Утро не заладилось.
Поднял своих на рассвете, пока солнце до конца не встало и не изжарило нас всех. Начали грузиться по шлюпкам. И тут прилетела Влана.
Под глазами круги – не спала? Не похоже на нее. В стимуляторах – медицинских и растительных – она разбиралась лучше нашего медика.
– Капитан, – поприветствовал я ее шутливо, но без малейшей улыбки в голосе. Забыл улыбнуться. – Вы у меня что, с глубокого похмелья?
Кто-то за моей спиной хихикнул. Я обернулся, посмотрел внимательно. Ребята замерли. Знали, что я давно и намеренно валяю здесь дурака, как бы опять чего не выкинул.
– Сон дурной, господин капитан. На пару слов вас можно? – ответила она мне по уставу.
Мы отошли.
– Правда сон? – спросил я, размышляя – застегнуть куртку или нет. Сверху уже начало припекать, но дуло прилично.
– Предчувствие. Волнуюсь я за девочек. На Аннхелле ухудшилась ситуация, да?
Ну вот откуда она узнала?
Я кивнул.
– С… М-мерисом бы связаться.
Имя она выдавила из себя. Он же ее не обижал вроде?
С Мерисом было оговорено, что выходит на меня, как правило, он.
Я почесал подбородок. (Какая-то летучая дрянь укусила вчера.) Попробовать через лорда Джастина? Он – официальное лицо, может и по основному каналу поговорить. Сверхсекретного в этой просьбе ничего нет.
– Попробую вечером, – сказал я.
Ответ Влану не удовлетворил.
– Ну, тогда давай сама, я сейчас улетаю в долину. Только не с Мерисом. С инспектором поговори. А он сам с кем надо свяжется, если чего. Будет придираться – скажи – я приказал.
Влана кивнула с явным облегчением.
Чего она на Мериса взъелась? Они вообще у меня виделись разве? Вроде нет.
Женская душа – потемки…
Стоп, почему женская. Говорят: чужая душа – потемки. Но почему-то подумалось – женская…
Тень Матери.
Мне стало вдруг холодно, и я застегнулся наглухо. Почему – не тень отца? Темная Мать, Мать Тени, Мертвая мать, Танати матум…
Ребята закончили погрузку, и нужно было командовать отлет. Тоже своего рода смерть. СМЕщение с одного места на другое. Смерть – это, наверное, тоже смещение с места на место. Значит, Мертвая Мать – мать, уже сместившаяся. Откуда – понятно. Или – тоже не понятно? Сместившихся из мира живых? Куда? А наш мир – это точно мир живых, никто ничего не напутал? Чего ж мы кидаемся тогда друг на друга?
На шлюпках включили двигатели. Я сел рядом с Росом, он не болтливый. Почему-то думалось совсем не о проблемах, которые придется сегодня решать, а о тени Матери. О том, так ли явно, КУДА она сместилась и откуда. Мне казалось – еще чуть-чуть и я пойму… Но мы прилетели раньше, чем я понял.
А еще раньше я загляделся на горы.
Шлюпки ползли на ручном управлении, медленно переваливая через горную цепь. Казалось, каменистые склоны можно потрогать рукой, через открытые обзорные прорези. Шлюпка «дышала» горным воздухом, давая возможность и нам дуреть от недостатка кислорода.
Бойцы мои смотрели вниз как завороженные. Только Рос был слишком сосредоточен, чтобы глазеть. Да Айим не пялился вниз, у него всегда не срасталось с лирикой.
Сели – как на блюдце.
Небольшая долина, за спиной горный перевал – единственная нормальная дорога на столицу, справа – холмы, слева местность понижается постепенно до реки и городка вокруг нее, который так потом и тянется вдоль воды.
Со стороны реки несет холодом, а над холмами висит мелкая желтая пыль. Но предутренний ветер уже улегся, и ребята расстегивают куртки, а кое-кто даже успел раздеться.
Я тоже сбросил куртку и решил для разминки чего-нибудь потаскать. Сигнализацию, например. Она тяжелая.
Стоило нам начать разбивать лагерь, как появились первые ребятишки: худенькие, загорелые и очень шустрые. У меня постоянно возникало желание их чем-нибудь подкормить. И не у меня одного – пока мы стояли на Гране, на кухне катастрофически испарялось печенье. Своим я строго настрого наказал ребятишек не обижать. Местные даже голос на них не повышают. Ребенок до двенадцати лет – существо на Гране божественное. Оттого очень наглое и свободолюбивое.
Я ждал, что набегут и взрослые, но приперся только старейший из мастеров – мастер Истекающего Света. Он стоял, опираясь на тонкий посох, похожий на трость, что для грантса показатель какой-то невозможной дряхлости, и смотрел, как мы разворачиваем лагерь.
Я делал вид, что не замечаю его. Хотя трудно было не заметить одинокую фигуру, чернеющую на взгорке. Фигура притягивала взгляд, и я повернулся спиной, дабы не зацикливаться на ней. И вдруг – словно в спину толкнуло. Обернулся и почувствовал боль под сердцем – старый грантс смотрел прямо в меня.
«Толчок» почувствовал не я один. Лимо Вайкунен замер, так и не подняв до конца ящик с сигнализацией. Еще двое бойцов остановились, прислушиваясь: Эмор, которого я взял чуть больше месяца назад, но уже причислил к «старичкам», так как бог пилотов поставил на нем свою роспись, и Бао Фрай, что из старичков во всех смыслах, ему уже далеко за шестьдесят. Бойцы вели себя так, словно кто-то позвал, крикнул.
«Да, – подумал я. – И на окрик это тоже было похоже. На неслышный окрик».
К старому грантсу подбежали несколько пацанов постарше. Остальные мальчишки, до того наблюдавшие за нами, тоже потянулись в его сторону. Значит, «эти» услышали все. А среди моих – только трое. Забавно.
Ну и чего он хочет? Чтобы я подошел? Не дождетесь, дедушка.
Лимо был ко мне ближе всех. Я окликнул его, велел подойти к старику и вежливо спросить, чего надо.
– Господин капитан, он хочет, чтобы вы пошли с ним, – вернувшись, сказал боец без какого-либо выражения на лице.
– Прямо-таки пошел? – усмехнулся я. – Куда?
– Он не сказал, господин капитан.
Губы у бойца побелели, да и сам он выглядел не лучшим образом. Что происходит-то?
Я огляделся и отметил, как обстановка быстро и ощутимо меняется.
Несколько секунд назад, когда Лимо только открыл рот, вокруг условно огороженной нами территории носились только мальчишки, теперь периметр медленно обрастал вооруженными мужчинами. Конечно, без оружия здесь вообще не ходят, но я ясно чувствовал исходящую от местных угрозу. И смысл ее был понятен: или я сейчас иду с ними или…
Зримая угроза в считанные секунды обросла тяжелым, давящим одеялом страха.
Неужели все это проецирует один-единственный старик?
Небо темнело. Даже не небо, там, в вышине, еще читался светлый отблеск. Темнел воздух вокруг. Психологический прессинг – такая зримая штука? Я был уверен, что нам просто давят на нервы. Но темнеет-то почему?
Попытался освободиться от давления. Противопоставить ему мне было нечего, и я потек, растворяясь, сам. Пропустил страх сквозь себя. Сознание мое довольно быстро очистилось, и я понял, что могу соображать в стороне от всего этого.
Но светлее не стало! Наоборот, я все больше погружался в серую бархатную тень. И мне стало тепло в тени. Не жарко или холодно – а иначе на Гране в этом сезоне почти не бывает, – а именно тепло. Если бы и вправду зашло солнце, или его закрыло тучами, мы тут же почувствовали бы холод.
Что же происходит, Хэд бы ее сожрал, тень эту?
Ребята мои не умели освобождаться от страха так, как я, но держались. Наверное, я сам приучил их к подобным ощущениям. По крайней мере, в панику не впал никто.
Я подозвал сержантов, объяснил, что они должны делать в мое отсутствие.
Двигались и говорили бойцы вроде бы нормально, но я понимал, что сам являюсь сейчас для них некой точкой опоры. Если я уйду…
Да и продемонстрированное нам давление – далеко не предел. Мне показывают, дают время выбрать. И действовать нужно быстро.
Я связался с Вланой и попросил срочно прислать Дарама. Если кто-то сможет здесь меня заменить, то только он.
Еще раз предупредил сержантов: в переговоры не вступать, на провокации не отвлекаться. Ждать меня. Я физически чувствовал, что время, отведенное мне на раздумье, истекает. Или я иду или…
Перед глазами возникла картинка сворачивающегося в плотный кокон пространства, меня затошнило, и я на миг потерял дыхание.
– Да иду! – бросил я сквозь зубы в сторону холма, где теперь плотной стеной стояли вооруженные грантсы, а раньше возвышалась одинокая фигурка мастера.
Демонстративно бросил на песок тяжелое оружие. (Нож у меня есть, а что-то еще вряд ли понадобится.) Снял китель, чтобы они видели, что никакой защиты под одеждой нет. И пошел прямо на живую стену.
Я не знал, куда должен идти. Но, приблизившись к группе мужчин (набежало их уже, как тараканов), понял, что передо мной расступаются – неохотно, но давая дорогу.
Прошел сквозь, ни на кого особенно не глядя, и уткнулся в небольшетский такой холмик. Холм как холм, предгорья же.
Но мир уже изменился и, как в сказке про гномов, в холмике появилась дверца. Я мог поклясться, что никакого прохода наши разведчики здесь не засекли. Я специально выписал дорогущую установку для космической съемки, помня Аннхелл с его катакомбами. Холмик был пустой, точно!
Думать, однако, не давали. Давящее ощущение нарастало, я спустился к овальному, осыпающемуся проходу и шагнул вниз.
За мной не последовал никто. Только тени сжались вокруг плотнее, словно пытаясь найти брешь в моей защите.
Но бреши не существовало. Я сам был тогда одна сплошная брешь.