Вопрос «дым в помещении» стоял открытым на протяжении трех часов. За это время мы успели получить долгую и изнурительную разборку с Грымзой, которая никак не могла успокоиться — сработавший датчик был такой редкостью в студенческой общаге, где ловкие ребята приспособились его раскурочивать и усовершенствовать, что для неугомонной вахтерши такое событие тянуло почти на квартальную премию за добросовестное бдение на боевом посту. Следом прискакал зам дэкана по воспитательной работе. И под прочувствованные звания прочитал нам обильную лекцию на тему благовоспитанности (приличные люди в комнатах так не курят, для этого же есть сортиры с нормальной вентиляцией!), конспирации (неужели так сложно было оторвать бока от кровати и перекурить в окно, тем более у вас все равно дырка… вернее, техническое отверстие… кстати, а откуда оно у вас взялось?!), и коммуникации (парни, у вас вообще совесть есть? что сами не могли с бабкой дело решить, надо было меня в такую рань выдергивать!!). Потом мы еще сорок минут писали объяснительные за дым, Дрэгу тоже подсунули бланк и под моим грозным взглядом он даже взялся за ручку и старательно сопя принялся выцарапывать какие-то каракули, вполне нечитабельные, зато сразу лист расписал с обеих сторон. Разъяснять, что он вообще не студент и не из этой общаги было еще более рискованно — за посторонних в неурочное время Грымза потом может и на порог после «комендантского часа» не пустить. Но самым неприятным во всей этой канители стал приход завхоза, который методично закинул в рот пригоршню мятной жвачки, пальцами измерил оплавленное отверстие и, задумчиво глядя вдаль, подмахнул акт на такую сумму, что у меня от увиденных цифр глаза полезли из орбит.
— Да за такие деньги можно целый этаж застеклить! — кипя праведным возмущением заорал я.
— Таки придется, — невозмутимо двигая челюсти согласился завхоз. — Если еще стекла дырявить будете. А тут окно менять-то надо, целиком, вместе с рамой. Европакет ставить придется…
На завхоза в неописуемом удивленно воззрились и я, и Грымза. Причем вахтерша глядела так, словно перед ней нарисовался новый миссия. Наверное, одинокий европакет чувствовал бы себя также неуютно среди стонущих и скрипящих от старости деревянных рам, как Кук среди голодных аборигенов.
Договорить все аргументы до конца мне не дали — Дрэг мужественно зажал мне ладонью рот и величественно кивал на контраргументы завхоза. Хотя я продолжал мычать о том, что достаточно просто отогнуть гвозди, снять планку и вставить кусок стекла вместо пострадавшего, а такой кусок я и бесплатно могу со своей стройки притащить — там все равно дохрена чего валяется бесхозного и неучтенного.
Акт пришлось подписать — против воли завхоза помноженной на усердие Грымзы даже с монтировкой не попрешь, все равно не перешибешь. А лишиться койкоместа в разгар учебного года — это полный моветон. Тем более, что даже с учетом всех подработок даже на однушку почему-то не хватало. И куда уходили деньги — непонятно. Вроде бы и барахлом не затариваюсь, и девок дорогих не завожу — парадокс короче.
Идти не лекции смысла уже особого не было — все равно две пары уже пропустил. Да и с драконом надо было что-то делать: то ли с собой таскать, то ли в общаге оставить? И вообще одеть бы его стоило, а то нарвы у нас конечно свободные да и ценности европейские, но шастающий в полном неглиже парень в общаге, где обитают, в основном, филологини, явление не то чтобы неординарное, но опасное. Опасное в первую очередь для самого парня.
От гонорара за спонтанное выступление в торговом центре остались только воспоминания, приятные конечно, но лучше бы более материальная память. Завхоз только озадаченно крякнул получив в руки увесистый мешок с мелочью. Но на вопрос: «Хватит ли на окно?» отрицательно помотал головой и хрипловато кашлянул «маловато будет, добавить бы надо». Добавлять было больше нечем, впрочем там действительно оставалось уже немного. Зато теперь у нас был долг за окно, нехватка одежды (надо же было этому гаду огнедышащему так невовремя в дракона оборачиваться!), и абсолютно хреновые перспективы.
В совершенно упадническом настроении я поплелся в душевую, Дрэг с куда большим градусом воодушевления поскакал рядом. Надежды не оправдались или, точнее, оправдались частично. Просто вода уже появилась, но горячей не было. Со вселенской печалью во взоре я наблюдал как струйка рыжеватой жидкости вытекает из искривленного крана и, печально журча, убегает в канализационный сток. Может кого-то бегущая или текущая вода и натсраивает на медитативные мысли, но меня она только возмущала и злила своим холодом, и это в такой важный момент, когда каждая клеточка моего бренного тела жаждала горячего душа.
— Попробуй воду, — Дрэг наклонился и задушевно выдохнул мне этот совет прямо в ухо.
Я от неожиданности аж подскочил, стукнулся плечом об подбородок дракона и взывал. И, видно от боли, окончательно утратил способность здраво рассуждать — иначе никак не объяснишь зачем я сунулся под кран и попробовал поймать губами глоток воды. И мне это даже удалось сделать с первой попытки и я взывал повторно, но теперь в моем реве смешались боль от того что обжегся и безграничное удивление потому что вытекающая из крана вода была горячей. Причем настолько горячей, что у меня мгновенно во рту вспыхнул пожар, а из глаз побежали потоком слезы.
— А-а-а-а-а!!!!!!!!!! Мм-м-м-ммм!!! — фраза получилась, конечно, маловразумительной, но с самым высоким эмоциональным накалом. на который может быть способен человек, только что получивший глубокую психологическую травму от фортелей городской канализации.
— Ну ты же хотел помыться? — Дрэг, на всякий случай, отодвинулся от меня подальше — я слишком рьяно размахивал руками, пытаясь такой вентиляцией охладить свой обожженный язык и губы. — И стонал, что нет горячей воды. Теперь она есть.
— Угу, — вынужденно согласился я с гадом по имени очевидность. Вода-то есть, но только ни один идиот , находясь в здравом уме и памяти, не станет пробовать воду ртом, когда для этого есть руки и пальцы. Их хотя бы десять, а вот язык — один. И, судя по ощущениям, я обжег его основательно, теперь долго придется страдать, пить холодное молоко и питаться чем-нибудь легкоглотающимся, типа овсянки. Зато для здоровья полезно — как говорят фанаты зожа и прочих течений. И это при том что жизнь одна, а они своими собственными руками лишают себя большей части удовольствий. Ладно, что-то я не о том думаю. Но вот думать о том, как холодная вода по слову дракона превратилась в кипяток — было еще страшнее, чем про здоровые салаты и жизнь без фастфуда. — Как ты это сделал?
Дрэг понял меня скорее по шевелению губ, потому что внятно проговорить даже эту коротенькую фразу мне оказалось не под силу. Дракон поглядел на меня как на законченного придурка, в которого я определенно превращался, причем быстро и основательно, и указал на свою руку. Пару минут я тупо пялился на длинный и сильный пальцы, которые оплелись вокруг основания крана, а затем осторожно потянулся и коснулся тыльной стороны драконьей ладони.
— Твою маа-а-ать!!!! — прочувствованно заорал я на всю душевую. Теперь у меня еще указательный палец опаленный. Я затряс в воздухе пострадавшей рукой, схватился за мочку уха и хотел было сунуть под кран, чтобы охладить, но вовремя опомнился. Вряд ли вытекающий кипяток снимет боль от ожога. — Как ты это делаешь?!
Дрэг невозмутимо пожал плечами.
— Ты что весь такой горячий? — при одной этой мысли меня прошибло холодным потом: я ведь мог испечься живьем ночью!!!
— Нет, но могу весь, — Дрэг чуть прищурился и через секунду удовлетворенно кивнут. — Вот так надо?
— Не обязательно. — Трогать его, проверяя температуру я не стал — спасибо полученному двойному опыту. Зато мне в голову пришла замечательная идея, которая вполне могла осуществиться. — А можешь отрегулировать температуру так, чтобы я об тебя не обжигался, но на градуса три-четыре больше?
— Могу, — Дрэг протянул мне руку. — Годится?
Я долго собирался с духом и прикидывал, какой конечностью проще пожертвовать. Но в итоге все же осмелился коснуться его пальцем, средним — если снова опекусь, то бинтовать и замазывать сразу два пострадавших пальца на одной руке будет проще.
— Да, отлично! — Рука дракона была горячей, но не настолько обжигающей, чтобы опять орать и рыдать от ожога. — Пошли!
И я радостно потащил дракона к ванне.
— Сейчас… сейчас… — от предвкушения я даже пританцовывал, пока ванна наполнялась водой. — Теперь залазь и подвинься. Ой!!! Блин… Воду согрей!!!
— Готово, — через мгновение выдохнул Дрэг.
— Ах, как хорошо! — Конечно сидеть в одной небольшой ванне с довольно-таки крупным парнем не слишком комфортно, но возможность понежиться в горячей водичке перевешивала весь список неудобств вроде того, что приходилось поджимать ноги да и вообще пребывать чуть ли не в позе зародыша. Впрочем, минут через десять постанывая то от удовольствия, то от затекших конечностей, мы все-таки кое-как умудрились усесться по разным сторонам ванны лицом друг к другу и вытянув ноги на боковые бортики. — О, кайф!!! — Я блаженно опустил голову на бортик ванны. — Ты чудо!!!
Дрэг довольно оскалился.
— Ну мужики… вы даете… — в дверях ванной застрял Седов, самый болтливый сплетник факультета. — Да ничего… вы это не обращайте внимания. Я только зубы почистить, а вы… там продолжайте…
Накануне, перед самым рассветом, герцогиня осмелилась переступить тот тайный порожек, который внезапно приобрел значимость огненного рубежа. У изголовья, ссутулившись, сидел слуга. Как бесшумно она не ступала, огромный парень все же поднял голову. Он сделал было попытку подняться, когда узнал ее, но герцогиня резким движением запретила. Этот деревенщина мог опрокинуть табурет, на котором сидел.
В комнате почти непроглядный мрак. Портьеры плотно задернуты, чтобы и луна своим серебряным шепотком не нарушила бы спасительную тишину, которую, будто толстую повязку, наложили поверх воспаленного разума. Геро дышал коротко, отрывисто. Его насильственный сон тоже был вроде повязки или, скорее, наложенных на безумца пут.
В действительности никакого сна не было. Была тяжелая, душная пелена, в которую он был закутан, под которой был погребен, как взметнувшийся огонь под чугунной крышкой.
Внешне эта пелена выглядит огнестойкой, она подавляет бушующий огонь, но против самого огня эта пелена бессильна, ибо крышка над очагом из олова. Пелена прогорит и обмякнет, а пламя вновь вырвется наружу. Пламя боли. Пока эта крышка цела, боль исходит невидимым чадом страданий. Этот чад сгущается, поднимается к потолку, образует замысловатые фигуры. Затем это темное полотнище провисает лохмотьями, и лохмотья эти множатся, выпуская бесформенные ростки, оплетая всю комнату, как неистребимый плющ.
***
Вбегает напуганный, взъерошенный Любен, вероятно, с устрашающим выговором от Анастази. За ним, ступая медленно, как цапля, в привычном раздражении, Оливье. Он окидывает меня взглядом, полным неизбывной скуки. Я неугомонный, неистощимый источник его хлопот, неудачное творение, которое он постоянно вынужден подправлять. Как же это утомительно! Он даже не затрудняет себя исследованием моего пульса, его частоты и наполнения. Закатывает мой рукав и ланцетом вскрывает вену. Единственное средство облегчить мои страдания – это изгнать из моего тела как можно больше черной желчи. Стекающая в медный таз кровь действительно почти черная и очень густая. Возможно, он прав, во всем виновата черная желчь. Это она причина меланхолии. Во мне ее так много, что я не способен радоваться и принимать дары благосклонной ко мне фортуны. В моем теле нарушен баланс жизненных соков: моя кровь слишком густа, моя желчь изменила цвет, а моя флегма, покинув отведенное ей природой вместилище, заместила собой все прочие жидкости. Тут уж ничего не поделаешь, таково мое устройство. Вот только почему бедный врач вынужден исправлять это несовершенство?
Опустошив мои вены до головокружения и звона в ушах, Оливье все с тем же скучающим и раздраженным видом разводит для меня маковую настойку. К охватившей меня слабости это добавит тяжелый, принудительный сон. Я провалюсь в небытие и перестану чувствовать боль. Вынудив меня проглотить лекарство, Оливье величественно удаляется.
Не мне упрекать его за жестокосердие. Я и в самом деле доставляю ему столько хлопот. По милости моего упрямства и моей вспыльчивости он ежечасно слышит угрозы. Мои раны и даже моя болезнь – это плоды непростительного легкомыслия. Я сам, по собственной воле, из глупого каприза, навлекаю на себя все эти напасти, а он, рискуя благополучием и даже жизнью, вынужден меня врачевать. Вполне уважительная причина для неприязни.
Любен ко мне более снисходителен. Хлопочет, не затрудняя себя оценкой моих действий: опускает портьеры, укрывает мне ноги, поправляет подушку. Робко осведомляется, не подать ли мне завтрак. Но я качаю головой. Меня снова мутит. Если приступ повторится, то к утру начнутся позывы к рвоте. На пустой желудок это не так мучительно. Вскоре настойка действует, и я засыпаю. Сон – как душная вязкая трясина, на поверхности которой блуждают синеватые огоньки. Это меня поджидает обманутая небытием болезнь. Она только начала свою трапезу. Голод ее не утолен, аппетит разыгрался как после острой закуски, а я, в самый разгар пиршества, ее отвлекаю.
Действие опия кончается, и я сразу получаю удар. Огненный, скрученный в спираль жгут. Он ворочается у виска, извивается, задевает глаз. Я стараюсь не двигаться и дышать как можно реже. Утешаю себя тем, что это скоро пройдет. Omnia transit. Дольше трех ночей это не длится. Надо переждать, перетерпеть и не пугать Любена своим стоном и бледностью. Если он увидит, как я страдаю, то кинется к Оливье. А тот снова пустит мне кровь и оглушит опием. Мои вены на руках в сплошных рубцах и на- сечках; когда Оливье орудует ланцетом, я слышу, как скрипит затвердевшая, воспаленная плоть. Я должен сжалиться над моими руками и поберечь свои жилы.
День проходит. Любен ходит на цыпочках. Портьеры опущены, но я все же слышу лай собак и звук охотничьего рога. Гости отправляются на охоту. А вечером снова зазвучат скрипки. Где-то там, в нарядной, беззаботной толпе, моя незваная гостья. Седлает своего рыжего жеребца, дитя марокканской пустыни, вскакивает в седло и мчится, мчится… А вечером, облачившись в зеленый шелк, танцует и смеется. Она ничего не помнит.
Вот и вторая ночь. Пытаюсь обойтись без кровопускания и макового настоя. Запертый в собственном теле, наблюдаю, изучаю повадки хищника.
Боль, возможно, как и все прочие наши хвори, – всего лишь изголодавшийся пришелец. Это зверь, который охотится во мне, подобно тому, как в лесу охотится волк. Он выслеживает добычу. Зверь движется, извивается, сворачивается в кольцо, совершает прыжок, крадется, скребет лапами. Я занят тем, что угадываю его облик, но это существо бесконечно меняет формы. Ни один из предполагаемых образов ему не нужен. Он желает обладать всеми сразу.
Предвидеть следующее превращение я не в силах. Узнаю его облик за мгновение, успеваю сделать набросок, чтобы отойти в сторону и наблюдать. Дыхание короткое, поверхностное. Я затягиваю выдох, чтобы усилить сосредоточение и обозначить паузу. Сожрёт ли он меня? Куда он направится дальше? Моя голова уже обглодана, выжжена изнутри. Клык, ядовитый и мокрый, скребет самую кость. К утру я почти в забытьи. Это не сон – это спасительный обморок. Я скрываюсь от зверя.
Внезапно я слышу голоса и шаги. В спальне вновь Анастази, но не одна. За ней следует Оливье и еще кто-то, мне неизвестный.
– Вот, сеньор Липпо, это тот самый больной, о котором я вам говорила.
Я перевожу взгляд с одного на другого. Вероятно, незнакомца
зовут Липпо. Кто он? Еще один незваный гость. Визиты их участились. Гость очень худ и невероятно высок. Волосы всклокочены, кожа смуглая. На вид не старше сорока. Одет пестро, невпопад, как будто собирал предметы своего туалета по друзьям и соседям. На плече – холщовая сумка. Сразу и не поймешь, кто он. Лицедей? Или шарлатан? Один из тех кто, по прибытии в город, приглашает всех желающих избавиться от зубов, морщин и бородавок?
Я изумлен, Оливье не скрывает ярости и презрения. Анастази, едва справляясь с голосом, объясняет:
– Мадам д’Анжу почувствовала себя дурно, внезапная головная боль. Так как ее светлость не доверяет никому, кроме своего личного эскулапа, то пришлось отправить нарочного в Париж и просить сеньора Липпо срочно прибыть в Конфлан. Вот он и прибыл.
Липпо… Липпо… Знакомое имя. Где я его слышал?
– После визита к ее высочеству, страдания которой, к счастью, были не столь уж велики, я воспользовалась случаем и обратилась к ней с просьбой позволить сеньору Липпо принять участие в маленьком консилиуме. Если кроме одного врача есть еще и второй, то почему бы им не устроить маленький совет?
Оливье не то фыркает, не то покашливает. В сторону пестро одетого коллеги с холщовой сумкой через плечо он даже не смотрит. Пришелец переступает с одной длинной ноги на другую и потирает затылок.
– Для начала я бы хотел осмотреть больного, – неожиданно музыкально произносит сеньор Липпо.
Он говорит с чуть заметным южным акцентом, растягивая и округляя звуки. Удивительный голос в таком угловатом теле.
– Да, разумеется, – соглашается Анастази. – Приступайте немедленно.
– Но я бы предпочел остаться с молодым человеком наедине, – добавляет гость с легким поклоном.
– Возможно, мне придется задать несколько ммм… щекотливых вопросов, а молодой человек в присутствии дамы, такой прекрасной сеньоры, будет несколько стеснен в ответах.
Оливье выражает свое презрение кудахтаньем, но Анастази не возражает.
– Это ваше право и ваша обязанность, сеньор Липпо. Оставайтесь и действуйте с благословения этого… вашего… как его?
– Асклепия, – с улыбкой подсказывает он.
– Именно.
– И правнука его Гиппократа.
– Я бы на вашем месте больше уповал на Меркурия, – скрипит
Оливье.
Анастази толкает его к двери и сама семенит следом. Я слышу, как они пересекают мой кабинет, гостиную и переговариваются с Любеном. Гость тем временем придвигает табурет к моему изголовью.
– Ну-с, молодой человек, говорят, у вас мигрень…
Он наклоняется надо мной и разглядывает. Глаза у него круглые, совиные, да и сам он похож на большую, голенастую птицу, утратившую в драке или в непогоду часть своих перьев. Он вытягивает жилистую шею и забавно вертит головой.
– Дайте-ка вашу руку. Нет, лучше две.
Я протягиваю руки. Он бережно закатывает мои рукава. Я разочарованно вздыхаю. Будет выбирать, какую вену лучше вскрыть. И стоило его приглашать… Оливье отлично с этим справляется. Но Липпо не спешит вооружиться ланцетом. Он держит мои руки в своих и внимательно их рассматривает. Даже просит разрешения приподнять портьеры, чтобы осветить комнату. Осмотр он начинает с моих ногтей. Изучает каждый поочередно. Поворачивает мои руки так и этак, будто ценитель драгоценных камней в ювелирной лавке или знаток редких тканей, стремясь уловить блеск шелка. Затем так же внимательно изучает ладони, запястья и добирается до сгиба локтей, где находит свежий след от разреза на одной руке и несколько затянувшихся отметин – на другой.
– Figlio di putana!
Я не совсем уверен в переводе, но догадываюсь, что этот нелестный отзыв предназначается Оливье. Далее осмотр сопровождается хмыканьем и перемещением кустистых бровей от середины лба едва ли не к подбородку. Кроме следов ланцета на моих руках множество других следов, которые способны породить какие угодно предположения. Хотя бы те два параллельных шрама на левой руке. И хорошо заметный след на правой ладони. Это могло навести на мысль, что я хватался голой рукой за лезвие, а рубцы на запястьях – что я беглый каторжник. Вот он уже и подумал!
– Che cazzo?!
Это он еще моего плеча не видел. Но вопросов Липпо не задает. Только качает головой. Затем сразу на обеих руках ищет пульс, что удается ему не сразу по причине моего неумышленного малокровия. После обильного кровопускания мои жилы полупустые. Ему приходится долго прислушиваться. Он даже закрывает глаза и сам почти перестает дышать. Я чувствую, как он поочередно меняет силу нажима на моих руках, то слева, то справа. Как на музыкальном инструменте играет, и каждая из вен подает ему свой голос. Он прислушивается к самому течению моей жизни, ко всему, что во мне происходит: к дыханию, к наполнению желудочков, к сокращению мышц. Как будто многоопытный музыкант ищет фальшивую ноту. Это своеобразный язык, на котором тело может поведать ему о своих бедах. У Липпо шевелятся губы и двигаются брови. Похоже на то, что он не просто слышит, но и отвечает на эти жалобы. Наконец он отпускает мои руки, промаргивается и довольно долго на меня смотрит. Вдруг вскакивает и одним взмахом скидывает все с маленького столика у моего изголовья. Вытаскивает его на свет и начинает выгружать на столешницу содержимое холщового мешка.
Действия он сопровождает злым, отрывистым шепотом. Я снова слышу «cazzo», «bastardo», «canaglia», которые он нанизывает гроздьями на короткие фразы. Я не совсем понимаю, что служит причиной его гнева, но спросить не решаюсь. Возможно, так он выражает профессиональное презрение к конкуренту.
У врачей это принято. Любой, кто не разделяет их мнения, становится ренегатом и мерзавцем. У меня даже мелькает мысль вступиться за беднягу Оливье. Он не так уж плох, а за те три года, что ему приходится иметь дело со мной, он давно уже исчерпал все средства, способные вернуть меня к жизни.
– Юноша, когда вы ели в последний раз?
– Не помню, кажется, третьего дня…
– А пили?
– Пару глотков сегодня. Больше не смог… У меня…
Но Липпо в моих объяснениях не нуждается. Он делает предостерегающий жест.
– Не оправдывайтесь, юноша. Если вы проглотите лишний кусок, у вас откроется рвота. Это ясно.
Он смешивает что-то из двух склянок и добавляет в раствор
желтоватый порошок. Серебряной ложечкой доводит полученное лекарство до чуть пенистой единородной массы и дает мне выпить. Пахнет пряностями и на вкус остро-сладкое.
– Это настоянные в меду лимонные корки с имбирем, – объясняет он с улыбкой. – Противорвотное. А теперь подумаем, что делать с вашей головой.
– Отрубить, – тихо советую я.
– Это мы всегда успеем. Начнем с чего-нибудь попроще. Вот хотя бы с этого.
Из разложенных перед ним предметов Липпо извлекает плоский, продолговатый футляр. Я подозреваю в нем наличие ланцета или другого особой формы ножа, но там оказываются длинные золотые иглы. Они похожи на крошечные шпаги с двуручной гардой, но без эфеса.
– Полагаю, figlio mio, вам еще не доводилось видеть подобных приспособлений, и вы уже задаетесь вопросом, не намерен ли я их как-нибудь применить. Так вот… Намерен!
– Будете загонять мне под ногти?
– Только если вы сами меня об этом попросите, – отвечает он.
– Для обращения еретиков они пригодны точно так же, как пригоден для разбоя кухонный нож, но назначение у них другое.
Он опять берет меня за руки и разминает мои ладони, пока я не начинаю чувствовать тепло. Затем смачивает с тыльной стороны между большим и указательным пальцами прозрачной жидкостью из длинной бутыли темного стекла.
– А теперь не пугайтесь, – говорит он, берясь за одно из крошечных орудий. – Я все объясню позже.
Я не пугаюсь. Напротив, мне любопытно. К тому же я и мысли не допускаю, что этот нескладный, длиннорукий итальянец может причинить мне боль. Впрочем, какая боль может сравниться с той, какую я уже чувствую. Он щелчком вкручивает иглу в тыльную мякоть под указательным пальцем. А на другой руке – вторую. Выглядит устрашающе, но я чувствую только легкий укол.
– Не больно, – говорю я.
– Хм, смею предположить, что в заблуждениях вы не раскаетесь.
– Нет.
– Тогда придется проделать то же самое с вашими ногами.
Он откидывает одеяло в сторону и точно так же, как прежде разминал кисти моих рук, растирает мои застывшие ступни. Так энергично давит пальцами, что я вздрагиваю. Он перебирает мои сочленения так умело, будто следует атласу Галена или справочнику Везалия. Кожу он так же смачивает жидкостью из бутыли и повторяет манипуляцию с иглами.
– Более не буду пугать вас, юноша. Никаких других приспособлений из арсенала Сант’Анжело. Всего лишь согревающий бальзам. Он опять что-то достает, переливает, смешивает. На кончике золотого шпателя я вижу полупрозрачную мазь. Резко пахнет камфарой и гвоздикой. Примешиваются другие терпкие ароматы, но они мне незнакомы. Он поддевает немного пахучей мази длинным пальцем и коротко, энергично давит мне между бровей, где-то за ушами и над верхней губой. Я чувствую проникающее тепло, как будто на коже вспыхивают крошечные угольки. Тепло растекается, охватывает всю голову, опускается по телу вниз от затылка, вдоль позвоночника, распадаясь на узкие и широкие полосы. Это тепло баюкает и утешает. Веки у меня тяжелые. Но это не свинцовая тяжесть боли, а благодатная сонная муть. Даже зверь в моей голове укорачивает прыжок. Он движется все ленивей, все размеренней, круг, который он вычерчивает, постепенно уменьшается и обращается в точку. Зверь, свернувшись, засыпает.
– Ну вот и все, юноша, – говорит Липпо, избавляя меня от иголок. – Теперь можете поспать. Вы, по всей видимости, не только два дня не ели, но и не спали.
Он сбрасывает все разложенные на столике склянки и мешочки обратно в свою безразмерную холщовую сумку.
– По-хорошему нам бы следовало встретиться еще раз. Но тут уж не нам решать.
– Где вы этому научились?
Он оборачивается ко мне почти с изумлением.
– А вы любознательны, figlio mio.
– Как все узники.
– Ну-ну, юноша, не преувеличивайте. Ваш недуг не настолько значителен, чтобы соперничать с месье дю Трамбле. Это легкое недомогание, с которым вы легко справитесь. Но сейчас вам лучше не утомлять себя разговором и не слушать мои выдумки. Отдохните, а затем погуляйте. Вы молоды, но у вас…
– Да, я знаю, у меня кожа тонкая.
Я не пытаюсь его разубедить. Он ничего не знает обо мне, и это к лучшему. Он здесь только потому, что… Липпо уже заканчивает сборы, когда мне в голову приходит странная мысль.
– Вы ведь врач княгини Караччиолли и прибыли по ее приказу…
– Да, так оно и есть. Santa Maria e tutti santi! Вытащили из постели посреди ночи! В седло, галопом. Весь зад себе отбил!
– Так она больна? Что с ней? Анастази сказала, внезапная головная боль.
Липпо морщится, будто откусил что-то кислое.
– У нее? Головная боль? Uncorno!
Он снова водружает сумку на стол и склоняется к самому моему уху. Предварительно оглядывается по сторонам.
– Нет у нее никакой головной боли. И не было. Заговорщицки подмигивает и на прощанье хлопает меня по руке.
Бабочка на картине казалась живой, Роджер даже машинально протянул вперед руку в надежде, что она сядет на палец, но потом, спохватившись, отдернул. Подумал вскользь, что незаметные силовые поля, окружавшие полотна, тут очень даже кстати — наверняка не ему одному захочется потрогать бабочку. Он оглянулся назад и присел на белый куб, словно выросший из пола, такие располагались напротив каждого экспоната для удобства посетителей. Расслабленно опустил руки между коленей, прерывисто вздохнул. Бабочку совершенно точно только что сдуло со стилизованных под бамбук перил, окаймляющих веранду, порывом ветра, что взметнул вверх жиденький столбик желтого песка. Где-то за пределами этой картины присутствовал и он сам — босой, в домашнем косодэ и просторных штанах, расположившийся на веранде с чашкой чая, наблюдая, как Ланс делает быстрые наброски в альбоме. Когда младший мозгоедовский киборг гостил у них год назад, разве Роджер мог предположить нечто подобное? Полина наверняка могла, Ланс ведь слал ей кучу писем с фотографиями в процессе работы, которые она мужу принципиально не показывала, говорила, что не хочет испортить ему сюрприз. Что ж, надо признать, сюрприз удался. Нынче все критики и ценители живописи на Татууме замерли в ожидании открытия экспозиции под названием «Японский сад», которая состоится только завтра, а Роджеру устроили персональный эксклюзивный показ.
Мало кто знал, что история экспозиции началась довольно обыденно — на уютной кухне дома семейства Сакаи на Джемини-5. В то знаменательное утро младшие члены семьи еще досматривали сны, Полина возилась с завтраком, а Роджер по укоренившейся привычке просматривал сводку происшествий в их секторе.
Никакой необходимости в этом не было — его карьера оперативника оборвалась пять лет назад. Ему тогда недвусмысленно намекнули, что с биопротезами вместо правой руки и половины левого легкого его место либо в штабе, либо в Академии галаполиции. Роджер без колебаний выбрал Академию. Штаб открывал перспективы в плане карьеры, зато нес серьезную угрозу его нервным клеткам, ибо ни один даже самый тупой и недисциплинированный курсант не смог бы сравниться со штабными пираньями, норовившими сожрать любого, в ком хотя бы заподозрили конкурента. Некоторые коллеги покрутили у виска, намекая, что скромный преподаватель Академии со средненькой зарплатой будет бледно смотреться на фоне жены с ее известностью, научными степенями и наградами за неоднократную помощь галополиции в поимке торговцев редкими видами животных. Но Роджер благополучно пропустил предостережения мимо ушей. Они с Полиной ссорились по разным поводам, но никогда не мерялись достижениями в карьере, для них обоих подобные вещи были из разряда незначительных.
Он так увлекся чтением сводки, что не сразу заметил, как жена ушла с кухни и говорит с кем-то по внешней связи в соседней комнате. Полина вернулась через четверть часа с очень задумчивым и озабоченным выражением лица. Поймала вопросительный взгляд Роджера, со вздохом одернула цветастый передник.
— Мне кажется, у Лансика творческий кризис. — Роджер в ответ на реплику лишь шевельнул бровями, и она продолжила. — Знаешь, многие думают, что он нелюдимый и что ему вполне хватает общества пяти его кошек. Но это не так. Он и на Татууме поселился потому, что друзья рядом. И он очень переживает до сих пор из-за смерти маэстро Гальвани, хоть уже столько времени прошло…
Роджер задумчиво покивал. Еще когда Полина летала на «Космическом мозгоеде», она завела привычку регулярно выкладывать рисунки Ланса в инфонет. Рисующий киборг вызвал небывалый ажиотаж в социальных сетях и на ресурсах, посвященных искусству. И однажды со Станиславом связался интеллигентного вида старичок, попросивший позволения пообщаться с их младшим киборгом лично, на одном из пунктов их текущего маршрута. Встреча состоялась, однако Клаудио Гальвани не удалось уговорить Ланса улететь с ним, чтобы срочно поступать в Академию искусств на Прайме, ибо талант ни в коем случае нельзя зарывать в землю, а Станислав, как ответственный за весь экипаж, отказался повлиять на упрямца. Тем не менее после Каллакса, когда каждый из экипажа выбирал собственную дорогу, Ланс сам связался с Гальвани. Тот оперативно прилетел на Новый Иерусалим, официально оформил опеку над киборгом, дав ему свою фамилию, и увез с собой.
— Ты этот разговор не просто так завела, верно? — Спросил он жену с лукавой улыбкой. — Давай уже, выкладывай.
— Я вот подумала пригласить его в гости. Пусть отдохнет, сменит обстановку.
— Полли, ты же знаешь, что я буду очень рад его видеть. Только вот насчет отдыха — боюсь, близнецы его заездят. Он же художник, натура тонкая. Сможет ли он у нас отдохнуть и расслабиться?
Своеобразным откликом на его слова послужили детские голоса в коридоре и топот двух пар босых ног. Мальчишки ввалились на кухню, в один миг превращая это сосредоточие умиротворения и покоя в кромешный хаос. Похватали оладьи с блюда, опрокинули банку с вареньем, попытались насильно достать из-под дивана Митрофана, который ранее спокойно дрых на подоконнике, а при их появлении вздыбил шерсть на загривке и с утробным мявом нырнул в ближайшее доступное укрытие. И все это под весьма интенсивный аккомпанемент из воплей и смеха. Следом за младшими братьями на кухню величественно вплыла Рэй, на ходу запахивая халатик с вышитыми журавлями и зевая во весь рот — наверняка полночи просидела в сети, каникулы же. С видом принцессы заняла свое любимое кресло, предварительно вышвырнув оттуда за шкирку одного из близнецов, будто щенка, и проигнорировав возмущенный вопль. Полина и Роджер все это время изображали статуи Будды, застыв неподвижно на своих местах с выражением лиц людей, достигших дзена давно и прочно.
— Ну что ж. — Полина наконец обрела дар речи. — Я думаю, Ланс справится. Он же боевой киборг, в конце концов.
С балкона галереи, что занимала двадцатый этаж одного из пентхаузов в центре города, открывался чудесный вид. Полина с удовольствием подставила лицо ветру, мигом растрепавшему ей волосы и едва не сорвавшему с шеи легкий шарфик, вдохнула полной грудью запах моря, озона и специфический аромат местной растительности. Замерший рядом Ланс щурился по-кошачьи, тоже явно получая удовольствие от созерцания раскинувшейся перед ними картины. В какой-то момент он повернул голову в сторону Полины, вопросительно приподняв брови.
— Ты ведь меня сюда позвала не для того, чтобы в очередной раз обсудить завтрашнюю премьеру экспозиции, верно? О ней мы могли говорить и в присутствии Роджера, да и уже все давно обговорено.
— Ты стал таким проницательным.
Полине захотелось, как в прежние времена, взъерошить ему волосы или погладить по щеке, но Ланс выглядел таким… другим. Не их уютным мозгоедовским котиком, любившим яркие футболки с принтами мультяшных персонажей, а строгим, элегантным и неприступным, как кинозвезда, недаром Рэй все вздыхала и строила ему глазки, когда он у них гостил. Оставалось лишь тихо гордиться тем, что она помогла ему стать таким.
— Так что же ты хотела обсудить? Что-то насчет свадьбы Вениамина Игнатьевича? Или мужу еще какой-нибудь сюрприз готовишь?
Она покачала головой.
— Я насчет Дэньки… Теддичка позавчера прилетел, они общались, и он сказал, что с Дэнькой что-то неладно. И тот молчит, вернее, говорит, что все в порядке, ну, в своем репертуаре. Я вот подумала — вы же общаетесь между собой, ну… как киборги. Чувствуете состояние друг друга. Может, ты что-то заметил?
Ланс склонил голову набок; его взгляд слегка остекленел, как случалось когда он «уходил в процессор». Прокрутив записи последних нескольких встреч с Дэном, раздумчиво произнес:
— Вроде ничего тревожного я не вижу. Правда, его индекс массы тела опустился за последние пару месяцев до нижних пределов нормы, уровень кровяного давления тоже был слегка понижен, а частота сердечных сокращений наоборот превышала приемлемую физиологическую норму, правда в незначительной степени. Насколько я могу судить, он неукоснительно следовал совету доктора и не пользовался имплантами, а также регулярно принимал лекарства, так что повторных сердечных приступов у него не случалось.
Полина лишь тяжко вздохнула и покачала головой.
— Вообще-то я не физическое состояние имела в виду. Про него я бы у Вениамин Игнатьича спросила. Мужчины такие мужчины, хоть киборги, хоть люди. Дальше физиологии думать не способны. Мне кажется, у них со Стас Федотычем что-то неладно.
Ланс мгновенно сузил глаза; его рассеяно-одухотворенный взгляд, который так любили ловить в кадр богемные фотографы, напоминал теперь оптический прицел винтовки.
— Думаешь, капитан его обижает?
— Вас теперь обидишь, пожалуй, — Полина все же не удержалась и поправила Лансу широкий ворот модной рубахи, — Вы теперь не киборги бессловесные, а вполне себе люди, да еще какие. Все может быть сложнее, Лансик. Намного сложнее.
Сквозь неплотно закрытую дверь палаты Полина услышала раздраженный голос капитана и непроизвольно напряглась как струна; поднос с едой дрогнул в ее руках, тихо звякнула кружка, задев о тарелку.
Вениамину Игнатьевичу без труда удалось протащить ее в самую известную на Новом Иерусалиме клинику, оформив как персональную сиделку. Он хотел как лучше. Они все хотели как лучше. Они хотели, чтобы Станислава Федотовича окружали близкие, а не безликий персонал. Но получилось наоборот. Кажется, лучше бы бывшие товарищи по «Космическому мозгоеду» просто оставили его в покое, такое складывалось впечатление. Даже их корабельного доктора и своего ближайшего друга он пару раз доводил до белого каления, остальных же просто игнорировал. Каждый вечер команда собиралась в уютном баре неподалеку от клиники, чтобы узнать новости о своем капитане. Новости пока мало радовали — капитану чудом посчастливилось выжить, но гарантий, что он не останется инвалидом, врачи не давали. Единственным, кто неотлучно оставался рядом с ним вопреки всему, был Дэн. И Полина боялась даже предположить, чего ему это стоило.
— Я же сказал — убирайся! Мне не нужна нянька, я сам со всем прекрасно справляюсь! Сколько же можно повторять?!
Дэн заговорил, и Полина еще больше напряглась, даже дыхание невольно задержала — этот бездушный машинный голос сложно было спутать с человеческим.
— Приказ не может быть выполнен, поскольку противоречит инструкциям от лица с приоритетом в управлении.
— Какого еще лица?! Что ты несешь?! Снова изображаешь тупого правильного киборга? Неужели ты полагаешь, — голос капитана сделался вкрадчивым, — что это улучшит мое моральное состояние? Думаешь, в обществе бездушной машины мне полегчает?
— Ответ положительный. Вы высказали пожелание остаться в одиночестве, и ваша просьба была удовлетворена. Киборг является лишь вспомогательным оборудованием.
Капитан не то рассмеялся, не то всхлипнул, и Полине стало совсем уже не по себе.
— Господи, Дэн, до чего мы докатились. — Теперь в его голосе звучала бесконечная усталость. — Это я виноват, да. Расклеился, как сопляк. Все Стрелка вот вспоминаю. Как он в этом своем гравикресле катался. Прямо как я… вот. И та девушка-киборг… Белка. Словно наяву ее вижу, хотя вживую не видел ни разу. Маячит рядом с хозяином неотвязной тенью, бдит. В точности как ты сейчас. И стоило ради этого тащить меня сюда через полгалактики и собирать по кусочкам? Разве это жизнь?
У Полины задрожали губы. Ей так не хотелось, чтобы Дэн снова выдал какую-нибудь очередную штампованную машинную фразу, она даже мысленно завопила «не делай этого!». И Дэн как будто услышал.
— Стоило. Определенно стоило. — Голос у него был тихий, вполне человеческий и такой… Таким, казалось, можно железобетонную стену пробить. — И… не бойтесь. Вы не будете как Стрелок. Вы будете ходить. Обязательно. И даже бегать.
***
В своем сне он увяз по колено в какой-то густой и тягучей субстанции и не мог сдвинуться с места. Потом почувствовал, что все же движется, хотя ноги оставались в капкане. Планета под ним сделалась совсем маленькой, он всем телом ощущал ее вращение, перемещающее его вперед, а над его головой хороводом кружили звезды, и голубоватые линии космических трасс, проложенных не им, а кем-то другим, то вспыхивали, то гасли, закручивались спиралями и прорезали бесконечную пустоту Вселенной наподобие молний…
Переливчатый сигнал комма показался Дэну оглушительно громким, громче, чем ночная сирена в военном лагере, возвещающая подъем по тревоге.
Он с трудом оторвал голову от подушки, мимолетом подумав, что совсем избаловался — ведь когда-то четырех часов сна в сутки ему хватало на восстановление. Датчики движения сработали, зажигая прикроватный ночник с приглушенным розоватым свечением. Дэн провел ладонью над спящей вирт-панелью комма, тыкнул в клавишу.
У появившейся на экране физиономии вид был самый что ни на есть разбойничий — заметная щетина, крупный нос, свернутый набок, и выражение из серии «жизнь или кошелек!».
— Воронцов, ты там совсем охренел?! — Очень громко произнесла физиономия взвинченным до предела тоном. — Какого лешего сто четырнадцатый стоит у нас на разгрузке?! Мне пришлось своих ребят на вторую смену гнать, а они, между прочим, люди, а не чертовы киборги! Да еще с такими показателями складских остатков на конец квартала премии нам не видать как своих ушей!
Дэн поморщился, запустил пятерню в волосы, дернул.
— Кэс, ну что ж ты так орешь-то, я же сплю еще. Не понял, с чего такой шум-гам. Я же еще пару дней назад лично делал рассылку по всем филиалам об изменении режима работы в связи с заключением договора стратегической важности. Через неделю запустим новые склады и все войдет в колею. Чего непонятного-то?
Физиономия на экране озадаченно нахмурилась.
— Гм… Странно. Ты точно делал рассылку?
— Проверь почту и убедись сам.
Собеседник Дэна покачал головой.
— Ну, блин. Ну, дура… Уволю ее к чертям. Хотя нет, сперва прибью, потом уволю. Слушай, ты… это… Извини, что разбудил. Ну и за «чертовых киборгов» прости.
Дэн картинно изогнул бровь, придал своему лицу выражение превосходства с едва заметным оттенком брезгливости.
— Не стоит извиняться. Оскорбления из уст жалких людишек ничто для представителя высшей расы.
Собеседник хохотнул.
— Ну и юмор у тебя, Денисыч. Ладно, пойду убивать секретаршу. Увидимся в зале суда.
Экран погас; Дэн еще некоторое время посидел на кровати, бездумно пялясь в полумрак, потом глянул на часы, поднялся и побрел в ванную. Привычным жестом стянул волосы в хвост, чтобы не мешались, включил воду, взял зубную щетку… Да так и застыл, с какой-то холодной отчужденностью рассматривая свое отражение в зеркале, словно не на себя глядел, а на кого-то чужого и малосимпатичного. Этот кто-то с недавних пор очень сильно мешал ему жить, он, безусловно, являлся главной причиной поселившейся внутри Дэна сосущей пустоты.
Киборги очень похожи на людей. Как же иначе — они созданы по образу и подобию человека, и все человеческие пороки им вполне присущи. Например, жадность. Киборгу, как и человеку, всегда всего мало. Сперва киборг всего лишь не хочет в мусоросжигатель. Потом он хочет есть вкусную человеческую еду, а не кормосмесь, подольше понежиться под горячим душем и поспать не четыре часа, а все восемь. А еще он не хочет, чтобы его избивали, тестировали и отправляли умирать и убивать ради непонятных ему целей и идеалов. Но, даже получив все вышеперечисленное, он не может остановиться в своих желаниях, он начинает хотеть гораздо большего. Он начинает хотеть признания со стороны людей, равных прав, уважения, дружбы. Любви, наконец. Вот ведь ненасытная тварь.
Можно было бы сказать, что чувства Дэна к Стасу претерпели причудливую трансформацию начиная с того момента, как Дэн под чужим именем нанялся навигатором на тогда еще безымянный транспортник. Хотя выражение «причудливая трансформация» звучало бы слишком вычурно. Обычная жадность — вот более точное и справедливое определение.
Сперва главным чувством был страх. Страх и желание как можно реже попадаться на глаза самому опасному члену экипажа, который вдобавок сразу невзлюбил навигатора за цвет волос. Потом страх сменился интересом. Дэн наблюдал за капитаном уже не только для того, чтобы отслеживать его настроение и определять степень опасности, ему просто нравилось наблюдать и узнавать человека, казавшегося ему странным и неоднозначным. И вот однажды, когда капитан за что-то распекал Теодора, Дэн подумал, что он тоже хотел бы вот так. Чтобы его беззлобно отчитали за провинность, как наставник отчитывает непутевого, но любимого подопечного. Именно его, рыжего киборга без имени, а не Дениса Воронцова.
Его желание сбылось после событий на Степянке — его не только вылечили, но и взяли обратно в экипаж, зная кто он такой. И капитан на самом деле стал относиться к нему не хуже, чем к Теду с Полиной, и распекал за провинности наравне с ними. А Дэн все продолжал наблюдать. Просто потому что нравилось. Смотрел, как пальцы уткнувшегося в читалку Стаса рассеянно поглаживают лежащую у него на груди кошку, как капитан морщится и дует на слишком горячий чай, как умиленно глядит на дерущихся подушками Теда и Полину, как преувеличенно сурово сдвигает брови, стоит только безобразникам его заметить. Как темнеют его глаза в минуты опасности, как разительно он меняется — вот некоторое время назад выглядел совершенно безобидно в домашних трениках, футболке и тапочках, зевающий спросонья, а теперь кажется, что даже киборга в боевом режиме одолеет с легкостью. И в какой-то момент Дэн ощутил, что ему мало того, что есть. Ему больше не хочется, чтобы Стас относился к нему как к Тэду с Полиной, Михалычу, или даже своему лучшему другу Вениамину. Ему хочется стать для него кем-то особенным.
И он стал. После Каллакса. Ближе даже чем лучший друг, наверное, поскольку они делили на двоих постель, работу и жизнь вот уже десять с лишним лет. Довольно большой срок по человеческим меркам, а тем более по меркам киборга. Хотя нет, не ближе. И это так странно. Стас ведь дружил с Вениамином по велению души, а не из благодарности.
Дэн увидел, как его отражение в зеркале сардонически кривит губы. Нет, ну правда. Он много сделал для Стаса. Жизнь спасал неоднократно. Здоровье и душевное равновесие помог восстановить. Стас идеалист в душе, хоть и строит из себя по жизни сурового космодесантника, которые, как известно, бывшими не бывают. Конечно же, он не мог не проникнуться чувством благодарности. «А ты чего хотел-то? — мысленно спросил Дэн у бледного типа из зеркала, — Чтобы тебя любили? Ну ты и ненасытная тварь».
— Мы пока только начинаем, — с сожалением призналась Скай, уставившись в чашку с чаем. — Очень сложно найти готовых идти на контакт разумных киборгов, толковых специалистов, готовых переписать заводскую прошивку под все модели, а ещё сложнее — деньги и ресурсы. Прошивку я ещё сама понемногу переписываю по мере сил, меня-то папа учил…
— А кто у нас папа? — как бы между прочим уточнил Джек, с момента встречи сверливший Скай взглядом.
— Александр Гибульский, — коротко ответила лисица, помрачнев. Пояснять дальше она не торопилась, очевидно решив, что это сочетание имени и фамилии достаточно говорящее. Джуди переглянулась с Ником, но тот только недоуменно пожал плечами, а вот Джек удивлённо присвистнул.
— Может, поделитесь тайными знаниями с несведущими, м? — Джуди фыркнула. Она терпеть не могла быть в неведении, особенно — когда все остальные в курсе.
— Ну… — Джек задумчиво потёр шею, потягиваясь, — слышал я про такую тему, когда работал, правда, большинство это скорее мифом считают. Синтез Гибульского — взаимовыгодный синтез органического мозга и процессора. У нас в отделе…
— Утилизации, — ехидно ввернул Ник, и Джек, поморщившись, продолжил:
— В отделе утилизации как раз разбирали то, что осталось от брака, ну, в смысле… э-э-э, от утилизированных киборгов, то есть… блин, всё равно как-то некорректно выразился, да? Ладно, не суть. До меня доходили в основном импланты и процессоры на исследование. Ну и отбирали потом, что можно по второму кругу пустить…
— В смысле, по второму кругу? — встрепенулась Джуди, — Это что, импланты из погибшего киборга можно в нового вшить?!
— Ну… — Джек, смутившись, потупился, — Понимаешь, DEX-ы, особенно те, которые идут по военным заказам, живут обычно пару месяцев, там степень износа имплантов смешная!.. Если всё в утиль — на имплантах разориться можно. Но не суть, некоторые процессоры, в которых я ковырялся, выглядели весьма… любопытно. Так что я был из тех сотрудников, кто верит в Санта Клауса, зубную фею и синтез Гибульского.
Скай тихонько фыркнула:
— Ну, по такой логике, я почти рождественский эльф, раз лапу к этому приложила.
Усмехнувшись, Ник утянул с тарелки очередной кусочек морковного пирога от миссис Хоппс. Пирог был восхитительным, и киборг не испытывал угрызений совести, что утягивал больше, чем остальные. В конце концов, кроме него никому тут не надо срочно восстанавливать запасы для скорейшей регенерации, верно?..
— Ясно… — Джуди взяла свою ложку и отломила кусочек прямо с тарелки Ника. Лис проводил ложку с пирогом недовольным взглядом, но смолчал. — И что вы собираетесь делать?
— Для начала — потихоньку собрать киборгов и сочувствующих, а потом хотим как-то заявить о себе. Но для этого нужны хорошие специалисты по связям с общественностью, хакеры… которые ещё не побоятся выступить против DEX-компани. Таких энтузиастов пока маловато… Увы.
Джуди задумчиво побарабанила пальцами по столу и бросила многозначительный взгляд на Ника. В фиолетовых глазах была решимость — и Ника это изрядно пугало. Знал он этот взгляд засидевшегося в четырёх стенах гиперактивного кролика с обострённым чувством справедливости. Джуди осторожно показала Нику экран планшета с сообщением от Буйволсона — ответом на её запрос с номером паспортной карточки Скай.
И встречным предложением.
— А как насчёт нескольких сочувствующих полицейских?..
Скай удивлённо приподняла брови, а потом победно улыбнулась.
***
Невысокий зверь неуверенно притормозил перед офисом ОЗРК. Не головным, чуть менее распиаренным вирусной рекламой и бесконечными сенсационными репортажами в новостях, но с одним весомым преимуществом.
Незваный гость — точнее, гостья — догадывалась, кто приложил лапы к созданию филиала именно в Малых норках.
А эти ребята не обманут. Своего партизанящего по базе киборга не бросили же, верно?
Дора Сусликтон уверенно преодолела последние ступеньки на входе для маленьких зверей. Киборги модели Bond не предполагали использования в экстремальных условиях, но были мобильными, юркими, сообразительными… и отлично распознавали киборгов модели DEX.
Даже если этот DEX — рыжий, юркий и удачливый лис.
Место неизвестно, год неизвестен
Приземление, если это можно было назвать подобным словом, оказалось довольно жестким. Мортимусу раньше не приходилось пользоваться манипуляторами воронки — слава Богу! — и в будущем повторять такой опыт не хотелось. Тем более, вместе с кем-нибудь еще. Хотя, наверное, людям было гораздо труднее переносить ничем не экранированное, хоть и кратковременное, влияние воронки.
Коридор, в котором они очутились, выглядел стерильным и минималистичным — любимый во все времена стиль, который люди неустанно использовали во всяких научных центрах и лабораториях. Мортимус тяжело вздохнул. Наверняка придется уничтожать какие-нибудь запрещенные разработки, если он правильно понял, чем занимается это самое агентство.
Джек вызвал с браслета голографический маршрут и в очередной раз лучезарно улыбнулся.
— Нам нужно сюда, — он ткнул пальцем в середину синеватой примитивной голограммы, — запоминай, я не буду показывать это дважды.
— Не беспокойся, мой друг, я запомню, — сказал Мортимус и огляделся. Судя по ощущениям, они были не на планете, а на космической станции с искусственной гравитацией — или на астероиде.
— Что у тебя с собой? — спросил Джек. Он вытащил из кармана шинели пистолет, кажется, акустический, довольно картинно взял его наизготовку и прицелился куда-то в конец коридора, терявшийся в темноте. — Или оружие ты тоже потерял, вместе с браслетом?
Мортимус подавил растущее раздражение — как ни странно, вполне органично сочетавшееся с неожиданным умилением, — усмехнулся и вытащил из кармана отвертку. Да, ребячество, но зачем бы сдерживаться? Зачем вообще жить так долго, если не позволять себе таких мелочей?
— Акустика, — презрительно произнес он. — Ты что собрался делать, вязать носки?
Джек недоверчиво покосился на отвертку: видимо, ее внешний вид его не особенно впечатлил.
— Это звуковой бластер прямиком с Вилленгарда, с функциями дезинтегратора и звуковой пушки. А твоя ерундовина больше похожа на пульт дистанционного управления мини-баром…
— Ничего, что мы стоим тут и болтаем ни о чем? Тут что, нет никакой охраны? — перебил его Мортимус. — К твоему сведению, у меня микроимпульсная отвертка. Может использоваться как… как что угодно. И как пульт тоже.
— И все? — спросил Джек.
Вопрос об охране он проигнорировал. Возможно, в этом центре и правда не было живых охранников — века с двадцать пятого люди стали отдавать предпочтение автоматическим системам безопасности, с перерывами на моду и периоды технологического упадка. Справиться с такой системой будет легче легкого — даже для Джека. Но остальное? Мортимус задумался. Ампулы у него с собой, конечно, были, но в случае чего придется их бросать вручную. И это тоже не проблема.
— Есть кое-что, — расплывчато ответил Мортимус и улыбнулся. — Надеюсь, не понадобится.
— Покажи.
Джек заявил это так безапелляционно и требовательно, что снова напомнил Мортимусу некоторых знакомых ему молодых агентов ФБР. Как давно это было! И в то же время недавно… На какую-то секунду ему стало не хватать темноты, в которую можно было отступить, и сигареты, чтобы пустить эффектный дым. Нет, лишнее. И прошлое. Мортимус выпрямился и тихо произнес:
— Если я покажу тебе мое настоящее оружие, это будет последним, что ты увидишь в жизни, гарантирую.
Джек фыркнул, снова прицелился бластером в конец коридора и выпустил в темноту пучок синеватых импульсов. Где-то посредине воздух задрожал, импульсы исказились и рассыпались в стороны.
— Ага, вот первая, — удовлетворенно сказал Джек и прищурился, явно прикидывая расстояние. — Детский лепет, тебе не кажется?
Судя по виду, это действительно была гравитационная ловушка со смещенными полями, смертельная, но обойти ее должно быть нетрудно. Интересно, как Джек собирается решить эту проблему? Мортимус сложил руки на груди и снисходительно наклонил голову.
— Совершенно согласен с тобой, мой друг. Ничего не может быть проще гравитационной ловушки.
Джек бросил на него быстрый взгляд и отвернулся.
— Может, хочешь обезвредить ее сам?
— Нет-нет-нет, не смею отнимать у тебя заслуженные лавры.
Джек снова хмыкнул и быстро запищал кнопками браслета.
— Пульт управления в том углу, — пробормотал он. — Ох, ну что ж они так шифруют… Вот сейчас… Оп! Все.
Он послал еще одну серию импульсов, и они без искажений разбились о дальнюю стену.
— Можно идти, — бросил Джек и, не опуская бластера, побежал вперед. Мортимус ухмыльнулся и не торопясь пошагал следом. Гравитационная ловушка — это просто. Что будет дальше?
Коридор свернул вправо. Серебристо-серые двери без табличек терялись на фоне стен стального цвета. В торце висела большая эмблема с заходящим солнцем, похожая то ли на флаг императорского флота Японии, то ли на символ сна на гидравлических автоматрасах корпорации Дормео, только синяя.
Джек просканировал коридор — вроде бы никаких искажений. Слишком похоже на ловушку, слишком просто, но Мортимус не стал ничего предпринимать. Это не его дело, главное — не терять этого обаятельного хлыща из виду и не отставать, самое важное —его браслет, а не он сам. В конце концов, можно будет вмешаться в критической ситуации, которая пока не наступила.
— Что думаешь? — бросил Джек.
— Что-то тут есть, — отозвался Мортимус и постарался улыбнуться максимально беспечно. — Наверное.
Он оглядел темный и пустынный коридор. Прямо как в примитивной компьютерной игре, разве что не вылезают из дверей пикселизированные монстры — и с аптечками будут проблемы, впрочем, проблемы для Джека, не для него.
— А, я понял, — довольным голосом сообщил Джек. — Простая ловушка и тут же сложная, но не настолько, чтобы я не смог справиться… — Он обернулся к Мортимусу и протянул руку. — Я видел у тебя фишки из казино. Дай пару штук.
— Что за бесцеремонность, — фыркнул Мортимус, но Джек очень выразительно посмотрел на него. Что ж, фишки — ерунда, подумаешь… Мортимус вытащил из кармана горсть и отдал Джеку.
Тот взвесил их на ладони, улыбнулся и бросил одну перед собой: маленький пластиковый кружочек покатился по полу. Пол заискрился легким, серебристым мерцанием, но Джек бросил еще одну фишку, и оглушительно хлопнул разряд.
— Быстрее! — выкрикнул Джек и побежал. Мортимус вздохнул и тоже ускорил шаг — именно настолько, чтобы успеть до того, как покрытие заново зарядится. Камеру, объектив которой еле заметно блеснул под потолком, Джек уничтожил своим звуковым бластером.
— Думаю, дальше будет сложнее, — довольно улыбаясь, сказал он. — Ты готов?
Мортимус пожал плечами. Пока что им не встретились по-настоящему сложные ловушки — эти, конечно, были бы смертельно опасными для обычного человека, но Джек очевидно таким не был, не говоря уж о самом Мортимусе. Чего еще стоило ожидать от этого коридора? Лазерных решеток, поднимающихся из пола? Распылителей с ядами? Да и вообще, зачем это все, если есть манипулятор воронки?
— Дурацкое и ненужное геройство, — сказал Мортимус и поморщился. — Почему мы не прыгнули прямо к цели? Тебе хотелось немного поразмяться, что ли?
Джек бросил на него снисходительный взгляд.
— Слишком сильные возмущения, мы приземлились максимально близко… И какого хрена я должен тебе все это объяснять? Ты и сам должен знать такие азбучные истины. — Он просветил следующий отрезок коридора — тот и дальше изгибался под прямым углом. По идее, коридор должен пересекать сам себя, но нет. Они и с пространством тут поигрались, значит… Мортимус улыбнулся.
— Проверяю, знаешь ли их ты, — ответил он. — Ну, что показывает твоя акустическая игрушка?
— Представляешь — почти ничего, — улыбаясь во весь рот, сказал Джек. — Значит, они припасли для нас кое-что особенное. Может, хочешь нейтрализовать сам? Я с радостью уступлю тебе эту честь.
— Ох, ты так любезен, у меня не хватает слов, чтобы выразить свою безмерную благодарность, — отозвался Мортимус, — но я смиренно откажусь от твоего, признаю, чрезвычайно щедрого и благородного предложения, мой дорогой друг. Кто я такой, чтобы лишать тебя удовольствия сделать все самому?
Джек рассмеялся.
— Кажется, ты попросту боишься.
— Тебе кажется, дружище.
— Вон в том углу, — Джек поднял руку с бластером, — есть небольшая полость, очень небольшая, замаскированная панелью. Как думаешь, что это?
Мортимус фыркнул. Его попытались взять на «слабо», теперь пытаются расколоть примитивными вопросами… Люди удивительно предсказуемы в некоторых случаях.
— Датчик движения, — любезно отозвался он. — Если ты не заметил, здесь они повсюду. Нас давным-давно зафиксировали, измерили и присвоили порядковый номер.
Сейчас, конечно, можно картинно вскинуть руку с отверткой и выжечь прятавшийся рядом с датчиком резервуар с вряд ли безвредным веществом — искажения от него бластер показал отлично, — но именно этого и добивался Харкнесс: чтобы за него делали его работу. Ну уж нет! Разве что он полезет на рожон, и то… так будет проще — забрать браслет и дело с концом.
Джек выжидающе смотрел на него. Мортимус улыбнулся шире.
— Я это тоже знаю, — сказал Джек с легким пренебрежением и отвернулся. Запищали кнопки браслета, и Мортимус шагнул поближе: вдруг Харкнесс решит удрать отсюда? Но тот вызвал интерактивный голоэкран и начал подбирать код. Значит, тоже заметил резервуар. По экрану синеватым ручьем текли символы, то и дело отлетая к длинной цепочке кода. А отвертка справилась бы с этим за несколько секунд. Мортимус скрестил руки на груди и стал ждать. Времени, к счастью, вполне хватало.
— Ну вот, готово, — подытожил Джек, и браслет в этот момент негромко загудел. — Можем идти. Держись позади меня.
Мортимус, сдерживая самодовольную улыбку, спрятал руки в широких рукавах и пошел следом за Джеком. Очень удобно получилось. Пускай сам занимается своим заданием — лишь бы только не сбежал!
После еще нескольких гравитационных ловушек — на этот раз весьма сложных, Мортимус даже собирался вмешаться, но не понадобилось, — и полей статического электричества, одно из которых было «шахматным», требовавшим тщательно выверенного маршрута по клеткам, им попался самый примитивный проваливающийся в бездну пол, а сразу за ним — лазерная сеть-убийца. Но Джек с небрежной легкостью Индианы Джонса нейтрализовал одну ловушку за другой, и Мортимусу оставалось только лениво следовать за ним, не прилагая ни малейших усилий. Джек перестал обращать на него внимание, и это Мортимуса тоже устраивало. Он запоминал сложный четырехмерный маршрут: скорее всего, им придется возвращаться, а в искаженном пространстве обратный путь может быть совершенно другим — с развилками и тупиками, и уж точно не таким простым коридором. Тот снова вильнул и закончился высокой хромированной дверью, запертой на электронный замок.
— Ну вот, — удовлетворенно произнес Джек, прицелился и выстрелом оставил в двери квадратное отверстие, как раз на месте замка. Пульт управления со злобным шипением заискрил, но Джек толкнул дверь ногой и шагнул вперед. В огромный круглый зал, больше похожий на ангар, и…
— Стой! — сказал Мортимус, протянул руку и схватил Джека за шиворот.
Зал выглядел очень странно — и очень, очень опасно, пожалуй, впервые за все время здесь Мортимус почувствовал настоящий укол страха. Он быстро огляделся: что же здесь не так? Вроде все в…
— Эй, что за шутки? — возмутился Джек и стряхнул руку. — Мы почти у цели, я должен…
Он еще что-то говорил, но Мортимус не слышал его. Страх был здесь повсюду, страх липкий, холодный и какой-то внешний, он заползал внутрь, как холодный ветер за шиворот. Как щупальце траксианской гидры-паразита. Как чужая мысль, еще осторожная, любопытная, но ощутимо враждебная.
И свет. Здесь было что-то не так со светом.
— Видишь вон ту штуку посредине? — продолжал Джек, все еще улыбаясь, но очень неприятно и сердито. — Это механизм, полученный этой корпорацией из будущего — или от неизвестных высокоразвитых рас. Они используют его для реморализации. Мне нужно убрать его. Боишься — не подходи близко, но и не лезь под руки!
— Ты интересуешься велогонками? — спросил Мортимус.
Джек обескураженно заморгал, но быстро ответил:
— Нет. К чему…
— Зря. — Мортимус взял его за локоть и отодвинул в сторону, шагнул вперед и завертел головой, осматриваясь. — Фавориты, мой друг, никогда не идут первыми с самого начала. Самая лучшая тактика — это сесть лидеру «на колесо», пусть выкладывается, пусть расходует силы. А потом, перед финишем…
Возвышение в самом центре зала было похоже на небольшой купол матового стекла — ощутимо толстого и тяжелого даже на вид, и, кажется, спаянного с полом. По крайней мере, эту штуку нельзя было просто взять и вынести. Весь зал пустовал, если не считать этого купола и очень невысокого подиума, кольцом его окружавшего. Не подиума — тонкой пластиковой планки: тот выглядел скорее декоративным элементом, вряд ли по нему получится пройти.
— Потом, перед финишем, настоящий лидер делает обгон и приходит первым, — закончил Мортимус и обернулся к Джеку. — А тот, кто вез его «на колесе», отваливается. Считай, я тебя обогнал. А теперь ты не лезь под руки, — сказал он холодно. — Здесь что-то не так, и я хочу выяснить, что именно. Все эти страшные ловушки были только прикрытием.
Джек открыл рот, чтобы ответить, но вместо этого молча кивнул.
Слишком большой и слишком пустынный зал, странное освещение, непонятный подиум, окружавший купол — не вплотную, метрах в пяти, словно магический круг в человеческих, да и не только, сказках.
Мортимус сделал осторожный шаг вперед, готовый в любой момент вернуться.
— Иди за мной, не отставай, — бросил он через плечо Джеку.
Воздух стал густым и плотным, не лез в горло; Мортимус сосредоточился, пытаясь понять, что не так. Это не силовое поле, не какая-нибудь примитивная энергетическая ловушка, это что-то… биологическое?
Он посмотрел на пол: от его ног тянулась длинная черная тень, хорошо заметная на почти белом полу. Зал был ярко освещен. Даже слишком ярко — и сложно, светильники и прожектора выстраивались в какую-то причудливую систему. Зачем?
Мортимус резко остановился и поймал за локоть Джека, который по инерции прошел еще два шага вперед.
— А ну-ка, мой дорогой друг, повтори, что тебе нужно сделать? — спросил шепотом Мортимус, крепко сжимая колючую, плотную шерсть рукава.
— Не понимаю, зачем ты делаешь из этого проблему, — пренебрежительно отозвался Джек. — И зачем пускаешь пыль в глаза, хотя выглядит это мило. Мне нужно установить на той круглой штуке темпоральный заряд-поглотитель и активировать его, а ты не забивай этой ерундой свою хорошенькую головку, я сам с этим разберусь. Лидер велогонки.
Он попытался стряхнуть руку и пойти вперед, но Мортимус сжал пальцы крепче и дернул его к себе, почти вплотную.
— Послушай, — прошипел он. — Если мечтаешь красиво покончить с собой — сними браслет и отдай его мне. Сомневаюсь, что ты сможешь дойти даже до того подиума, не говоря уж о самом куполе. О, всемилостивый Боже! В этой круглой штуке что-то живое, и я не могу понять, что. А я — я! — знаю тысячи, миллионы разных видов! Дай мне выяснить, что это вообще такое!
Джек, прищурившись, смотрел ему в глаза — недоверчиво и сердито.
— Значит, там, внутри, не механизм? Хм, можно было догадаться, — с яростной улыбкой прошептал он. — А еще…
— А еще агентство никогда не дает полной картины, — наобум добавил Мортимус. — Они всегда стараются в первую очередь прикрыть свой зад.
— Точно, — оскалился Джек. — Ты ум-ни-ца, Риддл. Или мне называть тебя Мортон?
Мортимус вздрогнул. Имени к этому псевдониму он еще не успел придумать — ну что ж, Мортон так Мортон, хоть и слишком похоже… Надо будет получше выяснить об этом агентстве. И о Форбсе, который наверняка с ним связан. Выяснить и разобраться.
— Кроме того, к твоему сведению, — сказал он, решив не отвечать на вопрос, — здесь странное освещение. Что-то с ним не так, и я тоже хочу это выяснить.
Джек быстро повернул голову и посмотрел на купол.
— Он освещен со всех сторон, равномерно, — сказал он. — Наверное, чтобы удобнее было вести наблюдения.
Неожиданный страх снова толкнул Мортимуса под коленки, даже не страх — липкая, холодная неуверенность. Как во время учебы, когда он едва не завалил экзамен по темпоральной механике. Точно так же, и даже голос…
«Вы вылетите из Академии быстрее, чем сможете произнести собственное имя!»
Голос профессора Борусы! Настоящий! Здесь! Мортимус съежился и закрыл глаза, замотал головой, пытаясь отогнать наваждение.
«Бездарное ничтожество, прожектёр! Из вас никогда не выйдет ничего путного, вы — зря потраченное время!»
Мортимус замотал головой сильнее. Это какое-то внешнее… внешнее воздействие! Сердца колотились, как ненормальные.
— Эй, ты чего так в меня вцепился? — удивился Джек. — Испугался, что ли… Ох. Нет!
Мортимуса вдруг отпустило, он открыл глаза и вздрогнул — дыхание перехватило, словно после попытки нырнуть на большую глубину, голова кружилась, двойной пульс болезненно бился в виски.
— Нет… Грэй! Не надо… вернись… А-а-ах! — Лицо Джека Харкнесса, такое привлекательное и располагающее, исказилось, словно от боли, он отступил назад и схватился за голову, словно пытаясь оторвать ее.
Что бы там ни пряталось, там, под куполом, оно решило, что Джек будет более лакомой добычей. А он все стонал и звал какого-то Грея, кричал «Не надо», хватал руками воздух и, не глядя, куда идет, отступал прямо к центру зала, прямо к невысокому пластиковому подиуму. Черная тень у его ног становилась все длиннее и длиннее.
Мортимус посмотрел назад. Можно попробовать сбежать. Но как выбраться без браслета — а с мертвого Джека снять его не выйдет: если монстр, сидящий в банке, убьет его, то примется за Мортимуса, а тогда подойти к трупу будет более чем затруднительно. И сбежать тоже не получится, его зашвырнуло неизвестно куда, это какая-то незнакомая система, незнакомая корпорация — надо будет получше выяснить о Blue Sun, если, конечно удастся!
Возле развороченной двери на стенде висела табличка «Несчастных случаев не было 2 дня». Цифра «2», прикрепленная магнитом, держалась криво и, казалось, хотела сбежать со стенда — по крайней мере, отползти подальше. Рядом висел плакат: «Сотрудник, помни! Герметичное экранирование — залог безопасности!»
Экранирование!
Мортимус стремительно подошел к Джеку и оттащил к двери, потом встряхнул. Тот заморгал, оттолкнул Мортимуса, потом почему-то ощупал лицо.
— Что это было? — спросил он глухо.
— Ментальный паразит, — ответил Мортимус, почти полностью уверенный в собственной правоте. — Питающийся страхами, а может, и просто отрицательными эмоциями. Реморализация, говоришь? Ну-ну. Эту штуку действительно надо уничтожить. Люди в который раз не устают меня удивлять. Такие… ненормальные прожекты.
— Люди? — удивился Джек.
— А тебя они не удивляют? Странно, если так. А может, ты просто слишком наивен. Восторжен, не побоюсь этого сильного термина.
Джек хрипло рассмеялся и пригладил растрепавшиеся волосы.
— Не хочу слишком радовать тебя, но ты, наверное, прав, — сказал он. — Принимай командование. Я в вашем распоряжении, мистер Риддл, и готов выполнить любое приказание.
Он вытянулся, щелкнул каблуками — наигранно, конечно, — и отдал честь.
— Вольно, — сказал Мортимус и раздвинул губы в улыбке. У него появилась идея — одна из многих, конечно, но, к счастью, вполне осуществимая.
— Посмотри, есть ли здесь скафандры, шлемы или что-то, похожее на переносной электрический магнит, — сказал он, подошел к стенду и снял с него тяжелую металлическую «двойку». Странно. Проще было бы использовать магнитные полимеры, а не металл. Может, это часть единого целого? Часть сдерживающей системы? Только возле стены страх отпускал гарантированно — там работал экран. И для чего тогда этот подиум? Он наверняка часть всей системы, вместе с освещением… Освещение!
— Что ты сказал о куполе? — спросил он Джека, который рылся в ящиках одного из лабораторных столов. — Повтори!
— В смысле, что о куполе?
— Освещение.
— А. Ну, он равномерно освещен со всех сторон.
— А зачем? — спросил Мортимус и широко улыбнулся — почти оскалился. — Зачем его так освещать?
Джек презрительно скривил губы, захлопнул ящик и выпрямился.
— Спроси что-нибудь попроще. Мы не в школе, в конце концов.
— Он не отбрасывает тени! — торжествующе проговорил Мортимус и поднял палец, хотя еще не был уверен в том, что собирается сказать следующим. — И потому…
В голове пронесся целый вихрь мыслей, идей, образов, вариантов. Подходил один — отлично подходил, если бы только не был совершенно безвредным.
— И потому это все равно, что пылевых клещей натравливать, — закончил Мортимус и швырнул тяжелый кусок металла вперед, так, чтобы тот упал неподалеку от подиума. «Двойка» со звоном покатилась по полу и остановилась совсем рядом — именно там, куда целился Мортимус.
— При чем здесь пылевые клещи? — растерянно спросил Джек.
Мортимус вытащил бинокль и посмотрел в него. У металлической и объемной «двойки» медленно, неторопливо вырастала вторая тень. Все точно. Именно то, о чем он думал.
— При том, что они тоже маленькие и их тоже много. — Мортимус протянул Джеку бинокль. — Посмотри и посчитай тени.
Объяснять этому медленно соображающему человеку, в чем дело, было слишком долго.
— Их две… три! — удивленно воскликнул Джек. — Что это такое?
— Вашта Нерада, — сказал Мортимус и улыбнулся. — И ее очень много. Чрезвычайно. В природе такого не бывает… они ее выращивали, что ли? Как элегантно! Изящно! Я хочу познакомиться с проектировщиками этого зала. Вашта Нерада ничего не боится и может сожрать любое живое существо, если ее — их — достаточно много. Под этим подиумом ее больше чем достаточно. Охрана и для паразита, и от таких, как мы с тобой. Ну, почти таких. Мы сами сможем ее использовать.
Он вытащил отвертку и взмахнул ей, как дирижерской палочкой; прекрасная штука, прекрасная самосхлопывающаяся ловушка, ничего не придется делать, даже близко подходить не надо!
— А теперь, — сказал Мортимус, улыбаясь широко, почти до боли, — смотри и учись. Светильники связаны в единую систему, и нам всего-то нужно погасить несколько… Оп! — Он указал отверткой на один из дальних светильников, и тот погас. Купол отбросил короткую, черную на фоне светлого пола тень. — И еще. Вот… — Светильники один за другим гасли, и тень становилась все длиннее, пока не коснулась подиума.
— Ну и? Чем ты собираешься меня удивить? — спросил Джек. И потер лицо: от купола донеслась волна ужаса и ненависти, если бы не магнитное поле, оно достало бы их. Существо, скрывавшееся под куполом, боялось Вашта Нераду, боялось и ненавидело, насколько могло. Насколько умело.
— А теперь, — сказал Мортимус, — надо продырявить стекло. Разбить эту банку.
Теней стало три. Четыре. Пятая была еще слабой, едва заметной, но постепенно темнела, набирая силу. Мортимус сунул бинокль в карман, переключил у отвертки режим и прицелился. Звуковой бластер мог не справиться, зато микроимпульсы запросто сделают в стекле дырку.
— Вот так, — удовлетворенно сказал Мортимус и несколько раз нажал на кнопку. Луч, вылетевший из отвертки, коснулся толстого стекла, оно зашипело и треснуло, загудев, как колокол.
И в этот момент стало темно. Светильники погасли разом, как по сигналу.
— Эй, кто выключил свет? — возмущенно закричал Джек, и Мортимус, ориентируясь на голос, шагнул в сторону и схватил его за плечи.
— Бежим. Сейчас же, — и, пока Джек осознавал происходящее — медленно, как и все люди! — схватил того за руку, нащупал браслет и навел на него отвертку. — Держись!
И нажал кнопку.
О том, что забыл переключить режим, Мортимус вспомнил уже в ту минуту, когда их вышвырнуло из воронки в такую же глухую, непроглядную темноту.
Ящер вышел на охоту. Консервы и пайки из старых запасов почти закончились, крысятина тоже. Ему не очень нравилось покидать свой бункер днем. Одного взгляда на закованное в облегченный экзоскелет щуплое тело было достаточно, чтобы понять – перед вами мутант. Мутантов не любят и частенько пытаются убить. Особенно, если нарваться на Диких. Эти вообще никого не щадят.
Людям Ящер вообще не доверял. Не смотря на выворачивающее нутро одиночество – все равно не доверял. Слишком свежи были воспоминания о том, как его, еще двадцатилетнего, чуть не убили «во имя жизни более здоровых детей общины». Убить себя он не дал, сам ушел. По суровой логике послевоенного мира он не должен был выжить. Но все-таки выжил, где на чистом упрямстве и злости, где просто чудом, потому что иначе это было никак не объяснить. Что поделать, когда наступают трудные времена, из людей куда-то испаряется вся человечность.
Было это девять лет назад. С тех пор ни обида, ни страх никуда не делись, добавились еще и острые, как крысиные когти, приступы тоски, в последнее время только обострившиеся. Ящер уже неоднократно ловил себя на разговорах с самими собой. И с терминалом. И с экзоскелетом. Возникали даже дурацкие мысли найти общину, показать всем, что «глупый мутант» выжил и многому научился, заодно посмотреть, как там родители, как брат… Ящер каждый раз отгонял их. Не за чем это, только себя травить.
Видимо, не все умеют быть одиночками.
***
С виду это больше всего походило на труп, придавленный сверху бетонной плитой. Ну, труп и труп. Наверное, Дикие постарались. Если так, то ничего ценного у него уже нет, разве что ботинки. И размер вполне подходящий. Только Ящер наклонился, чтобы расстегнуть магнитные замки, тело пошевелилось. От неожиданности мутант шарахнулся в сторону. Его ж расплющить должно, все кости переломать! С таким не живут и уж точно не шевелятся.
Ящер все-таки решил подойти поближе, но с другой стороны, чтобы получше рассмотреть находку. Сквозь дыру в комбезе, под ключицей, виднелся разъем. В нижней части затылка — еще один, его было плохо видно из-за подсохшей кровавой корки. Будь это человеком, хотя бы понятно что делать – добить, чтобы не мучился. Но военный кибер… судя по размерам, это «Скаут», но все равно штука тупая и опасная, пока не взломана. Его и добить-то просто так не получится. Для этого придется высадить остаток заряда в парализаторе. А ведь еще домой добраться. Просто уйти, упустить такой шанс? Штуковина еще функционирует, и помощник ох, как нужен. Надо как-то обездвижить и отволочь в бункер. Вот только как? Пока Ящер думал, «Скаут» медленно, рывками, повернул голову и выбросил вперед руку в попытке ухватиться на лодыжку экзоскелета. Промахнулся. Ящер рефлекторно отпрыгнул, подняв облако пыли.
— Эй, спокойно!
«Твою ж мать! Эта штука меня еще завалит нахер!»
Машина попыталась ударить, почти наугад, до Ящера теперь было метра два.
«Датчики движения и звука пашут, но ориентация в пространстве нарушена. Иначе бы процессор оценил расстояние до объекта и сообразил, что удар не достигнет цели. Ну точно, сломался. Или сломали».
Ящер кое-что слышал про охотников за батареями. Их со времен войны осталось совсем немного, да и киберов уже несколько лет не было видно. Интересно, откуда этот взялся?
«Так. Если система сбоит, можно попытаться ее обмануть».
Ящер прокашлялся и гаркнул командным голосом:
— Отставить агрессию к гражданским! Встать!
«А вдруг сумеет?»
«Джет» зашевелился, с плиты посыпалась бетонная пыль. Команду, похоже, распознал. Или нет?
— Доложить результаты диагностики повреждений!
Ноль реакции. Только зрачки пульсируют. А в них… да нет, так не бывает. Не бывает же!
Из груди кибера вырвался булькающий звук, по щеке и подбородку потекло вязкое, почти черное. Скрюченные пальцы заскребли по земле. Вот тут Ящеру стало совсем страшно, он рефлекторно схватился за парализатор.
— Ст…реляй.
— Что?! – от неожиданности мутант чуть оружие не выронил. И тут в голове как будто щелкнуло. Не бывает у машин такого взгляда. Просто не бывает. Ящер сделал шаг к искалеченному «Джету» и четко, раздельно, сам не понимая, что творит, выговорил:
— Я. Тебе. Помогу.
Ухватился манипуляторами экзоскелета за край плиты, медленно приподнял, сдвинул в сторону. Осторожно перевернул тело на спину. «Вот сейчас он меня убьет…» — пронеслось в голове — «Что ж я делаю-то? Во дураа-ак!»
Секунда. Две. Три. Ничего не происходило. Только неподвижные глаза с пульсирующими зрачками все еще пытались сфокусироваться на человеческом лице.
— Ст…
— Нет. Стрелять не буду. Я тебя починю.
«Во всяком случае, попытаюсь. Полное безумие…»
Ящер проверил заряд батареи экзоскелета. До дома точно хватит. Наклонился, и аккуратно подхватил тело манипуляторами. Шаг. Еще шаг. Экзоскелет позволял унести пятерых таких же, если не больше, и все равно спина тут же взмокла. От страха.
«А что если глюканет? Он же одним ударом может проломить мне череп. Или грудину. Брони-то почти нет!»
Но киборг, видимо, отключился окончательно. Висел на манипуляторах, не подавая признаков жизни. Внезапно грудная клетка «Джета» резко сжалась, и как будто сама по себе, отдельно от отключенного тела, и начала ритмично сокращаться. Под расстегнутым, пропитанным кровью комбезом виднелся едва затянувшийся глубокий разрез. От неожиданности Ящер чуть не выронил свою ношу. Ведь сколько раз читал об этом! Кажется, это называется «спас-рефлекс». Если хоть как-то шевелится, может, и выживет. Ближе к середине пути периоды включения рефлекса увеличились, к концу «Джет» сам почти не дышал.
«Не донесу ведь. Или помрет, или разрядится».
— Не вздумай мне тут сдохнуть, понял?
Никакой реакции. Пришлось останавливаться и высаживать в «Скаута» дозу стимулятора. На базе осталось еще четыре капсулы. Всего четыре. Когда еще повезет найти новые? Медикаменты самая большая редкость, батарею и то проще отыскать.
Свое нынешнее жилище Ящер обнаружил совершенно случайно, когда пытался выковырять из-под завала подбитого крысюка. Это была неслыханная удача. На законсервированный офицерский бункер упало подкошенное взрывом здание. Оно напрочь развалило верхние уровни, зато отлично замаскировало подземную часть. Проход был завален мусором и ошметками конструкций, которые получилось разгрести далеко не сразу, не одни сутки ушли, работать пришлось по ночам, чтобы не обнаружили Дикие. Взломать кодовый замок вышло где-то раза с пятого. Здоровенный люк с огромным магнитным запором, найденный в дальней, не освещенной части бункера, так и не поддался. Наверняка там тоже много интересного. Ну да ладно, того, что уже есть, для одного более чем достаточно. Довольно комфортабельный штаб, с санузлом, душевой кабиной и рефрижератором в пищеблоке. Операторская с терминалом и выходом на спутник. И, самое главное — рабочий реактор! Видимо, замораживали объект с расчетом вернуться, поэтому его не до конца загасили, да так и забросили. А может, чья-то халатность, теперь не узнать.
В спальном блоке узко и тесно, хорошо хоть кроватные полки складываются к стенам, иначе и здоровому человеку было бы сложно пройти, не то что на коляске проехать. С водопроводом оказалась совсем беда, вода была, но фильтры пришли в окончательную негодность. Питьевую воду пришлось очищать углем и обеззараживать химикатами.
На обустройство ушел, почти год. Стоящий в ячейке у двери десантный экзоскелет был частично очищен от брони, перебран, смазан и худо-бедно подогнан под небольшой рост мутанта. Это оказалось не очень удобно, но все же намного лучше, чем коляска. С таким оборудованием рейды по землянским схронам стали намного дальше, охота на крыс в разы успешнее.
Наконец-то дошли. К тому времени Ящер совсем взмок. Пот заливал глаза, ладони тоже вспотели, давно знакомый код на замке получилось набрать только раза с третьего, пальцы не слушались.
Медблок располагался довольно близко к выходу, рядом с операторской, экзу можно было не снимать. В коляске с таким грузом развернуться бы точно не вышло. Мутант свалил окончательно отключившегося «Скаута» на серую от времени простыню, принес из операторской дистанционник. Чертыхнулся, сходил за медикаментами, поставил в вену систему с регенерантом, в другую – с физраствором, обычным, человеческим. Специального просто не нашлось. Это было делом привычным, себе он неоднократно вкатывал регенерант, чтобы не дать развиться болезни, или обезболивающее, если она все-таки брала верх. Когда от ломоты в искривленных ногах темнеет перед глазами, и не такое сотворишь. Сперва нещадно запарывал вены, гематомы на сгибах локтей не сходили неделями. Ничего, насобачился.
Залепленный засохшей кровью разъем пришлось долго промывать спиртом. Наконец, дистанционник подсоединился корректно, пошел коннект с терминалом. Под ключицу вошел кабель от блока питания. Ящер проверил пульс. Вроде, есть, спас-рефлекс молчит, процесс пошел.
Теперь в душ. Вода привычно пахла химией. Регулятор температуры, как обычно, барахлил, вода пошла почти ледяная. Это немного прояснило мысли, и мутант снова чуть не взвыл от осознания того, что делает. У него же никакой практики, одна теория! Чтобы нормально починить «Скаута», нужно быть техником, программистом и хирургом одновременно! И это не говоря о том, что киборг, похоже, психованный.
«Черт-те что! Совсем ты, родной, сбрендил. Домечтался. Получай теперь, мечтатель хренов».
Ящер торчал под ледяной струей, пока не начал стучать зубами.
«Не думать. Раз начал – так продолжай».
Переодеться быстро тоже не вышло, руки тряслись. Мутант с трудом довел экзоскелет до ячейки, кое-как перелез в коляску. В процессе чуть не упал, мысленно рявкнул на себя «Не ссать!», несколько раз глубоко вздохнул и вернулся к терминалу. Из операторского кресла была хорошо видна часть медблока, кусок серой простыни и пыльные военные боты. Если включить фантазию, можно представить, что там лежит живой человек, а не глюканутая машина. Хотя… Обычная машина не пыталась бы спровоцировать, не стала бы просить себя добить. Странные дела. Ящер обложился инструкциями, графиками и мануалами. Показатели нейронной кривой и потокового фильтра ожидаемо оказались с неслабым отклонением, Ящер забористо выругался. Точно психованный, причем, как-то странно. Согласно инструкциям, даже у поехавших «Джетов» не бывает таких показателей. Их просто не должно быть. Это не просто «выше нормы», это во много раз ее превышает! Самообучение? Вряд ли. Искин у «Джетов» далеко не самый крутой, на уровне «могу стрелять, могу не стрелять». Может, нетипичный сбой? Черт его знает.
Второй раз Ящер выругался, когда проверил показатели киберсистемы и биохимической оболочки. Серьезная кровопотеря, куча переломов. Рухнувшая сверху плита повредила позвоночник и тазобедренную кость, сломанные ребра вошли острыми краями в мягкую ткань легких. Вправить все это при помощи тонкой мускулатуры и закрыть кровотечение не представлялось возможным из-за лежащей верху плиты. Как только груз убрали, сверхпрочные белковые волокна, вживленные в мышечную ткань, ювелирно подтянули сломанные кости на свои места, а костный мозг синтезировал что-то вроде биоклея. Остальное должна была доделать регенерация, которая так толком и не включилась. Энергии хватало только на спас-рефлекс. Атомная батарея, основной блок памяти и центральный процессор попросту отсутствовали. Блок контроля оказался перегружен на 73%. Действующих сопроцессоров осталось всего два, и они были совершенно не синхронны как между собой, так и с мозгом. Стало понятно, откуда взялся сбой оценки расстояния и двигательной системы.
— Вот же падла! Ладно батарею, но проц-то зачем? И мозги твои, чувак, пиздец загадка…
Так же выяснилось, что Ящер успел практически впритык. Основная батарея почти разрядилась, еще немного, и можно ставить диагноз «восстановлению не подлежит». Теперь индикатор потихоньку полз верх. Слишком медленно. Много энергии шло на безуспешные попытки киберсистемы синхронизироваться. В норме за синхронизацию отвечает как раз центральный проц. Которого нет.
— Придется править вручную. Эх, не спалить бы тебя…
Ящер активировал софт для взлома, запустил анализатор кода. По сравнению с этим «паук» и рядом не пробегал. Еще часа два ушло на анализ, вскрытие микроконтроллеров и изучение диаграмм нейрофильтра. Вот тут мутант охренел окончательно. Пришлось даже свериться с учебником по нейробиологии. Нихрена себе. Что такое «Джет»? Пробирочный клон, напичканный микросхемами. И вдруг такое. Чудеса.
Синхронизация прошла успешно, терминал выдал сообщение о совпадении всех частот и включении полного цикла регенерации. Основные функции распределились между двумя сопроцессорами, остальные три реанимировать так и не получилось. Часть функций пришлось вообще отключить. После этого было впору снова идти в душ. Не время, это только начало. Нужно еще протестировать и отладить софт, а перед этим вставить новую атомную батарею. Запчастей от «Джетов» в бункере сроду не водилось, и откуда бы им взяться, а батарея — штука универсальная, такие есть почти в любой технике крупнее микроволновки. Это сейчас они редкость, до войны-то их можно было купить в любом маркете. Батарей в резерве осталось всего пять, если считать полуразряженные. О том, что новые могут отыскаться нескоро, Ящер тоже запретил себе думать.
Рана почти не затянулась, только кровотечение остановилось. На обеззараживание ушло еще пол-пузырька спирта, остальное Ящер, недолго думая, влил в себя. Он не считал себя слабонервным, к виду крови давно привык, и все равно невольно скривился, когда раздвигал пальцами края разреза чтобы открыть гнездо для батареи, разумеется, пустое. Блок памяти тоже отсутствовал, как и показала диагностика. В довершении всего снова врубился спас-рефлекс, пришлось ждать, когда он запустит сердцебиение и отключится. Со второго раза увесистая обтекаемая капсула с глухим щелчком встала в гнездо. Осталось залить это дело биоклеем и наложить повязку. В повязке особой нужды не было, а все равно так почему-то спокойнее.
Теперь самое главное – проверка и отладка софта. Ящер ужасно устал, но с этим никак нельзя было ждать. Если регенерация вытянет и «Джет» все-таки встанет, он будет полностью непредсказуем. В мануалах, конечно, говорились, что «Скауты» более стабильны и даже во время психоза агрессии не проявляют. А вот не факт, при таких повреждениях системы может всякое произойти.
Открытое диалоговое окно мигало курсором. Ящер медлил. Перед его глазами все еще стояли огромные пульсирующие зрачки. В ушах звенело едва различимое «стреляй». На соседнем мониторе маячила нейронная кривая и нестандартные синусоиды биоритмов. Нейрофильтр теперь был перегружен всего на 15%. Это означало, что зашкаливающие за сотню проценты не фильтруются, доходят до мозга. То, что киборги совсем не чувствуют боли – полнейшая чушь. Еще как чувствуют, просто не идентифицируют. Не обращают внимания, пока это возможно. Когда уже невозможно, или система аварийно отключается, или запускается самоликвидация. Еще и шкала активности поползла вверх, «Джет» начал приходить в себя. При таком раскладе ввести уровень допуска, объявить себя хозяином и командиром, просто рука не поднималась.
— Ч-черт, да не могу я так! Ну что, сделать тебя самостоятельным?
<Не боишься?
Надпись появилась в диалоговом окне сама собой. Ящер готов был поклясться чем угодно, что не прикасался к клавиатуре!
— Это чо? Это откуда? Это ты что ли написал? Ты меня слышишь!?
<Слышу.
Хакер не знал, то ли выпасть из операторского кресла прямо сейчас, то ли немного подождать. Мысли запрыгали, как бешеные крысы, сердце подскочило куда-то к горлу. Страшно.
«Да какого хера!»
И тут же отпустило, как выключило. В голове стало пусто и гулко.
— Да ты знаешь… уже не боюсь. Устал уже бояться.
<Я мог тебя убить.
— Мог, еще как. Но не убил же… А я мог тебя перепрограммировать, вот прямо сейчас. Сделать себя твоим командиром. И тоже этого не сделал. Мы квиты.
<Что это значит?
— Ну… разменялись. Так говорят, когда происходит равноценный обмен.
<Принято.
— Так что? Мне ответ твой нужен.
<Меня устраивает озвученное предложение.
Все это отдавало каким-то сюром. Ящер уже давно привык разговаривать сам с собой, слышать собственный голос в тишине бункера. Сейчас он вел осмысленный диалог, с тем, что в принципе не могло его вести. Точно так же можно было бы представить, что это терминал вдруг обрел разум и заговорил. Дурдом.
— А почему ты меня все-таки не пришиб? Из тебя же пол-системы вынули. Я бы на твоем месте размазал первого встречного.
< Не было другого выхода. Без стороннего вмешательства вероятность выживания была очень мала.
— Да сам не знаю, зачем полез. Наверное потому, что хорошо знаю как это, быть сломанным…
Ящер успел удивиться своей откровенности, но его уже несло. Он все говорил и говорил. И про семью, которая его предала, и что он вроде все понимает, а простить никак не может. И про болезнь, от которой не то чтобы двигаться, спать по ночам иногда невозможно. И про одиночество, от которого иногда хочется выть в потолок. И даже про девушку-мутанта, прожившую с ним около года, которая потом едва не пристрелила, когда стало совсем туго с провизией. Пришлось ее оглушить и отнести подальше. Убить было разумнее – не смог, рука не поднялась…
Наконец, словесный поток иссяк. Ящер ощутил, что окончательно вымотан.
— Отложим-ка на потом твои коды. Спать пойду, не могу больше. А ты держись тут! Хорошо?
<Так точно.
Физраствора осталась как раз половина, до утра хватит. Регенерант закончился, можно вынимать катетер.
— Спокойной ночи!
Ящер хлопнул по сенсору основного света, на автомате потянулся, чтобы вырубить дополнительный, и рука застыла в воздухе. Почему-то представился одиноко лежащий в темноте «Скаут», настолько ясно, что аж мороз по коже. Идиотизм, конечно, полный. Подумаешь, темнота, ему-то чего! Головой, вроде, все понятно, но бурной фантазии разве объяснишь? Ну и ладно, пусть себе горит, от парочки светодиодов реактор не встанет и не сломается.
Комментарий к Дело ириенодекса.
Последняя история в сборнике. Идея была давняя, но в какой-то момент оказалось, что герой очень похож на канонного. Надо было выложить раньше) Так что пришлось немного сменить декорации.
*****
Анатолий Волков в который раз искал Рината по всему Центру. DEX, как обычно, был занят, и пришлось побегать по этажам, чтобы его отыскать. Обращаться к дежурному киборгу, чтобы тот нашел объект его интереса по камерам или датчику, Волков не стал. Сам найдет. Удача нынешнему владельцу “DEX-Company” улыбнулась только через час.
Рината он увидел заходящим в кабинет Максима Кобарина, и таким задумчивым Анатолий DEX’а давно не видел.
— Привет, любовь моя кибернетическая. Опять я тебя час ищу по всем углам.
Киборг обернулся с обреченным видом.
— Анатолий Николаевич, почему вы упорно игнорируете устройство связи на входе? Спросите дежурного, он сразу скажет, где я нахожусь.
— А как же сюрприз от встречи? – ухмыльнулся Волков. – Яблоко хочешь?
— Сегодня торта не будет?
— Я решил, что тебе нужны новые впечатления и сменить тип подарков. Ты куда? К Максу?
— Да. Ненадолго. У нас, кажется, ожидается скачок численности подопечных.
— С чего бы вдруг? Откуда вылезут неучтенные? – поинтересовался Волков, изо всех сил изображая галантность и распахивая перед DEX’ом дверь. Ринат, в свою очередь, старался пропустить вперед владельца компании.
— Вы что там встали? – окликнул их хозяин кабинета.
Волков хмыкнул и вошел первым. Сел в кресло и смачно вгрызся в отвергнутое Ринатом яблоко.
— Что случилось? – уточнил Максим. – Ринат, у тебя такой вид, словно ты узнал, что скоро будешь отцом.
— Максим Сергеевич, скажите, а вам встречались бракованные киборги линейки Irien?
— В каком смысле бракованные? Производственный брак, что ли? Вроде нет. Не припомню. В чем дело-то?
— Знаете… в Центр пришел киборг. Получить регистрацию.
— И?
— Он сказал, что он Irien.
— Да ладно! – в один голос выдали Волков и Кобарин.
— Клянусь. И основное ПО опознано как Irien L200 Pro. Не полностью совпадает со стандартной, по его данным у него индивидуальная модификация. Хозяин так пожелал.
Волков и Кобарин переглянулись.
— Макс?
— А что Макс? Кто-то купил себе DEX’а и перепрошил на Irien’а. Первый раз что ли? Кстати, процессор какой модели?
Ринат пожал плечами.
— DEX-6. Но работает со сбоями. После первого сканирования тип не определился, мы даже решили, что он продукция не нашей компании и у него какая-то подпрограмма, вмешивающаяся в процесс идентификации. Номер мы тоже не нашли. Зато ПО определилось с первого раза.
— Так кто это в итоге? – с интересом спросил Волков.
Хотя “DEX-Company” были монополистом в производстве киберматерии, существовали частные лаборатории, где не прекращали попытки создать альтернативную продукцию. Шоарра, например, ухитрялась максимально удешевить любую конструкцию при практически полном сохранении функционала. Товары были не так чтобы плохого, но странного качества. И создать киборга их умельцы пытались не один десяток лет. Боевую машину делать бы не стали, а вот развлекательную линейку так вполне. И поставить обманку, чтобы продукция казалась фирменной, как раз в их духе. Волков почему-то почти сразу уверился, что к ним попал именно такой образец, и горел желанием его увидеть.
— Определим по итогам теста, — между тем ответил Ринат, — когда я уходил, он заканчивал первый блок. Но как DEX’а он себя, похоже, не воспринимает.
Максим придвинул планшет и вывел на экран данные с камеры в учебно-тренировочном классе. Пока шла загрузка, он откинулся на спинку кресла и с легкой недоверчивой улыбкой смотрел на Рината.
— Ринат, это по определению не может быть Irien. Мозг биозаготовок для Irien’a и Mary неполноценный, не такой как у DEX’ов. Пропуская технические подробности, у DEX’а мозг полностью сформированный, а у них изначальная микроцефалия. Если у тебя изъять процессор, то ты, теоретически, выживешь и как-то сможешь существовать, а они нет. Так же мы точно установили, что первичная прошивка никак не влияет на формирование личности. Это DEX, которому слишком давно сменили прошивку, чтобы что-то осталось в его собственной памяти. Так что успокойся, нашествие разумных Irien’ов нам не грозит. Да сколько у нас изображение будет грузиться? Час?!
Ринат подошел ближе, коснулся поверхности виртокна, что-то попробовал настроить, тоже нахмурился, достал окно из своего коммуникатора, растянул. Оно задрожало от быстрого прикосновения кончиков пальцев киборга.
— Запись удалена, — сообщил он через пять минут, — с камеры в классе, на стенде и на ресепшене. Остались только его записи со спины, когда он идет в класс.
Он вывел изображение. Видны длинные до лопаток волосы, скрывающие полностью и уши и шею.
— Поиск по биометрическим параметрам активирован.
— Стоп! – подал голос Волков, — то есть у нас даже не поддельный Irien, а какой-то вражеский засланец?
Ринат одним резким движение пальцев коснулся виртокна сразу в четырех точках и верхний край загорелся алым.
— Прошу вас оставаться здесь, пока мы не закончим проверку Центра и не убедимся в том, что никому ничто не угрожает.
— Хочешь сказать, что в центре, набитом киборгами, кто-то ухитрился устроить настоящую диверсию? Как?!
Ринат не ответил, быстро выскочив за дверь.
Волков и Кобарин еще раз переглянулись.
— Макс, а точно… того?
— Что, того?!
— А точно Irien’ы не могут быть разумными? А то ведь и про DEX’ов сначала так говорили.
— Толик, не мели ерунды. Не могут!
Максим пристально смотрел на застывшее изображение, пытаясь вспомнить что у него крутилось в памяти. Что-то такое про DEX’ов и Irien’ов. Но так и не смог вспомнить. Точнее не успел. Из вентиляционной решетки вывалился маленький предмет, с металлическим звуком упал на пол, а в следующий момент в комнате грохнул взрыв.
Кобарин служил в армии давно, а Анатолий Волков вообще не служил, но оба они не раз становились объектом покушений и оба проворно попытались загородиться чем-то от взрыва.
— Толик? – спросил Кобарин из-за стула. — Жив?
— Жив, — отозвался владелец “DEX-Company” из-за кресла, одновременно пытаясь отплеваться.
В комнате наступила тишина, но едва мужчины начали подниматься, их пригвоздил к месту незнакомый металлический голос.
— Не двигайтесь. Я не хочу причинять вреда, но если вы будете сопротивляться, мне придется применить си…
Макс еще толком и не увидел кто говорит, но на всякий случай говорящего вырубил.
— Рефлексы не пропьешь, — произнес он, вытирая вспотевший лоб и опуская портативную глушилку, которую достал из ящика, как только Ринат выскочил из кабинета. Достал не думая, просто так. Не мог объяснить почему, но в деле был непонятный киборг и лучше потом извиняться и отпаивать соком и кормосмесью, чем быть поводом для некролога.
Еще через секунду появился Ринат, с ним еще двое киборгов.
— Вас пока дождешься сто раз убьют враги, — буркнул Волков.
Они все стояли над телом неизвестного киборга и рассматривали его.
— Я же говорил, это типичный DEX, — резюмировал Кобарин. – и ни разу не Irien.
— А по поведению не скажешь, — покачал головой Ринат. Поднял на руки бесчувственное тело и направился к выходу, — Вы целы? Помощь не нужна?
— Только прораб. Куда ты его? В утилизатор?
Ринат обернулся.
— Почему? В стенд. Зафиксируем. Допросим. Не волнуйтесь.
— Это ты мне говоришь после того, как он до нас почти добрался?
— При нем нет оружия, даже ножа. Для киборга это не существенно, но я слышал что он сказал. Не похоже, что он получил задание вас убить. Возможно, передать какое-то требование и его заставили это сделать. Тогда он ни в чем не виноват.
Волков не стал затевать спор. Ринат по определению считал, что вина всегда на человеке. И убедить его в обратном могло только сканирование или личное признание. Так что все они в медотсек центра и спустились.
Старый лорд ходит по комнате, его голос журчит, уговаривает, пытается достучаться до гордячки-дочери:
— Ты можешь ненавидеть меня, хоть я и твой отец. Ты можешь ненавидеть наш замок — хотя это и твой дом. Но ты не можешь ненавидеть наш род! Наш род должен править этой землёй. А ты — баронесса! Хочешь ты этого или нет. Я не призываю полюбить меня, — старик задыхается, снова пьёт из графина, вино капает на атлас рубашки — как кровь.
— Мне всё равно, — звенит девичий голос. — Я ушла с этого пути: мой новый путь дали мне жонглёры, и к старому возврата нет.
— Нет ли? — хитро щурится зеленоглазый старик.
— Нет, — твёрдо отвечает молодая волчица. — За мной встали на этот путь ещё трое. Я не могу предать тех, кто передо мной — и тех, кто идут за мной, не могу оставить без помощи.
— Любашь! — гремит барон, — Что тебе в этих оборванцах? Ты одна из нас, ты из баронов, как все твои предки. Как я. Как твоя мать…
— Не смей, — устало просит девушка. — Прошу тебя, отец, не смей говорить о ней.
— Если тебе станет легче — мне жаль, — шепчет старик. Рвёт ворот рубахи, глотает из окна дурманящий степной воздух. — Я пытался вернуть её, ты знаешь? Ты видишь на мне эти отметины?
— Не слепая, — ехидно срезает зеленоглазая. — Сначала довёл до ада, потом пытался (ключевое слово — пытался) вытащить.
Барон роняет голову на руки, надолго замирает в глубоком кресле:
— Любашь… Может быть, ты ещё поймёшь меня…
— Никогда!
— Не перебивай. Но сейчас прислушайся — в тебе должен быть зов крови. Зов пути. Что говорит он тебе?
— Зов пути, — медленно, потусторонне вещает девушка, — велит мне идти с труппой. И защищать того, кто идёт с нами.
— Этого я и боялся, — шепчет лорд. — Именно этого я ждал. И боялся.
— Ты? Ты боялся, отец? — подскакивает баронесса. — Поверю чему угодно, только не этому. Ты просто давишь на меня: столетиями не было такого калдана, чтобы наша кровь застывала, дрожа, как у дикого зайца!
— Ага, — улыбается лорд, — всё-таки голос крови ещё не умолк в тебе. Но сейчас — просто поверь, я боялся. И был прав.
Он позвонил, велел принести новый кувшин и новую рубашку. Баронесса надела маску, и в молчании ждали слуг. Смотрели на тонкую алую полоску нового дня.
Когда хлопнула дверь, старик просто сказал:
— Хозяин издал приказ любой ценой захватить этого младенца. Ты знаешь, кто он?
— Знаю. Но с каких пор волки степи слушают чьих-то приказов? — девушка тянется к вину, наливает себе бокал. — Хозяин — для псов. Так мы всегда говорили.
— Я и сейчас повторю это. Но боюсь, нашего мнения никто не спросит. Дворня кишит его шпионами. Я просто ничего не смогу сделать — сюда уже вылетели. Потому и спрашиваю тебя ещё раз…
— Ты всё-таки чудовище! — вскакивает девушка, — и ты молчал всё это время?
Она бросается к двери, но лорд нажимает кнопку на подлокотнике, лязгает тяжёлый замок.
— Подожди.
— Выпусти меня, ты всё равно не удержишь степную волчицу, будь ты хоть трижды матёрый…
— Заткнись и слушай, — отец наотмашь бьёт её по лицу. — Если ты не можешь уйти с нового пути — давай его мне. Я пойду с тобой.
— А голос крови? А «владеть землей»? — недоуменно трёт щёку баронесса.
— К чёрту. Мой путь — твой путь.
— Мой путь — твой путь, отец. Что будем делать?
Старик бросает за окно антиграв-площадку, она призывно подрагивает.
— Быстро. К юрте!
Степь расцветала навстречу новому дню. Где-то далеко слышалось пение свирели — Любашь показалось, что она разглядела высокую чёрную фигуру музыканта с ослепительно белым, гладким ликом и тёмными провалами глаз.
Мелодия брала за душу, говорила о вечном покое и вечном невозвращении, о том, что будет время — и дряхлое солнце, наконец, погаснет — и звёзды потухнут одна за другой… Музыкант приближался, теперь волчьи глаза баронессы и старого лорда превосходно видели его — и ошибиться было невозможно. Сама смерть спешила заступить им дорогу к юрте.
У откинутого полога сидел старый пастух. Давешние кости лежали перед ним, белые отметины показывали «два-один». Узкий глаз смотрел грустно — дед видел только своего визитёра, степные волки не интересовали его:
— Твой ход. В этот раз у тебя неплохие шансы.
Музыкант остановился, любовно протёр костяную свирель, спрятал в рукав. Наклон, бросок костей. Чёрные точки сверкают в высоком утреннем небе.
«Один». Вторая костяшка катится по подстилке, игрок останавливает её длинным белым пальцем. «Один».
— Ты поддаёшься, — укоряет древний, как степь, пастух. — Ты поддаёшься?
Звучит бесстрастное:
— я никогда не поддаюсь. просто такова судьба. я буду рядом, старик.
И тает, как морок. От замка слышно гудение — на лёгкой циклетке спешит взволнованный Хельги.
Барон и Любашь, наконец, могут двигаться, говорить. Любашь первая спрашивает:
— Дедушка, это была сама Смерть?
— Да, — тихий шелест, как сама степь ковыльным шёпотом делится своими тайнами. — Это смерть звёздного рода. Когда-то она косила тысячами, а теперь у неё осталась последняя работа. Мы играем с ней в кости, и пока мне везёт…
— Можешь не продолжать, — резко прерывает барон. — Сюда летит хозяин, до полудня он будет здесь. Замок мне не отстоять — прятаться в нём бесполезно. Но я задержу его. Бегите. Собирайте пожитки, гоните коней…
Из палатки слышится смех, ему вторят птичьи трели. Внутри как будто светлее, чем снаружи.
Подъехавший Хельги спрыгивает с циклетки:
— Это правда, что я слышал?
— Правда, — качает головой барон.
— Правда, — неожиданно звонким голосом отвечает кормилица Ирге. — Мы все должны задержать его. Мальчик выживет — об этом позаботится одна из них.
Она широким жестом показывает на табун.
— Эти клячи? — не верит барон.
— Клячи! — смеется старик. Достаёт нож, не жалея, режет себе ладонь. — Смотрите!
И протягивает сочащуюся кровью руку ближайшей лошади. Та лижет, преображается. Глаза блестят, из ноздрей валит дым.
— Не медлите! — призывает Ирге. — Сажайте ребёнка на лошадь, она вывезет. Судьба…
— Погодите со своей судьбой, — прерывает барон. — Судьба помогает тому, кто сам себе помогает. Вы знаете про Медведь-гору?
Старики и Хельги кивают. Из ворот замка выезжают одна за другой машины — видимо, он успел отдать приказ выдвигаться.
— Вам нужно как можно скорее достичь Медведь-горы. Любашь разбудит спящего. Тогда мы ещё посмотрим — кто будет прятаться!
— Но это далеко. С двойным грузом она столько не протянет, — с сомнением шамкает Ирге.
— Протянет, — рубит воздух ладонью дед. И пока никто не успевает ничего сказать, с размаху всаживает нож себе в горло. Алый фонтан бьёт в небо, кобылица вздрагивает, прядёт ушами, на лету ловит раскрытым ртом алую струю. Жадно пьёт. Её бока на глазах круглеют, ноги наливаются силой. Изо рта валит огонь.
Не снимая маски, Любашь взлетает на спину, горячит лошадь пятками. Ирге заботливо отдаёт ей младенца:
— Справишься, дочка? Это тебе не просто лошадка…
— Я дочь степного барона! — кричит девушка, вонзает каблуки в бока огнедышащей демонице:
— Хейййййййй-йа!
И бешеная скачка сквозь степную пыль, по ковыльным просторам — к Медведь-горе.
Замок опустел. Челядь разбежалась, несколько явных шпионов пойманы, связаны, лежат в жонглёрских фургонах. Фургоны не жалеют топлива, летят над степью к неведомой никому цели.
Старый барон остаётся в замке один. Слышен стрекочущий звук. Чёрные стрекозы — пропеллеры наточены, фасеточные глаза источают злобу — летят к замку. Разговаривать с ними не о чем. Сам хозяин послал их, и следом по земле тянутся вереницей грозные дизельмехи. У них нет пути назад — победить или не вернуться.
Барон поднимается на стену замка, парит на своём антиграве. Поднимает церемониальный посох, начинает читать заклинание:
— Вот север, тучи нагоняя, дохнул, завыл — и вот, сама: идет волшебница-зима!
Небо над замком темнеет. Холод. Резкий холод сковывает степь, ломает траву. Ветер бросает в фасеточные глаза вертолётов ледяную крошку. Ледяные стрелы пронзают летающих монстров.
Их много, они мечут в ответ огненные шары и куски раскалённого свинца. Но барон не сдаётся:
— Под ледяной своей корой ручей немеет; всё цепенеет, лишь ветер злой, бушуя, воет и небо кроет седою мглой.
Ничего не видно в снежном мороке. Дизельмехи разрушают замок, камень за камнем, строение за строением. Вертолёты стреляют в человечка — такого маленького — посмевшего бросить вызов могуществу хозяина. Он ищет — и почти нашёл — последнего из звёздного рода. Он ищет — и торжествует победу, роет механическими окулярами землю, поднимает горные хребты гидравликой мышц.
Наглый волк, маленький человечишка будет уничтожен. Распилен лопастями-ножами. Растерзан свинцом из шестиствольных картечниц. Свален огненными шарами. Он обречён.
Но сначала — сначала он уничтожит своим упорством воздушный флот хозяина. Раздавленные стрекозы валяются на заснеженном степном просторе, отогревают своими кострами помороженный ковыль.
Дизельмехи добрались до топливных складов. Взрыв. Адский, чудовищный взрыв.
Любашь не слышит его — слишком далеко. Но чувствует — у неё больше нет дома, и сердце сжимается от тоски: «Отец!»
— Будь сильной, дочка! Теперь ты — полноправная баронесса, — слышит она.
— Я не подведу, отец!
Вдалеке туманной дымкой видна уже Медведь-гора. Но далеко. Слишком далеко. А демоница выдыхается, вновь превращается в простую лошадь. Ещё немного, и под ними окажется обычная кляча. Её драгоценная ноша — последний из звёздного рода — смотрит раскосыми голубыми глазами, улыбается. Он повелевает грозами — и сам скоро станет грозой народов и стран — но сейчас он беззащитен и беспомощен.
Острыми жемчужинами клыков она вспарывает вену на руке. Наклоняется к пасти кобылы, на ходу заставляет её слизывать кровь. Скачка. Бешеная скачка.
Те, кто разделил с ними путь, ставят фургоны кругом — испытанная временем таборная тактика. Сколько-то они продержатся против дизельмехов. Слуги-предатели пущены на корм лошадям, степные демоны теперь рвутся в бой.
Схватка безумна, огненное дыхание кобылиц против железной хватки машин, автоматическое оружие жонглёров против огненных шаров нанятых волшебников.
Актёры тоже обречены. Их меньше. Они слабее.
И кобылица снова сдаёт. Вены почти пусты. Баронесса чуть не падает от слабости. Последнее решение — наклоняется к бедру. Зубами выдергивает кусок мяса. Бросает в пасть кобылице. Падает без сил в мягкий белый ковыль, чудом успев подбросить младенца.
Он вцепляется ладошками в гриву, смеётся в полную силу. И этому смеху вторит гора. Стонет. Рычит. Ворочается.
Падают камни с вершины, во все стороны летят деревья, разбегаются зайцы и лисы.
Медведь — огромный бурый медведь встаёт на задние лапы, потом тяжело опускается на одно колено перед младенцем на истощённой кобыле. Нежно сажает его себе на спину. Осторожно поднимает девушку, кладёт рядом.
Идёт медленно. Кажется, не торопится — но через мгновение он уже у места побоища.
Перевёрнутые фургоны горят, защитники лагеря держатся вокруг головной машины. Хельги машет рукой — мол, всё кончено.
Не всё. Победный рык — и вновь торжествующий смех младенца-шамана.
Спящий проснулся.
Последний из звёздного рода, и дева на буром звере — теперь движутся на запад. Теперь — кому-то другому предстоит прятаться.
Голубые раскосые глаза смотрят в бездонный степной небосвод, прозревая иные времена.
И тогда, уже очень скоро, глядя на лошадиные морды и лица людей, на безбрежный живой поток, поднятый его волей и мчащийся в никуда по багряной закатной степи, он вновь и вновь будет думать: где «я» в этом потоке?
Город, которого нет
Он хохочет в лицо пурге. Злая старуха бросает в лицо мальчику острые ледяные иголки, а он радостно смеётся навстречу им. Он знает, что стоит махнуть рукой — и всё стихнет, и ночной лес застынет снежною сказкой, и мириады разноцветных искр вспыхнут под луной.
Малыш откидывает капюшон тёплой куртки из оленьей шкуры, ветер треплет светлые волосы, раскосые голубые глаза щурятся, но не моргают. Пять лет — самый хороший возраст, чтобы наслаждаться первой настоящей зимой в лесу, метелью, скоростью сумасшедшей гонки по целинной дороге.
Его спутница не так весела. Девушка постоянно оглядывается, вслушивается в вой ветра и отдалённый вой волков. Её волчьи глаза ищут опасность повсюду, ждут засады, ждут нападения.
Над дорогой, не езженной сотню лет, как арка, склонилось тонкое деревце. Его согнул ветер, придавил к земле холодной тяжестью снег. Снегоход с волокушей не пройдёт под ним сходу. Придётся останавливаться. Ловушка? Возможно. Глушит мотор. Достаёт из кармана «гюрзу», осматривается, прислушивается. Только волчий вой — да вой ветра.
Малыш спокоен:
— Мы оторвались, капитан. Он не мог бежать за нами так быстро по глубокому снегу.
Девушка гладит его по голове, грустно улыбается:
— Ему не обязательно бежать, чтобы достать нас. Острым клювом он разрывает реальность — и ходит, как хочет и где хочет.
— Если он придёт сюда — я убью его молнией!
— Не успеешь. В его руках — смертоносные стволы, он не знает промаха.
— Тогда нам нет смысла бояться. Пусть будет как будет, капитан.
Девушка невесело смеётся:
— Ты мудр не по летам, малыш. Если так — давай ставить юрту. Заночуем здесь.
Когда юрта готова и в очаге приветливо горит огонь, мальчик доверчиво кладёт голову на колени спутнице:
— Расскажи про город, которого нет.
— Я сто раз рассказывала!
— Расскажи ещё.
— Хорошо. Далеко-далеко от нашей степи, и далеко отсюда (хотя может быть, уже и не так далеко) есть город, которого нет. Он занесён снегом и зимой и летом, и тёмными громадами высятся дома — до самого неба.
— До самого-самого неба?
— Да. И никто не знает, где этот город — люди ушли оттуда столетия назад, и птицы боятся залетать туда, и самые отважные волки обходят его стороной. А посреди города, на холмах — замок из красного кирпича с высокой белой башней. С вершины этой башни видны все уголки земли, а в подвалах — несметные сокровища.
— Золото? Рубины?
— Книги. Знания.
— И мы возьмём их?
— Конечно, милый. Спи, скоро тебе стоять на часах.
— Если он придёт, я убью его молнией!
— Да, родной. Спи.
Мальчик закрывает тёмные-тёмные раскосые глаза, а девушка задумчиво треплет его волосы. Она не верит тому, что говорит — она просто ищет жилище древних в надежде найти хоть что-то ценное. Она не знает ещё, что уже утром сквозь туманную пелену они увидят тёмные громады давно покинутых домов, проедут по заброшенным мостовым и в лабиринте безмолвных улиц — отыщут красный замок с рубиновыми звёздами на шпилях. И поднимутся на самый верх белой башни, и спустятся в подвал, и примут по закону и по обычаю наследие предков.
А если за ними придёт подосланный хозяином — мальчик убьёт его молнией.
==Влад Копернин==
Коренной москвич. Вырос в районе, приравненном к Крайнему Северу, среди доски, трески и тоски. Живет в городе ветров и шпилей, дворцов и болот, островов и туманов. Поэт на службе вечности и прозаик у истории на полставки.
Победитель и призер литературных конкурсов. Счастливо женат.
Ника решительными шагами направилась к дому, все еще кипя от негодования, когда на память ей пришли слова ведуньи о том, что Долина находит себе стража, который за избушку готов положить жизнь. Она даже приостановилась, поразившись собственной глупости: как ей могло прийти в голову просить плотника продать ей избушку? Чем она думала, когда надеялась на его великодушие? И ребенку очевидно, что избушку он не продаст! А она еще и позволила себе… Какой ужас… Как ему это удалось? Она вовсе не хотела ничего подобного. Да, ей было приятно, что он разглядывает ее ноги, она и шорты надела, чтобы он растаял и потерял самообладание. Но в результате растаял не он, а она! Что на нее нашло? Может, ведунья соврала и плотник все же обладает какой-то магической силой? Как вовремя появились близняшки… А главное, он все равно ей отказал. И у нее нет ни единого способа завладеть избушкой. Ни деньгами, ни увещеваниями, ни силой, ни хитростью — она никогда ее не получит. Наверное, плотник и вправду скорей согласится умереть, чем позволит ее разрушить.
Ника добралась до дома и села в шезлонг на террасе. Надо позвонить Алексею, возможно, он что-нибудь придумает.
Но Алексей не придумал ничего. Он собирался уезжать в Томск. Там у него нашелся какой-то верный человек, который готов под проценты ссудить ему некоторую сумму и принять в залог его фирму. Этой суммы все равно не хватит, чтобы покрыть требования инвесторов, но, по крайней мере, это лучше, чем ничего. Алексей планировал пробыть там неделю, пока эксперты оценят стоимость разрабатываемых «Сфинксом» проектов. Нике же показалось, что он собрался сбежать.
— Ты что, даже не заедешь попрощаться с детьми? — спросила Ника, едва сдерживая слезы.
— Я не могу, Никуся, ты же видишь, что я работаю почти круглосуточно! Можешь себе представить, сколько мне нужно успеть сделать до отъезда? Самолет завтра в шесть вечера, и я не знаю, смогу ли я на нем улететь. В конце концов, я делаю это для тебя и для девочек, неужели это непонятно?
— Ну, может, ты хотя бы подскажешь, в каком направлении мне действовать?
— Попробуй обратиться в местную администрацию. За хорошую взятку они пришлют пожарного инспектора. Ему тоже надо как следует заплатить, и он вынесет решение о пожароопасности строения. Ну а потом нужно получить решение администрации на его снос. Но это все равно будет незаконно, потому как сносить строение должен его хозяин и за свой счет. И… это не сделается быстро, придется недели две обивать пороги и в каждом кабинете что-то платить.
— Но я не могу ждать две недели… — пробормотала Ника.
— Тут я ничем не могу тебе помочь. Давай заканчивать этот разговор, я очень тороплюсь, меня ждут люди.
А ведь Алексей никогда не носил ее на руках…
Ника все же отправилась в поселковую администрацию — даже если у нее ничего не получится, она должна действовать. Возможно, в процессе найдутся какие-нибудь обходные пути, которые помогут ускорить принятие решения. Она переоделась в деловой костюм, гладко причесала волосы и в администрацию явилась как респектабельная деловая дама, но благополучно наткнулась на запертую дверь: в воскресенье такие учреждения не работают. Проклиная все на свете, и в первую очередь свою невнимательность, она вернулась домой несолоно хлебавши.
В понедельник ее снова ожидала неудача, это был неприемный день, но визит оказался ненапрасным: Нике удалось познакомиться поближе с секретаршей главы администрации. Ею была женщина средних лет, не слишком сообразительная, зато очень жадная до денег. Она сразу разглядела в Нике «своего клиента» и начала лебезить, едва та переступила порог приемной. Ника не осталась в долгу, и секретарша подняла все документы на избушку, которые имелись в администрации. Вот тут Нике пришлось разочароваться: домик, которым раньше владел председатель поссовета, был не просто оформлен надлежащим образом, а причислен к памятникам истории и культуры местного значения и, соответственно, находился под охраной ГИОПа. Продажа домика и то является сложной и дорогостоящей процедурой, не то что его снос. И даже если двадцать пожарных инспекторов заявят о пожарной опасности, на этом основании разве что выделят денег для его ремонта, но никак не снесут.
Ника не очень хорошо разбиралась в законах, предоставляя Алексею возможность утрясать юридические сложности на их жизненном пути, но и она слышала, что в ГИОПе за две-три тысячи долларов вопрос решить невозможно. Нужны другие связи и другие деньги. Алексей, возможно, и смог бы с этим разобраться, но ему сейчас не до того, он никогда не поверит, что от сноса избушки зависит успех его проекта.
Поговорив с секретаршей с полчаса и выслушав ее непонятные, но разумные пояснения, Ника пришла к выводу: законным путем сноса избушки она не добьется. А если добьется, то пройдет столько времени, что смысла в этом уже не будет. Даже если Алексей бросит на это все свои силы, дело не сделается за оставшиеся до Купалы пять дней. Она вышла из администрации с распухшей от обилия информации головой и еще несколько минут не могла навести порядок в мыслях. Нет, юридические науки, очевидно, не для нее.
Но если сноса избушки нельзя добиться законным путем, значит, остается только один путь — незаконный. Ведь пытался же Алексей ее сжечь. Ника всегда панически боялась уголовно наказуемых действий; максимум, на что она была способна, это нарушить правила дорожного движения и не заплатить налогов. Она и слушать не желала рассказы Алексея о делах, если они казались ей преступными. Ничего страшней тюрьмы Ника себе представить не могла. А на грани разорения, когда, возможно, у них не останется денег на подкуп милиции, это пугало ее особенно.
Она вернулась домой в смятении: рискнуть? Или сдаться? Пусть Алексей решает их финансовые проблемы, она может уехать в город или хотя бы увезти детей. Но что-то подсказывало ей, что Алексей финансовых проблем на этот раз не решит. Нет, если она сама ничего не предпримет, они действительно рискуют остаться нищими. Хорошенький ей предоставлен выбор: тюрьма или сума!
А ей придется торчать в Долине и изображать счастливую мать семейства, иначе шансы на помощь мужа сводятся к нулю. Если же в город увезти только детей, с кем их там оставить? Надежда Васильевна, благодаря стараниям Алексея, отправлена на месяц в санаторий, чтобы ни у кого не возникло и тени сомнения в том, что она сбежала из Долины. Нанять приходящую няню? Но, во-первых, об этом сразу же станет известно всем ее знакомым, а во-вторых, кто ж доверит своих детей незнакомой женщине, даже если у нее прекрасные рекомендации? В конце концов, до установленного срока у нее есть пять дней. Пусть нечисть ее пугает, Ника настолько устала бояться, что это не имело для нее большого значения.
Сильней всего хотелось заснуть и проснуться, когда все закончится. Так или иначе. Ни о чем не думать и ничего не решать. А может, лучше будет, если Долина их убьет? Ни тюрьмы, ни сумы. Она хорошо жила тридцать пять лет, у ее близняшек было счастливое детство. Может, на этом поставить точку?
Ника представила, как Алексей вернется из командировки и застанет в доме их хладные трупы. Вот тогда ему придется кусать локти и проклинать свое равнодушие! И на похороны соберутся все знакомые, одетые в черное и смахивающие фальшивые слезинки с глаз. Естественно, приедет мама, если Алексей догадается вызвать ее из Штатов. Мама, всегда холодная и сдержанная, наверняка расплачется по-настоящему. Ника живо нарисовала воображаемую картинку похорон. Обшитые бархатом гробы, утопающие в цветах, белые кружевные платья на ней и девочках. Это будет красивое и незабываемое зрелище. Интересно, близняшек положат в один гробик или в два?
Этого она не выдержала и расплакалась. Нет, никогда она не допустит даже мысли о том, что ее девочки могут умереть! Пусть тюрьма, сума, что угодно, но она не позволит убить своих детей! И сделать их нищими она тоже не позволит! Они слишком малы и не приспособлены к жизни. Она готова пойти в тюрьму, лишь бы с ее детками все было хорошо. Она сделает все от нее зависящее, чем бы ей это ни грозило. Ее дети родились для того, чтобы быть счастливыми. И если отец не в состоянии обеспечить их будущее, то для этого у них есть мать!
Телефонный звонок показался ей внезапным и резким, она дернулась и схватилась за мобильный. Но это всего лишь звонил Алексей.
— Никуся, я улетаю, уже объявили регистрацию, так что до завтра, наверное, меня будет не достать. Как ты? Как девочки?
— Все в порядке, Алеша. У нас пока все хорошо.
— Звони мне в случае чего, только учти, что с Томском разница во времени три часа.
— Да, я постараюсь не забыть, — устало ответила Ника.
— У тебя странный голос. Ты спала?
— Нет, все в порядке, я просто немного устала. Ездила в администрацию и выяснила, что избушка находится под охраной ГИОПа.
— Это же просто невозможно… Тогда тебе лучше в это не соваться. Я вернусь и попробую что-нибудь сделать, обещаю.
— Я думаю, в этом уже не будет необходимости, — процедила Ника.
— Да не расстраивайся ты так, Никусь. Все будет в порядке, вот увидишь. Я скоро вернусь. Все, поцелуй девчонок за меня. И в случае чего звони.
Она нажала на отбой. Ничего в порядке не будет. Если взять денег в долг под проценты, это лишь оттянет неизбежный печальный финал, только и всего.
Словно в ответ на ее мрачные мысли со двора раздался громкий заунывный вой собак, запертых в вольере, который очень скоро перерос в отчаянный лай. Ника выглянула в окно: ни во дворе, ни около ворот она никого не увидела. Что это случилось с псами? Возможно, они почуяли опасность, которую Ника разглядеть не смогла? И где дети?
Ника сломя голову скатилась по лестнице, думая о самом страшном. По дороге домой она видела близняшек, мирно игравших около недостроенного дома, она еще подумала тогда, что играют они на глазах у плотника, который строит баню, поэтому за них можно не волноваться. Но плотник мог и уйти: обедать, например, или купаться. Он же не обязан следить за ее детьми.
Она выбежала во двор, оглядываясь по сторонам. Айша лаяла из глубины вольера, а Азат всем весом кидался на проволочную сетку, скалился и рычал так страшно, что пена капала у него из пасти. Никогда еще никто из гостей не вызывал у него такой ярости, он поранил лапу, прыгая на ограждение, но, похоже, этого не заметил, продолжая биться в калитку вольера. Глядя на него, никто бы не подумал, что это всего лишь девятимесячный щенок.
Увидев Нику, собаки снова взвыли, как будто умоляя выпустить их на волю. Что с ними случилось? И не будет ли беды, если она и вправду их отпустит? Ее предупреждали, они непредсказуемы и подвержены вспышкам необъяснимой ярости. Только ей почему-то не казалось, что эта ярость необъяснима, ее охватила нервная дрожь и предчувствие непоправимого. Будь что будет, здесь можно ожидать чего угодно. Она сначала выпустит собак, а потом разберется, стоило это делать или не стоило.
Азат рванулся к воротам, как только Ника отодвинула засов, и чуть не сбил ее с ног. Айша последовала за ним. Пес припал на передние лапы и подсунул рычащую морду под створ ворот, разрывая землю когтями. Ника подбежала к нему и распахнула калитку.
— Вперед, мои хорошие! Вперед!
Азат сорвался с места с громким лаем, направляясь вдоль забора в сторону леса, Айша едва поспевала за ним, считая своим долгом подбодрить брата, но вперед него в пекло не соваться. Ника, конечно, не могла догнать собак, но, выбежав со двора, с недоумением и ужасом увидела Алексея, который вел близняшек за руки и был уже у самого леса. Он оглянулся, услышав лай собак, и не остановился, а только ускорил шаги.
— Алеша! — растерянно крикнула Ника. Он ведь только что звонил ей из аэропорта! И почему собаки с такой злобой преследуют своего любимого хозяина?
Алексей побежал, увлекая девочек за собой, как будто хотел укрыться от нее в лесу. Что он задумал? Почему он ее обманул? Но не может же он причинить близняшкам какой-нибудь вред, ведь он их родной отец! Ей — да, в такое еще можно было бы поверить, он никогда ее не любил, но детям?
Ника замерла в нерешительности, не понимая, что происходит и что ей следует делать, когда Азат настиг Алексея и прыгнул ему на спину, целясь клыками в шею. Алексей выпустил руки близняшек, пытаясь скинуть с себя пса, и закрутился на месте — ему никак не удавалось схватить повисшую на шее собаку. Девчонки хором завизжали и отпрыгнули в разные стороны. Неужели Азат сошел с ума? И Айша тоже? Сука догнала своего брата и теперь лаяла на Алексея, но ближе чем на три шага к нему не подходила. Нет, вдвоем собаки сойти с ума не могут, разве что их кто-то заколдовал или опоил. Но если они напали на Алексея, то могут обидеть и детей!
— Девочки, бегите ко мне! — что есть силы крикнула Ника. — Быстрей, умоляю, быстрей!
Какое счастье, что послушание вошло у них в привычку! Близняшки, продолжая визжать, со всех ног бросились к матери, а Алексею тем временем удалось отбросить пса в сторону. Но Азата это не остановило, он снова с ревом кинулся на хозяина, стараясь вцепиться в его запястье.
И вдруг Ника поняла, что это вовсе не Алексей. Как она вообще могла принять за мужа совершенно чужого человека? Он гораздо ниже Алексея, и легче, и одет совсем не так, и… да это же плотник! Как она могла перепутать? Азат рвал его за руки, а тот пытался отбиваться, но особого успеха не достиг — пса не могли остановить жалкие удары его кулаков. С того случая, когда плотнику удалось победить собак, прошло почти два месяца, псы выросли, стали старше, смелей и сильней.
Значит, он вовсе не желает ей добра? Значит, он ее враг, смертельный враг, который только что пытался украсть у нее детей? Она прижала ревущих близняшек к себе и спрятала их мокрые лица на своей груди:
— Мамочка, почему Азат напал на папу? — захлебывалась слезами Майя.
— Это не папа, — машинально пробормотала Ника, неотрывно глядя на поединок собаки и человека.
Человек проигрывал, еще чуть-чуть, и пес уронит его на землю, и тогда ничто его не спасет. Нет, она не будет отзывать пса. Собаки чуют врагов издалека; если Азат еще из-за забора понял, что перед ним враг, значит, имел на то основания. Может быть, это и есть решение всех проблем? Нет человека — нет проблемы? Нику передернуло от циничности посетившей ее мысли. Азат все равно не послушает ее, это же очевидно…
И в ту секунду, когда зверь прыгнул на плотника сбоку, стараясь сшибить с ног, облик человека изменился, изменился в одно мгновение, прямо на глазах! То, что пытался атаковать пес, вообще не было человеком. Темно-коричневые кости, местами еще обтянутые гниющей плотью, череп с черными провалами пустых глазниц и остатками волос на темени и затылке, суставчатые кисти рук с обрывками сухожилий… Ника сильней прижала к себе детей, чтобы они не оглянулись и не увидели, кто на самом деле вел их в лес, держа за руки. Азат же словно не заметил произошедшей перемены в противнике, будто с самого начала знал, кого атакует. Нике показалось, что она услышала сухой стук его клыков, когда он пытался укусить костяную руку.
Монстр, несмотря на кажущуюся немочь, оказался неожиданно сильным, значительно сильней, чем люди, которых перед этим изображал. Как игрушку ухватил он пса за голову, ударил об землю и, наступив ногой собаке на позвоночник, крутанул его морду вокруг своей оси. Раздался громкий сочный хруст, Азат не успел взвизгнуть, его яростный рык оборвался, и на несколько секунд все стихло вокруг. Монстр выпустил из рук безжизненную голову, распрямился и шатаясь побрел в лес, не разбирая дороги.
Ника не сразу увидела, как близняшки, высвободившись из ее объятий, во все глаза смотрят на убитую собаку, даже не замечая, что за страшное существо медленно удаляется от них по мшистой опушке.
Тонко и жалобно завыла Айша, припала к земле и медленно подползла к вытянувшемуся, застывшему телу брата. И вслед за ней, так же тонко и жалобно, заскулили дети — без слез и без слов. Не имело смысла подходить и проверять, жив Азат или нет. То, что он мертв, было видно издалека. Нет, она не относилась к собаке, как Люська к любимому Фродо, но еще совсем недавно он был пухлым неуклюжим щенком с толстыми лапами, и ел у нее из рук, и грыз обувь в прихожей, и боялся выходить на свою первую прогулку. А теперь он умер, защищая от опасности ее детей, как и подобает верному стражу.
— Мы его похороним и поставим ему памятник, — тихо сказала Ника девочкам, — и всегда-всегда будем про него помнить.
Они продолжали выть без слез, и Ника без колебаний двинулась вперед, взяв их за руки.
— Больше не отходите от меня ни на шаг.
Ее твердость чуть успокоила их, и по щекам у них потекли слезы — это было немного лучше, чем бессловесный вой.
— Он… он хотел завести нас в лес на съедение диким зверям? — сквозь слезы спросила Марта.
— Я не знаю. Наверное. Что он сказал вам?
— Он сказал, мы вместе погуляем по лесу, он нашел красивую поляну, на которой растут ромашки, — всхлипнула Майя.
— Он вас обманул, — жестко констатировала Ника.
Айша подняла на них несчастные глаза.
— Ты одна у нас теперь осталась, — Ника погладила собаку, — отойди, дай нам поднять Азата.
Сука на секунду положила голову на ее туфли, демонстрируя преданность, но как будто поняла, что от нее хотят, поднялась и отошла в сторону.
Не так-то легко оказалось оттащить огромного пса во двор. Поднять его у Ники не хватило сил, пришлось волочить по земле. Девочки не побоялись дотрагиваться до мертвой собаки и помогали ей, сколько могли, роняя слезы на черно-белую шкуру. На середине пути Ника подумала, не позвать ли ей плотника на помощь. И донести собаку, и вырыть могилу — тяжелая, мужская работа. В этой просьбе он безусловно ей не откажет. Но потом решила, что последний долг преданному псу они отдадут без посторонних. Ведь больше ничего сделать для Азата они уже не смогут, как бы им этого ни хотелось.
В цоколе нашлись два лопаты — большая и маленькая, саперная. Сначала Ника хотела вырыть могилу у задней стены дома, но подумала и решила, что это будет нехорошо. Если они действительно хотят про него помнить, пусть он лежит перед крыльцом, там, где планировалось разбить клумбу.
Могилу рыли долго, Ника понятия не имела, как трудно, оказывается, выкопать яму сколько-нибудь подходящей глубины. Девочки помогали ей по очереди. Все втроем натерли ладони до пузырей — Ника не догадалась надеть перчатки. Аккуратный песчаный холмик вырос над землей лишь через несколько часов. В гараже осталось немного камней, которыми был облицован цоколь, и они обложили ими могилу ровным овалом.
— Мы закажем ему настоящий памятник, из гранита, — Ника присела на корточки.
— А можно сделать из гранита собаку? — спросила Майя.
— Не знаю. Наверное, можно. Завтра поедем и спросим. Ну что, сегодня нам осталось только нарвать ему цветов.
— Мы около пляжа видели люпины.
— Они почти совсем распустились.
И лишь по дороге к реке Ника вспомнила, что забыла накормить детей обедом. Нет, ей не справиться со всеми материнскими обязанностями без Надежды Васильевны. Если бы она сразу подумала про обед, когда вернулась из администрации, возможно, Азат был бы сейчас жив.
Пушистый полосатый кот вышел из лесу, отряхивая лапы. Пусть сегодня хозяйка дома спит спокойно, у нее осталась последняя ночь. Пусть отдохнет. Нижний мир вовсе не так жесток, как кажется. Убийства — не их стезя, за убийства дорого приходится платить. Одно дело — убивать жрецов темного бога, и совсем другое — женщину с детьми. Но если уж они решились на убийство, они не станут глумиться над беззащитными жертвами. Они подарят им красивую и счастливую смерть.
Хозяин снов оглядел Долину — призрачная, прозрачная ночь. Такими ночами людям должны сниться странные и красивые сны. Он пролез во двор под воротами, неслышно прошел по дорожке мимо свежей собачьей могилы, засыпанной цветами. Безымень слегка перебрал, не было никакой необходимости убивать собаку. Ему вообще не хватает мудрости и терпения — наверное, оттого что он вынужден слишком часто принимать человеческий облик. Оставшаяся одинокой сука лежала на крыльце, прижавшись к двери. Кот прошел мимо нее — пусть ей приснится брат, пусть они вдвоем весело играют во дворе под луной. Собака — не человек, проснувшись утром, она не станет несчастней, чем сейчас.
Сука расслабилась и перестала дрожать, потом лапы ее начали подергиваться, а пасть приоткрылась в улыбке, и беззвучно хлопали губы — она бегала и лаяла во сне.
Хозяин снов приоткрыл дверь, прокрался в темный дом и поднялся на второй этаж. Они спали в одной комнате — мать и две дочери. Спали беспокойно, вспоминая тревоги прошедшего дня. Пусть сегодня они будут счастливы. Она не такая уж злая и жадная, эта женщина. Ей просто не повезло. Если бы она не собиралась разрушить избушку, то могла бы успеть уехать из Долины. Своим непременным желанием победить она подписала смертный приговор себе и детям.
Кот прошел по подушке одной из девочек. Им приснится одинаковый сон, сон о том, как летней ночью к ним пришла берегиня — добрая фея — и исполнила самое заветное их желание: никогда больше не уезжать в школу, жить вместе с мамой и папой. Пусть идут все вместе по осеннему парку и собирают желтые листья, как это было когда-то давным-давно, когда они были совсем крохами.
Что могло бы стать самым лучшим сном для этой женщины? Нет, не проданные участки, ей только кажется, что это самое главное в ее жизни. Пусть ей приснится тот далекий солнечный день, тридцать лет назад, когда отец потихоньку от матери забрал ее из детского сада и повел в кафе, есть мороженое, политое сиропом. Пусть она снова увидит три разноцветных шарика в блестящей металлической вазочке и вспомнит, ела ли она за всю жизнь что-нибудь вкусней? И был ли в ее жизни еще хоть один мужчина, который любил бы ее так же сильно, как отец, которого ее лишила мать? Пусть вспомнит его грустный, внимательный взгляд и тихий голос. Он не умел рассказывать сказок и не играл с ней в куклы, но он любил ее, искренне, как умел.
Пусть сегодня будут счастливы. Завтрашней ночью они умрут.
Спокойные дни закончились. Впереди — неизвестность. Тревожная… Порой- страшная. Порой — очень страшная. Но и сейчас, в такие минуты, можно найти что-то хорошее.
Я подняла голову: и правда. Такого неба мне тут еще не попадалось — красного, как помада «эпатаж» из салона… Не все, только с одного края, как будто там солнце садится. Только солнце тут имеет привычку закатываться в другой стороне. А это тогда что?
И к чему бы это?
Я покопалась в памяти, но память, кажись, взяла тайм-аут… Что-то новенькое?
— А не должно?
— Нет… — в глазах Миррины танцевала-отражалась та самая краснота, и с ее цветом чешуи смотрелось это диковато. Бррр, прям как дракон-вампир. — Не должно… Смотри, там даже какие-то черные пятна… как будто… будто…
— Пожар, — договорила я.
Мы переглянулись. Пожар? Но здесь нет таких больших пожаров… По сердцу прошел холодок.
— Может, грозой зажгло?
— И так разгорелось? Погасили бы давно. В той стороне тоже драконья Стая живет, прямо в лесу, не в горах, как мы… Они бы погасили. Мы умеем…
Мы не отрывали глаз от красного облака. Не люблю красное. Оно мне про тот поселок напоминает, который чуть не вымер.
— Оно растет. Правда?
— Стая бы погасила… — чужим голосом проговорила Миррина. — Они бы…
И мы снова переглянулись — потому что холодок стал морозом, и от него чешуя дыбом встала. Пламя росло. И напугавшая нас мысль становилась все четче. Драконы потушили бы пожар. Обязательно.
Если б были живы.
И мы разом расправили крылья, ловя встречный ветер, пахнущий гарью…
— Сандри, домой!
— Нет!
— Домой сейчас же! В Убежище!
Но я не слушаю своего белого учителя первый раз в жизни, и мы летим вместе с остальными, с мужчинами-защитниками, а за нашими спинами остаются торопливые крики, звонкие удары-извещения, растерянные глазки малышей, которым объясняют, что это все-таки не игра…
Некогда объяснять, сейчас лучше прячьтесь, маленькие, поймете потом…
Это кипящее, красное, горячее, перечеркнутое десятками дымных полос, — приближается.
Уже можно различить огненное кольцо вокруг пепельно-черного, запорошенного, дымного озера… Все драконы селятся у озер, и Лесной клан тоже живет у воды…
Жил.
В дыму почти ничего не видно, озеро кипит и клокочет, полное не воды, а жидкой маслянистой грязи, пар мешается с дымом, и дышать почти нечем, на глазах тут сами собой выжимаются слезы…
— Снижаемся?
— А разведка?
— Некогда! Здесь уже никого!
— Или они хорошо прячутся!
— Держаться вместе. Защита максимальная, — командует белый. — Крылья, головы, сердца. Все остальное не фатально, вытащим. Александра, держись ближе.
На этот раз я слушаюсь.
Мы срываемся вниз, как целая стая громадных дельтапланов, одновременно ложась на правое крыло и на бреющем смотрим, что осталось от драконьего поселка…
Тут не было скал и пещер, эта стая жила под навесами-домами из переплетенных ветвей типа лиан. Они уцелели кое-где…
Полусгоревшие, упавшие, разодранные, растоптанные…
А под ними — опрокинутые горшки, оплавленные камни, опрокинутая колыбелька, жалобно попискивающие мочалки…
И тела.
Разбитое, распластавшее огромные крылья, потерявшее краски — драконье. Изломанное, уткнувшееся лицом в землю — человеческое… и вон еще одно подальше, точно запеченное в… в… господи…
Меня затошнило. Я торопливо повернула голову — и наткнулась взглядом на чье-то крыло, торчащее над бывшим озером…
Рядом шумно плеснули чужие крылья, и в следующий момент меня развернуло и впечатало лицом в драконью чешую, пряча этот ужас.
— Я же говорил, чтобы ты оставалась дома…
Нет. Я не хотела уходить. Я… я успокоюсь, ладно? Подождите. Сейчас…
Когда я смогла оторваться от Гарри, в разгромленном драконьем поселке уже кипела работа. Куда-то делась примерно половина прилетевших, а остальные осторожно ворошили навесы, просеивали пепел…
— Этот мертвый.
— Подросток еще, сорока не исполнилось…
— Такие чаще всего и гибнут. Сил уже полно, а умения рассчитать и взвесить… Эх! — Дебрэ бережно опустил мертвого драконенка у бывшего озера…
— Он кого-то защищал — там неподалеку чешуйки другого цвета рассыпаны… Маленькие совсем, наверное, младший братик или сестренка.
— Еще один Золотой, смотрите, — со спины красного дракона соскальзывает тело в знакомой золотисто-поблескивающей мантии.
— Уже четвертый. Сколько же их всего вломилось?
— Не знаю. Сколько их должно быть, чтоб устроить такое?
— Среди них явно были маги.
— Подонки!
— А этот без мантии, смотрите…
— И на нем нет следов огня.
У Гарри хриплый, совсем не его голос:
— Это Сеттери, гость Племени… уже неделю у них живет… жил. Я его видел позавчера, когда прилетал приглашать. Его пригласили, чтоб помог с зимним жильем.
— Убит ударом ножа в спину. И посмотрите на руки…
— Пытался защитить?
— Да…
— Проклятье, они не щадят ни своих, не чужих!
— Они убийцы. Он для них не свой. Им никто не свой… Будь они прокляты! — тяжелый хвост с оттяжкой хлестнул по земле, с шумом рухнуло полусгоревшее дерево…
— Кьярре, тише. Девочку пугаешь…
Мне и правда было страшно. Я еще никогда не видела дракона в такой ярости. Никогда еще. Бронзовый Кьярре ненавидящим взглядом прожигал втоптанную в грязь золотую тряпку… Он клокотал огнем, от чешуи несло жаром, а глаза просто полыхали.
— Почему?! Как они могут?! Сколько мы еще будем позволять такое?! Почему люди…
— Кьярре!
Дракон замолк на полуслове и закрыл глаза, плотно прижал крылья, словно у него что-то болело…
— Я на поиски полечу.
— Не один!
Но бронзовый уже не слышал.
— На какие поиски? Подождите… — до меня дошло. — Вы думаете, кто-то живой?!
Так вот куда делись остальные прилетевшие.
Полетели искать. И я хочу.
Дебрэ осторожно водил крылом над какой-то горой углей. Что-то ищет?
— Конечно. Тел только три, увести с собой они тоже не могли больше одного… В крайнем случае двух — если детенышей. А остальные где?
Правильный вопрос! Значит… Значит… Я тоже хочу искать!
Только надо кого-то в пару. Кого бы…
Заняты все.
Самый большой навес растаскивали — что-то искали. Или кого-то? Десяток драконов нарезал круги над поселком и лесом — все шире и шире… Белый отодвинул в сторону колыбельку и бережно накрыл крыльями яйцо, пробуя на тепло. И дохнул — осторожно, мягко-мягко. Дыхание жизни. Подпитка… Может, получится? Все-таки… Если детеныш уже созрел, то, может, и выживет.
Ой! Что это? В мой хвост робко ткнулась «мочалка». Она жалась к знакомой чешуе. Мочалки и скравверсы — единственные, кто двигался в опустевшем поселке. Они не понимали, куда девались хозяева и что стало с водой… они ползали и пищали, как осиротевшие котята…
Не задумываясь, я опустила крыло, и пушистые комочки послушно засеменили, цепляясь за чешуйки, взобрались на спину — маленькие, несчастные… Прижались, ища, где теплей.
— Александра… — Гарри осторожно поднял на крыло еще одну, самую слабенькую, у которой не получалось влезть — пух на ней промок и слипся, — Сандри…они все равно не выживут.
— Что?
Мой серебристый братик виновато наклонил голову:
— Им вода нужна. А тут, сама видишь.
— Вода?
— Ну да, они водные… Живут в горячих и теплых источниках. Как и… Сандри, стой! Стой, нет, нельзя!
Он еще что-то кричал, но я не слышала. Живой груз на моей спине испуганно дрогнул, приемный папа, кажется, тоже что-то крикнул… но я тряхнула головой, сгоняя с глаз злые слезы, и рванулась в воздух, мгновенно набирая скорость…
И полетела к Скалам.
Там озеро… Наше озеро.
Хоть кого-то спасти. Хоть кого-то…
Перед глазами плыли развалины хижин… опрокинутая колыбелька… Хоть кому-то бы помочь… Через несколько минут слева замаячило темное пятно — Гарри. — Ты с ума сошла — летать сейчас в одиночку? Дура…
Хам.
— Плевать!
— Не ломись так! Надорвешься!
— Ничего, потяну!
Ветер немножко остудил голову, и я, кажется, стала соображать, что делаю и куда лечу… Ага, Гарри рядом держится. Провожать полетел. Правильно, в общем-то.
— Не рвись же ты! Успеем!
Я присмотрелась — на его спине тоже просматривалось несколько цветных пятен. Пушистые комочки прилипли чуть выше крыльев. Ага… Взял, значит…
— Ладно.
— Левее! Скалы там! Ты дорогу спутала!
Ох, вашу косметичку… Не спутала, просто отвлеклась. Сейчас-сейчас…
— Сандри, куда?
Я заложила вираж и пошла на новый круг.
— Что там? Вон там, видишь? — там, внизу, что-то блеснуло… и тут же пропало, как не было. И снова лес. — На озеро непохоже. Блеск не такой. И вообще…
Гарри не ответил.
— Эй!
Вместо ответа он вдруг резко свалил на крыло и как-то сразу оказался намного ниже…
— Гарри! Черт… Гаррэй! Ты что?
Мой приемный брат как-то странно махал крыльями… словно ничего не видел… или…
— Гаррэй!
— …а-а… — неразборчиво донеслось снизу. И серебристые крылья резко забились чаще, чаще… и без толку. Гарри падал. Вниз, вниз, вниз… Вот он кувыркнулся, неловко, неуклюже… как-то странно, словно больной или раненый…и, блеснув чешуей, рухнул в заросли деревьев.
— Гарри!
Я рванула следом. Да обзывайтесь, сколько хотите, я сама знаю, что это глупо! Только полная дура полезет туда, где кто-то (или что-то) сбил дракона. Только полная дура… Ну и оставайтесь там, раз такие умные, и не лезьте с советами! Гарри — мой брат, ясно?! И влип из-за меня.
— Гарри! Гааааариииии!
Я кружила над лесом, вглядываясь в непонятно откуда взявшийся туман — день ведь еще, откуда туман-то… Я не плакала. Нет, я ж говорю — не плакала! Во-первых, нам еще только пожара не хватает. Во-вторых, — рано. Гарри — живой, живой и точка, и я его найду. Я кружила над чертовым туманом, и, сощурив по-особому глаза, искала другим зрением теплые сгустки чужого тепла. Тепла, которым светятся все живые. Ну же, Гарри, где ты… Туман вихрился, и пах странно-неприятно, будто пицца протухшая… И все сильнее болела голова. Мочалки на спине сбились в стайку и присосались намертво.
— Гарриииииииииии!
Ничего не понимаю, там внизу не один огонек, сразу несколько — откуда? Гарри ведь один? У меня что, в глазах двоится? Или пятерится… нет, шестерится… Опять пятерится… Да какого черта?
— Гарри!
— Сандри… — донеслось из тумана.
Я метнулась туда.
Чертов туман, чертова путаница веток, что ж тут ничего не найдешь, как в сумочке после вечеринки… Гарри! Я споткнулась о чей-то хвост — Гарри?
Нет.
Это был совсем чужой дракон — темно-синий, крупнее меня, он распластался по земле, как-то странно вывернув крыло. Глаза закрыты, но живой — тепло в нем было, хоть и притушенное какое-то. Раненый? Не поймешь… Попробовала тронуть — не отзывается. А крыло сразу дернуло, как больной зуб. Что творится?
— Эй! Кто здесь?
Еще один дракон — темно-золотой, почему-то с ярко-красным крылом, лежал неподалеку… шея неудобно откинута. Глаза тоже закрыты. И еще один — дальше… Тоже молчит и не шевелится. Но он живой, живой, я же чувствую!
Что творится?
Почему они все — так?
Молчат и не двигаются…
— Эй… — сказала я еле слышно… Давно мне так страшно не было. — Эй…
Голос тонет в этом вязком сером облаке, голова кружится, еще один дракон, тоже золотистый, как-то странно дрожит… нет, это у меня в глазах рябит… кажется… у этого дракона две головы — большая и маленькая. Бред, бред… Маленькая голова тут же пропадает. Хочется протереть глаза, но чем?
— Гарри!
— Я здесь… не кричи, пожалуйста… я и так сейчас могу погаснуть…
— Что? Где ты?
В этот момент я увидала впереди знакомый серебристый блеск и чуть не сбила колючее дерево, не вовремя подвернувшееся на дороге. Из-под ног шарахнулось что-то типа крысы-переростка — я шуганула ее прочь, не разбирая.
— Гарри!
— Тише… — мой серебристый братик еле оторвал голову от кучи хвороста… — Пожалуйста…
Я заткнулась.
О-ой… Плохо как. Крылья, кажется, целы, но лапы, но голова… И бок поднимается-опускается часто, быстро-быстро, словно ему дышать тяжело. Гарри…
— Спокойнее… а? — серебристый не открывал глаз. — А то у меня мозги закипят. Она вопит, маленький плачет, и ты еще…
— Что? — он бредит?
Или… или я? С каких пор у Гарри два хвоста? Причем второй — зеленый и маленький… Голова болит как… Ой, дура ж, нашла чем заморочиться. Да хоть три хвоста — разве об этом сейчас думать надо! Беригей учил всегда выбирать то, что самое важное. А важное-то — другое.
— Гарри, ты сильно разбился?
Главное, чтоб он смог встать на крыло. Остальное приложится.
— Выживу, — выдохнул мой братец…- Но встать не смогу. Лети за помощью, Сандри. Только… малышку забери. Или хоть успокой. А то не доживем…
— Какая малыш…- начала я и замолкла, потому что из-за его гребня высунулась маленькая зеленая головка. Блеснула зареванными глазками.
И раскрыла ротик… В ушах зачесалось.
— М-м-м…- простонал Гарри. — О пламя… Опять.
— Что опять?
— Она плачет. Как ты тогда, в поселке… Ох… просто все внутри… кипит… Уходи… успокой ее и уходи. Расскажи… Беригею, пусть позовет… людей. Для нас тут… плохо…
— Минуточку! Гарри, ты офигел? Как я тебя оставлю?
— Тут газ ядовитый, понимаешь? Нельзя долго дышать. Ловушка, что ли… Уходи, пока твоя защита… работает… И забери хоть… кого-то из… малышни.
У меня есть защита?!
Что за новос… Стоп. В банковский кризис все лишнее, сейчас думаем, как помочь драконам.
— Газ всех валит?
— Драконов…
— Любых?!
Гарри кое-как дернул крылом — типа «да» сказал? Ну, ладно, будем считать, что да.
— А как его убрать?
— Сандри… ты лучше домой… лети.
— А за это время вы надышитесь до полного песца?! Как убрать эту пакость?!
— Сама не… — Гарри тяжело вздохнул, — Сама не сможешь. И не кричи… Прошу…
Черт, черт, черт, пилинг вам с эпиляцией прямо на ***, что ж делать то! Хоть бы голова так не болела, может, я б соображала хоть малость!
— Когда ты… улетишь, я… перейду… на амаро… сон такой. Как они…остальные… — братец ее заметно качнул головой в сторону остальных взрослых. — Только детей забери… или хоть успокой. А?
Зелененькая малышка успокаиваться не желала. Уж не знаю, почему ей больше понравился Гарри, а не я, но пухленькое чудо, которого наверняка еще не держали крылышки, буквально липло к моему братцу и старательно оттаптывало ему и так отбитый ый хвост. Я чуть двинула шеей — и малявка влипла в Гарри, как скотч, и тот опять помрщился. Так, момент. Все по порядку.
— Амаро — это сон?
Что-то мне про него говорили… Беригей пытался научить, но отложил на потом, когда я хоть немножко войду в курс по обменным процессам в драконьих организмах.
— Да.
— И сколько ты в нем протянешь?
— Ну… в таком виде — день… или два.
— Ага… Ладно.
— За это не бойся. Тут все… так. Сандри, малышка…
Ох, твою ж косметичку… угомони попробуй эту… она ж мелкая совсем! Младше Наорэ и Йорке. Я замерла не двигаясь. Как успокоить перепуганную малышку, у которой случился маленький конец света? Эти взрослые, которые лежат кругом — ведь кто-то из них нес ее на спине, кто-то был мамой. Или папой. И сейчас лежит со сломанными крыльями.
— Мочалочка… — вдруг проговорил тоненький голосок. И боль, сверлившая виски,как-то приутихла.
Я не шевельнулась. Спокойно только. Тихо-тихо. Главное, не спугнуть опять.
— Что?
— Желтенькая… — прошептала малышка, во все глаза глядя мне на спину. А-а…
— Тебе мочалки нравятся?
Я говорила тихо. Мягко, как бабушка когда-то. Осторожненько… И маленькая дракоша, кажется, правда стала успокаиваться. Тихонечко отлипла от Гаррэя, нерешительно сделала шажок ко мне и застыла.
— Желтенькая… как моя.
— Хочешь поиграть? — я почувствовала, как на спине закопошились. Кажется, мочалки тоже узнали драконьего ребенка. — Они добрые…
Дракоша сделала еще шажок. Гарри облегченно вздохнул, да и мне стало полегче. Хорошо, значит, детка успокаивается. Ну-ка, ну-ка, малышка, ближе… вот так… Вот, и живой груз у меня на спине оживленно запищал. Правильно… еще шажок. Еще…
Что-то спрыгивает с моего гребешка, прокатывается по чешуе и падает прямо на малышку. О… Мочалка. Та самая, желтенькая. Цепляется хозяйке на шею, трет чешуйки и пищит, пищит… И малявка не выдерживает. Прижимается к ней мордочкой, как девочка — к любимой куколке, и крылышками обнимает… Хоть сама плачь!
Я не плачу. Протягиваю крыло, накрываю спинку этому чуду заплаканному и приговариваю:
— Мы сейчас сядем тете на спину… и улетим отсюда. К теплому озеру, к хорошим-хорошим людям… в смысле, драконам… и все будет хорошо… как тебя зовут?
— Дайре… А ты спасешь маму??
— Да. Полетишь со мной? Мы позовем на помощь маме моих друзей.
— Да, — кивнула детка, — Мама поправится?
— Да.
Взлетала я с трудом, перегруз как-никак… Так что встать на крыло получилось только с третьей пробы и только с советами Гаррэя. Дракоша и мочалки притихли — ни звука. Только прижимаются…
Наконец оттолкнуться и поймать крыльями упругий воздух…
Гарри опустил голову и закрыл глаза, наверное погрузился в это свое амаро… Спи-спи. Я скоро.
Все будет хорошо.
Это и правда была ловушка.
Поздно вечером, пока белый дракон с двумя помощниками и тремя магами (прибыли таки!) сбивались с ног, пытаясь наладить лечение пострадавших, остальные сидели на площадке у горячих источников и слушали.
На то, чтоб найти и собрать всех, ушла куча времени, на то, чтобы наладить лечение, еще больше, так что у костра мы собрались ближе к полуночи.
Кое-как успокоившаяся синяя драконша с нашлепками лечебной глины на шее рассказала, что случилось.
Сволочные Златые мантии накрыли драконий поселок неожиданно — день, мужчины и женщины посильнее кто где — на охоте, на работе, остались только мамы и дети… подростки… и все как раз приезжего мага слушали… И, пока растерянные драконы пытались собрать и спасти детей, незваные гости рассыпались по лесной поляне и в упор били по ним колючими серыми шарами. Раньше никто такого не видел — серая дрянь прилипала к чешуе, как прирастала, и дракон падал прямо на лету… и больше не поднимался.
Наверное, это тоже был яд…
— Может быть, — тихо сказал незнакомый маг в кожаном походном костюме, — Но мы про такое еще не слышали.
Синяя драконша ( Лерриса ее звали) посмотрела на него, но ничего не сказала. Она вообще от людей старалась держаться подальше.
Хозяева поселка пытались защищаться, но пришельцев было неожиданно много… Они умело смешались драконами, и бить огнем оказалось почти невозможно — как правильно прицелиться и не попасть по своим? И маг скомандовал разлетаться — как раз перед тем, как один из Золотых ударил его ножом в спину.
Убежище у Лесной Стаи имелось, но лезть в него было поздно, поэтому драконы действительно попытались разлететься в стороны и укрыться поодиночке. Леррисе удалось выбраться из поселка вместе со своей маленькой дочкой и укрыться в лесу. Что происходило там дальше и как Золотым удалось увести нескольких драконов с собой, она не знает… И почему шесть из них просто бросили в лесу, оставив рядом источник яда, тоже не в курсе.
Она замолчала и снова плотнее прижала крылом свою малышку. Оставить ребенка в пещере Лерриса отказалась наотрез.
— Нам все еще не удалось привести отравленных в сознание, — вздохнул маг, — Но мне кажется, это действительно была ловушка. На драконов. Детский плач должен был привлекать вас, а ядовитый газ — не давать улететь.
Драконы молчали… Ну да, попробуй перевари такое: что тебя не просто убить хотят, а еще и всю семью истребить, чтоб никого не осталось. Моя приемная мама опустила голову, кто-то вздохнул, кто-то погладил по крыльям притихшего малыша…
— За что вы так ненавидите нас? — спросила некрупная зеленая дракоша. Тоже подросток на вид.
Маг поднял голову.
— Мы? Мы — нет. Золотые только говорят, что творят свои преступления ради людей. Тот, кто убивает, ненавидит всех. Ненавидит мир. Они в чем-то… ненормальные. Ущербные… По ним нельзя судить обо всех. Понимаете?
— Понимаем! — прошипел золотистый Тиарре. — Мы понимаем, что вы до сих пор не покончили этим. Хоть и обещали.
— Мы пытаемся.
— Но почему тогда творится такое? Вы не можете покончить с ними сами — и не даете нам!
— А как вы будете искать их в человеческих городах? Как отыщете среди остальных, когда они снимают свои золотые тряпки? Тоже будете убивать всех подряд?
Тиарре дернул хвостом, но ничего не сказал. Девчонки зашептались. Убивать людей? Кажется, такое им в голову не приходило. А вот мальчишки пробовали уже. Вон морды какие мрачные… Кто из них тогда раздолбал замок полоумного чародея Ставинне? Гарри, Тиарре, братец Йорке… Ведь никого не послушали тогда, полетели, нарушив мир, разнесли замок ко всем чертям. Тогда сошло, Ковен им даже спасибо за помощь сказал, но опасно же…
Люди и драконы раньше воевали. Долго…
Всего-то лет двести как помирились. Двести семьдесят четыре года назад договор заключен, о мире… Мой белый учитель рассказывал, когда историю в мою голову впихивал. Теперь люди не имеют права нападать на дракона с меткой, а те получили право на охоту в прибрежье моря и рыбу могут добывать свободно. Торгуют, приглашаются на работу… Драконьи общины больше не голодают, по ним не стреляют просто так, чтоб не селились где попало.
А сейчас из-за этих подонков в золотых тряпках все может начаться снова?
— Придумаем что! — отвечает Тиарре. Но уже не так запальчиво…
Маг молчит. Он постарше моего шамана, но всего-то на пару-тройку лет, а сейчас смотрится совсем больным. Его сюда Аррейна принесла всего-то час назад — маг выложился на лечении драконов так, что встать уже не смог. Пришлось тащить сюда, купать в горячем бассейне (парня трясло, как лист на ветру) и поить каким-то отваром из трав. А сейчас… ну что он может ответить?
Над головами прошумели крылья — кто-то приземлился неподалеку. Все подняли головы — новости? Сейчас узнаем.
— Мы не судим обо всех драконах по выходкам Дикой Стаи, — тихо проговорил маг, почему-то очень похожий в этот момент на Рика. — И просим не судить так о людях.
— Об этом речи нет, — в круге света от костра появилась еще одна голова на длинной шее. Дебрэ! Вернулся. — Люди разные. И драконы тоже. И мы обязательно сохраним взаимопонимание. Почтенный Райккен, почему вы встали?
Маг пожал плечами. Точно, на Рика похож. Как про других думать, он тут как тут, а как про свое здоровье — так пожать плечиками. Зла не хватает.
— Какие новости, Рэ? — с надеждой спросила приемная мама. И подсунула мужу «чашечку» местного чая — котел с травами.
— Разные… — фыркнул папа, отхлебнув немного. И вздохнул. — Разные…Все собрались? Ну вот и хорошо, чтобы потом не переспрашивали. Во-первых, все драконы Лесной стаи найдены. Кроме тех четырех, что Золотые увели с собой. Из них один ребенок и трое взрослых.
— Взрослых? Но…
— Не знаю, как. И зачем. Они всегда предпочитали помладше, а тут… Не знаю. Но найдем — спросим. И об этом тоже. Погибло шестеро, — голос дракона на мгновение сорвался на рык, но папа тут же взял себя в руки. — Шестеро… Трое взрослых, двое малышей…и подросток. Остальные живы. Отравленных и раненых лечат… Магов, правда, на нашу просьбу явилось не так много, как мы ждали, но у них… — быстрый взгляд в мою сторону, — Э-э… скажем так, некоторые проблемы… Зато на помощь примчались драконы из клана Солнечного кряжа и Песчаные. Вот-вот будут приморские. Благодаря их помощи мы сможем, наконец, переправить всех раненых в племя, а то возле каждого приходится дежурить. Где-то через полчаса доставят первого, так что прошу тебя, Риэрре, пока Риррек занята, подготовить в Белой пещере все для лечения…
— Сейчас.
И моя приемная мама снялась с места, едва не задув костер. Следом шумно взлетели еще двое, и, хлопая крыльями, умчались в темноту, помогать. Дебрэ машинально протянул крыло и защитил пламя, а оно высветило его фигуру целиком — от гибкой шеи до кончика хвоста. Усталую фигуру…
Мне б вообще-то стоило слетать за ней и помочь, но я задержалась — до смерти хотелось дослушать. Что там за проблемы у магов, а?
— А Золотые? — не отставал Тиарре. Тьфу… Не терпится подраться, видать.
— Как вы все уже знаете, нападавшие скрылись, оставив преследователям две ловушки. Одну на драконов, одну на людей. Нет-нет, больше никто не попался, маги вовремя ее увидели. Кстати, ночевать они будут у нас.
— Когда? — подняли головы хозяйки.
— Когда их удастся оторвать от работы. Так что приготовьте где прилечь и чем подкрепиться. Ну и…
— И что?
— И все. Спать пора. Завтра много работы…
Спать? Сейчас?! После… после всего этого? В глазах замелькали изломанные крылья, почерневшие тела… несчастные мочалки, которые даже в воде от меня побоялись отлипать, жались и пищали-булькали, пока не согрелись. Спать?! Да я глаза закрыть боюсь!
У драконов, кажется, те же проблемы — вон сколько голосов разом заахали:
— Но как же…
— Дебрэ, ты серьезно?
— Спать?! — не поверила своим ушам чужачка.
— Но Старший…
— А когда Золотых ловить?! — завопили два голоса (мальчишки)
— Спать, — отрубил дракон. — Все завтра. Вместе с магами сядем и решим.
Когда все затихли, я осторожненько разжмурилась. Так… Ну-ка, осторожно… Тихонько мимо всех — к входу…
Ну не могу я заснуть, не могу, ясно?
После всего…
Оххх… как неудобно спать на полу, лапы затекли, отвыкла… Что? А, постель… Постель я чужачке уступила с ее ребеночком. Пусть отдохнет спокойно. Они, лесные, на мягком привыкли…
А я пока слетаю кое-куда. Ну к братцу своему, а вы что подумали?
Может, помогу чем-то.
Приемный папа, правда, запретил, сказал, что с Гарри все в порядке, ядовитый источник давно погасили и рядом с отравленными дежурят маги и драконы — вместе. Если что, помогут. Но я так и так не могу заснуть. Ничего не случится, если я тоже подежурю, правда же?
Место я нашла не с первого раза, но нашла. Дыма на месте ловушки и правда больше не было. Горели костры, мелькали тени.
Я тихонько снизилась, стараясь не шуметь. Ну, чтоб не выгнали.
— Да ладно, ничего страшного, — о, голос Гарри! Уже разговаривает! — Крыло цело. Вон, на того, глянь — ужас просто. Нарочно заставили крыло проткнуть, подонки болотные…
— Мерзавцы, — отозвался другой голос, знакомый до дрожи…- Тебе еще повезло.
Подождите… Подождите-подождите…
Не может быть! Я прищурилась изо всех сил — кто стоит там, возле Гарри?
— Действительно повезло. Если б не предусмотрительный учитель нашей сестрички…
— Как она?
— Ничего, учится.
— А…
— А это ты у нее спроси, — хмыкнул Гарри. Учуял!
Светловолосый человек, осторожно прощупывавший его крыло, вздрогнул и обернулся.
Рикке…