Не ужасайся! Это всего лишь легенда. Возможно, он всего лишь отсылал девушку обратно к родителям, что считается на Востоке несмываемым позором. А людская молва сотворила из ревнивца кровожадного тирана. И вот в королевстве почти не осталось красивых девушек. Кроме дочери визиря.
Отец был в отчаянии, но дочь заверила его, что сумеет обуздать ревнивца. Она была девушкой весьма неглупой, и знала, что самый главный враг любого правителя — это скука.
А если властелин скучает, он творит ужасные вещи. От скуки затевает войны, от скуки казнит.
И дочь визиря нашла способ развеять его скуку. В первую же ночь она стала рассказывать ему всякие занимательные истории. Но рассказывала их так, чтобы самый волнующий, самый пикантный поворот сюжета приходился на час, когда её должны были казнить. Царь был так увлечен, что желал услышать продолжение.
Казнь Шахерезады откладывалась, и в следующую ночь она рассказывала следующую сказку, и снова только до половины. И вновь на рассвете казнь откладывалась. Тянулось это тысячу ночей.
— Что же он сделал, когда тысяча ночей истекли?
— Не тревожься. Царь одумался, и она осталась его единственной верной женой. Вот кто такая Шахерезада. Та, кто рассказывает сказки.
Если б у меня было побольше сил, я бы ответил, что она отличается от сарацинской рассказчицы тем, что спасает своими сказками не свою жизнь, а мою; что смерть подходит иногда так близко, что я могу заглянуть в её безглазое лицо; что душа моя, раз вкусив запредельного покоя, тайно тоскует и мечтает, невзирая на всю мою обманчивую готовность жить, что с наступлением ночи порыв моей души так силён, что плотская клетка ветшает и готова уступить, и что единственное, что завораживает мою своевольную душу, это голос Жанет, её длинные чарующие сказки.
Моя душа ловится на эту приманку, тяжелеет, насыщается благодатным нектаром, и, сытая, уже не может взлететь. А Жанет баюкает её, укутывает, утешает и растревоженная душа дремлет, позволяя мне видеть сны.
Она вновь возвращается к своему повествованию о девочке, которая знакомится с морем.
Я уже не помню, в какую из ночей это случилось. В ту, когда она отвлекала меня от подступающего озноба историей о многомудрой дочери визиря, или в следующую, которая обрушилась внезапно, после целого дня, проведенного в мечтах.
Простая, без узора, кисея на окне вздымалась как парус. И до меня даже доносился запах рыбы. Вероятно, кто-то из рыбаков вёз на Центральный рынок свой улов. Или, пролетавший над городом ветер зацепил краешек удушливой вони, что стояла над рыбным прилавком. Мне было хорошо, и я не желал вдаваться в подробности.
Я ждал ночи. Жанет рассказывает, а я следую за ней со своей невидимой палитрой, набрасывая на стене любопытства объёмные фрески.
Вот юная девушка с рыжими волосами стоит у самой кромки воды на незнакомом берегу. Все здесь ей чуждо, и тлеющий над заливом закат, и грозно молчащий Везувий за спиной, и старинное палаццо с пестротой вычурных архитектурных деталей.
Эта девушка пришла знакомиться с морем. Все те дни, пока корабль вез её на чужбину, она держалась настороже, и не испытывала ничего, кроме тошноты и враждебности.
Теперь ей предстояло преодолеть эту враждебность, ибо существовать бок о бок с врагом, и врагом могущественным, она считала неразумным.
Девушка была воспитана при дворе, и кое-что понимала в политике. Если не можешь одолеть врага, заключи с ним союз. Вот она и пришла на переговоры. Подобралась к самой кромке.
Девушка всё ещё не рассталась со своим неуклюжим, подростковым убранством, уже вышедшим из моды, чересчур жёстким и чопорным. И дорожные башмаки на толстой подошве снять не решалась. Хотя белый песок на берегу ещё не успел остыть.
Море у её ног не походило на грозного исполина, который пытался играючи разбить и поглотить фрегат, доставивший её в Неаполь, а напротив, выглядело кротким и даже виноватым за прежнее буйство. Оно подкрадывалось мягкой вкрадчивой волной, осторожно позвякивая отполированной галькой.
И девушка решилась. Она стянула башмаки, чулки и шагнула так близко, чтобы очередная волна дотянулась до пальцев. От прохладного прикосновения она вздрогнула. Но не испугалась.
Она сделала ещё шаг. И мелкая галька, смешанная с песком, тут же впилась в незащищенную кожу. Но это походило скорее на щекотку, чем на укусы.
Её кормилица, далекая от тонкостей дворцового этикета, часто позволяла ей бегать босиком, и пятки девушки не отличались благородной изнеженностью.
В конце концов, её бабка Мари Туше была простолюдинкой из Орлеана, а её отец в детстве лазил по деревьям в поисках птичьих гнезд и орехов. В её крови здравый смысл заключил союз с жаждой подвигов и приключений.
И она шагнула в воду по щиколотку. Она прислушивалась к своим ощущениям, к холоду первой минуты, а затем к приятной ласкающей прохладе.
Она зашла ещё дальше, и волны уже доставали ей до колена. Подол её платья намок и отяжелел, но она не замечала. Она продолжала безмолвный ритуал знакомства.
И море, со своей стороны, знакомилось с ней.
Справа бочком выбрался краб и даже щелкнул клешней, привлекая внимание.
Она прежде не видела этих созданий, хотя её угощали их нежным розовым мясом. Девушка испугалась, что краб ущипнет её своей клешней, но преодолела свой страх и не пошевелилась.
Прямо перед ней, на расстоянии вытянутой руки, плеснула рыба, потом ещё одна. Похоже, они приплыли взглянуть на нежданную гостью. Девушка уже не боялась, а чувствовала некий азарт, бесшабашное веселье. Ей уже хотелось не просто зайти поглубже, а нырнуть…
Погрузиться с головой и посмотреть на этот странный новый мир изнутри. Она сделала ещё один шаг вперед, вода поднялась выше колена, но в этот миг за её спиной раздался крик. Её звали по имени.
— Бедняжка Бити – Жанет говорит это с легкой добродушной печалью – Она подумала, что я намерена покончить жизнь самоубийством.
— А у тебя… у вас в самом деле не было таких мыслей?
— С чего бы это? Вот уж нет! Я никогда не отличалась особой чувствительностью и взирала на окружающий меня мир и выпавшую мне долю без излишней патетики. Есть некие жизненные обстоятельства, с которыми, хочешь не хочешь, а приходиться мириться. Как с непогодой. Слезами и уговорами тут не поможешь. Сколько бы я не сетовала на дожди и слякоть, сколько бы не вздыхала, осень все равно сменит лето, а за осенью наступит зима. Меня бы все равно выдали замуж, и мне пришлось бы покинуть родительский дом, расстаться с бабушкой и кормилицей. Я бы могла беспрепятственно страдать и обливаться слезами, отравляя жизнь себе и своим ближним. Никто бы мне в этом не помешал. Но могла бы узнать что-то новое, преодолеть страх и слабость. Я выбрала второе. Новая страна, новый язык, новый дом. Вокруг столько всего, чего я прежде не ведала. Почему же я должна плакать? Желать себе смерти? Где оно, мое горе? Я была молода, здорова, недурна собой, жила в чудесном палаццо с огромной мраморной террасой, где в деревянных кадках росли магнолии. У меня появились новые друзья, я не страдала от голода, не испытывала недостатка в деньгах, со мной почтительно обращались. Мой муж, правда, был намного старше меня, почти на двадцать лет, но меня это не смущало. Он был умён и прекрасно воспитан. К тому же, он был прекрасный учитель и превосходный рассказчик. Он понимал, что ему в жены досталась невежественная, пугливая девчонка, хотя и королевской крови. И для обращения этой девчонки в достойную и преданную жену требуется время. Он и не торопился. Со мной была Бити, его двоюродная сестра, с которой мы быстро подружились. И Катерина. Одним словом, у меня не было причин, чтобы отказываться от жизни. Судьба всегда была ко мне благосклонна, и я по мере сил старалась не раздражать ее неблагодарностью. Напротив, я её благодарила и благодарю. За всё. Нет сомнений в том, что я её любимица. Хотя бы потому, что я встретила тебя.
С каждым днем мне становится все лучше, и с каждым днем мои сомнения и страхи так же обрастают мясом. Огромная, сизая туча нависает где-то над мысленным горизонтом и заслоняет пробудившееся солнце.
Я всё у того же многомерного перекрёстка, перед неразрешимой задачей. Что происходит? Почему?
Жанет так добра ко мне. Она стоически переносит бессонные ночи и все хлопоты, что я доставляю. Для меня награда видеть её. И всё же я терзаюсь бредовым, подспудным страхом.
Чего она добивается? Здесь какая-то игра, очень тонкая, изощрённая, но я не могу её разгадать. Правила этой игры мне незнакомы.
Сизая туча накрывает мой разум. Зачем я ей? Зачем? Безродный, нищий, жалкий. Что с меня взять? Когда я был здоров и полон сил, я ещё мог бы служить в качестве красивой игрушки.
Но к чему столько усилий сейчас? Нет причин ломать меня, давно все сломано, ни единой целой косточки. Мне и в голову не придет ей перечить. Как обласканный пёс, я буду служить верой и правдой. Ей достаточно только пожелать.
Что же ещё? Что? Мое сердце? Доверие? А потом…
Нет, не хочу думать. Но эта страшная, грызущая мысль возвращается помимо воли. Она грызёт меня, как телесная боль.
— Что с тобой? — иногда обеспокоенно и ласково спрашивает Жанет, когда я позволяю этим мыслям всплыть на поверхность души, как крысиным трупам со дна канавы.
Я прячу их за улыбкой. Жанет теперь появляется и днём. Она даже кормит меня бульоном. От стыда я пытаюсь сам удержать ложку, но она выпадает из полупрозрачных пальцев.
— Не сегодня, — утешает Жанет. – Попробуем удержать ложку завтра.
В её голосе столько пронзительной нежности, столько беспредельной, всемогущей заботы, что от разрывающего контраста хочется кричать. У приговорённого к смерти нет забот о хлебе насущном, он не заботится о дне завтрашнем, ибо скорая казнь освобождает его от трудов.
Будущее не висит тяжким грузом, вынуждая тревожиться и строить планы. Всего несколько дней назад я был свободен. Смешно строить планы тому, кто мёртв.
Мотылёк, рождаясь на рассвете, уходит с закатом. Ему неведом страх будущего. А я вынужден дышать. Что ждёт меня?
В темнице узник мечтает о свободе. Но знает ли он, что несёт ему эта свобода? Как жить ему с этой свободой? Как жить мне?
У меня нет ни дома, ни семьи, ни денег. Мое обучение в Сорбонне прервалось, и с теми знаниями, что ещё остались, я не гожусь даже в подмастерья к цирюльнику. Куда идти, когда болезнь позволит мне встать на ноги?
Я вновь обездоленный беглец, выбравшийся через слуховое окно на незнакомую улицу. Пока я болен, я остаюсь в доме Липпо. Жанет добра ко мне.
Но я до сих пор не разгадал, почему она так добра. Если бы она сказала мне правду, не стыдясь, не медля, прямо в лоб…
Вряд ли ей удастся меня удивить своей правдой, я всё видел, всёпережил, все перенёс.
Нет того позора и унижения, что не выпал бы на мою долю. Меня заклеймили, как каторжника, приравняли к вещи. И в последние три года, если быть честным до конца, не отводя взгляд, я торговал собственным телом.
Я продавал себя за роскошь, в которой жил, но оправдывал себя тем, что спасаю жизнь дочери.
Болезнь разорвала сделку. И мне предстоит жить дальше. Но Жанет, Жанет…
Господи, почему она не скажет прямо, почему не определит мне роль? Кто я? Слуга, забава, новая игрушка?
Она так нежна со мной, называет возлюбленным. Но это неправда! Этого не может быть! Она не может любить меня!
Меня, безродного…
Я готов поверить в сострадание и жалость. Она слишком благородна, чтобы лишить меня последней надежды, ибо она сама когда-то предлагала помощь.
Её держит данное слово. Она великодушна, милосердна. Но зачем она говорит о любви, о будущем?
Она пытается убедить меня в том, что у такого, как я, может быть будущее. А я готов ей верить. Я хочу верить!
Я готов раствориться в её словах, в её мягком тягучем голосе, который уносит меня, как река. Я хочу стать невесомой былинкой в потоке этой реки, броситься в нее безоглядно…
Я хочу верить, что она – моя подруга, моя возлюбленная, моя судьба, что она не покинет меня, не предаст, не сделает мне больно, не нанесет удар, не разорвет мое сердце на кровавые нити, не вскроет застарелые раны, что я могу ей довериться, могу положить ей голову на колени, и она будет гладить мой лоб…
Я хочу верить в её бытие, в её присутствие, в то, что я больше не один, что она услышит меня и придет.
Как же я хочу верить! Мучительно, до излома, до крика! Но дьявол, он тут как тут, посмеивается. Она что-то задумала, она во что-то играет. А ты пешка в этой игре. Ты – это тонкая экзотическая забава. Она давно начала эту игру, ещё там, в загородном замке своей сестры, она продолжает.
Кто знает, не заключила ли она пари на твое сердце? Герцогиня Ангулемская потерпела неудачу, и за дело взялась принцесса Жанет, полная противоположность, прекрасная солнечная альтернатива. Кого изберёт отчаявшийся раб?