Проснулась девушка от знакомого ощущения солнечного зайца, щекочущего её кончик носа. Это было очень тёплое, домашнее ощущение. Эмилия открыла глаза. По очереди: сперва правый, затем — левый. И обнаружила себя в комнате, отделанной странным серебристо-розоватым материалом. Под потолком находился ряд узких окон. Одно было наглухо затянуто чем-то непрозрачным, с одной-единственной дырочкой посередине. Через неё-то в комнату и проникал яркий солнечный луч, тонкий, как вышивальная игла горничной Аннет. Эмилия подставила под почти осязаемый свет лицо, чихнула от знакомого весёлого прикосновения и продолжила осмотр. Напротив кровати была дверь. Слева от неё, на высоком стеклянном столике с резными деревянными ножками, располагалось нечто — какой-то очередной диковинный не то прибор, не то агрегат. Поблёскивали бронзовыми боками два вертикальных цилиндра, над ними на тонких никелированных спицах покачивались стальные шарики размером с кулон, который матушка любила надевать по праздникам. От спиц тянулись к цилиндрам какие-то проводки. А посередине, между всем э
тим, возвышалось тонкое прозрачное колесо с восемью широкими серебристыми спицами. В сторону от центра колеса торчал медный стержень, дважды изогнутый под прямым углом. «Ручка», — догадалась Эмилия. «Если её покрутить, наверное, и колесо завертится.» Только вот — зачем всё это? Ответить себе на этот вопрос девушка не могла и решила спросить у дядюшки при первой же возможности. Впрочем, возможность представилась сразу. Дверь бесшумно открылась, и Оддбэлл цаплеобразно вдвинулся в комнату. («А он похож не только на сову, — наблюдая за дядей, с улыбкой подумала Эмилия. «Не менее уместно и естественно он бы смотрелся в звероформе, скажем, аиста. Или журавля.») Настроение девушки, и без того не пасмурное, жаворонком взметнулось вверх.
— Дброе утро, дядя Куникул! — хитро высовывая из-под одеяла нос, задорно провозглосила она.
— Куникул? Забавно. Никто не называл меня так… Хм. Куникул… Куникулария… А ведь и правда! Забавно, забавно! Доброе утро, малышка, — словно спохватившись, улыбнулся племяннице Оддбэлл.
— Дядя Куникул, — продолжила Эмилия, твёрдо вознамерившись утолить своё любопытство, — А что это за штука с колесом, там, у двери? Если ручку покрутить — колесо тоже крутится, да? А зачем?
Дядя замер, будто остолбенел, и ошарашенно закрутил головой. Теперь он больше всего похож был не на сову и не на аиста, а на растрёпанную ворону из смешной присказки. Та спросонья вот так же ошалело смотрела по сторонам и спрашивала: «Где?!» Поняв наконец, чего касался вопрос, Оддбэлл с заметным облегчением выдохнул и легкомысленно махнул в сторону агрегата рукой:
= Это? А-аа… Это так, пустяки. Домашняя молния. Я в детстве, бывало, в грозу по холмам бегал, всё молнию поймать хотел. Сумку специальную даже придумал, изолированную, с пластинами внутри, чтобы молния за них зацепилась и ей там было уютно. Ну, дурак был, по малолетству-то, с кем не бывает. Понял потом: зачем её ловить, если, немного подумав, самому сделать гораздо проще? Идею с пластинами использовал, доработал, — дядюшка подошёл к механизму и показал на цилиндры и на спицы в колесе, — И — вот!
Оддбэлл за ручку плавно раскрутил колесо, дал покрутиться с полминуты, затем, взявшись большими и указательными пальцами за кончики стержней, жестом фокусника свёл шарики на их противоположных концах друг с другом. Когда шарики сблизились на расстояние примерно толщины мизинца, между ними с треском проскочила ветвистая бело-синяя молния. Эмилия от неожиданности взвизгнула. Зацепившись за невидимую без подсветки тоненькую серебряную проволоку, молния стремительно зазмеилась по ней к потолку, и через секунду там вспыхнул большой светильник, похожий на стеклянную чашу с крышкой, подвешенную на узких цепочках. Внутри чаши находилось какое-то вещество, которое призрачно засветилось, переливаясь разными оттенками синего.
— Вот, — явно довольный произведенным эффектом, пояснил Оддбэлл. — Это — огонь ведьмы Элмы, он бывает в грозу на болоте, а ещё на верхушках корабельных мачт во время шторма. Только ведьма тут, конечно, не при чём. Такие огни может зажигать молния. Они горят до тех пор, пока заряд не уйдёт в землю или воду. Может и в воздухе рассеяться, но этот светильник очень плотно закрыт, воздух в него не попадает. Чтобы погасить его, надо подключить к чаше медную проволоку, другой конец которой касается земли. Вот так, — дядя щёлкнул маленьким неприметным рычажком на стене. Вспыхнув на долю секунды чуть ярче, огонёк в светильнике погас.
Эмилия почувствовала, что уже устала удивляться бесконечным механическим чудесам дядюшкиного дома. Сознание тут же услужливо подсунуло альтернативу: поскорее отправиться в книгохранилище и дочитать, наконец, «Путешествия с дикими гусями» — книгу, о которой она мечтала уже года три, да только отец ни на одной ярмарке найти не мог. Девушка поддалась было на эту провокацию, но нечто третье — толи совесть, толи чувство долга — нудно и гнусаво напомнило, что она, собственно, не за этим сюда пришла. Мысленно тяжко вздохнув, Эмилия лучезарно улыбнулась Оддбэллу и кокетливо указала глазами на дверь, сказав, что собирается одеться, привести себя в порядок и выйти к завтраку. Кто-то, помнится, ещё вчера обещал пудинг с креветками… Глазки Эмилии невинно опустились долу, а пальчики выпростанных из-под одеяла изящных рук стали смущённо перебирать воображаемые чётки. Дядюшка на секунду замешкался, потом хохотнул (дошло!), разогнулся и вышагал из комнаты. Эмилия сморщила носик, сдерживая смех. «Дядя, пришли служанку — помочь мне управиться с платьем!» — в последнюю минуту крикнула она закрывающейся двери. Дверь замерла, затем чуть приоткрылась снова, впуская растрёпанную дядюшкину голову. «К сожалению, таких служанок у меня в доме нет, так что придётся управляться самой!» — оптимистично сообщила голова и исчезла. Дверь закрылась уже окончательно.
«Странно… А кто ж тогда укладывал меня вчера вечером? Я же точно помню широкие, мягкие крылья, белые такие, в крапинку… Или мне это уже приснилось?» — подумала Эмилия затем — нечего делать — выползла из-под одеяла и стала самостоятельно одеваться. Хорошо хоть, платье у неё сейчас было дорожное, строгое и не предполагающее корсетов и кринолинов. Девушка довольно быстро справилась с ним, умылась в смежной ванной комнате, выдавила на запястья по крохотной капельке эссенции секрета мускусной бабочки, которую по-взрослому носила на шее в ажурном фиале-кулоне, осмотрела себя в зеркало, («Хм… серовато, но ничего, сойдёт для завтрака»), и вышла в коридор, аккуратно закрыв за собой дверь.
****
Из-под ног с писком разбежались какие-то существа, плохо различимые в неярком свете газовых ламп. «Мыши, чтоли», — подумала Эмилия. Мышей она не боялась, вот ещё. Один зверёк зацепился за носок сапожка Эмилии, перевернулся на спину и коротко заскрипел. Девушка наклонилась, чтобы перевернуть незадачливого бегуна, но вместо тёплого жёсткого меха пальцы коснулись металла. Правда, тоже вполне тёплого. И «мыши» тут оказались механическими. Следовало предположить, впрочем. Но Эмилия, ещё не настолько привыкшая к засилью техники в доме, от неожиданности всё же рефлекторно отдёрнула руку. Маленький механизм покачивался с боку на бок и размеренно шевелил суставчатыми лапками, тускло поблёскивая серым металлом панциря — не то оловом, не то ещё чем. Девушка всё-таки подхватила металлическое тельце и перевернула его спинкой кверху. Мыш тут же замолчал, секунду побалансировал на месте и бодро усеменил в сумерки коридора следом за своими товарищами. Эмилия покачала головой и тоже собиралась продолжить путь, как вдруг поняла, что совершенно не представляет, в какую сторону надо идти. По логике, вроде бы идти надо туда, куда коридор имеет наклон, вниз. Но вдруг комната каким-то непостижимым образом оказалась в подвале, а не наверху? От этого дома и его удивительного хозяина чего угодно можно ожидать! И что гостевые комнаты в подвале, и что гостиная на самом верхнем этаже. И даже того, что переход между ними может совершаться не по идущему плавной спиралью коридору, а прямо по вертикальной оси в какой-нибудь хитро-мудрой кабинке. Девушка огляделась. Коридор двумя совершенно одинаковыми дугами уходил в одну сторону чуть повышаясь, в другую, наоборот, понижаясь. Тускло горели светильники на стенах. Как назло, не было ни души. «Эй! — на всякий случай крикнула Эмилия, — «Есть кто-нибудь? Не подскажете, как пройти в гостиную?» Ответа, конечно, не последовало. Тогда девушка решила всё же двигаться вниз, и через два витка спирали поняла, что не ошиблась. Из обнаружившейся впереди открытой настежь двустворчатой двери лился более яркий свет и доносился дядюшкин голос. Оддбэлл что-то напевал. У него даже получалось довольно мелодично. Подойдя ближе, Эмилия различила слова: «От зоркого ока стражей ночных не скроется самая хитрая мышь, злобная одноглазая мышь не спрячется в норах своих колдовских от зорких очей, от когтей стальных стражей Древа Судьбы, что растёт на подлёте к архипелагу…»
«Странная песня, не знакомая, — подумала Эмилия. — а я-то думала, что хорошо знаю героический фольклор Детей Великого Орла…»
***
«Выйди поутру на скалы и жди, глаз не смыкая в туман гляди, в серый, мглистый туман гляди: бурное море лежит впереди! Полон опасностей путь, что ведёт мимо Древа к архипелагу», — с особым пафосом и трагизмом вывел последний катрен дядюшка. Эмилия вежливо покашляла и зашла в комнату.
Гостиная была просторной, имела три окна среднего размера и на удивление оказалась вовсе не напичкана разной механикой. Последнее обстоятельство даже несколько развеселило Эмилию.
— А я думала, что у тебя даже уборные механизированы, дядя Куникул! — подшпилила она дядюшку.
— Уборная механизирована, разумеется, — не стушевался Оддбелл, — но должно же быть в доме что-то от самой обыкновенной повседневной жизни. Знаешь — причастность к окружающей действительности, связь с реальностью, и всё такое. Ты готова к употреблению полезных морепродуктов? — сменил тон дядюшка, поведя открытыми ладонями в направлении большого овального стола, накрытого старинной скатертью, на которой были весьма искусно вытканы чайные розы на золотисто-коричневом фоне. Эмилия подошла к столу. Дядюшка, снова напомнив ей циркуль с уроков геометрии, шагнул, склонился и предупредительно выдвинул перед ней стул чёрного дерева с высокой резной спинкой. Девушка улыбнулась и уселась, придерживая подол. Оддбэлл выпрямился и трижды громко хлопнул в ладоши. Через минуту в гостиную прошествовали три поварёнка с тремя же маленькими тележками. Вернее, они не прошествовали. Они, собственно, въехали, стоя на низких ступеньках, расположенных за задними осями тележек, и управляя последними за счёт наклонов собственного тела в стороны. Тележки двигались на удивление тихо, не шипели, не свистели и не выпускали облаков пара и дыма. Эмилия засмотрелась на новое чудо.
— Дядя Куникул, а это… — кивнула она на ближайшую тележку, — Это как? Пара нет, трубы нет — как же они едут?
Э-ээ, — польщенно разулыбался Оддбэлл. — А это — работа молнии. Не той, которую ты видела в комнате, та так, маленькая, игрушечная. Ещё другая есть, большая, сильная. Я придумал устройство, способное собирать и накапливать ее силу, а потом постепенно отдавать её всяким механизмам. На основе этого устройства здесь работает немало машин. Работало бы в несколько раз больше, если бы детали для моего устройства не были пока что просто издевательски дорогими.
Как бы ни удивлялась Эмилия, она всё же решила строго следовать намеченному плану и довести до конца дело, ради которого приехала в Блэст-холл. Поэтому дождавшись, пока поварята накроют на стол и дядюшка тоже займёт своё место, она, как велят обычаи, отведала предлагаемых блюд, похвалила кулинарное искусство местного повара, (и надо сказать, совершенно искренне: угощение того стоило!), и приступила к застольной беседе.
— Скажи-ка, дядя, — так начала Эмилия свою речь, но тут же осеклась, подумав: «Тьфу… Безобразно похоже на… Ой, а на что, собственно? Хм. Не помню. У кого-то читала…» И, решив не отвлекаться по таким пустякам, продолжила:
— Скажи, а сколько правды в нашей старой фамильной легенде? Ну, которая про гнездо Великого Орла, про поэтический турнир и связанное с этим проклятие? Что это вообще такое? Оно существует на свете, Гнездо? Кто-нибудь его видел, или хотя бы знает, где его искать?
Оддбэлл замер, зажав креветочную шейку в зубах и придерживая двумя пальцами хвостик.
— Эм-мм? — промычал он, втянул креветку в рот, как макаронину, звучно проглотил, после чего немедленно расхохотался, откинувшись на спинку стула.
— Хи… — просмеявшись, обернулся Оддбэлл к племяннице, — Хихик-с! Вопросы, вопросы… К чему сразу столько? На что отвечать сначала? Где записаться на поэтический турнир, чтобы выиграть вечер в «Гнезде орла» на халяву, не нарвавшись при этом на проклятия тамошнего трактирщика, который, по слухам, неплохой малый, но язык у него — то ещё дрянное помело?
Теперь настала очередь смеяться Эмилии. Вежливо похихикав в поднесенную к губам салфетку, деушка, однако, не позволила свести разговор на шутку.
— Так всё-таки, что — правда в этой легенде, дядя Куникул?
Поняв, что намеренья племянницы разобраться в фамильных преданиях вполне серьёзны, Оддбэлл отодвинул полупустую тарелку и вытер салфеткой губы.
— Всё, — ёмко ответил он. — Кроме одного, пожалуй.
— Кроме… Чего? — Эмилия снова удивлённо приоткрыла рот, забыв о приличиях. Такого поворота событий она не ожидала.
— Проклятия. — дядя сегодня, видимо, решил поупражняться в лаконичности.
Эмилия запуталась ещё больше. Во всей истории проклятие-то как раз и казалось ей наиболее правдоподобным эпизодом.
— Дядь Куникул… Как же так? Объясни, пожалуйста, а то я во всём этом… Потерялась, — честно призналась девушка.
— Смотри, — Оддбэлл подскочил, «проциркулировал» до стенного шкафа, вытащил оттуда громадный фолиант, весьма похожий на тот, что дали Эмилии почитать на семейном совете, пришагал обратно и водрузил книгу на стол, небрежно сдвинув ребром ладони к краю полуопустевшую посуду. Затем открыл книгу, полистал, неразборчиво приговаривая себе под нос, остановился на нужном месте, разгладив разворот страниц вдоль корешка. — О! Вот. «Раздосадован был… трам-пам-пам… Эге… бросил в сердцах: «Ты скоро так до колибри до…» — дядя посмотрел на племянницу, словно оценивая, стоит ли буквально читать дальнейшее, и решив, видимо, что и так всё понятно, продолжил уже от себя: — Эми, ну сама посуди: какое ж это проклятие? Вот ты много сказок читала. Ведь много же? — Получив утвердительный кивок Эмилии, продолжил: — И часто ты видела, чтобы проклятия, да ещё такие глобальные, накладывались вот так вот примитивно, да ещё таким вульгарным способом? Я вот честно скажу: никогда. А читал я, думается, побольше твоего. Ну, во всяком случае, не меньше — это точно, — улыбнулся Оддбэлл, по-сычиному склонив голову на бок. — Что-то тут не так, с этим проклятием. Давно собираюсь покопаться в исторических источниках, да всё никак руки не доходят. Ну и, потом, я ж летать-то, как ни крути, умею. А там дальше помнишь, что говорится? — Увидев в глазах племянницы искреннее недоумение, Оддбэлл удивился: — Так ты что же, не дочитала все истории о Проклятии до конца?
Девушка пожала плечами:
— Ну… В папиной книге, что он давал мне, всё заканчивалось как раз историей о наложении проклятия, а других книжек с такими историями у нас нет. Или, во всяком случае, мне их не показывали. А что там, дальше?
— Тут много историй, разных авторов, — продолжал оборотень, — И одна из них гласит, что… Так… Хм-хм-хмм, — дядюшка снова полистал книгу, — Вот: «Лишь тот, чьи крылья не знают неба, долетит туда, где ни разу не был, увидит то, что никто не видел, узнает истину, и она поменяет местами землю и небо».
Последние строчки Оддбэлл прочитал нараспев, чуть понизив голос. Получилось почти как у бродячих лирников, что слагали героические баллады и исполняли их на ярмарках к вящей радости праздной толпы.
— «Поменяет местами землю и небо»? Это что же — притяжение земли, чтоли, закончится? — уточнила Эмилия. — Или это иносказание?
— Иносказание, конечно, — покивал дядюшка. — Поменяются представления об истине, я думаю. Ты сначала считал, что оно так, а там вдруг окажется, что всё на самом деле наоборот. Что-то в этом духе.
— И-ии… Куда же для этого надо долететь? — задала следующий вопрос Эмилия, почувствовав внутри то самое «волшебное замирание», которое бывает, когда понимаешь, что настоящее Большое Приключение согревает своим нетерпеливым дыханием твой затылок. Ха! Ещё бы! «Чьи крылья не знают неба»! Чтобы не понять, что эта фраза про неё, надо быть кем-то ещё тупее, чем курица. Из всех перевёртышей, чья звероформа хотя и имела крылья, но не позволяла воспользоваться ими по прямому назначению, лично ей был известен только дядя Патрик по отцовской линии. Но Патрик, хоть и был милейшим оборотнем и хорошим другом Эмилии, всё же совершенно не годился для приключений и авантюр большего масштаба, нежели, перекинувшись в пингвина, отправиться эпатировать публику на благочинном городском гулянье в честь зимнего перелома года.
— «Куда-куда». «Куд-куда!» — немного обидно поддразнил племянницу Оддбэлл. На Огненный архипелаг, конечно. Туда, где Туманное Зеркало и Гнездо Великого Орла.
Так Эмилия получила ещё один ответ, даже не задав прямого вопроса. Теперь достаточно было взглянуть на любую из старинных карт, которые во множестве хранились в сундуке в отцовском кабинете, чтобы узнать расположение Гнезда с точностью до цифровых координат. Девушка поняла, что основная цель визита достигнута. Пора было возвращаться домой, чтобы как минимум уложить в сознании лавину информации, полученную при посещении Блэст-холла. Уходить не хотелось. Дядюшка располагал к дальнейшему общению, с ним было не скучно, всегда интересно и неожиданно, а его книгохранилище вообще было пределом мечтаний. Но и терпение родителей тоже было не резиновым. Задержку дочери ещё на день они могли, мягко скажем, не понять. Так что, как только прерванный завтрак был закончен, Эмилия, сердречно поблагодарив Оддбэлла за гостепреимство, изъявила желание откланяться. Дядя возражать не стал, быстро собрал в дорогу нехитрое (по его, разумеется, меркам) угощение и изъявил готовность проводить племянницу до места, где она оставила свою лошадь. В последний момент, когда всё было уже собрано, и они уселись было на прощальной скамеечке, Оддбэлл вдруг звонко хлопнул себя по лбу, вскочил и стремительно ушагал в дом. Когда вернулся, в его руках была книга, небольшой дорожный томик в крепком кожаном переплёте.
— Вот. Тут собраны все основные легенды, что ходят вокруг этой пресловутой истории с Великим Орлом и его якобы проклятием. Полистаешь на досуге. Держи, — оборотень протянул книгу Эмилии. Та с радостью приняла подарок, сердечно поблагодарив дядюшку, и даже чмокнула его в щёку, для чего ей пришлось почти встать в седьмую хореографическую позицию, рассмеялась, представив комичность ситуации со стороны, и они вместе отправились к станции трубопароэкспресса. Когда стремительное перемещение закончилось, и Дэвгри, сытая и ухоженная, уже бодро цокала копытами по камушкам подъездной дороги, Эмилия оглянулась. Оддбэлл стоял, словно болотная цапля, почему-то поджав левую ногу и уже привычно склонив голову на плечо.
В лесочке было празднично и многолюдно — вернее, люди валялись под каждым, даже низкорослым кустиком, причем в разных позах и с разными начинками. Но больше всего было пивных компаний, от которых веяло сушеной рыбкой, вареными раками, но чаще банальными картофельными чипсами, от которых, кроме крошек, никакого удовольствия. Джас растерянно бродил между тощими деревцами уже полчаса, но так и не сумел отыскать более-менее уединенного места для трансформации, зато постоянно приходилось перешагивать через тела и отдыхающих, периодически наступать на тех, кто окащался слишком неповоротливым или опьяневшим и вдобавок еще и извиняться. Ну не драться же с человечиками, особенно когда сам пребываешь в плохом настроение — прибьешь и не заметишь, а потом еще и дислокацию менять, и от закона этого глупого людского прятаться. Так что проще процедить сквозь зубы «сорри», думая больше не про извинения, а про то что это аглицкое слово очень созвучно с родным «сор» и «сорить» — так что получается даже не извинение, а завуалированное оскорбление. Джас вздохнул: говорить в лицо радостно лыбящимся или злобно скалящимся людям, что они мусор на сытый желудок — совсем не то удовольствие, как сказать то же самое в морду изумрудного гаденыша. И надо же было проиграть из-за какой-то там ореховой пасты.! И еще этому недомерку дали приз за артистичное поедание орехов.
Через полчаса Джас в очередной раз разочаровался в людях — они благоухали пивом, подгоревшими шашлыками и чипсами изо всех даже самых укромных уголков. Причем чем лучше укрытие и дальше от места общих гуляний расположено, тем больше народу там затихарилось. Пока искал место для уединения, получил четырнадцать приглашений на банку пива и двадцать шесть на стопку водочки, а еще шесть номеров телефонов, нацарапанных на всем, что попалось под руку: от пустой пачки до мужской майки — причем свой контакт на бывалой одежде написал сам владелец и еще так загадочно подмигнул: мол, мы с тобой еще продегустируем пасты с орешками. Джас предпочел с искренней благодарностью принять запачканную травой и кровью (пятно было настолько реалистичным, что перепутать с кетчупом было сложно) майку и ретироваться побыстрее. А то мало ли, вдруг неожиданный поклонник еще и штаны на память преподнесет.
Примерно через час блужданий Джас осознал, что придется топать к шоссе, ловить попутку и добираться до родимого дома самым примитивным и долгим способом. И в лучшем случае до своей «пещерки» он доедет только часика через четыре — это для летящего дракона триста километров — тьфу, всего полчасика крыльями помахать, а вот для пешего или машинизированного человека — сплошные неудобства. Были бы деньги — можно было бы вызвать такси и хотя бы с максимально доступным комфортом подремать на заднем сидении, пока водитель крутит руль. Джас грустно фыркнул: последняя поездка настолько не задалась, что он чуть не съел водителя, несмотря на то, что тот был далеко не деввственницей и не красавицей, а вредным и противно пахнущим мужиком за сорок. Но денег после спячки не было, а призом не расплатишься. Этот дипломчик с пластиковым кубком даже на десять километров не потянут. И вот почему жизнь такая несправедливая? Джас вздохнул раз, другой, с немым, но выразительным упреком уставился в небо и тут же споткнулся о чью-то протянутую ногу. Еще падая Джас успел оскалиться и приземлился пылая гневом прямо на развалившегося поперек тропинки Чака.
Дракончик валялся на матрасике из притоптанной травы в компании трех девиц, причем одна была рыженькой, вторая — блондиночкой, а третья — жгучей брюнеткой. Как раз все расцветки и масти как по заказу. Девицы были в самом соку, и даже доведенные до нужной кондиции изрядной порцией фруктового пива — то есть готовы были хихикать даже над заезженными шутками и обниматься с первым встречным незнакомцем.
— Какие красотки, — Джас, чтобы позлить бывшего соперника, не стал поспешно подскакивать на ноги, а лишь чуть приподнялся, удобно подставив ладонь под подбородок. Сексуально прищурился и азартно причмокнул губами, едва не прожигая взглядом легкомысленные наряды красоток. — Я бы с такими зажег… новогоднюю елочку.
Девицы синхронно хихикнули и оценивающе уставились на второго победителя соревнований. Чак отчетливо заскрипел зубами, чувствуя что этот раунд он проиграет — по человеческим понятиям и меркам он на фоне крепкого и мужественного конкурента выглядел подлетком.
— А вы знаете, прелестницы, что я как истинный джентльмен, — Джас приосанился, принимая выигрышную киношную позу, — всегда угощаю дам самым вкусненьким…
— Именно, бедрышками предыдущих пассий, которым повезло меньше, — четко пробурчал Чак. Но девицы сочли это уместной шуткой и поглядывать на Джаса взялись с куда большим интересом и даже завуалированными намеками.
— Конечно, — Джас откровенно заулыбался, — что может быть вкуснее сочных ляжек соперника или соперницу, особенно когда они зажарены в собственном соку и с хрустящей корочкой… м-м-м…
— А вы повар? — уточнила блондинка, похлопав ресничками.
— Немного, — казалось улыбнуться еще шире невозможно, но у Джаса получилось. — Я владелец ресторана. — И дракон, пользуясь тем, что с первого взгляда может запомнить любую картинку вплоть до малейших деталей, принялся описывать интерьер и блюда какого-то швейцарского ресторанчика из каталога. Эту бесполезную в быту книжку ему подбрасывали в почтовый ящик четыре раза в год, хотя он так до сих пор не воспользовался ни скидочными купонами, что вклеивались между страницами, ни божественными бонусами на путевки, ни сертификатами на покупку брендовых вещей почти за полцены. Зато каталоги годились для охмурения простодушных девиц — достаточно было пролистать за чашкой кофе один раз, чтобы разливаться соловьем. — А этот милый мальчик у меня работает официантом, — Джас обвиняюще ткнул пальцем в изумрудного гаденыша. — И я был настолько любезен, что отпустил его погулять на праздник и даже выдал премию на расходы и девочек, хотя он ее и не заработал еще честным трудом. Так что не тушуйтесь, красотки, паренек при деньгах — пиво вам точно оплатит, а, может еще и на пакетик чипсиков расщедрится.
Чак извернулся и укусил Джаса в плечо — впрочем дракончик во время монолога тоже делал попытки выбраться из-под навалившегося на него тела, но разные весовые категории и размеры превращали потуги в беспомощное барахтанье руками и ногами, что еще больше веселило зрительниц.
Кусался дракончик больно: зубы у него были острые, а челюсти сальные — недаром же он так орехами хрупал. Да и пасть была приличная — так что не просто шкуру прокусил, но еще и кусочек мясца отхватил. Джас взбесился не столько от неожиданного укуса наглого щенка, но еще и потому, что гаденыш опять задел его драконью гордость. Да что там задел — нанес сокрушительное поражение: потому что позволять себя кусать в плечи могут только самки да и то постоянным партнерам. И это считается чем-то вроде ласки — знака принадлежности, когда оба в обличьях. А тут…. если вдруг встретишь кого из родичей, то как докажешь, что вкусили или, точнее, искусили в человеческом облике да еще так удачно попали почти в интимную зону?
— Ах ты, шалунишка, — проворковал Джас, с трудом удерживаясь, чтобы не оторвать паршивцу голову. — Видите, девушки, я ним ловить нечего — он ведь больше по мальчикам любит флиртануть. Но я добрый, поэтому терплю все его выходки — он ведь приходится мне троюродным племянником и, сами понимаете, его бедной матери я не могу отказать и выгнать засранца на улицу. Она ведь одна сына растила, ночей не спала, мяса… то есть хлеба не доедала, света белого не видела, работала сутками…
— Ты такой молодец, — брюнеточка до глубины своей тонкой души прониклась историей о бескорыстном добром дяде, владеющим, судя по описанию, мишленовсикм пятизвездочным рестораном, что даже придвинулась вплотную и нежно погладила по плечу, исключительно из дружеского расположения. — У тебя такое большое сердце.
Джас едва не закатил глаза — ну как можно рассуждать о величине внутренних органов без вскрытия? Сплошная профанация. Да и сердце у него нормальное — было бы большим — это для драконов первый признак надвигающейся старости и скорой смерти.
— Ты такой добрый, — рыженькая решила не утруждать себя придумыванием комплиментов и поэтому просто повторила: — очень добрый.
— А у меня есть вейп с фруктовым миксом, — блондинка предвкушающей зажмурилась. — Он безвредный и вкусный, хотите?
Ее подружки радостно согласились, Джас тоже кивнул, больше из вежливости, хотя попробовать новый аромат дыма было интересно. Не то чтобы он коллекционировал вкусы, но на кухне была специальная полочка с элегантными флакончиками, где хранились разные колечки дыма. Наловил он их в разные годы и в разных местах — просто для дракона совершенно не сложно вдохнуть новый аромат, окутать его своим дыханием, как коконом, подержать в пасти, дожидаясь пока дымок станет прочным как камень, а потом осторожно выдохнуть в кристально чистую тару. Жаль только, что часто нельзя открывать пробки, чтобы насладиться ароматом — выдыхается или смешается с воздухом пещеры.
Блондинка вытащила из микроскопической сумочки приличных размеров банан, расстегнула невидимый замочек и вытащила здоровенную трубку. И пояснила в ответ на удивленное моргание Джаса, который недоумевал как можно впихнуть невпихуемое, что она поклонника ретро. Джас по-джентельменски улыбнулся и проглотил все свои возражения насчет того, что трубка-банан — это н ретро, и даже далеко не классика, а просто тупой товар с распродажи. И меланхолично стал наблюдать как блондиночка проделывает привычные манипуляции: заливает жидкость, засыпает ароматический порошок, и с наслаждением делает первый глубокий глоток.
— Ты так талантливо отдаешься любому делу, — Джас изо всех сил старался не расхохотаться, — что тебе бы в кино сниматься.
— Кино — это ерунда, — убежденно отказалась блондиночка, чем немало удивила опытного дракона. — А вот андеграунд — тема. Дыхнешь?
Дым был приятным, сладким и фруктовым, а еще с легкими нотками корицы, так что если закрыть глаза и ориентироваться на обоняние, то запросто можно было представить, что нюхаешь корзиночку с живописно разложенными фруктами в шоколадной крошке. Джас привычно прихватил себе колечко дыма на память и передал вейп следующему желающему. Трубка пошла по кругу, градус дружественного общения повысился, бородатые анекдоты становились с каждой затяжкой все смешнее, а девчонки прикольнее и примерно на пятой вдохе вейпа Джас заметил, что накопившееся раздражение как-то незаметно растворилось в облаках ароматного дыма. А запах корицы усилился и все больше напоминал о новогодней выпечке, с которой так любил возиться 1 января его отец.
— Понимаешь, — Джас погрузился в воспоминания детства и охотно делился ими с брюнеточкой и рыжулей, которые так уютно устроились одна с правого бока, а вторая под левой рукой, — это было похоже на волшебство. Заметенные снегом улицы, мороз постукивает по окнам своим волшебным посохом, и везде тишина и темнота — ни души. А у нас жарко топится печка и в доме пахнет яблоками, их только что для пирогов достали из подпола и корицей.
— Вы жили в частном доме? А где? — сонно поддерживала разговор рыженькая, не протестуя против поглаживаний и едва не мурлыкая от удовольствия, когда теплая рука Джаса скользила по ее шейке.
— В деревне, в пригороде, — Джас втянул новое колечко дыма. Не объяснять же, что триста лет назад, когда он был маленьким, городов как таковых не было. И люди просто жили в своих домах, с небольшими участками и занимались ремеслами, разводили живность и растили овощи для себя на огородиках. И его родители жили также, предпочитая городскую жизнь традиционному драконьему уединению. С другой стороны, когда люди охотятся на драконов, зная что те обитают в отдаленных пещерах и чахнут на грудах сокровищ, то действительно спрятаться под маской обывателей — проще.
— В деревне хорошо, там полынь та-ак пахнет, — рыженькая зевнула и растерянно ткнула пальчиком перед собой, — ой… кажется, это не просто смесь… девочки, меня вставило!
Джас принюхался — смесь как смесь, точно не наркотик, он бы почувствовал, но все же тоже чуть повернул голову и присвиснул: похоже, его тоже торкнуло. Потому что он видел дракона, изумрудного, пыхтящего и чихающего паром и дымом. Джас моргнул несколько раз, пытаясь прогнать наваждение. Но галлюцинация не пропадала, наоборот встряхнулась и недовольно заворчала, недвусмысленно намекая, что ей что-то не нравится. Джас огляделся, пересчитал по головам свою компанию и пытаясь понять, кто еще видит дракона. Судя по очумевшим выражениям на мордашках, дракона видели все, кроме Чака — потому что именно его и не хватало.
Джас невежливо стряхнул со своей руки рыженькую, чтобы от души хлопнуть себя ладонью по лбу. Тут даже дело не в драконьем кодексе, принятом в четыреста двадцать седьмом году, и гласившим что «ни при каких обстоятельствах нельзя принимать истинный облик, если находишься в видимости двух и больше людей, и не уверен в своих силах и возможностях убить намертво всех свидетелей». И не в том, что другой дракон, оказавшийся поблизости, обязан помочь собрату, пусть , они даже и находятся в крайне враждебных кланах, сохранить инкогнито всего рода — это уже по канонам акта, принятого в дополнение к закону в пятьсот шестьдесят третьем году на общей ассамблее. И уже как-то без разницы, что этот изумрудный недомерок — всего-то двенадцать метров в высоту — выиграл на том дурацком гастрономическом состязании… но должна же быть хоть капля мозга в голове, чтобы не творить такие безобразия на глазах в почти трезвых девиц и еще пяти-шести десятков культурно отдыхающих граждан, что уже вооружились смартфонами и азартно стали щелкать фото и записывать видео.
Джас застонал теперь от человеческой глупости: неужели они не видят, что своими восторженными воплями и вспышками только злят дракончика, который уже и так на предельной точке кипения — вот-вот начнет метаться из стороны в сторону и плеваться… чего у него там в арсенале припасено? На огнедышащего не похож вроде, хотя кто знает с этими современными мутациями. Может ледяными иглами или струями воды, или мощным потоком воздуха. И тогда что, уносить ноги? Бросать свою пещерку? Джас припомнил с любовью обставленные комнаты, уютную деревянную кухню в своем доме и тоже рассвирепел. Потерять отлаженную и привычную жизнь из-за травянистого недоумка — да ни за что! Проще убрать самого дракончика куда подальше, чем ходить и догрызать очевидцев на переполненный желудок.
— О! Смотрите! Лазерное шоу! — заорал Джас во весь голос, получилось не хуже чем у ведущего с микрофоном и мощными колонками.
Народ от воплей мигом оживился, засуетился, готовый бежать и наслаждаться зрелищем. Общая суматоха как раз дала Джасу несколько важных секунд, чтобы трансформироваться. Собственно второй облик он всегда находится рядом, просто надо чуть сместить границы сознания и надеть второе тело, словно привычный, заношенный и жутко удобный домашний костюм. Про человеческий облик так выразиться нельзя — это, скорее, парадный смокинг, который где не надо слишком узок, а где требуется еще вдобавок и муляет.
— Шоу объявляется открытым! — пафосно выкрикнул Джас и рванулся к изумрудному дракончику, рассчитывая подцепить гаденыша и рвать когти в места подальше и побезлюднее, а уже там заставить мелкого любыми доступными и запрещенными средствами вызубрить все триста девяносто семь пунктов обязательных и дополнительных правил.
Но план провалился еще на старте: Чак не собирался никуда лететь ни на собственных крыльях, ни подвешенным за загривок. Да и для собственного возраста он дрался и уворачивался весьма неплохо, чувствовалась отличная боевая школа. Джас на гибкость и ловкость тоже никогда не жаловался, но подцепить верткого дракончика удалось только с четвертого броска.
Визуально Джас был крупнее в два раза и, соответственно, сильнее. Но удержать трепыхающегося дракончика не сумел — и тот шмякнулся обратно. Благо, никого не придавил — люди, то ли повинуясь древнему инстинкту самосохранения, то ли ради лучшего обзора, но расступились, образуя что-то типа арены. Джас сплюнул и, кажется даже попал, но не в того, в кого стоило. И снова кинулся ловить дракончика.
Очевидно, что Чак решил принять смертельный бой, потому что так отбиваться и кусаться можно только с кровным врагом, когда между тобой и противником кровь, как минимум, десяти родственников. И Джас уже не раз проклял и свою идею утащить придурка, и свою спасательную миссию, и свое упрямство — нет бы все бросить, раскланяться и свалить в сгущающиеся сумерки в гордом одиночестве. Так нет — пикировал, ловил, и даже прилагал драконовские усилия, чтобы не покалечить, а просто нейтрализовать. А потом Чак начал плеваться молниями. Причем эти стрелы разрядов у него получались разноцветными и, хвала всем богам со всех их пантеонами, короткими, то есть быстро таяли в воздухе. Джас прекрасно понимал, что будь дракончик чуть поопытнее и постарше, то осталась бы от шоколадного трехсотлетнего дракона только обугленная тушка и гора далеко не позитивных воспоминаний. Зато люди с восторгом приветствовали каждую новую молнию.
Со стороны зрелище действительно было красивым и завораживающим: яркие голубые, зеленые, фиолетовые и сиреневые молнии, что разрезали вспышками темнеющее небо; две огромные фигуры, выделывающие такие пируэта, каких и на самой крутой компьютерной графике не увидишь, плюс огромная реалистичность изображения, которое еще сопровождается шумом крыльев, грохотом разрядов и ахами-вздохами толпы болельщиков. Особо ушлые даже на деревья полезли для улучшения обзора, хотя теперь полем поединка стал уже не лесок, а весь простор над территорией фестиваля — просто среди верхушек и сам особо крылышками не помашешь, да и от плюющегося соперника не слишком удобно уворачиваться.
Через минут десять активных воздушных налетов и атак, Джас понял, что кружиться таким макаром они могут долго — пока кто-нибудь первым не выдохнется и не сдастся на милость победителя. Если бы вопрос стоял насчет размазать изумрудного гаденыша, то до полного финала хватило бы и одной атаки — все таки у него самого и дальность огненного плевка больше, и меткость намного лучше, да и силы немеряно. Но отходить от первоначальной задачи почему-то не хотелось — то ли жалко стало обормота, то ли просто обидно, что и так малочисленное драконье племя лишится еще одного придурка. Впрочем, как раз-таки придуркам, обычно везет: насвинячат и свалят по быстрому. А страдали и погибали от рук охотников обычно порядочные и законопослушные драконы. Но шоу надо было как-то заканчивать и Джас решил, что одно попадание молнии — тем более, что Чак немного выдохся и разряды получались уже тусклые, — он выдержит и ринулся в лобовую атаку, чтобы с лету смять и оглушить противника, а затем подхватить и утащить.
Изначально план был хорош, но вот на стадии реализации что-то пошло не так — и Джас врезался не в самого Чака, чтобы сшибить и перехватить, а аккурат головой в живот изумрудного дракончика. От такого тарана мелкого снесло в бок, а удар вызвал вполне закономерную биологическую реакцию. Особенно если учитывать, чего нажрался и не успел до конца переварить дракончик.
— А шоу-то какое-то говнистое!!! — с возмущением заорали люди внизу, когда на них полетели ошметки бургеров, огрызки травы и капли непереваренной ореховой пасты.
— Зато реалистичное, — рявкнул Джас и подцепил наконец-то устало плюющегося Чака пастью за хребет. — Воздушная феерия закончилась! — последняя фраза прозвучала вообще неразборчиво, но задерживаться и разъяснять Джас уже не стал, а со всем накопившимся злобным энтузиазмом заработал крыльями.
— Что?! – разом возопили охотник и «добрая» доктор, проявив удивительное единодушие. Переглянулись даже, — Как?!
— В окно выскочил, — растерянно сообщила девушка, предъявляя на всеобщее обозрение какой-то серый клок.
— Это что еще?
— Брюки.
— Что?!
— Ну я пыталась его перехватить, — пожала плечами Тиффани, — а он так рванулся, что…
— Куда он побежал? – охотничьи навыки Дина включились быстро и полно, и даже гудевшая голова заткнулась – боль смыло притоком адреналина. Если шериф доберется до своего «комитета», то эта история кончится плохо… – В какую сторону?
— В гараж!
— Черррт…
— Чтоб ему энурез пришел хронический! – обозлилась Мильда, — Чтоб ему Альцгеймер… Прости, Тифф. Кто останется с пациентом?
— Ты! – дружно прозвучал дуэт голосов.
— У вас размягчение мозгов? Тиффани, давай ты!
— Ты же медик!
— А ты будешь бегать за этой жертвой допинга? А сердце?
— Дин, скажи ей!
— Присмотрите за Сэмом, — только и сказал Дин, бросаясь к двери. Его надо догнать, этого психованного прислужника ненормального призрака, найти, пока он не натворил дел, срочно!
— Дин! – голос догнал его уже в дверях, уже почти в нешироком больничном коридоре с цепочкой ламп на стенах… Догнал – и остановил. Как ударил в спину.
Говорил Сэм.
Знакомый голос брата, просто родной… и так здорово, что он пришел в себя… только почему-то по спине дружно затопталось стадо мурашек. Сейчас что-то будет… Сейчас.
Вот.
Карие глаза, странно посветлевшие, и лицо… какое-то странное. Нет, лицо было его, знакомое до последней родинки, и все-таки… Как это? Выражение изменилось! Словно Сэм внезапно сбросил лет пятнадцать.
— Дин! – по-детски радостно улыбнулся младший брат, — Дин, смотри, что я умею!
— Сэ… о!
В следующий миг противогаз, который они отобрали у Сэма вместе с одеждой, вдруг взмыл в воздух как обалдевший призрак. Он ракетой пронесся по палате, чуть не зацепив капельницу, увернулся от Мильды (та сама шарахнулась от ожившего средства защиты, как от бубонной чумы) и метнулся к Дину.
— ***! – выразился Дин чисто от неожиданности, а внезапно спятившая армейская принадлежность затанцевала в воздухе перед его лицом, игриво мотая хоботом.
— Ой мамочка! – ахнула Тиффани.
— Орга-ан размножения…. – выдохнула растерянно Мильда…
Странное ругательство не прошло незамеченным — карие глаза обиженно захлопали ресницами.
— Не нравится? – разобиделся Сэм. – Злая…
Противогаз завис в воздухе и неловко задергался, пытаясь изобразить всемирно известный жест – покрутить пальцем у виска… То есть в данном случае хоботом. Какого черта?
— Сэм?!
— Что? Вот, смотри, это весело!
К слонику присоединилась капельница… Прозрачный пакетик лихо нарезал круги вокруг пританцовывающего слоника. Бред… Поправка – телекинез. Сэм, вот чтоб я когда-нибудь еще разрешил тебе пить…
— Мистер Винчестер, вы можете успокоить этого… экстрасенса? – Мильда кипела, — Это все-таки оборудова… Господи! Я сошла с ума?
В воздух поднялась эскадрилья шприцев…
Что ж такое… Кем Сэм себя вообразил – ребенком? Нет, шериф еще дешево отделался! Чтоб ему хронический нестояк…
Зеленый «слоник» залихватски махнул хоботом и его тут же «повело» — как пьяного. Пьянеют ли резиновые изделия, Дин размышлять не стал. Он и так прекрасно знал, кто именно здесь пьян ( исключая его самого).
— Сэм! Приятель, возьми себя в руки! Нам надо поймать одного типа, а потом покажешь, ладно?
Зря сказал.
— Взять в руки! – хихикнул глубоко нетрезвый Сэмми. – Классно.
В следующий миг Мильда сдавленно охнула, а Дин быстро перешел на русский словарь папиного друга Майкла – английских выражений для мнения о шерифе уже не хватало…
Пол под ногами мелко затрясся, по палате прошелся воздушный вихрь, и вдруг загустел, стал твердым и дернул вверх! Плиты пола ушли из-под ног, и Дин повис в воздухе, лицом к лицу с Мильдой. Сэм озорно заулыбался:
— Тили-тили-тесто, жених и невеста!
Твою мать! Мимолетом глянув в лицо гарпии (очень рассерженной гарпии) Дин похолодел. Сэм, придурок, что ты творишь? Шериф! Надо поймать шерифа!
— Сэмми, отпусти немедленно! Сейчас же, слышишь?!
Но тому явно было море по колено: оставив братика поболтаться в воздухе, он примерился к Тиффани. Ее габариты, очевидно были молодому экстрасенсу не по силам –огорченно дернув плечом, он решил сосредоточиться на ком-нибудь помельче…
Помельче, к несчастью, нашлись. Откуда в больничке мисс Гарпии взялась крыса, никто из них так и не узнал – хотя поборница стерильности очень желала б это знать (и потом доставала Дин вопросами, может ли его брат разговорить грызуна, чтоб узнать, где тот живет, и как его «выселить). Но несчастливая звезда местной крысы указала ей дорогу в эту палату именно сейчас. Тиффани пискнула, обеими руками зажав рот…
— Мышка! – обрадовался Сэм… – Цып-цып…
«Мышка» не горела желанием знакомиться с чокнутыми экстрасенсами, да кто ж ее спрашивал!
— Хорошая… – проворковал Винчестер-младший… – Сейчас станешь летучая…
Что? Сэм, нет!
— Не смей!
Куда там! Крыса подлетела как на батуте и зависла между Дином и Мильдой. Шерсть на несчастном грызуне встала дыбом, четыре лапки вполне сошли б за восемь – так ожесточенно они замолотили по воздуху, а глаза живо напомнили беднягу-белку из какого-то мультика – вот такой же несчастный вид… Мильда посмотрела на крысу, крыса на врача… Впечатление было для бедняги-«мышки» слишком сильным и она зажмурилась… Дин ее понимал, но черт, долго это будет продолжаться?
— Сэм, очнись!
Воздух резанул двойной визг – Тиффани, до сих пор в молчаливом ужасе глядевшая на «мышку» наконец не выдержала, заверещала как баньши и птичкой взлетела на кушетку. Тут же рухнувшую… Подстегнутая визгом, крыса задергалась так активно, что преодолела два метра и вылетела в окно…
— Дин! – Мильда забрыкалась норовистой лошадью – взяла полезный пример… С крысы.
Дин был занят – он поминал мать шерифа в таких выражениях, что почтенная дама позеленела б от злости…
— Дин!
— ***!
Пол подскочил и с отчетливым шлепком врезал пониже спины. Двойной удар – сверху рухнула Мильда… А негодяй экстрасенс завозился на постели и сообщил сонно:
— Спать хочу. Расскажешь сказку?
********! Ох, Сэмми…
Где-то заорал кот…
— Мобильник, — простонала Мильда… – Ох, черт…
— Мисс Харпер? – зазвучал в трубке голос… – Я Мигель Савеска, помните? Полицейский. Тут наш шериф интересные вещи рассказывает…
В комнате похолодало. В момент.
Неведомый Мигель говорил громко и четко, его, наверно, даже Тиффани слышала… Дин напрягся:
— Кто? – спросил он одними губами.
— Заместитель нашего шерифа, — шепнула Тиффани, осторожно выбираясь из обломков кушетки.
— Черт!
Значит, эта сволочь уже добралась до своих… Как же он успел, демон его забери?! Ведь всего-то прошло минут пять! Надо уносить ноги. Быстро. Тиффани метнула растерянный взгляд на затихшего во сне Сэма и наклонилась за его вещами – кажется, она и Дин подумали об одном и том же. С девушками не случится ничего плохого – они под защитой своего замужества, а вот Дин и Сэм…
Мильда тем временем молчала в трубку, точно ее приморозило.
— Мисс Харпер? – наконец не выдержал мобильник. – Вы там?
— Мистер Савеска, — тон Мильды непостижимым образом сплетал в себе скрежет танковых гусениц и холод снежной лавины, — Могу я узнать, по какой причине вы позвонили мне, чтоб изложить некие соображения вашего непосредственного начальника? В половине четвертого утра?
Теперь приморозило всех. Даже Тиффани. Даже свернувшийся в сонный клубок Сэмми буркнул что-то типа «холодно» и натянул простыню по уши… Дин готов был поклясться, что мобильник имел очень виноватый вид.
— Видите ли…
— Вас, мистер Савеска, я должна была увидеть через три недели. На плановом медицинском обследовании. Если вы считаете, что можете разбудить меня в такое время, то я имею право посчитать, что вам нужна экстренная медицинская помощь? Что у вас? Диарея?
— Нет, мисс…
— Мы уходим, — прошептал Дин, пока мобильник нервно пытался доказать, что не нуждается в госпитализации… И психолог ему тоже не нужен (боже упаси) И проктолог…
— Подождите, — прошипела свежеиспеченная мисс Эриксон, для надежности прислонившись к дверям, перекрывая выход, и снова принялась растаптывать заместителя шерифа по телефону, — Ваш начальник и городской совет будет осведомлен о вашем вопиющем поведении. Вы б еще в спальню ко мне вломились!
— Не дай бог, — искренне выдохнул мобильник, — Ой, простите мисс гарп… Харпер. Но он говорил о вас!
— Бог? – переспросила язвительно циркулярная пила, по недоразумению родившаяся человеком и даже медиком (бедные пациенты)
— Уитт! – нервно выкрикнул телефон, прожигаемый тремя взглядами, — Он явился на пост пять минут назад и сказал… простите мисс Харпер … что вы – его жена…
— Что-о-о?! – в голосе женщины вскипел вулкан. До того искренне возмутилась, что Дин сам бы поверил! Жжжженщина!
— Мисс Харпер… Он еще сказал, что мы все должны вооружиться и пойти ловить охотников на привидений. А то они все вокруг засыплют солью и сожгут кости…
— Чьи?!
— Понятия не имею! Он странно выглядит, — понизила голос трубка. – Явился с нарушением формы одежды, попытался отобрать у нас оружие…
— С каким нарушением? – заинтересовалась гарпия, удивленно вскинув брови при виде внезапно заалевшей Тиффани.
— Без брюк, — осторожно уточнил Савеска, — Как вы думаете, мисс… Харпер, может, это нервный срыв или типа того?
Я смотрю по сторонам. Никакой волчицы, утесняющей меня, нет. Я ее выдумала, породив из нетерпения сердца. Я не позволила Геро узнать правду, и все те страхи, что предназначались ему, взяла на себя.
Они плещутся во мне, как проглоченное ядовитое зелье.
Я пытаюсь отвлечься, сосредоточить свое внимание на деталях осязаемой и понятной реальности.
Комната в башенке предназначена для влюбленных. Жена владельца гостиницы, как видно, приложила немало усилий, чтобы обратить ее в подобие будуара.
Три четверти комнаты занимает кровать. Витые подпорки для полога украшены купидонами. Полупрозрачный от старости бархат портьер и мебельной обивки так же избыточно заткан младенцами с луками и стрелами.
На противоположной стене гобелен с изображением страдающей дамы. Дама выглядывает из окна башни и протягивает руки к рыцарю в верхнем правом углу ковра, а центральное место в незамысловатой композиции занимают овцы.
Гобелен очень старый, местами побит молью. Вместо лица у дамы неровное пятно, вместо рта и носа грубые нити основы.
Я уже с четверть часа, пытаясь унять нетерпение и бег растревоженных мыслей, воображаю далекий оригинал, некогда вдохновивший художника. Ничего не выходит.
Тогда я падаю на кровать и пересчитываю застывших гроздьями купидонов. Как же их много! Они будто облепившие связку колбас жирные мухи. Но где же она? Где Анастази?
Скрипит дверь. Я не слышу шагов, но мне достаточно предчувствия. Она только что вошла, точно в назначенный час. В сером неброском плаще, в суконной юбке и черном, под горло, шерстяном лифе без кружев.
Обедневшая, благочестивая вдова, безликая, схожая расцветкой с городской стеной, способная слиться с ней и обратиться в тень. На парижской улице я прошла бы мимо, не бросив в ее сторону взгляд.
— Анастази?
Я и спрашиваю, и утверждаю. Придворная дама скидывает капюшон. Под ним те же строго утянутые в узел блестящие волосы и худое лицо.
Она, пожалуй, еще больше осунулась. Скулы и крылья носа обозначились резче, а глаза запали. Пламя в них темное, недоверчивое.
Я быстро поднимаюсь ей на встречу. Кто мы теперь? Союзники? Враги? Я судорожно подбираю формулу приветствия. Как бы не оскорбить ее и вместе с тем не показаться навязчивой. Сказать ей, что рада ее видеть? Вот уж нет!
Выразить благодарность? Но как это сделать, глядя в этом мрачное и злое лицо?
— Вы желали меня видеть — сухо начинает Анастази. – Зачем?
Пока её не было, мне не терпелось начать разговор, но едва разговор начат, как я теряюсь. Напасть косноязычия.
— Я… я хотела вас поблагодарить.
Звучит неубедительно. Скверно. Анастази презрительно приподнимает бровь.
— За что?
— За ту записку, что получил Липпо. Если бы не вы…
Теперь у нее дергается рот.
— Это самое меньшее, что я могла для него сделать. К тому же, без всякой надежды. К счастью, ваш лекарь оказался достаточно любопытен и скор на принятие решений, чтобы следовать за автором записки. Он покинул свой дом менее, чем через четверть часа после того, как получил ее. И вернулся так же поспешно.
— Вы следили за ним?
— Не я. Но мне донесли в подробностях. Надеюсь, вы не находите меня чрезмерно недоверчивой? Я должна была убедиться, что мое послание дошло до адресата и что оно… возымело действие.
— Да, разумеется, у меня и в мыслях не было в чем-либо вас подозревать. Я бы на вашем месте поступила точно так же. Не сомневаюсь, что вам и дальнейшее известно.
Анастази чуть прикрывает глаза. Ей не так просто поддерживать разговор. Ибо предмет этого разговора любимый ею мужчина, а собеседница – ее счастливая соперница.
И каждое мое слово о нем, без сомнения, причиняет ей боль. Я будто колокол, возвестивший утрату, глашатай, читающий приговор.
— Я знаю только, что он… жив — тихо отвечает Анастази – Собственно, большего мне знать и ненужно. Необязательно. Главное, он в безопасности.
Анастази замолкает и делает несколько стремительных шагов к потертому креслу. Садится на самый край. Вся прямая, жесткая, колючая.
Я понимаю, что ее раздирают противоречия. Она будто страна под властью мятежников. Гордость сражается с любовью. Она не желает, чтобы я, соперница, заметила её слабость, её женскую сердечную уязвимость.
И в то же время она изнемогает от потребности говорить о нем, произносить его имя, следовать за ним пусть даже посредством чужих глаз и прикосновений. Схватка жестокая, с кровавой пеной и брызгами.
— В самом деле оспа? – отрывисто спрашивает она.
— Нет. Это была корь.
Я возвращаюсь на просторы кровати, чувствуя, что напряжение первой минуты спадает.
— Я так и знала. Этот невежда что-то напутал, — яростно шепчет Анастази.
Я вижу, как белеет кожа на костяшках ее стиснутых пальцев.
— Оливье всегда его ненавидел, всегда искал средство избавиться от него. Убить его. И вот, наконец, нашел.
— А может быть, наоборот? Нашел средство спасти? Если бы ваш лекарь правильно распознал болезнь, то Геро остался бы в замке.
Анастази бросает на меня быстрый взгляд. Но мое замечание скорее отягчает участь придворного медика. Каким бы мотивом не руководствовался Оливье, он разлучил придворную даму с ее возлюбленным.
— Нет, все, что угодно, только не это. О спасении не может быть и речи. Оливье завистлив и злопамятен. Он не терпит чужого великодушия. К тому же, он одержим властью. Геро был олицетворением всего, чего лекарь не понимал, презирал, а, следовательно, боялся. Для него Геро был опасен. Ибо не поддавался влиянию. Им невозможно было управлять. А так хотелось… Оливье мечтал через фаворита стать вторым Руджиери, наперсником герцогини, хранителем её тайн, управлять ею, опутав тонкими нитями страха и недомолвок. Геро должен был бы стать проводником его воли, но оказался настолько глуп, что отверг все честолюбивые притязания. Оливье рассматривал герцогиню как предварительную ступень. Сначала сестра короля, затем его мать, ибо Мария Медичи всегда прислушивалась к мнению дочери, а затем и сам король. Но Геро своей непроходимой глупостью и упрямством сразу же, еще три года назад, лишил его всех надежд. Оливье затаил злобу. Банально отравить фаворита было бы слишком опасно. Случись подобное, он первый попал бы под подозрение. К тому же, герцогиня не раз предупреждала, что, если с Геро случится непоправимое, лекарь первый ответит за это, даже если не виноват. Но смертельная болезнь — это долгожданный шанс.
— Боже милосердный, не могу представить, чтобы Геро мог кому-то помешать.
На губах Анастази мелькает печальная усмешка.
— О, вы удивитесь, ваше высочество, как много тех, кто желал ему смерти, и сколько имен я могу назвать.
— Но почему? Разве Геро пытался кому-то перейти дорогу?
— В том-то и дело, что нет! Он ни у кого ничего не отнимал. Как раз наоборот. Он всячески старался ни во что не вмешиваться, избегал подарков и милостей. Он отвергал даже сам этот титул – фаворит! Но именно это всех и пугало. Он слишком отличался от тех, кто был рядом. Другой на его месте следовал бы по проторенному пути, принимал бы подношения, оказывал бы услуги. Как это делал Кончини, когда состоял фаворитом при особе королевы-матери. Подсказывал бы своей знатной любовнице кого вознаградить, а кого отправить в ссылку. Собирал бы коллекцию драгоценных камней, скупал бы замки. В конце концов, приобрел бы титул. Но Геро, по нелепости характера, ничего этого не делал. И даже намеков не понимал. Тогда его сочли чрезмерно расчетливым, затевающим неведомую игру. А так как разгадать это игру никто не смог, то Геро был признан опасным.
— Отчего же?
— От того, что слишком красив и умен. А также от того, что честен, искренен, великодушен и добр. Одним словом, потому что другой. Его щедро одарила природа и Господь не оставил милостью, дал ему разум и любящее сердце. Вы же и сами это знаете, ваше высочество, люди не прощают душевного великодушия и чистоты. Наши с вами собратья по аду в первую очередь уничтожают лучших. Ибо рядом с этими лучшими они осознают свою ничтожность, свою телесную и сердечную ущербность.
— Его пытались убить?
— Подобно Оливье многие строили планы. Я знала, что среди приближенных герцогини существует нечто вроде заговора, негласная оппозиция, пожелавшая свергнуть неудобного и неуправляемого фаворита. Но дальше разговоров дело не шло. Ваша сестра как-то обмолвилась, что в случае несчастья, пусть даже это несчастье будет выглядеть, как непререкаемая случайность, наказания не избежит никто, без учета вины и доказательств. А ее слова в том мире, где я живу, чего-то да стоят. Заговорщики испугались. Но я приняла собственные меры. Его слуга Любен и горничная Жюльмет, кроме прямых обязанностей, исполняли так же обязанности телохранителей. Каждый из них был мне обязан, и я могла рассчитывать на их преданность. Но они и без моих приказаний отдали бы за него жизнь.
— А Геро, он…
— Он ничего не знал — быстро поясняет она – Ни об опасности, ни о слугах — телохранителях. Он бы и не поверил, расскажи я ему об этом. Ему, бедному узнику, кто-то завидует! Да может ли такое быть! К тому же, он всегда думает о людях лучше, чем они того заслуживают. Взять того же Оливье. Геро не раз оправдывал негодяя. А люди, подобные лекарю, не прощают великодушия. Для них сострадание — это свидетельство слабости.
Я готова слушать Анастази и дальше, ибо то, что она рассказывает, позволяет мне заглянуть в недавнее прошлое моего возлюбленного, в те ужасные годы, о которых мне почти ничего неизвестно.
Я никогда не решусь заговорить с самим Геро, не посмею даже надеяться, что со временем он позволит мне разделить с ним всю тяжесть воспоминаний.
Он будет скрывать эти воспоминания, как уродливый шрам, как свое позорное клеймо, избегая касаться даже намеком этой незаживающей раны.
Но мне необходимо заглянуть в эту рану, как врачу, чтобы попытаться очистить эту рану от нагноения и наложить повязку из нежности и заботы.
Пока он еще не позволяет к себе прикоснуться, почти теряет сознание от малейшей неосторожности, поэтому мне приходится действовать вот такими окольными средствами.
В том, что Геро всегда грозила опасность, нет ничего удивительного. Само его существование должно вызывать ярость у тех, кто поражен невежеством. Эти души испытывают боль, подобно существам, живущим в вечном мраке.
Мне однажды довелось видеть выброшенную прибоем глубоководную рыбу. Я, разумеется, не знала, что это за удивительное создание, уродливое, с белесой полупрозрачной кожей, сквозь которую проглядывали внутренности, огромными выпученными глазами, оказалось лежащим на песке у моих ног.
Существо выглядело ужасно, карикатурно несуразно, будто его намеренно изуродовали.
Невежественный рыбак, оказавшийся поблизости, с криком бросился бежать, громко призывая Деву Марию и святого Януария.
Я и сама, несмотря на свое природное здравомыслие, готова была признать в этом создании порождение ада, плод демонской фантазии, но старый боцман, служивший у нас садовником и повидавший всех морских тварей живыми и мертвыми, объяснил мне, что так выглядят обитатели глубин, куда не проникает солнечный свет.
Там внизу царят вечный мрак и вечный холод, существа, живущие там, обычно слепы или обладают зрением настолько слабым, что едва отличают день от ночи.
Глаза их увеличиваются в размерах и обращаются в ловушки для заблудивших солнечных лучей. Вот почему у рыбы они такие большие, огромные мутные пузыри.
Чешуя рыбы – мягкая, склизкая и бесцветная. Это потому, что там нет солнца, объяснил старый моряк. Если держать цветок в темноте, то его листья и бутоны так же утратят свой цвет.
Конечно, суеверные моряки всех подобных созданий называли детьми дьявола, но в действительности это всего лишь несчастные создания, вроде огромных слепых червей, только обитают они в воде. «Их там много» — заключил свой рассказ боцман.
Среди людей таких созданий тоже немало. И они тоже живут в темноте. У них тоже бесцветная склизкая кожа и мутные глаза. Все они бояться света. Эти души – обитатели подземелий, сумеречных пещер.
Они подобны безногим и бескрылым личинкам, которые способны лишь поглощать пищу. Их мечты просты – еда и вязкое тепло. Они сражаются за кусок посытнее и обращают в пищу даже тело собрата. Чудом проникший в застойную воду солнечный луч вызывает у них ожог. Им ненавистно все, что отвлекает их от влажного прозябания. Яркость цветов, гармоничность форм, насыщенность звука все это вызывает ужас.
Это непрошеное вторжение вызывает сотрясение всех жирных, илистых слоев, где они обитают, пестуя свои желудки. Они тут же стремятся изгнать нарушителя, чтобы вернуть прежнее спокойствие. Эти личинки готовы пожрать нежную стрекозу в отместку за её крылья, цветок – за чарующий аромат, а птицу – за пение.
Красота и свет действуют болезненно, напоминают о собственном неисправимом уродстве, принуждая взглянуть на себя в божественное зеркало.
Время от времени в этом гнилостном мире ненависти и страха воплощаются светлые и мудрые души. Эти души светятся, будто солнечные осколки. Эти души умеют любить и мечтать. Они прекрасны.
Это уже не личинки, но бабочки, обретшие крылья.
Я бы хотела знать, есть ли у этих душ выбор; опускаются ли они в трясину добровольно, исполненные сострадания, или Господь приносит их в жертву во имя искупления, как сделал это со своим Сыном.
— Вот эта запись, о которой я говорил вам, мистер Риддл. Сработало опознавание одного из названных вами имен. И кое-что еще.
Рональд У.Д. Форбс, ведущий куратор Агентства времени, вызвал из списка файл. Он был озаглавлен «Девушка, собака, война»: согласно протоколу, подобные, не связанные напрямую с работой Агентства ключевые слова не давали поисковым ботам метрополии обнаруживать и портить — или красть — материалы.
Риддл коротко кивнул, и Форбс запустил видео.
Приватная кабинка заведения с одного из увеселительных астероидов. Парень с прической настолько архаичной, что она выглядела остромодной, и его настолько же архаичная собака-робот вошли внутрь.
Риддл подался вперед. Ага! Акционер заинтересовался, значит, вызвать его не было ошибкой. Форбс выдохнул. А ведь даже имя еще не прозвучало.
Парень устроился за столом, закинув ногу за ногу, а его собака медленно и неуверенно поднялась в воздух и спланировала на соседний табурет. Из ее угловатой морды вырвался луч света, и на столе перед парнем выросла голограмма: девушка в длинном платье, а может, в мантии. Темные прямые волосы, стройная, кажется, совсем молодая. Лица с ракурса съемки разглядеть не получалось. Голограмма была совсем маленькой, и казалось, что перед парнем стоит какое-то мифическое существо, о которых так часто говорят обитатели астероидов.
— Связь установлена, — сказала девушка.
— Слышу тебя ясно и четко, Романадворатрелундар. И вижу тоже.
Девушка выпрямила спину, откинула волосы назад.
— Значит, именно ты исполнял роль контроллера времени? Очень… интересно познакомиться с тобой, Каан.
Парень наклонил голову, как любопытная птица, подпер щеку ладонью.
— Нам не нужно знакомиться, леди-президент Галлифрея. Я и так с тобой отлично знаком. — Он захихикал, жмурясь.
— Это было очень смелым, даже отважным решением с твоей стороны…
— И льстить мне тоже нет необходимости, Романадворатрелундар. Тебе нужнее встреча со мной, чем наоборот, и я это знаю.
— Можешь называть меня Романой, — сказала девушка.
— Нет, мне нравится твое полное имя. Оно так занятно произносится. Как скороговорка. Все ваши имена такие.
Девушка развела руками.
— Как хочешь.
Парень — Каан — улыбнулся, вернее, скривил губы в попытке это сделать. Даже скрытая 3D камера с ее низким качеством выдавала его тайное недовольство.
Риддл замер, наклонившись вперед, и крепко переплел пальцы.
— Ты вмешался в уже измененные события и вернул вещам их прежний ход, — сказала Романа. — Ты знаешь, к чему это приводит.
— Фиксированная точка во времени и пространстве. Вы, таймлорды, теперь ничего с этим не сможете сделать, особенно сейчас, — произнес Каан с удовольствием.
— Но мы можем договориться. Тебе тоже нужно кое-что от нас, — ответила Романа, — а нам… мне — от тебя.
— Торгуешься с далеками? — Парень снова хихикнул и заерзал на высоком табурете.
— Вряд ли тебя можно считать далеком, Каан. Нам нужна гарантия, что Харкнесс выживет во время Дня чуда. К-9! Загрузи и передай чертежи регулятора парадоксов. Если установить его в консоль ТАРДИС, она сможет проникать…
— Я не нуждаюсь в ваших чертежах, — перебил ее Каан. — Я сам соберу парадоксальный регулятор. Кто знает, что вы можете в него встроить? Бойся данайцев.
Голограмма замигала, но через пару секунд восстановилась.
— Я не смогу долго говорить с тобой, — сказала Романа. — Ты согласен?
— Так вы совсем-совсем не сможете переждать войну, если у вас не окажется в распоряжении его манипулятор временной воронки? — спросил Каан. — Не к чему будет привязать Галлифрей?
Форбс остановил запись. Каан на экране замер, протянув к голографической девушке руку и открыв рот.
— Вот! Этот человек не числится среди агентов, но у него есть манипулятор. Видите, на запястье? И он говорит о чужом. О манипуляторе агента В-17, это его кодовое имя.
Риддл медленно повернул голову.
— Вы считаете, я не могу самостоятельно обработать эту информацию, мистер Форбс, и прийти к тем же выводам? — спросил он негромко.
— Нет, что вы…
— Включайте запись.
— Ты и без меня знаешь ответ, — сказала Романа.
— И я — я! — ваша единственная надежда, так, Романадворатрелундар? Я замкнул эту точку, и теперь все: ваше прошлое, настоящее и будущее — зависит от того, захочу ли я помочь вам? — спросил Каан так тихо, что приходилось вслушиваться в его речь. — А что взамен?
— Назови свою цену, — проговорила Романа так же негромко. — Ты знаешь, этот канал связи нестабилен. Только то, что у тебя и у меня есть К-9, дает возможность контакта. Если ты будешь и дальше тренироваться в остроумии и пытаться унизить меня, мы можем вообще не успеть ни о чем договориться.
— Моя цена очень низкая, — ответил Каан. — Я сделал все сам, все, что хотел бы получить от вас — создал точку, которую вы не сможете нарушить, потому что иначе ваше, таймлордов, существование окажется под вопросом. Сделал так, чтобы вы не смогли изменить ничего из нашего прошлого, не изменив к худшему свое. Вы не сможете стереть из времени ни Сека, ни меня, ни остальных наших сородичей. Но вы обязательно начнете нам мешать. Ему. У него ведь временная капсула — ваша. Оставьте его в покое, когда все закончится. Сотри из Матрицы и других ваших баз записи о временных контурах его ТАРДИС, и этого будет достаточно.
— Если я сотру ее контуры, то ты установишь регулятор парадоксов в его консоль, сделаешь так, чтобы он сумел вытащить из реальности «Дня чуда» капитана Джека Харкнесса, обеспечишь, чтобы тот выжил? — Романа покачала головой. — Ты ведь знаешь, что это будет означать для тебя? Для тебя лично, я имею в виду?
Каан сел ровно, сложив руки на столе, потом наклонился вперед, пристально глядя на голографическую девушку.
— Тебя это не должно волновать, Романадворатрелундар.
— В таком случае, — сказала она, — договорились. И все-таки ориентируйся на чертежи, записанные твоим К-9. Вы, далеки, гораздо лучше используете заемные технологии, чем развиваете свои. Кто может гарантировать, что регулятор твоей разработки будет действовать корректно?
— Ты сама сказала, что я не могу считаться далеком, — парировал Каан. — Обойдешься.
Романа звонко рассмеялась.
— Рада была познакомиться, контроллер времени.
Каан покачал головой.
— Я не контроллер времени. Я всего лишь твой Оби Ван Кеноби, принцесса. Твоя единственная надежда. Не потеряй ее. К-9! Прекращай трансляцию.
— До свида… — начала Романа, но моментально погасла.
Каан поднял голову и пристально, внимательно посмотрел прямо в камеру. Улыбнулся — на этот раз более дружелюбно и весело. А потом поднял руку и приложил два пальца к виску.
Запись закончилась. На мониторе застыл логотип Агентства.
— Занести запись в архив? Под каким грифом? — спросил Форбс. — Уверен, она будет для нас весьма полезной. И надо проверить, кто такой этот Каан, и Романа…
Риддл потянулся одними плечами и встал.
— Нет, Форбс. Никакого архива. Сотрите эту запись. Уничтожьте ее.
Конечно, Акционер имел приоритетное право принимать решения и мог позволить некоторое самоуправство, но так явно нарушать протокол?
— Но… — начал Форбс.
— Никаких «но». Сотрите. И забудьте то, что здесь видели. Это не ваша тайна, и не Агентства. — Риддл широко улыбнулся и добавил: — Она моя, и никто, кроме нас с вами, не должен об этом знать.
Он подошел к пульту и в два быстрых щелчка кнопками удалил копию записи.
— Теперь носитель. Оригинал.
Форбс, вздохнув, извлек кристалл из ячейки и подал Риддлу. Тот бросил его на пол и с хрустом раздавил каблуком.
— Эта грязная тайна, — сказал Риддл с неприятной улыбкой, — принадлежит мне лично, и когда-нибудь я вытащу ее из небытия. Но не сейчас. Не сейчас. А теперь, Форбс, расскажите мне другие, приятные новости. Ведь у вас есть такие, я надеюсь?
И Форбс, подавив вздох облегчения, кивнул.
Очнулась Мила от пробившегося сквозь плотные шторы яркого солнечного луча. Девушка сморщилась и тут же охнула от боли, пронзившей все тело. Моментально разболелось сразу все — грудь сдавило, в животе будто ворочался огромный еж, ноги просто отваливались в бедрах. Что с нею было?
Попытки встать провалились. Она осознала, что самостоятельно двигаться не может и тихонько заплакала. Память постепенно возвращалась, но от этого стало только хуже. Лучше бы она не помнила этого кошмара! Тяжелое чужое тело, боль в животе, между ног, вывернутые руки, едва не разрывающиеся суставы, широко раздвинутые ноги… И лицо того, черноволосого…
Зверское и какое-то брезгливое лицо огненным клеймом отпечаталось в памяти и не собиралось отступать… Мила попыталась стереть слезы, потекшие в уши, но ей не удалось поднять руку. С трудом повернув голову, она увидела, что ее руки и ноги прочно зафиксированы ремнями к кровати, а сама она почти вся в бинтах. Одеяло кто-то отложил на край узкой койки, потому девушка смогла, кое-как приподнявшись, разглядеть собственное тело. И зрелище не радовало совершенно. Она вся до бедер была забинтована, а на животе толстая повязка уже пропитывалась кровью.
К кровати подошла знакомая ей демоница, поправила подушку и что-то пропела.
— Лежи, лежи, девочка… — нежные руки погладили непослушные короткие каштановые волосы Повелительницы. Она смогла выжить, большего от бедняги пока требовать нельзя.
Вошел Зэриан, похмыкал, осмотрел Милу, зачем-то поднял веки, пощупал пульс, велел разбинтовать живот. Мила попыталась подсмотреть, что же там такое болит, но целитель легко и мягко толкнул слабую девушку на подушку, приказав не напрягаться. Приказ в основном касался служанки, поскольку сама девушка языка демонов не поняла бы.
— Ну что ж… — протянул демон, едва касаясь пальцами послеоперационного красного шва, сочащегося кровью. — Без магии так и будет медленно заживать. Увы, тут я бессилен, слишком уж слаб человек… Смените повязку.
Пока служанка готовила чистые бинты, демон вымыл руки и аккуратно смазал свежий шов новой порцией заживляющей мази. Главное — не занести никакой заразы в тело, а все остальное заживет. Девчонка крепкая, даром что не демон. Другие вон пищали б и дергались из-за каждой царапины, а эта упрямо молчит, только комкает простыню почти прозрачными пальцами. Ничего, сейчас все закончится.
Лэртина легко, как пушинку, приподняла тельце Повелительницы и ловко убрала старые бинты, подстелила новые, и, только положив девушку обратно, принялась перевязывать заново раны.
— Что со мной будет? — спросила Мила, но ответа получить не смогла. Да и зря все это, какой смысл спрашивать у тех, кто тебя не понимает?
Блондинка что-то ласково ворковала, как с маленьким ребенком, лекарь в сторонке гремел склянками. И поговорить не с кем. Злые слезы отчаяния хлынули по щекам, сбегая по старым дорожкам и прочерчивая новые. Что за жизнь? Что за мир такой… Ведь в сказках все было далеко не так…
— Давайте быстрее лекарство, ей очень больно, — затарахтела Лэртина, поторапливая целителя.
— Сейчас. И коту понятно, что ей больно. Со сломанными ребрами и вырезанными внутренностями, — буркнул Зэриан, но смешивать порошки стал быстрее. — На, пусть пьет маленькими глотками, не заливай сразу все. И есть пока не давай ничего, кроме жидкого. Не стоит нагружать и так раскуроченное брюхо.
— Слушаюсь, господин, — склонилась демоница, быстро схватила стакан и поднесла к губам Милы. Желтая мутная взвесь не имела вкуса и была как мел, но Повелительница морщилась и с трудом глотала.
— Может еще и горло передавлено? — спросила служанка, видя такую медлительность.
— Синяков нет, — отрезал Зэриан и плюхнулся в кресло. — Да и если б он ее душил, мы б тут не корячились…
Мила и Лэртина всхлипнули одновременно.
— Вот мразь, так мразь, — буркнула демоница и убрала стакан на тумбочку. — Что ж нам так с Повелителями не везет? Зря эта девочка пожертвовала собой, чтобы он жил.
— Ну… — многозначительно потянул целитель, потом хлопнул себя по колену и вскочил. — Сейчас кой-чего принесу для поднятия настроения.
Он быстро смотался в свою комнату при лазарете, извлек из потайного шкафчика в буфете большую пузатую бутыль с коричневой жидкостью и вернулся. Лэртина украдкой вытирала слезы чистеньким платочком, пациентка благополучно уснула. Вот и ладушки. Демон достал стаканы, осмотрел их на свет и щедро плеснул напитка в оба.
— Попробуй, — он кивнул демонице, вручил стакан и плюхнулся обратно в кресло. Спать не хотелось, он успел уже отоспаться сутки после операции, оставив Повелительницу на попечение служанки да парочки пигалиц-помощниц. И не прогадал — человечка не приходила в себя двое суток, он уж подумал, что неправильно рассчитал дозу наркоза или имеющиеся вещества ядовиты для людей, но пронесло. Девушка пришла в себя, теперь ей оставалось только пить лекарства, спать и изредка питаться бульоном. А целителю откровенно хотелось напиться. Нет, нажраться.
— Ну как? — он взглянул яркими серебристыми глазами на довольную демоницу.
— Превосходно! — отсалютовала простым стеклянным стаканом та.
— Тогда пей.
Говорить не хотелось. Думать не хотелось, но выключить свои мысли было намного сложнее, чем закрыть рот. Зэриан смаковал коньяк и думал горькие мысли. О том, что он сам никому не нужен, о том, что раса демонов вырождается, как ни крути. Вместо нормальных, хоть и воинственных демонов появляется все больше безнаказанных маньяков и главный среди них — Повелитель…
Сереброволосый демон устало склонил голову на грудь. Ему не повезло родиться во время правления отца Аркала, не повезло жить и при самом Аркале, штопор ему в глаз… И этот маньяк не успокаивается. До целителя дошла неприятная весть об оргии, учиненной на следующую ночь после женитьбы. И ладно бы нормальной, так ему привезли двоих демонов не в самом лучшем состоянии после всего того… Отравились каким-то дерьмом. Ничего, практикантки наколотили им такого коктейля, что страдальцы быстро прочистились.
Скромненькое желание подать в отставку, купить на отшибе возле глухого леса участочек, построить домик и забить на все демон подавил. Если не он — то кто? Больше никто здесь не будет честно выполнять свою работу и лечить. Именно лечить. Другие целители не брезговали создавать яды, наркотики и прочие гадости, продавая их остальным демонам. И никто другой бы никогда не спас человечку. Померла и померла. Зачем ее спасать?
Морали нет. Дружбы нет. Любви нет. Есть только похоть, ненависть, жажда и злоба. А еще мерзость и выгода. Демон поколотил остатки на дне стакана и хмуро стукнул его об тумбу. Из всех тысяч обитателей дворца до иномирной девчонки было дело только спивающемуся целителю да низвергнутой служанке. Всем остальным плевать с высокой колокольни.
Глухая тоска грызла душу. Нормальных демонов почти не осталось. Жизнь превращалась в ничтожный фарс, с кровавыми брызгами, пьянкой и пустым сексом. А смысла жизни как не было, так и нет. И не будет никогда. Потому что боги давным-давно отвернулись от этого мира, Повелителю на все плевать, воевать не с кем, и вся агрессия выплескивается внутрь — в самое сердце государства. В столице, во дворце.
Мила слегка заворочалась и застонала. Лэртина подхватилась, поправила съехавшую подушку, приложила ладонь ко лбу девушки.
— Жара нет, — констатировала она. — Только плохие сны.
В подтверждение тому девушка закусила губу и слезы потекли из-под прикрытых глаз.
— Я пойду поем, — зачем-то буркнул целитель, устав наблюдать за пациенткой. Хотелось размять ноги и отвлечь зациклившиеся на всякой опасной ерунде мозги. — Тебе принести чего-нибудь?
— Пирожных, если не трудно, — стушевавшаяся демоница потеребила подол своей формы и опустила глаза. Сам придворный целитель будет носить ей еду. Неслыханно! Но Зэриан славился своей эксцентричностью и не гнушался сделать что-то хорошее для тех, кто его не бесил.
— Отлично. Тогда будь тут, я на всякий случай кликну Майту.
Если бы не сломавшаяся ячейка криокамеры, старикашка Сид не болтался бы под ногами у следующей смены экипажа. И не пытался бы вырвать бразды правления у нынешнего боцмана – могучего, успевающего за десятерых, но совершенно неконфликтного унгурианца, которого Сид совсем замучил, доказывая, что у людской расы принято слушаться наистарейших.
Уставший извиняться перед дезинформированным унгурианцем и отчаявшийся вправить мозги зарвавшемуся ветерану, капитан Бентон не раз пожалел, что давным-давно не списал боевого дедулю. Выход из создавшейся ситуации был один – уложить его обратно в криокамеру, а значит, придётся посетить ближайшую технически продвинутую планету и купить сгоревшую деталь.
Ближайшей по курсу оказалась Тисса расы луноликих, о существовании которых Бентон даже не подозревал. Но космодромы на планетке имелись, на орбите с корветом связался автоматический диспетчер, поэтому капитан без тени сомнений приказал сажать корабль. Сомнения появились у него уже после посадки.
Космопорт был абсолютно пуст. Ни кораблей, ни пассажиров, расположившихся в залах ожидания, даже обслуживающего персонала – и того нет!
«Может, потому что сейчас ночь?»– мелькнула было мысль, но капитан.тут же отбросил столь глупое предположение. Даже если планетка далеко от популярных туристических трасс, где космические грузовики местных линий?
— Затмение, — вдруг пробулькал унгурианец и неожиданно меленько задрожал, завибрировав огромной, под тонну, тушей. – Мой народ всегда прятаться…
Космический спутник Тиссы действительно покрывался медленно наползающей чернотой, отчего непривычно тихий космодром стал выглядеть ещё более зловеще. К тому же за его оградой виднелись многочисленные строения, сильно смахивающие на кладбищенские склепы, вид которых заставил команду сгруппироваться плотней. И поближе к капитану.
— Наверняка в этом всё и дело! – бодро заявил Бентон, пресекая панику. – Очевидно, что-то религиозное. Аборигены в такое время не работают или вообще прячутся… Впрочем, не все, вон как раз и встречающие.
Совершенно непонятно почему обитателей Тиссы прозвали луноликими. На человеческий взгляд то были довольно противные прямоходящие жуки: огромные, с неприятной пеной в уголках челюстных щупальцев и агрессивно пульсирующим брюшком. Издаваемый ими вызывающий стрекот компьютер перевести не сумел, так и подвис, раскручивая на экранчике спиралевидную галактику с тревожным вопросительным знаком.
— Непонятно, — пробормотал капитан, — переводчик их даже не идентифицировал. И как нам теперь общаться? Тут что-то не то…
В это время луна Тиссы полностью покрылась чернотой, и ближайший к капитану жук чутко на это откликнулся, плюнув зашипевшей на бетоне пеной и хлестнув капитана жёстким усом по лицу.
— Ребята, отступаем, – скомандовал Бентон, начиная быстро пятиться и не собираясь поворачиваться к аборигенам спиной. – Оружие пока не применять… Стой! Ты что, команды не слышал?!
Но старикашка Сид уже вылез вперёд группы, картинно заслонил собой капитана, потянул руку к кобуре и… вытащил оттуда боцманский свисток. Ночь, потрясённая команда, атакующие аборигены — все содрогнулись от залихватского свиста, переходящего в невыносимый ультразвуковой диапазон.
После того, как жуки вдруг попадали замертво, в свете очищающейся луны появились, собственно, луноликие. Истинные хозяева планеты оказались малорослыми гуманоидами с очень объёмными щёчками, видимыми даже со спины. Луноликие очень извинялись, что не встретили инопланетных гостей как положено, но обычно в ночь ежегодного затмения они никого к себе не ждут. Занимаются насущными домашними делами, уничтожают очень опасную форму планетной фауны, которая именно во времена затмений выползает на поверхность в огромных количествах. .
— Домики-ловушки – это те самые «кладбищенские склепы», которые мы видели за оградой, — объяснял капитан Бентон своей команде, вертя в руках коробочку с новой деталью для ячейки криокамеры. – Жуков ловушка убивает как раз ультразвуком, поэтому храбрый, но несколько наивный порыв нашего дорогого ветерана действительно защитил команду. Мало того – столь дорогая деталь досталась нам совершенно бесплатно, но теперь в ремонте криокамеры нет такой острой необходимости. Уважаемый боцман, — Бентон замолчал, выдержав торжественную паузу, — наш славный ветеран добровольно остаётся на планете и собирается и впредь морить тарака… э-э-э, то есть следить за порядком уже не корвета, а целой планеты! Ура!
И пока Велена разминалась во дворе, ведьма взялась штудировать книгу на предмет защиты «от мущщин». И, как ни странно, заклинания находились. Видимо, не одна она озаботилась такой проблемой.
Разминалась Велена не то чтобы хорошо. Первые двое ничем её не удивили в принципе. Слишком недооценили её и слишком верили в себя.
Лишь последний, пятый, обрушив на неё широкий палаш со всей дури и ударом щита отбросив лёгкое тело на несколько шагов, едва не достал её лезвием. Просто потому, что действительно принял её всерьёз и не стал рассусоливать.
Вернулась Велена скоро, пусть и взъерошенная, но целая и невредимая. Её специфическое строение выгодно отличало фею от обычных женщин-воинов более лёгким костяком и узкими, почти мальчишескими бедрами, которые не мешали на разворотах.
— Они ушли, рыцари эти. Уговор дороже денег! — хмыкнула она, плюхаясь на табуретку перед чашкой остывшего чая.
— В следующий раз выпущу Машку, — пообещала Марья и пошла собирать обед для всей компании. В дом с мявом влетел Тишка, учуявший заваренный чай… Ведьма попыталась отпихнуть кота, но чуть не перевернула котел и выругалась. Денёк выдался не из лёгких. — Я тут нашла пару заклинаний, опробую на следующих идиотах, — пробормотала она, ставя перед феей тарелку с густым, утром сваренным супом.
Фея же, радостно дорвавшись до нормальной еды, а не того кошмара, который получался на кухне у неё, внезапно капитально так задумалась.
— Знаешь, мне вдруг стало интересно, как так могло получиться, что феи, которых я видела, как на подбор красавицы и физически по силе и скорости мне уступают, а формами куда больше похожи на нормальных женщин. Я выродок или особая боевая разновидность?
Марья задумчиво постучала ногтем по ложечке, а потом взялась наливать суп и себе.
— Я не могу ответить на твой вопрос, поскольку никаких других фей не видела… Но намного лучше считать тебя боевой разновидностью, чем выродком. Плюс ещё воспитание, условия жизни и все такое… Все мы росли под влиянием множества неопределенных факторов или событий, — ведьма взялась за ложку и сделала паузу, пока прожевала. — Кто знает, что бы из тебя вышло, появись ты в другой семье или попади в руки моей наставницы, например.
Велена медленно кивнула, под конец довольно смакуя наваристый бульон.
— Уж кто знает, может, так и есть, — задумчиво проговорила она и внезапно хмыкнула: — Такое впечатление, будто после той заварушки я тоже прошла какую-то инициацию. Во всяком случае, себе подобных я теперь чувствую даже на расстоянии, а ранее едва ли могла заметить, даже столкнувшись нос к носу!
— Хорошо хоть за тобой подобная орава не таскается, — Марья медленно пригубила отвар, раздумывая, что столько народу к ней не приходило еще никогда. Вот уж не было несчастья — жила себе, никого не трогала, никому не мешала, помогала, чем могла, и на тебе… То некромантов черти принесли в ее лес, теперь мужики табунами прутся. И будут переться до тех пор, пока она кого-то не выберет или же пока вся эта дрянь не пройдет сама собой. Но так мучиться год… Ведьма чуть не поперхнулась чаем, представляя, как целый год будет скрываться от всей этой шушеры. Перспектива была не радужная… — А то представляю, как бы мы вдвоем отбивались! — она чуть истерично хихикнула и сразу посерьезнела.
— Ну, моих мне пришлось бы убивать, вроде как у фей нет проклятия за насилие, — спокойно, словно речь идет о стирке одежды, проговорила фея, дернув узким плечом. — Согласись, повезло, что о проклятии полноценных ведьм знают даже полные придурки. Иначе нам правда пришлось бы убивать… желающих.
— Действительно пришлось бы, — Марья отчетливо передернулась от перспектив. Как собственно насилия, так и постоянных убийств. И ни то, ни другое ведьму не прельщало абсолютно. Кое-как доев, а точнее, просто впихнув в себя свой суп, она убрала посуду в заготовленное корыто и взялась за висящий на гвоздике фартук. — Пойду гляну Машку и Люську, чего-то ж кричали… Воду, наверное, всю выхлестали, жара ведь…
— Да, под такую жару… Ты б слышала, как от этих рыцарей воняло, с их-то латами! — хохотнула Велена, поднимаясь следом с опустевшей тарелкой. — Да, кто бы мог подумать, что за одной бедой пойдет еще одна, да еще и откуда не ждали! — пробормотала девушка, убирая косу за спину. — Тебе, кстати, помощь не нужна? Ну, не только с женихами, а вообще?
— Если тебе совсем-совсем скучно, можешь попробовать подержать Машку, — вреднюще усмехнулась ведьма. Вот уж кому не было дела до проблем с мужиками, так это козе. — Пошли, хоть проветримся. Кажется, в этом году солнце желает нас испепелить и превратить наш мир в подобие ада у чокнутых клириков. Читала, кстати, в деревне вчера объяву повесили? Там они не шибко грамотные, но староста прочел… Мол, прибудет скоро некий прославленный проповедник, чтоб ему пусто было… Опять настращает народ, придут сюда разбираться… Заняться людям нечем.
— Согласна, как раз попробую с ней договориться, — усмехнулась Велена, первой выходя во двор.
Марья прикрыла за феей дверь и пошла к колодцу набрать воды. Уж наверняка скотинка выхлестала все, что она им поналивала с утра, и теперь козы дружно требовали добавки.
— И ладно если проповедник устроит кошмар селянам, а представь, если ему тоже удачи захочется! — с этим смешком фея двинулась к колодцу, захватив свободное ведро. В такую жарень второе было не лишним.
— Я его за удачей к водяному пошлю, — пробубнила Марья, накручивая ворот. — Ему для полного счастья второго балабола не хватает… — ведьма набрала первое ведро и вылила в миску, предназначенную для кота и волкодлака.
Наполнив ведра, женщины вошли в хлев. Не привязанная Люська тут же стала ластиться к ногам, мешая пройти дальше. Машка же громко мекнула, напоминая, что вообще-то пить желает, а не ждать, пока кого-то там погладят. Со двора коротко рыкнул Вовчик, и себе добравшись до налитой в большую железную миску воды. Жара этим летом не щадила никого.
— Парит, будь оно неладно… Опять гроза будет, — Марья чуть отпихнула Люську ногой и налила козам воду. Просто поставить ведро для воды было слишком опрометчиво, так что пили они из намертво прикрученного к стене сарая старого, чуть сколотого корыта. И в случае с Машкой такие предосторожности были оправданы.
— Ну, гроза, если с дождем пообильнее — это самое то, я у себя засеяла вокруг дома все салатом, а поливать лениво, — фыркнула Велена, проходя следом. Люська опять кинулась ластиться, но на этот раз к ней. — Да, это ж надо было такое золотце на мясо продавать, совсем люди изверги! — фыркнула девушка, отходя в сторону и дожидаясь начала действа под названием «дойка козы Машки».
Марья покосилась на козу, которая, казалось, смотрела с вызовом. Мол, я знаю, зачем ты пришла, и ты знаешь, что я знаю, но я ведь так просто не уступлю. Со вздохом ведьма взяла пустое ведро.
— Ну что, паразитка, доиться будем или опять на лужайку вывести? — учитывая жару, обещание вывести на лужайку обозначало едва не проклятие. Увы, Машка не оценила и внаглую задрала хвост. — Ладно уж, разберемся с тобой. — И ведьма взялась привязывать козу за рога к столбу.
Велена же, тихо хмыкнув, двинулась следом, не мешая, но и готовясь помочь. Было интересно, подействует ли её сила на животное, у которого от природы характер мерзкий.
— Машка, ну не будь заразой, мы же тебя любим! — хмыкнула она, сверкая серебристым светом в глазах.
В ответ коза взбрыкнула, едва не задев ведьму копытом по ноге. Марья от души шваркнула козу попавшейся под руку тряпкой под зад.
— Зараза вреднющая… Вот на рыцарей ее спущу, чтоб и ей, и им неповадно было! — пригрозила она и ловко связала козе передние ноги. Задние, увы, связывать нельзя, поскольку иначе эту паршивку не удастся подоить.
А потом все же кое-как управилась с дойкой. То ли жара на Машку подействовала благотворно, то ли магия феи, в любом случае, коза слегка притихла. Ненадолго, до тех пор, пока ведро не наполнилось до середины. И тут же вредная животинка решила исполнить свой коронный финт и выбить ведро.
А Велена, как и не один раз раньше, спокойно его перехватила, злорадно взъерошив шерсть на макушке меж рогов.
— Фиг тебе, зараза мелкая! — фыркнула она, ловко перехватывая ведерко уже двумя руками. — Знаешь, Марь, а это забавно, учитывая то, что для нас обоих наличие мужиков, которым тебя надо, — это настоящее бедствие! — усмехнулась она, выходя из хлева.
— Мужики — сами по себе бедствие, — слабо улыбнулась ведьма, разматывая Машку и быстро отходя к двери, чтобы не нарваться на прощальный пинок. — Вот не знаю я, чего им спокойно не живётся. Узнай я, что где-то рядом болтается ведун с удачей — ну и боги с ним! Пусть живёт себе. Выберет себе женщину, и все закончится.
— Да уж! — фыркнула Велена, подходя к дому и ставя ведерко у крыльца, после того, как отогнала от него Тишку. — Кстати, заметь: все они — просвещенные рыцари и сторонники единоверия. Которое, мягко говоря, против существования ведьм, — проговорила она, садясь на лавку. — А ещё иронично то, что они все верят в «божественное» чудо удачи, которое можно получить от ночи с ведьмой.
— А потом эту ведьму да на костер, — пробурчала Марья и, подобрав Тишкину миску, плеснула в нее молока. Кот, уже вылакавший немного настоя (много не получилось, потому что тот горячий) повел несколько мутными глазами, но молоко все-таки попробовал. — Пей, прохвост пушистый… — это уже адресовалось Тишке. — А вообще, мне кажется, что проблема в голове. Вот будет хохма, если сюда еще и клирики заявятся или храмовники… Тоже за удачей! — хохотнула Марья, представляя, как Машка гоняет за двором жирненького такого упитанного клирика в длинной белой рясе. Вот уж точно — на такое зрелище даже безногие приползут посмотреть!
— Пф! — Велена, и сама представив подобную картину, негромко зафыркала, давясь от подступающего хохота. Да, она как-то совсем не ожидала, что мирный летний денёк в гостях у подруги разнообразится такими новостями!
— Ладно, управились — и хорошо, — отсмеялась ведьма и указала фее на дом. — Пошли, жару пересидим, нечего тут вариться на улице. У меня еще там вчерашние пирожки есть… как раз к чаю будут. О, уже и барахлишко высохло, — она походя провела рукой по совершенно сухой одежде и деловито взялась снимать её с веревок. — Вот бы гроза хорошая прошла, тогда и грибов будет… наберу и насушу на зиму.
— Да, грибы — это хорошо! — мечтательно прижмурилась Велена. — После дождика вместе пройдемся с корзинами, хорошо? Готовить я не умею, но насушить грибочков это ж самое милое дело! — улыбнулась девушка, без сожаления возвращаясь обратно в домик.
— Конечно, не проблема, — искренне улыбнулась Марья. И тут же помрачнела, замерев на пороге. За забором, полностью скрытым вьюнком, кто-то был. И намерения этого кого-то были ей прекрасно ясны.
— А ведьма здесь проживает? — тонкий, чуть фальшивящий голос ей не понравился до чертиков. Так говорят либо крысы, либо ябеды.
Волкодлак нехотя поднялся и отошел от колодца. Обнюхал с этой стороны забор и забавно фыркнул от попадания цветочной пыльцы в нос. А потом протяжно взвыл и, развернувшись, задрал лапу над тем самым местом. Похоже, некий умелец пытался проковырять во вьюнке дыру, поскольку оттуда тотчас же донёсся злобный мат, перемежающийся с воплями: «У, псина вонючая!»
Велена с усмешкой двинулась к калитке. Задумчиво повела носом и хмыкнула.
— И кто это тут у нас такой интересный сюда лезет? Парень, тебе не говорили, что к ведьмам без разрешения лезть нельзя?
— Да иди ты к черту! — с той стороны что-то гупнуло, зашуршало, треснуло и затихло.
Марья хмыкнула, рассматривая плотные заросли вьюнка, расцветающие синими и сиреневыми колокольчиками.
— Не сильно-то этому экземпляру удача нужна. Наверное, не рыцарь добрался! — она зашла в дом и взялась собирать на стол для подруги пирожки. В худосочную фею на удивление влезало много чего, а учитывая, что готовит она отвратно… Ничего удивительного в том, что наедается Велена в гостях от души и чтоб хватило на весь день. Да и Марье приятно было готовить для кого-то, был стимул стараться лучше. Для себя ведь можно на тяп-ляп сделать и не морочить голову.
За оградой тем временем опять зашуршало и кто-то сплюнул.
— Наверно, этот живёт недалеко, вот и припёрся… — усмехнулась фея, на этот раз усевшись на ту самую табуретку и на диво ловко балансируя на шаткой конструкции. — А ведь к тебе ещё маги попрут табунами, воры и убийцы…
— Слушай, может, лучше перетерпеть? — Марья подсунула Велене миску с пирогами и задумчиво откусила кусочек. — Сходить в деревню, выбрать кого знакомого… всяко лучше, чем какой-нибудь убийца… — ведьма передернулась и поспешила запить прожеванное остывшим отваром. — Хотя тоже противно… куда ни кинь — всюду клин.
Думать о таком варианте было так мерзко, будто ее облили ведром помоев. Но подумав, что вся эта шушера криминального мира будет обретаться за забором… Марья даже не могла определиться, что лучше. А ведь это только первый день из возможных страданий! Дернувшись, она чуть расплескала отвар, ругнулась и пошла за тряпкой вытереть стол. Нервишки ни к черту!
— Да уж. И то, и то на мой взгляд паршиво… — пробормотала фея, понимая, что сама от них спряталась бы в пещеру у горных пиков, чем согласилась бы на подобное. А потом вдруг резко подобралась, прикусив губу. — Мать, а давай спросом у Фаригора? Он же уже свою инициацию лет тридцать как прошёл, может, чего подскажет!
Авиация «Кондора» утюжила горы и долины, буквально растирая Басконию в пыль, но жители продолжали держаться. Надеяться на республику, на ее генералов, все никак не начинавших наступление на Северном фронте, и на себя, на то, что их стойкость уменьшит решимость и вермахта, и фаланги и хотя бы ненадолго остановит их. Тогда у них окажется время дождаться прибытия союзных войск. Странно, но факт: у Басконии и центрального правительства Испании, как и у соседней Кантабрии и Астурии сохранялись весьма странные отношения. Единственная, получившая автономию, Страна басков все время гражданской старалась держаться обособленно, прекрасно понимая, что может стать жертвой вторжения войск каудильо, а потому и попыток вмешаться и помочь республике почти не делала. Удачно избежав мятежей и восстаний военных сама, Эускади буквально отделилась от республики. Во главе Страны басков стояли националисты, лишь изредка и по крайней необходимости сговаривавшиеся с центральным правительством. И только когда Франко перенес тяжесть своего молота на автономию, поспешили с просьбами о незамедлительной помощи. Больше того, выделили сотню бойцов, не плохих, не хороших, но тех, у кого имелись семьи, отправиться в Валенсию и влиться в ряды республиканской армии. Как напоминание о необходимости скорейшего продвижения к Эускади, как хоть какая-то помощь. И как залог дружбы. Как заложники.
– Вот и вся недолга, – подвел черту Ланда. – Когда армия все же выступила, хунта тотчас ее остановила, и я не знаю, что тому причиной, не то предательство, свойственное младшему офицерскому составу, либо, не хочется думать, но вертится на языке, простое нежелание помогать националистам, не разделяющим взгляды правительства и…
– Микель, ты заговариваешься, – встрял Чавито. – Ты забыл, что во время наступления на Басконию начался мятеж троцкистов в Барселоне? Какая тут помощь, войска метались из угла в угол, чтоб успеть и там и там. Слава Негрину, он восстановил порядок.
– Да к черту премьера, он только в июне собрался нам помогать. И что в итоге, фалангисты его ждали, а бои уже шли на окраинах Бильбао. Какая уж тут помощь.
– Но ведь враги у нас оказались в тылу, как ты этого понять не можешь! Что нам делать, идти вперед, или развернувшись, сперва разобраться с восстанием? И на то, и на другое одновременно не хватало сил. Приходилось выбирать. Да и потом ваше правительство, оно тоже много чего себе позволяло. А поддержки, если уж напрямую, от него никакой.
Неожиданно вместо того, чтоб ругаться с Чавесом, Микель замолчал. Посмотрел по сторонам, на притихших товарищей и вдруг все же высказался.
– Потому и проиграли. Врагов искали за спиной, вокруг. Все носились с одной идеей, а кто не носился, оказывался шпионом и предателем. Нандо, ведь ты смотрел списки, ну что, много там было шпионов?
– Достаточно, – отрезал Чавито. – Можешь мне поверить. Я… я тоже видел эти списки, и те люди, которые… словом, они да, с червоточиной все.
– Все мы с червоточиной, – произнес глухо Бругейра. – Хватит, Даниэль, не хватало нам перед последним броском разругаться к чертям. Делить больше нечего.
– А кто прошлое помянет, тому глаз вон, – усмехнулся Пистолеро.
– Кто забудет, тому оба. Не забывайте про окончание поговорки, – влез всезнающий студент.
– Ты ее полностью только один знаешь, – согласился Рафа. – Мы как-то первой частью обходимся.
– И напрасно, – возразил Микель. – Вы забыли, что я так и остался в качестве заложника в интербригадах. И воевал как заложник. Да и не я один. Люди приезжали воевать за свободу, за республику, со всего мира приезжали, а оказывались между выбором, устроенным Марти или НКВД: либо ты с нами, либо против нас. Либо ты стреляешь в фалангистов и слушаешься, либо тебя расстреляют за предательство, потому что ты не туда поехал, не то сказал, не того поддержал, наконец. Когда войска Негрина добрались до Астурии, они что, стали готовиться к обороне? Или может, решили вызволить Кантабрию? Нет, они начали зачистку городов от анархистов и прочих местных левых, которые им поперек горла оказались. Вроде же свои, социалисты, но все одно, враги. Все одно, все мяснику пошли на съедение. А помните исчезновение лидера марксистов Андреу Нина? Его партию разогнали, а самого взяли в качестве заложника люди Негрина. И что с ним стало, его судили, разоблачали? Нет, он просто исчез. Даже тела не нашли. Думаете, после такого кто-то захочет воевать за республику? Вообще тогда уже надо было разгонять интербригады. Все одно их бойцы весь остаток тридцать седьмого занимались расстрелами неугодных.
– Ты говори, да не заговаривайся! – взбеленился Бругейра. – Я сам в интербригаде с начала войны, я что, хоть одного расстрелял? Или Серхио? Или вот Айгнера спроси, он кого убил?
В кои-то веки немец оказался в центре внимания. Арндт оглядел всех, помолчал. Затем спросил:
– Моя очередь? Или просто узнать про расстрелы хотите?
Заморенное тельце под легким одеялом вызывало странное чувство обреченности. Шеат замер рядом с больничной кроватью, с трудом веря в то, что эта худосочная девица является его параллелью и фактически это – он сам, только женского пола. Тем более, что она золотая.
Золотые драконы издревле враги серебряных. С чего началась их вражда, не помнят, наверное, ни сами драконы и их виверны, ни прочие жители миров, где и обитают истинные драконьи кланы. Возможно, ответ на этот вопрос можно найти в библиотеке демиургов, но сейчас он не настолько важен. Важно вылечить девчонку и понять, что же пошло не так в ее реальности.
Энергетическая капельница из моего резерва капает в такт капельнице обычной, подающей изможденному телу глюкозу и витамины. Медленно тянутся минуты. Уже пришли Шеврин с Тэвлином и принесли гору вкусняшек. Уже Шеат уютно свернулся калачиком в ногах болезной дракоши и тихо посапывает после сытного ужина. Уже и я создала себе уютное креслице и прикорнула в нем, держа за руку девушку, чтобы не прекратить подачу энергии. Ее жизни сейчас грозит только истощение, но видеть такое великое существо, как золотой дракон, в столь печальном состоянии невыносимо. Вот как можно было довести дракона до такого состояния? Тем более золотого, которые являются самыми сильными из всех истинных драконов.
Внезапно тощая ладошка с силой впивается костлявыми пальцами в мою руку. От неожиданности дергаюсь, толкаю Шеата, который начинает недовольно ворчать. Истощенная девушка открыла васильковые глаза. Не знай я, что она дракон, обязательно решила бы, что это сестра нашего главы Совета, который настоящий и Астораль, настолько они оказались похожи. Тот же цвет глаз, волосы нежно-золотистого оттенка, примерно схожий тон кожи – глава был такой же бледный, когда лежал здесь в соседней палате. Только черты лица у нее несколько другие, более мягкие. Да сетка шрамов на лице, тонких и, на первый взгляд, беспорядочных.
— Где я? – первое, что спросила она, едва разлепив губы. К очнувшейся пациентке уже спешил дежурный врач, желающий самолично осмотреть обещанное сменившейся коллегой чудо.
— У друзей, — я сжимаю тонкую ладошку и девушка постепенно успокаивается, позволяя осмотреть себя и поставить свежую капельницу. – Как тебя зовут?
— Шиэс, — роняет она в пустоту. – Другие имена стерты из мироздания…
Меня смущает странное ощущение родства с нею. Она настолько же родная, как и Шеат, Тэвлин, Шеврин… Это пугает, навевает подозрения. Чертовщина какая-то…
Золотая дракоша прикрывает ярко-синие глаза. Страшно смотреть на это маленькое тельце, обезображенное шрамами. И хорошо, что большинство кошмара скрыто под больничной пижамой. Шрамы, не сходящие с драконьего тела, это слишком серьезно. А еще страшно представить, что же с нею могли делать такого, чтобы оставшиеся после этого шрамы не смогла победить хваленая драконья регенерация.
Через некоторое время относительно пришедшую в себя Шиэс мы отвезли на сканирование и решили заодно ускорить ее лечение с помощью регенератора. Увы, дракоша наотрез отказалась ложиться в регенератор, а все попытки ее туда уложить как нетранспортабельную, провалились. Девушка оказалась неожиданно сильной, тонкие костлявые руки погнули металлическую крышку регенератора, но аппарат оказался исправен. Крышку выровняли, автоматика справилась с мелкими повреждениями корпуса.
В конце концов мое терпение лопнуло, я перевела свою руку в демонический вид и резанула созданным кинжалом. С пореза закапала настоящая кровь. Я сунула руку в регенератор, Шеат, понявший мою уловку, включил прибор. Глубокий разрез быстро затянулся, плазма вернулась на свое законное место, отвоевав конечность обратно.
— Видишь? Этот аппарат для лечения, мы не причиним тебе вреда.
Со второй попытки Шиэс согласилась полежать в регенераторе, но голову оставила снаружи. Попутное сканирование показало не только сугубо драконью тушку в весьма плачевном состоянии, но и то, что вся эта тушка состоит из плазмы…
Теперь все странности выстроились в ряд и встали на свои места. И сила эта ее необыкновенная, хотя сейчас дракоша не должна даже ложку поднимать, и то, что она так долго продержалась в темнице сверхов. Ведь постоянная выкачка энергии рано или поздно должна была убить любое существо, даже такое сильное, как золотой дракон.
После трех часов в регенераторе Шиэс заметно посвежела, но большинство шрамов осталось на своих местах. Аппарат не потянул лечить дикую смесь из драконьего организма и плазмы. Шеат отнес девушку обратно в ее палату, а я накормила теплым бульоном – после такой длительной голодовки сразу много еды нельзя, даже будь она трижды плазменной. Чуть позже можно будет ей дать полноценный ужин, хотя, скорее, уже завтрак. Ну а после еды настало время разговоров.
Помнила она все события своей жизни смутно, да и сил на подробные обстоятельные рассказы не было, но основное удалось узнать. Основное: в их реальности все было наоборот – Шеат женщина, я – мужчина. Тот еще дятел, надо признаться. Мне нестерпимо захотелось задушить эту свою параллель (если я-баба натворила столько дерьма, то что мог натворить я-мужик и как он обращался с этой дракошей?), жаль он уже мертв, окончательно и безвозвратно.
Шиэс, как истинная женщина и отступница от законов своего золотого клана, подбирала себе всяких котят, собачек, потеряшек и, конечно, она не смогла пройти мимо такого яркого образчика потерянного для общества мужчины. Ее нежное сердце растаяло, и она взялась перевоспитывать плазменное отродье.
Увы, воспитательные меры не удались, ее поймали сверхи и в первый раз запроторили в тюряжку, аналогичную бывшей моей – следовало прожить жизнь (а порой и не одну) в замухрыженном мире в теле человека. Эту неприятную процедуру прошли многие, среди них Син и Шеврин. Да и большинство она прекрасно перевоспитала, как ни крути, а жизнь в виде человека для почти всесильного существа та еще адская мука. Так что, пережили это и Шиэс с благоверным.
После расставания с камнем безумия и последующей отсидки, эта сладкая парочка принялась за старое. А именно – они снова создавали приюты и таскали себе потеряшек. Только не все у них было так гладко и что-то пошло не так. Шиэс поймали сверхи, в этот раз пощады ей и ее сподвижникам не было. Они уничтожили всех, кто был хоть как-то причастен к приютам и к Хаосу, а саму дракошу оставили. Но не для унижения, как Шеврина, а как редкий экземпляр и экспонат. Подумать только – плазменный дракон! Ведь к тому моменту мой плазменный двойник умудрился передать плазму своей зазнобе и таким образом жениться на ней.
Чтобы редкий экземпляр дракона не сбежал (а официально за преступления против равновесия и мироздания) девушку засадили в новую тюрьму, на этот раз гораздо более укрепленную и охраняемую. Сбежать из капсулы, когда в тебе осталось энергии только чтоб не сдохнуть, практически невозможно. И висела она там до тех пор, пока не пришли мы – команда пушных зверьков…
На счет передачи плазмы – может он и был прав, кто знает. Вот только процедура эта не так проста, как кажется, и очень болезненна. Чем сильнее существо, получающее плазму, тем больше мучений оно переживет, пока плазма полностью не поглотит его тело. В какой-то мере это разновидность смерти, ведь оригинал организма будет уничтожен. Да и не самая гуманная она, такая смерть и переход на новый уровень. Лично я не желаю такого мучения Шеату, хотя и не отрицаю, что когда-нибудь, возможно, придется прибегнуть к этой процедуре. И нет, не угадали, любовь здесь на последнем месте, тут, скорее, вопрос выживания. Хотя вон я сама приняла плазму совершенно безболезненно. Впрочем, я была ей так рада, что, возможно, все болевые сигналы организма просто не ощущались от счастья.
Мы дослушали ее печальный, прерываемый всхлипами рассказ. Даже сжатый до краткого содержания, его слушать тяжело, а каково было ей самой переживать это все на своей шкуре? Сверхи, что ни говори, знают толк в извращениях и пытках. За свои длительные жизни выучились и напрактиковались.
***
Впервые мы засыпали все вместе. Пришлось увеличить больничную койку до приемлемых размеров, чтобы все влезли. Шиэс осталась между мной и Шеатом, мы активно передавали ей энергию и свое тепло, уверяя, что здесь она в покое и безопасности. Слева примостился Шеврин и закопался в своих «Заметках путешественника», которые регулярно пополнял нашими приключениями. Тэвлин вышел, его вызвали в Академию помочь разместить новоприбывших демиургов.
Я же перед сном задумалась – кем мне приходится эта дракоша? По факту супруга моей параллели не является МОЕЙ супругой, но к чему тогда ощущение родства? Да и при передаче плазмы от женщины к женщине получается дочь, а не жена. Но в нашем случае снова все сложно, ведь не я ей плазму давала. Понять происходящее было чертовски тяжело.
Я покосилась на остроносую девичью головку, тихо сопящую на моем плече. И наградили ж боги женушкой! Надеюсь, она не будет такой занудой, как настоящий Шеат, иначе я этим богам устрою кузькину мать! До Либрисов дойду!