Они знакомы? Славка почувствовал, как замер рядом Терхо Этку.
Они знакомы…
В отличие от Макса, Славка с закрытым псевдорелигиозным обществом, именуемым сектантами-драконоловами, знаком не был — то есть в реале с его представителями не встречался. Но, пока Макс в драконьих пещерах лечился, хулиганил и «учил молодых драконов плохому», Славка занимался сбором данных. И довольно успешно. На настоящий момент у него имелась и карта Уровней пещер (полная двух Верхнего и Среднего и пока фрагментарная — третьего, нижнего, самого секретного), и доступ в драконьи «мастерские». И более-менее подробная раскладка по драконьим Стаям. И поверхностное пока знание драконьей версии здешней довольно своеобразной истории. И, разумеется, сведения обо всех более-менее значимых слоях социума…
В том числе и о драконоверах. Особенно о драконоверах. Первоначально, сразу после так называемых Времен Безумия, это было объединение довольно разнородных группировок. Сюда вошли немногие уцелевшие представители прежних конфессий, довольно много ученых и специалистов, непосредственно связанных с драконами и потому имеющих о них точные знания, не поддавшиеся коррекции вследствие общего психоза. Присоединилось к ним и некоторое количество (весьма небольшое) магов — в основном книжников-историков, ведь кому как не им было знать, откуда к людям здешнего мира пришла магия! Публика из прежних «властных структур», оставшись после перемен не у дел, тоже пополнила сообщество. И, наконец, костяк драконоверов и основную часть составили обитатели предгорий и других земель близ драконьих территорий — сел, небольших городков, селений и поселков. Ревнители и хранители традиций, они с опаской и подозрением встречали любые изменения. Они спокойно внешне встречали и провожали возносящих молитвы новым богам — но при этом никаких молитварей на их землях почему-то не возникало. Они не выходили с протестами, но преследуемые властями беглецы-сектанты почти всегда бесследно растворялись на местных просторах…. Они исправно платили увеличившиеся налоги, не забывая при этом немного поворчать, и слушали приказы новых властей. Но стоило Поднятому или Возвышенному всерьез наступить им на больную мозоль — и в поселке-городке по непонятным причинам вспыхивал пожар (или обвал, или иное бедствие), и чересчур активному представителю власти приходилось направлять излишек сил на восстановление жилища. А особо непонятливым — переезжать (в трудных случаях после второго… или третьего стихийного бедствия).
Преследования властей и непонимание общества постепенно сплотили эти разнородные и разноуровневые группировки в монолитную массу, и теперь драконоверы и впрямь походили на сектантов. С довольно жестко выраженной нетерпимостью к внешнему миру и тягой к самоизоляции от него, с неукоснительным следованием к унаследованным традициям и обычаям и к восприятию любого нового человека через призму «свой-чужой». И Максу с Терхо правда повезло тогда, в городе, что глава города после своего опознания в качестве скрытого драконовера их отпустил… и не просто отпустил, а еще и припасами снабдил…
События могли пойти по совсем иному, куда более печальному для незваных гостей финалу.
Драконы с этим сообществом контактировали, но очень ограниченно.
Сначала годы безумия и нападения людей вынудили Крылатых замкнуться в уцелевших убежищах и пытаться сберечь то немногое, что удалось спасти. Потом — когда неведомая болезнь, мутившая рассудок, отступила и драконы смогли вылететь из убежища, не рискуя причинить людям вред — мир уже изменился. Драконов встретили ловушки, сетеметы и человеческая ненависть. И снова пришлось выживать…
— Мы пытались приходить в человечьем облике… — рассказывал Старший, — сначала нам должно было знать, что творится в мире и нет ли новых угроз.
— Вы так и не узнали причины болезни?
— Нет. Слишком внезапно все началось и слишком обширны области поражения. Если бы действительно затронуло только молодежь, мы еще могли попытаться… но распространилось почти на всех, и на Постигающих тоже. И на людей. Сохранились даже некоторые обрывочные записи о беспричинных нападениях животных: друг на друга, на тех же людей. Они, правда, помнят только о безумных драконах…
— Постигающие — это ученые?
— Постигающие мир и его законы? Должно быть, так. По ним ударило больнее всего — ведь Познающие сильнее других открыты миру и оттого острее ощущают перемены. Особенно те, кто был настроен на живых. А тогда… тогда невыносимо было слышать и видеть, невозможно говорить и переносить мысли. Сбилась сама система восприятие-общение, мы с трудом понимали друг друга — даже здоровые. Будто само солнце стало лить лучи иначе. А они пытались найти причины и открывались… Когда все кончилось, некому уже было понять, что произошло. Познающих не осталось. Все, кто у нас сейчас есть — ученики. Недоучки. Они могут быть сильны и талантливы, но знаний у них недостаточно.
— А вы? Старшие?
— Наши знания и умения ограниченны. Мы были частью… — и без того прерывистая нить повествования прерывается, вместо понятных слов звучит несколько рыков… и гребень Старшего досадливо вздрагивает. Опять загадочная настройка на язык дает сбой. Старший пытается подобрать слова — и устало опускает веки, когда это не получается. — Теперь есть только мы сами. Трудно это, да.
Но сейчас мы переносим мысли не о том. Я боюсь отпускать вас, Славхка. Иногда нужно отпустить, чтобы не потерять и не сломать, а Махс не может быть в узах власти… но страх велик. Он не любит слушать старших, и я прошу тебя. Сначала мы пытались — и сейчас пытаемся — отслеживать изменения в отражении, чтобы поддерживать хоть какое-то равновесие. Потом — добыть еды. И сейчас двенадцать наших живут среди людей… хотя нет. Уже одиннадцать.
— Что?
— Именно среди людей мы потеряли самое большое число из своих.
— Потому что вам нельзя долго в человечьем виде? Сферы слабеют?
— Потому что нас убивают. Мы искали тех, кто верил нам раньше… драконоверов… мы пытались сами. Результат один. Никто не может прожить среди людей дольше нескольких лет. Наших питомцев отыскивают или выдают. Они возвращаются или пропадают навсегда. Будьте очень осторожны, Слава. Будьте очень осторожны…
Не доверяйте людям.
В Лувре я услышала о предстоящей охоте в Венсеннском лесу, что было необычно для Людовика, который предпочитал леса Фонтенбло и крошечный домик в местечке Версаль.
Король охотился с малой свитой, иногда в сопровождении фаворита и двух егерей. Женщин он вовсе не допускал в это священное действо.
Но мне удалось заполучить эту милость. По необъяснимым причинам угрюмый Людовик благоволил ко мне. Может быть, потому что я долго отсутствовала и не принимала участия в семейных распрях, которую вели мои сводные братья.
И в седле я держалась весьма уверенно. Даже безрассудно. Он видел, как я демонстрировала выездку своего бербера в парке Фонтенбло. И как взяла несколько препятствий, рискуя сломать себе шею.
К тому же, при дворе ходили слухи о той безумной скачке, которую я затеяла в лесу. Я вела себя предосудительно, дерзко, по-мужски, но Людовику это нравилось.
Кроме того, он ненавидел свою мать и был рад сделать что-нибудь ей наперекор, пусть даже допустить в свиту дочь бывшей фаворитки.
Бедняга, он не знал, какое его ждет разочарование! Во время травли я внезапно утратила все свои навыки неустрашимой наездницы, стала отставать, сбилась со следа, заблудилась и отправилась искать помощи в замок своей сестры.
Вряд ли Людовик позволит мне вновь присоединится к охоте, но это неважно, я получила то, что хотела.
Геро… Как он был смущен! Я помню, как недоверчиво, настороженно он вглядывался, сначала отказывался узнавать, затем замер от изумления, и как оно сменилось в его глазах на робкую радость.
Да, это была радость, мгновенная вспышка. Это пламя было таким чистым и доверчивым, что у меня сжалось сердце.
Я вдруг поняла, что все эти долгие недели он ждал меня. Ждал и, может быть, даже смотрел на дорогу, как смотрит сквозь зарешеченное окно узник, ожидая, что на этой дороге появится гонец с долгожданной вестью.
А потом перестал ждать. И на дорогу больше не смотрел. Не верил. Так же, как в то утро у беседки, я подумала, что ему холодно. На нём не было плаща, только камзол, подбитый мехом.
Среди омертвевших деревьев он выглядел таким потерянным. На руках не было перчаток, и это почему-то особенно меня поразило. Если б я только могла подойти к нему, охватить его голову руками и гладить, целовать его лицо, сгонять с его волос и одежды липнувший снег, будто снежинки подбирались к нему со своей показной хрупкостью, чтобы отнять оставшееся тепло.
Но я вовремя заметила двух лакеев, стоявших почти у него за спиной, и мне пришлось играть. Когда мы шли через парк к замку, где ждал управляющий, моя рука в перчатке лежала поверх его, окоченевшей.
Я едва сдерживалась, чтобы не сжать эти холодные пальцы и не согреть их своим дыханием.
Радость Геро уже сменилась тревогой. Взгляд его стал умоляющим.
«Уезжай! Уезжай!» — кричали его глаза — «Не мучай меня!»
Но я была в таком опьянении от совершенного мною безумства, от одержанной победы, что ничего не слышала.
Последующие несколько дней я провела в лихорадочном возбуждении. Планы, один утопичней другого, рождались в моей голове и так же бесславно гибли.
Не будь у Геро дочери, всё было бы просто. Но жизнь дочери для него дороже собственной.
Тогда следует найти ребенка. Но где она? Где?
Если бы в ту нашу первую встречу он доверился мне, принял бы мою помощь, все сложилось бы по-другому, но он не доверился. Да и как он мог мне поверить, легкомысленной искательнице приключений, женщине в кричащем зелёном шелке, в дорогих до безвкусицы украшениях, к тому же связанной кровными узами с Клотильдой?
Что толку сожалеть? Прошлых ошибок не исправить. Приходится действовать при исходных, когда последствия вслепую предпринятых действий уже вступили в силу.
Девочку необходимо искать. Должен же кто-то знать, где она. Кто-то из тех, кто состоит на службе у Клотильды.
Геро, как ценному узнику, позволяют видеться с дочерью. Следовательно, либо он ездит к ней, либо её привозят к нему.
Тогда существует возможность их выследить. Клотильда не будет делать из этих посещений такой уж большой тайны.
Геро не наследник Мантуанского герцогства или Священной Римской империи. Он всего лишь подневольный любовник.
В доме герцогини Ангулемской немало лишних ушей и глаз. Немало алчущих ртов и влажных от нетерпения рук. Они не откажутся от вознаграждения. И еще там Анастази. Что если…
Но искать Анастази мне не пришлось. Она сама нашла меня.
За несколько дней до Рождества я отправилась в Торговые ряды, прилегающие к павильону Флоры, куда отправлялись все знатные дамы накануне придворных празднеств.
Не то, чтобы я испытывала потребность в кружевах, перчатках и лентах, но следовало соблюсти ритуал. Мне казалось, что среди праздной толпы, в этом гудящем рое из честолюбивых душ ко мне придет некое вдохновение, божественная подсказка, и я сразу же найду решение.
Будто бы осколки идей, безумных догадок, проектов, интриг в избытке витают в воздухе, покинув породившие их головы. Я перемещалась от одного прилавка к другому, перебирала разложенные товары и думала, думала.
Ленты, галуны, позументы, веера, перья, шнурки, застежки, кружева, перчатки, чулки. Штуки сукна и шерсти. Россыпи шёлка. Мелкие, блестящие игрушки тщеславия.
За мной безмолвно следовала Катерина. Она пыталась задержаться в какой-то лавке, но я покинула её, едва бросив взгляд. За Катериной вышагивали Клермон и Ливаро.
В отличии от придворной дамы их настроение было вполне благодушным. Они нисколько не возражали против посещения этой Мекки праздности и расточительства. Ибо напоминали двух щук в садке с форелью!
Оба пребывали в состоянии легкой эйфории. Глаза сладко туманились, временами вспыхивали, загорались тоской и ленивым азартом.
Перл угрюмо тащился следом и брюзжал:
— Поглядите-ка на этих молодцов. Да они слепы, как кроты. Они ничего не видят, кроме щиколоток и подвязок, или того, что повыше. Нас ограбят, пока эти двое глазеют по сторонам. Тут шныряют мошенники всех мастей. Воришки, воры, разбойники.
— Не бойся, Перл, не ограбят. У меня нет с собой наличных денег, я расплачиваюсь чеками банкирского дома Галли. Ворам и мошенникам они ни к чему. Они не умеют ими пользоваться.
— Мошенники, может быть, а вот… мошенницы.
Перл потянул меня за рукав и указал взглядом куда-то в сторону. В двух шагах от меня стояла женщина. Ничем особо не примечательная. В темном плаще с капюшоном. Плащ без вышивки, без золотых шнуров, скрывал фигуру до самых башмаков. Лицо закрыто. Заметен узкий подбородок.
Женщина держалась очень прямо, даже слегка вызывающе, будто поддразнивала, презирала суетную толпу, которая обтекала её, будто камень. В этой непреклонности мне почудилось что-то знакомое.
Глаз женщины я не видела, но она смотрела прямо на меня. Перл придвинулся поближе, даже выступил вперед, желая стать живым препятствием, если странная незнакомка что-то предпримет.
С другой стороны ко мне подошла Катерина. Мы трое тоже стали походить на камни в бегущем потоке. Еще немного, и образуется кипящая заводь.
Тут женщина выпростала из-под плаща руку в перчатке и поднесла к лицу. Приподняв капюшон, обнажила часть левой скулы и висок. Движение было быстрым, почти незаметным.
Но я ее узнала. Анастази!
Опустив капюшон, она скользнула прочь с легкостью призрака. Через несколько шагов оглянулась. Я последовала за ней.
— Куда? Куда? – заволновался Перл.
Даже Клермон и Ливаро забыли свой познавательный труд. Бросились следом.
Я не теряла её из виду, но не приближалась. Если бы Анастази пожелала обнародовать наше знакомство, она бы подошла ко мне открыто. Но если она желает сохранить инкогнито, то мне следует ей подыграть.
Шла она медленно, тоже подходила к разложенным товарам, делала вид, что разглядывает, изучает мягкость и блеск шелка, плетение кружев, затем опускала избранный предмет на прилавок и шла дальше. Я поступала так же.
— Куда мы идём?
На этот раз интерес пробудился у Катерины. Перл только сопел. А молодые люди вновь бросали нежные взгляды, успевали шепнуть что-то в нежное, мгновенно пунцовое ушко, подхватить чей-то упавший платок и даже извлечь из чьей-то муфты записку.
Я не сомневалась, что у Виктора в этой галерее назначено с полдюжины свиданий.
Анастази продолжала плыть сквозь толпу. Кончились прилавки с кружевом и лентами, начались атрибуты более веские и дорогие.
Толпа стала редеть. Тут уже не было барышень в сопровождении юных, быстроглазых горничных.
Здесь стояли группами состоятельные буржуа.
Анастази замедлила шаг и вновь оглянулась. За ней была дверь в темную, узкую лавку книготорговца. Убедившись, что я рядом, она толкнула дверь и вошла. Помедлив, я последовала за ней.
— И чего нам тут надо? – ворчал Перл – Мы книги покупать будем? А кто у нас читает книги?
Я не ответила. Анастази стояла посреди полутемной лавки. В свете масляной лавки поблескивали переплеты книг. Их было превеликое множество. Огромные, в черной коже, с медными застежками, крошечные, с золотым тиснением, с бархатными разводами, с пастушками и нимфами. Аккуратной, солидной горкой возвышались труды Блаженного Августина и Франциска Сальского.
Анастази успела взять одну из книг с прилавка. Я покосилась на переплет. «Жизнеописание Франсиона» Шарля Сореля. Издание новенькое, только что с печатного станка. Одуряющий запах краски и древесного клея.
Кроме книг в лавке продавались все письменные принадлежности: дорогая флорентийская бумага, перья, угольные карандаши, чернильницы в виде химер и драконов, бювары с вышивкой и аппликацией. Товары изысканные, с жилкой тонкого вкуса.
Вся эта роскошь не для судейских клерков или студентов. Это приятные и необходимые мелочи для дамского будуара или кабинета юного щеголя, который будет выводить слова признаний на шелковистой бумаге.
Я вдруг поняла, почему Анастази здесь. Геро понадобилось что-то из письменных принадлежностей!
Я помню, что, когда взяла в руки упавший рисунок с портретом девочки, обратила внимание на качество бумаги. Флорентийская. Эта бумага была куплена здесь. И книги тоже.
Придворная дама отложила «Жизнеописание» и пристально на меня взглянула.
— Вас, кажется, заинтересовали кое-какие товары — медленно произнесла она – Вы правильно сделали, что последовали за мной. Я могу дать вам несколько рекомендаций.
И она перевела взгляд на Перла и Катерину. Я тоже к ним обернулась.
— Подождите меня снаружи — мягко приказала я.
У Катерины брови полезли вверх, а Перл воинственно громыхнул шпагой.
— У меня что-то со слухом. Звенит что-то, свистит… — начал он.
— Снаружи — повторила я тише и тверже.
Мои сопровождающие переглянулись. Они как будто советовались, в праве ли исполнять такие безрассудные пожелания или нет. Перл шумно вздохнул. Затем он и Катерина нехотя выкатились за дверь.
Когда они исчезли, Нази обернулась к торговцу.
— Нам нужно поговорить, Эврар. Наедине.
Торговец почтительно перед ней склонился и приоткрыл низенькую дверь в глубине лавки. Анастази направилась туда, а я обернулась к торговцу.
— Будьте так любезны купить для моей свиты несколько кружек горячего гипокраса. На улице холодно.
И положила на прилавок золотую монету. Последовав за Анастази, я оказалась в небольшой комнатке без окон, доверху забитой книгами. Здесь еще острее пахло печатным красителем, телячьей кожей и клеем. Но запах был довольно приятным. Так всегда пахнут новые книги.
В кабинете Геро я тоже ощутила его. Аромат пойманной и овеществленной мысли.
Посреди комнаты стоял круглый добротный столик, на нем еще один масляный светильник. У стола два простых без обивки табурета. Я взобралась на один из них. Анастази осталась стоять. Она молчала, а я смотрела на нее в ожидании.
Придворная дама вступила сразу, без предисловий.
— Зачем вы ездили в Конфлан?
— Я заблудилась.
Анастази фыркнула.
— Эту небылицу вы расскажите королю Людовику. Как все слабые мужчины, он презирает женщин и охотно поверит в вашу неумелость и глупость. Он не будет искать совпадений и связей, и уж тем более не заподозрит тайного умысла. Но его сестра, герцогиня Ангулемская, в подобные совпадения не верит, и ей будет очень интересно узнать, зачем ее недавняя гостья побывала в замке в ее отсутствие. Так зачем?
— Вы интересуетесь для нее или для себя? Если для нее, то я заблудилась. А если для себя — тут я помедлила. Рано было открывать ей карты – Тоже заблудилась.
Даже в полумраке комнаты, при свете масляной лампы, я видела, как недобро загорелись ее глаза.
— Я спрашиваю не для нее и не для себя, ибо нам обеим ответ известен. Я спрашиваю для вас. Хочу, чтобы вы ответили себе. Внесли ясность в собственный мотив. Так зачем вы ездили в Конфлан?
— Если ответ известен, то какой смысл вновь задавать вопрос? – ответила я невозмутимо – Вы в любом случае сочтете его неудачным, а мотив неискренним. Вы заранее предвзяты и подозреваете меня в некоем зловещем умысле. Дай я хоть тысячу ответов, вы все равно будете настаивать на своем. И мотив мне припишите.
— Полагаете, названный мною мотив будет разительно отличаться от истинного? Он будет отличаться от ложного, который вы сейчас назовете, но в глубине души вы примете мою догадку за истину.
— Так назовите мне его, будьте так любезны.
У Анастази вновь сверкнули глаза. Мой невозмутимый вид действовал на нее раздражающе.
— Вы отправились туда развлечься.
Я пожала плечами.
— На охоту всегда отправляются, чтобы поразвлечься. Её для того и затевают.
— Так вы называете это охотой?
— А как же еще я должна это называть? Собаки, охотники, егеря. Бедный олень выбивается из сил. Сучья трещат, собаки воют. Говоря по правде, я не большая любительница подобных зрелищ, по мне уж лучше рыбалка. Рыбы, говорят, хладнокровные и потому не чувствуют боли. А во время охоты приходиться гнаться за бедным животным, видеть, как оно изнемогает, падает на колени… Кровь на снегу. Но вы же понимаете, король… он…
Анастази слушала с изумлением.
— Да вы издеваетесь!
— Нет! Ни в коем случае!
Я ответила искренне. Я не хотела с ней ссориться. Но она сразу начала с обвинений, с недостойных подозрений, говорила со мной так, будто я мелкий воришка.
— Тогда зачем вы несете весь это вздор? Вы не участвовали в охоте. Едва лишь началась травля, как вы свернули на тропинку в сторону Конфлана.
Я сделала вид, что припоминаю подробности.
— Да, пожалуй, всё так и было. Но все произошло так быстро… Герцог де Водемон бросил в мою сторону соболезнующий взгляд. Сожалел, что мое участие так быстро закончилось. Но броситься мне на помощь он не решился.
— И что же дальше?
— Вы знаете, что было дальше! – Я уже чувствовала раздражение – Я поехала в Конфлан.
— Но зачем? Зачем вы туда поехали?
Праздничного пиршества Мила почти не запомнила. Ее пнули куда-то к столу, сунули под нос миску, и оголодавшая девушка накинулась на еду. Сидеть в одном ряду вместе с Повелителем ее не посадили — не тот случай. Была б демоницей, может и сумела завоевать сердце красавца, а так Милу просто сунули в дальний конец стола рядом с не слишком ценными придворными и наконец-то о ней забыли.
Соседи по столу косились на девушку, подгребавшую к себе с других блюд еду, но пока молчали. Выражать свое недовольство при Повелителе никто не стал — своя голова дороже, а захочет наказать дурашку, так накажет, все в его власти.
Насытившаяся девушка тихонько дремала за столом, не обращая внимания на шум. Недовольно ворчал желудок, переваривая незнакомую еду после почти суток голодовки и готовясь устроить ей новую веселую ночь, но голова Милы была занята другим.
Вот что это было? Дурацкая сцена, алтарь, браслеты — она покосилась на золотой ободок, поколупала его ногтем и в очередной раз убедилась — без магии здесь не обошлось. На жертвоприношение не похоже, разве что какая-то театральная постановка. Но все было так реалистично… Кровь, капающая из раны на камень, казалось, навеки отпечаталась в ее памяти…
А теперь все сидят и жрут, будто ничего и не произошло. Девушка тихонько покосилась на беловолосую демоницу, сидящую слева от нее. Дама перешептывалась с кавалером напротив и не обращала внимания на Милу совершенно. Ишь ты, красивая… только вблизи и можно рассмотреть лица — большие яркие золотистые глаза, ровный, точеный носик, пухлые алые губы… Вот бы нормально рассмотреть того главаря зоопарка…
Мила покосилась в сторону трона, на котором расселся ее давешний мучитель, щеголяя ярко-красным нарядом с черным узором на рукавах, но за головами высоких демонов ничего не смогла рассмотреть.
Кто-то тронул ее за плечо и девушка повернулась.
— Вас ждут, — прошептала послушница и знаком показала, чтобы девушка шла за ней.
Не поняв ни слова Мила тем не менее поняла жест, и пошла за девушкой в простыне…
Они вышли из Храма и отправились со дворец, туда, откуда Милу и привели. На дворе была уже глубокая ночь. Девушка покосилась на светящийся праздничными огнями Храм и тихонько вздохнула. Интересно, куда ее ведут? Девица в простыне отвела ее в какие-то покои, перед этим вдоволь попетляв по лестницам, переходам и анфиладам. Дорогу Мила все равно не запомнила и покорно сдалась на милость ведущей. Какая разница, все равно она в темноте ни черта не видит и спотыкается на каждой ступеньке…
В покоях зажегся сам собой желтый светильник над кроватью, там ее ожидала уже знакомая мучительница, которая помогла снять натершее спину завязками платье. Мила с удовольствием потянулась и стащила натершие ноги до кровавых мозолей туфли. Сама она была сначала слишком напугана, чтобы чувствовать боль, а потом ее таскали, и никто ни о чем не спрашивал, а на попытки сообщить о неприятности не обращали внимания.
Лэртина осмотрела протянутую ногу, выслушала жалобы человечки на ее языке — и так понятно, что хочет сказать болезная, и быстро сбегала за мазью. Следовало подготовить бедолагу к приходу Повелителя. Скоро он нажрется на своем пиру и припрется сюда. Блондинка поморщилась от нехороших воспоминаний. Аркал не обошел своим вниманием и ее, благо женщина вовремя прикинулась тупой курицей и отделалась всего одной ночью и быстро зажившими повреждениями. Другим везло меньше…
В покои заглянул вездесущий Крезет, коротко кивнул служанке:
— Все готово к приходу Повелителя?
— Все, кроме девушки, — грустно ответила Лэртина, намазывая худенькую ножку лечебной мазью.
— Что так?
— А то! — рявкнула демоница и бедная Милли сжалась в клубок на постели. — Твой кобель ее просто разорвет. Готовь лекаря сразу, пусть не напивается там, а то знаю я его…
— Будет сделано, — поклонился личный слуга Повелителя и закрыл дверь. Послышался звонкий щелчок копий охраны. Значит выхода у девчонки нет. Бежать некуда — из окна она убьется.
Лэртина грустно взглянула в черное небо за окном, оставлять подопечную не хотелось. Но и перечить Повелителю нет возможности. Ну почему ему в том круге минотавриха не выпала? То-то бы она посмеялась с попытки сношения с такойженой.
Мила подтянула ближе к себе подушку и решила попытаться поговорить с такой доброй демоницей. Она вытянула на руках мягкую цветастую подушку и ткнула ее под нос девушке.
— По-душ-ка, — по слогам произнесла она. Демоница повторила уже на своем языке. Мила старательно повторяла на разные лады.
Потом взялась за одеяло, простыню и саму кровать. Лэртина подхватила. Незнание языка сильно осложняло всю ситуацию, а Повелитель об этом не задумался вообще.
Их игровой урок прервал заикающийся Крезет с дергающимся глазом.
— Идет, — крикнул слуга и поспешил скрыться с глаз девушек.
Дверь распахнулась пинком, внутрь влетел все тот же одетые в красное демон с крыльями, на его лице уродливо проступала чешуя, а глаза горели. Он заорал что-то, и служанка склонилась в поклоне, а потом поспешно вышла, бросив на Милу сочувствующий взгляд.
Любые совпадения случайны
Талант создавать порталы открылся у Артема Енина совершенно неожиданно и поначалу доставлял огромную радость. Пока не нашлись добрые люди и не приспособили его к делу. Увы, обязаловка имеет обыкновение радость убивать.
На первый взгляд, все замечательно: с одной стороны, масса всевозможных конкурсов, с другой — их победители, которые не всегда имеют возможность прибыть за получением причитающихся наград. Кому некогда, кому не по карману дорога в другой город, кто занят, кому просто лень…
И тут вдруг появляется человек, способный во мгновение ока перенести их за тысячи километров! Шагнул прямо из квартиры или офиса, получил заслуженное, выслушал похвалы и аплодисменты в свой адрес — и прямиком обратно.
Здорово, ничего не скажешь! Все довольны: и сам лауреат, и члены жюри, которым теперь не надо с досадой откладывать в сторону диплом или приз и без всякого энтузиазма сообщать, что их обязательно передадут с оказией.
Здорово-то здорово, однако мотаться туда-сюда по стране и ближнему зарубежью оказалось довольно утомительным. Очень скоро Артему это основательно надоело, а казавшееся поначалу праздниками превратилось в рутину. Однако ему неплохо платили (всегда легче заплатить одному, чем обеспечивать дорогу и проживание сразу нескольких конкурсантов), поэтому отказываться пока не спешил…
* * *
Где и в связи с чем проходила очередная «раздача слонов», Артем уже успел позабыть. Какой-то литературный конкурс?
Стоя в кулисах, Енин не спеша потягивал коньячок и от нечего делать разглядывал членов жюри.
Первым, как и положено, высказался председатель, известный в прошлом писатель-деревенщик — крупный седовласый мужчина с черными косматыми бровями и стойким родным диалектом. Потом затрясла кудряшками субтильная постбальзаковского возраста поэтесса. И, наконец, секретарь — черноволосый вертлявый молодой человек с горящими глазами и неуемной энергией.
Все бы ничего, но здесь не разрешалось курить. Артем с тоской глянул в сторону выхода, потом на часы и тяжко вздохнул.
А церемония награждения шла, между тем, своим чередом: секретарь называл имена, из зала поднимались счастливые победители, а две девицы — блондинка и брюнетка — вручали награды и цветы.
На третьем лауреате председатель начал дремать. На четвертом принялся тихонько похрапывать, однако бдительная поэтесса всякий раз тактично наклонялась к его уху, и маститый прозаик распрямлялся, старательно тараща глаза.
«Интересно, что ему снится? Родная деревня?..»
Залпом допив коньяк, Артем убрал фляжку и в ожидании условного знака секретаря представил распахнутую калитку, тропинку в обрамлении кустов смородины…
«Лето…»
По сравнению с душными кулисами, видение показалось сказочным; от удовольствия Енин даже на минуту зажмурился…
* * *
Пора. Привычно сосредоточившись, Артем открыл портал очередному лауреату, и на сцену важно прошествовала… коза… Самая настоящая, белая с черными пятнами и длиннющими рогами скотина!
В зрительном зале удивленно вскрикнули. Пораженный секретарь машинально глянул в список, зачем-то перевернул страницу, смахнув при этом пластиковый стаканчик с колой. Коричневая лужица растеклась у его ног, и пока заинтересовавшаяся коза дегустировала диковинный напиток, с тихим стоном упала в обморок поэтесса.
Секретарь боялся пошевелиться — зрители, похоже, вообще перестали дышать, только на сцене самозабвенно чавкала коза, да набирал силу храп председателя, следить за которым теперь было просто некому.
— Бе-э-э-э…
Блеянье обиженной козы, чисто подобравшей лужицу, стало сигналом. Подхватив бесчувственную поэтессу, секретарь метнулся под защиту трибуны — за ним рванули блондинка с брюнеткой. Это они зря: именно там дожидались своего часа подносы с закуской для фуршета. Почуяв съестное, коза немедленно атаковала трибуну, и зрители, наконец догадавшись, что происходящее не было запланировано сценарием, роняя стулья, с криками, бросились к выходу.
И только Артем никуда не бежал и не кричал, пытаясь сообразить, что за затмение на него нашло…
— Позовите охрану!!!
Истошный вопль секретаря перекрыл могучий храп председателя.
Разбежавшись, коза во второй раз грохнула рогами по трибуне, но сколоченная еще при социализме, та опять устояла.
— Ой, мамочки! — пискнула одна из девиц, а другая завизжала так, что почтенный прозаик, нервно всхрапнув, проснулся.
Некоторое время он с недоумением озирался по сторонам. Потом сумрачный взгляд неожиданно прояснился.
— Марта?
Готовившаяся к очередному броску коза выпрямилась и прислушалась. Секретарь осторожно высунулся из-за трибуны, справа и слева несмело выглянули девицы.
— Ма-а-арточка! — нежность в голосе совсем не вязалась с грозным обликом писателя, однако козе это было по барабану. Громко стуча копытцами по деревянному полу сцены, она направилась к «доброму дяде», который протягивал яблоко.
— Хорошая, хорошая… Де-е-евочка!
Пошевеливая ушами и встряхивая бородой, «хорошая девочка» не без удовольствия схрумкала и еще одно яблочко.
— Ах ты, дуреха! — умилился председатель. — Ну, пойдем отсюда, пойдем… Так где, говоришь, мил человек, у тебя там выход?
Артем махнул рукой за кулисы.
Кивнув, председатель легонько хлопнул по боку замешкавшуюся козу и вслед за ней скрылся в светящемся контуре портала, прямо за которым начиналась тропинка, обрамленная кустами смородины.
Мы с Шеатом собирали вампиров. Целый клан попал в черную пустоту, где несколько из них уже растворилось. Глава был не против новой жизни в новом мире, да и его сородичи тоже не хотели превратиться в часть великого ничто и бесславно сгинуть. Все прекрасно понимали, что для своих миров, родственников и друзей (если таковые у них были) они мертвы безвозвратно. А потому дружно сплотились и согласились начать все сначала. Новая жизнь с чистого листа.
Вытащить около трехсот немаленьких тушек за раз было проблематично, а промедление грозило потерей еще нескольких самых слабых или нестабильных, потому было решено нагрузить большинство на Шеата.
Дракон обратился. Ну хоть эта тушка у него растет и внушает уважение. Я погладила его по коленке – до чего достала, и стала распределять вместе с главой кому куда залезать. Основное требование – глаза, уши, усы и хвост не трогать. Да, у драконов тоже есть усы, длинные тонкие волосинки, торчащие около носа и губ. Возможно, они нужны для улавливания каких-то тонких энергий, а может просто рудимент. В любом случае эта часть тела чувствительна и дергать за них не рекомендуется, во избежание травм, не совместимых с жизнью дернувшего…
Мы собрали весь вампирский клан, главу усадили на шею, я примостилась рядом – удобно, можно за гребень держаться, и открыли экран на Тьяру – наш маленький рай для вампиров, оборотней, орков, некромантов из всех рас, и демонов, чьи обычаи не дают возможности жить в нормальном магическом мире. Этот мир как раз и был выбран для темных, тех, которые хотят жить, но с большинством других разумных их приоритеты и мораль не совпадают.
Конечно, кусающий девиц по ночам вампир – зло. И оборотень, загрызший пару десятков коров или, не дай боги, человека – зло. Вот только это зло малое по сравнению с тем, которые творят выжившие люди или их родственники. Вы видели когда-нибудь разъяренную толпу с факелами? Были жертвой этой толпы? Чувствовали, как сгораете заживо только потому, что фанатики или просто оголтелые крестьяне хотят вас уничтожить? Даже если вы честно покупаете кровь у дам и платите чистым золотом, или всего лишь задрали одну корову на прокорм?
Темные темным рознь. Да, не спорю, есть обезбашенные придурки, устраивающие кровавые оргии и режущие людей направо и налево. Есть отмороженные некроманты, для которых человек – всего лишь материал в исследованиях и полигон для отработки заклинаний. А есть те, кто готовы покупать кровь, честно ищут старые захоронения и берут только тех покойников для заклинаний, могилы которых уже давным-давно заброшены. Есть оборотни, вполне довольствующиеся мясом животных и не претендующие ни на что более. Вот таких мы и забираем. Тех, кто все понимает, соображает и обязуется нормально жить, не уничтожая все подряд.
Мы вывалились из экрана на главную площадь-приемник на Тьяре, куда обычно стаскиваем всех найденных темных. Рядом находится медцентр, куда и следует сопроводить наших подопечных. Здесь все сделано по уму – добровольцы сдают кровь для вампиров и получают за это деньги. Целители, не боящиеся темных, тоже немало зарабатывают, еще и получают надбавки за риск и вредность. Хваленая вампирская регенерация, конечно, в деле, но бывают такие повреждения, что без помощи грамотного лекаря-мага не обойтись. Да и простым смертным здесь всегда окажут помощь.
Шеат вернулся в свое обычное тощее человеческое состояние, вампиры благополучно были вручены медикам для осмотра, а самые здоровые — местным властям для регистрации, и мы уже собирались пойти перекусить, как появился Шеврин.
Дракон был злой, как чертяка. Перекошенное лицо, казалось, почернело, левое веко слегка подергивалось, а скрюченные пальцы так и норовили пооткручивать нам обоим головы.
— Вы что делаете, паразиты?! Это ж вампиры! Куда натащили?! – он таки схватил меня за шею и принялся трясти, как основную виновницу происходящего и просто ближайшую особь, до которой дотянулись руки. Шеат благоразумно отскочил подальше.
— Правильно. Вампиры в мире для вампиров. Открой глаза! – быть грушей мне не хотелось, поэтому превращаюсь в жидкое состояние и вытекаю из цепких рук Шеврина. А ничего так удавки, такой одной рукой задушит и не заметит.
Дракон озирается, кривится и демонстративно сплевывает.
— Насобирали темных…
— Они тоже хотят жить, — бурчу я возвращая себе нормальный облик и на всякий случай отходя в сторону от агрессивного товарища. Мало ли, вдруг заклинанием запульнет или еще чем.
— Смеетесь? Вы устроили рассадник для темных? – Шеврин все еще злой, но потихоньку отходит. Мозги постепенно светлеют и к ним начинает доходить.
— Да, — тихо буркнул Шеат, беря меня под руку. – У нас есть мир для нормальных темных, где они никому особо не мешают. Чем он плох?
— Это хорошие темные, — я приглашающе подала вторую руку Шеврину, но он отмахнулся и рванул вперед. – Они хотят спокойно жить, заниматься своими делами и иметь уверенность в завтрашнем дне. В этом мире люди поработили эльфов, довели орков… Орков, Карл!* До того, что те превратились в партизан. Самая воинственная и самая плодовитая раса вынуждена была скрываться в лесах и горах. Гномы до сих пор общаются с сородичами из других миров и со всеми остальными только через порталы. Наружу выходят только самые смелые или самые отбитые, которым нечего терять.
Я перевела дух и щупом завернула разогнавшегося Шеврина вправо, в сторону столовой «для простых смертных, не пьющих кровь».
— Нам пришлось с помощью одного заклинания похитить всех эльфов отсюда, вплоть до полукровок и квартеронов, и поселить на Шаале. А здесь в назидание зажравшимся людишкам был сделан мир для темных. И нет, мне не жаль этих людей, угробивших свой мир. Теперь они стремаются после заката высунуть нос из дому, а самые бедные или бесстрашные ходят в наш медцентр сдавать кровь и получают за это деньги. Оборотни же здесь развели бурное скотоводство и за городом начинаются обширные луга… Мясо отсюда продают даже на Шаалу.
— Ладно, — ворчит притихший дракон. Он на несколько минут останавливается, что-то крутит в руках, мне за спиной не видно, а после с размаху бросает назад.
Ощутимо прилетает в лоб чем-то тяжелым. Не ожидала от Шеврина такой подлянки! Свалившийся в ладонь снаряд оказался кольцом. Тонкий серебристый ободок, к которому невесть как прилеплен большой синий камешек. А внутри камешка пульсирует капля чистой тьмы…
— Носи! Чтоб я знал, где вы шаритесь и смог прийти. И не дай боги ты его снимешь! – под взглядом дракона становится дурно. Но я перебариваю свои неприятные ощущения и пристально смотрю ему в глаза. Это всего лишь лицо. Не лучше и не хуже. Не виноват же он, что его лицо меня пугает? И не будет же он это лицо менять из-за моих тараканов в голове? Значит нужно учиться принимать его таким, какой он есть. Даже с этой страшной гротескной маской злости вместо красивого личика.
Мстительно надеваю кольцо на средний палец. Теперь, если спросит где оно, всегда можно показать фак… Скосившийся ободок намертво впивается в плазму и повернуть кольцо, не говоря уже о том, чтобы снять, практически невозможно. Вот проклятая магия, уже и тут подгадил! Переделываю палец так, чтоб кольцо сместилось и стало ровно. Не мытьем так катаньем, а будет по-моему.
В столовую ввалилась замечательная прожорливая компания, обещающая хозяину сего заведения немалую выручку…
Капитан кивнул. Взяв карту, долго рассматривал ее, приблизив лампу чуть не вплотную, будто пытаясь предугадать, какие из параллельных линий, обозначавших тоннели, окажутся заваленными, чтоб не ходить взад-вперед. Тут, вблизи Барселонеты, ходов за долгие годы существования города накопано безмерно, но те, что у самого побережья, в руинах, хотя и залегали на приличной глубине. Должно быть, еще и затоплены.
– Двигаемся влево, – решил командир, устремляясь в новый коридор. Следом за ним отправился тенью Чавито, затем Рафа, после Пистолеро и Лулу, чуть подотставший, чтоб глянуть, как там Айгнер. Арндт еле тащил пулемет, то и дело останавливаясь. А через пару десятков метров снова застрял, помогать ему пришлось уже Лулу.
Когда они вытащили «максим» в новый широкий коридор, разветвлявшийся натрое, уткнулись в остальных бойцов отряда. Нандо и Рафа снова заспорили, как лучше проходить к погребу: обойти его огромные помещения не представлялось возможным, разве что поверху, или в долгий обход, который изначально и предлагал капитан. Проход, ведущий к винокурне напрямик, оказался завален, Нандо боялся, что обрушение и соседних ходов слишком велико, кладка сыпалась от каждого прикосновения. А вот Рафа не боялся рискнуть и предлагал себя в качестве проводника-одиночки. Остальные возражали.
– Что, боитесь, я вас здесь оставлю и сбегу? – усмехнулся недобро он.
– Не дури, Рафаэль, я боюсь, тебя завалит, – тут же возразил Нандо. С какой-то излишней поспешностью, не укрывшейся от каталонца.
– Да уж, повезет.
– Прекрати! – что-то посыпалось и воцарилось молчание. Недолгое. Его неожиданно прервал Рафа.
– Командир, – сказал он вкрадчиво. – Теперь твоя очередь исповедаться товарищам.
– Ты о чем?
– Брось. Я рассказал, Чавито и Лулу тоже. Теперь ты.
– Почему я все еще сражаюсь? Странный вопрос. Я ведь командую отрядом, не могу же я его, вас, бросить и уйти.
– И это все?
Бругейра смутился, поняв, что и сам не может ответить на вопрос. И еще осознал, что до сей поры ни разу не спрашивал себя ни о чем подобном. Он побледнел, отвел лампу и взглянул на Рафу.
– Это все, – коротко ответил капитан. – Больше ничего не будет.
Каталонец долго глядел на командира, но так ничего и не сказал. Медленно пошел вперед. Бругейра облегченно выдохнул, следуя за ним. Не хотелось говорить про самоубийство Серхио, после которого он вдруг почувствовал себя совсем иным человеком. Не тяжесть легла на плечи, но будто камень с них упал. Нандо не понимал себя, почему смерть товарища столь странно на него подействовала. Столько времени вместе, через столько прошли, одну шинель делили, из одного котелка хлебали. И вдруг. Комиссар ушел так, ровно отрезало. Будто они поссорились его смертью. Точно самоубийством Серхио проявил слабость, обнаружил в себе ту червоточину, о которой все время говорил Чавито.
Может, так и было. Может, напротив. И червоточина образовалась у него. Он покачал головой. Потом остановился и произнес.
– Знаешь, Рафа, можешь звать меня католиком, но я не могу, как Серхио, пустить себе пулю в лоб, узнав, что все кончилось. Пусть другие, но не я. Лучше пойду до конца, лучше… да, Чавито прав, я не хочу уходить, не закончив дела. Нам надо добраться до Контадора, а тогда – хоть расстрел, хоть что.
Тарда обернулся. Молча разглядывал командира, потом вдруг спросил:
– Мне кажется, или ты еще что-то хотел сказать?
Нандо усмехнулся.
– Когда не надо, ты слишком внимателен. Я вдруг вспомнил, вот как ты про самолет. Тоже глупость, но мне долгое время, еще до гражданской, наверное, лет с пятнадцати, очень хотелось в Москве побывать. Говорят, красивый город, много старинных зданий, конечно, не таких, как у нас, античности в России не было, но по-своему удивительных. И много современных зданий, построенных советскими и европейскими архитекторами. Тот же модерн, что у нас в Квартале раздора. Кубизм, авангард, неоклассицизм, я в этом не разбираюсь… и мне еще метро показывали, – без передышки продолжил он. – Оно в Москве сказочное, не как у нас – и колея разная и строили абы как. А там будто создали во времена Возрождения. Залы как дворцы, сплошь мрамор и гранит, витражи и лепнина. Не насмотришься. И парков очень много, не как тут – один, и тот на самой горе. Я тогда уже переехал в Валенсию, – вдруг сменив размеренный голос на едва слышный произнес он. – и очень хотел переехать снова.
– А теперь что? – это уже Пистолеро задал вопрос. Бругейра покачал головой.
– Не хочется. Я еще с маршалом Ворошиловым хотел встретиться, ну это уже в начале войны, до того, как узнал, что у них происходит, что они тут устраивают. Вернее, как понял, что они тут начали творить, как отрезало. Вообще ничего не хотелось. Жил, будто придавленный чем-то. И да, я начал бояться. Прежде никогда не боялся, а тут на тебе, страх напал. Не в бою погибнуть, но вернуться и получить известие, что ты враг, шпион, предатель. После Барселоны меня он никак не отпускал. Не хотел перед своими умереть. И только когда Серхио пулю в лоб себе загнал, я вдруг понял, что бояться мне нечего.
Произнес и замолчал. И все молчали.
Рафа вдруг начал оглядываться по сторонам, выискивая кого-то. Подошел к Лулу, что-то тихо спросил у него, тот кивнул. Каталонец наконец обернулся:
– Все, командир, больше я тебя тревожить не буду. Пистолеро, твоя очередь исповедаться.
– Это так обязательно? Хотя да, я вижу, раз все начали, то… – он замолчал на миг, и произнес. – Да и сказать-то толком нечего. Вы и так все знаете. И как я пришел, и зачем. И на что это похоже, Лулу не даст соврать. Он же студент всезнающий, – новая попытка улыбнуться, на сей раз у баска. Тоже неудачная. Исагирре молчал.
– Ну, хорошо, – продолжил Ланда. – Меня послали в столицу, в Валенсию, вместе с отрядом из сотни человек, в качестве дани, что ли, республике. И с просьбой поторопиться. Фаланга уже стучалась в ворота, отщипывала от Эускади по кусочку, по региону. А в апреле тридцать седьмого Франко обрушился на нас всей мощью.
Тогда казалось, баски выстоят, несмотря ни на морскую блокаду, ни на свирепость фалангистов, стиравших города и поселки один за другим. Герника тому свидетель и вечный памятник, а сколько других, больше и меньше, было на пути к Бильбао?
Ведьма только-только оценила масштаб катастрофы на спине Велены, как в кустах подозрительно зашуршало.
— Ну кого там черт болотный несет? — рявкнула она, будучи уже готовая лично задушить любого некроманта голыми руками. Попутно нашарила кое-как в мешке еще один, предпоследний горшочек, и метнула его наугад в кусты. Что бы там ни шуршало, после взрыва оно шуршать перестало.
— Да, вот что с мирной нечистью идиотизм некромантский делает! — прохрипела Велена, не стесняясь сдирая доспехи и одежду. Со спины вместе с лоскутами кожи.
Да, бывало, в принципе, и хуже.
— Самое забавное, что если бы некроманты знали, что у тебя есть доступ к такой силище, прошли бы мимо твоего леса… — Велена болезненно закашлялась.
— Я сама этого не знала, — пожала плечами ведьма и осторожно смочила в лечебном зелье тряпицу, вынутую из сумки. — Кто вообще мог знать, что так дело повернется?
В этот момент из тех самых кустов, куда благополучно попал горшочек с разрыв-травой, выбрался довольно потрепанный мужик. На его лысой голове красовался обрывок мха, белые длинные одеяния были щедро испачканы синими кляксами, а круглая рожа покрылась красными пятнами от гнева.
— Как вы смеете так невежливо относиться к представителю Храма? — вскричал мужик и угрожающе двинулся к все еще действующему кругу. — Вы, богомерзкие ведьмы! — его палец обличающе ткнулся в Марью. Та злобно щелкнула зубами.
— Это какому богу мы мерзкие? Ты вообще кто такой, лысый? — вызверилась она, готовая придушить так некстати явившегося борца за свет.
— Богу единому и неделимому! — наставительно заголосил мужик. — Ибо нет другого бога, кроме Единого Всевышнего…
— Ну мать твою… — взвыла ведьма, а потом рывком поднялась, схватила свой мешок, кинжал и вызверилась на храмовника. — Еще одно слово — и убью прямо тут! Где ты был, собака плешивая, когда мы некроманта били?! Святоша хренов!
При одном только звуке знакомых проповедей Велена, как была с изуродованной, сочащейся гноем спиной и голой грудью, поднялась на ноги.
Храмовник. Стандартный помешанный образец. Одна штука.
— Ах вы ж ведьмы, думаете пресветлый рыцарь на такое поведется?! — выкрикнул он, когда воительница, покачиваясь, шагнула к нему.
— Падла… Ты все видел. Сидел, сука, и смотрел, как мы, блядь, пытаемся хоть как-то… его убить… выхухоль кастрированный, пёс смердящий, евнух гнойный, сыкло говножрущее… — зарычала Велена, бросаясь на опешившего рыцаря с голыми кулаками.
Да… Храмовник явно не ожидал такого ответа…
Тем временем Марья отыскала увесистый такой дрын и ринулась на храмовника с воплем:
— Видел, скотина, и отсиживался в кустах! Свет гребаный! Добро замаранное! — лысый храмовник оглянулся, его глаза округлились до размера тарелок… А потом он сорвался с места и, голося о полоумных бабах, ринулся, не глядя, в болото.
Оттуда радостно булькнуло:
— Шута мне! — здоровенная сизая, покрытая водорослями лапа сграбастала храмовника за ноги и потянула в трясину. — Давненько у меня свежих гостей не было, — пробулькал водяной. — Станет нам с дочками потехой…
Ведьма, видя, что жертва народной расправы ускользает, с размаху запустила дрын в храмовника, попав тому в спину и вызвав негодующий вопль и новую порцию проклятий, которые, впрочем, скоро сменились паническим бульканьем. Лысая голова быстро скрылась в болотной жиже, только порция пузырей выскочила наружу. Бочаг расправился и на поверхность всплыла розовая с белыми прожилками кувшинка.
— Туда тебе и дорога, — сплюнула Марья в траву и обернулась на следовательницу. — Куда? Ну куда? Садись, лечить буду… набегалась уже.
Велена обессиленно повалилась ничком в траву, едва выставив перед собой одну руку, а другой держась за дико ноющую грудь.
— Да уж, сейчас я и правда добегалась, — тихо прохрипела она, слегка кашляя. — Интересно, откуда здесь взялся этот гад? То есть, чертов храмовник со всеми его амулетами и святой броней… Ему должно было быть срать на некромантию такого уровня с высокой колокольни, — она опять зашлась в гулком грудном кашле. — Он действительно ждал, пока мы делали его работу. А потом наверняка добил бы нас и заявил, что это он уничтожил некромантов на болоте, — продолжила она, не зная как сказать Марье, что дом нужно осмотреть, а жертвенный круг найти и сжечь.
Ведьма обессиленно зарылась в свой мешок. Вся сила была истрачена на новое заклинание, а потому чувствовала она себя так, будто ее хорошенько отколотили в ступе, а потом отжали через марлю… Она только и смогла, что обработать спину Велены, а потом беспомощно свалиться на землю в полной отключке. Марье ещё никогда не доводилось настолько интенсивно использовать свой дар…
Леший очертил вокруг горящего тела некроманта круг, разрыхляя землю, чтобы огонь не перекинулся на деревья. А потом, пробурчав: «Эх, девчата…», закинул ведьму себе на корявое плечо. Затем внимательно посмотрел на фею, будто оценивая, и спросил:
— Сама пойдешь или лучше подвезти? — по ходу дела лесной дух повел своими ветвистыми плечами, как бы намекая, что вторая женщина там поместится без проблем.
— Если вам будет не слишком тяжело… — протянула девушка, проверяя себя на предмет необработанных порезов, с которых могла просочиться кровь, и только потом неуверенно кивнула, отлично понимая, что на четвереньках до дома ведьмы не доползла бы при всем желании. Велена покосилась на эту самую ведьму. Да, странно все вышло…
Да, меньше всего в жизни она ожидала, что очередное приключение закончится путешествием на ветке у лесного хранителя!
Леший неспешно открыл светящуюся тропинку, подхватил на другое плечо Велену и пошел, слегка огибая кусты и особо раскидистые деревья. Солнце медленно клонилось к закату…
***
Очнулась Марья от жутких воплей. Вопила недоенная Машка, рычал волкодлак, шипел Тишка… Ведьма обеспокоенно приоткрыла глаза и с трудом в темноте смогла разобрать, что находится она на пороге собственного дома, лежит рядом с Веленой, укрытая плотным слоем листвы…
Слегка оклемавшись, Марья смогла рассмотреть, что Вовчик притащил довольно упитанного кабанчика-подростка, уложив его рядом с дверью, и старательно отгонял от своего трофея кота. Изголодавшийся же Тишка так и норовил откусить свиной хвост, потому что ничего более увесистого оторвать себе не мог.
Женщина кое-как поднялась, размяла затекшие руки и ноги и поковыляла к блеющей матом козе. Вредная скотина выбила дверь в хлеву и благополучно сожрала всю высеянную под окнами ромашку. На зло, видимо… Иначе никак нельзя было объяснить вполне целую рядом растущую на клумбе незабудку…
Вскоре от гвалта прочухалась и Велена, она кое-как вползла на стоящую рядом с домом скамейку и на полном серьёзе пообещала Машке пустить ее на гуляш. Крови хотелось жутко… и на глаза попался кабанчик.
— Марь… Ты эту стерву подоить сможешь? А я как раз попробую разделать добычу нашего охотничка… — проскрипела она, ища взглядом тесачок побольше, дабы обрубить копытца, хвост и уши. Использовать свои боевые ножи она не рисковала. Ибо окромя того, что они бывали везде, где только могли, на них могла остаться всякая отрава.
— А я что делаю? — ведьма звякнула о стену ведром в прихожей. — Сейчас иду… Ток ты это… ну… зажарить бы его… — заметив странный голодный взгляд феи, Марья постаралась обойти ее по широкой дуге. Вряд ли сожрет, но покусать может. Потому пусть кусает себе кабанчика.
Велена, согласно угукнув, нашла удобный для данного дела кухонный нож, и не без страданий взвалила тушку на уличный деревянный столик. Тишке прилетел лист свиной шкурки и он радостно зачавкал, утащив подачку под стол.
По ходу дела ведьма потрепала подошедшего волкодлака по густой шерсти на лобастой башке.
— Молодец, добытчик! Правильно, кто ж еще будет охотой заниматься, когда бабы воюют… — она вздохнула и пошла отлавливать бушующую козу. Процедура была уже привычной, жаль, не приятной…
Рвать зубами сырое мясо Велена все же не стала. Просто нарезала полосами брюшину, отделила ноги. После чего, вырезав с боков сочные куски, сложила на массивную чугунную сковороду и, не заморачиваясь тем, что дом как бы не ее, отнесла к печке с самым спокойным видом.
Растопить печку было не трудно… Но сложновато в состоянии, когда даже поворачиваться на бок было больно. И тем не менее поздний ужин на тяп-ляп был отправлен в печь, и начал ждать своего времени. Правда, если для себя Велена собиралась вытащить кусок уже через пять минут, то Марье придется ждать значительно дольше… Под руку подлез Тишка, получил в зубы кусок шкурки и опять ушел чавкать…
Марья вернулась в дом с молоком и внушительной царапиной на левой руке. Подала следовательнице молоко, сама уселась на лавку и уставилась на огонь. Спать хотелось жутко. Есть тоже. Тело мучилось выбором между поесть и поспать… О чем-то серьезном даже речи не было. Проклятый откат взялся за ведьму всерьез.
— Надо бы завтра прибраться там… ну… у некра покойного… — медленно проговорила Марья, не отрывая взгляда от огня. — Избушку вычистить… и… не знаю… может пригласить кого? Место там глухое, отшельнику понравится. Домик хороший… — голод все же пересилил сон и она налила себе молока, медленно отхлебнула… Мысли спутались и полностью связно высказать идею женщина уже не смогла.
Велена задумчиво покосилась назад.
— А как ты на счёт того, чтобы мы с тобой стали соседями? — спросила она, подтягивая к себе на тарелку длинной вилкой немного поджаренные куски мяса. — Знаешь, я давно подумывала о том, чтобы поселиться где-то в глухомани. У меня есть домик в центре города. Прямо на королевской аллее. И перед отправкой на это задание я уже нашла покупателя, — девушка отвлеклась, остужая дыханием наколотый на вилку кусочек. — В городе мне уже давно нет места, и жить там я тоже не могу. А лес, не является собственностью королевства…
— Я не против, — пробурчала ведьма и зевнула. — Но лучше бы оставить все эти разговоры… на завтра. А сегодня я просто хочу спать. Спокойной ночи.
Она зашла в свою спаленку, стянула намулявшие за день сапожки и плюхнулась в кровать не раздеваясь. Какой смысл, если завтра опять одеваться? Ведьма только краем глаза отметила шебуршение Тишки, проскочившего за занавеску и деловито таскающего какую-то пробку… а потом провалилась в глубокий сон уставшего за день человека.
Велена и сама держалась на чистом упрямстве, и все, на что ее хватило — это убрать разделанное мясо в погреб, чтобы не испортилось. О том, как она повалилась на печку, едва найдя в полусне одеяло, фея уже не помнила.
***
А на утро заявились гости.
В ворота застучали, завыл волкодлак, заблеяла Машка.
Гостем был дикого вида мужик с зеленоватыми полосами на лице, похожий из-за накидки из живой листвы на ходячий куст. Сразу после накидки внимание привлекал топор. Огромный, с древком в половину роста незваного гостя.
Приползший к ведьме за самогонкой местный алкоголик, резко протрезвел и умчался прочь, вопя о том, что из лесу вышел леший. Так называемый «леший» криво улыбнулся. И опять постучал в ворота.
Выспавшаяся и успевшая позавтракать вчерашним мясом ведьма пребывала в достаточно мирном расположении духа. А потому к появлению второго лешего отнеслась спокойно. Окинула внимательным взглядом через забор, оценила размер топора и внешнюю придурковатость на лице. Видимо, пришедшим был тот самый Фаригор, о котором рассказывала Велена.
— Утро… скорее всего, доброе, — усмехнулась Марья, радуясь тому, что все их приключения закончились. И надеясь, что новых не будет.
— Это значит вы — здешняя ведьма-хранительница? — усмехнулся сей тип, снимая лиственный капюшон и показывая вполне так заострённые торчащие уши. — Я думал, ты покрепче будешь! Видел сегодня художества ваши! — он одобрительно хмыкнул и, вновь окинув ведьму лукавым взглядом, спокойно осведомился: — Дружить будем, соседушка?
— От чего бы и нет? — пожала плечами ведьма. — Я человек мирный… но лучше меня не трогать. Сами видели, что бывает.
Велена тем временем кое-как проснулась, похлебала остывающего чайку и опять заснула, уронив голову на стол.
Да, весело, конечно, они погуляли.
Марья же думала, как бы поделикатнее попросить так кстати припершегося соседа помочь с лесом. Раз уж ее леший решил по доброте душевной прихватить и оставшийся без хозяина лесной участок, то может сосед сможет облагородить оба эти куска? Почистить от магии смерти, подлечить деревья… чего там еще надобно будет…
Фаригор, дружелюбно скалясь, извлёк из бездонного кармана пузатую фляжку с настоечкой на еловых шишках.
— Как и в моем случае! Так выпьем же за то, чтобы горько пожалели те, кто усомнится в нашем миролюбии! — хохотнул он, вручая фляжку хозяйке и покосился на лес. — Тут такое дело, я не так давно с мужиками квасил. И только вчера утром оказалось, что какая-то падла шароебилась по моему лесу без разрешения. Ну мы за следом прошли, вышел я на ваш лесок, увидел художества… Обряд очищения провел, ибо нехер за версту некромантией вонять. Вот и решил тут нанести визит. Кстати… Я так понимаю, блоха белобрысая опять в мясо? — на последнем слове ведун кивнул в сторону домика.
— Увы, да. Досталось ей капитально, — подтвердила ведьма и взяла чужую фляжку. Подумала, что вытирать горлышко рукой будет не очень вежливо, но черт знает, кто облизывал его до нее… На крайняк немножко прольет, но не коснется горлышка… Сойдет.
Марья осторожно отхлебнула забористой настойки, крякнула и смахнула слезы из глаз.
— Ух, серьезная вещь! — проговорила она хриплым голосом. — Ну, быть дружбе…
Догадка обожгла, точно сам сунулся в Пламя, и сердце забилось неровно. Лина Огнева… Та Лина… Она всегда старалась держаться в стороне от демонских «развлечений», и рядом с ней было не то чтобы уютно, но как-то надежно и спокойно. Особенно по утрам. Может, именно поэтому он когда-то и избавился от нее, опасался привыкнуть, стать зависимым? В душе девушки не ощущалось печати «холодка» — теперь Вадим понимал это отчетливо. Значит ли это?..
За спиной кто-то негромко кашлянул, и Вадим стремительно обернулся, готовясь к схватке. Но это оказалась лишь хозяйка пещеры.
— Милорд. — Хранительница Анна склонила седую голову в поклоне.
— Хранительница… Хранительница, ваше Пламя может лечить от дайи? — торопливо, боясь спугнуть предположение, и в то же время требовательно спросил Вадим.
— Дайи?
— «Холодок», — пояснил Вадим. — То, чем заражен… мой двойник.
— Пламя выжигает все. Любую чужеродную примесь. Разве господин Март не рассказывал вам о своем чудесном исцелении?
— Март? — выдохнул Вадим. Неужели и демон тоже?..
— Ему подсадили какое-то заклятие. Лина вытащила из мальчика эту дрянь. С помощью Феникса, разумеется.
— Значит, Дим?.. — Владыка не закончил, но старая женщина поняла.
— Если мальчик заражен и если Лина попросила, Пламя не откажет. Он вернется к нам исцеленным.
— Почему я раньше не слышал ничего подобного?
Анна пожала плечами:
— Тайна клана. Ее запрещено разглашать посторонним. Собственно, это известно лишь Хранительнице и главе клана.
Глава клана… Лиз. Снова Лиз. Не в первый раз бывшему Повелителю случалось удивляться поступкам бывшей главы фениксов. Она могла бы вылечить Повелителя… если бы захотела. А вместо этого положила почти весь клан у эльфийского леса и разыграла свою гибель. Та Лина вряд ли знала об этом секрете, иначе бы Алексу не пришлось отправляться в чужой мир за вакциной. Проклятье, проклятье, проклятье!! Будь ты проклята, дрянь эгоистичная. И сейчас… Уж наверняка не от матери Лина узнала о возможности лечить и снимать порчу.
Вадим привалился плечом к стене — ноги отказывались держать. Весь этот сумасшедший день — бой в городе, пресс-конференция, а теперь еще и весть о спасении Дима — изрядно вымотал.
— Все могло быть иначе. Так просто… — Невольно вырвавшийся стон был полон бессильной ярости и тоски.
— Да, милорд. Успокойтесь. Прошлого не изменишь. — Анна прервала негромкие увещевания, вспомнив, кому она это говорит. Этот мальчик с пепельными глазами (для нее и Александр был бы мальчиком — слишком долго Хранительница жила на свете), и его брат, построив барьер, изменили прошлое.
На этом разговор оборвался.
Они стояли и ждали. Вадим слишком хорошо представлял, как рвется с привязи «холодок», пытаясь спастись, как Пламя охватывает Дима красно-золотым коконом, как разъяренно кричит (или хлопает крыльями) Феникс, почуявший чужака.
И вот наконец «отпечаток» Дима словно мигнул, а потом проявился еще четче и ярче. И в этом «отпечатке» не было и следа «холодка». Аура казалась потускневшей, но, учитывая плен, этого и следовало ожидать. Зато она была чистой, без единого темного пятнышка. Словно у младенца. Так не бывает. Не должно быть, ведь души взрослых запятнаны хоть мелкими, да грешками. Но Пламя, наверно, не знало об этом. Оно просто совершило невозможное.
Волной — да что там, настоящим цунами накатило облегчение. Всё. Дима спасли. Теперь уже окончательно. Прошлое больше не повторится. Никогда, никогда. Теперь все в порядке. Все будет хорошо.
— Вадим? — изумилась троица, шагнувшая на камень из опавшего Пламени.
— Откуда ты? — Зеленоглазую занозу, которая досталась в братья его двойнику, шатало ветром, но любопытства новый братец не утратил. Да, некоторые вещи не меняются ни временем, ни иной реальностью.
— Как ты узнал? — Это Лина, которую конечно же интересует тайна пещеры. Или не интересует?
— Ты… — Виновато смотрят знакомые серо-зеленые глаза. Будто из зеркала. — Пришел головомойку устраивать?
— Обязательно. — У бывшего Повелителя давным-давно не было так легко на душе. — Вы даже не представляете какую. Только когда оденетесь, конечно.
Троица опустила глаза и тут же устроила соревнование, кто быстрей и ярче покраснеет.
Угадайте, кто победил?
Вообще-то семья Соловьевых старалась придерживаться традиционного для людей режима дня. Людмила твердо верила, что детям нужна стабильность, а поэтому ночью надо спать, утром подниматься и разбегаться по делам, а вечером собираться за столом и обмениваться впечатлениями за вкусным ужином.
Но если бы жизнь всегда давала людям именно то, чего они ожидают!
Что-что, а стабильность магам не угрожала никогда.
Первый звоночек прозвенел еще тогда, во время свадьбы, когда новоиспеченный муж виновато извинился и сорвался вместе с половиной гостей прямо во время откусывания свадебного каравая… Брачную ночь молодая провела одна, как и брачное утро. Точней, с Маргаритой, но совместное распитие бутылки ликера с подругой — неважная замена супружеским обязанностям.
Потом был пропавший отпуск, сорванный визит к родителям, вторжение десятка Стражей в спальню (магам позарез понадобилось снять некое проклятие, кем-то наложенное на Александра), потом…