– Тебе не надо ехать к родителям, – повторил Пашка. – Это опасно.
Его слова вызвали у Кати возмущение, словно горячая волна поднялась у неё внутри, обожгла, заставила выпрямиться, взять себя в руки и иначе взглянуть на происходящее.
Обшарпанные здания снова стали отремонтированными. Площадка с мусорными контейнерами теперь была огорожена, а сами контейнеры – пустыми, и запаха от них практически не было. Объявления про спайс, скорость и соль исчезли, а улица была теперь хорошо освещена, асфальт целый, снег убран.
Вместе с преобразовавшимся городом Катя почувствовала злость и ярость. Весь сегодняшний день она была игрушкой в чужих руках, её куда-то тащили, куда-то везли. За ней кто-то гнался…
Ладно бы только с ней происходили все эти странности, но родители-то при чём? Неужели Пашка не понимает, что шутка затянулась? Одно дело разыгрывать её, Катю! Это даже интересно – поиграть… К примеру, в постапокалипсис или в супершпионов… Этакое реалити-шоу. Хотя можно было бы правила рассказать заранее. Ну, допустим, хотел устроить сюрприз. А что? Это даже прикольно! Интересно даже, как у него получилось всё организовать… изменения города, например…
Но вовлекать в эти игры родителей! Это было уже слишком! Или Пашка не понимает, что у любых игр должны быть границы?
Катя повернулась к Пашке и попыталась объяснить:
– Ты не понимаешь…
– Нет, это ты не понимаешь! – возразил Пашка. – Тебя там убьют…
Но он не успел договорить, его перебил Коля:
– Ты куда её втянул, гад?
В голосе Коли была угроза и ненависть, а сам он вышел вперёд, закрывая Катю собой. Рядом с ним, между Катей и Пашкой, встала и Светка. Она ничего не говорила. Однако всем своим видом давала понять, что шутки закончились, что подругу в обиду она не даст.
Пашка растерялся. Он под напором Светки и Коли отступил на шаг и попытался объяснить:
– Вы не понимаете. Они ни перед чем не остановятся. Это же машины-убийцы, а не люди… Идти к родителям неразумно! – И добавил, обращаясь к Кате: – Мы сбили их со следа, а ты хочешь прийти к ним в лапы… Сама! Они же ни перед чем не остановятся!
Катя раздвинула друзей и шагнула вперёд.
– Ты извини, Паша. Я… очень хорошо к тебе отношусь… Но там мама и папа. Я их не оставлю. Тем более если там опасно. Это же мама и папа! Как ты не понимаешь?!
Катя развернулась и решительно направилась к Ленинскому проспекту, к остановке метро, что у Дома быта. Светка и Коля пошли за ней, так же решительно. Пашка остался стоять.
– Я же люблю тебя! Я же ради тебя стараюсь! Я же не могу без тебя! – крикнул он вслед Кате.
– Я маму с папой тоже люблю и тоже не могу без них, – ответила Катя через плечо.
Город светился, машины спешили по проспекту. По мосту через железнодорожные пути гуляли парочки, любовались на скульптуры лебедей, сидящих на трубе теплотрассы, выполненные в разных стилях и из разных материалов. Рядом с птицами изящных линий, созданными профессионалами, на трубе теплотрассы сидели лебеди попроще, но сотворённые с не меньшей любовью и душевностью. И лебеди, и парочки были хорошо освещены фонарями, что украшали мост.
Первого лебедя в 2005 году ко Дню города сделал известный тренер, один из основателей школы самбо в Барнауле. К причудливо изогнутой трубе на мосту он приделал голову, крылья и хвост.
Первой же ночью лебедя подожгли.
Тренер воссоздал белокрылую птицу.
Её опять сожгли.
Потом снова…
И ещё раз…
Противостояние тренера с вандалами длилось несколько лет. Тренер оказался настоящим борцом и восстанавливал лебедя снова и снова.
А город напряжённо следил за этой схваткой. И если поначалу тренера считали чудаком, то со временем всё больше и больше жителей становилось на его сторону. Лебедю дали имя – Андрюша. А в 2009 году подарили белокрылую подругу.
А еще через три года, к 75-летию края, была объявлена акция «Лебединая верность», и на трубе «расселась» целая стая разномастых лебедей, сделанных горожанами.
И тогда вандалы отступили.
И вот сейчас, глядя на эти «разношёрстные» скульптуры, Кате хотелось плакать. Она впервые поссорилась с Пашкой. Ещё сегодня утром ей казалось, что он – тот единственный, с кем всю жизнь…
Катя вздохнула – неужели, она ошиблась в Пашке? Придумала себе героя, а он на самом деле не такой. Кате хотелось умереть. Что ж, если там её ждут, то и пусть…
– Не вздыхай, подруга! – Светка взяла Катю под руку. – Прорвёмся! Правда, Коль?
– Конечно! – согласился счастливый Коля и тоже взял Катю под руку.
Друзья спустились в подземный переход и пошли на эскалатор к станции метро. Здесь, на станции «Дом быта», красной Ленинской линии, был музей мозаики. Тут собрали мозаичные пано со старых зданий и с речного вокзала, который перестроили… Отовсюду. Спрятанная под землёй мозаика была защищена от сурового сибирского климата и в то же время открыта всем желающим полюбоваться на мастерство давних жителей Барнаула.
***
Катя с Пашей познакомились незадолго до Нового года в барнаульском планетарии на лекции о строении Вселенной. Катя пришла со Светкой, пообещав потом сходить с ней в кино на мелодраму.
В просмотровом зале, когда лекция уже началась, рядом с Катей в кресло, обитое бархатом цвета индиго, извиняясь и привлекая к себе чуть больше внимания, чем было необходимо, сел молодой человек. Он внимательно слушал лекцию, но, когда лектор заговорила о теории струн как о последнем достижении науки, фыркнул и пробормотал:
– Детский сад! Такое ощущение, что они ничего не слышали про теорию мембран.
Катя с удивлением посмотрела на молодого человека и увидела, что он симпатичный. И умный!
А молодой человек, как бы застеснявшись своего выпада, протянул Кате руку и шёпотом сказал:
– Меня зовут Пашка. А вас?
С лекции уходили втроём. Пашка рассказывал о теории мембран, Катя заинтересованно слушала, Светка тяжело вздыхала и закатывала глазки, мол, неужели на лекции не надоело?
Расстались около Катиного дома. Пашка ушёл с явной неохотой. Едва он скрылся за поворотом, Светка назидательно заявила:
– Нельзя быть такой легкомысленной, подруга!
– Ты просто ревнуешь и завидуешь, – засмеялась Катя. – Мальчик и симпатичный, и умный! Не часто таких встретишь!
Светка в ответ фыркнула и состроила гримасу.
Не успела Катя зайти домой, как от Пашки пришло предложение добавить его в друзья в «ВКонтакте» и сообщение: «Сегодня была самая незабываемая лекция! J»
«Как быстро он меня нашёл!» – подумала Катя и набрала на клавиатуре: «Теория мембран так многогранна J».
Потом Катя и Пашка гуляли по вечерам, когда у Кати заканчивались занятия в университете, а у Пашки заканчивался рабочий день – он работал в небольшой строительной конторе бухгалтером. Катя никак не могла представить Пашку в этой роли и иногда подшучивала над ним. Пашка улыбался и переводил разговор на звёзды или, если это не помогало, на музыку. Оказалось, что оба любят слушать The Impala.
Иногда Пашка путался в простых бытовых ситуациях. Например, мог растеряться в небольшом магазинчике, где продавец сам подаёт продукты, или на улочке, где не было указателей… Но он всегда так мило над этим прикалывался…
Накануне дня всех влюблённых Пашка позвал Катю на шашлыки, сказал, что собирается небольшая тёплая компания его сослуживцев. Все – молодёжь, люди весёлые, компанейские! Катя может позвать с собой двух-трёх друзей, чтобы было веселее.
Светка, выслушав Катю, заявила категорически:
– Одну не пущу! Кто его знает, что у него в голове? Может, маньяк какой-то.
Катя засмеялась:
– Какой маньяк? Мы даже не целовались ещё.
– Вот именно! Вы сколько уже встречаетесь?
– Месяц почти… Мы просто гуляем. Не как пара…
– Вот это и странно! Нормальные парни уже на первом, самое позднее на втором свидании облапают всю и целоваться лезут. А этот? Может, он неполноценный?
– Светка, не говори ерунды! Просто он серьёзный. И к отношениям серьёзно относится. И на шашлыки сказал позвать друзей. Если бы маньяк был, то не стал бы звать свидетелей. Кстати, поедешь?
– Да уж одну тебя не отпущу! – отрезала Светка.
Ехать решено было к ленточному бору. С объездной дороги были накатаны спуски в лес – небольшие и недалеко. Ну так в январе далеко и не проедешь – чуток от дороги, и всё… На безлесом взгорочке снега немного. Для шашлыков очень удобная площадка.
Установили мангал, раскладной столик. Достали припасы. Включили автомобильную магнитолу, и веселье началось. Танцевали, играли в снежки, в догоняшки… Ели шашлыки, овощи, фрукты, немного выпивали.
Пашка не отходил от Кати: первая шпажка – ей. Самое красивое яблочко – тоже ей. Танцевать – само собой. Друзья незлобно подшучивали, но Пашка только улыбался в ответ и наливал в пластиковый стаканчик сока – для Кати.
А Катя была счастлива!
Да и не хотелось ей ни догоняшек, ни снежков. Она млела и таяла. И надеялась, что вот сегодня Пашка предложит начать встречаться уже как паре, что сегодня вечером наконец-то поцелует. Катя мечтала о поцелуе, как о волшебном действе, которое пробудит в ней спящую красавицу, и древние силы, скованные заклятием злой феи, разрушатся, и в её сердце, а следом и в Барнаул придёт весна.
И чем дольше Катя оставалась с Пашкой, тем смурнее становилась Светка. Поначалу она ещё хохотала, бросалась снежками, отплясывала в центре круга, но чем дальше, тем натужнее становилось её веселье. Пока наконец Светка не замолчала совсем.
Но и молчание подруги не смогло отвлечь Катю от Пашки, и тогда Светка взорвалась. Она оттолкнула протянутый стакан с вином и заявила:
– Всё! Баста! Я ухожу!
И попёрла напрямую к дороге, прямо через сугроб.
– Свет, ты чего? – недоумённо спросила Катя, но подруга её не слушала.
Опешившие поначалу парни полезли в сугроб за девушкой, но пока они барахтались, её злости хватило, чтобы пропахать снег до трассы. Светка выскочила на дорогу и подняла руку, останавливая машину.
Парни, что были в сугробе, поднажали. Кто-то побежал в обход по наезженной дороге. Но никто не успел. Остановилась иномарка, Светка села в неё и уехала.
– Как же так? Что с ней? Вы что-нибудь понимаете? – снова и снова спрашивала Катя.
– Как с цепи сорвалась, – слышалось в ответ.
– Может, заревновала? – высказал кто-то предположение, и все согласно промолчали.
Веселье поугасло, и все стали потихоньку собираться. Катя попробовала дозвониться до Светки, но та выключила телефон. Через некоторое время пришла эсэмэс: «Я дома», и все немного успокоились, но вещи к тому времени были уже собраны, и все поехали по домам.
Прощаясь с Пашкой около подъезда, Катя возмущалась:
– Ну почему так? Почему я должна выбирать между парнем и подругой? Я не хочу так! Я хочу нормально общаться с обоими! А вынуждена поделить мир надвое!
И удивилась тому, как внезапно изменился в лице Пашка.
Она ждала поцелуя, а он посмотрел на неё с ужасом и быстро ушёл. Долгое время он был занят, и они не встречались, а потом он принёс валентинку с билетами и с Тардис.
Едва Катя вспомнила про кулон, как весь сегодняшний день пронёсся перед её внутренним взором. Она ничего не понимала: вся её предыдущая жизнь никак не могла быть причиной сегодняшних событий. Ещё и с Пашкой поссорились.
***
Друзья спускались по эскалатору. На этой станции был самый длинный эскалатор, потому что здесь было самое глубокое размещение станции. Пожалуй, глубже только прогон под Обью – в Новоалтайск. Но это прогон… И по красоте ни одна станция Барнаульского метро не могла сравниться со станцией «Дом быта» или «Новый рынок».
А всё потому, что здесь был музей мозаики.
Когда возник вопрос, как быть с мозаичными пано зданий в аварийном состоянии или зданий, которые, согласно плану генеральной застройки, следовало снести, если здания не представляли исторической или архитектурной ценности, но стены внутри или снаружи были украшены мозаикой, то решили сделать музей. Это был первый музей в Барнаульском метро.
Потом на станции «Площадь Советов» был устроен Музей революции, а на станции «Суховская» – Музей гражданской войны, много материалов посвящено Колчаку – человеку яркому и неоднозначному. На станции «Фабричная» – Музей Ивана Ивановича Ползунова, русского изобретателя, создателя первой в России паровой машины и первого в мире двухцилиндрового парового двигателя. Он родился в 1747 году в Екатеринбурге, и уже в восемнадцать лет в группе горных специалистов под руководством главного командира Колывано-Воскресенских заводов Андреаса Беэра прибыл в Барнаул и получил должность гиттеншрейбера – смотрителя и учётчика при плавильных печах – при Барнаульском медеплавильном заводе. В Барнауле Иван Ползунов прожил до самой смерти, 27 мая 1766 года, сделав немало изобретений и усовершенствований. Его имя теперь носит Барнаульский политехнический университет.
Барнаульское метро уникальное! Это самое безопасное метро в мире – за всю его историю не было совершено ни одного теракта, ни одного правонарушения, ни одной сколько-нибудь серьёзной аварии! И, безусловно, оно самое красивое…
Есть ещё одна особенность в Барнаульском метро, которую стоит упомянуть: на каждой станции есть книжные полки. Любой человек может принести и положить на полку книги, которые ему больше не нужны. И любой человек может взять любую книгу с полки на станции метро. Просто почитать, пока будет ехать до своей остановки, а потом положить на такую же полку при выходе – для следующего читателя. А может взять домой – если книга зацепила.
Пока спускались по эскалатору, Катя снова и снова перебирала сегодняшний день и совсем забыла, что не одна. Внизу по привычке направилась к книгам, но, услышав Светкин смешок, тряхнула головой, скрывая смущение:
– Совсем уже ум за разум зашёл со всеми этими ссорами…
Светка приобняла Катю за плечи и нарочито бойко ответила:
– Эх, подруга! Да я сама в метро всегда беру почитать. Так что привычка выработалась – будь здоров!
– Ага! – включился в разговор Коля. – Иногда очень даже интересные книги попадаются! Днесь тут Веллера про татаро-монголов читал. Ржал как конь.
За разговорами подошли к платформе в голову состава, чтобы на своей остановке быть ближе к выходу. Поезд ходил с интервалом в шесть минут, на табло горело, что ждать осталось четыре с половиной.
– Завтра на пары идёшь? – спросила Светка у Кати.
– Конечно! А ты? – ответила Катя с облегчением. Меньше всего ей хотелось сейчас обсуждать сегодняшние события.
– Ночевать у предков останешься или домой поедешь? – снова спросила Светка.
– Не знаю. Как получится, – ответила Катя.
– Если останешься, может, завтра на занятия пойдём вместе? – предложила Светка.
– Конечно! – Катя пожала плечами и улыбнулась.
– Девчонки, а кто реферат по историческим местам написал? – спросил Коля. – Какие вы места выбрали?
– Я про Нагорный парк написала, – ответила Светка. – Там кладбище раньше было. А теперь церковь строить собрались, кучу костей раскопали. Прям бульдозером, представляете?
– Как бульдозером? Они ж знали, что там захоронения! – возмутилась Катя.
– Ну да, – подтвердила Светка. – Об этом все знают.
– По-хорошему бы эксгумацию сначала провести и перезахоронить, – заметил Коля.
– Это если по-хорошему… – усмехнулась Светка. – Но тогда придётся признать место историческим, а тогда… Тогда никто не разрешит строить.
– Да, жесть. – Коля повернулся к Кате: – А ты, Кать, написала?
– Нет пока, – ответила Катя и добавила: – Не знаю пока, про что писать.
– Я тоже не знаю, – вздохнул Коля. – Хотел написать про Голубую даму – привидение, которое живёт в здании мэрии, но про неё только ленивый не писал.
– Я, кстати, тоже про неё подумывала, – засмеялась Катя. – Теперь-то точно не буду писать. Возьму что-нибудь другое. Хоть вон «Красный» магазин. Он в мае 1917 года не сгорел во время пожара, когда дотла половина Барнаула выгорела. Хозяин приказал рабочим мочить в воде войлок и обкладывать им стены. Так и уберегли. А вокруг всё сгорело. Кстати, «Красным» его после пожара стали называть. Ну или про наше метро напишу…
– Ага. А я тогда трешану потихоньку. Напишу про Дунькину рощу и мани-и-и-и-а-а-а-ака-а-а. – Коля сделал «страшные» глаза и, скрючив пальцы, пошёл на девушек.
Те засмеялись и отпрянули от него. В это время подошёл поезд, и друзья вошли в вагон.
Катя смеялась. Но на душе было грустно – она впервые поссорилась с Пашкой. Конечно, он сам виноват – придумал такую фигню. И всё же, он ведь старался! Но родителей пугать было вообще зря. Так что он должен понять… И если любит… Если действительно любит…
А вдруг нет? И Катя теперь упустила свой шанс… И они расстались навсегда!..
Кате хотелось плакать, но она смеялась с друзьями. И только глубоко-глубоко в душе, в самой её глубине, билась мысль: «А вдруг всё правда? Вдруг Пашка ничего не придумывал и военные были на самом деле? Вдруг они действительно поджидают Катю дома у её родителей?»
Но эта мыль тонула под ворохом аргументов: «Чушь! Так не бывает! Да кому она, Катя, нужна?! Чтобы военные двери ломали… Она ведь простая студентка и не сделала ничего такого…»
Там наверху даже есть камин. Узкий, будто жерло в преисподнюю, но топить можно.
Максимилиан пробовал. Натаскал досок с набережной, где брошены дырявым днищем вверх рыбацкие лодки, и растопил.
Дымил сильно, да Максимилиан справился. Нашел задвижку за рубцом окаменевшей сажи. Дым потянуло вверх. Стало тепло.
Там, над огнём, и котелок повесить можно. И окна досками забить или тряпками завесить. Все той же попоной. А новую он в господской конюшне стащит, когда конюх зазевается.
Максимилиан представил, как помешивает похлебку над очагом, а Мария нетерпеливо постукивает по миске оловянной ложкой.
На его чердаке огонь не разведешь, только свечку в кривом подсвечнике. Осенью там промозгло, да и крыша протекает. Девчонка простудится.
Глаза уже не щиплет. Максимилиан отдышался и вылез из укрытия. Далеко же он забрался! Убежал на левый берег, а потом еще петлял до набережной Турнель.
Под низким, закопченным сводом медленно шла рыжеволосая женщина. Она ступала осторожно, поминутно оглядываясь, замирала, приподнималась на цыпочки, затем снова делала шаг.
Отыскать место для самой узкой ступни непросто. Пусть преграждали не камни, люди. Множество людей. Они лежали, сидели, корчились, ворочались, кашляли, бормотали проклятия и молитвы, провожали женщину мутными, больными глазами.
Где-то над ними, опираясь брюхом на каменный, в потеках жирной копоти, свод возвышалась мрачная туша Консьержери.
А каменное чрево этой старой королевской тюрьмы до отказа было набито людьми, которых когтистая лапа правосудия сметала с парижских улиц, как протухшие объедки вчерашнего пиршества.
В этой глухой, подземной зале теснились парижские бродяги. Все те, от кого городские власти стремились очистить улицы.
Время от времени по приказу канцлера Сегье и с одобрения городских старшин городская стража, усиленная королевскими гвардейцами и швейцарскими наемниками, раскидывала огромную сеть, стремясь уловить в нее всю грязную, снующую мелочь: бродяг, припозднившихся пьяниц, мелких воришек, сутенеров, сводников, непотребных девок, беспризорных детей и даже праздных гуляк, чтобы затем, посредством судебного фарса, решить их дальнейшую судьбу.
Кто-то из Консьержери отправлялся на королевские галеры, а кто-то прямиком на виселицу.
Девицы оказывались в приюте Кающейся Магдалины, бездомные дети – в монастырях, на фермах, в прачечных, кожевенных мастерских на самой черной работе, как маленькие рабы.
Облавы происходили не часто, обычно после королевского указа, который исходил от раздраженного Людовика.
Король в очередной раз ужасался зловонию, исходившему от уличной грязи, цветущих болотной зеленью сточных канав, толпящихся у церквей нищих и отдавал приказ сделать улицы более пригодными для его королевского взора, очистить сам лик города от пугающих струпьев.
И верноподданные бросались исполнять, сгребая на тележки мусорщиков живые и мертвые отбросы.
Максимилиан, приподнявшись на локте, уже с минуту наблюдал за женщиной.
От духоты, жажды и зловония у него кружилась голова, и бредущий в полумраке силуэт казался ему призрачным. Сводчатый зал был освещен дюжиной факелов, которые жирно и шумно чадили, пуская черные слюни.
В красноватом факельном свете лица искажались, тени вытягивались и дико выплясывали на покатых, в плесени, балках.
Некоторое время назад Максимилиан забылся сном, беспокойным, жарким, в таких же красноватых пятнах. Он видел ту женщину, как тягучую грезу, как отяжелевшую мысль.
Эта женщина шагнула с улицы Дарнатель под этот свод, а её здесь быть не могло, она не существовала, он её придумал.
С тех пор, как Максимилиан встретил её, прошло несколько дней. Он думал об этой незнакомке, об ожившем портрете всё чаще и все чаще с мучительным раскаянием и сожалением.
Если бы он не убежал тогда… Если бы указал ей путь… Он скитался всю ночь и вернулся на чердак под утро. Влезая по трубе, он услышал глухой, размеренный стук.
Будто огромная, смолистая капля, срываясь с невидимого желоба, падала в каменную чашу. Или обитый войлоком деревянный молот опускался под рукой молотобойца.
У мальчика сжалось сердце. Это могла биться о раму сорванная ставня. Мария, маленькая глупая девочка, испугавшись ночных шорохов, могла попытаться выбраться наружу. Могла повиснуть на этой раме, судорожно стиснув ручонки.
Она еще не оставалась одна так долго. Он исчез, не говоря ни слова, на рассвете. Он оставил ей несколько сухарей с кусочком сыра и вяленой рыбы, набрал в помятый кувшин дождевой воды. Она не слышала, как он уходил.
Максимилиан давно научился двигаться бесшумно, как бездомный кот, шарящий по чердакам. За эту скользящую осторожность, за ловкость и худобу ему платили старые, опытные воры.
Он умел оттянуть ставню и протиснуться в форточку, даже не коснувшись свинцовый рамы.
Мария всю ночь ворочалась и стонала, принималась тихонько хныкать и заснула только под утро, согревшись под скомканным одеялом.
Максимилиан не хотел ее будить. Он был уверен, что его обычный поход продлиться не дольше полудня, а уж к вечерне, когда парижские колокола, перекликаясь позовут верующих к мессе, он обязательно вернется.
Но его спугнула та женщина. Он всё равно что увидел сошедший с портрета призрак. И страх перед неведомым долго гонял его по закоулкам и подворотням.
Максимилиан не боялся темноты. Он вырос в дымном сумраке, где самые предметы забыли свой истинный облик. Он не боялся шныряющих уличных теней, ибо знал, кто скрывался за ними.
Он не боялся кладбищенской тишины с её застывшими крестами и древними черепами, ибо знал, что мертвецы пугают только шевелящейся гнилью в глазницах и застывшим оскалом.
Мертвецы безобидны, как разбросанные поленья. Бояться следует живых.
Но та женщина явила собой особый вид потустороннего. Это была ожившая, набравшаяся плоть, фантазия маленькой девочки, зыбкий силуэт, шагнувший прямо на мостовую.
Призрак наоборот. И призрак этот проявился средь бела дня. Было чего испугаться.
Он был так мал и так одинок. Заблудшее дитя города.
Максимилиан прятался от собственного страха. Он был вспугнут веянием запредельного, того, что лежало за известными границами, что не сочеталось ни с пылью, ни с грохотом, ни с печной сажей, ни с окриком погонщика, ни с подвядшим ворованным цветком, ни с подгнившим клубнем, ни с пьяной отрыжкой.
Там было что-то чужое, непостижимое умом мальчика. Он должен был привыкнуть, отдышаться. Осознать существование новой двери в городской стене.
Ему пришлось выравнивать дыхание, как после долгой погони.
Однажды, терзаемый голодом, он стащил у булочника уже брошенную в корзину жесткую горбушку и тот долго гнался за ним, грузно булькая животом и грудью.
К счастью, булочник был не молод, но Максимилиан, тогда ещё семилетний, очень испугался. Он сидел где-то в норе, под цокольным выступом и сверкал глазами, как мышонок. Неподвижность казалась ему спасением.
Он переживал свой страх, пробовал его на вкус, ощупывал как ссадину на коленке, выдыхал. И страх постепенно улегся, успокоился, как та же боль под лиловым синяком.
Максимилиан изучил свой страх и бессознательно обратил в опыт, как сделал бы это тот же мышонок, впервые увернувшись от кошачьей лапы.
Но тот страх был ему понятен, читаем, как слово с единственной гласной, а этот новый страх был схож с латинской тарабарщиной. Этот страх он еще должен научиться читать.
И как страшно он сожалел об этой попытке. Явление той женщина, дневного призрака, он так и не смог объяснить, а Марию потерял!
Взобравшись по водосточной трубе, на свой карниз, он обнаружил, что мерный стук действительно издает висящая на одной петле ставня, что чердачная каморка пуста, а некогда обнаруженная им заколоченная дверца над прогнившей лестницей выломана.
Смятый кувшин валялся на боку — и вода растекалась по занозистым доскам.
Испуганный мальчик принял эту лужицу за кровь. Но к счастью, осмелился приблизиться и вглядеться, распознать утешительную прозрачность.
Стеганое, из лоскутов, одеяльце скомкано в углу. Оставленный им жесткий хлебец растоптан. Максимилиан увидел портрет, тот, который вызвал к жизни призрака. Мария прицепила этот рисунок на ржавый гвоздь.
Рисунок уцелел и висел под ребром крыши, как солнечный зайчик. На Максимилиана смотрели те же пронзительные, с лукавой искрой, глаза.
Теперь он знал, какого они цвета. Теперь сам рисунок, обретя дышащий прообраз, стал выпуклым, говорящим. Этот взгляд подбадривал, утешал, указывал путь.
На мгновение мальчику вдруг почудилось, что дама на рисунке указывает в сторону пролома. И Максимилиан неосознанно кивнул в ответ.
Он подполз к образовавшемуся пролому, напоминавшему пасть с редкими, порченными зубами, но затем вернулся, осторожно снял рисунок с гвоздя, свернул и спрятал за пазуху. Это будет его пропуск, его охранная грамота.
Внизу, под обвалившейся лестницей, темнел проём двери. Под этой дверью, на октябрьском сквозняке, он укачивал мертвую Аделину.
Там, за дверью, у старого очага, он появился на свет, под шипящую брань матери. В том угловатом, полутемном логове жила она, родившая его женщина. Его мать.
И там, за дверью, слышались голоса: хриплый, полупьяный женский визг, рык бывшего отчима, еще чей-то тихий, свистящий голос.
Максимилиан не сомневался, что Мария там. Его кто-то выследил. Подельники бывшего бочара, ставшего контрабандистом, членом шайки, промышлявшей грабежом, постоянно шатались по округе.
На этом берегу Сены, на куске Скобяной набережной, заваленной старыми рыбачьими снастями, дырявыми баркасами, сломанными колесами и прочим хламом у многих из этой братии имелись дневные убежища, откуда они выползали на свой ночной промысел.
Днём они чаще всего отсыпались, но иссохшая глотка и пустой живот могли погнать одного из них в ближайший притон за дешевым божоле.
Этот кто-то мог видеть Максимилиана, взбирающегося с девочкой по трубе.
Их могли заметить и у лавки скупщика краденого, где в тот день слонялся Максимилиан, когда Мария едва не угодила под копыта драгунской лошади.
Шумное случилось происшествие. Максимилиан слышал, как об этом еще несколько дней спустя судачили торговки.
О спасенной девочке его спрашивал хозяин лавки Брюжон. Да и женщина с портрета появилась именно там, на углу улицы Дарнатель. Круги расходились, как от брошенного в воду камня. Звонкий бултых вышел.
Девочка-найденыш отнюдь не выглядела замарашкой. Брюжон успел разглядеть её крепкие башмачки и расшитый серебром передник.
Будь она нищенкой, кто бы удостоил её вниманием? Но девочка явно происходила из состоятельной семьи. За нее возможно потребовать выкуп или получить вознаграждение.
Её ищут. В этом Максимилиан не сомневался с момента появления женщины.
Хозяину лавки мальчик отговорился тем, что отвел девочку к монастырю кармелиток и позвонил в колокол.
Брюжон более вопросов не задавал, но подозрений своих не умерил. Он мог поделиться этими подозрениями и с отчимом, который являлся за своей долей в конце каждой недели. А затем кто-то из шайки, даже кто-то из мальчишек, мог заметить их, Максимилиана и девочку, шагающими по направлению Лувра.
Они ходили на поиски её отца, жившего, по утверждению девочки, в «бальсом дволце».
А отчим не мог не задаться вопросом, зачем пасынок прячет у себя какую-то сопливую девчонку, существо крайне бесполезное и беспокойное.
Если прячет, следовательно, что-то задумал. А что может задумать дрянной мальчишка? Поживу.
Небось разнюхал, что у девчонки родня богатая, вот и рассчитывает свой куш урвать. Бесенок хитер не по годам. Сам малек, а своего не упустит. Старых воров задумал провести. Добычу скрывает.
Максимилиан в отчаянии укусил свой кулак. Цепляясь за обломанные доски, он спустился с чердака.
Внизу валялась приставная лестница, которой, по всей видимости, воспользовался грузный, неповоротливый отчим.
Затем на цыпочках приблизился к дверям логова. Дверь не запиралась. Воровать в этом нищенском чертоге нечего, да и знало большинство окрестных воришек, что в норе под дырявой крышей обитает сожительница известного Жанно-Бочки.
Без приглашения никто не явится.
Но Максимилиан все же присел и даже опустился на четвереньки, чтобы уподобиться кошке. Он скользнул за створку с той же гибкостью и проворством, какие свойственны этим животным.
Сразу откатился в угол, за груду из старых разбитых сабо, дырявых сапог, чья подошва свешивалась, как собачий язык, съеденное молью тряпье, пропахшего уксусом бурдюка и невесть откуда взявшегося седла с оборванными стременами.
Вероятно, в начале своей воровской карьеры бочар стащил его из ближайшей конюшни, рассчитывая продать или заложить. Но седло оказалось негодным, с лопнувшей подпругой, вот и валялось забытое в углу.
Но для Максимилиана оно послужило надежным укрытием. Худенький мальчик влез под него почти целиком.
Уже по дороге к лесу фея замерла на месте, вытянув параллельно телу свободную от корзины руку. А затем метнулась Марье за спину, в краткую долю секунды сжимая руку на отнюдь не тощем горле. А потом ускорение схлопнулось, и оказалось, что Велена стоит и держит на весу за горло в шоке привставшего на носки эльфа с повязкой из темной марли на глазах и темно-серой кожей вкупе с коротко обрезанными белесыми волосами. Темный эльф. Настоящий. Девушка сама искренне ошалела оттого, что смогла ускориться и поймать настоящего дроу. — Марья… Тут по твою удачу, кажется… Мне его убить, пока не поздно? — недоуменно вопросил она, сжимая хватку крепче. Эльф в потрепанном кожаном доспехе захрипел, сжимая пальцы на тонкой женской руке. В росте фея была явно выше, и из-за вытянутой руки ему пришлось стоять на носках. — Неужели все так серьезно? — ведьма покачала головой, рассматривая самого настоящего темного эльфа. Действительно низенький, как и описывали в трактатах ученые… Самой ей видеть такое чудо природы доводилось впервые. — Может, сначала добром поговорим? Или это совершенно бесполезно? Если даже с разбойниками удалось договориться миром… Идея убивать в общем-то пока что ничего ужасного не сделавшее существо была достаточно мерзкой. Вот если бы эльф убивал Марью, тогда да. Но как женщина могла убедиться, большинство кандидатов на ее удачу были относительно вменяемы и соображали, что лучше амулет хоть такой, чем смерть или позор. Фея со вздохом отпустила жертву, делая шаг назад и извлекая из-за спины меч. Ей тоже убивать ничего пока плохого не сделавшего парня не хотелось от слова «очень». Дроу, тем временем плавно перетекший в положение на колени, откашлялся, трогательно заглядывая ведьме в глаза. — Благодарю вас за милосердие, добрая госпожа, я хотел предложить вам выполнить все ваши мыслимые капризы и попросить некое количество вашей удачи. Марья подавилась воздухом и прокашлялась. Вот так к ней еще никто не обращался! Ведьма несколько мгновений ошалело смотрела на эльфа, на полном серьезе предлагающего исполнять все мыслимые ведьминские капризы… Это уже чересчур… — Хех… Машку доить я точно не заставлю, — наконец выдавила она из себя, жалея, что такой каприз эльф не исполнит. — А в остальном… амулет на удачу сойдет хороший? — наконец решила выкрутиться она. — Согласен, милосердная госпожа! — слегка склонил голову эльф. — Позвольте услышать мою часть обязательств? Я могу убивать людей с магической защитой и шпионить за указанным человеком. Могу найти для вас нужную информацию, — с дивной для существа мужского пола покорностью продолжил он, медленно в ритуальном жесте извлекая из нагрудных ножен длинный кинжал и протягивая его перед собой на ладонях в привычном жесте эльфийского наемника, предлагающего свои услуги. Марья округлила глаза. Вот только шпионажа ей для счастья не хватало. Она недоуменно посмотрела на эльфа, а потом перевела такой же недоумевающий взгляд на Велену, наблюдающую за этим представлением с какой-то подозрительной ехидцей. Ведьма, конечно, могла попросить его шпионить… за кем? Не за деревенскими же пропойцами. Получается, надобности в такой услуге не было. И убивать каких-нибудь магов пока не нужно было. Мелькнула мысля припугнуть того напыщенного архимага, собирающегося угробить студентов, но эльфа почему-то было жалко. В отличие от архимага, он пришел сюда не от хорошей жизни. И ему удача нужнее, чем тому индюку. — Что скажешь? Может, у тебя есть чем занять такого замечательного парня? — Марья чуть тронула подругу за руку, больно та задумалась. — Парниш, а ты компромат на одного типа нарыть можешь? Это маг, который хочет попасть в ложу чародеев, — задумчиво поговорила фея, и эльф, на миг замерев, склонил голову. — Это мое главное умение, леди. Полагаю, ведь речь идет о грязных секретах? — Только в пределах разумного, нельзя ни в коем случае попасться, мне бы не хотелось подвергать твою жизнь опасности, — в ответ на эти слова у дроу изумленно округлились глаза, и он вновь перевел взгляд на ведьму. — Если вы согласны нанять меня и не сомневаетесь в моих возможностях, то я готов выслушать все данные о интересующем вас человеке. — А знаешь, согласна! — резко кивнула Марья и сделала характерный поднимающий жест. — Вставай-вставай, мы тут не кусаемся. И можно на «ты» ко мне, чай не принцесса… А что до объекта… Очень сильный маг, лощеный, холеный, прилизанный… Духами воняет редкостно приторными… как из мест не особо тяжелого поведения… Глаза синие, жестокие… — ведьма задумчиво помяла в пальцах ручку от корзины, пытаясь вспомнить подробности. В целом, весь образ мага ей запомнился как ядреные духи или одеколон и холодные злобные глаза. — Волосы черные, прилизанные, кожа белая, одет был при мне в белую рубашку, винного цвета брюки и алую мантию. Предположительно, маг огня и воздуха. Скорее всего, архимаг, если мое ощущение силы верно. Ведьма внимательно посмотрела на тщательно все запоминающего эльфа. Тот уже поднялся с колен, но кинжал пока не прятал. Стоял, внимательно слушал и на каких-то моментах кивал. — А еще этот дятел преподает в Вильской школе магии, и его студенты сидят сейчас у меня дома. Думаю, они смогут рассказать побольше о своем наставнике, чем я, видевшая его первый раз в жизни… — Судя по вашим словам, речь идет об Архлене Шастани, графе Ральдиньё, — медленно, словно обдумывая каждое свое слово, проговорил темный эльф. А Велена тихо присвистнула. Впрочем, дроу был максимально собран. — Его визитная карточка — идеально чистые одежды, даже когда он идет по грязи. — Точно он, Марь, он навернулся жопой в пыль — и ни единого пятнышка, — выдохнула фея. Эльф же, сделав шаг к Марье, вновь слегка поклонился. — Готовы к заключению контракта? Поиски компромата на архимага Шастани в обмен на амулет божественной удачи, — мягко вопросил дроу, покачиваясь с пятки на носок. — Готова, — спокойно кивнула ведьма. — Что нужно для заключения контракта? Увы, бумаги с собой не имею, идем далековато… — рассказывать абсолютно все она не сочла нужным. Если эльф захочет — пойдет с ними, Леший не обидится. Он вообще мирный, в отличие от других леших… Если не захочет — с легкостью найдет ее дом и там подождет какие-то три дня амулет. — Кстати, изготовление амулета займет трое суток. В основном долго будет напитываться силой, — предупредила она, чтобы дроу не раскатывал губу на моментальный амулет. Отдавать почти готовые для студентов Марья не желала. И о прежних пяти сутках на амулет тоже умолчала. Закончится фора с удачей, и снова все будет как раньше. И грибы через раз, и амулеты по пять дней, и много еще чего вернется, как было. — Вам достаточно лишь произнести слова договора, коснувшись моего клинка, после чего я, дабы вам не мешать, двинусь к вашему дому, где с вашего позволения буду вас ждать, — спокойно ответил он. — Мое имя Агнад Каарз. Как представитель теневой лиги, я предлагаю свои услуги шпиона в деле архимага Архалена Шастани де Ральдиньё, — мягким речитативом произнес он ритуальную фразу. — Мое имя Марья… Марья Травница, — настоящей, родительской фамилии у ведьмы не было. Она канула в небытие вместе с семьей, как только они поняли, какой именно ребенок у них родился. Людям всегда свойственно бояться неизвестного. И неконтролируемый дар стал отличным поводом отдать девочку ведьме. — Как заказчик в деле этого архимага… — она искренне сомневалась, что правильно выговорит всю ту ахинею вместо имени, потому не хотела испортить ритуал искореженными словами, — …я принимаю ваши услуги, обязуюсь честно оплатить их и всячески содействовать в оказании шпионажа необходимыми материалами или лечебной помощью. Честно говоря, ведьма сильно сомневалась, что дроу сможет нарыть что-то серьезное про этого лощеного зазнайку. Наверняка тот бабник, ходит по девкам и борделям, сорит деньгами, морочит головы студентам и уверен в своих силах. Наверняка проворачивает какие-нибудь мелкие махинации, как и все аристократы, возможно, играет в карты или кости, балуется какими-нибудь курениями… Ну кто не без греха? Было б что у него серьезное, угрожающее короне или кому-то важному, мага бы потеснили на карьерной лестнице уже давно. — Договор заключен, — спокойно кивнул эльф, после чего, вновь плавно поклонившись, вытянулся в полный рост, став по сути одного роста с Марьей. — Могу я разбить палатку у вашего дома? — Конечно, — закивала ведьма, которой казалось, что все это какой-то бред. Причем бред полнейший. Особенно теперь, после заключения договора. Впрочем, ничего страшного не произойдет, если эльф побегает за магом. Вдруг маг задумается над своим не слишком хорошим поведением? Хотя вряд ли это ему поможет. — Как только вернусь, сразу примусь за амулет. — Вас понял, госпожа, — ответил дроу и истаял на дороге, словно мираж. — Ну что, пошли к Лешему, что ли? — дождавшись, пока Агнад исчезнет между деревьями, предложила Марья, взглянув на задумчивую Велену. — Да не переживай, ну раскопает он, что маг этот травки покуривает или взятки берет, и что с того? Там почти все такие… — Ну, кто его знает, может, нароется то, что он уже не раз слал каких-то студентов к степным гоблинам без возврата первых, — задумчиво потянула воительница. А потом нервно хихикнула: — Впервые трогала живого дроу. Кожа на шее гладенькая, как у девочки! — пояснила опять с тем же нервным смешком. — Жаль, что сразу не сказала, я бы тоже потрогала! — рассмеялась Марья. Тянущее напряжение постепенно развеивалось. — Никогда эльфов не щупала! А обычные люди всегда имеют грубую кожу. Аристократов не касается, но я их и не лечила никогда. Ведьма мягко ступала по тропинке, огибая выросшие на ней кое-где кустики жесткой колючей травы. Лето скоро закончится: наливались соком дикие яблоки и груши, порой виднелись уже желтоватые от жары листочки, цвели поздние травы, выбрасывая метелочки соцветий повыше к солнцу. Лес жил своей жизнью: периодически в траве подскакивали мышки, возле болотца на тропинку выскочила лягушка, звенело комарье. Марья специально не просила Лешего сократить им путь. Ей хотелось немного расслабиться, побыть в лесу не как собиратель или охотник, а как обыкновенный человек. Все-таки она не была привычна к такой куче народу, особенно, если эта куча постоянно досаждает и действует на нервы. И сейчас относительный отдых на природе здорово успокаивал. Наконец они добрались до знакомой полянки. Марья с удовольствием отметила произошедшие на ней изменения: выросла новая трава взамен изгаженной, деревья пустили свежие побеги, которые сейчас уже значительно окрепли. Появилось несколько новых, еще совсем крохотных ростков, пока больше напоминающих саженцы. — Да, Фаригор тут хорошо постарался, помог очистить лес от дряни некромантов, — задумчиво протянула она, рассматривая большую оранжевую бабочку, усевшуюся на тонкую дубовую ветку на краю поляны. — Да уж, тут я с тобой абсолютно согласна! — тихо хмыкнула впавшая в молчанку Велена. — А на счет эльфов: у лесных кожа даже грубее, чем у людей, я сама ошалела. Вроде дроу, весь такой должен быть жуткий, а кожа нежная, как у ребенка! — в голосе скользнули легкие нотки зависти пополам с восхищением. — Кстати… А как я его вообще почуяла, с его-то уровнем маскировочных чар? — Черт его знает, — пожала плечами Марья. — Я бы мимо прошла и не заметила. Да и не война ж у нас с ними, навряд ли он хотел устроить жуткую резню в лесу от скуки. Скорее, дико стеснялся толпы мужичья под воротами. Или брезговал. Эльфы же гордые… Ведьма вышла в центр поляны и привычно позвала Лешего, прислушиваясь к мерному шелесту деревьев. Поначалу было тихо, значит, Леший где-то далеко. А потом с другой стороны поляны отделилась знакомая темно-зеленая фигура с корявыми ветками-руками. Радостно блеснули желтые глаза. — Марьюшка! Где пропадаешь, прохвостка? Тут новостей множество! Какие-то пришлые толпами ходят, будто медом им тут намазано! — взревел Леший, добродушно усмехаясь беззубой пастью. — И от меня вам привет, Лесной Хранитель! — кривовато, но достаточно добродушно и искренне улыбнулась фея. — А тут у нас гости повадились, но я не буду объяснять все за саму жертву обстоятельств! — на последнем слове Велена фыркнула и, поставив на землю корзинку, уселась на месте, предоставляя ведьме руководить разговором. — Да тут такое! — Марья только взмахнула рукой. — Держи, вот колбаска из кабанчика местного, не побрезгуй… Такие новости на пустой желудок слушать нельзя… — она сильно сомневалась, что у Лешего имеется желудок как у человека, но чем черт не шутит… Пусть уже жует кровянку и варенку, авось будет добрым и после рассказа. Ведьма развесила подарки для кикимор на кустах — проснутся и поразбирают — уселась на траву, подстелив себе небольшой платок, и взялась рассказывать свою нехитрую историю. Сама она искренне жалела, что некроманты приперлись именно в ее лес. Не было бы некромантов — не было бы и дурацкой инициации. А так… — Вот такие пироги, дружище… — она задумчиво скомкала в пальцах край рубашки, покрутила пуговицу просто для того, чтобы занять руки. — Теперь эта вся ватага бродит в лесу, надеюсь, хотя бы разрешения на охоту просит… — Хотя скоро явно могут появиться те, кого можно будет без зазрения совести пускать лесу на прокорм! — усмехнулась Велена. — Да, девоньки… — задумчиво протянул Леший, странновато и очень забавно принюхиваясь к гостинцам. Марья, похоже, всегда умела нежданно преподнести сюрприз. — А еще я попросить хотела… — вздохнула ведьма, — не желаешь ли ты завести себе хранителей леса? Да, они люди пропащие, терять им нечего, и если их не пристроить хоть так, начнут бесчинствовать, грабить и убивать… А мне этого не хочется, и ей, — кивок на Велену, — не особо хочется видеть здесь зимой разбойничье гнездо… Леший задумчиво поводил глазами туда-сюда, сцапал колбасу и смачно откусил. Куда она там проваливалась, Марья не знала, но пенек, грызущий кровянку, выглядел забавно. — Вот задала ты мне задачку… — он пошевелил корнями, будто пытался найти под собой что-то, кроме травы и земли. — Тут сразу сказать не могу. Приводи, буду смотреть, что за люди, быть может, их сразу стоит под землю… — Да ладно, — рухнула рукой Велена. — Мы-то конечно приведем, но мужики толковые, сообразительные и ценить чужую доброту умеют. Вот некоторым уважаемым рыцарям… — фея скривилась, вспоминая тех наемников в чернёных доспехах, — …не помешало бы научиться от вас уму-разуму и элементарному уважению!
Воскресная проповедь Отца Маккензи в церкви Сент Мэри Лебоу.
Отец Макензи:
— Допустивший нечистого в свой дом навеки запятнан и ему не видать царства божия. Он как зверь алчущий будет искать туда дорогу, но не найдет, ибо нет никуда дороги для приютившего зверя!
***
смена кадра
***
Чайная в волчьем районе.
Гери с отвращением пьет чай (приобщение к английскому образу жизни), давится пережаренными тостами. Волки за соседними столиками так же угрюмо пьют чай и с не меньшим отвращением слушают сонеты Шекспира — их читают попеременно два волонтера с повязками благотворительного общества на рукавах. Рядом с Гери садится опоздавший, на него все оглядываются, волонтеры с неодобрением, волки с завистью и сочувствием.
Гери:
— Разве сегодня твоя обязаловка?
Опоздавший:
— Меня поймали с запретной картинкой, припаяли еще шесть часов Шекспира еженедельно.
Гери:
— Бедолага…
Опоздавший:
— А, пофиг, они не все отобрали! Глянь, че у меня есть!
Воровато показывает у края стола рекламную листовку — копию той, что была на огромном щите в Германии «М&М, мясные консервы для вашего морика».
Гери:
— Убери! Не трави душу!
Опоздавший:
— А знаешь, что твоя учудила?
На них шикают.
***
смена кадра
***
Борт Бейкерстрита.
Мисс Хадсон спорит с Картрайтом.
Мисс Хадсон:
— Да, я хочу туда пойти и я туда пойду! Через неделю, это решено, я полгода добивалась и три месяца ждала своей очереди! Это мое право как свободной женщины! Ну и что, что волчий район, я там уже была и ничего страшного со мной не случилось! И я буду читать волчицам, они тоже жертвы эксплуатации и мужского шовинизма! И не Шекспира, ретрограда и шовиниста, а воспоминания госпожи Дуровой про «Кавалерист-девицу»!
Картрайт хватается за голову.
Картрайт:
— Я тебя туда одну не отпущу!
Мисс Хадсон:
— Мне не нужна охрана! Я свободная женщина!
Картрайт:
— Хорошо, ты свободная и эмансипированная, ты все можешь, но только не уходи без меня! Пойдем вместе!
***
смена кадра
***
Борт Бейкерстрита.
Ватсон в своей спальне пытается писать (закадровый голос Ватсона, со значением:
— Меня зовут Ватсон, Джон Ватсон, секретный агент на службе Её Величества
(аля Бонд)
Рассказ о его попытке написать вместо записок историю приключений безымянного номерного агента.
Слышит спор мисс Хадсон с Картрайтом (привычно) и громкий мужской голос из коридора (чужой). Настораживается. Откладывает записки, выходит в коридор.
***
смена кадра
***
Борт Бейкерстрита
Кают-компания, Холмс в своем любимом кресле, вертит в руках трубку. Напротив него в кресле Ватсона — сэр Ричард, крупный солидный мужчина с апоплексичным румянцем на брылястом породистом лице (хмурит брови, явно не в своей тарелке, перед ним — нетронутая чашка кофе). При виде Ватсона лицо его перекашивается еще больше — он явно недоволен его появлением.
Холмс:
— Но вы так и не представились.
Сэр Ричард:
— Можете звать меня мистером Хэмфри.
Холмс:
— Мы можем звать вас как угодно, сэр Ричард, но вряд ли тот, чей дагерротип украшает собой передовицу сегодняшней «Таймс», может всерьёз рассчитывать на анонимность.
Сэр Ричард (надменно):
— Любой может узнать кого-то по даггеру, это не признак великого ума! Хотя Майкрофт чертовски убедителен, вы — меньшее из зол, а я не могу быть втянутым в скандал. Я согласен заплатить.
Холмс:
— Ну вот, мы наконец-то переходим к делу. Шантажируют вас? Или все-таки вашего племянника Уильяма?
Сэр Ричард:
— Это не имеет значения, просто заткните им пасть деньгами.
Сэр Ричард уходит.
Холмс:
— Любопытно, что у него за постыдная тайна?
Ватсон:
— У такого респектабельного джентльмена…
Холмс:
— Чем респектабельнее джентльмен — тем менее респектабелен скелет в его шкафу. Человек такого темперамента неспособен что-либо скрыть, значит, шантажируют не его. А из близких у него только племянник, сын покойного старшего брата. Любимец желтой прессы, тот еще фрукт. Пока информации более чем достаточно.
Ватсон:
— Но ведь сэр Ричард ничего не сказал!
Холмс:
— Он мог вообще не открывать рта, все за него сказали газеты за последние полгода. Завтракайте без меня, Ватсон, у меня срочное дело.
***
смена кадра
***
Борт Бейкерстрита.
Ватсон просыпается от звуков скрипки, смотрит на часы, накрывает голову подушкой.
***
смена кадра
***
Ватсон смотрит на себя в зеркало, рассматривает особую некро-ауру, которую любой некрогражданин более или менее ярко видит над всеми некрогражданами. Слышит шум в коридоре, выходит из каюты и видит, как Холмс прощается со странными типами у дверей лифта, один из визитеров — явный ветеран (отчетливая некро-аура, через плечо второго он обменивается с Ватсоном непроницаемыми взглядами соучастников).
Двери лифта закрываются, отрезая визитеров. Холмс уходит к себе.
***
смена кадра
***
Борт Бейкерстрита.
Мисс Хадсон возится с Дороти, что-то мастрячит внутри, шипит, ругается сквозь зубы, снова мастрячит. Картрайт пытается ей помочь, она его высмеивает, он обижается, уходит.
Ватсон в одиночестве сидит за завтраком. Просматривает утреннюю газету. Видит, как по коридору танцующей походкой проходит Холмс, сам на себя непохожий (гетры, канареечный клубный пиджачок, клетчатое кепи с логотипом, зеленый шелковый шарф, клюшка для гольфа вместо стека), шипит дверь лифта. Ватсон откладывает газету (на передовице — даггер сэра Ричарда над статьей о дебатах по предложенному партией неогумманистов законопроекту «Земля для людей!»).
***
смена кадра
***
Борт Бейкерстрита.
Ватсон заходит в подсобку к Картрайту
Ватсон:
— А где у нас старые газеты на растопку?
Картрайт:
— Вы хотите зажечь камин?
Ватсон:
— Нет. Я хочу газеты.
Картрайт достает коробку с газетами, вместе с Ватсоном их просматривают, откладывая те статьи, в которых упоминаются сэр Ричард и его племянник Уильям Честерлей. Молодой наследник, надежда и опора. Выпуск Воздухоплавательной Академии, Уильям в первом ряду. Бурская война. Вручение Уильяму «Пурпурного сердца» за проявленное мужество. Триумфальное возвращение в Лондон. Сэр Ричард с племянником на трибуне. Картрайт помогает, но видно, что его интересует совсем другое. Н:аконец он не выдерживает.
Картрайт:
— Мисс Хадсон собирается сегодня в волчий квартал. Волонтером. Надо что-то делать!
Ватсон (не отрываясь от газет):
— У нее есть там защитник.
Картрайт (ревниво):
— Этот щенок! Мне придется защищать их обоих!
Стучит бортовой стационарный телеграф.
Телеграмма от Холмса Картрайту, тот злится.
Картрайт:
— Как не вовремя!
Напускает на себя загадочный вид, уходит. Ватсон идет на наружную галерею. Курит. Видит внизу слоняющегося Гери и уходящего Картрайта, которые дружно делают вид, что друг друга не заметили. Ватсон возвращается к газетам.
Телеграмма Ватсону — срочно прибыть в библиоклуб Васткофий.
Ватсон (сам себе под нос):
— Ну наконец-то! И хорошо, что не в какую-нибудь опиумокурильню, а то с него с бы сталось!.
***
смена кадра
***
Борт Бейкерстрита.
Мисс Хадсон собирается в волчий квартал, кладет в сумочку книгу и, подумав, пистолет, надевает под перчатку дамский кастетик, прячет в сапог стилет, прихорашивается перед зеркалом.
***
смена кадра
***
Впараллель — вставками — фильм Лёни об олимпиаде. Торжественное открытие, флаги, спортсмены готовятся.
***
смена кадра
***
Мисс Хадсон перед зеркалом подкрашивает губы, выходит. Оглядывается, но никого не видит. Разочарованно поджимает губы и уходит. Гери следит за ней из-за угла, потом устремляется параллельным курсом по соседней улице, но с опережением.
***
смена кадра
***
Клуб Ватскопфий.
Ватсон в клубе — стеллажи с книгами, подшивки газет. Расположился за столиком оглядывается, ищет Холмса. Двое богемных студентов спорят над альбомом Босха, подозрительный матросик, весь в бороде и шарфе, мрачно супит брови над толстенным томом Конфуция. Ватсон смотрит на него, усмехается, качает головой.
Ватсон:
— Ох, Шерлок, ваша вечная страсть к переодеванию…
Холмс подходит с другой стороны — он один из студентов (зеленый берет со значком Нью-Гарварда, длинные волосы собраны сзади в хвост, щегольские усики, круглые очочки, полувоенный френч).
Холмс:
— Точность вежливость королей.
Ватсон:
— А я думал тот матрос…
Холмс:
— Тимми ждет печенье, тут в шесть подают чай с печеньем, Тимми и читать-то научился только ради этого. Любит книги для мозгов, мы вчера с ним спорили о корреляции воззрений Платона с экономико-теософской доктриною Маркса. Но нам пора, нельзя заставлять девушек ждать, особенно на первом свидании!
Ватсон (растерянно):
— Девушек?..
***
смена кадра
***
Уайтчепель.
Мисс Хадсон бодро выстукивает каблучками по вечерней улице, здоровается с фонарщиком.
***
смена кадра
***
Перебивкой — кадры из ОЛИМПИИ.
Торжественный проход спортсменов.
***
смена кадра
***
Уайтчепель.
Гери идет параллельно челночным зигзагом (схематичное изображение их пути сверху, прямая зеленая линия мисс Хадсон и куда более быстрый челночный бег влево-вправо Гери с пересечением ее курса на каждой улочке) и устраняет препятствия — громила с ножом в подворотне (лег поспать после удара в челюсть), пьяная драка перед дверьми кабака (проходя мимо, мисс Хадсон видит торчащие из мусорных баков подергивающиеся ноги в большом количестве). Большой злобно рычащий над костью пес (после укоризненного взгляда Гери умильно виляет мисс Хадсон хвостом и поскуливает) и так далее.
***
смена кадра
***
Улицы Лондона.
Холмс, Ватсон и девушки, прогулка по вечернему Лондону, рыженькая хохотушка под ручку с Холмсом, Ватсон с темноволосой молчуньей.
Ватсон (улучив момент, когда девушки отошли припудрить носики):
— Но, Холмс! Вы мне так и не сказали, в чем состоит мое задание!
Холмс:
— Расслабьтесь, Ватсон. И получайте удовольствие. У вас прекрасная подружка.
Ватсон:
— Но что мне с нею делать?!
Холмс:
— Расскажите историю. Вы это всегда умели. Помните, ту, про леопарда и мушкет? На девушек всегда производило нужное впечатление, когда вы делали вид, что от смущения перепутали их местами.
***
смена кадра
***
Уайтчепель.
Мисс Хадсон и Гери.
На карте-схеме на линии Гери периодически возникают мигающие красным точки, потом вместо них ставится крестик или несколько крестиков.
Идут по тем же улицам, что и Холмс с Ватсоном, те буквально вот только что за угол завернули, когда вышла мисс Хадсон, Гери пробегает мимо, Ватсон провожает его долгим взглядом.
***
смена кадра
***
Борт Бейкерстрита.
Вернувшийся Картрайт окликает мисс Хадсон и обнаруживает, что она уже ушла, хватается за голову, выскакивает следом.
***
смена кадра
***
Перебивкой — кадры из Олимпии, — прыжки в воду
***
смена кадра
***
Картрайт пытается поймать парокэб, но в волчий район никто не хочет ехать,
Картрайт бежит.
Эртис проснулся от слабого писка магической сети. Кто-то подошел к башне, но вроде с мирными намерениями. Демон сонно встряхнулся, натянул кое-как вчерашнюю рубашку и выглянул в окно посмотреть на непрошенного гостя. Темнота за окном ответила — фиг тебе, даже демоническое зрение ничего не помогло разглядеть в кромешной тьме. Прорезавшая небо молния на секунду осветила двор перед башней, и он успел заметить темный силуэт у дверей.
Телохранитель выругался, подхватил штаны, впопыхах оделся и спустился вниз. Ночной гость вежливо постучал в дверь, таким образом активировав сигналку, но больше никаких попыток к проникновению не делал. Просто мок на улице. Эртис сбежал по ступенькам, еще раз проверил всю сигнальную сеть на предмет ловушек — до сих пор к ним никто по ночам не совался, а тут такой сюрприз. И спокойно открыл дверь перед вымокшим демоном.
— Заходи, заходи, — на пороге захлюпало, ветер метнул прохладные капли внутрь башни.
— Спасибо, — голос был незнаком, но спокоен и даже приятен. Эртис зажег небольшой светящийся шарик, цепляя его у себя над головой — освещать всю переднюю площадку при входе было слишком жирно ради одного демона.
— Что у тебя случилось? — ночной гость никаких поводов для беспокойства не подавал, был на вид здоров, цел и даже как-то блаженно улыбался. Только вымок до нитки, вода стекала с демона на пол и уже образовала недурственную лужицу. Мокрые коричневые волосы облепили лицо, придавая ему схожесть с русалкой, вылезшей соблазнить молодого моряка. Интересно, почему не поставил хотя бы простенький щит?
— У меня… я просто хотел к вам на работу наняться. Прежде чем идти в казначейство, надо хоть узнать, подойду я вам или нет.
Эртис смотрел на гостя и пытался припомнить, где он его видел. Но так вспомнить и не смог. Простоватое лицо казалось знакомым, горбинка на носу от постоянных переломов не выравнивалась, тонкие бледные губы скрывали чуть вытянувшиеся от волнения клыки. Где он мог видеть этого парня?
— На счет работы ничего не скажу, это не я решаю. Сам служу телохранителем, так что… — он развел руками, показывая, что место занято.
— Из меня будет плохой телохранитель и хороший слуга, — усмехнулся гость. — Будем знакомы, я — Крезет.
— Эртис, — коротко представился телохранитель и хлопнул гостя по плечу. — Пошли ко мне, переоденешься и высохнешь. Есть хочешь?
Крезет согласно кивнул, дивясь происходящему. Впустили среди ночи в башню, собираются кормить-поить. И никакой проверки, суматохи, требования клятв. Может все будет потом? А сейчас он все равно ничего не сделает ни телохранителю, ни его подопечной. Наоборот, в его же интересах не только не вредить, но еще и помогать.
Тем временем они поднялись по заокругленной лестнице в комнатку Эртиса. Парень бросил гостю чистую рубашку и штаны, порылся внутри комода, извлек пару сапог.
— Держи. Не знаю, подойдет ли размер, с виду ты не больше меня, — телохранитель вышел, прикрыв дверь, и вернулся к переодетому гостю с подносом, полным еды. — Девчонки не слопают столько.
— Девчонки? — поперхнулся воздухом Крезет, представляя, сколько бы его били, вздумай он где-то обозвать Аркала мальчишкой.
— Ага. Одна худая, как та метла, а вторая хоть и чуть в теле, но тоже много не ест, — развел руками парень и налил гостю вина. — Грейся лучше.
— Помню, — кивнул Крезет, запивая хорошо прожаренное мясо вином и наслаждаясь теплом помещения. — Я… был вестником плохих новостей. Жалко девочку…
— Так ты?.. — многозначительно протянул телохранитель, и себе прикладываясь к кубку с вином.
— Бывший личный слуга Повелителя. У него таких, как я — десяток. Мальчики для битья… Сейчас я свободен от клятвы и ищу себе место в жизни и угол. Хороший приятель посоветовал вас после того, как я обошел всех и везде меня забраковали.
— Чем же ты им не угодил? — Эртис взглянул на гостя по-новому — вполне недурен собой, высушился простеньким тепловым заклинанием, физически не особо силен, ну так и он сам тоже не вышибала…
— Попался под руку Аркалу, когда тот был не в духе, — грустно поделился наболевшим Крезет, доедая мягкий хлеб. Его было положено есть с мясом, но голод рассудил иначе — сначала мясо, потом хлеб. — Был избит, как раз перед тем боем с эльфами… Ну и когда очнулся, оказалось, что бой уже давно кончился, никого нет. Меня бросили вместе с трупами. Решили, что я сдох!
Крезет истерически рассмеялся. Вино, тепло и нормальный собеседник развязали язык, но не до конца.
— Вот и… Повелитель освободил меня от клятвы, наняв какого-то другого дурачка. Теперь я свободен… и никому не нужен.
— Ладно, ты доедай и давай спать. С утра пусть с тобой Мила с Лэртиной разбираются. Вдруг и захотят взять. В любом случае, не пропадешь. Оформим, может, как садовника, выкорчуешь вон те дурные розы под окнами, Миле они не нравятся.
Крезет разулыбался, допил вино и отправился ночевать в выделенные ему гостевые покои. И пусть эти покои оказались складом старой мебели, кровать скрипучей, а до стола пришлось пробивать дорожку в барахле, это место показалось ему божественным. Подумать только — в его жизни происходят такие перемены! И боги — есть, это он знал теперь точно. Только они ослабли от неучтивости к ним и уже ничего не могут сделать с распоясавшимися демонами. А может и не хотят. Кто знает, что задумали боги. Может ждут, пока демоны пожрут сами себя, как великий мифический змей…
К вечеру пошел дождь. Мелкий и нудный.
Настя брела по улице, не замечая луж. Раздвигала зонтиком мутные дождевые занавески, за которыми таяли силуэты прохожих, машин и домов. Думала – вот бы отвести в сторону эту мокрую городскую серость, и шагнуть из сегодняшнего дождя в другой мир. В летний светлый вечер, в запах цветущих яблонь и маминых пирогов. Пройти вдоль дома, заглянуть осторожно в окно – чтобы не заметила мама и не позвала ужинать. Пробежать через сад по сугробам бело-розовых душистых лепестков, спуститься по узкой тропинке к реке, где сидит в ивовых кустах Индеец с удочкой, отмахиваясь от злых весенних комаров…
***
– Ой, это что там?
– Где? – досадливым шепотом переспросил Индеец, не оборачиваясь. Поплавок чуть вздрагивал, дразнясь, но под воду не уходил.
– В камышах. Ворочается. Большое. Слышишь?
– Крокодил, – уверенно сказал Индеец.
– Правда? – удивилась Настя. Ей было всего пять, и по части знаний об окружающем мире десятилетний Индеец казался непререкаемым авторитетом.
– Сто пудов, – подтвердил авторитет.
– Ой, – испугалась девочка. Сто пудов – это было ужас как много, а если крокодил таких габаритов сидит в соседних камышах…
– Может, они здесь не водятся? – на всякий случай тоже шепотом, чтобы не раздразнить чудовище, спросила она.
– Еще как. Трехголовые. И говорящие.
– Змей Горынычи?
Настя немедленно припомнила вчерашнюю сказку и испугалась еще больше.
– Боишься? – Индеец снисходительно и почему-то смущенно покосился на девочку. – Да, ладно, не бойся. Я тебя спасу, если чего.
– От крокодила? – восхитилась Настя.
– От него тоже, – махнул рукой мальчик, прихлопнул на лбу комара, и снова взялся за удочку.
Настя на всякий случай придвинулась к нему поближе, почему-то сразу и без сомнений поверив в обещание ее защитить.
Он защищал.
От соседского злющего пса, который однажды сорвался с цепи и чуть не загрыз девочку. От мальчишек с хутора, которые любили подкараулить деревенских поодиночке и побить.
А когда девятилетняя Настя заблудилась в лесу, именно Индеец нашел ее первым и вывел к дому.
***
Настя улыбнулась. Ей почудилось на минуту, что Индеец где-то здесь, за завесой дождя. Знает, что она потерялась – теперь не в лесу, а в этом странном неприветливом городе – и пытается ее найти. Чтобы как десять лет назад вытереть слезы с ее заплаканных щек, взять за руку и вывести к дому, который она сама никак не может отыскать…
Задумавшись, Настя едва не шагнула под колеса подъехавшей машины. Взвизгнули тормоза, разлетелись в стороны брызги из-под колес. Щелкнула дверца.
– Анастасия! – встревожено воскликнул знакомый голос.
Настя вздрогнула, с волнением вгляделась в полумрак салона.
– Залезайте, милая, залезайте, – замахал руками Игорь Маринович, – не стойте посреди дороги. Промокнете совсем, и сиденья мне намочите.
Поколебавшись, Настя, сложила зонтик и нырнула в теплый, приправленный ароматами духов и алкоголя, сумрак.
– Вот и чудненько, – блеснул улыбкой Игорь Маринович, – невыносимо смотреть, как гибнут под автотранспортом и дождем юные сотрудники. Вы, душечка, и сама простудитесь, и на работу заразу принесете, а у нас с вами квартальный отчет на носу. Сигаретку?
– Спасибо, – растеряно покачала головой Настя, разглядывая массивный золотой портсигар.
– Зря. Без табака, только ментол и мята, необычайно полезно для здоровья. Есть с запахом роз или арбуза. Все-таки, нет? Владик, – шеф постучал пальцем по подголовнику водительского сиденья, – адресочек Анастасии по базе посмотри, и поехали.
С тихим шелестом опустилась темная перегородка между салоном и водителем. Мотор мягко рыкнул, как сильный сытый зверь, и машина, качнувшись, поплыла вперед. Будто поехала не по разбитому асфальту, а заскользила по воздуху.
– Анастасия, – умильная улыбка исчезла с лица шефа, голос стал грубее и суше. И сразу почему-то нелепыми показались угольно-черная подводка вокруг печальных глаз, длинная сережка в ухе, кружевной воротничок вокруг жилистой шеи. – Я бы хотел извиниться, – он вздохнул, – и объяснить. Вы, ведь, наверное, не понимаете?
– Что?
– Анастасия, – шеф ухватил зубами сигарету, прикусил, поморщился, выплюнул ее обратно в ладонь, смял в пепельнице. – Вы ведь из семьи отщепенцев? Воспитывались в доме социальных сирот. Четыре месяца назад по их направлению попали к нам на работу. Я читал вашу анкету, разумеется. Живете одна. Друзей нет, любовников нет. Не состоите, не участвуете. Понимаете, что это никуда не годится, душечка?
Блестящие внимательные глаза Игоря Мариновича оказались вдруг совсем близко, обращение «душечка», произнесенное не обычным ласковым голосом, а сухо и жестко, заставило Настю вздрогнуть.
– Что? – тихо спросила она, отодвигаясь на самый край мягкого кожаного сиденья.
– Ваш гражданский индекс. Вы ладошкой-то индикатор не прикрывайте. Думаете, я не в курсе индексов своих сотрудников? Вы, надеюсь, понимаете, почему я назначил главбухом эту дуру Верочку, а не вас? Хотя работать придется вам – и за нее, и за себя. Работать и надеяться, что мне не придется вас увольнять. Анастасия, – шеф склонился ближе, от его дыхания пахнуло мятой, – я очень положительно отношусь к вам лично. Но я ничего не смогу сделать, если вы сама…
– Что? – Настя опять отодвинулась и уперлась локтем в дверцу машины. Пробормотала беспомощно, сдерживая слезы: – Что мне делать с этим дурацким индексом? Пластику ушей и записаться в эльфы, как Верочка?
– Это вариант, – серьезно согласился шеф, – у них, кстати, очень хорошая организация. Еще пять лет назад над ними все смеялись, а сейчас, посмотрите – официально зарегистрированное псевдо-этно-меньшинство, свой профсоюз, квоты при приеме на работу, праздники оплачивают. Сейчас вот добиваются отмены приставки «псевдо» и сокращенного рабочего дня в соответствии с особенностями менталитета. Знаете, я думаю, скоро добьются. И в обычаях и традициях у них ничего э… противоестественного.
– Игорь Маринович, а вы… сам не собираетесь?
Настя представила шефа с острыми ушками и в серебристой юбке. И новый слоган фирмы: «Наша сантехника протестирована настоящими эльфами».
– Улыбайтесь-улыбайтесь, – хмыкнул шеф, – но мне-то и так неплохо. А вы… Анастасия, мне больно смотреть, как вы себя губите. Вот, возьмите, – он вложил в Настину ладонь визитку. – Гертруда большая умница, она подберет вам что-нибудь. Сделайте хотя бы это. Для начала.
***
Гертруда оказалась веселой могучей великаншей. Яркий румянец цвел на пухлых щеках, сотня косичек металась по мощным плечам в такт широкому шагу, цветастая шаль хлопала по огромным бедрам. Настя с трудом поспевала следом, чувствуя себя дюймовочкой, угодившей в страну больших людей. К тому же страна была престранной – на небольшом загородном участке у Гертруды размещалось несколько разномастных сараев и два ряда открытых вольеров, откуда летело многоголосое тявканье, мяуканье, повизгиванье, чириканье. Интонация в основном, была восторженная, и какофония усиливалась, когда хозяйка проходила мимо. Звери и птицы кидались к решеткам, и могучая длань успевала по дороге поправить миски и поилки, почесать лоб ворону, кинуть игрушку щенку, погладить тощий бок кошки. Настя вертела головой, счастливо улыбаясь, чувствуя себя так, будто часть приветствий и восторгов предназначалась и ей.
– Туда даже не смотри! – басом крикнула хозяйка, перекрикивая звериный и птичий хор. – Там щенята обычные, тебе это не надо. Потом погладить дам, только руки помоешь. Сейчас к уродцам пойдем.
За дверью длинного сарая помещались странные существа.
В вольере возле входа метался встрепанный трехголовый пес. Кидался на решетку, вцеплялся в прутья сразу двумя пастями, грыз железо, роняя на пол слюну. Третья голова поскуливала и тоскливо смотрела в сторону слезящимися глазами.
– Лапушка, – вздохнула Гертруда, погладила скулящую голову и ловко отдернула руку от оскаленной пасти первой головы. Щелкнув в воздухе зубами, первая разочарованно хрюкнула и опять набросилась на решетку. – Цербер наш, – Гертруда вытерла руку о юбку, – тут из ветинспекции все приходят, говорят, надо усыпить. А за что его, лапушку? Тут человек шизеет, если у него в башке две личности, а с собаки чего взять? Крокодил еще у меня такой был, на прошлой неделе забрали.
– Тоже трехголовый? – изумилась Настя. – Змей горыныч?
– Ну, вроде, – улыбнулась Гертруда. – А тебе что, надо? С ним попроще, но тоже кормить сложно, головы на разные стороны тянут, дерутся друг с другом. Может, мне его опять обратно вернут. Я тебе позвонить тогда могу, если надо.
– Нет, спасибо. У меня он в квартиру не влезет. Так странно у вас. Интересно, как в сказке.
– Интересно? – почему-то неодобрительно прищурилась Гетруда. – Вот и им было интересно. Доинтересничались. Ты, лапушка, посмотри пока здесь сама. Может, что интересное для себя найдешь.
Шестиногая лошадь печально бродила по деннику. Спотыкалась. Поджимала ноги по очереди. Опять спотыкалась. Остановилась, укоризненно посмотрела на Настю.
В соседнем вольере летучая кото-мышь хлопала кожистыми крыльями, подпрыгивала, и опять падала на пол. Села, задрала заднюю лапу, потянулась, и свалилась на бок, запутавшись в крыльях и хвосте. Запищала жалобно, бестолково ворочаясь в попытках подняться.
– Интересно? – спросила хозяйка, заглядывая в огорченное Настино лицо. – А вот, смотри, кто тут еще есть.
Последний в ряду вольер показался сначала пустым. Только несколько рыжих апельсинов горкой валялись в углу.
– Кис-кис, – позвала Гертруда. Апельсины дрогнули и раскатились в стороны. Темный мохнатый комок двинулся к решетке – дергаными, рваными движениями. Потом запнулся и грохнулся на пол, задергался, еле слышно захныкал.
– Тихо-тихо, – неожиданно нежным и тихим голосом забормотала великанша. Открыла дверцу, подняла хныкающий комок, вынесла на свет, ближе к Насте. Размером с кошку, четыре маленьких лапки с короткими розовыми пальчиками, круглые испуганные глаза и огромные уши, толстые тяжелые мохнатые лопухи, в каждое из которых можно было бы завернуть странное существо целиком.
– Совершенно несамостоятельный, – вздохнула Гертруда. – Два шага сделает и падает, уши перевешивают. Сам есть не может, лапки короткие, мордочка плоская. Надо с ложки кормить и поить. Два раза в день минимум. Иначе умрет от голода, даже если рядом будет еда лежать. Вот так, лапушка. Интересный зверек, как думаешь?
***
– Ты извини, лапушка, – сказала Гертруда, когда они вместе пили чай в доме. Чай был черный и очень крепкий, от горечи и терпкости у Насти сводило скулы. – Что я с тобой резковато. Я, в общем, им и так многое прощаю, что не нужно.
– Кому им?
– Людям. Поработай у меня немного и поймешь, о чем я. Вчера вот пуделя принесли. Шок, истощение, обезвоживание, гнойные раны. Его избили, перемотали скотчем лапы и морду, и бросили в кусты. Умирать. Он и умирал. Сутки или около того, пока случайные прохожие на него не наткнулись.
– Зачем, – еле слышно пролепетала Настя. Горло перехватило от слез. Она представила. Добродушный маленький песик, чей-то домашний любимец, которого любили, ласкали и гладили, доверчиво подходит к незнакомцу. А тот… – Зачем так с ним?
– Хо, лапушка, думаешь, ответ на этот вопрос что-то изменит? – Гертруда пожала плечами. Взяла со стола черную, прокуренную трубку, примяла пальцем табак, щелкнула зажигалкой. – Покуда у людей беспомощность провоцирует насилие, ничего не изменится. Ни-че-го.
Гертруда выпустила из трубки клуб ароматного дыма. Спохватилась:
– Не возражаешь, если я тут покурю?
– Это твой дом, – улыбнулась Настя.
– Ну, – невнятно буркнула великанша, придерживая зубами кончик трубки и доливая в чашку чай. – Это не всех останавливает.
– Кого?
– Некоторых гостей. Бывает же, а? Ты их даже вроде не зовешь. А они припрутся, напачкают сапожищами, разлягутся на твоем диване, наплюют семечек. И еще будут тебе указывать, в какой одежде тебе ходить, какой температуры кофе им подносить, и можно ли тебе курить в собственной гостиной. И что, я должна это терпеть?
Гертруда фыркнула и пыхнула трубкой.
– Нет уж. В моем доме ходим в тапочках, разговариваем вежливо, и вообще живем по моим правилам. Не устраивают правила – до свидания. Валите к себе домой и живите там по своим правилам. Каким хотите. Хоть в сапогах по постельному белью ходите и в занавески заворачивайтесь, мне наплевать. Извини, лапушка, что-то я сегодня нервничаю. Новости утром посмотрела. Так что, ты именно Чебурашку решила взять?
– Кого?
– Хо! Ты не читала эту сказку? – изумилась великанша. – Обожди, сейчас найду. Я ее как раз перечитывала недавно. Вот, возьми. А насчет Чебурашки подумай хорошенько. Зачем тебе столько возни? Странную зверушку для поднятия гражданского индекса я тебе могу и попроще подобрать. Сейчас чай допьем и пойдем во второй блок. В общем, первый я тебе так показала. Для расширения кругозора и избавления от некоторых иллюзий.
– Не надо, – сказала Настя.
– Чего? Избавления от иллюзий? Хо! Лапушка, это самое лучшее, что я могу для тебя сделать.
– Не надо зверюшек для поднятия индекса, – Настя поморщилась. Подумала, что великанша права. Что выглядит это именно так – пришла девушка не помочь бездомному животному, а подыскать себе средство для поднятия индекса. – Я возьму его.
– Ну, – Гертруда развела руками. – Я предупреждала. Апельсины не забывай ему давать. Он с ними спит в обнимку. Привык. Мне его так и подбросили – в ящике с двумя апельсинами.
– Подбросили?
– Хо! Думаешь, я выиграла его в лотерею? Или купила на аукционе? Лапушка, ты куда пришла? В питомник йоркширских терьеров или в приют брошенных животных? Брошенных, лапушка! Это значит, что бывшие хозяева, в лучшем случае, удосужились принести нежеланных младенцев …э… то есть надоевших питомцев мне под дверь и быстро смыться, стеснительно избегая встречи. А в худшем… Я тебе рассказала про вчерашнего пуделя? Ты видела детишек из первого блока, которых этот ублюдочный ветинспектор регулярно предлагает усыпить? Раньше люди хотя бы просто приручали, а потом вышвыривали своих питомцев из дома на улицу, а сейчас… Ты ведь, лапушка, смотришь телевизор и знаешь, что у нас теперь продвинутое современное общество, где все прежние отклонения считаются нормой, а норма, стало быть, превратилась в отклонение? Поэтому в соответствии с новой нормой мы сперва создаем уродов, неспособных даже существовать самостоятельно, а потом вышвыриваем их на улицу уже не просто мучиться, а мучительно умирать…
И закипела работа. Золотая принцесса, ставшая королевой, дрессировала своих драконов. При чем дрессировала так успешно, что они свыклись с нею. Не сразу, конечно, прошел почти месяц прежде, чем драконы поутихли и смирились с новой властью. К сожалению, смирились не все и королеве пришлось расстаться с большинством родственников, передав их сначала нам, а мы Сину на перевоспитание. А еще у нее случился поединок с собственным отцом… И она победила.
К худу или к добру, но девушка держала власть и предотвращала все покушения, убирала недовольных, перевоспитывала тех, кто еще поддавался влиянию. И даже пыталась наладить дипломатические отношения с другими кланами. Она направила сапфировый и аметистовый кланы на помощь нефритовым, тем самым исчерпывая конфликт, разожженный ее дедом. Нефритовые были рады помощи, ведь у них наступал самый пик сезона сбора трав и лишние рабочие руки никогда не мешали.
Были, конечно, и попытки ставить ей палки в колеса, особенно попытка поссорить с серебряными, но все нормализовалось. Серебряные не дураки, прекрасно понимали, откуда ветер дует и чем им это чревато. А с золотыми лучше поддерживать нейтралитет, чем воевать…
У нее все потихоньку получалось, в отличие от меня. Впрочем, у меня «материал» был не такой благодатный, как золотые драконы. Демоны мира Твэла были чертовски ленивы, разбалованы и ничего не боялись. Их не пугали ни разжалования, ни лишение платы, ни изгнание. Все по барабану. Перспективы торговли и общения с другими мирами их тоже не прельщали. Вся их жизнь была под девизами «Нас и тут неплохо кормят» и «и так сойдет!».
Все попытки наладить хоть какой-то контакт, заставить сделать хоть что-то на благо родины, натыкались на вопрос
— Оно вам (тебе) надо?
Похер, что вокруг Замка на многие километры пустыня. Похер, что не растет ничего, кроме всей той флоры, какую я им насадила те самые пять лет назад. Ну есть же что пожрать, чего ты паришься? Похер, что нарушено общение с снежными эльфами, не проблема.
А мне бегай, улаживай дипломатический конфликт. От снежных удалось откупиться горкой кристаллов, забрать никому нафиг не сдавшегося младшего принца, который был всего лишь поводом пощипать демонов. Честное слово, помри он там в пустыне, скандал бы раздули, но на самом деле этот паренек был никому не нужен. Не наследный, бестолковый и слабоватый в магии… не такого сына хотел себе местный правитель.
Эльфенка забрала на Шаалу в академию магии. Пусть учится, там им хотя бы будут заниматься и обращать на него внимание, а не разрешат слоняться по всему миру, абы не мешал. Не удивлюсь, если он сам с демонами сбежал, а не украли его, как пытались навешать лапшу снежные аристократы, дрын им в глотку.
А дальше вообще стало глухо. Попытка озеленить пустыню с помощью магии и слабых хаосных растений с треском провалилась. Демоны отказывались высаживать ягоды, некоторые открыто бастовали с воплями – «Нам не нужна ваша смородина!». Между прочим, ягоды, напоминающие смородину, были вкусными, полезными и подпитывали энергией, но их же садить и поливать надо! Адская работенка для лентяев.
Попытки привести в порядок Замок тоже провалились. Я уже ругалась, грозилась карами, макала бездельников в ведра с водой, проклинала всеми заклятьями, а одного и вовсе вытащила во вселенную ужаса на пару минут. Вернулся тихий, покорный и с седой прядкой в черных волосах. Стал работать. Но, увы, один единственный из многомиллионного населения замка.
Сам же Замок жаловался, красочно расписывая на стенах, как ему опостылели демоны с их вечными оргиями, бардаком, грязью и идиотизмом. С Замком общаться можно посредством написания своих пожеланий на любой свободной стене. Он разумный, на уровне ребенка лет семи, с ним довольно прикольно, но… демоны не хотели общения, они просто писали матерные словечки на стенах. И это бесило как сам Замок, так и меня.
Я рассматривала шикарную паутину на люстре в покоях императора. Когда-то мы здесь жили всей большой семьей, спали вот на этой покрытой сейчас слоем пыли кровати, ели за тем столом… Смотреть на бардак было… противно. Как будто твои воспоминания кто-то вывалял в грязи. Да, случившееся не исправить, но ведь были и хорошие моменты в жизни, а эта грязь их просто перечеркивала.
Психанув, швыряю довольно мощное очищающее заклинание. Паутина на люстре исчезает. Равно как и пыль, грязь, запустение. Открываю окно и впускаю в комнату свет. Чертовы лентяи! Они три года не убирались здесь! Как пропал Твэл, так никто сюда и не сунулся убрать. Кошмар какой-то, а не покои.
Я выловила несколько десятков демонов хрен пойми какого ранга и заставила отмывать Замок. Понять, сколько их было конкретно не удалось – демоны то и дело исчезали под различными благовидными предлогами: «в туалет», «за водой», «швабра сломалась», «мана закончилась» и тому подобное. В итоге остался наполовину раскуроченный пустой третий этаж, который пришлось домывать и вычищать самой. А сколько тут тех этажей, знает только сам Замок.
Плюнув, села на пол, достала карандаш и написала на стене:
— И как ты тут бедный выживаешь?
— Плохо, — нарисовал грустную завитушку Замок. — В библиотеку больше никто не ходит, пылью заросла…
— Жаль… Хочешь я схожу? Только мне нужен кто-то, кто прочитает.
— Ты просто так сходи, — Замок показал на стене карту переходов. – Я тебя даже доведу. И магический чтец прочитает все, что ты захочешь.
— И такое тут есть?
— Конечно. Только им никто не пользуется… А видела бы ты, что они вытворяют в оранжерее…
— Догадываюсь, — глажу прохладную стену.
— А я так хочу, чтобы там снова цвели цветы, эльфы пели свои песни, чтобы в водопаде журчала вода… И чтобы туда приходили полюбоваться красотой. Чтобы дети не срывали цветы, а бережно ухаживали за ними… — ровные красивые строчки ложились одна за другой, а мне было так обидно… За Замок, за потраченное время и силы, за… все.
Замок… великое, величайшее сооружение древних демонов. Их предки были не чета нашим балбесам… Мудрые древние демоны построили великолепный дом себе и множеству поколений потомков. На их магии и технологиях держится практически весь этот мир, современные обалдуи доживают в остатках великолепия прошлого…
А сам Замок является огромной редкостью и ценностью. Думаете, сверхи нападают на мир, чтобы пощипать зачуханных демонов? Как бы не так! Их интересует Замок, технология его создания, и за кусочек этого чуда они душу продадут. Вот и лезут сюда все, кому не лень. А демоны… даже не знаю, как и сказать…
Я вижу захудалую расу ленивцев (чес слово, руки чешутся им на гербе ленивца нарисовать), которым ничего в этой жизни не нужно. Кусок хлеба и мяса, сисястая телка под боком, крыша над головой – все. Это вершина их потребностей.
Шеврин с Шеатом чуть не попадали, увидев, в каком состоянии здесь армия. Точнее, ее остатки. Было величие демонов представлялось… кучкой юнцов, едва научившихся держать меч и клепающих через раз кое-какие заклинания, хрен пойми, полезные или вредоносные. И несколько чуть старших товарищей, обучающих этих юнцов. Все. Баста. Ни толковых начальников, ни генералов, ни полководцев. А зачем? Людей они и так победят, раскидав одной левой, против сверхов не попрут, чай пупок надорвется, значит и пытаться бесполезно. И сидят себе… кой чего чешут…
Попытки вразумить болезных на головоньку, что людьми и сверхами вселенная не ограничивается, и кроме них есть еще хаоситы, блудные синериане, демоны из других миров, ангелы, наводящие добро и причиняющие справедливость, да даже довольно мощные эльфы, способный магией и стрелами раскидать эту недоармию, как шайку слепых котят. Любой, кто захочет захватить такой лакомый кусочек, как бесхозный мир, это сделает. Ведь тут нет демиурга (помер), способного защитить свое творение, нет императора, способного хотя бы организовать этих дуриков. Нет толковых советников и заместителей, которые наведут порядок и помогут императору с государственными делами. На самом деле, оказывается, если сидя на троне работать, то приходится именно тяжко работать. Можно, конечно, лежать и балдеть, но тогда этот мир скатится в еще более глубокую задницу…
Результатом попыток договориться миром с демонами стали митинги и локальные бунты. Дошло до того, что демоны отказывались делать абсолютно все, о чем бы их не попросить. Даже то, что они делать обязаны по роду службы или в силу занимаемой должности. Первыми колотились советники, которых я благополучно разжаловала, и поднимали народ. Вторыми колотились аристократы, решившие, что вот и настала пора предъявлять права. А что? Император помер (правды им никто не говорил), императрица взялась не пойми откуда и творит черте что по их меркам, работать заставляет, прямые и чужие наследники разбежались как мыши куда подальше, даже первый советник собрал барахло и свалил куда-то… Самое время помериться пи… простите, мечами, и выяснить, кто же по родству ближе всего к императорской династии и кого можно усадить в столь заманчивый трон…
***
Я шла через толпу, полную ненавидящих глаз, и пыталась никого не убить. Эти идиоты всерьез решились митинговать в главном зале, когда я потребовала отчет у казначея на счет растрачиваемых средств и того, куда и кому они выделяются. В принципе, нормальное требование человека, желающего понять финансовую ситуацию в этом борделе. Но, похоже, оно и стало последней каплей их терпения. Мое терпение тоже было не безгранично.
В голову полетел помидор. Самый настоящий. Тот самый проклятый красный помидор, над выведением которых я билась несколько недель в прошлой жизни здесь, чтобы этим утыркам было что жрать. Я перехватываю овощ щупом и ловко запускаю в холеную морду тому, кто его бросил. Под боком тихо сжимается эльфенок. Да, я снова пришла сюда, чтобы забрать ребенка. Не дело ему оставаться в этом государстве глупцов. Сзади со зверскими мордами топают полутрансформированные золотые драконы. Если бы не было братьев за моей спиной, боюсь, демоны решились бы на более серьезные проступки. А так два пышущих мощью дракона отбивали охоту начинать силовые акции.
— Не бойся, мы пройдем. А не пройдем миром, так я пройду войной. А ты будешь защищен, — обнимаю Лоро за плечи и веду дальше. В прошлый раз он отказался покидать Замок, побоялся неизвестности. В этот раз согласился. Так тому и быть.
Позади слышатся сдавленные ругательства на демонском и общем языках. Я прокручиваю в памяти лица, чтобы точно знать, кто против меня, и иду в покои императора. Что ж, я никогда не стремилась спасать тех утопающих, кто хочет утонуть. И мешать топиться дуракам я не буду. Жалко, конечно, наших усилий, потраченных впустую. Одно силовое поле над миром чего стоит, ну да ладно. Хрен с ним, забирать у глупцов не буду. Может они по-своему и для себя правы, только мне тяжело видеть, как идут ко дну те, кого я обещала защищать.
В комнатах Твэла пока что тихо. Я запечатываю мощным барьером дверь и наглухо закрываю окна силовыми полями. Эльфенка передаю через экран нашим, его радостно принимает Шиэс, чрезмерно симпатизирующая мальчишке. Братья благополучно занимают кресла и принимаются наверстывать упущенный завтрак с помощью экранов в корабль, благо уже научились их открывать куда нужно. А мне тем временем приходит в голову одна идея. И я снова с карандашом иду к стене.
— Слушай, ты случайно не можешь перейти в другой мир? – пишу я на стене. Через мгновение приходит ответ.
— Могу, но мне нужно много энергии…
— У меня есть. Смотри сколько, — открываю Замку свой резерв. Ощущение чужой воли проходит по телу и пропадает. Не злобное и не доброе, просто нейтральное ощущение.
— Достаточно, — на стене появляется улыбчивая рожица. – Но здесь есть те, кто не хочет уходить.
— Ничего страшного, мы с тобой сделаем вот что…
А поутру они проснулись… без Замка. Прямо на золотом, чистеньком песочке.
За эти сутки нам всем пришлось проделать гигантскую работу. Мы подготовили свободное место на Шаале – самый подходящий для Замка магический мир. Эльфийский лес согласился принять в некотором роде собрата и освободил огромное пространство в подходящей демонам климатической зоне.
Пока проводилась подготовка, Замок писал на стенах объявления. Все, кто хочет остаться в нем жить, могут прийти к покоям императора. Кто не верит, или не хочет, или не считает нужным, тот свободен. Пришло довольно мало народу, но я особо не переживала. Спасение утопающих, в первую очередь, дело рук самих утопающих. Если они хотят тонуть – вперед и с песней. А Замок заслужил нечто большее за века своего существования и служения демонам, чем быть заросшим паутиной и наблюдать за разнузданными оргиями в оранжерее…
Ну, а под утро с горем пополам, Замок переехал на Шаалу. При чем странным образом в нем остались только те, кто пожелал остаться и действительно пришел к императорским покоям. Эльфы из местных, самые ответственные демоны, по большей части слабые и из прислуги, некоторые юные вояки, вдохновленные впечатляющими боевыми показами драконов. Несколько довольно древних демонесс, выглядящих, впрочем, очень недурно. Старые клюшки мотивировали свой приход тем, что оргии были и будут, а вот посмотреть на Замок в другом мире они уже не смогут. Остались и созданные мною уже давно творения, мощные ребята, всегда верно защищающие Замок и его обитателей. А еще обнаружилась одна моя дочь, зазевавшаяся в Замке. Рыженькая демоница с слабой магией, зато с любовью к чтению. Она не пожелала расставаться с библиотекой и переехала вместе с ней и с Замком.
А в довершение всех бед остались в Замке мои горе-супруги, не пожелавшие его покидать. И вот с ними-то надо было что-то делать…