Четырёхпалые лапы осторожно ступали по развороченной земле, кожистые ноздри втягивали пропахший порохом и кровью воздух. Бранч вылетел, когда бригада, которая отправилась на ремонт трассы, не вышла на связь. Значит, не авария, значит, бандиты нанесли первый удар по инфраструктуре. Провокация удалась: ремонтники и следователи кинулись на место происшествия — и попали в засаду.
Он не стал искать кого-то и преследовать. Ловить аборигенов – дело самих аборигенов, он не видел смысла мешать им или помогать. Но вот война… Как художник, он не мог пройти мимо таких впечатлений. Всё пригодится, всё пойдёт в дело!
Жизнь покинула эти тела, только… Где-то поблизости билось сердце!
Варвара открыла глаза и увидела жёлтый глаз с вертикальным зрачком. Глаз принадлежал двуногому ящеру величиной с медведя. Ящер склонился к ней и не мигая рассматривал, ворочая головой слева направо и обратно.
– Ой… – прошептала Варя и собралась снова уплыть в беспамятство.
В планы ящера это не входило.
– Не бойся, – красивым и глубоким голосом произнёс ящер. – Я Бранч. Попечитель.
Варвара охнула — теперь от изумления. О попечителях в городе ходили легенды, но мало кто видел их вживую. Как жаль, что Сёма… Варя зарыдала. Зачем ей нужен чудесный попечитель, если Семёна нет рядом?
– Я отвезу тебя в город, – сказал Бранч. – Здесь холодно, это вредно для детёныша.
Откуда он узнал? Варвара удивилась. Она сама ещё не верила в беременность и не говорила мужу. Но, раз это сказал попечитель…
Бранч легко подхватил её на руки, развернулся и зашагал к стоящей неподалёку дымчатому-туманному диску. Попечитель был холодный как лягушка, но сухой на ощупь и от него пахло песком и минеральным маслом.
Курбан-Алмасты принимал пополнение.
Не лежала у него душа к присланному человеку! Во-первых, парень перешёл от синих, а во-вторых… странный был парень. Вроде и собой хорош, и атлет, и исполнительный, если верить характеристике, а с чего бы ей не верить, но глаза бегали и улыбочка гуляла на его лице подозрительная. Презрительная какая-то, пренебрежительная, гаденькая. Да и взгляд, который бросал новоприбывший на дневную дежурную, Курбану-Алмасты не понравился. Конечно, секс угоден попечителям, но не так же явно и сходу?
Впрочем, с начальством не спорят. Сказано — пополнение, значит, так оно и есть. Сказано — принять, разместить и привлечь к выполнению задач, следовательно, примем, разместим и привлечём! И присмотрим заодно.
Выписав новичку направление в общежитие, Курбан-Алмасты задумался. Первое впечатление самое верное обычно, но не слишком ли он придирчив? Константин городской, там и нравы проще, и жизнь быстрее. Чтобы привыкнуть к тихому Заболотинску, нужно время. Разберётся, что к чему, если не дурак. Тем более, из синих ушёл. Как там в сопроводиловке? «Неоднократно выражал несогласие с целями и методами работы Департамента». То есть, совесть в наличии, значит, можем сработаться.
Ох, как нужны лишние руки и глаза!
Ситуация осложнилась, бандиты громили малые Управы, убивали служащих, разрушали инфраструктуру. Без усиления никак, тем более в Заболотинске. На местную Управу уже нападали, обошлось без потерь, но тогда у бандитов не было древнего оружия.
Официальные отчёты и сводки не радовали, а уж по сети слухи бродили — один другого страшнее!
Будто бы существовал далеко на севере Самый Главный отстойник для асоциальных элементов. Из всех мясных загонов отправляли их туда, чтобы окончательно подготовить к… гхм… подготовить, в общем! И будто бы скопилось их там видимо-невидимо, и подняли они мятеж, и прорвали поле, и разбрелись по лесам, чтобы пакостить и гадить. И что в глубокой тайне готовится попечительский десант — выжечь эту заразу на корню, но пока десант не прибыл, надо справляться своими силами.
Слухи, конечно, врали, на то они и слухи, но было в них кое-что, заставлявшее задуматься.
Для начала, бандиты в самом деле появились. Никогда о них не слышали, жили себе размеренно и мирно, – и вдруг на тебе!
Кроме того, они действительно умели обходить силовое поле. Об этом Курбан-Алмасты узнал на закрытом совещании в главке. Их собрали тогда, чтобы ознакомить с подробностями самого первого нападения на караван синих. Как и положено, синие раскинули поле и стали прижимать злоумышленников к центру, к генератору, но нападавшие, за малым исключением, ушли.
То есть сделали ровно то, что отрицалось всеми методичками и на что оные методички рекомендовали обращать особое внимание обывателей. Силовое поле непроходимо для крупного зверя и человека! Силовое поле есть универсальная защита при любых неприятностях! Спите, жители Багдада, всё спокойно!
Кстати, как раз в Багдаде было спокойно. Как и в Дамаске, Пекине, Казани, Оттаве, Канберре и многих других тысячах городов по всей планете.
Сигнал на пульте отвлёк Курбана-Алмасты от размышлений. Прибыл ещё транспорт из города — с переносными генераторами поля. Полный кузов, по одному для всех важных объектов. Управа, общежитие, школа, больница, электростанция, да мало ли их.
Курбан-Алмасты обрадовался. Наконец-то. И пусть бандиты умеют уходить из-под силового колпака, но всё защита, лишней не будет.
– Во двор загоняйте! – крикнул он в селектор и вышел из кабинета.
В дежурке новичок что-то втолковывал дежурной. Ядвига хмурилась, недовольно поводила плечиком. Надо же, расположиться не успел, а туда же!
Жаль, если он прав, подумал Курбан-Алмасты, трудно будет, если…
Внезапно здание Управы потряс удар! Курбан-Алмасты упал к стене, к антикварному железному диванчику, сверху посыпалась штукатурка. Раздался ещё один взрыв, и по декоративной плите сверху донизу пробежала извилистая трещина. На секунду стена замерла в неустойчивом равновесии, потом обрушилась. Курбан-Алмасты отпрянул. Коридор шатался, куски бетона сыпались со всех сторон. Он извернулся и юркнул под диван. Ну, не подведи, старина!
Стена не выдержала и рассыпалась. Плиты с грохотом ударили по дивану, взметнули вверх клубы пыли. Диван подсел, придавленный центнерами бетона, перекосился, но устоял.
Наступила тишина, только рядом журчала вода, вытекая из разорванной трубы. Это в душевой. Диванчик, которые его спас, стоял рядом с ней.
Кто-то прошёл мимо, хрустя на каменной крошке. Курбан-Алмасты хотел закричать, но передумал. Сквозь камни пробивались лучики света, Курбан-Алмасты изогнулся и вытянул шею, прильнул щекой к щели, скосил глаз…
Он увидел кусок стены. Штукатурка обрушилась, плакат «Форма одежды» вздулся пузырём, но удержался. Потом он увидел ботинок на толстой рубчатой подошве. В ботинок была заправлена штанина странной пятнистой расцветки. Курбан-Алмасты замер. Такую одежду не носил никто в посёлке, а форма тревожных служб ничего не отличалась от его собственной. Серый мундир или, в случае непогоды, непромокаемый комбинезон.
Чужак!
Засвербело в носу, захотелось чихнуть. Курбан-Алмасты выпростал руку, схватил себя за переносицу. Чих рвался наружу. Курбан-Алмасты сжал зубы и зажмурился. Только бы не чухнуть, только бы… не удержался и чихнул, не разжимая зубов!
– Что там? – раздался странно знакомый голос.
– Живого нашли! – откликнулись издалека.
– Тащи его сюда!
Кажется, ему повезло…
Ботинок нетерпеливо притоптывал, потом развернулся каблуком к Курбану-Алмасты; зашуршала штукатурка над головой – чужак присел сверху.
Курбан-Алмасты внезапно вспомнил обладателя голоса. Человек с ножом, тот, кто первый вошёл в Управу во время весеннего налёта. Выжил, значит…
Послышался скрип и шаги. В щели показались расплывчатые фигуры, один человек ступал прямо, другой — согнувший и заведя руки за спину.
– Кто такой, говори! – приказал знакомый налётчик.
– Костян меня зовут! Не убивайте… – проскрипел согнутый.
Новичок. Второй бандит сказал — живого нашли. Одного живого?! Что с остальными?!
– Почему? Чем ты так хорош? – удивился налётчик.
– Я знаю их планы!.. – торопливо заговорил Константин. – Я был синим, они звери, людоеды!..
– Ты, значит, тоже людоед? – осведомился сидящий.
– Нет! Я ушёл! Я заявление написал! Не убивайте, я важную вещь знаю!
– Что мне с твоих знаний, мразь! – выплюнул налётчик.
– Они ищут… У них сканеры… – чуть не плача сказал Константин. – Циркуляр вышел…
– Молчи! – приказал сидящий.
Он встал, прошёлся взад и вперёд, потом остановился прямо напротив щели.
– Ладно, – сказал он. – Пускай Ивась решает, не хочу руки об него пачкать. Свяжи его, Коля, глаза тоже завяжи!
Медведь с рваными ушами засыпал. Прошлогодняя буря накренила старое дерево, отчего под его корнями появилась дыра. В неё и забрался зверь, и теперь лежал, лениво поводя ушами. Снег уже прикрыл землю мягким покрывалом, но свет ещё проникал в его логово, и медведь не ушёл в спячку до конца.
Тихо в лесу под зиму. Пролетит, хлопая крыльями, ворона, пробежит заяц. Мышь под снегом запищит. Обычные, знакомые, безопасные звуки.
Сейчас стало не так. Раздались голоса, тревожный запах достиг ноздрей. Двуногие! С железом острым и железом гремящим. Медведь тихо, но недовольно заворчал, шерсть на загривке приподнялась.
Двуногие ушли. Их дразнящий запах ещё витал в воздухе, но становился слабее. Медведь успокоился, задышал медленно и ровно.
– Вот, – сказал Луиджи. – Эта штука называется противогаз.
Они стояли у вскрытого склада, одного из многих, на которые набрёл когда-то Ивась. Бойцы подняли на свет и вскрыли пару ящиков. Их заполняли сумки из серо-зелёной ткани. В каждой лежала резиновая маска с круглыми стёклами на месте глаз.
– Смотри, – продолжил охотник, – тут схема. Да вот же, на крышке!
Сверяясь с рисунком, они подготовили два противогаза, подогнали завязки, натянули на головы.
– Ты уверен, что это поможет? – глухо спросил из-под холодной резины Ивась? – Он не мог наврать? Чтобы спастись?
– Мог, конечно, – согласился Луиджи, стаскивая маску. – Только генетические сканеры в городе точно есть. Если, как рассказывает этот Костян, сканеры появятся в каждом посёлке, нам будет трудно уходить.
– А раньше? Как раньше?
– Не знаю, – сказал Луиджи, – но лучше перебдеть.
– Резина… – протянул Ивась, крутя противогаз в руках. – Холодная, вонючая. Фильтр тяжёлый. Ладно, если всё, как ты объяснял… попробуем. Хорошо, не всю дорогу в них быть.
– Попробуем, – эхом откликнулся Луиджи, – хуже не будет. Ивась!
– Да?
– С перебежчиком что?
– К Мустафе, – решил Ивась. – А там посмотрим. Может, наш он, мало ли какая у кого рожа.
Всё здесь пропахло свиным навозом, стены, воздух, одежда, да и самого него несло свиньёй! Костян отставил тачку и сел в сено у входа.
– Устал? – спросил издалека Мустафа.
– Устал, – покладисто сказал Костян. – Я сейчас, я скоро, ладно?
– Ладно-ладно, сиди, – манул рукой Мустафа. – Трудно оно с непривычки-то…
Доброжелательность Мустафы сводила Костяна с ума. Хотелось пнуть в больную ногу и в навоз мордой! Чтобы наелся, и чтобы сползла с лица сладенькая эта улыбочка. Он медленно выдохнул. Не хватало сорваться сейчас, когда до цели остались считанные дни.
Изгои ждали возвращение отряда, а Костян ждал Ивася. Он погладил левое запястье: рука ещё болела, особенно в ненастье; готовили его второпях. Ничего, он вытерпит, третий ранг не дают за просто так, уж это Костян понимал. Сделает дело, и прощай лес! Из обмолвок, из случайных слов изгоев Костян уже примерно представлял, в какой стороне и насколько далеко ближайший посёлок. Сутки в лесу, даже предзимнем – это не так много, можно перетерпеть, был бы огонь и жратва.
Будет, усмехнулся Костян, есть уже. Но сначала – Ивась.
Скрипнула дверь, мимо прошла Ружена, заговорила о чём-то тихо с Мустафой… Сучка! Ружену Костян возненавидел сразу же, по прибытию. Что ей стоило согреть нового человека? Муженёк-то её вместе с Ивасём где-то бродит, а эта… Отшила, да с таким оскорблённым видом! Фифа.
Костян задохнулся от ненависти, но сдержал себя, потому что девица направлялась в его сторону. Когда она проходила мимо, он пожал плечали и виновато улыбнулся. Не бери зла, мол, всякое в жизни бывает.
Ружена не удостоила его даже взглядом. Су-ука! Ивась первый, но ты-то вторая. Коляныч не помешает, не до того ему будет. На всю жизнь запомнишь, если жива будешь.
Хватит мечтать! Костян поднялся и взялся за тачку.
Отряд вернулся на второй день. Усталые, прокопчённые бойцы бросали амуницию и отправлялись один за другим в баню. Засобирался мыться и Костян.
В сумраке мыльни ходили изгои, громко разговаривали, хлопали друг друга по скользким спинам. Ивась с Луиджи отошли в сторону, к бассейну, о чём-то шептались, почти касаясь головами. Костян набрал воды и устроился в нескольких шагах за ними, но и не вплотную, чтобы не вызвать подозрений.
Тщательно тёр себя жёсткой мочалкой, так, чтобы до красноты, чтобы выгнать навсегда гадкий запах. Теперь уже навсегда, на ферму он не вернётся. Да и Руженке, хе-хе, приятнее будет. Не так вонюче, хотя уж ей глотнуть навозного духмана очень было бы полезно. От лишней гордости помогает.
Вода в бадейке кончилась, Костян встал и пошёл к впадавшему в бассейн холодному ручейку. Проходя мимо Ивася, он неловко выставил ногу, поскользнулся и левой рукой опёрся на его плечо…
Хотел опереться.
Неожиданно Костян обнаружил, что Луиджи стоит рядом и крепко сжимает его левый локоть, а справа его столь же надёжно держит муж ненавистной Руженки.
Острая спица, спрятанная в костях запястья, пробила ладонь и выскочила наружу, но так и не коснулась кожи Ивася.
– Что это значит? – скрипучим голосом осведомился Луиджи.
– Я не… – начал было Костян, но замолчал, не в силах вытолкнуть воздух из груди. В глазах сгустилась темнота, поплыли цветные пятна. Противоядие не сработало, а было ли противоядие?! Обманули, суки!..
Подошёл Джанкарло, наклонился над Костяном.
– Мёртв.
– Что это значит?
Всё произошло так быстро, что только сейчас Ивась почувствовал страх. Подумать только, одна маленькая царапина, и он мог лежать рядом!
– Гордись, – усмехнулся Джанкарло. – Ты стал популярен, к тебе начали подсылать убийц.
Келли, пока я подпирал дверь, действовал. Он вообще человек действия, долгие размышления выбивают его из колеи.
Капитан приказал парням разобрать неразложившиеся человеческие останки и выяснил, что девчонок двенадцати-четырнадцати лет, по крайней мере, сверху нет. А значит – оставался крошечный шанс, что они в эту кучу не попали и скрываются сейчас где-то в развалинах. Стоило поискать. Тогда и с Вланой решить будет легче.
Мы послали запросы с примерными описаниями двух девочек по всем работающим службам. Дали команду военным патрулям. Медик погрузил Влану в искусственный сон и двое суток он нам обещал.
Я все-таки зашел и глянул на нее спящую. Даже с закрытыми глазами она нравилась мне все больше. Выругался и ушел. Следом бежал медик со стенаниями, что ему этот случай не по профилю. Медик видел, что я зол, но не знал, почему. Объяснять я ему не собирался.
Женщина-пилот.
К Хэду!
Я не специалист по генетике. Иначе объяснил бы тебе, почему женщина-пилот – так для меня дико. Да, я учил в школе, что творят обычные космические излучения с информацией живых клеток, не говоря уже про всякие там гамма-всплески. Но в деталях – не помню. Помню только, что если в первом поколении козлята у людей не родились, это еще ничего не значит.
Помню, что мужчины якобы менее восприимчивы к той посторонней информации, которую гонят сквозь пространство чужие звезды. Однако то и дело раздаются скептические голоса ученых: мол, выводы делать рано, и через пару тысяч лет все это выйдет таким боком, что мало не покажется никому.
Однако парни все равно будут болтаться в космосе. Потому что людям нужна новая информация. Даже с риском, что использовать ее мы не сможем. Наши гены жаждут изменений. Пусть из нас выживет один на тысячу – мы все равно полезем в самое пекло.
Другое дело женщины. Страсть к саморазрушению не должна быть присуща им тоже, иначе человечество вымрет. Есть, конечно, женщины, считающие иначе, но официально леди в армаду, например, не возьмут никогда. На то есть прямой запрет генетического департамента. Летать можно разве что вот так, как Влана – без документов. Ну, может быть, в спецоне еще. Про такое я тоже как-то слышал.
Когда я в детстве читал глупые фантастические саги, там «слабого» полу в космосе – кишмя кишело. В мои же времена не каждый парень рискует летать даже на предельно защищенных пассажирских. Хотя в тот же наземный спецон идут без особого страха – пусть дело это куда более убойное, зато, если уж уцелел, так уцелел. Как только я подал документы в армаду, мне отец сразу сказал: ты теперь для семьи – отрезанный ломоть. На нашей планете нравы патриархальные.
Говорят, что на экзотианских КК встречаются женщины, но и там выбирают жестко: или летай, или рожай – что-нибудь одно. Но, так или иначе, у экзотианок в этом плане свободы больше.
Однако о генетике я размышлял недолго. Проблем и без того хватало. Нужно было срочно доложить о случившемся высшему командованию, пока всё не обросло соплями и сплетнями.
Келли для доклада не подходил, он и красноречие – вещи несовместные, а мне сейчас не позволяла должность. Пришлось срочно связываться с Мерисом, объясняться. Заодно и поругались. Мерис решил сначала, что я тупо хочу его подставить. Заткнулся он только тогда, когда я ткнул его носом в предусмотрительно спасенные от окончательного разложения останки детей и женщин. Ну и пообещал отослать ему все это спецпочтой.
К сожалению, вылететь к нам генерал не мог, однако согласился доложить «через голову», сразу вышестоящему начальству. Теперь я спокойно мог разрешить Келли нести все, что угодно, если на него таки выйдет кто-нибудь из командования и потребует объяснений.
Во время торговли с Мерисом пропала одна из пар дежурных, которых местная наземная служба отрядила патрулировать территорию. Личные браслеты – штука надежная, так просто оба сдохнуть не могли. Похоже, ребята радовали сейчас мародеров – оружие, одежда, а может, и свежее мясо. Бывало такое.
После разговора с Мерисом я с удовольствием сожрал бы кого-нибудь сам, потому – взял шлюпку, четырех бойцов и попробовал на бреющем полете подцепить сигналы личных маячков.
Кое-что вышло. То ли сигналы, то ли похожие помехи, но что-то из заброшенной канализации доносилось.
Канализация завалилась совершенно. Таких ветхих я давно не видел. Пройти мы по ней не смогли, сигнал потеряли. Тем не менее, надежда оставалась – мы нашли обломки одного из личных браслетов (без атомной «батарейки», конечно, «батарейку» сперли).
Кто-то предложил попробовать собаку. У местных полисов вполне могли быть собаки.
Связались с городской полицией, добыли пятнистого от страха полиса с лохматой смешной собачкой. Собачка оказалась дружелюбной и ласковой, облизала мне лицо, когда я присел погладить ее и, обнюхав обломки браслета, свистнула в какую-то дыру.
Стали разгребать. Оказалось, пес нашел полузасыпанное ответвление от основного хода. Мы его раскопали. Пес тоже рыл, повизгивая. Под завалом лежал труп, плотно закатанный в пластик. На голове – рана в крошках пенобетона.
Даже если доспехи у бойца стояли на минимальной защите, пропустить летящий в него камень они не могли. Разве что, он был вооружен импульсным оружием, и отключил на момент выстрела доспех. Камень мог его испугать, рука дрогнула и возникла завязка между импульсом и доспехом. Второй тоже отключил доспех, чтобы помочь ему…
Я связался с Келли, попросил выяснить, чем были вооружены патрульные и достать их личные вещи.
Стоп. Сигнал-то мы ловили. Значит – второй жив?
Почерк был знакомый. Трущобный почерк. Значит, второй патрульный сейчас под городом, или в каких-то других местах обитания местных бомжей.
Я послал шлюпку «на автомате» за вещами второго бойца – вдруг собачка найдет что-то еще? Поджидая шлюпку, мы выбрались на поверхность и уселись портить здоровье, кто чем привык.
Сутки на Мах-ми длиннее стандартных, и тусклое белое солнце только-только клюнуло горизонт, но по корабельному времени ребятам давно полагалось в койку. Ален Ремьен остался наблюдать за местностью, остальные повалились на траву. Айим, самый мощный на вид из парней, сразу уснул. Двое закурили. На это в спецоне смотрели сквозь пальцы, ну и я, в конце концов, стерпелся. Потому что мой способ гробить здоровье тоже оригинальностью не отличался. Я начал размышлять. А это – причина большей части болезней, кроме инфекционных.
Я думал о том, где бы взять человека, выросшего на здешних помойках. Или хотя бы на здешних улицах. Попробовал поговорить об этом с полисом, но полис стал неадекватен уже от одного моего вида. А то, что я без нашивок, вообще вводило его в ступор. Наверное, он решил, что самые высшие чины в спецоне так и должны выглядеть – грязные, злые, с изодранной мордой (исцарапался, когда в канализацию лез) и в форме без нашивок. А я-то думал, что после Дьюпа внешним видом спецоновца мало кого можно удивить.
В общем, полис оказался мне не полезен. Даже имя пса мы у него не узнали. Но пес откликался и на «иди сюда, собачка».
Пришлось собачку изъять, полиса отправить к маме, а ребятам на эмку свистнуть, чтобы прислали и Дейса, как единственного местного. К несчастью, Леса, чувствовавшего себя в любых трущобах как рыба в воде, Келли, пока я осваивал штрафбат, сдал в интернат на Пайе (соседней малой планете), устал он с ним воевать.
И тут на связь вышел медик. Девица наша раньше предполагаемого пришла в себя и требовала, чтобы мы ее подключили к поиску.
В первую секунду я хотел вставить медику, чтобы не лез, где его не ночевало. Но потом решил посмотреть на Влану – отошла она от произошедшего или нет?
Влана выглядела неплохо. Очень неплохо. Глаза блестели. На щеках горел румянец. Если бы я не видел ее часов восемь назад, не поверил бы, что можно восстановиться так быстро. На этом контакт следовало закончить, но я решил задать-таки два-три вопроса, чтобы самому не думать, зачем на нее вытаращился.
– Документы хоть какие-то у вас есть? – спросил вместо приветствия, хотя хотел поздороваться вообще-то.
– Есть личная карточка, – ответила Влана, растерянно заморгав, видно другого вопроса ждала.
– Ну, вот и прекрасно. Сейчас к вам сержант Гарман подойдет, ему и покажете. Вижу, вам лучше. Рад за вас. До связи.
И я поднял руку, чтобы отключиться.
Глаза Вланы округлились, она шагнула вперед. Лицо девушки сразу заняло весь экранчик.
– Да стой…те же вы! Я же помочь могу! Я же выросла на этих улицах!
Местный был нам нужен, но мне так хотелось избавиться уже от этой леди… Хотя, почему – нет? Если девушка может летать, почему бы ей не лазить по подвалам и свалкам?
– Ладно, – сказал я раздраженно. – С тем же Гарманом в шлюпку – и бегом ко мне!
«К Хэду, – сказал я сам себе мысленно. – К Хэ-ду!»
Шлюпка с Дейсом, Гарманом и Вланой прибыла минут через двадцать.
Выглядела леди и в самом деле превосходно. Ребята, наверное, рассказали ей, что есть надежда и все такое. Я-то понимал, что мы вообще ищем пока не тех, кого бы она хотела, но промолчал. Не до того мне было. Время уходило, и вместе с ним – надежда найти второго бойца живым.
Зачем им заложники? Зачем напали? Почему убили одного и не убили второго? Или убили? Тогда – где тело?
– Проверить все близлежащие свалки, ямы, подвалы. Двигаемся к северной оконечности города. Параллельно, двумя группами. Работаем в пределах видимости групп. Ищите второго! Девять из десяти – он тоже труп! – сказал я резко. Ребят надо было занять и лишить иллюзий. – Первая группа, возьмите с собой леди, – закончил я. – Она уверена, что знает все местные свалки!
Щеки Вланы опять вспыхнули. Я был не рад, что обидел ее. Да и вообще не понял, почему вдруг захотелось хамить? Но нахамил и пошел. Не оборачиваясь.
Мы разделились – я с Дейсом, Айимом и собачкой, а Влана с Гарманом, Ремьеном и Росом. За Влану я не боялся. Гарману в плане телоохранения можно было доверить кого угодно, он надежен, как старая добрая атомная война.
Двинулись быстро. Сайсен Айим – здоровенный парень. За полчаса он успел основательно перезарядиться и ломанулся, как кьют (местное вьючное животное). Я тоже не уступал ему ни в росте, ни в ширине шага. Дейс едва поспевал за нами. Он невысокий и довольно щуплый, но голова, по словам Келли, работает. Келли вообще неровно дышал к разного рода техническим умельцам и битым железом гениям. А я вот даже не помнил, как этого «гения» зовут. Непорядок.
Я шел, держа палец на кнопке поисковика, надеясь уловить «звонок» личного маячка бойца. Но, похоже, зря надеялся. И в затылке отчего-то свербело. Словно кто-то наблюдал за нами. Но наблюдателя мы бы давно засекли, так почему же…
Резко остановился. Огляделся. Ощущение, что за нами наблюдают, не пропало. Сообщил второй группе, чтобы смотрели в оба.
Через пять минут вызвал Гарман. Предложил сойтись. Это означало, что у ребят появились кое-какие мысли.
– А по связи?
Я слышал, как Гарман советуется с кем-то.
– Можно, – ответил он, наконец. – Только не озирайтесь и головы вверх не поднимайте. Влана считает, что наблюдают за нами с крыши. Выносных лифтов здесь нет, и бандюки бродят по крышам, как у себя дома. Тем более сейчас, когда административные здания не работают. Но говорить, она считает, можно. Я объяснил ей тип нашей связи – она такого не знает.
– Знают ли здесь «наш» тип связи, мы сейчас сами поймем, – констатировал я и, приказав второй группе постепенно расходиться с первой, вызвал вторую шлюпку. Велел зависнуть над крышей соседнего здания (этажей в двадцать, не больше), но в зону видимости с земли не входить. И кинуть мне картинку сверху.
Или бандиты с крыши уже разбежались. Или…
«Или» получилось. С эмки запросили навигацию со спутника. Погода была отличная, к тому же совсем стемнело. Шлюпка спустилась максимально низко, сигналы свели, и, хоть и в инфракрасном режиме, но картинку мы получили. Молодец таки оказалась Влана. На крыше они, гады, сидели. Видимо, сиганули туда прямо из канализации, на таких маленьких скейтах. Килограмм на… Сколько может поднять скейт на антиграве? Потому и собачка заметалась. Удирай они от нас по земле – хоть какой-то бы след остался.
Вот тебе и летающие кирпичи…
Бандюков на крыше томилось штук двенадцать. Но я мог и ошибиться, фигурки жались друг к другу – наверху холоднее, чем внизу. А еще фигурки показались мне щупловатыми.
Я быстро вышел через браслет в сеть и выяснил, что пятьдесят кило – уже большой предел для бытового скейта. Опаньки. Таки молодежная банда оказалась.
Атаковать живой силой смысла не имело. Если заложник у них – мы его тут же и потеряем. Оставалось – придавить полем.
Я сообщил Келли. Он стал поднимать эмку. Однако, дело это не такое простое, как кажется. Пока прогреют планетарные двигатели, пока изменят программу навигации – эмка не шлюпка, основная навигационная карта у нее стоит типа космос-космос, а здесь расстояние в пределах двадцать простых единиц, не магнитных. Тут – или карту менять, или на ручном. Кто там без Роса сможет на ручном? Тусекс-Пузо Ходячее?
Нам нужно было изображать деятельность, пока подойдет эмка, и я погнал парней обследовать ближайшую промоину в земле. Собачка поскуливала. Она тоже что-то подозревала, но говорить не умела.
В промоине ничего интересного не нашлось, а время все тянулось. Мы стали промоину раскапывать. Фигурки на крыше зашевелились. Бодро так зашевелились. И до меня дошло, что мы чисто по дурости роем там, где надо. Взялись рыть с усердием. Наши мелкие враги стали готовиться то ли удирать, то ли спасать свое сокровище.
Я объявил перерыв, чтобы их успокоить, как бы и вправду не удрали. К этому моменту усталость покинула даже Дейса. Ребята чувствовали кульминацию, пришлось напомнить, что надо изображать сонных и вялых, иначе наши «кошки на крыше» заподозрят обман.
Подростковые банды на Мах-ми вряд ли называли «кошками», как на Анхелле. Но надо же мне было этих мелких как-то называть?
А «кошки» нервничали. Жестикулировали, бегали по крыше.
Я связался с Гарманом и велел его группе отходить так, чтобы с крыши их больше не видели. И отослал шлюпку. Демонстративно. А Айиму и Дейсу приказал копать. Подростки – твари по своей сути наглые. Вдруг не побоятся напасть? Нас, в общем-то, всего трое. Собачка – одно название. Но я ее на всякий случай привязал, вбив колышек рядом с нашими вещами. Тяжелое оружие и часть амуниции ребята по моему приказу сняли и сложили в кучу. Только гэты мы бросили, чтобы были под рукой. Спецоновцы так обычно не делают. Если бы нам действительно хотелось тут что-нибудь раскопать, мы подняли бы на крыло десяток местных из соседних подвалов, а сами встали бы в оцепление. Но нам хотелось изобразить, какие мы тупые и самонадеянные. И мы изобразили.
Я уже думал не о том, как ловить местных «кошек», а о том, куда девать Влану, если придется кого-то допрашивать.
Через сколько минут над нами зависнет, наконец, Келли? Он просил минут двадцать-двадцать пять. Значит, нам, возможно, даже придется картинно «сдаться».
Я проинструктировал парней. Заодно спросил у Дейса, как его зовут. Оказалось, Эммануэл. Вот же наградили родители.
И тут «кошки» посыпались сверху. На своих маленьких скейтах, практически из темноты… Не совсем, конечно, из темноты, я намеренно поставил фонарь от раскопа дальше, чем было нужно.
Дейсу я велел изображать испуганного до комы, а лучше – убитого, и он тут же упал, нелепо всплеснув руками. (Он мог бы и смыться в суматохе, но нам нужно задержать банду, а не растягивать по городу.) В Айима выстрелили пару раз из огнестрельного, он лениво уклонился, перекатился и встал у меня за спиной. Уклонялся он по привычке. Огнестрельное оружие «держит» даже самый простой «доспех», и мы не боялись его совершенно.
Все складывалось как надо: за спиной – Сайсен Айим, которому в плане реакции я доверял, как себе, умница Дейс изображал, что он труп, типа задели из «сенсорного», которым махал по широкой дуге какой-то придурок (сенсорное может войти в резонанс с «доспехами», если угол чего-то там совпадет).
Можно начинать тянуть время и торговаться, пока не сядет Келли. Браслет на моей руке переведен в режим передатчика, и Келли сейчас все отлично слышит (даже кое-что видит).
Мне стало скучно. Теперь я понимал Дьюпа, который утомлялся обычно от простецкой нашей тактики, где все продуманно…
Ба! Все, да не все. Скосив глаза на браслет, я увидел, что в тыл к нам заходит группа Гармана. Вот пусть только влезет, умник, шею потом намылю! Я знал, что девушки способны уже одним своим присутствием толкать мужчин на идиотские поступки. Знал. Но в теории, так сказать. А теперь практика вместо того, чтобы сидеть и не рыпаться, дышала мне в спину. Ну, пусть только тявкнет эта практика, мало ей потом не покажется!
Лина с усилием размыкает ресницы. В теле еще бродил жар, губы были солоны, точно от крови… серые стены пещеры плыли перед глазами. Что такое…
Феникс уже очнулся, окутал крыльями, щедро делясь теплом, подпитывая силами, и в глазах потихоньку прояснялось, но пол еще протаивал и вспухал какими-то уродливыми черными горбами…
Горбом.
Одним. Лина с усилием сглотнула горячий ком – под ногами лежало тело заказчика…
«Так, — сказал внутренний голос на редкость спокойно и рассудительно, — А вот это, похоже, конец…». Вот так. Мать не простит… Тот, кто подрывает репутацию клана, на снисхождение рассчитывать не может..
Лина медленно подняла руки, убирая с лица волосы. Тело работало как-то нечетко, замедленно, словно снова где-то под кожей застрял шип, посылая в кровь отраву… мертвое лицо заказчика слоилось и плыло… рот, глаза.. Казалось, он еще усмехается, предвкушая развлечение…
Стоп.
А ну соберись.
Распустилась! Возьми себя в руки. Хладнокровие, Лина, хладнокровие… Спокойно. Она чуть прикрыла глаза и глубоко вдохнула сыроватый воздух с запахом извести. Пять.
Расслабить мускулы, позволить всему лишнему стечь вниз… к ладоням… темным нечетким, но осязаемым комом.
Четыре.
Мягко сблизить-сложить ладони, удерживая свои тревоги там, в жарком плену рук.
Три.
Отрешиться и отпустить сознание на один бесконечный миг… Беззвучная жаркая вспышка огня. И липкий ком испаряется прочь.. прочь.. оставляя покой и равновесие.
Два.
Я спокойна. И выдох, медленный и плавный, так, чтобы не колыхнулось пламя свечи…
Один.
Я спокойна.
Лина открыла глаза. Прищурилась, рассматривая труп. Присела, чуть повела рукой… Похоже, она обошлась даже без ножей, попросту сломав клиенту шею. Ну, туда ему и дорога, жалеть не стоит.
Даже хорошо, если подумать. Пещерка уединенная, тело сейчас замаскируем, ауру своего присутствия сотрем.
И гадайте, кто приложил руки к его шее…
Конечно, на демонов никто не подумает, у них оружие другое, но ведь и у нас другое… И магию я у него не брала – от некромантки феникс клюв воротил, от этого тем более…
Так что.. у меня есть время.
Неизвестно сколько, но есть.
И что будем делать, феникс?
А ничего. Жить… Пока можем.
Ну что ж.. Лина рывком распрямилась, уже в другой пещерке, крохотной и совершенно пустой. Молча отступила от скорченного трупа. Карие глаза блеснули отчаянно и зло. Время… Сколько у нее осталось времени?
Сколько б ни осталось – все мое!
Утро она встретила на берегу того самого залива, где накануне Лёш показал ей, как плыть по звездам…
Не потому, что кого-то ждала и не потому, что надеялась увидеть здесь Леша – просто так хотелось. Хотелось сидеть здесь и смотреть на лунную дорожку… на переменчивую цепочку бликов и огоньков. Когда она в последний раз просто сидела и смотрела на море? А никогда.
Она всегда торопилась. Сделать это.. Исполнить то. Выполнить раньше срока что-нибудь еще, чтоб осталось несколько лишних минут. Море бодро рокотало прибоем, под спиной медленно остывал камень скалы, и серый предрассветный сумрак стирал одну звезду за другой…
Что с ней было ночью? С чего она вдруг решила отдать себя на суд клана? Для соблюдения законов и традиций? Разве не она ненавидела эти традиции? Разве не она бунтовала против законов, предопределяющих жизнь человека с его рождения?
К черту!
Явиться в клан и бросить свою жизнь под ноги ледяной безупречности – Лиз? И не только свою – Лёша… Лёша тоже. Явись в клан и признайся в срыве заказа… чтобы твою оплошность исправили, чтобы завтра или послезавтра, утром или вечером, дома или в гримерке после концерта к Лёшу подошла другая девушка…
В руке сам собой вспыхнул кинжал, и девушка с яростью послала его в холодный песок.
Ну нет. Катитесь в Преисподнюю, традиции. К дьяволу законы. Она больше не одна. Ей есть за кого драться – за зеленоглазого ведьмака, который показал ей, как плыть по звездам… Их двое теперь.
И за них двоих она будет сражаться!
На востоке небо зарозовело…. В море заплескались первые ало-золотые блики. Лина прикрыла глаза, сквозь ресницы наблюдая, как по воде, играя светом, бежит новая дорожка – празднично-золотистая. Ну что ж, мама…
Впереди непростые дни.
Ты все-таки получишь такую дочь, какую хотела… На ближайшее время.
Я больше не буду спорить. Я больше не буду протестовать и подставляться под удар. Разве что слегка, чтоб не вызвать подозрений изменившимся поведением. Я буду безупречной… почти такой же безупречной, как ты.
Я все сделаю, чтоб его уберечь.
Слышишь?
Все…
Зеркало встретило гневным вскриком:
— Лина, где ты пропадаешь?! Я тебя всю ночь ищу!
— Все утро, — мягко поправил голос Анны, и мать отвела глаза и сердито дернула бровью.
— Где ты была?
Ах, так! Ну ладно.
— Там, куда ты меня послала! – имитируя вспышку злости, Лина зашвырнула мантию на постель и тряхнула головой, распуская волосы, — Какого черта?
— Что ты себе позволяешь? – как всегда в их ссорах, Лиз вспыхивала порохом при малейшем намеке на непочтительность.
— А что себе позволяют наши клиенты?! – не менее рассерженно ответствовала младшая феникс, становясь прямо перед зеркалом, — Я полночи прождала эту сволочь в пещерах, полночи! А он так и не явился! С каких пор всякая шушера так обнаглела, что может позволить себе заставить нас ждать?
— Он не пришел? – уточнила Анна.
— Вот именно! А я из-за него… К черту, дайте координаты, я его сама прикончу за такое!
Бабушка усмехнулась…
— Наша девочка, кажется, наконец повзрослела, Лиз.
— Возможно, — кивнула мать. – Если уж ее выбирают в Наставницы… И кто — Стефания… Неожиданная честь.
— Честь всегда честь.
— Да. Ритуал через час, Лина. Изволь явиться в клан.
Пещера Пламени сегодня была непривычно полна. Видно, посвящение Дианы вызвало немалый интерес. Кое-кого из фениксов Лина вообще видела раза два в жизни, а тут вот, стоят, смотрят. Серафима, Белла, Галина, вот целая группка — Кристина с дочерьми… о, даже Марианна и Анжелика. Ровесницы. Последние Лине даже нравились – яркие, задорные девушки были скоры на язык и руку, неплохо работали, очень легко ориентировались не только на Уровнях, но и в мире людей. Но Лиз этих двоих почему-то не любила (хотя кого она вообще любит?) и за исключением редких клановых церемоний Лина с ровесницами не встречалась…
Золотистые мантии редкой цепочкой растянулись у стен пещеры. Не хватает только двоих. Да, практически все здесь. А все-таки – мало нас. Так мало…
Странно все-таки дела обстоят с этой численностью. Фениксов, считая подрастающих малышек, тридцать один. На все высказывания об увеличении численности клана Лиз качала головой и заявляла, что количество оптимальное. Во-первых, с увеличением числа детей могут возникнуть трудности с воспитанием их в должной преданности и уважении к традициям. Во-вторых, для этого… м-м… увеличения необходимо привлечь и мужскую половину (Лиз брезгливо поморщилась), а у клана и так постоянные сложности с конспирацией. И не следует их умножать. И наконец, главная сложность: стоит увеличить число фениксов – и начнутся проблемы с их питанием. Заказов на всех не хватит, начнется браконьерство, а то и драки между своими. А Стражи и Ложа Уровней тут же ухватятся за предлог и основательно проредят племя дочерей Пламени. Стражи – потому что фениксов едва терпят (за неблаговидное, по их мнению, занятие). А демоны Уровней – за независимость и… хотя когда это демоны искали причины, чтобы кого-то прикончить? Это племя признает только силу.
Все аргументы матери звучали разумно, и число фениксов оставалось стабильным… Вот только перелистывая страницы старинной книги – маминой книги со знакомым названием «النارلفائف» — в переводе это что-то вроде «Летопись Огненных свитков», Лина наткнулась на кое-что странное. В общем-то, такие книги – история существования клана Феникс — были у всех, традиция даже была – переписывать их от руки, но мамина была гораздо толще. И на арабском, причем старинном. Лина себя особо большим знатоком арабского не считала, но разобрала, что старинная вязь повествует о сотнях фениксов, собравшихся вместе и выдвинувших какое-то решение. Сотни! А сейчас? Странно.. Может, она все-таки ошиблась с переводом? Но проверить не проверишь – мать книгу отобрала, как только увидела, да еще и наказала. Сказала: не твоего ума дело. Ну, не моего, так и не моего. Так зачем тогда преемницей объявляешь, почему не отпустишь…
— Найр биит… — гулко разнесся по пещере голос Анны, и Лина на время вытеснила из головы все посторонние мысли. Церемония начинается. – Найр биит, нахну иджтамаа асхаб иля аль-хафля…
«Дочери Пламени, мы собрались здесь на обряд третьей ступени» — привычно всплыли в памяти слова перевода. Древний язык, древние формулы – отчего сегодня все кажется таким странным? Таким.. сохраняя на лице привычное замкнутое выражение, Лина поискала слово – таким чуждым. Да. По-настоящему клан так и не стал ей близок. Не стал семьей. Несмотря на завидное происхождение (дочь Приближенной все-таки, главы), Лина все время ощущала, что большая часть жизни клана от нее скрыта. Может, как раз потому, что мать – Приближенная? Взять хоть эти обряды… Страницы «Свитков» повествуют о ступенях взращивания фениксов вполне определенно.
Первая ступень. Обряд приятия проходят все новорожденные дочери фениксов. Согласно ритуалу все младенцы клана передаются Хранительниице, которой должно по прочтении ритуальных слов поручительства опустить ребенка в Пламя.
«Дочь феникса истинной крови пройдет Пламя безвредно, не тронутая Им, и будет одарена Искрой Его. Приявшая искру отныне и вовеки нарекается Дочерью Пламени, ибо носит в себе частицу Его и наделяется магией…»
Вторая. Обряд посвящения – первое пробуждение нового Феникса в теле ребенка. Проводится по мере созревания «искры». Начиная с пяти лет, новая дочь клана каждую ночь в годовщину своего появления на свет должна бодрствовать у Пламени – пока не ощутит его «прикосновение».
«С минуты пробуждения Феникса девочка получает первый нож и начинает обучение».
Третья ступень. Обряд Обретения Опоры и Наставника – так именуется Избрание матери-наставницы – проводят, едва девочке исполняется десять лет.
Названая мать избирается матерью истинной из числа фениксов, годных в образец юному поколению, и должна обладать опытом, терпением и удачливостью.
«И должно ей провести питомицу через все испытания и привести невредимо на Обряд Избрания пути – полной сил, знающей долг свой и почитающей традиции»
Четвертая. Обряд единения – первое кормление Феникса. С момента пробуждения Феникс взрослеет вместе с дочерью клана. С наступлением девичества дочери созревает и феникс. Для окончательного формирования ему необходима энергия. Под руководством наставницы девушка совершает первое питание. Жертва преподносится в подарок – обычно матерью-наставницей. Обычно это двенадцать-четырнадцать лет.
«Жертву надлежит избирать из народов магических, избегая василисков, саламандр и вампиров»
Пятая. Обряд расставания со смертной сутью – первая смерть и воскрешение. В четырнадцать лет на сборе клана девушка племени преподносит матери (настоящей или названой)нож и пройдя сквозь огонь, в котором сгорает ее одежда, ждет удара. По воскрешении она получает первую мантию.
И последнее… В шестнадцать проводится Обряд Избрания Пути – принесение клятвы покорности воли клана либо Обряд отречения – отрекшаяся проходит специальную церемонию и обречена уйти из клана и никогда не возвращаться, до конца жизни храня тайну.
Все ясно и понятно, да? Тем более, Лина присутствовала на достаточном количестве церемоний, чтобы понять – ступени посвящения работают. Отчего ж в ее случае мать нарушила как минимум половину… торопила и подгоняла, изводила тренировками бесконечно и безостановочно. Сроки нарушила… Первый раз Лина умерла в двенадцать, от рук Лиз, именно Лиз, а не приемная мать, приняла ее клятву. Буквально вынудила… И НИКТО ЕЙ НЕ ВОЗРАЗИЛ.
Никогда. Ни разу. Даже Наставница, Валентина… Имя названой матери практически не вызывало воспоминаний – ни плохих, ни хороших. Валентина была неплохим фениксом – в меру опытным, по отзывам других, удачливым. Только очень уж дисциплинированным. Ей приказали – она и не вмешивалась. Лина даже не всегда замечала ее присутствие на церемониях.
Ну, уж она такой не будет!
— Дочь Пламени Лина Огнева, открыто ли твое сердце для ритуала?
Родовое пламя, принимающее дочерей клана в ночь рождения, вызывало у Лины не самые добрые чувства. Вернее, теперь не вызывало. Раньше она любила этот Огонь – всегда изменчивый, всегда празднично-светлый, он раскрывал объятия дважды в год – в ночь рождения и в день наступления нового года… Огонь был живым — ласкал руки, дарил тепло, которого ей отчаянно не хватало. Рядом с ним маленькая Лина чувствовала себя защищенной. Именно там, после того, как Феникс первый раз «шевельнул крыльями», ей захотелось танцевать. Сколько ж ей было тогда… Пять?
А потом она поняла, что родовое пламя способно не только греть…. Жечь. Испепелять заживо, требовать и требовать, беспощадно и яростно. Тогда ей было двенадцать…
А когда это почувствует девочка, что сейчас протягивает ей ладони?
Диана. Ее будущая ученица и приемная дочь. Какая маленькая… Ни за что не поверю, что ей уже десять. И совсем не похожа на Стефанию – золотые волосы вьются задорным облачком… а пухлые губки, казалось, привыкли улыбаться – потому что даже сейчас, в торжественную минуту, в светлых глазах прыгает озорная хитринка..
Лина раскрывает ладони ей навстречу.
Малышка оглядывается на маму… важно поднимает голову… и делает шаг вперед.
И золотистый вихрь Пламени накрывает обоих с головой.
В этот миг их никто снаружи не увидит – потому что золотая сеть искр клубится и клокочет как водопад… и можно улыбнуться вопреки всем канонам и тихонько сказать:
— Не бойся. Все будет хорошо.
— Я не боюсь, — девчонка сияет своими глазищами не хуже Пламени, — Я так рада… Мама хотела Марию, а я просила тебя. Научишь меня танцевать?
Прежде чем ошеломленная Лина успевает ответить, прежде чем феникс легонько курлыкнул младшему коллеге что-то ободряющее, Пламя уже опало, золотым кольцом расстелилось им под ноги, непривычно быстро скрепив договор.
Отныне они родичи.
Принято.
И во что я влипла?
— Смотрите!
— Нет-нет, не шевелитесь! Вот так…
— Вот… Кинжал в сердце – готово.
— Искушение тоже. Какие еще модели желаете посмотреть?
— Да вы меня сейчас похороните!
— О нет… — и команда гарпий, по недоразумению избравших себе профессии продавцов женской одежды, снова окружили посетительницу хищной стайкой. Феникс обреченно взвыл и гневно «щелкнул клювом».
Кажется, Лина все-таки нашла, чем можно напугать феникса. Бедная птичка сначала тихо шалела, потом начала трепыхаться. А теперь просто рвалась прочь, недовольно трепыхая крыльями. А щебетанье гарпий все не смолкало:
— Девушка, обратите внимание на…
— Посмотрите на это. Уверена, что вам понравится!
— О, а вот, гляньте, какая прелесть! Как вам?
— Новинка сезона!
Через полчасика пребывания в магазине стильной женской одежды «Мечты в реальность» Лина сама готова была отрастить крылья – лишь бы сбежать. Она умела общаться с демонами, магами, вампирами, саламандрами, даже с сильфидой как-то разок нашла общий язык… но с тремя девушками, твердо решившими продать тебе коллекцию платьев… причем их ведь даже убить нельзя! Они просто работают, как могут. Сама ж пришла, кого винить. До сих пор еще ни разу так не нарывалась. Концертные костюмы она заказывала у портного, а повседневную одежду покупала где придется, в универмагах, где никому не было никакого дела. А тут…
Похоже, жаркий летний день выжил всех горожан на море, в магазине было пусто, и намаявшиеся без работы девушки обрушили всю свою заботу на единственную покупательницу.
— А вот вечерние платья! – радостно пропела гарпия, закогтив очередную тряпочку.
– И аксессуары! – вдохновенно объявила вторая.
Третья без разговоров тащила ворох туфель.
Ррррр! Обозленная феникс цапнула эту груду шмоток-сумочек-босоножек-и-еще-не-пойми-чего и укрылась в примерочной.
Хм.. а что-то в этом есть. Лина хорошо знала собственное тело, без этого в ее профессии… профессиях не обойдешься. Но вот это платье… в нем она кажется выше. И как-то… нежнее. Лёшу понравится – мелькнула непрошеная мысль. А это… нет, это полное уродство, кто только додумался. Дурацкое одеяние напоминало свадебное белое платье, к которому позабыли пришить верх. Да и лиф, если на то пошло. Пышные оборки в несколько рядов искажали силуэт и превращали обладательницу эксклюзивного наряда в подобие капусты-альбиноса, причем перекормленного гормонами роста. А если еще и шляпку надеть с этой идиотской вуалью… Нет, вид получится сногсшибательный – таки Лёша только смешить.
Кстати…
Прицельный взгляд на , свисающий с крючка пояс, оценивающий взгляд в сторону зала – вряд ли девушки специально станут подслушивать, но стеречь у занавески, ожидая возможных указаний клиентки, вполне возможно. Ну ладно, я тихо.
Она тихонько потянула из пояса подслушку. Вчера, на свидании, она постаралась нацепить на Лёша побольше ниточек. Куда придется. Конечно, рубашку он наверняка снимет, джинсы сменит, может, даже подстрижется (прощай тогда, датчик в волосах), но вот часы-браслет на руке – может, и оставит. И обувь. Хорошие кроссовки, удобные такие. В них куда угодно можно пойти – от университета до Уровней, если вдруг туда понадобится. Конечно, может быть…
— Аирррр! – в голос заверещала подслушка. Лина едва не уронила амулет. Какого дьявола? Пока растерянное сознание пыталось совместить внешность Лёша и вопль какурры, подземной твари с верхних Уровней, продавщицы тоже не дремали:
— Госпожа, с вами все хорошо?
— Кто кричал?
— Крыса! – наобум ответила Лина, напряженно вслушиваясь. Куда опять занесло этого неугомонного? Но, кажется, она выбрала неправильный ответ: занавеска даже колыхнулась от перепуганного вопля.
— Крыса? Мы позовем охрану! Держитесь! ОХРАНА!
— Не надо охрану! – сквозь зубы процедила Лина, пытаясь расслышать, что и кто все-таки говорит… — Все нормально. И не мешайте мне!
Продавщицы притихли.
— Хорошо… Но.. Вы уверены? – наконец спросила одна.
Но Лина уже не слушала – настраивала подслушку погромче. Ничего. Еще прибавить звука… Да что ж такое? Спит он, что ли? Ага, Лина, а в качестве музыки на послеобеденный сон решил включить вопли какурры. Не глупи. Лёш явно полез на Уровни… только что ж он молчит?
— Тебе не кажется, что за нами наблюдают? – вдруг осведомился амулет знакомым низким голосом, и феникс застыла, как птичка перед змеей. Вадим?!
— Кажется, — отозвался Лёш, — Может, щит подпитать? На всякий случай. Мне не нравится…
— Сейчас. Леш, а что не так?
Услышать, что именно не нравится зеленоглазому ведьмаку, Лине так и не привелось. Укрощенные было продавщицы вновь обрели присутствие духа – не иначе как при звуке мужеских голосов в примерочной.
— Что происходит? Вы привели… кого вы привели? Это не разрешается…
— А-а-а-аииииии! – вдруг взвыла подслушка в два десятка голосов. Преисподняя… высшие силы, это ж боевой клич демонов!
— Лешка, держись!
Это уж было слишком. Забыв о платьях, продавщицах и конспирации, которую неустанно призывало соблюдать межрасовое Соглашение, Лина метнулась по ниточке-наводке…
Материализовалась она в не слишком удачном месте. Да и вообще – мягко говоря, неудачно. По пещере метались тени. Десяток сцепившихся в драке парней швырялся метательными ножами, огнем и дротиками, тут же от всего этого уворачивались… Или не уворачивались – под ногами дерущихся уже лежало три тела. Четыре… Уже четыре. Шестеро уцелевших разноплеменных демонов недружно наседали на вторгшихся в их владения ведьмаков. Правда, без особого энтузиазма – Вадим довольно легко сдерживал атаки, как-то очень ловко работая телекинезом – то отшвыривая нападавших, то прикрываясь чем-то вроде щита. И все несколько растерялись, узрев постороннего на их «недружеской встрече».
— Тролль! – высказался один.
— Храпун! – не согласился второй. И оба тут же отвлеклись от ведьмаков, двинувшись в ее сторону.
Лина спешно присела, уворачиваясь от метнувшегося над головой шара. Они охренели, что ли? Феникса не узнают?!
Ты на себя посмотри, – прокомментировал недремлющий внутренний голос. – Тоже мне, феникс.
Лина с запозданием вспомнила про эксклюзивный наряд альбиносной капусты. Преисподняя, это надо же! Ну хоть не узнают..
Лёш, где Лёш? Вот он, цел… Цел.. И паузой, кстати, пользуется умело – тут же завалил противника и поспешно отскочил, сразу за спину следующего. Вот не думала, что ее эмпат-музыкант так неплохо дерется. И чем, кстати. Похоже, в руках ничего, а демон сразу рухнул… Вадим, тоже не промах, разбирался с оставшимися – похоже, телекинезом. Ага, ну все в порядке. Они и без нее выберутся. Тем более, фантомы, местный эквивалент летучих мышей, уже вовсю снимались со своих мест для спячки – вот-вот начнется бомбежка. Лина смылась из пещеры очень вовремя. Ну просто очень! Потому что в переходе – коротком таком коридорчике — она лоб в лоб столкнулась с подкреплением. Демоническим, естественно. Кажется, кто-то решил, что два ведьмака – это слишком много для шестерки демонов (или уже четверки?). Четыре демона целеустремленно двигались к пещере. И волокли они… Лина прищурилась, и ситуация перестала казаться забавной. Волокли они флакончики с «паутинкой». Новинка сезона, дамы и господа, любуйтесь. Мерзкое изобретение психопатического демона она уже попробовала на своей шкуре, влипла по незнанию в ловушку. Впечатления были – зашибись. В отвратном смысле. «Паутинка» представляла собой что-то вроде живых нитей, которые в активированном виде бросались на все движущее, намертво прилипая к коже. Вспышка жгучей боли, и жертва теряла способность двигаться, пока не снимут ниточки. Или пока не загнется. Феникс тогда высосал магию из ловушки, и она даже заказ выполнила, но как же было больно.
Лина прицельно глянула на отряд поддержки.
М-м-м… ой, что-то не нравитесь вы мне, ребята.
Ладони закололо.
Есеня проснулся, когда давно стемнело, и блаженно потянулся на широкой кровати. Вставать не хотелось, зато очень хотелось есть. Полоза не было, но на столе горела лампа, и около нее Есеня увидел новую шапку, дорогую, соболью, а в углу — их котомки. С одеялами, с хлебом и солониной. Эх, где же они были три дня назад!
Он просто валялся на кровати, и все, что произошло с ним за последнюю неделю, казалось ему ненастоящим, словно кошмарный сон, а от счастья замирало сердце. Полоз вернулся через полчаса, Есеня успел снова задремать, но тут же раскрыл глаза, услышав хлопок двери.
— Выспался? — спросил Полоз и высыпал на стол горстку медяков. — Это твои.
— Чего?
— То, что ты в мастерских заработал. Не вовремя, конечно, но все же.
— Ты что, туда ходил? — Есеня привстал.
— Ходил. Велел рассчитать все до медяка и мастеру твоему лицо начистил.
— Да зачем… Все же по-честному было, не доработал ведь до конца недели.
— Дурак ты, Жмуренок, — Полоз присел к нему на кровать. — Они нарочно таких, как ты, облапошивают. Сначала работать заставляют, а как приходит время рассчитываться, так цепляются и выгоняют. Ничего, мастеру наука будет: на всякую силу найдется сила посильней. И потом, никто вольных людей обманывать не смеет — себе дороже выйдет. Нас поэтому тут и уважают.
Есеня вспомнил, как расшаркивался перед Полозом лихач в трех шубах, и неожиданно подумал, что так и не спросил: что же случилось после того, как он убежал?
— Полоз, а ты где был?
— Я? В тюрьме.
— Серьезно? — Есеня вдруг подумал, что в тюрьме, наверное, гораздо хуже, чем на воле.
— Меня кормили три раза в день — правда, редкой дрянью… А еще там было тепло. Так что можешь за меня не переживать.
— А почему тебя отпустили?
— Ну, я убедил их, что меня надо отпустить, и они поверили, — Полоз усмехнулся. — Выхожу я на площадь, вдыхаю вольный воздух и думаю: «Где бы мне теперь найти Жмуренка?» И тут слышу — орет благим матом, со своим олеховским говором, и на всю площадь! И что орет? А я только что доказывал, что я — урдийский врач по имени Горкун.
За ужином они опять пили горячее вино, от которого кружилась голова, потом мылись в огромной бочке, и Есеню снова быстро потянуло в сон. Кашель не давал ему спать всю ночь, и наутро Полоз, присев к нему на кровать, прикладывал ухо к его груди и прислушивался.
— Ничего в этом не понимаю, — наконец сказал он. — Без Ворошилы никудышный я лекарь. Кто тебя, болезного, знает, только выйдем из города, как ты опять в горячке свалишься.
— Полоз, да я же здоровый, что я, не знаю, что ли? — возмутился Есеня.
— В прошлый раз ты, пока носом в болото не уткнулся, тоже считал себя здоровым. Нет уж. Пойдем к лекарю. Пусть он послушает, что там у тебя внутри сипит, и скажет — можно тебе в Урдию ехать или нельзя.
— Полоз! — Есеня чуть не разревелся от обиды. — Ну ты что?
— Ты чего испугался-то? — Полоз рассмеялся. — Ну, поживем тут с недельку. Подумаешь!
— А ты без меня не уйдешь?
— Да нет, конечно! Одевайся, я пойду у хозяина узнаю, где хорошего лекаря найти.
Есеня наматывал чистые портянки, когда Полоз вернулся.
— Вот что. Пойдем мы к лекарю Добронраву — между прочим, он благородный господин. Посмотришь, как в Кобруче живут благородные господа.
— Лекарь? Благородный господин? Да ты смеешься! — Есеня не поверил: ну до чего же странный этот город Кобруч, все-то в нем вывернуто наизнанку. — Да он, наверное, простолюдинов и не принимает!
— Принимает. И потом, тут нет простолюдинов. Тут все «вольные люди».
— Ага, видал я этих «вольных людей»! — проворчал Есеня. — Ущербные они тут все.
Они спустились к завтраку, и Есеня привычно уселся в угол, спиной к теплой стенке очага. Хозяин принес толстый омлет с копченой грудинкой и бутыль с молоком.
— Это ты верно заметил, — ответил ему Полоз, — ущербные. Не такие, как у нас, но тоже ущербные.
— Но почему, Полоз? У них тоже есть медальон?
— Нет, медальона у них нет. Как бы тебе это объяснить… Нашим ущербным часть души… отрубают, что ли? Как руку или ногу. А у здешних эта часть души с годами истирается, как мостовая, которую ногами топчут, понимаешь?
Есеня кивнул.
— И дело не в бедности вовсе, наши крестьяне тоже небогатые, а человеку на улице замерзнуть не дадут и последним куском поделятся. Я это по себе знаю. Тут дело в другом. Люди видят, что хорошо живут только те, кто отбирает, кто жалости не ведает. И все они стремятся стать такими, как будто это залог богатства. И другого счастья, кроме богатства, они не знают. Ведь тот кузнец, у которого ты ночевал, — он бы не стал беднее, если бы тебя накормил. Фунт хлеба медяк стоит, ты ж не вина с мясом хотел, а хлеба, правильно? А они как рассуждают: всех не пережалеешь. Да, всех, конечно, пережалеть нельзя. И я не могу накормить весь город, даже если захочу. Но они же никого не жалеют, понимаешь? Раз всех нельзя, значит, и никого жалеть не нужно! Вот что страшно здесь!
Благородный лекарь жил на той самой улице с домами сплошной стеной, где Есене так нравилось рассматривать «кабак для богатых». Полоз внимательно читал латунные вывески над каждой дверью и наконец определил:
— Сюда. Наверх.
Они поднялись по красивой мраморной лестнице с витражными окнами — по такой лестнице Есеня ходил только в саду у Избора. Резные двери вели в разные стороны, но Полоз выбрал правую и дернул за шнурок, свисавший из круглого отверстия. Раздался мелодичный звон, и вскоре за дверью послышались шаркающие шаги.
Им открыла пожилая женщина с добрым лицом, опрятная и накрахмаленная.
— Вы к доктору Добронраву? Подождите, пожалуйста, здесь, у него сейчас пациент.
Женщина предложила им раздеться и снять сапоги, а потом проводила в комнату с большим окном и двумя дверьми, по трем сторонам которой стояли мягкие диваны. Полоз безо всякого стеснения уселся на блестящую обивку, и Есеня, как ему ни казалось это диковатым, последовал его примеру. Ничего себе! Это же, наверное, парча! Он потрогал диван пальцами.
— Полоз, а это парча?
— Нет. Вышито шелковыми нитками, потому и блестит. Сядь нормально, мы же вольные люди, а не ущербные.
— Да просто как-то жалко… Задницей на такую красоту садиться…
Полоз рассмеялся и нагнулся к Есене:
— Я чуть не забыл, сними медальон, чтобы лекарь его не увидел.
Есеня кивнул и быстро снял цепочку с шеи. В это время дверь распахнулась, и из нее вышла старушка, которую под руку поддерживал юноша, одетый немногим лучше Есени. Доктор — высокий и очень красивый мужчина лет сорока — попрощался с этой парой и посмотрел на Полоза.
— Здравствуйте. Вы ко мне?
— Да.
— Видите ли, сегодня вторник, а бесплатных пациентов я принимаю в понедельник, среду и пятницу… — извиняясь, пробормотал доктор, опустив голову.
— Я заплачу́, — кивнул Полоз.
— Я нисколько не хотел вас обидеть, но вы нездешние, и я должен был предупредить…
— Ерунда. Хотите, я заплачу вам вперед?
— Нет, что вы… проходите.
Есеня сунул медальон Полозу в руки и встал.
Кабинет доктора был огромным и белым, и, несмотря на утренний и вовсе не ранний час, там в изобилии горели свечи. Доктор подошел к рукомойнику и сполоснул руки, а Полоз подтолкнул Есеню вперед, к стулу с высокой спинкой.
— И кто из вас болен? — с улыбкой спросил доктор и указал Полозу на стул.
— Он, — Полоз кивнул на Есеню. — Парень примерно месяц назад переболел воспалением легких, и довольно тяжело, а теперь ему несколько ночей довелось провести на улице, у него снова начался кашель.
— Раздевайтесь, юноша. Как вы себя чувствуете?
К Есене еще никто не обращался на «вы», и это его рассмешило.
— Мы чувствуем себя отлично, — хохотнул он и через голову скинул рубаху.
Доктор взял со стола трубку, с обеих сторон похожую на дудочку (у лекаря в Олехове была точно такая же), и прижал ее Есене к груди.
— Правосторонний процесс был? — через некоторое время спросил он.
— Да, — ответил Полоз.
— Пока не вижу ничего страшного, повернитесь спиной.
Есеня покорно развернулся, и доктор на секунду замер.
— Я полагаю, отец не мог сотворить такого с ребенком… — пробормотал он и повернул Есеню спиной к свету.
— Это я в мастерской работал, — снова хохотнул Есеня.
— К ссадинам прикладывайте полотенца, смоченные в солевом растворе, две чайные ложки на небольшую кружку, — доктор повернулся к Полозу. — Соль вытянет всю грязь. Примерно три раза в день, пока не очистятся раны.
Доктор осторожно прижал трубку Есене к спине и велел глубоко дышать. Потом заглянул в рот, оттопырил ему оба уха по очереди и велел одеваться.
— Конечно, здоровым я бы его не назвал, — доктор сел, — но и больным его считать не следует. Бронхит, небольшой, как следствие воспаления легких, истощение, раны. Я думаю, хороший уход, тепло и нормальное питание — все, что ему нужно. Побольше ягод, яблок, молочного. На ночь давайте горячее молоко с медом.
Есеня облизнулся: молоко с медом — это как раз то, против чего он ни разу не возражал.
— А гулять мне можно? — спросил он.
— Гулять нужно, но недолго, чтобы не простыть. По полчаса, три раза в день.
— И долго мне так… мучиться?
— Дней пять, я думаю. А потом, если средства вам позволяют, можете снова прийти ко мне.
— Позволяют, позволяют, — кивнул Полоз. — Сколько я вам должен?
— Два серебреника. Но если для вас это много…
— Нет, это не много, — Полоз достал кошелек.
— Послушайте, вы ведь образованный человек, я понял это по вашей речи… Но я не догадываюсь, кто вы. А мне это очень любопытно.
— Я вольный человек Оболешья, — сказал Полоз, и в его голосе Есене послышалась гордость.
— Вот как? Это очень интересно. Мне, право, неловко навязывать вам свое общество, но, возможно, вы не отказались бы отобедать у меня сегодня? Вместе с юношей, разумеется. Мне было бы интересно с вами поговорить.
Полоз задумался и, помолчав, ответил:
— Простите, но я не могу принять этого предложения. Хотя мне тоже было бы приятно и интересно с вами поговорить.
Он поднялся и потянул Есеню за собой.
— Очень жаль, — вздохнул доктор. — Тогда я жду вас через пять дней, в воскресенье. В понедельник у меня бесплатный прием, и тут очень много народу.
— До свидания, — сказал Полоз и распахнул дверь, выталкивая Есеню вперед.
Он шагнул за порог и тут же нос к носу столкнулся с Избором, одетым в длинный халат. Есеня попятился назад и беспомощно оглянулся на Полоза.
— Балуй? — Избор робко улыбнулся и неловко развел руками.
Полоз посмотрел внимательно, взял Есеню за плечо и церемонно кивнул:
— Здравствуй, благородный Избор. Я не ошибся?
Тот покачал головой.
— Меня зовут Полоз. Ты чего-то хотел от мальчика?
— Я… я всего лишь хотел спросить, узнать…
— Избор, ты знаком с ними? — удивился доктор.
— Это Балуй, сын кузнеца Жмура, тот самый парень, которому… — он осекся.
— Ну, тогда вы тем более должны прийти к нам на обед, — улыбнулся доктор. — И не беспокойтесь, как видите, один человек вне закона уже скрывается в нашем доме.
— Можно я тоже посмотрю, как выглядит этот Балуй? — раздался женский голос, и в комнату перед кабинетом вошла женщина — румяная, белокурая, с рассыпавшимися по плечам кудрями. Она весело улыбалась, лицо ее светилось, глаза живо поблескивали — Есене она сразу понравилась. Он любил таких… кипучих.
— Чего на меня смотреть-то? — набычился он. — Что я, зверь какой?
— Ты считаешь, что смотреть интересно только на зверей? — засмеялась она.
— Разрешите мне представить вам мою жену, — доктор кашлянул, — ее зовут Ладислава. И она тоже присоединяется к моей просьбе, правда, Ладушка?
— Конечно. А к какой просьбе? — она снова засмеялась.
— Я пригласил их на обед, но они отвергли мое приглашение.
— Конечно, приходите! — воскликнула она. — Мы будем ждать вас, даже если вы откажетесь.
Полоз ничего не ответил и подтолкнул Есеню вперед.
— Мы все равно будем вас ждать, — снова повторила жена доктора, когда Полоз выбрался в прихожую и начал надевать сапоги.
С тех пор как Есеня натер ногу, он заматывал портянки старательно и медленно, поэтому Полозу пришлось его подождать.
— Полоз, а почему ты отказался идти в гости к доктору? — спросил Есеня, когда они вышли на улицу.
— Потому что, — ответил Полоз.
— Ты думаешь, он стражу позовет?
— Нет, конечно.
— Тогда почему?
— Ты когда-нибудь видел, как благородные сидят за столом? — вздохнул Полоз.
— Видел. Вон там, — Есеня ткнул пальцем в кабак для богатых.
— Вот иди и посмотри поближе, — Полоз подтолкнул его вперед.
— Там вышибала…
Полоз взял его за руку и первым вошел в кабак. Вышибала, как ни странно, только один раз глянул на Полоза, а потом отвернулся и сделал вид, что их не замечает.
Все столики, кроме одного, были свободны, а за занятым сидели мужчина и женщина и что-то ковыряли в глупых плоских мисках серебряными вилками и ножами. При этом спины их были прямыми, как будто оба они проглотили кол. Они беседовали, и женщина тихонько смеялась.
— Ну? — спросил Есеня. — Глупо как-то едят.
— Ты так умеешь? — Полоз вывел его на улицу.
— Чего? — фыркнул Есеня.
— Ничего. За столом для благородных ты будешь выглядеть дикарем.
— Да глупости ты говоришь. Я ж не чавкаю и не рыгаю, батька за это по башке бил.
— Им этого мало, боюсь. Они обидят тебя. Помнишь, как ты злился на Избора, за то что тот смотрел на тебя свысока? Они будут смотреть на тебя свысока, понимаешь?
— Да пусть смотрят. Я ем как нормальный человек, разве нет? А тебе хочется с Избором поговорить?
— Любопытно было бы, — Полоз пожал плечами.
— Пошли, Полоз! Избор, конечно, сволочь, но мне доктор понравился. И жена у него веселая.
— Это сестра Избора.
— Откуда ты знаешь?
— Еще в начале сентября мне передали, что Избор ушел в Кобруч, к своей сестре. Он не может заставить медальон светиться… Или не хочет. Так или иначе, он несколько дней прожил у вольных людей, а потом они проводили его в Кобруч.
— И ты мне не сказал? — обиделся Есеня.
— А что бы изменилось? — усмехнулся Полоз.