Кораблик оказался небольшим, компактным и вместительным. А техблок располагался, как и обычно, в хвосте.
— Походи, — Дарик гостеприимно ткнул в панель, заставляя створку отъехать в сторону, — располагайся. Так, во втором ящике — паялки.
Найт вошел следом за механиком в техблок, где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что попал из одной ловушки в другую, но спокойно прошел к пульту, и лишь кивнул, когда за его спиной закрылась дверь. Людей он просканировал сразу, как только разбился планшет. И если женщина говорила правду на сто процентов, кроме последней фразы, то мужчина, хотя и не фонил агрессией, но настроен был достаточно серьезно.
— Блокировка полная, никого не впускать и не выпускать, — Дарик отдал приказ искину и успокоился. Бронированную створку техблока вынести даже тараном не под силу. — Ну, вот теперь можно и поговорить.
Парень внезапно успокоился. В конце-концов он мужчина — единственный на корабле, и он должен принимать решения и отвечать за последствия. А еще отвечать не только за себя, но и за безопасность двух женщин да и всего корабля. И ему уже не страшно. В самом худшем случае будет только одна жертва, а не три.
— Ты не человек — фонит от тебя. Что тебе надо?
— Если бы ты не мылся две недели или дольше, то от тебя бы и не так фонило, — парировал Найт.
— Можешь не придуриваться. И фонит, а не воняет. — Дарик демонстративно помахал рукой, и строго переспросил: — Чего тебе здесь надо?
— Да я уже говорил, — развязно протянул Найт. — Понимаешь… ситуация такая вышла, что пришлось все бросить и рвануть куда подальше? — процитировал он подслушанный разговор какого-то клиента, эту фразу он долго потом расшифровывал, пытаясь понять. И догадался, что это образное выражение, недостроенная до конца логическая цепочка. И вот теперь пригодился речевой оборот из пассивного лексического запаса.
— Ты киборг? — Дарик после вопроса судорожно вдохнул и выдохнул, словно это была последняя капля кислорода в его жизни. А потом так же ровно продолжил сопоставлять факты: — Слишком удачно планшет разбил и процессор тогда включил. Движения точные, меня сканируешь — это заметно. Почему я тебе так это говорю? — Дарик сел на валяющуюся возле входа секторную часть движка. — Потому что либо ты со мной разговариваешь, либо отсюда не выходишь. Блокировку я не сниму. И биометрия моего трупа тебе не пригодится.
Солнечный лес жил своей жизнью. Шелестели под легким теплым ветерком деревья. Перекликались разномастные пичуги, порхали небольшие светло-лимонные бабочки-капустницы, охотился на кого-то в высокой траве хорек.
На крылечке невысокого, одноэтажного, чуть покосившегося домика грелся толстый серый, в чуть более темную полоску кот. Он уселся прямиком на огромный солнечный зайчик и смачно вылизывался, полностью игнорируя весь окружающий мир. Рядом, у глубокого колодца, в отбрасываемой им тени, разлегся волкодлак, прикрывший блестящие оранжевые глаза и вываливший длинный розовый язык от жары. Это порождение лесных глубин не слишком любило солнце, но волкодлак был еще очень слаб, чтобы встать и покинуть столь тихое место.
Дверца домика отворилась, и на пороге остановилась ведьма. Зевнула, сонно осмотрела утренний двор, смачно потянулась до хруста костей и вышла на крыльцо. Ведьма небрежно сдвинула носком тонкого сапога зажравшегося котофея, на что получила возмущенный мрявк, который проигнорировала начисто. Она спустилась к колодцу, набрала холодной, кристально чистой воды и долго умывалась, со смаком плескаясь и пырхая. Утро обещало быть прекрасным, а вот как день пойдет, не знают даже боги.
Потом ведьма опустилась на корточки у волкодлака, пощупала тому холодный нос и немного погладила шерсть.
— Ишь, чуть не добил, окаянный! — она на минуту вернулась в дом, достала специально заготовленную на такие случаи мазь и принялась смазывать еще не зажившую длинную рану на брюхе волкодлака.
— Попадись мне этот мерзавец без шлема — зеньки выдеру! — пообещала волкодлаку ведьма, заканчивая процедуру.
Вымыв руки после мази и волчьей шерсти, женщина снова скрылась в доме, сооружая себе нехитрый завтрак. Волкодлака этого она позавчера отбила у очередного «героя». Ходила себе в лесу, никого не трогала, собирала первые поспевшие ягоды да кой-какие травки подходящие… и тут на тебе — шум, грохот, будто палицей железной по ведру лупят. Как было ей не пойти? Пошла, конечно, посмотрела… Пришлый рыцарь-идиот залез в самую чащу леса, нашел где-то молоденького волкодлака, едва-едва прочухавшегося после дневной спячки, и решил испытать свою удаль молодецкую… Ведьма вспомнила, с каким наслаждением врезала по спине горе-рыцаря своим походным посохом и пообещала ему сгноить его в этих лесах. Рыцарь впечатлился и ретировался туда, откуда пришел, волкодлак остался с порезанным пузом, благо кишки не расползлись по траве… Ну не бросать же его было? Да и сколько он там съест? Ну, задерет кабанчика какого или заблудшую из села овцу, не велика потеря. А рыцари… что рыцари? Их сейчас, как червей в помойной яме, сто штук на одно село… Каждый, купивший меч и шлем, мнит себя великим поборником добра и прется в ее лес наводить добро и причинять справедливость… Так, как он их видит.
Ведьма же считала лес своим — селяне далеко вглубь не лезли, рыцарей исправно кушало болото, ведь не потонуть в полной экипировке было очень сложно… Селяне все эти пропажи списывали на нечисть, и новые идиоты перлись и перлись в лес. Ну кто виноват, что в центре чащи непроходимое болото? Не лезли бы и не топли… Но лезут ведь!
Ведьма повздыхала, доедая нехитрый завтрак в виде травяного настоя и щедро смазанного медом куска домашнего хлеба, посмотрелась на свое отражение в начищенном до блеска чане и решила сегодняшний день посвятить наведению красоты. Из селян, вроде, никто к ней не обещался заглянуть, ну, а если придет… что ж, заикание она как-нибудь заговорит. На худой конец, испугает заикающегося повторно.
Она достала из крупного горшка пригоршню зеленой глины и щедро намазала на лицо, избегая глаз, ноздрей и рта. Зеленая глина — отличная вещь! И первые морщинки разгладит, и тонус кожи поднимет, да и сама кожа после такой маски становилась мягкой, нежной, шелковистой, как у младенца. Ведьма поцокала языком, повязала на голову красный платок в белый горошек, чтобы волосы не прилипли к глине, и вышла на улицу. Уселась на крыльцо, поймав возмущенного кота, притянула серого прохвоста к себе и принялась насильно чесать.
Кот был уже привыкшим к ведьмовской ласке, а потому решил, что сопротивляться себе дороже, только мстительно цапнул когтями широкие пестрые шаровары с множеством заплаток. Вдоволь начесав пушистого прохвоста, ведьма добыла из-под ступеней ступку с пестиком и принялась толочь оставленную вчера траву. Забыла вчера — надо доделать сегодня. Хороший день для подготовки трав, теплый…
Раздавшийся внезапно дробный стук в калитку резко разбавил пасторальную атмосферу. Наверняка, обычно, посетители иначе пытались обращать на себя внимание лесной хозяйки-ведьмы.
Когда в лесу пропадает один чужак, всем плевать. Когда пропадает два — всем опять же плевать. Когда пропадает два чужака и один местный, об этом начинают говорить. Когда в лесочке, за несколько месяцев, с концами пропадает пятеро — среди местных начинается волнение. А когда оно начинается, деревенские… Ну, в общем, рассуждение понятно.
И когда накануне, в полдень, до деревни добрался, наконец, человек с городского управления, все воспылали великой радостью и кинулись было на следователя со всеми своими неприятностями. Чтобы увидеть, наконец, это чудо и воспылать разочарованием.
Мало им было их ведьмы, которая знай себе валандается по лесам в брюках да с нечистью лесной под ручку, а тут ещё одна ненормальная. Но городская.
Да, управа, конечно, реагировала на запросы всех мирных жителей. Безусловно. Но, увы. Ранней весной, и без того не великий штат боевых сотрудников расхаживал по куда как более значимым миссиям. Вот и послали они ее. Велену. Одну из тех, кого не жалко.
Вот и вышло, что прибыла в село охотница на нечисть, отозванная прямо с больничного, плюнув на подорванное здоровье, и после обещания ее уволить, если та откажется.
И, приперевшись в село на самой окраине родного королевства, Велена уже к концу дня и без того простуженная, едва могла говорить.
И вот сейчас, в подозрительно теплый весенний денёк, женщина, наконец, добралась до домика ведьмы, о котором слышала от сельских. Причина посещения была проста. У ведьмы можно было подлечить лёгкие, а также… Местная ведьма поддерживала мирные отношения с нечистью и должна была быть в курсе хоть чего-то. Ну, или, в крайнем случае, помочь договориться с лешим.
И вот постучала Велена рукоятью меча в забор, подождала… И, резко отшатнувшись, опрокинулась назад, хлопнувшись задницей в грязь. Кожаные штаны с металлическими щитками, впрочем, этим было уже не испортить, хотя пепельная коса, толщиной с руку, тут же зацепилась за ближайший колючий сорняк. А женщина в ужасе смотрела на страшную, бугристую, зелёную рожу. Нет, она, конечно, и не таких монстров видела, но вот чтобы такая! В пестрой блузке, шароварах и… зелёная!!!
— Простите, вы — зомби? — в шоке осведомилась женщина, от чего-то со всей вежливостью.
— Я-то? Нет, я — ведьма. А вот вы, скорее всего, зомби, — ведьма приоткрыла калитку и посмотрела изучающим взглядом на эдакое чудо-юдо в грязи. Особенно порадовало, что пришедшая является женщиной, а значит с этой стороны проблем не будет. И подала упавшей бедняге руку — от чего ж не помочь, когда есть возможность…
— Простите, у вас маска… Оригинальная! — с трудом выдавила незваная гостья, поспешно выпутывая свою косу с колючек придорожного будяка и охотно принимая помощь. Очень порадовало, что ведьма оказалась не старой развалиной и не «девкой на выданье» — ну то есть не ссыкухой малолетней. А крепко-сбитой такой тёткой. — И нет, госпожа ведьма, я не зомби. Моё имя — Велена. Я из городской управы. Прибыла, как раз, побеседовать с местной лесной хозяйкой.
— Выглядите неважнецки, — констатировала ведьма и решительно махнула рукой в сторону дома. — Проходите, сейчас согрею воды умыться и, кажется… да, пара отваров вам не помешает. Тишку не трогайте, он чужих не любит, может подрать. А этого… вовчика… хм… ему не до вас, но тоже руками лучше не трогать. И ради всех богов, не пытайтесь его зарезать. Одного я за это уже немного побила.
В ответ на это, незваная гостья лишь согласно кивнула.
Ведьма шустро забегала между колодцем и печкой, отдельно грея воду для умывания гостьи, для лечебных отваров и для себя, чтобы смыть присохшую к лицу глину.
— Меня Марьей кличут, — буркнула она через плечо. И не стоило бы называть свое имя, да иначе ведь назовут как-то… неприятно.
— Марья? Красивое имя, — немного устало проговорила Велена, садясь на колченогую табуретку и скручиваясь в неожиданно компактный, для такой рослой женщины, комочек. Меньше всего хотелось мельтешить или мешаться у ведьмы под ногами. От чего-то взгляд устремился в окно, туда, где был виден волкодлак.
— Я не занимаюсь подобным. Это полуразумные магические звери, ошибочно причисленный к нечисти. Если и смогут кого задрать, так туда ему и дорога. Они зачастую овец да коз крадут… Увидела бы дурня, который это сделал, с радостью бы вам помогла!
Ведьма подала гостье таз с теплой водой для умывания, а сама отошла смыть свой кошмар с лица. Не ждала она гостей, совсем не ждала… Но ничего, справится и с этой девчонкой, ишь бледная какая, хоть вместо упыря в лес веди и народ пугай… Убрав зелень с лица и выплеснув воду на улицу с крыльца, Марья вернулась обратно в дом.
— Что беспокоит-то? — подошедшая Марья грустно посмотрела на гостью. — Какой отвар заваривать будем? А тот дурак… Если не утоп в болоте, то значит не настолько дурак… А если утоп… мир не обеднеет.
— Воспаление лёгких, — пробормотала женщина. Говорила она тихо, невыразительно, рваными фразами. — Застарелое. Я его лечить пыталась, а управа меня посылала вечно. На всякие города и леса, сдергивая с больничного. А маг-лекарь управский уволился ещё два месяца назад. Нашли на его место канцелярскую крысу, которая хрен кому простуду вылечит, — спокойно объяснила Велена, словно и не жаловалась вовсе.
— Тогда вот что, Велена… — ведьма закопалась в большом сундуке, из которого пахнуло травами и чем-то немного горьковатым. — Полезайте пока на печь, она уже достаточно прогрелась… Там лежат теплые мешочки с песком. Один под спину, второй — на грудь кладите. Можете снять пока амуницию, я не украду… Пока травы заварятся, грейтесь. Если вспотеете, не страшно, вымыться есть где, одежду найдем.
— Спасибо, — кивнула Велена, послушно снимая кожаную куртку с посеребренными металлическими щитками, наплечные и нагрудные пластины и все остальные детали лёгкого, но не слишком удобного для лежания на месте, доспеха.
Тем временем, Марья шустро сортировала травы в сундуке, выбирая нужные. За дверью послышалось возмущенное шебуршание и громкий кошачий мяв — Тишка учуял спрятанную в сундуке валерьяну и рьяно рвался к источнику вожделенного запаха. В печи потрескивал огонь, за окном шебуршали птицы над невысокими кустиками под забором. В целом, довольно пасторальная идиллия и ведьма сошла бы за обычную деревенскую бабу, которых множество. Если бы не пучки с травами, подвешенные к потолку, сундук, забитый уже другими травами, непонятные банки с настойками на полке с противоположной от печи стороны, да не сушенные грибы, подозрительно напоминающие мухоморы, вольготно разложенные на столе.
Велена же радостно прижмурилась, скрючиваясь на печке и обнимая мешочек песка. Да, полежать на теплой печке было здорово.
— А ваш кот тот ещё проказник, да? — ухмыльнулась девушка, украдкой поглядывая на светящегося мурлыку.
— Да уж, — ведьма отпихнула ногой кота, хитростью проникшего в дом и рвущегося к вожделенному сундуку. Тяжелая крышка захлопнулась, Марья защелкнула замок. — Значит, вот что… лечиться придется долго, травы спешки не любят. Я не маг-кудесник, сразу говорю — моментального исцеления не обещаю… Но сделаю все, что в моих силах.
Женщина вернулась к травам, четко отмеряя количество каждой травы и насыпая в маленькие глиняные горшочки. Придется поварить немного, а заодно и обед приготовит, раз уж печку прогрела… После определения дозировки, она тщательно расставила горшочки в печи, прикрыв их маленькими крышечками, и занялась непосредственно обедом. Гости, они такие, поесть любят. Даже больные…
— Понимаю. Деревенские все равно рассказывали много. Ведь вы, ведьмы, магию свою творите. Это интересно, — немного сбивчиво пробормотала Велена. После ночи в гостевой у Старосты деревни повылезали все болячки. И старые раны заныли, и в груди мерзкая ноющая боль… — Понимаю, что я не ко времени, но за два месяца весны здесь, в лесу, пять человек сгинуло.
— Ну и хрен с ними, — пожала плечами ведьма, крупно нарезая начищенную картошку для супа «на скорую руку». — На пять идиотов меньше… нечего лезть в проклятые места.
— Согласна. Два первых, действительно, судя по словам сельских жителей, были залетными приключенцами. Никто их не просил идти в лес без проводника, — Велена страдальчески поморщилась. — Но последние трое были местными грибниками и лес знали, — женщина вздохнула глядя в потолок. — Потому и обратились в управу — пропадают свои.
— Что ж… — ведьма задумчиво сунула горшок в печь, ловко управляясь с ухватом. — Болото — место гиблое, туда даже я не хожу… без особой надобности.
— Я как раз по этой причине к вам и пришла. Ладно, бродячие приключенцы, но местные же не собирались идти в болото, — спокойно возразила следовательница. — Я так понимаю, вы, Марья, поддерживаете связь с лесной нечистью, леший ведь должен знать, если с лесом что-то не так?
— Лешего недавно пугнули на северной границе, — нахмурилась Марья. — Пришлось его отборным самогоном отпаивать. Я так подумала, бредит дедок-то, перепугался да напился… Вот и смолол чушь про силу темную да могучую… Ладно, схожу к нему завтра, все равно пропавших уже не вернешь, а день к обеду клонится. Сейчас попьете моих отваров, можете поспать, если захочется, не переживайте, вам ничего не грозит. Я девушек не ем… А я завтра утром…
Договорить ей не дали. Кто-то со всей дури вломил с ноги в калитку.
— Марь! Помоги душе пропащей! Спаси утробу… Оуууу!
Разом с неизвестным алкоголиком взвыл потревоженный шумом волкодлак. Послышался мат, вскрики и всякие нехорошие вещи типа:
— Ууу, ведьма проклятая! Воет горше смерти!
— Вот так всегда, — грустно вздохнула Марья и нагнулась к печи достать заварившиеся отвары. — Как что-то надо, так Марья, а как что не так, то ведьма проклятая…
Велена лишь моргнула. Раз и второй. Похоже ведьмой быть, то ещё дело. Одни ломящиеся в калитку алкоголики чего стоили.
Да, дело обещало быть весёлым.
Марья подала следовательнице процеженный в чашку горячий отвар и наказала:
— Пейте маленькими глоточками, не спешите. Вкус может не понравиться, но здоровье дороже баловства языка. На вот, — ведьма извлекла кусочек сахара из большого горшка в центре стола, — вприкуску сойдет. Можете поспать, я все равно обедом занята. Ну и это… чаев-отваров много будет, суп тоже жидкий… сортир за домом, если что. Но лучше бы пропотеть хорошенько, тогда вся хворь выйдет.
Велена послушно кивала и пила горячее варево, наконец на нее не смотрели, как на выродка и, как ни странно, даже заботились. Отвар был не вкусным, но таким теплым!
И ведьма, уже более ни на что не отвлекаясь, принялась куховарить.
Они ушли еще до полуночи.
Наверно, Дин был здорово выведен из себя, потому что, хоть и молчал, но вокруг него словно клубилось грозовое облако, так что ни Джо, ни Сэм не решались заговорить. И шуточки-подколки оказались забыты на время.
Черными тенями они проскользнули через заброшенный выход, Дин беззвучно прикрыл дверь и маленький отряд двинулся в ночь.
У сада Дин кивнул на полицейский пост:
— Нас? Как думаешь?
— Выяснять не будем…
У Импалы тоже была охрана. Два человека. Вооруженных. Элен закусила губы, не представляя, как выйти из этого без шума, но Дин только повернул голову:
— Сэмми?
— Сейчас.
Пальцы младшего Винчестера тихонько забегали по кнопкам приборчика. Если они правильно рассчитали… Спустя минуту в будочке ожил телевизор. И взорвался воплями!
— Джим! – охранник высунулся из будки, — Джим, топай сюда! Бейсбол!
— Как вы это сделали? – прошептала Джо.
— Сэма спроси.
— А если б они не любили бейсбол?
В зеленых глазах сверкнули игривые огоньки:
— По другому каналу идет порнуха. Но при тебе, сестренка, включать не будем…
В эту ночь охрана стоянки была так увлечена просмотром бейсбола, что Дин мог бы увести все машины со стоянки, а не только свою красавицу.
Импала тихонько зарокотала, разворачиваясь на месте, Сэм махнул рукой, подзывая Элен и Джо… И тут случилось непредвиденное!
— Эй, — послышался чуть удивленный голос, — Эй. Вы что?
Третий охранник! Чееерт!
— Вы что делаете? – чернокожий парень, слегка нетрезвый, но очень подозрительный.
— Расслабься, старик, — Дин широко улыбнулся, — Тут у нас стриптизерши из клуба… На мальчишник везем. Если не стукнешь нашим женам, можешь глянуть…
Охранник потоптался на месте, но желание полюбоваться на красоток победило, он подошел поближе…
Дин открыл дверцу:
— Сейчас, минутку, — он постучал по стеклу, — Эй, недотрога, покажись! Тебе, чувак, блондинки нравятся?
— Ага, — охранник был так заворожен перспективой увидеть стриптизершу, что пропустил внезапно сузившиеся глаза доброжелательного незнакомца. И Сэма, вынырнувшего из-за спины, тоже не увидел.
Сэм мягко подхватил падающее тело…
— В кусты. Проспит до утра.
Кольца исчезли с пальцев, когда впереди засияли огни соседнего города…
— Прощай, Тиффани, — прошептал Дин, остановив машину…
— Все хорошо? – спросил Сэм. – Сейчас мы посадим вас на поезд.
Женщины молча смотрели на освобожденные пальцы и странно, вместе с радостью ощущалось какое-то чувство… потери.
— Дин… Сэм… – вы будьте осторожней, ладно? – поезд уходил, мальчики оставались, и входить в вагон не хотелось до последнего, — Спасибо вам за все.
Винчестеры смотрели на своих бывших «жен», и взгляд у обоих был почти одинаково «щенячий». Их семья снова уменьшилась…
— Спасибо? – все-таки ухитрился выдать фирменную улыбку старший, — Элен, ты б поосторожней!
— Что-что?
— Мы ж ничего про этот город не знаем! – понизил голос Дин, — А вдруг тут есть какой-нибудь падре Антонио и женит не за поцелуй, а за спасибо? И тогда …
— Дин Винчестер, ты невозможен!
Еще несколько обрывочных фраз, еще несколько советов, данных второпях… Круглые глаза Дина, когда Элен, решившись, вдруг взъерошила ему волосы… На прощание.
Только-только придя в себя, парень уже состроил шутливую гримаску, готовясь что-то этакое схохмить (Сэм уже изготовился наступить ему на ногу в случае чего), но Джо повергла его во вторичный шок, с нежной улыбкой чмокнув в щечку.
— Спасибо…
— Э-э… за что?
Но тут очень кстати прозвучал сигнал отправления: поезд уже требовал пассажиров на места.
— Позвоните!… Слышите?
— Конечно…
Поезд мелькнул последним вагоном, когда Сэм со смешком провел у брата ладонью перед лицом:
— Эй! Дин, очнись! Что, ты увидел в поезде оборотня?
— За что это она мне сказала спасибо? – не в тему среагировал Дин, нехотя оборачиваясь к выходу.
— Ну… может за спасение? – выдвинул версию бывший студент.
Что-то промелькнуло такое в его интонации, что-то ехидное, и Дин подозрительно прищурился:
— Ты что-то знаешь.
— Знаю, — охотно откликнулся занозистый братишка, у которого избавление от навязанных брачных уз вызвало просто прекрасное настроение! – Ты Дин Винчестер, двадцати семи лет, разыскиваешься властями двух штатов по обвинению в…
— Заткнись, Сэмми.
— … злостном истреблении гамбургеров, что рассматривается кодексом как тяжкое правонарушение, караемое пожизненным заключением…
— Сэм!
— … в «Макдональдс», — неумолимо продолжил бывший юрист и широко улыбнулся, — С ежедневным поглощением жареной картошки и биг-маков.
Дин скривился, когда его живое воображение изобразило ему картинку, нарисованную язычком братца: пожизненно лопать биг-маки? Лучше пусть его вендиго сожрет!
— А еще я знаю, что у тебя в кармане, — ухмыльнулся Сэм, — Браслетик. Между прочим, красивый…
— А сережки там не завелись? – съязвил Дин, — Поделились бы каждому по одной и тогда в мотеле нам точно светит одна кровать. А ты храпишь, приятель.
— Дин, проверь карман, я серьезно. Там браслет. Серебряный, вроде кельтский…с узорами.
— Чтооооо?
Дин едва не подпрыгнул на месте, и быстро захлопал по карманам. Если только он не заметил, как в его карман подсунули какую-то вещичку, если только он настолько отупел при виде девчонки…
Браслет был там.
Серебряный. Широкий, почти плоский, с чеканным узором, проступающим из-под гладкого металла… Какого черта?!
— Это что такое? Сэм?
— Что?
Слишком невинный голос. Он так и знал.
— Все! – отрезал Дин, — Сэмми, это что значит? Откуда ты знал про это и чьи это ловкие пальчики поработали над моей курткой?
— Ну, я же экстрасенс.
Зеленые глаза очень ясно высказали, что именно Дин думает об экстрасенсорике вообще и об одном провидце в частности.
— Ладно, — сдался младший брат, — Ловкие пальчики у Джо. Недаром половина охотников с ней в покер не садится. Она подарила тебе это – подсунула, когда поцеловала.
— Джо меня не целовала! – запротестовал Дин, держа браслет как лапу зомби – с опаской, точно украшение могло вырваться и цапнуть за руку., — Джо не… она просто прощалась, ясно?
— Конечно.
— Сэм!
— Конечно!
Они двинулись к выходу, потому что немногочисленные в семь утра пассажиры стали коситься на спорящих, и ненавистное братьям слово «Геи?» уже прошелестело за спиной.
— А мистер медиум не подскажет, с чего бы это Джо дарить… это?
— Ну… может, она узнала, кто именно купил ей в подарок пистолет? – в карих глазах Сэма промелькнуло выражение «Я-немножко-виноват-но-я-хороший парень-так-что-не-злись-а?». Дину такие глазки были знакомы. Хорошо знакомы.
— Так, — кивнул он, — И как она это узнала, Сэмми?
— Ну-у…
— Сэмми, почему б тебе не рассказывать девчонкам о СВОИХ странностях, а? Ну или хоть не держать язык на привязи?
— О своих я тоже рассказывал, — подмигнул Сэм, демонстрируя нечто серебристое.
— Это что такое? – Дин с недоумением рассматривал странный предмет.
— Кастет.
— Что?
— Кастет. Серебряный. С крестиками. Как в фильме «Константин», видел? Это из ее коллекции.
— Классно. А она с юмором. Минутку! – Дин перевел взгляд с кастета на ладони Сэма на свой собственный подарок. В зеленых глазах прорезалось осознание одной странности. Нехорошей странности… – Подожди-ка! Это тебе, значит, — кастет, а мне – красивая побрякушка???
Дин успокоился только когда Сэм продемонстрировал, что браслет имеет потайное лезвие, закрепленное «вторым слоем» и кроме того, пустотелый и в него можно залить немного святой воды. На всякий случай. А у застежки имеются три небольшие «кнопочки», и в экстренном случае их можно снять и использовать как пули…
Мария ещё мала, чтобы рассуждать, искать доводы и аргументы. Для нее мир ещё не обрел многомерность, не окрасился в полутени. Она распознает только два цвета: чёрный и белый.
Отец либо есть, либо его нет.
Если он рядом, он любит и защищает, а если нет, то разлюбил и отрёкся. Оправданий она не станет искать.
Скорей бы встать на ноги! Преодолеть проклятущую слабость. Внезапно я слышу шум и голоса. Лючия, занятая тем, что перестилает мою постель, выпрямляется, и лицо её, прежде озабоченное, странно вспыхивает. Она смущена и обрадована одновременно.
— Presto, presto, — подбадривает Липпо из кабинета. – Беги к своему дружку.
Лючия выбегает за дверь. Липпо стоит на пороге, скрестив длинные руки на груди. Рукава его заляпаны чем-то жёлто-зеленым.
— Что случилось? – осторожно спрашиваю я.
— Наша принцесса пожаловала, да не одна.
— А с кем?
Мне становится тревожно.
— С дураком! – со смехом поясняет Липпо – С шутом гороховым. У этой курицы, моей сестрицы, особое пристрастие к дуракам. Вон как затрепыхалась! Впрочем, на неё только дурак и взглянет.
Липпо собирается развить тему, но тут дверь распахивается и появляется Жанет. Моё сердце застывает и падает. Я не видел еёцелых два дня.
Ей пришлось отправиться в свой особняк в квартале Маре, так как при дворе стали ходить слухи. Княгиня Караччиолло, принцесса д’Анжу, внезапно исчезла. Стали поговаривать о похищении или бегстве.
Даже его величество обеспокоился и послал на розыски своего обершталмейстера, господина де Барада. Ответить пренебрежением на подобную честь было бы неблагоразумно, и Жанет отправилась ко двору засвидетельствовать свое здравие.
«Это только начало» — с горечью подумал я, когда она виновато поведала мне о необходимости отлучиться, и постарался сразу же заглушить подкравшуюся, игольчатую мысль.
Я должен привыкать.
Она королевская дочь и временами себе не принадлежит. А мне — тем более.
У неё есть долг перед королем, перед происхождением, перед чередой родовитых предков.
Я, конечно, думал обо всем этом, но старался держаться отстранённо, не допуская горечь в сердце.
Как сказала Жанет? «Есть некие жизненные обстоятельства, с которыми необходимо мириться. Как с непогодой».
Её происхождение и есть то обстоятельство, с которым придётся мириться мне. С этим ничего не поделаешь. Точно так же, как и ей придется мириться с моим сиротством.
Она умеет это делать, так чем же отличен я? Я точно так же обязан быть терпеливым.
На самом деле меня терзает не это.
Её происхождение, её родство с королевским домом существует где-то далеко, за границами нашей едва отделенной от темных вод суши. Королевский двор для меня не ближе, чем просторы Нового Света. Они где-то существуют, но я не видел их своими глазами, и для меня их как бы и нет. Это всего несколько букв на карте.
Лувр мне видеть довелось, я даже поднялся по главной лестнице, но ближе этот обособленный материк для меня не стал. Он существует в параллельной плоскости, он даже видим и осязаем, но мне безразличен.
Так отчего же я страдаю, когда Жанет переступает эту заколдованную черту? Не от того ли, что ей это доступно, а я лишен благородного права, и я боюсь, что однажды она оттуда не вернётся.
Эти двое суток, два наполненных городским шумом и мечтами дня, и две тихие ночи я боялся, что больше её не увижу, что она пройдет через магические врата в свой блистающий мир и не пожелает вернуться.
Она уже уходила от меня, я её терял. И находил в себе силы принять эту разлуку как незыблемую закономерность. Я не вправе молить о счастье, не вправе роптать.
Я без меры вознагражден. Она мне ничего не обещала, не дарила надежд, а я ничего не требовал. Она просто была, как промелькнувшая по небу комета, как дар Господень. Счастье нельзя удержать, кристаллизовать и упрятать в колбу.
Счастье — субстанция неуловимая. Но как же трудно это принять, как горько обозначить его конечность и неосязаемость. Порыв ветра наполнен ароматом цветущего луга. И вот его уже нет. Растаял.
Но человек так устроен, что не желает довольствоваться малым. Человек желает владеть, желает привязать счастье, как охотничьего сокола. Отпустить в небо и тут же приманить на кусок свежего мяса. А затем ослепить и запереть в клетку.
Или посадить на цепь, как сторожевого пса. Чтобы лежало у ног и являлось по первому зову. Моё, собственное, неотторжимое.
Я, похоже, начинаю мечтать о той самой волшебной верёвке, о невидимом силке, с которым смогу это самое счастье изловить. Чтобы не страдать и не сомневаться, чтобы уверенность не ограничивалась сладким предчувствием, а обрела бы пудовый вес.
Иначе свет не мил, бульон не имеет вкуса, а сладкий пирог Лючииотвратительно горек.
Я слабый, неверующий, эгоистичный смертный.
В руках Жанет букетик нарциссов и маленькая корзинка. Похоже, со сладостями. Она другая, немного чужая и восхитительная. Щёки у нее горят, от быстрой ходьбы она слегка запыхалась.
Она вновь стала похожа на ту Жанет, в зеленых сияющих шелках, которая вспыхнула как факел посреди моей тюремной ночи.
Цвет другой, тёмно-сиреневый, и ткань более тусклая, но я ослеплён, и обеспокоен.
Да, там, в своем мире, она такая, беззаботная и парящая. Жанетразвязывает стянутый у горла плащ и бросает его в изножье кровати. А затем быстро, стремительно приближается.
Наплывающая волна света. Сейчас нахлынет, охватит, унесёт. Я невольно закрываю глаза и перестаю дышать, чтобы осознанно прожить этот миг, растянуть время. Я подставляю лицо, и она прижимается щекой, как тогда, в парке, у развалин беседки.
Её волосы так же пахнут фиалкой, я вдыхаю их аромат, их щекочущую пряную свежесть.
Жанет отстраняется и внимательно на меня смотрит:
— Что с твоими волосами? Никак Лючия постаралась?
Накануне я всё же уговорил свою сиделку обстричь мне волосы. Ибо они окончательно утратили живой блеск, обратившись в линялую шерсть. Она с готовностью выполнила мою просьбу, наугад пощелкав ножницами, как пастух, стригущий овцу.
— Боже мой, что она с тобой сделала! – ласково говорит Жанет, приглаживая торчащие пряди. – Ну, ничего, они скоро отрастут, и ты снова станешь самым красивым мужчиной на свете.
— Великодушие вашего высочества не знает границ.
— Как ты научился разговаривать! Ты брал в моё отсутствие уроки лести? Признавайся! Кто тебя учил?
Жанет вновь ерошит мне волосы, гладит по лицу, успевает коснуться предплечий, запястий, по очереди приласкать каждый палец, подышать в ладонь, игриво куснуть и поцеловать.
От переизбытка радости сердце прыгает в груди, и становится трудно дышать. Дыхание сбивается, как у неопытного бегуна, который без подготовки взялся принести в Афины весть о победе под Марафоном.
Жанет поспешно отстраняется и взбирается, без всякого почтения к накрахмаленным нижним юбкам, на большую потертую кожаную подушку, которую Липпо использует для кратковременного отдыха прямо на голом полу.
Он утверждает, что именно так спят монахи в каких-то далёких горных монастырях. А он перенял у них не только науку, но и привычки.
— С тобой тут кое-кто желает познакомиться, — неожиданно объявляет Жанет с лукавой улыбкой.
Снизу вновь доносятся голоса, звон посуды и даже какая-то песня. Жанет прислушивается и деланно хмурит брови.
— Что они там делают?
— Уничтожают наш обед, — поясняет Липпо из кабинета. – Ваше высочество весьма неосмотрительно позволяет моей сестре занимать гостя. Вы же знаете этого мошенника, он своего не упустит. А моя сестрица, эта престарелая дева, за пошлый комплимент скормит ему годовой запас наших колбас. А колбасу он запьёт моим кьянти из Сан-Джаминьяно. А где я, по-вашему, добуду ещё тосканского, настоящего тосканского? Вот, слышите, похоже бедствие уже в разгаре. Грабитель взялся за дело. Гунны двинулись на Рим. Я слышу победный клич варваров. Господи, храни Вечный город.
Снизу в самом деле доносится песня. Голос громкий, но гнусавый и отчаянно фальшивит:
Без возлюбленной бутылки
тяжесть чувствую в затылке.
Без любезного винца
я тоскливей мертвеца.
— Похоже на то, — отвечает Жанет со смехом. – Разграбление началось. К тому же, честь девственницы в опасности. Липпо, друг мой, будьте так любезны. Гоните-ка сюда этого менестреля.
Липпо уговаривать не нужно, он бросается спасать кьянти.
— Кто это? – осторожно спрашиваю я.
— Один весьма занимательный господин, его зовут Перл. Я тебе о нем рассказывала. В одной из своих сказок.
Я силюсь вспомнить, но имя Перл мне ни о чем не говорит.
— Я… я не помню.
Жанет спохватывается:
— Ах да, конечно. Ты и не можешь помнить. Это было… это было, когда ты… Неважно! Одним словом, Перл — это мой шут.
— У вас есть шут?!
— Не в буквальном смысле. Такой должности в моей свите не существует, но Перл предпочитает называть себя именно так. Он, конечно, не Шико и не Трибуле, он скорее исполняет обязанности моего телохранителя, чем шута, а иногда и советника. Прежде он состоял на службе у моего мужа, был у него кем-то вроде оруженосца. Перл его ненастоящее имя. Когда-то ему пришлось скрываться от шпионов инквизиции за вольнодумные стишки, кстати, именно поэтому его и зовут Перл, он изрекает перлы, поступив на службу к моему мужу, он сменил имя, но это было так давно, что своё настоящее имя он, вероятно, уже и забыл. Называться конюшим или придворным он не желает. Ему предпочтительней так, в дураках. Называет себя дураком и болтает всё, что ему вздумается. И кому вздумается. А что с дурака возьмешь? Ему всё можно. Как это у Эсхила? «Это очень выгодно — Глупцом казаться, если ты совсем не глуп.» Он и меня в грош не ставит. Сейчас увидишь.
Шум голосом стал подниматься вверх, как облако пара над кастрюлей. Песня прерывается и звучит вновь:
Но когда я пьян мертвецки,
веселюсь по-молодецки,
горланя во хмелю,
бога истово хвалю!
Похоже, певцу вторят ещё два голоса, и один из них женский. Лючия, плохо выговаривая французские слова, старательно подвывает.
А Липпо назидательно и покровительственно басит.
— Ну вот, — резюмирует Жанет, — похоже, кьянти спасти не удалось…
Бога истово хвалю!
Дверь распахивается, и компания певцов возникает на пороге. Первым вваливается Липпо, растрёпанный больше, чем обычно, красный, с бутылкой спасенного вина в руке.
За ним мелкими шажками, как-то по-особенному приосанившись, входит Лючия. Лицо у неё того же цвета, что и у брата. Но вид совершенно счастливый. Под руку её поддерживает невысокий, полный, щёгольски одетый мужчина лет сорока.
Он переступает порог, церемонно целует руку Лючии, что-то при этом выговаривая с галантной хрипотцой, и раскланивается с ней, будто намерен покинуть ее во имя великих подвигов. Она в ответ смущенно кивает.
Липпо презрительно фыркает.
— Шут!
И скрывается в своем кабинете. На незнакомца демонстрация родственного презрения не производит ни малейшего действия.
Он обращает взгляд своих смеющихся глаз на нас, или скорее, на меня. Я тоже на него пялюсь в полном изумлении.
Гость круглолиц, плешив и сутул. А его щёгольство – вычурная старомодная безвкусица. Вместо воротника огромные крахмальные брыжи времен Генриха Четвертого, на которых его круглая голова лежит как на блюде, а камзол и штаны украшены таким количеством цветных атласных лент, что цвет самого камзола распознать почти невозможно. На шляпе – ярко-красный плюмаж, а на боку длинная шпага, которую он волочит за собой по полу.
Не обращая более внимания ни на кого, прямиком направляется ко мне. А я так заворожен этим зрелищем, что, кажется, приоткрыл рот.
— Я Перл, — представляется он, отвешивая поклон. – Дурак при дворе её незаконнорожденного высочества. Здравствуйте.
— Здравствуйте, — совершенно ошеломленно лепечу я.
Жанет, прикрывая лицо рукой, приглушенно смеётся. Перл бросает на нее негодующий взгляд.
Затем ставит прямо передо мной стул и садится, подбоченившись одной рукой, а другой, опираясь на свою длинную шпагу, как на трость. Строго хмурит брови и вытягивается.
Но выглядит это очень забавно, ибо лицо у него, круглое, добродушное, с крупным носом, само веселье.
— Родители живы? – неожиданно спрашивает он.
— Нет, — отвечаю я, все более изумленный.
— Братья, сёстры есть?
— Нет.
— А всякие там дяди, тёти, троюродные кузены, кузины, племянники, шурин, деверь?
— У него не может быть деверя. Деверь — это брат мужа, — давясь от смеха, вставляет Жанет.
— Какая разница, — отмахивается Перл. – Тогда свояк. Свояк есть?
— Какой свояк? – испуганно спрашиваю я.
— Какой, какой… обыкновенный. Так есть?
— А кто такой свояк?
— Кто такой свояк? – этот вопрос Перл обращает к Жанет.
— Зачем спрашиваешь, раз не знаешь? – насмешничает она.
— Я дурак, мне положено не знать. А ты умная, вот и отвечай. Так кто такой свояк?
— Свояк — это муж сестры жены.
Перл замирает, пытаясь уразуметь сказанное. Затем встряхивает головой. И даже трет проплешину.
— Чей муж, говоришь? Жены? У моей жены есть муж и он мой свояк?!
— Не жены, а сестры жены! Вот представь, ты женился.
— Я дурак, а не сумасшедший.
— А ты вдруг поумнел и женился.
— Значит, сошёл с ума.
— Было бы с чего сходить!
— Тогда поумнел, потом сошел с ума, а потом женился. Дальше-то что?
— Ты женился, а у твоей жены есть сестра. Младшая.
— Младшая? Тогда зачем я женился на старшей? Я что, дурак?
— Нет, ты уже поумнел, но сошёл с ума. За старшей приданое было больше. Не перебивай! Нас интересует сестра, потому что муж этой самой сестры твой свояк.
— Значит, если у меня есть жена, а у жены сестра, младшая, а я, дурак, женился на старшей, но нашелся кто-то, более сообразительный, кто женился на младшей, свеженькой, и этот кто-то, ловкач и проныра, мой свояк. Так что ли?
Заставка
Милая провинциальная пастораль, чистенькие улочки, черный кот дремлет на столе у включенного компа, две девочки играют на мостках у речки, маленький мальчик тащит за собой на веревочке большую машинку сложной конструкции, дворник метет школьный двор, божья коровка ползет по белому подоконнику, рядом вторая, третья…
Перевертыш (те же самые картинки под чуть иным углом)
Кот ведет блог в интернете, шипит на что-то прочитанное, быстро стучит лапой по клавишам. Одна из девочек ныряет прямо в одежде с мостков — расходятся круги по воде, вода спокойна, никто не выныривает. Вторая собирает игрушки в ранец и уходит, не оборачиваясь. Маленький мальчик везет на веревочке не машинку, а станковый пулемет. Дворник борется с кем-то невидимым, кто пытается отобрать у него метлу. Камера отъезжает от божьих коровок — видно, что их очень много и они составляют рисунок или надпись (название сериала или номер серии)
***
смена кадра
***
Испытательный полигон, катакомбы.
Феликс — камуфляж, спецназовская экипировка — бежит по катакомбам с препятствиями, в наушнике голос дает вводные и напоминает о том, что осталось три минуты. Феликс находит бомбу, начинает обезвреживать — на таймере обратный отсчет, две минуты. Вводит неверный код, отсчет перескакивает на минуту вперед. Пытается снова, никак. Секунды бегут.
Распахивается дверь, темный силуэт в проеме.
Грубый мужской голос:
— Курсант Нержавейко! К Генералу! Срочно!
На табло заканчивается отсчет, появляется надпись «Зачет не сдан»
***
смена кадра
***
Кабинет генерала.
Генерал официальным тоном дает Феликсу вводную на новое персональное задание — внедриться в школу, к которой проявляют нездоровый интерес иностранные разведки, и выяснить — чего им там надо. Сыплет канцеляритом и пафосом — контингент, народонаселение, непростая политическая обстановка, повышенная ответственность, сложности с личным составом, нехватка квалифицированных кадров и прочее.
Феликс, послушав, жалобно:
— Пап, а по-русски можно?
Генерал трет лоб.
Генерал:
— Совсем зарапортовался!
Садится.
Далее объясняет уже нормально. Что и сам толком ничего не знает, но в сонном провинциальном городке отслежена аномально высокая концентрация иностранных шпионов, и все они вьются вокруг одной вроде бы совершенно простой школы. В которой работает очень непростой бывший большой ученый, физик-ядерщик, ушедший на покой после травмы.
Генерал:
— В школе есть наш агент, за ним вроде приглядывает, но сообщает, что не видит ничего подозрительного. То ли перевербован, то ли глаз замылился за долгие годы, нужен сторонний взгляд и изнутри, тем более что в школе невозможны фото и видеосьемка и глохнут даже микрофоны, постоянно пропадает сеть. Уговорил начальство провести тебе тестовую практику на реальном задании. По возрасту ты как раз тянешь на девятый класс, спецнавыки помогут внедриться и не вызвать подозрений. Постарайся не очень выпендриваться лишними знаниями — помни, что это обычная школа, а не специнтернат ФСБ, то, что они сейчас изучают по физике-математике, ты прошел классе в третьем. Задание важное, справишься — карьера обеспечена. Нет — сам виноват. Жить будешь у Александры Сергеевны, она наш товарищ, проверенный. Работает в школе уборщицей. Но ты за ней тоже пригляди, а то проверенный-то проверенный, но то ли стара стала, то ли перевербовали. Говорит, что все тишь да гладь, а мы вон из школы шифровки МИ-5 перехватываем. По легенде она — твоя бабушка, родители уехали, отправив тебя к ней.
***
смена кадра
***
Первый день в школе.
Школьный двор.
Линейка.
На ней присутствуют Мэр с Референтшей, произносят ниочемную пафосную речь.
Искра между Референтшей и Светиком (в будущем — наш человек в стане врага)
Директор очень нарочито приглашает Мэра в школу, до приглашения тот мнется на пороге. Мэр дарит Директору огромную сувенирную авторучку.
Джоан разговаривает по телефону с Женихом, потом говорит Директору, что завтра опоздает — нужно сходить в УВД, сделать приглашение Жениху.
Первый промельк племянниц в коридоре, среди других учениц выделяются черными костюмами. Светик пытается напугать Воображалу, жахнув у ней над ухом хлопушкой. Все шарахаются. Ругаются. Воображала неторопливо поворачивается к нему, смотрит равнодушно.
Воображала:
— И че?
Светик (ничуть не смущенный):
— Ну попробовать-то я должен был!
Перед школой сидит большая черная собака, обнюхивает входящих. Феликса и Яну — особенно. Рычит на Павлика, не пускает в школу. Подошедший Физрук вынимает у Павлика из ранца пистолет, качает головой.
Ритка видит входящую в школу Яну, пытается войти следом — собака ее не подпускает к крыльцу.
Феликс фиксирует странности: у дворника на пальцах мозоли каратэка, буфетчица читает «Как стать настоящей ведьмой? Самоучитель для домохозяек», странные готки выходят из директорского кабинета, странная собака. На входе его ловит Плакса Мирпл.
Плакса Мирпл:
— У тебя что?
Видя его недоумение, возбуждается с нехорошей радостью.
Плакса Мирпл:
— А, нераскрывшийся! Надеюсь, у тебя будет хуже!
Феликс (осторожно):
— Хуже чего?
Плакса Мирпл:
— Моего, конечно. Кому сегодня нужен этот дурацкий кубик рубика!
***
смена кадра
***
В школе
Первый урок — математика.
Хельга представляет Феликса классу.
Хельга:
— У нас новенький. Еще один! Кроме Яны. Прошу любить. Можете садиться.
Феликс пытается сесть рядом с Яной — раз она новенькая, значит, может поработать контрольной группой, выявить странности местных на контрасте. С ней надо подружиться и ею проверять остальных. Но Яна ставит на соседнее сиденье портфель .
Яна (мрачно):
— Занято.
Парта за ней пуста. Феликс садится.
Хельга выходит за забытым журналом, врывается опоздавший Алеша.
Алеша:
— Они убили Кенни!
Светик:
— Что, уже?
Леша:
— Да нет, но могу же я помечтать!
Садится рядом с Феликсом.
Леша:
— Вообще-то это мое место было.
Феликс:
— Мне пересесть?
Леша:
— Да мне-то что, если ты сам не против.
Феликс:
— А почему я должен быть против?
Леша (пожимает плечами, отводит глаза):
— Ну, некоторым не нравится.
Хельга возвращается, странно поводя головой, словно у нее затекла шея.
Продолжение урока, Феликс рассматривает одноклассников. Хельга что-то бубнит у доски. Вовочка, ранее сонный, вдруг подает голос с места.
Вовочка:
— Хельга Вольдемаровна! Вы ошиблись в счислении экстремума.
Хельга шипит:
— Раз такой умный, можешь продолжить!
Вовочка пожимает толстыми плечами:
— Легко!
Выходит к доске, начинает быстро строчить непонятными значками. Феликс смотрит на доску — и ничего не понимает.
Вовочка:
— Видите, Хельга Вольдемаровна? Ничего сложного.
Одноклассники хихикают. Хельга кривится.
Хельга:
— Лидия Сергеевна! Извольте немедленно! Нас покинуть! Владимир! В следующий раз! Будете наказаны! Оба два!
Класс ржет. Вовочка пожимает плечами, шаркает на свое место. Он снова сонный.
Звонок.
***
смена кадра
***
В школе.
На перемене Феликс у окна ловит сеть, качает из интернета математику. Потом подходит к Вовочке и пытается завести разговор на том уровне, которым Вовочка блистал на уроке. Вовочка вытаращивает глаза.
Вовочка:
— Ты че, ваще с дуба рухнул?
***
смена кадра
***
В школе.
Урок физры, физрук хочет провести на улице кросс — погода хорошая. Как только выходят — моментально начинается дождь.
Физрук Илье:
— Ну и чего добился? Будете теперь в зале бошками потолок прошибать!
Илья:
— А че сразу я-то?!
Светик:
— А че сразу прошибать-то?!
Физрук (обоим):
— А то я вас первый день знаю?!
***
смена кадра
***
Урок русского и литературы.
Препод — негр, читает рэпом Некрасова.
***
смена кадра
***
В школе
Феликс наблюдает за одноклассниками и учителями. Видит подслушивающую буфетчицу. Видит, как Физик идет в туалет с ноутом. Идет по второму этажу (вид из окна сверху), завернув за угол вдруг оказывается перед раздевалкой и выходом — на первом. Никакой лестницы не проходил.
Павлик угощает Феликса (он всех угощает) конфеткой в ярком фантике — потом эти фантики будут находиться везде, где надо обозначить присутствие Павлика.
***
смена кадра
***
Чердак дома Лягушкиной
Первый доклад Феликса Генералу:
— Да тут ВСЕ СТРАННОЕ!!!
Первый доклад Феликса Генералу:
— Да тут ВСЕ СТРАННОЕ!!! И все странные — Павлик, дворник, буфетчица, Илья, Вовочка, Физик, Негр. Тут все подозрительны! Яна контрольная группа, срочно нужна информация, надо подружиться. Вовочка очень подозрителен. Кто такая Лидия Сергеевна — проверить по тегам одержимость и раздвоение личности.
***
смена кадра
***
В школе
Леша показывает Феликсу живой уголок.
В живом уголке — пустая клетка с табличкой БОБР ШРЕДИНГЕРА.
Леша (гордо):
— А тут у нас бобр. Шредингера!
Феликс:
— А почему пустая? Помер, что ли?
Леша:
— Да нет. Он же не простой бобр, а Шредингера, он иногда есть, а иногда нет.
Рядом стоит пустая клетка из-под Мышки.
Феликс, понимающе:
— А, понятно! Тоже шредингера!
Леша равнодушно:
— Да нет, просто бегает где-то.
***
смена кадра
***
В школе.
Яна (точнее — Аня) на перемене заговаривает с Феликсом сама.
Яна/Аня:
— Мне-то насрать, но Яна хочет с тобой дружить. Но сидеть со мной нельзя, Яна обидится. Хочешь проводить нас домой? Мне-то насрать, но Яне ты вроде понравился.
По наушнику Феликсу сливают историю Яны (официальная версия) — девочка чуть не утонула, потеряла память, сильно изменилась, с тех пор говорит и ведет себя несколько странно.
***
смена кадра
***
Школьный двор.
На выходе из школы — черная машина, перед ней стоит типичный агент в штатском. Перед ним лежит черная собака.
Правдоруб вздыхает:
— Опять за мной. Ладно, пока, до завтра.
Феликс идет провожать Яну.
***
смена кадра
***
У Яны.
Машина с шофером, двухэтажный коттедж в закрытом пригороде. Родители просто расстилаются — доча привела мальчика!
Яна иногда словно бы спорит сама с собой. Рассказывает свою версию истории — она один в один официальная, даже теми же словами. Неожиданно замолкает, спрашивает после паузы., совсем другим тоном.
Яна:
— Ты никого не хотел бы убить? Не знаешь случайно какого-нибудь гада?
Феликс растерянно мотает головой.
Внезапно Яна теряет интерес к Феликсу.
Яна:
— Яна ушла. И ты вали, шофер тебя отвезет.
***
смена кадра
***
Дом Лягушкиной.
Густой сад, дом старый, единственный частный в типичном спальном районе. Край города, дальше — кладбище.
Александра Сергеевна выглядит лет на 45-50, никак не бабулька. Взгляд пронзительный. Оговорки по Фрейду — в войну и не таких вытаскивала! — в какую войну? Да во вьетнамскую, а ты что подумал? Учила Лаврушку, шебутной был пацан. — какого Лаврушку? — Да папу твоего, а ты что подумал?
Александра Сергеевна:
— У нас все натуральное, без нитратов, дары природы с огорода, на них и живем.
Сидит в кресле качалке, в уши воткнуты бананы — типа слушает музыку. Феликс понимающе хмыкает — чокнутая.
В холодильнике рядом с маринованными огурчиками — банка с заспиртованной лягушкой. По дому и двору гуляет огромный черный кот, любит сидеть перед телеком или компьютером, сам их включает. Реклама кошачьего корма Феликс.
Феликс видит невключенный телек, ищет розетку рядом с проводом — нету.
Феликс:
— Александра Сергеевна! Как бы мне подзарядить мобильник?
Александра Сергеевна (рассеянно):
— Возьми в миске помидор.
Феликс (себе под нос):
— Совсем сдурела бабка.
Когда он уходит, АС так же рассеянно втыкает в помидор вилку телевизора, тот начинает работать.
***
смена кадра
***
Чердак дома Лягушкиной.
Феликс — доклад Генералу по скайпу.
Указал на прокол в незнании рекламы и попсы.
Феликс:
— Почему они зовут меня то котом, то крысой из нержавейки? Когда они сказали про убитого Кенни — я чуть не ляпнул про Кеннеди!
Генерал:
— Не ляпнул? Вот и молодец. Ты думаешь — первый такой умный? Кому нужен шпион, который способен внедриться только в знакомую обстановку?! Нет, дорогой, вас этому специально не учили, и не только ради финального экзамена, но и чтобы мозги не захламлять. Мозг шпиона — жесткий диск невиданной мощности, и пусть он лучше будет по максимуму пуст, ибо никто не знает — сколько туда придется загрузить нужного. Вам пока прокачивали операционку — и хорошо прокачивали. А информационное поле извольте заполнять сами — и сами же нести ответственность за содержимое. Хочешь быть спецом по мусору и попсне — бога ради. А теперь — давай результаты первого дня. Что нарыл?
Феликс:
— Дворник-каратист. Буфетчица-ведьма. Хельга — странный акцент. Физик с ноутом. Вовочка с раздвоением личности. Яна — тоже. Само здание. В классе несколько групп по не понятным критериям. Состав уточняю. Что по Лидии Сергеевне?
Генерал:
— Слишком расхожее имя отчество, тысячи совпадений. Вон даже у смежников была такая в проекте Аренда. Не делай стойку — она погибла три месяца как. Мало информации. Рой дальше.
Феликс:
— Завтра хочу прийти в школу пораньше, посмотреть на пустое здание, пока никто не мешает.
***
смена кадра
***
Утро. Школа
Дворник провожает Феликса хитрым взглядом, продолжает мести двор.
Феликс идет по коридорам. Слышит шаги, затаивается. Видит, как из кабинета рядом с учительской крадучись выходит Бобер, поправляет галстук, идет к выходу.
Феликс подходит к учительской, видит табличку на двери рядом — живой уголок.
Универсальной магнитной отмычкой открывает дверь в учительскую — и обнаруживает там окоченевший труп Хельги в луже крови и с перерезанным горлом.
В панике звонит отцу — связь неожиданно есть. Докладывает о трупе, требует опергруппу. Генерал просит повторить. Связь прерывается. Феликс подходит к окну, ловит сеть, увлечен телефоном, не видит, как на него надвигается тень. На плечо ложится рука. Оборачивается — сзади стоит Хельга.
«- Б-болото! – я раздраженно пнула огромную серо-зеленую лягушку размером с доброго кота и сплюнула в мутную жижу. – Сколько можно уже здесь шататься?
— Потерпи немного, — Шеат размеренно шагал впереди, не обращая внимания ни на грязь, которой здесь хватит затопить немаленькую армию, ни на полчища не менее жирных, чем лягушки, комаров, ищущих пропитание.
Шатались в этом вонючем безобразии мы уже довольно долго. День был в самом разгаре, а подошли к болоту еще когда не рассвело. Дракон что-то искал, то и дело дергая редкие деревца у еще более редких камней. Деревья здесь были мелкие, покрученные, с коричнево-черной или бело-черной полосатой корой. Мне хватило такой продолжительной прогулки, чтобы изгваздаться по самую макушку, наесться комаров до отвала (сами на меня садятся, я не виновата, тем более комары не вкусные) и от нефиг делать начать считать лягушек. Их было так много и они были так ленивы, что просто грешно не пнуть эту зеленую пакость под жирный зад. Отъелись на здоровенных комарах, ничего не скажешь.
Я пнула очередную лягушку и она со звонким «плюх» свалилась в оконце мутной зеленоватой воды. Вот уж откуда пить никому не порекомендую, даже драконам… Меня бесило многое – бесил чистенький беленький Шеат, которого хоть сейчас вынимай из болота и веди на бал. Бесила грязь и тина, налипшая на тело и делавшая из меня кикимору болотную, бесили осточертевшие тупые комары, бесила медленно нарождающаяся жара. Еще немного и меня накроет с головой…
Отмываться было бесполезно – стоило сделать неверный шаг и после непродолжительного ныряния снова такая же грязная. Ловить комаров тоже бесполезно – сколько их не жри, туча мелочи не уменьшается. Попытаться вымазать дракона – абсолютно бестолковое занятие, его белые штаны, кажется, намертво заточены под чистоту и прочность, и с ними ничего не сделается, даже если макнуть дракона в вулкан…
— Подожди-ка, — Шеат махнул рукой и я остановилась на кочке, вяло отгоняя тучу мошки. Эти были еще хуже комаров – мелкие, незаметные, норовили залезть под одежду, в глаза и в рот. Мне-то не страшно, а вот каково дракону?
Впрочем, наблюдение за драконом выдало следующий результат – мошка и комары облетали его за пару метров и, разочарованно звеня, возвращались ко мне. Ну не сволочь, а?
Тем временем Шеат легко и просто вытащил из мокрого грунта маленькое деревце, слегка подвинул камень, возле которого он возился и поманил меня пальцем.
— Иди сюда, поможешь.
В чем заключалась помощь стало понятно сразу. Требовалось поднять камень и переложить его подальше от небольшого квадратного люка. Крышка с ручкой настолько выделялись на фоне кочек, булькающей тины и жирной чуть желтоватой травы, что казалось, будто они принесены из другого мира.
Я переместила камень и люк стал доступен полностью. Шеат потянул за ручку, внутри что-то натужно заскрипело.
— И ты дергай, — он кивнул, сдвигая руку, чтобы оставить мне немного места. Моей руке не за что было ухватиться – ручка слишком маленькая, будто для ребенка, потому я воспользовалась щупом.
Думается, дракон и сам мог бы справиться со всем этим кладоискательством, но зачем-то потащил в болота и меня. Возможно, причиной было нежелание оставаться в одиночестве – я часто замечала, что Шеат найдет хоть какую компанию, хоть котейку подберет, хоть пичужку, лишь бы не сидеть в пустой комнате или не идти в путь одному. А возможно он не хотел меня оставлять одну, опасаясь по возвращении снова обнаружить руины дома, кровавую кашу или размочаленных жителей какого-нибудь городка.
После инцидента с башней мага, Шеат старался держать меня на виду и далеко не отпускать, но я все равно находила приключения на свою задницу. Но как же божественно горела эта башня!
Я облизнулась и со всей силы рванула люк. Что-то хрустнуло, крышка отлетела в сторону и, выскользнув со щупа, плюхнулась в болото, моментально исчезнув в трясине. Шеат раздраженно стер несколько капель грязи с бледного лица и принялся ворчать:
— Ты хоть предупреждай, что ли… Так же и убить кого-нибудь можно. И вообще, зачем было выбрасывать?
— Она сама выскользнула, — тоже бурчу я. Ссориться с драконом было решительно невозможно – он еще ни разу не накричал, хотя поводов было более, чем достаточно. — А убивать здесь некого, одни жабы.
— Ладно, раз такая умная, стой тут, а я кое-чего достану.
Шеат скользнул в квадратный лаз столь быстро, что я успела заметить только мелькнувшую косу. Ждать было скучно. Комары и мошка продолжали свое наступление, лягушки так далеко от любимой трясины не отходили, а если самой пойти на поиски лягушек, то так и заблудиться недолго. Болота здесь обширные, шикарные, все практически одинаковые, потеряться тут раз плюнуть, а жрать кроме лягушек и комаров нечего. Пить воду из болота побрезгую даже я, больно уж много в ней всякого. Переварить переварю, но пойдет ли это мне на пользу?
Солнце медленно катилось к закату, я села на убранный валун и принялась чертить когтем какие-то линии и завитушки. Убиваю время. Смешно звучит, правда. Время – вечность. Время и все эти миры были за много миллионов лет до меня и столько же будут жить после меня. Исчезнут мои царапины на камне, исчезнет сам камень и это болото, может и сам мир раскрошится… А время останется. Почему же мы его так бездарно тратим на всякую ерунду? Ну вот какого хрена нужно колупаться в болоте, когда можно спокойненько где-нибудь жить?
Наконец, когда я обрисовала весь камень, переловила добрую половину комаров и даже заманила одну лягуху к себе на камень, из лаза показался Шеат. Волосы этого чистюли были запорошены пылью и каменной крошкой, на руках обнаружились быстро подживающие царапины, а за пазухой держал он что-то большое и круглое.
— Смотри, — он вытащил из-за пазухи большой синий камень размером с добрую голову. – Это – сигирский камень, очень хороший проводник магии.
— И на кой он тебе сдался?
— Будем исправлять то, что ты натворила. Зря испортила башню и выбила магов, старик с учеником тебе ничем не мешали. Поэтому мы найдем городу нового мага, а ему подарим этот камень.
Дракон отряхнулся, по ходу дела убирая весь сор с себя и своих драгоценных белых одеяний, и молча зашагал обратно через болото. Я тихо взвыла, ведь день подходил к концу и перспектива шариться здесь в темноте не вдохновляла… На предложение воспользоваться телепортом или экраном Шеат только рассмеялся и принялся переплетать косу. Непробиваемое существо!»
Кукла выглядела как… кукла. Не середина XIX века, конечно, как утверждала реклама из антикварного магазина, в котором пострадавшая купила эту дивную игрушку. Джек не то чтобы хорошо разбирался в куклах. Он проверил ее, и браслет-манипулятор однозначно ответил: фарфору около сорока лет, не больше. Ткань искусственно состарена слабым раствором танина, попросту говоря — чаем.
Изначально кукол было две: одна рассыпалась на кусочки вместе с владелицей. Та случайно уронила ее. Возможно, уронила. Сейчас вторая, целая кукла, спеленатая пупырчатой пленкой, лежала на соседнем сидении, глядела в потолок нарисованными глазами и совсем не походила ни на инопланетного монстра, ни на загадочный артефакт. Впрочем, многие боятся кукол. Подсознательный страх всегда обоснован, пусть даже его причины кроются в каких-то древних инстинктах.
Джек уже несколько раз проверял куклу по дороге. Манипулятор не сообщил ничего интересного. Никаких полей. Никаких источников энергии. Скорее даже наоборот: энергия Разлома, которая всегда искажала показания манипулятора и на которую Джек обычно делал поправку, сейчас никак не отображалась. Полная полимеризация тела требовала слишком серьезных энергозатрат. Старушка разбилась на очень мелкие кусочки.
Джек, сбавив скорость, обогнул грузовик с мороженым и набрал на смартфоне сообщение: «Ты там не соскучился?»
И усмехнулся, когда практически сразу поступил ответ: «Нет. Но устал. Надоело».
«Ты скоро?» — спросил Джек.
«Да. Мне обещают пять минут. Уже час обещают пять минут».
Не было никаких сомнений, что после ухода Каана в салоне откроют шампанское и споют что-нибудь жизнеутверждающее. Жаль этих несчастных. Каан в принципе редко тратил силы на положительную коммуникацию с окружающими. А сам Джек соврал ему, что это не займет много времени. Тот наверняка затаит обиду и сделает потом какую-нибудь мелкую пакость. Или не сделает, потому что отвлечется на свои великие и непонятные простым смертным (и бессмертным) замыслы.
С другой стороны, теперь Каан хотя бы перестанет жаловаться на то, как сильно ему мешают запутавшиеся волосы — с полным отказом состричь их, потому что «холодно и слишком много физического контакта». Страшно представить, какая у него сейчас передозировка прикосновений. Бедняжка.
Джек остановил внедорожник у края тротуара как раз вовремя: из дверей салона буквально вылетел Каан, остановился, потрогал волосы, заплетенные теперь в дреды, брезгливо дернул плечами, а потом, увидев внедорожник, бросил обжигающий взгляд на Джека.
Джек радостно улыбнулся ему в ответ и помахал. Новая прическа Каану шла. Скоро привыкнет. Она будет напоминать ему о лучших днях в его жизни. Мысль оказалась до приятного злой. Каан залез на заднее сиденье, хлопнув дверью.
— Отлично выглядишь, — сказал Джек.
Сек бы на его месте ответил бы «Ты мне солгал!». А Каан бросил очередной уничтожающий взгляд в зеркало заднего вида и заерзал, пытаясь рассмотреть свои волосы. Хотя и думал то же самое. Они вообще походили друг на друга, как походят родные братья. И так же различались. Джек мысленно вздрогнул от непрошеных воспоминаний. Интересно, Каан так же чувствует свою вину за то, что сделал? Или не следует переносить на него свои человеческие реакции и видеть повторение истории с братом?
— Есть работа, — добавил Джек. Он зевнул, не раскрывая рта: кажется, упало давление, и от этого слегка закладывало уши.
— Очень хорошо! Я бы лучше поработал, чем бездарно тратить время на общение с недоразвитыми существами.
— Это тоже опыт. Ты ведь за этим сюда отправился? Зато ты теперь еще больший красавчик, чем всегда.
— Когда я выбирал это тело, то планировал подобный эффект. Спасибо.
— Спасибо? — удивился Джек. Он тронул машину с места; Каан сидел, опираясь локтями о спинки передних сидений, от него пахло парикмахерской и табаком. — С каких пор ты благодаришь?
— Это социальные нормы. Я стараюсь им следовать. Так выгоднее.
— Со мной можешь не напрягаться, — рассмеялся Джек. Каан, заметив куклу, наклонился вперед, сфокусировав на ней взгляд. Но трогать не стал. Молодец. Осторожность — преимущество для тех, кто работает в Торчвуде. Жаль только, Каан никогда не будет здесь работать по-настоящему. Чудо, что он вообще согласился помочь с настройкой модуля. Хотя Джек и не тешил себя иллюзиями: Каан сделал это, только чтобы позлить Сека. Но для Торчвуда не важно, в чем причина. Нужно пользоваться услугами специалиста, пока можешь.
Специалист сверлил куклу взглядом, даже не подозревая, насколько по-далековски это выглядит. Если, конечно, знать о далеках. Доктор бы раскусил его, может, не сразу: Каан умел притворяться, когда было нужно, — но раскусил бы обязательно. Если сказать об этом Каану, он сделает вывод и больше не станет так пристально разглядывать предметы. А пока что это было забавно.
Каан тем временем включил свою копию манипулятора и просканировал куклу.
— Ничего необычного, — сказал Джек.
— Я должен был проверить.
Ну конечно, должен. С человеком Джек бы только порадовался подобной скрупулезности. Но Каан не был человеком, и об этом стоило помнить всегда, каждую минуту общения.
— Это и есть работа? — продолжил Каан, морща веснушчатый нос. — Сомневаюсь, что ты кому-то планируешь эту игрушку подарить или сам играешь в нее. Она не подходит тебе по возрасту.
«Зато тебе в самый раз», — хотел сказать Джек, но не стал.
— Работа, если ты, конечно, не собираешься уволиться из-за моего самодурства.
Каан закатил глаза и постучал по коже браслета, надетого на правую руку:
— Если ты тоже будешь заставлять меня сидеть без движения, уволюсь немедленно. Прямо из автомобиля.
— Это нерационально сильный аргумент. — Джек, как ни странно, до сих пор не пожалел, что дал Каану скопировать свой браслет. В конце концов, в обмен тот его починил, и теперь Джек мог, как раньше, путешествовать в пространстве и времени. Он не собирался этого делать без крайней необходимости, но сама возможность была очень кстати. — Мы с тобой немного… покатаемся по городу, ты не против?
— Нет, — рассеяно ответил Каан, глядя в экран браслета. — Расскажи о кукле.
— Где-то на окраинах города есть антикварная лавка. Торгует полной ерундой. — Джек остановился на светофоре и кивнул головой в сторону соседнего сиденья. — Это такой же китайский фарфор девятнадцатого века, как я — цирковая лошадь. Никаких следов влияния Разлома, значит, просто занесло какими-то окольными путями. Может быть, даже случайно. Может быть, этих кукол пострадавшей вообще подарили или подкинули из мстительных соображений. Но стоит проверить. Она превращает плоть в полимер.
Каан отстранился, но не слишком резко или далеко. Это был не страх — только осторожность, чувство самосохранения; и любопытство тут же загорелось в его глазах.
— Нужно исследовать этот эффект! — заявил он. Потом прищурился и на секунду замолчал, глядя вверх. Видимо, что-то подсчитывал в уме. — В другом месте кукла бы не сработала, — добавил он. — Интересно. Это инопланетный артефакт, без сомнений, и раса очень высокоразвита. Далеки могли бы сделать такое, но не стали бы. Стрельба из пушки по воробьям. Бессмысленная трата ресурсов.
— Есть такая штука, называется «хобби». Некоторые тратят много времени и энергии на совершенно бессмысленные вещи. — Джек повернул налево, направляясь подальше от центральных улиц. Ближайшая подруга усопшей Элли Денсби рассказывала, что та покидала пансионат с намерением «прогуляться по парку». Куда могла отправиться на уик-энд довольно пожилая дама, если желала развеяться? Ведь она действительно могла соврать подружкам про антикварный магазин. Или ошибиться, а сейчас уже и не расспросишь. Самое отвратительное — никаких привязок. — Возможно, это вообще не рассчитанная на причинение вреда вещь.
Пошел дождь, и Джек включил дворники. Капли безуспешно пытались от них убежать, растекаясь от ветра, но дворники неотвратимо сметали их к краям лобового стекла, отбрасывая прочь.
— Полимеризация плоти, не рассчитанная на причинение вреда, — пренебрежительно произнес Каан. На его лице застыло привычное высокомерное выражение. — Киберлюди? Нет, слишком сложно для этих идиотов. Ты — выясни, как эта вещь попала к жертве. Я выясню, для чего эта вещь нужна. Интересно.
Джек, по идее, был его начальником. Вряд ли это имело для Каана какое-то значение. Зато ему любопытно, а значит, он этим займется. И его попытки командовать выглядели забавно в исполнении настолько молодого на вид человека. Хотя в этом теле он и так провел немного лет. Семь? Восемь? Совсем еще дитя.
— Ты читал «Портрет Дориана Грея»? — спросил Джек. Новая прическа делала Каана еще легкомысленней и безобидней на вид. И, как ни странно, старше. — Знаешь про вудуизм, в курсе традиционной европейской магии подобия? Кукла красивая, свежая и без морщин. Косметическое средство с побочными эффектами. Как гипотеза.
— Глупая гипотеза, — взмахом руки отмел аргумент Каан. — Антинаучная. Вернее, это можно обосновать, но такое требует слишком масштабной энергетической подпитки и технической базы. В магию я не верю. Всегда есть короткое, логичное объяснение. Эти чудеса, совпадения… — Он захихикал, жмурясь. — Всегда есть тот, кто дергает за ниточки.
Если бы у Каана был рубильник с надписью «эгоцентризм», Джек бы уже давно прикрутил его. Выключать бы не стал — вдруг умрет? — но интенсивности бы убавил вдвое. Ага! Джек огляделся, сбрасывая скорость. Где-то здесь. Сюда шел автобусный маршрут от пансиона, рядом — довольно большой парк с кучей скамеек. И десятки магазинчиков с винтажными и новодельными финтифлюшками — как для туристов, так и для аборигенов. Джек припарковал машину в тупике, почти незаметном с улицы, и выбрался из машины. Прохладно и сыро — нормальная осенняя погода для Кардиффа. Каан, снова дернув себя за непривычные пока еще дреды, выбрался из машины и накинул капюшон. Он постоянно цеплялся за любимый набор одежды — как и Сек, — но, в отличие от последнего, одевался хотя бы удобно. Кеды, джинсы, лабораторный халат поверх толстовки — в этом можно и бегать, и стрелять, и отдыхать, если понадобится.
— Почему мы сюда приехали? — спросил Каан, вертя головой в разные стороны: тоже совершенно далековское движение. У Сека была такая же милая особенность. А еще они оба всегда шагали куда-нибудь очень целеустремленно, только сейчас Каан понятия не имел, куда идти. — Это случилось здесь?
— Погибшая дама, скорее всего, была здесь в воскресенье. Пользовалась последними солнечными и теплыми днями. — Джек запер машину и бросил ключи Каану. Тот поймал их, хоть и неловко. — Если надоест, то можешь уехать. А пока прогуляемся?
Каан брякнул ключами, рассеянно сунул их в карман халата. От дождя капюшон его толстовки постепенно темнел и тяжелел, обвисал, закрывая лицо.
— Куклу ты оставишь в салоне? — спросил он.
— Вряд ли она выпутается из упаковки и угонит машину. Идем, — усмехнулся Джек. Каан сунул руки в карманы, натянул поглубже промокший капюшон и перебежал узкую дорогу прямо перед носом у легковушки.
Если сказать, что он зря рискует, Каан приведет с десяток доводов о том, что риск просчитан и что это вообще не риск, он точно знал, что машина его не коснется. Вероятнее всего, так и было. Джек перешел улицу, дождавшись, пока проедут другие автомобили, догнал Каана и пошагал рядом. Один из его дредов провокационно торчал из-под капюшона, и Джек, поймав кончик двумя пальцами, легонько дернул.
Каан замер, словно это была кнопка «Стоп».
— Если что-нибудь засечешь — говори. Хотя вряд ли, в рабочий день тут еще тише и спокойней, чем обычно.
— Конечно. Тебе нравится? Странное ощущение. Как будто волосы очень сильно запутались. Хотя так оно и есть, — сказал он, развернулся и пошагал по дорожке, ведущей вглубь парка.
Джек остался на месте, глядя ему вслед. Примерно так же двигался Одиннадцатый Доктор на многочисленных записях ЮНИТа и Торчвуда — неровно, рвано, вроде бы даже неуклюже, но целеустремленно и очень ловко, если подумать. Только Каан вряд ли умел настолько хорошо управляться с собственным телом, как это делали таймлорды. Тело ведь даже не принадлежало ему. Это был какой-то случайный парень, ДНК которого подобрал Сек. Интересно, этому парню нравились прикосновения? А секс?
Насколько сильно личность, записанная на матрицу этого тела, изменила основные, базовые человеческие желания?
Каан остановился, обернулся, пошевелил носком кеда прилипший к асфальту ярко-красный, даже отсюда заметный опавший лист.
Джек поднял руку, помахав ему.
С той точки, где стоял он сам, были отлично видны камеры слежения, установленные на входе в парк. Ага. Если прикинуть, куда каждая из них смотрит… Ночью Джек успел проверить записи, и здесь не было ничего необычного. Слишком все хорошо. И в парке почти никого нет. Джек мотнул головой: интуиция просто-таки кричала, что в этом скрывается какой-то подвох.
Каан поднял руку, указывая на Джека, потом недвусмысленно ткнул пальцем под ноги. Если бы у него был рубильник с надписью «вежливость»… Впрочем, Джек не стал бы его трогать. Такое обращение Джека вполне устраивало. Бесцеремонность и нежелание Каана следовать нормам общественной морали только забавляли его. Очень человеческие реакции. Он хмыкнул и, улыбаясь даже без притворства, пошагал к Каану.
Тот неотрывно смотрел на экран манипулятора. Джек ускорил шаг. Мокрые деревья обступили их со всех сторон. В уши словно ваты натолкали. Даже стук каблуков по плитке потерялся во влажном воздухе. По идее, должно быть наоборот — звук от влажности лучше слышно.
— Когда вернемся, я перепроверю показания камер. Уж очень они благостные… Засек что-нибудь? — спросил Джек.
— Слишком ровный фон. Так не бывает рядом с Разломом. Это меня беспокоит.
Голос тоже звучал приглушенно, а вот запахи — наоборот. Остро пахло можжевельниками, растущими дальше вдоль узкой дорожки, влажной землей, мхом и опавшими листьями. Запах осеннего разложения. Джек пошагал вперед. Почему-то при движении звук начинал слышаться четче. Каан медленно шел следом по дорожке, вглядываясь в экран. Наверное, обычный человек из этого времени не определил бы, что у него обеспокоенное выражение лица, но оно было именно таким. Когда-то давно (в будущем) людям приходилось (придется) уметь разбирать выражения лиц совершенно чужеродных видов. Куда там человеческому мальчику с наложенным на пустую матрицу сознанием далека! Ерунда. Капли дождя щекотно скатывались по коже, и Джек взъерошил волосы, стряхивая воду. Он остановился, поджидая Каана, который рассеянно сорвал можжевеловую шишечку и сунул в рот.
— Полный энергетический штиль, — начал он, и… сознание Джека выключилось. Ничего необычного: просто он умер.
Первый вдох после смерти всегда причинял адскую боль. Как расплавленное олово, которое льют в глотку. Гораздо больнее, чем умирать. Джек открыл глаза и рывком сел, пытаясь отдышаться, потрогал себя за бока. Все вроде на месте. Даже шинель не испачкалась кровью.
Каан лежал в траве неподалеку, прикрыв руками голову. Джек осторожно пошевелился, подвигал плечами: тело ощущалось привычно целым и здоровым. И порядком озябшим. Он подобрал валяющиеся рядом часы — минута сорок… сорок пять секунд. Быстро. Очень быстро.
— Уже можно, — Джек рассмеялся и встал. Носки тут же намокли: ботинки валялись в стороне. — Все кончилось.
Каан поднялся в спешке и как-то не по-человечески: сначала встал на ноги, касаясь руками земли, потом выпрямился. Отряхнул халат от налипших листьев.
— Что бы это ни было, — равнодушным тоном сообщил он, — целилось оно в тебя. Я записал показатели. Это потрясающе.
— Повезло. — Джек подхватил ботинки и, шлепая по мокрой траве, подошел к Каану. — Зато даже не запачкало. Наверное, что-то эффектное?
Каан сунул ему экран браслета: данные все еще высвечивались в окошке. Направление, интенсивность, пик, характер активности… нет, эта штука явно как-то была связана с Разломом, пусть и не напрямую.
— Выглядело интересно. Полимеризация, как ты и говорил, — сказал Каан спокойным голосом, но тут же его глаза загорелись, и он продолжил, задыхаясь от азарта, торопливо и сбивчиво, щелкая пальцами, когда терял слова: — Импульс… с той стороны. Направленный, но неупорядоченный. Энергия Разлома, смотри. Не могу представить, кто или что. Никогда такого не видел, или видел, но не…
Каан зажмурился, провел языком по губам — непроизвольно, видимо, обычно он куда лучше контролировал мимику.
— Думаешь, это кукла? — Джек наклонился, обуваясь. Полимеризация. Наверное, выглядело это не столько эффектно, сколько неприятно. — Честно говоря, я держал ее в руках в общей сложности минут семь. — Он выпрямился и посмотрел Каану в лицо. — Азарт тебе идет.
Каан тут же открыл глаза и сосредоточился. Крепко сжатые губы, высокомерный взгляд. Чертовски сексуально это выглядело, стоило признать, а если сказать об этом Каану, он смешно и по-дурацки разозлится. Джек улыбнулся и промолчал.
— Импульс шел с той стороны, — Каан указал рукой за спину, — направленный, точно нацеленный. Но это не оружие. Никто не использует такую энергию просто так. Это опасно и бессмысленно. Неэффективно. Я же говорил, что это неэффективно.
Он снова завертел головой, готовый сорваться и уйти в заданном направлении.
— Идем! Искать. Вряд ли она купила эту куклу в кустах. Надо было показать ее Закарии: вдруг он нашел бы частицы? Может, кукла лежала на траве или под землей…
— Не торопись, — попросил Джек. Он развернулся, оглядываясь: ни души. Дорожка, на которой они стояли, выныривала из тисовых зарослей и пряталась в можжевеловые. Откуда-то из-за деревьев доносились голоса, но здесь не было ни лавочек, ни беседок, ни даже удобного газона. Словно специально, чтобы в этот уголок никому не хотелось заглядывать. — Может, дело в этом месте?
— В месте? Окей. Это просто проверить. Пройди там еще раз, а я запишу, — бросил Каан с непередаваемой легкостью равнодушия. Он, видимо, по привычке, никогда не учитывал повреждений, которые получит объект. Джек рассмеялся и расстегнул браслет часов.
— Держи, — сказал он, протягивая часы Каану. — Хотя это нечестно, я только обулся. И там в траве не было никаких следов. Впрочем, я все равно пойду.
Каан невнимательно кивнул, глядя в экран манипулятора.
Медленно ступая по траве, Джек дошел до того места, на котором остановился в прошлый раз. Развернулся, сделал пару шагов обратно, к дорожке, и развел руками. Ничего. Впрочем, все изменилось — звук, например, так и остался слышимым. Шум дождя, стук подошв по тротуарной плитке. И Джек был готов спорить — показатели на манипуляторе оставались обычными, в пределах нормы.
Каан дернул за выбившийся из-под капюшона дред и застегнул браслет. Подошел к Джеку почти вплотную, на грани нарушения собственных границ, и, глядя в глаза, сказал:
— Этот потенциал разряжается. Как статическое электричество. Мы умеем использовать статику, а те, кто сделал эту куклу, могут использовать так же энергию Разлома. Или пытаются использовать, — добавил он, скалясь в улыбке. — В месте, куда ударит следующий разряд, фон будет ровным. И я предлагаю взять куклу туда. Просто проверить, что засечет манипулятор.
— А тебе это нравится. — Джек улыбнулся в ответ, облизнул губы, не отводя взгляда. — Надо было чаще вытаскивать тебя из-за стола. Конечно, мы пойдем искать это место.
Он помнил Каана еще до того, как тот сменил тело, и сейчас он был максимально похож на себя раньше. Только не такой безумный. Хотя он ведь притворялся, скорее всего. Наверное, именно за подобными ощущениями Джек и позвал Каана в Торчвуд. Чтобы он смог научиться быть собой и в этом новом облике. Чтобы сумел разобраться и привыкнуть. И чтобы Сек ненадолго оставил его в покое со своей неугасимой обидой, злопамятная двуножка.
— Я бы не отказался сейчас взглянуть на эвристическую модель, — ответил Каан и снова включил манипулятор. — Вся эта бесцельная беготня без анализа совершенно неэффективна. Но зато весело.
— Весело, потому что это не самая опасная вещь, — ответил Джек.
— А что, по-твоему, вещь опасная? — Каан замер, направляя сканер манипулятора куда-то вглубь парка, потом коротко кивнул, развернулся и быстро пошел обратно. Джек поспешил за ним. — Ты согласен поучаствовать в эксперименте?
— Готов быть твоим подопытным кроликом сколько нужно, — согласился Джек. Мимо них, вынырнув из-за дерева, пробежал ребенок в ярко-зеленом комбинезоне, и это оказалось настолько неожиданно, что Джек вздрогнул. Опасность… Действительно, что? — Есть много вещей, опасных с моей точки зрения. Время, далеки, благие намерения. Не куклы с поддельными клеймами.
До машины они добрались гораздо быстрее, чем шли до места в парке. Нет, это не аномалия, просто субъективное восприятие времени — когда волнуешься, оно тянется слишком медленно. Дождь утих, но микроскопические капли все еще висели в воздухе, нежно холодили кожу.
— Когда ты вернулся к жизни и прошелся там второй раз, фон везде был нормальным. Тут всюду возмущения от близости Разлома. — Каан открыл машину, пискнув сигнализацией, и указал на переднюю дверь. — Я не такой безрассудный, как считаешь ты. Куклу понесешь сам.
— В тебе есть что-то от Доктора, — Джек усмехнулся и качнул головой, потом открыл дверь и вытащил запакованную куклу. — Тот тоже без малейших моральных терзаний старательно отправлял меня умирать. Здравый цинизм. Правильная стратегия.
Каан дернул уголком рта, пожал плечами.
— Ты все равно не умрешь, какой смысл терзаться? Разве что тебе очень больно? — Он вдруг замер и съежился, крепко зажмурившись, словно у него самого что-то заболело. Прикусил губу. — Если тебе больно, нет, нет, давай не будем.
Джек выдохнул. Он совершенно зря об этом сболтнул, поддавшись мимолетной обиде. Совсем забыл об этой его особенности — Каан ведь не мог причинить кому-то осознанный вред, вплоть до физической непереносимости мыслей об этом. Сунув куклу в карман, Джек подошел к Каану и взял его за плечи. Тот даже не отстранился. Нехорошо.
— Так умирать не больно. Честно. Идем.
— Врешь, — бросил Каан, встрепенулся и высвободился из рук Джека. — Но я тебе не какой-нибудь таймлорд. Ты нарочно это сказал. Ладно! Проверим и вернемся в Хаб. Мне надо сделать расчеты. А ты, если хочешь поразвлечься, делай это без меня.
Джек внимательно посмотрел ему в глаза, развернулся и пошел по дорожке к выходу из парка, нисколько не сомневаясь, что Каан пойдет за ним. Нарочно? Параноик.
— Не вру, — бросил он через плечо. — Это как сон. Разве засыпать больно?
Каан догнал его и пошагал рядом. Его лицо исказила злость — вот с этой эмоцией он всегда оставался на «ты». Ее проявление в мимике Каана невозможно было перепутать с чем-то другим. В отличие от беспокойства, к примеру, или доброжелательности.
— Извинись, — потребовал он. — Ты обвинил меня в том, что я злонамеренно причиняю тебе вред. Не злонамеренно. Цинично.
Джек хмыкнул, улыбаясь шире. Вечно так — с ровного места и с полуоборота. Здорово.
— Или что, если я не извинюсь? — Джек обернулся, глядя на Каана. — Я лишь не сдержал язык. Уж извини, что параллели показались тебе оскорбительными.
— Ничего, — ответил Каан и, тряхнув головой, сбросил мокрый насквозь капюшон. — Что я могу сделать тебе? Ты извинился, мне этого достаточно.
Вообще-то, умирать было работой Джека. Всегда. С того самого момента, когда Торчвуд его нанял. Точнее, вынудил наняться. Шантажом. Омерзительная, если задуматься, контора. Даже для девятнадцатого века излишне циничная. Но Каану не стоило об этом говорить. Обвинит в занудстве. Или поймет как-нибудь не так. Знакомая уже дорожка нырнула в тисовые заросли. Джек прислушался: нет, звуки не глохли. Но Каан уверенно шел вперед: кажется, нашел место с нужным фоном.
— Надеюсь, там не будет слишком много прохожих, — сказал Джек.
— Это чуть дальше от того места, где мы шли в первый раз. Там нет людей. Идем, — скомандовал Каан. Джек обогнал его и пошел впереди. Удобная штука — уверенность! Зеваки имели обыкновение выскакивать из-за любого куста в самый неожиданный момент. И куклу, наверное, стоило оставить на одном месте. Кажется, при движении она не могла сфокусироваться. Джек положил ее на траву под деревом и пошел дальше.
— Я правильно иду? — спросил он у Каана. Тот возился с браслетом, лицо светилось уже знакомым азартом: видимо, все-таки правильно.
— Что? — спросил Каан и поводил манипулятором из стороны в сторону. — Стоп! Поле переместилось. Немного правее. И дальше.
Джек кивнул и пошел в указанном направлении. Три метра, четыре… звуки начали глохнуть. А ведь неплохая защита от посторонних — с каким бы шумом не происходил процесс на самом деле, никто не услышит ни шороха. Джек снял часы и засунул их в карман. Остальное может и не испортиться, а вот их каждый раз искать в траве надоест. Джек повернулся вокруг своей оси: Каан предусмотрительно остался далеко позади, не теряя из виду, но на довольно большом расстоянии от куклы. Умница. Джек махнул ему рукой, шагнул назад. Руку будто обожгло клубком раскаленной поволоки. Ну вот, кажется, и…
Опаляющий воздух ворвался в легкие.
Все. Пора с этим завязывать. Джек сел и зажмурился, борясь с остаточным головокружением. Больно, неприятно и холодно. Он огляделся. В этот раз падение получилось менее удачным — вся одежда оказалась рядом. Хорошо, что хоть людей поблизости не было. Кроме Каана. Все. Пора разбить эту чертову куклу и отправиться туда, где можно выпить чего-нибудь горячительного и расспросить, что такого засек сканер.
Джек сгреб одежду в охапку, подобрал ботинки и пошел навстречу Каану.
— Ну как? Лучше в этот раз?
— О, намного, — ответил Каан и хихикнул, глядя на Джека: то ли от радости, что удалось узнать про куклу, то ли забавляясь его видом. — Во многих смыслах лучше. Кукла — аккумулятор и трансформатор. Твой наручный компьютер недостаточно хорош для анализа, мне нужно будет повторить в лабораторных условиях… Но не сейчас. Судя по тому, что я увидел, оно использует и энергию Разлома, и энергию, выделившуюся при полимеризации, причем для самой полимеризации использует первую, а забирает вторую.
Джек кивнул и сосредоточился на том, чтобы попасть одной ногой в штанину, стараясь минимально ее запачкать. На нем, кажется, не осталось ни единого кусочка сухой кожи. Ну правильно, стоило ожидать.
— Может, мне не одеваться, попробуем еще?
Каан скривился, мотнул головой. Он все еще разглядывал экран манипулятора.
— Нет, лучше не будем. Я все равно не увижу ничего нового. Пойдем отсюда поскорее.
Уши снова начало закладывать. Подтяжки, кобура, жилет… Шинель тоже промокла, но не критично. Зато другое… Черт! Каан шевелил губами, но его уже не было слышно — с расстояния максимум в фут! Хоть бы его не задело. Джек вздохнул, покорно развел руки и зажмурился. Если уж падать, то так, чтобы потом не пришлось одеваться. Сердце мерно стучало, отсчитывая время. Два раза, пять, десять. Джек снова открыл глаза, вслушиваясь в вернувшийся шум собственного дыхания. Куклы, лежавшей раньше под деревом, не было. Была болонка, радостно несущая эту куклу дальше в кусты.
— Приказываю остановиться! — выкрикнул Каан. — Стоять!
Собака, разумеется, проигнорировала его приказ и понесла куклу дальше, виляя пушистым хвостом. Джек вытащил пистолет. Пристрелить ее? Нет. Вдруг кукла разобьется. Да и в целом не стоило провоцировать что-то неприятное. Джек бросился за ней. Черт! Наверняка хозяйкой мохнатой дряни была какая-нибудь милая девочка с книгой, прячущаяся в беседке. Или старушка под зонтом. Или еще кто-нибудь, столь же безразличный к судьбе своего мерзкого питомца. Болонка петляла по кустам, радостно виляя хвостом. Кукла в любой момент могла треснуть и сломаться, но пока что держалась, оставляя за собой след из кружевных лоскутков и паутинок выдранных волос. Каан бежал следом, но Джек не оглядывался, боясь выпустить собаку из вида. Оставалось надеяться, что тот не забывал следить за сканером.
Болонка метнулась под дерево, но тут кукла зацепилась тряпичным телом за корень и осталась на земле. Собачонка, сжимая в зубах пышное платьице, торжествующе умчалась прочь. Джек выдохнул и, подобрав с земли палку, осторожно тронул куклу. Звуки никуда не девались — ни шум дыхания, ни стук сердца, ни рев моторов машин неподалеку. Он обернулся к Каану, но того нигде не было видно. То есть… Внезапно стало страшно и холодно. Джек побежал назад, боясь, что наткнется на осколки в траве, укрытые темно-синим халатом.
Каан, держась за лицо, медленно поднялся из травы. Джек выдохнул. Сердце встало на место.
— Блядь! — с облегчением выругался он, подбежал к Каану и опустился рядом. Тот отодвинул ладонь от лица, посмотрел на кровь и улыбнулся — кажется, даже радостно. — Ты в порядке?
Джек порылся в карманах, достал носовой платок. Каан не глядя взял его и потер лицо, размазывая кровь еще сильнее. Охнул и отбросил платок прочь.
— Так хуже. Больно. Пройдет, — невнятно произнес он. — Я быстро регенерирую. Где кукла?
— Там, — Джек неопределенно махнул рукой в сторону, откуда пришёл. — Вряд ли ее кто-то найдет. А если на тысячу кусочков разорвет эту шавку, я не буду особо сожалеть. — Он поднялся на ноги и протянул руку Каану. — Идем. Нам нужно привести тебя в порядок и подумать, как эту дрянь можно экранировать. Или разбить для безопасности.
Каан вскочил на ноги, проигнорировав протянутую руку.
— Собаку бы не разорвало. Она просто превратилась бы в кусок фарфора. Люди слишком крупные, полимеризованная «статуя» ломается под собственным весом, а эта собака мелкая, — сказал он и сплюнул на землю кровь. — Надо забрать ее, в смысле, куклу, в Хаб. И быстрее. Когда она двигается, то не может сосредоточиться на ком-то. Теряет цель. А она зафиксировалась на тебе. У меня все заживет через десять минут. Быстрей!
Джек схватил куклу и сунул ее в карман. Уши пока не закладывало, но стоило спешить. В прошлый раз все активизировалось спустя пару минут. Он побежал к выходу из парка, крикнув Каану:
— Машину будешь вести ты! Не хочу рисковать.
Судя по всему, разбитая и испачканная грязью физиономия Каана привлекала внимание, потому что на них оглядывались и шарахались в сторону. Каан, заподозрив что-то, накинул капюшон и перебежал дорогу, на ходу отключая сигнализацию.
Джек залез на пассажирское сиденье, бросив куклу назад. Каан неуверенно ткнул ключом в замок зажигания, завел мотор.
— Найдешь дорогу? — спросил Джек. Снова глохло в ушах, и теперь это не пугало, а раздражало. — Ты вообще можешь водить?
— Да! Конечно! — раздраженно отозвался Каан и рывками тронулся с места. Внедорожник занесло вправо, потом влево. — Это примитивная система! Двигатель внутреннего сгорания!
Он прибавил скорость и понесся вперед по встречной полосе. Джек внезапно понял, что идея посадить Каана за руль была не самой лучшей за сегодняшний день. Он чересчур привык к тому, что для Сека вождение было привычней, чем завязывание галстука. Он вообще чересчур сильно привык к Секу и теперь то и дело ловил себя на излишней симпатии и доверии к Каану — по умолчанию.
— Забыл спросить, — сказал Джек, — ты вообще знаешь разницу между лево— и правосторонним движением? И что мы не в Америке?
— Не вижу никакой разницы, — металлическим голосом отозвался Каан и еще набрал скорость, чтобы проскочить на «зеленый». — Мне все равно уступают дорогу.
— Ты точно собираешься долго жить? — Джек рассмеялся и на всякий случай взял куклу в руки. Конечно, амортизаторы прекрасно компенсировали все действия Каана, но если они куда-нибудь все-таки врежутся, кукла может разбиться. Жаль, если так. — Напомнишь потом, я проведу курс по правилам дорожного движения. Не бойся, они в этом веке совсем примитивные.
— Скорость слишком низкая, — отрезал Каан. За окном мелькнул залив: в Хабе они будут минуты через две, не больше. — Ради конспирации? О вас и так все знают.
— И называют «Чертов Торчвуд», — пробормотал Джек. Он решил не напоминать о ненадежности механизмов двадцать первого века. Каан отметет и этот довод. — Ты сегодня добавил местным немало поводов.
Каан развернулся (в неположенном месте и прямо на глазах у застывшего от такой наглости констебля: бывшие коллеги Энди устроят ему потом) и остановил внедорожник.
Тишина начала накатывать тут же. Джек схватил куклу и со всей возможной быстротой помчался к дверям турагентства.
— Центрифуга! — выкрикнул где-то за спиной Каан. — Положи ее на центрифугу и запусти!
Джек не стал отвечать. Тишина сгущалась вокруг, как кисель. Кукла слишком хорошо настроилась. Оставалось надеяться, что ни Зака, ни Энди в Хабе нет. Все-таки, что бы ни говорил Сек, Джек заботился о своих сотрудниках.
Прежде чем добраться до центрифуги, он разбился еще один раз.
***
На самом деле от куклы теперь мало что осталось: лысая голова с остатками парика, перепачканные грязью фарфоровые ручки и ножки, изорванное тряпичное тело. Она лежала в ковше центрифуги, зафиксированная силовым полем, а сама центрифуга вращалась со скоростью два оборота в минуту. Не слишком быстро, но пока этого хватало. Порой уши все-таки закладывало, но за это время Джек ни разу не разбился.
Каан с лицом, перепачканным засохшей кровью, сидел за терминалом, пристально глядя в экран. Там металось бледное пятно какого-то поля, металось вслед за куклой, не в силах сконцентрироваться для удара.
— Жаль, не видно артронной энергии, — сказал он. — Ты ей очень и очень нравишься, этой кукле.
— Я многим нравлюсь, — ответил Джек, набирая на экране телефона последнее сообщение. Не хватало, чтобы кто-нибудь решил вернуться в Хаб на работу. — Почему бы и не кукле?
— Мне — нет, — коротко отозвался Каан. Его лицо просияло пугающей улыбкой, он ввел дополнительные данные в программу. Если бы у него был рубильник с надписью «эгоцентризм»… Впрочем, Джек уже думал об этом.
— Есть хоть кто-нибудь, кто тебе нравится? — спросил он, усаживаясь на ступеньки. Ответа ждать, наверное, не стоило.
— Конечно, — ответил Каан.
— И кто же?
— Ты его знаешь.
Все-таки в Каане было так много от подростка, несмотря на годы жизни в другом теле. Жизнь в человеческом социуме трансформирует личность совсем в ином смысле, и этой трансформации Каану очень недоставало. Подросток, в которого превратился блестящий вундеркинд, огороженный от реального мира — вот кем был Каан. Шаг за шагом по тонкому льду жизни в человеческом обществе — скользкому и непрочному. Джек жалел Каана. Нет, не жалость, другое — сочувствие. Сопереживание. Но это не мешало поддразнивать его время от времени.
— Доктор? — спросил Джек.
Каан ожидаемо вспыхнул.
— Нет!
Мало ли кого знал Джек. Если подумать, он даже с Императором далеков успел перекинуться парой слов.
— Твои соплеменники? Эл? Я видел ее на фото, такая блестящая девушка, отличная внешность, и ум, не сомневаюсь, тоже. Все ваши потрясающе умны, даже ты.
Каан хмыкнул, проигнорировав явную попытку задеть. Его пальцы порхали над клавишами. Уши закладывало все сильнее. Наверное, скоро опять начнется. И надо будет все-таки спросить, чего такого Каан нашел в кукле.
— Все они — продукт поведения Джеймса МакКриммона. Отвага, самоотверженность, любопытство, жизнелюбие, открытость. Они такие… не такие, как я. Как Сек.
Джек сел ровнее, скрестив руки на коленях. Голос Каана доносился как сквозь подушку, но его все-таки было слышно.
— Это и его описание. Самоотверженный и отважный. И жизнелюбивый, — сказал Джек, не думая, как Каан это воспримет. Плевать. Он и так знал, как Джек относится к Секу.
— О! Он все пробует, ничего не боится, бросается с головой в любое, что его пугает, — прошипел сквозь зубы Каан. — Ты знаешь, что далеки проводят всю жизнь в полной изоляции? Всю жизнь в своей броне? Мне понадобилось несколько лет, чтобы привыкнуть жить вот так! Я до сих пор не переношу, когда меня касаются! А он… Он…
— Потрясающий.
Джек улыбнулся, внимательно разглядывая Каана. Вот как. Немного откровений.
— Потрясающий, — согласился тот.
— Ты его любишь.
Центрифуга нежно гудела, напевала, почти как ТАРДИС.
— Я не способен любить, — с горечью ответил Каан. — Это не заложено в основы моей личности.
И немного лжи. Наверное, ему стоило волноваться из-за этой невысказанной угрозы, но вместо этого Джек почувствовал щемящую волну жалости. Он отлично понимал, как можно влюбиться в Сека. Все равно Каан ничего не добьется. Даже если бы добивался. Но время идет. Кто знает, чем все закончится? Возможно, только сам Каан, если не забыл.
— А вот это гораздо более безумное предположение, чем все твои старые безумства, вместе взятые. Ты ведь притворялся тогда, на крусибле?
— Не совсем, — с выдохом облегчения ответил Каан, который явно был рад, что разговор пошел в новое русло. — Органические повреждения мозга, которых нет в этом теле. Но я и притворялся тоже. Ты прав.
Он нажал на кнопку, и центрифуга запела выше, ускоряя вращение. Звуки вернулись с ощутимым толчком изнутри.
— Ты жалеешь о том, что сменил тело? — спросил Джек.
Каан рассмеялся тонким знакомым смехом.
— Представь, что у тебя удалили глаз. Язык. Обе кисти рук и одну ногу. Сделали лоботомию. И ты не можешь регенерировать обратно. Вот как я себя чувствую. Вот как я теперь живу.
Джек покачал головой.
— Думаю, у тебя есть другие преимущества. Снятые блоки. Возможности. Эмоции. Удовольствия, — сказал он. — Ты же живешь на полную катушку. Я знаю.
— Это все мусор. Все неважно.
Каан опустил голову и добавил в программу новый параметр: картинка подсветилась ярко-синим. Поле металось по экрану вместе с куклой, синяя нить осью пересекала его, тянулась прочь, за экран.
— Что ты обнаружил? — спросил Джек, наклоняясь вперед.
— Что эта штука — только звено в цепи, — ответил Каан, стуча по клавишам все быстрее. — И что методика передачи энергии… сегментация… Это открывает новые горизонты. Новые… возможности. Только подальше от Разлома. Разлом делает эту трансформацию непредсказуемой… А!
Центрифуга ускорила обороты, и пятно на экране вдруг вспыхнуло алым и пропало. Следующая фраза Каана прозвучала ясно и непривычно отчетливо:
— Кукла разбилась.
— Отлично, — сказал Джек, поднимаясь на ноги. Облегчение толкнуло теплом в живот. Пусть. Что должно было случиться, случилось. — Это к счастью.
Каан только улыбнулся в ответ и выключил терминал.
7. Из письма К. С. Невредимова к матери.
…Думаю, что наши спецслужбы и правители надеются проложить дорожку туда.В кинореальность. В лучшие миры заэкранья. Может быть, кому-то из этих уродов захочется побыть барином, хозяином сотен крепостных, а другому — римским императором в цирке, осудить гладиатора на смерть, а третьему — взаправду пострелять в индейцев на Диком Западе; но… Во-первых, пока ещё ничто в наших опытах не доказывает возможности перехода из одной действительности в другую. Общаться — пожалуйста, это как по скайпу; но сделать туда хоть один шаг — в тысячу раз труднее. А во-вторых и в главных, — даже если бы это сделалось возможным, я просто не хочу, чтобы они туда шастали. Особенно в мир мюзиклов. Они же там всё напрочь изгадят! Притащат туда свою лживость, жадность, подлость, предательство, зависть к каждому, кому повезло немного больше… Они не умеют танцевать степ, не умеют быть элегантными, весёлыми, раскрепощёнными; легко обижаться и ещё легче прощать. Они там будут, как носороги в стране трепетных ланей… не знаю, лучшее сравнение в голову не приходит. Это плохие друзья для Бинга Кросби и Веры-Эллен. Вернее, для их героев и героинь. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из них положил свою лапу на гибкую талию Джуди Хэйнес или сунулся пить в баре с Бобом Уолласом…
Кстати. Прошлой ночью мне пришло в голову: а почему они, собственно говоря, не дали нам самим хотя бы приблизиться к решению вопроса об обмене материальными массами между двумя континуумами? А попросту, о переходе туда и обратно? Мы бы себе тихонько возились в нашем подвале, дирекция бы делала вид, что ничего не знает. А когда у нас уже что-то начало бы получаться… стукач, я думаю, был всегда на месте… нас — бац, и за жабры! Выкладывайте, такие-сякие!.. Нет. Поспешили. Так почему же, чёрт бы их взял? У меня такое объяснение. Стукач, изо всех сил выслуживаясь, наобещал в «органах», что мы буквально завтра наладим двухстороннее движение по трассе «Земля-заэкранье». Там поверили — и решили поскорее сгрести нас. Чтобы мы сами туда не удрали. Ловить беглецов через границу — это их давнее и почтенное занятие…
8. Из служебного донесения. Гриф «Секретно».
Таким образом, все обещания «Мулата» (С. К. Сырбу) оказались несостоятельными. В. М. Горпенко, лучше владеющий теоретической основой экспериментов, заявил прямо: в лаборатории «ещё и не пахнет» возможностью проникновения в «реальность-два». Возможно, для решения этой проблемы понадобится много лет. Причём, по словам Горпенко, без участия К. С. Невредимова группа вряд ли вообще придёт к положительному результату.
Предлагаю поставить вопрос о розыске К. С. Невредимова в стране и за её пределами…
9.
Раскаты дальнего грома за подслеповатым окошком — или, не дай Бог, что-то другое?..
Кирилл вышел во двор.
Мало кто из коллег по институту, из столичных знакомых теперь смог бы узнать его. Всегда аккуратный и подтянутый, по примеру своих любимых героев мюзиклов, «вечный мальчик» Невредимов выглядел совсем иначе. Разве что круглые очки сохранились, латаные скотчем… В цыплячье-светлой бороде до глаз, одетый в старый джемпер и видавшие виды брюки, заправленные в сапоги, — походил он на геолога-полевика или на матёрого альпиниста.
Физик тронулся в обход избы. Всё кругом было, как и три месяца назад, когда приехал он сюда на старушке «Ладе», притащив груду инструментов и аппаратуры, а также консервы, чай и сухари. (Ходить через лес в ближайший сельмаг, ради конспирации, следовало как можно реже.) Кусты выродившейся смородины тонули в шапках крапивы, на бывшем огороде доцветал жёлтый коровяк. Никто не собирал бурые падалицы вокруг одичалой яблони. Гниющий забор в нескольких местах рухнул под тяжестью хмеля и тыквенных лиан. В деревне люди не жили уже много лет. Вокруг усадьбы, самочинно занятой Кириллом, будто стадо пасущихся слонов, высились над разливом зелени мёртвые избы.
Ночами здесь бывало страшновато. Без ветра скрипели калитки, хлопали рассохшиеся ставни, словно умершие домовладельцы навещали свои гнёзда. Но постепенно Кирилл притерпелся. Тем более, что деваться было больше некуда.
Помимо смутного страха ночей, он испытывал другую, более конкретную, неотвязную тревогу. Брошенная деревня, о которой Невредимов вполне случайно узнал, была настоящим медвежьим углом. Но и «органы» наверняка уже раскинули сеть по всей стране, — да и организация, к которой принадлежала Альбина, явно располагала большими возможностями сыска. Должно быть, работали в ней старые ищейки из КГБ и угро… Физик же давно читал, что любой человек, пытающийся скрыться, фатально оставляет за собой следы и свидетелей. Особенно такой неумелый беглец, как он…
Когда Кирилл зашёл в тыл дома, туда, где «Лада» под брезентом приткнулась к завалу сухой древесины, натасканной с чужих дворов, — он снова услышал этот звук. Теперь его трудно было принять за отголоски далёкой грозы. Ритмичные урчание и постукивание перемещались над горизонтом. Около деревни бродил вертолёт.
Бросившись обратно в избу, тесную, как большая городская кухня, Невредимов сразу прошёл мимо топчана, на котором спал ночью, к тому месту, где ранее стояла печь. Выселяясь, рачительный хозяин разобрал её и увёз с собой. Теперь в этом углу, отделённом парой дешёвых цветастых занавесок, помещался грубый самодельный стол, служивший опорой штабелю аппаратуры. Несведущему человеку было бы трудно уловить порядок во всех этих блоках и платах, залитых припоем, соединённых проводами; в хитром расположении микропроцессоров. Самыми привычными предметами здесь были монитор и компьютерная клавиатура. Всё питал мощный автомобильный аккумулятор, стоявший на некрашеном табурете.
Установка в институте, за создание которой Кирилла арестовали вместе с двумя его партнёрами, Горпенко и Сырбу, была в несколько раз больше. Её куда-то перебросили, наверное, в то секретное учреждение, где Невредимову предлагали работать «на державу» и где теперь (кажется, безрезультатно) трудилась пара более сговорчивых коллег.
Альбина привезла физика на некую квартиру, откуда Кирилла, практически, не выпускали. Правда, и кормёжка, и удобства были выше всякой критики. Большую гостиную переделали в неплохую лабораторию; по первому требованию доставляли всё, что нужно. Он мирился. Пришёл в голову более миниатюрный и совершенный вариант устройства; его Невредимов и стал воплощать. Больше того: забрезжил и стал нащупываться путь к тому самому перемещению, к физическому переходу в «реальность-два». Но с этим Кирилл не спешил — и ничего не объявлял заказчикам. Если приставали, ссылался на некие трудно преодолимые «эффекты пограничья», «вероятностные помехи»… Иногда он корил себя за то, что согласился работать на загадочную «приватную организацию». Но, в конце концов, выбора ему не дали, — а дарить открытие правительству и впрямь было противно…
Толчком же к бегству физика и к его появлению в мёртвой деревне послужил один разговор с Альбиной.
С первых дней — она и манила, и пугала застенчивого холостяка Невредимова. Жил в Альбине какой-то неукротимый, но, как физик решил для себя, бесовский дух. Сперва эта сильная, завораживающая своей энергией женщина открыто заигрывала с учёным. Будучи всё же здоровым и сытым мужчиной, томившимся взаперти, — он пошёл навстречу… И вот, уже на правах близкого человека, она разоткровенничалась.
Собственно, о чём-то зловещем и мрачном, связанном, в перспективе, с прогулками в «кинокосмос», Кирилл задумывался уже не раз, — после того, как лабораторию посещали вальяжные, очень вежливые и сдержанные мужчины. Молодых и пожилых, — их объединяло многое: подчёркнуто солидная тёмная одежда, тихий говор и многозначительные улыбки с опусканием глаз: мы, мол, знаем важное, но это не для всех… У некоторых на пиджаках сверкали золотые значки в виде хитроумно свернувшейся змеи. Альбина вела себя с ними свободно, но зоркий Невредимов видел в её манерах подобострастие.
В тот раз, сидя на краю постели и обнимая поднятое колено, нагая и вся золотисто-медная, Альбина прихлёбывала шампанское из бокала и смотрела на телеэкран. Бутылку они опустошили. Лёжа рядом, Кирилл тоже невольно засмотрелся. Шёл фильм, в котором физик видел некую глубину и вполне адекватное отражение реалий нашей эпохи: «Адвокат дьявола». В танце двигаясь по своему жутковатому, с оживающими рельефами на стене, офису, Аль Пачино в роли сатаны напевал джазовую песенку. Вдруг женщина резко обернулась к Кириллу; небольшие, но яркие глаза её горели фанатичным восторгом.
— Может быть, его и нет на самом деле, — приглушённо, будто их могли услышать, сказала она. — Нас всех воспитали атеистами. Но… ты себе представляешь, Кир? Материализовать его! Вызвать из экранного бытия — сюда! И попросить, чего хочешь…
Невредимов смолчал, потом перевёл разговор на другую тему. Ночью его тормошили и мучили чёрные, огненноглазые тени; вся нечисть из всех ужастиков кино, приглашённая тихими друзьями Альбины, клубилась, шипела и хохотала, поглощая человеческий мир.
Через несколько дней физик сбежал. И сделал это, сначала заворожив своих хозяев-тюремщиков обещанием скорого успеха, а затем настояв на том, что только он сам должен съездить в магазин и отобрать нужные радиодетали. Альбина поехала с ним. Но Кирилл уже хорошо знал её слабости. И прежде всего, невероятную уверенность в себе, в неотразимости своих женских чар.
Притупив бдительность Альбины пылкими комплиментами (сам от себя не ожидал такой прыти!), он отвёл свою надзирательницу в кафетерий при магазине, усадил за столик; спросил, «какого мороженого взять моей красавице», метнулся к стойке раздачи и… пропал. В толпе нетрудно было это сделать.
Слава Тебе, Господи, — никто не заблокировал кредитную карточку Кирилла! Сняв с неё всю сумму, и не столь уж малую; разумеется, не заходя к себе домой, — он несколькими поездами, путаным маршрутом, добрался до областного центра, вблизи от которого лежала покинутая деревня. О ней узнал случайно ещё в столице, пару лет назад, однажды хватив водки в кафе с шофёрами-дальнобойщиками… Частным образом, по объявлению на столбе, приобрёл дешёвую полуразбитую «Ладу». Накупить деталей для новой компактной установки (даже более компактной, чем вторая, — он по дороге кое-что придумал!) и завезти их в деревню; выбрать относительно сухую, почти не повреждённую избу и в ней поселиться — было делом двух дней…
Уже отчётливо различая за стенами гудение воздушного винта, Невредимов уселся за стол. Пальцы привычно нажали квадратную светящуюся кнопку, пробежали по клавишам… Экран вспыхнул. Зазвучала тихо, звоночками эльфов, простая и завораживающая музыка. Согласно с духовыми пели скрипки; ясный, бодрый темп задавал щёточками ударник. Фильм был древний, подобный альбому гравюр.
Кирилл скоро нашёл нужный эпизод… В зале с окном во всю стену, на сверкающий ночной город, по зеркальному полу шли двое, он и она. Мужчина, обаятельно-некрасивый, большеглазый и ушастый, словно лемур, предупредительно-лёгкими движениями вёл свою партнёршу, взвивались фалды его чёрного фрака. Женщина охотно и доверчиво позволяла ему кружить себя, отталкивать на длину руки и возвращать в объятия. Блондинка, свежая, точно майский редис, — её длинное платье казалось сшитым из белых вспененных волн. Ни тени напряжения не было в их стремительном танце; казалось, просто резвятся эти двое, с усмешкой поддразнивая друг друга. Разомкнув объятия и став рядом, затевали перепляс: а вот так ты можешь, а теперь этак?..
Гибко, почти головой до полу, она откинулась на его руку; распрямившись, словно натянутый и отпущенный лук, завертелась по зеркалу, показала безупречные ножки. И, фоном сопровождая, подчёркивая каждое движение, звонко, часто били подковы степистов.
Зарозовели оттопыренные уши физика. Поправив сползающие очки, с улыбкой нежной и заворожённой склонился он к самому экрану. До сих пор Кириллу не приходилось делать это, — лишь вчера собрал последний необходимый узел, — нырнём с разбегу, не задумываясь? Прости меня, ма: компьютера у тебя нет, а то большое письмо, что я писал тебе из дому, забрали при обыске, когда меня арестовывали. Перед тем, как убраться из столицы, я написал и послал тебе другое, короткое. Чтобы не волновалась зря, — но и привыкала помаленьку к мысли о том, что можешь больше никогда меня не увидеть… Сволочи! Они доберутся и до нашего захолустья, до Краснолиманска; они будут трясти тебя, больную, дряхлую. Я бы всё отдал, чтобы помешать этому, но… Ты бы сама не посоветовала мне сейчас появляться возле тебя. Прости ещё раз. Поверь, они быстро отступятся.
Набрана нужная комбинация сигналов. Первым останавливается мужчина; она, по инерции отлетев на два шага, круговым движением возвращается. Теперь оба смотрят прямо в глаза Кириллу, и фрачный герой утирает платочком высокий залысый лоб.
Чуть повернув веб-камеру с крошечным микрофоном, Невредимов говорит очарованно:
Hi, guys! And I today to you. Will you accept me in the game?
Let, cow-boy! Jump to us! — обнажённой до плеча рукой манит танцовщица. — Today here class evening-party, only you and does not seize!
I go…*
Парой быстрых движений он вытаскивает из-под стола давно заготовленную канистру. Открывает. Щедро разливает по полу бензин. Те, с экрана, обнявшись, наблюдают, словно за потешным аттракционом.
Делая последний шаг к монитору, Невредимов бросает за собой на пол зажжённую спичку. Но вначале серебристым сиянием, словно великан-одуванчик, вспыхивает установка. Навстречу Кириллу тянутся две руки…
— Привет, ребята! А я сегодня к вам. Примете меня в игру?
— Давай, ковбой! Прыгай! Сегодня тут классная вечеринка, только тебя и не хватает!..
— Иду… (англ.)
Словарь звезд
Фред АСТЕР (настоящее имя Фредерик Аустерлиц,http://ru.wikipedia.org/wiki/1899_%D0%B3%D0%BE%D0%B41899 —1987 гг.) — американский актёр, танцор, хореограф и певец, суперзвезда Голливуда, один из крупнейших мастеров музыкального кино. Его театральная и кинематографическая карьера охватывает период в 76 лет, в течение которого Астер снялся в 31 мюзикле. Знаменитые балетмейстеры Баланчин и Нуриев называли его величайшим танцором XX века.
ВЕРА-ЭЛЛЕН (настоящее имя Вера Эллен Вестмайер Роэ, 1921 — 1981 гг.) — американская актриса и танцовщица, снимавшаяся в музыкальных фильмах с Фредом Астером, Джином Келли и Бингом Кросби. Джуди Хэйнес — её героиня в мюзикле «Светлое Рождество» (1954 г.).
Джуди ГАРЛЕНД (урождённая Френсис Этель Гам, 1922 —1969 гг.) — американская актриса и певица, мать актрисы и певицы Лайзы Миннелли. В 1999 году Джуди Гарленд была включена Американским институтом киноискусства в список величайших американских кинозвёзд.
Джин КЕЛЛИ (настоящее имя Юджин Карран Келли, 1912 —1996 гг.) — американский актёр, танцор, хореограф, режиссёр, певец и продюсер. Работал в десятках фильмов, но прославился прежде всего своей ролью в знаменитом мюзикле «Поющие под дождём» (1952 г.).
Бинг КРОСБИ (настоящее имя Гарри Лиллис Кросби, 1903 —1977 гг.), американский эстрадный певец и киноактёр (снялся в 58 фильмах), автор музыки и текста к ряду песен. Боб Уоллас — его герой в фильме «Светлое Рождество».
Элеанор ПАУЭЛЛ (полное имя Элеанор Торри Пауэлл, 1912 — 1982 гг.) — американская актриса и танцовщица, исполнительница степа, многими специалистами признанная лучшей в мире. Пик её популярности приходится на 1930-е — 1940-е годы.
Дебби РЕЙНОЛЬДС (настоящее имя Мэри Фрэнсис Рейнольдс, родилась 1 апреля 1932 года) — американская актриса и певица. Наибольшую популярность ей принесла роль Кэти Селден в фильме «Поющие под дождём».
Джинджер РОДЖЕРС (урождённая Вирджиния Кэтрин Макмэт, 1911 —1995 гг.) — американская актриса и танцовщица. Стала всемирно известной благодаря тому, что в десяти музыкальных фильмах танцевала в паре с Фредом Астером. Одна из их совместных картин называется «Давайте потанцуем» (1937 г.).
Сид ЧАРИСС (урождённая Сид Финкли, 1922 —2008 гг.) — американская танцовщица и актриса. Снималась в очень многих мюзиклах, в т. ч. в паре с Фредом Астером и Джином Келли. Известна ещё и тем, что её ноги были застрахованы на пять миллионов долларов.
Еще две недели интенсивного обучения, и Джей совершенно самостоятельно сумел сварганить для себя полный комплект документов. Некоторые приемы придумал сам, чем не побоялся поделиться с наставником. Скай только щелкал языком и победно улыбался, довольный результатом. Маграт раздумала продолжать «знакомство с искусством», они просто гуляли, по маркетам, площадям и паркам. Ходить пешком Джею понравилось, и если бы не уставшие ноги спутницы, и вовсе не стал бы прибегать к услугам таксистов. Было немного не понятно, почему она отказывается от транспортировки на руках. В фильмах женщинам это обычно нравилось. В центральный парк они возвращались еще четыре раза, каждый раз «Скаут» зависал у фонтана минимум на полчаса, а журналистка боролась с искушением сделать голографию.
А еще во время прогулки можно говорить о разном, Джей задавал вопросы, Мэг отвечала, реже наоборот. Частенько после таких бесед рабочий терминал пополнялся если не статьями, то короткими очерками на разные темы. Кошачье семейство все так же умиротворяющее мурчало по ночам, казалось, вся эта идиллия будет продолжаться вечно. Пока однажды Мэг не сказала, что ей пора возвращаться домой.
Отбытие медийной персоны в столицу, ознаменовалось небольшой дружеской пьянкой. Основные вещи были уже собраны, договоренности на счет транспорта заключены, суперконтейнер для котов тщательно вычищен, Мэг даже проверять не стала. Вечер коротали за пивом и закусками. В разговорах то и дело повисали неловкие паузы.
— Ты не заметил, что за последнюю неделю мы ни разу не ссорились? – вдруг встрепенулась Маграт. — Оказывается, мы еще и так умеем!
Скай кивнул, крепко прижимая ее к себе. Он старался много не пить, чтобы не оплошать в последнюю ночь перед долгой разлукой. Стимуляторы, это, конечно, хорошо, но без них все-таки лучше.
Гейша призывно мякнув, запрыгнула на колени к хозяйке.
— Эх, тварь клонированная! Ты даже не Гейша, ты Деньги-на-ветер. Могла бы котят породистых разводить… придется другую покупать. А эту куда? Не в приют же, жалко.
— Да здесь оставь, я к ней привык уже.
— Ты же кошек не любишь? — Маграт с нескрываемым удивлением воззрилась на любовника.
— Кошек не люблю… ну так это ж клон, сама сказала. Громко не орет, много не жрет, котят не притащит в случае чего. Опять же, о тебе память. Кто ж тебя знает, когда в следующий раз соберешься? Тем более Джей сказал, что скоро съедет, он уже и документы себе сделал. А мне хоть не так скучно будет.
— Съедет? – Маграт перевела растерянный взгляд на «Скаута». — Ты уверен?
— Уверен, — кивнул Джей. — Для успешного самосохранения данных достаточно, остальное придет с опытом. Новое место дислокации уже выбрал. Только, извините, вам не скажу. В целях безопасности.
— Понимаю… — вздохнула Мэг. — Сама бы не спросила. Братец Али вон до сих пор не знает, кого в контейнере вез!
Скай только молча хлопнул киборга по плечу. Не признаваться же, что успел привыкнуть и даже привязаться.
***
В следующий приезд Маграт он расскажет, что Джей исчез внезапно, без предупреждения. Забрал только карточку с документами, одежду, спальник и ПоТ. Чуть позже обнаружилось, что еще и крупную сумму на счете оставил, вырученную за последние заказы. Наверное, в благодарность, а как иначе это объяснить? Гейша несколько дней искала свою любимую грелку, заглядывала то в душевую, то в гардеробную, поначалу не давала Скаю задвинуть на место гостевую кровать. При любых попытках вскакивала на нее и принималась недовольно шипеть.
Умолчит хакер только об одном: на следующую же ночь после ухода Джея то ли со скуки, то ли с тоски он впервые за год нажрался так, что наутро почти ничего не помнил. Только обрывки собственного монолога, адресованного хвостатой собутыльнице. О том, что любит Мэг больше всего на свете, в следующий раз предложит съехаться окончательно… Что однажды обязательно отыщет Джея и подарит гравибайк… что заведет кота, чтобы Гейше не было скучно, пока никого нет дома… и кучу прочей пьяной ерунды.
Примерно через полгода в теневой сети появится ник JET_912. Место дислокации Скай пробивать не станет, обещал же. Только криво улыбнется и задорно подмигнет сидящей на коленях кошке, запуская пальцы в теплую шерсть на ее пушистом боку.
Млад вернулся домой, так и не добравшись до торга. Дитя спокойно дремало в люльке, Дана спала, вытянув руку, чтобы покачивать колыбель. Ширяй теперь не читал – учился писать левой рукой, изгваздав чернилами весь стол: эта наука давалась ему тяжело. Он сгибался в три погибели и высовывал кончик языка.
– Мстиславич? – шепотом спросил парень. – Ты чего так рано?
– Ширяй… – Млад сглотнул – ему надо было поделиться с кем-то, надо! Он не мог держать этого в себе!
– Случилось что?
– Не знаю. Я сам себе не верю, – Млад прикрыл дверь в спальню, чтобы не разбудить девочку.
– Ты никогда не веришь сам себе, – усмехнулся парень.
– Ширяй… Я думал всю дорогу… Этого не может быть. Или я круглый дурак, или…
– Ты скажешь когда-нибудь, что произошло? Или так и будешь мямлить, как обычно?
– Скажу. Я только что видел князя.
– Ну и как? – губы Ширяя презрительно изогнулись. – Он уже принял крещение?
– Нет, еще нет. Дело не в этом. Ширяй, у него никакая не падучая. У него шаманская болезнь… – шепотом сказал Млад, словно боялся произнести это вслух.
– Как? – парень поднялся на ноги. – Откуда?
– Я не знаю, откуда. Возможно, его дед по материнской линии был шаманом. Мы ничего не знаем о его матери, она умерла, не прожив с князем и года. Он привез ее откуда-то с севера. А может, боги выбрали его по другой причине. Но ты же понимаешь, я не могу ошибиться!
– Конечно, не можешь! Я помню, ты на меня всего раз взглянул и сказал, что забираешь к себе.
– Я держал его за руку. Я не могу ошибиться. Но тогда… Неужели ошибся доктор Велезар? Он же знает, как выглядит шаманская болезнь, а он рассказывал мне, подробно рассказывал… Он лечит князя с весны, неужели ему даже в голову не пришло? Этого просто не может быть.
Ширяй обошел стол, добрался до двери и задвинул засов.
– Мстиславич… – сказал он тихо и сел напротив. – Мстиславич, то, что ты сейчас сказал… Ты понимаешь, что это значит?
Млад покачал головой – он не хотел этого понимать. «Здоровье князя уже не в моей власти». Разве не то же самое доктор повторил ему, когда убедил не искать с Волотом встречи? Млад подумал вдруг, что Вернигора вовсе не остается правой рукой князя… И о Боруте князь не знает, и о своем воеводе…
– Здоровье князя уже не в моей власти… – повторил он вслух, задумавшись.
– Что? Что ты сказал? – переспросил Ширяй и придвинулся вперед.
– Это было в моем видении на Городище, год назад, – вздохнул Млад.
– А ну-ка быстро повтори! Повтори все сначала еще раз! С самого начала, то, что ты говорил Белояру! Я помню, мы сидели здесь, и ты говорил с Белояром, помнишь? Я еще удивился, что он не выгнал нас с Добробоем! Он просил тебя рассказать то, чего не было в грамоте, помнишь? Давай, Мстиславич! Вспоминай!
– Я все помню, Ширяй. В моем видении было сожаление хана Амин-Магомеда, как будто он хотел, но не успел убить князя Бориса. Это самое главное.
– Нет. Потом. В конце. Помнишь, ты еще повторял, что на границе видения у всех были разными, и это ничего не значит, полная околесица! Ну? Что там было? Ты рассказывал Белояру, я помню, что-то про постель, похожую на погребальный костер!
– Да. И полог был похож на стоящую на костре домовину. Доктор Велезар вышел из спальни и сказал: «Здоровье князя уже не в моей власти». А потом князь отхлебывал яд из кубка, каждый день по маленькому глотку, и каждый день – за свое здоровье… И всходил на погребальный костер с этим кубком в руках…
Они помолчали оба, обдумывая сказанное, а потом снова заговорил Ширяй:
– За свое здоровье каждый день он мог пить только лекарство.
Млад кивнул.
– Мстиславич… – парень прикрыл рот рукой, словно в испуге. – Белояра убили не потому, что он хотел сказать о лживом гадании. Все и без него это поняли, ради этого не надо было его убивать… Он понял, он год назад понял, что ты увидел правду. Ты один увидел всю правду! Всю, понимаешь? От начала до конца. А это значит… Это значит, доктор Велезар…
Ширяй вдруг икнул и замолчал.
– Ну? – Млад и так понял, что хочет сказать парень, но сам не решался произнести этого вслух.
Ширяй покачал головой. А Млад вспомнил прикосновение паутины, которая тронула его, едва доктор взял его за руку. Тогда, на Городище. Велезар накинул паутину на его голову, а потом так же ловко снял. И Белояр этого не заметил. А это значит, что он много сильней Белояра, много сильней.
Белые одежды, запятнанные кровью и облитые ядом…
– И мазь, Мстиславич, мазь! – Ширяй словно прочитал его мысли. – Кто еще мог подсунуть тебе эту мазь от ожогов? И… Мстиславич! Он же трогал твое плечо! Помнишь, доктор Мстислав хотел узнать, кто трогал тебя за плечо? Ты еще тогда спрашивал у Велезара, нет ли у него способностей к волхованию! Помнишь?
– Помню, Ширяй…
Парень вскочил на ноги.
– Я убью его! Я поклялся, что найду его и убью! Это он, это он приходил на вече, он притворялся призраком Белояра! Он убил князя Бориса! Он убил Смеяна Тушича! И он теперь убивает князя Волота!
– Тихо. Не ори, – Млад прикусил губу. – Князя Волота убивает зов богов. И Перун говорил, что огненный дух снова появляется в белом тумане. Они воспользуются его болезнью, пообещают ему спасение. Не цепочка случайностей ведет Новгород под тень чужого бога… Так сказал Перун. Князь не успеет понять, он умрет, если не ответит на зов.
– В Новгороде говорят, он пообещал окрестить всю Русь за свое спасение… – Ширяй презрительно поморщился.
– Ты помнишь себя во время шаманской болезни? Особенно до встречи со мной?
– Помню, Мстиславич. Ты прав, я не был самим собой. И особенно страшно оттого, что ничего не понимаешь. Белый туман, духи… Я не сомневался, что они хотят забрать меня к себе, что так и выглядит смерть.
– И он не понимает. А вокруг него – Чернота Свиблов, которому давно заплачено за это крещение, Борута, и Градята, и… Иессей. Доктору Велезару нельзя не верить, Ширяй. Помнишь, как ты им восторгался? Помнишь, как часами ждал, когда он скажет тебе хоть слово?
– Помню. За это я его и убью. За то, что он лжец.
– Я думаю, убить его не так просто, – горько усмехнулся Млад. – Можно, конечно, понадеяться на чудо, но чудес, к сожалению, не бывает… Вот и однорукий кудесник не послушал тебя…
– Мстиславич. Ты можешь мне не верить, но чудеса бывают, – Ширяй неожиданно сел и стал совершенно спокоен. – Мне кажется, нужно очень сильно хотеть, и тогда все задуманное исполнится.
– Ширяй, боюсь, ты ошибаешься. И… Я очень тебя прошу… Как бы мне ни хотелось вернуть Добробоя, силой только моего желания он не вернулся. Я не хочу так же сильно желать твоего возвращения, понимаешь?
– Но мы же должны что-то сделать! Или ты предлагаешь сидеть тут и ждать, чем это закончится? Когда князь Волот окрестит всю Русь? Кто рассказывал мне о лике Хорса, который скатится в Волхов? Боги помогут нам!
– Послушай… – Млад покачал головой. – Это наивно. Никогда не стоит надеяться на богов. Почему ты решил, что они должны нам помогать? Они и без этого помогли нам.
– Знаешь, я читал какую-то латинскую книгу, – сказал вдруг Ширяй, – там рассказывалось о беззакониях, что творятся на земле. И, представляешь, человек, который ее написал, сделал очень странный вывод: если их христианский бог допускает все эти жестокости, значит, его не существует. Или он не настолько всемогущ, как все вокруг утверждают. Я тогда очень удивился: с чего это он решил, что бог им что-то должен? Если с такими мерками подходить к богу, надо не почитать его, а проклинать, причем на каждом шагу.
– Вот именно. Ты хочешь уподобиться этому латинянину?
– Нет, это я вспомнил к слову. Они мне кажутся какими-то глупыми. И книги у них глупые. Сначала они предполагают, что их бог всемогущ, а потом пытаются делать на этом основании какие-то выводы. Нелепо, не правда ли?
– Нелепо, – согласился Млад.
– И ты хочешь, чтобы и мы жили так же нелепо, как они? Ты хочешь, чтобы каждая книга, написанная в нашем университете, начиналась с утверждения: бог всемогущ? Боги помогут нам, я знаю, я чую, ты веришь мне? – Ширяй вскинул глаза. – Я же чую иногда, как с тем оберегом по дороге из Изборска. Они не могут нам не помочь!
– Да почему же? – воскликнул Млад. – С чего ты это взял?
– Потому что это неравный бой! Потому что у них есть избранный из избранных, а у нас нет!
– У нас он тоже есть. И не боги виноваты в том, что он пожелал остаться смотреть на воду Белого озера.
– Мстиславич, ты не веришь в чудо! – усмехнулся Ширяй.
– В чудеса можно верить, но нельзя на них полагаться. Это большая разница.
– А вдруг однорукий кудесник передумал и уже подходит к Новгороду? А вдруг со дна Ильмень-озера поднимется Ящер и проглотит Иессея? А вдруг Перун спустится из Ирия и убьет его молнией? – Ширяй рассмеялся. – Ты не веришь в чудо, Мстиславич!
– Я не понимаю, почему ты смеешься, – покачал головой Млад.
– Я и сам не знаю, – насупился Ширяй, – я не понимаю, что со мной… Мне… Мне почему-то плохо, Мстиславич… Мне кажется, я схожу с ума… В этом нет ничего смешного. Мы должны что-то сделать…
Он поднялся из-за стола и направился к своей спальне, но не дошел всего трех шагов – упал на пол, как мешок, с грохотом опрокинув два пустых горшка с лавки. Тут же за стенкой заплакал младенец, и Млад услышал встревоженный голос Даны.
Он подбежал к ученику и поднял ему голову: тот был без сознания. Млад брызнул ему в лицо водой и попытался поднять, чтобы переложить на лавку. Но правое плечо потянуло так сильно, что он побоялся это сделать. Впрочем, Ширяй очнулся очень быстро: распахнул глаза, и Млад увидел, что зрачки у него расширены почти на всю радужку.
– Что с тобой? Ты не ушибся? – Млад протер ученику лицо мокрой рукой.
– Ничего. Мне что-то стало нехорошо. Я… я пойду лягу.