Глава 4.
Сицилианская защита
Те две недели после побега Мартина и перед началом «боевых» действий Корделия впоследствии называла «каникулами».
Время взаимного доверительного узнавания, когда сомнения и страхи вдруг рассеялись, позволив двум таким разным и далеким друг от друга существам обнаружить внезапную, удивительную похожесть. Они оказались нужны друг другу. Как будто эти сомнения и страхи покрывали мутным бугристым слоем два зеркала, искажая падающий на серебристую амальгаму образ.
Что уж греха таить, Корделия тоже сомневалась. И даже побаивалась. Ночами вспоминала слова Ордынцева, его пламенные речи — краткое изложение неотвратимого будущего. Безумный киборг выжидает время! Опытный в притворстве и обмане, ненавидящий людей и жаждущий мести, он будет какое-то время изображать покорность, будет послушным, потом, освоившись, восстановив работоспособность, изучив обстановку и к этой обстановке приноровившись, убьет или покалечит свою «спасительницу».
Будучи человеком трезвомыслящим, без страха оценивающим реальность, Корделия допускала подобную вероятность. Даже пыталась присвоить ей выраженный в процентах эквивалент. В конце концов, все возможно. Даже схождения Геральдики с орбиты в ближайшие часы. И там есть какой-то жалкий процент. Также и вероятность гибели от руки Мартина не нулевая. Руку он ей вполне осознанно сломал. Тут в наличии неоспоримая психологическая подоплека — детская неокрепшая психика, подвергшаяся значительной деформации за несколько лет пребывания в научном центре «DEX-company».
В учебниках по психиатрии изложено немало подобных историй — историй вот таких несчастных детей, переживших в первые годы жизни насилие, а затем историй о том, в кого эти дети превратились. Насилие порождает насилие, жертва со временем превращается в палача. Кто об этом не знает? Да все знают. Излюбленная сюжетная фишка кровавой кинематографической драмы. Маньяк-убийца с тяжелым детством. Классика жанра. Вдобавок такая благодатная почва: детская, едва народившаяся психика, уже подраненная гибелью родителей, и целая свора садистов в фирменных комбинезонах. Есть ли шанс для поврежденного ростка детского самосознания не прорасти в ядовитый хищный чертополох? Шанс, прямо скажем, ничтожный, учитывая криминальную статистику. И это шанс для людей с их свободой выбора и вариабельностью поведения.
А тут не человек. Разумная органическая машина с туннельным восприятием реальности, в котором функцию ментальных фильтров исполняет программа. Есть ли шансы у существа, различающего только два цвета — черный и белый? Люди причинили боль, следовательно, люди — враждебные объекты. А враждебные объекты подлежат уничтожению. Базовая установка с присвоенным ей наивысшим приоритетом.
Он мог ее убить. Всего лишь потому, что она человек. Мог таиться и притворяться. Мог выжидать, мог планировать месть. В тех условиях, где он пребывал, этому быстро учатся. Чтобы выжить. Чтобы облегчить боль. Разумное существо ломается. Хорошо изученный феномен еще со временем разгула инквизиции: отрицание своей человечности ради избавления от боли.
Корделия знала, что рискует. Она не питала иллюзий, как не питает иллюзий скалолаз на скользком утесе. Вертикальная поверхность не обрастет перилами и не подставит желанную перекладину под зависшую над пропастью ногу. Тут или пропасть или вершина. Третьего не дано. Корделия ступила на вершину. Хотя срывалась и падала. Но она победила. Не Мартина. Себя.
Ему тоже было непросто. Предстояло освоить прежде совершенно незнакомые дисциплины — радость и доверие.
С доверием получилось неожиданно быстро, чего Корделия искренне не ожидала. Она рассчитывала на процесс долговременный, даже мучительный, с неудачами и провалами. Предполагала двигаться к цели очень медленно, осторожно, вкрадчивыми шагами. Но Мартин опроверг ее опасения. Вопреки прошлому, вопреки своей враждебности к людям, своему разочарованию и шрамам, он вдруг оказался на удивление наивным и доверчивым. Как будто только и ждал, чтобы ему дали повод.
С одной стороны, Корделия была этому рада. Теперь она могла заботиться о нем без оглядки на его подозрительность, не оправдываясь и не осторожничая. А с другой, такая доверчивость могла сослужить ему дурную службу, окажись на месте Корделии человек расчетливый и беспринципный. И детектор бы не помог.
Человек менее щепетильный сыграл бы роль хитрого дрессировщика, приручив Мартина, как несчастного озлобленного зверя. Немного снисходительности, миска теплого супа, мягкая подстилка и умеренная порка вместо многочасовых истязаний, и Мартин, не имеющий иного опыта, принял бы такого человека, как «любимого хозяина». И, наверное, служил бы ему, доверял. Сколько в истории было таких примеров, когда властители обращали в своих верных подданных вот таких одиноких и неприкаянных, и те проливали за них кровь, отдавали жизни, свято веруя в своих кумиров. Жизнь в обмен на толику участия. Вряд ли Мартин распознал бы подделку. Ему не с чем было сравнивать. Верил бы в своего идола до последнего. Вот как сейчас верит ей.
Корделия отвлеклась от рабочего вирт-окна и покосилась на Мартина. Он, устроившись на полу посреди импровизированной гостиной, играл в шахматы с «Жанет». Черно-белая доска напоминала своей заурядностью самые древние земные доски. Те же восемь чередующихся квадратов по вертикали и по горизонтали. Но в фигурах эта доска не нуждалась. Голографические пешки, ферзи и короли вырастали из назначенных правилами клеток. По желанию играющих они принимали облик то рыцарей тамплиеров, то солдат прусского короля Фридриха, то придворных ассасинов императора Хигасияма. Чтобы передвинуть фигуру, следовало коснуться сначала занимаемой ею клетки, а затем тронуть клетку, куда планировался переход.
Мартин обнаружил доску задвинутой за холодильник. Корделия как ни пыталась, так и не смогла припомнить, почему приговорила это клеточное поле к такому странному изгнанию. На вопрос Мартина, что это такое, объяснила, что это очень древняя игра, которую изобрели на Земле более полутора тысяч лет назад. Кажется, в Индии. По легенде, посредством расставленных на доске фигурок, их тогда было намного больше, индийского царевича обучали военной стратегии. А затем это занятие оказалось настолько увлекательным, что его предпочли реальным сражениям с вырезанием кишок. «Жанет» тут же вызвалась рассказать и показать, чему Корделия в тайне обрадовалась. Она помнила правила, но сыграть пристойно вряд ли сумела. Мартин быстро учится. Для него это всего лишь очередная головоломка. А для нее позорное фиаско в состязании с искином.
За последующие два часа «Жанет» обыграла его четыре раза, но пятая партия, похоже, затягивалась. Мартин, обдумывая ход, совсем по-человечески кусал мизинец, а «Жанет», расположившись в виртуальном кресле, лениво обмахиваясь веером, изображала снисходительное терпение гроссмейстера. Мартин, решившись, потянулся к клетке с черным слоном, чтобы объявить шах белому королю в треуголке Наполеона. Зеленые глаза домового искина торжествующе блеснули.
— Мартин, она тебя дурит, — сказала Корделия, не отрываясь от бегущего по вирт-окну текста.
— А? Почему?
— Потому что она решила тебя подзадорить. Делает вид, что проигрывает.
— Так не честно! — возмутилась «Жанет». — Как хочу, так и играю.
— А ребенка обманывать честно? — парировала Корделия. — Играешь с ним в модусе «Профи». Не стыдно?
— У него такой же уровень логики, как и у меня. Еще и мозг впридачу, — обиделась искин.
— Зато нет опыта. У тебя в памяти все выигрышные чемпионские партии, дебюты, эндшпили и гамбиты, начиная со Стейница, а Мартин первый раз шахматы видит. Быстро переходи в режим «Anfänger», шарлатанка.
— Ладно, ладно, — буркнула «Жанет». — Пожалеем бедного недоросля.
Фигуры с доски исчезли и через мгновение выстроились вновь в исходной позиции.
— Теперь будет играть честно, — пообещала Корделия, возвращаясь к работе.
На экранах как и в предшествующие дни шли новостные выпуски конкурирующих голоканалов. Корделия, просматривая поступающие на ее терминал документы, запросы и протоколы, время от времени поглядывала то на один, то на другой. Если возникший сюжет привлекал ее внимание, она активировала слуховую клипсу и добавляла к голокартинкам звуковой ряд.
Репортаж о пожаре в инкубационном центре «DEX-company» пошел сразу по трем каналам с разницей в несколько секунд. Экстренный выпуск новостей ее собственной новостной редакции также отразил это трагическое событие. Корделия активировала клипсу и прислушалась.
«Пожарная сигнализация центра сработала в 10:15 утра. Служба безопасности эвакуировала сотрудников из задымленного цеха и приступила к поиску очага возгорания. Было принято решение ликвидировать пожар собственными силами, не прибегая к помощи городских пожарных. Однако в результате взрыва произошел выброс топлива из реактора и пламя распространилось по всем служебным помещениям центра. Отсечь огонь посредством находящихся в распоряжении служащих огнетушителей не удалось. В 10:50 поступил сигнал в городскую пожарную часть…»
На экране беззвучно пылали и рушились цеха инкубационного центра «DEX-company». Директор центра, тучный краснолицый мужчина, отвечал на вопросы корреспондентки местного новостного канала. Версия — теракт. Репортер «GalaxiZwei» перечислил имена погибших и раненых. Старший техник Эрни Блюм, охранник Джованни Моретти, главный нейротехнолог Грег Пирсон. Последний умер в центральном госпитале, куда был доставлен с обширными ожогами.
На трех экранах возникло лицо этого доктора Пирсона. Худощавый мужчина с залысинами. Типичный фанатик скальпеля и пробирки.
Неожиданно Корделию поразила наступившая тишина. Звук с экранов шел через клипсу в левом ухе. Правое ухо оставалось свободным. Еще несколько секунд назад она слышала, как «Жанет» с Мартином спорят, считать ли ход состоявшимся, если он только указал на клетку, но не коснулся ее. Они и до этого пререкались. Мартин, в очередной раз обманутый, требовал позволить ему «переходить». «Жанет», насмешничая, утверждала, что даже если малыш «переходит», все равно получит мат в три хода. Мартин перегружал доску, и все начиналось сначала. И вдруг — тишина. Корделия, почуяв неладное, развернула кресло. Послышался голос искина.
—Эй, малыш, ну ты чего? Обиделся?
Мартин сидел там же, посреди гостиной, перед шахматной доской. Но это был не Мартин. Это была… кукла. Идеально выполненная, повторяющая все человеческие подробности, неживая кукла. Корделия вскочила.
— Мартин, Мартин, что с тобой? Что случилось?
Она коснулась его плеча. Застывший, жесткий. Неживой. Киборг.
— Да что с тобой?
Корделия отпихнула доску и опустилась рядом с Мартином на колени. Лицо застывшее, будто пластиковое. Только глаза… живые. А в этих глазах — боль. Темные зрачки расползлись до краев радужки. Он смотрел мимо хозяйки, сквозь нее, на что-то за ее спиной. Корделия оглянулась. Там на трех экранах все еще висело лицо погибшего нейротехнолога центра Грега Пирсона. Это на него смотрел Мартин.
— Ты… ты его узнал?
Глупый вопрос. Конечно узнал. Это не проходной персонаж, не рядовой сотрудник, не стажер и не лаборант. Это, скорей всего, один из ведущих нейрокибернетиков корпорации. А при каких обстоятельствах и где Мартин мог с ним встретиться? Догадаться нетрудно. Засекреченный исследовательский центр на планетоиде у 16 Лебедя.
Корделия давала поручение Ордынцеву добыть всю возможную информацию об этом центре, о проводившихся там исследованиях, о руководителях и научных светилах, но улов бывшего сотрудника СБ оказался скуден. Только общие сведения и никаких имен. «DEX-company» умела хранить секреты. Правда, имя Пирсона ей попадалось. Он упоминался как ученик Гибульского, практически соавтор. А если он участвовал в разработках, то мог и продолжить дело учителя. Мог продолжить работу с первым тестовым экземпляром. И этот тестовый экземпляр его узнал. Узнал своего… кого? Хозяина? Мучителя? Насильника? Скорей всего, три в одном.
—Выключи, — приказала Корделия искину.
Экраны погасли.
—Мартин, — тихо позвала она, — Мартин, все уже кончилось. Все кончилось, мальчик. Его нет. Его. Нигде. Нет. Вернись. Слышишь меня? Ну перестань. Не пугай меня. Возвращайся.
Она знала, где он сейчас — в своем единственном убежище, какое у него было, глубоко внутри самого себя, в каком-то закоулке мозга, за процессором. Он научился сворачиваться в крошечную мыслящую точку и прятаться там, замирать, как зверек, который притворяется мертвым. Корделии представился испуганный, пятилетний мальчик, с придушенным плачем бегущий по коридорам огромного мрачного строения. Мальчик бежит, бежит, а коридоры все не кончаются. Лестницы, двери, повороты. Он не знает, где выход, не знает, куда ведут эти двери и эти лестницы. Ему страшно. Он спотыкается, падает, поднимается и бежит дальше. Он слышит за спиной надвигающийся металлический рокот, гул, рычание, вой. Там, за спиной, чудовище. Оно огромное, многорукое, когтистое, зубастое. Оно схватит и будет терзать. А мальчику надо спрятаться, надо найти убежище. И вот ему кажется, что он это убежище нашел. Он ныряет туда. В колодец, в пыльный воздуховод, в угол под лестницей, в забытый контейнер, в приоткрывшийся люк. Не имеет значения… Он находит место, где становится невидимым, недосягаемым для людей, которые что-то делают с его телом. Он не может защититься и бежать ему некуда. Он может только прятаться в глубине самого себя. Затаиться и ждать.
«Нда… Чудища вида ужасного Схватили ребёнка несчастного
И стали безжалостно бить его, И стали душить и топить его», печально пошутила про себя Корделия. Она погладила мягкие, волнистые волосы.
—Он тебе ничего не сделает, Мартин. Он уже никому ничего не сделает. Его нет. Возвращайся. Давай, мальчик, дыши. Ты же почти не дышишь. Поговори со мной. Скажи что-нибудь. Пожалуйста.
— Система готова к работе, — механически произнес киборг.
— Нет, нет, это не ты! Это не ты говоришь. Это машина. Чертов процессор! Я не хочу говорить с процессором.
Корделия обхватила его голову руками и подышала в его волосы, как подышала бы на замерзшую в полете птичку.
— Ну давай, Мартин, отмирай. Отмирай, пожалуйста.
Корделия услышала вздох. Мартин чуть шевельнулся. Его плечи расслабились и опустились.
—Ну вот и умница. Дыши, дыши. Давай вместе. Вдох, выдох. Еще раз. Вдох, выдох. Вот видишь, все получается. Все хорошо, Мартин. Все уже хорошо.
«Взмолился тут мальчик задушенный, Собаками злыми укушенный,
Запуганный страшными масками… И глупыми детскими сказками…»
Она продолжала гладить его волосы. Потом взяла в ладони еще неживое, будто обесцветившееся лицо.
—Давай мы сейчас возьмем термос с горячим чаем, печенье и полетим куда-нибудь. Хочешь? К морю? Или к водопаду?
—К морю, — с трудом выговорил Мартин.
—Значит, к морю. Иди, надень свитер. Там ветер холодный. Море все-таки северное.
Мартин окончательно ожил. Он поднялся и помог подняться Корделии. Она ободряюще, почти безмятежно улыбнулась. Когда Мартин убежал наверх за свитером, она оперлась о прозрачную колонну, закрыла глаза и прошептала:
—Помилуй меня, о Чудовище! Скажу я тебе, где сокровище…
Море носило имя адмирала Нельсона. Оно лежало у северных границ обширных владений Трастамара. Полет до скалистого, в мелких уютных бухточках побережья занял около трех часов. Корделия намеренно не торопилась. Петляла, снижалась, зависала над самыми живописными местами своего «княжества». В отличии от феодальных угодий своих соседей на ее земле не было ни поселений, ни ферм. Ни она сама, ни ее отец не нуждались в арендаторах. Их капиталы работали в иных областях и на других планетах. Земли, доставшиеся ее предкам на Геральдике, служили своеобразным статусным приложением к благородному имени, чем-то вроде фамильных бриллиантов, которые передаются по наследству и не подлежат продаже.
Такое положение вещей устраивало Корделию, не имевшую ни малейшего желания становится пионером-цивилизатором и превращать дикие леса в распаханные пустоши. Ей хватало одинокой усадьбы под управлением домового искина. Правда, в ее собственности находилось еще несколько домов в Перигоре, небольшой отель в Лютеции, столице Геральдики, и вилла на берегу моря Гамильтон. К большему приобретательству она не стремилась. Ее «княжество» в Северной провинции и так занимало впечатляющую площадь. Вполне хватило бы для обустройства небольшого государства с армией, полицией и тюрьмой. Только зачем ей это? Пусть реки остаются чистыми, животные — непуганными, а леса — непролазными.
Мартин завороженно смотрел вниз. Корделия снизилась и полетела, повторяя изгибы речного русла. Река была неширокой, но очень холодной и глубокой. Истоком ей служило горное озеро, откуда вниз по течению спускалась хищная серебристая двухвостая рыба. Гул флайера тревожил подводную живность, множество быстрых мерцающих теней уходило на глубину. Среди деревьев мелькали геральдийские лесные косули, только издали казавшиеся трогательно безобидными, подобно земным собратьям. В действительности эти якобы травоядные обладали нравом более яростным, чем геральдийские волки. Рассекали череп зазевавшегося врага ударом острого копыта и вспарывали брюхо единственным рогом. «Вот вам и кроткие единороги», подумала однажды Корделия, впервые став свидетелем подобной расправы над прыгнувшим с ветки лесным котом. Но из флайера эти косули выглядели как существа магические, воздушные. Как и птицы, парящие под облаками. Такие же грациозные, манящие своим пышным благородным оперением, но легко перешибающие клювом спину какому-нибудь недогадливому грызуну.
Сделав круг над косяком пасущихся травоядных, похожих на земных антилоп, опасных и прекрасных, Корделия взяла курс к побережью и прибавила скорости. За всю дорогу Мартин не произнес ни слова.
Она посадила флайер на берегу бухточки, которую облюбовала уже давно. Она прилетала сюда одна, если нуждалась в созерцательном отдыхе, или привозила редких немногочисленных гостей.
Мартин здесь еще не бывал. Море он видел издалека, во время первой воздушной прогулки, когда Корделия вместе с ним облетала свои владения. Ей тогда показалось, что он был несколько ошеломлен и даже испуган открывшимся ему беспокойной, шумящей, подвижной водной равниной, уходящей за горизонт, и она поостереглась приземляться. Позволила ему усвоить все предшествующие впечатления. Теперь она без колебаний приземлила флайер на белую песчаную полосу между грохочущим прибоем и скалистым нагромождением. Скалы, окружающие бухту и сходящие в нее, будто приговоренные к утоплению преступники, были глубокого чернильного цвета с голубоватыми прожилками. Будто вены под кожей.
А вот песок под ногами был из чистого кварца, снежно белого, словно этот цветовой парадокс задуман неким планетарным дизайнером, который завез этот песок из другой звездной системы. Едва двигатель заглох, Мартин отстегнул ремень безопасности и выскочил, как нетерпеливый ребенок, рвущийся на прогулку, рванул было к воде, но вернулся, помог Корделии извлечь из багажника объемистый термос, печенье, бутерброды, связку тропических фруктов и термоплед, позволяющий с комфортом разположиться даже на снегу. Корделия села, прислонилась к теплому боку флайера. Мартин, схватив печеньку, сел рядом. Они по-прежнему не обменялись ни словом, используя молчание как своеобразный язык.
—Знаешь, — вдруг сказал Мартин, запив сухое печенье чаем, — когда он это делал со мной, он всегда говорил, что любит меня. Я однажды спросил… Если люди это называют любовью, то какова тогда ненависть?
Он не ждал ответа. Да у Корделии его и не было. Она потянулась и накрыла руку Мартина своей в знак того, что и сама пребывает в недоумении.
— Можно? — тихо спросил Мартин, кивком указывая на бурлящую, клокочущую воду.
С моря дул сильный ветер, волны накатывали и отступали.
—Конечно. Только если ты намерен искупаться, учитывай, что вода холодная. Она даже в самые жаркие месяцы достаточно не прогревается. В эти воды время от времени заносит полярные льды.
— Я не буду купаться. Я только поброжу по берегу, — заверил ее Мартин.
Снял кроссовки, носки, закатал джинсы до колен и побежал по песку, сверкая литыми, точеными икрами. Добежал до воды, влетел и тут же выскочил, обжегшись непривычным глубинным холодом. Корделия, подперев голову кулаком, за ним наблюдала. Ага, теперь будет осторожней. Идет навстречу волне мелкими шажками, позволяет пенистому серо-зеленому языку облизать голые стопы. Стоически принимает ласку. Ежится под свитером, который Корделия заставила его надеть. С него сталось бы заскочить во флайер в одной футболке, все позабыв в мальчишеском азарте.
Зазвонил брошенный в бардачке видеофон. Корделия не хотела его брать, чтобы на какое-то время оборвать все связи и посвятить эти несколько часов Мартину, но в последний момент сработала многолетняя привычка. Выбравший ответственность должен быть досягаем. Она нехотя встала и забралась во флайер за видеофоном. На дисплее знакомый номер. Имя также… небезызвестное. Генри Монмут, баронет. Корделия поморщилась. Сказала же, что все вопросы к адвокату. Какова черта ему надо?
—Чего тебе, Генри? — начала она, пренебрегая приветствием.
—О, Корделия, дорогая, как я рад тебя слышать!
— Чего тебе? — сухо повторила Корделия. — Мы находимся в судебной тяжбе. По закону нам нельзя разговаривать без участия адвокатов.
— Какая же ты формалистка! Такой красивой женщине следует запретить использовать слова, лишенные эмоциональной окраски и отдающие канцеляризмом.
—Я в третий раз тебя спрашиваю. Чего ты хочешь?
Баронет заговорил без притворной любезности.
—Ну если ты настаиваешь… Мы должны кое-что обсудить.
—Все вопросы к моему адвокату.
—К адвокату, так к адвокату, — согласился он, — но для начала я хотел бы…
—Я не отзову иск, Генри. И у тебя нет средств заставить меня это сделать. Твой сын нарушил закон. Он вторгся в мои владения и занимался там браконьерством.
— Но он стрелял не по зверю, а по киборгу. Это кое-что меняет. Ты не находишь?
—Что именно? — машинально задала вопрос Корделия, наблюдая за Мартином.
Тот все-таки забрался в воду по щиколотки. Подкравшаяся волна окатила его с ног до головы. «Вот бестолочь», подумала Корделия. «Промокнет же. И полетит домой в мокром свитере». Она почти не слушала что говорит Монмут. А тот продолжал.
—Видишь ли, у присяжных может возникнуть вопрос. А что делал твой киборг так далеко от хозяйки и от дома, который ему предписано охранять? Обычно такое ценное и опасное оборудование не отпускают так далеко и не оставляют без присмотра.
—Я отправила его проверить размещенные по периметру датчики, — равнодушно ответила Корделия.
— Тогда почему он был так странно одет? Служебный киборг, выполняющий поручение хозяина, должен носить комбез с голопечатью. Он же у тебя DEX. Или Irien?
—DEX, — нехотя ответила Корделия.
И забеспокоилась. К чему он клонит?
—Тем более! — радостно воскликнул тот. — У них должна быть печать. Это закон! А у твоего киборга печати не было. Откуда ребятам было знать, в кого, вернее, во что они стреляют?
— То есть, стрельба по человеку из медвежьего станнера вопросов у присяжных не вызовет?
—Вряд ли человек благородный оказался бы в лесу в столь плачевном положении. В грязи, в овраге. Такое поведение соответствует преступным намерениям. Дети правильно рассудили. Это мог быть бродяга, грабитель или сумасшедший. Он мог быть опасен. Вот и пальнули.
— В спину.
— Он убил Аргуса! Любимую собаку моего сына. Ты не находишь, что твой киборг вел себя неоправданно агрессивно?
—Не нахожу. Он защищался. Мар… Киборг ни на кого не нападал. Это хорошо видно на видеозаписи, сделанной с беспилотника. Киборг прятался в овраге, а пес на него бросился.
—Подобное поведение может быть приемлемо для человека, но не для киборга. Это выглядит по меньшей мере… странно. Я тут… консультировался.
—Ты… что делал?
—Консультировался. Один из моих дальних родственников работает на «DEX-company». В одном из ее филиалов. Я обрисовал ему ситуацию, и он уверил меня, что поведение явно нетипично. Что нет ни одной программы, которая заставила бы киборга действовать подобным образом. И этот родственник, — тут Генри сделал едва заметную паузу, — посоветовал мне обратиться в «DEX-company» за экспертным заключением.
— Только хозяин киборга имеет право обращаться к экспертам. Проверяй своих киборгов, Генри.
— Речь идет о будущем моего сына. О его жизни и свободе. Да, я признаю, что он повел себя… неразумно. Он нарушил закон. И будет наказан. Но я, как отец и глава рода, намерен использовать свое влияние, чтобы смягчить это наказание. Он стрелял по киборгу, а киборг лично у меня вызывает некоторые вопросы. Эти же вопросы непременно возникнут и у присяжных. Мой адвокат позаботится об этом.
Тут Корделию осенило.
— Да ты мне угрожаешь!
— Нет, Корделия, нет, как ты могла подумать. Я всего лишь забочусь о будущем сына. Исполняю свой родительский долг. Ищу смягчающие обстоятельства. Как, к примеру, присяжные посмотрят на то, что киборг был… бракованный?
Корделия смотрела на Мартина. Тот играл с волнами в «догонялки». Заходил в воду почти по колено, а потом пускался наутек, когда очередной вспененный вал катил следом. Бракованный, еще какой бракованный!
Понятно, чего добивается Генри. Если киборг даже предположительно окажется бракованным, то преступление «онижедетей» будет переквалифицировано в подвиг. Они сражались со страшным и ужасным сорванным DEX’ом. Они явили храбрость. Не отступили. Не сбежали. Напротив, они, возможно, спасли жизнь самой Корделии, заставив киборга выдать свою непригодность. Стыдно судить их за это. Их надо простить и наградить.
—А если я соглашусь на освидетельствование и мой киборг окажется исправным?
Монмут помедлил с ответом. Видимо, уверовав в непогрешимость специалиста из «DEX-company», он надеялся на отказ Корделии.
— Тогда конечно… никаких претензий, — забормотал он.
—Если в работе моего киборга не найдут нарушений, я могу и встречный иск подать, за клевету. Я не люблю, когда мне угрожают. И шантажируют.
— Я не угрожаю! — с благородным пафосом воскликнул он. — Я всего лишь пытаюсь убедить тебя снять обвинение в браконьерстве. Пусть оставят только нарушение границы. Мы могли бы заключить сделку. И обойтись без судебного разбирательства. Ты снимаешь это обвинение, а я не обращаюсь в «DEX-company».
—Нет, Генри, не сниму. Теперь из принципа не сниму. Если бы ты попросил меня об этом по-человечески, без угроз, я бы, возможно, и согласилась бы. Для меня предстоящий суд такое же малопривлекательное мероприятие, как и для тебя. Но ты взял себе в союзники «DEX-company». Ты меня шантажировал. А я не заключаю сделок с шантажистами.
—Но я… постой, постой… Не бросай трубку.
Но Корделия уже отключилась.
—Мудак! — сказала она, обращаясь к уже замолчавшему видеофону.
И помахала Мартину.
Он вернулся к флайеру довольный и продрогший.
—Замерз? — спросила она, вручая ему пластиковый стакан с чаем.
Он кивнул и жадно выпил сразу половину.
— Вода… холодная, четыре градуса, — пожаловался Мартин, откусывая бутерброд.
— А я тебя предупреждала. Море северное. Тут всегда вода холодная. Ну ничего. Скоро поедем к морю южному, теплому. На Шии-Ра. Хочешь?
Глаза Мартина заблестели.
—Хочу.
— Но там люди, Мартин. Много людей. Справишься?
— Существует множество разных концепций и версий, согласно которым человеческий род обуславливается не только внутренними факторами развития, но и внешними обстоятельствами, которые напрямую влияют на обороноспособность, развитость, образованность как отдельных индивидов, так и всего человеческого вида… — Голос старого мага звучал ровно, привычно и чересчур убаюкивающе.
Да и лекция по истории человечества была далеко не тем предметом, от которого дух захватывало. Там не было описания ни грандиозных боев, ни великих деяний, только сплошная статистика и цифры. Много-много цифр и дат, которые дотошный маг-учитель требовал зазубривать. И это было даже как-то обидно — потому что один человечек за свою короткую жизнь — каких-то там полвека — успевал наворотить столько, сколько порядочный дракон и за двести лет не натворит. И каждую ж дату приходилось отвечать, да еще со всеми подробностями: мол, в пятнадцатом веке от Великой битвы в Соковичном месяце шестого дня король Гермион основал новым указом городскую стену. Ну, отлично основал он этот указ, то есть стену, а строить ее начали только спустя несколько месяцев, потому что безалаберные каменщики не выполнили заказ — о чем имеется и соответствующая запись в человеческой летописи. И строительство началось лишь после того, как мудрый — и за что его мудрым-то прозвали?.. — король покарал виновников. Три раза ха: сразу бы повесил казнокрадов, так и стену бы раньше строить взялись — а так ему только лишние даты запоминай. Да и все равно кому нужно помнить про эту стену, если предок его — Эльшедрунигсер, — разгневавшись на то, что не принесли людишки обещанной ему дани, слетал и всего за полдня сжег стенку. И стоило только людям ее целых пять лет возводить? Какой вот смысл? За восемь веков, наверное, даже люди сами забыли про ту стенку — а ему страдай, учи.
Эдинерширрер сонно зевнул. Скучно. А хуже всего то, что лекции приходилось слушать в образе человека. Был бы драконом — сумел бы незаметно подремать с открытыми глазами, а так маг этот… Ему бы заклинателем снов работать, а не молодым драконятам знания в головы вбивать…
— Ай! — За размышлениями о печальной судьбе человечества Ширр(так сокращенно звали все домашние юного наследника славного драконьего рода, гордого звания и всех прочих атрибутов) действительно уснул.
И за это немедленно поплатился: толстый гибкий прут выстрелил из руки мага и пребольно обжег спину. Даже через полотняную рубаху проняло так, что дракончик подскочил на добрую сажень, изогнулся аж до хруста позвоночника, перевернулся и тяжело шлепнулся уже в обличье дракона. Боль от прута оказалась сильной, а бешенство таким, что аж в глазах потемнело — и угрожающе отмахивающийся злосчастным прутом маг мгновенно был опознан как враг. Ну а с врагом разговор короткий.
— Р-р-ррррра-а-а! — дыхнул жаром Ширр и ринулся в атаку.
Да, у наставника молодых драконов должны быть отменные реакции, куча охранных амулетов и непомерный боевой опыт. Но прежде его драконы всего лишь атаковали с целью убить, в этот раз Ширр не собирался убивать, просто разинул пасть пошире, сцапал отчанно размахивающую руками и кидающуюся огненными шарами добычу и сжал челюсти. Раздался аппетитный хруст, и в пасти стало приятно от теплой солоноватой жидкости — как будто в промозглый осенний денек глотнул горячего малинового чаю. Ширр задумчиво пожевал, предаваясь воспоминаниям. Сейчас бы, и правда, чаю навернуть, да с баранками… Только вот надо обратно в человека и тогда можно будет сбегать в кладовую…
— А-а-а-а-а! — от распирающей рот боли Ширр аж заорал и стал судорожно отплевываться и вытаскивать лапами-руками теплые, сочащиеся кровью куски. Ну забыл он про поедаемого мага. И превратился с этакой дрянью во рту — размеры дракончика изменились, а остатки разгрызенного мага нет. — У-у-уу! Злыдень, даже после смерти поперек глотки встал!
Ширр кое-как проплевался, повыковыривал самые злокозненные куски тела — поторопился он с превращением: надо было сначала дожевать и проглотить. Правильно мама говорила, и чего он ее не слушался? Разобравшись с остатками мага, Ширр напился из кувшина криничной воды и даже рот прополоскал. Все-таки маг был совсем невкусный, то ли от обилия знаний испортился, то ли от мерзкого характера, но настроение тоже подпортил основательно. Даже чаю больше не хотелось, а при мысли о том, что придется убирать заляпанную кровью, внутренностями и какими-то неопознаваемыми ошметками пещерку — стало совсем грустно.
— Ширр, что происходит? — Папа-дракон, почуяв запах свежей крови, не поленился прийти из сокровищницы. — Сколько раз я тебе говорил: не все люди одинаково полезны! И не надо жрать магов, особенно магов-учителей! Стыдно же каждый раз извиняться перед уважаемым специалистом, тем более что этот прощелыга потом за каждую откушенную конечность по золотому слитку требует в знак компенсации. Корыстолюбец — можно подумать, эти его руки-ноги из самородков сделаны! Теперь вот сам будешь его обратно складывать, потом извиняться, и лишь затем пойдешь в зал пыток для наказания.
Ширр помрачнел, умоляюще поглядел на отца, но тот был непреклонен и даже угрожающе рыкнул. Осталось только повиноваться. Вздыхая так, что любой влюбленный бы обзавидовался, Ширр принялся собирать фрагменты недосъеденного мага. Это было непросто — некоторые куски вообще поприлепали к стенам, размазались по полу и растеклись по потолку — а ведь собрать надо было все до капельки и до последней крошки, чтобы запустилось магическое восстановление. А узнавать на собственной шкуре, что будет, если маг, когда оживет, не досчитается своего какого-нибудь самого ценного элемента или детали — как-то не хотелось. Прошлый раз из-за всего лишь оттоптанного пальца на ноге он такой скандал закатил, что полпещеры в руины рассыпалось, а тут — даже представить страшно.
— Так кишки… кишки… — Ширр криво сматывал тягучую и липкую ленту, сожалея о том, что плохо слушал наставника на лекции по человеческой анатомии. И теперь кишок получалось как-то подозрительно много, и непонятно было, куда их наматывать. потому что в остатках пропоротого клыками живота они упорно не помещались. Ширр уже все способы перепробовал: и руками утрамбовывал, и даже коленом упихивал. Разве что попрыгать сверху осталось, чтобы уплотнить как следует. — Еще кишки? — когда кое-как удалось запихать потроха под шкуру живота, Ширробнаружил еще одну кучку синеватых ингредиентов — и горестно завыл. Это в место, где был прежде у мага живот, точно не засунешь. Был бы наставник потолще — еще можно было бы попытаться, а так худой, тощий, как глиста … ну куда тут этот комок запихивать? Может, повыше, где грудь? Там вроде можно этот красный блин пододвинуть чуть в сторону… — Кишки… не кишки… а что это? — Ширр беспомощно оглянулся на красочно нарисованный плакат с гордым названием «Рыцарь в разрезе — наглядное пособие для драконов. Уязвимые точки и члены!». — Жаль, что пособия по магам нету, — дракончик горестно вздохнул: а вдруг там концептуальные отличия есть? Маг все же зря не показывал ему картинок с магами в разрезе, так бы хоть представление было, как эту пакость обратно собрать.
С остатками наставника Ширр провозился до глубокой ночи. Даже родители несколько раз заглядывали:проверить не протух ли маг окончательно — тело-то восстановиться может, если свежее и собрали быстро. Папа-дракон даже подозрительно принюхался, но философски рассудил: чего, мол, магу сделается и, пожелав сыну терпения, удалился. Ширр едва не зарыдал: родители сейчас на прогулку вылетят и, заодно, промчатся по звездным дорогам, разрезая огненными всполохами черноту небес, а ему тут возись — лучше бы честно сожрал этого мага. И хорошо бы, чтоб после поедания тот не восстановился…
Головоломка из человеческого тела упорно не складывалась — Ширруже совсем запутался, но в последний момент спохватился и поменял голову со скрученной закорючкой местами. Призадумался — вроде ж ничего похожего между этими частями тела не было, и зачем тогда люди говорят: «вечно ты не тем местом думаешь». Вот лишь бы ввести дракончика в заблуждение — в том же месте мозгов нету, а теперь Ширр знал, что мозги мага цвета перезрелого бурака, а мозги рыцаря, что с плакатика, какие-то скучные, серые. Ширр скакал вокруг тела, точно портной, который из минимального куска ткани заказчика жаждал еще и себе выкроить жилет и порты. И лишь к утру решил, что получившееся вроде бы выглядит более-менее похоже на его наставника. Так что можно произнести формулу и, самое главное, успеть сбежать и спрятаться раньше, чем маг откроет глаза и сцапает его самого. Хотя убегай не убегай, все равно достанется, но лучше поздно, чем сразу.
Ширр скептически оглядел ошметки тела: руки, голова, ноги… — ну и ладно, остальное пусть сам маг себе делает, когда очнется…
— Достопочтимый Лединер… как вы себя чувствуете? — До двери Ширр добежать не успел, маг шевельнул пальцами и запор неподкупно лязгнул в пазах.
Судя по гримасе мага, он себя чувствовал пожеванным, недоеденным и оплеванным.
— Благодарствую… приемлемо. — Лединер подозрительно прищурился. Нет, ему не показалось: правая и левая рука были перепутаны, а одна нога короче второй. — И… вы ничего не хотите мне сказать, тварь… то есть… юный дракон?
— Ну я больше не хочу вас кусать. — Шир насупился. — Вы несъедобный, да и синий местами…
— Как известно всем образованным людям. — Маг, чтобы придать больший вес своим словам поднял указательный палец… Удивился — вместо указательного там явно был прирощен средний. Так что жест мало походит на поучительный и возвышенный. — И любому путному и умному дракону известно, то цвет у каждого органа свой. Сердце, что гоняет кровь, ассоциируется с красным. Печени соответствует сине-зеленый магический спектр…
— А вы говорили, что синяя печень — это верный признак того, что человек злоупотребляет медовухой да огненной водой, — робко заметил Ширр.
Маг гневно нахмурил брови и, не удержавшись, метнул коричневую молнию взглядом. Мало того что этот недотепистый дракончик позвоночник ему собрал криво и косо, так еще, гад малолетний, запоминает совсем не то, что положено.
— И зело сильно… — Ширр пригнулся, пропуская над макушкой еще одну молнию, — возрастает в размерах от частого того… злоупотребления. Так вот почему я печень эту синющую вам в живот засунуть не мог! — осенило дракончика.
Лединер плюнул на порядок позвонков — все равно, заворачивая себе руки за спину, нормально их не переставишь, придется топать в город за помощью — а это, между прочим, день пути, да и ноги как-то боком ставятся, враскорячку… как будто из задницы растут. Маг максимально повернул голову, пригляделся — и грязно выругался. Мелкий гаддействительно пристал ему ноги к заднице — так вот почему еще и спина не выпрямлялась!
— Ты ее не туда засовывал, — зло буркнул маг.
— А куда надо было? — искренне удивился Ширр. — Туда, куда ноги прирастил?
Лединер понял, что удержаться на поводке благовоспитанности и педагогической идеологии больше не в состоянии, и резко махнул рукой — благо весь магический арсенал по-прежнему оставался при нем. Дракончик почувствовал, как невидимая рука пребольно вцепилась в загривок, приподняла его над полом и безжалостно встряхнула. Все-таки надо было мага разжевать хорошенько и проглотить — интересно, как бы он восстанавливался бы после того, как переварится в желудке дракона?
— Красный цвет способствует ускорению обменных процессов в организме, активизирует работу желез… — Маг направился в зал пыток.
На самом деле в семействе драконов этот зал назывался обеденным, просто всех припершихся рыцарей старшие драконы обычно оттаскивали туда, усаживали на широкую скамью и пытали — то есть спрашивали: «какого хрена ты сюда заявился, придурок, с одним мечом-копьем, что мне на один зуб?» Особенно этим грешил папа-дракон, который объяснял свою любознательность тем, что пытался на практике разобраться в человеческой психологии и ее самоубийственности — ведь любому умному дракону ясно: если в пещеру регулярно за золотом ходят толпами, но ни один человек пока не воротился, значит, там добыть золото не просто и за пафосное «спасибо» отдавать его никто не собирается. Но нет, данную информацию каждому надо проверить на собственном опыте и пополнить своей тушкой список сгинувших без вести в определенном направлении.
— А синий цвет, — на ходу продолжал свою лекцию маг, крабикомскача по каменному полу, — олицетворяет собой спокойствие и стабильность…
— То есть подразумевает, что носитель печени синего цвета пьет медовуху часто не по праздникам и помногу, — из вредности вякнул Ширр. И тут же заскулил: маг шевельнул пальцами и почему-то задницей поводил из стороны в сторону — и вторая незримая рука больно подергала за ухо.
— Слишком много болтаешь и не по делу, — нарочито скучающим тоном заметил маг. И противно хохотнул — они как раз пришли в обеденный зал. Собственно, наказать зарвавшегося щенка можно было и в пещерке, отведенной под классную комнату, но в таком деле важно еще и соблюдать некую ритуальность. Да и тяжеловесную широкую скамью силой магии тащить через несколько залов и переходов тяжелее, ибо она весит больше, чем мальчишка-дракон в человеческом облике. — Хамишь, грубишь, наставников жрешь, — сердито перечислял маг провинности своего подопечного. — А самое худшее, что сложил неправильно. Ладно прожевал — это понять можно, допустим голову откусил — ну тоже с натяжкой можно простить такой проступок и принять во внимание, что ты еще молодой дракон и не умеешь себя постоянно контролировать… Но какого рожна ты мне мужское достоинство засунул в дырку, что аккурат посередке задницы?
— Так они же по размеру подходили, — пояснил Ширр, — я думал, что эта сморщенная закорючка оттуда вывалилась.
Лединер запыхтел, понимая, что вот прямо в этот момент готов расписаться собственной кровью и неправильно смотанными кишками в своей педагогической несостоятельности — раз не сумел объяснить дракончику, чем перед человека отличается от зада человека.
— Ты бы хоть на самого себя поглядел, — расстроился окончательно маг. — В человеческом облике припомнил бы, что у тебя где!
— Так ты же сам, достопочтимый, говорил моей маме, что драконы и маги не похожи друг на друга, — возразил Ширр.
Лединер припомнил, при каких обстоятельствах он ляпнул подобное и сколько перед этим выпил на радостях, что драконица ему расписной девкой показалась — и смущенно хекнул. Не дай боги, этот сопляк сказанет такое при папе, так тот, пожалуй, не просто пожует как следует и некоторые части тела засунет в не предназначенные для того отверстия, так еще и некоторых важных сердцу деталей потом не досчитаешься.
— Да, драконы и маги не похожи, — принялся неловко выкручиваться маг, — но это когда вы в облике драконьем пребываете. А вот ежели в человеческом, то вполне так даже ничего… — В человеческом обличье драконица действительно была настолько ничего, все на нужных местах, с многообещающими округлостями и таким задором в бездонных золотых очах, что хотелось погрузиться в этот омут с головой. Маг почувствовал, что от приятных воспоминаний его мужское достоинство стало подниматься, увеличиваться в размере и посылать недвусмысленные сигналы. Все бы ничего, если бы привычно тянуло низ живота, а не подозрительно распирало внутри сзади… Лединер попытался успокоиться, но выходило плохо. Впрочем, неудивительно: от такой отшельнической жизни тут не только на драконицу станешь поглядывать с вожделением, но и на дракона глаз положишь. Уд от этих мыслей запульсировал, задергался, намекая на продолжение… — Так, а ну быстро разоблачайся и ложись на лавку, — маг щелкнул пальцами.
Ширр обиженно охнул — когда раздевают магией неприятно царапаеткожу, но маг отчего-то пританцовывал на одном месте, зло кусал губы и гневно гримасничал — так что возражать наставнику дракончик больше не рискнул. Прошлепал босыми ногами и вытянулся на лавке. Пусть уж быстрее выдерет, все равно ведь не уймется без наказания. Еще один щелчок пальцами — и запястья со щиколотками обвили магические цепи, надежно фиксируя руки с ногами в неподъемной лавке. Ширр коротко рыкнул — эти кандалы еще и оборотиться не давали. Впрочем, для мага разумная мера — когда он попытался выдрать своего ученика в первый раз и тот обратился в дракона, то дальше порка пошла как-то незапланированно. На драконов, когда те не в человеческом обличье, магия не действует. Так что Ширр тогда отлично повеселился, гоняясь за шустрым магом и норовя цапнуть того за икры, зад и пятки — куда доставал. Правда, потом, когда на вопли мага заявилась мать, влетело еще и за непочтение наставнику.
Дракончик покосился на мага через плечо — тот, не переставая переминаться с ноги на ногу и подергиваться всем телом, приблизился к лавке, махнул рукой — и его пальцы удлинились, превращаясь в сочные и гибкие березовые розги.
— За плохое знание строения человека, — торжественно провозгласил маг и хлестнул самовырощенными розгами по заду дракончика. Пять прутьев, коротко свистнув, впились в кожу, норовя прогрызть и прорвать ее до костей, словно оголодавшие за зиму волки. А маг еще и чуть потянул в сторону, норовя ранить побольнее. — За уд… за то, что картинку с рыцарем в разрезе плохо выучил, — поспешно выправился маг и снова безжалостно хлестнул по вихляющей заднице, прочерчивая пять новых кровящих полос. — За… — поводов выдрать дракончика лишь за сегодняшний урок накопилось предостаточно, но сосредоточиться на воспитательном процессе мешало ритмичное подергивание в заду, да и мысленным взором Лединервидел не тощую подростковую попу младшего дракона, а пышные округлые бедра его мамаши, ее лебединую шею, сочные губы, чувствовал острые коготки на своей спине и заднице. А сынок своими воплями лишь отвлекал от приятных воспоминаний, и магу хотелось покончисть с обязательной поркой поскорее, чтобы вернуться в отведенную ему пещерку и предаться удовольствию. Хотя нет — сначала смотаться в город к магу-целителю, а уж потом вернуться и предаться удовольствию в полной мере. Так что стегать дракончика он стал сильнее, и руку не сдерживал, безжалостно полосуя розгами уже изрядно израненную задницу шалопая.
— Аа-а-уууу! — подвывал Ширр, искренне обещая между воплями: «исправиться», «перестать тащить в рот всякую гадость», «выучить анатомию рыцаря и мага, даже на практике», «мага в теории, ибо он уважает структуру мага как внешнюю, так и внутреннюю и ценит целостность своего наставника», «чистить зубы перед занятиями и не плеваться прицельно огнем, и вообще не плеваться», «не спорить», «слушаться», «не превращаться на уроках», «побольше тренироваться с самоконтролем» — под жгучими, словно кипятком плещут, и жутко болезненными ударами розог Ширр готов был пообещать все, что угодно. И даже искренне верил, что действительно выполнит все свои посулы до последнего обета, только бы наставник перестал хлестать по многострадальной и исполосованной в кровь заднице. — Аа-а-а-а-уу-у-у-рррррр!
Лединер машинально замахивался и стегал — ему не было никакого дела не до воплей, ни до клятв прикованного к лавке цепями и магией дракона-оборотня, который аж захлебывался от слез и воплей, ни до брызгающей во все стороны от хлестких ударов золотистой крови, ни до всего остального. Единственное, что вызывало живейший интерес, — это брыкающийся внутри уд, но как совладать с самим собой, вернее, со своей будто взбесившейся частью — маг не знал.
Остановился Лединер лишь тогда, как почувствовал, что рука от продолжительного махания просто отваливается. Он замахнулся еще раз и опустил розги на хрипло, почти без голоса. орущего дракончика. Оценил результат воспитательной процедуры, представил, что с ним за такое могут сотворить родители ученика, и с облегчением ощутил, как настырный уд стал трепыхаться потише и даже как будто слегка уменьшился в размерах.
— Еще раз напакостишь, и эта порка тебе за поглаживание покажется, — Лединер небрежно мазнул ладонью по кандалам, переплавляя их обратно в сгустки чистой силы, которую и втянул в себя через кончики пальцев. — Отправляйся к себе и подумай о своем поведении…
Ширр поднимался медленно, жалобно кряхтя и постанывая, подобрал свою одежду, но когда выходил из зала, бросил на своего наставника такой многообещающий взгляд, что магу бы всерьез стоило побеспокоиться о собственной безопасности и целостности. Ну, или на крайний случай запастись специями — пригодятся в следующий раз, когда его будут рвать на куски…
Маг присел на нагретую дракончиком лавку и стал задумчиво обламывать торчащие из пальцев прутья. Все-таки удобно, что он не пользуется трансформационной магией, а лишь силовыми сгустками — будь розги продолжением его руки, сейчас бы он обламывал собственные пальцы, а так настоящие веточки, хоть в костер подкидывай. По идее дракон скоро закончит перекладывать и полировать свои камешки и снесет его в город, так что осталось подождать немного, может, даже совсем немного. А пока можно слегка успокоить нервы. ломая прутики. Маг доломал до ногтей — сидеть все же было неудобно, пришлось подняться и ходить из угла в угол, подбивая носком деревянного башмака кусочки розог, покрытых золотой драконьей кровью… Драконья кровь?! Золотая драконья кровь?! Маг бухнулся на колени и стал поспешно подбирать и ссыпать в поясной карман куски прутьев — это ж можно по золотой монете продать элексирщику. Мало того что драконы большая редкость, так еще и активно возражают, когда их собираешься пустить на благое дело — так что тут… Лединер лихорадочно пересчитал — можно получить почти сотню монет…
— Можем вылетать, — загрохотал по каменным переходам раскатистый драконий рык.
Лединер торопливо боком поскакал на выход. Отец Ширра уже разминал крылья, собираясь взлететь. Маг обреченно вздохнул и поднял руки, чтобы дракону было удобнее его подхватить в когти, но тот лишь окинул корчащегося человека взглядом и подставил лапу как ступеньку, чтобы магу было легче забраться на хребет. Лединер залез, уселся, поерзал и в знак благодарности похлопал дракона по шее, будто объезженного скакуна. На спине мага катали один раз — и то это было на земле, и на драконице. В небе ощущения были совершенно иные — во-первых, страшно. Если навернешься с такой высоты, то никакая левитация не спасет. Во-вторых, душа прочно свалила в пятки и затаилась там при мысли, что дракон может ведь унюхать про его потаенные делишки с драконицей, и вряд ли смилостивится. А в-третьих, как оказалось, спина дракона ничуть не была похожа на накатанную ледяную горку — наоборот, сплошь состояла из выступающих окостеневших хребтин, чушеек и пластин непробиваемой мечом кожи. И, судя по невезучести, самый злокозненный выступ как раз и оказался под седалищем, да еще настойчиво норовил влезть внутрь, и этот нарост ничуть не смущало то, что место как бы уже занято. А самое худшее, что дракон махал крыльями совсем неравномерно, то чуть поднимаясь на взмахе, то слегка опускаясь, когда крылья взмывали вверх.
— Ах! ах! Ах! ах! Ах! ах! — в такт рывкам стал постанывать Лединер. В какой-то момент от весьма удачного толчка распершийся внутри уд стал елозить настолько приятно, что маг был готов не просто простить несдержанного дракончика, но даже и расцеловать. — Ах-ах-ах! Ах-ах! Ааааааахххх!
Стало так хорошо, что даже мир показался прелестным, а дракон — милым и прекрасным. Лединер наклонился вперед и нежно обвил руками шею дракона, тот чуть повернул голову, подозрительно косясь на человека, и активнее заработал крыльями. Маг кое-как отдышался, отсморкался от умиления и решил повторить — раз представился такой случай, надо его использовать по максимуму.
— Спущусь, дам в репу, — вежливо сообщил дракон, повернув голову и дохнув в мага легкой струйкой дыма. — А то взялся скакать как на колу! Ишь, нетерпеливый…
Лединер затих, и принялся еще крепче обнимать драконью шею — уже не от чувств, а ради сохранности организма. На земле в репу — еще ладно: упал — очнулся, а вот в облаках, ежели зарядит, то скинет точно. До городских ворот дракон не полетел, приземлился у края дороги в лесочке, невежливо стряхнул с себя седока и оборотился в человека — маг едва навсплакнул: топать до целителя предстояло пешком пару верст. И этот путь добрым никак не назовешь.
Дракон поглядел, как заковылял маг к воротам, усмехнулся и легким пружинистым шагом пошел первым, лишь бросил на ходу, что по темноте тут подберет. Лединер заспешил следом, но быстро отстал. Зато первую версту идти было сравнительно легко, так как костерил своего нанимателям последними словами, правда не добавляя к ним силы, чтобы не превратились в проклятия. Зато остаток пути казался пыткой, до того момента, как догадался слегка поскакать да поприседать, чтобы уд внутри чуть сместился и снова тер при ходьбе приятно и желанно.
Покуда дошел до целителя, совсем замучился. Так что даже на приятельские беседы сил не осталось, кое-как ввалился в домик, стянул долгополую рубаху и рухнул на лавку.
— Эк, тебя братец, перекорежило, — довольно потер окровавленные ладони городской целитель. — Да тут работы непочатый конец… э-э-э… или початый? Кстати, а он где? При таком твоем раскладе я даже угадывать боюсь…
Лединер объяснил, где расположился конец, и, заодно, где он видит целителя, если тот ему не поможет. Приятель развеселился еще больше и принялся магичить. Лединер сравнил ощущения и понял, что, по сравнению с манипуляциями целителя, Ширр действовал слишком нежно и тактично, даже когда жевал.
— Готово, поворотись-ка, — обрадовал своего пациента целитель, когда солнце уже почти опустилось за городскую стену.
— Знаешь что, — Лединер боязливо проверил не только количество конечностей, но и их месторасположение. — Я там как-нибудь сам… самолечением займусь. Благодарствую, — и протянул целителю небольшой, но услаждающе побрякивающий мешочек.
— Вот… — целитель взвесил дар на ладони и сокрушенно покачал головой, — я даже готов половину отсыпать тебе взад, лишь бы увидеть, как ты там, — он выразительно вздернул бровь, — сам себя лечить будешь.
— Я бы тоже доплатил, чтоб только поглядеть, — проворчал Лединер, прощаясь с приятелем.
Обратно к месту встречи пришлось бежать со всех ног, подпрыгивая и повиливая бедрами, будто корчемная девка. Однако все равно опоздал, хотя дракон, вопреки своему обещанию, все же его дожидался. Валялся такой довольный в траве и сыто облизывался.
— Садись, возвращаемся. — Дракон рывком подскочил и прямо в прыжке обернулся. — Ерзать будешь?
— Никак нет, — Лединер для убедительности даже головой помотал.
Стоило бы сейчас прочитать заклинание, чтобы ненасытный уд утихомирился и перебрался на свое родимое место, но надежнее все же в пещере. А впрочем, может и не заклинать? За день вроде даже привык, да и удовольствие доставляет порой. Где же тот нарост-то выступающий — все равно ведь не уронит, а то ведь самому ж дракону потом ищи да извращайся, обеспечивая своему сыночку нового наставника.
— Х-ха, — дракон дыхнул огнем. Сковырнуть-то прыгающего на спине человека можно, даже не нужно лапу задирать — достаточно хвостом махнуть. Но а смысл? С мальчишкой худо-бедно справляется, даже жена довольная осталась и ему попробовать покувыркаться с магом советовала, да и вообще уже шестой раз восстановиться умудряется, и это после того, как едва не доели до конца. Так что пускай его живет. Дракон сел на пороге пещеры, встряхнулся, мордой столкнул человека с шеи — а то ишь его, уселся. — Иди, Ширр ждет от тебя сказку, — и напутственно щелкнул мага по заднице, усмехнулся, наблюдая как тот подскочил и засеменил в пещерку к дракончику.
Ширр еще не спал, хотя уже и было поздно. Лежал, свернувшись клубочком на мягкой перине. Он, как и родители, предпочитал спать в человеческом облике. Лединер ласково улыбнулся, привычно поправил одеяло, устроился рядом с мальчишкой, чуть повернулся, обнимая тут же прильнувшего к нему драконыша.
— Давным-давно, когда еще солнце не разделило небо с луной, а ветра не спорили, кому в какую сторону дуть, завели люди один странный обычай, — Ширр слушал, широко распахнув глаза от восторга, вот бы еще так занятиям внимал. — Ритуал могли совершать только взрослые принцессы, которым по весне надевали белый венок — у людей это считается знаком, что девица выросла и готова по всем… кхм… готова на выданье. Так вот, едва заполучив венок, принцесса тут же приказывала седлать ей лошадь и отправлялась на поиски принца… но те, кому не хватило принцев, захватывали и обычного рыцаря… А когда находила подходящего принца или рыцаря, то брала его в плен и тащила в свой замок, и там запирала в высокой башне и до самой женитьбы не позволяла ему ни в кости играть, ни на ристалищах биться, ни в тавернах монеты пропивать — берегла…
Ширр слушал сказку и едва не плакал от жалости к бедным рыцарям, которых лишали последней радости в жизни. А когда маг захрапел по обычаю, так и не дорассказав историю до конца, молодой дракончик сжал руку в кулак и погрозил злокозненной принцессе:
— Держись, рыцарь, я подрасту немного, подучусь и обязательно тебя спасу из плена!
Все последующие дни она в поте лица своего возделывала землю, взращивая тернии и волчцы: вдохновенно и безупречно играла в покаяние. Приняла епитимью из рук епископа Парижского.
Совершила паломничество в аббатство Руамон, исповедалась и пожертвовала тысячу луидоров на нужды братства лазаристов, нанесла визит папскому легату, прошла босыми ногами по плитам храма Святой Женевьевы и выстояла на коленях многочасовой «Requiem aeternam dona eis, Domine», сопровождая каждый свой шаг звоном серебра и меди, окруженная свитой недужных, золотушных, воющих, стенающих и непомерно жадных.
Казначей некоторое время спустя представил ей подробный отчет всех произведенных ею пожертвований, отчего герцогиня болезненно поморщилась.
Ряд цифр, аккуратно выведенных, разделенных на столбцы, обоснованных, вызывал у нее странную презрительную усмешку. Будто в итоговой сумме заключалась стоимость ее собственной души.
За эти деньги колеса ее кареты тщательно отмыли и заново покрыли лаком.
Она почти не вспоминала о нем, виновнике всех этих вынужденных мистерий, краем памяти время от времени касаясь собственных слов о воде и куске хлеба для преступника, как язык касается расшатанного зуба, который не болит, но присутствует среди плотно и верно служащих собратьев, и так же кривила рот, как если бы речь и в самом деле шла о больном зубе.
Самым быстрым и простым решением было бы этот зуб вырвать. Покончить с ним разом, а не раскачивать до воспаления и кровоточивости, как делала это в раннем детстве.
Но в те юные годы предметом ее забав были зубы младенческие, без корня, выпадавшие без усилий и легко заменяемые. Если же подобную операцию проделать сейчас, то заменить выбитый, или сломанный зуб уже не удастся.
В ряду жемчужных стражей образуется дыра, которая обезобразит самый безупречный рот.
Со смертью Геро, как бы ни страшно было в этом признаться, образуется такая же незаживающая рана, которая, даже если ее и удастся скрыть, все равно будет напоминать о себе черным провалом.
В красивом башмаке можно спрятать изуродованную ступню, в шелковой перчатке можно набить конским волосом отсутствующий палец, но как срастить рану в собственной памяти, какой там изобрести протез?
Планета Земля, спустя две недели после событий, описанных в Эпизоде 3.
Участок в несколько гектаров, расположенный в южной части Европейского континента, так тщательно изолирован от остального окружающего пространства, что попасть туда можно лишь точно зная, куда именно направляешься, и при наличии биометрических данных гостя в охранной системе. С высоты птичьего полета участок напоминает оазис посреди пустыни — яркое зеленое пятно на сером унылом полотнище. Здесь произрастают тщательно и любовно собранные растения, многие из которых нигде больше не сохранились и официально считаются уничтоженными. Подобных мест на перенаселенной и изрядно загаженной колыбели человечества насчитывается от силы несколько десятков, и предназначаются они для уединенного, полезного для здоровья отдыха членов правительства и чиновников высшего ранга.
Виктора Аристарховича Саломыгу сложно назвать чиновником высшего ранга — всего лишь скромный советник по безопасности при Министерстве обороны. Название его должности звучит весьма обтекаемо, заставляя многих полагать, что он занимает уютное кресло в одном из кабинетов Министерства исключительно благодаря каким-то там родственным связям и просто просиживает штаны, как, впрочем, значительная часть его собратьев. Виктора Аристарховича подобные сплетни вполне устраивают, а точнее, он сам их распространяет и поощряет. А вот о небольшом, но уютном поместье в центре оазиса знают единицы.
Виктор Аристархович на самом деле совершенно искренне любит природу — в обустройстве своего персонального маленького рая он принимал непосредственное активное участие. Биология стала его любимой дисциплиной еще во втором классе одной из начальных школ Нового Бобруйска. Там, в аудитории номер четырнадцать, на третьей парте у окна, маленький Витя впервые ощутил странное замирание, когда учительница рассказывала о непрекращающейся борьбе за жизнь в естественной среде, о том, как микро- и макро-организмы пожирают друг друга, сплетаясь в бесконечной пищевой цепочке и круговороте веществ. Занявший восемь лет спустя ту же парту в той же аудитории Стасик Петухов биологией не сильно интересовался, отдавая предпочтение точным наукам и особенно физкультуре. А вот в Витиной голове идея пищевой цепочки засела накрепко, полностью вытеснив понятия о морали и человечности, которые учителя пытались вложить в головы учеников помимо учебных дисциплин. Внешне это совершенно никак не проявлялось — он был примерным отличником с почти идеальным поведением. Окончив школу, Виктор не торопился подавать документы на биофак местного университета, хотя его готовы были взять без экзаменов — даже самому заслуженному биологу не светило место на вершине пищевой цепочки. А вот факультет политтехнологий Оксфордского университета давал куда больше возможностей.
Его последующая карьера и жизненный путь оказались довольно извилистыми и вполне достойными необычайно ярких мемуаров, однако Виктор Аристархович за мемуары в ближайшее время садиться не собирался — слишком многое еще предстояло сделать. Он оказался почти на самой вершине пищевой цепочки, оставалось устранить то самое «почти».
Шелест листвы и журчание небольшого искусственного водопада убаюкивают; Виктор дремотно щурит глаза, развалившись на шезлонге с пиалой чая в руке, хотя голова у него совершенно ясная, время от времени косится на своего гостя. Тот заметно напряжен — сидит, опершись локтем о ворох подушек, хмурится, чуть постукивает указательным пальцем о край своей пиалы. Не сделал ни глотка, между прочим. Так невежливо.
— Что ж вы, голубчик, ничего не едите и не пьете? Небось, позавтракать не успели. Не ценит молодежь преимущества здорового питания, ох, не ценит.
Стэнли Баскин кидает беглый взгляд на небольшой столик, уставленный свежайшими закусками родом с разных планет, машинально оценивая стоимость «легкого завтрака». Его светская улыбка нынче вдребезги разбилась о кристально ясный взгляд серых чуть навыкате глаз, а природный шарм и умение найти подход к любому собеседнику при общении с этим человеком словно бы натыкаются на непробиваемую стеклянную стену, за которой он не видит ничего кроме своего отражения. Что ж, думает бывший спецагент, ожидать чего-то иного от их всесильного шефа с кодовым именем «Контроль» не стоило. Во время работы в отделе они виделись всего пару раз и то мельком — шеф не любил личных контактов, агенты рангом пониже вообще знали о нем лишь понаслышке. Когда Баскин по прилету на Землю принялся дергать за ниточки старых связей в попытке выйти на кого-то достаточно влиятельного, кто мог бы помочь прекратить травлю ОЗК, ему пообещали устроить встречу с нужным человеком. Имя Виктора Саломыги ему ни о чем не говорило, но он решил, что попытка не пытка. И совершенно напрасно — некоторые попытки порой оборачиваются чем-то и похуже. Например, когда выясняется, что Виктор Саломыга и «Контроль» — это один и тот же человек, и ты оказываешься с собственным уже бывшим начальником наедине в нарочито неформальной обстановке. Если задаться целью, то можно без труда вычислить, кто же из его знакомых подложил ему такую свинью, но сейчас не до того. Сейчас основная задача — покинуть как можно скорее этот райский уголок и желательно не вперед ногами.
— Вы явно не ожидали встречи со мной, я заметил, — Виктор делает глоток из своей пиалы, смакует чуть горьковатый привкус, — Ваша способность контролировать мимику ослабла, вот что значит отсутствие практики. Работа на ОЗК здорово вас расслабила, Стэнли. Ничего, что я по имени? Вы уже не мой подчиненный, а в данный момент мой гость.
Баскин чуть приподнимает уголки губ, с покаянным видом пожимает плечами.
— От вас ничего не скроешь. И да — я утратил хватку, вы правы.
Признание правоты собеседника и его полного над собой превосходства довольно тонкий способ польстить, хотя, судя по улыбке шефа, у него иммунитет к лести, впрочем, как и к любым другим способам воздействия.
— Ну, если вы вернетесь в отдел, то довольно быстро восстановите прежнюю форму.
Брови Стэна непроизвольно ползут кверху. Признаться, подобного он не ожидал.
— Мне казалось, я сжег за собой все мосты. Мой куратор…
— Ваш куратор подал в отставку спустя неделю после вашего ухода. Если бы я лучше контролировал ситуацию, вы бы и дальше продолжали на нас работать. Я не из тех, кто разбрасывается ценными кадрами.
Виктор многозначительно глядит на Стэна, салютуя ему своей пиалой, а у того полный сумбур в голове. Лучше контролировал ситуацию, как же. Этот человек само воплощение контроля, вполне оправдывает свое имя. Не может быть чтобы… Хотя, вероятнее всего, его вербуют потому что он нужен. Нужен для чего-то вполне определенного.
Он поднимает в ответ свою пиалу, светски улыбается. Если его догадки верны, у него есть шанс выйти живым из этой передряги и даже, возможно, получить некоторые преимущества.
— Я готов выслушать ваше предложение.
— Что ж. Скажу сразу: ваша текущая работа на ОЗК — это чрезвычайно удачное стечение обстоятельств. У нас есть определенные планы на эту организацию. С момента основания она представляла собой сборище маргиналов, одержимых идеей спасения киборгов. Есть порода людей, которых хлебом не корми — дай только кого-нибудь спасать. Неважно кого — вымирающий вид тушканчика или угнетаемое племя ксеносов на одной из отдаленных колоний. Обыватели всегда готовы поддержать подобные начинания, ведь каждому клерку и каждой домохозяйке очень хочется почувствовать себя спасителем. ОЗК выделяли средства, под них меняли законы — политики же не хотят выглядеть жестокосердными монстрами в глазах своих избирателей. Но с тех пор, как этот сброд обзавелся собственной планетой, все сильно изменилось. Ресурсы, которые можно использовать для создания мощной террористической ячейки, сейчас находятся в руках людей ненадежных и психически нестабильных. Вы-то должны понимать во что может вылиться подобная ситуация. — Стэн машинально кивает головой, только теперь осознав, что цель его визита на Землю изначально была недостижима. — Совсем скоро против Гибульской будет выдвинуто официальное обвинение в мошенничестве и расхищении средств, выделяемых из бюджета на реабилитацию разумных киборгов, так что ОЗК понадобится новый лидер. И очень кстати, что у нас есть там свой человек, вполне способный занять это место. Вы ведь наш человек, агент Баскин? — Бестрепетно встретив пытливый взгляд чуть сощурившихся глаз собеседника, Стэн приподнимает правую бровь. Изображать «зеркало» можно обоюдно. Его догадки верны — он им нужен. А раз так, то он может сыграть в эту игру и выиграть. В конце концов, его этому специально обучали. Он уже открывает было рот для ответа, но «Контроль» останавливает его коротким властным жестом. — Подумайте, прежде чем отвечать. Вы слишком хорошо обучены, чтобы я мог читать вас, и вы способны обмануть практически любой детектор лжи. Сейчас вы, возможно, всерьез обдумали мое предложение и оценили открывающиеся для вас перспективы, а возможно, вы решили обвести меня вокруг пальца. Я рассматриваю любой из этих вариантов. Именно поэтому мне нужна страховка, агент Баскин. Доказательство того, что вы наш человек, а не человек Гибульской. Понимаете меня?
Стэн расслабленно кивает и принимает менее напряженную позу, словно последние слова собеседника не беспокоят его ни в малейшей степени.
— И что же должно послужить для вас доказательством моей лояльности?
— Там, на Кассандре остался ваш киборг. Он предан вам целиком и полностью, это я знаю точно. И там же находится приемный сын майора Ковалева. Прикажите своему Bond’у вывезти ребенка с планеты и передать его нашим людям.
Баскину приходится собрать всю свою волю в кулак, чтобы сохранить невозмутимость. Его мозг, словно идеально отлаженный компьютер, за секунды просчитывает вариант за вариантом. Можно согласиться, потом связаться с Данди, передать ему информацию, он узнает, что напарник под колпаком, у них есть система оповещения на подобные случаи… А смысл? Тут уж не подсунешь куклу вместо мальчика. Надеяться на то, что Данди что-нибудь придумает, чтобы его вытащить, потому что он всегда что-нибудь придумывает? Кинуть одного Bond’а против всемогущей Конторы? Это все равно что убить его собственными руками. Но, в конце концов, разве не для этого нужны киборги — спасать твой зад ценой своей жизни и делать за тебя всю работу?
Во рту горчит, хотя бывший спецагент не сделал ни единого глотка из своей пиалы. Он как будто всей кожей ощущает двух «семерок», неподвижно застывших в гуще зарослей в паре метров за его спиной и еще одного телохранителя — человека со станнером дальнего действия, прямо напротив них, над искусственным водопадом. Отличная маскировка, но не для глаз опытного агента.
С удовольствием словно бы прокручивает в голове кинокадры — первый робкий «живой» взгляд после того, как Стэн легким жестом взъерошил Bond’у русую шевелюру; довольная ухмылка Данди, что примеряет на себя образ агента 007 вместе с новым смокингом, проворные пальцы, поправляющие галстук-бабочку; сосредоточенный прищур над прицелом снайперской винтовки; чумазая физиономия с совершенно мальчишеским выражением, сосредоточенно дующая на сбитые костяшки пальцев — кто-то сказал, что так быстрее перестанет болеть; подпись Стэна под свидетельством об опекунстве, торжественное выражение лица Киры, пожимающей ему руку… Данди Баскин… У Стэна нет детей, и он полагает, что никогда не будет.
(— Непонятно сколько их там уже бегает при твоей «разборчивости» в сексуальных контактах!
— Милый мой, учитывая эффективность современных методов контрацепции, скорее всего, нисколько).
Где-то внутри себя бывший спецагент Стэнли Баскин невольно улыбается. А снаружи весь его облик похож на темное зеркало, в котором отражается респектабельного вида мужчина лет пятидесяти с залысинами над широким лбом, одетый в серую вязаную кофту, белоснежную сорочку и брюки свободного покроя.
«Прости, девочка, — мысленно обращается Баскин к Кире, — дальше вы уж как-нибудь сами».
— Зачем вам ребенок? — Стэн делает первый глоток из своей пиалы; чай совсем остыл, изысканный настой из чайных листьев, собранных, без сомнения, на самых экологически чистых плантациях, горьким пеплом рассыпается на языке. — Он тоже несет угрозу национальной безопасности?
Уловив сарказм в тоне собеседника, «Контроль» принимает вид брюзгливо-отстраненный.
— Вы ведь в курсе кто он? И в курсе того, что клонирование человека запрещено законом?
Баскин смеется — тихо и расслабленно, как человек, уже не стесненный никакими рамками.
— Насчет клонирования киборгов в законе ничего не сказано. Знаете, мне даже немножко обидно. Таким вот примитивным способом вы можете вербовать начинающих агентов, но не меня. Проект «Демиург»… Ничего не хотите рассказать об этом? — Баскин очень ясно видит, как по «зеркалу» напротив расползается широкая трещина и не может отказать себе в удовольствии испытать толику торжества. — Я все думал — чего же не хватает в этой жизни тем, кто затевает нечто подобное. Деньги и власть у них уже явно есть, в достаточном и даже чрезмерном количестве. Что еще? А все довольно просто. Надо лишь обратиться к истории. Все монархи древности, достигнув невообразимых высот, мечтали лишь об одном — сохранить свои достижения. Мечтали о бессмертии. Можно, конечно, воплотиться в потомках, но дело это ненадежное — непонятно кто уродится. Да и наследник — это не твое повторение и продолжение, а вполне себе самостоятельная личность. Так что хорошо бы сохранить себя самого, навечно. Но зачем вам нужен Алик Ковалев? Думаете, мизерная толика фрисских генов, случайно вплетенная в его цепочку ДНК наряду с генами людей, укушенных той же самой «блохой», что и рыжий киборг, даст ответ на вопрос как перенести сознание из одной оболочки в другую?
«Контроль» порывается заговорить, но Стэн останавливает, скопировав его жест, исполненный властной небрежности.
— Вы можете сейчас много чего мне сказать, господин Саломыга, или как вас там на самом деле. Но ваши слова ничего не изменят. Мальчика вы не получите. Ни при каком раскладе.
***
Планета Новый Альбион, тот же временной промежуток.
Застыв на месте, Вадим одной рукой продолжает держать перед собой явно бесполезный жетон, второй судорожно шарит по бедру в поисках кобуры и тут же вспоминает, что бластер у него отобрали на таможне в космопорте — сотрудникам гала-полиции, не находящимся при исполнении, ношение оружия на территории мегаполиса запрещалось.
Стремительный бросок «Мантикоры» взгляд человека зафиксировать не в состоянии, но внезапный сильный толчок убирает майора Ковалева с линии атаки, отбросив в угол справа от двери — он падает на спину и едва успевает поймать прилетевшую следом Киру. Фигуры двух киборгов движутся так быстро, что становятся похожи на смазанное пятно; яркая вспышка на долю секунды разгоняет полумрак кабинета, а потом Вадим видит, как Данди отлетает назад, врезавшись в стену, а «Мантикора» зажимает ладонями глаза. В следующий момент их с Кирой вздергивают на ноги за шкирку, словно котят и выталкивают за дверь. Взъерошенный, с запекшейся кровью на волосах Данди подпирает дверь спиной и торопливо выпаливает на выдохе:
— Бегите, живо! Я сжег ему сетчатку, но он и вслепую меня уделает, надолго не задержу! Уходите через пожарный выход, не садитесь в наш флайер, возьмите такси!
Кира трясущимися руками вынимает из кармана куртки глушилку, но Данди мотает головой.
— Они защищены. Давайте, шевелитесь!
У Вадима на задворках сознания вертится мысль насчет наглых жестянок, которые тут раскомандовались, но тело движется будто само по себе — ухватив Киру под локоть, он увлекает ее вперед, в боковой коридор, успев напоследок увидеть, как рука «Мантикоры» пробивает толстенную дверь из цельного куска дерева будто картон, как Данди отскакивает назад, как тонкое лезвие, мелькнув серебристой молнией, отсекает противнику кисть руки, а брызги крови образуют причудливый узор на кремового цвета стене.
Потеря конечности задерживает «Мантикору» буквально за пару секунд — дверь с громким треском вылетает, и убийца делает шаг наружу, сканируя окружающее пространство. Скользнув к противоположной стене, Данди замирает неподвижно, включив режим «невидимки». Киборга можно ослепить, оглушить, лишить обоняния, но у него все равно останутся сканеры. Поможет ли его уловка обмануть улучшенную модификацию седьмого DEX’а? Это выяснится в самое ближайшее время.
Данди искусственно замедляет удары сердца и не дышит, сейчас система противника идентифицирует его как неодушевленный предмет, а зрение «Мантикоры» частично восстановится не раньше чем через четверть часа. Секунды утекают словно капли из плохо закрученного крана, «Мантикора», замершая посреди коридора, похожа на статую, а Данди мысленно умоляет Вадима и Киру поторопиться. Если система противника решит, что наиболее опасный объект потерян, она направит убийцу вслед за людьми, и тогда придется вмешаться и выдать себя. Данди мысленно перебирает варианты как одолеть врага, каждый раз заходя в тупик. Невозможно долго водить за нос боевого DEX’а, а в открытой схватке он против «Мантикоры» словно худосочный клерк против чемпиона мира по боксу в тяжелом весе — его просто разорвут на части.
Когда «Мантикора» делает шаг к тому самому боковому коридору, куда свернули Вадим и Кира, Данди тенью отделяется от стены, очень четко понимая, что доживает последние минуты, а безглазая Смерть медленно поворачивает голову в его сторону. Но он не успевает ничего предпринять — властный голос за его спиной заставляет и его, и «Мантикору» замереть на месте.
— DEX, стой! Смена приоритетов — угроза жизни хозяина!
Данди оборачивается и видит на пороге кабинета Дио Дуэйна, того самого рок-музыканта, который девять лет назад заказал собственного клона и к которому они прилетели за ответами на свои вопросы. Только вот глаза людей не светятся алым.
Зажав шею своего незваного гостя локтевым сгибом левой руки, Морс глядит в незрячие глаза «Мантикоры» и слегка пережимает человеку трахею, заставив сдавленно захрипеть.
— Одно движение — и я сломаю ему шею. Ты не успеешь меня остановить.
В широком дверном проеме виднеется фигура второго DEX’а — судя по судорожным подергиваниям лицевых мышц и позе словно у марионетки с подрезанными нитями, его взломали. Что ж, думает Данди, кажется, этот раунд за нами.
***
Спустя полтора часа офис Дио Дуэйна, расположенный в пентхаусе одного из центральных небоскребов, уже не так сильно напоминает поле боя — разбитая дверь и сломанная мебель убраны, пятна крови отмыты, обе «Мантикоры» деактивированы и упакованы в транспортировочные модули, а их хозяин покоится на диване в глубокой отключке и с наручниками на запястьях.
Высокий русоволосый DEX «шестерка» с видом заправского дворецкого вносит поднос с напитками и раздает гостям. Разумный — сразу замечает Кира, ибо парень то и дело кидает на нее настороженные взгляды. Таких недоверчивых в ОЗК через одного. А вот его хозяин… При виде, как Дио Дуэйн закуривает, нервным жестом убирает волосы со лба и тянется за чашкой кофе размером с небольшое ведерко, ей крайне сложно поверить, что он тоже киборг. Несмотря на то, что некоторое время назад он на ее глазах вышел из боевого режима и хладнокровно вправил себе вывихнутое плечо. Так же было с Гидеоном. Наверное, они уже даже не киборги, а какая-то промежуточная форма жизни. Сверхлюди. Эта мысль слегка пугает.
— Ну, — произносит хозяин кабинета, пытливо оглядев гостей, — я примерно догадываюсь зачем вы здесь и какие вопросы хотите задать. Честно говоря, если бы мы из-за произошедшего инцидента не оказались с вами в одной лодке, я бы не стал откровенничать. Но теперь… Спрашивайте.
— Вы же…., несмело произносит Кира, — вы ведь не Дио Дуэйн, верно? Вряд ли он был киборгом. Вы его клон.
Морс насмешливо-пренебрежительно дергает уголком рта.
— Я бы сказал, что вы довольно проницательны, госпожа Гибульская, но сложно не заметить очевидного.
— Можно просто Кира. А вас мне как называть?
Ее собеседник выдыхает сигаретный дым изо рта и произносит уже более мягким тоном.
— Можете называть меня «Морс». Дио дал мне это имя, он совершенно искренне считал меня своим братом-близнецом. Мало кто знал, что Дио диагностировали шизофрению, когда ему было девятнадцать. На тот момент он уже успел стать знаменитым, отчасти благодаря продюсеру Борису Ларго, у которого был нюх на таланты, надо отдать должное этому сукиному сыну. Болезнь прогрессировала, лекарства не помогали, а более сильные препараты превращали его в овощ. Дио все время казалось, что за ним следят, что ему угрожают и хотят его убить. Он стал бояться выходить из дома, отказывался от концертов и интервью. Львиную долю доходов музыкантам приносят живые выступления, Ларго не хотел терять деньги и начал искать выход из положения. Не знаю, чья это была идея насчет клона — его, или самого Дио. Возможно, он подвел Дио к этой мысли. У Ларго были хорошие связи в «DEX-компани», что в совокупности с большими взятками дало результат — дексисты нарушили закон и клонировали человека, вживив клону процессор и импланты. В то время как раз разрабатывалась линейка Bond, её отличительной чертой была маскировка — ни таможенные, ни стандартные медицинские сканеры не в состоянии отличить этих киборгов от людей. Примерно тот же принцип использовали на мне, плюс стандартный программный пакет телохранителя — я должен был присматривать за Дио помимо всего прочего. Телохранитель из меня получился хреновый, — Морс давит окурок в пепельнице и кривит губы в горькой усмешке, — В то время как я участвовал в очередном идиотском ток-шоу, Дио заперся в ванной и перерезал себе сонную артерию. Но я забегаю вперед. Основной моей задачей стало выдавать себя за Дио на публике. Мне подключили специальную программу имитации личности, но со временем я пользовался ею все реже и реже. Осознавать себя я начал практически сразу, да и Дио относился ко мне как к человеку — мы вместе читали, смотрели фильмы, сочиняли музыку, у меня был неограниченный доступ к инфранету, я общался с людьми на равных, выдавая себя за него. Поэтому я «вырос» очень быстро. Знаете, когда я познакомился с Диконом, — Морс кивает в сторону «шестерки», — я очень даже ощутил разницу и понял, насколько много было у меня возможностей и насколько мало их у других мне подобных.
— Отец как-то проговорился, — Кира устало массирует переносицу и делает глоток из своей чашки с кофе, — что для Bond’ов изначально предусматривали взаимодействие органической части мозга и процессора, поскольку им предстояли задачи посложнее боевых операций, охраны, бытовых или интимных услуг. Невозможно заложить в программу все варианты развития событий, требуется еще и способность к импровизации, хотя бы базовая. Это основная причина, по которой Bond’ов утилизируют после одной-двух операций, не только из-за опасности утечки секретных данных. Тут угроза срыва практически у каждого второго, а может и первого. — Данди, помнишь, Стэн говорил… — Кира поворачивает голову к Bond’у и замолкает на полуслове — Данди стеклянно пялится в одну точку, сейчас он похож на куклу или киборга, ушедшего «в процессор». — Данди?! Эй, ты в порядке?!
Спустя секунду тот «отмирает», моргнув, обводит всех присутствующих потемневшими глазами.
— Простите, я… Мы со Стэном выходим на связь через определенные промежутки, такая у нас договоренность. Просто сигнал, что все в порядке. Если кто-то не вышел на связь — значит, дело плохо. Этот алгоритм мы не нарушали ни разу. И вот… Стэн пропустил сеанс.
— Вариант «загулял с девицей, забыл о времени» не рассматривается? — подает голос Вадим. — Или что-то со связью случилось?
Данди качает головой.
— Наша с ним работа в конторе… Это ведь не с должности бухгалтера уволиться, оттуда уходят либо вперед ногами, либо на повышение. Глупо было надеяться, что нас просто оставят в покое.
— Если нужна моя помощь, — решительно произносит Морс, — то можешь на нее рассчитывать.
Данди чуть приподнимает уголки губ.
— Спасибо, буду иметь в виду. Но тут может помочь лишь один человек. Вот он. — Bond кивает на их незваного гостя, который так и не пришел в себя после солидной дозы транквилизатора.
Глаза Морса загораются.
— Ты его знаешь? Ларго часто связывался с ним, я думал, он из «DEX-компани», но так и не нашел никого похожего среди бывших и нынешних сотрудников.
— Его имя Лерой Бартоломью Орланд, полковник спецслужб и главный куратор проекта «Bond». Именно он размещал заказы на киборгов моей линейки. А еще у него пятнадцать процентов акций «DEX-компани», как и у многих высших военных чинов. Армия, спецслужбы и «DEX-компани» переплелись так тесно, что распутать этот узелок до конца вряд ли удастся. Этот человек способен не только помочь мне найти Стэна, у него, полагаю, есть ответы на все наши вопросы касательно проекта «Демиург».
— Да уж, — раздумчиво произносит слегка ошарашенный такими откровениями Вадим, — дело за малым — уговорить этого типа с нами сотрудничать.
Данди пожимает плечами, его добродушно-лукавая улыбка сейчас похожа на холодный оскал.
— Я умею быть чертовски убедительным.
И отчего-то ни Кире, ни Вадиму не хочется знать подробностей насчет его методов убеждения.
Комментарий к Эпизод 5: Умри, но не сегодня
Музыкальная тема к эпизоду: "Умри в другой день"
https://www.youtube.com/watch?v=QXXEpNa3CqQ
Давние раны болят по ночам,
В сердце стонет прошлая боль.
Как это несправедливо! Да, и зачем?
Самокопание — земли соль.
Давняя вина — как сухое вино,
Душу наполнит — и подняться лень:
Лежишь в луже, повторяя одно,
Что ты плохая и тенью тень.
А чтоб подняться, вскинув крыла,
Взвившись стрелой в поднебесную высь,
Лук натяни, чтоб стрела ушла,
Спину выпрями и улыбнись.
Труд над собой – самый важный труд:
Важно поутру открывать глаза.
Смелость и покой победят испуг,
Выбери решительно, за что ты «за».
Не бойся в какофонии чужих сирен
Подать хриплый, сиплый, но голос свой.
И пусть грозит опасный жизни крен,
Но жизнь почти яхта: плыви и пой!
А потом они засыпают в обнимку. Точнее, это Айвен засыпает, сграбастав Бая в объятья и уткнувшись губами ему в висок. Бай не спит, ему жалко тратить на сон такую ночь. Он старается запомнить в мельчайших подробностях все. Сонное теплое дыхание Айвена, запах его кожи, тяжесть руки на спине. Закрывает глаза, продолжая улыбаться: спать он не собирается, но так удобнее вспоминать и переживать заново. Даже если Айвен полностью удовлетворил свое любопытство и тягу к экспериментам, даже если ничего подобного больше никогда не повторится — оно того стоило. Конечно же стоило!
Просыпается Бай один. С кухни пахнет кофе и жареным беконом. Бай бы не отказался ни от того, ни от другого, но вошедший Айвен прячет за спиной явно не кофейник со сковородкой. Что-то маленькое. Лчень маленькое. В подарочной коробочке.
Холодом стягивает позвоночник. Не надо, Айвен…
— О, ты уже проснулся! А я вот тут…
Коробочка. Маленькая, плоская. Перевязанная голубой ленточкой. Бай смотрит на нее, как на гранату с выдернутой чекой.
— Мне кажется, тебе должно понравиться.
Подарок. Пусть это будет просто глупый ненужный подарок.Любой. Это не может быть кольцо. Не может, не может, напрасная паника. Хотя… с Айвена станется. Вот как раз с Айвена и станется..
Ох, Айвен, зачем ты так.
— Открой.
Улыбаясь — привычно, одними губами, — Бай откидывает плоскую крышку, готовясь так же искусственно восхититься и поблагодарить, что бы там ни увидел. Айвен старался. Айвен хотел как лучше. И значит, надо обрадоваться…
Секунду или две Бай в полной оторопи разглядывает содержимое, напрочь забыв улыбаться. И начинает ржать — дико, взахлеб, откинувшись обратно на подушки и не обращая ни малейшего внимания на смущенного и недоумевающего Айвена (что здесь такого смешного? неужели он недоволен?). И все никак не может успокоиться, выплескивая в нервном хохоте напряжение последних суток и продолжая сжимать в руке дубликат ключ-карты от айвеновской квартиры.
Снова Марик зашел на сайт ОЗК – а там начавшаяся после его комментария дискуссия продолжалась и была в самом разгаре. Сначала решил, что терять ему нечего, кроме хозяина, и хотел уже заявить о себе, но вспомнил, что есть Лола.
И на следующий день в перерыв между заказами зашёл в офис ОЗК с целью просто познакомиться. Там крайне удивились, но были предельно вежливы и спокойны – такого гостя нельзя пугать, не каждый день появляется разумный Mary – предложили чаю, Марик отказался и ушёл.
Через пару дней зашёл снова. И ещё через день – и только в третий приход сказал, что ему нужны документы. Имя он себе уже выбрал.
Выглядит он как типичный итальянец, значит, имя должно соответствовать. Самое популярное имя – Антонио. Если коротко – Тонио. Или — Тонино. Нино.
Нино – коротко, загадочно и непривычно. Нино.
Имя выбрано давно, вместе с Романо, которого прежний хозяин звал просто Декс, – но хозяин не знает об этом. И не узнает.
Теперь нужна фамилия. Какая может быть фамилия у киборга, если нет ни отца, ни матери? Тогда по виду деятельности – а куплен он для того, чтобы работать с голубями. Голубь – Коломбо*.
Нино Коломбо – звучит хорошо, и проговаривать можно и тихо, и громко.
Пока Марик всё это объяснял сотрудникам ОЗК, они не проронили ни слова! От киборга модели Mary проявления разума никто из них и не ожидал – а тут целая лекция почти по философии!
Предложили пройти полное тестирование – Mary отказался, нет времени, может быть, попозже, да, и от хозяина он пока уходить не собирается, пропадёт без него хозяин, но зарегистрировался и паспортную карточку взял.
Подумав, потребовал паспортную карточку и на Лолу – скинул её голо, толковое имя в голову не пришло, написали – Лотта Лола, сотрудники удивились, но просьбу выполнили.
***
Лето началось спокойно, Симон смог взять себя в руки и прекратить пьянки, но сам он ездил снимать только свадьбы, его сопровождали оба киборга, если требовались все птицы, или только Марик или Лола, если достаточно было двух или трёх птиц.
Все остальные заказы выполнял Марик, и всё чаще киборг летал на съёмку на хозяйском флайере, надо было соответствовать репутации хозяина, да и аппаратуры становилось всё больше и больше – штативы, отражатели, прожектора, появился новый большой кофр с аккумуляторами и сменными объективами.
Лола как-то осмелела и сказала хозяину:
— Не пора ли купить DEX’а для охраны Марика? Кибер-воров всё больше и больше, а у него аппаратура и птицы…
Симон отказал:
— Обойдётся.
Не обошлось, пару раз Марик очень удачно ушёл от слежки – помогли видеозаписи с камер птиц, заметил подозрительных типов издалека и скинул видео полицейскому DEX’у.
По совету Лолы Mary зашёл в ОЗК и попросил, чтобы один из DEX’ов-сотрудников сопровождал его на выездах, а за это пообещал скидывать ему видеоролики с камер птиц с информацией о киборгах заказчиков.
В ОЗК Марику опять предложили пройти тестирование – всё-таки разумных Mary выявлено настолько мало, что было бы глупо не изучить такой феномен. В обмен предложили программу, ограничивающую возможность хозяина командовать своим имуществом – фактически DEX’овскую программу неподчинения, адаптированную для Mary.
И Марик согласился, деваться некуда, – но для хозяина оформил как заказ на выездную съёмку, требующую полдня времени и Лолу – и программу после тестирования получили оба киборга.
***
В своём микрорайоне Марик знал всех полицейских и их киборгов, и при необходимости мог попросить помощи у любого из них.
Но на выезде в другие районы города сообщал в ОЗК и на полпути забирал DEX’а, летел в кафе или ресторан, проводил съёмку праздника или поминок, голуби словно случайно залетали в кухню и в подсобки на несколько секунд и сразу возвращались в зал на руки к киборгу.
А после выполнения заказанной съёмки Марик с DEX’ом минут на пять или десять останавливались около какого-нибудь торгово-развлекательного центра, выпускали пару голубей, и Марик проводил короткие двух- или трёхминутные сессии для желающих иметь снимок с птицами всего за один или два галакта, принимая оплату на свой электронный кошелёк.
Снятые птицами видеоролики скидывались полицейскому DEX’у, и Марика полицейские не трогали, а однажды даже защитили от оказавшегося рядом дексиста – Mary по приказу полицейского озвучил приказ хозяина тестировать в ручном режиме новую голокамеру, и его отпустили.
Но после третьего такого выезда Симон всё-таки просмотрел отснятый материал, остался доволен – и запретил Марику выезжать дальше своего района, чтобы не голограф искал заказчиков, а заказчики ехали к голографу, а через пару дней снова поднял цены на свои услуги.
***
В конце июля Симон арендовал пентхаус двухсотэтажного небоскрёба с видом на очень далёкое море в более престижном районе города, купил новую голокамеру с более мощным объективом – снова в кредит – и новый кофр, и ещё новые светильники, и отражатели, оборудовал студию — и принимал заказчиков уже в домашнем халате.
Марик по-прежнему был одет в чёрное, Лола была одета в белое, и на крупные выездные заказы киборги ездили только с хозяином.
Все остальные заказы выполнялись в студии – одиночные и групповые портреты с птицами, съёмки моделей для Инфранет-изданий, «звёзды» местной эстрады и даже заезжие знаменитости.
Ромео стал своим в огромной квартире, делая моделям причёски, и уже пытался командовать киборгами, объясняя им, чего он хочет добиться. В конце концов Симон дал приятелю третий уровень управления на Лолу, у неё были программы косметолога и визажиста, и при необходимости она стала помогать стилисту.
Киборгам было запрещено покидать квартиру без разрешения хозяина – но обоим это было уже не критично, оба могли обойти любой хозяйский запрет. Но не желая палиться, запрет соблюдали.
Симон не заморачивался мыслями – разумны ли его киберы? – на всех каналах и сайтах твердили о разумности только DEX’ов, и убедили всех зрителей, что Mary и Irien’ы просто тупые куклы.
Марик лишился возможности зарабатывать самостоятельно, но Лола нашла выход из положения. Голубей всё равно надо каждый день выпускать летать, так почему бы не делать это на рассвете или на закате? И клиентам в дневное птицы мешать не будут.
Мысль просто гениальная!
Хозяин разрешил, ему всё равно, чем киберы развлекаются, лишь бы работали исправно и не мешали общаться с новыми друзьями и новыми подружками, которые менялись почти ежедневно.
*Коломбо (Colombo) – «голубь».
Подробнее: http://italia-ru.com/page/italyanskie-familii
Запрещенный врачами завтрак они съели. Про монастырь, куда они ехали, Дин рассказал. Обитель, основанная выходцами из далекой России, называлась труднопроизносимым именем, да и вера у них тоже была какая-то не совсем обычная, по словам Дина. Но монастырь исправно поставлял святую воду, освященные пули и прочие нужные вещи. А главное, там было весьма надежное убежище. Святые отцы были просто повернуты на безопасности и в лице Лиги охотников нашли достойных союзников. Начать хотя бы с того, что дьявольские ловушки, спрятанные или замаскированные, имелись в каждом помещении внешнего кольца.
Сэм не отказался бы послушать и дальше, но тут дверь открылась еще раз.
— Ну как вы сегодня, пациент?
— Упс… — на лице Дина промелькнуло выражение «О-я-влип» — в комнатку вплыла та самая пожилая женщина, что выгнала Сэма вчера.
Интересно, откуда она взялась? Машина ж двигается… Не запрыгивала ж она на ходу! И среди бараньих туш не пряталась… Но тут дама оглядела представший ее глазам беспорядок – и Сэм непроизвольно напрягся – если эту женщину боится даже Дин, то что она сделает, если у нее на лице такое выражение?
— Так. – процедила она, — Ну разумеется.
Братья невольно замерли от такого… тона.
Женщина поставила на полку какой-то металлический ящик и шагнула к ним. Как джип «Хаммер», мощно и неотвратимо. Только джип обычно не упирает руки в бока.
— Обрывки упаковки. Ну конечно. Крошки и кости. Понятно. Стаканы от кофе у постели пациента средней тяжести – ясно, а чего ж я еще ожидала. Если в моем медбоксе оказался Винчестер, это понятно и объяснимо. Удивительно еще, что простыни не в оружейной смазке! – врач (судя по всему, та самая миссис Хиггинс) говорила – как гвозди в крышку гроба заколачивала, — Может, тут еще и девица где-нибудь запрятана? Или опять какая-нибудь нестерильная зверюга – где ты их находишь, хотела бы я знать?!
— Нет, — успел вставить Дин, но врач еще не закончила.
— Это слабо утешает. Дин Винчестер, я, конечно, понимаю, что при вашем образе жизни беспокойство о своем здоровье – совершенно излишняя черта характера, но я думала, что в вашей семье хотя бы у тебя с мозгами все в порядке! Пить кофе после вчерашнего! Есть это холестериновое непонятно что! Превратить мой бокс в филиал закусочной – это слишком!
— Миссис Хиггинс…
— Да еще и брату подаешь отвратительный пример! – очевидно, врач решила их добить, — На живот, Винчестер, и чтоб ни звука, пока я с тобой не закончу!
Сэм машинально прикинул, куда бить тем железным ящичком, чтоб оглушить… но Дин только вздохнул и безропотно лег на постель лицом вниз:
— Во, видал, Сэмми, кто управляет Лигой? Миссис Хиггинс даже папа побаивается…
Сэм не нашелся что ответить.
— И правильно побаивается, — суровая особа натягивала белые полупрозрачные перчатки, — Попадется он мне в руки – узнает, что я думаю о его воспитании детей! А теперь последний раз говорю, умолкни! – решительные руки быстро, но относительно осторожно сдернули с пациента штаны и завернули пижаму.
— Осторожней! – вырвалось у Сэма.
Две пары глаз уставились на него.
— Спокойно, братишка, все путем…
— Слушай, парень… Сэм, да? Собери упаковку и приведи бокс в порядок. Потом я тебя посмотрю.
Суровая женщина врач измывалась над Дином не меньше часа. Прощупывание, дотошный осмотр и не менее дотошный допрос о самочувствии, ощущениях, и даже о… Сэм покраснел с головы до ног, отчаянно смутившись от того, что ему придется отвечать на что-то похожее. Уколы, таблетки и лекция «что можно и что нельзя в таком состоянии». И угроза запереть пациента в изолятор в случае несоблюдения режима….
Потом она взялась за Сэма, и когда, наконец, ушла, оба брата чувствовали себя так, словно только что сразились, по меньшей мере, парочкой демонов!
— Бррррр… – наконец выдохнул Дин.
— У-у-у-у, — кивнул Сэм.
— Я как-то у нее жил четыре месяца, представляешь?
— Как?!
— Не так уж плохо! Мы охотились в ее краях. Напоролись на одну лишнюю тварь. И когда меня помяли, папа к ней помчался. Ох, Сэмми, это было почти кино! Чтоб папу так прижали к стенке и пропесочили как мальчика – ради такого стоило потерпеть сломанные ребра и все остальное.
— Она и отца выругала?
— Ага. Весело было.
— И он после этого тебя там оставил?
Дин невесело усмехнулся:
— Так надо было. Вряд ли я б смог нормально ходить, если б не она. Вдобавок научился кой-чему. Все не без пользы. Но зато и погоняла она меня! Железная леди.
И Дин пустился рассказывать, как миссис Хиггинс запихнула его в местную школу и заставила зубрить, как таскала за собой в больницу и заставляла часами на тренажерах вкалывать… Как пристроила в помощники… и как смотрела, когда застукала с хорошенькой медсестричкой. А потом лекцию читала о способах предохранения.
Сэм в ответ поведал о Рыси и «награде за успехи в учебе». О первой награде. О второй при Дине лучше не вспоминать…Дин на миг помрачнел, но быстро встряхнулся и принялся расспрашивать о том, какие девушки брату нравятся. А потом принялся рассказывать, как в шестнадцать лет, приехав с очередной охоты, он нарвался на троих девиц, хозяйничающих в их с отцом домике. Девицы вычислили, что у симпатичного парня день рождения и решили устроить ему «подарок». Светлая идея, очевидно, осенила сразу троих одновременно, и, встретившись в домике, гостьи сначала передрались, а потом решили, что три подарка лучше, чем один, и Дина на всех хватит…
Поэтому, когда в дом ввалились изрядно вымотанные охотники (Дин напрочь забыл о своем дне рождения!), девицы успели наставить везде цветочков, зажечь свечи и расстелить диван. На который все и полегли, основательно напробовавшись принесенного джина… К приходу именинника все были пьяны настолько, что с трудом отличали, кого из Винчестеров они пришли «поздравить» и повесились на обоих…
Скандал получился тот еще!
Папа кипел, девушки хныкали и липли, как скотч, а в дом уже ломилась первая пара родителей, потерявших свою дочь… Такой вот день рождения. Папа успокоился только к утру…. Потом даже подарок сделал…
Сэм рассмеялся, представив озадаченного брата с тремя пьяными девчонками…
— Подожди, вот устрою тебе день рождения в твои шестнадцать, будешь знать, как смеяться над старшим братом!
— Тоже с тремя девушками?
— С плюшевыми мишками!
— Ой, Дин, ты с ними спишь? С мишками? Покажешь?
Брат озадаченно поерошил волосы:
— Эй, подожди…
— А другие охотники знают?
— Сэм, да ты шантажист! – осенило Дина.
— Ни капельки, — Сэм с упоением вернулся в детские годы и вовсю дурачился, встречая полное понимание и одобрение. – Я просто правду скажу.
— Ах ты, вредина! А ну, иди сюда…
— Зачем это?
— Шантажистам уши мнут!
— Неа, им дарят то, что они хотят!
— Иди сюда!
— Ой-ой, напугал! Догони сначала!
В результате они повалились на постель Дина, хохоча и увертываясь от шутливых подзатыльников, и спустя пять минут схлопотали сокрушительный нагоняй от миссис Хиггинс…
— О, мы похоже, приехали… – Дин прислушался.
— Думаешь?
— Тут пропускной пункт должен быть. Нам лучше притихнуть. Послушай, Сэм… Нам тут помешали. Иди все-таки сюда. Наклонись. Вот так.
На шею падает что-то холодное, мгновенно согревающееся.
— Что это? О-о…
На грудь ложится странный кулончик, напоминающий деформированный орешек. Только маленький. Янтарь и золото…
— Это мое, — Дин почему-то волновался, — Носи не снимай, ладно? На нем уйма всяких защит. Всякое может быть…
И снова Сэма тронул холодок тревоги.
Что же будет дальше?
— Итак, это простое и легкое задание, Сэм. Ассоциативный тест, — мужчина-психолог выглядел нарочито мягким, но юноша видел, какими острыми становятся глаза человека, когда он снимает очки. И этот тихий голос он уже начинал ненавидеть, хотя слышал его только второй день. Люк тоже говорил, что боится этого человека…
— Я готов.
— Расслабься, Сэм, хорошо? Успокойся.
— Вы все время повторяете это. Я спокоен. Правда.
— Ну хорошо, не волнуйся. Я буду называть слова, а ты отвечай на них, что придет в голову.
— А если я отвечу неправильно?
— Здесь не бывает неправильных ответов. Ус… Просто отвечай, хорошо?
— Да.
— Итак, начнем. Солнце.
— Жара…
— Человек.
— Жертва.
— Часы.
— Задание….
— Кальмар.
— Что?
— Стоп. Ты не должен задавать вопросы, Сэм. Ты должен просто ответить.
— Но я не знаю, что это!
— Ладно, спокойно… Давай немного иначе. Ассоциативные цепочки. Ты называешь слова сам, одно за другим. К примеру, часы – рука – ладонь – обручальное кольцо – свадьба – медовый месяц – Таити. И так далее… Понятно?
— Да.
— Тогда начнем? Первое слово даю я. Человек.
— Человек, – послушно повторил Сэм, незаметно переплетая пальцы… – Человек…
— Ну говори.
— Человек… Низший… Оскорбление… Драка… Наказание… Наставник… плети… демон… святая вода… Дин…
— Ну? Дин, и дальше?
— Вина… Простил… Помощь… Секс… Я не хочу об этом!
— Ладно, спокойно-спокойно… Давай другой стимул: город.
— Прайд…
Бег был маленький и тощий. Но шустрый. Быстро бегал, высоко прыгал, проворно лазал и даже падать умел не особо больно. А иначе как жить, если маленький? Никак не жить. Жил он, где придётся, часто ночевал в звериных норах, отобедав хозяевами. Хорошо жил.
Брёл однажды Бег по лесу и вдруг услышал шорох. Выглянул из-за кустов, а это Ыых волочил большую добычу. Тушу косули — матерой, жирной.
Удачливый охотник! Много мяса добыл, вкусно будет! — восхитился Бег. К Бегу вообще часто мысли умные приходили. И Бег знал уже, что мысли — как весенние зайцы, поодиночке не ходят. Подождал вторую. И она оказалась такой вкусной, что он аж присел: — а вдруг удачливый Ыых решил это богатство припрятать?
Бег стал незаметно следить за Ыыхом. Но тот по лесам не скитался, он тащил тушу убитой им косули к пещере. Бросил добычу у входа, прорычал громко:
— Ыых!
Удачный день, стало быть. Чтоб все соседи знали.
Из пещеры вышла Вау. Увидел её Бег — чуть из кустов не выпал: Вау! Хороша! Даже лучше, чем туша косули. Хотя та ему тоже понравилась. А лучше и то и другое. И чтобы никаких Ыыхов рядом. Делиться с Ыыхами, вот еще!
Жадный был Бег.
А Ыых тут приосанился, одну руку в бок упер, другой Вау на тушу косули показывает.
— На! — говорит.
Чтобы, стало быть, сразу ясно всем было — кто тут такой герой и для кого старался. И Вау чтобы тоже ясно было. И Бегу. Обидно.
Но тут Вау утащила Ыыха в пещеру. И ладно бы одного утащила, а то ведь вместе с косулей! Тоже, значит, жадная.
Но Бег был не только жадный, но и хитрый. А на голодный желудок мысли сбегались, словно косули на соль. Зверьков Бег ловил, норы отвоевывал. Тут большая нора. И звери большие. Но Бег ведь хитрый!
Он вспомнил, как однажды приманивал большую птицу. Притворился её сородичем и стал петь как она, чтоб подобраться поближе. Тогда получилось. Вкусная была птица. Значит, и тут надо действовать так же. Пока другие надеются на силу, он возьмёт хитростью, ведь песни птиц все любят. Главное, дождаться, когда грозный Ыых уйдёт.
Бег укрылся в густых зарослях, но от долгого ожидания задремал. Когда очнулся, уже стемнело. Живот заурчал, призывая идти в разведку. У входа в пещеру Бег прислушался — гремят камушки, костяшки, а иногда раздаётся мурлыкающий голос Вау. Ыыха не слышно. Это он удачно зашел! Самое время действовать.
И он начал выплясывать возле пещеры: замахал руками, как птица крыльями, и запел протяжно:
— На-на-на! На-на-на!..
Неужели не получится? Неужели не выглянет? Бег старался изо всех сил.
Вдруг в свете луны он увидел Вау, удивлённую услышанным.
Главное подманить поближе, возрадовался Бег. Он запел и замахал руками сильнее:
— На-на-на! На-на-на!..
Но тут силуэт Вау заслонила громадная тень, это из пещеры вышел Ыых, а в его руке виднелась похожая на дубину кость с остатками недогрызенного мяса.
— На-на… — осёкся певец, плохо дело. И начал отплясывать в сторону: мало ли зачем он горланит, вдруг не поймут.
— Вр-р-рах?! — громогласно замахнулся вкусной дубиной хозяин пещеры. Но не швырнул в наглеца, пожадничал. А Бег так надеялся. Какие все-таки все жадные.
— Бег, — скромно поправил плясун и руками развёл, будто он всего лишь мимо танцевал. Просто так, безо всякого умысла. Тем более что заросли уже близко. Хорошо оттанцевал. Правильно. Хотя кости с мясом и жалко, могли бы и кинуть. Но лучше пусть не кидают, чем догонять бросятся.
Бег ловко прыгнул в кусты и побежал, побежал, побежал…
Ыых преследовать врага не стал — на сытый-то желудок. Вот еще, за мелочью всякой мимоходящей гоняться. Рыкнул на нее — и достаточно. Тем более что Вау довольна, смотрит ласково и восхищенно даже. И не рычит. Правильно, кулаками да дубиной врага каждый изгнать может. А вот чтобы так, одним грозным словом… Сосед бы точно не смог!
Но прыгуна Ыых запомнил на всякий случай. От таких На-Бегов всякое можно ожидать.
— Катерина. Глафира. Мария. Стефания…
— Я не буду в этом участвовать, — светловолосая феникс решительно качнула головой.
— Что?
— Я, если помните, временная родственница предполагаемой преступницы. А родственницы, если я правильно помню, не имеют права высказываться ни за, ни против. Точнее, их голос не засчитывается при решении. Верно, Лизетта?
Глава клана с непроницаемым видом встретила и ненавистное произношение своего имени на прежний лад, и напоминание о законе. Хотя льда в голосе поприбавилось. Кажется, он уже в горле похрустывает…
— Мы можем расторгнуть договор немедленно. Здесь присутствует Хранительница, и ты вправе испросить другую Наставницу для своей дочери.
— Благодарю, — в спокойном тоне Стефании вдруг ясно прозвучала нотка насмешливого вызова, — Но я не собираюсь менять наставницу. Диана мне этого не простит.
В группе фениксов послышался смешок, неясно, правда, чей – головы Лина повернуть не могла, а по голосу опознавать – безнадега…
— Ты слишком потакаешь своей дочери! При таком отсутствии дисциплины из нее не вырастет достойного члена клана!
От такого тона матери… то есть не матери уже, а главы клана… в прежние времена Лина прекращала спорить и бросалась исполнять приказания, но тут коса нашла на камень. Светловолосая отступать не собиралась:
— Разумеется, Приближенная, я, безусловно, ценю ваши советы в отношении воспитания детей… — острый взгляд на подсудимую, и уже явная насмешка в голосе, — Но в данном случае позвольте мне решать самой.
Взгляды скрестились. Обжигающий лед в голубых глазах Лиз и ироничное спокойствие в серых очах Стефании.
«Ты пожалеешь!»
«Уверена?»
«Не тебе оспаривать мою власть!»
«Не тебе давать мне советы в воспитании детей»
«Мерзавка»
«Стерва».
И ненавидящий взгляд Лиз – на нее, Лину… Не только в нарушении контракта виновна дочь – в нарушении личного приказа главы клана. В подрыве ее авторитета. Ясно, кто на суде будет самым ярым обвинителем. Стоило тащить из-за этого с того света? Хотя тащила-то не она – бабушка. А мать…неужели она правда не знала, как подействует ее «ледяной лепесток»? Или ей было бы удобнее, если бы провинившаяся дочь умерла до суда, от ошибки при задержании? Тогда не было бы этого спора, урона авторитету… Мама, мама…
Пусть.
Я не жалею.
Почти. Если бы я только убрала это чертово тело подальше, если бы обследовала на чары, у меня было бы еще хоть несколько дней рядом с Лёшом. Хотя… таким чарам меня не учили. Да и Лёш… Если б он знал, если б он догадывался обо всем этом… наверное, он бы и сюда явился. С него бы сталось, он же чокнутый… Хорошая из нас пара, а? Чокнутый ангел и ненормальная ведьма.
Нет уж, пусть он лучше злится на меня. Пусть не вспоминает… пусть живет.
Пусть только живет.
А перекличка катится дальше:
— Ольга? София? Елена? И наше новое пополнение — Марианна. Мы собрались здесь, чтобы судить преступившую закон и приказ.
Слушатели встретили эту новость без особых эмоций. Что их созвали не просто так, было ясно – непонятливых среди фениксов не водилось. Да и антураж их встречал соответствующий — феникс Лина, отгороженная Темным Пламенем и в оковах из шипастого красного дерева. Такие хрупкие на вид, они удерживали феникса получше, чем людей – наручники. Сломать их может даже ребенок – но специальные, слабо закрепленные и заостренные шипы вопьются в кожу, проникнут в кровь… Медленно, постепенно убивая.
Так что представление о том, на что именно их позвали, фениксы получили сразу. Правда, Лина в качестве подсудимой вызвала у ведьм некоторый шок… но всем членам клана с детства прививается сдержанность.
— И чем именно провинилась твоя дочь?
— Она нарушила контакт. И убила заказчика.
Фениксы встретили новость по-разному:
— Лина?
— Ничего себе…
— Как интересно проявляется семейное воспитание, Лизетта, а?
— Довели девчонку…
Голос Лиз перекрыл гомон:
— И я требую для нее наказания! Ледяной купели.
Пол уплыл из-под ног. И показалось, что нечем стало дышать – так резко ударили эти слова. Мама, мама…
Фениксы притихли…
— Глава клана, не слишком ли?
— По кодексу за нарушение контракта и убийство клиента, за нарушение приказа и ложь главе клана, за подрыв репутации клана…
— Лизетта! – Анна вдруг оказалась рядом с внучкой, черные глаза горели, — Лизетта, достаточно! Прекрати!..
— Хранительница!
— Не смей, слышишь?! Не смей!
И тут послышался самый неожиданный в пещере фениксов звук – мужской голос. И звон стекла. И слепящая вспышка, и грохот. И огненная волна, отбросившая Лиз назад.
— Лина… Лина!
И совершенно невозможное зрелище – лицо Лёша, близко, рядом… Я сошла с ума…
— Лина, ты цела? Очнись… Вадим, держи барьер!
И горячие руки Лёша на ее запястьях – у оков…
— Осторожно…
Зеленые глаза озаряются радостью:
— Заговорила, хвала Свету… Что это?
Голос прерывается и сбивается, но основное Лёш понимает. И ломать наручники не пытается – они просто исчезают во вспышке голубовато-белых огоньков, и тогда остается только сползти по стене – потому что ноги не держат. А сердце бьется глухо и больно…
Фениксы в пещере разделились – кто-то бился о голубоватую искристую пелену, отгородившую фигуру беловолосого ведьмака и уголок пещеры за его спиной, кто-то с интересом косился на Лиз, на которой сгорела куртка и сквозь прожженные дыры в рубашке светили ранее скрытые подробности – это что, татуировка в виде сердечка? У Лиз? Конец света…
А Лукреция не отрываясь смотрит на Лёша…
«Ты» — беззвучно шевелятся ее губы. «Ты… Как?!»
— Цела? – не оборачиваясь, спрашивает Вадим. Раскрытые ладони недвусмысленно вытянуты в сторону фениксов…
— Да.. – Лёш растворяет последние оковы, на щиколотках, — Да, все.
— Тогда уходим.
— Лёш! – первое, что толкнулось в уши, когда темный камень пещер сменился уютными стенами гостиной Соловьевых, — Вадим, ну хоть ты…- продолжил сердитый голос, когда следом проявилась фигура блондина, — О боже…
Это Мила заметила груз на руках младшего сына. Карие глаза расширились. Любая мать потеряет самообладание, если ее драгоценные дети исчезнут среди ночи неведомо куда и зачем (причем, несмотря на строгий приказ сидеть дома!) и заявятся домой с неодетой девицей на руках. Ну да, с неодетой… Мать, судя по всему, планировала Купель с самого начала и… Лина закрыла глаза, представив, как она сейчас выглядит. Позорище, вот позорище же…
Хоть переносись.
Но куда таком виде перенесешься… и в таком состоянии. Тело ныло и болело, по крови то и дело проплывали льдинки, сосульки и целые ледяные айсберги, глаза ломило… и сильно, остро и ярко – до тошноты ярко – ощущались переплетения магии… ауры…
Голод и боль…
— Лина?!
И женщина ошеломленно воззрилась на сыновей.
— Вы… вы где были, а?
— Мам, все хорошо, — дружно отозвались два голоса. Слегка неуверенно, правда. И впрямь, что в ситуации хорошего для Соловьевых? Одни проблемы. Она попробовала шевельнуться – куда там… новая волна слабости вмиг отобрала дыхание. И даже зрение… Ох, преисподняя.
— Ты куда? Лежи! – почти испуганно ахнул Лёш.
— Одеться…
— С ума сошла? Дим, дай куртку!
— Сейчас, — неразборчиво пообещал второй и сделал неуловимый жест. С дивана вспорхнул плед и в момент накрыл и Лину, и ее спасителя. Стало теплее. Сразу… Бросило в жар. Феникс отмерз, наконец от той убийственной дряни, которой ее накачали, и лихорадочно искал подпитку. Лина на миг испугалась… но напрасно – Лёша феникс в качестве пищи почему-то не рассматривал, жадно приглядываясь к остальным. А остальные, ни о чем не подозревая, выясняли, что произошло.
— Дим, что случилось?
— Все нормально, никто не пострадал. Только Лина.
— Что значит – нормально? — пыталась добиться ответа Людмила. — Лёш?
— Потом, мам. Все дома?
— Все. Александр у соседей сверху. Что-то там у них с ясновидцами прояснить надо. Но он скоро вернется.
— Ничего, у него ключ есть. Остальные на месте? Вадим, барьер как?
— Сейчас замкну.
Светловолосый спокойно поднял голову вверх, и феникс ощутил, как прошла по стенам-окнам-дверям невидимая защитная волна. Мощная, очень мощная… Плеснула, взвихрилась и застыла, как вода, прихваченная морозом на лету. И намертво отрезала дом от всех незваных гостей.
— Сделано.
— Хорошо… — отозвался Лёш с облегчением, и даже сквозь дурноту девушка ощутила, как держащие ее руки чуть расслабились. Как тает напряжение, которого она дотоле не замечала, тает и уходит, как вода в жаркий песок пустыни… — Удержишь?
— Да я в четверть силы, — негромко отозвался Вадим. – И он стабильный, на него много не тратится, ты же знаешь. Хоть год простоит.
Хорошо… Хорошо… Никто сюда не доберется. Ни жаждущая мести Лиз, ни яростная Катерина, ни… Никто из клана. Хорошо…
— Лёш, ну-ка, положи ее на диван, — скомандовал голос хозяйки дома, и стены послушно сместились, предъявив взгляду потолок – обычный ровный потолок. Светлый. Голова кружилась, и глаза так и норовили закрыться, чтоб не видеть ни этих стен, ни потолка, ни вороха подушек на этом самом диване. Закрыть глаза. Уткнуться Лёшу в плечо. И не смотреть, и ничего не видеть, и забыться – хоть ненадолго отрешиться от пещеры и суда. От яростных маминых глаз…
Нельзя.
— Так. А теперь живо рассказываем, где вы были и что все это значит.
На этот раз голос старшей чародейки был такой, что не ответить смог бы только сфинкс. Тот самый, египетский. Наверное… Даже Лине захотелось встать и ответить – несмотря на дурноту. Но она только закрыла глаза (так было все-таки легче) и слушала торопливо-сбивчивые ответы Лёша и Вадима. Почти оправдания. И, сквозь боль и головокружение все-таки пробилась тень улыбки – Лине вдруг очень ясно представилось, как чародейка строит взглядом все свое многочисленное семейство и гоняет демонов, как котов шкодливых…
Почти смешно. Даже легче как-то. В глазах посветлело…
— .. И мы ее забрали, — закончил Вадим описание их подвигов в пещере. По его словам все выходило очень просто и понятно – найти Лину (это у Лёша с первого раза получилось) и перенестись туда. Проще простого. Ага. Вспомнить только, какие сторожевые ловушки налажены на подступах к пещере. Да и в самой пещере какие охранные чары – все-таки Родовое Пламя там, его клан Феникс берег пуще собственных жизней. И два мага прошли через все это, как нож сквозь масло. Проще простого, ага…
— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — не купилась на «проще простого» старшая ведьма, — То есть вы забрали Лину из полной фениксов пещеры?
— Ну… да.
— Ага. Поэтому Вадим вдруг резко задумался о постановке барьера?
Пауза.
— Понятно… Значит, у нас проблемы с целым кланом наемных убийц. Всю жизнь мечтала.
Пауза.
— Мама… — голос Лёша был негромким, но вины в нем не было. Ни капельки. – Мам… я ее не брошу и не оставлю. Понимаешь?
И снова в комнате тишина, и ни скрипа не слышно, ни шороха… только грохот крови в ушах (это правда… неужели это правда?) и после долгой, очень долгой секунды, голос Милы выдыхает с какой-то усталой покорностью:
— Что ж… от судьбы не уйдешь.
И рука Лёша дрогнула на ее плече. И напряжение ушло окончательно.
Впрочем, смирение Милы перед сыновней любовью оказалось очень деятельным.
— Вадим, отца позови. Лёш, положи девушку сюда. И сходи принеси халат из ее комнаты. Новый, темно-красный. Я вчера положила его на полку. Марина, прекрати изображать из себя шпиона и иди сюда.
— Что? – отозвался новый голос.
— Я говорю, перестань прятаться под лестницей и иди на кухню. Принеси кофе. Две порции. Быстро.
— Иду.
— Лёш, отпусти ее. Отпусти.
Нет-нет… Ох… Лина закусила губы, снова подстегнутая обидой и яростью феникса. Голодом. Нет, нет… Фениксу было плохо, он шипел и бил крыльями, не понимая, почему хозяйка лежит и ничего не делает, если рядом такие вкусные маги. Он соглашался потерпеть, пока рядом зеленоглазый, он пригрелся в его-своей ауре, но теперь, когда Лёш выпустил ее из рук и встал… Ох ты, черт.. Больно.
— Я… — кажется, Лёш не понимал, почему медлит… но медлил. – Я почему-то не… я не должен ее отпускать. Кажется…
— Что? – изумилась появившаяся в дверях Марго. Женщина куталась в халатик и совершенно очевидно, только что проснулась. А, узрев на диване дивную картину с участием малоодетой девушки, проснулась окончательно. – О боги, Лёш! Что происходит?
— Отлично, — наконец среагировала Мила на странное заявление сына. – Сиди рядом. Марго…
Феникс оживился еще сильнее, подсказывая, что новоприбывшая – на вкус тоже очень даже ничего. Ой, да замолчи… И так тошно…
— Что происходит? – влез третий голос . – Что за шум, почему у меня сигнал сработал? Уберите же занавеску с аквариума! Ну не видать же ничего! Марина, ну хоть ты убери… Ну долго мне просить? Никакого уважения к старшим! Ага, вот. А-а… — голос сменил интонацию на понимающую, — Опять Лёш и девушка? Лёш, вот откуда они сваливаются тебе на голову, а?
— Екатерина! – нахмурился Лёш, — Вот это совершенно не твое дело!
— Как по гостиной топтаться с телефоном в руках и спать нам не давать – так мое! – парировала рыбка. – Дискриминация!
Секундочку… Какие девушки? Против воли, Лина ощутила, что весьма живо интересуется вопросом насчет девушек зеленоглазого ведьмака…
— Так что произошло? – не отступалась Маргарита, параллельно пытаясь кое-как пригладить на голове волосы, норовившие сбиться в воронье гнездо… — Парни, вы откуда заявились такие встрепанные?
— Как романтично! – закатила глаза младшая рыбка. – Как в сериалах!
— Если кому-то интересно наше мнение… — начала одна из чешуйчатых обитательниц аквариума.
— Не сейчас, Карменсита.
— То по-моему, вам не стоит мешать личной жизни младшего поколения! – с нажимом высказалась обиженная рыбка.
— Кармелита!
Да уж, слушать советы от рыбок в такой момент – слегка необычно даже для этого дома.
— А что? Вы ж договаривались. Еще когда Вадим… ну, вы помните?
— Кармелита! – Вадим торопливо слетел по лестнице, не пользуясь ступеньками – так спешил остановить этого хвостатого психоаналитика. – Сейчас не стоит об этом.
Легкий шорох в прихожей. Вернулся Александр.
— Так. В чем дело, почему защитка активирована? О… Лина.
И мир исчезает, остается там… снаружи. А здесь – тишь и бездвижье. И горящие волнением три пары темных глаз… эти взгляды словно соединили старшее поколение неразрывной цепью, на несколько мгновений отделив их от Вадима и Лёша.
Как общая тайна.
— Лина… Но ведь…
— Не сейчас, — голос Александра разрушил этот странный миг отчуждения, — Сейчас мы должны помочь. Лёш, отодвинься чуть. Нет-нет, вот так хорошо.
Бережные руки зависают у лица. Едва-едва не касаясь кожи.
Обреченно ежится феникс, понимая, что от Доверенного Стража не подпитаешься. И вообще, концентрация магов в комнате такая, что без шансов подкормиться бедной птичке. Скорей тобой пообедают.