27.07.2019 9

Анастасия Кревская. Мертвый груз. Глава 4

— Капитан, разрешите доложить, — Дарик не понимал субординацию, да по сути ее никто и никогда не соблюдал на «Ледяном доме», но когда волновался, то фразы почему-то складывал именно с таким холодным официозом и в формате канцеляризмов, которые даже на зубах скрипели, словно сухой песок. — Но у нас на корабле наблюдается повышенная активность какой-то системы. У меня программа засекла деятельность постороннего искина, которая продолжалась две с половиной минуты. Я, разумеется, понимаю, что у нас весь грузовой отсек на весь объем заполнен техникой, но не могла же она сама по себе включиться. Вернее, что-то одно. И пофункционировать, и потом отключиться. Потому что если это по нашей вине, то будут проблемы. И не докажем, что не страховой случай. Хотя последний переход был плавным.

— Ясно, — Мэриш автоматически провела пальцем по графе, проверяя номера накладных. — Значит, надо проверить. Сам справишься или нужна помощь?

— Требуется разрешение на проверку груза, заверенное капитаном.

— А, сейчас отправлю в журнал рейса. Теперь все формальности соблюдены? Можешь, Эльгу взять, а то она три дня назад пожаловалась, что ей нагрузки не хватает.

— Ну, я же не двигать его буду…. — Дарик улыбнулся, — просто просканирую…

Эльга была только «за». Размяться, пусть и даже ничего не придется передвигать, покопаться… Хотя, может. по возможности покопается в какой-то машинке, внезапно активировавшейся, будто мало ей двигателей, и внутренних механизмов, включая флаеры и аварийные модули. Пилотировать технику, в устройстве которой не разбираешься, стыдно и непрофессионально. И, будучи занозой — точнее, мастером своего дела, хобби у пилота было надоедать технику и, по возможности, чаще.

Встретившись с оповестившим ее о проверке Дереком у грузового трюма, она улыбнулась предвкушающе. Мечтать-то никто не запретит. А вдруг…. Заодно вспомнив, что когда-то, пару недель назад, собиралась починить камеру. Конечно, под чутким руководством мастера. О чем ему немедленно и напомнила напомнила.

Собственность Бога. Вторая ипостась. Глава 6

Но охватившая меня надежда тут же угасла. Липпо остался в Париже, в недавно купленном доме на улице Вожирар. Со мной прибыли Эстер, камеристка, Катерина, придворная дама, и Виктор, третий сын графа Клермон-Галлеранд, мой телохранитель.

Присутствие врача не обговаривалось. Даже если бы Липпо был здесь, как бы мне удалось позвать его на помощь? Как бы я привела его сюда?

Мысль о том, что мне самой каким-то образом придется искать выход, в голову не приходила. Какие мелочи! Дрязги, склоки, сплетни, скандалы…

Это всё прах, пыль. Всё это ничего не значит. Бесплотная тень, пена на зеленом водном гребне, по сравнению со страданием, истинным страданием, ни тем, что порождает наше уязвленное самолюбие, а тем, что сжигает тело.

Когда послышались шаги, я была уже в той степени благородной ярости, что, не колеблясь, вцепилась бы в глотку любому, кто появится на пороге.

Я слышала, как кто-то идёт, уверенно открывает потайную дверь и двигается, ничуть не смягчая шага. Эти шаги, женские, как я определила, в другое время были бы подобны шелесту листьев на ветру, но для меня они звучали, как связка ржавых железных котелков, притороченных к повозке.

Потому что именно так эти шаги отдавались в его пылающей голове. От каждого шага он вздрагивал, коротко, болезненно. Я в той же немой ярости смотрела на дверь. Ещё немного, и створка начала бы дымиться.

Вошла женщина, но не Клотильда. Это была её придворная дама, Анастази де Санталь, мрачная особа лет двадцати восьми, худая, темноволосая.

Она сопровождала мою сестру везде, где бы та не появлялась, но мне она до сих пор не сказала ни слова, только смотрела с молчаливым неодобрением. Впрочем, так она смотрела на всех.

Платья она носила простые, почти монашеского покроя, без украшений, даже волосы ее были собраны в гладкий узел на затылке. Разительный контраст с элегантной роскошью госпожи.

Заметив меня, придворная дама оцепенела. В глазах засветилась злоба, и губа вздернулась, как у собаки. В другой ситуации я бы, вероятно, смутилась, даже испугалась, но она попалась мне в неподходящий момент.

К тому же она производила шум. Она топотала, как разгулявшийся слон, и голос её был визглив и резок. Она пугала его, её вопрос ожёг, как удар, прошел сквозь его тело и отразился эхом во мне.

Я ответила не менее яростным и грозным взглядом, будто укротитель, встретивший льва. Я осадила её и заставила повиноваться.

Теперь я понимаю, что она повиновалась не мне, незаконнорожденной принцессе крови, она повиновалась ему, его безмолвной мольбе.

Каким-то образом я вспомнила рассказ Липпо о Теофрасте фон Гогенхайме из Зальцбурга, которого итальянец почитал, как величайшего ученого, врача и алхимика. Тот однажды избавил от приступов головной боли своего покровителя Иоганна Фробена, издателя из Базеля.

Средство было простым и невероятным. Замороженный шербет. Ну конечно! Именно так Липпо и сказал. Замороженный шербет! Было ли сказано это в шутку или фраза содержала в себе зерно истинных знаний, мне неизвестно, но желаемое чудо сотворила вера.

Я так хотела ему помочь! Я сама готова была обратиться в эликсир, выжать и перегнать в стеклянный сосуд собственную волю. И Геро, казалось, тоже поверил. И безропотно повиновался, проглотил шербет, как глотает лекарство больной, исстрадавшийся ребенок.

Господь услышал мои молитвы. Или его. Сжалился над ним, страдающим без жалоб и стонов. После третьей ложки шербета взгляд его прояснился, и губы стали ближе по своей окраске к живой плоти.

Он даже сделал попытку подняться. Геро сразу отстранился от меня, будто извиняясь за причинённое неудобство.

Но он был слаб и едва не упал. Я снова приспособила придворную даму в помощницы. Мы помогли ему добраться до постели и, наконец, укрыться от света и сквозняков.

Ему лучше. В полумраке я даже различила его полуулыбку. Дыхание стало ровнее, и стоны с губ уже не срывались. И все же он нуждался в помощи, ему нельзя было оставаться одному.

Я напомнила об этом придворной даме, о том, что ему нужен врач, покой и забота. В ответ Анастази мрачно усмехнулась. Она не позволила мне приблизиться к нему, а настойчиво повлекла к потайной двери.

Я сделала попытку заупрямиться, задержаться, я оглядывалась, привставала на цыпочки, но Анастази двигалась неумолимо, как лавина с горного склона. Не драться же было с ней в самом деле!

Последний взгляд я бросила уже в узкую щель между створкой и стеной. Зачем? Почему я так настойчиво пыталась его увидеть, запечатлеть в памяти это бледное и прекрасное чело? Могла ли я предположить, что это воспоминание мне понадобиться?

Мне бы поскорее бежать, избавиться от нежданных хлопот. Но я смотрела. И он смотрел мне вслед. Всё с той же трепетной полуулыбкой, с тихой грустной благодарностью.

Потом дверь захлопнулась, и я уже не видела его лица. Я видела только Анастази, мрачную и решительную. Она гнала меня к выходу, как пастуший пёс гонит к стаду овцу.

Мы больше не были союзниками. Мы стали врагами. Она не отвечала на вопросы и не задавала своих, а я была слишком растерянна и обеспокоена всем случившимся, чтобы сосредоточиться и настоять на своем.

Я всё ещё слышала его голос, шепчущий: «Не извиняйтесь, она бы нашла повод», и видела его пустые, выжженные глаза, глаза обитателя пустыни.

А затем, в эпилоге, как награда, как мерцающий свет посреди ночи, прозрачная застенчивая благодарность.

Анастази вынудила меня спуститься в освещённый зал, где пребывали остальные гости, и вытолкнула на свет, как пленницу, которую она только что изловила.

Я хлопала ресницами, как испуганная сова, и не понимала, где оказалась. Я ушла отсюда всего пару часов назад. Я вернулась и не узнала прежде привычный, облюбованный кусок бытия.

Это мой вдоль и поперек исхоженный, собственноручно подправленный отрезок. Мне всё здесь знакомо, это моё жилище, моя обитель, и населяющие этот мир существа так же мне знакомы. Они той же разновидности, что и я, той же породы. Одной стаи. Я их всех знаю, мне известны их имена.

Светская львица с блудливым, всеведущим взглядом. Герцогиня де Шеврез. Соблазнительна и опасна, как Цирцея.

Рядом с ней принцесса Конти, кровь Гизов, наследница «Меченого». Ее сопровождает Бассомпьер, охальник и хвастун. При взгляде на этого кавалера я вспомнила, что он в немилости у Ришелье, и ему грозит Бастилия за нелестные слова в адрес министра.

В другом углу мой незадачливый воздыхатель, тот, чья нога пострадала от моего каблука, граф де Монтрезор, полон страдальческого негодования. Взгляд его обращен на другую даму, мадам де Гемене, еще одну фрейлину королевы из рода Роган.

У ломберного столика сын герцога д’Эпернона, маркиз де Ла Валетт, еще совсем молодой человек, но с выражением крайней скуки и усталости на лице.

Я помню имена и остальных, тех, кто был представлен мне несколько часов назад. Я обменивалась с ними любезностями и смеялась над рассеянностью Ракана, который развесил чулки на голове мадам де Бельгард.

Я их всех знала и не узнавала. Они стали другими. Я подозревала их в обмане или меня обманывал тот, кто всё это затеял. Здесь всё было ненастоящим, фальшивым. А эти фигурки слеплены из блестящей, дешевой шелухи.

Кусочки кружев, цветные нитки, несколько перьев, рассыпавшиеся бусы, обрезки шёлка, булавки, стеклянные шарики. Всё это было для начала перемешано, а затем собрано и разложено в некотором порядке.

Блестки и мишура, гроздья черного и белого бисера, кружочки бумаги и стекляшки были налеплены на гипсовые фигурки, обладающие поразительным сходством с человеком. Эти фигурки обмакнули в растопленную смолу, а затем обваляли как в муке или пудре, в этой сверкающей, разноцветной всячине. Все детали пришлись очень к месту.

Бусинки вместо глаз, кусочки шёлка вместо лиц и красные стежки на кукольных лицах, призванные изобразить рот. А дальше чешуйки, блестки, обрезки. Все переливается и сверкает. Дешёвое и фальшивое.

Только одно существо я безоговорочно признала за подлинное, без гипсовой основы. Моя сестра Клотильда. Она тоже была там.

Элегантная, стройная, в платье чёрного бархата с серебряными шнурками. Эти шнурки с неподражаемым изяществом скрепляли разрезы на рукавах, где сиял матовым пламенем шелк цвета слоновой кости. Те же шнурки украшали её расшитый мелкими бриллиантами лиф и, будто змеи, эти же шнурки спускались по канту её пышной юбки и сплетались вдоль её подола в серебряные клубки.

Она вся как будто состояла из огромного клубка змей, которых она могла спустить на ближнего своего, как свору голодных псов. Искусная модистка покропила её воротник из английского кружева теми же мелкими алмазами, и они поблескивали как змеиные глазки. В ушах и волосах тоже сияла звездная россыпь.

Белокурые волосы, пышные, легкие как упомянутый шелк, уложенные в безупречные локоны, спадали на плечи пленительным водопадом.

Шея у неё лебединая, фарфоровая, а голова как бутон лилии, вся из трогательных, девственно чистых линий. Я не сводила с неё глаз. Кто бы мог подумать! Кто бы осмелился вообразить, что эта хрупкая женщина, с тонкими запястьями и нежным голосом, способна затмить своей жаждой насилия ватагу пьяных рейтаров в завоеванном городе?

И кто бы мне поверил, что где-то там в темноте, в душном раззолоченном застенке, осталась полуживая жертва этого насилия, никому неведомая, растерзанная жизнь…

Рассвет. Почти бесцветный, серый, он вступает в свои права, как несовершеннолетний наследник. Мы пережили ночь, как долгую беззвездную тиранию.

У меня почти нет сил, но все же я чувствую некоторое облегчение. Я более не чувствую тяжести взгляда. Смерть отступила. Нет, она не сдала своих позиций окончательно, с наступлением темноты она вернется, но с восходом солнца она позволила себе передышку.

Липпо, подержав руку Геро, сказал, что пульс слабый, но ровный. И жар несколько спал.

— Идите спать, — говорит итальянец.

Я качаю головой.

— Спать, спать, — повторяет он. – Здесь останусь я, и Лючия.

Лючия это незамужняя сестра Липпо. Когда-то давно, последовав за братом, чтобы исполнять обязанности хозяйки в доме закоренелого холостяка, она так при нем и осталась.

Высокая, крепкая, жилистая, она действует решительно. Лючия рывком ставит меня на ноги и быстро волочит к двери. Сопротивляться ей бессмысленно.

Руки у Лючии сильные, хваткие. За годы странствий она научилась управляться и с грабителем, и с несговорчивым больным. Приказ брата для неё превыше буллы его святейшества папы. Лючия ведёт меня наверх, в свою чистенькую, беленую известью спальню под самой крышей.

Там тихо, ибо спаленка выходит окнами не на улицу Вожирар, а в маленький садик, из-за которого этот дом так понравился Липпо. В комнате только узкая кровать, чудовищных размеров сундук и платяной шкаф, потемневший от времени.

На белой, без трещин, стене распятие, старинное, тоже потемневшее.

Больше я ничего не вижу. Предметы сливаются в бесформенные пятна. Лючия, не церемонясь, стаскивает с меня платье, чулки и туфли. Швыряет в угол, а взамен вручает длинную до пят, полотняную рубашку.

Пока она роется в шкафу, я стою голой на выцветшем коврике у кровати. Под ступнями жесткие переплетенные нити. В комнате не топлено, и мне холодно. Я начинаю мелко дрожать, как вымокшая под дождем собака. И вид у меня столь же жалкий.

Усилием воли я стискиваю зубы, чтобы они не выбивали дробь, окончательно выдавая мою смертную, уязвимую природу. Отчаянно хочется спать.

Мои силы и моя воля ушли куда-то в недосягаемую глубину и там распластались, как бескровные, глубоководные рыбы. Лючия, наконец, справляется с моим переодеванием.

Она успевает даже извлечь шпильки у меня из волос, которые сидели там, как заржавевшие гвозди.

— Ложитесь, — приказывает Лючия – Я принесу вам грелку и чашку бульона.

Бульон! Неужели я способна проглотить бульон? Знаю ли я, что такое бульон? И помню ли я, что такое голод?

В моем теле есть воспаленные, иссохшие ткани, которые нуждаются во влаге и утешении. Но о них я тоже не помню.

Я глотаю принесённый бульон машинально, не чувствуя вкуса. Мой язык, как лепесток цветка, который давным-давно позабыли на окне. Только что трещинами не пошел.

Лючия укладывает меня в свою постель, заботливо подтыкает одеяло, будто я младенец, страдающий падучей. Не забывает Лючия и разогретый кирпич, которым успевает провести по грубой, но безупречно чистой простыне.

Я все-таки не окончательно лишилась телесной чувствительности. Сначала благословенный, очистительный холод, вынуждающий тело двигаться, разгоняющий кровь, затем умиротворяющее тепло.

Лючия прикрывает ставни, чтобы солнце, карабкаясь по крышам, не соблазнилось зрелищем моего покоя. Но я упрямлюсь.

— Я все равно не усну. Я не могу спать.

— А вы попробуйте, — отвечает она невозмутимо – Закройте глаза и подумайте о белых песках Сардинии. Или о пирогах старушки Мишель.

— Господи, если бы я только могла…

— Можете.

— Но ты разбудишь меня! Ты сразу меня разбудишь, если… если…

Олла Тьелэсс. Личная Вселенная. Часть 3. Воспоминания. Глава 14

Жизнь моя становится все активнее и активнее. И далеко не последнюю роль играет неугомонный дракон Шеат, пусть и мелкий пока что.

Мелкий он только ростом и внешним видом. Рассуждает же порой как взрослый, чем очень сильно выбивает меня из колеи. Очень многие вещи в его видении кажутся совсем не такими, как их вижу я. И порой бывает так странно смотреть, как малец лет десяти на вид, отчитывает меня, здоровую тетку, за то, что вовремя не поела.

Шеат всегда был редкостным занудой, порой доходя до совершенства в этом виде морального насилия. Нет, он не кричит, не истерит и не топает ногами, как любой ребенок. Отнюдь. Он просто ходит за мной по пятам с куском опостылевшего ананаса до тех пор, пока я его не съем. И так постоянно и во многих вещах. Даже учил меня «правильно» с его точки зрения летать. Помогло только одно – пригрозить больше никогда с ним не летать.

Сначала меня это дико раздражало, но потом пришло понимание – он так своеобразно проявляет заботу. И ведь вот это хождение за мной отнимает у него последние крохи сил. С момента понимания я уже не отказываюсь от ананасов – его любимой еды, но чувствую, у самой скоро к ним будет отвращение…

Действительно, маленький, чрезмерно быстро растущий дракон, жертвует самым любимым, что у него есть, лишь бы я не ходила голодной. А ведь каждое движение причиняет ему адскую боль из-за растущих крыльев. А я, сволочь неблагодарная, вот так отказываюсь.

Растет он и правда слишком быстро. Быстрее не только, чем обычный драконий детеныш, но и быстрее, чем необходимо после такого воскрешения. Я еле убедила его не вбухивать всю энергию в рост, а то был уже ходячий скелет, плотно обтянутый кожей, зато высокий…

А еще крылья… Он сильно вырос и ускорил рост крыльев. Шутка ли – за четыре месяца жизни махнуть четыре года? Да и крылья у драконов растут как-то через одно место. Сначала режутся с дикой болью голые кости, на них постепенно вырастают отростки и ответвления для сухожилий и мышц. После начинают расти и сами мышцы, а сейчас уже нарастают нервные окончания и узлы. И только после всего крыло покроется кожей, а после и тонкой чешуей.

Процедура чертовски болезненная и мучительная. И болезненно вдвойне, когда растет быстро, стимулируется самим драконом и изматывает слабый, еще маленький организм. В норме процесс роста крыльев идет минимум год, а здесь Шеат побил все рекорды. Нет, я все понимаю, ему тошно сидеть в детском теле, когда вокруг море возможностей, но и спешить с ростом гиблое дело. Это вредит ему самому, превращая сильного дракона в чахлика с нарушенными магическими потоками в теле, дисбалансом магии и физическими недомоганиями.

Я едва смогла уговорить его притормозить, грозясь всем возможным и не возможным, вплоть до насильной передачи плазмы (ну так хоть не помрет от истощения) до вечной импотенции в будущем. Как ни странно, подействовало и малой прекратил издеваться над собой в целом, но крылья решил все же дорастить.

И вот тут самое веселье. Ночами мы теперь не спим, а мучаемся с обезболивающими заклинаниями, колем уколы и пьем всякие анальгетики, только чтоб хоть немного облегчить его состояние. Чувствую себя гребаной садисткой, раз разом перевязывая эти костлявые окровавленные отростки, на которых еще не до конца сформировались сосуды, от малейшего напряжения они лопаются и начинай сначала… Уговорить дракона полежать хоть недельку, как все порядочные маленькие дети, не получается никак.

Сейчас, с ростом нервных узлов, веселье перешло все границы. Мелкого я почти везде таскаю за собой, чтобы подпитывать энергией, вовремя накладывать заклинания и кормить. Иначе заиграется и забудет. Отпустить ходить самостоятельно – значит через некоторое время снова возиться с перевязками, снова упрашивать пепельную дракошу остановить кровь и раз за разом упаковывать непокорные слабые крылья в чехлы из силового поля, чтобы ограничить к ним доступ внешних раздражителей и не тревожить и так болезненные слабые ткани.

Я уже начала замечать – когда Шеат говорит громко и нормально, то с ним все в порядке. Но стоит дракону перейти на шепот – кранты. Значит болит так, что нужно срочно спасать. И как бы он не уверял, что все в порядке, ничего не порядке, и одно выпрошенное заклинаньице заменяется целым комплексом процедур…

Для полного счастья стали резаться еще и рога… пришлось провести малоприятную процедуру, разрезать и заживить вокруг них кожу, чтобы не мучить Шеата еще больше.

Глядя на забинтованного мелкого, поневоле думается – как все это выдерживают родители-драконы? Так это ведь мне еще повезло с драконом – он спокоен, знает на что идет своим ускоренным ростом, знает, что его ожидает. Помнит меня и, как ни странно, все терпит. Хотя я бы на его месте после воскрешения слиняла в дальние дали, лишь бы не сталкиваться с тем, кто меня убил.

Но Шеат у нас действительно святой великомученик. Если он переживет свой ускоренный рост (а куда он денется?), то придется ему ставить памятник и рисовать икону – за терпение.

Единственный плюс всей этой канители – можно вживую наблюдать за нормальными драконами и за ускоренно растущим драконом, потихоньку снимать мерки, делать видеозаписи и исследовать кучу крови, благо ее на бинтах навалом. Ученые и исследователи на Приюте счастливы и скоро будут драться за возможность хоть заочно поизучать живого дракона.

Вот и сегодня новость – странный сон. Малой спит рядом, прикрытый тонкой простынкой, чтоб далеко за ним не бегать в случае чего. Лежит как обычно на животе, не желая тревожить крылья. Намучившись полночи втихую забирать часть боли и чувствовать постепенно намокающую от его скрытых слез кофту – ну какой парень покажет зареванную мордашку? лучше уже сделать вид, что ты втихую щупаешь груди, — я сделала ему эпидуральную анестезию*. Обычно этот метод применяется для рожениц, но в случае с драконом тоже пойдет, главное колоть в верхний отдел позвоночника и правильно. Не уверена, что получилось все как надо, но боль блокировала, а большего и не нужно. Лучше пусть спокойно поспит (и я за компанию), чем колотится всю ночь.

Двигаюсь медленно, стараясь не будить мелкого. Вот теперь и я могу с чистой совестью называть его малым и мелким, ведь он действительно мелкий. Но Шеат все равно просыпается, смотрит на меня мутными со сна глазами, комкает рукой подушку.

— Спи, — я поднимаюсь. Нужно принести ему специфические драконьи лекарства, да и еды не мешало бы.

— А ты почему не спишь? – дракончик приподнимается на руках, слегка потягивается одними ногами, стараясь не шевелить плечами и не беспокоить спину.

— Кошмар приснился. Спи.

— Что за кошмар? – Шеат уже сидит, с подозрением косясь на меня, подушка летит с сторону, спутавшаяся за ночь серебряная коса извивается как змея.

— Кошмар, где мне нужно было отделить добрую тьму от злой тьмы. А мне от этой чернильной тьмы уже тошно, — иду к двери. Нужно нормально одеться и все-таки взять лекарства. Мелкий и так вчера слишком много ходил и нервничал, может потому крылья и разболелись еще сильнее…

Вчера Шеат ходил к своему другу в реанимационный блок. С моего разрешения его пустили посидеть у капсулы регенератора. Другом оказался тот самый черноволосый демон, виденный мною в огрызках воспоминаний. Забыла имя, вот досада… Вытащила его из черной пустоты, была неблагодарно покусана – в состоянии полутрупа демоны сильно хотят кровушки, за это отправила его в регенератор. Пущай наши лекари тренируются на кошках… то есть на демонах. Заодно просканируют всего и изучат до последней косточки. Как бы ни было цинично, но эти знания пригодятся в будущем и помогут спасти не одного раненого демона.

Видимо полученные впечатления так растревожили дракона, что он и колотился ночью. Ну, а всем известная истина и тут права – все болезни от нервов.

— Ты и так отделяешь добрую тьму. Ты молодец, шэни. Спасибо! – сияющие глаза дракона словно два изумруда, даже светятся.

— Спасибо на добром слове, — я выскочила в дверь за горючей смесью для Шеата. Что человеку верная смерть, то дракону полезно для здоровья.

Смахнула непрошеную слезу, припомнив пугающие емкости с такой разной тьмой и попыталась вспомнить, какую же из них я схватила… Вроде правую, более теплую и не такую пугающую… но это не точно.

О доброй тьме он заговорил не зря. Мы основали третий приют – для темных. Тьяра. В принципе такая же задница, как и Шаала, но люди там перешли все мыслимые и немыслимые границы. Эльфов превратили в рабов, прекрасные перворожденные превратились в жалких смертных, отживая еле-еле сто лет. Гномы закопались в горы так глубоко, что их извлечь оттуда почти невозможно. Помог только договор старейшин гномов из двух миров и стабильный портал. Орки превратились в партизан в вместе с редкими еще свободными эльфами (вообще нонсенс!) втихую портили жизнь людским караванам. Больше никаких рас там не было.

И если гномов мы решились оставить в родных пенатах, то эльфов просто-напросто стащили. Всех одновременно вместе с полукровками и квартеронами с помощью одного хитрого заклинания. После этого веселая жизнь на Тьяре только началась. Вместе эльфов я заселила туда клан вампиров. Ребята адекватные, отказались от своего темного покровителя и деваться им было некуда. Зато уж здесь еды (людей) навалом, никаких сильных существ нет, ленивые зажравшиеся боги были выметены драной метлой, а я принялась устанавливать свои порядки. Пока есть время и возможность, нужно успеть сделать очень много всего.

Тээр заикался. В этот раз я без всяких ухищрений наполнила папку материалами по Тьяре. Здесь было все: экономическое состояние мира до пропажи эльфов и после, состояние самих эльфов, красочно расписанное и заснятое на все возможные носители. Общий упадок магии в мире. Полное отсутствие развития как такового. Отсутствие божественного вмешательства и исправления ситуации. Попросту местные боги положили на свой собственный мир огромный болтище и благополучно почили в праздности и лени. В плюс ко всему полный упадок гномьей расы – бедняги забыли уже даже свою уникальную магию, предпочитая махать киркой.

Демиург пораженно просматривал все материалы. Я упомянула, что все забранные эльфы сейчас живы и находятся на Шаале, где их приняли как родных и принялись лечить. И, после недолгих разбирательств, мне дали добро на еще один приют. Приют для темных, ведь темные тоже хотят жить, пусть и приносят дискомфорт остальным. Таким образом у нас есть три мира на выбор: техно-магический, сугубо магический и мир для темных магов и существ.

Марк Лисовски. Живой. Глава 33. Побег

Джей пытался сохранять внешнюю бесстрастность, это давалось нелегко. Даяна что-то учуяла, схватилась за коммуникатор. Через несколько секунд интровизор высветил сообщение: «Не волнуйся, все будет хорошо».

Девушка незаметно погладила «Скаута» по руке. Марко, сидящий с другой стороны, придвинулся поближе, прижался плечом. Джей неслышно вздохнул и, наконец, немного расслабил мышцы. Этот молчаливый диалог его слегка успокоил. Псионики не подведут, им можно доверять.

Завод был небольшим, хотя на комм-карте его территория занимала чуть больше трех квадратных километров. Когда миновали охранный периметр, при ближайшем рассмотрении стало понятно, что когда-то гигантское оборонное предприятие по большей части пришло в негодность. У многих цехов полностью отсутствовали окна, склады щерились сорванными воротами, повсюду валялись груды арматуры, сваленные в кучу сегменты конвейера торчали прямо посреди проезда. Гравикар долго продирался через эти ржавые дебри, пока, наконец, не вырулил в рабочую зону. Она отличалась относительной чистотой и целостностью зданий, хотя бы проехать можно.

— Прибыли, выгружайтесь! — скомандовал водитель.

Троицу встретил какой-то местный чиновник, какой-то зам-зама-начальника-отдела по переработке и утилизации. Он и проводил псиоников в искомый цех, запросил подтверждение допуска, не глядя поставил электронную роспись в планшете, после чего удалился, к немалому всеобщему облегчению. Чем меньше лишних глаз — тем лучше.

В цеху было жарко, система терморегуляции работала кое-как. Двое пропотевших работяг в засаленных серых комбезах уже были осведомлены о своих несложных обязанностях. Им не было никакого дела до того, о чем вещает новостная сеть. Отправить в печку очередную хреновину, проследить, чтобы ничего не рвануло — и все дела. А что эта хреновина на человека похожа, так кому какое дело. Начальство сказало надо, значит – надо. Прибавку к зарплате дадут, какой-никакой, госзаказ все-таки.

— Сгружайте! — буркнул рабочий, угрюмо рассматривая значок госслужащего на форме Даяны.

— Джет, вставай сюда.

— Так точно.

— Полная дезактивация.

Джей технично и компактно свернулся на ленте, сразу за развороченным энергоблоком, уже пронумерованным. На спине «Скаута» автоматический пульверизатор тут же вывел порядковый номер, который рабочий сразу внес в планшет. Где-то в глубине цеха второй рабочий нажал сенсор, лента сдвинулась, начав свой путь к раскаленной пасти утилизационной печи. Одновременно с этим ожил грузовой манипулятор, брякнул на конвейер следующий ржавый огрызок, прямо за головой Джея. Даяна и Марко одновременно вздрогнули. «Дезактивированный» киборг даже не шелохнулся, датчики показали, что опасность отсутствует.

Расчетное время сорок три секунды. Система уже вычислила расстояние и сопоставила его со скоростью движения ленты. По плану псионики должны были начать запудривать мозги работягам, когда до раструба печи останется примерно пять метров.

Двадцать секунд. Джей рискнул приоткрыть глаза. Створка приемника открывалась и закрывалась с отчетливым щелчком, за ней клокотало пламя, в котором исчезала одна пронумерованная железяка за другой.

Десять секунд. Пора. «Скаут» перенес вес тела вперед, плавным перекатом ушел с ленты вниз. Протиснуться под подвижным устройством и залечь между двумя рядами гравимодулей, поддерживающими ленту, не составило никакого труда. Пять секунд. Под лентой оказалось жарковато, тридцать два градуса по Цельсию. В пределах нормы. Периодически возникающий рев пламени глушил все остальные звуки. Если бы не датчики, было бы совершенно невозможно разобрать, о чем разговаривают люди.

— Согласно последним поправкам в протоколах ликвидации воен…

— Да ё…! Проморгали! — ругнулся кто-то из рабочих. — Мне же за лентой следить надо, а я тут с вами лясы точу. Э-эх!

— Да вроде, все. На мониторе уже следующий десяток! – послышался из глубины цеха голос его напарника.

— Все равно пойду, проверю. Гаси!

Лента дрогнула и встала, совсем рядом послышались шаги.

— Порядок! Нумерация совпадает, заводи!

— Ничего страшного, — успокоила Даяна. — В случае чего мы оба подтвердим, что утилизация состоялась, к вам не будет никаких претензий. Она же состоялась? Вам осталось только подписать документы, и мы уедем. Вот так, всего доброго. Удачи!

Последнее слово псионик произнесла чуть громче, Джей сразу понял, что предназначается оно вовсе не рабочим, а ему.

День подходил к концу, примерно через час конвейер отключили, рабочие начали собираться по домам. Джей опасался, что цех могут проверить перед уходом, согласно технике безопасности. Пресловутый «человеческий фактор» не подвел, проверять ничего не стали, вырубили конвейер, остановили подачу энергии на основные узлы и вырубили свет. «Скаут» выждал еще несколько минут после того, как за рабочими закрылась тяжелая железная дверь, и только после этого бесшумно выкатился из-под конвейера. Вентиляция в цеху была устроена куда проще, чем у военной базы на Семерке. Единственный широченный воздуховод выходил прямо из стены на уровне примерно второго этажа. Решетка болталась на двух креплениях, вытащить ее, как и защелкнуть на место, было легко.

Первоочередная задача — покинуть завод так, чтобы никто не заметил. Это тоже оказалось несложно. Здесь не было никаких следящих устройств, ни датчиков движения, ни банальнейшей сигнализации. На охранном контуре не работала половина камер, завод вообще охранялся из рук вон плохо. Начальство то ли экономило, то ли считало, что красть уже нечего.

Теперь предстояло за ночь добраться до космопорта, чтобы занять специальный маркированный контейнер. Особый материал не позволит таможенным сканерам засечь тепловой фон, а полная дезактивация не выдаст пограничным псионикам. Да и кому придет в голову сканировать на пси-фон грузовой контейнер? Но это же люди, они иррациональны и непредсказуемы. У них есть интуиция. Хорошо, что дальнобойщик и сам не подозревал, что повезет. Даже если погранцы и будут проводить усиленное сканирование, то, чего человек не знает, из него вытащить невозможно. Все же некоторый риск присутствовал, и удача не помешала бы.

Гибернация была необходимостью. Контейнер не герметизировался, воздух из грузового отсека на время полета не откачивался, и все же уровень кислорода был во много раз ниже нормы. Человек без кислородной маски гарантированно не выжил бы. У отключенного «Джета» наоборот, был неплохой шанс добраться до конечной точки. Второй протокол использовали для транспортировки на большие расстояния или длительной консервации. Во время военных действий отправлять киборгов на передовую сразу после доставки запрещалось, сперва требовалось отвести несколько часов на восстановление систем и произвести дозарядку. Ни того, ни другого Джей себе позволить не мог. Ему предстояло драпать из космопорта всеми доступными путями сразу же по прибытии, выжав из системы все возможное. Нужно было успеть до того, как контейнер из разгрузочного узла доставят на распределитель. Перед загрузкой на склад в пункте прибытия его гарантированно вскроют. Ничего, кроме партии деталей для гравикаров, там оказаться не должно. Габариты «Скаута» позволяли компактно устроиться поверх оговоренного в накладной груза. После истечения срока хранения посылку отправят обратно.

Ситуация мало чем отличалась от диверсионной операции на территории противника. Вся надежда на заранее заготовленный схрон, координаты которого Маграт выдала заранее. Оттуда предполагалось забрать стимуляторы для биохимии, комплект человеческих документов и смену одежды, после чего прибыть по заранее оговоренному адресу.

Астра Нова 2015. Галактион Меньших. Сезон любви

Боевики вывалились из гипера внезапно. Заверещали детекторы, фиксируя запредельную напряженность Риманова поля в окрестностях катера, прямо и чуть выше по курсу проявился хищный силуэт боевого аппарата Семьи. Не тратя времени на опознание, истребитель сделал два выстрела.

Выучка, достойная восхищения! Из виртуального режима, когда метрика пространства пляшет и время не имеет точного смысла, неизвестный снайпер выжег Алексею главный привод и отстрелил антенну гиперсвязи. Затем мир вокруг истребителя вернулся в трёхмерность, а истребитель вновь получил импульс.

Мелькнули и исчезли далеко впереди бортовые огни.

— Вам шифрованное сообщение, капитан, — доложил катер.

Рубку заполнил чужой голос:

— Здорово, эксперт! Думал, не свидимся? Скажи спасибо, нам приказали взять тебя живым. И молись, чтобы умереть быстрее! Жди, мы скоро будем…

Мафиози выследили и попытались захватить его возле одного из периферийных миров. Там только-только развернули прыжковую зону. Алексей сбежал в гипер, но перед этим успел повредить атакующим тормозной гравикомпенсатор. Чёрта лысого они вернутся. Пока погасят скорость маневровыми движками, это десятки часов или дни. Только ему от этого не лучше. Без привода Алексею остаётся только ждать, пока его не найдёт хоть кто-то. А без связи он беспомощен даже здесь, в окрестностях Юпитера, совсем близко от Солнца и марсианской базы Флота. И если бандиты найдут его…

Сдаваться на милость Семьи не хотелось. Что произошло? Дед решил обидеться всерьёз? Или это обычное самоуправство одного из подручных? Или месть Первого секретаря? Это, наверное, всего хуже. Любимый внук главного мафиозо вселенной, первый не только по должности, но и очередностью наследования, отец Ниты…

Нита, девочка! Знаю, ты поняла и простила меня, я не мог поступить иначе, Нита…

Снова, как когда-то, перехватило дыхание. Алексей сжал зубы. Не время для воспоминаний! Он же не хочет стать закуской для бандитов? Значит, нужно спрятаться… Но где?

В полутора миллионах километров ниже — или выше, как посмотреть — висел газовый гигант, извихренный водородными штормами и метановыми тайфунами, затянутый чередой аммиачных туч под кисеёй звёздного гелия. А чуть в стороне посвёркивал тонкий серпик одной из Галилеевых лун — Европы.

На ней недавно запустили станцию по добыче жидкого водорода. Там были люди и связь.

Переведённый в режим хамелеона катер Алексей оставил среди древних торосов. Европа, подобно Луне, всегда повёрнута к Юпитеру одной стороной. Обитаемый комплекс прятался на обратной, под одной из древних ледяных плит, слагавших кору планетоида. Сверху, под разряженной атмосферой, располагались причалы для автоматических танкеров, герметичный тамбур с переговорной и шлюз. Чуть ниже были выплавлены склады. В них, защищённые от жестокой радиации десятками метров льда, стояли цистерны с добытым сырьём. В шлюзе брала начало шахта лифта. Она уходила вглубь ледяного панциря на тридцать километров, до самого океана, где прилипла к изнанке Европы станция.

Типовой проект для ледяных спутников газовых гигантов, справка из базы данных катера.

Алексей разорвал связь и длинными скачками побежал к полусфере тамбура.

Отозвались не сразу. Сквозь свист и скрежетание в динамиках переговорника возник испуганный мужской голос:

— Что? Кто здесь?

— Меня зовут Алексей Михайловский, — проговорил Алексей давно заготовленные слова в мёртвый глазок камеры, — я потерпел аварию. У меня не работает гиперпривод и связь, прошу помощи… И включите, пожалуйста, изображение! Ничего не видно.

— Как? Вы сверху? — голос не верил.

— Откуда же? Откройте лифт. И включите картинку! Хочется видеть, с кем говоришь!

— Я забыл, что есть верх… — непонятно сказал голос. — Сейчас запущу, должно сработать. А картинки нет, камера не работает.

Загудели шлюзовые затворы, Алексей шагнул внутрь лифта, устроился на диванчике. Предстояло ожидание: тридцать километров по вертикали — нешуточный путь!

— Скажите, — ожил голос, — вы тот самый Михайловский?

— Какой? — не понял Алексей.

— Любимчик директора, самый удачливый эксперт Агентства.

— Ну, если вы так говорите, — ответил Михайловский, — то да. А откуда?..

— Я работал у Николайчука! — радостно сообщил голос. — В обеспечении! Гриднев моя фамилия!

— Не помню… — бесполезно развёл руками Михайловский.

— Значит, — сбивчиво заговорил в динамиках Гриднев, — всё будет хорошо! Вы разберётесь, вы всегда разбираетесь!

Он неожиданно всхлипнул.

— В чём?

Динамики отозвались шорохом. Лифт дрогнул и полетел вниз, побежали над дверью оранжевые цифры:

10…

20…

50…

Что этот Гриднев имел в виду? В чём нужно разобраться? Зачем на станции может понадобиться его помощь? Не технолога, не химика, и даже не инженера по насосам? Ерунда какая-то…

12 100…

12 700…

13 200…

Цифры мелькали всё быстрее. Алексей представил многокилометровую толщу над головой, и ему стало не по себе. Тонкая ниточка шахты — и миллиарды тонн льда вокруг! Европа бежит по вечному пути от апоцентра к перицентру и обратно, тяготение Юпитера возбуждает приливную волну, ледяные плиты коры дышат, движутся, трутся друг о друга… Что им усиленный фуллерен внешней оболочки! Ему показалось или стена лифта слегка выгнулась внутрь, едва сдерживая внешний напор? Сейчас она лопнет, и в кабину рванёт под давлением жидкий водород из идущей параллельно трубы… Чёрт! Шлем… Где же он? Алексей схватил шлем, стал напяливать ослабевшими пальцами… Скорее! Только бы успеть. Успеть что? — остановил он себя и медленно, размеренно задышал, стараясь утихомирить галопирующее сердце.

25 800…

26 000…

26 200…

Лифт тормозился, навалилась тяжесть. Почему они не установили компенсатор? Нет, детектор гравитации равнодушно светил зелёным глазком: норма. Отчего же так тяжело?

Неожиданно Алексей почувствовал пристальный взгляд сзади. Кто-то недобрый затаился за спиной, рассматривал, выбирал миг для нападения.

30 574.

Пол едва заметно ударил снизу. Алексей оглянулся. Ощущение взгляда пропало, кабина, разумеется, была пуста. Зашипели, раздвигаясь, двери.

Гриднев оказался невысоким, средних лет мужичком с недельной щетиной на сером лице. Он был одет в нечистый комбинезон; из распахнутого ворота торчала тощая, в капельках пота шея. От Гриднева кисло пахло спиртом.

— Как добрался, эксперт? — на лице Гриднева застыла кривая ухмылка.

— Что у вас происходит? — спросил Алексей, пожимая вялую влажную ладонь.

— Чертовщина у нас, — ответил Гриднев. — Пошли, покажу наше житьё.

Длинный коридор тускло освещали настенные панели. Гриднев шёл впереди, сильно накреняясь на левый бок и опираясь рукой на стену. Облицовочные панели обильно покрывал водяной конденсат, и за пальцами Гриднева тянулась неровная бликующая полоса. Было жарко и душно.

— Мне нужна связь с Землёй, — сказал Алексей в сутулую спину.

— А нету! — не оборачиваясь, хихикнул Гриднев. — И Земли твоей, наверное, тоже нету, эксперт!

— Вы пьяны! — остановился Михайловский. — Слышите, Гриднев? Вы пьяны, где ваш начальник?

— Ага! — Гриднев развернулся, в его глазах, несмотря на улыбку, застыла тоска. Он чего-то боялся, очень сильно, до предела. — Мы к нему и идём, эксперт, с ним и поговоришь, ага…

В конце коридора они свернули в боковое ответвление и остановились перед отсеком с надписью «рефрижератор».

— Говори с начальником, Михайловский, — сказал Гриднев и отомкнул герметичную дверь, — а я тут постою…

От мороза на глаза навернулись слёзы, воздух обжёг горло. Внутренность морозильника занимали стеллажи, забитые брикетами с ярлычками известных и престижных продуктовых фирм. Шкафы стояли часто и криво, на полу остались следы авральной перестановки. А в дальнем, пустом углу, на жестяном разделочном столе лежал труп. В жёстком от мороза форменном комбинезоне, с выражением ужаса и одновременно торжества на лице. Раскрытые глаза равнодушно смотрели в потолок. Волосы мужчины покрывала белая изморозь. Кожа на правом виске почернела вокруг пулевого отверстия, а левой стороны черепа не было вовсе, розовел мозг в ошмётках крови, и белели осколки костей.

«Дэвид Макстейл» — было написано на кармашке комбинезона.

Гриднев стоял, привалившись к стене, и блестел глазами из-под седоватой чёлки.

— Поговорил? — сказал он, протягивая Алексею заполненный на треть стакан. — Выпей за упокой души грешного Дэвида. Он был хороший человек, хоть и начальник!

Стучали зубы. Алексей махом опрокинул дозу. От спирта захватило дух, вступило в плечи, жарко ударило в голову.

— Кто его? — спросил Михайловский, отдышавшись.

— Черти… — оскалился Гриднев. — Тут у них кладовка, эксперт. Подвальчик с дровами для котлов! Наказание, эксперт… Нечего хватать чужое! Когда насосы выходят на пик мощности, черти хватают нас за воротник: не воруй!

Он налил ещё.

— Пей, эксперт! Черти не любят запаха спирта, они трезвенники, ха-ха-ха! — Гриднев приложился к фляге, резко выдохнул и продолжил совершенно трезвым голосом: — Когда это началось и кончилось в первый раз, Макстейл вскрыл модуль гиперсвязи, долго копался в нём, потом взял пистолет, расстрелял этот проклятый модуль, расстрелял все запасные блоки, сказал: «Меня ждут первым», а потом пустил себе пулю в голову. Я простой моторист, — прошептал Гриднев с тоской, — я не умею наладить эту штуку, я даже не знаю, что она передаёт на запросы из конторы. Может быть, они прилетят через час, а может быть, и через месяц!

— Так остановите насосы, Гриднев! Может, черти отстанут?

— Чем вы слушали, эксперт? — голос Гриднева пробивался как сквозь вату. — Я простой моторист, эксперт! Все коды были у Макстейла. Я могу изменить время работы на пике — в большую сторону, могу задействовать обходные магистрали, если чёртова железка не додумается сама, но выключить… Невозможно, Михайловский.

Второго, или, считая замороженного самоубийцу Макстейла, третьего аборигена звали Исайа Шигемацу. Это был голубоглазый блондин с пальцами скрипача и плечами борца-вольника. Он сидел в кают-компании и нехотя ковырялся в тарелке. Рядом на столе были свалены разнокалиберные колбы, пробирки и мензурки из стандартного станционного набора. Тут же обнаружились здоровенная бутыль со спиртом и целая гора лекарств, от древнего аспирина до новейших психотропных препаратов.

— Хочу сточить нашим дьяволам зубы, — заявил Исайа вместо приветствия. — Чтобы кусали, но не сильно.

— Вы уже знаете, в чём дело? — спросил, морщась, Алексей. От выпитого спирта, как обычно, ужасно разболелась голова.

— Черти из преисподней, конечно! — Исайа скривил рот. — Это так важно, как вас там, когда в холодильнике лежит покойник?

Он мелко и неприятно засмеялся.

— Вы тоже пьяны, Шигемацу?

— И вы назюзюкаетесь вдрызг, и будете пребывать…э-э-э… в таком виде! Или хуже.

— Исайа наш врач, — сказал Гриднев, — и химик в одном флаконе.

— Я заметил, — ответил Алексей. — Гриднев! Сколько до включения насосов?

— Часа три.

— Мне бы поспать, пару часов, покажите, где…

— Возьмите гранулы, эксперт, — сказал Шигемацу, — или хотите стать вторым?

Ему досталась каюта Макстейла. Не очень приятно, но не спать же в раскуроченном узле связи? Алексей кинул на столик гранулы пьяного доктора, сгрёб с кровати старое бельё, нашёл в шкафу запасное одеяло и лёг. Сон не шёл. Легко улыбалась со стены женщина на простой, двумерной фотографии. Жена? Невеста? Её глаза завораживали. Она ещё ждала своего Дэвида, строила планы, подбирала слова, чтобы рассказать, что случилось с нею в его отсутствие. Она ещё не знала, что разлука стала вечной…

Зачем он сел на Европу? Почему не выбрал Ио или Ганимед? Так получилось, и что толку корить себя и раздумывать о несостоявшемся? Можно с утра сорваться и махнуть дальше… но оставить людей в беде? Они уже надеются, это видно по их глазам. Они разуверились за прошедшие дни, но им так хочется поверить хоть кому-то!

Их перемкнуло, понял Михайловский, их мысли попали в колею — «Меня ждут первым»! Кто второй, кто третий? — и больше ни о чём, по кругу…

— Да не бывает же чудес! — Алексей рывком сел, отчего в голове запрыгали, застучали изнутри по черепной коробке чугунные болванки. Шипя от боли, Михайловский достал коммуникатор и запустил нужные приложения. Что бы это ни было, а за хвост оно ловится! Иначе только и останется, что откапывать где-то на Земле, в дальнем скиту батюшку со святой водой.

Свободной памяти хватит часов на шесть, а больше и не надо…

Для русского человека чёрт — давно персонаж анекдотов, где натягивают ему нос кто попало. Гриднев и Шигемацу ошиблись. Это стало ясно, лишь только стены каюты в безмолвии начали сдвигаться. Демоны бездонного океана толкали их друг навстречу другу, а крылья демонов отбрасывали угловатые чёрные тени. Сверхпрочный металл стен стал прозрачным, и на Алексея глянули из бездны Глаза. Круглые, как у совы, и такие же немигающие. Бездонные. Безмысленные. Состоящие из одних зрачков.

Портрет женщины Макстейла плыл посреди взгляда. Женщина улыбалась. «Ты пойдёшь вторым», — шепнули её плоские губы.

Алексей сорвался с койки… и застыл возле выхода. По коридору шли. Не стучали каблуками, не дышали сипло и натужно, но кто-то был тут, крался на мягких лапах, и от его шагов стонали вертикальные балки, гвоздями прибившие станцию ко льду.

Тот, кто шёл, остановился возле двери. Повеяло морозом.

Пришло знание, что дверь открывать нельзя. Никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя встречаться глазами с тем, кто ждёт снаружи! Но и оставаться в каюте было невозможно! Когда демоны выходят на поиски душ, они запрягают в нарты жутких тварей. Одна из них ждёт позади, наклонив голову набок и свесив из пасти длинный сизый язык.

Захотелось вжаться в стену, быть не там и не тут, спрятаться в замочную скважину. «Здесь нет замочных скважин», — сказал кто-то глубоко внутри.

Алексей рывком отворил дверь.

Кольцевой коридор был пуст. Шагах в пяти, если идти к узлу связи, пол вспучивался, как будто воды Европы решили именно здесь ворваться внутрь. За бугром огни весело играли в пятнашки с тьмою, и туда, вниз, успел спрыгнуть тот, кто стоял перед дверью.

От мельтешения огней скрепки, связывающие вместе кости черепа, зашатались, Алексею показалось, что голова его пухнет, растёт, и скоро разорвётся, рассыплется на сотни маленьких кусочков.

Потом из мелькания сложилась фигура. Человек шёл, перекосившись в одну сторону, словно в его теле не хватало какой-то части, и оставшееся перевешивало. Это был Макстейл! Он возвращался проверить, кто занял его каюту, кто смотрит на его женщину, и кому улыбается её портрет.

Алексей попятился, но сзади могильным холодом дышала ездовая тварь, и он остановился. Макстейл будто ждал этого. Он мгновенно, словно прыжком, надвинулся и сунул в лицо Алексею что-то чёрное, гибкое.

Зашипело, морок развеялся. Голова трещала, сердце бухало в груди, но стало можно думать и понимать. Перед Михайловским стоял Шигемацу. В руках он держал газовый баллон с патрубком, а на лице застыла кривая гримаса.

— Кислород, — сказал Шигемацу, глядя чуть в сторону и вверх, за голову Михайловского. — Прочищает мозги, временно. Гранулы, эксперт!

— Как считаешь, — сказал Шигемацу, когда Алексей проглотил лекарство, — он слезет?

— Кто?

Михайловский осторожно сел на койку. Ездовая тварь затаилась в ногах, смотрела снизу голодными глазами, но не нападала.

— Карлик, — ответил Исайа, не отводя взгляда от стены. — Что ему там надо?

Алексей оглянулся. Ни карликов, ни великанов…

— Глаз? — спросил Алексей, но Шигемацу уже вышел.

— Зачем ты ломаешь стену? — спросил Алексей у демона.

Глаз не произнёс ни слова, но, вроде, слегка подмигнул.

— У меня болит голова, — сказал Алексей демону.

Тот снова промолчал, но выразительно прищурился: какие мелочи!

— О чём же тобой говорить? — удивился Алексей.

Глаз за стеной немножко сдвинулся, а потом ещё и ещё. Это демон покачал невидимой головой. Почему, мол, ты так, человек? Ты потерял страх, человек, задавая такие вопросы пред лицом моим. Подумай о тщете сущего, о ничтожности жизни. Что ты рядом с великим океаном?

Алексей подумал. Он представил себя рядом с великим океаном — и его разобрал смех, такой громкий, что ездовая тварь испуганно забилась в угол.

— Мы малы, — сказал Алексей демону, — но это мы сосём твою кровь, а не наоборот!

Демон молчаливо согласился, но дал понять: скоро я съем тебя, человек. Иначе ты высосешь всю мою кровь. Погоди немножко.

Идея погодить показалась Михайловскому ещё забавней. Он смеялся, смеялся, грозил демону пальцем, но не мог произнести ни слова, а только хохотал, пока не заёкало в груди. Тогда каждый вдох стал мучением.

— Я умру от смеха, — выдавил из себя Алексей и спросил демона: — Ты этого хочешь?

Демон снова не ответил. Демон забрал жуткую ездовую тварь, что затаилась в углу, вернул на место стены, закрыл Глаз и пропал.

— Вы же врач, Шигемацу! — сказал Алексей утром и положил перед Исайей коммуникатор. — Вы должны помнить симптомы…

Выглядел Шигемацу скверно. Светлые волосы свалялись и повисли сосульками, лицо посерело, а белки глаз покрылись тонкой красной сеточкой.

— Что там? — он взял прибор и стал закрывать и открывать, жмурить и выпучивать глаза, словно в них попала пыль.

— Ваши черти, Шигемацу, — ответил Алексей. — Это инфразвук. Где-то снаружи мощный источник инфразвука. Посмотрите, пики на шести и девятнадцати герцах…

— И что? — Исайа зевнул. — Источник — внешний, чем это поможет?

— Ну-ка, дай!

Гриднев схватил коммуникатор и впился в него взглядом. Ещё секунду назад Гриднева не было видно и слышно, но вот он уже тут, благоухает потом и перегаром.

— Гриднев! — сказал Алексей. — Если запустить в противофазе…

— Не учи, эксперт! Это я быстро… Это мне доступа не нужно…

— Машинку-то… — Алексей ухватил Гриднева за рукав.

— Что? А… — пробормотал моторист, возвращая коммуникатор. — Тут мы эвристику поставим, с опережением… Нет! Дай-ка взад, спишу звуки, эвристике скормлю… Не бойся, эксперт, скоро верну!

Гриднев преобразился. Он словно стал выше ростом, расправил плечи, в глазах появился блеск. Несколько минут спустя он притащил в кают-компанию тяжёлый цилиндр. За цилиндром тянулся толстый жгут, скрученный из множества разноцветных проводов.

— Акустический зонд, слышишь, эксперт? — довольно сказал Гриднев, водружая агрегат на стол. — Стандартный модуль, от нуля герц и до ультразвука. Мы-то обычно в верхнем диапазоне, ага… А вот и низ пригодился!

Он снял крышку и полез внутрь зонда.

— Отдыхайте пока, — гулко сказал, не поворачивая головы, — хочу успеть вовремя. Хреновы разработчики, не могли на станцию хороший мозг поставить! Приказал бы — и всё…

Зато на станции был отличный водолазный пост!

Смешно, удивлялся Алексей, предусмотреть пост и не включить в штат водолазов. Издержки массового производства…

— Не передумаете? — спросил Шигемацу, колдуя с вентилями и рукоятками. — Опасно. Вы не знаете точно.

Прошла половина суток, как Гриднев запустил нейтрализатор. Теперь визиты демонов сопровождались слабым беспокойством. «Скоро совсем хорошо станет, — заявил Гриднев. — Эвристика базу набирает, а как наберёт, так и всё».

— Оставьте, Исайа, — глухо ответил Алексей. — Почти точно. Я хочу их увидеть, ваших чертей.

Снаружи было неуютно. Великий океан вылизывал сквозь гидрокостюм тело холодным языком. Ныло в груди. Организм жаждал сделать нормальный, длинный вдох. Он не знал про дыхательную мембрану и пытался паниковать.

Зацепив фал за скобу у шлюза, Алексей висел под днищем станции и ждал. Нетерпеливо, с трудом удерживаясь на месте. Это играл в крови избыток кислорода из буферной смеси, которой он дышал последние часы перед выходом. Кислородная эйфория — спутник больших глубин и давлений. За границами чёрного металлического диска ритмично мерцало: светились нежно-зелёным колонии бактерий на изнанке льда. Зарево не могло разогнать мрак, но оно заявляло о себе — живу!

Рядом басовито вибрировала толстая, гибкая колонна — труба. Она пронзала станцию, как костяшку счётов спица. Второй конец трубы терялся внизу, в непроглядной тьме. Там, на глубине в сто километров, под великим океаном, под осадочной корой, залегал толстый слой гидридов. Оттуда поступало наверх лучшее химическое топливо — жидкий водород.

Звук, исходящий от колонны, возвысился. Гигантские насосы, которые занимали львиную долю объёма станции, заработали на полных оборотах. Тонко запел металлический корпус, задрожали крепёжные балки.

Сжало височные кости под шлем-маской, ударил пульс в залитые несжимаемым маслом уши. И, как ответ, несколько минут спустя родилось вокруг движение. Руками, грудью, всем телом Алексей почувствовал его, и ещё не началась песня, а он уже знал — они пришли на зов.

Застывшими пальцами Алексей включил головную камеру и прожектор.

Демоны!

Рогатые демоны Европы танцевали перед ним в тяжёлой, вязкой воде, кружились, медленно шевеля крыльями, крутили бочки и мёртвые петли. Десятки больших существ, похожих на ската манту. Они разевали чёрные провалы ртов, отсвечивали россыпью глаз, изгибали мощные плоские тела.

И пели неслышно.

Их привел сюда инстинкт продолжения рода, призвал издалека звуком насосов. Так совпало.

Чужая любовь часто страшит. А иногда — убивает.

Когда боль в голове стала нестерпимой, Алексей схватился за скобу. Сразу полегчало. Потом он ударил кулаком по большой плоской кнопке, и диафрагма шлюза пришла в движение.

Пили раскалённый чай из больших чашек. Нарядный, благоухающий Гриднев натащил из неведомых кладовок печений и кексов, Шигемацу сидел насупившись, сердито звенел ложечкой.

— Вы авантюрист, эксперт, — сказал он. — Сорвись вы с фала — где бы мы вас ловили в этом киселе? И как?

— Не сорвался же, — сипло сказал Михайловский. — Я назову её — манта Михайловского.

Он кутался в тёплый плед и покашливал. После мембраны кололо в груди, ныли помороженные кончики пальцев.

— Дэвида жалко, — сказал Гриднев. — Эх, где ты был раньше, эксперт?

— Я и так случайно… — ответил Алексей. — Пролётом. Кто же знал, что тут такое?

— Это тебя хорошо сюда занесло, — сказал Гриднев и с шумом втянул в себя чай. — Поубивались бы к чертям!

— Всё же, — спросил Исайа, — почему вы тут оказались?

Алексей не успел ответить. Ожил переговорник лифта:

— Эй, эксперт! Ты тут? Птичку мы твою… того! Не боись, на своей доставим. Ты слышишь, эксперт? Мы знаем, ты внизу, больше некуда!

Они всё же нашли его.

Исайа Шигемацу уронил чашку. Полетели брызги.

— Кто это, Алексей? — спросил он.

— Бандиты, Исайа, Семья, — тихо сказал Михайловский. — Чёрт…

— Они хотят убить вас?

— Не сразу.

— Эй, кочегары! — не унимались динамики. — Заснули там? Лифт наверх гоните, да?

Шигемацу перекинул тумблер.

— Здесь врио начальника станции Исайа Шигемацу, — сказал он. — Кто вы такие и что вам нужно?

— Плевать, кто ты такой, — ответили сверху, — отдай Алексея Михайловского. Мы заберём его и улетим.

Алексей стал вставать, Шигемацу покачал головой.

— Здесь нет никакого Михайловского, — сказал он в микрофон.

— Тем более, — рассмеялся голос. — Нету и нету. Тебе нечего бояться. Мы просто проверим. Отправляй лифт. Не сделаешь это через пять минут — взорвём шахту!

Гриднев побледнел.

— Сделайте, как они просят, — сказал Алексей, едва Шигемацу отключился. — Я выйду в океан. Пусть ищут.

— Глупо! — стукнул по столу Шигемацу. — Полтора часа на подготовку, у вас будет кессонная болезнь!

— Чёрт с ней!

— И долго вы будете сидеть там, в холоде? Потом начнут петь ваши манты… Глупо, Алексей!

— У меня нет даже пистолета, Шигемацу, — сказал Михайловский, — а у них — полный арсенал!

— Ну, пистолет есть у покойника, — кисло сказал Шигемацу.

— Стойте, стойте! — закричал Гриднев. — Не надо пистолетов! У нас есть ещё один зонд.

— Точно! — обрадовался Шигемацу.

— И что?! — воскликнул Алексей. — Или… я плохо соображаю после купания?

— Именно, — ответил Шигемацу.

Сверху на зонд моторист приварил несколько гнутых металлических лепестков, и прибор стал похож на морскую раковину.

— Отражатель, — объяснил Гриднев, — для лучшей целкости, ага.

Пока они с Михайловским крепили звуковую пушку у дверей лифта, Шигемацу пытался урезонить спускавшихся гостей. Бесполезно. Посетители шутили, громко смеялись, стучали у микрофона оружейными затворами, в общем, развлекались от души. Наверное, они не были даже злы. Так вышло.

— Не бойся, врио, — веселились голоса, — только эксперта прихватим. Ты его уже упаковал?

— Готово, — прохрипел Гриднев, — точно по оси пойдёт.

— Врубай, — кивнул Алексей. В кают-компанию заходить не стал. Очень не хотелось слушать тишину в переговорнике. И то, что будет после тишины.

Алексей медленно шёл по мёрзлому льду к бандитскому катеру. Справа сзади осталось свежее зеркальное озерцо. Из него торчали обгорелые листы металла и пластика — всё, что осталось от его аппарата. Дрожали руки внутри рукавиц. Не от страха или усталости, а от того, что встретило их в кабине лифта. Любовные песни мант, усиленные в несколько раз, не оставили боевикам шансов. В панике мафиози перестреляли друг друга, а у одного просто остановилось сердце.

Трупы убрали в холодильник. «Общежитие там у них, ага», — невесело пошутил Гриднев.

Шигемацу предлагал дождаться сменщиков: «Теперь вас точно никто не найдёт! А потом — придумаем что-нибудь». — «Нет, — решил Алексей. — Там мог остаться кто-то из них. Если он не дождётся подельников, или нужного сигнала… Что он сделает? Нет, это надо решать сейчас, и решать быстро».

Порт на носу катера открылся, оттуда показался ствол плазменной пушки. Её чёрный зев смотрел прямо Алексею в глаза.

Михайловский остановился, и ствол дёрнулся влево, а потом вправо, будто покачал укоризненно головой.

Там точно кто-то был. И этот кто-то настоятельно приглашал Алексея к себе. Алексей шагал и шагал, стараясь не делать резких движений, а пушка следила за ним немигающим зрачком.

Он подошёл и встал между причальных опор. Катер носил следы торопливой починки. На кожухе гравикомпенсатора сверкала свежая заплата. Починили, значит… Алексей почувствовал мгновенную гордость: он хорошо попал. Была бы у него настоящая пушка, а не та пукалка!..

Сначала ничего не происходило, словно обитатели катера потеряли к Алексею интерес. Потом в брюхе машины открылся люк, и оттуда опустилась телескопическая лесенка.

«Приглашают, — подумал Алексей, — пора». Он прикинул шансы. Почти ноль. Но снаружи, в прицеле оружейных амбразур, их не было вовсе.

В командной рубке, куда привёл его короткий коридор, чуть заметно пахло сладким. Шумела вентиляция. В кресле перед пультом сидел человек с синюшным лицом. Выпученные глаза пристально смотрели Алексею за спину. Человек был мёртв.

— Вам сообщение, капитан! — раздался бархатистый искусственный голос.

Капитан?!

Над пультом загорелся экран. С него смотрела на Алексея Нита. Наследница.

— Ты смотришь эту запись, — заговорила девушка. — Значит, ты справился с ними и пришёл один. Я передала на катер твоё лицо и назначила для тебя высший приоритет. Не знаю, где они нашли тебя, но… кто-то из них обязательно останется на борту. Поэтому я спрятала в рубке шашку с тетрафосгеном.

Она помолчала, потом сказала тихо:

— Я устала предавать, Алёша… Я люблю тебя, но прошу — не заставляй меня идти против Семьи! Я не могу так больше… Не заставляй… или я сама тебя убью… Или себя.

Алексей долго смотрел в погасший монитор.

— И как мне теперь быть? — спросил он у мертвеца.

Мертвец молчал. А что он мог ответить?

Trovachka. Разложение. Глава 5. Уровень В. Входит песочный человек

Жара стояла просто несусветная. Тропический остров, конечно — Алекс недолюбливал тропики еще со времен Туниса, — но дело было не только в климате. Туристы, разодетые в шорты с пальмами и гавайки кричащих цветов, тяжело отдувались и утирали вспотевшие лбы, а бриз, который, по идее, должен бы успокаивать это адское пекло, не приносил никакого облегчения.

И это напрягало еще сильнее. Алекс стянул превратившуюся в орудие пыток кожанку, перекинул через плечо и пошагал ко входу в больницу. Дорожка виляла между цветущих кустов. Если и там ничего не обнаружится, Джеку Харкнессу и всей его дурацкой тусовке придется подождать.

В конце концов, Багамы — это курорт, искать какого-то парня здесь лучше всего на пляже. Тем более, что в Торчвуде отпусков отродясь не водилось. Так же, как и нормированного рабочего дня, медицинской страховки и личной жизни.

Оглядевшись на всякий случай, Алекс вытащил сканер. Нажал на кнопку и скривился: все то же самое. Никакого отклика. Стрелка, которая должна была указывать направление, металась из стороны в сторону, а сам прибор надсадно пищал, так что Алекс выключил его от греха подальше. Сложная инопланетная игрушка, настроенная на временные аномалии, упорно отказывалась работать с того самого момента, как Алекс высадился на остров Кэт, поэтому пришлось по старинке — ловить рацией волну местной полиции и отслеживать смертельные случаи.

Потому что Терри Донлан, неудачник, прошедший через Разлом год назад, прежде чем покинуть Кардифф, прожег стену, вскипятил кровь случайной медсестре и исчез в неизвестном направлении.

Теперь уже, правда, известном. Вот в этой самой больнице, в морге, лежало тело еще одного неудачника, правда, сгоревшего до угольков. Тотальное, можно сказать, невезение. Местные копы нервничали и искали маньяка-пиромана, но тщательно скрывали всю подноготную. Курорт! Массовые смерти? Ерунда! Эти местные паскуды больше всего на свете боялись потерять туристов, и потому о Донлане молчали — и будут молчать до последнего.

В прежние времена идеально было бы подкинуть пару зацепок Малдеру, предоставив ему искать остальное самостоятельно, понаблюдать за ним со стороны, а потом стереть лишние следы и воспоминания. При подобном раскладе оставалось лишь следить, чтобы тот, несмотря на все свое рвение, все-таки не помер или не покалечился. Жаль, что сейчас такого сделать было категорически невозможно. Все-таки нормального доступа к информации из источников ФБР очень не хватало. Торчвуд, конечно, предоставлял кучу технологических новинок, но сейчас Алексу больше всего хотелось выяснить, почему Джек не поехал сюда сам.

Только он мог позволить себе сгореть дотла несколько раз подряд. Остальным подобная роскошь и не снилась. Самому Алексу тем более.

Наверное, работа в Торчвуде — на самом деле тихая гавань, если сравнивать с прошлым, — ослабила его бдительность, потому что когда из-за угла появился человек в черном траурном костюме и темных очках, Алекс не отошел сразу назад, немедленно, сделав вид, что больница интересует его меньше всего, а на пару секунд замер на месте. Физиономия человека казалась смутно и до ужаса знакомой. Нет, он точно видел этого типа впервые, но…

Может, у Курильщика было больше двух сыновей?

Этот был темноволосый — темнее, чем Малдер и Джеффри Спендер, — но характерный изгиб губ, овал лица… Алекс задержал дыхание и шагнул назад, и тогда человек выкрикнул:

— Стой! — и замолчал, как будто до него дошло, что это худший способ кого-то задержать.

Пара секунд задержки сыграла с Алексом очень злую шутку. Бежать? Он сделал еще один шаг, и тогда человек сунул руку во внутренний карман пиджака. Вот черт. Черный костюм, галстук, как у гробовщика, и очки означали только одну организацию. Даже в ФБР носили цветные галстуки, а этот был одет, как хозяин похоронного бюро. Они все так одевались.

Алекс улыбнулся, скаля зубы, и поднял руки.

— Ты мне сканер сломал, — сказал он. В больнице теперь ловить было нечего: агент сто процентов стер память всему персоналу и забрал документы. Про сканер Алекс, конечно, сказал наугад, но, видимо, попал в точку, потому что знакомо-незнакомый агент крепче сжал губы и конвульсивно дернул подбородком.

Его лоб был совершенно сухим. Вот ведь повезло мерзавцу с терморегуляцией.

— Проблема с горячими сердцами и кровью, кипящей в жилах? — добавил Алекс, на этот раз не пытаясь угадать. Наверняка ЛвЧ прислали агента сюда за тем же, что и Торчвуд — самого Алекса.

— Что ты об этом знаешь? — хмуро спросил агент и осторожно вытащил руку из-за лацкана. Пустую, к счастью. Не стал доставать оружие или сверкающую штучку для стирания памяти: и то хлеб.

— Мы меняемся, — Алекс опустил руки: нелепо стоять вот так. — Информация на информацию. Я не обязан отчитываться и даже останавливаться не был обязан. Но ты же все там подчистил, верно?

Голос агента, хрипловатый, с немного странной артикуляцией, тоже казался смутно знакомым. Хотя это как раз ничего не значило.

— Разумеется, — ответил агент. — У них была история болезни. Совсем не связанные случаи, но это интересно. Там теперь ничего нет и никто ничего не помнит, конечно, — он кивнул в сторону больницы, — но ты, наверное, знаешь, кого именно надо искать?

Отличный ответ без ответа. Интересно, их специально так тренируют? Даже политик не справился бы лучше. Алекс внутренне усмехнулся и решил, что ему придется очень постараться, чтобы сказать что-то столь же общеизвестное и бесполезное для дела. Он развернулся и пошагал прочь от больницы, кивком пригласив агента пойти за ним. В крайнем случае, по дороге можно будет убежать через кусты.

Почему-то вспомнился Курильщик с его неторопливыми прогулками и разговорами — правда, с Алексом он так не прогуливался и не говорил, с тех пор, как…

Учиться, так у лучших, правда?

— Белый мужчина от двадцати до сорока лет. Европеоид, с незалеченными детскими психологическими травмами, — сказал Алекс, внимательно следя за лицом агента. — Возможно, опасен.

Агент и бровью не повел. И не только бровью: его лицо казалось до странного безразличным, почти неживым, и Алекс внутренне похолодел. Может, это вовсе не агент, а клон пришельцев? Или суперсолдат? Нет, они вполне нормально моргали и шевелили губами.

— Это я и сам знаю, — отрезал агент. — Детские травмы меня не интересуют. Его зовут Джордан Фостер, двадцать три года, госпитализирован с бредом и температурой пятьдесят три градуса по Цельсию. Он должен был умереть, в больнице решили, что сбоит техника. Он сбежал из больницы неделю назад. Мне нужно знать, что именно он из себя представляет.

Алекс покосился на агента. Дорожка вынырнула из рододендронов, вливаясь в серый, потрескавшийся тротуар. Агент остановился, и Алекс последовал его примеру.

— Ему двадцать, температура тела обычная и зовут его Тедди Донлан. Обследования не выявили никаких аномалий, — сказал он, на секунду замолчал. Стоит, не стоит спрашивать? А, пускай. — Откуда ты меня знаешь?

Очки на невозмутимом, как у истукана, лице агента отразили солнечный луч, неприятно блеснули.

— Торчвуд, — утвердительно произнес он. — Кардифф. Я был независимым консультантом при инвентаризации после реконструкции Хаба. Меня приглашал Дж… мистер Харкнесс. Ты мне ассистировал.

«Дж», надо же. Алекс выдохнул, сдерживая улыбку. Напряжение, сводившее плечи, ухнуло вниз, к коленям, потом утекло в землю.

Во-первых, консультант был напыщенным, надменным индюком-всезнайкой, но абсолютно безопасным — иначе никто бы его не пустил в Хаб, даже Джек. Во-вторых, такой ответ объяснял непривычную мимику агента: маскировка, голографическая или другая, не важно. На самом деле консультант, мистер Гаутама — так представил его Джек, — был каким-то причудливым одноглазым мутантом с щупальцами, растущими на голове; вряд ли он смог бы в своем обычном виде вести расследование. Алекс подозревал, что Гаутама — конструкт Консорциума, подозревал до сих пор, но, видимо, придется с ним сотрудничать. Или, вернее сказать, использовать его для расследования. Нет Малдера — заменим другим, проблем-то.

— Люди со временем меняются, — сказал Алекс невпопад, правда, Гаутаму это совершенно не сбило. Он достал из кармана что-то, похожее на обычный смартфон, ткнул пальцем в экран. Сканер в кармане джинсов болезненно дернулся и завибрировал. Ага, вот и причина, почему он не работает. Пижоны, пользующиеся слишком плохо экранированной техникой с чрезмерно высоким импульсом. Пижоны, не скрывающие знаний о Торчвуде.

— А, так он человек? — уточнил Гаутама с заметным облегчением; Алекс на его месте не стал бы так радоваться. — Значит, найти его будет нетрудно.

Пижоны, уверенные в собственной непобедимости. Главная причина высокой смертности в Торчвуде. Наверняка и не только там.

— Вообще-то я не уверен, человек ли он, — сказал Алекс.

— Он не рутанец. Я опасался именно этого.

Гаутама внимательно вглядывался в свой наладонник, и Алексу на мгновение стало любопытно: а как на самом деле выглядит сейчас его лицо? Таким же сосредоточенным? А может, он просто насмехается сейчас, прячась под маской? Подавив очень глупое и почти детское желание протянуть руку и проверить, голограмма ли это или настоящая маска, Алекс вдруг догадался, в чем дело.

— Так это ваш там в морге лежит? — спросил он. — Бедняга. Сгорел на работе.

Гаутама быстро поднял голову и уставился на Алекса немигающим взглядом, очень неприятным, пробирающим, но в этот момент его наладонник тоненько и тихо пискнул.

— Вспышка активности, — напряженным голосом произнес Гаутама и скомандовал: — За мной! Окажешь мне поддержку.

Алекс, конечно, мог сейчас броситься в цветущие рододендроны и скрыться, но это ничем не поможет ни в выполнении задания, за которое, кстати, неплохо платят, ни в… ну, скажем, удовлетворении любопытства. А еще Гаутама вел себя так уверенно, словно ни на миг не сомневался, что Алекс подчинится ему. Это одновременно забавляло и завораживало, и такой признак вовсю сигнализировал об опасности. Алекс много раз жалел о том, что ввязывался в подобные авантюры, ведомый подобными людьми. Пора бы и повзрослеть.

Он вздохнул и пошагал следом за Гаутамой.

Машина у него оказалась соответствующей: желтый «корвет С6», отвратительно выпендрежная тачка. Гаутама сел за руль и рванул с места, едва Алекс успел пристегнуться.

— Мне нужна информация о субъекте. Торчвуд ею владеет, — распорядился Гаутама, не отрывая взгляда от дороги. Справа, на обочине, промелькнул велосипедист и тут же исчез позади: Гаутама гнал как бешеный.

— Девятилетний Тедди пропал в мае прошлого года, — Алекс повысил голос, стараясь перекричать шум ветра и мотора. — Вернулся в июле. Физиологически и психологически двадцать лет. О том, где был, не помнит, на вопросы из жизни на Земле отвечает верно, но без подробностей, что логично для того, кто за десять лет подзабыл прошлое. Тесты не выявили отклонений в развитии — ни земные, ни те инопланетные, что были в распоряжении. Дружелюбен, добродушен, любит животных. А еще умеет мгновенно раскалять и даже испарять любой предмет, до которого дотронется.

— Он прошел через Разлом, — сказал Гаутама утвердительно. Куда он так несется? Остров маленький, большая трасса всего одна, и они по ней сейчас ехали.

— Прошел, — согласился Алекс, но в этот момент прямо перед ними на дорогу вышел человек, пошатываясь, как пьяный, и Гаутама, бросив кабриолет влево, резко затормозил.

Человек был одет в полицейскую форму и на вид вроде бы не пострадал. Донлан сжег бы его целиком, если бы хотел.

Гаутама хлопнул дверью.

— Я — агент Саксон, это, — он указал на Алекса, — агент Блэк. Что здесь произошло?

Черное лицо констебля посерело, и его стошнило прямо на асфальт. К чести Гаутамы, он даже не дернулся. Ну, допустим, если Гаутама действительно работает в ЛвЧ, а не использует это как прикрытие, он навидался реакций и похуже.

— Агент Блэк, — пробормотал под нос Алекс и выбрался из машины. Констебль утер рот рукавом когда-то белой гимнастерки и махнул рукой, указывая на обочину.

— Он его сжег, — с трудом, прерывисто произнося слова, сказал констебль. — Я вызвал… Нью-Провиденс. Быстрое реагирование.

Алекс огляделся. В тупичке на обочине приткнулась полицейская машина — патрульные наверняка стояли на посту, и одному из них что-то не понравилось… вернее, кто-то. Теперь его почерневшее от сильного жара тело сжалось в позе эмбриона где-то позади машины: Алексу даже не нужно было подходить ближе, чтобы сказать, что случилось. Достаточно было увидеть ноги в обугленных кроссовках и учуять этот отвратительный запах, который с порывом ветра донесся до них.

— Он просто поднял руку! Поднял руку! — бормотал патрульный. Гаутама осторожно полез в карман. Алекс поправил темные очки: кажется, они от этого защищали.

— Что он еще сделал? Сказал? — спросил Гаутама. — Говори!

Прирожденный руководитель. Патрульный наверняка расколется, не устояв перед его начальственным тоном.

Констебль действительно подтянулся, встал ровнее.

— Он… он что-то говорил. Про…

— Про что? — резко спросил Гаутама.

— Про… песочного человека. Мы думали, он под кайфом… Я… вызвал спецназ, они его возьмут, они…

— Смотри сюда, — скомандовал Гаутама и поднял свою сверкалку. Вспышка обожгла глаза даже через очки, и Алекс прищурился, смаргивая слезы.

— …самовозгорание. Спонтанная аномальная реакция. Ты не знал, что делать, вызвал подкрепление. Должен его отозвать. Понял?

Патрульный медленно моргнул.

— Самовозгорание, — без выражения повторил он.

Гаутама сунул сверкалку обратно в карман и, развернувшись, пошагал к машине. Алекс забрался на сидение.

— Отзови подкрепление! — выкрикнул напоследок Гаутама, завел мотор и, развернув «корвет», помчался по трассе. Алекс едва успел пристегнуться — снова. Понтярщик этот Гаутама.

— Ты всегда таскаешь за собой крутые тачки?

— Этот автомобиль я взял напрокат, — процедил сквозь зубы Гаутама. — Он был самым быстрым из предложенных.

— А, ну конечно, — не пытаясь даже скрыть насмешку, ответил Алекс.

Гаутама повернул голову и бросил на него обжигающий взгляд.

— Твое предубеждение против разумных существ с других планет сейчас неуместно, — отчеканил он.

Надо же, какие странные выводы он сделал. Догадливость уровня «бог». Алекс хмыкнул, а Гаутама продолжил:

— Информация! Алекс Крайчек, я запрашиваю всю информацию, которая имеется у Торчвуда по этому делу.

Можно было бы, конечно, сказать этому напыщенному индюку, что Багамские острова входят в Содружество и потому Люди в черном не имеют здесь никакой официальной юрисдикции, но так сделал бы Джек — или любой другой, кому Торчвуд небезразличен. Патриот. Алексу же было плевать. Обычная работа, как и везде — и лояльность от него не требовалась.

— У меня в гостинице есть ультрабук с данными. Тебя это устроит? — спросил Алекс.

— Да. Более чем.

— Тогда разверни машину. Мы едем в другую сторону.

***

В номере работал кондиционер, создавая внутри холодный, влажный микроклимат — вроде аквариума для экзотических рыб. От смены температур тут же закружилась голова. Алекс достал из холодильника бутылку минералки.

— Отключи свою маскировку, — бросил он Гаутаме через плечо, на всякий случай не снимая очков. — Я хочу знать, с кем имею дело.

Гаутама, не говоря ни слова, поправил браслет наручных часов. Юношеское пухлощекое лицо, похожее на лицо Джеффри Спендера, растаяло, сменившись инопланетной, причудливой и вызывающей любопытство внешностью. Вместо очков он носил темно-синий монокуляр. Большинству людей, наверное, Гаутама показался бы настоящим уродом, но Алекс повидал куда более отвратительных субъектов. С нормальными, вполне человеческими лицами.

— Лови. — Алекс бросил Гаутаме бутылку, и тот поймал ее легко, словно тренировался ловить брошенное. На руках у него были когти, впрочем, аккуратно подпиленные. А вот с ботинками у него точно проблема. И носки наверняка постоянно рвутся.

Гаутама мигом свернул бутылке шею и припал к горлышку.

— Информация, — напомнил он, выдохнув, и снова поднес бутылку к губам.

Алекс взял с тумбочки ультрабук, раскрыл его и ввел пароль. Конечно, взломать его не составило бы труда для ЛвЧ, и можно было бы заставить Гаутаму помучиться хоть немного, сбить с него спесь, но это только помешает делу.

Гаутама, отставив бутылку, схватился за ультрабук, словно тот был спасительной соломинкой. И, устроившись с ним в кресле, достал свой наладонник. Щупальца его безостановочно шевелились, и это было даже красиво.

— У вас на него ничего нет, — сказал он, ожесточенно тыкая в наладонник когтистым пальцем. — Мы в таких случаях стараемся или изолировать объект… вы попытались. Или уничтожить. Мне жаль это говорить, но такая аномалия подразумевает последнее.

Алекс подавил мимолетное желание подойти и дотронуться до лица Гаутамы, чтобы убедиться, что это уже не маска, а настоящий человек. Получеловек, если быть точным. Убедиться, что его не пытаются надуть этим экзотическим обликом — ни сейчас, ни при первой встрече. Но это могло сойти за агрессию и вообще чертовски невежливо. Хотя о какой вежливости в их общении может идти речь?

— Судя по отчетам из больницы, он может сделать это и сам. — Алекс нажал кнопку на пульте, уменьшая мощность кондиционера: холод после тропической жары мешал и ощущался излишне дискомфортно. — Когда он попал к нам, температура его тела была на пару градусов ниже нормы, да и выглядел он младше.

— Предлагаешь дождаться, пока он умрет самостоятельно? Рациональное решение… — пробормотал Гаутама. — Да, у субъекта, судя по истории болезни, начались странные приступы. Но чем они могут закончиться?

Он уткнулся в свой наладонник, вводя в него какие-то данные.

— Нет, я не предлагаю дожидаться. — Алекс скривил губы в усмешке. — Это не стиль работы Торчвуда. И сколько у нас времени? Ах да, и что мы будем делать?

Гаутама замер, глядя на экран. Кажется, расчеты показали что-то не слишком обнадеживающее.

— Если принимать во внимание ваши исследования, в конце концов Донлан взорвется. Дефлаграционный взрыв высокой мощности. Около восемнадцати килотонн по вашим меркам, — сказал он опасно спокойным голосом.

Черт возьми, «Толстый малыш» весил двадцать килотонн, чуть больше, но несущественно. От острова Кэт останутся одни развалины, и от соседних тоже.

— Сколько у нас времени? — повторил Алекс.

— Около шести часов, вероятно, даже меньше, — ответил Гаутама, встал и подошел к холодильнику за новой бутылкой. — Не думаю, что можно что-то сделать. В земных условиях он не сможет выжить. Теоретически субъекта можно… перевезти туда, где ему будет комфортно, но мы опоздали, это надо было делать сразу же, пока не запустилась реакция.

И что теперь? Алекс замер. Курильщик отправил бы его на смерть, а сам сбежал бы. Малдер помчался бы спасать островитян и вряд ли бы преуспел, если ему не помочь. Джек… Джек не захотел марать руки об убийство ребенка. После «4-5-6» это не удивительно, но… Алекс напрягся. А может, Джеку нужно было его убрать без шума? По чьей-нибудь просьбе. Крыса, перебежавшая к противнику, отработала свое, теперь можно и вычистить крысоловку.

Интересно, а что сделает Гаутама?

— Я должен буду сам убить его, — мрачно сообщил тот.

Надо же, почти как Малдер. С одним выгодным преимуществом.

— Значит, я могу быть свободен? — растянув губы в притворной улыбке, спросил Алекс. — Сканер у тебя — мой ты сжег и, кажется, невосстановимо. Убивать его тоже собрался ты. Очевидно, чем-то высокотехнологичным?

— Да, высокотехнологичным, — огрызнулся Гаутама, — и запрещенным. Если хочешь, можешь уходить. Я справлюсь и сам.

Отличный шанс сделать ноги и остаться в живых. Уйти прямо сейчас. Можно даже за гостиницу не заплатить, свалить все на Гаутаму — ЛвЧ оплатят этот номер, а Джек ему даже спасибо скажет за экономию средств… Хотя наверняка надеется, что Алекс не вернется. Может, оправдать его ожидания на этот раз?

Гаутама снова активировал свою адскую машинку: ультрабук, пискнув, отключился, темный экран телевизора мигнул и погас, телефон на тумбочке жалобно загудел, рация неприятно взвизгнула в кармане.

— Он в северной части острова. Плохо. Там много людей, — пробормотал Гаутама.

Если бы он начал настаивать, уговаривать, то Алекс немедленно сбежал бы, но этот напыщенный индюк стал разыгрывать рыцаря и героя — в лучших традициях. Нет уж. Не стоит это так бросать.

— Это даже в чем-то оскорбительно. — Рация включаться отказалась, и Алекс вытащил старый, заслуженный мобильник. На него, к счастью, эта убойная машина не подействовала. — Настолько внаглую отжимать чужое дело.

Гаутама пошевелил щупальцами и примирительно улыбнулся: по крайней мере, кажется, он надеялся на нужный эффект.

— Я не собираюсь тебя прогонять. — Он развернул к Алексу экран наладонника… нет, это все-таки был пеленгатор, инопланетной сборки. Неудивительно, что вся техника рядом с ним вырубалась к чертям. — Нам нужно сюда. Что здесь находится, кроме пляжей и отелей?

— А ты, конечно, гениальный стратег. Я же так часто и долго здесь бываю, наверняка знаю все местные достопримечательности. — Алекс ядовито усмехнулся и подобрал ультрабук, лежащий на полу рядом с креслом. Включился нормально: хоть с этим повезло. — Там рядом порт, правда, он чуть западнее. Где-то возле озера Блю холл. Знаешь, нам повезло, что это не самый популярный из островов. Хоть и набит народом под завязку.

Гаутама пожал плечами.

— Ты здесь дольше, чем я. Логично спросить о местности. Нам нужно отвести Донлана в безлюдное место. Случайным свидетелям можно стереть память, но так мы избежим ненужных человеческих жертв или хотя бы их минимизируем.

Отвести. И убить. Несмотря на то, что Алексу приходилось это делать, и чаще, чем хотелось бы, любви к подобному времяпровождению он не испытывал. Мрачная решимость Гаутамы тоже не напоминала радостную готовность. Прекрасно. Тогда они, наверное, справятся — если ничто не помешает.

Алекс притянул к себе сумку, бросил в нее ультрабук и встал. Все свое ношу с собой: омниа меа… как-то там.

— Я здесь со вчерашнего утра, а ты даже до больницы добрался быстрее меня. Ладно, идем. Будем ориентироваться по твоему пеленгатору.

Гаутама с готовностью поднялся из кресла.

— И не забудь свою маскировку, — добавил с издевкой Алекс. — А то вдруг на острове все ксенофобы. Прямо как я.

Гаутама раздраженно дернул щупальцами, стукнул по браслету часов, и его лицо снова превратилось в добродушную темноволосую копию Джеффри Спендера. Только мимика совсем неправильная. Чужая. И это лицо теперь казалось менее привычным, чем его настоящее. Никакой он не инопланетянин. Обычный мутант, генетический конструкт, сбежавший из лаборатории.

Гаутама вышел из номера, и Алекс поспешил за ним.

***

Кабриолет, конечно, выпендрежная тачка, но простой седан с кондиционером сейчас был бы куда более к месту. Алекс сильно пожалел, что не взял из номера воду. Контраст между кондиционированной прохладой и одуряющей жарой снаружи потрясал воображение.

Он напросился за руль, чтобы Гаутама мог направлять, сверяясь с пеленгатором, но на самом деле Алексу просто хотелось порулить мощной спортивной машиной. Раз уж других развлечений точно не предвидится, если не считать убийства и преследования — а это очень спорные развлечения. Никакого от них удовольствия.

Дорога, по которой они ехали уже в третий раз, текла из-под колес назад. Солнце палило в макушку. Все больше растительности, все меньше курортных, благоустроенных мест. Гаутама следил за экраном пеленгатора, периодически касался его, то ли считая, то ли уточняя.

— Да, — наконец сказал он, и в его голосе скользнуло облегчение. — Убивать его придется мне, но в таком случае взрыва удастся избежать.

— Ты так в этом уверен? — Алекс мог бы с готовностью выдать несколько вариантов развития событий, при которых все идет не так, как запланировано, и они взлетают на воздух вместе с остальным островом. Но Гаутаме, конечно, виднее.

— Законы физики везде одинаковы, — огрызнулся тот и снова потыкал пеленгатор пальцем. — Он перемещается! Движется на юг, навстречу нам.

— По трассе? — спросил Алекс.

— Нет. Он с нее свернул. Идет по восточному побережью. Что здесь находится? — Гаутама сунул Алексу пеленгатор с картой; тоже нашел эксперта по топографии острова. Алекс, стараясь не слишком отвлекаться от дороги, пожал плечами.

— Понятия не имею. Посмотри в путеводителе.

Наверняка путеводитель у Гаутамы есть, хоть он и привык делегировать полномочия. Интересно, кто он в ЛвЧ? Вряд ли рядовой агент. Слишком по-генеральски он себя ведет. Что ж, Алексу не привыкать выступать в роли адъютанта. В чем-то это даже забавно. Гаутама снова искал что-то в пеленгаторе — наверное, загруженный в него путеводитель, — и Алексу вдруг стало до чертиков любопытно, как он выглядит сейчас на самом деле, если отбросить человеческую маску. И какой на ощупь.

— Если я сейчас протяну руку и дотронусь до тебя — это будешь ты или маска? — Ему уже давно хотелось это сделать, несмотря на вопиющую и очевидную тупость потенциального действия. Гаутама сидел слишком близко, и искушение было велико. Благо, особо наблюдать за дорогой не требовалось. Странный случай ксенофобии, надо сказать.

— Голообраз нельзя пощупать, — ответил Гаутама после короткой и удивленной паузы. — Очевидно, ты дотронешься до меня.

Алекс обогнал еле ползущий по дороге раздолбанный (и откуда такие на этом райском островке) фиат, а потом не глядя протянул руку и коснулся щеки Гаутамы. Действительно, почти человеческая кожа, не маска. Он отдернул руку. Сейчас можно ожидать любой реакции, но он был пока что нужен господину «гражданскому эксперту». Вряд ли убивать водителя несущейся на полной скорости машины имеет смысл.

Гаутама вздрогнул, но не отшатнулся. И даже не схватился за оружие.

— Мог бы спросить разрешения, — сквозь зубы произнес он, — хотя я догадался, что ты так сделаешь. Зачем?

— Если бы ты запретил, я бы все равно это сделал. — Алекс рассмеялся и сбросил скорость: впереди маячил перекресток и дорога в порт, которая, судя по всему, им была не нужна. Ветер будто разом стал горячее. — Какой смысл тогда спрашивать?

— Стой! — выкрикнул вдруг Гаутама, и Алекс послушно вжал тормоз в пол. «Корвет» клюнул носом, но остановился как вкопанный. Сразу за перекрестком трасса поворачивала, и теперь, с этого места, уже был виден блок-пост и люди в форме спецназа, снующие вокруг него. Навстречу выехала пижонская новенькая «тойота», на лице водителя застыло непередаваемое раздражение.

— Даже если он отозвал подкрепление, они его не послушали. Из-за других жертв. Они были? Включи полицейскую волну!

— Ты сломал мою рацию, — напомнил Алекс. Гаутама крепче сжал губы. Его щупальца наверняка метались туда-сюда. Он всмотрелся в экран пеленгатора.

— За блок-постом есть выезд на восточную часть острова, — пробормотал Гаутама. — Мы можем не успеть, если будем вести переговоры. Если бросим машину, не успеем наверняка. Реакция ускоряется.

А вот и один из тех случаев, при которых все идет псу под хвост. Спецназ, который сдуру пытается обезвредить Донлана. Гаутама сунул руку под пиджак и вытащил пистолет… нет, не пистолет. Огромную, примерно с обрез размером пушку со стволом, похожим на кухонный миксер. Это и есть грозное запрещенное оружие? Гаутама подкрутил какой-то регулятор на рукоятке.

— Ты собираешься их убить? — спросил Алекс. — Прорываться с боем?

— Я не успею уговорить их снять шлемы, а нейрализатор не сработает при опущенных забралах, — раздраженно ответил Гаутама. — Но убивать не собираюсь. На низкой мощности их ждет кратковременный паралич, и только. Ты обеспечишь прикрытие.

Вот смех-то. Гаутама собирается расстрелять блок-пост спецназовцев чем-то вроде парализатора и хочет, чтобы Алекс его прикрывал. Нет, конечно, оружие у него было — «глок», которым только детей пугать, и кое-какая инопланетная энергетическая штука, — но наверняка Гаутама и сам понимает, насколько…

— Нет, это нерационально, — заявил тот, словно прочитал мысли Алекса, и спрятал свое грозное оружие. — Если мы погибнем, остров обречен.

— Дай мне сверкалку, — сказал Алекс неожиданно для себя. Гаутама недоверчиво покосился на него, и Алекс повторил: — Дай! На тебе очки, я ничего не смогу тебе стереть, даже если бы хотел.

Гаутама кивнул.

— Сколько времени тебе понадобится удалить?

— Минуты две, не больше.

Быстро покрутив настройки, он протянул Алексу серебристый цилиндрик.

— Вот, нейрализатор. Сюда жмешь. Это направляешь на объект. Не снимай очки…

— Не считай меня идиотом, «гражданский эксперт», — фыркнул Алекс и тронул машину с места. На этот раз он не гнал, и «корвет» вальяжно плыл мимо пальм, растущих по берегам длинного озера, и обочин, засыпанных белым песком. Воздух застревал в горле раскаленным оловом. Стало еще жарче, хотя казалось, это невозможно.

Увидев их, спецназовцы засуетились. Алекс медленно притормозил и, сжав в руке нейрализатор, вышел из машины. Гаутама дернулся следом, но Алекс жестом остановил его. Хоть бы эти идиоты не заметили.

— Проезд закрыт! — агрессивно сообщил один из спецназовцев.

Алекс широко улыбнулся и развел руками.

— А на пляж никак попасть, да?

— Поворачивай! Это полицейская операция отдела быстрого реагирования!

— Окей, окей, понял, начальник, — примирительно отозвался Алекс. — Что стряслось-то? Разборки наркобаронов, что ли?

Он стоял спиной к Гаутаме, но прямо чувствовал его нетерпение. Наверняка он сейчас прикидывает, не будет ли быстрее расстрелять этих дуболомов и Алекса вместе с ними. Подумаешь, паралич. Только вот кого-то из них застрелят в процессе спецназовцы, и Алекс мог гарантировать, что Гаутаме повезет больше.

— Не твое дело.

— Серьезно, друг, чего там? Террористы? Может, лучше нам слинять с острова подобру-поздорову? — Алекс достал из кармана купюру и зажал между пальцами так, чтобы тот ее заметил.

Спецназовец внимательно посмотрел на него и поднял забрало. Уф, наконец-то!

— Журналист? — с подозрением спросил он.

— Нет, я турист, из Кардиффа.

Хоть бы акцент за правильный сошел. Настоящие валлийцы опознавали в Алексе приезжего с полпинка.

— Там какой-то псих с огнеметом, — ответил наконец спецназовец, смягчившись, и величественно принял взятку. — Езжайте отсюда подальше, ребята. Он уже с десяток человек пожег.

— Ох, ни черта себе! — выдохнул Алекс. Кажется, он немного переигрывал, но плевать. — Серьезно?

— Еще бы.

— Ну тогда ладно. Удачно вам поймать его, — сказал Алекс и остановился, будто что-то вспомнил. — О! Слушай, можно с тобой сфотографироваться? Селфи! Где еще такое заснимешь?

— Ладно, давай, — снизошел спецназовец. Алекс встал рядом с ним, широко улыбнулся и крепко-крепко зажмурился.

Гаутаму, наверное, удар хватит.

— Смотри сюда, — сказал он, поднял нейрализатор и нажал ощупью кнопку. Спецназовец одеревенел и напрягся, и тогда Алекс быстро забормотал: — Тебе только что позвонили из центра и сказали пропустить гражданских экспертов на желтом «корвете». Они будут вести переговоры с пироманом.

Глаза нещадно болели. По внутренней стороне век плыли разноцветные пятна. Открывать их было страшно, и Алекс быстро заморгал. Так стало только хуже. Хорошо еще, очки скрывали выступившие слезы.

Спецназовец выдохнул и зашевелился.

— Проезжайте! — скомандовал он и махнул своим. Те стали отодвигать заграждение, и Алекс, все еще моргая, побежал к машине. Хоть бы не въехать сейчас ни в кого.

Гаутама тут же забрал у него нейрализатор. Алекс завел мотор и поехал вперед, сквозь брешь, помахав напоследок своему собеседнику.

— Изобретательно. И рискованно, — сказал Гаутама, когда они отъехали от блок-поста подальше. — Останови машину! Я сяду за руль.

Алекс, все еще пытаясь вернуть глазам нормальное состояние, послушался и перебрался на пассажирское сиденье. Гаутама сел рядом, бросил пеленгатор на колени и отправил автомобиль вперед.

— У нас очень мало времени, — напряженным голосом сказал он. Огонек на экране пеленгатора мигал, кажется, в другом месте. Гаутама свернул направо, на узкую дорогу, ведущую сквозь заросли, и сбавил скорость. Ощущение было как перед грозой, и Алекс не сразу понял, что именно его так беспокоит, если не считать жары: стояла мертвая тишина, а еще полчаса назад тут вовсю заливались птицы. Теперь же было слышно только, как гудит мотор «корвета».

Алекс щелкнул кнопкой магнитолы. Заиграла музыка; она казалась такой неуместной сейчас, что он прокрутил настройки, ища какую-нибудь волну с новостями. Может, передают что-то про Донлана? Нет. Весь эфир занимали мелодии и веселые диджеи, рекламирующие местные отели и бары.

Алекс выключил магнитолу.

— Он уходит в незаселенные места, — сказал Гаутама.

Потом на Алекса нахлынула паника, и он сжался на сидении. Гаутама притормозил, потом вовсе остановил машину. Борясь с удушьем и дрожащим, как заячий хвост, сердцем, Алекс схватился за дверную ручку.

— Чувствуешь? Он не хочет, чтобы кто-то пострадал! — закричал Гаутама где-то далеко, за гранью слышимого. Потом чья-то рука схватила Алекса за локоть и вытащила из машины. — Крайчек! Ты можешь идти? Мне оставить тебя здесь?

Волна паники схлынула, и Алекс схватил ртом воздух. Говорить получалось с трудом.

— Нет. Да. Все в порядке.

Так вот почему молчали птицы. Донлан разогнал их так же, как пытался прогнать и их! Он теперь умеет и такое? Не только пирокинез?

Алекс наконец отдышался. Гаутама стоял рядом и придерживал его за локоть. Высвободив руку, Алекс вытащил «глок»: энергетическая ловушка будет ни к чему. Пистолет, впрочем, тоже, но его вес немного успокаивал.

— Идем! — скомандовал Гаутама и вытащил свой огромный плазмоган. — Донлан уходит туда.

Он пошагал сквозь заросли, и Алекс направился за ним, стараясь держаться подальше. Все-таки Донлан был слишком опасен, а оружие Гаутамы, несмотря на внушительный вид, полного доверия не внушало. Для таких дел нужен был кто-то типа Джека — ему бы все равно ничего не сделалось. Или кто-то типа Малдера — он был настолько везуч, что вышел бы невредимым даже с ядерного полигона во время испытаний.

Гаутама вряд ли часто ходил по неурбанизированным местам — шел он довольно шумно, хоть и не без старания. Алекс, правда, и сам не был большим фанатом прогулок по лесу. Любому. В свое время он вволю нагулялся, на всю жизнь хватило. Сердце снова заколотилось, накатил страх, но на этот раз Алекс справился с ним довольно легко. Но тревога не унималась. Казалось, что Донлан сейчас выскочит им навстречу, и Гаутама не успеет среагировать. Или не выскочит, потому что уже умирает, и буквально через десяток секунд все взлетит на воздух. Воображение, будто насмехаясь, не подкидывало ни одного хорошего варианта.

Вот бы Донлан превратился в прекрасную бабочку и порхал в лесу с цветка на цветок! Алекс сдавленно хихикнул. Нет, такого подарка жизнь им точно не преподнесет.

Гаутама целенаправленно шел вперед, держа оружие наизготовку. Под каблуком вдруг стукнуло что-то твердое. Камень. Заросшая мощеная дорожка.

Жара сгустилась вокруг них, как будто пыталась задушить в объятиях. Рукоятка пистолета нагрелась, и теперь его было трудно удержать в руке. Словно железную кружку с кипятком одной рукой. Можно сколько угодно презирать Торчвуд, но Алекс до сих пор не мог поверить, что они смогли вернуть ему левую руку. Из жалости, ради выгоды — неважно.

И Джек Харкнесс отправил его сюда на верную погибель. Если бы не Гаутама… нет, нельзя загадывать.

Невидимая дорожка вильнула и вывела их на небольшую, со всех сторон охваченную деревьями площадку. Среди зарослей виднелись развалины белого, когда-то очень красивого дома, но Алекс не стал рассматривать его. Посреди площадки лежал навзничь человек, прижав руки и колени к груди — словно обгоревший на пожаре. Камни рядом с ним дымились.

Гаутама пошел к нему.

Человек что-то прокричал, и на Алекса нахлынула новая волна паники. Сквозь страх он мог разобрать только какие-то обрывки.

— Нет.

— Уходите.

— …сосредоточиться.

Голос Донлана раздавался как будто в голове, а не в ушах. Отрывисто, глухо. Голос, а вместе с ним и боль. Страх. Непонимание. Обида. Желание… защитить.

— Не хочу…

— Песочный человек… пока не придет… песочный человек…

Гаутама остановился и издевательски неторопливо завертел настройкой своей супер-пушки.

— Просто стреляй! — Алекс едва не закричал, но воздуха не хватало, к счастью, и вместо крика получился хриплый шепот. — Ему так хреново, что сдохнуть будет легче! — Сам бы он давно уже так и сделал, но сейчас отчетливо понимал, что обычные пули тут не помогут, а, возможно, сделают даже хуже. Жар опалял. Уж лучше бы Донлан пытался спрятаться в Арктике.

Гаутама выстрелил. Мир на мгновение превратился в собственный негатив. Тело, высветившееся в момент выстрела до последней косточки, дернулось и загорелось — обычным, безобидным огнем. Неожиданно стало холодно. Очень холодно. Алекс обхватил руками плечи и понял, что сидит на дорожке, сжавшись в комок.

— Мы редко имеем дело с людьми из Разлома, — сказал Гаутама, отключил маску и с заметным наслаждением потер лицо рукавом. — Наверное, с каждым новым убийством реакция ускорялась. Того, из больницы, я считал первым. Моего… коллегу. Какая дурацкая смерть.

Он подошел к Алексу и наклонился над ним, до отвращения участливо заглядывая в лицо. Какой он… гуманный. Аж противно.

Алекс фыркнул и, взявшись за протянутую руку — зачем отказываться? — встал на ноги. Кожа Гаутамы была на ощупь очень тонкой, как пергамент. Наверное, ему здорово досталось от этой жары, хоть он и не подавал виду. Самоуверенный тип.

— Надо будет взять немного пепла на анализ для нашего доктора. Хотя вряд ли он там найдет что-то стоящее. Он по костям, не по пеплу.

Не удержавшись, Алекс протянул руку, чтобы тронуть его за щупальце, но Гаутама на этот раз сильно ударил его по пальцам и включил маску обратно.

— Не делай так больше! — сердито потребовал он, и Алекс широко улыбнулся. Вот теперь Гаутама больше похож на себя прежнего и ведет себя так, как и должен. Без дурацкого, непрошеного сочувствия.

— Подожди пять минут, — сказал Алекс. Пробирка нашлась в кармане, и он осторожно, палочкой засыпал в нее пепел из догорающего костра. Сейчас бы как-то обставить место преступления — нарисовать кровью пентаграмму, например, принести в жертву петуха или хотя бы попугая. Пускай полиция немного развлечется.

Он обернулся: Гаутама стоял, скрестив руки, на прежнем месте.

— Сюда бы парочку мертвых попугаев, тебе не кажется? — спросил Алекс.

Тот вдруг рассмеялся. Смех звучал довольно нервно и непривычно.

— Здесь нет попугаев. Ты еще не понял? Он специально ушел сюда умирать. Он знал. Я не понимаю, как у него вышло, но и остальную живность он разогнал отсюда. Ты говорил, он любил животных… — Гаутама помотал головой. — Любил животных. Идиот. Думаешь, сойдет для полиции? Я бы не поверил.

— Поехали отсюда, — сказал Алекс, прерывая его монолог, развернулся и пошагал обратно к машине.

Дорога обратно показалась куда короче. «Корвет» сиротливо примостился на обочине, рядом остановился какой-то изрядно потрепанный седан, но, когда водитель увидел Алекса, машина тут же с ревом умчалась. Алекс забрался на пассажирское сиденье. Его начала бить запоздалая дрожь. Адреналин.

Подошел Гаутама, сел за руль и зажмурился. Кажется, ему тоже было не ахти, но он тут же встряхнулся и завел мотор.

— Больше всего сейчас я хотел бы на пляж. Или в душ. Или чего-нибудь поесть. Ты точно собрался вести самостоятельно? — спросил Алекс.

— Поесть. Лучше всего чего-то сладкого. Особенности организма, — сказал Гаутама отрывисто. — Я могу вести машину, это не требует слишком сильной концентрации.

— Позер! — Алекс усмехнулся, вышел из машины и подошел с другой стороны. — Я вообще не понял, зачем этот твой героизм и категоричность. Мне не надо доказывать, что ты умеешь водить.

Кажется, Гаутама хотел поспорить, но не стал. Он перебрался на пассажирское и откинул спинку назад. Алекс сел за руль, развернул машину и поехал по уже знакомой дороге обратно. Интересно, блок-пост все еще там? Они их пропустят? Должны.

Блок-пост выпустил их без лишних разговоров, и Алекс погнал обратно к гостинице. Гаутама молчал. Так было даже лучше. Удобнее — не нужно ни поддерживать светскую беседу, ни выбирать, где остановиться, чтобы поесть. Да и ехалось вроде быстрее. Возможно, просто потому, что нервное напряжение не заставляло отсчитывать каждую секунду ожидания.

— Поедим в гостинице, — сказал Алекс. — Ты не возражаешь?

Гаутама покачал головой, потом сказал совершенно невпопад:

— Эмпатия — это нормально. Сочувствие — нормально. Выигрышный эволюционный ход. Ненависть — это тупик.

— Ненависть меня устраивает, — сказал Алекс и включил магнитолу. — Она мотивирует. Ненависть и хорошая память.

— Свет, прочь! — заорал из динамиков хриплый голос. — Здравствуй, ночь! За руку меня бери! В никуда со мной иди!

Нет уж, как-нибудь обойдемся без прогулок в никуда. Алекс выключил радио.

Гаутама вдруг улыбнулся — зло, зубасто и устало.

— Если ты когда-нибудь увидишь у кого-то такое же оружие, как у меня, — выдал он очередную не связанную с предыдущей фразу, — беги, пока цел, и побыстрее. И никогда им не верь, никогда.

— У меня всегда были проблемы с доверием, — ответил Алекс и выжал педаль акселератора.

Сердце феникса. Все исправить Белова Елена Глава 10 ПРЕВРАТНОСТИ СУДЬБЫ РАЗВЕДЧИКА

Март откинулся на спинку стула и от души потер глаза.

Внедрение в окружение семейки Соловьевых двигалось своим чередом. В основном по плану — разведка подходов, просчет вариантов, подбор подходящей легенды. Несмотря на молодость, Март отличался скрупулезностью, порой переходящей в настоящую перестраховку. И демонское происхождение тут ни при чем, поверьте. Для демонов, наоборот, характерно не сдерживать своих… мм… бурных страстей. Воспитание, так сказать. Постоянная конкуренция и очень жесткое воспитание нацеливали среднего демона (об отпрысках старинных родов не говорим!) на пробивание себе дороги зубами и когтями. Так что на выходе получалась агрессивная особь, как правило демонстрирующая окружающему пещерному миру собственную немереную крутость и упор на силу.

А опыт самозванца Званцева диктовал ему несколько иной образ действий. Использование подходящих масок. Осторожность. Терпение. И главная ставка — на информированность. Информация, информация и еще раз информация. Самый ценный ресурс, самый скоропортящийся товар. Март понял это очень рано — в детдоме. Тогда вечно голодная компания мальчишек изыскивала всевозможные способы раздобыть еды, а особенно — сладостей. Питание в детдоме было неплохое, но растущие организмы постоянно требовали еды, еды, еды. Вот тогда изучение психологии и химии позволило компании пятиклассников раскрутить на спонсорство владельцев ближайшего супермаркета. Хозяин магазина, увидев нехитрые химические опыты, вначале поверил, что малышка Галинка из третьей группы — святая, потом — что она ведьма. А потом просто рассмеялся виноватым глазам и сбивчивым извинениям, и в руках «пугательной группы» оказались кульки с конфетами. А в детдом стали еженедельно приходить коробки с фруктами, выпечкой и вожделенными сладостями.

Трудолюбие на уроках принесло победу на крупном конкурсе, посещение секции рукопашного боя помогло в улаживании отношений с некоторыми сверстниками. Март почти всегда ухитрялся оставаться в тени, охотно брался за любую работу — кто знает, какой опыт пригодится, хватал крохи информации, где придется, систематизировал и хранил. На будущее. В свои двадцать с небольшим Званцев неплохо справлялся с работой бухгалтера, старшего менеджера, повара, охранника, репетитора, экстрасенса и так далее. Легко сходился с людьми и нелюдьми, оставляя о себе самое приятное впечатление, — собеседники без раздумий вываливали обаятельному молодому человеку все, что на душе. И столь же легко исчезал, не обзаводясь глубокими привязанностями.

Забавно, но, не зная о своем предназначении, Март с детства

жил так, словно готовился именно к такой судьбе. Все чаще, несмотря на массу трудностей, его посещала мысль, что расти на поверхности, среди людей, было не так уж плохо. Все-таки человеческие методики воспитания на выходе дают более стабильные личности… но крайней мере чаще, чем внизу.

Правда, случались и досадные срывы. Но речь не об этом, господа. Что прикажете делать с нынешним заданием? Как Ложа мыслила себе внедрение в окружение семьи Соловьевых, хотелось бы знать?

Познакомиться с семьей, в которой понятия светлей некуда? В которой один Координатор и два почти готовых Стража? И еще не забудем мать-ведьму и шустрых деток, которым всегда и везде надо сунуть свой нос. Да, и еще свой эмпат имеется… и психолог.

Март усмехнулся.

Непростая задачка.

Прийти в дом в качестве гостя без толку. Как придешь, так и уйдешь. Подстроить покушение и спасти кого-то из членов семьи? Быстро и действенно, но подозрительно… Тем более если информатор не врал, и у Соловьевых реально живет настоящая феникс. Самому жертвой прикинуться? Одну они уже приютили — кстати, тоже демона, если информаторы опять-таки не ошибаются. Крайний случай, пустим в ход, если все остальные провалятся.

Что остается? Соседство? Торговля?

Работа отпадает — конечно, ты постиг не одну профессию, но в сферу твоих потенциальных возможностей трудоустройства никак не входит работа Стража. Правда, у всех взрослых есть дополнительная, человеческая работа, но и тут возможностей не так много. Ни с психологией, ни с ихтиологией (тьфу-тьфу!) он не имел ничего общего. Вынырнуть из моря и представиться Людмиле Юрьевне жертвой покушения? Не смешно. К детям соваться тем более не стоит. Кто говорит, что дети наивны, просто никогда не пробовал их одурачить. Опыта у мини-человеков нет, а вот чутье есть.

Надо все же пробовать с Соловьевым-младшим. Он хоть и эмпат, но музыкант все-таки, а они обычно слегка не от мира сего. По отзывам околомузыкальной тусовки, наивняк, и вообще. Прибиться к его группе все-таки легче, чем попасть в лабораторию Людмилы или в медцентр… нравы посвободнее.

А держать свои эмоции под контролем Март умеет. Да и потом, эмпатия не телепатия, мало ли кто от чего нервничает, так?

Нет, конечно. Рискованно…

Рискованно. А еще непродуманно и непрофессионально. Только выбора особого как-то нет. Ложа торопит.

Придется рисковать.

Ольга Денисова. Вечный колокол. ЧАСТЬ III. ВОЙНА. Глава 9. Масленица.2

На рассвете их разбудил грохот пушек – ландмаршал дождался праздника, чтобы застать Псков врасплох. На этот раз пушки били по стенам, по заложенным проломам – так осаждавшим было проще попасть в крепость, чем через ворота с ловушками.

Небо было ясным, и на приступ немцы снова пошли в полдень, с юга, когда солнце слепило глаза защитникам стен: громовержец оказался прав.

Млад с жалкими остатками сотни сражался на стене, в этот раз было проще – толпа кнехтов не напирала, большинство лезли в крепость через проломы, где их встречало псковское ополчение. Когда солнце прошло половину пути от полудня до заката, стало ясно, что этот штурм захлебнется, – надежды ландмаршала не оправдались, Псков встретил его во всеоружии. Единственным преимуществом немцев в этом бою стали осадные башни, выстроенные выше крепостных стен, – лучники обстреливали защитников сверху. Но из десяти башен только три добрались до цели, остальные были снесены псковскими пушками.

Когда одна из башен подошла вплотную к крепости, студентам пришлось туго: наемникам удалось закрепиться на стене, и сражались они отчаянно, прикрывая кнехтов, поднимавшихся наверх по лестницам.

Млад очень быстро оказался в самой гуще боя, его оттеснили к выступу боевого хода, к бойницам, сквозь которые время от времени со второй осадной башни стреляли из луков и ручниц. Он снова не слышал ничего, кроме лязга оружия, снова забывал о времени – упоение боем захватывало его полностью: странное, не свойственное ему желание убивать рождало бесстрашие и безрассудство. С тех пор, как он в первый раз схватился с ландскнехтом в Изборске, прошло много времени – Млад чувствовал себя гораздо уверенней. Да и рука привыкла долго размахивать мечом, и доспехи уже не давили на плечи.

На помощь студентам на стену поднимались псковичи и новгородцы – немцев на стене били с двух сторон, и победа была не за горами. Млад был уверен, что за его спиной двое новгородских ополченцев и можно смотреть только вперед, когда почувствовал опасность, – в бою звериное чутье просыпалось в нем, он не раз и не два успевал отразить удар сзади, когда ни услышать его, ни увидеть не мог. И в этот раз он начал разворачиваться, чтобы подставить меч под грозившее ему орудие, но не успел: его настиг прямой удар топором в правую лопатку – порвал кольчужные кольца, пропорол стеганку, расколол кости, глубоко впился в легкое и застрял, – тот, кто нанес удар, остался без оружия. Топор достал бы до сердца или перебил позвоночник, если бы Млад не начал поворачиваться…

Он не ощутил боли, только подумал о том, что это, должно быть, больно. Голова поплыла сразу, не прошло и мгновенья: он качнулся, теряя равновесие, и некоторое время еще стоял, боясь вздохнуть, когда почувствовал кровь во рту. Колени подогнулись, он уперся левым плечом в стену и начал оползать по ней – медленно, все еще надеясь удержаться на ногах. Дыхания не хватало, он осторожно вдохнул, поперхнулся и кашлянул, но от этого кровь хлынула через дыхательное горло. Млад схватился руками за грудь, словно хотел разорвать кольчугу, он еще не задыхался, но чувствовал: еще немного – и начнет темнеть в глазах. Взгляд его уперся в серые камни под ногами – они раскачивались и не складывались в единый рисунок. Розовая пенистая кровь закапала на колени – не так уж ее было много, как ему сперва показалось.

Выпрямиться. Выпрямиться и не потерять сознания. Млад вцепился ногтями в неровные камни стены, стараясь поднять голову, расправить плечи: рвущая боль тут же прошила тело насквозь и разлилась по правой стороне груди. Он опять попытался осторожно вдохнуть, кровь булькала в горле, нестерпимо хотелось кашлять, и боль, казалось, едва не разодрала его на куски. Но воздух прошел внутрь. Млад закашлялся, отхаркивая кровь, в глазах потемнело, и на время пропали все звуки вокруг – остался только оглушительный звон в ушах.

Надо держаться прямо… Нельзя падать, нельзя нагибаться. Он прислонился к стене, надеясь, что она его удержит. Дышать. Медленно. Осторожно. Каждый маленький вдох, продлевавший жизнь, был мучителен – до слез, до полного отчаянья. Кашель толкал кровь изнутри, бил по раскрошенным костям, и в голове мутилось от боли. Только бы не потерять сознания… Блаженная чернота накатывала на него, словно качели, несущиеся сверху вниз, он отталкивал ее, и она отлетала обратно, чтобы тут же накатить снова.

Бой продолжался, но Млад не видел его, только слышал лязг, ругань, стоны, хруст костей и чавканье лезвий, пробивавших плоть, – в бою он не обращал на эти звуки внимания. Кто-то случайно задел рукоять топора, торчавшего у него из спины, и это было очень больно, но топор сидел там так крепко, что не шелохнулся. Млад не мог застонать – слишком расточительно: воздуха едва хватало на то, чтобы не задохнуться.

Предрассветное росное поле открывало ему вид на широкую реку вдали, и мокрые кисточки высоких трав холодили колени… Он шагал к реке… Ему никогда не приходило в голову двигаться в ту сторону, и ничего хорошего не могло его там ждать, но он шагал – широко, размашисто, словно радуясь освобождению.

Он обещал. Он обещал вернуться. Дана… Он обещал… Как просто сбросить с себя боль, вместе с давящими на грудь доспехами, развернуть плечи пошире, вдохнуть полной грудью и шагать вперед. Он сделал все, что мог. Он дышал и кашлял, пока ему хватало на это сил, а потом сил не осталось. У шаманов очень сильна воля к жизни, иначе бы они не возвращались после первого же подъема. Он обещал. Он прошел пересотворение и не отказался от жизни, так почему же сейчас ему так хочется идти и идти вперед по предрассветному росному полю, зная, что он никогда не сможет вернуться обратно?

Серый камень, забрызганный кровью, был едва различим в сумрачном, задымленном свете. Боль тянула из спины жилы, кашель спазмами сжимал грудь, и хриплый, судорожный вдох едва не убил Млада. Он обещал. Дышать. Не упасть. Не потерять сознания. Ему хватит сил.

Звезды сменялись белым туманом, и росное поле стелилось к ногам ковровой дорожкой. Он гнал его от себя, он отталкивал его, плавал в белом тумане и снова возвращался к серым камням. Холод. Боль и холод. Факелы на стенах. Тихие голоса, далекие вскрики и глухие стоны.

Кто-то жесткой рукой взялся за рукоять топора и потянул его к себе – топор не подался. Стон разомкнул запекшиеся, окровавленные губы, но вместо него хрип и кашель вырвались из горла вместе с пенистой кровью.

– Погоди. Осторожней, он еще жив, – голос прогремел в ушах, такой удивительно знакомый голос. Младу не хватило сил подумать о том, кому он принадлежит, но что-то теплое, похожее на надежду, шевельнулось внутри от этих слов.

– Брось, Мстислав. С такими ранами не живут.

– Погоди.

– Мстислав, живых не успеваем спасать. Это покойник.

Теплое дыхание факела коснулось лица, шум огня показался оглушительным и далеким одновременно.

– Это мой сын, Зыба… Ты что, не видишь? Это мой сын…

Кровь хлынула из раны, заклокотала в горле и наполнила рот, когда отец выдернул из спины топор одним коротким и сильным движением. Боль перехлестнула через край, кашель сотрясал тело, Млад хрипел и задыхался, воздух пошел в легкое через рану с хлюпающим, сосущим звуком, но отец тут же зажал ее полотенцем, вдавливая в спину обломки кольчужных колец.

– Давай, Лютик, давай… Дыши… Откашливай…

И Млад откашливал, и проваливался в белый туман, и выплывал из него, и кашлял снова, и тянул в себя воздух, надеясь задержать его внутри хоть на миг. С него сняли кольчугу одним движением, распороли стеганку и рубаху, а он все не мог откашляться, кровь пенилась на губах и текла через нос, бурлила в груди и не давала дышать.

– Давай, сын… – шептал отец.

Млад хрипел, и боль перестала иметь значение: нехватка воздуха оказалась страшней.

– Дыши! Кашляй! – орал отец и стучал ему по спине, пригибая голову вниз.

И Млад кашлял: каждый толчок был похож на удар топором в спину, и перед глазами сгущалась тьма, на дне которой мутно проблескивали звезды. И белый туман снова оседал на лице каплями холодного пота, и росное поле мерцало на его границе.

– Мстислав, ты заметил? Это был русский топор, а не алебарда.

Вопрос остался без ответа, засел где-то на самом дне сознания и долго бился в голове в поисках выхода.

Он не мог кричать, и вместо крика изо рта с хрипом падала розовая пена. Отец ставил на место вдавленные в легкое кости быстро, грубо и точно, шепча в рану слова заговора, отсасывал кровь крепкой деревянной трубкой и снова соединял отломки костей. Млад плохо понимал, что происходит и почему ему так больно, цеплялся ослабевшими пальцами за локти придерживавшего его Зыбы; со лба градом катился пот, тошнота перекатывалась в груди, и кашель сотрясал тело новой болью. Шепот отца – спокойный, уверенный и монотонный – не давал сойти с ума.

Кровь остановилась на третьи сутки. Млад полулежал на наскоро сколоченных нарах в палате возле дощатой загородки у окна и рассматривал расписные своды потолка и стен: вычурный рисунок, неделю назад казавшийся прекрасным, осточертел ему в первый же день, а он не мог повернуть головы, чтобы смотреть в другую сторону. Ширяй крутился рядом: то поправлял подложенные под спину тюфяки, то приносил воды, то, вздыхая, сидел в ногах. Млад не говорил, не шевелился, только иногда осторожно кашлял, но мысли в его голове были отчетливы, даже чересчур. И чувства стали острей, а может, он острей их осознавал, потому что все они сбивали слабое дыхание и сердце стучало прямо в рану, словно острым молоточком.

Ширяй, когда собирался что-то сделать, протягивал вперед сначала правую руку. Млад убеждал себя в том, что парень привыкнет, но от каждого его движения хотелось зажмуриться.

«Это был русский топор, а не алебарда». Млад крутил эту мысль в голове и не верил в нее. Лишившись оружия, поднимаешь то, что лежит под ногами, и не разбираешь, русское это оружие или немецкое. И наемник, и кнехт могли подобрать то, что выронил новгородец. Это было бы очевидно, если бы не пропавшая броня…

Queen City Blues. Часть 6. Глава 5

– …понял. Вышли мне адрес смс-кой, – сказал Ригальдо и убрал телефон в карман. И самодовольно улыбнулся: он и правда договорился провести на одной из точек этот гребаный семинар по мотивации. Ему даже не надо было готовить презентацию: все материалы уже были на флэшке. Мысль о том, чтобы просто так прогулять день с попустительства шефа вызывала у него корчи. Он представил, какое лицо будет у Исли, когда он объявит о своих планах, и снова усмехнулся.

Ковыряющаяся рядом в урне бомжиха посмотрела на него с удивлением.

– Мистер, – сказала она очень вежливо, – не будете ли вы так любезны доесть свой бургер? Вы нервируете мою собаку.

Желтая собака сидела здесь же, склонив голову набок и умильно высунув язык. Ригальдо понял намек.

– На, – сказал он псине и та, счастливая, умчалась к морю, унося в пасти остатки булки. Бомжиха, ворча, поплелась следом. Возле самой воды она едва разминулась с девушкой в сигнально-яркой желтой куртке, стоявшей у нее на пути, и громко выругалась.

Девушка даже не повернула головы. Стояла себе и смотрела в сторону моря, на низкие тучи и слегка пенные волны, разбивающиеся о длинную темно-серую полосу пляжа Элкай и докатывающиеся до ее ног. Холодный морской ветер трепал ее короткие волосы, но она не поднимала капюшон.

Ригальдо не сводил с нее глаз.

Телефон в его кармане коротко пикнул – должно быть, Ларс прислал смс-ку. И доли секунды, на которую Ригальдо отвлекся, хватило, чтобы он потерял девушку из виду. Она молниеносно сорвалась с места и понеслась вдоль воды, касаясь крупной гальки легко и невесомо, словно ей совсем не мешали высокие армейские ботинки. Побежала – и врезалась в стаю бакланов, тяжело поднявшихся в воздух.

С другой стороны пляжа ей навстречу шел Исли.

Ригальдо смотрел на него, не моргая, и чувствовал, как ему не хватает дыхания, как будто у него самого были какие-то перебои в груди. Сегодня по Исли нельзя было угадать, что вчера он почти загибался, и для человека, который провел ночь черте-как, он выглядел возмутительно бодрым и свежим, привычно-успешным и недосягаемым. Как некто, кто вместо собрания директоров решил прогуляться по зимнему пляжу, ворочая палкой прибрежные камни и показывая племяннице лед, водоросли и вмерзшие среди камней раковины.

Ригальдо больше не доверял ни этой его бодрости, ни успешности.

И еще он не доверял Присцилле.

Это началось в ту самую минуту, как он впервые ее увидел. До этого все было нормально, хоть и очень сумбурно: они с Исли рано встали и еле ползали по квартире, потом чуть не переругались, когда Ригальдо попытался вылить кофе Исли в раковину. Потом они заезжали к Ригальдо, и все то время, пока он убирал за котом, нарезал ему рыбу и переодевался, Симба с воплями ходил за ним по пятам, бодал головой и путался в ногах, а Исли стоял в дверях и злорадно предрекал веселый март. Ригальдо огрызался на них обоих и очень хотел спать. Едва сев в мягкое кожаное кресло «Эскалады», он вырубился и проспал всю дорогу до мыса Элкай.

Проснулся Ригальдо так же внезапно, как и заснул. Машина была припаркована возле дешевенького мотеля, а Исли вовсю обнимался на улице со своим выводком. На Лаки была прежняя куртка, а русые волосы, не причесанные с ночи, торчали дыбом. Он неуклюже и радостно хлопал Исли по спине и тыкал в сторону местной закусочной, на которой как раз вывесили табличку «открыто». Потом Исли шагнул в сторону, и Ригальдо увидел Присциллу.

Можно сказать, что с ним приключился инсайт.

Привыкнув, что Исли говорит о племяннице как о нежно любимом ребенке, он как-то не ожидал встретить двадцатипятилетнюю женщину. Да, невысокую, да, худощавую, но с сильными и цепкими руками, высовывающимися из рукавов форменной ярко-желтой куртки дорожного рабочего, которая почему-то была надета на нее вместо пальто. Из-под длинной куртки торчал подол пансионатной сорочки и голые ноги с покрасневшими коленками. Ригальдо опустил боковое стекло и хорошо слышал, как Исли озабоченно спрашивал, как Присцилла себя чувствует. Она молча покачала головой. И тут ее темный влажный взгляд зацепился за взгляд Ригальдо. Он машинально вытер вспотевшую ладонь о бедро.

Глаза Присциллы были как две черные дыры. Каждый – как черный зрачок пистолета. Она безмолвно пялилась на Ригальдо, будто задалась целью взглядом просверлить его черепную коробку, пока он не сдался первым и не отвел взгляд. Только тогда на ее лице замаячила нежная улыбка. Ригальдо едва удержался, чтобы не выматериться. Он никогда не считал себя мнительным или эзотерически настроенным человеком, но блядь! В этой девке сидело столько чертей, что Ригальдо внезапно отлично понял Терезу.

«Хватит мерзнуть, давай ты уже сядешь в машину», – произнес тогда Исли несколько напряженно, и Ригальдо понял, что их переглядки не остались незамеченными. К его удивлению, Присцилла послушно скользнула на заднее сидение и уселась, сложив руки на коленях. Лаки принес из закусочной пакет какой-то сомнительной еды. Исли включил магнитолу, но Ригальдо не мог расслабиться – все время поглядывал в зеркало заднего вида. И не пропустил момент, когда Присцилла наклонилась вперед и понюхала его волосы. И затихла, будто бы чем-то довольная. Ни Лаки, ни Исли никак это не прокомментировали.

Когда они проезжали через коттеджный поселок, она впервые произнесла: «Я хочу к морю».

***

– Вот, я же говорил, что комбо-бургер вкусный, съешь его на раз-два, – Лаки перелез через бортик, огораживающий территорию пляжа, плюхнулся на скамейку рядом с Ригальдо и вытянул вперед ноги в кроссовках. – А ты: «Холестериновое говно»…

– Говно, – меланхолично сказал Ригальдо, умолчав, что скормил остатки собаке. – Но со скидкой.

Лаки фыркнул.

Ригальдо посмотрел, как он листает сегодняшние фото на телефоне – Лаки и огромный бургер, Лаки и Присс на фоне моря, Лаки и маленькая копия Статуи Свободы с дальнего конца пляжа, – и не удержался от вопроса:

– Можно узнать кое-что про твоих родителей?

По лицу Лаки прошла легкая тень, но он тут же улыбнулся и энергично кивнул.

– Спрашивай. У меня нету этого… посттравматического синдрома. Я просто устал, что все носятся с тем, какие мы несчастные сиротки.

– Как их убили?

– Ну, ты прямо в лоб, – Лаки восхищенно покачал головой. – Такой тактичный!

– Я же спросил разрешения, – Ригальдо вытащил сигареты.

– Да ладно, – на урну рядом с Лаки сел толстозадый баклан и принялся с энтузиазмом крушить клювом пластиковую бутылку. – Тоже мне, тайна. Их зарезали.

– Заре… – Ригальдо захлопнул рот.

– Точно, – преувеличенно бодро сказал Лаки. – И выпотрошили. Такие дела. Ты стряхиваешь пепел на пальто.

Ригальдо поморщился и отряхнул полы.

– А сколько тогда было лет Присцилле?

– Пятнадцать, – Лаки разогнал плывущий к нему дым. – А мне одиннадцать, и я был в лагере «волчат». Послушай, они с Исли идут сюда. При ней мы об этом не говорим, ок?

Ригальдо сжал фильтр сигареты зубами и молча кивнул. Мысли в голове метались броуновскими частицами.

Они с Лаки следили, как Исли и Присцилла, обнявшись, идут по берегу. Темная голова Присциллы лежала у Исли на плече. Сделав несколько шагов, они остановились. Исли что-то поднял с земли, и Ригальдо увидел, как он беззвучно смеется. Присцилла стояла рядом, раскачиваясь с пятки на носок, и смотрела на Исли, наклонив голову, как давешняя собака.

Ригальдо смотрел – и все думал, как мог Исли, умный, внимательный Исли, не видеть, не понимать, не подозревать?

– Ладно, – вдруг торопливо произнес рядом Лаки. – Пока они там заболтались, я тоже спрошу. У Исли какие-то проблемы с бизнесом?

Ригальдо удивленно обернулся.

– Насколько я знаю, нет.

Смешливое лицо Лаки было непривычно серьезным. Под взглядом Ригальдо он набычился еще больше, сердито пожевал губу.

– Я не тупой, – сказал он почти агрессивно. – И вижу, что что-то происходит. Какого черта вы с Исли тусите даже по ночам? У вас блицкриг по работе – или ты его охраняешь? И дома, и на отдыхе? Если ему что-то угрожает, я хочу знать!

Ригальдо едва не обжег губы о фильтр.

Похоже, Лаки не смотрел «Новости Молодого Сиэтла». Да и вообще никакие новости не смотрел.

– Почему бы тебе не спросить об этом у самого Исли? – сказал он, туша сигарету о край урны. – Или вы с ним снова не разговариваете?

– А я спросил, что у вас за дела, – Лаки ковырнул гальку кроссовком. – Сегодня утром. А он сказал, что не знает. И отослал меня к тебе.

Ригальдо стало и смешно, и неловко.

Вот же коварный мудак.

– Ты вчера так сурово сказал, что мне может быть стыдно за «не успел, не сделал, не сказал», что теперь я хочу все знать, – продолжал бубнить себе под нос Лаки. – Если Исли что-то грозит по его ебучей работе, я…

«Что ты, парень, – закрутилось на языке у Ригальдо, – Исли ничего не грозит, кроме его немного нездорового сердца и, возможно, твоей немного нездоровой сестры, которую в любой момент может переклинить, и тогда она…»

Исли поднял голову и глянул на них с Лаки – совсем небезмятежно. И снова нацепил на лицо самую светлую из улыбок, ласково обращаясь к Присцилле и, кажется, уговаривая ее уйти с пляжа.

«Он все насчет нее понимает, – подумал Ригальдо. – Он или знает, или догадывается».

– Какой-то ад, – сказал он вслух, и Лаки тут же взвился:

– Ты вообще слышишь, о чем я говорю?..

– Лаки, – Ригальдо повернул к нему голову. – Исли ничего не угрожает. Мы с ним общаемся не по работе. Это другое.

– Чего – другое?

– Другое, – Ригальдо выделил это слово. – Пестики, тычинки. Соображаешь?

– Да ладно, – сказал Лаки после короткой паузы. – Ты гонишь.

Ригальдо предпочел никак не комментировать, просто, прищурившись, смотрел на Лаки через плечо.

– О. – Лаки взъерошил вихры. – Ну охуеть.

Он еще немного подумал и его прорвало:

– Нет, правда? Или это такой прикол?.

– Я что, похож на человека, который станет прикалываться?

– Не похож, – согласился Лаки. – Блин! Спасибо, что сказал, конечно, но теперь я таким дураком себя чувствую!

– Ты сам спросил, – отбрил Ригальдо, пряча ухмылку.

– Вот именно! – сказал Лаки. – Ладно, проехали. Боюсь еще чего-нибудь узнать!

27.07.2019 9

Мы в социальных сетях