Прекрасный розовый рассвет застал Рени на стуле рядом с кушеткой, в руках теплела раскрытая книга, ноги весьма фривольным образом находились на кровати, спрятанные под казенным одеялом. Пальцы касались прохладной женской лодыжки.
— Отче, опять вы всю ночь не спали? — закудахтала вошедшая монашка и поставила поднос с завтраком на тумбочку. — Совсем исхудали, осунулись, круги под глазами…
Молодой человек в одежде священнослужителя поправил белый воротничок и спрятал ноги в черные кожаные башмаки. Тонкие пальцы взяли мягкую воздушную булочку и стакан компота, сладкого и пахнущего спелыми осенними ягодами. Его откровенно жалели, эта жалость струилась приторно сладким запахом и забивалась в ноздри, заставляя чихать.
— Будьте здоровы, отче Ренил. — Монашка стала поправлять постель больной и готовить ее к процедурам. Монастырь, с недавнего времени, стал именоваться чудотворным, и сюда со всей провинции уже стекались паломники, привозя на телегах, в каретах, и, даже притаскивая на носилках, своих больных родных.
Сестра Магделия водила экскурсии, рассказывая про мало известного святого Фенхия, захороненного на горе, под фундаментом монастыря, и дарующего всем блаженным ясный рассудок и здоровье. За последнюю неделю более пяти неизлечимо больных с обширными травмами головы и с прогрессирующим слабоумием, ушли в полном здравии и на своих ногах.
Рени еще раз перед уходом поглядел в бессознательные полуприкрытые зеленые глаза Авроры. Что-то медленно и очень неуловимо менялось. И он один знал, что она слушает. Слушает эти прекрасные исторические романы, которые он ей читает молча. Слушает, и понимает. Сегодня ночью молодой человек увидел, как еле заметная медленная капля покатилась с ресниц на безвольно сложенные на груди бледные руки. Она слушает. Ночью ее глаза блестят в свете догорающей свечи и яркой, чуть синеватой луны, висящей, казалось бы, прямо над квадратным окном больничных покоев. Так и блестят: один глаз теплом очага и жизнью, а второй голубым потусторонним мертвенным светом. И он, Рени, просто обязан вытащить ее целиком.
— Пойду готовиться к утренней мессе, — отчитался парень вслух, глядя на свою подопечную, а не на монашку, пожелавшую ему удачного дня и вдохновенной проповеди.
«Они так и не поняли…», — улыбнулся своим мыслям молодой отец-настоятель.
Людей сегодня было около полусотни, Рени мысленно отделил лишнюю родню и удостоверился, что малого крестильного зала, как обычно, хватит.
— Всех здоровых прошу выйти… Да, и вас тоже. Он может самостоятельно сидеть? Отлично… Нет, и вы тоже выйдите. Мы справимся с припадком, он будет сидеть спокойно и не покалечится. На выход! Остаются только ждущие чуда. Всех родственников выйти.
Одного бессознательного медбратья оставили прямо на полу. Рени заглянул под повязку — крови уже не было, но та часть головы, которая осталась, вызывала большие сомнения на счет своего здорового продолжения жизни.
Массивные двери были заперты снаружи. Глухой стук цепей и пудовых запоров вызывал желание сосредоточиться. Заунывно начал распеваться хор. Молодой священник закатал рукава черного одеяния до локтя. Все люди, до этого хаотично двигавшиеся по залу, кто дергавшийся, кто качавшийся, кто прыгавший или тыкавший соседей… вся эта жуткая сумасшедшая масса затихла и вдруг слаженно села в круг. Разговоры прекратились, прекратились трясучка и неадекватные вскрики… Люди одним многолапым существом образовали круг и взялись за руки. Рени расположился рядом с бессознательным больным и положил его голову рядом со своим коленом. Руки ему были нужны.
За левую взялась кудрявая отечная женщина среднего возраста, чуть кольнув неровными ногтями, а за правую — жилистый изможденный мужчина со спутанными светлыми волосами и глазами такого голубого цвета, что затмили бы яркостью само небо. Рени вздохнул, еще раз убеждаясь в своем полном контроле над паствой, и опустил веки.
Сигнал, похожий на фиолетовую вспышку света начал пробегать по симпатической цепи, отражаясь обратно. Рени не выбирал тех, кто сидит рядом, считая это волей случая, но именно через них шла эта вспышка. Она пробивала кирпичик за кирпичиком гнилой черной кладки, пробираясь дальше и дальше, снова отражаясь о препятствие обратно к нему, и возвращаясь, импульсной волной стихии сметая преграду за преградой. Сегодня сеанс шел трудно. Женщина, сидевшая слева, все время зажимала канал, видимо, пытаясь выйти из транса, а мужчина с внешностью святого, вероятнее всего, и был каким-то сектантом во время своей здоровой прошлой жизни. Он оставался к вспышкам практически инертен и не давал волне проходить сквозь себя.
Чертыхнувшись шепотом, святой отец представил, что придется смотреть в глаза всей этой сумасшедшей родне и объяснять, что сегодня «чуда не произошло», и разозлился. Он не очень понимал, как это делает, но знал, что Господь бог и великий святой Фенхий, если таковой и был на свете, тут совершенно не причем…
Уже думая о том, не пересадить ли неудачную парочку от себя подальше, нарушая традицию, Рени стал менять силу и частоту вспышек. Резкие короткие и сильные, они стали потихоньку пробивать глухую стену забытия и болезни. Священник сконцентрировался, представляя этакий маятник, разгоняющийся и все сильнее бьющий в стену.
Внезапно, концентрация нарушилась, или раздвоилась, это сложно было осознавать. Будто мысли пошли в две противоположные стороны сразу, одна половина держала зал и процесс исцеления, а другая вернулась к безнадежной больной. Бессонная ночь, блеск глаз, строчки старинной книги… Рени вдруг со всей безграничной нежностью осознал, что больше всего мечтает приподнять этот острый подбородок, увидеть свое отражение в распахнутых удивленных глазах и коснуться тонких бледных губ…
Эта вторая воображаемая действительность внезапно стала перевешивать, стала отбирать силу у вспыхивающего маятника, все стало смешиваться и катиться кубарем с горы… Рени со всех сил старался, чтобы его самого не смяло этой страшной силой падения, захватившей все вокруг… Где-то за спиной послышался истошный мужской крик… Это привело Рени в чувство. Он резким движением взял себя в руки и открыл глаза. Фиолетовая вспышка, поглотившая испуг, метнулась волной цунами…
Открыв глаза, молодой человек вздрогнул. Рука медленно оторвалась и поднялась ко лбу, чтобы утереть пот со лба… Его рука и полсотни других рук… Напротив, потеряв свою кровавую грязную повязку, сидел человек с половиной головы и пустыми глазами смотрел на него. Рука опустилась. Опустились все руки, до единой…
Рени, с испугом, смотрел на людей, люди пустым взглядом смотрели на него. Вспышка, сделав полный круг, и, не встречая на своем пути препятствий, полной силой ударила в голову своего хозяина. Рени упал, больно стукнувшись затылком об каменный пол, из носа потекла кровь…
Люди, повскакивавшие со своих мест, и, с удивлением, рассматривавшие друг друга и помещение, где они оказались заперты, стали громко кричать, метаться от одного окна к другому, чуть не затоптав молодого священника…
Когда двери открылись, полностью осознающие себя, паломники хлынули наружу. Мужчина с пронзительно голубым взглядом оглянулся вокруг, не спеша уходить, заметил священника, лежавшего на полу, и брезгливо сплюнул в его сторону. Затем открыл портал и исчез. Рядом с Рени оказался только удивительный мальчишка с обширной травмой головы. Он поглядел на менталиста ошарашенными серыми глазами, в обрамлении пушистых русых ресниц, и протянул руку.
— Я тебя знаю. — Позабыв про официальный статус и нормы приличия, совсем по-мальчишески, проговорил библиотекарь Рид.
— Хм… Я себя тоже. — Пробормотал Рени Соулдир.
С окна поднялся воробей и, бодро чирикнув, полетел в сторону юга.
Звонить на острова не хотелось – день был тяжёлый, планёрка радости не добавила, а совсем наоборот… но надо. Благо киборги могли основную информацию скидывать файлами – и сеанс связи с островами и киборгами в посёлке занял не более получаса.
Только после этого Нина позвонила Змею. Он показался ей недовольным и напряжённым – ведь она тогда даже не сочла нужным спросить его, хочет ли он остаться в деревне… и даже в голову такое не пришло. Сама за него всё решила – а спросить его не удосужилась… и это после всех разговоров о праве выбора… сунулась в обряд без надобности – и вот результат…
Надо исправляться… раз уж назвала сыном, то разговаривать с ним надо, как с человеком.
— Змей, если ты не хочешь жениться… я не буду принуждать тебя… но тогда тебе или в город выезжать придётся, или оставаться машиной. Извини, я должна была узнать твоё мнение… заранее… но… если ты хочешь остаться жить среди этих людей, ты должен иметь семью. Продолжение рода — это обязанность каждого взрослого мужчины в этих лесах. Поэтому жениться придётся… тут особого выбора нет. Если Мира откажется, пойдём свататься в другую деревню… через три года. Но… есть возрастные ограничения.
— Я знаю. В город… не надо… отвык быть машиной. Но… жениться?.. чтобы жениться, должен исполниться двадцать один год. Мне же семь… и Мира… она славная… но я киборг… что люди скажут?
— Твой физиологический возраст почти двадцать четыре. Твой психологический возраст… мы его не измеряли, но по твоему поведению… я бы сказала… лет пятнадцать. Столько же, сколько Мире… вы ровесники и вам обоим ещё многое надо узнать и многому научиться… она учится в школе, тебе придётся учиться самостоятельно… причём всему и у всех в этой деревне. Пятнадцать лет! Возраст бунта и поиска себя, возраст обретения некоторой доли свободы и понимания необходимости дисциплины, возраст, когда есть не только права, но и обязанности… и чем больше обязанностей, чем лучше они выполняются, тем больше прав. И не наоборот. Возраст, когда энергии через край, а знаний минимум и опыта никакого… юношеский максимализм, в конце концов. Всё – или ничего. Ты киборг, и уже прошёл через войну… но… и тебе надо учиться… очень многому… в первую очередь, учиться налаживать контакты с людьми… искать и находить смысл в выполняемой работе… понять, каким образом труд может быть в радость, и стараться выполнить задание как можно лучше. Стараться найти занятие, которое будет нравится тебе самому и будет в пользу общине. Только так ты сможешь достичь психологического возраста двадцати одного года… за три года. Но… это если Мира сразу после окончания школы согласится на свадьбу. Если захочет где-то учиться… а она имеет на это право… то дольше. Но своё решение она должна сказать в день восемнадцатилетия. К этому времени у нас уже должен быть построен свой дом… через два года на твоё имя будет дано разрешение на строительство… поставим большой дом на новом месте, где-нибудь на берегу реки. И это будет совершенно новая деревня… Сомово, например… если ты согласен остаться в этой деревне и пройти все испытания.
— Вы серьёзно? – явно шокированный этим киборг то ли забыл контролировать эмоции, то ли уже не считал нужным, и Нина видела на его лице и удивление, и недоверие, и радость, и испуг одновременно.
— А почему нет? У тебя есть уникальный шанс стать своим в этой общине… ты разве против? Наработать репутацию практически с нуля, поставить свой дом… жениться… воспитывать детей… киборги стерильны, но ведь есть инкубаторы… или клонирование…
— Ещё скажите: собрать дружину! – язвительно ответил киборг.
Подросток, бунтующий против матери, ответил бы примерно так же… и он явно обижен. Нина про себя усмехнулась. Всё-то надо объяснять! – и ведь он сам прекрасно понимает, что она права… показывает характер… ведь он уже привык работать самостоятельно, и вот – новые хозяева и достаточно тупая работа.
И потому надо всё объяснять снова и снова:
— А кто тебе не даёт это сделать? У тебя уже есть и шкатулка, и электронный кошелёк. Начнешь накапливать… на дом, на свадьбу, на выкуп киборгов… собирай жемчуг… часть оставишь у себя, но хранить придётся в доме на острове. Когда мы с тобой пойдём свататься… за полгода до свадьбы… ты подашь Мире туес с жемчугом… но после того, как она ответит согласием. За эти полгода она должна вышить этим жемчугом себе костюм и головной убор. Плюс нужны серьги, ожерелья, браслеты… всё это будет сделано из подаренного тобой жемчуга… это и будет третья часть выкупа за невесту, и эта часть тоже будет принадлежать ей… часть жемчуга в подарке может быть в виде изделий. И учти, не только она сама должна быть одета богато, но и подружки её… и девушки-киборги, которые пойдут с ней в новый дом. В наш с тобой дом. В свою очередь она должна сделать тебе… жениху, то есть… две иди даже три вышитые рубахи, пояса для всех гостей, полотенец полсотни…
— Она не успеет сделать столько за полгода! Она человек!
— Да. И поэтому часть заработанных денег придётся расходовать на выкуп киборгов на распродажах… они и будут шить и вышивать. И пойдут подружками. А твоей дружиной… то есть, братьями и дружками… будут выкупленные DEX’ы. За Мирой пойдут девушки… DEX’ы, Mary… У тебя будут парни. Запомни, только в этих лесах тебя будут воспринимать по твоим заслугам, относиться к тебе как к равному, и только здесь у тебя есть шанс стать первым среди равных. Но своё право надо доказывать своим трудом… если будешь хорошо охранять, то через пару месяцев тебя переведут на другую работу, потом ещё на другую… ты должен знать весь годовой цикл земледельца… чтобы уметь вести хозяйство в своём будущем доме.
— А для этого я должен показывать, что могу и умею? Опять проверки и тесты? – Змей возмущался и спорил, и вроде соглашался, и пытался доказать своё… эмоции, уже не скрываемые за программой, были явлены.
И Нина, вновь ощущая себя матерью почти взрослого сына, объясняла ему далее:
— Да. Но это тестирование ты будешь проходить добровольно и сознательно, с пониманием необходимости перехода к более сложному уровню выполнения заданий… если не хочешь всю жизнь охранять эти склады… тебе предстоит набор тестов длиной в три года… ты справишься. Я верю тебе.
— Я понял. Да… просто это было… неожиданно. Есть, над чем подумать. Благодарю.
И успокоившаяся Нина прервала связь.
***
Восемнадцатого мая – в день празднования Всемирного дня музеев и парков – в музее города Воронов был объявлен День открытых дверей. И вслед за ним – Ночь музеев.
То есть – день бесплатного посещения для всех категорий посетителей, затем в залы приходят научники и просветители – и до полуночи проводят лекции, мероприятия, мастер-классы… всё для блага посетителя.
Вход в залы свободный, а вот экскурсии, мероприятия, голо- и видеосъёмка, работающий буфет – за небольшую плату.
Фондовики обычно дежурят в дневное время, и в тех залах, которые ближе к хранилищам – в основном присматривают за посетителями, иногда помогая экскурсоводу. По графику Нина вышла в зал на третьем этаже своей башни сразу после обеда – и не одна, а с верным Василием.
Посетителей было немного, за четыре часа дежурства Нина провела всего две небольшие экскурсии, потом передала смену Инне с Дитой, и вернулась в кабинет, чтобы наскоро выпить чаю, и идти в зал на четвёртом этаже, где просветители уже начинали программу на выставке «Глиняная сказка», рассчитанную на взрослых с детьми.
Но, когда Нина тихо вошла в зал и встала в стороне от группы посетителей, выступал с речью почему-то Антон:
— …эти люди и до переселения на Антари занимались гончарным промыслом, а здесь, обнаружив залежи глины, решили не прекращать промысел. А возродили его… и стали делать не только обереги… но и игрушки для своих детей и на продажу…
Нина слушала этот бред, и вроде понимала, что рекламщик должен хоть что-то хорошее сказать… — но, вместе с тем, она точно знала, кто именно «возродил» этот игрушечный промысел и по какой причине. О том, что будет проводить мероприятие именно Антон, она не знала… Света должна была предупредить! – и почему не сделала этого? Не сочла нужным? Или… настолько занята обновлением чайной церемонии?
В толпе было несколько человек в кимоно – и Нина удивлённо и вопросительно оглянулась на Василия, и тот сразу прислал на видеофон сообщение: «Семья фермера-самурая приехала знакомиться со Светланой. Без предупреждения. Потому ведёт группу Антон. Больше некому. Поэтому, пока Светлана готовит для них чайную комнату с Mary, гости здесь».
Вот оно что! Стала немного понятнее, и Нина вновь стала слушать рекламщика:
— …а всего полгода назад нами был найден уникальный мастер, делающий вот эти великолепные игрушки!.. вы можете купить такие игрушки в нашей сувенирной лавке… отличный подарок и бренд города… фигурка ворона… символ города… только у нас и более нигде…
А ничего, что «уникальный мастер» — киборг? Причём – её киборг? Но Нина тут же подавила в себе возмущение – и ничего не сказала. Иначе с очень большой вероятностью кто-нибудь решит донести на такого киборга куда не следует… и чем закончится проверка, понятно без лишних слов. Ворона утилизируют… и хорошо, если сразу, без лабораторных исследований.
Так что… пусть все считают уникальным мастером деревенского нелюдима, не желающего даже выходить из родной деревни… даже в село.
Мероприятие затягивалось, Антона несло… и Нина тихо сказала Васе:
— Свяжись с Кузей и прими отчёты с островов… здесь надолго, я не успеваю… можешь скинуть видео с мероприятия.
И в этот вечер Василий впервые принимал отчёты от киборгов вместо хозяйки. Связаться с Кузей было несложно – и сначала он скинул всем видеозапись мероприятия, и объяснил, что Нина Павловна очень занята и не может принять отчёты лично, а затем принял все файлы, скинул Нине и скопировал себе.
Домой Нина попала уже за полночь, и сразу, не включая терминал, отправилась спать.
***
Утром вставать не хотелось. От слова «совсем». Но – надо… звонить на острова, причём в привычное для киборгов время – в восемь часов.
Если ещё и утренний звонок на острова свалить на Василия и искин, то на островах киборги такого себе напридумывают – потом год не разгребёшь последствий.
Вставать пришлось. За терминал села в толстенном фланелевом халате поверх ночнушки, и без обычной причёски, и потому первым же вопросом от Фриды был:
— Что-то случилось? Вам плохо?
На открывающихся вирт-окнах появлялись встревоженные лица киборгов, и пришлось снова и снова объяснять им, в чём дело… в результате поднялось давление, разболелась голова, и… через пару минут в дом вошли Валера и Линда, через минуту влетела Илона с Алией, за ними следом – Эка и Аргус с сумкой продуктов, последним явился Тимофей.
Нина удивлённо уставилась на гостей, и Илона, смутившись, попыталась объяснить причину такого нашествия:
— Фрида позвонила… что Вам плохо… и вот мы…
— Не настолько, чтобы вызывать врача… — ответила Нина. — Спасибо, конечно… но зря вы собрались… но… раз уж пришли, проходите… Валера, собирай на стол завтрак… приготовь что-нибудь быстро и на всех… просто не выспалась, вот давление и подскочило…
Илона всё-таки сделала Нине пару уколов и собралась уже уходить – но, вняв уговорам, осталась на завтрак, повторяя:
— Вам совершенно нельзя волноваться… и надо отдыхать больше. И лучше на природе…
— Я бы рада на природе, но у меня две экскурсии сегодня… в двенадцать и в четыре… со мной всё нормально. Я в полном порядке. Мне на работу надо…
После завтрака гости понемногу разошлись, но не все – остались оба Mary, чтобы прибраться в доме и приготовить обед и ужин. Перед уходом Линда всё же заметила:
— Надо бы тебе дома хоть одного киборга поселить. А то случись что, и помочь некому… вот, смотри… объявление есть. Как раз для тебя, и недорого… и недалеко… покупай, а Райво придёт и настроит как надо…
Нина всмотрелась в открытое вирт-окно: «Срочно за ненадобностью продаётся DEX-6…» и усмехнулась:
— У меня их уже… знаешь, сколько? Но… давай позвоним… Кузя, набери номер и переведи на терминал.
Ответила молодая женщина и сбивчиво рассказала, что киборга ей подарили подруги, и что с ним делать, она не знает:
— …уже неделю стоит в углу, ничего не делает, ни на что не реагирует… заберите только, сама денег добавлю… — и показала тощего полуголого парня, стоящего в прихожей.
— А Вы его кормить не пробовали?
— Корми-и-и-ть? Это же машина!!! Зачем??!..
Пришлось собираться и лететь за киборгом – не оставлять же его там умирать от голода… вот неужели ещё есть люди, не знающие, что киборгов надо кормить, одевать, давать отдых?..
Вот и рада бы сама отдохнуть… но когда? Илону дала в помощь Алию – вдруг киборг буйный окажется? – и Нина полетела в Заречный посёлок.
По пути дозвонилась до Фрола, получила от него шесть тысяч, и уже через полчаса еле живой DEX стоял под душем в доме Нины, а в дом вновь входили Илона и Линда.
Следом вошла Эка с упаковкой кормосмеси и вопросительно взглянула на Нину – и та ответила на незаданный вопрос:
— Я его не кормила… просто не знаю, есть ли у него внутренние повреждения. И можно ли ему есть… мы только что прилетели…
— Кормосмесь точно можно. Желудок не настолько повреждён.
— Тогда… DEX, выпей сразу две банки, потом будешь пить по банке каждые три часа. А теперь пропиши с третьим уровнем Илону, и выдай отчёт о состоянии.
DEX отчитался о выполнении приказа и начал перечислять… у Нины вновь подскочило давление, и Алия успела её подхватить и уложить на диван – казалось, у парня не было ни одного неповреждённого органа.
Но пришлось встать и уступить место киборгу, которому Илона поставила капельницу.
Вскоре Нина полетела на работу, а в доме остались Алия для присмотра за больным и Валера. Купленный DEX признаков разумности не проявлял – но выяснять что-либо Нина у него не стала.
Только, уже сидя в флайере, позвонила Фролу и попросила прилететь вечером за DEX’ом – он ответил, что сам занят, но может отправить Фриду.
— Хорошо, буду ждать.
Нового киборга Фрида сразу везти не решилась — очень уж он был истощён и нуждался в отдыхе и лечении.
Нина была согласна, и потому отправила обоих в воскресенье после обеда, и Фрида тут же определила новичка в домик для охраны сада и садовников-Irien’ов.
Идиллическая картина благополучия так ей понравилась, что она вызывала её к жизни ещё несколько дней подряд.
Но постепенно её воображаемое рвение сошло на «нет».
Геро и так, без дополнительных затрат с её стороны, был покладист и нежен.
Возможность провести с дочерью целый день, совершить с ней прогулку по парку, наиграться с ней в тех деревянных болванчиков, что он вырезал, устроить с ней пикник на берегу пруда казалась исполнением всех его чаяний.
Девочка подросла, приезжала в замок не с тёщей, а с той самой нянькой, которую Клотильда уже определила на более престижную должность.
С этой женщиной, забитой и робкой, не в меру снисходительной к шумной и живой девочке, минуты прощаний уже не омрачались криком и плачем.
Геро, конечно, выглядел подавленным, когда любезно предоставленный экипаж скрывался за поворотом, но приступов лихорадки или мигрени более не случалось.
Он как будто принял свою участь в полной мере и окончательно покорился. Был любезен и даже разговорчив.
Он тогда вновь сопровождал её в Париж, но в Лувр ехать отказался, на чем герцогиня собственно и не настаивала, а прожил несколько дней в Аласонском дворце, сделав её пребывание там почти радостным.
Между ними на какое-то время установилось перемирие, почти согласие, и со временем это согласие могло стать чем-то большим, перерасти если не в любовь, то во взаимную привязанность, даже в подобие симпатии, если бы… если бы она всё не разрушила в тот злополучный вечер.
Что на неё нашло? Реванш самолюбия.
Вздумала напомнить своему слуге его место. Уж слишком вольготно он себя чувствовал.
Почти хозяин. Господин. Ни границ, ни условий. Его слово обладало почти той же силой, что и её. Он распоряжался и отдавал приказы. Возомнил себя равным, свободным. Вздумал капризничать.
Всё это она выдумала для самооправдания. Ничего в нём не изменилось.
Да, к нему в замке относились почтительно, но он никогда и ничего себе не позволял. Всё тот же бессрочный узник, без права выбора и надежды. Он пытался привыкнуть, пытался приспособиться, искал в ней, своей владелице, тень заложенной изначальной человечности, чтобы поднять эту тень и оживить.
Но она всё разрушила, одним взмахом, и его едва не убила. Если бы не тот нескладный лекарь…
Отправившись в Париж, она вспомнила почти забытую крамолу, ту запыленную ересь. Дом в предместье Сент-Антуан, ухоженный сад, нянька для девочки и Геро, счастливый отец, избавленный от тревог и ожиданий, свободный и благодарный…
Она уезжала в Париж на рождественские торжества с твёрдым намерением допустить до разума эту крамольную мысль.
Позволить ей обосноваться и обжиться.
Клотильда планировала оставаться при дворе недолго, до Нового года, но задержалась по просьбе матери, которая в очередной раз повздорила с королем. Когда же она вернулась, Геро был уже болен…
Она всё же нашла портрет. Выживший в том аутодафе, которое она устроила у него на глазах, даже на нём самом, на его раскрытом теле, которое она обратила в алтарь. Это комната напоминала об этом. Она видела его опрокинутое, помертвелое лицо. На ресницах – неостывший пепел.
Чтобы отвлечься, она придвинула к себе книгу. Это была «Исповедь» Блаженного Августина. Роскошный фолиант в переплете из кожи новорождённого ягнёнка. Издано в Женеве, ещё до воцарения там Кальвина.
Клотильда перекупила это издание у кардинала де Реца.
Геро часто читал эту книгу, открывал на первой попавшейся странице, не соблюдая последовательности, и читал, медленно, подолгу вглядываясь в строки. Возвращался к началу, иногда произносил вслух целые фразы, схожие с молитвой.
Геро любил эту книгу. Он искал в ней совета и даже помощи. Он мог доверить ей и секрет. Где-то здесь на её страницах, на жёлтых, в разводах, полях он мог оставить свое послание, свои запретные мысли.
Она бережно перекладывала один лист за другим, будто книга могла распасться от ветхости. Цеплялась на слова.
«Они думают, что вознеслись к звёздам и сияют вместе с ними – и вот рухнули они на землю, и омрачилось безумное сердце их…»
Омрачилось безумное сердце их… Сердце, поражённое гордыней.
«Кто создал меня? Разве не Бог мой, который не только добр, но есть само Добро? Откуда же у меня это желание плохого и нежелание хорошего?»
Она хотела бросить книгу.
Святой Августин, на своем пути к прозрению, к обретению Бога, задаёт слишком много вопросов. Откуда оно, это нежелание хорошего? И откуда исходит этот позыв ко злу? К разрушению? От дьявола?
Тогда почему Бог, который Всемогущ и Всезнающ, дал ему, нечистому, такую силу?
А если это не дьявол? Если сам человек выбирает зло?
Человек изначально плох, изначально грешен. Человек заразился грехом ещё в раю, как незримой язвой, как чумой. И эта болезнь поражает всех ещё в утробе матери.
Болезнь живет в каждом с рождения, с первого вздоха. Эта болезнь — сама суть человеческая, его злая воля.
Даже святой Августин признает это стремление ко злу, эту потребность, которая проявляется сразу, едва лишь ребёнок осознает себя.
Гибель грешника предопределена свыше. Он уже проклят, едва сделав первый вдох.
Тогда к чему эта борьба? Эта схватка греха с добродетелью?
К чему это пустое мученичество, если спасение происходит лишь по капризу верховного божества?
Если ли смысл доказывать свою невиновность подкупленному и предвзятому судье?
Ах, Геро, наивный мальчик. Мечтатель. Не был ли ты обманут?
Ты служил своему Богу, которые есть Добро, а тот, ради каприза, шутки, издёвки, забавы, обрек тебя, беззаветно любящего, на вечные муки.
Покаянные сетования Августина, его мольбы и призывы внезапно стали её раздражать. Она перевернула том корешком вверх и тряхнула, словно перед ней был сам автор, которого она пыталась заставить молчать.
Из книги выпал листок. Четвертинка с неровными краями. И с этой измятой забытой четвертинки на неё взглянули глаза ребёнка.
Вот она, его дочь. Его наследница, его продолжение. Единственное бессмертие, которое Бог даровал людям.
Клотильда смотрела долго, не отрываясь, превозмогая странное сопротивление, свою привычную неприязнь, отрицание, с которым она свыклась.
Она так долго изгоняла этого ребёнка из явлений дозволенного и признанного, как правоверный христианин изгоняет из своего окружения запятнавших себя ересью и колдовством.
Она как будто всегда перечеркивала образ девочки жирным чёрным крестом, стирала её черты до неузнаваемости, глушила её голос до невнятного лепета, вырезая из реальности неровный овал.
Она не желала, чтобы этот ребёнок существовал, и все её чувства послушно искажали картину её мира, оттесняя девочку за рамки.
Теперь же она совершала насилие над ходом вещей, извлекая из глубокой глинистой колеи тяжелое колесо. Она до боли всматривалась в ту пустоту, над которой прежде трудилась.
Чувства противились, восставали, в груди поднималось стеснение, сердце билось неровно, слезились глаза. Она отворачивалась, глубоко вздыхала и снова смотрела, преодолевая ненависть с противным, почти зубовным, скрежетом.
Так, по прошествии многих лет, обманутая, нелюбимая жена взирает на счастливую соперницу, сознавая, что предмет их спора давно мертв и затевать новую склоку бессмысленно, что даже месть, какой бы сладкой она не была, послужит лишь доказательством слабости.
Екатерина Медичи решилась мстить фаворитке своего мужа Диане де Пуатье лишь после смерти Генриха, как трусливая собака, поджидавшая в подворотне.
Эта жалкая месть уже немолодой женщине всегда мешала герцогине предаваться подлинному обожанию своего кумира – королевы Екатерины.
Если бы не эта слабость ревнивицы, потребовавшей вернуть драгоценности, мать последнего Валуа служила бы образцом правительницы, но с пятном этой мести образ не был столь совершенен.
Подлинная сила кроется в искусстве управления неприязнью, обращения яда в лекарство, чтобы изгнать гнетущий тело недуг. Свинец может быть обращен в золото. Это не так уж трудно, если обнаружить в этом тусклом тяжелом металле скрытый блеск и раздуть его до солнечного жара силой намерения и страсти.
Клотильда открыла глаза и вновь взглянула на девочку.
Резь в глазах стала терпимей. И клокотанье ревности поутихло, будто масло разлилось по поверхности воды. Она стала различать черты, узнавать.
Как они всё-таки похожи! Тот же излом бровей, разрез глаз, угадывается та же горделивая благородная линия скул и подбородка, хотя девочка ещё так мала, и все линии по-детски неопределенны.
Нет той трагической ясной гордости в чертах, но глаза уже печальны. И бровки чуть сдвинуты.
Увидел он эту раннюю печаль или выдумал, как пророчество? И волосы такие же тёмные, непроглядные, и та же прядь, упавшая на лоб.
Со временем это их сходство будет становиться только заметней. Интересно, а цвет её глаз тот же?
Клотильда никогда не видела девочку вблизи, только издалека, сторонясь ребенка, будто зараженную чумой. Боялась осквернить себя, свою кровь, своё происхождение. Будто эта девочка могла установить её родство со всем прочим грязным и подлым человеческим родом.
И вот она уже не боится. Взгляд прояснился окончательно, а интерес из насильственного стал прочти вольным.
Это всё, что от него осталось. Не мёртвые немые вещи, которые покроются пылью и сгниют, а живое теплое существо, носитель той же волшебной субстанции, что дарует жизнь.
От неё тоже может исходить свет. Эта девочка не призрак, не фантом, она существует. Её можно увидеть, к ней можно прикоснуться.
А прикоснуться к ней — это всё равно, что прикоснуться к нему.
От волнения у неё пересохло в горле. Голова слегка закружилась, будто пол под ногами внезапно стал прозрачным, открыв уходящую вглубь черных туманов изумительной красоты долину, с переплетением сверкающих на солнце рек и гроздьями озер.
Она могла совершить невозможное. Найти этого прежде изгоняемого ненавидимого ребёнка. Она могла бы воспитать девочку и дать ей то, от чего так упорно отказывался её отец – богатство, величие, свободу. Она могла бы подарить этой сироте целый мир!
В комнате заклубились сумерки. Последний солнечный луч отразился в мутном, зарешеченном окне и медленно погас, сползая по стеклу полинялым мазком. Наступил тот таинственный час, когда день, перетекая в ночь, позволяет своим дозорным отвлечься и допустить смещение во времени и пространстве, когда прошлое выступает полновластным участником и сосуществует рядом с настоящим и будущим, подправляя их заблуждения и порывы, когда все сущее становится единым и бессмертным.
Клотильда ждала, затаив дыхание.
Ей казалось, что если она позволит сумеркам поглотить её и не шевельнется от нетерпения или страха, то здесь, в этом комнате она увидит его, что он вернется сюда, захваченный в полон памятью этих стен.
Здесь в этих комнатах всё принадлежало ему, всё освещено его печалью, его отчаянием и его болью. Всё пережитое им здесь было такой насыщенности, что не могло кануть в небытие без следа.
Все эти вещи должны его помнить. Они должны были впитать в себя его присутствие, как благородная ткань поглощает аромат духов.
Эти мёртвые вещи должны были так же алчно прятать отблеск жизни, как прячут нищие потерянные медяки. Его самого давно уже нет, но его отражение здесь в этих вещах, в этих книгах, в зеркалах и портьерах.
В таинственный час эти предметы должны безмолвно делиться воспоминаниями, создавая по штрихам дорогой образ.
Она знала, что это так, и потому приходила сюда вечер за вечером.
Но Геро так к ней и не явился.
Хотя временами ей казалось, что он здесь, он смотрит на неё с молчаливым укором, что он сидит в том кресле у окна и его рука, его прекрасная рука небрежно лежит на подлокотнике, а его пальцы мягко выбивают ритм какого-то стиха Вергилия или Данте. Она хотела просить у него прощения.
Если бы он хотя бы раз дал себя увидеть…
— Я позабочусь о твоей дочери, — сказала вдруг герцогиня. – Я искуплю свой грех.
Анастази улыбалась.
Это была тайна. Её тайна. Она улыбалась в темноте, заперев дверь и опустив портьеры. Она избегала света.
Никто не смеет опорочить её тайну случайным взглядом. Даже тень её, мимолетную, призрачную, она не уступит.
Поэтому прежде чем позволить себе эту слабость, эту тайную, воровскую улыбку, Анастази де Санталь, доверенное лицо принцессы крови, её первая статс-дама, действовала, словно вражеский лазутчик в осажденной крепости.
Она несколько раз обошла свою комнату, касаясь каждой шпалеры, заглянула в углы, опустилась на колени у кровати, чтобы убедиться, что там никого нет, кроме забытого горничной комка серой пыли.
Затем повернула ключ в замке, долго прислушивалась, не донесется ли из-за двери дыхания или шаги.
Потом стояла посреди комнаты, будто лисица на звериной тропе, и слушала ночь. По своим повадкам придворная дама давно уже уподобилась этому хищнику и слух её был тонок, глаз остёр, а сердце – остывшим и недоверчивым.
И готова была путать след, как делает это та же лисица, уходя тайными тропами от борзых.
У музыкантов закончился перерыв, и разговаривать стало трудно. Да и особо не о чем. После того, как Денис рассказал на камеру свою историю, после того, как первые эмоции схлынули, появилось чувство некоторого дискомфорта.
Состояние у Дениса было такое, что он чувствовал себя готовым немедленно пойти на баррикады, но никаких баррикад не было, а была музыка, друзья, красивые девушки…
Едва снова зазвучал пост-рок, Пётр Сильвестров попрощался и ушёл. Уходил он так же – притягивая к себе внимание. Остановился рядом со столиком с мерчем, перекинулся несколькими словами с девушкой, которая продавала мерч, взял рекламный проспектик и вышел на улицу.
– Круто! – восхитился Вадим и похлопал Дениса по плечу.
Денис был согласен – круто! Такой человек взялся помогать ему!
Звучала музыка. Многие в зале сидели за столиками, слушали композиции, пили пиво или коктейли. Некоторые пили чай или кофе, были и такие. Человек двадцать, а может и больше, танцевали около сцены.
Конечно, пост-рок – не самая лучшая танцевальная музыка, но кто хочет, тот и под тра-ля-ля танцевать будет.
Хотя то, что происходило у сцены танцами в полной мере не назовёшь. Народ поднимал руки, или клал их друг другу на плечи, раскачивался в такт музыке, иногда отдельные индивиды начинали выделывать более сложные па, и тогда остальные либо присоединялись, либо немного отступали, чтобы не мешать самовыражаться, ну и чтобы не задел ненароком.
Кто-то из одногруппников присоединился к танцующим, кто-то остался сидеть за столиком, потягивая пиво.
Танцевать Денису не хотелось, на пиво после приглашения Петра Сильвестрова денег не осталось, сидеть просто так было скучно и Денис решил пойти в толпу к сцене, подвигаться немного.
Но музыка не захватила его, хотя и Маша, и Соня держались рядом и оказывали всяческое расположение. Кристина тоже старалась быть поблизости, как и другие девчонки. В другой раз Денис был бы счастлив, но Егор так и не пришёл в клуб. А если учесть, что Денис уже дважды видел Егора с Алёной, то понятно, что отсутствие Егора ощутимо напрягало Дениса.
И всё равно Денис старался веселиться. И даже в какой-то момент позволил музыке захватить себя. Но, как говорится, не судьба. В кармане завибрировал телефон. Звонила мама узнать всё ли в порядке? И Денис сразу же вспомнил, что на такси у него теперь денег нет, а автобусы скоро перестанут ходить.
Сразу же навалилась усталость. Да и что говорить? Прошедший день был насыщенным. Завтрашний тоже обещал быть непростым. И Денис, пожав руки парням и расцеловав девушек, направился на выход.
В голове немного шумело, в душе горело желание сделать что-нибудь этакое. Например, собрать митинг и горячими речами вдохновить народ на протесты против несправедливости.
Хотя нет, митинг – это не совсем то. Ну сколько человек придёт на митинг? Десять? Двадцать? А вот записать ролик в Youtube! Хорошо бы вирусный! И люди будут лайкать и репостить…
Мысли запнулись за слово «репостить» и Денис ощутил, как настроение портится, и тревога, которая, придавленная эйфорией, лежала на дне души, поднимается во весь рост. Вспомнились слова адвоката и декана о том, что нужно не высовываться, вести себя тихо. И в противовес им вспомнилось выражение лица Петра Сильвестрова, когда Денис рассказывал на камеру о своих проблемах, и обещание блогера взорвать Интернет.
Петр Сильвестров поверил Денису сразу. Пётр понимал Дениса. Они разговаривали на одном языке. Блогер понимал смысл шуток, он читал те же книги – он распознал цитату Оруэла.
И Денис сразу поверил Петру Сильвестрову.
«Интересно, – подумал Денис. – А адвокат читала Оруэла? Декан, наверное, читал. А вот адвокат вряд ли».
Времени было около одиннадцати. Сайт «Умный транспорт» показывал, что скоро подойдёт автобус, и Денис прибавил шагу.
Народу на остановке было немного. Точнее – только одна девушка. Ещё точнее – Кристина.
– О! А ты что тут делаешь? – спросил Денис и почувствовал себя глупо – что ещё можно делать на автобусной остановке?
– Автобус жду, – спокойно ответила Кристина.
– Ну да, конечно, – согласился Денис. И добавил: – Я тоже…
Кристина улыбнулась.
– Девчонки обычно после клуба на такси ездят, – сказал Денис как бы в сторону.
– Я отдала деньги, когда на билет блогеру скидывались, – просто ответила Кристина.
Она стояла – невысокая на высоких каблуках, в тёмных колготках с кошачьими мордочками на коленках и в красной гипюровой юбке, длинной чуть выше кошачьих мордашек. Ножки стройные. А ещё у Кристины была грудь. В том смысле, что она была… Тонкая талия, и бёдра… Денис даже удивился, что раньше не обращал внимания, что у Кристины хорошенькая фигурка. Да и на личико она ничего так, стеснительная только. И она отдала последние деньги, чтобы помочь ему. Так же, как и Алёна.
Кристина взглянула на разглядывающего её Дениса и поёжилась, и он, буркнув:
– Спасибо! – поспешил отвести взгляд.
К остановке подошли ещё два парня, явно весёлые. Постояв немного в стороне, один из них, покачиваясь, направился к Кристине.
– И почему в столь поздний час такая симпатичная дэвушка одна? – спросил он, подходя к ней вплотную и беря её под локоть.
Кристина молча убрала руку и отступила.
– Вай! Что такая неприветливая? – парень снова попытался взять Кристину за локоть.
Кристина снова молча убрала руку и снова отступила. Но подвыпивший казанова не сдавался, а попытался приобнять Кристину. Она отступила дальше и сказала строго:
– Оставьте меня в покое!
Парень отставать не собирался, и тогда Денис шагнул между Кристиной и казановой и сказал:
– Она не одна. Она со мной.
И протянул Кристине руку. Девушка не раздумывая встала под его защиту, взяла Дениса под руку, как будто только так и надо.
– Сразу бы так и сказали… – разочарованно принял ситуацию парень и отошёл к своему приятелю. И уже со стороны они начали пристально, с кривыми усмешками, разглядывать Кристину и Дениса.
Напряжение росло. К счастью, подошёл автобус, и Денис с Кристиной сели в него.
Рассчитавшись с кондуктором, Денис спросил:
– А ты где живёшь?
– На Черёмушках, – просто ответила Кристина.
– Так это же не твой автобус? – удивился Денис.
– Не могла же я там остаться… – ответила Кристина и добавила: – Ничего страшного, я выйду на Школьной и там пешком дойду.
– Так это же далеко, – расстроился Денис и рассердился на себя, что не потрудился раньше спросить Кристину, какой автобус ей нужен. Обрадовался, что его номер подошёл, а какой нужен ей, не спросил.
С другой стороны, ждать её автобус, так его – последний… То есть, он сейчас ехал на последнем автобусе!
Денис вспомнил казанову, что цеплялся к Кристине, и его приятеля, косые взгляды и предложил:
– Давай я тебя провожу?
– Да нет, не надо, я сама, – смутилась Кристина.
Она была такая очаровательная в своём смущении, что Денис решился окончательно:
– Провожу, чего уж. Из-за меня ж ты без денег осталась.
Наконец я вспомнил эту дату – двадцать второе марта шестьдесят первого. День, когда мы впервые поцеловались.
Я вышел из кабинета Главного последним, веря и не веря случившемуся, Вася все уже рассказал нашей группе: я полечу в космос в районе одиннадцатого-семнадцатого апреля, он сам будет моим дублером, готовясь по той же программе, проводит меня в космос.
Едва я покинул кабинет, Света вихрем налетела на меня, обняла, впилась в губы, буквально кусая их, я не понял, что это поцелуй, пока не почувствовал ее страсть, ее страх, всю ее, до конца, на своих губах.
И лишь затем, минута или больше прошло, мы разъялись.
Света продолжала смотреть на меня, я же виновато глянул на Макса, но тот в свою очередь подошел, пожал руку, а затем так же крепко обнял, поздравляя без слов.
Кажется, в тот момент не было произнесено ни одной фразы, только бессвязные обрывки, больше теряемые мною, нежели другими.
Как и когда Главный объявил нас отправляющимися в космос и устроил новый отбор.
Тогда мы истошно веселились, крича и сходя с ума, понимая, что на то сподобится лишь один, сейчас же все радовались так, будто я забирал в полет частицу всех их, и каждого отдельно взял бы с собой в космос, дабы не разрушить выстроенный судьбой – возможно, принявшей образ Главного – тетраэдр.
Уже на следующий день мы с Васей приступили к отдельным тренировкам, Макс и Света остались не у дел, едва не на весь срок до середины апреля, но все равно продолжали ходить в испытательный комплекс, следя за нашими усилиями.
Это еще больше сблизило их, всего-то две недели, но хватило за глаза, чтобы оба ходили в комплекс с маслеными глазами, уже непонятно зачем, даже под конец не наблюдая, как проходят наши испытания, а любуясь исключительно друг другом, ибо каждому это давало то, чего он жаждал все время.
Свете яркость эмоций, Максу невыразимое спокойствие уже от самой взбалмошной нашей товарки, от мысли, что она здесь, рядом с ним, и никогда не покинет его.
Разве что на тот период, когда они ссорились, со Светкиным темпераментом это случалось примерно раз в десять дней – две недели. А на следующий день мы снова видели их, бродившими взявшись за руки по территории комплекса, глядящими только друг другу в глаза и ни на что более.
Макс вспоминал позднее, что не верил, будто Света, вроде как выбравшая меня, останется с ним, да она и прежде говорила о его избрании, но и честно признавалась, что чувствует именно меня, не его, и это добавляло масла в огонь тревог.
Нет, о том, что чувствует Света, сама она начала говорить только после роспуска нашего отряда, а тогда – тогда для них обоих наступила первая любовь – как компенсация отверженности от полета.
Ведь никто не сомневался, что он будет первым и последним, да, новый корабль готов только в чертежах, и когда он появится, неизвестно, да, наш противник давит на всех фронтах, поджимая сроки, но первостепенное, как говорил Главный, снова поднять наше знамя над головой человечества, а там уж посмотрим.
Я всегда мечтал о подобной компенсации – покуда сам не обрел ее, с превеликим, как мне казалось тогда, запозданием, но в полном объеме. Света была со мной, просыпался ли я утром или садился ужинать, отправлялся гулять в парк или шел в магазин, всякий раз она находилась подле, я закрывал глаза, будто проверяя себя, или ее, даже не знаю, кого больше, и открывая, снова видел.
Случай с исчезновением Светы в барокамере немного отрезвил меня, заставив понять, что наш союз не только мыслим, но и явственен, но с другой стороны, выбил весь флер, все ощущение прекрасно-несбыточного, что было в те месяцы в моей душе.
Не сказать, что это трагедия, но мир посерел, Света сама почувствовала это, жалела, что вышло так, а может, нет, со свойственной ей практичностью, считала, что наставила меня на путь истинный.
А то, что отношения поменялись, это уже вопрос времени, они в любом случае должны были придти к общему знаменателю, к тому пределу, что стремились с самого начала, раньше или позже… досадовать оставалось только мне, она, нет, выпив мою жажду себя до капли, осталась не напоенной ей.
Напитать ее мог только один человек, тот что держал за руки, вызывая блажную улыбк, и тихо шептал что-то, глядя мутным взором на ее вечно встрепанные волосы.
Я уже не мог отвлекаться на них, по счастью.
В этом смысле полет выглядел столь нужной и важной передышкой, на время которой, – за неделю до старта и еще невесть сколько после него – меня перевели в бокс, где досконально обследовали врачи всех известных специализаций.
В соседнем боксе находился и Вася, но через неделю был отпущен к влюбленным, впрочем, ему, не питавшему к Свете подобного моему чувства, было куда как проще ужиться с ними.
За десять дней до старта Главный выбрал предполагаемую дату – двенадцатое; за неделю до времени «Ч» выкатили ракету со «Спутником», теперь именуемым гордо «Восток-1».
Я немного потерянно брел следом за платформами, на которых везли ракету, задумчиво глядя на Главного, поднявшегося ни свет ни заря, и направлявшего движение.
Путь оказался долгий, ракету перецепляли, заметая следы, этот странный процесс продолжается и до сих пор, тогда опасались врагов и шпионов-саботажников, теперь же, устраивая столь же доскональный осмотр всякого прибывающего на стартовые комплексы, ищут уже другое, но в целом сохраняя принятую пятьдесят лет назад традицию недоверия ко всякому пришлецу.
Я шел у головного обтекателя, зачем-то пытаясь в прыжке достать его рукой; не получалось, да и не могло, слишком высоко на платформе располагался металлический кожух цвета хаки.
Вот странно, думалось мне, ракету выкрасили в белый, а вот обтекатель оставили защитного цвета.
И я снова подпрыгнул, ухватив пальцами воздух, метрах в пяти от заветного металла.
На меня стали оборачиваться техники, я неуютно сжался, Главный, не обращая внимания на то, что происходило позади него, шествовал в одиночестве, изредка поглядывая на мощные сопла пакета первых ступеней, еще закрытых заглушками.
Солнце уже поднялось над степью, когда ракета достигла стартового стола.
Майкрофт не хочет передавать Звереныша немцам, но не может открыто поддержать Черчилля и пойти против приказа правительства. Надеется на ШХ и ДВ, но открыто ничего сказать не может, наоборот, делает вид, что хочет держать их подальше.
***
смена кадра
***
Заставкой — Германия.
Консервный комбинат вблизи, линия консервов — «только для моро». Вагонетки на загрузочной линии — сначала издалека, белые лысые тушки.
***
смена кадра
***
Лондон.
Лондонская Таймс — убийство супругов Лейбер с ребенком и случайного свидетеля. Газета лежит на столе у полковника Рейса.
Рейс:
— Если вмешательство полиции оказалось своевременным и Звереныш уцелел, мы скоро об этом узнаем. Будут новые жертвы. Отдайте приказ полиции не вмешиваться.
***
смена кадра
***
Лондон, борт Бейкерстрита.
Холмс и Ватсон вернулись — дом, милый дом.
Чаепитие с Лестрейдом и его Хайдом, рассказ об особенностях биполярки после морофикации человека, взаимные подколы.
Холмс:
— Вы отлично сохранились в свои 105 лет, инспектор!
Лестрейд:
– Ах, Холмс, кто бы говорил!
Флешбэком рассказ инспектора
Более сорока лет назад Лестрейд согласился участвовать в эксперименте по созданию супер-полицейского, позволил отделить и закапсулировать скверную часть себя, как это делают с животной частью при морофикации. Такой супер-коп должен был быть намного эффективнее, сильнее, работоспособнее, жить намного дольше — морофикация ведь тоже сильно продлевает жизнь бывшим животным.
Эксперимент удался лишь частично, раздвоение произошло, но обуздать негативного партнера изо всех добровольцев удалось только Лестрейду. Да и то частично — иногда Хайд вырывается или же сам Лестрейд его выпускает, позволяя совершить ограниченное и морально оправданное зло.
Хайд периодически вставляет реплики (Лестрейд совершенно меняется при этом, становясь моложе, энергичнее, стремительнее и злее, он переполнен яростью)
Говорит и про Уэллер — первая женщина-констебль, из семьи потомственных контрабандистов, семья в ужасе от ее карьеры. Ее родителям вообще не повезло с детками, ее братишка Майки — о ужас!!! — подался в писатели, и ладно бы писал что стоящее, а то все какие-то марши да легенды! Как это неприлично… Хорошо, что девочки ушли почирикать о своем, о девичьем…
***
смена кадра
***
В параллель — мисс Хадсон и констебль Уэллер в каюте мисс Хадсон. Обе восторженные, разрумянившиеся, спорят о длине, толщине, скорострельности и времени перезарядки — сравнивают тактико-боевые характеристики различных пистолетов и револьверов. Уэллер распотрошила свой нательный арсенал, мисс Хадсон в азарте вывалила на покрывало и стол свои сокровища. Ползают по ковру, примеряют, восторгаются.
***
смена кадра
***
Снова кают-компания.
На площади внизу за окном беснуется отец Маккензи, Лестрейд наблюдает за ним из окна.
Лестрейд (заинтересованно):
— Наш клиент или просто псих?
Хайд, хищно оскаливаясь:
— Не уверен. Но очень надеюсь, что наш!
***
смена кадра
***
На столе Холмса — Таймс со статьей о Лейберах.
Лестрейд смотрит на шлемофон Барченко:
Лестрейд:
— А это что?
Холмс:
— А. Разрешили забрать как сувенир, он все равно у нас не работает. А неработающих у нас и так полно.
***
смена кадра
***
Тони читает ту же газету на остановке, торопливо уходит.
***
смена кадра
***
Квартира Кингов, плачет Кейт, Тони ее утешает:
Тони:
— Ты сильная девочка, настоящая арийка, ты справишься.
Кейт:
— Зачем он к ним пошел?!
Тони прижимает палец к губам, показывает жестом, что их слушают. Беззвучно выстукивает морзянку ей по руке, она всхлипывает, но отвечает — так же молча.
Тони:
— Следил за Лейберами, был уверен, что справится, мы должны раздобыть супероружие первыми, мы просто обязаны, не забывай что поставлено на карту, другого выхода нет, ты же понимаешь, ты сильная, ты справишься, главное — не забывай, что именно ты должна кричать во время родов.
***
смена кадра
***
Мисс Хадсон встречается с Гери, тот передает ей последнюю партию сведений. Она загружает их в Дороти, остается одно имя — Эрик Блэр.
Визит товарища Смита, недоразумение.
Смит:
— А где Холмс?
Мисс Хадсон:
— Это уже неважно! Пока Холмс во дворце ловил ворон, мы с Дороти и Гери раскрыли политическое дело!
Торжественно вручает Смиту бумажку с именем.
Смит:
— Ну надо же… кто бы мог подумать! Такой приличный юноша…
***
смена кадра
***
Тони на почте ждет Киру. Она разносит телеграммы. Она возвращается, но его не видит, ей дают телеграмму — мисс, это вам. Она удивлена, читает по слогам.
Кира:
— Па-смат-ри на-ле-во.
Поворачивается, видит Тони, кидается ему на шею.
Кира:
— Ты пойдешь с нами в воскресенье бить фашистов?
***
смена кадра
***
Картрайт докладывает полковнику Рейсу, что раздобыть чертежи ракетных двигателей не удалось. Но контакт на будущее налажен.
***
смена кадра
***
Тони не знает, о каком супероружии говорил Эрни, подозревает, что это какой-то моро небольшого размера со спец-способностями (ошивается вокруг «анималфарм»).
***
смена кадра
***
Тони приносит Мистеру СИ расшифровки. В кабинете полковник Рейс. После ухода Тони.
Рейс:
— Вы ему доверяете?
Мистер СИ:
— Настолько, насколько можно вообще кому-нибудь доверять.
Рейс:
— А на это доверие оказывают ли какое-либо влияние его чрезвычайно близкие отношения с Эрни и Кейтлин Кинг?
Мистер СИ:
— Ни малейшего, конечно же. К тому же подозрения по поводу семьи Кинг так и не получили веских доказательств, а Эрни погиб.
Рейс:
— Трагическая случайность, я полагаю?
Мистер СИ:
— Именно. Не иронизируйте, гибель Эрни рушит нам все планы, вряд ли можно всерьез рассчитывать на его жену, ей скоро рожать.
Рейс:
— А что насчет друга семьи?
Мистер СИ:
— Мало ли кто с кем дружит? У Энтони отличный послужной список, родился-учился в Калькутте, заканчивал образование в Кембридже, получив стипендию за криптоанализ древнеиндийского манускрипта, удостоен личного рыцарства за заслуги перед Англией, и вообще патриот и умница.
Рейс:
— Ну да, ну да. Патриот и умница с биографией, которую невозможно проверить, поскольку в Индии сейчас у власти профашистское правительство Ганди. Если бы я внедрял агента, сделал бы ему именно такую безупречную биографию.
***
смена кадра
***
Газета с заметкой о вернувшемся Потрошителе на столе у полковника Рейса.
Рейс:
— Звереныш уцелел. Начинаем операцию «Резон»
В этот раз отдых от праздника выдался недолгим. Не успела Мила еще выслушать историю праздника солнцестояния и уложить это все в своей голове, как через двое суток ей было прислано личное приглашение от Повелителя на званый обед.
Судя по пояснениям Лэртины, званый обед — достаточно культурное мероприятие, к которому допускаются только самые приближенные подданные и жены Повелителя. Гаремные обитатели, попавшие в немилость лорды и все прочие туда никогда не приглашались. Так же прислуживать за столом имели право только самые вышколенные и выдрессированные слуги, а все блюда проверялись сразу тремя дегустаторами, при всех приглашенных на обед, чтобы никто не заподозрил, что Повелитель желает кого-либо отравить.
В этот раз ее одеяние было более чем скромным. Кремовое платье с воротником под горло, без всяких вырезов и соблазнительных просветов. Чтобы никого не соблазнять и не провоцировать — как пояснила служанка. Мила была не против, меньше всего на свете ей хотелось соблазнять этих здоровенных и страшных демонов.
Званый обед проводили всегда в малом обеденном зале. Эртис, пользуясь указаниями Крезета, довольно легко отыскал это место. Обычно простые демоны в такие святая святых не допускались, но телохранитель следовал за своим подопечным везде и всюду. Да и, судя по столпившимся около двери приглашенным, они тоже не отказались от своих телохранителей.
Троица демонов обшипела Милу так, будто у них за пазухой были скрыты клубки змей. Девушка неловко шарахнулась от них в сторону, едва не напоровшись на копье стражника у двери. Эртис еле успел схватить ее за талию и бесцеремонно отодвинуть подальше.
— Аккуратней, — прошипел какой-то лорд, брезгливо кривя тонкие губы. Высоко забранная черная коса заколыхалась в такт его движениям. — Смотри, куда прешшшшь…
Шипение перешло в разряд непроизносимых звуков и Мила отчаянно покраснела. Да, это была ее вина, ее неуклюжесть. Но она ведь не виновата, что ее реакция намного медленней, чем у самого захудалого демона.
— Прошу прощения, лорд Картил… — низко склонился в поклоне Эртис, задвигая девушку себе за спину. Мила скомкала подол платья и опустила глаза. Чувствовала она себя неважно, а тут еще и это все. Балы, обеды… ну почему нельзя было ее оставить в покое в башне?
Волна жара ударила ей в лицо, как только Мила подняла глаза. Одна из лордесс — высокая, огненно-рыжая и довольно пышная для среднестатистических демониц, разглядывала девушку таким горячим взглядом, будто уже раздела и разложила на кровати… Мила снова уставилась в пол — это было выше ее сил…
Демоница же начала проталкиваться между троицей шипящих сплетников, чем заработала еще одну порцию шипения и выражений, далеких от высших кругов общества. Кто-то ее даже ущипнул за пышный бочок. Спас положение неизвестно откуда выскочивший камердинер в идеально серебристом костюме и, громко стукнув посохом об каменный пол, закричавший:
— Повелитель приглашает своих верных подданных на званый обед!
Двери малого обеденного зала распахнулись и демоны достаточно организованно вошли внутрь. Эртис придержал человечку за руку — пусть зайдут самые маститые монстры, а уж они потом, в конце займут свободные места.
Мила вошла в зал последней с телохранителем под руку. В целом, этот зал был типичным замковым залом, всей и разницы, что в центре его располагался длинный стол, вокруг которого были расставлены кресла с высокими спинками, строго по количеству приглашенных. Во главе стола уже сидел Аркал собственной персоной, скалясь на своих подчиненных, видимо, пытался изобразить радушие… По правую руку по Повелителя расположилась Азарила, по левую — незнакомая русоволосая демоница, видимо та самая Катара, третья супруга… Сорины нигде не было видно и Мила едва сдержала вздох облегчения.
Лэртина рассказала девушке о произошедшем во дворце. О покушении, поиске виновника, казни Аскольда и издевательствах над Сориной. Это все непосредственно касалось человечки, как бы та ни хотела остаться в стороне. Да, эти демоны покушались на ее жизнь и через нее на самого Повелителя, но… Мила была бы рада, если бы она умерла и все закончилось. Но… жажда жизни пересилила доводы рассудка. И вообще, кроме всего этого, она не хотела бы встречаться с матерью, потерявшей собственного сына. Убитого своим отцом. Очень сильно не хотела…
Вопреки традициям, ей выделили место в самом конце стола, на противоположной стороне от Повелителя. Мила не была против, она достаточно слабо еще знала этикет, а потому просто села на указанный камердинером стул. И уткнулась подбородком в краешек стола. Кто-то из демонов сдавленно хихикнул. Эртис отозвал камердинера и попросил стул повыше или хоть парочку подушек… Демон-камердинер, тихо хихикая в кулак и вовсю отворачиваясь от взгляда Повелителя, выскочил за искомым.
Девушка же сидела, будто оплеванная. Все знали ее особенность, все видели ее рост, но почему-то решили приколоться вот так… некрасиво и недостойно. Жар снова опалил ей щеки и ударил в голову. Мила встала и застыла истуканчиком рядом со своим телохранителем, дожидаясь нового стула. Через несколько минут какой-то тощий задерганный слуга брякнул перед ней высокий, немного кривоватый и далеко не такой красивый табурет. Зато, взобравшись на него, Мила смогла сесть за стол по-человечески.
Рыжая лордесса оказалась напротив нее и всячески старалась продемонстрировать свое декольте, надо признать, внушительного размера. Мила сдержала рвотный позыв и уставилась в пустую тарелку. Что-то приветственно-напутственное бормотал Аркал, но девушка его не слушала. Услышала только громкий хлопок в ладоши. А потом разом появилась куча слуг и принялась расставлять на столе блюда с самой разнообразной пищей. Большинство из приготовленного Мила видела впервые и понятия не имела, как это есть.
Застывший позади нее Эртис пытался подсказать знаками, но девушка не оборачивалась, а дергать ее было уже некрасиво. Чего доброго, его могут выдворить вон из зала и тогда кто знает, что может произойти…
Слуги закончили сервировать стол и разбежались по служебным выходам, покинув зал. Повелитель окинул взглядом выставленное изобилие и начал пространную речь о том, как он уважает своих «друзей» и дорожит ими. Мила опустила взгляд в тарелку на какой-то сочащийся подливой рулет из листьев, скорее всего с мясом, и прикидывала, как же этот кошмар есть. В конце концов она заметила нож, лежащий справа от нее и потянулась рукой. Не увидев прозрачного и тонкого бокала, Мила потянула к себе вожделенный нож. Бокал упал на стол и звякнул, чем вызвал недовольные косые взгляды сидящих по соседству демонов. На их лицах так и читалось: «Ну что вы хотите от этой бескультурщины? Она даже нож взять нормально не может!»
Мила сжалась под перекрестными злобными взглядами. Сидящий слева от нее демон слегка пнул девушку в бок локтем, призывая не дергаться. Та в ответ еще больше сжалась, но все же не решилась обернуться к телохранителю. Да и что он мог сделать? Повязать им всем на головы тряпки, чтоб не смотрели на нее?
Лордесса усмехнулась, обнажая заострившиеся клыки и плотоядно облизнула губы рубиновым язычком. Мила скривилась и пожалела, что бокал был пустой. Видимо, предполагалось, что гости сами себе нальют выпить… Жаль, иначе можно было бы его выплеснуть наглой бабе в декольте. И пусть ее хоть живьем жрут на этом столе…
Тем временем Повелитель договорил свои политические речи, кто-то что-то спросил, в общем гомоне, разом накрывшем стол, было почти не разобрать, о чем вообще говорилось. Мила заскучала и решила, что раз уж все заняты собою, то можно хотя бы поесть. Противная демоница перестала на нее пялиться и занялась рядом сидящим синеволосым лордом, кажется, тем самым, который нагло приставал к ним с Эртисом на позапрошлом балу. А значит, была возможность спокойно поесть. Тем более, что позавтракать девушке так и не довелось…
Она взяла с таким трудом добытый нож и всадила его в рулет… Рулет оказался неожиданно мягким и сочным, его содержимое выплеснулось на тарелку и скатерть, забрызгало Миле лицо и рукава платья… Не ощутивший должного сопротивления мяса нож громко звякнул о тарелку и наступила тишина.
Мила выпустила оставшийся в рулете нож и с ужасом уставилась на грозную фигуру Повелителя. Аркал поднялся из-за стола и теперь сверлил взглядом свою четвертую жену.
— Кто разрешал есть без меня? — громко рыкнул он так, что зазвенели бокалы и затряслись оконные стекла. Лорды и лордессы втянули головы, опасаясь немилости. — Я еще не давал никому права начинать обед! Неужели нельзя было научить этикету это… недоразумение?!
Слезы застили глаза Милы, но потом произошло что-то странное. Будто лопнула перегородка, отделяющая плотину ее чувств и эмоций от внешнего мира. Жар опалил ее щеки, ударил в голову, сознание помутилось, и девушка вдруг поднялась со своей дурацкой табуретки и встала из-за стола. Она выглядела маленькой и на диво несуразной, стоя перед огромным демоном, но сейчас это волновало ее меньше всего.
Сглотнув комок горькой слюны, человечка подняла взгляд на демона, не видя его лица, просто уставилась на расплывчатое пятно, изображающее его голову и громко выкрикнула:
— Ну, я начала есть и что теперь? Как ты можешь попрекать меня этикетом после всего, что ты мне сделал? — элементарная вежливость ухнула в пропасть вместе со страхом. И сейчас Мила видела перед собой не грозного Повелителя, а насильника, самодура и просто мразь. И эта мразь еще смеет ей указывать, как себя вести за столом?
Эртис затравленно оглянулся — лица всего сборища выражали крайнюю степень охуения. Рыжая лордесса подавилась слюной, большинство демонов сидели бледнее мела, опустив глаза, Азарила сделала страшную рожу и пыталась жестами за спиной возмущенного Аркала остановить безумную…
А Мила продолжала, ее просто понесло:
— Это ты похитил меня из дома! — она обвиняюще ткнула пальцем в сторону Повелителя. — Ты лишил меня семьи! Какими бы они плохими ни были, это была моя семья! Ты меня изнасиловал, ты разрушил последнюю мою надежду на нормальную семью! Ты лишил меня возможности иметь детей! Ты превратил меня в бесполезный кусок мяса, только выглядящий, как женщина! Ты разрушил всю мою жизнь, а теперь попрекаешь меня этим чертовым куском мяса?! На, подавись!
Она схватила тарелку и швырнула ее вместе с рулетом в голову Повелителя. Эртис попытался перехватить взбесившуюся подопечную, тем самым изменив траекторию полета и так размочаленного рулета, и тот звучно шмякнулся какому-то золотоволосому лорду на голову. От тарелки Аркал легко увернулся и взревел, отталкивая подчиненных и прорываясь к своей идиотке-супруге.
Она бесила его. С самого начала. Тупая, недалекая, неуклюжая курица, не способная понять свалившегося на ее голову счастья. Бесила своим поведением, своей чужой речью, одним своим видом. Но больше всего бесила тем, что смотрела так, как сейчас — непокорно, нагло, злобно и с ненавистью в глазах. Никто из его подданных не имел права так смотреть на своего Повелителя. Никто не имел права поднять глаза, не то что перечить. Никому и в голову не приходило оспорить его решения. А даже если кто такой умный и находился — достаточно было одного рыка или взгляда, чтобы демон сжался в жалкий комок и молил о прощении. А эта мелкая заносчивая тварь смела ему перечить! Ему! Законному Повелителю всего мира демонов!!!
— Убью! — взревел Аркал и прыгнул к супруге.
Уже когда когтистая трансформированная лапа зависла над гордо задравшей голову человечкой, в руку Аркала вцепилась первая супруга и повисла тряпицей.
— Не убивай! — выла Азарила, понимая, что все планы пошли в задницу к ангелам собачьим. — От нее зависит твоя жизнь, не убивай!
Аркал стряхнул на пол сжавшуюся в комок жену и заревел, как раненый дракон:
— Вон из дворца, чтоб духу тут твоего не было! Подальше, в ссылку, воооон!!!
Его рука саданула по столу и раздробила его на две неравные половины. Скатерть сползла на пол, стягивая за собой тарелки, ложки и бокалы, кому-то в сапог вонзился нож, и бедняга выскочил, бессильно потрясая кулаками. Эртис попытался заградить собою Милу, но его смело бушующим Аркалом, и бедный парень отлетел к стене, хорошо приложившись головой.
А Мила стояла и смотрела на все это буйство стихии, первозданной силы и ненависти. Она улыбалась печальной, чуть виноватой улыбкой, ощущая, как, наконец, в ее душе успокаивается весь этот водоворот. Все накопленные за эти месяцы ненависть, злость и отчаяние вышли, оставив пустоту и легкость. Даже приливы жара перестали донимать ее на эти минуты.
Потом подоспела стража, Милу и Эртиса вытолкали за дверь. Забегали слуги, наводя порядок, засуетились чиновники, выписывая подорожную и выделяя Миле дом где-то за городом… Трансформированный же Аркал пошел крушить что-то в своем тренировочном зале…
Потрясение от этого открытия совершенно вывело меня из себя. Я громко закричал, не заботясь о том, что кто-то мог меня услышать, и побежал сломя голову, охваченный паникой. Я забыл о том, что заблудился. Разум и осторожность оставили меня. Я бежал, не чувствуя усталости… только черный страх.
В зеленоватом воздухе надо мной пронеслись яркие, быстрые огни, но я не обратил на них никакого внимания. Неожиданно я оказался возле огромной сферы. Теперь она без движения покоилась в металлической колыбели. Желтые огни угасли, но дюжина синих огней плавала над моей головой, словно покачивающиеся в тумане фонари.
Я повернулся и снова побежал. Неважно в какую сторону. Не знаю, сколько времени я бежал. Меня остановили заросли странных растений. Фиолетовые растения напоминали траву, с узкими иголками вместо листьев. Самые высокие центральные стебли были розоватыми и на них росли маленькие пурпурные ягоды.
Медлительный красный поток тек среди зарослей. Думаю, что это и был исток Эль Рио де ля Сандре. Здесь, так или иначе я мог найти укрытие от летающих огней. Я заполз в заросли и лежал там рыдая.
Долго я не мог не двигаться, ни думать. Когда наконец я решился осмотреть кончики своих пальцев, то увидел, что зеленые полосы стали шире. Я долгое время рассматривал их, отказываясь принять очевидный факт. Моя плоть превращалась металл.
С дикой энергией я начал искать путь к спасению. Я должен был или добраться до стены кратера или поискать самолет, однако я чувствовал себя слишком слабым для того, чтобы двигаться. Хотя я и не чувствовал настоящего голода, я решил, что пища поможет мне вернуть силы.
Действуя весьма опрометчиво, я сорвал несколько пурпурных ягод. Они имели соленый, металлический привкус. Я выплюнул их, боясь, что заболею из-за этого. Но не смотря на то, что я выплюнул ягоды на моих пальцах остался сок. Когда я вытер сок, то обнаружил, к собственному удивлению и невообразимой радости, что металл сошел с ногтей там, где их коснулся сок.
И тогда у меня появилась надежда. «Растения эволюционируя смогли сопротивляться трансмутации», — подумал я. Я жадно ел ягоды пока не почувствовал тошноту, потом вылил воду из фляги и наполнил ее выжитым соком.
После я пытался сделать анализ этой жидкостью. Частично его состав напоминал вещества образующиеся после воздействия рентгеновских лучей. Именно он спас меня от ужасных ожогов гамма радиации.
Я пролежал в кустах до зари, даже задремал, не смотря на то, что был страшно испуган. Облако газа отчасти поглощало солнечный свет. Днем зелень стала зеленовато-серой, а песок уже не казался светящимся.
Я обнаружил, что зелень с моих пальцев и волос полностью исчезла. Тогда я съел еще пригоршню ягод и отправился вдоль ручья. Я шел вверх по течению, считая свои шаги.
Но, не пройдя и трех миль, я уперся в уранитовые утесы. Крутые и черные, они протянулись в обе стороны насколько я мог разглядеть в густых зеленых сумерках. Река исчезала за ними в ревущем озерке красной пены.
Здесь, и я был уверен в этом, располагался западный край кратера. Повернув на север, я двинулся вдоль непреодолимой стены. До сих пор у меня не сложилось определенного плана. Я всего лишь хотел найти тропинку, чтобы перебраться через скалы. Я внимательно следил, появятся ли где сверкающие огни, и высматривал склон или расщелину, по которым смог бы забраться.
Я брел должно быть до полудня, хотя точно определить время я не мог — мои часы остановились. Иногда я спотыкался о предметы, которые некогда были живыми. Вырванные с корнем деревья. Всевозможные птицы. Огромный зеленый медведь…
Наконец я обнаружил разрыв в стене утесов — широкую плоскую полку над которой начинался пологий склон. Однако этот выступ находился в шестидесяти футах надо мной. Я пытался добраться до него и всякий раз соскальзывал с крутого склона. Пробовал снова и снова, пока не разодрал руки в кровь. Тогда я развернулся и пошел прочь.
Вскоре, шатаясь от изнеможения и отчаянья, я очутился в городе летающих огней — по крайней мере мне так показалось. Из красного песка тут и там без всякого порядка поднимались тонкие черные башни. Каждую венчал огромный гриб оранжевого пламени.
Новый приступ ужаса парализовал меня. Тем более что вокруг царила мертвая тишина и не было никакого движения. Опустившись на корточки под нависающим утесом, я попытался рассмотреть все в деталях. Живые огни, как я теперь начал подозревать, были не активны днем… И я чувствовал тошноту от страха, представляя, что может ожидать меня ночью.
По моим расчетам я отошел от реки миль на пятнадцать. Теперь я должно быть находился где-то у восточной стены кратера, но стена утесов вновь возвышалась предо мной. Чтобы изучить их, мне необходимо было пройти через город огней, но я так и не рискнул войти в него.
Я отошел от утесов, чтобы обойти город. Однако я старался сделать это так, чтобы высокие огни оставались в поле зрения. Тем не менее вскоре я потерял их из вида. Повернув налево я не смог ничего найти — только плоская песчаная равнина, укутанная в покрывало зеленоватого полумрака.
Я блуждал долго, пока песок и воздух не начали светиться. Наступали сумерки. Летающие огни пришли в движение. Предыдущей ночью они летели по прямой, высоко и быстро. Теперь же они двигались низко и медленно, кружили. Я знал, что они ищут меня!
Тогда я по быстрому вырыл в песке небольшое углубление и забился в него, весь дрожа, насколько возможно присыпав себя песком. Один из огоньков приблизился, но пролетел мимо. Другой остановился, прямо надо мной, а потом нырнул ко мне. Его бледный ореол потемнел. Парализованный страхом я замер. Мне ничего не осталось, как ждать.
Постепенно он опускался все ниже и ниже, пока я не сумел рассмотреть его форму. Штуковина напоминала кристалл. Зачарованный страхом, я наблюдал за происходящим. Длиной около дюжины футов, по структуре своей эта штука чем-то напоминала снежинку. В центре ее была синяя, шестиконечная звезда. Сама же звезда находилась внутри призмы. Синий свет пульсируя проходил сквозь нее, тек наружу с лучей звезды, и превращался в алый, выходя через стенки призмы. Ни животное, ни растение, ни машина. Но оно было живым — живой свет.
Штуковина опустилась еще ниже.
Действуя чисто инстинктивно, я вытащил автоматический пистолет и три раза выстрелил. Пули отскочили от сверкающее поверхности призмы и рикошетом улетели в туман, в неизвестном направлении.
Странное существо зависло надо мной. Усики красного огня протянулись ко мне, словно ища что-то, действуя осторожно. Они обвились вокруг моего тела, и я почувствовал, что почти лишился веса. Они подняли меня, потянули к кристаллической призме. Вы можете видеть отметку, которую она оставила на моей груди.
Это прикосновение оглушило меня ослепляющей болью. Мое тело выгнулось, словно через него прошел гигантский разряд тока. Я смутно осознавал, что существо вместе со мной поднялось высоко в воздух. Я чувствовал, что другие кристаллические существа роятся вокруг. Но мой разум словно потух.
Я проснулся свободно плавая в сверкающем оранжевом облаке. Настроение у меня было приподнятое, но вскоре я обнаружил, что не мог двигаться, не могу даже повернуться. Я пытался потянуться, дергался и извивался, но не мог дотянуться ни до какого твердого объекта. Хотя ничего не удерживало меня, я оставался беспомощным, как черепаха перевернутая на спину.
Я по прежнему был одет. Моя фляга висела… точнее плавала… возле моего плеча. Мой пистолет оставался в наплечной кобуре, твердый, но невесомый. И еще… откуда-то мне было известно, что прошло уже несколько дней.
Борясь, пытаясь пошевелиться, я неожиданно почувствовал странное онемение в боку. Я рванул рубашку и обнаружил новый шрам, почти заживший. Тогда я решил, что эти странные существа прооперировали меня, изучая мое тело, точно так же как я изучал их мир.
Должно быть я на мгновение потерял сознание, когда почувствовал черную корку омертвевшей кожи с красным шестиконечном следом. Однако эмоции, которые я испытал после этого открытия, похоже исчерпали мои последние силы. Я окончательно пришел в себя и находился в плохом настроении.
Но мой бок реально был поврежден. Оранжевое облако по прежнему окутывало меня. Мой кристаллический тюремщик плавал в нем вместе со мной, однако держался в дюжине ярдов от меня. С невозмутимой беспечностью, я заметил, что заключен в грибообразном облаке над одним из этих башен-цилиндров. Я стал пленником в этом чужеродном мне городе пламени.
Какое-то время я просто плавал в воздухе, невесомый как человек в космосе, отмечая собственное беспомощное положение словно сторонний наблюдатель. Равнодушно наблюдая за происходящим, я заметил, что внутри кристаллического существа перестал пульсировать огонь. Я словно грезил наяву, пока не наступила ночь.
Темнота сковала меня, уничтожило слабую искру надежды. Я вновь стал дергаться и извиваться пытаясь выбраться из облака, которое окружало меня. Не смотря на все мои попытки, мне не удалось сдвинуться ни на дюйм.
Пока же я боролся, словно жук, насаженный на иглу, холодные огни вокруг меня загорелись ярче. Кристаллические твари должны были вскоре проснуться. И без сомнения они захотят закончить вивисекцию своей «морской свинки».
Я видел только один способ обмануть их. И я уже вытащил автоматический пистолет, собираясь пустить пулю себе в висок, но тут меня посетила одна хорошая идея. Я шесть раз выстрели наобум в туман.
Это движение спасло меня. Ракета нуждается в топливе, для того чтобы сдвинуться с места. Пистолет стал своего рода реактивным двигателем. Отдача от каждого выстрела слегка подталкивала меня все дальше и дальше от спящего кристалла. Наконец я вылетел из грибообразного облака…
…и вновь попал в сети гравитации, но в этот раз она подхватила меня очень нежно. Опускаясь вниз на светящийся песок я заметил свой самолет, который стоял у основания тонкой черной башни. Видимо, его тоже исследовали… Мотор какое-то мгновение не заводился, словно мои пленители поработали над ним так же хорошо, как и надо мной… Наконец он завелся. Я сел, слепо ухватившись за рычаги…
* * *
В этом месте манускрипт обрывался. Оставался лишь один исписанный лист. Казалось слова были написаны тем же почерком — почерком Келвина, но писал он тупым карандашом, не всегда разборчиво.
* * *
Вот и конец моего (повествования?) Я разводил содержимое (канистры?) много раз. Мое тело и то, что с ним стало я завещаю науке. Капитан Гандер просто (окончит?) мою историю. Ужасная (правда?)…
* * *
Вот собственно и все.
Я вызвал своего врача. У него было кислое лицо, как у шотландского пресвитерианина, которого ничуть не волновало то, что сейчас на дворе двадцатое столетие. Доктор прочитал рукопись, потом вздохнул с негодующим недоверием, косясь на трансмутировавшее тело, и посоветовал мне оставить в покое эту историю.
Возможно, это могло оказаться благоразумным решением, но я не мог так поступить. Слишком многих привлекали нездоровые слухи. И некоторые из них, боюсь, исходили от моих коллег в Тайберне. С другой стороны, я верил, что ничего плохого уже не случится.
Хотя капитан Гандер никогда так и не рассказал, что знал, мы попытались сами восстановить остальную часть истории. На следующее лето трое из нас арендовали аэроплан и направились в западную Мексику.
Мы легко нашли прибрежную деревеньку, где когда-то побывал господин Келвин. Но эти люди утверждали, что Келвин посетил их года три назад. Мы поговорили с человеком, который отвел его до края плато. Мы даже прошли по каменистому руслу горного потока, туда, где наш коллега пытался отыскать урановую руду. Однако воды реки не были ни красными, ни радиоактивными, а источником ее, судя по всему, был заболоченный ключ.
Пролетая над этим ключом и пиками, мы не нашли никакого кратера, наполненного сверкающим газом, только еще одно пуэбло[10] из камня, возведенное три сотни лет назад. Когда же мы там приземлились, то не нашли ни металлических птиц, ни живых кристаллов, ни атомных кораблей. Однако до нас дошли слухи о трех чужеземцах, побывавших до нас в этих краях.
Один из них — хромой, бородатый гринго[11], постоянно задавал безумные вопросы и ругал на чем свет тех, кто отвечал не то, что он хотел услышать. Второй был элегантным шведским банкиром, который бродил вокруг пуэбло со счетчиком Гейгера и сверкал на всех моноклем, словно злым глазом. Третий оказался еще одним гринго. Он явился в эти места года три назад и уехал в глубь Кордильер на старом армейском грузовике с брезентовым верхом.
Другая путеводная нить оборвалось, когда мы потеряли след Кельвина в Мехико. Однако некие таинственные незнакомцы следовали за нами аж до Тайберна. Часть из них оказалась федеральными агентами, которые выспрашивали все о нас, искали записи Кельвина, фотокопии его документов и в конце концов забрали его трансмутировавшее тело для изучения в КАЭ[12].
Возвращая тело в Тайберн, они напомнили нам, чтобы мы держали языки за зубами и молчали ничего не сообщая даже властям. С тех пор ни в одном официальном докладе металлический человек даже не упоминается, а слухи, которые ходят относительно металла из которого он сделан совершенно противоречивыми.
Часть правды оказалась сокрыта, но я не знаю, кого винить. Может это капитан Гандер? Без сомнения он назвался чужим именем и мог совершенно спокойно фальсифицировать рукопись Кельвина. А может всему виной шведский банкир, сидевший в кантине[13] и почивающий «Машину времени» Уэллса в переводе на французский? Или виновата КАЭ, чьи агенты без сомнения знали больше, чем говорили? Да и Кельвин сам хорош. Он вполне мог скрыть информацию о том, что конкретно он нашел в той долине…
Однако я склонен верить, что история Кельвина — правда. Я провел много бессонных ночей обдумывая все спорные моменты, пока, наконец, не увидел живой сон о визите инопланетян. Возможно, они приземлились чтобы заправить свой атомный корабль, который лежал спрятанный до поры до времени, пока гости нашей планеты коллекционировали и занимались консервированием живых образчиков земной жизни от птерозавров до человека.
Однако может быть металлическое тело Кельвина, что сейчас обнаженное, поцарапанное и покрытое ржавчиной стоит в углу — доказательство того, что он открыл нечто большее, чем смог увидеть и понять. Его губы замерли в зеленой ироничной улыбке, словно он и в самом деле сознавал, что это гражданский защитник назначил ему прятаться в подвале музея, как в своего рода убежище.
ПРИМЕЧАНИЯ
[9] Тайберн — Уильямсон назвал придуманный им городок в США в честь места публичной казни в Лондоне, существовавшего в течение 600 лет. Оно использовалось до 1783.
[10] индейский поселок
[11] иностранец (особенно англичанин или американец, в Латинской Америке).
[12] Комиссия по Атомной Энергии.
[13] Бар в Центральной и Южной Америке и на юго-западе США.
@ Перевод А.Лидин
Тэвлин таки уломал эту разумную планету. Уж не знаю, о чем они договорились, но теперь у нашего преподавателя есть собственный мир, да не абы какой. Уже никто не усомнится в силе этого молодого демиурга.
Зато у нас проблем прибавилось. Из черной пустоты повытаскивали эсперов. И таких битых, что смотреть жалко. Если раньше эсперы помирали в основном из-за катаклизмов в их мирах или локальных войн, то эта партия… Я почесала нос, мысленно выматерила всех тех, кто так поиздевался над ребятами. Не старые, а чаще всего даже юные дарования были уничтожены очень зверски. У многих внутренности наружу, некоторые практически раздавлены… Спасает только то, что они и так считаются мертвыми и в пустоте умереть не могут. А подлатать их можно первоначально и там.
Самые очухавшиеся рассказали о подпольном клубе, где эсперы устраивали бои. Бои были совсем недобровольные, фактически обязаловка для всех, кто владеет ярко выраженными способностями. Я не до конца поняла бессмысленные полубредовые рассказы, но основную суть уловить удалось.
Среди сражающихся эсперов был один синеволосый чувак, который мог забирать силу у богов и пользоваться ею на свое усмотрение. Если поблизости богов не валялось, товарищ тырил силу у тех, кто был рядом и устраивал все те же драки. Увы, этот парень был чересчур увлечен своими способностями, а единственное желание, которое у него было и регулярно сбывалось – желание убивать ближних своих. И он убивал, каждый раз тренируясь в жестокости.
Я решила сходить узнать, что за такие подпольные бои, какой-такой синий маньяк и вообще какого хрена дохнет столько эсперов? Но одной пойти не удалось. За мной намылились братья золотые, за ними увязался Шеат, справедливо посчитав, что приключений мало не бывает, за всей шайкой потащился Лэт – оставаться в одиночестве кровавый не пожелал, а Шеврин не додумался или не захотел брать его с собой в Академию.
Такая вот компания привалила в очередной мир эсперов. Явление святых народу произошло в аккурат посреди огромного полигона, где и происходили бои. Я плюхнулась на мокрый от крови песок и помянула того, кто тут только что устроил такую неразбериху. Сверху, с трибун, заорали, на землю хлопнулся яблочный огрызок. Ну почему в меня все чем-то бросают? Это уже проклятие какое-то.
Синеволосый маньяк обнаружился в аккурат возле очередной жертвы. Он преспокойно откручивал какому-то худенькому парнишке руку и что-то приговаривал, судя по интонации, не особо доброе и хорошее.
Я подобрала огрызок и смачно запульнула им в синего. Ишь ты, тоже мне, гладиатор обнаружился! Богов хаваем! А посмотрим, что ты можешь на самом деле. Парень обернулся, сверкнув огромными стального цвета глазами. Бррр… Я тут думала отхватить себе еще одного «котика», но это чудовище… Фу, какая гадость! Черные клубы просто вились вокруг него, будто бы он весь состоял из тьмы внутри. И это была недобрая тьма, намного хуже той, которая уверенно копится во мне. Такого только убивать, ничего иного. Никакого перевоспитания.
— А, вы тоже хотите попытать счастья на арене? – осклабился синий и меня передернуло. Такой тьмы еще на своей памяти я не встречала.
Он бросил недобитого парня и того сразу же подхватил Шеат, влепляя прямо на все тело исцеляющее заклинание. Я уже изготовилась к бою, но всех опередил скромно стоящий позади Лэт. Дракон хмыкнул, что-то сколдовал пассом и просто взглянул на синего. Кровавые драконы могут управлять кровью в теле другого существа, но такого я еще не видела. Синего скрутило – он буквально вывернулся во всех суставах, скорчился, упал на грязный песок и затрясся. Через несколько минут на песке блестела только серебристая лужица, которую спокойно залил огнем Дэвис, предварительно спросив разрешения.
Публика неистовствовала. Такого зрелища еще не было. Шум стал отвлекать, и я бабахнула щит на всю арену. Оглушающая тишина, беснующиеся за куполом обезьяны в тряпках – иначе назвать этих существ я не могу. Это уже не люди, это не хаоситы, это просто животные.
А кровавый спокойно сел на землю, достал из рюкзачка яблоки и принялся ими смачно хрупать, брызгая соком.
— Тебе не плохо? – я пристально посмотрела на дракона.
— Нет, все нормально, извини, — он опустил глаза. Вечно этот красненький извиняется, чаще всего не по делу.
Драконы действовали, как обученная спецгруппа. Рассеялись по территории, осмотрели все помещения, вплоть до самых маленьких каморок, повытаскивали на арену всех эсперов, каких смогли найти. Я тоже присоединилась к поискам. Найденыши были в довольно плачевном состоянии, но хотя бы живы. Разномастные ребята, большинство похоже на обыкновенных людей, но некоторые все же отличались. Или глаза были совсем нечеловеческие, или же что-то проскальзывало в них эдакое… Не внешне, скорее в энергетике.
Сортировать их было откровенно некогда — многие были ранены и нуждались в лечении. А потому Шеат открыл экран и началась транспортировка. Обезьяны за щитом поняли, что зрелище обернулось чем-то непривычным и опасным, а потому на щит полетели огрызки, бумажки, бутылки… Терпеть такую наглость стало обидно, со щита выскочили молнии и приняли больно, но не смертельно перевоспитывать стадо обезьян. Разряд в голову или ногу не убьет, но заставить задуматься. С животными только так и надо – их нужно дрессировать. Особенно бывших ранее разумными.
Эсперов удалось вытащить, но там, где есть арена, там будут новые зрелища. А потому, когда в экран вошел последний дракон, я согнула щит в обратную сторону, сминая внутрь и обезьян, и само пространство. Щит разложился на слои, поглотил в себя кровавый песок, вобрал обезьяньих местных жителей, загородил все постройки… Да и не щит уже это, а многослойное оружие, готовое обрушиться и спрессовать всех, кто оказался внутри. Жестоко? Согласна. Но сколько можно это терпеть?
Нет, я не против каждый день ходить в черную пустоту и приносить оттуда несколько десятков/сотен потеряшек, уже умерших для своего мира. Но когда это происходит постоянно, это бесит. И чужие зверства бесят. Но больше всего бесят именно они – стадо, толпа, тупое быдло, наслаждающееся чужой кровью и смертью. Тот синий маньяк убивал, этот сидел и смотрел, не делая ни малейшей попытки помочь. Так кто хуже? Кто страшнее – тот, кто напрямую убивает, или тот, кто получает от этого зрелища удовольствие? Спрос рождает предложение, не так ли? Не будь озабоченных обезьян на трибунах, не было бы и синего здесь. Нашел бы себе какой-нибудь укромный угол и, как и все порядочные маньяки, втихаря там бы зверствовал. И никаких десятков покалеченных молодых и перспективных ребят.
Я зашла в экран и велела щиту сжаться. Огромный пресс сдавил все, что попало ему внутрь. Из воронки, медленно вращающейся и сдавливающей все в себе в муку, не донеслось ни звука. Великолепный щит, чудесная работа.
Устало тру глаза. Решение уничтожить все это стало пришло мгновенно, жалеть некого и незачем. Эти существа сами выбрали свою судьбу. Что ж, мне повезло ее немного ускорить. И, надеюсь, черная пустота растворит их быстрее, чем тех пострадавших эсперов.
А впереди еще предстояло распределить кучу пострадавших по отделениям и заодно проинспектировать больницы – всего ли им хватает? Может надо обновить оборудование? Может нужны какие-то препараты, которых пока нет во вселенной Приюта? Эти люди работают так, что впору позавидовать, они ежедневно принимают целые партии всяких существ и уже спокойно на глазок определяют пол, вид, расу и особенности грязных, оборванных и сильно искалеченных существ. Эти врачи – действительно от бога, не знаю, от какого, но мой низкий поклон тем, кто выдерживает такие испытания ежедневно.
Они не сверхи, не демиурги, не драконы. Они смертные люди, ежедневно приходящие на работу. И они справляются лучше, чем многие сверхи. Спасибо вам, тем, кто выбрал белый халат и Приют в качестве своего дома!