Паша
За окном, не переставая, лил дождь и своим шумом не давал мне уснуть. Это другим нравится засыпать под шум дождя, но не мне. Не люблю сырость, не люблю, когда холодно или ветер. В такие дни меня постоянно морозит, и я часто простываю. Я люблю тепло. Может быть, мои предки из южных земель? Надо спросить у отца, кем был его дед, прадед, пра-пра-дед. Где они родились, где жили? Почему мне раньше это в голову не приходило? Ведь сейчас модно составлять генеалогическое древо, а я знаю только одну свою бабу Липу. О! Она же родилась и жила раньше в Украине. Или нет? Вот долдон! «Иван, не помнящий родства!» Так, кажется, про таких говорят.
Стоп! Откуда я знаю, что баба Липа с Украины? Мама говорила? Да нет! Мама мне говорила, что у неё есть пожилая мама — моя бабушка, и она живёт в деревне. Больше она ничего не рассказывала. Но я был в деревне! Я помню! Деревня Ново… Ново… Что-то про вены. Ново… веново? Нет. Не так. Блин! На карте посмотреть! Так… Где это? Зареченск… Подлесково… Выхино… О! Кажется… вот это — Новожилово! Точно! Это она, деревенька, деревенечка! И бабу Липу помню! Я же её не видел, а помню! Мамочки! Я вспомнил!
— Алло, мам?
— Сыночек! Что случилось? Звонишь так поздно…
— Мам, мам! Я вспомнил! Представляешь, бабу Липу и деревню! Название почти вспомнил — Новожилово!
— Сынок! Вспомнил? Хороший мой!
— Мам, перестань! Ну, чего плачешь-то?
— Это от радости! Слава Богу! Может, потихоньку всё вспомнишь?
— Мам, слушай! Я спросить хотел…
— Что? Спрашивай!
— А баба Липа… она откуда? Ну, где жила раньше, в молодости?
— Да здесь и жила. Только в другом селе. А замуж вышла — в Новожилово к отцу переехала.
А почему ты спрашиваешь?
— Я откуда-то знаю про Украину. Она там не жила?
— Нет, сынок. Родители её там жили. А потом сюда переехали к родственникам её мамы, моей бабушки. Давно это было, ещё в пятидесятых. Она тогда ещё совсем малышкой была. Сейчас-то уже нет никого, одна она и осталась.
— Я подумал, почему я такой мерзляк… и вспомнил, что баба Липа с Украины. И её вспомнил. Представляешь? Само вспомнилось!
— Может, ещё что вспомнил? Дом вспоминаешь, речку, лес, рощу?
— Н-нет… Пока только название деревни, да и то не точно. Это я название на карте нашёл. Думал — Нововеново. Ассоциация с венами была. Ха! Как у Чехова, блин, в «Лошадиной фамилии»! Там тоже по ассоциациям вспоминали.
— Не читала. Но прочту, что за ассоциации.
— Мам?
— Что, сынок?
— Я ещё про Ксюшу спросить хотел…
— Про Ксюшу?
— Да. Она мне про нашу дружбу с ней ещё до больницы рассказывала… Это правда, что мы с ней давно уже дружим?
— …
— Мам? Ты где? Чего молчишь?
— Ну, раз Ксюша говорила… Почему спрашиваешь? Почему сомневаешься?
— Да с Тёмкой как-то разговаривали… Он сказал, что мы с ней не так давно дружить начали…
— С Тёмкой?..
— Ага, с ним! С Тёмкой!
— …
— Мам, ты где там зависаешь всё время? Это он мне рассказал, что раньше я его Тёмой звал, и вы все тоже. Мы с ним теперь опять общаться начали. А что?
— Нет… ничего… Он сам тебя нашёл?
— Нет, мы случайно с ним в городе столкнулись. Разговорились и вот… теперь видимся. Я даже теперь начал понимать, почему с ним дружил: с ним легко общаться и вообще… весело. В общем, я рад, что всё так получилось, ну… что встретились.
— А с Ксюшей у вас как, всё хорошо? Ты её не забываешь?
— Ну… давно не созванивались. Надо позвонить будет…
— Паш, Ксюша — хорошая девочка и любит тебя. Ты будь к ней повнимательней! А то на Тимура время находишь, а про Ксюшу забываешь! Нехорошо это, сынок.
— Мам, ну что ты, как маленькая! Всё у нас нормально. Она не в обиде. Не переживай. Ты сама как? У тебя всё хорошо?
— Да, сынок. Всё хорошо, не беспокойся. А Тимур как? Он встречается с кем-нибудь?
— Говорит, что нет. А почему ты спрашиваешь?
— Так спросила. Паша, ты не забывай Ксюшу, пожалуйста. Тимур — парень. А тебе нужна девушка. Ты уже взрослый. Понимаешь, о чём я говорю? Нужно уже сейчас задумываться о будущем. Вы с Ксюшей — хорошая пара. Будь к ней повнимательней. На новогодние каникулы приезжай домой. Она тебя ждёт, ко мне часто заходит. И я по тебе сильно соскучилась.
— Ладно, мам. До каникул ещё далеко. Пока не знаю. Может, приеду. Давай, тебе отдыхать надо. Целую тебя. Пока.
— До свиданья, сынок. И подумай, о чём я тебе говорила.
— Хорошо, мам. Пока.
Вот, поговорили, называется! Я ей про Тёму, она мне про Ксюшу. Куда Ксюша денется? У нас вроде всё нормально, только что не видимся. Так это ничего страшного. Вот закончит свой зубной колледж и будет ко мне в гости ездить. Счас-то когда — учимся оба. А ведь она мне так и не ответила, давно мы с Ксюхой вместе или нет. Странно!
Да ладно. Потом всё-таки выясню. Ох! Я же бабулю вспомнил! Само откуда-то пришло!
Может, Тёмке позвонить? Ещё вроде не поздно. Да нет! Двенадцатый час уже, поди, спать лёг. Завтра позвоню. Если будет свободен, может, опять смотаемся куда-нибудь. Не, завтра не получится. До пяти факультатив, а потом отцу обещал к ним приехать. Давно не был. Они там себе камин в гостиной забабахали в стиле старой Англии. Надо глянуть. А может, Тёмку с собой взять? С Марио познакомлю. А то он всё удивляется, что у меня друзей нет. Вот как раз и увидит друга. А что — это мысль!
Отправил Тёмке смс: «Завтра после пяти свободен? Встретимся?» — и, натянув до самого носа пуховое одеяло, лениво «побродив» по разным мыслям, незаметно уснул.
Тимур
Мы сидели с Глебом на кухне за поздним чаем, обсуждая главный вопрос, стоящий на повестке завтрашнего дня: что подарить Катерине на днюху. Я предлагал купить украшение в ювелирке — демократично, и голову ломать не надо: выбор определится на месте. Глеб же убеждал меня, что это слишком интимный подарок, типа, такое можно дарить только своей девушке. А она нам кто? Она и есть «своя», пусть не девушка, зато верный друг и соратник. Наша «скорая помощь» во всех институтских делах, да и не только: и будет лечить, если надо, и в клуб «нахаляву» сводит, и «по жопе» настучит, если заработаешь.
Глеб же предлагал купить в подарок мультиварку, с чем уже я был в корне несогласен:
«Ещё бы веник с совком предложил!»
Я всегда считал, что женщинам нужно дарить то, что может подчеркнуть: они прежде всего ЖЕНЩИНЫ — лучшая половина человечества, как ни крути, а не «отчаянные домохозяйки»!
Так ни до чего и не договорившись, мы, позёвывая, неспешно убирали со стола, собираясь отправиться на боковую. День был насыщенный: опять сдавали зачёты, подчищая долги.
С Пашкой мы не виделись с прошлой недели, только перезванивались да обменивались смсками: оба были заняты в универах. Но на выходных собирались встретиться. Я ждал, и ждал с нетерпением: уже порядком соскучился по своему суслану. Завтра пятница, и после семи Кет объявила «общий сбор» у неё дома для торжественной части, а потом продолжение празднования её двадцатилетия в клубе до утра, ну или как получится.
Она давно была в курсе наших с Глебом отношений и даже была рада, что Глеб наконец нашёл свою пару, то бишь меня. Я пока отгонял от себя мысли о том, что наше с ним неизбежное расставание будет подобно разорвавшейся бомбе, которая, возможно, разрушит и мою дружбу с Катей. И, скорей всего, это наша последняя совместная тусовка.
Холодок в отношениях между мной и Глебом для нас обоих уже был очевиден, просто вслух ещё никто об этом не высказывался. Оба делали вид, что всё нормально, и ничего не происходит. Для меня же ложиться в одну постель с моим любовником стало тяжким испытанием, и он это чувствовал, но молчал. Он стал очень требовательным. Если раньше мы занимались сексом раз в два-три дня, то теперь это происходило каждую ночь.
Для него это, возможно, было подтверждением того, что у нас всё хорошо, что моё резкое к нему охлаждение — временное явление, и его любовь сможет вернуть наши прежние — ровные, безоблачные дни. Понимал ли он, что обманывает себя? Думаю, что понимал, но упорно не хотел этого признавать. Оттягивая наш окончательный разговор, я сам давал ему эту надежду.
Он, как утопающий, пытался выплыть, хватаясь за секс как за последнюю соломинку, всякий раз убеждая себя и пытаясь убедить меня, что мы по-прежнему пара. А я… я не в силах был в этом ему отказать. Я терпел. Терпел и каждый раз, вколачивая его в смятую постель, закрывал глаза и изо всех сил старался вызвать образ моего любимого суслика, каждый раз представляя, что я с Пашкой. И когда мне это удавалось, я уже возбуждался по-настоящему, рыча и терзая стонущее подо мной тело. А потом… Потом было опустошение. Я лежал на своей половине животом вниз, отвернувшись от Глеба, и вновь и вновь повторял про себя:
«Пашенька, подожди, только дождись, родной мой малыш! Скоро я всё решу. Скоро всё это закончится!»
Но дни шли за днями, а я так и не решался на разговор с Глебом. Я не знал, с чего начать, как ему сказать о том, что ухожу. Как ему это преподнести, чтобы он понял, что иного выхода не существует, что наши отношения себя исчерпали. Ещё сложнее было убедить его остаться в нашей однушке. А ещё сложнее — убедить его принять от меня помощь. Как его убедить, чтобы не оскорбить и не ранить ещё больше? Как? Я не знал. Глеб был очень гордый. Я должен был его убедить, что это нужно в первую очередь мне. Я не хотел, чтобы к его страданиям из-за моего ухода прибавились ещё и проблемы с жильём и финансами. Я не мог уйти просто так.
Вечерами втайне от Глеба, пока он сидел на кровати со своим ноутом, по обыкновению в любимой позе султана, я искал себе временное жильё. Для себя уже решил, что сниму пока на месяц-два однушку, желательно где-нибудь неподалёку, и буду искать двушку в пригороде по умеренной цене. Я пришёл к окончательному решению — приобрести себе квартиру. И всё больше склонялся к Реутову: на метро с одной пересадкой, займёт не более сорока минут дороги до универа.
Наконец я определился с жильём, и мы с хозяйкой договорились встретиться вначале следующей недели — посмотреть квартиру и отдать оплату за первый месяц. С Глебом отложил разговор до понедельника, после встречи с Пашкой на выходных. Я уже собрался ложиться, когда услышал блюмканье — пришло смс. Глеб лежал в постели и ждал меня. Он тоже услышал и с интересом посмотрел, как я подскочил к столу и поспешно схватил телефон. Смска была от Пашки, приведшая меня в ступор и страшное волнение: «Завтра после пяти свободен? Встретимся?»
Мысли пустились вскачь, обгоняя одна другую: всё смешалось — радость, смятение, щенячий восторг от того, что мой — мой малыш! — помнит, думает обо мне: «Маленький! Пашенька! Что же делать-то? Как сбежать к тебе?»
Видимо, эмоции, мгновенно захлестнувшие меня, отразились на лице. Я услышал сквозь звон в ушах голос Глеба:
— Кто это тебе так поздно смски шлёт? Из дома? Случилось что?
— А? Да… из дома, — машинально повторил я его последние слова, сказанные так кстати. Сам бы точно не догадался, что ответить, настолько был ошарашен Пашкиной смской.
— Слушай, я, наверное, завтра не смогу пойти к Катюхе. Нужно после универа кое-куда сходить. Мои попросили.
— Да что случилось-то? На тебе лица нет. Там у тебя все живы?
Я чувствовал себя последней скотиной, что своим враньём заставлял Глеба волноваться. Но я бы сделал и больше, только уберечь свою любовь, свою тайну, и продолжал врать:
— Дома всё нормально. Просто родители попросили съездить к их знакомым. И обязательно завтра. Там какая-то помощь нужна. Ты не беспокойся. С Катей я улажу, а подарок без меня сходишь купишь, деньги оставлю. Что ты хотел — мультиварку? Ну вот её и посмотришь, выберешь какую получше.
Удалив Пашкино сообщение, погасил свет и лёг в кровать. Глеб уже ждал и сразу придвинулся, зарываясь лицом в мои волосы.
— Глеб, давай не сегодня, я чего-то устал за день. Правда, давай спать.
— Ну и спи себе, я сам всё сделаю. Хочу тебя… весь вечер ждал, — с придыханием, бороздя губами мой висок, прошептал Глеб и двинулся влажной дорожкой к уху, заполняя его губами, языком, жарким дыханием.
Я поёжился от неприятного ощущения и отстранил от себя ладонью лицо Глеба. Это было грубо, но терпеть его ласку было выше моих сил. Он с недовольным вздохом отодвинулся и лёг на спину, прикрыв глаза, согнутой в локте рукой:
— Тим, что происходит с нами, а? Не скажешь?
— Глеб, я просто хочу спать! Устал! Я же тебя попросил, но ты меня не услышал.
— Ладно. Считай, что услышал. Спи. Спокойной ночи!
— Спокойной ночи! И перестань обижаться как ребёнок, у которого отняли игрушку.
Глеб приподнялся на локте в мою сторону и совершенно неожиданно для меня проговорил громким надрывным шёпотом:
— Тим, делай, что хочешь. Только… только не бросай меня, а? Я ведь чувствую, что у тебя кто-то появился. Не решай всё сразу. Я подожду, перетерплю, только не уходи, пожалуйста! Я уже не смогу без тебя, слышишь, не бросай меня, Тимыч!
И вдруг разрыдался — громко, отчаянно, сотрясаясь всем телом. Я молча встал и ушёл на кухню.
«Чёрт! Хотел ведь уйти по-хорошему, без истерик! Блять! Надо решаться! Сил больше нет терпеть — и его, и себя мучить. Может, оно так и лучше — всё одно к одному!»
Глеб зашёл следом и, обхватив за плечи, с силой повернул меня к себе.
— Тим! Что мне сделать? Скажи! Ты ведь не уйдёшь?
— Глеб, давай поговорим спокойно. Сядь!
Усадив его, дрожащего, на диван, сел рядом.
— Ну давай говори! Я уже успокоился. Говори, что хотел.
Он вытер лицо тыльной стороной руки и как-то сразу весь ссутулился и обмяк, но больше не плакал, только прерывисто дышал.
— Глеб, послушай! — начал я нелёгкий разговор. — Мы с тобой очень хорошо жили. Мне, правда, было хорошо с тобой, и я тебе за это благодарен. Но сейчас… нам пришло время расстаться.
При этих словах Глеб вздрогнул и поднял голову, взглянув на меня, как подсудимый, которому вынесли смертный приговор. И тут же опять сник, опустив голову. Я чувствовал себя его палачом. В горле пересохло и першило, но я не двигался, чтобы налить воды. Мне трудно было говорить. Я старался подобрать слова, которые должны были его убедить в правильности и неотвратимости моего решения, и в то же время как можно меньше его ранили. Но это, похоже, было невыполнимо. Каждое моё слово било по нему наотмашь и склоняло плечи всё ниже. Его трясло мелкой дрожью.
— Глеб, ты обо мне ничего не знаешь: я не рассказывал. В моей жизни был человек, которого я очень любил и люблю до сих пор. И этого не изменить. Так случилось, что мы с ним расстались. Я пытался забыть, встретил тебя, думал, что всё постепенно пройдёт. Но не прошло. А сейчас мы опять встретились, и я хочу быть с ним, понимаешь?
Глеб обречённо кивнул и с трудом разлепил пересохшие губы:
— Да. Я знал, что так будет. Боялся и ждал. Всё время ждал, что ты когда-нибудь мне это скажешь. С ума по тебе сходил и ждал, когда ты скажешь и уйдёшь. Это я тебя любил и люблю. А ты и не скрывал, что не любишь. Тебе просто нужно было с кем-то быть. Ты и был… со мной. А мои чувства тебя никогда не волновали. Есть я, нет меня — тебе было похуй.
— Неправда. Мне было не всё равно, с кем жить. Я сам тебя выбрал. Ты мне нравился, и ты мне никогда не был безразличен. И мне не всё равно, что с тобой будет. Да, мы расстаёмся, но если ты будешь не против, я бы хотел остаться друзьями.
— Чего-оо? — вскинулся Глеб. — Друзьями? Какими, блять, друзьями? Хочешь смотреть, как я буду подыхать рядом с тобой? Сам-то понимаешь, чё мелешь? Или у тебя твоя любовь совсем тебе мозги отшибла? Ты бы смог смотреть каждый день на своего парня, который тебя выкинул из своей жизни как ненужное тряпьё? — он судорожно сглотнул, передёрнул плечами и продолжил приглушённым голосом: — Друзьями, бля!
Он горько усмехнулся и вскочил, ринувшись из кухни, на ходу зло прокричав осипшим голосом:
— Завтра же подам документы на заочное! В общагу перейду! Обо мне можешь не париться — завтра меня здесь не будет!
Но я не дал ему уйти, перехватил за руку и рывком усадив обратно.
— Подожди, Глеб! Не кипишуй так!
Он отбросил мои руки, пытаясь подняться, но я держал его крепко. Наконец он успокоился и обмяк, но продолжал смотреть на меня с ожесточением. Свет мы не включали, но глаза уже привыкли к темноте, и я различал черты его лица и видел боль, плескавшуюся в его поблёскивающих непролитыми слезами глазах. Мне и самому было не легче. Глеб был мне не чужой, да и никогда, наверное, чужим не будет. У нас было много хорошего, и он появился в моей жизни в самый нужный момент, когда одиночество, к которому я так и не смог привыкнуть, становилось уже невыносимым.
Я был тогда рад появлению его в моей жизни. И был ему за это благодарен даже сейчас, когда нашему «мы» наступил конец. Я всегда знал, что у нас с ним нет будущего. Думаю, что и он это тоже знал. Для меня это был просто кратковременный период в моей жизни, моего вынужденного бегства от Пашки и от себя самого. Использовал ли я Глеба? Думаю, что нет. Я был с ним искренен и никогда не давал, и не обещал больше, чем мог. И он ничего не требовал сверх того, что получал от меня. И он знал, что когда-нибудь наша совместная жизнь подойдёт к своему финальному завершению. Знал, но, возможно, не ожидал, что всё произойдёт так скоро. Да я и сам, признаться, не ждал. Просто жил, как жилось — одним днём, и не строил никаких планов на будущее.
— Послушай! Ты можешь меня выслушать спокойно и не перебивать?
— Говори. Чего уж теперь дёргаться-то. Главное ты уже сказал — мы расстаёмся. Теперь, похоже, я должен выслушать твои условия. Ты же у нас мать Тереза, просто так нахуй меня послать не можешь. Я угадал?
— Не могу. И не хочу. Раз ты так ставишь вопрос, что мы не можем продолжать учиться вместе. Хорошо. Я согласен. Только на заочное тебе переводиться не надо. Переведусь я… в другой ВУЗ. Мне это будет несложно. Думаю, отчим поможет. Погоди, я ещё не закончил, — остановил я его жестом, видя, что он уже готов мне возразить.
— Я уже подыскал себе жильё, так что тебе ни в какую сраную общагу перебираться не надо. За хату я проплатил до конца июня. Спокойно живи и доучивайся этот год. Нравится тебе это или нет — мне похуй, что ты обо мне думаешь, — а я тебя не брошу. Может, ты и дальше здесь жить останешься. Или решим по-другому. Поживём — увидим. В столе у тебя в документах карта и пин-код к ней. И, блять, забудь слово «благотворительность»! Я это делаю не только для тебя, но и для себя тоже. После Пашки родней человека, чем ты — у меня нет. Родители, конечно, не в счёт. Но они тут ни при чём. Это совсем другое. Я тебя как считал всегда своим другом, так и буду считать. По-другому, Глеб, никак не получится. Тебе это счас трудно переварить, я понимаю. Но со временем поймёшь. У нас в жизни, по сути, настоящих друзей не так уж и много. Да их вообще много не бывает. Так что не торопись от меня отказываться. А свою любовь ты обязательно встретишь. Своего человека, а не меня — случайного задрота.
Я притянул своего, уже бывшего теперь, любовника за плечи.
— Иди сюда.
Обнял его, обмякшего, прижал к себе и, слегка поглаживая, перебирал его всклокоченные волосы. Это было наше прощание. Последняя точка в наших отношениях как любовников, а может быть, первая страница в новых отношениях — друзей и близких, родных людей, если Глеб захочет, если сможет понять и принять это, на что я очень надеялся.
Не знаю, сколько мы так просидели — наверное, долго, пока окончательно не замёрзли: от окна прилично дуло, а отопление работало с перебоями, как и всё в нашей жизни.
Вконец продрогшие и уставшие мы легли спать уже под утро и сразу оба отрубились, едва головы коснулись подушек.