Проснулся опять в темноте.
«В этом лесу солнце бывает когда-нибудь?»
Повернул голову к Пашке и подскочил, как ужаленный. Пашки не было! В комнате я был один! Что задумал этот Урод? Неужели решил начать с Пашки, а чтобы я не бросился его защищать, увёл наверх? Но этот задохлик… Он же не выдержит!
Меня охватила такая злость, что я готов был разнести к ебеням эту грёбаную клетку. Я долго тарабанил в дверь, сбив себе все кулаки в кровь. Бил ногами. Но в доме было тихо — ни звука, ни шороха. Метался по комнате, как затравленный зверь, и, наконец выбившись из сил, сполз по стене, обхватив голову руками.
Не знаю, сколько я так просидел, уставившись взглядом в одну точку. Мне вдруг вспомнилось, как года два назад мы с Пашкой ездили с ночёвкой на озеро на моём скутере. Озерцо было небольшое, в середине леса. Кругом высокие деревья, заросли кустарника; берег, сплошь покрытый травянистым ковром; зелёная озёрная гладь, то и дело разбиваемая всплесками резвящихся обитателей — карасиков, окуньков, а то и щук; звонкая перекличка птиц, стрекотание кузнечиков; теплынь, лето, костёр, палатка и… никого — только мы среди этого земного рая.
Помню, мы тогда много рыбы привезли домой. Пашка брал с собой небольшую самодельную сеть. Как мы её ставили — вообще отдельная история. Из-за подводных ключей вода в озере ближе к середине была холодной, а прибрежное дно — вязким из-за глинистого грунта. Пока ставили сеть, извозились в грязи, как черти, ну и замерзли от ныряний и долгого стояния на одном месте. Но зато было весело. С Пашкой, этим выдумщиком и сумасбродом, скучно не было никогда.
Ему мало было просто поставить сеть, попутно он успевал дурачиться: то нырял, то внезапно выпрыгивал рядом со мной, окатывая фонтаном брызг, то разрисовывал себя и меня озёрной грязью. С грехом пополам поставив сеть и кое-как ополоснувшись, мы выскочили на берег, синие и продрогшие до самых костей, выбивая зубами Турецкий марш. Пока бегали по берегу, собирая хворост, уже согрелись. Разожгли костёр, вскипятили в котелке воду и испекли в золе картошку.
Печёная на костре картошка с малосольными огурчиками, чай со смородиновым листом вприкуску с ванильными сухарями — лучшее лакомство всех времён и народов! За день мы успели и надурачиться, и просто поваляться, греясь под лучами июльского солнца, и побродить по лесу в поисках чего-то неизведанного — в итоге набрали целый пакет черёмухи, и даже наловили немного пескариков и окуньков на удочку для ухи. А вечером, после поедания безумно вкусной самодельной ухи и того же смородинового чая с сухарями, долго лежали у костра, по очереди рассказывая разные истории и страшилки. Проснулись и вышли из палатки, когда солнце уже светило вовсю: сказалось ночное бдение. Потом вместе вытаскивали сеть, радуясь хорошему улову…
Господи! Как же это всё было здорово-то! Сейчас и не верится, что было. Пашка! Долго он там над ним будет издеваться, гад этот?
От беспомощности и тревоги за Пашку хотелось волком выть. И я выл и плакал, выплёскивая своё отчаянье.
Потом сел на матрас и задумался. Нужно было выработать какую-то тактику общения с Уродом. Он псих! А к любому психу тоже можно найти подход. Пусть режет меня, только не трогает Пашку. Но я был слишком возбуждён и зол, тревога за друга била в набат и выметала все мысли из головы. Ни о чём не мог думать, это было хуже всякой пытки — неизвестность сводила с ума.
Так я промаялся, не знаю, сколько времени — оно для меня просто остановилось: может час, может два. Послышался лязг задвижки. Дверь отворилась и зашёл Урод. Не зашёл — остался стоять в проёме.
— Сиди, где сидишь! И не дёргайся!
— Где Пашка, уёбок? Что ты с ним сделал?
— Тихо-тихо, парень, не шебурши, ничего с твоим Пашкой не случилось. Позавтракал, теперь отдыхает, хе-хе. Спит твой дружок, как младенец.
Он вышел, прикрыв дверь, и тут же вернулся с табуреткой в одной руке и пластиковым контейнером в другой. Такие контейнеры с набором посуды для пикника продавались в магазинах «Всё для охоты и рыбалки», да и в простых супермаркетах тоже. И у нас дома такой был. При мысли о доме сжалось сердце. Как-будто дом, мама с отчимом, Лена — всё было в прошлой жизни…
Он подошёл ко мне и сел на табуретку. Табуретка с короткими ножками давала ему возможность быть почти на одном уровне со мной.
«Только не показывать, как мне страшно! Сцепить зубы! Сжать кулаки! Успокоить дрожь в руках!» — судорожно напрягся, настраивая себя.
— Будешь вести себя тихо — твой дружок вернётся назад. Понятно? Давай руку!
Он повернулся ко мне боком и положил мою руку на своё колено. Меня передёрнуло от отвращения, но я сдержался. Это был первый раз, когда он ко мне прикоснулся, и это было самое омерзительное ощущение, которое я когда-либо испытывал.
Открыв контейнер, Урод достал колбу с широким горлом, кусок марли, маленький квадрат клеёнки и скальпель.
— Можешь не смотреть, если крови боишься.
Подсунул под руку клеёнку и, смазав запястье ватным диском с чем-то пахучим, сделал надрез. Боли я не почувствовал. Выступившую тут же кровь Урод быстро стёр марлей, прижав её к ране.
— Держи крепче и ложись, — сказал он мне, сложив две подушки вместе, — вот так тебе удобней будет. Вишь, я не зверь какой, забочусь о тебе, — продолжил он, мерзко усмехнувшись.
Я пододвинулся ближе к подушкам и лёг. Урод взял колбу и приставил к моей руке.
— Отпускай, пусть набирается.
«Ага! Водичку из крана набираем, чтобы цветочки полить!»
Моя кровь вытекала из пореза в колбу, а я лежал, и мне было уже не страшно — мне было всё равно. Перед глазами темноту комнаты заменила розовая пелена тумана, в которой маячили золотистые и чёрные кружочки. Тело становилось невесомым; мысли плавали в голове ускользающими обрывками. А потом моё сознание куда–то провалилось.
***
Сознание возвращалось медленно, выплывая откуда-то издалека, прорывалось через шум и гул, звучащие в моей голове. Наконец я полностью ощутил себя в действительности. Рядом раздавались всхлипы и рыдания. Я чуть приоткрыл глаза: возле меня плакал Пашка. Я жутко ему обрадовался, просто гора с плеч свалилась! В темноте еле заметно просматривался его сгорбленный силуэт: монотонное подвывание перемежалось с судорожными вздохами, переходящими в жалобное поскуливание.
— Паш, у тебя слёзы когда-нибудь закончатся? Я живой, ещё не умер!
— Тёмочка! — он набросился на меня, обхватил за шею и прижался к лицу мокрой, горячей щекой.
— Долго я спал?
Попытался приподняться, с трудом расцепляя Пашкины руки, но он прижался ещё сильнее.
— Не вставай пока, сейчас я тебе отвар дам.
Я послушался: в голове звенело, по всему телу растеклась слабость. Пашка чиркнул зажигалкой и зажёг маленький огарок свечи, вставленный в стеклянную стопку. Из-за вспыхнувшего рядом язычка пламени я зажмурился: глаза заломило — отвыкли от яркого света.
— Дал свечку, чтобы ты мог поесть, сказал — вернуть потом, — тараторил, всхлипывая, Пашка.
Он подсел ближе, сжимая в руке пластиковый стакан, и, приподняв мою голову, начал поить отваром.
Я сделал несколько глотков и откинулся на подушки: отвар был горячим, и лёжа пить было неудобно, сразу обжёг язык.
— Подожди, передохну… Куда он тебя уводил? Проснулся — а тебя нет!
Я с такой радостью в душе смотрел на Пашку, на его зарёванное лицо со вспыхивающими радужками от язычка пламени свечи, на спутанные вихры — будто мы сто лет не виделись! Лежал и лыбился, как идиот, слушая его сбивчивую, возбуждённую речь. Вот сейчас, именно в этот момент, я был счастлив! Счастлив оттого, что Пашка рядом, и я могу протянуть руку и прикоснуться к нему.
— Тут возле нашей ещё комната есть, только дверь не видно. Там всё так же, как здесь: матрасы, бачок, ведро. Принёс мне отвар и еду, сказал, чтобы сидел тихо. Вот я и сидел, не знал, чего ждать. Думал, что тебя больше не увижу, — последние слова он произнёс, поскуливая.
— Ты не слышал, как я стучал? Я чуть дверь не разбил!
Я уже потихоньку сел и привалился к стене.
— Давай стакан.
Пашка послушно протянул стакан, но моя рука дёрнулась, и отвар пролился на ногу. Я обжёгся.
— Тём, блин! Давай, я сам!
Он забрал у меня стакан, потёр полотенцем мокрую штанину и продолжил меня поить.
Отвар понемногу остывал, и я потихоньку выпил целый стакан пахучего, горьковатого напитка, слушая Пашку. Мне стало лучше: перед глазами перестали мелькать золотые кружочки, звон в ушах больше не заглушал Пашкин негромкий говорок.
— Я не слышал, как ты стучал. Выходит, изнутри комнаты ничего не слыхать. Мне кажется, что я там целую вечность просидел, пока он не зашёл и не сказал, что могу назад вернуться. А ты в отключке был, я тебя будил, но ты не просыпался, — Пашка тяжело со всхлипом вздохнул. — Потом вот, принёс еду и свечку. Зажигать не разрешил, только когда очнёшься, а мне так хотелось тебя увидеть, посмотреть как ты. Тём, как ты? Очень больно было?
Я уже допил отвар и снова лёг.
— Да не переживай, я вообще ничего не почувствовал. Он чем-то смазал сначала, может, обезболивающим, а потом я вырубился.
Пашка опять всхлипнул и погладил меня по волосам.
— Всё нормально… если всё это, — я обвёл вокруг себя рукой, — можно считать нормальным!
Я сдержал горький вздох. Пашка не должен знать, насколько мне в душе хреново от собственного бессилия. Так, наверное, себя чувствуют зверушки в клетке, наши милые домашние питомцы — хомячки, свинки. Да-а… Не попробуешь — не узнаешь!
— Ты давно ел? — как можно спокойней спросил я.
— Утром ещё… немного. Я не мог есть, переживал сильно, думал, больше тебя не увижу, — опять всхлипнул Пашка.
Я сжал его руку в своей:
— Паш, пообещай мне… Что бы с нами ни происходило, плакать ты больше не будешь! Ты уже мне обещал, что будешь сильным. Не давай этому гнусу даже думать, что он нас сломал. Я пока не знаю, как, но знаю точно, что мы отсюда выберемся. Обещаешь? — я ещё крепче сжал его руку.
— Тём, я очень постараюсь… Правда! Просто я не думал, что он может нас разлучить. Я не был готов. Мне с тобой не страшно, чего бы ни было, а без тебя я чуть не умер — за тебя боялся. Во мне-то он опасности никакой не видит. Подумал… вдруг он от тебя избавиться решил.
Пашка судорожно вздохнул и тихо добавил:
— Он с тебя, наверное, много крови выкачал, ты долго не просыпался, — и почти шёпотом: — Завтра моя очередь…
Тут же вскочив, придвинул корзину:
— Ладно, давай покормлю тебя. Ты же тоже только утром ел.
— Я вообще не ел. Проснулся — тебя нет, тоже… чуть с ума не спрыгнул. А он долго не приходил, видно, ждал, пока я успокоюсь. Я ведь стучал, ногами в дверь бил, орал…
Мы вместе поели, расстелили второй матрас и почти сразу уснули. Денёк был ещё тот! А что будет завтра — я не хотел об этом думать. Постараюсь всё-таки убедить Урода, чтобы не трогал Пашку, потому что для меня это будет худшей пыткой.