Хотя падение и Падение – две совершенно разные вещи, выглядят они очень похоже. С Кроули сейчас происходило первое, с Азирафелем – второе.
Притяжение действительно играет в этом некоторую роль, но переход из мира божественного в смертный – это не только перемещение по вертикали, но и сдвиг в сторону. Притяжение переносит ангела ближе к земному миру физически, и по мере этого происходит одновременный переход в телесный план.
Переход между планами очень похож на движение по экспоненте: ты быстро покидаешь исходную точку, весело съезжаешь по ничьей земле, а потом внезапно оказываешься там, где хочешь быть.
Следовательно, правильное использование крыльев необходимо, главным образом, для управления движением и замедления спуска, если ангел хочет иметь больше времени, чтобы правильно выбрать нужное направление.
Кроули в данный момент надеялся попасть в очень маленькую мишень неисправным луком и стрелой – ситуация не из приятных.
Прежде всего, боль была невыносимой.
Лететь на раненных крыльях и так было бы пыткой, лететь же со сломаннымкрылом было все равно что бежать марафон со сломанным бедром.
С каждым порывом ветра в перьях кости Кроули, искалеченные и переломанные, пронзала новая вспышка агонии, полностью ослепляя его. Ему казалось, что он переживает Падение во второй раз, что повсюду летают залитые светом чёрные перья и слышатся крики и лязганье металла о металл, и Кроули чувствовал, будто его душу разрывают на куски.
И ещё был крик – бессловесный и мучительный, прорывающийся сквозь шок ослепляющей его боли. Это был просто самый ужасный звук, который демон когда-либо имел несчастье слышать. Сначала Кроули смутно подумалось, что это может быть воспоминанием о том, другом Падении, так много лет назад. Но так как звук не стихал, он решил, что должно быть, это он сам кричит в настоящем, потому что его крыльям было настолько больно, что казалось, они вот-вот оторвутся от спины.
А потом он понял, что это было ни то, ни другое.
Чуть ниже него, захваченный в беспорядочную спираль, дико хлопая крыльями, Падал Азирафель. Каждый дюйм когда-то белоснежных перьев ангела был в огне, божественное пламя сокрушало их в мерцающую пыль, не касаясь тела ангела.
Струйки чёрной сверкающей сажи проносились мимо Кроули, мелькали у его щёк, чертили полосы на том, что осталось от его собственных крыльев, пока он камнем падал вслед за Азирафелем.
Падающий ангел уносился все дальше от Кроули с каждой секундой, по мере того, как его крылья исчезали в пламени, все приближаясь и приближаясь к миру смертных.
Кроули знал, что единственным способом подобраться ближе было пикирование, но для этого потребовалось бы сложить разрывающиеся от боли, сломанные крылья, которые в данный момент волочились за ним мёртвым грузом.
На такой скорости прижать крылья к телу было бы сложно, даже если бы они были здоровы. В его теперешнем состоянии…
Но Азирафель падал все дальше и дальше от него, крылья теперь были лишь вспышками света, а крик милосердно стихал.
Кроули сглотнул и – прежде чем успел обдумать это, прежде чем смог прислушаться к своему переполненному болью телу – сложил правое крыло.
Новый всплеск боли накрыл демона, как волна прилива, и он ушёл в головокружительную, неконтролируемую спираль, чувствуя, что отключается, падая вниз головой на землю.
Он пришел в себя секунду спустя, глотая ртом воздух и захлебываясь, когда порыв ветра врезался в него. Они входили в атмосферу.
Кроули дико заозирался по сторонам, щурясь от потоков воздуха, проносящихся у него перед глазами. Он нигде не видел Азирафеля.
Кроули почувствовал, как его охватывает паника, запуская ему в сердце свои ледяные когти. Он вертел головой взад-вперед, но не видел ничего, кроме серых, почти голубых вихрей тумана.
Под ним темнеющая Земля появилась в поле зрения, простираясь от горизонта до горизонта. Она была покрыта чёрными клочьями туч, хотя судя по россыпям городских огней, они, кажется, были где-то рядом с Францией.
А потом Кроули услышал его, ухватив лишь обрывок того, что могло быть криком, могло быть зовом.
Кроули снова повернул голову, и на этот раз бросил взгляд за плечо, где оба его крыла вновь волочились позади него.
Там, немного выше него была вспышка огня.
Кроули снова посмотрел вниз – Франция неотвратимо приближалась – и затем, прежде чем он успел об этом подумать, снова расправил правое крыло.
Боль не была такой сильной в этот раз, или, может быть, он ожидал ее, он почувствовал, что слегка замедлил движение, почувствовал новые пронзительные вспышки вдоль передней кромки крыла, когда он попытался выровнять его.
Ветер проносился между оставшимися маховыми, раздирая раны у оснований, где полагалось быть вырванным перьям. Он снова ушёл в неконтролируемую наклонную спираль.
Демон запрокинул голову, глядя, как Азирафель падает все ниже. Кроули подобрался как можно ближе слабо хлопая своим больным крылом. И в следующий момент ангел промелькнул мимо него.
Кроули дернулся к нему, крылья пронзила боль, когда он попытался схватить его за запястье, за руку, за что-нибудь. Кроули промахнулся мимо туловища Падающего ангела, но столкнулся с чем-то другим. Демон вцепился в него изо всех сил.
В следующий момент его резко дернуло вниз, от смены угла у него разрывались крылья, но он устремился к земле вслед за Азирафелем. Кроули заметил, что мёртвой хваткой держит ангела за ступню и лодыжку, и сейчас они увлекали его за Азирафелем. Поле зрения демона заняли смутные очертания горящих крыльев и тёмной, туманной Франции.
Крылья Азирафеля внезапно расправились ещё больше, промелькнув над головой Кроули волной пламени. Огонь заполыхал ярче, светясь ослепительно белым вдоль костей.
Из-за этого движения их отнесло к северу, Франция пролетела мимо. Земля внезапно оказалась гораздо ближе, и Кроули заметил тёмную твердую полосу, проносящуюся под ними.
В следующий миг они рухнули на землю.
~~***~~
Кроули с шумом втянул воздух. Первое, что он заметил – что было мокро. Второе – что было холодно.
У него в голове ощущения воздушной болезни мешались с шоком, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы начать складывать все воедино.
Демон стоял на карачках посреди чего-то напоминавшего болото. Его рука больше не сжимала лодыжку Азирафеля. Вместо этого между пальцами струилась стылая тёмная грязь, и холодная вода просачивалась сквозь брюки, образуя лужицу вокруг коленей. Ледяной дождь лил потоками, яростно обрушиваясь ему на спину, теряясь в волосах. Было темно.
Кроули сглотнул и заставил себя, шатаясь, подняться на ноги. Здесь, в физическом плане, его крылья автоматически исчезли, оставив его с горящими лопатками, но лишь с тенью боли. До тех пор, пока крылья были скрыты во внеземном плане, они были временно отдалены от него, и это было огромным облегчением: ему не помешает какое-то время не чувствовать боли.
Тёмный дождь стоял стеной вокруг Кроули, и за несколько секунд он промок до костей.
Он огляделся в поисках Азирафеля, но того нигде не было видно. Кроули завертелся вокруг себя, щурясь в темноту. Он не помнил, как отпустил его, рука все ещё слегка горела от того, что сжимала лодыжку ангела, так что он надеялся, что Азирафель был где-то недалеко.
Он стал пробираться вперёд по грязи, ноги утопали в ледяных лужах, ботинки вязли в топи. Кроули поднял руку, заслоняя глаза от дождя, и движение отозвалось болью в раненом плече.
– Азирафель! – хрипло крикнул он, хлюпая по лужам дальше. Он внимательно оглядел болото, все покрытое комьями торфа и длинной травой. – Ангел?
Кроули подождал несколько секунд, но не услышал ничего, кроме слабого свиста дождя и своего собственного хриплого дыхания. Он побежал вперёд, так далеко, как только осмелился, выкрикивая имя Азирафеля и прислушиваясь в ожидании ответа. Потом он повернул назад и побежал в сторону к нескольким темнеющим деревцам.
–Зира! Азирафель, ты слышишь меня?
Азирафеля нигде не было.
Кроули нервно сглотнул, повернув в другом направлении. Он чувствовал, как его начало охватывать отчаяние, окрашивавшее его взволнованные крики:
–Азирафель! Чёрт подери, ангел, да где же ты?
В голове Кроули начало смутно звенеть, и он понял, что он в худшей форме, чем сначала подумал.
Плечо настойчиво пульсировало болью, и ноги снова начали дрожать, но он отбросил мысли об этом и безжалостно заставил себя продираться по грязи дальше. Он сморгнул ледяную воду, заливающую глаза, капающую с прилипших ко лбу мокрых волос.
– Азирафель!– крикнул он, и его голос подскочил на октаву вверх посреди слова. Порыв ветра бросил ему в лицо новую волну дождя.
А потом вдалеке он услышал это:
– Кроули?
Слово прозвучало тихо и слабо, но демон узнал бы этот голос где угодно.
Зов раздался снова, на этот раз в нем слышалось отчаяние, и Кроули определил, откуда он доносился. Он побежал к источнику звука.
– Азирафель! Держись, я иду!
Струи дождя расступились перед ним, и внезапно он заметил ангела.
Азирафель съежился на земле, наполовину сидя в особенно большой луже. Он привстал на колени, и даже издалека было видно, как сильно он дрожит.
Кроули подбежал к нему и сам рухнул на колени, обхватив Азирафеля за плечи. Сквозь мокрый свитер он чувствовал, как замёрз ангел.
– Кроу…ли, – торопливо пробормотал Азирафель напряженным и хриплым голосом, когда демон добрался до него. Его руки с трудом приподнялись и обхватили плечи Кроули, а когда он поднял голову, казалось, это даётся ему с огромным трудом. Он был очень бледен и сильно дрожал, и руки Кроули, поддерживающие его за плечи, казалось, не очень-то помогают.
Ярко-голубые глаза Азирафеля пытались поймать взгляд Кроули, и, найдя его, ухватились, как утопающий, за соломинку. Зрачки ангела расширились сильнее, чем им следовало бы по всем правилам, и нетерпение в его глазах вселяло тревогу, сияя сквозь дождливый мрак, как свет двух маяков. Его губы мучительно пытались сложить слова.
Кроули понял, что склоняется к нему, когда Азирафель, наконец, овладел своим голосом и проговорил:
– Ты… в порядке?
Кроли уставился на него, не веря собственным ушам.
– В порядке ли я?.. – начал он, но Азирафель не сводил с него взгляда, горевшего таким пугающим, лихорадочным напряжением. Его руки сжали плечи Кроули, пальцы до боли врезались в кожу.
Кроули моргнул.
– Да, да, я в порядке.
Азирафель тяжело, прерывисто вздохнул и уронил голову на грудь, будто у него больше не было сил держать ее прямо. Руки ослабили свою мертвую хватку, и одна из них похлопала Кроули по плечу почти с нежностью.
Азирафель сделал еще один вдох, дрожь в плечах затрудняла даже такое простое действие.
Затем ангел с шумом выдохнул, и все силы, казалось, разом оставили его. Его плечи опустились, и он стал падать вперед, уронив безжизненные руки с плеч Кроули.
Кроули, по-прежнему державший Азирафеля, поймал его, прежде чем он завалился слишком далеко, но при виде такого резкого ухудшения, его охватила паника.
– Ангел? – торопливо позвал он, и, подняв руку, мягко похлопал Азирафеля по щеке. Вода стекала ему на ладонь с волос потерявшего сознание ангела. – Зира? Азирафель!
Но ангел не ответил, и слышны были лишь его хриплые прерывистые вздохи, и какое-то время Кроули просто придерживал его за плечи, оглядываясь по сторонам. Заросшее травой болото простиралось во все стороны, хотя неотчетливые силуэты деревьев виднелись довольно близко слева от демона. Больше никого не было видно.
Кроули сглотнул и снова опустил глаза на Азирафеля, который без сознания лежал у него на руках, повесив голову, с которой стекали струйки ледяного дождя.
Кроули принял решение и с тяжелым вздохом поднялся на ноги, потянув за собой Азирафеля. Ангел был тяжелее, чем он ожидал, и либо наваливался на Кроули мертвым грузом, либо снова соскальзывал в грязь.
После нескольких убогих попыток, демон сдался и вновь опустился на землю, приминая траву и судорожно хватая ртом воздух. Плечо опять заболело, и он периодически чувствовал приступы острой боли в бесплотном пространстве, где должны были быть его крылья. Он посмотрел на Азирафеля и вдруг задумался о том, что же чувствует ангел в том внеземном плане.
Кроули перевел дыхание и прогнал эту мысль из головы. Он наклонился к Азирафелю, полусидевшему-полулежавшему в грязи подле него, и потряс дрожащего ангела за плечо.
– Ты должен очнуться, Зира, – бормотал он хрипло. – Я не смогу тебя нести. Ты слишком тяжелый, – Кроули усмехнулся про себя, хотя в их положении было мало веселого. – Переусердствовал с пироженками, – смех превратился в кашель, вслед за которым тело сотрясли мучительные судороги.
– Нам надо выбираться отсюда, ангел, – сказал Кроули, когда дыхание стало ровнее, глянув вверх на графитно-серое небо над ними и щурясь сквозь дождь. – Сверху скоро пошлют за нами погоню – наверное, уже послали. Мы преступники в розыске. Ха, ты только представь.
Кроули снова содрогнулся, но на этот раз – при мысли о том, что будет, если Небеса их настигнут. Он шмыгнул носом и снова повернулся к Азирафелю, положив руку на мокрую от дождя шею ангела. Его пульс был довольно ровным, но Кроули сомневался, что главная проблема в этом. То, что случилось с ангелом, не оставляло телесных шрамов.
Кроули закрыл глаза, слушая, как завеса дождя шелестит по болоту. Он медленно втянул воздух и заглянул глубоко внутрь себя в поисках хотя бы частички магии, своей демонической силы, восстанавливающейся после того, как ее изгнали покрытые рунами оковы. Ему нужно было совсем чуть-чуть… должно же быть хоть что-то…
И что-то было.
Всего лишь маленькая спиралька, завиток демонической магии, в самом низу, на дне его сущности, искра тепла в ледяной ночи.
Кроули призвал ее к себе, по-прежнему не открывая глаз, и бережно направил ее в Азирафеля.
На это ушла всего секунда, и Кроули снова открыл глаза. Даже одно это маленькое усилие истощило его. Он дрожал на ночном холоде, мурашки побежали вверх по предплечьям.
Он снова посмотрел на Азирафеля, который выглядел точно так же, как и мгновение назад. Кроули снова потряс ангела за плечо, молясь кому-нибудь, кто мог бы услышать, чтобы ангел ожил. Ему необходимо было, чтобы он был в сознании, хотя бы частично уже сгодится.
– Зира? Зира! Давай же, ангел, ответь мне. Хоть немножко, хотя бы…
Бровь Азирафеля дернулась.
Кроули уставился на него.
Затем брови ангела нахмурились, и одна рука приподнялась к лицу.
Кроули быстро схватил Азирафеля за плечи и посадил прямо.
От резкого движения Азирафель заметно побелел, сиплые вдохи и выдохи сделались чаще. Его глаза приоткрылись, но были замутненными и невидящими.
– Эй, как ты? Зира? Не отключайся, ангел, – позвал Кроули голосом, полным волнения, придерживая Азирафеля, которого покачивало взад-вперед.
Азирафель приоткрыл рот и застучал зубами, дрожь снова пробежала по его телу. Ангел, казалось, пытался открыть глаза шире, но веки вновь и вновь упорно опускались.
– Кры…ылья, – выговорил Азирафель почти шепотом.
Кроули сглотнул.
– Не волнуйся об этом сейчас, – сказал он, усилием воли заставив себя подняться на ноги, и с трудом поднял дрожащего Азирафеля вслед за собой. – Нам надо идти, хорошо?
– Хор’шо… – пробормотал Азирафель, покачиваясь взад-вперед на нетвердых ногах. Кроули обхватил его, поддержав, и направил их шаги к деревьям.
– Эт’ Кроули… – хрипло проговорил Азирафель, по-видимому, больше себе, чем демону. Кроули обеспокоенно поджал губы, но сделал пару шагов вперед, примеряясь, как быстро он сможет двигаться, волоча за собой спотыкающегося Азирафеля. Дело осложнялось тем, что ангел берег правую ногу, вероятно из-за длинного пореза, который все еще было видно. В результате, ангел довольно тяжело опирался на него, значительно смещая их с курса, а дрожащие, усталые ноги Кроули изо всех сил пытались держать их обоих.
Кроули было до боли хорошо известно, что меньше часа назад роли были распределены наоборот.
Прошла целая вечность, пока они добрались до деревьев, всю дорогу Кроули подбадривал Азирафеля и был вполне уверен, что ангел его не слышит; Азирафель дрожал и бормотал что-то непонятное каждые несколько шагов. Похоже, он был в совершенном бреду, но, по крайней мере, на ногах.
Потом узловатые деревья начали задевать их ветками, и Кроули с трудом перетаскивал Азирафеля через слишком высокие травянистые кустики и переплетения корней.
Они добрались до деревьев, но куда теперь? План Кроули начинался и заканчивался тем, чтобы дойти сюда, укрыться от дождя, и оказаться чуть подальше, от того, что вскоре станет яблочком гигантской ангельской мишени. Они должны убраться отсюда – где бы это «здесь» ни находилось – как можно скорее. Это должно было стать их первоочередной задачей.
Рядом с ним Азирафель запнулся, и Кроули пришлось пригнуться, чтобы удержать его, резкое движение послало свежую волну боли, пронзившую плечо. Его бесплотные крылья безмолвно отозвались тем же ощущением.
Деревья по большей части заслоняли их от дождя, вместо этого вода струйками стекала по листьям через каждые пару метров. К тому же здесь было темнее – не совсем тьма кромешная, но близко к тому, тени казались более глубокими и зловещими, чем им полагалось.
Потом деревья внезапно стали редеть, и, прежде чем Кроули осознал, что происходит, они оказались на узкой лесной тропинке.
Кроули посмотрел налево, потом направо и наугад выбрал пойти влево, потянув за собой Азирафеля. Ангел, похоже, начал уставать, его бормотание стихло, и он все сильнее и сильнее наваливался на Кроули.
Демон тем временем, пытался преодолеть как можно большее расстояние, пока они с Азирафелем оба были на ногах, двигаясь вниз по тропинке так быстро, как только решался, шлепая по лужам, просачивавшимся в его и без того раскисшие от воды ботинки.
У Азирафеля уже заканчивались силы, когда они наткнулись на машину.
Она была припаркована прямо посреди дороги – не то чтобы у нее были другие варианты, учитывая, что деревья росли так близко и густо – вся сияющая синей краской и зыбкой надеждой.
Кроули почти бегом побежал к ней вместе с Азирафелем, который, хрипло и неровно дыша, хромал рядом. На секунду задумавшись, он подвел ангела к обочине дороги и помог ему сесть, прислонив его к одному из деревьев.
– Подожди здесь секунду, – велел Кроули, тяжело дыша. Азирафель ответил ему тем, что могло сойти за кивок, после чего его голова слишком охотно опустилась на грудь.
Кроули поковылял к водительской двери и потянул за ручку. Дверь оказалась – что было довольно странно – открыта, и он залез внутрь.
Это был Воксхолл, не старше пары лет, хотя Кроули не мог слишком точно определить время производства, потому как его познания автомобилей начинались с Форда и заканчивались Бентли, который он считал вершиной автомобилестроения.
Кроули пошарил в поисках ключей по углублениям для чашек, а потом – в козырьках от солнца – и слегка удивился, обнаружив их лежащими именно там.
Он не представлял, зачем кому-то понадобилось оставлять, очевидно, совсем новую машину, не запертую и с ключами внутри, на дороге у болота посреди ночи, но Кроули не возражал.
Он поставил одну ногу на тормоз, другую – на сцепление, сунул ключ в замок зажигания и повернул. Двигатель машины закашлял и с низким ревом ожил. Кроули проверил панель приборов – похоже, большая часть работала как следует – но ему сейчас важно было только одно. Стрелка показывала, что у них меньше, чем полбака бензина.
Если бы Кроули был способен проливать слезы, он заплакал бы от радости: они снова были в игре.
Демон оставил мотор работать, и, выбравшись из машины, захромал туда, где он оставил под деревом Азирафеля. Ангел, казалось, вот-вот снова потеряет сознание: он почти закрыл глаза и тяжело дышал. Кроули из последних сил поднял Азирафеля на ноги и наполовину протащил его те два метра, что оставались до пассажирской двери. Он ненадолго прислонил ангела к темно-синему корпусу, пока открывал дверь, а затем наполовину подсадил, наполовину втолкнул его на сиденье.
Азирафель резко пришел в себя, упав на черную кожу салона, его голова дернулась, и он посмотрел вверх на Кроули. Рука приподнялась и потянулась к демону.
Кроули взял ее и пожал, успокаивая его. Он хотел было отпустить и закрыть дверь, но ангел крепче схватил его за руку. Все же не очень сильно – не той железной хваткой, как тогда, в болоте, но достаточно, чтобы привлечь его внимание.
– Я… – проговорил Азирафель, глядя куда-то в пустоту у подбородка Кроули, и его голос звучал поразительно похоже на обычный. – Это… Я Пал, не так ли? – глаза ангела поднялись и поймали взгляд Кроули. Казалось, им тяжело было сосредоточиться на чем-то, но несмотря на это в них была удивительная глубина.
Кроули сглотнул, и не смог заставить себя ответить. Он отвел глаза от Азирафеля.
– С тобой все будет хорошо, – хрипло сказал он. – Просто прекрасно.
Прежде чем ангел смог спросить что-нибудь еще, Кроули осторожно высвободил свою руку, убедился, что ангел полностью забрался в машину, и захлопнул дверь.
Он обошел вокруг, открыл дверь водителя и забрался внутрь, не отрывая взгляда от лобового стекла. Кроули повел Воксхолл на первой передаче, и машина мучительно медленно поползла вперед. Это не Бентли, но придется смириться.
Демон переключился на вторую, и вскоре они хорошо отъехали вперед, подпрыгивая по изрезанной рытвинами проселочной дороге. Кроули врубил дворники и вглядывался вперед сквозь дождь.
Через несколько минут, он бросил взгляд на Азирафеля на пассажирском сиденье. Ангел привалился к двери, прислонив голову к окну, в позе, которая совсем не выглядела удобной. Было похоже, что он потерял сознание.
Кроули снова переключил внимание на дорогу – самое срочное дело на данный момент.
Итак, теперь у них была машина и полбака бензина – но куда им ехать? Куда вообще они могли поехать? Он, демон, которого разыскивает Ад, и Азирафель, Па… ангел, которого разыскивает Рай. Оба ранены, оба без сил. Было поздно, и холодно, и шел дождь, и Кроули не знал даже, в какой стране они находятся.
Теперь, сидя и укрывшись от дождя, Кроули почувствовал, как остатки адреналина покинули его, и пульсирующая боль в плече усилилась. В довершение всего, он, наконец, начал осознавать, как же невероятно сильно он устал. Ангелам и демонам обычно не требовалось спать, и, хотя у Кроули в последние столетия выработалась привычка это делать, он мог бы обходиться без сна. Проблема была в том, что обычно именно его демоническая магия поддерживала его временное тело, когда тому требовались такие вещи, как еда или отдых, но теперь, когда у него не осталось ни грамма силы, он чувствовал, как смертное тело пытается взять дело в свои руки.
Так что он должен был найти им какое-нибудь безопасное место, где было бы тепло и сухо, где им помогли бы, где они могли бы оправиться – пусть даже на одну ночь. И он должен был доставить их туда раньше, чем у него кончится бензин или силы, чтобы оставаться в сознании.
Кроули все еще пытался заставить изнуренный мозг обдумать возможные маршруты, когда дорожка, по которой они ехали, свернула и слилась с широким шоссе. Кроули замедлил ход, чтобы прочитать маленький дорожный знак – он выехал с Уайт-Хилл, а эта новая дорога называлась Сток-Лейн. Итак, по крайней мере, они были где-то, где говорят по-английски. Учитывая, что во время падения они пролетали Европу, он предположил, что они должны быть где-то в Великобритании. Это уже кое-что.
Кроули поборол зевоту и оглянулся на Азирафеля, который все еще безжизненно лежал, привалившись к залитому дождем окну.
Он посмотрел взад-вперед на дорогу и выбрал направление наугад.
Через некоторое время – осталась всего треть бака – Кроули, наконец, нашел указатель, направивший его на знакомую ему дорогу – М4. Между ним и указателем, сообщавшим расстояние до Мальборо, Ньюбери и Редингом, он, наконец, смог понять, где они – южная Англия, к западу от Лондона.
Возвращаться в столицу было, несомненно, плохой идеей: несмотря на то, как заманчиво было бы каждому из них вернуться домой, их жилища Верх, наверняка, проверил бы в первую очередь. К тому же, он не был уверен, что сможет добраться до Лондона на трети бака, не в этой машине.
Мысль пришла в голову Кроули, медленно оформившись в усталом мозгу демона.
Было одно место, куда они могли поехать – место, где они будут в безопасности, и, можно надеяться, получат помощь – место, где можно будет спрятаться на пару часов.
Кроули поехал на запад по М4, направляясь к Нижнему Тадфилду.
С новеньким телефоном – не тем отстойным, который Денис выбрал в первый раз, но и не самым дорогим, – с новой симкартой, проверив, может ли мама дозвониться до Дениса, а Денис до мамы, клятвенно пообещав, что не задержится, Денис отправился к Егору.
Восстановить номера, хранящиеся в облаке, Денис сейчас не мог. Гугл-аккаунт был привязан к старому номеру, к той симке, которая осталась вместе с изъятым телефоном. Восстанавливать сим карту Денис не стал. Возможно, после восстановит. А сейчас у него была новая симка, зарегистрированная на маму.
Номеров Денис не помнил, поэтому позвонить Егору, чтобы предупредить о своём приходе, не мог. Но обсудить с другом события сегодняшнего дня не терпелось, поэтому Денис пошёл без предварительного звонка.
Всю дорогу думал: а вдруг Егор куда-нибудь утопал? Но упрямо шагал, потому что у Егора комп никуда не делся, и можно будет вместе с ним поискать ответы в сети.
К счастью, Егор был дома.
Он открыл дверь и, перегородив вход, спросил не очень-то дружелюбно:
– Чего пришёл? Позвонить не мог?
– Именно что не мог! – ответил Денис. – Нужен ты и твой компьютер.
– Зачем тебе я и мой компьютер? – спросил Егор, продолжая перекрывать вход.
– Мой забрали…
– А я причём? – Егор не трогался с места.
– Блин, Егор! – вспылил Денис. – У меня проблемы, а ты мой друг. К кому мне ещё идти?
– Ну да… – сказал Егор и посторонился, пропуская Дениса.
Скинув кроссовки, Денис шагнул в комнату и остановился растеряно. В комнате Егора на диване сидела Алёна.
– Что встал? Проходи! – хлопнул по плечу Егор. – Алёна уже уходит. Да?
– Да, – подтвердила Алёна, поднялась и вдруг спросила у Дениса: – Как у тебя дела?
Денис смотрел на неё и понимал, что это, пожалуй, будет похлеще утреннего испытания – там чужие люди с глупыми обвинениями, а тут – любимая девушка и друг… или уже бывший друг и бывшая любимая девушка? Егор ведь знал, как Денис относится к Алёне! С другой стороны, Денис ни разу не сказал Алёне о своих чувствах, так что…
– Спасибо, хреново, – ответил он и зачем-то спросил: – А как у тебя? – И не дожидаясь ответа добавил: – Не знал, что ты здесь, а то бы захватил деньги, отдал бы тебе долг.
– Наша милая Алёна тебе дала в долг? – спросил Егор. Он прошёл к компьютеру и взял коробочку. – Гляди, что у меня теперь есть!
В руках у Егора была вскрытая коллекционная упаковка: диск со специальным изданием Morrowind, с мерчем и с фигураками.
В другой раз Денис восхитился бы приобретением Егора и потребовал бы показать фигурки, мерч и немедленно установить игру, погрузиться в потрясающую атмосферу мира вулканического острова. Но сегодня день сложился так, что всё это шло лесом. И не только мир Morrowind, но и все другие компьютерные игрушки. Но не сам комп. Комп как раз был нужен.
Алёна, ответив, что нет проблем, она потерпит, пока Денис не решит свои дела, протиснувшись мимо него, направилась в прихожую, Егор отложил диск и пошёл провожать её, а Денис так и остался стоять в дверях. В его чувствах и мыслях царил полный раздрай. И что делать, Денис не знал. Ещё пять минут назад знал, а теперь – нет. Теперь он встретил Алёну. Дома. У Егора.
Что-то шепнув сразу засмущавшейся Алёне, Егор закрыл за ней дверь и повернулся к другу.
– Рассказывай, чего хотел? Ты ведь не за тем пришёл, чтобы обломить мне приятное общение?
Денис совсем сник. В другой раз он бы хлопнул дверью и ушёл. Но дома место системника всё ещё оставалось свободным. Но Алёна…
– Зачем приходила Алёна? – помимо своей воли спросил Денис.
– Игру принесла, – с усмешкой ответил Егор. – Я ж показывал… Вот эту!
Егор снова продемонстрировал диск со специальным выпуском Morrowind, и Денис догадался, что это та сама коллекционная игра, которую недавно купила Алёна. Получается, теперь она её отдала Егору?! Свою коллекционную игру…
– А чего это она тебе его принесла? – спросил Денис.
– Я попросил… – и засмеявшись добавил: – Да ладно, бро! Не ревнуй. Я купил у неё игру.
– В смысле?
– В смысле, Алёне сейчас играть некогда. А зачем игре пропадать? Плюс, маладой симпатишной студентке деньги нужны. Не все ж студенты удачливые фотографы?
– Так Алёна продала тебе диск? – не поверил Денис, с ужасом вспоминая, как просил у неё деньги.
– Ну да! Можешь спросить у неё…
– Ни у кого ничего я спрашивать не буду! – ответил Денис, чувствуя, что щёки начали пылать. – Просто странно, что она к тебе домой пришла.
– Ничего странного. Ей нужны деньги, а у меня нет времени шарохаться по городу.
– Ей нужны деньги… – повторил Денис, вспоминая Алёнин полупустой кошелёк, и то, как она протягивала монеты, а следом и то, как она подтолкнула его, Дениса, в автобус.
– Представь, да?! – засмеялся Егор. – Но ты ж ко мне не по этому поводу пришёл?
– Не по этому… – пробормотал Денис. – И за сколько ты у неё купил игру?
– За деньги, Ден! За деньги! Говори, что хотел и проваливай. Меня ждёт одно очень важное дело! – И Егор многозначительно скосил глаза на диск.
– Подождёт твоё дело! – разозлился Денис. – Мне нужна твоя помощь, точнее твой комп. Нужно срочно найти инфу.
– А дома не судьба?
– Не судьба. Нет у меня больше компьютера!
– Не гони! Куда он делся-то?
– Не гоню. Я теперь террорист и под следствием.
– В смысле? – Егор положил диск на стол и повернулся к нему спиной. – Рассказывай!
Денис прошёл и сел на диван, туда, где несколько минут назад сидела Алёна. Потерев лицо, он тяжело вздохнул и начал:
– Утром, когда мы с тобой трепались, помнишь, я пошёл посмотреть, кто звонит в дверь?.. Так вот…
Денис рассказывал, сопровождая комментариями – что он думал и чувствовал в тот момент. Рассказывал, стараясь придерживаться только фактов. Рассказывал, и понимал, что сейчас говорить обо всём, что произошло, намного легче, чем, когда он рассказывал всё это Алёне и маме.
Егор слушал и не перебивал. Временами недоверчиво покачивал головой, временами ухмылялся. Слушал молча.
Когда Денис закончил рассказ, Егор подвёл итог:
– Всё ясно. Историю почищу, мемчики поудаляю. Спасибо, что предупредил. Всё, можешь идти!
– Что?! – опешил Денис.
– Да ладно, я шучу! Как запрос формулировать будем? – Егор подвигал мышкой, пробуждая компьютер. – Бери вон табуретку, садись ближе.
– Ну ты и балабол! – покачал головой Денис, однако встал и придвинул табуретку к столу.
– На том стоим, – согласился Егор, разворачивая окно браузера. – Что набираем? Репост мемчиков, оскорбление чувств верующих, экстремизм?..
– Давай так: «Уголовное дело за репост»
– Ок. Ха! А ты не одинок! Ну-ка, что тут пишут?.. Н-да…
Егор открывал одну ссылку за другой, сёрфили по новостным страницам то одного региона страны, то другого, оценивая масштаб бедствия.
– Однако, тут всё поставлено на поток, – проворчал Егор в конце концов.
– Мне от этого не холодно и не жарко. Меня интересует, что делать мне?
– Да, я понимаю… – рассеяно ответил Егор и открыл следующую новостную страницу. – Я понимаю… Нужно прям срочно почистить свою ленту и поудалять сохранёнки. Тебе это, конечно, не поможет, а вот мне – в самый раз!
Максимилиан занял такую позицию, чтобы видеть сразу четыре дома. Благо, что они располагались недалеко друг от друга. Это так же вселяло надежду.
Ювелиры всегда держались вместе. Чтобы никто не отобрал их богатство.
Максимилиан вдруг разозлился. Вот вырасту и украду все ваше золото. Никакие ставни не помогут! И Марию он им не вернёт.
Если она принадлежит одному из этих домов, с решётками и ставнями, с железными дверями, они её не получат. Она сама ушла отсюда. Сама убежала.
Выкатилась, как золотая монетка из кошелька. Он эту монетку подобрал и теперь она принадлежит ему.
Зачем же он пришел сюда? Он хотел найти Наннет.
Максимилиан снова чувствовал обиду и злость. Слезы едва не брызнули. Никогда еще он не чувствовал себя таким маленьким и беспомощным.
Внезапно у лавки напротив он увидел двух кумушек. Обе немолодые, раздобревшие. Одна держала огромную корзину с торчащими листьями салата, а другая огромный кувшин, на первый взгляд пустой. С такими кувшинами кухарки, служанки и прачки ходят к продавцу воды, который доставлял воду в своих бочках из верховьев Сены, где вода еще не побурела и не пропахла сброшенными с моста мертвецами.
Одна кумушка возвращалась с рынка, а другая, напротив, только отправлялась за своей добычей. Остановились поболтать, как это водится у женщин.
Максимилиан приблизился к ним бочком. Он не боялся, что его обругают или прогонят. Он так давно попрошайничал на улице, что научился определять по лицу, дадут ему монетку или нет.
Эти были из жалостливых. Лица круглые, сытые и румяные. Одна из них, та, что с корзиной, заметила его сразу. Шапка всклокоченных, немытых светлых волос, огромные голодные глаза, треугольное личико. Сабо на ногах едва держатся.
Кумушка сразу запустила руку в корзинку.
— Поди сюда, оборвыш. Голодный небось. На вот тебе.
И протянула ему кусок хлеба и большое яблоко с красным боком.
— Спасибо, сударыня — сказал Максимилиан и жадно вдохнул влажный аромат свежего хлеба.
Тёплый ещё! Только из печки. И яблоко большое, блестящее. Сочное. Вот Мария обрадуется. Возьмет его своей маленькой ручкой… Нет, обеими ручками и будет его прижимать к щеке.
Но он вовсе не попрошайничает! Он хотел спросить. Вторая кумушка, с кувшином, глядела более настороженно.
— Ты чей такой? – строго спросила она – Чего высматриваешь? Воровать пришел?
— Нет, тетенька, я не вор. Я родственницу ищу, двоюродную тетку. Наннет, её зовут Наннет.
Кумушки переглянулись. Максимилиан уже знал этот взгляд. Им обмениваются женщины всех возрастов, когда им что-нибудь известно, а тот, кто спрашивает, мальчик или мужчина, выглядит полным дураком.
Таким взглядом обменивались его старшие сестры, когда он, едва научившись сплетать слова в предложения, в своем первом опыте познания, задавал им глупые, детские вопросы.
— А ты что ж за родственник? У Наннет все родственники давно померли. Она сама говорила.
— Я её… её троюродный племянник. Она обо мне и не знает. У нее двоюродных много было и троюродных, а родные правда, все померли. Мать сказала, разыщи тётку свою, она в Париже в услужении, за детьми присматривает. Приютит тебя. А то батюшка помер и податься некуда. Голодно совсем.
Максимилиан врал только наполовину. Отца у него не было. А если и был, то сгинул давно. На каторге в Тулоне или на войне во Фландрии.
У обеих кумушек глаза тут же заблестели. Они глубоко вздохнули, а та, что с корзиной, даже шмыгнула носом.
— Нету здесь твоей тётки. Выгнали её. Вон в том доме она жила.
И кумушка кивнула на самый мрачный и высокий дом, тот, где на вывеске был единорог.
— Как девчонка пропала, так её на улицу и выставили. Внучка хозяйская — пояснила кумушка с кувшином. – Твоя тётка за ней смотрела. А девчонка убежала. Уж как Наннет убивалась! Как искала! Бегала по всем улицам. Да малютка как сквозь землю провалилась. А потом и Наннет выгнали.
— На вот тебе ещё хлеба — добавила та, что с корзиной.
— Благослови вас Бог, мадам, — заученно прошептал мальчик и побрел прочь.
И этот след оборвался. Максимилиан чувствовал странную пустоту внутри. Будто его обманули.
Ему никто ничего не обещал, он точно знал, что все россказни Марии — это выдумка. И все равно он чувствовал себя обманутым.
Словно был голоден, приоткрыл крышку котелка, а там пусто. Котелок бодро булькал, кипел, исходил паром. И оказался пуст.
А Максимилиан остался голодным. Он брел по улице вдоль запертых и открытых лавок к своему углу у перекрестка Дарнатель. Именно так шла по улице Сен-Дени Мария. Он даже выбрал ту же сторону. Но девочка шла уверенно, бесстрашно.
А он спотыкался и угрюмо смотрел под ноги. За пазухой еще не остыл хлеб, а в кармане прохладно круглилось яблоко.
Максимилиан уже достиг перекрестка и поднял голову, чтобы оглядеться. На самом углу, там, где раньше на каменной ступеньке сидел он, наблюдая за входом в лавку скупщика, стояла женщина. Не простая, из благородных.
Максимилиан сразу догадался, несмотря на то, что одета была женщина неброско, как зажиточная горожанка, в льняное без вышивки платье, и капор у неё на плечах был из однотонного сукна. Волосы и часть лица скрыты под легким капюшоном с самым незатейливым кружевом.
Но Максимилиан не мог ошибиться. Это благородная дама. Она даже отличается от тех, кого рослые лакеи доставляют сюда в портшезах. Те дамы тоже благородные, живут в особняках, ездят в каретах.
Но эта была другая. Какого-то иного свечения. Максимилиан не смог бы этого объяснить, он не знал таких слов.
Благородных узнать легко. Жены лавочников, стряпчих, даже городских старшин могли сколько угодно рядиться в бархат и кружево, украшать свою шляпу целым пучком перьев, унизывать толстые пальцы перстнями, но за благородных им себя не выдать.
А благородная дама, наоборот, могла влезть в рубище, но Максимилиан распознал бы ее безошибочно.
У благородных все по-другому. Было что-то особенное в их взгляде, походке, развороте плеч.
Вот та, что стояла на углу, была будто чужеземкой на парижской улице, где грохотали измазанные навозом колеса и визгливо бранились торговки. Она пыталась изменить свой облик, укрыть словно бабочка сверкающие крылья пожухлым листом, но ее выдавала беззаботность.
Максимилиан не удивился бы, если бы к её башмакам не прилипло ни комочка грязи, хотя она прошла пешком от самого моста. Она стояла спокойно, не вздрагивая, не оглядываясь на грохот и голоса. Никуда не спешила.
Её не гнала нужда, не пугал наступающий вечер, грозивший скудным, водянистым ужином. Голову она держала очень прямо, и спина без признаков усталости.
Максимилиан еще никогда не видел такой спины у женщин. Все, кого он знал, когда-либо видел, даже самые молоденькие, неизменно сутулились, втягивали голову в плечи. На этих плечах с юности вздымалось бремя забот и греха, с годами это бремя сгибало самые гибкие и стройные спины.
Но спина этой женщины не знала бремени. И руки её, без перчаток, никогда не ворочали кипящего чана с бельем и не сгребали рыбью требуху.
Максимилиан покосился на нее с опаской. Что здесь делает эта благородная дама, желающая выдать себя за горожанку? Уже не пришла ли она к его хозяину, чтобы тайно продать драгоценности? Такое случалось.
Под покровом ночи или в сумерки к старьевщику являлись благородные господа, чтобы за цепочку или перстень выручить пару экю. А благородные дамы сбывали драгоценности, чтобы их любовники заплатили долги.
Мать называла их знатными шлюхами.
— Они ничуть не лучше нас — хрипела она – Только продаются дороже.
Но эта дама искала не лавку. Да и не принято было заключать сделки средь бела дня.
Максимилиан подошел ближе и вдруг поймал на себе ее взгляд. Дама смотрела на него.
Максимилиан тоже на нее покосился. Может быть, у этой тоже сбежала собачка? Он почти с ней поравнялся. Какое ему до неё дело? Да и ей до него?
— Максимилиан? – вдруг вопросительно произнесла дама – Тебя зовут Максимилиан?
Голос у нее был мягкий и ласковый. И в то же время повелительный, господский, очень чистый, хрустальный, без пьяной горловой хрипоты. Такие голоса бывают только у них, у благородных.
Максимилиан вздрогнул. Этот голос коснулся его волос, как теплая ладонь. Он взглянул ей в лицо. И замер. Ему послышалось, словно рвется бумага.
— Максимилиан — повторила женщина, откидывая со лба капюшон.
У неё были огненно-рыжие волосы, целая копна рыжих волос, которые напоминали солнечные лучи. Острый подбородок, лукавые зеленые глаза и веснушки.
Максимилиан узнал её. А этот бумажный треск раздался у него в ушах от изумления и страха.
Он узнал её. Это была она, женщина с портрета, та самая еще не воплощенная и не озвученная небылица, «кололева» из книжки. Та, которой нет и быть не могло.
Максимилиан бежал долго. Он сворачивал, перебегал с одной стороны улицы на другую, подныривая под лошадиные морды, пролезал в подворотни, несколько раз протиснулся меж ржавых прутьев, топча унылые грядки, крался под мостами, пережидал под застрявшим возом и цеплялся за чей-то подскакивающий экипаж, с которого его с бранью сгонял кучер.
Максимилиан не сознавал, куда его гонит внезапный, необъяснимый страх. Он остановился, когда боль в боку стала такой невыносимой, будто пьяный трактирщик ткнул его раскаленным вертелом.
Он вдруг споткнулся, обнаружив, что ноги в деревянных разбитых сабо стали нитяными, как скрученная корпия. Он сразу упал куда-то вперед, на грязную мостовую, задыхаясь, захлебываясь смрадным воздухом. Он оказался на набережной, среди бочек с протухшей рыбой.
Движимый чем-то звериным, приобретенными прежде разума всеми тварями милостями природы, он ползком забился в ближайшую щель меж скользких чанов и влажных корзин.
Дышать было трудно. Но в этом убежище, доступном лишь для голохвостых крыс и бродячих собак, его никто не найдет.
Максимилиан обхватил колени руками и зажмурился.
Чего он испугался? Почему бежал, будто за них гнался пристав, чтобы отправить его, как бродяжку, в Консьержири или в Шатле?
Он увидел женщину. Ту женщину, с портрета. И эта женщина знала его имя.
Она говорила с ним! Она была настоящей!
Как от удара болела грудь. Однажды его толкнул высокий плечистый подросток, толкнул просто так, от избытка злости и силы, в торчащие ребра, и Максимилиан отлетел в угол. Боль была схожей. Удушающе-жгучей.
Он вздохнул. Сегодня его никто не бил. Но была страшная обида. Эта женщина с портрета пришла за ней, за девочкой. Она отыщет девочку и уведет с собой.
Отыщет, как сорванную с плаща дорогую пуговицу с перламутровой сердцевиной. Как соскользнувшее с пальца кольцо, чтобы вернуть драгоценность в приличествующие ей место, в теплую, обитую бархатом шкатулку.
Таким дорогим вещам не место на пыльном, щелястом чердаке рядом с чумазым мальчишкой. Максимилиан потер глаза кулаком. Нет, он не плакал.
Он уже взрослый, почти мужчина. Это младенцы в пеленках плачут, а он давно не умеет. Только щиплет под веками.
Как тогда, в холодную ночь, рядом с бездыханной маленькой Аделиной.
Он снова будет один. Будет сидеть на своем чердаке, слушать, как воет ветер, как скребутся мыши, как доносятся снизу пьяные голоса. А он будет дрожать от холода, кутаться в дырявую, заскорузлую попону и вспоминать, как маленькая девочка, смешно коверкая слова, пританцовывая от усердия, рассказывает чудесные, светлые небылицы.
Нет, он её не отдаст. Не отдаст. Да и кто она, эта женщина? Он её не знает! А если она лгунья и притворщица?
Она отведет Марию к ее бабке, а та снова запрет ее в темный чулан. Он найдет другое место, где спрятать Марию. Он знает один заброшенный дом на улице Потертых монет, там давно никто не живет.
Там, говорят, обитает привидение, потому что одного из жильцов там зарезали грабители, и он с тех пор бродит, ищет своих обидчиков. Но Максимилиан в привидения не верит.
Он не раз ночевал в том доме, слышал скрип и скрежет, вздохи и шаги, но никого не видел. А все шорохи от крыс и ветра.
Да еще от старика Реми, нищего с паперти св. Женевьевы, он старый совсем, скрюченный, далеко не ходит, вот и ночует в том доме, храпит да ворочается. Он не помешает, слепой уже, правый глаз бельмом затянуло, а левый в красных разводах под сизым опухшим веком.
Они с Марией укроются на втором этаже. Там лестница такая ветхая, с выпавшими ступенями, что наверх заберется только легонький, худой мальчишка, а стражник или вор – никогда. Все кости переломает.
Следующий четвероногий экипаж готовили в спешке, ракета для запуска уже находилась в монтажно-испытательном корпусе.
В середине августа запуск «Спутника-5» прошел на ура, обе собаки, Белка и Стрелка, остались живы и здоровы, нервное напряжение, царившее в Заре с мая, немного разрядилось.
И вот только тогда Главный вышел к нам, рассказать о нашей особой миссии.
Начал издалека, наверное, чтобы и мы, и он сам подготовились. Разработанный конструктором Феоктистовым спускаемый аппарат крайне мал, большую его часть занимает спасательная капсула, отстреливаемая при спуске, сейчас ведутся доработки, чтоб убрать капсулу, не проигрывая в безопасности, но все равно работы растянутся надолго, а нам надо спешить. Он вздохнул, и продолжил:
– Мы подготовили в феврале отряд космонавтов, куда вошли шесть человек. Руководствовались следующими критериями: рост до ста семидесяти, вес до семидесяти, возраст до тридцати.
К сожалению, этот отбор не оправдал себя.
Работать с приборами в скафандре внутри такой тесной капсулы полноценно не сможет ни один из них. Значит, надо либо резать приборы, либо… – он снова помолчал и начал с новой строки: – Я решил собрать другой отряд, на первый запуск. Рост до ста шестидесяти, вес до пятидесяти, возраст не более шестнадцати.
Вы все прошли первые испытания, все готовы на сто процентов. Но надо еще больше, выжать двести процентов, потому что один из вас станет первым в космосе. Первым человеком в космосе, – повторил Главный и замолчал, снова остановив взор на Свете. И оторвавшись от нее, продолжил в ватной тиши: – Я отберу четверых, первый отряд будет сформирован к ноябрю.
И пусть он дальше сообщил, что это секретная миссия, что имен наших никто, под страхом трибунала, разглашать не будет, что мы летим в космос, иначе в космической гонке у наших заклятых противников, идущих ноздря в ноздрю, не выиграть, что официально на нашем месте будет красоваться и принимать почести другой человек, «другой портрет», как сказал он – все вышеперечисленное, проговоренное Главным в спешке, комкано и сжато, не имело значения.
Все ждали именно того, первого объявления.
Ждали, но никто не надеялся.
Верили, и не верили случившемуся.
Помню, когда за Главным захлопнулась дверь, все думали, что будет какое-то еще объяснение, что их как-то свяжут с теми, кто уже бывал здесь, с той шестеркой засекреченных летчиков, одному из которых предстояло, вроде как в декабре месяце, стать первым космонавтом.
Что с ними, как все это произойдет и что потом станет с нами, отобранными.
Нет, последний вопрос встал куда позже. Но тогда все мы, шесть десятков, стояли, держа равнение на дверь, точно на параде, выстроившись так, что пролети муха, и звон ее крыльев станет слышен в любом уголке зала.
И лишь затем, да, Света закричала что-то, подпрыгнула, вцепившись в шею Макса, едва не повалив его, потом накатило на меня, а затем общая истерия охватила всех.
С ней всегда так – середины она не знала.
Взлеты и падения, в ритме ударов сердца, если на горизонте только проступала прямая линия неспешной, скучной, спокойной жизни, это для нее означало клиническую смерть – как прямая осциллографа, соединенного с сердечной мышцей больного.
В больнице Света только на нее и смотрела, едва вошла, уже потом обратилась к Васе, а сперва минуту или больше, не отрываясь, глядела на сердечный ритм, вялый и неровный, только приходящий в норму.
Макс напомнил ей о цветах, она спохватившись, присела на край кровати, поцеловала Василия в обе щеки, он, не в силах обнять, поднять руки даже, расплакался беззвучно.
Ей хватило сил удержать собственные слезы, в такие минуты Света становилась скалой, за которою можно ухватиться, чтобы переждать бурю.
Правда, только на этот краткий период. Позже она либо замыкалась в себе, лагерное это воспитание или собственная генетика, я так и не понял, вряд ли одно ходило без другого, либо становилась непривычно склочной, мнительной, раздражительной, терпеть которую можно только с очень тяжкой любви.
Нам с Максом подобное и оставалось, ему первому досталось познакомиться с подобной Светой, то истеричкой, то аутисткой.
Кафе.
Мессир охмуряет Буфетчицу.
Мессир:
— Вы такая инфернальная, такая загадочная, я сразу почувствовал родственную душу… кстати, а зачем она вам? Она ведь вам только мешает стать настоящей ведьмой! Продайте ее мне — и я вам помогу! Но сначала — черная месса на кладбище, сегодня ночью, луна в нужной фазе, Сатурн в апогелее и упадке, Меркурий ретрограден. Юпитер квадратурит Деву и не помешает, давая вашей Луне выстрелить из шахты, вы согласны?
Буфетчица:
— О да…
Мессир (деловито):
— Надо украсть метлу у дворника, обязательно украсть, и обязательно ореховую, дворники знают в метлах толк.
Буфетчица:
— У меня есть, я уже крала (потирает задницу).
Мессир (непреклонно):
— Надо свежекраденую.
***
смена кадра
***
В школе.
Дворник жалуется директору, что у него снова украли метлу. Директор предлагает сделать сразу дюжину, про запас.
Двор перед школой.
Черный Кот смотрит с забора, как Буфетчица пытается поймать черного кота для мессы.
Буфетчица:
— Кыса-кыса-кыса!
Коты шарахаются. ЧК вздыхает, сползает с нагретого камня с бурчанием.
ЧК:
— Учишь их, дурр, учишь… все насмарку… дурры как есть.
Резвой пробежкой направляется к Буфетчице. Помякивает, привлекая внимание. Она его радостно ловит, упихивает в переноску.
Буфетчица:
— Потерпи маленький, мы тебя просто немножко используем, а потом отпустим. Мне очень надо, понимаешь! Я последняя в роду. Я должна стать ведьмой! В нашем доме все были ведьмами, испокон, одна я такая вот уродилась… хорошо нашелся добрый человек, поможет. Вот сейчас на кладбище сходим, сделаем все как надо, душу ему отдам и стану ведьмой. А тебя отпущу, не бойся. Или себе оставлю — ведьме же положен черный кот, правда?
***
смена кадра
***
Ночью на кладбище.
Буфетчица, спотыкаясь, крадется меж могил. Ее все пугает. С метлой наперевес и ЧК в сумке. Подозрительный шорох.
Буфетчица:
— Ой, мамочки.
Запаливает фонарик, читает выданную Мессиром инструкцию.
Буфетчица:
— Найти старую заброшенную могилу, начертить пентаграмму, расставить свечки, повесить вверх ногами распятие, отделить голову черного кота… как отделить? Он же умрет! Ненене, давай мы просто ленточку повяжем, будем считать, что отделили ленточкой…
Начинает, сбиваясь, читать выданное Мессиром же заклинание. ЧК не выдерживает.
ЧК:
— Че ты порешь, дурра?! Кто так начитывает?!
Буфетчица в панике бежит. Метла догоняет ее и несколько раз дает по заднице. Буфетчица взвизгивает, бежит дальше, натыкается на АС, которая с родителями Леши устроили пикничок на их могилке. Видит мертвецов, орет уже совсем истошно, бежит дальше.
ЧК останавливается у пикничка, тащит со стола шмат колбаски, присаживается рядом с АС.
АС:
— Что случилось?
ЧК:
— Да вот, пытался спасти дуру от одной сволочи.
АС:
— Удалось?
ЧК:
— Неа. Совсем дурная. К нему побежала.
АС:
— Вот ведь зараза. А так хорошо сидели… Ладно, разберемся.
Встает, смотрит вслед Буфетчице, подбирает брошенную ею метлу, задумчиво взвешивает на руке, смотрит на небо.
АС:
— В принципе, погода почти что летная….
***
смена кадра
***
Улица Фатьяново.
Буфетчица, перепуганная, грязная, но решительная, звонит Мессиру.
Буфетчица, в трубку:
— Я все сделала, как вы сказали, давайте вот сейчас, срочно, я не хочу больше ждать, а то боюсь передумать.
Мессир, после короткого колебания:
— Хорошо, я жду вас в номере гостиницы..
***
смена кадра
***
Номер в гостинице.
Мессир встречает Буфетчицу в черно-алом шелковом халате, с бокалом в руке.
Мессир:
— Выпейте, согрейтесь, вы вся дрожите. Неужели с кладбища?
Буфетчица икает, кивает, пьет.
Мессир следит за тем, как она пьет.
Мессир:
— Ну как все прошло? Сделали все как я говорил? Все сделать в точности очень важно.
Буфетчица истово кивает.
Мессир:
— тогда уточним еще раз. Вы сами по своему желанию отдаете мне христианскую душу и хотите стать ведьмой.
Буфетчица:
— Дадада, по собственному, желаю!
Мессир:
— Тогда вот тут надо будет подписать кровью и расшифровать, точные паспортные данные. Ада Нуар — это ведь ваш псевдоним, да? А как вас на самом деле зовут.
Буфетчица краснеет.
Буфетчица:
— Раечка… Раиса Леонардовна Беленькая. Где подписать?
Старинный пергамент и странного вида ручка, гибрид непроливайки и шприца. Буфетчица подставляет руку, Мессир набирает крови из ее вены, дает ей ручку в руки.
Мессир:
— Подписывайте и будьте свободны…
АС:
— А я бы на вашем месте почитала повнимательнее, что там есть мелким шрифтом!
Мессир и Буфетчица оба вздрагивают. оборачиваются на голос от балконной двери. АС ставит метлу в угол, шагает в комнату. Пользуясь оторопелостью обоих, пшикает на пергамент из аллочкиного баллончика. С пергамента слезает мишура под старину, он разворачивается в официальный документ с гербовой печатью — генеральная доверенность на продажу дома.
Мессир:
— Я буду жаловаться! Вы вмешиваетесь в интимный процесс религиозного характера и оскорбляете чувства верующих!
АС:
— Пшел вон, недодемон!
Мессир выкатывается — как был в халате и носках. АС пробует вино, буфетчица пытается уйти следом за Мессиром.
АС:
— Ну куда ты пойдешь? Ты же на другом конце города живешь, я знаю, пока до дома дойдешь — уже и возвращаться, школа же тут рядом. А номер оплачен еще на два дня и вино хорошее. Садись, поговорим.
Та мнется.
АС:
— Садись, я сказала!
Буфетчица плюхается, где стояла.
Буфетчица рассказывает АС свою историю — как пыталась стать настоящей ведьмой, чтобы не опозорить род.
АС:
— Ведьмой не так становятся. Это долгий путь. Хочешь, научу?
Буфетчица:
— Нет. Больше не хочу.
АС довольно:
— Вот и хорошо. Ты сделала первый шаг на этом пути.
День подходил к концу, а Крезет так и не нашел себе должности. Знатные демоны и демоницы воротили нос от бывшего слуги, который по всем правилам должен был умереть. Для рабочих профессий требовались умения, которых у демона никогда не было. Он не умел ни рисовать, ни лепить посуду из дорогой глины, ни выдувать стекло, магия же его оставалась в том же примитивном состоянии, в каком и была до счастливого спасения.
К тому же, Повелитель объявил о Большом бале, и подготовка во дворце закипела. Снова чинили, красили, меняли обои, что-то мастерили, что-то магичили и в итоге все бегали заняты. И никому не было дела до одинокого демона, которому не к кому прибиться. Он остался жить, хотя должен был умереть по желанию своего господина. Он был самым настоящим ничтожеством, ни на что не способным и это убивало похлеще, чем меч, яд и инструменты палача…
Он был никому не нужен, и Крезет в бессилии выполз на свежий воздух. Покосился на застывшую статуями стражу — вон его даже в стражники не взяли, сказали, что слишком слабый и дерется плохо. А еще трус. Никто не воспринимал парня всерьез, никто не думал о нем, как о хорошем работнике. Выход был один — идти в бордель, продавать единственное, что всех устраивало — свое тело. Худенький поджарый парень многим нравился в качестве постельной грелки или подстилки, но Крезет неизменно отвечал отказом и негодованием на эти неприличные предложения. Или… впрочем, выход есть всегда.
Демон вспомнил слова целителя, промурлыкал себе под нос: «Никогда не отчаивайся» и для начала решил сходить в Храм. Вечером навещать даму, да еще и Повелительницу, считалось дурным тоном. Могут поползти дурацкие слухи, а вредить девушке даже таким образом он не хотел. Одно дело утром или в обед прийти по деловом вопросу, и совсем другое — припереться вечером, который плавно переходит в ночь.
Крезет запахнулся в плащ — ночь выдалась на удивление прохладной, еще и на дождик собирается… И решительно пошел в Храм, плюнув на все предрассудки. Вот за Храм никто ничего не скажет, мало ли у кого какие предпочтения — кто-то ходит в бордели, а кто-то в храмы. Разницы между дамами никакой. Главное, чтоб никто не догадался о его истинной цели посещения Храма.
Внутри Храма было тепло и светло. Тысячи магических огоньков освещали огромный зал, статуи богов были украшены свежими цветами, девушка-послушница отмывала пол возле алтаря. Другая красавица раскладывала на алтаре цветы. Неужели у таких ужасных существ, как демоны, могут быть такие добрые, улыбчивые боги? Неужели раньше их мир был не таким жестоким и пошлым? Раньше ходили в Храм молиться, а не совокупляться. Раньше они верили, а не требовали. Раньше они чувствовали, а не получали удовольствие.
Странная непонятная тоска сжала сердце и демон, сам того не осознавая, опустился на колени. Ладони прижались к заалевшему лицу. Боги, боги, если вы такие прекрасные, добрые, мудрые, почему вы не прекратите все это? Разврат, жестокость, кровавые игры? Почему вы, такие недосягаемые, не сделаете что-то хорошее, что вернет веру в вас? Неужели вам все равно? Пересохшие губы шептали вопрос-молитву, а сердце билось часто-часто, будто хотело выпрыгнуть из груди.
— Что привело тебя сюда, дитя? — ласковый голос заставил Крезета убрать мокрые ладони от заплаканного лица. На него смотрела древняя демоница в белых с золотой окантовкой одеждах. Священный круг на ее груди тоже был вышит золотом.
— Простите, великая, — склонил он голову, едва не ткнувшись лбом в каменный пол. — Я хотел бы… хотел бы узнать свою кровь и род.
Женщина всмотрелась в него блеклыми глазами и жестом велела встать.
— Пойдем, дитя, узнаешь свой род и кровь.
Крезету еще никогда не было так спокойно, как рядом с этой древней демоницей. Она шагала мерно и уверенно, и эта уверенность и спокойствие передавались ему. Слезы высохли, статуи богов, мимо которых они шли, уже не казались такими недосягаемыми. Наоборот, демону померещилось, что богиня любви грустно улыбнулась, а бог справедливости понуро опустил плечи. Нет, показалось — это всего лишь причудливая игра теней, переплетение тьмы и света, колышущиеся тени от множества светильников, от движения воздуха, от их шагов, от девочки послушницы, обновляющей цветы и венки…
За главным залом было еще множество помещений, но сюда допускались только служители Храма. Древняя завела его в маленькую простенькую залу. Здесь все было каменным, под потолком висел только один светильник, зато все стены были изрисованы сценами из жизни богов и богинь. Вот бог плодородия бросает в землю зерна и из них растут цветы и злаки. Вот богиня любви дает свой венок влюбленной паре — венчает их таким образом. Вот бог войны, великий и могучий мужчина с рыжими, как огонь волосами, вручает магическое копье первому Повелителю — древнему, тощему, седому мужчине в одной белой длинной рубашке…
Крезет замер, разглядывая фрески. Тем временем древняя демоница принесла большую чашу и острый нож.
— Налей своей крови в чашу, — командным тоном повелела она и парню на долю секунды стало понятно, кто истинный Повелитель этого мира. Но после древняя очень ласково, по-матерински улыбнулась и Крезет схватился за нож. Ради этой улыбки он был готов на все. Даже слить всю свою кровь в эту золоченую чашу.
Но тело лучше знало, сколько крови следует отдать. По жесту древней кровь перестала течь, рана сама закрылась, розовая полоска шрама сама собой рассосалась. Поникший парень бессмысленным взглядом всмотрелся в темно-красную, почти черную жидкость, Там ничего не было, но мелькающие отблески завораживали, кружили, морочили…
— Отойди, — женщина спокойно оттолкнула Крезета в сторону и разложила вокруг чаши на столике самые разные предметы. Кусочек желтоватой ткани, три розовых, почти гладких камешка, несколько травинок с белыми мелкими цветками, зажгла огонек на крошечном кусочке горючего камня и поставила маленькую плошку с водой.
Затем принялась что-то напевать. Смутно знакомое, непонятное, чуждое и одновременно родное. Парень застыл, странное оцепенение схватило все тело. Эта древняя магия была старше демоницы, старше Храма, старше рода Повелителей… Сама древность выглянула из кровавой чаши и плеснула застывающей кровью… по всем разложенным кусочкам и вещам сразу. Красные капли закапали на пол, собрались в лужицы на столе и на полу, потекли тонкими ручейками по бортам чаши…
— Интересно, — улыбнулась древняя демоница, глава Храма, и жестом очистила все, уничтожив и чашу, и кровь, и разложенные предметы. — В твоем роду не просто отметились Повелители. Ты каким-то образом пробудил в себе их способности. Ты сможешь стать достаточно сильным, если сам этого захочешь. И мой тебе совет… не говори об этом никому. Все, произошедшее в Храме, остается тайной. В нашем мире достаточно зла, чтобы еще и ты становился его приспешником. А теперь возьми вот это, — в его руку ткнулся узкий свиток, — и иди… туда, куда хотел идти перед приходом в Храм. Не задерживайся.
Легкий толчок в плечи и вот уже одурманенный парень стоит на пороге Храма, сжимая в руках тоненький свиток, на него льется вполне приличный дождь, а в душе какое-то непонятное… облегчение. Вот все и решилось. Он не просто бастард деда-прадеда нынешнего Повелителя, он… законный Повелитель. Намного более законный, чем непробужденный Аркал и все его потомство, бывшее и будущее. Только что толку?
Непризнанный Повелитель улыбнулся, показывая удлиняющиеся клыки, и в небе согласно вспыхнула молния и грохнуло прямо над самой головой. Все будет прекрасно — шептало что-то в душе. Он со всем справится. А сейчас действительно следует пойти туда, куда он и хотел. И плевать, что сейчас глубокая ночь, все давно спят, а кто не спит, тот чересчур занят, чтобы наблюдать за одним никудышним демоном.
Крезет встрепенулся, накрыл голову плащом, засунул свиточек за пазуху и решительно направился к западной башне. В конце концов, почему нет? Служить человеку не так обидно, как служить Повелителю. Да и слабая девчонка в случае чего, не сможет ему ничего сделать. Не побьет и не замучает. Если уж он выжил у Аркала, то у малахольной человечки тем более выживет. Это ж надо — не Повелитель и не Повелительница в одной лодке! Сказка только начинается, похоже…
– Вот боюсь я, Димкус…
– А?
– Как бы еще лапти плести не пришлось, – Егорыч нахмурился, скатал в рулончик клавиатуру, задумчиво покрутил между ладонями.
– А?
– Да отвлекись ты уже от сети. Как дитя малое. Допустили к свободному интернету, теперь за уши не оттащить… чего ищешь-то?
– Кого, – поправил Димка, не отрывая взгляд от монитора.
– А… Или вот еще, – Егорыч вздохнул, задумчиво подпер клавиатурой подбородок. – Гусли, частушки или того хуже – балалайка.
– Это что?
– Я, в общем, сам не отчетливо понимаю, – смущенно признался Егорыч. – Но заранее сомневаюсь. Или вот медведь. Надо, чтоб по улицам ходил.
– С балалайкой?
– Я, в общем, не отчетливо понимаю. Но, знаешь, не исключено, – Егорыч еще больше погрустнел.
– Это, кстати, запросто. Где-то я только что… – Димка повозил пальцем по монитору, перебирая разноцветные окошки. – А, во. «Проектирование домашних питомцев. Выращивание детей для любящих семейных пар и триад с включением частей геномов заказчиков. Любые ваши самые безумные фантазии». Так что, хочешь – медведя с балалайкой, хочешь – говорящего крокодила. Еще они документы оформляют. Свидетельства о рождении, гражданство, страховки…
– Гражданство? Крокодилу?
– Говорящему – запросто. Ты, Егорыч, в своем лесу одичал совсем. Вот, глянь, тут в новостях.
Егорыч заинтересованно склонился над монитором. Зашевелил губами:
– «Поп-дива Анжелика Мурр оставила состояние кото-мальчику Тимоти. Пока нет возможности завершить юридические формальности – расcтроенный исчезновением своей полу-матери, кото-мальчик отказался разговаривать и искусал нотариуса. Нотариусу наложили семь швов и предъявили иск о моральной компенсации за неуважение особенностей психики представителя видо-меньшинства». Опа! И чего я не крокодил?..
***
Сегодня во дворе опять убивали влюбленных.
Настя плотно закрыла окна, задвинула дрожащими руками шторы, стараясь не смотреть. Но взгляд все равно соскользнул, и в узком столбе света между смыкающихся тяжелых портьер зацепил неподвижно замершую посреди двора парочку. Маленькие хрупкие фигурки на свободном пятачке в центре плотной, покачивающейся толпы. Стоят, держась друг за друга, будто на крохотном островке среди океана. Знают, что уже не спастись, что сейчас накроет волной, протащит по камням, разорвет в клочья клыками прибрежных скал и швырнет кровавые обрывки в море…
Но пока еще стоят, крепко сплетя теплые пальцы и взгляды, баюкают последние капли своей жизни, одной на двоих. Жизни, которая могла бы быть долгой и счастливой, озаренной смехом детей и внуков. Чудесная длинная дорога, которую они могли бы пройти вдвоем, поддерживая и оберегая друг друга…
Настя застонала. Слезы выжигали глаза, от отчаяния и сдерживаемого крика заболело в груди. Слепо, спотыкаясь, и отталкиваясь от стен, выбралась в коридор. Захлопнула комнатную дверь. Сползла на пол, зажимая ладонями уши. Только бы не слышать, как они будут кричать.
Настя вспомнила, как страшно кричали те, другие, два месяца назад.
Ей показалось, что зазубренные ножи вонзились в уши, глаза и сердце. Врезались в тело, заживо разрывая в клочья. Как разрывало тех, которые корчились под ударами камней, продолжая отчаянно цепляться друг за друга окровавленными пальцами.
Их ладони, по-прежнему сжатые вместе, так и остались снаружи. И когда тела уже скрылись под грудой камней, тонкая рука женщины еще некоторое время вздрагивала, стискивая запястье мужчины. Будто умоляла – подожди, не уходи без меня. Подожди.
Тогда Настя кричала вместе с ними. Потому что ей казалось, что ее тоже забивают насмерть. Плотная толпа, сквозь которую она пыталась прорваться, была как груда камней. И не было вокруг ни одной живой теплой руки. Ни одного лица. Только жесткие серые камни.
А потом кто-то ловко и больно вывернул ей локоть, вытащил из толпы, втолкнул в темный подъезд. Зашептал успокаивающе:
– Тш-ш, тш-ш…
Насте вдруг почудилось на секунду, что это Индеец.
Что он искал ее все это время, и вот сейчас, когда стало невыносимо, когда она совсем заблудилась в темном каменном кошмаре, наконец, нашел.
И теперь все будет хорошо, потому что он возьмет ее за руку, и выведет к дому, который она сама никак не может отыскать…
Настя обмякла в сильных руках и зарыдала, уткнувшись в жесткое плечо.
Но оказалось, что это не Индеец, а участковый Муса.
– Вай, – сказал он, – такой красивый девушка, а скандал устроила. Нехорошо. А? Зачем в полицию звонишь, людей зря от службы отрываешь?
Теперь Настя знала, что во двор сейчас выходить нельзя. И в полицию звонить не нужно. Надо просто переждать – вот здесь, в прихожей, плотно закрыв окна и двери, чтобы не слышать криков. А потом пойти на работу и поторопиться, чтобы не сильно опоздать. Если бы она знала, надо было бы просто выйти из дома раньше. Если бы знала… Настя всхлипнула, ужаснувшись от этой мысли, и зарыдала сильнее, захлебываясь слезами, отчаянием, гневом и бессилием…
***
От звука дверного звонка ее будто ударило током.
Индеец – подумала Настя. Вскочила, покачнулась. Из-за слез все плыло перед глазами.
Она часто представляла, как Индеец приходит за ней. Повзрослевший, но все равно прежний. Высокий, тощий, в старых стоптанных кроссовках, вытертых джинсах и брезентовой куртке. Улыбается, широко и открыто, как всегда, откидывает со лба длинную светлую челку. Говорит укоризненно: «Ну, ты и забралась, Настюха. Еще бы в берлогу залезла. Пойдем домой?»
И Настя с визгом кидается к нему, повисает на шее. Кожа и волосы Индейца пахнут сосновой хвоей и дымом костра, как всегда. Дальше Настина фантазия заканчивалась, представляя обрывочно, как они идут вместе с Индейцем почему-то через ночной лес, а вокруг в темноте ворочаются и рычат невидимые страшные чудовища. Но рядом с Индейцем это все совершенно не страшно, потому что его теплая рука крепко держит Настину ладошку и ни за что теперь не отпустит.
А потом ночь светлела, и дорога выворачивала к дому.
– Где же ты так заблудилась, горюшко, – причитала мама, укутывая Настю в теплое одеяло, придвигая поближе чашку чая и яблочный душистый пирог…
Это была любимая Настина мечта. Благодаря ей Настя пережила некоторые особенно паршивые дни в Доме социальных сирот. Когда становилось совсем худо, пряталась куда-нибудь в безлюдное место, и представляла, что вот сейчас открывается дверь и входит Индеец…
Сейчас, когда появилось свое жилье, больше не нужно было прятаться и придумывать несуществующую дверь. Когда становилось невыносимо, Настя просто садилась в прихожей и представляла, как сейчас в квартиру входит
Индеец…
…Джамиля метнула на зареванное лицо Насти неодобрительный быстрый взгляд, подтолкнула девушку внутрь квартиры, защелкнула замок. Сказала совершенно обычным спокойным голосом:
– Не завтракала, да? Я тебе горячую долму принесла, сейчас вместе кушать будем.
Подхватила Настю за локоть, повела на кухню, усадила за стол. Деловито и безошибочно, будто видела сквозь дверцы или уже открывала их не раз, извлекла из шкафчиков тарелки, чашки, вилки, пузатый фарфоровый чайник, упаковку чая. Развернула свертки, которые принесла с собой.
От горячей долмы тянуло душистым ароматом тушеной баранины, чеснока и кинзы.
– Кушай, – велела Джамиля, вкладывая вилку в безвольные Настины пальцы. – Тощая, как кошка, никто замуж не возьмет.
Придвинула поближе тарелку, повернулась к окну, резким движением раздернула шторы.
– Закрой, – тихо попросила Настя.
Джамиля не услышала, присела напротив, уставилась на собеседницу задумчивыми черными глазами. Улыбнулась – скупо дернула краешками тонких губ.
– Понравится, научу, как делать. Простой рецепт, только мясо хорошее надо.
– Закрой шторы, – повторила Настя. От запаха долмы ее мутило.
Джамиля не шевельнулась.
– Закрой, пожалуйста…
Сил и мужества подняться, повернуться к окну и задернуть шторы самой, у Насти не было.
– Нет, – губы Джамили дернулись, скупая улыбка исчезла.
– Почему?
– Еще для долмы виноградный лист надо. В вашем климате плохо растет. Я тебя научу, где взять.
– Почему?!
Джамиля поднялась, включила чайник. Сказала, не поворачиваясь, раздраженно дернув худым плечом:
– Люди в закрытые окна посмотрят, подумают, ты не уважаешь наши традиции.
– Я не уважаю, – глухо ответила Настя.
– Совсем не слышу, что ты сейчас говоришь, Настья, – Джамиля опять передернула узкой спиной в черном платье – как кошка отряхнулась. Громко застучала ложкой, выкладывая в блюдце варенье.
– Я не уважаю традиции, в которых убивают людей, – тихо сказала Настя, – и мне все равно, чьи это традиции.
– Настья, – Джамиля обернулась. Села напротив. Одним пальцем, не то брезгливо, не то опасливо, тронула белый браслет на Настином запястье: – ты совсем не боишься свой ошейник?
– Это просто индикатор, – пожала плечами Настя, задвигая браслет под рукав.
– И что?
– Ну, он же ничего не записывает и не передает, – смутилась под насмешливым взглядом Джамили. Уточнила: – ну так говорят. Гражданский индекс меняют из-за внешних сигналов. Аттестация на работе. Или если кто-то позвонит и нажалуется…
– Настья, – усмехнулась Джамиля. – У вас этот индекс очень важно, да? Из чего он делается?
– Уважать чужие традиции и особенности, – вздохнула Настя, цитируя определение из методички современного гражданина. – Не препятствовать. Не демонстрировать неуважение.
– Не препятствуешь? Правильно. Сегодня дома сидишь, на людей не кидаешься. Теперь не демонстрируй неуважение. Шторы не закрывай, поняла? Настья, – Джамиля вздохнула, заглянула с сочувствием в лицо. – Ты хорошая, но не очень умная. У нас свои традиции, у вас – свои, – она ткнула пальцем в Настин браслет. – Вот и уважай, что есть.
***
На работу Настя, конечно, опоздала.
Верочка уже сидела на месте, закинув ноги на соседний стул, неторопливо листала на компьютере какой-то форум с розовыми сердечками на страницах. Спросила, не оборачиваясь, начальственным насмешливым голосом:
– Опять опаздываем, Соловьева?
Хотя, в основном, опаздывала как раз сама Верочка.
– Привет, Вера, – вздохнула Настя.
– Не Вера, – строго ответила та. – А Виерра.
И повернулась.
Настя ошеломленно застыла.
За выходные Верочкино лицо изменилось до неузнаваемости. Серые глаза сменили цвет на ярко-зеленый, серебряная цепочка пересекала побледневший лоб, острые кончики ушей торчали из-за подколотых на висках волос.
– Что уставилась? – спросила Верочка, усмехаясь тонкими алыми губами. – Не одобряешь? Да, такие,как ты, нас не понимают…
Она отвернулась обратно к монитору, но недостаточно быстро – Настя успела заметить на ее лице довольную улыбку, совершенно неподходящую к трагичному голосу…
– Тебя, кстати, начальство вызывало, – сообщила Верочка, опять углубляясь в розовые сердечки оставленного форума.
***
Когда Настя переступила порог кабинета Игоря Мариновича, индикатор на ее руке пискнул и замигал красным. Настя вздрогнула, торопливо натянула пониже рукав свитера. Кто-то из соседей все-таки позвонил? Или на работе где-то скрытая камера? Хотя чего такого было в разговоре с Верочкой?…
– Анастасия… – Игорь Маринович отвел взгляд от монитора, посмотрел на Настю влажными карими глазами. Улыбнулся. – Вы так миленько выглядите сегодня.
Вздохнул. Поднялся из-за стола, одернул юбку, прошелся задумчиво от одной стены до другой, поглядывая то в окно, то на Настю.
– Анастасия, – снова вздохнул шеф. – Такая ситуация…
Настя похолодела. Подумала испуганно: «Он же не может меня уволить? За что?»
Если уволит, можно забыть о мечте переехать в другой район. Даже за теперешнюю квартирку, предоставленную домом Социальных Сирот, отложенных денег хватит только на следующий месяц…
– Как вы знаете, Анастасия… Или не знаете? Наш главбух увольняется. Со следующей недели.
Теперь Насте стало жарко. «Главбух! Я? Ну а кто еще? Верочка-стажерка, которая месяц работает и дебет с кредитом путает?»
– К сожалению, на рынке труда сейчас толковых бухгалтеров не найти…
Настя улыбнулась. С окладом главбуха можно сегодня же начинать искать другое жилье!
– Поэтому со следующей недели вашим новым начальником будет Ве… э… Виерра Элиовна.
– Что?
– Понимаю, – вздохнул шеф. – Ве… Виерра – молодой сотрудник, опыта немного, ей будет нелегко… но ведь вы окажете содействие, э, как бы помощь?
– Конечно, – растерянно пробормотала Настя.
– Вот и чудненько, – улыбнулся Игорь Маринович, – я знал, что на вас, Анастасия, можно положиться.
Вдохновившись открывшимися талантами и перемирием в семье, я решилась на еще один важный шаг. Поскольку все драконы и не драконы перестали ощущаться мною враждебными, а глухое раздражение от наличия в близком окружении мужчин прошло, то почему бы не попробовать взломать еще один барьер?
Моей целью стал Замок. И экран в него открылся так же легко, как и в любой другой наш мир… Вот и еще одно доказательство того, что все проблемы – в голове. С самого первого момента существования синерианин может все, только он этого не знает. Полученные знания, практика и опыт приходят только со временем. И чем больше лет нашим гражданам, тем больше козырей у них в рукаве. Я сама еще очень многого не знаю в этой жизни, но стремлюсь узнать и иметь возможность использовать эти знания себе в пользу. Вот так и получается, что наши возможности ограничены только нашим воображением.
Мы с ребятами удивленно рассматривали рабочий кабинет. В целом простая рабочая обстановка – светло-коричневые обои, большое окно, занавешенное темно-фиолетовой гардиной, комод и застекленный шкаф с бумагами. В углу – бар с самыми разнообразными бутылками, часть из которых была покрыта пылью от древности. Некоторые бутылки стояли открытыми. Стол с горой бумаг, печатями и несколькими магическими перьями.
За столом на раскрытом письме спал Ярим. Тот самый вредный советник, который вымотал мне столько нервов, но остался верным трону даже без императора. Там была довольно некрасивая история. Меня считали погибшей, Твэл два года пролежал в коме после очередного сражения со сверхами, детишки — наследные и ненаследные благополучно разбежались кто куда, не желая усаживаться на трон (довольно редкое явление). Остался один Ярим, который и принял на себя все бремя власти без плюшек. И тянул на себе весь этот бордель, ведь Твэл очухался и первым делом не занялся своим государством, как положено нормальному императору, а пошел искать меня. Нашел на свою голову, отдав взамен жизнь вместе с душонкой… А Яриму ничего не оставалось, как продолжать тащить горе-государство с кучей лодырей.
Я нерешительно сделала шаг, экран покорно пропустил мое тело без малейшего сопротивления. Странно… Еще несколько месяцев назад мне едва удалось провертеть махонькую дырку, чтобы переправить душу Твэла Лиану, согласившемуся отправить ее на очищение. А теперь хожу как у себя дома.
За мной медленно проходили драконы, с любопытством рассматривая кабинет главного императорского советника. А я неожиданно ощутила на голове холодок и слегка увеличившийся вес. Диадема, которая раньше пряталась где-то в других, нематериальных планах, спокойно восстановилась на своем законном месте у меня на лбу и светилась ровным голубоватым светом. Это не корона в полном смысле, поскольку я все же не полноценный демон, но она дает полномочия императрицы.
Фиолетововолосый демон пошевелился, ощутив вломившихся в свою святая святых кучу гостей, резво подскочил из-за стола, а в следующую секунду уже оказался возле меня, сдавил шею мощными лапищами и проревел:
— Вернулась, зараза такая! Как же я тебя ждал! Ну все, теперь не отвертишься от работы!
Он все душил и тряс меня, чем вызвал недовольство братцев золотых и смех Шеврина, а я просто рассматривала самого преданного советника. Бледный, белый, хотя он и раньше не попадал под демонические каноны красоты в виде бронзовой кожи и темных волос. С темными кругами под глазами, осунулся, похудел. Жалко беднягу… заездили государственными делами.
— Где ты пропадала, катастрофа наша? – демон слегка ослабил хватку на шее, а я наконец смогла обнять его за плечи. Подумать только, оказывается, я скучала по этой ехидной и вредной роже!
— Два года лазила по вселенной ужасов… Потом выбралась в вполне годную вселенную, там в основном люди, что-то вроде космооперы… Потом натолкнулась на демиургов и наводила там порядок… теперь добралась до драконов, — я слегка улыбнулась. – А теперь смогла и к вам попасть, у вас тут тоже нужно навести порядок…
— А этот… балбес царственный? – кажется, Ярим хотел назвать Твэла несколько иначе, но, покосившись на маячивших позади драконов, передумал.
— К сожалению, он больше править не сможет… Хотя и вполне себе жив.
— Ну так тащи его сюда, разберемся! – наконец выпустил меня Ярим и внимательно осмотрел моих спутников.
— Не могу. Да и восстание тут начнется. Он – человек… — покаянно развела руками я.
— Твою дивизию! Зараза ты наша, не могла его демоном сделать? – недовольно спросил советник, отступая к столу и принимаясь сортировать бумаги.
— На тот момент не могла, — грустно согласилась я. – Мы смогли сделать ему только человеческое тело и с помощью технологий той вселенной приспособить ему в голову кристалл с сознанием Твэла. Души там никакой нет… Так что он теперь бионик и будет примерно раз в тридцать лет менять тела, пока не надоест или пока мы не придумаем, как запихнуть его в отдельное демоническое тело без души.
— Ладно, — нехотя согласился Ярим, — знакомь меня со своими друзьями и давайте спать. Время дорого.
В принципе, здесь не такая уж большая разница во временных потоках. В Приюте уже утро, здесь ночь, на корабле и вовсе день… вчерашний. Главное, чтобы тыща лет тут не прошла с момента моего ухода.
— Это – Шеат, — я вывела вперед серебряного, — это его клон Теаш, это Шеврин, это Шиэс, это Шэль, это Дэвис…
Драконы по очереди выходили вперед с слегка склоняли головы в знак приветствия. Ярим тоже склонил голову, показывая, что он уважает моих новых друзей и семью. В противном случае, сейчас уже был бы скандал с убиением меня и всех присутствующих.
— Ладно, вот тогда вам работенка, — демон вручил мне внушительную стопочку бумаг и она опасно покачнулась, грозя засыпать пол листками. – А я пойду отдохну маленько.
— Слушай, ты часом в отпуск не хочешь? – я удерживала стопочку еще и щупами, прижимая к животу. Собирать горку листиков с пола не хотелось.
— Хочу. Очень хочу, — согласился советник. – Только кто ж меня отпустит?
— Я отпущу, — киваю. – Вот на Шаалу хочешь? Выходишь такой из густейших джунглей, а тут тебе в метре пляжик, море теплое, бунгало…
— Девочки есть? – спросил демон, поворачиваясь и выказывая хоть такую заинтересованность.
— На Шаале? – хохотнул Шеврин. – Да какие хочешь. На любой вкус, цвет, размер, расу… Выбирай, что по душе.
Это да, наши эльфийки, магички и демонессы передерутся за такую экзотику, как фиолетововолосый демон с зелеными глазами и белой кожей. Это огромная редкость среди демонов, и рождаются они очень редко. Зато такой внешний вид – показатель большой силы и многих способностей. Так что наш советник не простой красавчик на побегушках.
— Тогда тем более хочу в отпуск, — согласился Ярим. – только сначала высплюсь.
Он ушел, а мы остались разгребать бумажные завалы. Я создала утилизатор побольше и черный ящичек с приоткрытой крышкой заманчиво подмигнул красной кнопочкой. Едва удалось сдержать желание взять все эти кучи бесполезно потраченной бумаги и спихнуть сразу в утилизатор. Пришлось создавать себе и драконам кресла и разгребать жалобы и претензии демонов. Как же я это ненавижу!
Я взяла первый листок из стопочки и мысленно пожелала его автору заикания – демоны поссорились из-за земельного участка, точнее не поделили сраных полметра этого участка…
— Так, ребята. Всю подобную ересь, — я помахала в воздухе листком, — в утиль. Мы разбираем только серьезные императорские дела, а не срач соседок из-за коровы или этих несчастных полуметра огорода.
Драконы согласились и работа закипела. Все-таки семь голов лучше, чем одна затурканная, так что с делами должны управиться до утра…
***
Наконец, на столе остались только важные документы. торговые договора, международные вопросы и жалоба от снежных эльфов из соседнего мира. Якобы наши демонические балбесы похитили их принца и где-то держат в Замке. Представив себе объем поисков – Замок это считай целый мир, тут спрессованного пространства море, влезут все. А потеряться здесь раз плюнуть. Зато найти кого-то достаточно проблематично.
И я решила пойти на кухню, как на самое многолюдное… тьфу многодемоновое место. Кухни и столовые – это такие места, куда стекаются абсолютно все на пожрать и очень многие на поболтать. Здесь можно найти кого угодно, поговорить с нужными людьми под видом завтрака, обеда или ужина, распить чего-нибудь горячительного и пощипать красивых демониц за пятые точки. Так что, если кто-то и видел белоснежного эльфийского принца, то искать его надо на кухне.
И я уже было повернула в коридор, ведущий к кухне, как в мой живот врезалось что-то блондинистое и мелкое.
— Мама! – радостно завопило оно, а я застыла столбом. Совсем о них забыла, думала, уже все покинули Замок. Ведь в плазме в генетическом коде заложено как можно быстрее уйти от места своего появления на свет, поскольку чаще всего это место опасное – не спроста же твой родитель лишился какой-нибудь конечности или вообще половины тела.
— Ты наконец-то вернулась! – продолжало беловолосое чудо, а я только и смогла, что положить ладонь ему на голову. Это из той последней, «естественной» партии… Проклятье! Выглядит как настоящий дроу, но одет в демоническую одежду. Я не знаю его имени, не знаю, чем он жил и что делал до этого момента… Но я уже знаю, что я его не брошу. Хватит, насиделся в Замке до колик. Да и после того, как Ярим покинет Замок, детям и подросткам здесь придется несладко. Разгулявшиеся демоны не будут разбирать кто принц, а кто рядом лежал, потащат в оргию всех – и малых, и старых…
— Вернулась, — киваю и смаргиваю слезы. Ну вот, только соплей не хватало. – Хочешь я познакомлю тебя с дядями и тетей драконами?
— Хочу, — на меня доверчиво смотрят красно-сиреневые большие глазищи. Чей же это сын? Кто его знает, главное мой.
— Тогда пойдем со мной, — в мою протянутую руку вцепляются тонкие серые пальчики. Он идет за той, которая отказалась от него, за той, которая бросила его и всех остальных, которая отвергла само понятие семьи и презрела все, кроме себя. Но идет. И почему-то верит. Хотя должен проклясть, вычеркнуть из души и сердца и зажить по своему.
Но я знаю одно – дети не виноваты. Они не просили давать им жизнь – это всего лишь эгоистичный поступок взрослых. Они не выбирали родителей и мир, в котором появились на свет тем или иным способом. И они уж явно знать не знали, какие там страсти кипят в их семье… Так, мы в ответе за тех, кому дали жизнь…
В кабинете Ярима работа уже закончилась. Драконы рассортировали бумаги, большая часть жалоб, с которыми вполне в состоянии справиться сельский староста или городской судья, отправилась в утиль. Меньшая и самая важная стопка будет разрабатываться.
Я подвела мелкого эльфенка к своим и слегка подтолкнула вперед.
— Ребята, знакомьтесь, это Лоро… мой… сын…
— Энтолороэль, — с достоинством представился парнишка, чуть скосив на меня взгляд.
— Привет, — Шиэс взяла парнишку за руки. Выглядел он где-то лет на тринадцать и казался ровесником золотого дракончика, но в душе до тринадцати он не дорос. Да и не мудрено, за пять лет-то…
Золотая развила бурную деятельность по кормежке младшего товарища. На все уверения, что он плазменный и с голоду не помирает, она внимания не обращала. А сам факт того, что эльфы от природы худощавы и сколько ни корми, такими и останутся, упрямо игнорировала. Я сдалась и позволила Шиэс в полной мере реализовывать материнские инстинкты. Мне хорошо, у меня их нет.
Да, паренек чувствовался своим и родным, но… Никаких чувств у меня по этому поводу не было. Он есть и все. Точно так же, как где-то есть другие мальчишки и девчонки, удивительные гибриды синериан и демонов/эльфов/ангелов/демиургов… бегают себе. Хотя, боюсь, многие придурки не откажутся от такого образца на своем лабораторном столе. Но раз пока мне ничего такого не показало, значит или справляются сами или ничего с ними не случается.