Костикова растерялась от такой реакции. Но и успокоилась мгновенно. Хмыкнула, подтянула бриджи, полезла в кабину. И Лена, поспешно отскочившая с травы на дорогу, забралась на своё сиденье. Когда Кузьма тронул машину с места, поинтересовалась:
— Так у вас змеи водятся?
— А как же. И змеи, и птицы, и зверьё всякое. Зайцы, лисы, волки. Медведи, опять же. Малины урожай богатый намечается, ох, расплодится их. Как в тот год, когда учителку из Песков медведь задрал. Помнишь, Таньша? — Парень оглянулся, и скуластое лицо его неожиданно расплылось в улыбке.
Лена недоверчиво уставилась на него.
— Учительницу медведь разорвал? Что же в этом смешного?
— Да медведи, они озорники такие. Задерёт скотину и нет, чтобы целиком сожрать, вымя выест и бросит. Вымя у учителки знатное было, да… Зазря она перед женатыми мужиками его заголяла.
— Городская, законов наших не знала, — хмуро ответила Варламова. — Позволили бы ей дольше пожить, глядишь, пообвыкла бы.
— Не выпала ей судьба долго жить.
Шутят они так, что ли? Уточнят Лена не посмела. И Костикова лишь хмыкнула неопределённо, полезла в рюкзак, нашла сигареты и зажигалку. Щёлкнула, выпустила сизую струйку дыма в окно. Кузьма покосился неодобрительно на соседку, качнул головой:
— Нехорошо ты делаешь. Ни к чему табаком травить.
— О, заботливый выискался. Что это тебя моё здоровье волнует?
— Меня своё волнует. Убери папироску.
— Анжелика, в самом деле, — поддержала и Варламова. — Не нужно курить. У нас в деревне это не принято.
— Да я не выдержу без сигарет!
Но Кузя продолжал гнуть своё:
— А говорила — Ангел. Я и вправду поверил. Такая чистенькая, светленькая, красивая, пахнет, как цветок.
Анжела смерила его взглядом, оценивая бугрящиеся под рубашкой мускулы, широкие плечи. Осталась довольна осмотром, усмехнулась.
— Я не только на вид и на запах вкусная. На вкус тоже ничего. Хочешь попробовать?
— Да ты, верно, от табачища прогоркла насквозь?
Лицо у парня было такое простецки-деревенское, что заподозрить его в намеренном оскорблении не получалось. Костикова поморщилась, сделала ещё две затяжки. Вздохнула:
— Уговорили, не буду курить! Настоящим ангелом заделаюсь. Только, дядя Кузя, за тобой теперь должок. Ловлю на слове.
Лена скривилась брезгливо, услышав такой вульгарный намёк. Понял ли его Кузьма, неизвестно, но Татьяна поняла наверняка, улыбнулась многозначительно:
— О, Кузьма своё слово держит, будь уверена!
Более не раздумывая, Анжела щелчком отправила сигарету за опущенное стекло дверцы. И тут же сама чуть не ткнулась носом в лобовое. Машина затормозила так резко, что даже сидевшие сзади Лебедева и Варламова вынуждены были уцепиться за спинки кресел.
— Ты что, офигел?!
Не отвечая, Кузьма передёрнул рычаг скоростей, сдал назад. Выскочил из машины, пошарил в траве на обочине. Выпрямился, победно сжимая в пальцах тлеющий окурок. Затушил, сунул в карман рубахи. И умостившись вновь за руль, назидательно объяснил Костиковой:
— Тут не город, Ангел. Лес портить негоже.
— Да не загорелся бы он, — запротестовала та.
— Может, и не загорелся бы. А портить — негоже.
Накатанная дорога неожиданно вильнула влево, огибая ставшую на пути светленькую берёзовую рощу. Но Кузя поворачивать не стал. Сбросил скорость, осторожно съехал на едва заметную в густой траве колею. Машину тряхнуло, и девчонки, начинающие клевать носами, разом очнулись. А в следующую минуту Татьяна испуганно вскрикнула:
— Стой! Ты что, гатью ехать хочешь?!
— Да там сухо. Я ж по ней за вами ехал.
— При чём тут «сухо»? Гатью я не поеду!
Кузьма остановил машину, обернулся.
— Так что, в объезд? Это ж крюк в сто вёрст. Думаешь, они…
— Кузьма!
В голосе Варламовой так явственно сквозило отчаяние, что спутницы удивлённо переглянулись. И Лена потребовала немедленного объяснения. Парень почесал затылок, заговорил нехотя:
— Гать — это дорога через болота, её лет сто назад к «железке» проложили. Летом, в сушь, проехать можно. Не в том дело…
Варламова перебила его — выскочила из машины, громко хлопнув дверью. Отбежала метров на десять, прижалась лбом к стволику берёзы.
— А в чём дело? — поторопила Кузьму Костикова.
— У Таньши батька с мамкой в этих болотах сгинули. Ей тогда и шести годков не было. Ехали гатью, да и ухнули в трясину. В минуту засосало, одна Таньша уцелела. При бабушке с тех пор живёт. Да вы знаете, наверное, что она сирота.
Лена невольно поёжилась.
— Значит, эта дорога опасная?
— Да не, для нас не опасная. Таньша верит, что родители неспроста сгинули. Мамка её не из наших была, не здешняя. Не хотела она очень, чтобы дочка от бабушки ведовство переняла. Оно ж по женской линии передаётся, через поколение. Задумала увезти Таньшу из Варламовки, спрятать. Батьку уговорила. Да не позволили им видать, машину в трясину толкнули. С тех пор мамка ей каждую годовщину является. С собой зовёт, чтоб от ведовской доли уберечь. Вот Таньша и…
Договорить он опять не успел, Варламова вернулась в машину.
— Всё рассказал?
Кузьма развёл руками.
— А чего там рассказывать…
— И о том, что сегодня как раз тот день?
На минуту в машине повисло молчание. Тяжёлое, нехорошее. Костикова не выдержала первая. Хмыкнула, повернулась к подруге:
— Лебедева, как думаешь, они заранее сговорились нас попугать? Лапши навешать дурам городским.
Лена неуверенно пожала плечами. Таким вроде не шутят, родители всё-таки. Она посмотрела на Варламову. И та будто поняла немой вопрос, улыбнулась виновато.
— Не обижайся, я вас пугать не собиралась. Это у Кузьмы такая манера с девушками знакомится — страшилок о наших местах нарассказывать. А болото… — она закусила губу. — Их же так и не смогли вытащить! Не могу я ехать там, зная, что они прямо под нами лежат. Пожалуйста, давайте через Пески! Там дорога красивее, а что дальше — так на наши места посмотрите.
— Ага, я так и думала, разыграли! — засмеялась Костикова. Ткнула водителя в бок: — Признайся, про медведа тоже насочинял?
Парень отвернулся, кивнул неохотно:
— А то! Знамо дело, попугать вас, городских, хотел.
— Ладно, — подытожила Лена. — Едем через Пески.
Слова Варламовой разом рассеяли мрачноватую атмосферу. Или в эту минуту туман окончательно растаял, позволив солнечным лучам брызнуть на лес? И словно засветились белые стволы берёз, зелень листвы. Радостно засвистели, запищали, затараторили в ветвях пичуги. Глупая сказка сгинула, уступая пригожему летнему дню.
Пески они проскочили, не останавливаясь. А часок спустя сделали привал — на завтрак. Предусмотрительный Кузьма угощал мясными блинами, солёными бочковыми грибочками и самогоном собственного изготовления. Видно, инспекторов ГИБДД, в отличие от медведей, в окрестностях не водилось, потому себе Кузьма наливал вровень с девчонками. Вернее, вровень с Костиковой. Татьяна пила мало, и Лена не намного больше. Она вообще думала лишь пригубить, но напиток, против ожидания, оказался не вонючим, пах мёдом и травами.
Потом были ещё полтора часа езды. Ранний подъём, плотный завтрак, спиртное, однообразное мелькание деревьев за окном, — горожанок вновь начало клонить в сон. Анжела перебралась на заднее сиденье и умудрилась заснуть, упав на плечо подруги. Лена и сама клевала носом. Встрепенулась, только когда поняла, что вместо леса вокруг — деревня.
Машина затормозила, стих двигатель.
— Эй, просыпайтесь! Приехали. Это и есть наша Варламовка.
Татьяна выбралась наружу, и ничего не оставалось, как последовать её примеру. Они стояли у высокого, метра два, забора, сколоченного из грубо обструганных толстых досок. И этот двор исключением не был, все дома прятались за подобными сооружениями.
— Ого! «Мой дом — моя крепость», — Анжела зевнула и сладко потянулась.
— Так в лесу живём, — не спорил Кузьма. Окинув взглядом вещи девушек, вопросительно посмотрел на племянницу: — Проводить?
— Не нужно.
— Куда проводить? — насторожилась Лена.
Деревенька с её крепостными стенами радушной не выглядела. Пусто, тихо. Единственное движение — из приоткрывшейся калитки выглянул загорелый дочерна пацанёнок. Да и тот убрался восвояси, стоило обернуться.
— Это дом Кузьмы, — пояснила Варламова. — А бабушка в лесу живёт. Туда дороги нет, машина не проедет.
Дорога в самом деле заканчивалась у крайнего дома. Дальше бежала узенькая тропка. Она наискосок пересекала огороды, перепрыгивала ручей бревенчатым мостком и сразу же начинала петлять, пробираясь сквозь обступающий Варламовку лес. Бабушкин дом — маленькая невзрачная избушка — стоял на пригорке, в тени высоченных толстостволых дубов. Татьяна взбежала по ступенькам на крыльцо, потянула на себя дверь.
Крошечное окошко почти не пропускало солнечный свет, потому в сенях царил сумрак. И — запахи. Аромат, источаемый травами, развешанными под потолком, баночками, бутылочками, горшочками, сплошь заполняющими стеллажи вдоль стен, корзины и ящики на полу. Аромат забивал другой запах. Он стал различим в коридорчике, куда выходили дверные проёмы комнат. Тошнотворный запах тления.
— Туда, — Варламова подтолкнула подруг к левой двери. Сама же шмыгнула в противоположную.
Комната, куда вошли девушки, могла служить и гостиной, и спальней, и столовой. Под окошком большой обеденный стол, две лавки, у противоположной стены — кровать, рядом большущий сундук с навесным замком, обитый металлическими полосами.
— Экзотика! — Костикова бросила сумку на стол и недолго думая, растянулась на койке. — А ничего, мягко. Вздремнуть можно. Вдвоём поместимся?
— Спи, я не хочу.
Не для того они сюда приехали, чтобы спать! Крадучись, Лена подошла к двери, выглянула из-за косяка. Был виден кусочек противоположной комнаты, угол кровати, табурет, сидящая на нём Татьяна. И долетал шёпот бабушки и внучки:
— …доучиться хочу…
— …согласится?..
— …сама напросилась…
Внутри шевельнулся червячок страха. Нет, неверное слово. Страшно, это когда на экзамене невыученный билет попадается. Здесь было жутко. Пусть медведь-людоед и бродящие по болоту покойники — выдумки. Но лесная глухомань, двухметровые заборы — не выдумки. А на двери избушки замка-то нет — вспомнилось запоздало. Получается, здесь диких зверей не боятся? Почему?
Внезапно Варламова-младшая оглянулась, поманила подглядывающую. Ничего не оставалось, как войти.
Бабушкина спаленка была совсем крохотная. Шкаф, табурет, кровать, тумбочка, на ней — воткнутая в стакан с пшеном толстая жёлтая свеча. Лежащая под стёганым одеялом женщина выглядела не просто старой — древней. Остатки седых волос клочьями разметались по подушке, сморщенное лицо походило на ссохшуюся прошлогоднюю картофелину. Подрагивающие, ввалившиеся губы едва прикрывали беззубое отверстие рта. Руки — обтянутый грубой шероховатой бумагой хворост.
— Здравствуй, Леночка, — чуть слышно прошелестело от подушки. — Подойди ко мне. Присядь.
— Добрый день. Как вы себя чувствуете? — Лебедева покорно опустилась на краёшек кровати, в ногах у старухи.
— Хорошая девочка, — та будто не слышала вопроса. С трудом приподняла руку, коснулась пальцами ладони девушки, — хорошая.
— Вы врача вызывали? — Лена нахмурилась. Бабуля и правда больна, без подвоха. Как бы на похороны не угодить. Зря на Узловой не сошли…
— Поздно. Раньше думать нужно было, — буркнула Татьяна.
— Почему поздно? — не поняла Лена. — В наши дни медицина чудеса творит.
— Это вряд ли. Для бабушки лекарство ты приготовишь, — Варламова не отводила взгляд от подруги. — Я объясню, как.
«Почему я?» — хотела возмутиться Лена. Прикусила язык. Кто же ещё? Ты сюда приехала, чтобы соседку по комнате во вранье уличить? Вот и вари зелье. Не поможет — значит, уличила, ничего Варламова в этих делах не смыслит. А если поможет, вопреки ожиданию… Что ж, тоже хорошо, бабуля выздоровеет.
Она кивнула.
— Давайте попробуем. Если надеетесь, что получится…
— Обязательно получится! Сейчас и начнём, нечего откладывать. Для начала крест сними.
Пришлось подчиняться и этому. Колдовство же, блин! Варламова запихнула крестик в кармашек своей джинсовой юбки, сунула подруге тетрадный лист с какими-то каракулями:
— Читай вслух заклинание. Разборчиво.
— «Не жалею, не боюсь,
чужой силе покорюсь.
Плод Земли, Вода и Пламя,
помогите слиться с вами.
Тело, соком поделись,
подари Хозяйке жизнь…»
Скулы сводило от бредовости «виршей», но Лена прочла до конца. Поинтересовалась ехидно:
— Что, повторить три раза? Или семь?
— Достаточно одного, если запомнила. Теперь сожги.
Листик вспыхнул над свечой неожиданно ярким пламенем. Лена испуганно отдёрнула руку, разжала пальцы. Бумага сгорела, не оставив пепла.
Поспать Костикова не успела. Едва задремала — Варламова примчалась, сдёрнула с кровати:
— Анжелика, вставай, помогать будешь, а то не успеем! — потянула за собой на кухню.
Кухня в избушке была прикольная. По соседству с обычной деревенской печью в ней стоял сложенный из дикого камня очаг с окошком-вытяжкой под потолком. Рядом — здоровенный чан.
— Бери тряпки, щётку, ведро, — распоряжалась Варламова. — Колодец возле тропинки, ты видела. Котёл нужно почистить и поставить на очаг. И дров принести, они в сарае за домом.
— Я вам чё, Геракл? — Костикова с сомнением пошевелила чан носком кроссовка.
— Он не такой тяжёлый, как кажется. В крайнем случае, меня позовёшь — мы с Леной идём зелье готовить. Поспеши, пожалуйста! Лекарство надо до рассвета принять, а то заклятье обратную силу получит.
— Какой «до рассвета»?! Двенадцати дня нет!
Возглас Анжелы пропал втуне, подруги убежали, оставив её с пузатым чудовищем. Ох уж эта «фольклорная экспедиция»! Кто бы поверил — Анжелика Костикова драит котелки, тягает вёдра из колодца, носит дрова!
Тем не менее, сделала она всё, что поручили. Даже горшок водрузила на очаг без посторонней помощи. Потом осмотрела кухню, перебрала большущие и острые, точно бритва, разделочные ножи, поварёшки на длинных ручках, двузубые вилки, стопки примитивных, явно самодельных глиняных тарелок. Повалялась на койке, разглядывая выуженный из-за сундука школьный учебник анатомии. Можно было бы вновь попытаться уснуть, но присутствие в соседней комнате бабки, кряхтящей, постанывающей, скрипящей кроватными пружинами, напрягало. В конце концов Анжела поняла, что проголодалась, и пошла искать подруг.
Девчонки нашлись на чердаке, среди кип пахучего разнотравного сена. Варламова объясняла, а Ленка старательно обрывала листики, стебельки, цветочки, раскладывала в коробочки, связывала снопиками.
— Я свою часть работы выполнила! И хочу есть! Между прочим, третий час, время обедать.
Варламова посмотрела на неё, что-то прикидывая в уме.
— Кормёжку Кузьма обещал организовать. Может, сходишь в деревню, поторопишь?
Перспектива продолжить день в компании «деревенского Геракла», а не умирающей старухи, Анжеле понравилась. Она тут же согласилась, лишь поинтересовалась в шутку:
— Надеюсь, медвед меня не схрупает по дороге?
— Надеюсь, не схрупает, — в тон ей ответила Варламова.
Однако когда пушистые лапы елей, переплетаясь, заслонили от Анжелы избушку, шутка перестала казаться смешной. Сердце противно замирало и ухало от каждого скрипа и хруста. Что ни говори, а лес и болота вокруг. Мало ли кого здесь встретить можно. Змею она уже видела!
Дыхание перевела, только оказавшись за мостиком, на «цивилизованной» стороне. После стоящей среди чащи избушки деревенька в три десятка дворов затерянным миром уже не казалась.
Двор Кузьмы Костикова нашла без труда. Не отыскав кнопку звонка, потянула калитку. Та на удивление поддалась, пропустила во двор.
От забора к дому тянулась дорожка из вросших в землю досок. Кусты крыжовника и смородины, пара кривеньких яблонек, сараюшки, пёстрые куры, разгуливающие с хозяйским видом, — деревня, она и есть деревня. Анжела успела шагов десять пройти, когда краем глаза заметила движение за спиной. Развернулась и застыла. Здоровенный волкодав лениво разлёгся у калитки, перерезав путь к отступлению. Он рассматривал незваную гостью лениво, беззлобно. Но огромные клыки, торчащие из пасти, говорили сами за себя. Собак Анжела не любила с детства, с того самого дня, когда невзрачная шавка без всякого предупреждения вцепилась ей в лодыжку. А это — не шавка. Этот кость перегрызёт, не заметит.
— Не бойся, Барсик на людей не кидается.
Из-за дома вышла молодая женщина в замызганном фартуке, повязанном поверх простенького светло-зелёного платья. Среднего роста, слегка курносая. Основными достопримечательностями её были огненно-рыжие волосы, собранные в тугую гульку, и усеявшие лицо веснушки. Да выпирающий из-под фартука характерный животик.
— Добрый день. Ты Анжелика, правильно? Будем знакомы, меня Аня зовут.
— Превед, — Костикова растерялась. — Я думала, здесь Кузя живёт.
— Живёт-живёт, — кивнула женщина. — Я его жена. Да ты в дом проходи. — И закричала, открывая перед девушкой дверь: — Кузьма, к нам гостья!
Анжела шагнула через порог, неуверенно оглядываясь. Наличие у «деревенского Геракла» рыжеволосой беременной жены было неожиданностью. Как переварить сей факт и что из него следует, она пока не знала. Потому позволила провести себя в гостиную. Обстановочка была стандартно-мещанской, в стиле годов эдак шестидесятых: сервант с посудой и фарфоровыми безделушками, круглый стол, накрытый красной бархатной скатертью, три стула вокруг него, диванчик в углу, гардины на окнах. Единственное, чего недоставало, — телевизор.
Костикова это и спросила, так как другой темы для разговора в голову не пришло:
— А где телевизор?
— У нас в деревне их не держат. Зачем они нужны, ящики эти? Новости почтальон из Песков привозит.
Анжела искренне изумилась. Предположим, можно прожить без микроволновки, без стиральной машины. Даже без холодильника. Но телевизор! Это же культура, это жизненная необходимость каждого мыслящего человека…
— А вот и я! — В гостиную заглянул Кузьма. Одет он был по-домашнему: босой, в майке и трениках. Зато в руках нёс толстенькую бутылку, гранёные стаканчики и миску с вездесущими грибами. — Что это вы на диване, как бедные родственницы? Давайте к столу! Надо же за знакомство.
Он широко улыбался, переводя взгляд с жены на гостью. Анжела тут же попробовала кольнуть:
— А почему ты не сказал, что женат? И кольца не носите?
— Не заведено у нас.
Один ответ на оба вопроса прозвучал двусмысленно. Не заведено кольца обручальные носить? Или рассказывать приезжим о семейной жизни? Переспросить она не успела, — Аня ткнула ей в руки наполненный до краёв стаканчик и вилку с наколотым на него грибом. Костикова не противилась. А когда жидкость мягким теплом разлилась по телу, вспомнила, зачем, собственно, пришла:
— Я по делу к вам. Танька сказала, нас кормить обещали?
— Ох, и то верно, девки же там голодные! А на пустой желудок, какое ведовство? — хозяйка вскочила, засуетилась: — Сейчас-сейчас, бегу на кухню. Мигом сделаю! Печка растоплена, картошка начищена. Кузьма, пошевеливайся, мне мясо нужно!
— Сделаем.
Парень кивнул с важным видом. Но за супругой не поспешил, остался сидеть. Когда входная дверь хлопнула, вновь наполнил стаканы. Чувствуя, как от одной мысли о еде рот наполняется слюной, Костикова уточнила:
— На обед будет жаркое?
— А то. Нюрка мастерица, готовит — пальчики оближешь.
Кузьма ловко опрокинул стопку, причмокнул от удовольствия. Анжела тоже выпила. После второго стаканчика на пустой желудок в голове зазвенело. Приятная расслабленность потекла по мышцам. Девушка откинулась на спинку, вытянула ноги. И заметила, с каким удовольствием парень их рассматривает.
— Ты чего?
— Так это… ты в машине обещалась.
Костикова удивлённо приподняла бровь:
— А жена? Застукает если?
— А мы в сараюшку пойдём, где погреб. Заодно и мясцо выберем.
Анжела представила себя среди подвешенных за ноги окороков. Однако экзотика. В таком антураже ей раньше не доводилось.
Она поднялась:
— Как скажешь. Я всегда готова!
Самогон оказался крепок, так что когда вышли на крыльцо, Анжелу пошатывало. Кузьма заботливо придержал под локоть, повёл по дощечке-»тротуару» вокруг дома, мимо летней кухоньки, из трубы которой валил сизый дым, и где звенела посудой Аня-Нюра, мимо мекающих и похрюкивающих загончиков. Барсик увязался было следом, но хозяин захлопнул дверь сарая прямо перед его носом. Зверюга улёгся на утрамбованную, прогретую солнцем землю и облизнулся, не иначе предвкушая сахарную косточку.