— Что, вообще, происходит? — Себастьян схватил через решетку проходящего магистра-смотрителя. Тот отскочил в ужасе, затем, оглянувшись по сторонам, сказал:
— Вас все боятся, господин Редвел.
— Да, в чем дело-то, Латс? — лис был вне себя от того, что ему не дали задержать преступников на горячем и заперли здесь, ничего не объяснив.
— Где вы, там вечно что-нибудь случается. Кроме того, от мэра были люди, сказали, можно разморозить работу отдела, в обмен на вашу казнь. Вас считают преступником.
— Да они там совсем свихнулись на своей политике?! Можно было хоть выслушать… Знаешь что, передай-ка Шарэлю вот эту записку. — Магистр неуверенно кивнул. — Спасибо, Латс.
Аманда спала на соседней жесткой койке. Красные волосы разметались по подушке, румяные щеки, чуть припухшие веки; обнимая одной рукой другую, она сжалась в уютный комочек и навевала мысли о доме. Не о том, что стоял пустым уже неделю, а о настоящем доме с утренним кофе, разлитым на брюках, порванной газетой и довольными сорванцами, похожими на мать…
Все-таки, странная штука, парные артефакты. Не для них он делал эти кольца, долго налаживал, еще дольше уговаривал носить… Осечка. А тут, все настроилось само. С ума сойти, если бы не сработал, теоретически заложенный и даже ни разу не испытанный, экстра-телепорт, то он с парнишкой Ридом валялись бы кусочками рядом с обломками кафедры. Такое чувство, что врага интересуют не разрушение города и очередная эпидемия, а он инспектор-неудачник, лично. Да только за такую гордыню платят дороже, поэтому оставим эту версию до удобного случая. Надо выспаться.
Сон свалился, как колба из щипцов, когда лис услышал осторожно прокручиваемую отмычку в скважине замка. Именно отмычку, потому, что ее хозяин иногда тихо постукивал, а иногда еще тише ругался на стравийском.
— Хас, ты, дружище! — Себастьян полуобнял ученика, и уже хотел будить Аманду, когда увидел у стены три огонька: два были на уровне глаз, а третий явно на пальце.
— Пошли, если иначе никак. — Девушка вскочила и прошмыгнула вперед него в открытую дверь. — Нам надо срочно вытащить Рени.
— Он прямо по коридору. Там амортная камера и гипермальные барьеры, надеюсь, Рени сможет хотя бы помочь нам с отходом.
— А что Шарэль? — лис не мог поверить в резкую перемену начальства к себе.
— Ругается. Его вытесняют снова. По факту, там сейчас Оверт главничает, поднял все документы, в нос тычет царапиной на гровиафане — жуткие дела. Если вас завтра не сдадут, то сдадут сначала Шарэля, а потом вас.
— Рени плохо. Надо бежать! — Аманда дернула напарника за рукав, и разговор притих сам собой.
В конце коридора была огромная железная дверь, отмычка ее не взяла, поэтому пришлось использовать вакуумный бесшумный взрыв.
— Я все больше понимаю, почему тебя в адепты не взяли. — Буркнул лис, заходя в коридорчик. Здесь было несколько стульев и защищенные неоптином, прозрачные с одной стороны стекла. Люди в серой форме, завязанной сзади шнурками, и в масках на все лицо суетились рядом с наклоненной кушеткой. В сторонке тихо колебалась красная линия от одного кристалла до другого — эксперимент записывали.
— Звук. — Сообщил карлик, — надо пошалить.
— Аманда, что с Рени, как считаешь?
— Его опоили, пытаются выведать информацию. Но он еще держится.
— Значит, нам не помощник, ясно.
Дверь распахнули с пинка. Редвел выхватил пистолет, переделанный заботливым учеником. Хас включил запись. Аманда ножом разрезала толстые коричневые ремни на руках и ногах. Исхудавшего за сутки, бессознательного Рени лис просто взвалил на спину, как пушинку, прямо в тюремной рубахе, и они вышли.
— А куда? — Аманда посмотрела на Хаса, спланировавшего побег. Ученик же перевел взгляд на учителя.
— Есть местечко. — Подмигнул Редвел, — только выйдем на мостовую.
Теневой возница возник мгновенно. Глаза-угольки смотрели все также безымоционально.
— Поехали, — шепнул лис, и карета растворилась, без лишнего шума. Через несколько секунд беглецы очутились на идеальной зеленой лужайке среди цветущих кедров, дорожка из ровных сточенных белых камней вела к главному входу в монастырь. Теневой возница не спешил исчезать. Лис постоял, переминаясь с лапы на лапу, затем повернулся, глядя прямо в глазки-угольки из-под черной тлеющей шляпы. Возница передал черный сверток и также молча испарился.
— Что это? — девушка стала распаковывать, и к ее ногам свалилась монашеская одежда. — Что за дьявол?!
Себастьян аккуратно опустил Рени спиной к стволу дерева. Свежий воздух скоро приведет его в сознание.
— А главное, от кого? — проговорил Хас, суетливо надевая штаны прямо поверх своих.
— От живых и не очень живых, ребятки, — проговорил лис, сминая вкладыш и пряча в карман. — Ну, что? Подработаем здесь некромантами?
Хозяйка улетела в Перигор, административный центр северной провинции, и Мартин впервые остался в доме один.
— Наш толстенький барон желает поиграть в демократию, — объяснила она причину поездки. — Ты знаешь, что такое демократия?
Мартин порылся в цифровой памяти. Что-то у него такое было, он скачивал какие-то файлы… Заигрывания домового искина еще несколько дней назад возымели желанное действие. «Ее» нежные вай-фай ласки уже не вызывали у него судорожного отрицания. После очередного виртуального щипка Мартин счел возможным ответить на авансы и, помедлив с файерболом и кодом доступа, ответил вежливым «granted». Получив стандартный пакет данных, искин торжествующе засветилась в вирт-окне на рабочем терминале.
— Кажется, я все-таки уболтала нашего недотрогу на кибер-интим, — прошептала «Жанет» с явным расчетом, что Мартин ее услышит.
Он понимал, что они говорят о нем, но не слушал. Хозяйка развернула кресло от терминала. Мартин уткнулся в планшет.
— Это же хорошо, — сказала Корделия, улыбаясь, — давно пора. Будет кому воспользоваться коллекцией твоих голофильмов и собранием шедевров мировой литературы. И еще, — добавила она, уже обращаясь к искину, — два слова, «Жанет», родительский контроль.
— За кого ты меня принимаешь? За калькулятор?
Мартин нисколько не удивился этой перепалке домового искина и хозяйки. Он уже привык к их бесконечным спорам и шутливым разногласиям. Большую часть того, о чем они говорили, он не понимал, так как речь шла в основном о таких коллизиях в человеческих отношениях, понятиях и мировоззрении, разобраться в которых позволил бы только многолетний опыт общения с людьми, а он такого опыта не имел. К тому же хозяйка в этих беседах с искином упоминала то предков, то родственников, то исторические события, имевшие место на Старой Земле более пятисот лет назад. Он уяснил только, что персонифицированная оболочка домового искина — это виртуальный слепок с реальной женщины, некогда жившей на Земле и приходившейся хозяйке какой-то там прапра… бабушкой. Выходило, что Корделия (Мартин осмеливался называть ее по имени только мысленно, да и то после долгих колебаний) общается с виртуальным «предком». Это было странно. Почти непостижимо для него, существа, фактически лишенного самих предпосылок к семейным узам. ДНК родителей не в счет. Потому что он не рожден в семье, не выращен от младенца до половозрелой особи, а извлечен из репликатора уже в готовом виде. А семейная общность создается десятилетиями. Она произрастает из опыта предшествующих поколений. Связь между родителями и детьми так же не возникает, как мгновенный коннект с искином. Это процесс сложный, многоуровневый. Как это — быть частью чего-то? Осознавать себя частицей чего-то более значимого, чем ты сам, чувствовать одновременно родство и защиту? Мартин вздохнул. Ему этого не понять. А вот его хозяйка, похоже, хорошо это понимает, несмотря на то, что много лет живет одна и прямых кровных родственников не имеет.
Мартин отогнал эти непонятные мысли и робко заглянул в открывшееся на внутреннем экране «окно». Рамки этого окна были зыбкими, подвижными. Они искрили, вспыхивали и даже тянулись к нему, как миниатюрные протуберанцы. А там, за открывшимся порталом, он испытал почти тот же подернутый ужасом восторг, как когда шагнул из шлюза на трап и оказался под открытым небом. Сразу за зыбким порталом открывалось безбрежное, бездонное сияющее пространство. Оно вздымалось, шевелилось, наступало. Во взметнувшейся волне Мартин успел рассмотреть множество картинок, лиц, формул и символов. Это был огромный, ужатый в пиксели и байты, пласт информации, груда текстовых, графических, аудио- и видео файлов. Мартин едва не кинулся бежать, как сделал это при посадке на Геральдику. Но куда было бежать, если все это происходило в его собственной голове? Искин, посмеиваясь, вынырнула из-под нависающей волны и поманила его пальцем. Мартин едва удержался, чтобы не разорвать связь. Но искин внезапно смилостивилась и упорядочила это кипящее марево в ряд директориев и ленту меню.
— Так лучше? — спросила она, и Мартин снова ощутил нежный виртуальный шлепок.
Он начал с локационной карты Геральдики, с истории ее открытия и освоения. Подспудной целью была история рода Трастамара и самой хозяйки. Мартин еще окончательно не лишился надежды разгадать Корделию, выяснить, что же скрывается за расплывчатым определением «душевное спокойствие». Но столкнулся с таким множеством незнакомых слов и понятий, что вынужден был бесконечно заглядывать в справочники. Искин, быстро подметив эти вынужденные труды, стала подкидывать ссылки в виде разворачивающихся окон. Например, повстречав такой термин, как хартия вольностей, Мартин тут же получал справа на внутреннем экране развернутую сноску. Великая хартия вольностей, документ из 63 статей, составленный на основе требований знати к королю. Признана как первая британская конституция. Что это за знать такая? Знать — это… И так далее и тому подобное. Поэтому когда хозяйка спросила, знает ли он, что такое демократия, Мартин уже привычно скосил глаза вправо и получил ответ.
— Демократия происходит от древнегреческого «власть народа», политическое устройство, при котором народ осуществляет законодательные и исполнительные функции.
— Эй, — погрозила хозяйка искину, скромно мерцающему на стекле, — а ну не подсказывай. — Потом Мартину. — Сам-то понял, что сказал?
— Нет, — честно признался он.
— А чего повторяешь, как диктофон? Во всех этих галапедиях чушь написана. Все гораздо проще. Демократия — это когда один дорвавшийся до власти жлоб делает вид, что учитывает интересы и желания других.
— А… жлоб это…
— Ладно, спроси у «Жанет», — сдалась хозяйка.
Тут же выскочило определение жлоба. «Хам, принимающий во внимание только собственные интересы».
— Губернатор — жлоб? — осторожно спросил Мартин.
Хозяйка засмеялась.
— Да все они жлобы. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Но время от времени пытаются играть в демократию. То есть делают вид, что кроме их собственных интересов есть еще интересы окружающих. Губернатора и так на второй срок оставят, а то и пожизненно, но он хочет, чтобы все было по правилам, побыть, так сказать, в тренде. У нас тут, на Геральдике, феодальная раздробленность в разгаре, но демократические веяния в моде. Все-таки 22-й век на дворе. Одним словом, а не затеять ли нам предвыборные дебаты на GalaxiZwei? Губернатор вчера в гости напрашивался. Да не один. Со всеми чадами и домочадцами. Но я самым непочтительным образом ему отказала. Внесла встречное предложение — посетить губернатора в его резиденции. До Перигора полтора часа лету. Тебе придется побыть одному, возможно, до вечера.
Мартин почувствовал неприятную пустоту в груди.
«Мы скоро заберем тебя отсюда, сынок…»
— Но ты… вернешься?
Хозяйка перестала улыбаться.
— Конечно вернусь! Куда ж я от тебя денусь? Мартин, что с тобой? Посмотри на меня, не отворачивайся. Ничего со мной не случится. Я переговорю с губернатором и сразу назад. Я бы взяла тебя с собой, но… Тебе будет непросто. Ты еще не готов. Там будут люди. Много людей. Незнакомых, чужих. Сможешь их вынести? Их взгляды, любопытство, расспросы?
Мартин отрицательно качнул головой.
— Вот и я так думаю.
Корделия ушла к себе, чтобы переодеться, и вернулась… неузнаваемой. Мартин даже сверился с ее профильным изображением. Да, это она. Все параметры совпадают. И в то же время… чужая. В доме хозяйка всегда носила простую удобную одежду, которая мало чем отличалась от одежды самого Мартина. Те же футболки, рубашки, джинсы, мягкие тапочки. Теперь же она будто сменила не только одежду, но и кожу под ней. Заметив его встревоженно-изумленный взгляд, как-то грустно улыбнулась:
— Что, не узнал? Это все еще я. Вот так я обязана время от времени выглядеть. Привыкай. Когда-нибудь ты отправишься со мной на светский раут. И там вот таких будет много.
Мартин не сказал, что «вот такой» он ее уже видел. В лаборатории, в доме Волкова.
Флайер уже стоял на исходной позиции.
— Кстати, — сказала Корделия, уже взобравшись на водительское место, — мы еще ни разу с тобой не летали. Как ты смотришь на то, чтобы завтра совершить небольшую прогулку?
Мартин недоверчиво взглянул на нее. Конечно, он хотел полетать! Хотел оказаться во флайере полноправным пассажиром, а не пленником или грузом.
— А можно?
Она потянулась было провести ладонью по его волосам, но, видимо вспомнив, чем окончилась прошлая ее попытка, отдернула руку. Но Мартин сам подался вперед, чтобы она к нему прикоснулась.
— Глупый, — тихо сказала Корделия. — Маленький и глупый.
Двигатель с низким мелодичным рокотом набрал обороты, и машина взлетела. Мартин прислушивался, запоминая звук. Флайер сделал круг над домом, набрал высоту и исчез.
Он вернулся в дом. Там было тихо. Незнакомо, пугающе тихо. Мартин уже привык к тому, что хозяйка постоянно где-то рядом. Что она ходит, дышит, напевает, включает кофеварку, говорит по видеофону, пререкается с искином, отпускает едкие комментарии, зовет его к завтраку, пытается разговорить, что-то рассказывает, выспрашивает или просто сидит рядом, разделяя его молчание. Без нее Мартин чувствовал себя каким-то опустошенным, незадействованным. Он в какой-то степени перестал быть.
В чем состоит предназначение киборга? Служить человеку, быть частью жизни этого человека, пусть частью вспомогательной, но все же значительной, бытийно- необходимой. Для киборга человек цель и смысл. А если человек уходит, пусть даже временно, то вместе с ним уходит и смысл.
Правда, у Мартина с его хозяйкой все несколько иначе. Тут даже не совсем ясно, кто кому служит. Сторонний наблюдатель решил бы, что служит как раз хозяйка, а киборг самозабвенно бездельничает. И смыслообразующим покажется скорее он, обеспечивая свою владелицу мотивацией. Но в действительности это не так. Человек всегда смысл существования киборга. Будь его родители живы, он признал бы за смысл существования их. Даже если бы этот смысл оставался для его человеческого сознания скрытым за множеством менее значимых. Если бы родителям удалось осуществить свой план и выкупить его у «DEX-company», Мартин еще долгое время не догадывался бы об истинном предназначении, но в то же время исполнял бы его. Он бы искренне верил, что предан им как сын, что движим человеческим чувствами, что он их любит.
Был бы он разочарован, когда в конце концов открылась бы истинная причина его служения? Почувствовал бы он себя уязвленным, обнаружив, что выказывает преданность, подчиняясь зашитой в программе базовой установке? Или ему было бы все равно? И как расценить то, что он испытывает сейчас, оставшись в доме один? Опять вшитая директива или собственный выбор?
К тем людям в «DEX-company» он никакой привязанности не испытывал. И служить им у него потребности не возникало. Он даже лиц их не помнил. Стирал из цифровой памяти, не дожидаясь приказов, а в органической замещал воспоминаниями о несостоявшемся детстве или смерзшихся частичках газа, покрывавших серым налетом внешнюю оболочку купола.
Мартин выбрал на планшете очередную головоломку. На дисплее медленно вращался 3D октаэдр, каждая из граней которого пестрела разноцветными геометрическими фигурками. Следовало собрать эти разбежавшиеся фигурки по цветам. Задача усложнялась еще тем, что на каждой грани октаэдра должен был появится ясно читаемый символ — буква древнего земного языка.
На станции у Бетельгейзе Мартин не тяготился одиночеством. Родители оставляли его вот с таким же планшетом, полным игр, головоломок, электронных книг, картинок и голографий. На станции дежурили сотрудники «DEX-company», в чьи обязанности входило обслуживание репликаторов, но в отсеке, где жил Мартин и куда наведывался Гибульский, они не появлялись. Гибульский объяснил это тем, что Мартин находится в строгом карантине, так как после комы и произведенной имплантации иммунитет еще не восстановился. Мартин ему верил. Он не спрашивал, почему сам Гибульский не предпринимает никаких мер, чтобы поддержать этот хрупкий иммунитет, не прибегает к дезинфекции и не надевает специализированный костюм. Мартин и не мог его об этом спросить. Он ничего об этом не знал. Его сознание только пробудилось, его личность проходила стадию ускоренного формирования. По сути, он был младенцем, помещенным во взрослое тело. Он принимал происходящее с ним без сомнений и вопросов, с абсолютным доверием. Каждая незначительная мелочь вызывала интерес. Его мозг, такой же зрелый и жадный до активности, как и тело, хватался за любую крупицу информации, даже если эта информация была непонятна. Он не скучал и не тосковал. Ему было интересно. Решать, читать, смотреть, изучать. Даже сам отсек, всего несколько тесных помещений, представлялись ему неизведанным миром. И это был его мир, его колыбель, его надежный и прочный кокон.
Мартин не знал, что такое страх, не знал, что такое боль. Он не испугался даже тогда, когда к станции пристыковался незнакомый катер с ярким черно-белым логотипом. А где-то в стороне от станции мигнул бортовыми огнями корвет с тем же знаком. Что с того, что прилетел какой-то катер? Время от времени катера швартовались к станции. Гибульский тоже прилетал на катере. И мама. Она всегда привозила новые игры, новые книги, новые фильмы и что-нибудь вкусненькое. Правда, к моменту появления незнакомого катера от родителей и Гибульского известий не было. Мартин привык учитывать время. Это происходило как бы само собой. Он откуда-то знал очень точно, сколько дней, часов и даже минут истекло с их последнего визита. Мама всегда присылала ему сообщения, подробно рассказывала, где они с отцом находятся, сколько прыжков до Бетельгейзе, и прикладывала видеофайлы. Гибульский время от времени присылал список вопросов, на которые Мартин должен был отвечать. Но вот уже несколько дней от них ничего не было. Мартин еще не умел бояться. Он смотрел на молчащий терминал с легким недоумением. Он был слегка встревожен. Это же не надолго? Так бывало и раньше, но мир всегда исправлялся. Где-то срабатывала аварийная система и гравигенератор возвращал все на прежнее место. Так будет и на этот раз. Поэтому, заслышав незнакомые шаги за дверью своего бокса, Мартин не заметался в поисках укрытия. Напротив, он едва не побежал навстречу, как щенок, которого прежде не били сапогом в мягкое брюхо.
Вошли двое. Высокие мужчины в комбезах с логотипом «DEX-company». Этот логотип Мартин знал. Гибульский тоже носил такой комбез. Вероятно, эти двое прибыли сообщить, что… Додумать предположение Мартин не успел. Один из вошедших направил на него гладкую черную продолговатую штуку, напоминающую пульт от головизора, и Мартин упал. Сознания он не лишился. Только тело стало чужим, непослушным. Оно неприятно мелко подергивалось, будто внутри что-то разладилось, стало беспорядочным и хаотичным. Мартин еще не знал, что это блокатор. Процессор отключился, а мозг еще не перехватил управление. Мартин все еще не чувствовал страха. Он был удивлен. Он смотрел на подошедших людей в полной уверенности, что ему сейчас все объяснят. Тот, который держал черную трубку, вновь вытянул руку и прицелился Мартину прямо в лоб. Боли не было, только чернота…
Очнулся Мартин от бившего в глаза света. Прямо над ним висели две яркие лампы. Пошевелиться Мартин не мог. Не потому, что тело не слушалось. Оно слушалось. Мышцы напрягались и твердели. Он не мог пошевелиться, потому что был связан и прикручен к лабораторному столу. И тогда он впервые испугался. Страх перерос в ужас. Слепящий, беспомощный. Он не понимал, что происходит, почему это происходит, где это происходит. Впервые он почувствовал, как в его разум, в его память запустили грубую виртуальную руку.
— Что там у него?
— Да тут все по минимуму. Процессор управляет имплантатами, да и то в компании с мозгом. Ни одной программы не установлено. Хотя, судя по базису, все же «шестерка».
— Хозяин прописан?
— Да какой хозяин! Блоки подчинения и распознавания образов в архиве.
В каком архиве? О ком они говорят? Какой блок подчинения? Мартин не понимал. Он хотел закричать. Но не получалось. Горло перехватило. А потом, прямо перед глазами, стали появляться красные надписи! Раньше они были редкими, нейтрально-зелеными. Гибульский объяснял их наличием мозгового имплантата. Мартин зажмурился. Замотал головой. Он услышал смех.
«Активация визуального контроллера. 30%… 40%… 50%… Выполнено»
«Активация контроллера двигательной функции. 30%… 40%… 50%… Выполнено»
«Активация блока распознавания образов. 30%… 40%… 50%… Выполнено»
— Смотри-ка, куколке не нравится.
— Кого временным хозяином прописать? Тебя, Джонсон?
— Давай меня. Позабавимся. Поучим жестянку хорошим манерам.
Мартин по-прежнему не понимал. Его сознание раскололось. Оказывается, он не один, их двое. И этот второй живет в его теле. И непонятно, кто из них настоящий. Он, прежний, осознающий, знавший, что такое радость и ожидание, оказался запертым где-то между висками. Ему, прежнему, оставили только способность беспомощно наблюдать. И чувствовать боль. А все остальное делал тот, другой, лишенный чувств и сомнений. Этот другой подчинялся приказам и считывал красные надписи. Этот другой, не колеблясь, делал выбор и безжалостно урезал воспоминания.
— Ну что, жестянка, понял, кто ты есть?
Мартин не понимал.
— Подними правую руку.
Рука прыгнула вверх.
— А теперь левую.
Левая рука повторяет за правой.
— Раздевайся.
Быстро, без колебаний, снял все до последней нитки. Под ноги упала футболка, которую подарила мама…
— Свенсон, мудила, ты че делаешь? Он же пацан, а не девка.
— А какая разница? Нам еще неделю до Лебедя пилить. Там снова транспортник перегонять. Чего добру пропадать? Ты потрогай, у него кожа как у младенчика…
Мартин вздрогнул, огляделся. Да нет же, нет! Это не грузовой отсек транспортника «DEX-company». Это дом на Геральдике, дом его новой хозяйки, Корделии Трастамара. Она выкупила его у корпорации. То, что он сейчас вспомнил… Это было давно, очень давно. Он пытался забыть. Запрещал себе думать. Это все из-за того, что тихо. В доме слишком тихо. Уже темнеет. Хозяйки нет. Он один.
«Переговорю с губернатором и сразу назад…»
«Мы скоро заберем тебя отсюда, сынок…»
Мартин встал и подошел к прозрачной стене. Стена беззвучно откатилась в сторону. Хозяйка позволила ему покидать дом и возвращаться в любое время. А она сама? Она вернется? Или она так же, как его родители? Багровое небо затягивали тучи, сизые, тяжелые. Мартин прислушался. Двигатель. Флайер. Приближается. В сердце стукнула радость. Но тут же растворилась. Это чужой флайер. В базе данных этого звука нет. Мартин вглядывался в наплывающий сумрак. Вынырнула продолговатая тень. Стала снижаться. На борту проступила яркая черно-белая надпись…
Впечатление от фика https://ficbook.net/readfic/6147664 Красное на белом, автор Asienka
— Стажёр! Куда ты его повёл?
— На утилизацию! Глючный же! Тестирование не прошёл, только зря кормосмесь переводим.
— Стажёр! Ты здесь второй день! И должен уже знать, чем знаменит наш фирменный салон! Мы не утилизируем киборгов!
— И даже таких? Я смотрел документы, он здесь уже полтора года! И почти ни одного пройденного теста по специализации! А тестируют его каждый квартал, и он ещё здесь.
— Веди его обратно, стажёр! Всякому овощу своё время! У всякой вещи свой покупатель! Придёт время и этого Аполлона. Продадим, причем в хорошие надёжные руки.
— Ну как скажете. Вам виднее.
— Да не забудь ему кормосмеси дать. Две банки сразу. Дай сутки на регенерацию. И спать уложи. Не боись, стажёр! Пристроим его! Поверь мне, возврата не будет!
— Да, это фирменный салон по продаже киборгов. Да, у нас есть Mary. Для кого нужен киборг? Бабушке… подарок… так… и надо девушку, записал… так… адрес… заказ принят, по оплате перезвоню, когда подберём модель по каталогу. Но придётся немного подождать… да, пару дней… Всего доброго!
— Что, стажёр, твой первый заказ! Поздравляю! Для кого киборг?
— Бабушке на семидесятилетие внук подарок решил сделать. Только вот прямо сейчас Mary женской модификации на складе нет. А праздник через неделю. И что делать? Заказать привоз?
— Сначала всё узнать о бабушке, кто она, как живёт, где живёт, куда ходит… Вот! Нашёл… есть! Да… Стажёр! Веди сюда этого Аполлона!
— Шеф! Вы в своём уме! Бабуле на семьдесят лет дарить элитного Irien’а! Бред полный!
— Не бред! Не бред, стажёр! Именно этой бабуле и только этого Irien’а! Посмотреть догадался, что за бабуля?
— Зачем? Обычная бабка с кучей болячек!
— Обычная? Вот её страничка в социальной сети. Да, стажёр! У неё есть аккаунт! И ничего смешного. Смотри! Зоя Васильевна тридцать пять лет отработала главным экономистом в крупнейшем издательстве, после выхода на пенсию переехала в пригород, живёт в своём доме, активна, ведёт здоровый образ жизни, посещает выставки и концерты, сочиняет стихи… и вот… даже поёт в хоре… Девушку Mary «бабка» воспримет как оскорбление.
— И почему? А… так вы считаете, что рядом с молодой девушкой она будет чувствовать себя старой? И ей надо подобрать парня?
— Точно!
— Но можно подобрать киборга её возрастной категории…
— Нет, стажёр. Только парня! А парня Mary она воспримет как намёк «а не пора ли на тот свет?». Ну как она с таким киборгом пойдёт в музей? Что её подруги скажут? Что она настолько бессильна, что с Mary ходит? Внук её любит, но ему самому двадцать четыре года и живет он не с ней!
— И что делать? Серия «Аполлон» – суперэлита, дорогущий! И не по бабке!
— Суперэлитой этот «Аполлон» был два года назад! И уже полтора года он у нас! Ты же знаешь, хозяйка сдала его на утилизацию, тупить вроде бы начал. Стажёр, ты сам его чуть не утилизировал неделю назад! И ничего бы мы не выручили от этого. Сколько этот внук готов отдать за киборга? Плюс доставка до места.
— Тысяч пять, не более, с доставкой. Но зачем бабке Irien?
— Irien – это не только секс! Это модельер и стилист, и фитнесс-инструктор, эскорт и охранник! Именно это и надо пожилой даме. А по этим программа у Аполлона всё в порядке! И не называй её бабулей! Звони немедленно внуку, я сам поговорю с ним. Учись, стажёр!
— Здравствуйте! К сожалению, в нашем салоне в данное время нет киборга модели Mary женской модификации. Но мы готовы продать для Вашей бабушки Irien’а, уценен на 75%… Серия «Аполлон», блондин… да, мужская модификация… Причина уценки?.. устаревшая модель… но ему всего два года… Но всё в норме, поставим нужные программы… да… телохранителем может… сколько?.. да… отлично!.. И доставим сами… Всего хорошего! Оставайтесь с нами!
— Круто! И ведь уговорили его!
— Так, стажёр. Буди Аполлона, корми, включи регенерацию, если надо. И программы ему ставь: пакет от Mary – уборка-стирка-готовка, программу телохранителя от DEX’а, уход за животными – у нее пять котов и две собаки.
— Сколько? Куда ей столько?
— И знаешь, какие собаки? Эрдельтерьер и такса! А какие коты? Сиамец, два сибирских и два мейн-куна! А если памяти не хватит, то убери лишние секс-программы, оставь необходимый минимум. Через четыре дня отвезу сам, на этой планете, всего три часа лететь, сам и передам.
— Как скажете, босс. Вам виднее.
— Как дела, стажер? Кто тут у нас? Меня пару дней всего не было, а тут уже новые киборги.
— Не новые. На утилизацию привезены, двое, по шесть лет, DEX’ы. Но без Вас утилизировать не стал, не дали Нина с Галей.
— И правильно.
— Как бабуля? То есть, не бабуля, а пожилая дама?
— Просто счастлива! Аполлон встал на одно колено и вручил букет роз, она прослезилась, подруги её рыдают от зависти. Да, он уже не Аполлон. Уже Альберт. Оказалось, он похож на её первого поклонника! Такой же златокудрый!
— Что? Она ожидала девушку Mary, Вы привезли парня Irien’а – и она не обиделась?
— Стажёр! Она в восторге! Она счастлива! А когда Альберт её стихи читать начал голосом… вот на плакате на стене …его голосом… она словно помолодела!
— И хорошие стихи?
— Про травку и солнышко что-то. Короче, этого Irien’а мы пристроили.
— Наиграется и вернёт!
— Возврата не будет! Изучай психологию, стажер!
— Да, это салон по продаже киборгов. Ах, это Вы, голубушка Зоя Васильевна! Как там Альберт? Вязать научился… и хорошо?.. с орнаментом? Ну надо же!.. и в хоре с Вами… и на фитнесс?.. Какая же Вы молодец!.. а теперь нужна ещё и Mary? А как же приходящая к Вам для уборки?.. да… такую же? Не такую же, а эту! И только так! Удачи!
— Стажер! Слышал? Срочно поезжай в клининговую фирму, которая обслуживает Зою Васильевну, под любым предлогом забирай именно ту Mary, которая ходит к ней два раза в неделю, накорми, переодень и вези к даме. Скажи – подарок от фирмы.
— Прямой убыток! Разве так можно?
— Нужно! Фирма купит у нас новую Mary, и новую мы продадим им со скидкой, как постоянным покупателям, а пожилой даме через пару недель продадим вот этого DEX’а. Дом охранять, когда она с Альбертом к морю поедет. Не боись, стажёр! Возврата не будет! А теперь накорми новых, дай по две банки, сутки на регенерацию и спать уложи. Пристроим!
Опубликован в «Полдне» № 8, 2018 г.
Хромской, кашляя и застегивая шинель, вышел из палатки. Ударило не по-весеннему холодным ветром, а следом — привычным компостным смрадом.
Из мутно-охристой мглы доносилось надсадное «кха!» и чавкающие звуки.
Хлюпая по грязи, выступила худая фигура в очках, козырнула. Прапорщик Самолуков, из студентов-почвенников.
— Докладывайте.
— Господин штабс-капитан, ночью побег пустила. Обрезаем.
— Упругая, стерва! – крикнул в тумане Кучай. — Тр-ранда… Ничаво-о…
— Недоглядели.
— Вам бы прилечь! Мы уж сами…
Хромской дернул щекой. Простуда ломила нестерпимо. Вот оказия…
Подошел Кучай – в измазанной зеленым рубахе, в неуставных плисовых шароварах, с топором – разбойник! Следом здоровяк Лапчин волок длинное, извивающееся…
— Молодцы… Торфу ей задайте…
— Ваше-е-о-дие… Четверть часа рубили! Разговеться бы…
— Не читал приказу?! — возмутился Самолуков.
— Неграмотные мы, — ощерился Кучай. – Али не праздник?! Чай не соцьялисты…
Хромской двинулся навстречу охристому туману. Слышалось приглушенное жужжание, потрескивание, причмокивание… Пахло сладкой прелью.
Из хмари выступала высокая крона, закачались резные широкие листья. Хватательные щупы лежали покойно. Поскрипывали стеблями пасти-ловушки, усеянные шипами и усиками. Облепленные слизью капитанский мостик, такелаж и лесенки вокруг ствола… «Дриада» спала.
Дальше в тумане угадывался мост. Держали его третий месяц. Вылазки германцев унесли четверых, с толковейшим поручиком Шумицыным. А командование задерживало провиант и присылало студентов. А наши, говорят, уже под Будапештом…
За спиной возились, переругиваясь, Кучай с Лапчиным. Там зудело по-комариному и чмокало по-болотному…
Вернувшись в палатку, Хромской выставил четверть спирту; обменялись крашеными яйцами, поели круто посоленных картошек. Кучай, разомлев, мучал тальянку: «ездит мой цвиточик на компосте, ай нас уже заждались на погосте-е… а мы не мужики и не солдаты, дендротехи мы навозами богаты-ы»… Лапчин угрюмо подпевал. Студент возился в углу с радио.
Хромской царапал заржавленным пером:
«Ангел мой! Поспешность расставания не позволила сказать самого важного. Вот уж третий месяц от вас нет писем, а между тем…»
Перо скрипнуло, расплылась клякса.
Пробормотал: «Тр-ранда». Устыдился.
А следом за рекой бухнуло, загрохотало. Гаубицы…
Озверелые глазищи Кучая, хмурый Лапчинский взгляд, блеск очков Самолукова… Не растерянность и смятение — азарт и ожидание.
— Началось! – Хромскому стало весело. – С Богом, братцы!
— Вывози, родная! – Кучай выставил большой палец. – Мы растём!
— Мы растём! – хором ответили все.
Поспешно натянули брезентовые комбинезоны, портупеи, марлевые респираторы и гогглы… Вошли в туман, плечом к плечу, и уже не было никакой тоски и отчужденности. Рядом были товарищи, и «Дриада» пробуждалась…
А забытый в палатке приемник, треща, доносил далекое:
«…взятия Будапешта… премьер-министр Мичурин… высшее наше призвание… изменить мир, сделать его лучшим…»
Основа текста была написана на Лит-ринге 13.04.2019 года в группе ТЫЖЧЕЛОВЕК – задание — написать текст с использованием ключевых слови слова «киборг».
Ключевые слова: бумага, торт, меню, автобус, фломастер
На улице ещё с ночи хлестал дождь и никуда идти не хотелось. Но надо. Работа сама не сделается.
Нелли вышла из дома и пошла пешком через парк – так быстрее и удобнее дойти до кафе, где она работала. Зонт рвался из рук, туфли скользили по лужам, но удалось не упасть, поскользнувшись у самого входа.
На пороге лежала бумага – обычный лист формата А4 с текстом крупным шрифтом: «Продаётся за ненадобностью киборг…». Подняла, расправила, дочитала дальше: «…скоро семь лет, умеет всё по дому и охранять тоже…»
Киборг? Не нужен. Дорого и незачем… но если его никто не купит… что тогда с ним будет? С этими мыслями и не выпуская лист из руки Нелли вошла в кафе, переоделась в рабочую униформу (тёмное платье, белый фартучек и косынка на голову), вынесла и поставила в витрину торт, пирожные, фрукты… а мысли крутились вокруг этого объявления.
Киборг… узнать бы цену… может, и удалось бы его… или её… пристроить в кафе… если хозяин кафе разрешит… она-то просто буфетчица, её дело подавать гостям кофе или чай. В тридцать два года, искусствовед по образованию – и просто работница кафе… первоклассного по местным меркам кафе… но всё равно очень далёкого от искусства… муж-военный в очередной командировке… детей нет… зачем-то поехала за мужем в эту дыру, где даже музея нет… и киборгов не больше десятка на весь городок… и это объявление о продаже киборга… и эта сырая весна на дворе…
Вроде и не нужен ей этот киборг… но если его никто не купит, что с ним будет? Утилизируют? По головизору однажды показывали утилизацию киборга… приятного мало даже для смотрящих.
Нелли разнесла по столикам меню, пытаясь отвлечься от навязчивой мысли. И не выдержала, позвонила. На её удивление, ответили ей сразу:
— Да, киборг есть… старый… шесть лет десять месяцев… не можем содержать, дорого – седой мужчина лет шестидесяти, ответивший на звонок, выглядел уставшим и не совсем здоровым.
— Извините, просто хотела узнать, что с ним будет, если никто не купит?
— Продадим на опыты… в поликлинику… предлагают пять тысяч. Но… не хочется её туда отдавать… — мужчина на экране обернулся, появилась девушка лет двадцати и с непонятной надеждой в голосе начала расхваливать старую биомашину:
— Она хорошая…- и девушка стала рассказывать Нелли, какая киборг смирная и послушная девочка, как умеет готовить…
— Это Mary? – на всякий случай поинтересовалась Нелли. Покупать не было желания, да и денег лишних не было тоже.
— Нет, DEX… брат из армии привёз, а мы содержать не можем… — девушка на экране уже плакала – в поликлинике её резать будут… а я не хочу этого… а папе деньги нужны на лекарства… возьмите сейчас, а заплатить можно позже… за три тысячи отдадим… уже неделю объявление висит… Сейчас подойдёт автобус…
— Извините, не могу… — и отключилась.
***
Через час Нелли всё же перезвонила по тому же номеру:
— Возьму… если ещё продаёте… — крутя в пальцах фломастер, повторила – возьму… но оплата… в течении недели.
— Вот хорошо-то! – ответившая девушка перестала плакать и явно обрадовалась — Где Вы находитесь?
Нелли назвала адрес и услышала в ответ:
— Записала. Привезу… через полчаса…
Раздавшийся на том конце радостный возглас девушки был таким громким, что заставил Нелли отшатнуться от видеофона: «Мы тебя пристроили! Анечка! Просто здорово!» — и раздался мужской голос: «Совершенно незнакомому человеку отдавать… ты в своём уме?»… разговор продолжался на повышенных тонах – и Нелли отключилась.
Передумали продавать. Ну и ладно. Они её действительно совершенно не знают… а отдавать киборга первому позвонившему… и она бы не стала.
Жила без киборга, проживёт и дальше. Никогда не был нужен.
Только успела размечтаться… как и куда поселит киборга в своей двушке… такой облом!
***
Но ровно через полчаса в кафе вбежала растрёпанная и совершенно мокрая девушка, свернула зонт, огляделась и подошла к ней:
— Это Вы… Нелли? Здравствуйте… я с киборгом.
— Да… это я. Проходите… Что случилось?
— Просто… так получилось. Извините… мы приехали… Анечка, входи.
Киборг оказался худенькой девушкой в потёртом комбинезоне, лет двадцати трёх на вид – даже не верилось, что это грозная боевая машина. А её хозяйка радостно воскликнула:
— Мы Вас знаем… мы недалеко живём… мы с братом заходили пару месяцев назад… Вы нам кофе подавали! Анечка, теперь будешь жить с Нелли… можно сесть?.. Вы ведь возьмёте её?
— Садитесь… из-за дождя пока никого нет… а для обедающих ещё рано… я возьму киборга. Но деньги не сейчас… в течение недели.
— Согласна. Я Зоя. Вот документы… Анечка, смена хозяина… веди себя хорошо и слушайся. А я буду тебя навещать… можно?
— Можно… приходите. Мой номер у вас есть, можете звонить.
Зоя – бывшая хозяйка Анечки – умчалась, а у Нелли появилась проблема. Как сказать об этом хозяину кафе? Как попросить у него денег, чтобы заплатить за киборга? Цена уже не пять тысяч, а три – но всё равно много…
И что теперь делать? Оставить Анечку здесь до вечера – так она вся мокрая, и надо её хотя бы переодеть. Или отвести домой и переодеть уже там? По-прежнему не понимая, зачем она уговорилась на эту покупку, Нелли пошла к работодателю – и тот разрешил накормить и переодеть киборга прямо в кафе, но не при посетителях:
— …денег дам, но с тем, чтобы киборг отработала, охраняя кафе… зарплату прибавлю на треть, и эту же треть буду высчитывать… пять хватит? Держи… вот вроде умная ты баба… а дура! Вот зачем тебе кибер? Ладно, отработаешь… с ней вместе… спиши там что-нибудь просроченное, да накорми… и потом посади в зале у входа. Пусть охраняет.
На улице по-прежнему хлестал дождь и потому посетителей не было… Нелли провела Анечку в крошечную душевую, её старенький комбинезонсунула в стиралку, а после мытья подала свою одежду, в которой пришла на работу – джинсы, футболку и свитер. И тапочки.
«Спиши там что-нибудь просроченное…» — сам так сказал. Поэтому… торт в витрине уже вторые сутки стоит… пусть будет считаться просроченным.
— Садись сюда и ешь… и можно ложкой… — усадила Анечку за столик у окна, подала торт и ложку. Посмотрела на покупку и добавила – и заодно охраняй… если можешь.
Сразу позвонила Зое и перевела ей деньги. Все пять тысяч.
***
Вечером обе переоделись в сухое своё – Анечка (Нелли и не подумала сменить имя кибер-девушке) надела комбинезон, а Нелли – то, что сняла Анечка.
И новая хозяйка повела купленную непонятно для чего машину домой. Дождь перестал, но по сырым дорожкам парка идти было… не слишком приятно.
Но было приятно идти с боевым киборгом – и совсем не страшно.
Путь через парк занял двенадцать минут. Потом Нелли зашла в магазин за продуктами – надо кормить покупку, раз уж она есть – и Анечка ждала её у входа. Потом был подъём на двенадцатый этаж на лифте… и вот она, двухкомнатная квартира. Маленькая, но своя. Павел потому и оправился в командировку в «горячую точку», чтобы Нелли могла спокойно жить в своей норке – он так назвал это жильё.
— Проходи… спать будешь на этом диване – и показала комнату, где Анечке предстояло жить.
— Приказ принят – ответила Анечка — Разрешите выполнять?
— Какой приказ? – удивлённо спросила хозяйка. Опыта общения с киборгами не было, знания о киборгах были чисто теоретические… и потому в голову не приходило, правильно ведёт себя Анечка или нет.
— Спать! – хозяйка Анечке понравилась, дала целый торт съесть, но совершенно непонятно, что будет дальше… оставит ли жить вместе с собой или продаст ещё кому-нибудь.
— Сначала будем ужинать… или ты сытая? Тогда… можно включить головизор… какие-нибудь мультфильмы… — Нелли нажала пару кнопок на пульте – вот мои любимые мульты… садись и смотри пока.
Первый мультфильм в сборнике оказался сказкой про Колобка – дед приказал бабе испечь колоб, она пошла в погреб… испечённый Колобок был поставлен на подоконник остужаться… чтобы потом Колобка съесть. Вот так и в жизни. Генералы приказывают дексистам произвести киборга, дексисты его производят, тестируют и… убивают.
А потому колобок и сбежал. Чтобы не съели. Встретил Зайца, Волка, Медведя… и от всех ушёл. А потом… встретил Лису. И… Лиса его съела. Так и с киборгом было бы… если бы он смог сбежать от тестировщика… если не первый ловец и не второй или третий, то четвертый-то уж точно убьёт…
И Анечка заплакала – и было уже всё равно, что хозяйка поймёт, что она неправильный киборг.
— Анечка, иди ужинать. Что ты плачешь? Колобка жалко? – Нелли села рядом и обняла Анечку за плечи — Не так всё было… не съела его Лиса. Встретилась ему девочка Леля, забрала его у Лисы, и сказала: «Какой ты хороший Колобок! Давай дружить и вместе жить! Я тебя никому не отдам…». Вот так сказала и привела Колобка в свой дом. И стали они вместе жить… не плачь,всё хорошо… теперь ты дома… будешь меня охранять, а я тебе завтра ещётортик куплю… Анечка, только не плачь.
После ужина Нелли занялась гардеробом. Надо одеть покупку, раз уж так получилось… то надо покупать всё новое. Анечка и ростом чуть выше и худощавее… и бельё нужно.
— До работы зайдём в магазин. А пока… сходи в душ, и на вот… вымоешься и наденешь. Это ночная рубашка, в ней спать будешь. Сыта?
Анечка только кивнула. Нелли улыбнулась:
— Тогда можешь отдыхать… а я поработаю… это картина… я рисую для книг.Что смотришь? Интересно? Тоже хочешь порисовать? Можно – и Нелли подала девушке альбом и фломастеры – садись за стол, рисуй…
Сама взяла в руки видеофон… позвонить Павлу и сказать про киборга? Но он сказал, что сам звонить будет… вдруг занят чем-то… Нелли всегда доверяла мужу, и потому старалась без крайней необходимости не беспокоить. Межпланетка дорогая, и потому обычно Павел каждый вечер звонил сам – он неплохо зарабатывал.
Но сейчас… сообщить надо. Набрала сообщение и отправила. Через пять минут муж перезвонил:
— Какого киборга купила? Показывай.
— Сейчас… смотри, сидит за столом и рисует… Анечка, подойди сюда.
DEX в плотной ночной рубашке подошла и уставилась в экран видеофона. Боевой офицер и боевой киборг долго смотрели один на другого не моргая. Наконец, Павел не выдержал:
— Надеюсь, это Mary?
— Это DEX. Прежней хозяйке её брат из армии привез. А им деньги нужны были… вот я и купила.
— У совершенно незнакомых людей… купить боевого киборга! Леля, только ты могла так сделать! Деньги-то остались? Вышлю, как только смогу… я люблю тебя… моя Леля!
— И я тебя люблю! – только Павел называл ее Лелей… это он когда-то придумал новое окончание сказки про Колобка… когда бывший детдомовец, уже ставший курсантом, встретил её, тогда первокурсницу, в музее… только его она полюбила мгновенно… и только его она готова была ждать бесконечно.
— До встречи!
— Возвращайся скорее… мы ждём!
Павел отключился и посмотрел на приписанного к его группе киборга, только что вернувшегося с тренировки, выслушал отчет о состоянии и отправил в столовую за кормосмесью и отдыхать в ячейку.
А Нелли присела рядом с киборгом на диван:
— Аня-Анечка, никто больше не обидит Колобка. Теперь Колобок будет жить у Лели, а потом к ним вернется Паша… и всё-всё будет хорошо. Отдыхай. На работу мне… то есть… нам к десяти… так что до семи утра можно спать. Успеем позавтракать и на работу.
***
На следующий день Нелли пришла на работу уже с Анечкой – и была рада, что находится под охраной боевого киборга.
И Анечка была рада – теперь у неё есть дом… и друг. Такую хозяйку терять нельзя – значит, надо сделать так, чтобы она была спокойна и в безопасности. На то она и боевой киборг… Колобок… и Леля… Нелли рядом с ней будет спокойна и счастлива.
Когда стены приподнялись достаточно, стало ясно, почему времянка была закрыта изнутри: ребята покидали ее через пожарный выход. В типовой времянке два пожарных выхода, оба ближе к торцу, дальнему от двери, напротив друг друга. Здесь один вел на север, другой на юг. Воспользовались южным — на его месте зиял пустой прямоугольный проем, и по времянке гулял ветер. Пожарный выход открыть нетрудно, довольно хорошенько толкнуть плечом; закрывается такая «дверь» тоже без особенных хлопот, но выбитой панели не было — должно быть, ее унесло ветром. Пришлось повозиться, заложить проем матрасами…
Свист орки рвал душу — будто плакальщица, она скорбела (заставляла скорбеть) о тех, кто не доплыл до этого берега. Не стоило о них думать — приступ паники одиночества накатил снова, только не бежать и кричать хотелось, а сесть и скулить вместе с косаткой. На Большом Рассветном, да и в экспедициях (пожалуй, в экспедициях особенно) Олафу часто хотелось, чтобы его оставили в покое. Он любил быть один и не скучал наедине с собой. Терпеть не мог компаний, вечеринок, посиделок. Но «побыть одному» и остаться в одиночестве посреди океана — это разные вещи. Пропадало чувство защищенности, появлялось ощущение уязвимости, наготы, малости своей и слабости…
Да, правильней было бы нарубить дров и набрать камней, но Олаф вовсе не о том думал весь день (не желая отдавать себе отчет, о чем думает). Да, инструкции отдела БЖ — это двухсотлетний опыт выживания людей после потопа, они не высосаны из пальца: сначала нужно заботиться о живых, и только когда живые в безопасности, можно скорбеть о мертвых. Тратить силы на мертвых… Но кому, как не медэксперту ОБЖ, знать, что мертвым не все равно…
Олаф снова вздохнул и направился по склону вниз, в сторону берега. Двести шагов.
Он мог бы и не заметить тела, если бы не знал о нем, — цвет рубашки и кальсон сливался с белесым мхом и серыми камнями.
Мертвый паренек лежал на боку: руки согнуты в локтях, сжатые кулаки на груди, голова опущена, ноги до предела согнуты и в тазобедренном, и в коленном суставах. Головой по направлению к лагерю. Олаф подошел вплотную. На лбу и веках — царапины, на левой скуле ссадина… два с половиной на полтора… Ободраны костяшки правого кулака, отморожены концевые фаланги двух пальцев… Это игры подсознания: Олаф видел тело на склоне, и, хотя было темно, вполне мог разглядеть повреждения — по профессиональной привычке. А ночью у печки это неосознанное воспоминание явилось ему кошмаром. Только и всего.
Судить о времени смерти по окоченению трудно: холодно, температура колеблется около нуля; сильный, здоровый парень, физическая нагрузка перед смертью — окоченение может держаться несколько суток.
Олаф глянул на свой правый кулак, разбитый ночью о скалу, — конечно, удар получился не очень, но повреждения кожи были глубже и заметней, практически без кровоподтека. Потому что к кистям рук кровь тогда почти не поступала. Так что вряд ли парень сознательно бил кулаком по камню — скорей, это были непроизвольные движения. И точно после того, как начался отток крови с периферии. Ссадина на скуле не имела корочек, под ней не осталось синяка — получена незадолго до смерти.
Рано делать выводы, но это скорей всего холодовая смерть. Олаф сталкивался с ней довольно часто и имел право строить достоверный прогноз. Почему ночью ему в голову пришла мысль о драке? Высадка на острове — не время мериться силой и выяснять отношения. Хотя… в двадцать лет гормон играет и молодая кровь кипит. Олаф попытался вспомнить себя в двадцать лет, на острове, где они били тюленя. Повздорить — да, случалось, но разодраться? Это в десять лет событие заурядное — в двадцать нужно иметь вескую причину, принципиальную.
Олаф поставил вешки, обозначившие положение трупа, поднял окоченевшее тело и перекинул через плечо. Двести шагов, можно не делать волокушу. Шагнул вперед и вверх, пошатнулся — тяжелая была ноша.
Нет, не в двадцать — в девятнадцать было, после первого курса. Не совсем драка — тогда он называл это поединком. Из-за Ауне. Глупо и напоказ.
Олаф возил ее в Маточкин Шар, на праздник Лета. Лето… Какое это было волшебное, сказочное лето… От озера Рог пахло тиной и рыбьей чешуей, от земли — травой и картофельной ботвой. Летние звуки и запахи, такие привычные, такие знакомые; до блеска отшлифованные тяпкой ладони, мошкара, даже жжение на сгоревших плечах — после года на Большом Рассветном возвращение в Сампу казалось наваждением, еще не осознавалось как счастье, но несомненно им было. И Ауне… Ей тогда едва исполнилось пятнадцать, она была влюблена в Олафа всю жизнь, все знали, но разве раньше его это волновало? Он только беззастенчиво этим пользовался.
Он помнил то лето с самого первого дня возвращения на Озерный…
Картошку окучивали всей разновозрастной компанией, которой дружили с детства, которой каждый день ходили в школу. Они знали друг друга не хуже родных братьев и сестер. К полудню от теплой земли поднималась легкая дрожащая зыбь, девчонки разделись до купальников. Ауне выбирала корешки, не садилась на корточки, а просто нагибалась, и когда Олаф видел ее сзади, его окатывало жаром, смущением от собственных недостойных мыслей, но глаз он оторвать не мог. У нее были очень красивые ноги, длинные и прямые.
— Оле, надень рубашку, — как-то сказала она, случайно поравнявшись с ним.
— Зачем? — не понял Олаф. И даже хотел ответить, чтобы она надела юбку, но вовремя удержался.
— Ну накинь хотя бы на плечи, а то совсем сгоришь.
Он еще не чувствовал, как жжет спину, — это всегда заметно потом, особенно к вечеру. Жесткое гиперборейское солнце, дырявый озоновый слой…
Вечером он не нашел ничего лучшего, чем прыгнуть с Синего утеса. Хотелось сделать что-нибудь такое, отчаянное… Детям запрещали подходить к утесу, они даже не подначивали друг друга никогда: утес — это для взрослых, детям тарзанка, не низкая вовсе, метров на пять над водой взлетала, если хорошо оттолкнуться… Но Олаф-то был уже взрослым!
Утес поднимался над озером гораздо выше, и, конечно, в первый раз прыгать полагалось солдатиком, но это Олаф посчитал для себя унизительным. Все мужчины в Сампе рано или поздно ныряли с утеса, это было что-то вроде посвящения — событие в некоторой степени торжественное, случавшееся под праздник, когда купалась вся община. Нырнуть с утеса на глазах у малолеток солидным не считалось, более того — остальные могли и обидеться. А как же советы, подначки, смешки? Наверное, этого Олаф хотел меньше всего.
Он ничего не сказал ребятам, ушел незаметно. И, поднявшись на утес, долго ждал, когда кто-нибудь посмотрит в его сторону. А когда они замерли с открытыми ртами, примерился небрежно и прыгнул. Красиво нырять умели все, но высота… Олаф и не представлял, что такое высота…
Нет, он не плюхнулся в озеро животом (тогда бы точно убился), но что-то пошло не так, от удара о воду вывернуло руку, оглушило, хлестнуло по лицу с одной стороны и сразу — по ногам. Тело под водой закрутило веретеном, Олаф едва не захлебнулся, потом не мог сообразить, куда плыть, где верх, а где низ…
Вынырнул, конечно. Доплыл до берега. Щека горела так, будто с нее содрали кожу. На ноги было не наступить, руку ломило чуть не до слез. Покрасовался, нечего сказать… Но ребятам понравилось — они бежали к нему с воем и восторженными криками, хлопали по плечам, поздравляли… И Ауне смотрела с испугом и радостью, качала головой. Она первая заметила, что у него не двигается рука. Вывиха не было, просто подвернулась в локте — за руку дернули тут же, чтобы не дать Матти повода для насмешек. Олафу едва хватило сил не крикнуть, а на глаза выкатились две тяжелые слезы и предательски поползли по щекам. Он смахнул их, будто бы вытирая мокрое лицо, и надеялся, что Ауне этого не увидела.
Наутро половина лица заплыла ярким красно-черным синяком, обе ноги тоже посинели от пальцев до колен — мама даже вскрикнула, когда Олаф вышел к завтраку. Отец покачал головой и недовольно сложил губы.
Матти заглянул в гости, смерил Олафа взглядом и спросил:
— Взрослым решил стать?
Олаф пожал плечами, стараясь не опускать глаза. Имел право!
— Вот потому оно и детство.
— Почему? — с вызовом спросил Олаф. Ну или постарался, чтобы это прозвучало как вызов.
— Взрослый ценит свою жизнь. Взрослый понимает, когда стоит рисковать своей шеей, а когда не стоит. И отличает позор от безобидных насмешек. Он бы прыгнул солдатиком.
Олафу пришлось это проглотить. Матти часто говорил, что стержня у Олафа нет — только панцирь, хитиновый покров, как у краба, а под ним мягонькое брюшко…
Вообще-то он приходил взглянуть на оценки Олафа, и это тоже было неприятно — отчитываться перед ним. Олаф хорошо закончил первый курс по университетским меркам, с одной тройкой (совершенно несправедливой, впрочем). И когда готовился к экзаменам, думал именно о том, что придется отчитываться перед Матти, не хотел дать ему повода для колкостей и презрительных замечаний. Уже потом, заканчивая университет, Олаф понял, что без них, без этого странного противостояния, без желания что-то Матти доказать, он бы учился совсем не так, без азарта. Тогда, в девятнадцать лет, ему казалось, что Матти относится к нему предвзято, не любит лично его — ведь того же Богдана, который учился в Маточкином Шаре на судового механика, он никогда не поддевал так едко, наоборот хвалил, хлопал по плечу, хотя Богдан еле-еле вытянул второй год обучения.
Это Олаф тоже понял потом — он мог бы гордиться таким отношением к нему со стороны Матти, Матти считал его сильным и способным на большее, а Богдана ничего не стоило сломать, без поддержки он бы не добился успеха.
Отец научил Олафа жалеть людей, а Матти — не жалеть самого себя.
Олаф сильно переменился с тех пор, стал замкнутым и скучным, а дома и раздражительным. Словно работа высасывала из него кровь. Он не уставал физически, даже наоборот, все время чувствовал недостаток движения: бегал по утрам, в выходные играл в футбол и всегда соглашался отправиться в спасательную экспедицию, если предлагали выбор, из-за чего Ауне обычно на него сердилась.
Если капитан успел передать сигнал бедствия, ей сообщат об этом… Олаф снова покачнулся, неудачно наступив на камень, и скрипнул зубами. Ауне никогда не питает напрасных надежд, она двадцать раз переживет его смерть еще до того, как о ней станет известно. Она потому и сердилась из-за экспедиций — каждый раз заранее переживала его смерть.
Орка примолкла, Олаф не сразу это заметил. А может, пела теперь на высоких частотах — человек не слышит и четверти звуков, которые издают косатки. Есть гипотеза, что видения, которые являются людям на необитаемых островах, посылают киты. Впрочем, Олаф знал еще с десяток не менее сказочных гипотез…
Он положил тело на землю неподалеку от ветряка и не сразу понял, что его смущает. Специфика его профессии, с одной стороны, предполагала некоторую степень цинизма, но с другой… Уважение к мертвым, к смерти присуще всем культурам и цивилизациям, во всяком случае Олаф не мог припомнить другого. Даже воинствующий атеизм имел свои погребальные обряды. Страх перед смертью заставляет ее уважать. Аутопсия не может обходиться без цинизма, он — защита, бравада, брошенный смерти вызов, лекарство от страха. Наверное, не каждый, кому доводится иметь дело с мертвыми, понимает, но почти все подсознательно чувствуют: смерть принимает этот вызов. А потому, беспардонно (бесстрашно) вторгаясь в табуированную еще на заре времен область, смерть все равно нужно уважать. И уважать — вовсе не значит бояться.
Олаф подумал немного и, достав из времянки спальник, накрыл им мертвеца. Правильней было бы отрезать кусок уроспорового полотна от тента, однако Олаф почему-то выбрал спальник. Вряд ли парень под ним согреется, но…
Солнце повисло над скалами, до темноты — уже не до заката — оставалось совсем немного времени, и, оценив запас дров, Олаф решил начать с камней.
Только через час, сидя в своем шатре у печки, в ожидании, когда же сварится крупа, он подумал, что просто не хочет спускаться в сторону березового леса и находит для этого множество веских причин. Это ему не понравилось: Олаф не любил обманывать самого себя.
Теперь шатер освещала переноска, а во времянке было довольно света от наружных прожекторов, но Олаф все равно нашел лампочку взамен разбитой под потолком. Поставил на место опрокинутый разборный столик и две складные табуретки к нему. В шатре было гораздо теплее, и он поймал себя на том, что панически боится замерзнуть… Нет, не умереть от холода — просто озябнуть.
Позавтракав и пообедав одновременно, Олаф наконец-то взялся за документы, которые нашел еще накануне.
Да, семь студентов и инструктор. Механический факультет. На дне не очень толстой папки лежали медицинские справки и личные листки с фотографиями. Лори (Маяк), 20 лет. Эйрик (Инджеборг), 22 года. Саша (Бруэдер), 19 лет… Олаф запнулся на следующем личном листке: Сигни (Бруэдер), 20 лет. Девушка? С ними была девушка? В его времена на северные острова ездили только ребята. Когда же это ОБЖ разрешил девушкам принимать участие в таких приключениях? Олаф посмотрел следующий листок: Лиза (Парусная), 20 лет. Две девушки…
Если они живы, надо немедленно, сейчас же их найти! Девушки не должны умирать, это… это что-то невозможное, что не умещается в голове. Олаф даже поднялся, даже потянулся за курткой, и только вспомнив, что сперва надо снять телогрейку, осекся. Можно хоть всю ночь бегать по острову с фонариком — ничего не изменится. Разве что совесть успокоится.
Он бы никогда не взял Ауне с собой. В любую из экспедиций. И не потому что она могла погибнуть — о таком он и помыслить не смел, — а потому что она могла застудиться. В обществе, где выживает двое детей из шести рожденных, женщин нельзя не беречь, женщины и дети — главное достояние новой цивилизации. Критерий выживания индивида — способность самостоятельно дышать воздухом, критерий выживания общества — закрепленный генетически инстинкт защищать и беречь тех, кто слабей. Может быть, в этом постулате и было что-то ненаучное, может, его и возводили в культ, но Олаф чувствовал в себе этот инстинкт.
По инструкции отдела БЖ в экспедицию могли взять женщину старше сорока и только если младшему ее ребенку исполнилось шестнадцать. Почему, почему девушкам разрешили ехать на этот чертов остров? Чем они там думали? Ну да, Олаф слышал о брожении в студенческой среде — и о правах человека, и о правах женщин. Щенки. Просто живут слишком хорошо, потому и рассуждают о каких-то правах. Родители Олафа помнили те времена, когда дома́ освещала вонючая ворвань… Но как отдел БЖ мог пойти у студентов на поводу? Или жизнь на острове зимой уже не угрожает здоровью девушки? Когда Олаф ездил бить тюленя, они жили в палатках, а не во времянках, пемзовых плит под них не подкладывали и ветряков в лагере не ставили.
Он просмотрел листки до конца — больше девушек не было. Холдор (Металлический завод), 21 год. Гуннар (Песчаный), 22 года. И инструктор — Антон (Коло), 35 лет. Олаф попытался вспомнить, не встречался ли он с инструктором раньше, в общине Коло у него было много приятелей, да и лицо на фотографии показалось смутно знакомым. Может, и встречался. Почти ровесники, наверняка учились одновременно. Общежития механиков и медиков когда-то стояли рядом, и они традиционно соперничали друг с другом: механики презирали медиков, медики — механиков.
Вычислить по фотографии, кто же из студентов лежит сейчас под ветряком, было непросто. В медицинских справках указывались антропометрические данные, и Олаф отложил три личных листка с подходящим ростом и весом (цвет волос по фотографиям не определялся), а потом долго всматривался в лица. Смерть искажает черты лица, иногда до неузнаваемости, так же как и маленькое фото… Точно измерить рост окоченевшего тела почти невозможно, но Олаф редко ошибался больше чем на два сантиметра.
Эйрик. Это был Эйрик. У Холдора густые широкие брови, у Саши — тонкие губы и близко посаженные глаза, волосы темней. Лори выше и тоньше в кости, Гуннар — ниже и тяжелей.
В папке нашлись чистые листы бумаги, и довольно много, а также авторучка и карандаш. Олаф, не досмотрев до конца все имеющиеся документы, включая журнал экспедиции, начал составлять что-то вроде протокола осмотра места происшествия, но по ходу дела понял, что при осмотре тела был озабочен своими ночными кошмарами, а не объективной информацией.
Он отложил авторучку и думал недолго — пока расстегивал безрукавку.
— Завтра у нас праздник. День рождения. Всем прийти нарядными и с подарками. Всем до свидания.
Шумная толпа подростков ушла с тренировки, гадая, что случилось? Вроде завтра обычный день, даже не выходной. И какой заскок у тренера? И с чего бы это?
Перебрали всех лошадей, но ни у кого из них дата дня рождения не совпадает. Вспомнили всех спортсменов и тренера, а также всех собак и кошек! – тоже нет совпадений!
Частная спортивная конюшня расположена в пригороде, дальше только манеж и левады, ещё дальше лес. Места вполне достаточно, и если застройка города не дойдет до этого микрорайона, состоящего из частных одно- и двухэтажных домов, то конюшни простоят на месте еще долго и конный парк будет радовать детей возможностью покататься.
В двадцати пяти денниках двадцать две лошади и три пони – в основном помеси спортивных пород, пара чистопородных рысаков и чистокровный верховой жеребец, на котором ездит сам тренер.
Хозяин конюшни заходил регулярно, осматривал лошадей и оплачивал счета за корма и воду, но сам ездил редко – на одном из рысаков в дрожках, по гравийной дорожке вокруг левад.
Манеж, переделанный из стандартного модуля-ангара, использовался в основном в плохую погоду или в сильный мороз. А также в манеже проводились занятия по обучению верховой езде новичков.
Охрану комплекса из конюшни, манежа, четырех левад, дорожек вокруг левад, двух тренировочных полей и сенных сараев обеспечивали два сторожа-человека и четыре киборга-DEX’а. Кроме них, были две собаки и несколько кошек.
Киборги появились на конюшне в разное время и при разных обстоятельствах – но все были обеспечены всем необходимым, от спецодежды до витаминов.
И даже оба конюха были подобраны так, чтобы могли нормально и на равных общаться с киборгами.
Приходящий тренер был мастером спорта по конкуру, по образованию – ветеринаром, и потому трудился за двоих – и за двоих получал зарплату.
На следующий день после тренировки группа собралась в классной комнате, привычно сдвинув столы в середину – что празднуем?
Любопытство зашкаливало!
Те, кто занимались не первый год, знали! – но молчали. Новички не знали и возмущались:
– День рождения у кого?
— У него! – тренер вошел с киборгом – Феде сегодня восемь лет! И мы его сегодня поздравляем!
Федя – двухметровый DEX– стоял, уже поздравленный хозяином – в новом свитере и новых ботинках – и улыбался.
Его день рождения отмечали впервые!
— Но это же кибер!!! С ума сойти! Юрий Сергеевич! Да как же так? День рождения кибера! Охренеть! – новички в шоке, как же так можно! – поздравлять технику! Наш тренер — идиот?!
— Киборг тоже человек! Кому не нравится – вот дверь и прощайте. Кто хочет заниматься на конюшне – прошу уважать местные правила. Инструкция на двери.
На двери висит лист ватмана с текстом:
«Инструкция:
1. Тренер всегда прав.
2. Если тренер неправ – см.п.1»
Спортсмены, занимающиеся на конюшне более года, уже знают, как относятся хозяин конюшни и тренер к киборгам – у всех киборгов есть паспортные карточки и счета в банке, куда перечисляется их зарплата, каждому дана отдельная комната в большом доме хозяина.
И даже уже не хозяин у них – а официальный опекун, и все они зарегистрированы в ОЗК!
— Федя пришел к нам более полугода назад. Все помнят, как это было? Не все? Напомню. Это было в тот день, когда нам привели пони Пионера. Федя сбежал от хозяина и спрятался на конюшне. Все знаем, кто ему помог! Вроде бы чуть не убил кого-то, но полиция доказала, что это была чистая самозащита, так и у лошадей бывает, когда всадник хлыст применяет зря. Теперь Федя с нами. На конюшне четыре киборга охраны – Тимур появился первым, был куплен на распродаже и живет здесь уже третий год, потом появились Роман и Степан – по направлению ОЗК, а Федя сбежал от хозяина-торговца, который его держал голодным, видите, какой он большой, и еды ему надо много. Таким образом Федя избежал утилизации. Мы его выкупили и теперь он с нами. А теперь торт!
Вошли три киборга с большой коробкой, поставили на стол. Тренер снял крышку с коробки – в ней был огромный торт! Шоколадный с клубникой! И это – в ноябре!
И восемь свечек в торте!
Все с интересом наблюдали, как Федя смотрел на это действо – с таким щенячьим восторгом и радостью.
— Федор, задувай! – и торт тут же оказался на лицах спортсменов, на стенах, на потолке – торт был везде! – так он задул свечи!
Беспорядок быстро убрали, тренер заказал в кондитерской ещё один торт и отправил за ним Тимура.
На стол поставили подарки – яблоки, сахар, морковь и хлеб – ведь тренер не сказал, кому день рождения! — и все новички дружно решили, что кому-то из лошадей.
Что день рождения будет – киборга – почему-то не пришло в голову никому.
Потом подарки вручили более опытные спортсмены, занимающиеся не один год – новые куртка и шапка, пара свитеров и еще одни ботинки.
Федор смотрел на это — и не верил глазам своим.
Невероятно! Это все для него! С ним здесь хорошо обращались, кормили досыта, комната отдельная, одежда дана теплая и по размеру, работа понятная.
Но свой день рождения он отмечал впервые в жизни!
Принесли новый торт, и Федя снова задул свечи – на этот раз очень осторожно! – и весь торт отдали ему!
Весь! Почти пять килограмм сахара, сливок, шоколада и фруктов! И много чая с сахаром!
За столами поместились все желающие. Праздновали под речи тренера:
— Киборг тоже человек! Как вы к нему относитесь, так и он будет относиться к вам и к своей работе…
Торт ели все вместе. Федя поделился со всеми, его научили этому здесь, на конюшне. За эти полгода он узнал о мире больше, чем за всю прошедшую жизнь. И тренер считал его другом, а хозяин исправно перечислял на его счет зарплату.
А ко дню рождения сделал подарок – убрал «хозяина» из его головы! Самый лучший подарок в его жизни! Приглашенный программист из ОЗК сделал всё торжественно и при гостях – и Федя сиял от счастья!
И был еще подарок — от отделения ОЗК, и было очень приятно, что они помнят! – большой плюшевый пони! Белый, с уздечкой и седлом! Красивый и мягкий! И еще его можно обнять!
У Феди никогда не было игрушек, пока не попал на конюшню. А такой игрушки и на конюшне ни у кого не было!
Расходиться стали, когда стемнело. Федору ради праздника перенесли смену – и он пошел в свою комнату с подарками и остатками торта.
Друзья помогли ему всё донести.
Киборг был счастлив. Впервые в жизни.
И впервые в жизни ему приснилась поляна с цветами, и на этой поляне – его пони.
Дежурная часть. За столом теперь Михалыч, по уныло-терпеливому лицу видно, что дежурство не относится к числу его любимых занятий. Лейтенант на этот раз выглядит гораздо веселее, удобно устроившись на краю стола. Разгневанный человечек потрясает перед ними стопкой отпечатанных листов:
— …это нельзя даже назвать просто хулиганством!.. Это же форменная дискредитация! И что характерно — намёк на мою профессиональную несостоятельность! Злостная порча оборудования! Пришлось вызывать бригаду специалистов… Что характерно — они до сих пор не смогли устранить! Форменный бандитизм! Да если бы только этот вирус! Что характерно – повсеместно ведь, понимаете?! Повсеместно!!
Михалыч смотрит страдальчески, говорит успокаивающе:
— Хорошо, хорошо, я понял… но от нас-то вы чего хотите? Поймать этих хакеров? Хорошо, мы будем их ловить… Заявление вы написали, мы его приняли. Теперь несколько стандартных вопросов. Подумайте, кто из ваших коллег мог бы сотворить эту грубую шутку? Не торопитесь, хорошенько подумайте.
— Коллеги! — человечек презрительно фыркает. — Сказали бы уж лучше — завистники. Было бы правильнее! Что характерно, любой бы из них был бы только рад! Но вряд ли. Кишка тонка. А эти гадёныши будут безнаказанно…
— Хорошо, хорошо, — Михалыч успокаивающе поднимает ладони. — Мы обязательно проверим. И, если окажется…
— Причём тут эти, с позволения сказать, коллеги?! Что вы мне ерунду-то городите?! Что характерно, это же какая-то новейшая технология! Да будь у любого из них такие возможности… Уж лучше тогда конкурентов проверьте. Что характерно, кому-то должен быть очень выгоден срыв номера! Вы хоть представляете себе, какие это деньги?!
— А этот срыв… он обязателен?
— Конечно! Что характерно, они отлично знают, что я не дам согласия на правленыйбез моего ведома материал! Это был бы прецедент, понимаете?! А моя статья тоже обязательна, что характерно, анонс уже был, интерес подогрет. Нет, они всё хорошо рассчитали.
— Послушайте, я, конечно, не специалист… — вид у Михалыча несчастный, как у ленивого и достаточно мудрого кота, которого слишком активные и недостаточно мудрые хозяйские дети пытаются использовать вместо половой тряпки. — Мне не совсем понятно, в чём проблема? Если редактор согласен с вашим вариантом, то кому какое дело до этих шутников? Перепечатайте заново…
— Да в том-то и дело, что я не могу перепечатать это! — человечек со всего размаха шлёпает на стол пачку листов, — Я пытался! Всеми способами! На разных машинах! Но у нас в редакции — ни одной нормальноймашины! Все с этой вирусной придурью! Все! Что характерно!
Михалыч крякает. Чешет волосатую грудь. Искоса бросает злой взгляд на радостного старлея. Говорит осторожно:
— Техника — оно, конечно… того, этого. Но раз уж так… хм-м… вышло… Почему бы просто не взять ручку и не… хм-м… исправить? По старинке?
Выражение лица сочувственно-добродушное и очень терпеливое. Акула пера секунду смотрит на него, наливаясь тихой злобой, шипит ядовито:
— Умный, да?! — неожиданно суёт пачку гранок и маркер Михалычу, кричит с ненавистью. — На! Сам попробуй! От руки! По Старинке!
— Гражданин, а вот за оскорбление при исполнении… — с полтычка заводится старлей, и даже встаёт, делая намёк на движение в сторону зарвавшейся акулы, но Михалыч вдруг говорит изменившимся голосом:
— Ша!..
Негромко вроде бы говорит. Но оба оборачиваются к нему. Камера крупным планом выхватывает замазанный чёрным кусок текста, над которым от руки написано «Электра», и успевает поймать тот момент, когда по буквам проходит лёгкая рябь, слово разрывается на два, изменяясь. Теперь почерком Михалыча над зачёркнутой фразой написано «Леди Вольт».
Удивлённый свист. Голос старлея растерянно:
— Ничего себе!..
— Вот видите? — говорит акула пера устало, и становится видно, что никакая это не акула, а просто насмерть перепуганный карась со вставной челюстью.
В дверях возникает растерянная машинистка с листком.
— Ребята, тут какая-то ерунда получается… Я отчёт оформляла, по делу Конти… Ну, помните, с потеряшкой, он заявление отозвал, а с контроля сразу не сняли… И, похоже, что-то с принтером. Вроде бы не сломался, но… Как только доходит до имени…
Она замолкает испуганно, потому что все оборачиваются к ней. Голос Михалыча мягок и обманчиво ленив:
— Ну так и что же там с именем?
— Вы будете смеяться! – обиженно говорит машинистка, выставляя перед собой лист, как щит.
Старлей, хихикая:
— Что, тоже Леди Вольт!
Машинистка (растерянно):
— А как вы догадались?..
Пауза.
Михалыч (в пространство):
— И что нам теперь с этим делать?..
смена кадра
На сером экране компьютера два коротких синих слова «Конец игры».
Несколько секунд Воображала продолжает смотреть на экран, лицо напряжённое. Встряхивает головой, трёт пальцами виски. Задевает прицепленные датчики, машинально отдирает их. Медсестра невозмутимо подхватывает провода и пытается прилепить датчики на место. Воображала второй раз их отбрасывает, думая о своём. Медсестра с таким же невозмутимым видом пытается прикрепить их опять.
Воображала встаёт, и медсестра отлетает к дальней стене, сшибая на пути людей и приборы. Лицо удивленное.
С разных сторон к Воображале бросаются сразу несколько человек, она отшвыривает их взглядом. У неё жёлтые глаза, сильно увеличенные клыки и манера по-волчьи подтягивать верхнюю губу. Она стоит, втянув голову в плечи и засунув руки глубоко в карманы брюк (расцветка нестерпимо-яркая, ядовитая, почти светящаяся). А вокруг взрываются мониторы, падают шкафы, вихрем закручиваются серпантинные ленты распечаток, осколки стекла, обломки мебели. Включается сирена…
смена кадра
Грохот вышибаемой двери. Она падает в комнату, через неё перепрыгивают ребята в пятнистых комбинезонах. Мгновенно рассредоточиваются.
Конти смотрит на них обиженно:
— Вот же гадство!.. Заметь — именно тогда, когда кончились патроны…
Качает головой, протягивает руки с сомкнутыми запястьями, как для наручников:
— Вяжите! Но попрошу отметить добровольное…
Его аккуратно отодвигают в сторону, толкают обратно на диван со словами:
— Посиди, отец, про тебя приказа не было…
Конти переводит растерянный взгляд на Врача, тот вжимается в стенку, протрезвевший и наглеющий от страха:
— Я никуда не пойду!
— Ну, это-то как раз вовсе и не обязательно, — успокаивает его Конти философски. — Шлёпнуть они тебя могут и здесь.
Один из громил оборачивается неодобрительно. Информирует:
— Велено живым. И вежливо.
Конти смотрит непонимающе, потом, хохоча, валится на диван, давит сквозь смех:
— Нашёлся!.. Я же говорил! Нет, ты понимаешь, да?! Всё-таки нашелся, хотя бы один!.. А Тори, она… девочка послушная!..
смена кадра
Грохот. Клубящаяся пыль. Вой сирен.
Воображала идёт по коридору. Перед ней всё взрывается, за ней — рушится. Падают огромные балки железобетонных перекрытий, трескаются стены, мыльными пузырями вспучиваются бронированные панели, оседают камни. Сквозь грохот временами прорывается бравурный марш.
Проблеском — десятилетняя Воображала в белом халате идёт по коридору больницы. Не идёт — танцует (в бункере у неё походка более тяжёлая, а лицо – злое). Вой сирен. Мигание аварийной системы. Шипение вырывающейся из порванных труб воды и перегретого пара.
Дядя Гена быстро почти бежит по перекошенному коридору. Тучи пыли, оторванные панели, перепутанные провода и кабели висят рваными космами, обломками костей торчит арматура. Что-то искрит. Под ногами хрустит стекло.
Рядом семенит Рома.
— Идиоты! — шипит Дядя Гена, перепрыгивая через крупный обломок. Рома чуть не плачет. Бормочет с отчаяньем:
— Но кто бы мог подумать!.. Двенадцатый уровень!.. Там и из наших-то не всякий… Она же не специалист!..
— Сборище идиотов! Вы бы её досье почитали, прежде чем! Она в генной инженерии с шести лет! Если она не специалист, то кто?!!
смена кадра
Грохот взрывов. Ночь. Рёв моторов. Треск пулемётных очередей. В полумраке — быстрые тени, мигающие фары. Шум низко летящих вертолётов. Зарево разрастается, красный цвет перекрывает все остальные, наливается пронзительной карминовой яркостью, застывает.
Голос диктора:
— На западе области вероятны проливные дожди…
Появляется бархотка на тонкой костяной ручке, полирует алый ноготь.
Голос диктора:
— Министерство обороны в лице генерала Щукерака категорически отрицает вероятность какой-либо связи вчерашнего землетрясения с проведением испытания нового вида вооружений на полигоне Капустина Яра. С такой же категоричностью отвергает генерал и высказанное на страницах печати предположение о возможной аварии на этом полигоне, объясняя введение в области военного положения временной мерой в свете проведения плановых учений. В свою очередь представители оппозиции настаивают на достоверности находящейся у них информации, при этом отказываясь, однако, от обнародования…
В кадре появляется кисточка и ставит на алый ноготь аккуратную черную точку.
смена кадра
На этот раз Алёна испросила командировку непосредственно у Дитмара-Эдуарда. Старик хмыкнул, но разрешение дал.
– Задачу выполнять? – спросил.
– Выполнять, – подтвердила Алёна. – Найти, обаять, защитить.
На самом деле, поиски Ивася послужили ей не только целью, но и поводом. Чувство вины гнало Алёну из города. Не уследила, позволила удрать мясному любовнику, и вот результат. Кому исправлять, как не ей? Жила в душе надежда, что удастся встретиться с парнем, убедить… Он не показался ей ни жестоким, ни глупым, так, заторможенным немного, но каким ему быть после пережитого и после загона?
Официально управленец восьмого ранга Алёна номер такой-то сопровождала в районы груз спецсредств.
Умники из подведомственных институтов продрали, наконец, глаза от спячки, призадумались над разрешёнными технологиями и одарили Департамент устройствами защиты и нападения.
Например, индивидуальный щит. Алёна вспомнила демонстрацию…
Под полигон заняли большой пустой ангар, вдоль длинной стороны расставили в несколько ярусов скамьи – трибуну для зрителей. Начальники рассаживались, переговаривались, вполголоса костерили инженеров, диверсантов, всех, кто отвлекал от дел.
Сзади, из-за трибуны, вышел человек с нашивками инженера. Пятый ранг, шесть самостоятельных разработок.
– Здравствуйте, господа, – не стал тянуть инженер. – Начинаем нашу демонстрацию.
Он достал из сумки несколько вытянутых серебристых цилиндриков, пустил по рядам.
– Обратите внимание. Щит переносной индивидуально-групповой, сокращённо ЩПИГ. На вид как батарея, поэтому не привлечёт особого внимания, но гораздо легче.
Многоранговые крутили цилиндрики в руках, хмыкали, передавали дальше. Дошла очередь и до Алёны.
Устройство был шершавым на ощупь и тепловатым. На торце – замок и опознаватель. Алёна взвесила цилиндр в руке: действительно, такой можно и в сумочке таскать!
– Прибор оснащён стандартными средствами контроля, – продолжал инженер, – настраивается персонально на владельца. А теперь, – он с улыбкой оглядел зрителей, – проверим его в работе.
На арену выбежали пятеро сыскарей, за ними выплыла платформа с пузатой цистерной. По сигналу инженера четверо достали знакомые приборы, активировали. Цилиндрики раскрылись, превратились в пустой каркас, похожий на раковину моллюска, устрицы или перловицы.
– Поле! – крикнул инженер.
Каркасы окутало перламутровое сияние, теперь поле защищало каждого сыскаря с боков и прикрывало сверху, как козырёк.
– Атака! – снова закричал инженер.
Пятый сыскарь запрыгнул на платформу. Сверху цистерны выдвинулся брандспойт, из ствола ударила мощная струя воды. Сыскарь поочерёдно облил оставшихся четверых. Защищённые ЩПИГ, они не шелохнулись, только брызги летели в разные стороны.
– Неубедительно, – сказал пятиранговый снабженец. Алёна знала его, шапочно. Кажется, его звали Ивар-Ивар. – Это просто вода, у а бандитов оружие.
– Я согласен с вами, уважаемый! – воскликнул инженер. – Это просто вода! Но смотрите…
Сбоку показалась ещё одна платформа. Она несла вертикальный бетонный блок. Его подвели вплотную к цистерне, потом над обеими платформами возник силовой пузырь.
– Это опасно, – объяснил инженер.
Сыскарь у цистерны активировал собственный щит и снова включил брандспойт, но теперь струя воды превратилась в острое жало. Тонкая, злая, сногсшибательно быстрая струя била в бетон и медленно двигалась справа налево. Защитный пузырь наполнил плотный туман — это вода разбивалась о бетон. Потом струя иссякла, а поле пропало. Блок, потемневший от влаги, стоял незыблемо.
– Ну, уважаемый? – ядовито поинтересовался Ивар-Ивар. – Мы ждём.
Инженер подошёл к плите и надавил на её верхнюю часть. Подбежал сыскарь и упёрся рядом. Полоса бетона сверху накренилась …и упала.
– Мы срезали камень водой, – сказал инженер. – Мы можем повторить эксперимент с любым объектом, на который вы укажете. Теперь вы верите?
– Гхм… – не нашёлся Ивар-Ивар.
– Таким образом, – торжествующе сказал инженер, – вода — достаточно грозное оружие. Приготовиться!
Платформу с бетоном сдвинули в сторону. Теперь напротив цистерны встали квадратом сыскари со щитами. Они сомкнули края щитов, образовав единый блок с четырьмя вогнутыми гранями. Снова заработало поле…
…Струя воды, перед которой спасовал бетон, резала дымчатую поверхность ЩПИГ. Прозвучала неслышная команда, и каре серых развернулось на месте, подставив струе новую грань. Потом ещё раз, ещё, ещё…
Мобиль плавно летел над дорогой. Позади, в грузовом отсеке, лежали первый двести комплектов щита. Слева дремал инженер-сопровождающий. Ему предстояло много работы: каждый ЩПИГ требовалось отдельно наладить и настроить на нового владельца. На заднем сиденье тихо разговаривали охранники.
– С салом-то другое дело! – услышала она краем уха.
– С салом? – Алёна обернулась, недоумённо посмотрела на охранников. – Что это значит?
Те переглянулись.
– ЩПИГ, госпожа, – с улыбкой сказал старший. – Шпик, сало под шкурой, оно для кабана вроде щита, не всякий арбалет пробьёт.
– Охотник? – спросила Алёна.
– Есть такое дело, – охранник кивнул.
Алёна вернулась к дороге. Сало. Кажется, только так и будут его называть…
Кроме щитов караван вёз и другие новинки. Например, гранаты — импульсные генераторы поля в одном корпусе с батареей. Ёмкости её хватало на долю секунды, но за это время поле успевало перейти в стабильное состояние и распухнуть в шар десятиметрового диаметра. Никакого взрыва, всё по закону, но приложит так, что не позавидуешь.
Или кибернетические мухи… Вообще, устройства являли собой шаг назад. Они не обладали мощным мозгом для опознания цели, не умели работать автономно, имели малый радиус действия, использовали только визуальный канал, зато были дёшевы и просты в управлении, то есть не требовали специально обученного оператора.
В ближайшее время учёные обещали ещё несколько штучек, которые хорошенько потреплют нервы террористам. Попечитель будет доволен.
Впереди, под горкой, показался Заболотинск. Аккуратные домики с заснеженными крышами, вышка связи, силовые пузыри теплиц. Пастораль и умиротворение, и только в центре — обгорелые развалины Управы и фигурки ремонтников. Ненадолго, но заехать сюда было необходимо. После второго налёта бандитов люди особенно нуждались в участии и заботе.
Ближе к ночи пошёл снег. Крупные хлопья планировали с низкого неба, укрывали деревья и кусты, превращали позднюю осень в раннюю зиму.
Из белой пелены один за другим выходили люди. В маскхалатах, сгибаясь под тяжестью рюкзаков. Еле слышно звякало железо, чернели стёкла очков на противогазах. Минутах в десяти ходьбы до края леса человек, шедший впереди, остановился и поднял руку. Отряд замер. Предводитель стащил с головы противогаз, втянул ноздрями воздух, прислушался…
– Ивась… – еле слышно шепнул он.
Второй в цепочке сделал шаг к нему и тоже снял маску. Свежий воздух охладил горящие щёки, унёс запахи резины и пота.
– Я здесь, Луиджи, – так же тихо ответил Ивась.
– Ты слышишь? – Луиджи медленно крутил головой.
Ивась прикрыл глаза и затаил дыхание.
Было тихо. Чуть заметно поскрипывал снег под ногами бойцов, потом в небе возник писк. Намёк на писк, след писка…
– Будто комар звенит?
– Будто комар, – согласился Луиджи. – Какие комары в ноябре?.. Не нравится мне это.
– Что именно?
– Не знаю, – Луиджи помотал головой. – Не нравится и всё. Не должно такого быть.
– Тихо как, – сказал Ивась. – Холодает… Мы неделю готовились, три дня шли. Предлагаешь всё отменить?
– Ты командир, – ответил охотник. – Тебе решать.
Ивась оглянулся. Ждали бойцы, ждал Луиджи. Ждали лес и городок неподалёку. Бросить всё и уйти из-за неясных подозрений? Там, за узкой кромкой леса, затаились пособники попечителей. Кто напомнит им о справедливости, если не сопротивление? Кто даст надежду людям, если не он, Ивась?
– Работаем по плану, – сказал Ивась. – Луиджи, за тобой энергостанция, я отсекаю подмогу, если такая будет. Двинулись!
Снег усилился. Теперь он падал стеной, засыпая следы диверсантов. Вновь один за другим смутные фигуры сворачивали чуть влево и уходили, превращались в неясные тени, исчезали.
Пока суть да дело, я успел как следует рассмотреть своих «кошек». Пятеро пацанов и девчонка (значит, половина осталась сидеть на крыше). Одеты в хроностиле. Прошлое тысячелетие. И по виду, и по степени износа. Теперь понятно, почему у них так много огнестрельного оружия (несколько невостребованного сейчас) – дети играют во времена колонизации сектора. Этакие дикари каменных джунглей. (Я заметил всего два светочастотных и один сенсорный «бэк» (белковонаводящий), вроде того, что был у Вланы, но полегче – «аксо» или «D18». Светочастотные тоже были маломощные, доспехи такими не пробить. А у нас с Айимом – проверенные армейские гэты. У меня еще и импульсник в левой. У Айима в левой – плоский диск отражателя. Хорошая штука, если умеешь пользоваться. Подбросил, попал лучом на отражатель и выстрелил куда угодно, хоть себе за спину. Айим умел.
«Кошки» мало что понимали пока в происходящем. Подросткам почему-то казалось в темноте, да с крыши, что мы почти безоружны, протяни руку и бери. Ну, так мало ли что там, с крыши, покажется.
Высокий белобрысый парень с хвостиком волос над правым ухом, прихваченным старинной заколкой, видимо, главный в банде, перевернул ногой Дейса. Тот, умница, не подавал признаков жизни. Но доспех его в случае чего защитит.
Парень мрачно уставился нас с Айимом. Трепаться ему не хотелось. Хотелось шлепнуть нас по-быстрому. Но при сложившемся раскладе это мы его могли шлепнуть. Останавливало только то, что на крыше заложник.
Я вспомнил, что Мах-ми – место окраинное, от новинок цивилизации удаленное, и поджарил ржавый остов валявшегося в пределах скудной видимости авто. Эффект был нормальный. Все сразу поняли, что у меня в руках. Если до этого иллюзии у подростков оставались, то теперь кино закончилось. И свет уже зажгли. Вроде как они на нас напали, но поймали их мы.
Я цокнул языком, давая знать Айиму за спиной, что все под контролем, и скоро играем дальше. Сзади уже почти вплотную подошла группа Гармана, а над крышей минут через пятнадцать зависнет эмка.
Бежать надо было «кошкам», а не играть в солдатики. Похоже на моем лице это отпечаталось крупными буквами. Какой-то пацан вздернул оружие, и я, жалея дурака, долбанул по железяке из импульсника (из гэта срезал бы вместе с рукой). Парню и так досталось. Как он заорал, наверное, на крыше услышали.
Зато сразу выяснилось, кто тут настоящий лидер. Девчонка, яркоглазая, с рыже-голубыми волосами, выхватила у блондина коммуникатор и вызверилась на меня.
– Ты, жирный придурок! Если дернешься, от твоего вонючего полиса кишки с крыши спустят! Ты понял?!
Я не смог сдержать улыбку. Почему жирный-то? Потому что доспехи под формой? Оказывается, полнит?
Айим, уловив и правильно истолковав вздрагивание начальственной спины, тоже фыркнул.
Я смотрел на девицу с удовольствием. Все в ней было уместно и гармонично – даже странные тряпки вместо нормальной одежды. Тонкие запястья и щиколотки, высокие скулы – явно чистокровная экзотианка. Фантастически красивое лицо, плотная матовая кожа, умело тонированные волосы. Будь она постарше, может, я бы даже испытал чего, но так – просто любовался. Паршивке едва ли исполнилось пятнадцать.
– Че ты лыбишься, поганый ублюдок!
Нет, ну как я мог не улыбаться, когда воздушное, тонкокостное существо с обликом фейри ругается, словно уборщик. Почему я хохотать не начал, вот вопрос.
«Кошечка» поднесла к губам коммуникатор:
– Эй вы, наверху, козла этого подведите, чтобы он увидел! На! Зырь! – она развернула ко мне дешевый передатчик, где на маленьком экране маячило что-то в форме.
– Только форму вижу, – сказал я нагло. – Пусть номер назовет.
Возникла заминка. То ли боец не хотел говорить, то ли не мог.
Я терпеливо ждал. Время работало исключительно на меня.
– Да он резину тянет! – истерически взвизгнул белобрысый парень.
Я пожал плечами – дело мол, ваше, что про меня думать.
Из коммуникатора неслись ругательства – на крыше тоже что-то происходило. Потом над ночным городом пролетел вопль, слышный и без средств связи.
– Ща тебе на опознание скинут руку или ногу! – сказал парень.
Еще бы десять минут.
Трудно договориться с подростками, это я уже знал по Лесу. Оставалось, пользуясь тем, что на крыше Хэд знает, что творится, на «раз-два-три» сделать из наших гостей заложников. По крайней мере, из двоих. Остальных перестреляем. Иначе… Я толкнул плечом Айима, чтобы приготовился.
– Девчонка – моя, – сказал я, почти не шевеля губами. – Твой – белобрысый. Остальных – к Хэду. На…
– Ах ты, маленькая мерзавка! – раздалось за моей спиной, и из темноты выросла Влана с маячившим сзади Гарманом. Рожа у него заранее побагровела. Но Влана плевала на субординацию. Она быстро двигалась к свету. Как ночная бабочка, подумалось вдруг мне.
– Тебя бы мать видела! Ты на кого похожа, Айка? Что за грязные тряпки? А руки? У тебя пятна на руках! Ты подхватила лихорадку? Ну-ка, покажи локти!
Влана уже вплотную пошла к девушке, дернула ее на себя. Парень попытался что-то сказать…
– А ты вообще молчи, – оборвала его моя девица на полуслове. – Отец в ополчении, а ты как отморозок по крышам! Вот я расскажу отцу-то! Сам ему объясняй, где ты его видел! Себе на руки посмотри!
Влана так и не дала мальчишке рта открыть. Одновременно она быстро-быстро осматривала руки этой «Айки».
Гарман беспомощно оглянулся на меня. Я чуть кивнул, успокойся, мол. Время так или иначе идет.
Похоже, «кошечка» оказалось одной из пропавших сестер Вланы, старшей. А где младшая? На крыше?
Сверху снова донесся вопль.
– Ты, малая, – встрял я в семейное разбирательство. – У тебя коммуникатор в руках. Посмотри, что там, на крыше, творится?
И тут запястье у меня запульсировало. Эмка. Готовность десять секунд.
– Все, – сказал я. – Можешь уже не смотреть.
Я бросил гэт через плечо, а импульсник сунул в кобуру на ремне. Толкнул спиной Айима, тот повернулся, поставил оружие на предохранитель. С учетом ситуации, дальше мы справлялись голыми руками. Гарману я на всякий случай показал два пальца, чтобы он охранял Влану. Хотя без доспехов ее не выпустили бы с корабля, но мало ли что, дама все-таки.
Крышу осветили прожекторы эмки, но детали снизу не просматривались. Экранчик же на браслете временно «захлебнулся» от перемены освещения. Зато я разглядел, что над крышей висят и обе наши шлюпки.
– Оружие в кучку собираем, пока не стало ОЧЕНЬ поздно, – сказал я пацанам. – И штуки ваши эти, – я кивнул на лежащий вверх колесиками скейт. – Не вздумайте. Падать будет больно, руки-ноги переломаете, а возиться с вами некому. Проще будет пристрелить.
Я видел, что меня не понимают. Щас эмка осветит нас. Пацаны бросятся врассыпную… Зевнул, снял с плеча гэт и в две секунды сделал из четырех скейтов четыре кучки оплавленного металла. На скейт белобрысого Гарман наступил ногой. Оставался еще один, Айкин… Дейс, зачем-то продолжавший красиво изображать труп, поднялся и сел на него. Белобрысый смотрел на «восстание мертвеца» с таким ужасом, что Дейс невольно показал ему все свои зубы.
– Не двигаться! – заорали сверху.
Нас залило мертвенно-голубым светом. Пацаны, как я и предполагал, бросились было бежать… Тут же окружность, контролируемая эмкой, вспухла по контуру раскаленным воздухом и испаряющейся землей. Собачка испуганно завыла, в лицо дохнуло жаром. Наши не церемонились. Хорошо, что я расстрелял скейты эти.
Из эмки выпрыгнул Келли.
– Что там наверху? – спросил я у него.
– Хреново наверху. Один это… успел уйти внутрь, через чердачный люк. А может, и двое ушли. И патрульный у них в заложниках.
– Мальчик ушел или девочка? – спросил я, покосившись на Влану, продолжающую трясти и шепотом отчитывать сестрицу.
– Да Хэд его знает.
– Наверху вторую девчонку нашли?
– Есть одна.
– Красивая?
– ?
– Красивая, говорю?
– Ну… Девчонка как девчонка.
– Лет сколько?
– Ну пятнадцать-шестнадцать… Может, чуть больше.
– Не та. Придется идти ловить вторую сестрицу. – Я проверил, не прогорел ли на гэте предохранитель и кивнул Айиму. – Пошли, Сай. Дейс – ты тоже. Келли, давай сам на крышу и медленно-медленно спускайся. Шумно и с твоей тщательностью. Тут дальше Гарман справится. Справишься, сержант? Оружие – под опись, щенков раздеть догола, в наручники и в шлюпку.
Обыскивать при незнании специфики местности я решил не рисковать.
Гарман с сомнением посмотрел на Айку.
– Доигралась? – громко спросила Влана. – Подождите, Бак, я с вами! – оглянулась на Гармана. – Сержант, тест на желтую лихорадку не забудете сделать?
«Вот так так», – подумал я, притормаживая и дожидаясь Влану. Подобной реакции я от леди не ожидал. Неужели она смогла так быстро раскусить Гармана? Он издеваться над девочкой никогда не станет, просто найдет в шлюпке запасную форму. Я поаплодировал Влане про себя, но, когда догнала, сказал резко:
– Только зарубите себе в любом удобном месте: если скажу «стоять» – вы будете расти в земле, как дерево. Ясно? А то пристрелю сразу, я – не Гарман.
– Ясно, господин капитан, – весело отозвалась Влана и посмотрела на меня так, что сердце мое сначала взметнулось под горло, а потом шлепнулось прямо в…
Я чуть не закашлялся, пришлось хмыкнуть, чтобы скрыть смущение:
– Не капитан. Сержант.
Влана приподняла брови. Оглянулась на Келли, который только что стоял передо мной, как стоят перед командиром. Я быстро пошел вперед, дабы пресечь идиотские вопросы.
Собачку не взяли. Побоялись, что залает. Она умильно смотрела нам вслед и махала хвостом.
На крышу вернуться подростки не смогут – там сидят наши. Щас Келли медленно пойдет вниз, обыскивая на своем пути каждый сантиметр. Пойдет долго и шумно, как я ему приказал. Наша задача – тихо ждать. И мы ждали, пока Келли спугнет девочку, и станет ясно, где она.
Запульсировал браслет, болью отозвалось то место в плече, откуда я вырезал маячок – вызывал Мерис.
– Ты чем там занят, «сержант»? – спросил он весело.
– Бандитов ловлю.
– Бросай своих бандитов. Дело есть.
– Не могу, – я подавил зевок. – Не поймаю – никто не поймает.
– Дались они тебе. Долбани сверху.
– У них заложник.
– Пусть Келли ловит.
– Келли на крыше. Пока спущу – полчаса пройдет.
– Тебе что, командование передать некому?
– А ты что, уже шлюпку за мной послал?
– А то.
Эпите а мэте. Я посмотрел на Дейса, на Айима… Ребята много чего могли, кроме командовать.
– Тебе штатский подойдет?
– Одурел? Откуда у тебя штатский?
– Пилот местный, вместе кошек по чердакам собираем.
– Вообще – дело твое. В боевой обстановке – чего не бывает, – удивился моей лояльности Мерис. – Доверяешь – передавай, наши висят уже над тобой. Только не видят.
– В подъезде стою, выхожу.
Я переключил коммуникатор, вызвал Келли и как мог свирепо посмотрел на Влану.
– Так, боец-птица, меня начальство вызывает. Командование на время поимки этой девицы принимаете вы. Дейс, Айим? Слушаться – как меня! Келли, ты слышал? Сай, сними браслет.
Я вручил браслет Сайсена Влане.
– Келли, связь через браслет Айима. Отбой.
На улице ребята уже погрузили пленных. Можно бы перепоручить охрану Вланы Гарману, но пусть он лучше опекает эту Айку. С его-то страстью всех опекать, он с ней как-нибудь управится.
Забираясь в шлюпку, я снова почувствовал вызов.
– Поди, бандита какого-нибудь командовать оставил? – ехидненько спросил Мерис.
– Я же сказал – пилота.
– Ну-ну…
– Ты меня куда?
– На орбиту и в прыжке – на Аннхелл. У меня для тебя подарочек.
– И все?
– Еще морду вымой.
Ни чего себе подарочек. До Аннхелла с одного прокола не доберешься, конфигурация магнитных полей не та. Только двойной прыжок. Как раз и похудею килограмма на два, а то уже девчонкам не нравлюсь.
«Подарочком» Мерис мог назвать все, что угодно, и я начал приводить в порядок амуницию. Неизвестно в какое пекло придется лезть за этим «подарочком». Однако, выражение «вымой морду» означало, что надо быть при параде.
Я вертел услышанное и так, и эдак, но понять, зачем меня вызывает генерал, не мог. Обидно, но сегодня все больше меня знали: и Влана, и мой шеф.
Когда вломился, как привык – один, без сопровождения, Мерис оглядел меня с каким-то уж больно оценивающим прищуром. Будто собирался купить на мясо.
Я ухнул в массажное кресло – каждая мышца после двойного прокола мешала соседке – и утопил в оживших подлокотниках плечи.
Смотрел на генерала и никак не мог понять: куда такая спешка? Ничего в кабинете у Мериса не горело, никого лишнего там не наблюдалось.
– Зачем вырвал-то из живого? – спросил я, с наслаждением отдавая тело креслу.
Вообще приятно, когда хоть кто-то рядом с тобой для разнообразия головой думает. Мог ведь и табуретку поставить.
Мерис разглядывал меня и молчал. Выпить не предлагал, хотя раньше бывало, что предлагал мне, а пил сам. Значит, ничего на его нервы в данный момент не давило. Я стал медленно заводиться. Дел и без его фокусов невпроворот.
– Это что, тест на толерантность начальству или тупой подчиненный чего-то недопонял? – спросил я «вполсилы», только готовясь в очередной раз поцапаться с ним. – У меня там, между прочим, Хэд знает, что творится. Я бы этих щенков недоделанных топил всех перед войной. Чтобы потом не ловить по канализациям и крышам!
– Опять у тебя с подрастающим поколением проблемы? – усмехнулся Мерис. – А зачем ты их щадишь? Повесил бы сотни три показательно.
– Недостаточно озверел еще, чтобы детей вешать.
– Ну, гоняйся тогда, у тебя же вроде, получается? – хмыкнул Мерис и встал. – На, погляди, какую мы тебе биографию подобрали. Ветеран эскгамской войны! Герой! А чистенькая какая – не подкопаешься. Последние двадцать лет жил на недавно колонизированной Луне Бхайма. На подходах к Гране… Ну, ты слышал, поди? Ни Луны, ни Бхайма, ни документика. Предполагается, что уцелел ты чудом, вылетев в это время к родственникам на Грану.
– Там же оцепление?
– Так ты пилот с о-го-го каким стажем. Почти бог.
– Погоди, Эскгам… Так это… лет мне должно быть сколько?
– А кого волнует, сколько курсов реомоложения ты прошел? Главное, что теперь я спокойно могу вернуть тебя на твое же место. Келли еще не достал со своими понятиями о субординации?
– Достал, – вздохнул я. – Как только не убеждал его, что теперь я ему должен подчиняться, а не он мне… Что он за человек?
– Он? – удивился Мерис. – А ты сам на его месте смог бы из-под такого как ты вылезти?
– А что во мне ТАКОГО? – я опять начал злиться. Умел же генерал поддеть. Нашел, понимаешь, виноватого! Словно бы это я всячески ломал Келли.
– Ты, «сержант», в зеркало давно на себя смотрел?
– У тебя тут все равно нету, – съязвил я.
Неожиданно Мерис резко изменил тон:
– А ну встать смирно! Ты почему сидишь, мерзавец, когда старший по званию перед тобой стоит?!