1. Удар!
Лёха бил хитро, чтобы не оставлять следов: по сути, просто зацеплял Кирилла взмахом руки, и тот слетал со стула. Невредимова готовили к работе в серьёзном учреждении; уродовать не рекомендовалось. Ну, а если упал человек, расшибся, — кто в этом виноват?
На сей раз Кирилл разбил себе левый локоть и приложился виском к полу. Что-то словно треснуло и рассыпалось у него в голове. Он попытался встать, но пол пошёл враскачку, и физик снова упал.
— Ничего, ничего, Кирилл Сергеевич, мы не торопимся, — сказал следователь. Сидел он у дверей камеры, на кушетке; прыгала его левая нога, закинутая на колено правой. Следователь был молод, щупл, бледен и часто облизывал небольшие, девичьи губы. — Если будет надо, мы нашу беседу повторим, например, завтра. И послезавтра. Ну, а если вы обнаружите патологическое упрямство… — Руками и закатыванием глаз он показал крайнее сожаление. — Тогда мы будем просто вынуждены перевезти вас в другое место, и там вам сделают пару уколов. Акваверин — слышали? Это новое средство. От латинского aqua verо, «вода правды»…
Лёжа на полу, сорокалетний Кирилл более чем всегда, напоминал первоклашку-переростка, близорукого отличника. Розовое лицо, мясистые оттопыренные уши, маленькие круглые очки — и полные губы, казалось, готовые задрожать в плаче.
Кирилл слушал, и ему становилось страшно, невыносимо страшно. Пожалуй, страх даже превосходил боль. Ему и раньше, прямо скажем — от нечего делать, доводилось представлять себя на допросе. Ну, например, на немецком, во время войны. Иголки под ногти и всё такое прочее. Он не сомневался, что от чудовищной муки тут же «расколется» и выдаст явку подпольщиков. Но всё произошло несколько иначе. Правда, здесь не было изощрённых пыток, и команды этого нервного человечка со странно-отрешёнными чёрными глазами не шли дальше очередного призыва: «Лёха, давай!..» Однако Лёха, человек-инструмент, спящий на ходу качок-увалень со сложной татуировкой на окороке, заменявшем ему руку, лупил капитально. И — Бог весть, откуда взявшись! — с каждым ударом, с каждым приземлением на пол делался всё крепче некий стопор внутри у Невредимова. Ужас ужасом, боль болью, но… было ещё что-то. Возможно, главное. Скорее всего, злость и вызов: а вот не выбьете то, что хотите! В порошок сотрите, — не дамся!..
Надолго ли это сопротивление? Он понимал: вряд ли. Выдавят, выжмут из него всё, что надо. Не мытьём, так катаньем, акваверином этим своим… Так зачем он сопротивляется, принимает страсти?..
Словно отследив секунду слабости у допрашиваемого, следователь повернулся всем корпусом к лежащему Кириллу; склонившись, оперся ладонями о колени. Две пуговицы на рубахе у него были уже расстёгнуты, галстук играл роль фигового листка.
— Может, одумаетесь всё-таки, Кирилл Сергеевич? Ну, смотрите: назад в институт вам ходу нет. Туда ни вас, ни ваших подельников и на порог не пустят. За кражу оборудования вполне могли и в тюрьму пойти: но мы же вас, кстати, от суда и отмазали… Предлагают вам царские условия для вашей любимой работы. Вопрос: чего вы кочевряжитесь? Надо просто продолжать делать то, что вы делали на краденой аппаратуре. Только на лучшей! Ну и, конечно, познакомить, кого надо, со всеми вашими секретами. Они же должны понимать, что не бросают деньги на ветер… Ну, так как?
Уже и глаза следователя, единственная приметная деталь на стёртом лице (наверное, таких и берут в спецслужбы, чтобы не запоминались), делались мягче и добродушнее; уже и Лёха протянул руку в закатанном до плеча рукаве — помочь встать… Но тут Кирилл, заметив, сколь расширены зрачки допросчика, вдруг, к собственному испугу, участливо спросил:
— Вы что, наркотики употребляете?..
И без команды под рёбра его саданул ботинок Лёхи.
2. Из письма К. С. Невредимова матери.
…совсем другая реальность. Более лёгкая, весёлая, красивая — и, наверное, более честная, чем наша. Принято говорить, что это, мол, для зрителя — уход от жизненных проблем, трусость. Но, может быть, мы уходим туда не для того, чтобы там остаться, — а чтобы вернуться сюда с новой порцией оптимизма, душевной упругости?
Большинство этих фильмов никогда не шло на наших экранах. Не знаю, почему: ведь там нет ничего антисоветского, вообще, никакой политики! Возможно, их не покупали и не дублировали просто потому, что Америка считалась «врагом номер один»? Или оттого, что там показывают жизнь далеко не бедных, преуспевающих людей, варьете, рестораны, — а нам с детства внушали, что на Западе так могут жить только классовые враги, буржуи… Допустим. Но почему эти картины не вышли на экран — даже телевизионный! — в 90-х годах, после гибели Советского Союза? Лезет в голову прискорбное: а что, если это наша проклятая русская ментальность? Не только сами не умеем беззаботно радоваться, вечно на душе какой-нибудь камень, — но и чужой радости боимся! Боимся из суеверия. Мол, не к добру это прыганье и скаканье, горькими слезами закончится…
Вот потому и не знаем почти ничего из классических американских мюзиклов; разве что сотая их часть шла по телевидению. Спроси у любого нашего земляка, даже самого интеллигентного: кто такой Джин Келли[1]?
А Сид Чарисс? Какая самая знаменитая песня Джуди Гарланд? Что за пара поющих и танцующих суперзвёзд украсила собой десяток музыкальных фильмов? Никто не ответит…
Нет, ты пойми меня правильно, ма: никакой я не «американоман»; как и ты, люблю нашу музыку, наши песни, особенно из старых советских фильмов. Но мне кажется, что в ту пору, в 30-е — 50-е годы, американские киношники придумали нечто более важное, чем национальный вид музыкального кино. Нечто вроде лекарства от меланхолии для всего мира.
Каюсь, — я предложил Горпенко и Сырбу заняться прежде всего американскими мюзиклами времён наивысшего расцвета этого жанра…
(Письмо не было отправлено. Его нашли при обыске в квартире Невредимова.)
3. Из интервью, данного С. Ю. Сырбу корреспонденту газеты «Тайны и чудеса»
СЫРБУ. Мы предполагаем, что помимо той реальности, к которой принадлежим мы, есть ещё другая. Не мир иных измерений, о котором пишут фантасты, а именно — другая действительность.
ТиЧ. Но мы как-то соприкасаемся с ней, с этой другой реальностью?
СЫРБУ. Ещё как соприкасаемся! Можно, теперь я задам вопрос: вас никогда не интересовало, что происходит с героями фильма, когда кино кончилось и диск вынули из плейера?
ТиЧ. Честно говоря, я об этом думал ещё школьником, когда выходил из кино. Вот, эти люди только что так активно действовали на экране, стреляли, скакали на конях, плыли по бурном морю… и что же? Механик смотал плёнку, сложил её в коробки — значит, конец всему? Все герои лежат мёртвые, ждут второго пришествия механика и своего воскрешения? Как-то не верилось… Но это была лишь мальчишеская фантазия. Неужели вы хотите сказать, что в ней что-то есть?
СЫРБУ. Есть, и очень многое. Я не буду нагружать вас научной терминологией, попробую сказать как можно проще. Мы трое, авторы этой гипотезы, — Кирилл Невредимов, Василий Горпенко и я, — пришли к выводу, что жизнь — это не обязательно белок. Она может возникнуть на любой материальной основе, которая способна развиваться и воспроизводить себя. А из каких частиц состоит основа, в принципе, безразлично. Более того: жизнь возникает необычайно легко. Вообще, нет барьера между живым и неживым. Достаточно слабого толчка в нужном направлении, и живая система начинает складываться. Мир как будто хочет, чтобы в нём было как можно больше жизни!..
ТиЧ. Звучит красиво. Но какие законы тут действуют?
СЫРБУ. Мы пока только начали изучать этот потрясающий феномен… Когда художник делает
с вас карандашный набросок, он тем самым как бы намекает на создание живой системы. Картина акварелью, маслом или скульптура — уже содержат немало элементов живого. Кстати, древние что- то об этом знали, иначе откуда взялось бы столько легенд и преданий об оживающих статуях, о портретах, которые выходят из рам?
ТиЧ. Да, да! И у писателей-классиков это тоже сплошь и рядом! У Гоголя — «Портрет», у Оскара Уайлда — «Портрет Дориана Грея». У Проспера Мериме — «Венера Илльская»: там вообще бронзовая статуя душит до смерти человека!
СЫРБУ. На самом деле, в картинах и статуях зачатки жизни проявляются очень слабо, заметить их можно только с помощью специальных приборов. Которых ещё, кстати, нет, мы их только разрабатываем… Если же говорить о древности, — наверное, выявить жизнь в произведении искусства могли только самые сильные экстрасенсы.
Занятное предположение высказал Василий Горпенко. По его мнению, маленькие дети, с их сверхвысокой чувствительностью, как-то ощущают жизненное начало в своих игрушках, — поэтому и обращаются с ними, как с живыми. Между прочим, есть немало и легенд, и литературных произведений об оживающих куклах, — начиная с древнейшего восточного мифа о том, как боги слепили из глины первых людей…
Вообще, ход нашей мысли таков: чем ближе подобие к оригиналу, тем в большей мере оно наделено жизненностью. В живописи (заметьте, слово-то какое: живое писание!) или ваянии элементы жизни лишь намечены; но что касается движущихся и говорящих изображений — здесь совсем другое дело! Активная, энергичная жизнь! И она может претендовать на собственное, автономное функционирование. А мы — на контакт с ней, не менее сенсационный, чем встреча с инопланетянами…
4. За мостом
За мостом через речушку, за поворотом их ждали. Справа к дороге подходил массив нежно-зелёной июньской кукурузы, слева вдоль обочины тянулась роща тополей. Когда машина, где везли Кирилла, прошла через мост, — из-под деревьев выехал и встал поперёк пути глыбистый серый внедорожник.
К чести конвоиров Невредимова, они сориентировались быстро. Тот, что сидел рядом с физиком, выхватил пистолет и приставил его к голове Кирилла. Водитель затормозил; мужик на переднем сидении приоткрыл дверцу и крикнул:
— Ребята, кончайте, живым не отдадим!
Кириллу, честно говоря, просто не верилось, что не через многие годы, а вот сейчас может оборваться его жизнь. Но с каждой следующей секундой страшная истина проникала всё глубже. Захотелось внезапным ударом отшибить от себя руку конвоира и выскочить вон из машины. Однако кнопки на дверце перед Кириллом не было, да и здравый смысл подсказывал: такое удаётся только в кино!.. И сидел Невредимов, не шевелясь, и словно кипятком его окатывало; даже пот заструился по щеке.
Впрочем, неведомые противники оказались поискуснее тех, кто держал физика в плену и вёз сейчас, по его разумению, в некое место, где к строптивцу будет применена «сыворотка правды». Верзила с пистолетом оказался несколько беспечен — что, по мнению Кирилла, и подобало сотруднику государственной спецслужбы: не привыкли встречать сопротивление! День был жарок; поскольку машину не снабдили кондиционером, мужчина опустил стекло. Но не пуля сразила его, — маленькая тёмно-красная стрела, вылетев из кукурузной посадки, ужалила в шею. Невредимов даже решил, что эта штука не убивает, а усыпляет мгновенно… Не успев спустить курок, громадный мужичище, который всю дорогу теснил Кирилла на сидении для троих и глушил запахом пота, мешком отвалился назад. Кстати опять вспомнив фильмы, Кирилл присел пониже, спрятался за спинку переднего сидения — и по звукам узнавал о происходящем.
Вот — бах, бах! — выпалил конвоир рядом с шофёром. Скорее всего, в белый свет, как в копеечку, поскольку в ответ чуть слышно ширкнула стрела. Тело грузно упало рядом с машиной. «Сдаюсь, сдаюсь!» — закричал водитель…
Тут кто-то открыл вторую заднюю дверцу и не без усилий выволок тушу Кириллова соседа, затем небрежно бросив её на асфальт. Это была пара крепких парней в спортивных костюмах и низко надвинутых бейсбольных кепочках. Затем в машину заглянула женщина, улыбнувшись и сказав низким грудным голосом:
— Всё в порядке, Кирилл Сергеевич! Выходите, не бойтесь.
Он выбрался на шоссе — и сразу посторонился, давая возможность ловким парням запихнуть обратно тело верзилы. После этого ловкачи, уже втроём, притащили другого обездвиженного конвоира и бросили поверх первого. Затем дверца была захлопнута. Один из парней, приложив ладонь ребром к кепочке и резко оторвав её, просигналил: вали, мол, отсюда! Водитель, как-то по-китайски кланяясь и усмехаясь, панически развернул машину и умчался назад.
За всеми этими делами следила, стоя посреди трассы и расставив ноги в сапогах, рослая, решительная женщина. Она была одета в ковбойку, жилет и обтягивающие джинсы. Женщину нельзя было назвать некрасивой — вьющиеся медно-рыжие волосы до плеч, очень белая кожа. Лишь нижнюю челюсть словно от другого черепа приставили, мощную, с выпирающим подбородком и широко разнесёнными углами.
Кирилл подивился про себя, — почему не появляются чужие машины? Конечно, в эту раннюю пору движение на междугородном шоссе и не могло быть большим, — но ведь не нулевым же! Потом сообразил: ему лишь показалось, что прошло много времени с тех пор, как их остановили. А на самом деле — не более минуты! Вот уже чей-то грузовик подъехал из-за моста, и один из парней, прыгнув за руль, вежливо откатывает внедорожник. Двое других курят у кювета, в тени большого тополя.
— Не желаете поговорить со мной, Кирилл Сергеевич?
Женщина подошла вплотную.
— Можно просто Кирилл. Это же не допрос?..
— Нет, конечно. А я — просто Альбина.
Они прогулялись вглубь рощи. Отсюда стало видно пшеничное поле. Тень ветвей была густа. Добыв в одном из бесчисленных карманов жилета серебряный портсигар, Альбина закурила; Невредимов отказался. Громко щёлкнув крышкой, она убрала сигареты:
— А. я забыла, вы же танцуете!
— И это знаете?
— А это что, тайна? Да весь ваш отдел говорит: Невредимов увлекается степом, чечёткой, даже пытался создать в институте группу самодеятельности.
Физик передёрнул плечами:
— Каждому своё. Но вы же не ради этого меня… не знаю — похитили, освободили? Не для того, чтобы поговорить о степе?
— Ну, почему же… Можем и о степе. — Альбина картинно прислонилась к стволу, скрестила ноги. — Я когда-то даже получала призы на конкурсах бальных танцев. Не верите?..
Кирилл выжал из себя банальный комплимент, и она продолжила:
— Но вы правы, мы здесь не для этого.
Выпустив к зениту струю дыма, Альбина спросила вдруг:
— Вы как, вообще… верите нашей власти? Государству?
— Я вне политики, — поспешил отмахнуться физик, но она настаивала:
— Можно быть сто раз быть вне политики, — но вы же живой человек! Не видите, что вокруг творится? Да ваш институт еле-еле концы с концами сводит! Знаете, с чего началась охота на вашу троицу? С того, что подвал, где вы собрали установку, был, оказывается, давно уже арендован, и там собирались открыть салон тайского массажа! Эти… тайцы, или Бог их знает кто, пожаловались вашему директору. А в это время один ваш добрый товарищ стукнул, куда надо, и вами занялись органы.
— Сырбу? Я давно знал. Он ещё и интервью дурацкие давал газетам…
— Неважно, кто, — главное другое. Выгнали вас — и отдали на растерзание, вместо того, чтобы снабдить всем необходимым, открыть для вас роскошную лабораторию!
— А мне её как раз и предлагали, — сказал Кирилл. — Только не в институте, а как раз в органах.
— Предлагали… А вы и поверили! — Альбина со злостью фыркнула дымом; бросив окурок, затоптала его, словно ядовитое насекомое. — Вкатили бы вам сейчас двадцать кубов акваверина, — а когда вы всё рассказали бы, так стали б держать на наркотиках! И сделали бы вы для них даже в сарае — всё, что они потребуют!..
— А вы что, не будете держать? Вообще, кто вы такие?
Она лукаво поиграла красиво выгнутыми, не подбритыми бровями.
— Скажем, приватная организация. Которой очень хочется устроить для людей турпоездки во вторую реальность…
5. Из письма К. С. Невредимова к матери.
…Герои кинофильмов живы, имеют собственное сознание и волю. Я тебе ещё в прошлом году начал рассказывать об этом, когда приезжал в гости. Но ты только посмеялась: «Фантазёр ты у меня, Кирка!» Помнишь? Мы ещё сидели на мостках над озером, там, где я чёрт-те когда, пацаном, поймал свою первую рыбку. Но тогда мне было нечем доказать тебе свою правоту, установка не была собрана. Сейчас бы я элементарно смог, но меня уволили из института — и, судя по всему, будет заведено уголовное дело. Ты уж меня прости, ма, но я должен был тебе об этом сообщить, — всё равно узнала бы. Кузьмичёв, это наш замдиректора по АХЧ, шьёт нам троим, Горпенко, Сырбу и мне, кражу институтского оборудования и его использование без разрешения. Это чепуха полная: установку мы собирали буквально из металлолома, а чего не хватало, докупали за свои деньги. (Смешно, но факт: ничего сверхъестественного не требовалось, в продаже всё было, — весь секрет в соединении частей…) Но, я так понимаю, дирекции надо нас выгнать и отдать под суд; на неё давят сверху…
Ладно, это тема грустная. Лучше — о наших киногероях. Честно говоря, мы об этом феномене пока что мало чего знаем. Откуда у них мышление и сознание, причём, на уровне нормальных человеческих?! Думали, берут каким-то образом у актёров, которые их играют. Пообщались (да, да, мы с ними общались!): ничего подобного! Каждый из них чувствует себя именно персонажем фильма, тем, кого актёр играет. Но, очевидно, когда фильм не на экране, они ведут совершенно не ту жизнь, которую написал для них сценарист и поставил режиссёр. Их жизнь — другая, для нас тайная. Что они делают внутри коробок с плёнкой, кассет, дисков? То есть, не там, разумеется, но в каком-то, недоступном для нас, пространстве-времени, куда открывается вход через экран? Работают, едят, пьют, занимаются любовью?.. Мы называем их мир «вторая реальность», «реальность-два», но не можем даже отдалённо себе представить, в каких координатах он находится — по отношению к нашей Вселенной.
Когда начинаешь общаться с ними… Это очень странное зрелище, поначалу оно просто пугает. Смотришь себе кино, герои говорят и делают то, что им положено по сюжету… И вдруг, когда ты включаешь установку, всё сразу меняется! Они останавливаются и поворачиваются к тебе. Как будто получили какой-то сигнал… Видят! Слышат! Вступают в диалог!.. Интересно, что обстановка вокруг них сохраняется — та же натура, что была снята, или декорации, построенные для фильма. Наверное, они тоже имеют самостоятельное существование…
Помнишь? Когда мне удалось немножко убедить тебя, что я не фантазирую, — а может быть, ты просто пожалела меня и слегка подыграла, — ты спросила: а что чувствуют маленькие люди, когда им в сотый или в тысячный раз приходится повторять одни и те же слова и действия, снятые оператором, смонтированные режиссёром? (Ты их упорно называла «маленькими людьми»: привыкла к экранчику телевизора, хотя на большом киноэкране они намного больше нас!) Я тогда не знал, что тебе ответить. А недавно мне разъяснила, что к чему, — не поверишь, — Кэти Селден. Это, если помнишь, такая милая, скромная девушка из картины «Поющие под дождём». Не актриса Дебби Рейнольдс, пусть даже и виртуальная, а именно её героиня. Тогда нам впервые удалось провести довольно долгий и надёжный, почти без помех, сеанс связи. И знаешь, ма, что оказалось? В фильмах действуют не они, а… Вот, нет в нашем языке таких понятий. Не двойники, не призраки, не отражения… Правда, Кэти говорила — привидения. (Она и вправду очень симпатичная.) Но ближе всего, как сказал Горпенко, — он у нас эрудит, даже индийскую религию изучал, — понятие манифестации, проявления. Скажем, божество проявляет себя в виде человека. Причём манифестация бывает полная и частичная. Так вот, для «маленьких людей» их экранные роли — это частичная манифестация. Копий фильма может быть сколько угодно; столько же и частичных проявлений, — но сами герои уникальны. Каждый существует только в единственном экземпляре. Как и мы, грешные…
…американские мюзиклы времён высшего расцвета этого жанра. Больше всего я хотел общаться именно с их героями. Они так беззаботно поют и танцуют; у них такие элегантные, я бы сказал — целомудренные костюмы и причёски: и близко нет современного разгильдяйства, оголённости… Я тут весь в тебя, правда, ма? Ты меня воспитала настоящим викторианцем…
Словом, это очень хорошая, не ранящая душу реальность. Мы, все трое, с моей подачи решили: не будем лазить во всякие ужастики, в жестокие военные фильмы, а наладим общение с героями Джина Келли, Фреда Астера, Джинджер Роджерс, Элеанор Пауэлл… Они там даже если врут или жульничают, то как-то невинно. А размолвки и ссоры самые пустые: смешно побранились, разошлись надутые — глядишь, через минуту помирились, опять пляшут. Выбивают дробь своими стальными набойками.
Ещё мне занятно: а можно ли из одного локального киномира перейти в другой? Скажем, помахал мечом вместе с русскими богатырями в реальности «Ильи Муромца», а потом отправился бродить по тайге вместе с Дерсу Узала… Нет пока ответа. Сами герои — не пробуют, не знают, с какого конца подступиться. Кэти, так та и вовсе испугалась этой идеи. Ей очень славно в Голливуде 1927 года…
А теперь я тебе всё-таки расскажу, из-за чего, по-моему, к нам прицепились все эти «мэн ин блэк», люди в чёрном. Ты ведь всё равно не успокоишься, пока не узнаешь…
6.
—…Наверняка вы сами уже думали об этом. Вас трясли правительственные структуры. Пугали судом, тюрьмой. Мучили. А всё почему? Потому что надеялись на перемещение. Считали так: сегодня вы заглянули в тот мир, пообщались с его жителями, а завтра найдёте туда дорогу. А может быть, и проложите путь для тех — в нашу реальность… — Альбина закурила новую сигарету. — И то, и другое сулит огромные возможности. Ну, скажем, первое — это больше для развлечения. Вот где экзотика! Не Багамы, не Канары какие-нибудь, уже приевшиеся, — перемещаешься в Египет времён Клеопатры; да не в тот, что был на самом деле, а в гламурный, с Элизабет Тэйлор на троне! Или, если захотелось экстрима, — вали в Парк юрского периода, поохоться на динозавров. А второе — оттуда сюда — это уже, извините, военная тема. Какие возможности! Ныряешь в «Триста спартанцев» — и приводишь за собой всю персидскую армию царя Ксеркса. Правда, они с мечами и копьями… ладно! Проникаешь в мир «Терминатора» — и возвращаешься с подразделением боевых роботов…
— Чёрт возьми! — Вытаращив глаза, Кирилл развёл руками. — Ну, надо же! Да я, собственно, потому и держался, что предполагал нечто подобное. Попытку вломиться туда… Но вы так чётко сформулировали!
— Они бы сформулировали ещё чётче… — Альбина жёстко сощурилась. — Министры наши, депутаты от правящей партии — или их кукловоды-миллиардеры. Куда, зачем и почему…
— А вы бы… кого туда послали? Рабочих с завода «Маяк»?..
Она скривила крупный, выразительный рот:
— Нету их уже там давно, рабочих ваших, — вместо завода торговый центр «Блу-Дрим»… Нет, голубчик, зря иронизируете. У нас в ваши миры… поехали бы нормальные люди. Служащие, врачи, университетские профессора, предприниматели. Все, кто сможет заплатить за перемещение. Лгать не буду, — не пару долларов, но вполне доступную сумму. И часть этих денег — ха-арошая часть! — была бы ваша. Не стройте святого, Кирилл, вы же человек!..
— Допустим. А почему вы, собственно, думаете, что я могу осуществить это… перемещение? — С горьким смехом он замотал головой. — Ну, анекдот! Те, в безопасности, из меня его хотели не то выбить, не то вытащить своими уколами… а вы чем? Долларами?
Её улыбка застыла, будто схваченная клеем.
— Извините, Кирилл, но мы всё-таки кое-что знаем. Сейчас оба ваших друга — стукачи, не стукачи — верно трудятся на правительство. Может быть, у них что-нибудь получится. Скорее всего, нет. Мозг и двигатель проекта — вы. И никто, кроме вас. И только вы, причём даже в одиночку, способны сделать это. Мост между двумя реальностями. Туда и обратно.
Положив руки на плечи Невредимова, она приблизила к нему лицо:
— Давайте без дураков. Мы не будем обещать; лаборатория для вас уже готова. Оборудование — любое. Сделайте это, и вы свободны. Свободны и богаты. Летите к своей маме в Краснолиманск, обрадуйте её, купите ей новый дом… И — никакого насилия. Слово чести. Я разбираюсь в людях… немножко. Если вы обещаете работать с нами, это будет крепче любых замков. А что касается меня лично…
Сухими горячими губами Альбина коснулась губ Кирилла.