Паша
У меня сегодня особенный день: мне ответил Вадим Николаевич Троицкий. Он профессор одного очень известного московского университета, куда я рассчитываю поступать в будущем году. Он возглавляет кафедру прикладной космонавтики. Таких умных людей я ещё не встречал, да и с ним познакомился заочно в интернете. Я отослал ему несколько своих работ в рамках учебной программы факультета. И вот наконец-то получил ответ. Хвалить он меня не хвалил, но написал, что у меня есть все шансы поступить и учиться на его кафедре. Ух! Аж дух захватило! Скорей бы Ксюха пришла, так хочется с ней всё обсудить!
Есть одна проблема… пока ещё проблема. Мне нужно закончить школу. Я подал заявление на сдачу экзаменов и ЕГЭ экстерном. Такого в их практике ещё не было, поэтому где-то там наверху этот вопрос решают. А я готовлюсь. У меня напряги с русским и литературой. Вот Ксюха меня и подтягивает. Вступительные на вышку — русский, математика и информатика. За последние два предмета моя голова не болит. А вот русский — это проблемка! Хотелось бы высший бал по ЕГЭ, но как получится — не знаю. Но надеюсь, что справлюсь. Хотя я посмотрел свои оценки в школе… Это какой-то пипец! По математике куча трояков! По русскому и литре — так же. Нифига се! Я что, раньше был полным лохом?
Когда с мамой пришли в школу с заявлением на экстерн, на нас смотрели, как на умалишённых. Вот тогда и показали мне электронный журнал успеваемости. Мои, так сказать, достижения. Заявление приняли только через две недели, когда я прошёл несколько контрольных тестов по учебной программе. Моя училка-математичка Любовь Петровна чуть в обморок не грохнулась, когда я решил задания несколькими способами за полчаса. Потом с красными пятнами на лице ещё два часа гоняла меня по всей учебной программе за три последних года.
С физиком Иван Борисычем было попроще. Он дал мне задания с ЕГЭ, которые были в июне. Дал и ушёл на урок. После вернулся, забрал листки и опять ушёл. Я сидел и не знал, чего мне делать дальше — идти домой или ждать его. Он вообще у нас странный: не от мира сего. Вроде с нами, но мыслями точно в другом месте. Вот и со мной так же. Я, прождав полчаса, уже собрался уходить, когда он зашёл в кабинет.
— Сам всё решал?
«Нет, бля, с инета сдул!»
— Ну да… Сам. Могу рассказать детально.
— Не нужно. Уже наслышан от Любови Петровны про твои математические достижения.
Он покопался у себя в портфеле и достал какую-то потрёпанную книгу. Полистал и протянул мне, показав пальцем на открытую страницу:
— Вот это сможешь решить? — он округлил карандашом номер задачки по квантовой механике.
Я посмотрел на обложку. Это был сборник задач по теоретической физике для студентов. Учебник был старый, ещё семьдесят второго года. Я занимался по учебнику Ивлева за две тысячи восьмой и уже много чего в нём порешал. Но хвалиться не стал. Вопрос про «сам всё решил» меня разозлил. Нахрена было уходить, чтобы потом спрашивать? Я что, двоечник, которому нужна тройка за четверть? Чё за идиотские вопросы? Терпеть этого не могу! Бесит!
— Я попробую.
— Можешь взять домой. Как решишь, приходи. Я посмотрю. Тогда и поговорим.
— Это же программа ВУЗа! — съехидничал я без доли ехидства в голосе. Так… сам для себя. Потешиться!
— Ничего страшного. У меня несколько учеников осилили. Здесь нужны базовые знания. Вот и посмотрим на твою подготовку. Искать решение в интернете не советую. Я сразу пойму.
А вообще, я бы тебе советовал с нового года вернуться к учёбе. Весной вместе со всеми сдашь ЕГЭ. Подумай!
«А не пошёл бы ты… со своими советами! Поймёт он! Вот же, бля, страна советов! Все советуют! Так… тихо, Паша! Дыши и успокаивайся. Волноваться мы не бу-у-дем. Волноваться нам нельзя-я! Считаем до десяти-и… Раз… два… …десять! Вдох… выдох… Всё как учили… Молодец! Спокойненько вдыха-а-аем — выдыха-а-аем! Фух! Всё нормально!»
Возвращаться в школу я не хотел. В чужой класс с середины года идти не хотелось — пока был не готов. Мне трудно давалось общение с людьми. Преподов я не помнил. Но они ни о чём и не спрашивали. Видно, мама заранее с директором поговорила. Но всё равно смотрели как на уродца в Кунсткамере. Это было неприятно и бесило. Мне было проще заниматься дома. По английскому отец уже нашёл мне репетитора. Начну ходить к ней с нового года три раза в неделю.
Вот с русским всё не так гладко. Пишу без ошибок, но почему пишу именно так, а не иначе, объяснить не могу. Нужно штудировать правила. Теперь понимаю, почему русский язык называют великий и могучий. Там сто-о-олько правил! Мама дорогая! Но делать нечего — будем постигать. Запоминаю я быстро, только вот времени маловато. С литрой намного проще. Я просто слушаю аудио и занимаюсь своими делами. Могу даже уравнения в это время решать. Оно всё равно запоминается. Базаровы, Безуховы, Раскольниковы, Болконские, Чацкие и иже с ними — все разложены по полочкам в моей черепушке и ждут своего часа.
Мне было легко общаться с одной Ксюхой. Сначала, как и ко всем, я относился к ней настороженно. Но потом привык. Она приходила и, не обращая внимания на мою неприветливость и молчание, щебетала как птичка обо всём подряд. Рассказывала про школу, про своих друзей. Причём так смешно показывала их в лицах со всеми их повадками и манерами разговаривать, что я невольно тоже начинал улыбаться. Я уже знал всю её тусовку — Женьку, Толика, Машу и Сергея. Это были две пары. У них были отношения. Только Ксюша была одна.
Я как-то спросил про её парня. Оказалось, что её парнем был я. Я-яя?! Вот это номер! Выходит, что… Что из этого выходит? Стоп-стоп! Волноваться мне запретил психиатр. Ксюха, видно, поняла моё состояние и быстро перевела разговор на другую тему. И я был ей благодарен. Мне как-то стрёмно было об этом говорить. Пока я был не готов к таким разговорам. Вообще не представлял себя чьим-то парнем. А Ксюху обижать не хотелось. Мне нужно было время, чтобы привыкнуть к этой мысли.
Но поверить — поверил. Ведь она ко мне ходит! Если у нас с ней были отношения… Выходит, в той жизни я был в неё влюблён? Пока эта мысль для меня — сложная мысль. Пока мы её думать не будем. Мой психиатр мне запрещает напрягаться и думать о том, что меня может тревожить. Сейчас моя задача восстанавливаться. Это он мне так говорит. Не нужно пытаться ничего вспоминать. У нас с ним есть программа восстановления моей «в хлам пораненной психики». Вот по ентой самой программе я и живу — не напрягаюсь.
Ксюша очень смешливая и всегда готова мне помочь, чего бы ни попросил: или позаниматься, или выйти куда-нибудь. Я пока боялся выходить один на улицу. По городу передвигался, как астронавты по Луне: с опаской. Города я совершенно не помнил. И про аварию тоже. Как со мной всё случилось, мне вкратце рассказал отец. Но дороги и машины на них вызывали во мне какой-то животный ужас. Не мог один переходить через дорогу. Как только нужно было перейти на другую сторону улицы, у меня начиналась паника. Это было ужасно стыдно: мне же не пять лет. Но ничего поделать с этим я не мог.
А Ксюха всё понимала и относилась к этому спокойно, не смотрела, как на придурка. А выходить надо было: я ещё ходил на сеансы к психиатру и психологу. Правда, отец, когда был в городе, сам меня возил. Но постоянно он жил в Москве, в Ключ приезжал только по делам фирмы: он был владельцем адвокатской конторы… что-то вроде этого. Я не вдавался в подробности. А теперь ещё и из-за меня. С мамой у них отношения были не очень, поэтому мы встречались на нейтральной территории. Мама была не против, но я видел, что ей это не слишком нравится. Причины их разрыва я не знал: оба молчали. Да я и не спрашивал. Решил, что потом само всё выяснится.
Сейчас моей задачей было вспомнить всё про себя — все восемнадцать лет моей жизни. Но пока про себя я знал только со слов мамы, Ксюхи и моего друга детства Тимура. Вот, кстати, про Тимура вообще странно. Как я вообще мог с ним подружиться? Нет, не так. Как я вообще мог с ним дружить? Вот так будет правильней. Подружиться в ясельном возрасте можно было с кем угодно. Это фигня. Кто себя вообще в таком возрасте помнит: что делал и с кем вместе на горшке сидел?
А вот то, что мы вроде бы с ним все наши — ну сколько там?.. — четырнадцать или пятнадцать, допустим, лет продружили… это ваще атас! Он был совершенно не мой человек! Мы с ним абсолютно разные! Когда он приходит, я, вот честно, даже не знаю, о чём с ним говорить. И он себя ведёт не лучше, как будто не к другу пришёл, а денег взаймы попросить — ни рыба ни мясо. Сидит, смотрит и молчит. В больницу, когда меня ещё не выписали, он приходил каждый день, был у меня по несколько часов. Я ужасно от него уставал, от его разговоров про наше детство, про школу, про деревню. Смотрел и не верил. Верней не так. Я тогда вообще себя чувствовал, как будто марсианин среди землян. Мне хотелось тишины и покоя. Хотелось полежать и подумать о себе и обо всём.
А он не давал — постоянно торчал рядом и раздражал меня ужасно своей какой-то фанатичной назойливостью и постоянным страхом в глазах. Видно боялся, что я его прогоню. Я старался не смотреть на него. Сидел в инете или просто сидел и смотрел в окно, или даже ложился и засыпал. Я вообще первое время страдал сонливостью: пил какие-то успокаивающие. Просыпался и опять видел его настороженный взгляд. Это бесило до ужаса. Но обижать его не хотелось, да и не за что было. Он ведь не виноват в том, что меня бесит его присутствие.
Я в душе чувствовал вину, что так отношусь к его этим самым лучшим побуждениям. И от этого постоянного чувства своей вины, он меня ещё больше раздражал. Какой-то замкнутый круг получался. Я просто надеялся, что он, в конце концов, сам поймёт и перестанет приходить. Но он не понимал, и эта фигня продолжала тянуться. В общем, отношения с моим бывшим другом у меня не складывались. Другое дело — Ксюха. Мне с ней легко и просто общаться. Думаю, она мне опять начинает нравиться. Но об этом пока рано говорить. Надо сначала мозги поставить на место. Да много чего ещё надо. Не хочется находиться в замкнутом пространстве всю оставшуюся жизнь.
Я должен всё вспомнить. Только вот как и когда это будет — никто мне не говорит. Мои доктора-«психи» меня успокаивают тем, что со временем память восстановится. А времени у меня достаточно — вся жизнь впереди. Сейчас главное — спокойно адаптироваться в новой для меня обстановке и «наживать» новые события, которые и станут моими воспоминаниями. Ну… как-то так, если переиначить их пересыпанные медицинскими терминами наставления на простой, понятный язык.
Тимур
После занятий опять пошёл к Пашке. Это было тяжкой, принудительной обязанностью. Принудительной обязанностью терпеть мои визиты было для него. Тяжкой — для меня. Я видел, с каким трудом он меня терпит. Но ничего поделать с собой не мог. Ноги шли сами по знакомой дороге к Пашкиному дому. Он стал моим наркотиком. Если не увижу два дня — начинается ломка. И я опять шёл. По пути придумывал темы для разговора. Перебирал в голове разные варианты. И все они были тупые и никчемушные. Не было в моей жизни никаких особых событий. Ничего такого, что могло его заинтересовать. Я приходил, садился на стул у окна и… молчал. Пашка копался в инете. Тишина звенела. Вот и сегодня так же.
— Чем занимаешься?
— Для школы задачки решаю. Подкинули вот…
— Физика?
— Ну… да.
— Понятно. Может, помощь нужна?
Он посмотрел на меня мельком и тут же отвернулся. Мне стало неловко, как будто сказал что-то неприличное.
— Паш? Может, отложишь на время? Пошли в город… прогуляемся. В кафешку зайдём?
— Не… Скоро Ксюха должна прийти. Дождаться надо. Хочешь, телик пока посмотри. Там, вроде, хоккей должны показывать.
Он сидел, подогнув под себя ноги и быстро, не глядя, что-то набирал на клавиатуре. Вихры больше не торчали во все стороны. Он был аккуратно пострижен. Впереди короткий чубчик. Бока и затылок на месте операции уже обросли коротким атласным ёжиком. У меня иголочками закололо ладошку: хотелось погладить этот ёжик. Но я не смел. За столом сидел совсем другой Пашка — не мой.
— Ладно, Паш, я пойду. Домой надо.
— Угу. Счас… провожу. Погоди минуту.
— Да сиди… Я сам.
Я пошёл обуваться. Пашка вышел следом и встал, привалившись к стене и почёсывая затылок, глядел, как я обуваюсь.
Обулся, натянул куртку и… стою. Не ухожу. Просто стою и смотрю на него. Он тоже стоит и… ждёт. Ждёт, когда я уже пойду на выход.
Я для себя решил, пока сидя смотрел на его «ёжик», что больше не приду. Я ему в тягость. Если бы ко мне ходил такой вот «друг» три раза в неделю, тупо сидел и смотрел мне в спину… я бы уже давно его послал далеко и надолго. У Пашки ещё ангельское терпение. Не гонит и не возмущается. Ждёт, когда сам уйду.
А я всё стоял и смотрел. Хотел запомнить мою любимую мордаху, моего суслика.
«Прощай, Паш!»
— Ладно, Паш, пока. Пойду.
— Ага. Давай. Заходи ещё.
«Похоже, Господь выполнил все твои желания: Пашка очнулся. Живой и здоровый. А больше ты ничего не просил. Осталось только одно — не мешать ему жить. Я постараюсь! Нет, сука, ты не постараешься! Ты это сделаешь! Ты уже это сделал! Теперь вали!»