Надежда на то, что казаки не записали номер «козлика», была эфемерной — много ли «козликов» едет этой дорогой в этот день и этот час?
Конечно, Десницкого стоило посчитать неправым. Но говорить ему об этом почему-то не хотелось. И вспоминать перепуганные морды казаков было приятно.
Шуйга ограничился одной сердитой фразой, когда «козлик» вырвался с заправки на шоссе:
— Я не девушка, чтобы меня защищали от подонков.
— Извини, — угрюмо ответил виноватый-превиноватый Десницкий.
— Я, может, сам ему врезать собирался, — проворчал Шуйга, вытирая нос, — за оскорбленье действием.
Но Десницкий снова не понял шутки.
— Я же сказал: извини.
Шуйга сплюнул в окошко. Смотреть на дорогу одним глазом было непривычно и неудобно. Ну не понимает человек шуток, что с него взять?
— Славка, да это же я виноват, я! Я же нарывался! А ты прав, как всегда, сволочь… Только что теперь делать, я не знаю. Если этот цыпленок табака заявит…
— А может не заявить?
— От него зависит. Я бы не заявлял — постеснялся. Но он и без заявы своим может дать наводку, и неизвестно, что хуже. В участке бьют культурно, следов не оставляют, а эти и насмерть могут запинать, и покалечить. — Шуйга хохотнул, чтобы Десницкий понял, где смеяться.
— Это статья? Если заявит?
— Тебе ж сказали: был бы человек, а статья найдется. Это принцип. Подумай сам: если каждый захочет пнуть гордого казака под зад, что от его зада останется? И кто ему после этого подставит другую щеку?
— Давай свернем, — Десницкий пожал плечами.
— В смысле?
— С шоссе свернем. Поспим часок.
Спать после произошедшего пока не хотелось. Но… подбитый глаз совсем заплыл, и кровь из носа никак не останавливалась. И ведь ударил-то цыпленок табака вполсилы, которой и без того не много было, и нагайку пополам сложил — считай, в четверть силы. Шуйгу передернуло, когда он представил себе полновесный удар нагайкой по лицу.
Он выбрал не проселок даже — почти что просеку и, покувыркавшись в грязи на колдобинах, нашел укромное местечко, где с дороги «козлик» был не виден.
Десницкий продолжал глядеть виновато и давал какие-то дурацкие советы запрокинуть голову и приложить к глазу холод. Кинулся убирать рюкзаки и раскладывать сиденья, чтобы Шуйга мог немного поспать лежа, — провозился минут двадцать, если не больше.
Снова пошел дождь, зашуршал монотонно по железной крыше, и печка шумела ему в унисон… Десницкий тоже улегся, накрывшись спальником.
— Ты уверен, что проспать нужно только один часок? — спросил Шуйга, широко зевая.
— Да нет, спи, сколько тебе надо… — серьезно ответил Десницкий.
— Тьфу, — поморщился Шуйга. — Если проснешься раньше меня, мотор выключи.
Он повернулся к Десницкому спиной и решил слушать дождь, а не думать о беспредельном Арканаре, раскинувшемся за дверьми «козлика».
— Ты в самом деле считаешь, что я неправ? — спросил вдруг Десницкий.
— Ты всегда прав.
— Я серьезно.
— Ты всегда серьезно.
— Я когда про Андрея Первозванного услышал, я обалдел просто…
— Я заметил. Подумал, борщ отравили. — Шуйга повернулся к нему лицом. — Славка, ты в самом деле дурак или прикидываешься?
— А что? — осторожно переспросил тот.
— Забудь навсегда об этом видении и о своих богоборческих идеях. Симпатичный сиротка приглянулся столичной шишке, и высокопоставленный поп просто решил забрать его в свой гарем. Вот и все. И за это предположение нас в самом деле запросто убьют. Только за то, что мы можем это предположить.
Ни один мускул не дрогнул на лице Десницкого.
— Я думал об этом, — он пожал плечами. — Я, собственно, сразу об этом и подумал, когда мальчишка соврал. Верней, недоговорил. Помнишь? Он запнулся еще и заговорил очень тихо. А ты сунулся со своим стандартным началом карьеры.
Сказать, что Шуйга обалдел, — ничего не сказать.
— И что же заставило тебя отвергнуть столь очевидную мысль? — осклабился он.
— Фраза «ты такой же, как мы». И вот тут было что-то еще, о чем Павлик нам не сказал. Он испугался стать таким же, как этот архиерей. Я, грешным делом, предположил, что он скопец… — Десницкий слегка смутился и даже кашлянул. — Помнишь, я спрашивал, как этот владыко Иаков выглядит? Нет, скорей всего нет. Разве что совсем недавно… Или на гормонах сидит, что вряд ли, — зачем тогда? Ну и… за это бы нас не убили.
— Думаешь? Добровольных скопцов лишают сана, только по медицинским показаниям можно. Это не считая смешков за спиной.
— Если он так высоко сидит, что может убрать лишних свидетелей, то уж раздобыть справку от врача ему ничего не стоит. Кстати, за твое предположение нас бы не убили тоже.
— Ты так в этом уверен?
— Их уже тысячу лет обвиняют и в содомии, и в растлении малолетних, а им как с гуся вода. Плюнь в глаза — все божья роса. У нас же нет доказательств, только предположения.
— А в кафе ты понял, что сиротка испугался стать ловцом человеков? — неуверенно хмыкнул Шуйга.
— Нет. Он испугался чего-то другого, но он понял, что значит «как апостолы», теперь я уверен.
Десницкий замолчал, раздумывая. А Шуйга вдруг понял, что может наконец-то спокойно уснуть. Не считая себя последней сволочью и не вспоминая беззвучных детских слез. Согласиться с рассуждениями Десницкого было легко и… удобно. Со всех сторон.
Как назло, захотелось есть…