Новгородское ополчение вышло на Изборск по прямой наезженной дороге, псковское на два часа раньше двинулось окольными путями. Шли без обозов и пушек, быстро и тихо. Университет замыкал строй – задачей студентов было прикрыть отход изборян. И первое, что услышал Млад, когда объявил об этом своей сотне, было: а почему именно мы? Млад хотел пуститься в объяснения, но вовремя одумался и зло ответил, что так решил князь.
Впрочем, мнение князя студенты не считали заслуживающим доверия: они кривили носы до тех пор, пока не вышли на построение и не увидели юного Волота. Млад и сам удивился произошедшей перемене: в Псков их вел испуганный мальчик, а теперь перед войском появился Князь. Он смотрел поверх голов, и взгляд его, казалось, своей силой пробьет любое укрепление. Он не говорил напутственных слов, не призывал к отваге – взгляд его сулил не столько победу ополчению, сколько неминучую беду врагам. И Млад вспомнил Бориса, которому не требовались волхвы, чтобы отправить войско вперед, вспомнил упоение, с которым сам мчался на врага без страха, сжимая зубы от ненависти. Волот был достойным сыном своего отца – только одно слово он выкрикнул, оказавшись впереди войска:
– Вперед!
И это слово всколыхнуло ополчение.
По дороге кто-то из студентов спросил Млада, что произошло с князем и откуда в нем взялась эта сила.
– Его ведут боги, – ответил Млад.
Эти слова удивленным ропотом разлетелись по рядам студентов – им не доводилось идти в бой под началом князя Бориса, они в первый раз на себе ощущали священный трепет идущих на смерть, когда пустая похвальба вдруг обретает смысл и становится твоей сутью. Горе врагам… И тридцать верст до Изборска войско преодолело чуть больше чем за пять часов.
Луна вышла из-за туч, когда оба войска остановились на холмах и готовились к нападению на ливонский лагерь, – будто боги нарочно осветили им поле битвы. Крепость стояла высоко, очень высоко, и Млад перестал удивляться, почему немцы не захотели брать ее приступом: осадой взять ее было проще. Слева от крепости чернели пожарища посада, вокруг нее, понизу, шли три ряда вражеских укреплений, а перед ними – один из их лагерей: ничем не прикрытый, в низине, удобный для удара снаружи.
Настораживала только тишина, обычная зимняя тишина: никто не протрубил тревогу. Словно лагерь внизу вымер, и, если бы не горящие костры и далекое ржание коней, можно было подумать, что он пуст, брошен. Неужели немцы не видят войска, освещенного луной? Ведь светло как днем.
Млад оглянулся и махнул студентам рукой, призывая взглянуть на залитый лунным светом восток:
– Там – вся Русь, – сказал он, – мы в самой западной ее точке, отсюда она начинается.
Неожиданно из передних рядов, стоявших на склоне холма, к студентам двинулась дружина князя. Ополчение заволновалось: все знали, что конница должна ударить по лагерю противника, в то время как пеший строй прорывает вражеские укрепления. На соседнем холме князь Тальгерт сделал то же самое: его дружина, обходя ополчение, двигалась назад.
– Что случилось? – спросил Тихомиров, когда с ним поравнялись ратники.
– Князь велел прикрыть вас. Не знаю, что на него нашло, – ответил кто-то, – может, ждет чего-то. И князь Тальгерт, смотри-ка, его послушал!
– А ты попробуй его сейчас не послушать! – сказал другой дружинник. – Мне привиделось, будто Борис вернулся.
– Тишина – вот он и ждет окружения, – вздохнул Тихомиров и всмотрелся в лес, покрывавший холмы с южной стороны. – Конницы там нет, и то хорошо. Но она из-за крепости за четверть часа сюда доберется.
Он махнул рукой, собирая сотников, чтобы не кричать.
– Не сходите с холма, пока не начнется отступление. Снизу им будет тяжелей вас брать. На конных не лезьте – дружина разберется. Впереди изборян пойдет их пешая дружина, ваша задача – прикрыть их движение с юга, а не прокладывать им путь к Пскову, даже если нас возьмут в кольцо. И… нас действительно ведут боги… Это наша земля… Сколько бы их ни было – это наша земля.
Млад едва успел вернуться к своей сотне, когда над холмами взревели трубы, объявляя о начале наступления. Передовые ряды и псковичей, и новгородцев побежали с холма вниз, и почти одновременно грохнул взрыв под стеной крепости, образуя широкий пролом: вскоре оттуда высыпала изборская дружина, нанося удар по укреплениям врага изнутри.
Их ждали. Лагерь оказался пуст, зато из-за валов навстречу ополчению поднялись тысячи кнехтов – их плоские черные шлемы с широкими полями матово блестели под луной, длинные пики торчали далеко вперед непреодолимым заслоном, и узкие лезвия тонкими лунными лучами прорезали черноту над разрытой землей. Стрелы взлетели над головами нападавших и обрушились на врага: кнехты – легкая добыча для лучников.
На башне грохнули пушки, и, словно эхо, с севера и с юга им ответили пушки врага – их было много больше, чугунные ядра полетели в плотный строй новгородцев, сминая его: крики долетели до вершины холма, и университет ахнул единым вздохом.
– Сомкнуть ряды! – хрипло гаркнул Тихомиров. – Не туда смотрите, щенки!
Млад повернул голову и едва не попятился: из леса в низине, с южной стороны холма, выкатывался полк ландскнехтов – широкой полосой, не торопясь, уминая глубокий снег, – они не тратили зря силы. Гребни на шлемах отливали синевой; выпуклые на груди, начищенные кирасы блистали в темноте, словно зеркала. Если бы они знали, на кого идут, они бы не так осторожничали! Ландскнехты, опытные наемники, прошедшие не одну битву, сильные и безжалостные – против мальчиков…
– Сомкнуть ряды! – снова крикнул Тихомиров. – На исходную!
Млад окинул взглядом долину: ландскнехты шли и справа, и слева, забирая новгородцев в полукольцо, и князь уже отдал приказ лучникам повернуть в их сторону, но сильные русские стрелы не пробивали ни прямоугольных щитов, ни кирас.
– Давайте, ребята… – кивнул Млад своим, – становитесь, становитесь… Ничего не бойтесь…
– Да мы не боимся, Млад Мстиславич, – как-то неуверенно ответил ему десятник, стоявший по левую руку. – Ты назад отходи, как положено.
– Да какой там «назад»… – сплюнул Млад, опускаясь на одно колено в переднем ряду, – хоть кого-то из вас прикрою…
Десятник пожал плечами и последовал его примеру, выставляя перед собой щит и вытаскивая из-за спины топор. И вскоре студенческое войско полукругом выстроило заслон из щитов, из-за плеч переднего ряда наружу вылезли копья, острые, как плавники ерша. Только пики ландскнехтов были длинней новгородских копий…
– Не старайтесь сразу разбить им щиты, бейте сперва по древкам! – крикнул Млад переднему ряду, обнажившему топоры.
Княжеская дружина дождалась, когда ландскнехты ступят на склон холма, и ударила в правую оконечность боевого порядка, не давая немцам сомкнуть окружения. Раздалось лающее приказание на чужом языке, и тот полк, что шел на студентов, перестроился в считанные мгновенья: вперед вышли наемники, вооруженные ручницами, – Млад в первый раз в жизни увидел ручные пищали, он только слышал о них: говорили, что пули могут пробить любой доспех и даже щит. Вспыхнули огоньки, и вслед за ними сухо захлопали пороховые заряды: немцы целились в задние ряды княжеской конницы. Но, похоже, силу ручниц рассказчики изрядно преувеличили: три или четыре коня с жалобным ржанием опрокинулись, и конница продолжала наступление.
Зашёл, стараясь не шуметь. Похоже, Глеб спал. Разделся и прошёл на кухню, плотно прикрыв дверь. Очень хотелось чаю, а ещё посидеть и вспомнить каждый момент нашей с Пашкой встречи: каждую мелочь, каждую Пашкину улыбку, каждое слово. Сказать, что я был взволнован… Да я просто разрывался от переполнявшего меня возбуждения. Хотелось смеяться, прыгать, орать во всё горло от бушующей во мне радости. Господи, я наконец был счастлив! Все мои чувства, все эмоции бурлили и рвались наружу. Как же трудно сдерживаться! Но мою драгоценную тайну нужно сберечь, Глеб ничего не должен заподозрить. Я не хочу никаких вопросов, никаких разговоров.
Я сел на диванчик и закрыл лицо руками, стараясь успокоиться и привести дыхание в норму.
На кухню зашёл Глеб и встал в дверях.
— Тим, ты чего тут сидишь… и без света? С тобой всё в порядке?
Я отнял руки от лица и посмотрел в его сторону.
— Нормально всё. Чё подскочил? Иди ложись.
— Да нихера не нормально! Я тут с десяти часов мечусь, места себе не нахожу — куда бежать, где тебя искать? Опять не позвонил, и телефон не отвечает — вне зоны…
— Глеб, очень тебя прошу, давай без вот этого всего, а? Телефон ещё на лекциях отключил, потом забыл про него.
— Про меня тоже забыл? Я у тебя здесь что, вместо мебели? Тебе похуй, что мне не всё равно, что с тобой — живой ты, или, может, уже грохнули?
Я поморщился от досады и ответил вполголоса, с трудом подавляя раздражение и понимая его правоту:
— Блять, что за семейные разборки, Глеб? Мне что, пятнадцать лет, что ты волнуешься? Встретил приятелей, в кафе посидели, с чего ты кипиш поднимаешь? Иди спать, пожалуйста, я посижу, чаю выпью и лягу. Иди!
— Что происходит, Тимыч? Мы вместе живём, или ты сам по себе? — Глеб опустился возле меня на корточки и взял за плечи, стараясь заглянуть мне в глаза. — У нас всё нормально? Просто — скажи?
Я поморщился, снял с плеч его руки, встал и подошёл к окну.
— Глеб, у нас всё нор-маль-но! Не сиди на полу, замёрзнешь. Иди, пожалуйста!
— Не знаю, что происходит, но вижу, что что-то случилось. Ты таким раньше не был. Но раз ты говоришь, что всё нормально — поверю.
Он поднялся, постоял, глядя на мою спину, и я услышал его дрогнувший полушёпот:
— Я пойду. Не сиди долго. Конфорку включи, чайник уже остыл.
— Иди. Я скоро.
Моё уединение было нарушено, и разрушена аура волшебства. Я не мог вспоминать ни о чём, когда рядом был Глеб. Не хотел. Это был мой храм, моё святилище, и вход посторонним туда был закрыт. Я не мог смешивать мою любовь, моё сокровище с моей реальной жизнью. Да, наши отношения с Глебом меня тяготили, но они были, и я должен был с этим мириться, раз тогда не ушёл. Я должен был с ним считаться, но, чёрт возьми, как же меня это сейчас раздражало, как хотелось побыть одному!
Но я не один и должен сдерживаться, чтобы сберечь своё чудо, чтобы никто не мог к нему прикоснуться.
Мы с Пашкой только-только нащупали общие точки соприкосновения. Это всё было так хрупко, так непрочно. Мне необходимо было это сохранить и не дать никому уничтожить эти тонкие, едва проклюнувшиеся ростки наших новых отношений. Значит, нужно играть. Нужно стать «обычным» и быть очень осторожным. Глеб не должен ничего почувствовать.
Чай греть не стал. Выпил воды из фильтра, снял с себя всю одежду, сложив её на диванчике, и пошёл в ванную. Глеб не спал и сразу прижался ко мне, как только я лёг. Я обнял его и поцеловал в висок. Моё тело ласкали, нежили, покусывали, опускаясь всё ниже. Я молча позволял делать ему всё. Я терпел ласки, терпел минет. Я всё же стараниями Глеба с трудом, но смог возбудиться. Глеб, не доводя минет до завершения, оседлал меня и осторожно стал насаживаться на полувозбуждённый член, направляя его в себя рукой. Я молчал и терпеливо поглаживал его бёдра. Такого секса у нас ещё не было. Это был полный пиздец! Но я не сопротивлялся: пусть делает, что хочет. Я был виноват, и это было наше с ним примирение. Это была моя Голгофа! Это было началом моей новой жизни. Сколько я так выдержу, я не знал, но понимал, что недолго: это было началом конца наших с Глебом отношений.
Завтра мы с Пашкой опять договорились встретиться. Он предложил вместе съездить в картинг-клуб, покататься на картах. Я там ни разу не был, но это было не главное. Мне всё равно, куда идти с Пашкой, главное — с ним! И опять проблемой был Глеб. Нужно было что-то придумать, что-то сказать ему, почему меня опять весь вечер не будет дома. Но что — я понятия не имел.
Утром мы собирались в универ и вели себя, как ни в чём не бывало, хотя я нет-нет, да и ловил на себе короткие, настороженные взгляды своего любовника. О вчерашнем не говорили. Наскоро позавтракав, вышли из дома.
Я продолжал напряжённо придумывать себе отмазку на вечер, но ничего в голову не приходило. Погода стояла прескверная: с утра лил дождь и дул порывистый, холодный ветер, обрывая побуревшую листву с деревьев. В такую погоду не погуляешь. Неожиданно выручила Катерина. Ей после обеда должны были привезти какую-то навороченную «прихожую»: она вчера её купила в мебельном салоне на Тихорецкой. Но поскольку Кет не выносила присутствия посторонних людей в доме, сборкой мебели попросила заняться Глеба, пообещав ему взамен шикарный ужин. Глеб у нас был известный мастер на все руки. Звала и меня, но я сразу отказался, сказав, что с удовольствием побуду дома один в тишине. Мы ещё похохмили на эту тему, по поводу «любителя посидеть в одиночестве», и отправились на следующую пару.
Пашка предложил заехать за мной в четыре. Домой я не мог его пригласить по понятным причинам: в глаза сразу бросались все признаки того, что я живу не один, причём не просто живу. Наша с Глебом кровать ясно указывала на моё враньё. Ведь я утверждал, что ни с кем не встречаюсь. Я прекрасно понимал, что хожу по тонкому льду, который в любую минуту мог под нагромождением моей лжи проломиться. Я хорошо помнил мудрую фразу: «Всё тайное становится явным», но пока ещё не представлял, как разрулить создавшуюся ситуацию.
Мне необходимо было время, чтобы закрепить отношения с Пашкой. И ещё я понимал, что расставание с Глебом — дело ближайшего будущего. Жить с одним, а всей душой рваться к другому — я так долго не протяну. Но мне хотелось это сделать так, чтобы остаться с ним пусть не в дружеских, но более или менее нормальных человеческих отношениях. Хотелось максимально «смягчить удар» от расставания, которое, я понимал, для Глеба будет тяжёлым испытанием. Не хотелось остаться в памяти Глеба последним подонком. Да и к тому же он мне был не чужой.
Я чувствовал за него ответственность, знал, что без моей поддержки ему будет трудно справиться с материальными проблемами. Жить ему было негде, а лишних денег на съём квартиры, пусть даже в пригороде, у него не было. Да и за многое, хоть он учился на бюджете, в универе нужно было платить. Это и дополнительные факультативы, практика и ещё хрен знает чего. Его смешной стипендии не хватит даже на прокорм, не говоря уже обо всём прочем. Я собирался постепенно подвести его к мысли о расставании. И так, чтобы он остался жить в нашей однушке, и оставить ему денег. Задачей это было трудновыполнимой, но при правильном подходе — возможной.
Из дома я вышел заранее и уже через десять минут увидел Пашкину ауди, заруливающую в наш двор. Я не стал ждать, а побежал навстречу, взмахнув приветственно рукой.
Пашка затормозил и открыл дверцу, впуская меня в тёплый салон. Дождь лил стеной, и пробежав несколько метров, я уже порядком вымок. Портить дорогую обивку не хотелось, поэтому сняв по-быстрому куртку, я сел на переднее сиденье рядом с Пашкой.
— Ну ты даёшь! С ума сошёл? Зачем разделся-то? — вскинулся Пашка, протягивая мне упаковку салфеток. — Чё не подождал возле дома?
— Да там подъезд неудобный, развернуться потом трудно, — оправдывался я, улыбаясь Пашке и обтирая салфеткой мокрое лицо.
Мы уже выехали на трассу, как вдруг Пашка повернулся ко мне:
— Слушай, Тём, я чёт сомневаюсь насчёт картинга. Там хоть и крытый трек, но сейчас всё равно сыро и сквозняки. После твоего «душа», боюсь, ещё простуду подхватишь. Давай как-нибудь в другой раз. А сейчас поехали в Салтыковские бани. Там хамам, бассейн, —
он хохотнул. — Отдохнём, погреемся, в бильярд поиграем. Для такой погоды — самое то. Ты как? Не против?
Я ещё как был не против. Обожал всё, что связано с баней, сауной. Любил попариться, поплескаться в бассейне. Это была классная идея. И я, конечно, согласился. Правда, через магазин: нужно было купить пару приличных боксеров. Я их в повседневке любил не очень и обычно носил простые семейки… хе-хе.
Пашка обрадованно кивнул и уже перестроился на нужное направление. Тут я вспомнил о прошедшей ночи и о Глебовых «отметинах» на своём теле. Меня бросило в жар. Я ещё посидел минуту тупо глядя перед собой и приходя в нормальное состояние…
— Паш, вообще-то, знаешь, по правде говоря, сауну люблю не очень… Жарко там, а я плохо переношу жару. Может, поедем куда-нибудь в другое место?
— Куда? — озадаченно глянул на меня Пашка. — Может, в аквапарк тогда?
Да-а… Аквапарка мне сейчас точно не хватало… Хрен редьки не слаще!
— Да нет. Если честно, мокнуть не хочется. Давай просто посидим где-нибудь. Ну или где бильярд есть. Поиграем.
— Давай, как скажешь. Тогда поедем в Ролл Холл на Тульскую. Там много чего есть: и бильярд, и посидеть, и на роликах можно покататься. Был там? — Пашка опять глянул на меня, лыбясь.
— Не был. Ролики — это классно. Уже хочу. Поехали! — я хохотнул и довольно поёрзал в кресле, уже предвкушая удовольствие. Настроение, слегка притушенное неприятными воспоминаниями, опять подскочило. Я то и дело поглядывал на довольную Пашкину мордаху, не переставая улыбаться. Весь мир казался одним большим праздником.
Пашка снова глянул на меня:
— А ведь ты мне так и не сказал…
— Не сказал что? Спрашивай, чё хочешь. Я — твоя энциклопедия! — весело хохотнул я, сев к Пашке вполоборота.
— Помнишь, я спрашивал: с кем ещё встречался кроме Ксюхи?
Меня сначала окатило ледяным душем, а потом облило кипятком. Мысли лихорадочно запрыгали, вбивая в панику. Мозг отказывался работать в нужном направлении, упрямо подсовывая картинку зелёного шатра и воспроизведение Пашкиных слов: «Вкус помню…»
Я был в ахуе и подавленно молчал. Пашка выжидающе глянул на меня, но ничего не сказал — ждал.
— Паш… Может, у тебя как-то случайно с кем-нибудь было? Я ничего такого не помню. Ты и с Ксюхой, в общем-то, не так давно дружить начал. Может, было с кем, только ты ведь не любитель был о своих похождениях рассказывать… даже мне. Я про тебя ничего такого не знаю.
— Странно… Ты ничего не путаешь? Ксюша мне говорила, что мы с ней вместе уже давно. Рассказывала много чего.
Тут он круто повернул руль, уводя в сторону машину от опеля, пытавшегося нас подрезать.
— Сука! Тебе чё, повылазило, козёл? Куда, нахуй, прёшь, мудачина? — и, выправив руль, повернулся ко мне: — Вот же, блять! Сам не нарушаешь, так какой-нибудь дебил норовит в тебя въехать. Убил бы барана!
«Спасибо тебе, мужик!» — мысленно поблагодарил я ушлого водилу, чуть не столкнувшегося с нами на скорости.
Пашка сосредоточился на дороге, и я выдохнул. Больше мы эту опасную для меня тему не возобновляли. И тут же задумался, с нарастающим возмущением вспомнив Пашкино последнее замечание:
«Ксюша мне говорила, что мы с ней…»
«Вот сучка! И что она ему, интересно, плела про их «давнюю дружбу»? Получается, меня тут и рядом не стояло? Любовь у них, сука, была невъебенная! Первая, бля!..»
— Тём, ты чего набычился? Из-за того хмыря, что ли? Брось, я таких «водил» затылком чую. Я его ещё раньше в боковое заприметил, поэтому быстро среагировал. Нормально всё, не парься! Щас уже, скоро доедем! — не отрывая глаз от дороги, успокаивал меня Пашка.
— Да не… Просто немного очканул от неожиданности. Из-за дождя и так видимость нулевая, а тут ещё этот гонщик, бля! Куда, нахуй, лезут? Права на рынке покупают? — я усмехнулся и похлопал Пашку по коленке. — Не беспокойся, я уже в порядке. Так, бзданул немного за тебя, — ответил я как можно беспечней.
Но раздражение не проходило. Настроение улетучилось, как будто его и не было. Ксюху хотелось убить, расчленить и растереть в пыль. Для меня она была серьёзным препятствием на пути к Пашкиному сердцу, к возобновлению наших отношений. Я ещё не знал, что буду с этим делать. Чувствовал своё бессилие что-то изменить. По крайней мере пока. Только вот сколько продлится это «пока», я не представлял.
«Ладно, не будем «гнать коней». Успокойся, бля, и не при буром! Ты ему ещё даже другом не стал. У тебя самого рыло в пуху, да ещё в каком! Разберись сначала со своими баранами, а потом уже про Ксюху будешь думать, еблан-торопыга!»
Ролл Холл оказался отличным местом для отдыха. Чего тут только не было: боулинг, бильярд, лазертаг, игровые автоматы, роллердром, не говоря уже о магазинчиках со всякой всячиной и очагов общественного питания от ресторанов и кафе с серией «Люкс» до Макдональдсов и забегаловок с фастфудами для быстрого и недорогого перекуса.
Мы начали с небольшого уютного кафе, так как оказалось, что оба после лекций не успели пообедать. Чтобы опять не заморачиваться, кто будет платить, я предложил демократичный способ: для начала скинулись по пятёрке в общий котёл. Казначеем назначили Пашку. Я про себя хмыкнул и чуть не прыснул вслух, вспомнив его рюкзак, доверху набитый мятыми пятитысячными купюрами. Чего он с ними тогда делал, для меня так и осталось загадкой. В тот раз на мой резонный вопрос Пашка только зло зыркнул и ничего не ответил. Да-а… Как будто было в другой жизни…
Время проскочило незаметно. Мы отлично покатались на роликах, поиграли в боулинге, часа на два зависли в бильярдной и опомнились, только услышав характерное урчание пустых желудков. Деньги, кстати, тоже закончились. Мы выбрали другое кафе, где народа было поменьше.
Расположившись за столиком возле панорамного окна с видом огней вечернего города, начали изучать меню. Через некоторое время Пашка спросил:
— Чего будешь заказывать?
— А ты что выбрал? Мне всё равно, могу то же, что и ты.
— Давай тогда по солянке. Ты как, любишь первое?
— Отлично! Давно, кстати, не ел.
— Во-во! Мне даже иногда кажется, что я её и раньше любил.
Я внимательно посмотрел на Пашку, но промолчал. Может, он не только про солянку помнит? Интересно, хоть какие-то картинки из прошлого всплывают в его голове или нет?
— А на десерт что возьмём?
— Паш, я всеядный. Правда! Заказывай, что хочешь — себе и мне. Я согласен заранее.
— Окей!
К нам подошла официантка — женщина хорошо за сорок с усталой приклеенной улыбкой:
— Добрый вечер! Что будете заказывать?
— Здравствуйте! Нам две солянки, на десерт клубнику со сливками, вот этот тортик и по лимонному фрешу и… кофе, — он посмотрел на меня. — Тём, тебе какой?
— Мне чёрный с сахаром.
— Значит один чёрный, один со сливками. И тоже с сахаром.
— Молодые люди, у вас большой заказ… Давайте сразу рассчитаемся.
Пашка посмотрел на меня и пошёл пятнами. Я быстро достал карту и протянул её официантке.
— Паш, всё нормально. Ничего страшного. Я заплачу.
— Послушайте, уважаемая, мы, по-вашему, похожи на босяков или, я не знаю, проходимцев? Вы что себе позволяете? — и ко мне. — Убери, я сам расплачусь, — и к несчастной, раскрасневшейся тётке: — Пригласите администратора! И поторопитесь — мы ждём!
Несчастная женщина извинилась, кивнула и удалилась быстрой походкой в сторону кухни.
— Паш, зачем так всё усложнять? Тут ведь всякий народ ходит. Видать, были уже случаи, что уходили, не рассчитавшись. А платить-то ей! Знаешь, какая у них зарплата? Копейки. А работа, сам видишь — собачья.
Пашка пыхтел, глядя на меня, и готов был продолжить свой взрывоопасный монолог.
Я остановил его жестом.
— Паш, дыши, ну? Вдох-выдох… вдох-выдох! Успокойся. Она не хотела нас обидеть. Просто ты не привык. Ты же у своего Марио только бываешь. А там, во-первых, другой уровень, а во-вторых — ты там свой. Согласен?
— Никогда бы не подумал, что меня можно принять за чмошника, который пожрёт и слиняет. Если бы не ты, я б их тут всех урыл. Даже жрать расхотелось. Слушай, может, пойдём отсюда? Смотреть на всё не могу.
— Можно и пойти, но заказ мы уже сделали, а ещё ты администратора вызвал… забыл?
— Да мне похер. Щас позвоню Марио, он тут быстро всех на уши поставит. Харчевня, бля!
— Слушай, кончай залупаться! Обычная кафешка. Чё ты хочешь? Тут за день миллион таких, как мы, проходит. Уследишь за всеми? Паш, пожалуйста, просто забудь. И давай спокойно поедим. Она не хотела тебя обидеть. Просто здесь не самый высокий уровень, согласен?
— Ладно. Уговорил. Не хочу портить тебе настроение. Так хорошо день провели, и на тебе! «Утром деньги — вечером стулья!» Блять, ноги моей больше в забегаловках не будет!
Я смотрел на Пашку и не узнавал. Паша — барин! От прошлого Пашки ничего не осталось. Это был другой, избалованный богатой, обеспеченной жизнью мажорик. Откуда столько гонора, столько высокомерия у ключевского босяка Пашки Снегова, который мог с утра надеть мятую футболку шиворот-навыворот, да так и проходить, особо не заморачиваясь, весь день, не обращая на такую мелочь никакого внимания.
Сейчас передо мной сидел пышущий праведным гневом оскорблённого самолюбия «dandy лондонский» в эксклюзивном прикиде: кашемировом белом пуловере с выглядывающим воротничком рубашки от JOOP, васильковых трендовых джинсах и с Rolex, неброско поблёскивающим платиновым браслетом из-под тёмно-синей манжеты.
К нам подошёл администратор — тёмноволосый мужчина средних лет в твидовом костюме с усиками а-ля Людовик XIV. В руках он держал DOCG Кьянти в фирменной упаковке.
— Добрый вечер! — обратился он ко мне. — Здравствуйте, господин Снегов! Я прошу прощения за бестактное поведение нашей работницы. Она у нас работает недавно и ещё не научилась отличать приличных людей от прочих посетителей. Она уже уволена! Ещё раз прошу прощения за допущенную оплошность. Давайте забудем это маленькое недоразумение. В качестве компенсации — ужин от нашего заведения и вот эту бутылку итальянского вина в подарок со всем уважением.
Похоже, это был не администратор, а сам хозяин.
«Да-а! Паша-то наш, оказывается, ба-альшой человек в свете! Кто бы мог подумать! Вон, чуть носом до Пашкиных вихров не достаёт… шапито, блин!»
— И передавайте от меня привет господину Марио. Мы с ним старые добрые приятели. Надо же, в моём кафе и такой конфуз. Пожалуйста, не рассказывайте Марио об инциденте. Он же убьёт меня своими насмешками. Сейчас я распоряжусь — потороплю ваш заказ.
— Благодарю вас! Ничего не нужно. Мы уходим, — с достаточной долей надменности ответил Пашка, мельком взглянув на меня. Я молча наблюдал эту отвратительную сцену.
— Но… господин Снегов… Прошу понять, это просто досадное недоразумение. Уверяю вас, персонал будет проинструктирован самым строжайшим образом. Мне очень жаль, поверьте!
Я больше не мог выносить этот фарс и вмешался:
— Хорошо. Несите заказ, — и посмотрел на Пашку. — Я думаю, мы всё же примем извинения и останемся поужинать, — и к мужику: — Спасибо. Оставьте вино, и ждём солянку.
Мужик ещё извиняюще поулыбался, улыбчиво поизвинялся и слинял. Следом пришли два официанта с подносами и поставили перед нами одуряюще пахнущую солянку. Кроме этого блюдо с заливным, по греческому салату, сметану, какой-то соус с зеленью, паштетики розочками и горку поджаристых румяных тостов — комплимент от заведения.
Мы посмотрели друг на друга, и Пашка победоносно хмыкнул:
— Один-ноль в нашу пользу!
— Ну и нахрена ты весь этот цирк устроил? Тётку из-за тебя уволили. Чё, просто так пожрать нельзя было?
— Тём, я не быдло. И прощать такого никому не намерен. И мне начхать, что это забегаловка. У него, кстати, одни забегаловки в городе, у Иванова этого. Я его сразу узнал. Знал бы, что это его харчевня, ни за что сюда не сунулся. Приятель, бля, Марио! Он год назад у Марио су-шефом работал. И с треском вылетел, когда его команда на званый ужин вместо форели на гриле подала горбушу. Был охуительный скандал. Марио чуть удар не хватил, когда один из гостей, мужик из администрации президента и приятель Марио, позвонил ему на следующий день и смеясь рассказал об этом, как об анекдоте. Отец его потом валерьяновкой с коньяком отпаивал.
Мы посмеялись, и я всё-таки настоял, чтобы Пашка ещё раз вызвал этого Иванова и попросил, чтобы официантку не увольняли. Я знаю, как трудно в Москве найти работу, когда тебе уже за сорок. Возрастной ценз ставит большой крест на таких гражданах. Если ещё и без высшего, то очень трудно куда-то устроиться. Сейчас даже дворниками русских не берут. Зачем, когда есть Равшаны за полцены. Москва не для всех мама родная, кому-то она — увы! — злая мачеха.
Домой я вернулся в одиннадцатом часу. Глеба ещё не было. Повезло! И ещё я сильно вымотался. И ещё завтра у меня зачёт по Основам теории градостроительства. Надо было «полистать» кое-что в инете, но сил не было.
И ещё хотелось «переварить» впечатления от такой неоднозначной встречи с Пашкой. И от самого Пашки, которого я каждый раз для себя открывал по-новому.
Единственное, что было для меня однозначно и бесспорно — я буду за него бороться. Меня не волновали его новые закидоны и хуевыверты в характере. Всё это были отпечатки его новой жизни. В душе, я это знал точно, он всё тот же, прежний — мой заморыш, мой язвительный дрыщ и задохлик, мой любимый суслан. Никому не отдам! Нахуй всех ксюх! Он мой!
А с Глебом я решу. Просто нужно ещё чуть-чуть времени.
Можно сказать, что Исли был почти доволен.
Все шло с переменным успехом: Ригальдо злился и сучился, но поддавался, шел на поводу его маленьких провокаций. Он пил шампанское, наотрез отказывался подойти к столам для фуршета, смотрел на скромные развлечения, как на говно, шарахался от любой попытки вторгнуться в его личное пространство – при этом умудряясь выглядеть значительно и желанно. И, кажется, до сих пор не допер, что его привели сюда с вполне однозначной целью.
Когда они шли рядом, на них оглядывались.
Исли улыбался, здоровался, отвечал на вопросы и чувствовал себя, как пробирающийся по джунглям леопард. Он так давно готовил этот их общий «выход», что сейчас все загоны Ригальдо не могли испортить ему вечер. Для него, черт возьми, было важно, чтобы их увидели вместе. Исли не собирался прятать свои отношения. Ригальдо следовало вывести «на люди», и Исли не видел смысла тянуть с этим и дальше.
Все было хорошо, даже когда этот хрен повернулся к нему спиной и демонстративно направился в бар.
А потом вечер ощутимо покатился в пизду.
– Кого я вижу! Мистер Фёрст! – окликнул его знакомый скрипучий голос. Исли обернулся – и едва не присвистнул.
По полированному паркету к нему пер Даэ. Даэ с чудовищно обезображенной мордой, в кроссовках и темно-синей спортивной куртке с капюшоном. Он сильно опирался на трость, приволакивая одну ногу, и при этом улыбался белоснежной керамикой от уха до уха.
– Партнер! – довольно оскалился Даэ. Позади него мялась пара миньонов. – Наконец-то хоть одно нормальное лицо!
– Мистер Даэ, – Исли пожал ему руку, подумав мельком, что если бы не Ригальдо, за которым требовалось приглядывать, с удовольствием пообщался бы с этим любопытным фриком подольше. Кажется, их уже фотографировали. – Как поживает ваше «внутреннее зеленое дерево»?
– Благодаря нашему сотрудничеству цветет и пахнет. Потихоньку начинаем готовиться к раскрутке новых «древесных» брендов, – Даэ порылся за пазухой и жестом фокусника сунул ему под нос лист, смахивающий на каннабис. – Однако среди всех зеленых насаждений мне милее вот это!
– О боже, – Исли искренне старался не ржать. У топчущихся позади Даэ организаторов празднества были утомленно-несчастные лица обиженных котят. – Да вы, я вижу, как всегда.
– Ебал я в рот этот их дресс-код, – задушевно сказал Даэ и залихватски тяпнул шампанского. – Они засыпали меня приглашениями прийти на их благотворительный вечер, так пусть теперь терпят, – он благодушно огляделся по сторонам. – В этом году у меня пять таких балов в расписании. А я вот думаю не пойти, потому что мне проще заниматься благотворительностью из дома, и махнуть до Нового Года в Вегас. Хотите, поедем после окончания всего этого кутить?.. У меня тут неподалеку свой самолет.
– К сожалению, у меня уже есть планы на вечер, – Исли оглянулся и убедился, что Ригальдо совсем скрылся из виду. – Не ожидал, что вы окажетесь здесь.
– Да я, собственно, только ради внучки, – Даэ снисходительно закатил глаза к потолку. Выглядело довольно жутко. – Я тут выгуливаю мою младшенькую.
Он показал рукой примерно метр над полом. Исли моргнул. Наличие у ебанутого спонсора маленькой внучки, пожалуй, было последней каплей в его способности удивляться.
Он еще успел подумать, что притащить ребенка сюда было бы слишком даже для Даэ, когда услышал за спиной вкрадчивый голос:
– Привет, дед. Привет, мистер. О, я вас знаю.
Исли обернулся – и ощутил, как каменеет лицо.
Оказывается, внучку мистера Даэ он тоже прекрасно знал.
Девица с белыми волосами, тщательно убранными в аккуратную косу, смотрела на него с интересом очковой змеи. Обтягивающее серебристое платье на ней сверкало при каждом движении, будто бы девушка была закована в чешую.
– Добрый вечер, – насмешливо поздоровалась она. – Дед, представляешь, мы с ним виделись в «Санта Розе». Он навещает там одну дурынду.
– Но, но, – Даэ неожиданно серьезно похлопал ее по руке. – Не надо кричать о «Санта Розе», моя дорогая. Мы все здесь разумные люди, со своими небольшими проблемами, но другим о них знать не следует. Сегодня мы с тобой развлекаемся, но завтра ты вернешься в пансионат. Ок?
– Ок, – она дернула обнаженным плечом. – А вы, мистер…
– Фёрст. Рад вас видеть, Офелия.
– Вот прямо-прямо, – она сморщила нос. – Лучше бы повидали скорей свою родственницу. Дед, – она обернулась к Даэ, – это та девушка, про которую я тебе говорила. Та, которая пугает меня до усрачки.
Исли потер лоб, мысленно желая Офелии поперхнуться шампанским. Как же, сука, неудачно все получилось. Кто же знал, что в лице Даэ он встретит одного из покровителей «Санта Розы», и кто же знал, что тот вытащит неуравновешенную девку на всеобщее обозрение. Хотя, теперь стало понятно, в кого Офелия… такая.
Он осмотрелся по сторонам: конечно, на их живописную группу пялились все, кому не лень, но они разговаривали достаточно тихо, чтобы в общем гвалте их нельзя было подслушать.
Будто прочитав его мысли, Даэ засмеялся тихим, курлыкающим смехом.
– Ну, хватит, хватит, – пробормотал он и сцапал внучку за локоть. – Мистер Фёрст уже смотрит на нас, как на врагов. А нам ведь с ним еще долго и плодотворно сотрудничать! Не будем наговаривать на его родственницу. И так ясно, что просто так девочки в «Санта Розе» не гостят.
– Просто так?.. – Офелия фыркнула. – Да вы ничего не понимаете. Нам вчера на групповом занятии велели представить себя каким-нибудь животным, и она назвалась единорогом! Единорогом! Дед, ты прикинь!
– Ну, если это все странности, то она просто ангел, – примирительно сказал Даэ, сделав знак одному из ассистентов, чтобы открыл дверь. – Поехали, милая. Вегас ждет нас.
– Ангел?.. – Офелия абсолютно в дедовской манере закатила глаза. – Деда, ты что, укурился? Это очень плохой знак, вот увидишь. Единорог ест змей! Это опасная тварь!
Она вздернула подбородок и наконец-то позволила себя увести. Глядя на стелющийся по паркету серебристый шлейф ее платья, волочащийся, как длинный хвост, Исли ощущал непривычные ярость и беспомощность. Бог знает, что еще они будут обсуждать о Присцилле. Офелия была ненормальной, непредсказуемой сучкой. Хорошо бы ее дед это понимал.
Нацепив на лицо привычно-любезную ухмылку, Исли развернулся и отправился разыскивать Ригальдо.
Сейчас ему уже не хотелось никаких демонстраций. Только бездумно тискаться у кого-то из них на квартире, обниматься до синяков и целоваться до одури.
***
В баре Ригальдо обнаружил, что Исли по пути потерялся. Ну и пускай. Он чувствовал, что ему требуется выпить чего-то покрепче шампанского, поэтому заказал виски и недрогнувшей рукой опрокинул его в себя. И тут же, переведя дух, вытащил кошелек.
– Оставьте, – насмешливо произнес чей-то голос. – «Все включено». За стоимость пропускного билета вы можете хоть усвинячиться вусмерть.
Ригальдо повернул голову и позабыл, что хотел сказать.
На него с прищуром смотрела божественной красоты женщина. Вся белая и золотая, с роскошными волосами цвета июльского меда, в струящемся длинном платье и в тонкой ажурной сетке из золота, она смотрелась невыразимо эффектно и дорого. Глядя в глаза Ригальдо, она улыбнулась краешком губ и покачала носком туфли.
Ригальдо всегда считал себя равнодушным к таким штукам, но тут ему стало как-то не по себе. Незнакомка явно принадлежала к какому-то другому классу, а уж смотрела так, словно каждое ее слово и взгляд стоили миллион.
Ригальдо перебрал в памяти лица актрис и супермоделей, но быстро сдался и сухо спросил:
– Простите, мы знакомы?
– Навряд ли, – улыбнулась она. – Вы смотрите так, будто никогда меня раньше не видели, а я, в свою очередь, знаю только то, с кем вы сегодня пришли. Дайте-ка угадаю. Новый партнер Исли?..
– Не совсем, – осторожно сказал Ригальдо, думая о том, какими оттенками смысла внезапно может заиграть слово «партнер» и имеет ли он право поддерживать этот игривый тон. – Я представляю его фирму изнутри. Я его директор по продажам.
На идеально красивом лице женщины отобразилось задумчивое удивление. Она изящно оперлась о стойку и склонила голову к плечу.
– Однако, – с каким-то намеком на уважение сказала она, ощупывая Ригальдо взглядом. – Менеджеры стали хорошо зарабатывать. По-видимому, дела холдинга также идут в гору.
Ригальдо стойко выдержал ее взгляд, хотя и почувствовал себя уязвленным. Эта коза считает, что ему здесь не место? Что он не может должным образом помочь страждущим аутистам?..
– Я думаю, дела вашего мужа тоже идут неплохо, – вполголоса сказал он и сделал бармену знак повторить. – Раз он может позволить себе не развешивать по вам искусственные бриллианты, как многие здесь.
Красавица несколько мгновений смотрела на него широко открытыми глазами, потом неожиданно рассмеялась:
– А он мне нравится, – и посмотрела куда-то за спину Ригальдо. – Твой коллега такой обходительный. Объясни ему, что мужа у меня нет.
– О да, он умеет располагать к себе людей, – произнес позади Ригальдо голос Исли. И с этими словами Исли почти навалился ему на спину, непринужденно обняв за плечи, как лучший друг. – Привет, Тереза. С Рождеством тебя.
– Привет, дорогой. И тебя.
Ригальдо проглотил свой обжигающе крепкий виски и со стуком поставил стакан на стол. Он будто прирос к стойке, чувствуя даже через рубашку и смокинг жар, идущий от тела Исли, который так и стоял – невозможно, недопустимо близко, братски положив руку ему на плечо, безмятежно обнимая на виду у всех. «Он пьян, – подумал Ригальдо, хотя не видел, чтобы тот пил что-то, кроме пары глотков шампанского. – Пьян или обкурился».
И тут же почувствовал, как Исли едва заметно похлопывает его по плечу, успокаивая.
– Вечер еще не пора сворачивать? – спросил он, поворачивая голову и глядя Исли в глаза – омерзительно трезвые. – Когда тут уже начнется кассовый сбор?
Тереза снова рассмеялась, низко и волнующе.
– Я думаю, аутистам хватит и двадцати пяти штук, которые каждый здесь заплатил за вход, – доверительно сказала она и взяла со стойки клатч. К ней тут же подскочила пара-тройка одинаковых с лица молодых людей, чтобы предложить свою руку. Тереза отмахнулась от них.
– Как насчет танца? Становится душновато, – сказала она, мазнув взглядом по ним с Исли.
– Спасибо, – легко отозвался Исли. – Но мы с Ригальдо не танцуем. Этот номер явно потребовал бы доплаты от организаторов вечера. Правда же, дружище?
Ригальдо проигнорировал вопрос. В его голове переваривались слова насчет «двадцати пяти штук».
– Ясно, – Тереза улыбнулась и опустила ресницы. – Тогда удачи.
– Удачи и тебе.
Когда она освободила место у стойки, Исли сразу же отлепился от Ригальдо и пересел на ее стул.
– Видишь, я говорил, что здесь заводятся интересные знакомства, – тихо сказал он.
– Кто это? – деревянным голосом спросил Ригальдо.
– Тереза Лафлер, – Исли посмотрел на батарею бутылок с легким сожалением и заказал воду с лаймом. Глядя на него, Ригальдо вдруг понял, что Исли с этой Терезой похожи – не внешностью, а неуловимой аурой притягательности, уверенности и силы. – Самая богатая девушка штата Вашингтон. Моя невеста.