Кафе летело сквозь Центр.
Медленно облетало свечи небоскрёбов, и Жан видел — это устремлённые в небо бульвары в цвету. Шары лип, облака вишен и яблонь, и люди, гуляющие по бесконечным лентам дорожек. Вертикально, под обратными углами или просто головой вниз, не замечая странного. Бульвары сменились цепочками прудов, бассейнов, терм и бань. Вокруг небоскрёбов кружились как электроны парки и стадионы, концертные залы и танцполы. Шипастые сферы, зубчатые кубы и призмы, тугие спирали и зеркальные плоскости, в которых отражалось небо и Центр. Места для услаждения зрения и слуха, обоняния и осязания, всевозможные — и немыслимые! – аттракционы, иллюзионы и гипносы.
Сверху циклопической короной Центр венчал Главный Подиум. Всегда окутанный грозовыми облаками, оплетённый сеткой молний, но и освещённый полуденным солнцем, вечный штиль и вечный шторм.
Высь и простор! Перекрученное пространство, где высота превращалась в глубину, а безбрежная ширь в тесноту катакомб. Жан улыбнулся: как он боялся когда-то летать, простой винтокрыл приводил его в ужас, а теперь!..
Любовники тихо ворковали, от этого уютного и мирного звука Жан задремал.
Он снова увидел попечителя Бранча. Зелёный ящер с тяжёлой головой и жёлтыми кошачьими глазами. «Хочешь меня обмануть? – сказал попечитель. – Не выйдет!». Тогда Жан схватил его за шею и стал душить! Холодная скользкая плоть расползалась под пальцами, отпадала пластами, и под ней возникала бледная человеческая кожа с синими цифрами: шесть-ноль-ноль-два-четыре, шесть-ноль-ноль-два-пять, шесть-ноль-ноль-два-шесть!.. Последние две, три, а потом и четыре цифры индекса менялись всё быстрее, расплылись фиолетовым облаком.
– Прилетели, – сказал Бранч и дохнул на Жана вкусным апельсином духом.
Жан открыл глаза.
– Прилетели, Жано, – Маришка трясла его за плечо. – Просыпайся!
Девушка успела переодеться и высушить волосы, её тело покрывало нечто призрачное, кисейно-текущее, дождливо-туманное. Серёга тоже поменял мундир на серебристые брюки свободного кроя и очень открытую майку.
– Ты так пойдёшь? – он усмехнулся. – Танцы, Жан, свобода, развлечение…
– Сегодня выпуск, – ответил Жан. – Юбилейный. Форма не помешает. Пусть все знают, чей праздник.
Главный подиум встретил их громом и дождём из конфетти. Крохотные разноцветные блёстки таяли на коже, оставляли в воздухе ароматы мяты, апельсина, ванили.
Выпускники ступили под его своды — и оказались в тропическом лесу. С ветвей деревьев свисали гирлянды цветов, звучали птичьи трели; тропинку, по которой они шли, неторопливо пересёк ягуар. Тропинка вывела их к реке, которая несла ниоткуда в никуда жёлтую глинистую воду. Тропинка исчезала под волнами. Маринка остановилась, но Жан смело ступил в реку, и вода взметнулась вверх, образуя тоннель. Поток бурлил слева и справа и над головой, в мути мелькали тени, под ногами бились в лужицах пираньи, сверху по куполу скользнуло длинное зелёное тело.
Через два десятка шагов по мокрым камням они вышли на берег, и река за спиной шумно обрушилась в русло. Простучали по плечам капли, налетел тёплый ветер — и взорвался танцевальной музыкой!
Вокруг был огромный зал, расцвеченный прожекторами. Там и сям из пола вырастали колонны: гладкие, или витые, или из шершавого, плохо обработанного камня, или прозрачные как хрусталь.
На освещённых или тёмных площадках, на помостах или возвышениях, на шляпках гигантских грибов, на висящих в пустоте облаках двигались тела. В строгой, или пёстрой, или фривольной одежде — или вовсе обнажённые люди танцевали, извивались, замирали на полушаге, медитировали в полной неподвижности.
– Танцевать!
Маринка, приплясывая, побежала вперёд, крутя головой и выбирая освещение, музыку и место. Сергей быстрыми шагами двинулся за ней.
Жан постоял немного, оглядываясь и прислушиваясь, потом свернул за ближайшую колонну, похожую на ствол дуба — и вышел в зной пустыни.
Солнце стояло в зените. Струйка пота потекла между лопаток. Жан надвинул форменную панаму на глаза и полез на бархан.
Осыпался с шорохом песок, пыль лезла в нос и глаза, но Жан упорно полз вверх, падал, скатывался, но полз. С гребня он увидел широкую каменистую котловину, окружённую рядами кактусов и агав, расчерченную рядами фонтанов на прямоугольники и квадраты. В них на множество площадок люди играли в мяч, кидали летающий диск или просто отдыхали в компании корзинок с едой и напитками.
Жан вздохнул. Путь вниз легче, но если поторопиться, можно сломать шею.
Алёна ждала его в тени десятиметровой карнегии.
– Ты выбрала странное место, госпожа управленец восьмого ранга!
Сегодня Алёна надела простое белое платье с открытой спиной и белые полусапожки. Лицо её закрывала золотая маска.
– Я исправлюсь, – сказала Алёна. – Пойдём.
Она протянула руку.
– Ты опять командуешь!
Жан отвернулся.
– Прости, – тихо сказала Алёна, – это привычка. Но ты сам виноват, зачем пришёл в форме?
Она прижалась к нему сзади, обняла, вдохнула кисловатый запах пота:
– Пожалуйста, прости…
– Ты виновата, – сказал Жан, оборачиваясь. – Тебя надо наказать.
– Да…
– Раздевайся!
Алёна послушно сняла платье.
– И сапоги!
Женщина поочерёдно стащила обувь, отставила в сторону и стояла теперь совсем без ничего. Горячий песок жёг ступни, она морщилась и переступала на месте.
– Теперь веди! – приказал Жан.
Алёна молча развернулась и пошла вперёд. Жан, стараясь не шуметь, подхватил её платье и сапоги и двинулся следом.
Красивая женщина, попечитель знает, до чего шикарная и эффектная женщина! Куда до неё Маринке! Маринка просто молода, это много, но не всё. А Алёна… она знает, насколько хороша, но пусть вспомнит, каково это — подчиняться!
Насколько его идея глупа, Жан понял скоро. Алёна шла весело и гордо, играя телом, мелкие капельки пота блестели на её плечах, и от неё восхитительно пахло!
Человека нельзя унизить наготой, если нагота радует, ведь секс – угоден попечителям. Мелкое неудобство от горячего песка – не в счёт, Центр Развлечений не способен причинить человеку вред.
Если Алёна хотела его раззадорить, то своей цели она добилась. Жану захотелось её, сильно, до боли. В два шага догнав женщину, Жан рывков развернул её к себе, просунул ладонь ей между ног.
– Сейчас, – потребовал он, – немедленно!
– Не выйдет, – простонала Алёна, откидывая голову назад, – сейчас смена…
– Что? – не понял Жан.
Потемнело, словно выключили Солнце. Задул ледяной ветер, а песок под ногами превратился в колючий наст.
– Надень! – Жан протянул Алёне платье. Опять глупость, что может невесомая тряпочка против мороза?
Алёна засмеялась, вырвалась и побежала вперёд, босиком по льду, и пропала в снежном вихре! Жан бросился за ней, поскользнулся, рассадил руку.
– Алёна! – закричал он. – Ты где?
Выла вьюга, обжигала щёки снежная крупа. Холод пробирался под мундир. Жан на минуту запаниковал: куда идти? Вокруг одинаковая ледяная пустыня с одинаковыми сугробами и торосами, и даже Луна скрылась в серых облаках. Скоро он замёрзнет и упадёт, а снег и ветер насыплют над его телом могильный курган…
Но Центр не может причинить человеку вред!
Жан встал и побежал. Куда – неважно, главное – не стоять на месте.
…И выскочил в просторный, освещённый факелами зал. Пол застилал пушистый белый ковёр, стены прикрывали гобелены со сценами охоты и пиров, в камине стреляли искрами поленья. Алёна стояла у разобранной постели, смотрела в окно, в звёздное небо. Её фигуру обливал парадный мундир, серый с золотым.
Жан подошёл и встал рядом. За окнами был город. Горели огнями лучи радиальных проспектов, весело перемигивались высотки, вдалеке чернел парк.
– Я потерял твою одежду и сапоги, госпожа управленец восьмого ранга, – сказал Жан.
Алёна пожала плечами.
– Старик впечатлён твоими успехами, – сказала она.
– Старик?
– Дитмар-Эдуард, директор, – объяснила Алёна. – После практики он хочет взять тебя в центральный аппарат.
– Я знаю, – ответил Жан.
– Ты рад?
– Я не знаю.
– А я рада, – просто сказала женщина. – Мы часто сможем бывать вместе.
Жан в ответ обнял её за плечи. Не было под пальцами мундира, но тёплая кожа! Иллюзия. Впрочем, что в Центре Развлечений не иллюзия? Только если сам Жан…
– Я прошу тебя… – сказала вдруг Алёна и замолчала, словно не решаясь продолжить.
– Что?
– Никогда не спрашивай меня о службе, – ответила Алёна. – Я женщина, я хочу тебя и хочу быть с тобой, но я – заместитель директора. Не спрашивай, вдруг я не удержусь и расскажу то, что тебе не положено знать?
Она замолчала, с тревогой всматриваясь в его лицо.
Молчал и Жан. Молчал Ивась, который никогда не покидал его памяти, нашёптывал и подсказывал, а сейчас не находил слов.
– Обещаю, – сказал Жан. – Я не спрошу тебя ни о чём.