Бывают сны, от которых не хочется просыпаться — почему-то именно их, как правило, обрывает мерзкий сигнал будильника. А бывают такие, из которых выныриваешь сам, задыхаясь и с выпученными глазами. И первой мыслью при пробуждении после такого обычно бывает облегченное: «Ф-ф-фух! Как же хорошо, что это был только сон!»
А еще лучше, что его не видел никто посторонний.
Айвен сел на кровати, несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце. Чушь. Конечно же, чушь. Просто дурацкий сон, и ничего больше. Присниться может самое разное… хм… дерьмо. И даже Байерли Форратьер собственной персоной, словно его наяву не хватает. Да еще и в такой ситуации… Шуточки ему, понимаешь, а Айвену потом красней, что снится всякое несуразное.
Айвен еще раз вздохнул, уже окончательно успокаиваясь. Пошарил ногой тапки, не отыскал, а нагибаться было лень. Проще босиком.
Кафель в ванной бодряще прохладный, на часах над зеркалом без пяти три. Значит, спал не более двух часов, то-то башка такая мутная. Хорошо, что еще не утро и можно дрыхнуть дальше. Только вот проверить, как там спит этот, который даже во сне достать умудряется.
Оказалось, что никак не спит. Лежит с открытыми глазами, уставившись в пустоту. Ну или вот на Айвена, когда тот появился в дверном проеме.
— Ты меня звал?
— Нет.
Глупый вопрос. Ясно же, что не звал. Глупее мог бы быть только: «Ты спишь?»
— Больно?
— А как ты думаешь?
— Может, зря отказался от укола?
— Может, и зря.
И все. И замолчал, плотно сжав губы, и снова смотрит в сторону.
И ведь не попросит, дрянь этакая! Язык у него переломится попросить. Гордый типа. А Айвен, типа, не гордый. Айвен все стерпит, Айвену и нахамить можно, и обозвать всячески, и вообще. И все равно рассчитывать, что он сделает как надо.
Так и подмывало сделать иначе. Например, притвориться, что ничего не понял. И уйти досыпать. Не попросили же, так какие проблемы? Врач сказал «по мере надобности», а раз не просят — резонно же предположить, что, стало быть, не имеют ее, надобности этой.
Айвен вздохнул.
— Готовь задницу, недорезанный.
— А тебе лишь бы до моей задницы добраться!
Но при этом поспешил повернуться и подался вперед, насколько мог, чтобы Айвену было удобнее. Словно боялся, что тот действительно может сделать вид, что не понял.
— Эй! Кончай меня мацать! Еще и влажным! Это у тебя что, смазка?
— Это спирт.
Очень хотелось шлепнуть по оголенной ягодице, и как можно сильнее, чтобы звонко так и чувствительно. Чтобы вякнул искренне. Если человек ведет себя как наглый капризный ребенок — он и на обращение провоцирует соответствующее.
Айвен натянул обратно пижамные штаны на наглую форратьеровскую задницу. Сдержался и даже резинкой не щелкнул. Отложил инъектор на тумбочку, рядом с наполовину пустой бутылкой. Уже холодной, конечно.
— Сделать тебе чая?
Айвен был уверен, что Байерли откажется, он и этот-то не допил. Или опять пошлет. Или промолчит. Или…
— Сделай.
Чайник вскипел быстро. Заварка. Сахар, две ложечки. Сок…
— Эй! Я добавлю вишневый сок, ты не возражаешь?
— Нет.
Вот и пойми — не возражает или не добавлять? Подумав, сделал и вторую кружку. Тоже с сахаром и соком. Не то чтобы очень хотелось пить, но принести чай и уйти, просто поставив чашку на тумбочку, не посидев хотя бы пяти минут из вежливости, казалось чем-то… ну… неправильным, что ли. А уж если сидеть, то лучше и самому с чаем, вроде как при деле. Хотя и не хочется. Впрочем, Айвену показалось, что и сам Байерли не так чтобы очень хотел пить. Почему тогда попросил? Ну, может быть, случилось чудо и даже Форратьер устал вести себя по-хамски?
— Спасибо.
Еще одно чудо.
Пока Айвен возился на кухне, Байерли успел устроиться в полусидячем положении. Диван был раздвижной, в собранном виде напоминал букву П с длинной и широкой верхней перекладиной и короткими боковыми. Байерли полулежал на центральной перекладине, Айвен присел на один из боковых выступов, грея руки о кружку.
— Есть не хочешь?
— Нет.
— Ну тогда пей. Я потом еще сделаю, тебе надо много пить.
Байерли фыркнул, но язвить не стал, ответил почти миролюбиво:
— Я только и делаю, что пью. И писаю. Дважды уже бегал.
— А что меня не позвал? Бегал он… Хочешь, чтобы швы разошлись?
— Отстань…
Дважды. И вряд ли он старался на цыпочках. А ты дрых и ничего не слышал. И толку-то тогда, что двери открыты?
— Ты что, совсем не спал?
Короткий смешок:
— Уж лучше бы не спал. А то такая хрень снилась…
— Паршивый сон надо сразу же кому-нибудь рассказать, — сообщил Айвен назидательно, пытаясь прикрыть собственное смущение. — И тогда он отпустит. И не сбудется. Так что рассказывай!
Байерли поперхнулся чаем, закашлялся. Глянул на Айвена как-то странно и тут же отвел взгляд. Выдавил:
— Да нет, пожалуй, я воздержусь! Он и так не сбудется.
И… да быть не может! Он что — действительно покраснел? Ему-то чего смущаться, это ведь не ему снилось, как… ну, короче, то, что снилось.
Айвен залпом допил остатки чая и подумал, что теперь его уход вовсе не будет выглядеть невежливым. Даже наоборот, оставаться и напрягать больного будет куда невежливей.
— А… твои где?
Уже начавший было приподниматься Айвен сел обратно.. Самый естественный ответ: «А то ты не знаешь!» — не подходит. Байерли, знающий все столичные сплетни, действительно не в курсе столь важной? Ой, вряд ли…
— На Джексоне. Теж повезла малышек показывать семье. Это долгая песня.
— Пишет?
Он просто цепляется за первую попавшуюся возможность продлить разговор. Любую возможность, любой разговор. О чем угодно.
— Конечно. Там все в полном порядке, дом процветает. Не думал, что тебя все еще интересует семейство Аркв, ты ведь с такой радостью оттуда сбежал при первом же удобном случае.
Иногда очень не хочется оставаться наедине с собственными мыслями. Лучше говорить. О чем угодно. С кем угодно. Но попросить напрямую он не может. Конечно же нет!
— А…
— Бай, послушай, я правда очень хочу спать. Давай я просто посплю, а? А если тебе что понадобится — ты меня толкнешь.
— Да. Конечно. Извини…
Голос старательно выдержан ровным. Взгляд в сторону. Наверное, это было бы смешно, если бы не выглядело настолько… хм… душераздирающе? Наверное, Айвен просто слишком сильно устал.
Хорошо, что Теж не выкинула этот диван, хотя и морщила носик. Она ведь сразу поняла, из каких соображений Айвен приобрел именно эту модель, которую можно легко разложить одной левой, не потревожив лежащих на нем подушек — и чего (или кого) другого лежащего тоже не потревожив. Вот так, просто встав и потянув за петли по центру. Хороший диван, удобный, бабоукладывательный. Не случайно Теж все время так на него косится и бровь вскидывает. Одно быстрое движение, чтобы никто не успевал возразить, выдвижная часть бельем заправлена всегда заранее, привычка.
Вторым движением Айвен вытащил из поддиванного ящика запасное одеяло с подушкой. И с блаженным стоном растянулся на своей половине.
— Ты… это что?
Посмотреть сурово и решительно сложновато, если губы сами собой так и норовят расплыться в довольной улыбке, а глаза — блаженно зажмуриться. Хорошо хоть улыбка достаточно виноватая. А твердости и решительности можно попытаться добавить в голос.
— Бай, я слишком устал. Извини и не обижайся, ладно? Но я и правда слишком устал, чтобы бегать туда-сюда, если тебе вдруг что понадобится. К тому же я сплю как сурок, ты меня просто не докричишься. — Айвен с наслаждением зевнул и блаженно закрыл глаза. Пробормотал расслабленно: — И не надейся, приставать не буду.
И несколько минут потом с удовольствием слушал, как ругается Байерли — витиевато и грязно, с благодарностью и облегчением.
— И тебе спокойной ночи.