет.
— А этот… Михаил?
— Это мальчик, который умер от менингита. Я запомнил его могилу.
Он еще раз внимательно прошел по всему списку.
— Вот, это дядя Вася, он утонул летом. А это жена Аркадия Михайловича, она тоже умерла. В мае. И… я, конечно, не уверен, но она тоже знала, когда умрет.
Маринка пригнулась:
— Ты хочешь сказать, это список… таких, как мы?
— С точностью этого сказать нельзя, но наверняка имеет к нам отношение.
— А почему там нет нас?
— Одно из двух. Или потому что мы еще живы, или, скорей всего, потому что листок закончился…
Игорь перевернул лист — обратная сторона была исписана тоже, но уже на латыни.
— Ты понимаешь хоть слово? — поинтересовалась Маринка.
Игорь покачал головой.
— Слушай, надо показать эту бумажку колдуну! Он же закончил медицинский, может быть, он что-нибудь разберет?
Игорь пожал плечами, сложил листок в четыре раза и спрятал за пазуху:
— В любом случае надо как следует его изучить.
Они осмотрели кладовку еще раз, но ничего интересного, кроме загадочного сосуда с водой, не увидели.
— Ну что, выбираемся отсюда? — Игорь посмотрел наверх — травка кивнула, поднялась и повисла над лестничной площадкой. — Смотри-ка, она хочет, чтобы мы пошли дальше.
Маринка не успела опомниться, как он подхватил ее под мышки и поднял наверх. Ей осталось только вскарабкаться на площадку. Сам он сначала поднял рюкзак, задул свечи и только после этого положил руки на пол, и Маринка отступила на шаг, чтоб ему не мешать.
— Помочь? — спросила она.
— Да не надо, — он подтянулся на руках и лег грудью на доски.
— Ты не ботаник, ты индеец, — подумав, сказала она.
— Издеваешься? — он сел на пол и снял с лица паутину.
— Нет. Ты читал в детстве про индейцев?
— Конечно. Мы с отцом даже делали настоящий индейский лук. Только выстрелить из него у меня так и не получилось.
— Почему?
— Потому что он был настоящий. Силенок не хватало тетиву натягивать.
— Надо придумать тебе какое-нибудь индейское имя.
Игорь поднялся на ноги и отряхнулся:
— Зачем?
— Ну, это было бы интересно.
— Да? Я знаю одно индейское имя. Змеиный Глаз.
Маринка рассмеялась.
— Нет, я имела в виду не это. Если хочешь, можешь и мне придумать индейское имя. А тебя… а тебя будут звать… Медвежий Клык! Нравится? Или Медвежье Ухо?
— Можно я буду Медвежьим Ухом, а? Клык — это слишком кровожадно для меня, — он улыбнулся.
Травка поплыла над лестницей вверх, и они двинулись за ней.
— Хорошо, Медвежье Ухо, — Маринка снова рассмеялась, — а как ты назовешь меня?
Игорь задумался:
— У индейских девушек были красивые имена. Я пока не могу ничего придумать, можно, я назову тебя попозже?
Маринка хихикнула:
— Я бы, конечно, предпочла быть Дикой Пантерой, но могу и подождать, пока ты сам мне это предложишь. Почему у нас такие дурацкие имена? Как здорово быть индейцами — твое имя тебе дают не просто так, и все знают, что ты — Медвежье Ухо, а не Тухлый Кусок Мяса.
Перелет-трава вывела их на второй этаж и свернула в узкий коридор налево, по обеим сторонам которого располагались закрытые филенчатые двери.
— А если бы меня звали Тухлый Кусок Мяса? — улыбнулся Игорь. — Как жить тогда?
— Это глупый вопрос. Тебя же зовут Медвежье Ухо, правильно? Пусть Тухлый Кусок Мяса сам думает, как ему дальше жить.
— На самом деле я с самого рождения с медведями связан. Меня отец звал медвежонком.
— Правда? Почему?
— Я поздний ребенок, меня никто не ожидал. Мать однажды ездила за ягодами, далеко куда-то, их на автобусе возили от работы. И в лесу увидела медведя. Испугалась очень. А через несколько дней узнала, что беременна. Отец всю жизнь шутил, что она меня от медведя прижила, и меня звал медвежонком.
— Да? И твоя мама не обижалась?
— Нет, конечно нет. Он же шутил…
Травка влетела в небольшую комнату, единственную, в которой была распахнута дверь, и устремилась к окну. Маринка зашла туда вслед за Игорем, но стоило ей переступить порог, как дверь с грохотом захлопнулась за ее спиной. Перелет-трава в тот же миг исчезла за окном, даже света ее не стало видно.
— Оп! — Маринка попробовала толкнуть дверь, но та не подалась. — Похоже, мы опять попались…
— У меня с собой топорик. В случае чего мы выломаем дверь, — Игорь подошел к окну и посмотрел наружу.
Комната была совсем пустой. Дощатый крашеный пол, на стенах — обои с потеками, и подмокший потолок из оргалита.
— Я бы подождал и посмотрел, что будет дальше, — Игорь присел на подоконник.
А Маринка вспомнила, что́ колдун говорил о перелет-траве. Ее сущность враждебна человеку, она — проводник в мир мертвых. С медведем они уже встречались, что ждет их теперь?
— Знаешь, я не очень люблю, когда меня запирают на замок… — проворчала она.
Игорь поднял и опустил брови, подошел к двери и толкнул ее плечом.
— Действительно заперта. Неужели двери здесь захлопываются? — он нагнулся к замочной скважине, — нет, обычный замок. И, между прочим, с той стороны торчит ключ…
— Значит, нас кто-то запер? — Маринке стало не по себе. — Там кто-то есть?
— Я не знаю, — тихо ответил он.
Маринка отступила от двери, выглянула в окно и посветила на землю фонариком. Ей снова показалось, будто между деревьев мелькнула фигура в балахоне с капюшоном. Но это ей только показалось — неожиданно луна осветила плац под окном, и стало понятно: никакого движения внизу нет, деревья замерли неподвижно, ночь абсолютно безветренная, ясная, и вокруг стоит такая тишина, что звенит в ушах.
— Хочешь, я сломаю дверь? — спросил Игорь.
— Погоди, ты прав, надо немного подождать, — она решительно уселась на пол и предложила ему сделать то же самое.
Игорь не стал садиться, открыл рюкзак и вытащил топорик.
— Я постою, — он подошел к окну, выглянул наружу, а потом молча поманил Маринку рукой и прижал палец к губам.
Маринка осторожно посмотрела в окно и увидела, как из-за деревьев на плац выходят три серые тени. Собаки? Медленно, гуськом, опасливо озираясь по сторонам. Нет, никакие это не собаки.
— Это волки? — еле слышно спросила она у Игоря.
Он кивнул и снова приложил палец к губам.
На втором этаже волков можно было не опасаться, но от того, что дверь заперта и выхода из комнаты нет, стало особенно тревожно. Звери между тем подошли к флагштоку, как вдруг тот, который двигался первым, резко прыгнул вперед и вверх, перевернулся через голову и…
На плацу возле флагштока стоял человек — высокий, широкоплечий, одетый в кожаную куртку и обыкновенные джинсы. Маринка от испуга зажала рот рукой и отступила на шаг от окна. Два других зверя по очереди проделали точно такой же кульбит, и теперь трое мужчин, оглядевшись, направились к двери заброшенного корпуса.
— Ой, мамочка… — прошептала Маринка одними губами.
Игорь на цыпочках подкрался к двери и припал ухом к замочной скважине. Маринка последовала за ним — как бы ей ни было страшно, любопытство все равно оказалось сильней.
Из-за двери послышались негромкие шаги на лестнице, а потом хриплый голос:
— Здесь кто-то был. Жег свечи.
— Наверное, опять этот… монах, — ответил ему другой.
— Нет. Монах пахнет не так. Ты что, не чувствуешь?
Маринка живо представила, как хозяин хриплого голоса нюхает носом воздух.
— Пошли. Они здесь, — снова сказал хриплый голос, — мужчина и женщина.
— Зачем они нам сдались? Я и без них сыт по горло.
— Они могли видеть, как мы оборачивались. Они спускались в чулан. Мало нам монаха, который нашел проход и теперь шляется здесь, когда ему заблагорассудится?
— Как скажешь. Ты старший — тебе видней.
О том, что все трое перепрыгнули провал в ступеньках, можно было судить только по тому, как скрипнули половицы на площадке, — двигались они на удивление тихо. И не таились, иначе бы не говорили в полный голос, но шаги их были бесшумны. Как у зверей.
— Они свернули сюда, — услышала Маринка из-за двери.
Игорь поднялся и потянул ее за собой, подошел к окну и выглянул вниз. Слишком высоко.
— Если я опущу тебя за руки, ты сможешь прыгнуть и не сломать ноги? — тихо спросил он.
Маринка покачала головой. Ей хватило вчерашней истории с медведем, она до сих пор считала себя предательницей, бросившей товарища на произвол судьбы. Конечно, она могла бы спрыгнуть. И может быть, даже удачно приземлиться. Но почему-то не сомневалась в том, что Игорь прыгать вслед за ней не станет. И не потому что боится высоты.
— Они здесь, они попались в ловушку, — отчетливо произнес голос за дверью, — быстро спускайся вниз, чтобы они не ушли через окно.
Игорь посмотрел на Маринку то ли с осуждением, то ли с сожалением, вздохнул и сделал шаг вперед, стискивая в руке топорик. Троих оборотней, которых она разглядела на плацу, этим топором не остановить, это же очевидно. Игорь, конечно, не Тухлый Кусок Мяса, и рост у него нормальный, и плечи широкие, и руки сильные. Но те трое уж больно на «быков» похожи, рядом с ними он выглядит хлипким пацаном.
— Слушай, Медвежье Ухо, — шепнула она, — по-моему, сопротивляться бесполезно. Может, лучше на жалость возьмем?
В замке повернулся ключ.
— Они на жалость не возьмутся, — ответил Игорь тихо.
Дверь распахнулась, и в комнату по-хозяйски шагнул старший, загородив мощным торсом весь проем. Его глаза сверкнули зеленым отсветом, когда он исподлобья глянул на Игоря с Маринкой, — звериное лицо с узким скошенным лбом и выпяченной вперед челюстью на секунду ощерилось, и между губ мелькнули ослепительно белые зубы. Вслед за ним в комнату зашел второй точно такой же тип — несомненно, эти двое были братьями-близнецами. Они ничего не говорили. Старший молча подошел к Игорю и молча перехватил его руку с топором за запястье. Игорь честно сопротивлялся, Маринка видела, как он пытался ударить противника левым кулаком, но его удара тот даже не заметил. Она хотела кинуться на помощь, но второй оборотень подхватил ее на ходу, и она сама не поняла, как оказалась лежащей на полу с заломленными за спину руками. А она-то наивно полагала, что будет царапаться и кусаться! Какое там! Она даже пошевелиться не могла, даже приподнять голову — одну ее руку оборотень коленкой придавил к полу, а вторую вывернул назад и крепко прижал к лопатке.
Топорик упал не сразу, Игорь, в отличие от нее, так просто не сдавался. Маринка услышала, как оборотень уронил его на пол, и попыталась вырваться, но смогла только повернуть голову. Драка между ними проходила в полном молчании, это было как-то неестественно, как в немом кино. Оборотень уложил Игоря лицом вниз, но тот продолжал бороться, пока старший не поднял его за шею и не приложил лицом об пол три раза подряд. Если бы не тишина, Маринка бы закричала.
— Ну как? Успокоился? — нарушал молчание старший оборотень.
— Надеюсь, что нет, — тихо, с придыханием, сказал Игорь.
— Я ж тебе руку сломаю, дурак!
— Пожалуйста! — жалобно попросила Маринка. — Пожалуйста, не надо ломать ему руку! Послушай, Медвежье Ухо, я же говорила, что сопротивляться бесполезно, не надо, не шевелись!
— Медвежье Ухо? Это здорово, — хохотнул старший. — И что же мне надо сделать, чтобы ты наконец угомонился?
— Наверное, отпустить… — ответил Игорь.
Оборотень подумал.
— И ты обещаешь, что не схватишься за свой топор и не выскочишь в окно?
— Если вы не причините вреда девушке, могу это пообещать.
Старший снова подумал, еще раз хохотнул и выпустил Игоря из захвата, продолжая стоять на коленях. Тот немедленно перевернулся, сел на пол напротив оборотня, потирая плечо, и сразу сказал младшему:
— Отпусти девушку.
— Э нет! Она будет кусаться и царапаться! — усмехнулся старший. — Ее обещаниям верить нельзя.
Маринка подумала, что он абсолютно прав. Если бы ее отпустили, она бы так и сделала. Во всяком случае, попыталась бы точно.
— Ну? И что вы делали в нашем доме? — спросил оборотень у Игоря, причем довольно мирно.
— Мы оказались здесь случайно, — так же мирно ответил Игорь, — нас привела сюда перелет-трава.
— Вот как? — оборотень почесал в затылке. — Перелет-трава? Это меняет дело. Кого попало она сюда не приведет. А монаха вы случайно не видели? Мы караулим его с весны.
— Нет, монаха мы не видели.
Маринка встрепенулась.
— Мне показалось, что я видела фигуру в плаще с капюшоном, — нехотя сказала она, — но я в этом не уверена.
Говорить лежа на полу ей не понравилось.
— Отпустите ее, она не убежит, — снова попросил Игорь.
— Ладно, не убегу, — пообещала Маринка. Просто поговорить она была согласна.
Младший наконец ослабил захват и даже хотел помочь ей сесть, но она вырвалась из его рук и отскочила в угол комнаты, чтобы он не смог до нее дотянуться.
— Знаешь, Медвежье Ухо, — продолжил переговоры старший, — тебя мы могли бы и отпустить, если бы ты поклялся огнем никому никогда не рассказывать об этом доме и о том, что ты здесь видел. И оставил бы нам девчонку. Она бы стала нам сестрой, мы бы никогда не обидели ее, лучшие куски всегда принадлежали бы ей…
— Лучшие куски чего?.. — Маринка поперхнулась, но оборотень пропустил ее слова мимо ушей.
— А ей и надо было бы всего убирать у нас в доме и готовить нам еду. Она мне понравилась, боевая… О такой сестренке я мечтал всю жизнь.
— Эй, ребята, а меня вы не хотите спросить? Или вы считаете, что я тоже всю жизнь о таких братишках мечтала? — попробовала вставить Маринка.
Оборотень посмотрел на нее, хитро прищурившись:
— Ну, насильно тебя держать мы бы, конечно, не стали. Нам сестренка нужна, а не пленница. А что, разве не здорово иметь таких братьев, как мы? И Медвежье Ухо тогда смог бы уйти.
— Это что, ультиматум? Или я соглашаюсь быть вашей сестренкой, или мы оба не выйдем отсюда? Так?
Оборотень задумался всерьез и через некоторое время ответил:
— Нет. Я предлагаю мирно все решить. Мы добровольно соглашаемся отпустить Медвежье Ухо, а ты добровольно соглашаешься остаться с нами. Разве плохое предложение?
Он, похоже, вовсе не понял, в чем неправ. Он искренне хотел мира и согласия. Наверное, обострять не стоило.
— Я не могу стать вашей сестрой, — честно ответила Маринка, — потому что я знаю, когда умру.
Братья переглянулись.
— Проклятый монах! — младший скрипнул зубами.
— Эй, — насторожился Игорь, — а при чем здесь монах?
— А черт его знает! — ответил старший. — Мы его с апреля поймать не можем.
Да. С логикой оборотни явно не дружили. Или считали себя хитрыми? Во всяком случае, молчали они долго, пока старший наконец не выдал:
— Ладно. Поклянитесь огнем и катитесь на все четыре стороны. Можешь огнем поклясться, что никому об этом доме не расскажешь?
Маринка поклялась бы чем угодно, ей в обществе братьев было как-то неуютно. Однако все оказалось непросто. Оборотень позвал третьего брата, все еще караулившего их под окном, и они устроили настоящий ритуал принесения клятвы.
— Медвежье Ухо поклянется первым, — сказал старший, обращаясь к Маринке. — Если огонь не обожжет его руку, он будет верен клятве. Ну, а если обожжет — мы отпустить его не сможем. Хотя ему я верю и без всяких испытаний. Но ведь все должно быть честно. К тому же, если он ее нарушит, от слабости или по злобе, огонь его накажет.
Маринка глянула на Игоря, и тот молча ей кивнул.
— Встань у двери, — скомандовал оборотень, повернувшись к Игорю, — и протяни руку ладонью вверх.
Игорь послушался, и старший положил ему на ладонь небольшой пучок сухой травы, скатанный шариком, — ее с улицы принес третий брат.
— Клянешься ли ты, что никто никогда от тебя не узнает о происходящем в этом доме?
— Клянусь, — кивнул Игорь.
Оборотень вынул из кармана коробок, чиркнул спичкой и поднес ее к траве на ладони Игоря. Маринка ахнула, но он не пошевелился. Со стороны ей показалось, что огонь и вправду не жжет его руку. Только быть этого не могло. Пламя сначала медленно облизывало сухой пучок, а потом вспыхнуло ярко и высоко, осветив его неподвижное лицо, но быстро опало: трава превратилась в горстку тоненьких красных угольков и осыпалась на ладонь пеплом.
Оборотень дунул Игорю на руку, внимательно осмотрел ее и показал Маринке:
— Вот. Что я говорил! Медвежье Ухо клятвы не нарушит. А ты?
Ей стало немного страшновато: она не очень верила в то, что огонь не обжег его руку, просто в полутьме после яркого пламени ожога было не видно. А сможет ли она сохранить невозмутимость, чтобы оборотни поверили ей? Нет, она вовсе не собиралась нарушать клятву. Только связи между ожогом и нарушением обещания не видела.
— Не бойся, — шепнул ей Игорь и поставил ее на то место, где только что стоял сам, — ничего страшного в этом нет.
— Я не боюсь, — она посмотрела на него с вызовом и вытянула руку вперед.
Оборотень положил пучок травы на ее маленькую ладошку и спросил:
— Клянешься ли ты, что никто никогда от тебя не узнает о происходящем в этом доме?
— Клянусь, — ответила она как можно более невозмутимо и потихоньку сжала кулак на другой руке.
Чиркнула спичка, и Маринка постаралась не зажмуриться. Сначала было совсем негорячо, пока огонь не подобрался к ладони вплотную, облизывая травинки, лежавшие на коже. Очень захотелось отбросить горящую траву на пол и прижать руку к себе. Маринка стиснула левый кулак еще сильней, еле-еле удерживаясь, чтобы не вскрикнуть. Пучок уже превратился в горстку обжигающего пепла, а пульсирующая боль становилась только сильней, как будто пламя прожгло в ладони дырку.
Оборотень взял ее за запястье, дунул на остатки пепла, чем доставил ей ни с чем не сравнимое облегчение, и с сомнением посмотрел на ожог.
— Вроде все в порядке, — обиженно пробормотал он, — придется тебя отпустить. Но если передумаешь умирать, возвращайся к нам. Ты просто не понимаешь, как здорово быть нашей сестрой.
— Я подумаю, — улыбнулась Маринка.
Через пятнадцать минут, когда они вышли за ограду пансионата «Чайка» и выбирали, в какую сторону идти дальше, к ним вернулась перелет-трава.
— Это самая гадкая тварь, которую я когда-либо встречала, — прошипела Маринка и подула на ладошку: посередине надулся большущий пузырь, который собирался вот-вот лопнуть.
— Я придумал тебе индейское имя, — сказал Игорь и посмотрел ей на руку, — ты будешь зваться Огненная Ладонь. Сначала я хотел придумать тебе женское имя, что-нибудь вроде Белого Ландыша или Легкого Облака. Но мне кажется, ты заслуживаешь большего.
— Спасибо, — она улыбнулась, — Огненная Ладонь звучит гораздо внушительней, чем Дикая Пантера, правда?
— Конечно, — согласился он, и Маринка так и не поняла, говорил он все это всерьез или шутил.
Aut viam inveniam,aut faciam .
Латинская пословица
Ему снилось бесконечное скошенное поле — унылое, однообразное, ровное, как стол. От горизонта до горизонта. И Она уходила от него по этому полю, все дальше и дальше. Ее стройная фигурка в длинной белой рубахе, с развевающимися на ветру густыми черными волосами, становилась меньше и меньше. Бледные босые пяточки ступали по колючей стерне, и холодные тонкие руки висели как плети.
— Ну оглянись, — шептал он беззвучно, — оглянись хотя бы раз…
Он не мог вспомнить ее лица. Мучительно пытался и не мог — оно ускользало. Кажется, вот-вот мгла памяти рассеется, и ее лицо выплывет из мутной дребедени, которой полна его тяжелая голова. Нет.
Фотографии? Это жалкие отпечатки, оттиски, хранящие лишь блеклые следы Ее чистого свечения, захудалая профанация, ничтожное, искаженное отражение Ее тонких черт…
Она никогда не оглядывалась. Она уходила, так и не простив его. Потому что он убил Ее. Он убил Ее так же верно, как если бы ударил ножом в сердце. На что он надеялся? Кто дал ему право прикасаться к тонким нитям судьбы?
Да, он был молод. Он еще многого не умел и не знал. И он был одержим Ею. Это со временем его страсти притупились, пока не угасли совсем. Чем больше он мог, тем меньше ему хотелось. Чем отчетливей он сознавал свое могущество, тем никчемней оно становилось. Он ставил перед собой планки все выше и выше, а когда достигал намеченной высоты, она не радовала его. Да пожелай он — весь мир лег бы к его ногам. Только мир не был ему нужен. Все его сокровища, вся энергия, все силы, вращающие планеты вокруг звезд, не могли Ее вернуть. Он не хотел ничего, из всех страстей, тревоживших его юность, осталась одна — самая высокая планка, самая несбыточная мечта, маниакальная идея: он хотел привести Ее назад.
Глупый Орфей! Да он просто кретин! Пройти туда, куда заказан путь любому смертному! Не влететь бесплотным духом, созерцающим царство мертвых, а пройти живым, во плоти, разжалобить богов, получить желаемое и не удержать из-за собственной тупости!
Да, пролететь туда бесплотным духом может каждый шаман. И даже изловить такого же бесплотного духа, тянущего за собой свое тело, и вернуть назад. Но кто проходил туда во плоти? И кто выводил оттуда умерших, чьи тела давно истлели в могиле? Кто еще одурманил Харона, чтобы пересечь Стикс?
Образы… Красивые причудливые образы рисует сказка, чтобы спрятать за ними истину, тайное знание, сакральный смысл, покрытый тысячелетними табу. И не осталось в живых носителей этого знания. Даже австралийские аборигены, ближе всех стоящие к нему, и они на сотню поколений отдалились от тех, кто знал. Остались только искаженные обряды, позволяющие имитировать переход: выйти на берег Стикса, но не переплыть его. Набрать его мертвой воды, постоять на берегу, приобщиться к монотонному течению и вернуться совсем другим — мудрым, неуязвимым, бесстрашным и спокойным. Но не переплыть!
Там, в глубине причудливых образов, зашифрованное хранителями, изломанное злопыхателями, исковерканное бестолковыми фантазерами, перевранное фольклористами, обработанное литераторами, — сидит Знание. И по крупицам, по микроскопическим вкраплениям в узор, по тончайшим волоскам, проблескивающим сквозь толстый слой времени, можно это Знание получить.
Поворачивая информационные поля, как трубку калейдоскопа, перебирая и перекладывая сложную мозаику аксиом и предположений, тасуя колоду закономерностей и вероятностей, он преодолел и этот барьер. Oenothera libertus — вот без чего нельзя пересечь Стикс. Пьянящая, дикая и свободная.
Он долго шел к пониманию. Эволюция мифов и легенд замысловато перевивала правду с вымыслом — в крылатых коней превращались птицы, летучие корабли сменяли крылатых коней, а после и вовсе оборачивались лодками, и к ним приставляли лодочников. Хтонические существа глотали отважных героев, огромные рыбы становились бочками, а бочки — снова лодками. Все, что плавает и летает, перемешалось в фантастическом клубке, ощетинившимся сотнями оборванных ниточек. А Oenothera libertus лежала совсем в другой стороне, запрятанная в другой клубок — в клубок исполнения желаний.
Совершенствование продолжилось только на следующий день, когда вампиры вернулись с разбора развалин. Каких развалин? Ну… башни вампирской.
Нет, не я развалила.
Просто сработали мои мины. Не совсем так, как я рассчитывала – то ли аргентумы не успели нанюхаться, то ли они устойчивы к таким вот… глюкопроизводителям. Это вообще-то оказалось неважно… потому что к крысам они точно оказались неустойчивы. По крайней мере, один из них…
И когда прямо посреди важного разговора послышался визг, а из стены вылезла, пошатываясь, крупная серая крыса, аргентум застыл на своем резном троне, глядя на крысу, как героиня ужастика на зомби. Сама не видела, мне Массимо рассказывал. Свидетель событий, так сказать. А события разворачивались стремительно. Вместе с крысой. Охамевший грызун внаглую пропетлял по мраморному полу, то и дело разевая пасть и радостно повизгивая: наверное, в ее крысиных глюках в зале было полно сыру или орехов. Оправившись от удивления, аргентумы, естественно, попробовали избавиться от спятившего животного, тот не дал от себя избавляться, непонятно как увернувшись от брошенного ножа, колдовства и всего остального.
А потом в ее микроскопический мозг, видно, пришла идея, что самый вкусный сыр лежит повыше.
А знаете, крысы высоко прыгают, если есть зачем.
Ну вот.
До этого момента страдающий ратофобией аргентум тихо сидел, вцепившись в трон руками и ногами. Но когда серый хвостатый ужас вдруг взвился в воздух и приземлился ему на колени, не выдержали даже его нервы.
Дикий визг, перекрывший все звуки в зале, взвился в воздух, расколотил стекла и ввинтился во все доступные уши. А быстрей визга в воздух взлетел сам нервный вампир. Ничего не видя и не слыша, он стремительно рванулся вверх, подальше от всех, кто с хвостом и серой шерстью, и на полной скорости впилился в потолок.
Обозленные коллеги, естественно, попытались вернуть беглого аргентума на место, но тот только орал и швырялся магией. Наверное, для него в этот момент в разряд крыс перешли все: от высыпавших на помощь собрату грызунов до коллег и охраны. Крысы пищат и пытаются найти сыр в каждом сапоге и каждой туфле, охрана вопит и пытается прикрываться от всего этого бардака щитами, вампиры атакуют чарами…
В общем, не судьба башне уцелеть.
Как начали ее тогда разносить, так и сейчас и закончили.
Одна радость: на этот раз городу ничего не перепало, разборки были чисто вампирскими.
И Джано никто не доставал. Мало ли отчего спятили крысы…
Впечатлительных сторожков пришлось запереть – они не понимали, какого черта к их хозяйке пристают посторонние вампиры и почему их нельзя кусать. После пары инцидентов (разодранные штаны рабочего персонала по установке шатров, одна укушенная пятка и один загнанный на дерево Дар в лице Эфа) разнервированные растения купились на приманку в виде блюда с пловом (Алишер за углом купил) и оказались в сарайчике под замком. Следующим в очереди на запирание оказался интернат – они с Мелисс мгновенно прониклись друг к другу чувствами финалисток конкурса красоты – знаете, с этакими нежными взглядами: «ты только ослабь бдительность, и я тебе устрою аттракцион «Комната ужасов» и повод для визита в отделение челюстно-лицевой хирургии». Но пока мальчишки и вампирша держались в рамках…
— Анхьятто билитти чьямента…
— Бурррррл?
— Эльветте нолли…
— Бурррл!
— Дарья, тысяча первый раз повторяю, сосредоточься! Ты должна отрешиться от мелкого и повседневного и открыться…
Бутербродик… Со свежей бужениной, свежайшей, розовой такой. На свежем хлебе, еще теплом, ароматном. И вовсе он не мелкий, я б побольше соорудила… покрупнее… и не повседневный – я уже не помню, когда ела такой… бурррррллллл….
— Дарья! – вампирша Мелисс готова была меня загрызть. – Ты опять!
— Ну че опять я?! Я сосредоточилась!
Но Мелисс была не из доверчивых. Кажись, слово «доверие» ей вообще знакомо только в теории. Как Джано слово «драка», а нашему Левчику – понятие «подчинение».
— На чем, на шашлыке? На медовом пироге? Джано ведь обещал, что даст тебе средство для подавления аппетита!
А он и дал. Слабосильное какое-то средство вышло. На час – и то не хватило. Где-то минут тридцать-сорок я прилежно слушала Мелисс на тему «как ощутить в себе привнесенную энергию», а потом в потоке заклинательных слов мелькнуло сочетание звуков, похожее на слово «пицца», и пузо ожило. Заинтересовалось, блин!
И все. С этой минуты смысл разговора для меня лично пропал начисто, потому что в разговоре постоянно слышалось то бутерброд, то карпаччо, то соус… Пузо ликовало и отзывалось все громче и громче. Корректирующего пояса на тебя нет, ненасытное!
«Буррррл?»
Мелисс глянула в район моей несбывшейся талии, будто там сидел, как минимум, паук-птицежор, причем курящий и посылающий всех в дебри родословной. И холодно кивнула:
— Это уже после приема? Что ж, остается соболезновать Джано. Полагаю, мой долг оказать помощь со-Родичу. Эй, кто там? Закупите на рынке пять коров!
— Буррррл?
Розовые губы надменно искривились:
— Пожалуй, вы правы. Десять коров. И десять мешков крупы. Да, и салат!
— Сколько, госпожа?
— Пока пять хукка. А там посмотрим. На неделю хватит.
Пять хукка? То есть шесть с лишним кило?! И десять коров? На неделю – мне?!
Ненавижу вампиров…
Поздно вечером я кралась по двору. Ну, насколько я могу красться вообще. Зачем?
Да достали меня эти вампиры, если честно. До печенки.
Сначала в бассейн загнали и чуть не утопили, потом достали своими «почувствуй связь», «отыщи равновесие», «а что в жизни приносит тебе удовлетворение?»
Ничего вопросик, а? До сих пор думаю. То есть думала бы, если б не отвлекли. Вампирам приспичило меня измерять. И ладно б еще только своими нитками-линейками доставали – так ведь еще и комментировали.
— Ни один накопитель не пригодится…
— Да. Размер маловат будет.
— Придется делать специальный.
— Так и так бы пришлось. Энергетика бешеная.
— Сгорит Джано с такой-то энергетикой… тут еще и не всякий аргентум справится.
— Господин Микеле! Господин Микеле! Ювелир сказал, что подходящей заготовки у него нет, но он посылает достопочтенным вот эти, они на слонов! То есть на слонят.
Потом милый разговорчик с Мелисс, потом с головой…
С какой головой?
Ну с той, из кладовки. Она никак засыпать обратно не хотела. Когда коров туда загружали, эта зараза прошипела, что ей, мол, надо срочно поговорить, а то она сейчас как заорет… Не то чтоб я испугалась. Сумотори я или кто? Просто представила физиономию Мелисс… посмотрела на голову с криминальными претензиями… и решила, что в кладовке уютнее.
Голова представилась как Ивар. Шантажистка… То есть шантажист. Или как? Интересно, как это называть, если у него мужского – только лицо и голос, а все остальное неизвестно где?
— Дарья.
— Как? Дарь… Дария? Очень интересно. И что же ты тут делаешь, Дария? – голос у головы стал вкрадчивым.
— Да с тобой вот… общаюсь.
— И от хозяина прячешься… — прокомментила голова.
— Не то чтобы прячусь…
— Понятно-понятно, — хитрые глаза головы перестали мне нравиться абсолютно. — А скажи-ка, Дария, а каким это порошочком ты меня в прошлый раз посыпала?
— А что?
— Да вот думаю, поднимать хай или ты, дочь ифрита, закончишь дело и посыплешь меня как следует?
Что?! Ах ты, зараза! Я угрожающе нависла над головой. Расставила руки…
— Ты… ты что? – занервничала голова. – Ты что хочешь сделать, дочь порока?
— В гандбол поиграть. Всегда мечтала.
— Во что?
— В ручной мячик – хищно оскалилась я. – Догадываешься, кто пойдет за мячик?
— Вай, зачем сразу такие слова, луноликая? – сдал назад Ивар. – Я… я просто хотел… просто проявлял интерес к делам госпожи!
— Мелисс, что ли?
— К твоим делам, о дочь… э-э… лани… сло… луноликая! Я тебе служить хочу! Клянусь! Я многое умею… то есть знаю! Я молчать буду, обещаю! Ну прошу…
А снаружи уже шумели голоса, призывая Дарью. Кто б сомневался, что без меня и пяти минут не обойтись.
— Госпожа?
— Дезинфекция с тобой, живи, только отстань.
Вот так. А вышла – опять началось. Дарья, иди туда. Дарья, посмотри сюда. Дарья, потерпи, пока (варианты: уколем иголкой, пришлепнем на шею какую-то нашлепку из черной глины, подержим за руки, возьмем образец волос и кожи…). Дарья, не злись, Дарья, расслабься, Дарья, ответь еще на пару сотен вопросов…
К вечеру я мечтала увидеть вампиров в кляре! Или в майонезе. Да я бы даже на панировочных сухариках помирилась! Допекли…
А час назад выяснилось, что весь этот день ни Джано, ни мой интернат никто не догадался покормить! Хотя сами обедали – шашлыком на весь квартал несло!
Ну все, я созрела для мести.
Поэтому я сейчас кралась по двору с очередными джановыми порошочками в кармане и с твердой решимостью их примешать куда надо. А именно, этим «со-Родичам» в лимонную воду. Вон она остужается….
Так, я уже у забора. Еще немного, и… и я лечу?!
Дерево выдержало! То, за которое я ухватилась. И именно поэтому я не упала на того, об которого споткнулась. Твою швабру! Твою дезинфекцию! Твою… Рад?!
— Ты что тут делаешь?!
Тинейджер опустил глаза.
— Наблюдаю. Мы решили дежурить по очереди…
Ага-ага. А я – балерина Волочкова.
— Неужели? И поэтому через забор веревка перекинута?
Мальчишка виновато вздохнул.
— Я бы вернулся.
— Да?
— Я ненадолго. Просто наш бывший хозяин сейчас вернулся, а мне очень надо забрать у него одну вещь. У меня ее отобрали…
— Какую вещь?
— Ты не поймешь.
— А ты попробуй объяснить.
— Идентификационный браслет. Без него поисковая команда меня не найдет.
Я оцепенела.
— Какой браслет?
— Ну такой, с моей биометрией… то есть с моими… не знаю, как правильно сказать… чарами? Понимаешь, я не должен был сюда попасть, я случайно провалился. А в моем мире… то есть месте, откуда я пришел… там принято на детей крепить такой маячок, который позволяет их найти где угодно…
Он еще что-то говорил, но мой мозг слушал только одну фразу.
В моем мире… В моем мире.
— Ты тоже из другого мира?!
Да, точка на треккере двинулась обратно. Медленно. Очень медленно. Пешком. Машина, видимо, не завелась. Телефон, чтобы вызвать такси, оказался вне сети. Лотта решила гнать к шоссе, ловить любую машину и просить водителя забрать Ирину и привезти ее домой, нервы нервами, а воспаление легких будет совсем лишнее. Чтобы не обгонять Ирину – напрямик, через поля и лес. Свернув за поселком, переехала по тоненькому мостику речку, память услужливо подсказала название – Торгоша, стала огибать поле. Дэвид, несмотря на трещины в стекле, стертую краску и некоторую помятость выступающих частей, вполне бодро чавкал широкими шинами по грязи и не капризничал. Так же на малой скорости была преодолена лесная тропинка, а вот на лугу, покрытом останками прошлогодней травы, Лотта прибавила скорости. И тут же поплатилась за это – мотоцикл, найдя в траве рытвину, клюнул в нее передним колесом. Все бы ничего, но от удара лопнул, видимо, державшийся на честном слове, сварной шов на бензобаке и весь бензин за неполную минуту вылился, щедро окропив левую штанину. Чинить? Не чинить? Чинить, причем срочно. Лотта дальше покатила его по лугу к трассе. Ботинки моментально утонули в мокрой глине, слой растительных остатков не выдерживал нагрузки. От движения ткани джинсов по коже защипала ссадина на бедре. Почти километр Лотта преодолевала больше получаса. Ирина все это время шла к трассе вокруг, по дороге. Злая, мокрая с ног до головы, стряхивая комья глины с ботинок, Лотта добралась до шоссе, скинула в придорожный кювет косуху, хотя бы приблизительно вытерла обувь о подкладку. Туда же улетела и снятая защита.
Недалеко оказался автомагазин. Отлегло от сердца – может, еще и успеет, не превысит максимального расстояния. Спросила холодную сварку – застывает быстро, пару часов продержится, а больше и не потребуется. Прямо на парковке возле магазина залепила шов, пальцами вдавливая горячую липкую массу внутрь, сверху примазала обширную заплатку. Десять минут хотя бы надо было подождать, пока схватится. Дисплей следящего устройства показал, что Ирина села в машину и та поехала в сторону Москвы. В отчаянье Лотта выскочила на трассу, едва ли не под машину. Водитель «Нивы» ударил по тормозам и тяжелый фургон застыл так, что Лотта уперлась в него ладонями. Выскочил парнишка с длинными волосами, забранными в хвост:
— Ты чего, что случилось?
— Литра бензина не найдется, до заправки доехать? Срочно надо, вот прям срочно.
Водитель перегнулся к задним сиденьям, достал полуторалитровую бутылку:
— Держи. Может, подвезти?
— Нет, спасибо, — Лотта уже открутила крышку и заливала бензин в бак.
— Точно нет? Может, еще чего надо?
Лотта провела пальцем по заплате. Сыро, пахнет бензином, но непонятно, то ли подтекает, то ли дождь смывает следы с металла.
— Точно нет. Мы теперь сами справимся, спасибо большое, — рассеянно отозвалась она и поехала догонять опередившую ее Ирину.
На ближайшей заправке долила бензина. Не весь бак, а так, чтобы избыточная масса не выдавила холодную сварку наружу. Заплата по краям сочилась каплями топлива, но держала.
Лотта проследила за Ириной до самой Москвы, до ее района. Но домой она не пошла – задержалась, не доехав несколько кварталов. Лотта заинтересовалась – что же там находится, где она? Подъехала к большому зданию – травмпункт. «Ладно, пусть будет на людях, это ей будет безопасно. Не в квартире же под прицелом снайперской винтовки – это уже хорошо. А там очереди, очереди, — заглянула в дверь, — и еще раз очереди. Как тут, в этих годах все происходило? Регистратура, рентген, проявить, высушить, врач прочитает, назначение, гипс… в общем, часа три провозится. Ладно. Расстояние позволяет? Позволяет. Прекрасно, подожду-ка я ее ближе к дому».
В маленьком магазинчике купила упаковку «Юбилейного» печенья и маленькую стограммовую бутылку водки – надо было продезинфицировать ссадину под брюками. Еле вспомнила ее название – чекушка. Про этимологию слова память не выдала ничего. Ну и не надо. Как там эта загогулина из пальцев складывается? В открывшуюся дверь вместе с Лоттой проскользнул давешний знакомый кот. Потерся о ноги, прося то ли еды, то ли внимания. Печенье, впрочем, есть не стал, от запаха водки, которой Лотта промыла ссадину, фыркнул и резво ускакал по лестнице наверх. Лотта осталась внизу, возле самой входной двери, металлической и тяжелой, как чугунный мост. Опустилась прямо на пол в закутке рядом с дверцей в подвал. Темнота. Тишина. Вошел мужчина, чертыхаясь, пошарил по стене, безрезультатно пощелкал выключателем, нащупал перила и ушел домой. По звуку шагов Лотта определила: второй этаж. Потянулись жильцы, входная дверь то и дело открывалась, впуская людей и сырой промозглый воздух. Лотту никто не замечал, темнота надежно скрывала ее. Она сгрызла печенье, организм, накормленный сладким, замурчал, угреваясь. Надо отхлебнуть тоника, но так невмоготу пошевелиться…
Лотта резко проснулась от очередного хлопка двери. Пропустила очередного обитателя дома и достала телефон. Двадцать минут глубочайшего сна. «Почему же меня из этой реальности не выкинуло? Она изменила свойства? Или достаточно бодрствующей одной из нас? Или эмоциональный фон Ирины превысил некую критическую величину? Пока нет ответов, да и неважно уже. Может, Юрассиус потом додумается, или ребята из отдела изучения эггрегора. Надо не забыть их озадачить. Где же Ирина? Уже темно на улице, не стоит ей бродить, когда там такие серьезные стрелки заседают». Проверила треккер: Ирина не спеша двигалась домой. Пожалуй, уже можно выходить на прямой контакт.
Ирина приближалась к двери, Лотта уже ощущала ее фиолетовые депрессивные тона; там, в метро, она сумела настроиться на ее ауру и теперь воспринимала настроение на расстоянии. И вдруг подскочила в тревоге – за фиолетовым облаком плыли два темных клубящихся кокона – вчерашние стрелки. Замерла, просчитывая варианты. Или даже не просчитывая, расчет требовал больше времени, погрузилась в ситуацию, восприняла ее подкоркой, чтобы правильные действия возникли сами собой.
Ирина вошла в дверь, Лотта захлопнула ее у нее за спиной.
— Иди наверх, домой, запри дверь, встань в коридоре, свет не зажигай, в комнату не заходи и никому не открывай. Вообще никому. Кому надо – войдет сам. Поняла?
— Кто Вы такая? Почему Вы мне приказываете? – у Ирины еще остались силы возмутиться.
— Через пятнадцать минут я все объясню. Иди же, быстрее, здесь сейчас будет небезопасно.
Быстрицкая стала подниматься по лестнице. Черт, как медленно, шаги преследователей уже возле двери. Лотта нашарила задвинутую в угол чекушку. Содрала колпачок, плеснула себе на куртку, разбрызгала жидкость с характерным сивушным запахом по полу. Сосредоточенное пыхтение, щелчок, дверь стала приотворяться.
Вошли двое, луч фонаря ударил в лицо. Лотта зажмурилась, но тут же, несмотря на ослепляющий свет, распахнула глаза, сузив взгляд на переносице. Выражение лица – самое идиотское, на какое способна.
— О, мальчики! А у меня не налито! Выпьете со мной? Мальчикииии? – и улыбка от уха до уха, — встала поперек прохода, не пройти, не оттолкнув.
Аура младшего побагровела, налилась раздражением. Он потянул из-за пазухи пистолет.
Рефлексы Лотты отреагировали однозначно, взвинтив внутреннее время до предела. Теперь, если он выстрелит, то увидит только размытую серую тень, и миг спустя, окажется с перебитыми позвонками. А тот, другой, с вырванным сердцем, например. Возможностей хватит, было бы желание. Желания, правда, нету. Можно обойтись наркозом, не смертельно, но до чертиков обидно – все видеть, все понимать, но не иметь возможности пошевелить и пальцем. Надолго ускоренного режима не хватит, три, ну пять секунд реального времени. Ну, шесть, а потом себя, амебообразную. можно будет собирать с пола чайной ложечкой.
Старший положил ладонь на ствол напарника:
— С ума спятил? Сейчас весь подъезд здесь будет. Звони участковому, пусть очищает.
Оба они вышли из подъезда. Лотта выдохнула, сбрасывая ускорение, выждала пару минут, восстанавливая зрение. В глазах плавали цветные пятна, по щекам текли слезы. Как нельзя больше она понимала сейчас никталопа Глеба.
— Наверх и работать! – подогнала она себя.
Дверь в квартиру Ирины снова поддалась отмычкам.
Киборг сидел на дереве, прислушиваясь, готовый в любой момент сорваться и бежать. Ясно, что раз люди начали охоту, уже не отступят. Сдаваться он не собирался. Просто проживет свободным, сколько сможет. Гард тщательно подтер логи, удалил все, что имело отношение к Асато и его странному киборгу. Если выживет, узнает все сам, а нет – так, по крайней мере, не сдаст врагу единственного человека, который отнесся к нему хорошо и даже пытался помочь. Осталось последнее. Гард снял с руки комм и размахнулся. Программа просчитала все: силу броска, направление, движение руки… только вот не смогла предвидеть острую боль в груди, от которой рука замерла, остановилась и бессильно упала. Гард запустил самодиагностику, зная, что ничего не найдет. Он просто не может расстаться с этой вещью. Единственным за свою пятилетнюю жизнь подарком. Пришлось смириться с неожиданной проблемой и заняться чисткой истории звонков и сообщений. Комм он оставит себе, что бы ни случилось. Это его вещь.
И он даже успел.
Сперва донесся звук двигателя, а уже потом он ощутил и другого киборга. На границе зоны, доступной для сканирования, но все-таки слишком близко. Тот тоже его засек, и уверенно пошел с ним на сближение. Сканирование показало, что противник не только превосходит его моделью, но и физической формой – компания следила за состоянием своей продукции, предлагаемой в аренду гражданам. Гард, не размышляя, бросился бежать по уже проторенному маршруту. На ходу обдумывая, что на этот раз залечь надо подальше, чтобы преследующая машина не достала. Звонить Асато он не стал: маршрут известен, удерет. А схватят – поможет полицейскому в обнаружении логова убийцы. Уж это он сделать сможет, если сразу не отключат. Ну или если убежит – напишет. И даже встретится…
Петлять нужды не было, все равно преследователь быстрее. Метнуться в зону плохой связи и рвануть по прямой, рассчитывая скрыться в лесу. Киборг вложил в бег всю мощь имплантов. Когда почва под ногами уже начала хлюпать и желанное болото было в нескольких шагах, он ощутил человека. Рядом. Маскировочная ткань соскользнула, и Седой поднялся в десяти шагах, вскинул руку. Кибер успел подобрать палку, и даже почти швырнуть, когда тело споткнулось, замерло, цепенея. Процессор отключился по сигналу блокатора… Бросок все-таки получился. Неверный, слабый. Деревяшка пробила только плечо, а не грудь. но гард мысленно улыбнулся. Он достал врага.
– А вот за это ты мне отдельно заплатишь, ублюдок! – Седой дернулся, зашипел. Рана опасная, болезненная, не подцепить бы какую-нибудь местную заразу! Надо вытащить мусор, обработать от заражения, но это потом. Он с яростью пнул неподвижное тело, отчего гард последний раз вздрогнул, прежде чем затихнуть, и подал сигнал двум гардам. Один – на флайере, – должен подобрать второго и прилететь за ним. А пока… мужчина снял с руки лежащего киборга коммуникатор, коротко просмотрел на нем информацию и сунул в карман. Лишним не будет.
***
– Его взяли, – Рон развернул вирт-экран с картой и указал на небольшую мигающую точку. Она стремительно двигалась к краю леса.
– Ты уверен?
– Ну, или его ограбили в подворотне! Этот сигнал подал комм, что контроль с хозяином утрачен.
– А почему раньше не подавал? – Асато вспомнил, как сунул в руки гарду устройство и с подозрением уставился на темноволосого киборга. Рон на мгновение отвел глаза.
– Подавал. А потом я настройки поправил. Техника умная, если попадает в руки другого человека, начинает орать. Удобно.
– Темнишь ты, парень! – вздохнул Эрик, посмотрел на окаменевшее лицо сэя и махнул рукой. – Ладно, прощаю, сделай морду попроще. Можешь засечь, куда его везут?
– Могу отслеживать даже на ходу, хозяин, – ожил киборг.
Асато еще раз поразился тому, как легко меняется Ларсен. Только что сидел нахохленный, носом в чашку – и вот уже стоит, командует, и видно, что привык это делать и не ждет ни сомнений, ни вопросов от окружающих.
– Асато, сунь в карман видеофон, пусть будет у тебя. Эмиль, ты идешь как человек, Рон – машина. Проверьте оружие и на выход, – серьезное лицо Эрика перечеркнула улыбка-оскал: – Предлагаю сделать Седому сюрприз. Он же любит гостей? Все любят.
***
Гард поднял голову, система включилась, заставила взглянуть в лицо хозяина для получения приказа. Тот стоял поодаль, наблюдая, как взбунтовавшаяся машина поднимается, чтобы тут же рухнуть на колени от удара другого гарда. Руки заломили, и кибер привычно передал управление телом программам, пусть достают, если смогут.
Седой шевельнул плечом. Порванные мышцы болели, каменное неживое лицо пленника бесило, и план уже не казался таким хорошим. Он проверил все: ни на комме, ни в памяти киборга ничего не указывало на связь с Циркачом. Значит, придется допрашивать силовыми методами, а они на киберах не работают. Ну хоть душу отведет перед возвращением вещи законному владельцу! С другой стороны, а если Ларсену тварь не нужна? Что тогда? Здоровой рукой мужчина взял кусок арматуры, который обычно использовал для тренировки, крутанул кистью и приказал гардам:
– Растяните его, и чтобы шевельнуться не мог.
Заглянул в стеклянные глаза и уточнил:
– Итак, вопрос первый. Как к тебе попал комм и зачем тебе его дали?
Считается, что физические повреждения и боль для киборга не имеют значения. Имеют. Хотя и не в такой степени. Гард старался погасить удары хоть немного, ощущая, как трещат кости. Человек хорошо знал, что делал, не нанося ни одного смертельного удара. Было просто больно. Очень. Но в одном производители правы. Боль не мешает функционировать. Как и приказ умереть, особенно если его сперва отдают, а потом отменяют. А потом еще, и еще… много раз, он не стал считать. Человек добивается ответа на свои вопросы. Только киборг молчит, потому что в системе нет ничего, он все стер намного раньше. И команда эта ничего не значит. Но враг не знает. А того из врагов, кто знает – здесь нет. Этот враг бесится, не зная, что дал киборгу отдых. И процессор им воспользовался, когда жизненные показатели биомашины упали ниже сорока шести процентов, дотянулся до брошенного на стол комма, отправив сообщение с координатами места. Седой отвлекся, услышав звук, бросился сперва к столу, потом обратно к гарду и замер с занесенным прутом. В дверь позвонили.
– Или кто-то ошибся дверью, или этот мерзавец ждал у подъезда, – пробормотал Седой, скользнув рукой по оружию. Бросил взгляд на избитую до полусмерти куклу и швырнул в нее черной толстовкой. – Оденься, ублюдок. Может, сменяю тебя на что-нибудь полезное, тогда и подыхай, а пока сиди и не рыпайся. Но все-таки слишком быстро он проявился. Что-то я упустил… Вы в сговоре?
Гард помотал головой, натянул одежду и опять опустился на пол между неподвижными собратьями. Напасть он не пытался, вот был бы человек один… От дверей донесся голос, который он узнал сразу же, и сник окончательно. Глупо было надеяться, что Асато приедет один. Ларсен с ним, и киборги. Гард подтянул колени к груди и рвано вздохнул, готовясь к неприятностям. Он тоже не мог понять, как люди добрались сюда так быстро. Получается, что за ним следили? Но тогда почему ему позволили бегать по лесу, вместо того чтобы поймать и отключить взбесившуюся машину? Зачем? В любом случае, шанс узнать, что же происходит, у него есть. Покойный хозяин любил поболтать, может, и сын тоже…
Седой отступил в сторону, пропуская гостей. Сразу палить не начали, стало быть, пришли говорить. Непосредственно сам Циркач, с ним киборг и два парня – азиат и блондин. Несерьезно, против двух киборгов, да и сам он кой-чего стоит. Ну может что-то и получится узнать, например, как отследили…
– Чего с такой свитой? – хозяин квартиры кивнул Эрику за спину.
Ларсен картинно прижал одну руку к груди в полупоклоне, другой указывая на своих спутников по очереди:
– Это мой киборг и два полицейских сотрудника, Асато и Эмиль. Мои свидетели того, что мы просто поговорим, и ни один из нас не нарушит закон.
– Да? Ну, проходите, господа. Я – Саймон. По коньячку за знакомство? – Несмотря на всю свою любезность, седой ни на секунду не поверил, что полицейские пришли отстаивать закон. Если только остановить киборгов жетоном. Но компания интересная. Особенно блондинчик. Интересно, кто он и откуда взялся? Красивый парнишка, душой чистый. Из таких самые отъявленные мерзавцы выходят при должной обработке, и поглядывает на япошку так выразительно-влюбленно. Значит, дрессировку уже начали, осталось только кровью повязать. Не затем ли приехали? Ничего, он тоже не вчера родился. Сейчас угостит ребят, может быть, их по молодости развезет…
– На службе, – отказался за себя и напарника Асато, не заметив тень, мелькнувшую на лице хозяина квартиры. А Эрик, кивнув, с интересом смотрел, как его новый знакомый наливает дорогой фирменный коньяк в обычные граненые стаканы.
– За знакомство! – Хозяин сделал глоток, ожидая, что гость последует его примеру.
– Да, знакомство не лишнее. – Эрик протянул стакан киборгу и только после того, как Рон сняв пробу, отрицательно качнул головой, пригубил сам.
– С ума сошел, продукт переводить?! – искренне возмутился Саймон. – Ну ладно бы бурда самопальная, но это же с Первой Земли! Совесть есть?
– Извини, паранойя – профессиональное заболевание. — Покаялся Эрик. – Тем более, когда рядом такой человек!
– Да какой.. – Саймон поморщился, опять разлил по стаканам коньяк. – Ты же меня, как котенка… знаю, что не принято, но… баб-то как? И зачем?
– Баб? – Эрик бросил из-под ресниц кокетливый взгляд, за который сержант его сначала отправлял на воспитательные работы, и только потом выяснял за что. – Да случайность это. Наглотался янодской дряни, обещали чуть ли не киборгскую скорость, но про побочный эффект не предупредили!
– Ну кто же неопробованное средство перед работой употребляет, – Саймон улыбнулся покровительственно, как более опытный новичку. – Ну ты даешь, парень! Удивил.
– Да вроде раньше ничего такого не было, действительно помогало. Черт его знает, что эти лохматые в этот раз намешали.
– У коренных брал? Зря… уж лучше у косоглазых, они хотя бы сходный метаболизм имеют. – Седой, казалось, совсем расслабился. Долил остатки и потянулся за новой бутылкой. – Ладно, что сделано, то сделано. За что пьем?
– За взаимность. Положено… не положено… а мы положим! Цель-то что?
– Презентация пару недель назад, сейчас вот переориентировали.
– Хрень какая-то. — Эрик заглянул в стакан. – Это же… сумасшествие.
Он осекся, перевел взгляд на киборгов, на Саймона.
– И я про это, что опасно, – согласился тот с невысказанным. Ну захотел заказчик его убрать, бывает. Профессиональный риск. И заказчику за такое башку открутить тоже можно, руки-то теперь развязаны. И оба это понимают. – А я не фанатик и не идиот. За здоровье!
– За исцеление, мой друг. Выпьем за исцеление, как тяжело больные люди! – подхватил Эрик, внося свою поправку, – Инвалиды мы. Хоть сейчас к окулисту беги мелким оптом. Хотя тут, наверное, и спецов таких нет. Чего им тут делать? Как будем проблему решать, а?
Саймон подождал, пока Циркач перестанет паясничать и перейдет к нормальному объяснению. Не дождался и уточнил:
– Я не вижу проблемы, в чем она, по-твоему?
– Вот видишь, проблемы ты не видишь, а вон того гарда – видишь? – Эрик ткнул в беглеца.
Саймон кивнул, не скрывая удивления. Ну да, киборг. Сидит на полу, как прибитый. Что-то крутовато Циркач к делу перешел. Хотя… может, просто удирать с планеты собрался? Он тоже задерживаться не планирует, это понятно.
– И я вижу. А на самом деле его тут нет. По всем отчетам он сейчас в офисе КЭЙС на Вальгале–3 и его тестируют и готовятся вернуть владельцу. То есть мне, – Эрик показал на себя пальцем. – Но я вижу его, и ты тоже. А это уже проблема.
– Да, а ведь и правда, проблема со зрением, согласен, – Саймон подстроился под тон собеседника. Каким бы придурком не выставлял себя Циркач, работал он чисто и до сих пор не засветился в полиции. А значит, стоит послушать, что скажет, и потом решать, кто с кем и против кого. В конце концов, парень может быть полезен. До или после смерти, но полезен точно. – Мало того что я вижу киборга, которого тут нет. Так я еще и одной нужной мне вещи не вижу. А ты ее не видишь случайно?
– Хм… возможно, вижу…
Асато по кивку друга показал пульт. А блондин положил руку на значок, выразительно поглядывая в сторону застывших истуканами гардов. Эрик забрал у него прибор и тщательно протер, после чего подвинул по столу собутыльнику.
– Вот теперь и я вижу, – согласился Саймон, доливая еще коньяку и махнув указующе бутылкой. – Хорошее у нас с тобой лекарство!
– Лекарство отличное. – Эрик полюбовался янтарным напитком. – Я думаю, нам следует заняться медициной вплотную. Чтобы каждый видел то, что полагается. Только сперва расскажи, что ты за это время успел сделать с моим имуществом?
– Да ничего особенного, – Саймон, игнорируя чуть качнувшегося к нему Рона, протянул Эрику арматуру. – Бока намял, чтоб фауну не пугал, и немного командой о смерти погонял, но все культурно, без ущерба. Чего чужую технику портить?
– Логично, – Ларсен критически оценил уровень напитка, и хозяин дома понятливо налил еще. Киборги манекенами застыли на своих местах, ожидая приказа. Люди вроде бы договорились, агрессии не ожидается, да и не предназначены гарды для убийства оппонента, только для спасения жизни владельца или удержания нападавшего. Беглый киборг сидел между двух исправных машин, скользил пустым взглядом по людям и боролся с собой. Ему безумно, до судорог требовалось послать блондинистому серву запрос, но… он боялся выдать парня седому. И главное, никак не мог понять, что за программа такая у машины, если его от человека не может отличить даже такой тип, как Саймон. За размышлениями он едва не пропустил новый запрос, и только приняв его сообразил, кто к нему «постучался», сам, без команды. Темноволосый сэй, оглядывая комнату, как будто случайно задержал на нем взгляд. Это стало последней каплей.
«Ты что, тоже проснувшийся?» – машинный голос гарда лишен эмоций, но Рону в его словах слышится крик. – «И ты принадлежишь Ларсену?»
«Да. Да. Меня зовут Рон».
«Дай доступ к своему физическому состоянию!” – беглец подумал и добавил: – “Пожалуйста, мне очень надо”.
«Если надо, смотри. Ты тоже». – Рон пропустил парня к требуемым файлам и сам изучил повреждения, полученные беглецом от рассерженного хозяина. Ничего страшного, отлежится, особенно если кормить.
«Гард, у тебя есть имя?»
Собеседник молчал очень долго. Люди уже закончили болтать ни о чем и приступили к обсуждению обмена киборга на пульт, когда наконец пришел ответ.
«Меня зовут Берт. То есть Бертран».
«Кто тебя так назвал?»
«Сам. Охранял хозяина в театре. Там на сцене был человек в красном плаще. Я его запомнил», – гард опять замолчал, потом все-таки продолжил мысль. – «Хозяину не говори, что у меня есть имя. Не хочу, чтоб он знал. Все равно отключит, пусть уж так… вещью».
«Тут Асато, он не даст тебя убить».
«Зачем я ему? Его модель лучше, новее. Хороший бытовой киборг. И не убивал никого», – вера Рона в то, что японец может сладить с безумным маньяком, которого боялся собственный отец, позабавила беглеца.
«Эмиль, просвети Берта о некоторых фактах своей биографии, меня хозяин зовет».
С ним говорил киборг, который не скрывается от людей, иначе бы он не мог говорить. От обоих людей. Может быть, если кукла выполняет команды – человеку рядом все равно, разумна она или нет? С другой стороны, это требует от человека доверия к машине или какого-то ещё контроля. Какого именно, даже думать страшно. Но на записях ничего такого нет. И даже второй киборг, сэй, тоже в полном порядке. Варит кофе для хозяина. хамит… он что, тоже?! Но как же люди это все приняли? Почему они не позвонили в компанию или не наказали киборга, хотя бы Эрик. Что не так с сэем? Может быть, чтобы не травмировать японца, Эрик скрывает свою натуру? Но как он может удержаться, если рядом живая вещь, почти человек? Ричард бы не устоял. Или японец как-то контролирует Ларсена. Но по всем параметрам он не может справиться… непонятно. Странно. Японец слабее, но именно он в поезде помог ему сбежать.
Гард еще раз пересмотрел собственную запись из поезда: киборг поднимается, встает рядом с хозяином: масса тела в пределах нормы, на открытых частях тела нет видимых повреждения, что под футболкой, не видно, но… Интересно, может он удержать Ларсена от издевательств над биомашинами? Тот же полностью чокнутый, как и его отец. Гарда передернуло от воспоминаний. Картинка никак не складывалась. Чего-то в ней не хватало, или наоборот, лишние детали мешают. И тут пришла новая мысль, новое открытие. Настолько невероятное, что киборг чуть с дерева не упал.
Эрик и Асато не просто были вместе. Они общались вполне дружески, хотя Асато еще на Охоте выдал себя, как полицейский. Они вместе… и Эрик соглашается, то есть он подчинился копу… Но как? Что может объединить такого психа, как Ларсен, и человека, который помогает убежать взбунтовавшемуся киборгу? Почему Асато до сих пор жив? На что способен Эрик, гард знал хорошо, они уже сталкивались. Тогда Ричард поймал сына, но тот вскоре удрал. Хотя был ранен и почти без сознания. Ричард так орал, когда находил останки своих людей. До этого дня гард и не подозревал, что человека можно убивать с такой фантазией. Он вообще тогда узнал очень много. Например, что ножи мощной электрической мясорубки не могут справиться с бедренной костью человека, и техника ломается. Что запущенный на цикл стирки с кипячением умирает даже профессиональный наемник, и что если человека заморозить с помощью азота, то он потом смешно раскалывается на куски. Одного бойца Ларсен младший даже закатал в упаковку для орехов, предварительно пропустив через измельчитель. И оставил при входе, в хорошем, полностью герметичном мешке. Семь бойцов и один раненый измученный человек. Семь жертв и один сумасшедший. Тогда ему стало страшно по-настоящему. Ларсену младшему плевать, что машина только исполняла приказ. Хотя именно Эрик после Охоты отправил его лечиться. Интересно, почему? Он же не забыл, не мог человек такое забыть. Как и киборг.
Память, конечно, чистили с тех пор не раз. Но какое это имеет значение, если он все равно помнит. Помнит темные от боли и ярости глаза, напряженное тело, стянутое веревками до того, что трудно дышать. Помнит, как тот хрипел при каждом вздохе. И как потом удрал, оставив после себя залитый кровью особняк. Словно там остался не человек, а жуткий монстр вырвался на свободу. Ричард тогда взбесился и избил его, но гард чувствовал, что хозяин напуган так, что горло сдавлено ужасом, как тисками, не вздохнуть. И за это тоже заплатил безропотный киборг. Но это не могло ничего изменить, Эрик Ларсен ушел. Один или с сообщником, так и осталось неизвестным. Ричард уехал, бежал в ужасе в основную резиденцию, а покинутый особняк приказал сжечь. Как может Асато находиться рядом с Ларсеном? Контролирует он Эрика или просто не знает, что это за тип? Слишком мало данных. Но лучше с прежним хозяином не встречаться. Киборг опустил взгляд на комм. Все-таки надо будет спросить Асато, как он с Ларсеном управляется. И обязательно спросить об этом Эмиля. Он наверняка знает. И про сэя тоже. Но это потом.
Гард устроился на толстой раздвоенной ветви и закрыл глаза. Надо отдохнуть, надо забыть про хозяев и просто наслаждаться жизнью. Хотя бы пока его не поймали.
– Итак, он удрал, – Эрик посмотрел на экран, где опять появилась одинокая точка. – Но долго не пробегает. Асато, убеди придурка сдаться.
– А ты?
– Мне он не поверит. Не скрою, я бы предпочел его видеть мертвым, но не так! Не ценой победы врага. – Эрик на мгновение отвел взгляд. – Знаешь, Асато, а у меня идея. Погоди!
Он быстро набрал номер отдела аренды киборгов KAIS-MI.
– Добрый день! Я из полиции, Эрик Ларсен. У вас там должно быть подтверждение… – дождался ответа и продолжил: – Не подскажете, кто-нибудь брал в аренду гардов? Или бытовых киборгов. Два или больше единовременно. Пожалуйста, любые данные об аренде начиная со вчерашнего дня присылайте мне. Спасибо!
– Думаешь, он возьмет киборгов для поимки?
– Ну не на приманку же ловить этого дурня. Ладно, ты подумай, что мы можем, а я погулять схожу. Тоже подумаю. Заодно узнаю, сколько линяют арраны, что-то мне за С-маура тревожно.
– И как ты планируешь это узнать? – Асато поведение друга показалось фальшивым.
– Отловлю ближайшего аррана и спрошу. Их тут много ползает, а почитать лекции они любят.
В здании космопорта ему действительно удалось отловить паука, судя по окраске, местного работника.
– Извините, – преградив ему путь начал Ларсен. Все глаза членистоногого уставились на него.
– Я вас слушаю, чем могу помочь? – Арран был сама вежливость, ну захотелось человеку пообщаться с ним, а не с себе подобным, он поможет – не страшно. Заодно может быть чему умному научит ксеноса.
– Понимаете, у меня есть друг, арран, он сейчас линяет, и я за него беспокоюсь.
– О! Мне приятно слышать, что вы переживаете за друга, в наш черствый век это так редко случается. Но лично вам в гнездо соваться не советую, сейчас у него инстинкты превалируют над разумом, и это может быть смертельно опасно. Можете оставить мне его координаты и ваши, я уточню ситуацию по расовому каналу и передам вам.
– Конечно, – Эрик передал номер и данные С-маура и свои. – А не подскажете, сколько он должен линять?
– Не волнуйтесь, я вам позвоню уже вечером! Надо уточнить количество линек, питание, и другие факторы, тогда можно будет назвать более точный срок, – заверил его арран, скинул свою визитку и с извинениями уполз.
– Какие они тут все доброжелательные, даже неудобно, – проворчал Ларсен направляясь в сторону ближайшей палатки, хотелось пива и погулять…
Седой внимательно изучил багажник своего байка. Оружие, фиксаторы, в принципе большая часть оборудования рассчитана на человека. С этим киборга не взять, надо что-то еще… Неудачно операция началась. Лучше бы одного отправили, нет, навязали этого сопляка-экспериментатора. Говорил же, не трогай кибера, а лучше вообще в гибернацию загони до начала операции. Так нет, он вроде как главный. Еще и дура эта командирша позвонила. Орала так, что пришлось выключить звук. Операцию ей сорвали, кибера упустили! И теперь его надо вернуть, потому что бедняжечка оказывается проснувшийся и должен стать добровольным помощником. Поэтому его надо поймать и передать ей. Разъяснения, что после всего, что с гардом было, его можно только убить, не помогли, еще раз убедив седого, что операцию планировали идиоты, и с одной из них он имеет дело. Визгливая стерва всерьез требовала «что-то сделать», не понимая, что он уже все знает. Знает, что в случае успеха операции он был бы мертв, как и дурак-напарник. Одно радует, этот уже подох, хоть пиво Циркачу покупай за работу. Может, ему еще наводку на эту блондинку… Катарину Новак… даже имя настоящее сказала, вот и гадай или совсем дура или просто была уверена в их гибели. А ведь это именно он придумал загнать гарда в станок и протестировать команды. Может, ее с Циркачом познакомить? Он ее или трахнет, или пристрелит, или все вместе. Лучше если вместе. Но кто же мерзавца нанял? Следует разузнать побольше, а то пока непонятно ничего. А для этого необходимо все-таки взять Ларсена, ну или хотя бы допросить куклу. Что-то там есть, не сорвало бы иначе крышу у машины от одного его вида. Любая информация пригодится. А может, даже на этого красавца Циркач сам придет.
Губы убийцы растянулись в улыбке. Конечно, для его плана кое-чего не хватает, но это не проблема. Надо просто прогуляться по магазинам. Он проверил кредитку и, не торопясь, покинул квартиру в хорошем, почти праздничном настроении. Поймает гарда и даже поменяет его на информацию – не первый раз, и не последний.
– Что интересного? – судя по обратному адресу, письма были из КЭЙС и Асато решил, что эту переписку личной можно не считать, и навис над сидящим в кресле Эриком, заглядывая в экран поверх его головы.
– Изучаю подарочек от Кэйс, они чересчур увлеклись и наприсылали мне данных за всю прошлую неделю. .
– И как?
– Узнал много об мэйлисах и человеческих извращениях, достаточно – о неумении или нежелании людей вести хозяйство, и ничего о желании людей сохранить свою жизнь. А нет, вот мужик сразу двух телохранителей взял! Ну-ка покажи личико, красавец… – Эрик вывел на экран паспортную карточку. На ней был изображен мужчина с невыразительным лицом, седым ежиком волос и в больших роговых очках.
– Тот самый напарник, только вот… я его хоть убей не знаю.
– Данные, конечно, не настоящие?
– Зато рожа точно его, ну кроме очков. Сейчас узнаем, что известно об этом парне. Отвернись, коп, тебя это не касается.
– И что ты собираешься сделать? – разумеется, отворачиваться Асато и не подумал, что он такого не видел в преступном мире?
– Для начала, сменить аватар, – Эрик ухмыльнулся. – Пусть привыкают, что я такой загадочный.
Путем нехитрых манипуляция вместо изображения арлекина в маске появился здоровый мужик, тоже в маске, но теперь в стилизованном под полицейскую форму секс-костюме. Эрик зашел под обновленным профилем на какой-то загадочный форум и принялся там рыться. Темы о продажах людей, которых к возмущению Асато оказалось очень много, Эрик просто промотал, а вот на теме «специалистов» задержался. И даже вступил с кем-то в яростную переписку. Судя по тексту, отвечать ему не хотели, и то ли набивали цену, то ли реально слали куда подальше. Но все-таки постепенно собеседник ожил и даже развернул какую-то странную философскую беседу о предназначении, измене ему и адских карах за такое преступление перед кармой.
Понаблюдав за этим немного и поняв, что ни хрена тут не понятно, Асато ушел на кухню. Хотелось перекусить, но не хотелось тревожить киборгов. Конечно, Эмиль придет. Бросит уютное кресло, книгу и прибежит на зов хозяина, но зачем лишний раз напрягать парня? Пусть лучше читает. И так из-за его заботы Асато периодически ощущал себя тираном, особенно, когда бдительный спай притаскивался среди ночи, ощутив, что хозяина мучает жажда.
Через некоторое время туда же заглянул Рон, сделал кофе и отнес капитану. Эрик уже позакрывал все, демонстративно очистил историю и сидел нахохленный и недовольный.
– Никаких концов! Есть такой Саймон, работает за деньги, то есть нормальный человек. Одно плохо, иногда зарывается. Сейчас связался с какой-то подпольной организацией, считающей эксплуатацию киборгов преступлением. Работает на них здесь, на Дэе.
– А арестовать?
На этот раз Эрик завис не хуже киборга, секунд на тридцать точно. Так и застыл с чашкой кофе в руке. А когда отмер, то не смог скрыть удивления:
– А за что? Он же ничего не сделал. Даже недобитка этого из больницы не достал. Фигня выходит, Асато, – убить можно, а посадить нет.
– И что ты предлагаешь?
– Подождать, пока сделает, и тогда посадить. Ну, или профилактически убить.
– Убить не вариант. Ты теперь полицейский.
Эрик пожал плечами и опять уткнулся в чашку. Убийство Седого для него значилось под графой «профилактика преступности» и в список обязательных дел не входило. Так просто, чтобы дорогу не перебегал. И на его киборга не охотился. Захочет, сам этого мудака отключит. Но по своему собственному желанию.
– Знаешь, Асато, – Рон повернулся к азиату и указал в сторону хозяина. – Каждый раз, когда он делает такую рожу, мне хочется подсыпать ему сахара в кофе. Но тогда возникает риск вторичного повреждения меня и приходится отказываться от идеи.
– Какого повреждения?
– Он в меня первый раз даже попал из бластера, хотя и на малой мощности. Я ему во флягу с кофе полчашки сахара высыпал, – и подумав, добавил: – Оно того стоило, я видео его перекошенной морды записал и пересматривал, когда он меня сильно доставал.
– На этот раз я тебе обещаю мощность больше! – Эрик отвлекся от напитка, подозрительно взглянул на сэя. – Я помню, Женька тогда читала какой-то титанический труд по ядам, иногда даже вслух. И ты его слушал.
– Я его прочитал. – совершенно серьезно ответил сэй. – Надо же было понимать, что ты готовишь и как от этого спасаться.
ОГ.
В субботу, ближе к обеду, мы, уже слегка отдохнувшие и перекусившие фруктами на пару с коньяком, решили погулять по лесу.
Ещё утром, наблюдая за Си Анем, который на крошечной полянке между домиков проделывал невероятные кульбиты и прыжки, решила, что займусь в этом году собой и пойду на спортивный массаж. Точно! Ближе к зиме!
Подошедший ко мне Сашка также с интересом наблюдал за зарядкой энергичного кхиметца.
— Можешь как он? — спросила я.
И с удовольствием оценила его вытянувшуюся рожу.
Спортивное тело DEX-а тут же согнулось под немыслимым углом и с места сделало кульбит с двойным переворотом. Все-таки он ещё совсем мальчишка!
— Сашка, ну я же тебя подколола! Ну, когда ты перестанешь клевать на любое идиотское предложение? А завтра тебя попросят в петлю на спор влезть, ты тоже полезешь?
— Нет! — буркнуло чудо.
— Я того, кто предложил, туда запихну и посмотрю, как он ногами дрыгает.
— Вот это и пугает, — нравоучительно закончила я разговор.
И вот, с подлеченным Лёхой, спортивной семейкой Кости и пыхтящим Арсеном, мы двинули на прогулку.
Впереди маячили зелёные домики конно-спортивного комплекса.
— В моей молодости, — вещал Арсен, прихлебывая морсик из смеси светлого горького плюс двадцать миллилитров коньячка в глоточке, (смешать в желудке, не взбалтывать).
— Так вот, на моей Родине, в детстве, я отлично управлялся со скакуном.
Я спотыкаюсь о торчащий корень и с некоторым сомнением вопрошаю:
— Ты, вроде, в Москве всю жизнь жил?
— Я родился в селе Терекли-Мехтеб, — ответствовал сын гор.
— Конечно, мой дорогой, — тихим голосом, слышным на верхушках корабельных сосен, пояснила его верная спутница.
— Ты родился недоношенным, и маму просто не успели привезти в Москву…
Арсен надувает губы и, обиженно притихнув, на три минуты, вдруг изрекает:
— А не прокатиться ли нам на лошадях!
***
Лёха.
Миша образовывал нас на весь лес зычным голосом талантливого чтеца. Мы кривили рожи и трясли больными головами.
— Известный русский поэт Владимир Высоцкий в тысяча девятьсот семидесятом году, в частности, писал:
Цыган кричал, коня менял:
«С конем живется вольно.
Не делай из меня меня,
С меня — меня довольно!
Напрасно не расстраивай,
Без пользы не радей…
Я не гожусь в хозяева
Людей и лошадей.
Не совещайся с гадиной,
Беги советов бабских…
Клянусь, что конь не краденый
И — что кровей арабских».
Костя морщился и шипел:
— Отойди подальше!
Светка сияла, поучая:
— Наш папа имеет чуткий слух. У него слух, а у нас обоняние. Запах. Не пропитайся!
Маменькин сынок хмыкал и отодвигался от отца. Вот паразит!
Наконец, показались маленькие смешные зелёные башенки, варок* (площадка для выгула лошадей), и конюшни.
На звуки, похожие на какофонию, издаваемые нашей дружной командой единомышленников, вышла заспанная девица в драных штанах и куртке, пережившей потоп и сотворение мира.
— Брачующиеся? — вопросила она, посмотрев на компанию.
— Почему? — запнувшись от неожиданности, поинтересовалась ОГ.
— Громкие, — сделала вывод молодуха и задала встречный вопрос:
— Что заказываем? Бричка — пять галактов, тройка — пятнадцать, телега гостям — три.
— Нам бы покататься, — попросил притихший стихолюб.
И мы отправились на конюшню.
***
ОГ.
Огромная чёрная коняга со свирепым выражением на губастой мордеоценила ввалившуюся на её территорию толпу ударом крепкого копыта о перегородку.
Мы столпились у входа нестройной кучкой, организовав затор. Косматая девица, замешкавшись в сенях, издала какой-то хекающий звук и, утробно булькнув:
— Посторонись! — разогнала нас, как кур.
Пробив путь к скотине, она провозгласила, показав на ряды ухмыляющихся зверюг жестом фокусника:
— Выбираем, не стесняемся!
Миша, извинившись перед мамой, Жанной и, на всякий случай, мной, пролез вперёд и, показав пальцем на чёрное дьявольское отродье, спросил:
— А можно мне этого коника?
Обладательница никогда не чёсанной шевелюры, с сомнением оглядев очкастую несуразину, хмыкнула и твёрдо произнесла:
— Ну, если вывести сможешь, то всегда пожалуйста.
Слегка протрезвевший от увиденного, Арсен глубоко вздохнул и пригласил нас за парапет площадки — смотреть.
***
Света.
Все эти дурацкие выезды на природу всегда заканчиваются у нас неприятностями. За мужчинами практически невозможно уследить, да и я,измотанная на работе, дома и постоянными проверками Мишенькиныхуроков, хоть иногда нуждаюсь в релаксе.
От Кости помощи ждать не приходилось, и он, как обычно, сойдясь с Алексеем, забыл про свои обязанности мужа и отца. Теперь он нуждался в детоксе, а я, опять забыв о своём здоровье, носилась с ним.
Моя мудрая мать, пережившая трёх мужей и больше не вышедшая замуж, так и не смогла внушить мне постулаты любви к себе.
И теперь, я стояла у бортика круглой площадки для выгула этих зверей и боялась.
Миша жил у нас пятый год. Красивый и очень умный мальчик, с несомненным артистическим талантом. Он страшно начал свою жизнь. Так пострадал в прошлом году. И я вновь была вынуждена бояться, стоя сейчас в этом пахнущем фекалиями месте.
Через каких-то три минуты мы увидели: на вороном коне, без седла и сбруи, мой сын, обхватив его только ногами и слегка придерживая гриву, гордо проскакал по кругу. Конь шёл под ним, как заговорённый. И я поняла:он мой сын, моя гордость и моя душа!
***
ОГ.
Мишка прокатился красавцем. Вежливо спросив разрешения прогулять ножки коника, он отбыл, прыжком через заборчик, в неизвестном направлении. Густая серая пыль свидетельствовала о намерении седока доскакать до границы с сопредельной Белоруссией, которая маячила впереди, всего в какой-то тысяче километров от нас.
У нашей начальницы конюшни, имеющей и без этого события весьма колоритный вид, волосы немного встали по стойке смирно и, слегка шевелясь на ветру, явно отдавали честь ускакавшему.
Наконец, она защёлкнула рот и, повернувшись к Арсену, вежливо спросила:
— Вы, конечно, на Олюшке захотите покататься?
— Если подо мной столько лет Жанна ходит,— прозвучал тут самодовольный Сенин голос, — то Олюшка пойдет наверняка…
Боевая подруга открыла, было, рот, но была оборвана горящим взором уникального наездника. Прошептав осуждающее: «Пупсичек…», она замкнулась в себе. Губы её сложились в прямую линию, и всем стало понятно, что Арсен не жилец.
Но заведующего родблоком, напившегося чистейшего соснового воздуха, с приправами из качественного французского коньяка и пива местного разлива, не смог бы остановить в этот момент даже киборг седьмой модели.
И она предстала перед избранником!
— Кохейлан-сиглави, — вдруг замысловато выругалась деваха. — Гибрид, — гордо продолжила она.
И, видя нашу ограниченность, пояснила:
— Арабский скакун. Посмотрите у неё гнедая привлекательность сиглави и крепкое телосложение кохейлана, при росте выше среднего, где-то на сорок-пятьдесят сантиметров.
Огромная серая зверюга мирно разминала грациозные двухметровые лапки, любовно поглядывая на избранника из-под густых ресниц. Карий глаз не двусмысленно намекал на предстоящую близость и явно интересовался, кто и под кем собирается ходить в будущем тандеме. Арсен трезвел с немыслимой, учитывая количество выпитого за сутки, скоростью.
***
Лёха.
Спасение пришло, откуда не ждали. Из леса выскочил Ад и,практически затормозив у копыт моргающего монстра, произнёс:
— Там ваш Си Ань харакири делает, и Сашка очень просит всех вернуться.
— В стойло, — почему-то добавила Жанна.
Пока мы переваривали полученную от посыльного информацию, Арсенглубоко вздохнул, заулыбался и зачем-то скомандовал:
— По коням!
Ад, недолго думая, вскочил на кобылу и, подняв на вытянутых руках ничего не подозревающего жокея, в мах усадил его перед собой! Лошадь захрапела, получила крепкими киборгскими пятками в бока и… Понесла!
Из-за поворота дороги мы услышали приглушённый скоростью вопль:
— Жанннаааааа!
Жанка разлепила губы и констатировала:
— Доскачет!