Письмо
«Бабушка Ира! — бежали по листу плотной тонкой кожи торопливые буквы. — Непутевые внуки шлют Вам и одной шустрой любительнице мультиков большой привет и извинения, что все так вышло со встречей в прошлый раз.
Так уж случилось, что нам помешали встретиться.
Но от нашей неугомонной детки успели узнать, что вы живы и с вами все хорошо.
Так и есть?
Как ваше здоровье? Не зацепило ли вас с малышкой во время того неудачного праздника? Хватает ли вам с ней на жизнь? На всякий случай посылаем небольшую помощь, выберите сами, что вам больше пригодится.
Это письмо дойдет через хорошие руки наших добрых знакомых, но как говорит Ваш второй внук (тот, кого боги обделили доверчивостью, зато благословили удачей в делах торговых) лучше поберечься, чем обжечься, и параноик — второе название долгожителя. А в здешних местах задержались те добрые люди, благодаря которым дорога завела нас так далеко от родных мест. Не встречались ли они Вам? Нам пока нет, но вот следы их трудов на благо здешнего общества попадаются постоянно. А наша семья, увы, пока не готова к встрече с носителями столь высокого разума, доблести и общечеловеческих ценностей. Согласны?
У нас все неплохо. Наши небольшие трудности со здоровьем благополучно уладились. Более того, нам удалось найти общину, где селятся те, у кого схожие проблемы, и получить там приют и помощь. Так что сейчас у нас все хорошо.
Как у вас в городе?
Сейчас мы путешествуем по королевству, и, если нашу дорогу благословят Пятеро богов, возможно, вскоре нам удастся обнять вас, дорогая бабушка.
Пока обнимаем крепко-крепко и готовим подарки к встрече. Поцелуй за нас неугомонную дрессировщицу и ее «муфту» с хвостиком.
Ждем и надеемся»
Ваши внуки Слава, Макс.
Светка была права, Пашка не случайно подсел к ним в планетарии. Опускаясь в кресло, Пашка знал о Кате всё: её прошлое, настоящее и вероятное будущее. И вот предотвратить это вероятное будущее он и был отправлен в 2015 год в город Барнаул. Задачей Пашки было либо устранить баг, либо, если это не удастся, обнулить Катю.
Пашка должен был стать обычным дебаггером. Его кибермодуль специально апгрейдили для этой миссии – заменили ядро и программное обеспечение. Новый чип был последней разработкой Time IT Incorporated.
При малых размерах чип обладал огромными ресурсами. Его оперативная память намного превышала оперативку любого компьютера в начале XXI века, а скорости процессора позавидовал бы самый искушённый программист или продвинутый пользователь. Да и не только скорости: иметь в мозгу универсальный модем – запредельная мечта любого хакера в любое время. Даже в Пашкином времени мало кто мог позволить себе такие девайсы. Если б не задание, он и не узнал бы, что подобное существует. К тому же чип можно было использовать и в Катином времени.
Пашка хорошо помнил, как проснулся от сигнала вызова Головного Компьютера – ГК. Среди чатовских френдов Пашки поговаривали, что ГК может установить соединение с любым человеком на планете. Конечно, если у человека нет вживлённого чипа, то… Но такому человеку в современном мире просто не выжить. В чипе ведь зашито всё: паспорт, страховка, кошелёк, фотоальбомы, штрафы, кредитная история, телефонная книга, органайзер… Человек с вживлённым чипом знает расположение всех пунктов питания. Он знает, где друзья, чем они занимаются. И полицейские сканы, считав чип, тоже узнают про человека всё – всю его социальную историю. Тут же. Как говорится, не отходя от монитора.
Так вот, в чате поговаривали, что ГК может легко в любой момент времени соединиться с любым пользователем. И никакие пароли или проги-защиты, никакие капчи не помогут. Там специальный протокол. И ГК имеет доступ ко всей информации, хранящейся в чипе. И даже, добавляли френды, к информации, хранящейся в биологической памяти!..
Но мало ли что болтают в чатах и на форумах, не верить же всему подряд? Вот Пашка и не верил. До поры до времени…
В то утро он сразу понял, кто его законнектил. Даже мысли о розыгрыше или о чьей-то ошибке не возникло.
Пашка принял сообщение, и когда абонент отключился, испугался, что не сохранил копии разговора. Но абонент не шутки шутил. Копия, отправленная вслед за сообщением и помеченная красным флажком, всплыла на Пашкином внутреннем экране. Прослушав раз и ещё раз, потом снова, Пашка встал, собрался и поехал в контору, о которой тоже ходило немало легенд. Огромное здание в центре города с большими зеркальными окнами, с постоянно закрытыми дверьми и видеокамерами по периметру. Причём видеокамеры нарочно были размещены на виду – чтобы каждый человек знал, что незаметно к зданию подойти ему не удастся. Табличка у дверей гласила: Time IT Incorporated.
Пашка остановился у парадного входа. Сканер считал не только чип, но и провёл идентификацию биологической личности, а потом огромные двери автоматически приоткрылись.
Пашка не без трепета вошёл внутрь – лилипут в здание великанов. Дверь за ним плавно и неотвратимо закрылась, однако на полу появилась светодиодная трекинговая полоска. Пашка вздохнул, сказал мысленно: «Это они меня позвали. Значит, я им нужен зачем-то» – и пошёл по ней, понимая, что если его путеводитель потухнет, то Пашка потеряется здесь навсегда.
По мере приближения, двери открывались и – закрывались, едва Пашка переступал порог очередного кабинета или зала. Людей в коридорах не было. Но были экраны, на которых мелькали виды природы, явно смоделированные либо обработанные старые записи. Потому что никаких лесов и прерий на Земле не осталось, а животные если и существовали, то только в зоопарках. Подсветка была мягкой и ненавязчивой, свет тёплый, уютный. И кожаные диванчики вдоль стен… Скорее, как элемент дизайна…
Пашка шёл по трекинговой дорожке и глазел по сторонам. Всё было настолько реалистично, что у Пашки снова и снова возникала мысль о том, что всё вокруг не настоящее: то царапинка в очень уж выигрышном месте, то художественный подтёк, то живописная трещина… Но подойти и пощупать Пашка не решился.
Очередная прозрачная дверь мягко отъехала в сторону, и Пашка оказался в большом зале, разделённом на кабинки, которые тянулись ровными рядами. Кабинки были огорожены прозрачным звуконепроницаемым материалом. Внутри каждой, как личинки в сотах, находились люди. У каждого в заушный разъём был подключён штекер. Провод, не стесняя движений, уходил к порту в стене, а дальше по кабель-каналу соединялся с системным блоком. В каждой кабинке был развёрнут виртуальный экран.
Пашка шёл и с удивлением рассматривал людей в кабинках. До сих пор он считал, что самый современный способ коннекта – это Wi-Fi. А вот поди ж ты! В такой крутой компании используют провода. Ну да, так связь более устойчивая и надёжная, а главное, защищённая.
Потом Пашка прошёл ещё через похожий зал. Только экранов в кабинках не было, а работающие были в вирточках. Ещё в одном зале работали с мониторами…
Наконец трекинговая дорожка привела Пашку в приёмную, где секретарша с идеальной фигурой и причёской, что наталкивало на мысли о вирте, предложила присесть, а сама доложила начальству.
Пока Пашка оглядывался, секретарша принесла ему чашечку чаю, и Пашка наравне с запахом тонизирующего витаминизированного напитка ощутил запах духов.
Вскоре раздалась негромкая переливчатая трель, и секретарша пригласила Пашку в кабинет за высокую деревянную дверь – Пашке хотелось верить, что дверь действительно деревянная, а не искусная подделка.
Кабинет был большой, светлый. Мебели немного, зато много воздуха. Пашка вспомнил свою комнатку – девять квадратных метров включали в себя спальню, кухню, санузел и рабочее место. И Пашка был счастлив, что у него жильё личное, что он не делит его ни с кем.
В противовес большому кабинету его обладатель был невысокого роста, в деловом костюме. Лицо рельефное, чуть рябое, словно… «Поплыли пиксели» – пришло Пашке сравнение.
– Проходите, Павел Леонидович, – сказал хозяин. – Присаживайтесь.
Голос прозвучал негромко, но то ли из-за акустических свойств помещения, то ли благодаря незаметным динамикам, хозяина было хорошо слышно и понятно.
Пашка несмело шагнул. Но потом в его голове промелькнула мысль: «Это они меня к себе позвали, не сам я пришёл! Значит, я нужен им. Не они мне…» И эта мысль придала уверенность, и он уже спокойно подошёл к единственному креслу для посетителей, которое стояло напротив хозяина кабинета.
Пашка вопросительно глянул на мужчину, и тот повторил:
– Присаживайтесь, Павел Леонидович.
Пашку раньше не называли по отчеству, чаще по нику и в чате. В реале-то он не так много общался с людьми. И он отметил про себя, что ему приятно обращение по имени-отчеству.
Хозяин кабинета не торопился, он давал время освоиться. И, увидев, что Пашка приготовился слушать, спросил:
– Как вам у нас?
Пашка пожал плечами:
– Нормально.
Под внимательным взглядом хозяина кабинета Пашка смутился, но, повторив про себя: «Это я им нужен!», расправил плечи и демонстративно улыбнулся.
– Да, вы нам нужны, – ответил на Пашкину улыбку хозяин кабинета. – Не скажу, что нам без вас не обойтись, но согласно нашим расчётам вы наиболее подходящая кандидатура. Есть и другие, но ваш вероятностный модуль самый высокий.
– Вероятностный модуль чего? – спросил Пашка, догадываясь, что его не случайно провели по залам корпорации – продемонстрировали мощности. Понятно, что наверняка есть более короткий путь от парадного входа до кабинета директора.
– Вероятностный модуль сохранения благополучия нашего мира. В наш идеальный мир проник вирус. Если бы он был только в наших компьютерах, мы бы с ним справились. Вы видели армию лучших программистов планеты Земля.
Пашка вспомнил ряды кабинок и пожалел работающих внутри людей. Программист, в его понимании, человек творческий. Наиболее яркие, красивые решения приходят внезапно и часто в неподходящий момент, например, в самый разгар битвы бессмертной игры World of Tanks. А тут люди сидят в кабинках и как машины выдают программный продукт согласно плану и графику. Понятно, что тут без стимуляторов не обойтись. Интересно, у них стимуляторы химические или электронные? Скорее всего, комбинированные… Хотя, как писали френды в чате, комбинированные часто дают аллергию. И тут же воображение подкинуло картинку: все программисты, в каждой кабинке, синхронно чихают…
– А что, разве компьютерный вирус может выйти за пределы сети, в реал? – удивился Пашка.
– До недавнего времени мы считали, что нет. Но… – хозяин кабинета жестом руки показал на пол, по которому змеилась трещинка.
Пашка думал, что это элемент декора, он был уверен, что это сделано намерено – будто в этом месте матрица пробита и теперь на изображении дефект, и удивился, когда собеседник показал на трещину.
– А это разве натуральное покрытие, не изображение? – с удивлением спросил Пашка.
– Да натуральный, – с гордостью ответил хозяин кабинета. – Как вы понимаете, наша корпорация довольно богата, и мы можем позволить себе сделать натуральные вещи, похожими на цифровые.
Пашка внимательнее огляделся, находя всё больше и больше признаков реала. И тут его огорошило: так размеры здания реальны?! И огромные залы с коридорами тоже реальны?! И сразу же в его памяти всплыли все трещинки, царапинки, подтёки…
– Так вот, вирус проник в реальный мир, как видите. Мы бьёмся над тем, чтобы понять, как это произошло. Пока только вычислили тот узел в причинно-следственной цепочке, который привёл вот к этому, – хозяин кабинета снова указал на трещину.
– А я тут при чём? – спросил Пашка.
– А вы, согласно расчётам, можете этот узел устранить. Ваш вероятностный модуль самый высокий. Не скрою, я предпочёл бы машину, неважно, киборгов, андроидов… Важно, что машины надёжнее человека. Но расчёты показывают, что в случае использования машин возникнут серьёзные флуктуации. А значит, нет никаких гарантий, что вмешательство даст нужный вариант развития.
В том, что касается надёжности машин, у Пашки было своё мнение. При решении среднестатистических задач – да, и удобнее, и надёжнее. А вот когда нужен нестандартный подход, когда проблема выбивается из рамок, когда жизнь требует нарушения правил, тут машины даже вредны. Что ж, учёные и программисты Time IT Incorporated своими расчётами подтвердили то, что Пашка и так знал.
– И что я должен сделать? – спросил он с чувством собственной значимости.
– Обнулить одну девушку – она пока никто. Нужно не допустить спровоцированного ею расщепления времени и пространства. Проблема заключается в том, что девушка живёт в начале XXI века.
Пашка с ужасом смотрел на хозяина кабинета.
– Обнулить – это как? Убить, что ли? Но я не киллер! – возмутился он, едва собеседник замолчал.
Хозяин кабинета вздохнул и снисходительно улыбнулся.
– Вот потому я и считаю, что машины лучшие исполнители. Возможно, вам не придётся её убивать. Достаточно будет не допустить ситуации, при которой произойдёт расщепление. А вам за работу заплатят немалую сумму. Вы сможете купить себе квартиру с окном. И даже с двумя комнатами… К тому же за наш счёт мы обновим и ваш индивидуальный чип, и программное обеспечение до новейших версий, которые ещё даже не поступили в продажу.
Пашка вздохнул. Он, конечно, ещё не согласился на эту работу – ни в чём не повинную девчонку из прошлого ему было жалко. С другой стороны, предложение было заманчивым. И не в деньгах дело. Про новые разработки Time IT Incorporated ходили легенды. Чатовские френды горячо обсуждали новые возможности индивидуальных чипов корпорации.
С чатом Пашке повезло. В его сообществе были старички, а не только зелёная молодёжь. Самые настоящие старички, которые ещё застали очные школы. Зачем, а главное, как они зарегились в школьном чате, неизвестно. Но для Пашки это была безусловная удача – столько полезной инфы не было даже на вебинарах учителей. Собственно, учителя читали лекции, а потом выкладывали на школьном сайте блок статей по теме, и всё. А старички разъясняли и давали ссылки на пруф. Причём делали это ненавязчиво, между делом.
Ну а то, что они смогли обойти систему, характеризовало их, как колоссальных хакеров. Ведь для регистрации в школьном чате требовалась ссылка на реальное свидетельство о рождении, выданное Государственным сайтом по факту рождения по официальному запросу из роддома, плюс нужно было ввести страховой номер индивидуального лицевого счёта, который тоже выдавали при рождении и на всю жизнь, и указать идентификационный номер налогоплательщика. И взломать эти базы данных было невозможно – степени защиты разрабатывали не дилетанты.
Практически нужно было заново родиться.
Казалось бы, можно попробовать «родить» виртуального ребёнка, получить на него все документы, и всё – делай что хочешь: записывай в школы, устраивай на работу, получай пособия и кредиты…
Если бы не ещё одна степень защиты – биологическая: у ребёнка при рождении записывается код ДНК, а самому ребёнку имплантируется ИЧ – идентификационный чип – кибермодуль. ИЧ состоит из синтетической основы, связанной и синапсами мозга, и ядра, содержащего чип.
С тех пор как были введены ИЧи, надобность в переписи населения отпала. Вся информация о каждом человеке хранилась в базах ГК – Головного Компьютера.
Так что, чтобы зарегиться в школьном чате, нужно было родиться в физическом теле в один год с Пашкой, получить все необходимые документы, жить, совершать поступки…
И тем не менее старички в чате были. Они не признавались в этом напрямую, но столько знать и уметь однолеток Пашки не мог. Хотя бы потому, что никто их этому не учил.
Можно было бы, конечно, предположить, что родители помогали – научили всему. Но вот уже сорок лет, как дети с шестилетнего возраста социализируются в специальных киберинтернатах. Родители привозят своих детей в специально оборудованные здания в понедельник рано утром и забирают в пятницу вечером. Родители спокойно работают всю неделю, а дети получают необходимое образование. В шесть лет дети проходят обязательные тесты, и их регистрируют в школьные чаты, в которых они занимаются до совершеннолетия. Потом получают выходное пособие и распределение на работу.
Бывает, что ребёнка записали в один чат, а он подрос и его интересы изменились. Тогда по специальному протоколу ребёнок проходит переаттестацию и его переводят в другой чат, с другим набором образовательных предметов.
Пашка был в гуманитарном, с углублённым изучением истории. И в его чате были два старичка – Павлик Морозов и Юра Гагарин. Они так же, как все, слушали вебинары, сдавали тесты, участвовали в олимпиадах и конференциях. А на обсуждениях время от времени давали ссылки то на исторические документы, то на монографии древних историков, то на коллекции археологических музеев. И все эти ссылки представляли школьную программу чуть-чуть в ином свете, совсем немного, не давая программам-контролёрам повода для вмешательства. Но заставляя одночатников сомневаться, сравнивать, анализировать, думать.
Пашка сначала веселился, когда прочитал на скане дату газеты «Правда», в которой писали о похоронах Владимира Ильича Ленина, с фотографией и некрологом. Получалось, что он умер задолго до того, как сумел своей деятельностью и своим учением развалить Советский Союз и сделать в России перестройку. А потом задумался – насколько та история, которую им преподают, соответствует тому, что действительно было?
Он задал как-то об этом вопрос на уроке. Киберпреподаватель, не меняя интонации, ответил:
– Такое бывало раньше, когда историю составляли люди. Бывали ошибки в достоверном описании событий. Иногда случайные, иногда намеренные. Менялось правительство, и переписывалась история. В новой версии проигравшие очернялись, а победители, наоборот, представлялись как освободители и прогрессивные люди. Это свойство людей – искажать данные в соответствии со своими желаниями. У машин желаний нет. Машины, в отличие от людей, совершенны. Они точно отображают факты и не вносят в них эмоциональную составляющую, как это свойственно людям. Вы удовлетворены ответом?
Пашка был удовлетворён. Тем более что в его личной карточке появилась отметка об этом вопросе. А в чате прошёл внеочередной тест, в котором было более пятисот вопросов, и не все они были по истории. После этого теста Павлик Морозов из чата пропал, а киберпреподаватель сообщил, что Павлика перевели в другой чат, мол, тестирование выявило, что его интересы не соответствуют программе, которую изучают в этой группе.
Юра Гагарин после этого долгое время никаких ссылок не кидал и провокационных вопросов не задавал. Но Пашка уже сам знал, где и что искать. Естественно, среди той информации, что лежит в открытом доступе. И было ему тогда четырнадцать лет.
Окончил образовательный чат Пашка, как и все, в двадцать лет и был распределён в архив копировальщиком документов. В древних бумажных архивах оставалось ещё много неоцифрованных документов, и задача Пашки была сканировать все бумаги, ставить теги и отправлять сканы в архивный отдел. Чаще всего это были справки, приказы, докладные… Но иногда попадались и книги.
Пашка, наученный Павликом и Юрой, прежде чем отсканировать, просматривал бумаги. Поэтому никогда не выполнял план. За что получил ещё отметку в личной карточке, а в рабочем помещении была установлена камера наблюдения.
Третью отметку он получил после драки в Wi-Fi-кафе, куда зашёл после работы перекусить и расслабиться. Wi-Fi здесь был бесплатный, ширококанальный и доступный даже для тех стариков, у которых индивидуальные чипы не апгрейдились со времён школьного чата.
Вот с таким стариком Пашка и сцепился… Только он заказал коктейль-стимулятор… конечно, в таких кафешках обычно не коктейли-стимуляторы, а настоящее пойло, но Пашку это не смущало, тем более что на что-то более качественное денег не хватало – на выпускную сумму, её давали всем по окончании обучения, и сумма зависела от количества набранных за время обучения баллов, Пашка купил каморку в девять квадратных метров. Конечно, недостающую сумму пришлось взять в ипотеку, но Пашка не отчаивался. Он верил, что отработает быстро, зато жильё индивидуальное, хоть и крохотное, но кого удивишь крохотными квартирками? Вот и отрабатывал, сканируя документы. К вечеру у него гудела спина и плечи, и Пашка шёл расслабляться в дешёвую кафешку, послушать на халяву музыку и потанцевать – размять косточки.
Пока Пашка за барной стойкой ожидал исполнение своего заказа, к нему подсел неопрятный старик, в сером комбинезоне техслужбы, с седыми патлами, торчащими в разные стороны. Он положил на прилавок заскорузлую ладонь рядом с Пашкиной и прохрипел:
– Бармен, плесни-ка заблудшей душе чего-нибудь, чтоб разогреть кровь. А то я забыл, что значит быть человеком.
Пашка глянул на патлатого и брезгливо отодвинул руку.
– Чего клешню убрал, компьютерный выкормыш? Брезгуешь? А ты не брезгуй! Ты меня не лучше.
Пашке совсем не хотелось ни с кем ссориться, и он сделал вид, что не слышит патлатого, но тот не унимался. Казалось, он специально пришёл в эту кафешку, чтобы найти кого-нибудь типа Пашки и позадирать.
Патлатый сел поудобнее, опёрся подбородком на кулак, глядя на Пашку в упор, и с усмешкой спросил:
– Ну и как оно? Быть придатком машины?
Пашка промолчал, словно и не к нему были обращены слова.
– Понимаю, – кивнул патлатый. – Ты, бедолага, и не знаешь другой жизни… Тебе и сравнить-то не с чем.
Пашка презрительно глянул на патлатого – с чем сравнивать? С ним? Вот с этим опустившимся и ничего не добившимся? С этим… патлатым? С его никчёмной жизнью? Это по меньшей мере смешно!
Но патлатый от взгляда Пашки пришёл в восторг и уже с большим азартом продолжил:
– Ты ж никто! Ты винтик самого… – Патлатый поднял указательный палец к потолку и сказал с подчёркнутой язвительностью: – …ГК. Ты ж просто его манипулятор…
Пашку начинал бесить этот неопрятный старик в сером комбинезоне техслужбы. Он мешал расслабиться, мешал спокойно выпить коктейль-стимулятор и пойти потанцевать. Этот патлатый старик зацепил Пашку, надавил на больное место, попал в точку… Такие мысли приходили Пашке в голову, когда он сканировал документы в архиве. Но там Пашка себя уговорил, что вот выплатит ипотеку и уволится отсюда, найдёт интересную работу и тогда сможет перебраться в квартиру получше, правда, скорее всего, придётся взять ещё один кредит, но…
И тут, глядя на старика, Пашка осознал, что никогда не выйдет из круга. Да, он много читал, он знает историю больше, чем им давали в школьном чате, да, он мог бы изучать, к примеру, как древние записывали события, и как, к примеру, войны или революции влияли на содержание этих записей, как люди под влиянием тех или иных событий выбирали, что отражать в летописях, а что нет. И как эти знания влияют на всех современных Пашке людей…
Пашка вспомнил, как в последний год мечтал с Юрой Гагариным, что будут вместе исследовать архивы… очень хотелось им сравнить историю, которую преподавали, с тем, что отражено в документах.
И вот Пашка в архиве. Уже четвёртый год. И не исследует, а просто копирует.
А старик между тем продолжал:
– Ты ж не знаешь, что значит быть человеком! Ты же сам решения принимать не можешь! Только то, что сказал ГК. – Палец снова указал в потолок. – Да ты ж даже посрать не сядешь без указки свыше!..
Неожиданно для себя Пашка двинул старику в челюсть. Тот слетел с высокой табуретки и упал, увлекая за собой с барной стойки свой стакан с пойлом и салфетницу с салфетками.
Пашка растерялся. Он смотрел на кулак и не понимал, как такое произошло. В голове шумело, а сердце колотилось как бешенное.
В окружении повисла тишина – это была первая драка за последние лет тридцать.
Пашка кинулся к старику, чтобы помочь ему встать. С разбитой губы патлатого сочилась кровь, и это привело Пашку в ещё больший ужас. Но старик был счастлив. Он плакал, гладил протянутую Пашкину руку дрожащей заскорузлой ладонью и повторял счастливо:
– Человек… Человек… Настоящий…
Возможно, и Клотильда догадывалась о неправомерности и нелепости своих действий, ибо изо всех сил пыталась втиснуть ситуацию с новым фаворитом в привычные рамки.
Она осыпала Геро подарками. Ему отвели новые апартаменты, из Парижа доставлялись не только шелка и драгоценности, но и редкие книги из запрещённого списка.
Герцогиня заботилась о «пище духовной». Она, оказывается, помнила, что этот удивительный юноша не только красив, но и умён, что он помимо прочих достоинств и странностей, обладает жаждой познания. Опять же свои благодеяния она совершала в присутствии первой статс-дамы.
Как будто ей требовался свидетель. Как будто именно ей, этой недоверчивой мрачной особе она пыталась что-то доказать: «Вот, смотри, смотри, я же стараюсь. Я вовсе не взбалмошная тиранка. Я готова исполнить каждую его просьбу. Я забочусь о нём».
Но придворную даму занимала не герцогиня. Она наблюдала за ним, за Геро. Как ответит он? Будет ли вся эта суета ему в радость?
Геро тоже старался. Играл свою роль. Склонял голову, вежливо благодарил, даже руку целовал. А глаза пустые.
Такую пустоту в глазах Анастази замечала у слепых. У тех, чьи глаза и целы, и красивы, и радужка цвета сочного, молодого, а взгляд будто разбрызган. Вот и Геро слепой — держит в руках предмет, осязает, чувствует его тяжесть, но не видит.
В его глазах этот предмет невесом и прозрачен, присутствует только тень. Его не сделать счастливым посредством теней, кусочков бесформенного праха, как не сделать счастливой птицу, заключив её в золотую клетку.
Но Клотильда, порождение грешного мира, не знает другого пути. Она будет двигаться, как застрявшее в дорожной рытвине колесо.
Чтобы выбраться из этой колеи, пробитой много веков назад в самый день грехопадения, ей бы понадобилось волочить это колесо на спине, постанывая и сгибаясь, но она не видит в том нужды. Пусть катится колесо.
Невзирая на ревность, Анастази никогда не думала о Геро, как о мужчине, желанном мужчине, возможном любовнике.
Её не посещали ночные грезы, не терзали неутоленные страсти.
Даже в те времена, когда Геро еще был свободен и счастлив, а она походила на юную пастушку, украдкой преследующую своего возлюбленного, ей и в голову не приходило придать своей страсти земное обличие.
Да, она любила его, но любила как некое заалтарное божество, обладавшее лишь дымным подобием плоти. Она не посмела бы коснуться его, даже если бы захотела.
Его тело было священным, запретным.
Возможно, эта её отстраненность происходила из прошлого, произрастала из тех обид и ран, которые ей нанесли мужчины. Она так их ненавидела, что бессознательно желала, чтобы Геро и в самом деле был призраком, чтобы он не имел ничего общего с теми грубыми, потными, хрипло и смрадно дышащими существами, что осквернили её.
Разве Геро мог походить на них? Разве его могли волновать те же низменные порывы?
Она не посмеет коснуться его теплой кожи даже подозрением. Потому что эта её мысль может оказаться той самой скверной, что обратит его в обычного смертного. Будь он одинок, она и тогда не посмела бы приблизиться.
Эта вера в его телесную особость не поколебалась и там, в замке Конфлан, невзирая на то, что Анастази видела его измученным, израненным, в синяках, обнажённым в низкой душной людской, куда Любен приволок огромную лохань.
Его плоть была так же уязвима и смертна, обладала теми же потребностями, что и плоть любого другого человека.
Он всячески подтверждал яростный постулат герцогини: «Он такой же, как все! Как все мужчины!»
Но Анастази не избавилась от своих противоречивых верований.
Она, сама того не подозревая, следовала доводам Тертуллиана, хотя никогда не читала его “De carne Christi”, да и вовсе была далека от теологических споров.
«Credo qui absurdum» стало отныне её девизом. Её вера не поколебалась даже после неожиданных откровений её высочества.
Когда прошли первые дни и ночи эйфории, когда власть, а вовсе не тело, получила удовлетворение, взгляд и мысли её высочества внезапно прояснились, и она увидела то, что прежде, в угаре, не желала замечать, уродство и ущербность этой внезапной связи. Ожидания принцессы не оправдались.
Геро вовсе не лишился разума от тщеславия и чувственного восторга. Он не желал становиться соучастником.
Герцогиня признала свое поражение не сразу. Обсуждать столь деликатный вопрос было не в её правилах.
Хотя, по необходимости, она без стыда и смущения могла бы выяснить интересующие её стороны близости, если того требовала её рассудочность.
Здравый смысл превозмогал стыд.
К тому же в то время при дворе не принято было стесняться. Все придворные тайно почитывали Теофиля де Вио, его Парнас, и обсуждали вслух развратные изыски автора.
Но для герцогини признание означало позор иного качества. Не попрание добродетели, а унижение женщины. Она, со всей своей величавой, алебастровой красотой, была не в силах свести мужчину с ума. Очень молодого мужчину, пылкого, темпераментного.
Ей так и не удалось стать повелительницей его страсти. Он ускользал от неё в тот самый миг, когда победа ей представлялась безоговорочной.
И само преступление его было почти неуловимым. Ведь он был безупречен в своем служении, делал то, что от него требовали, но оставался далёким и безразличным.
Будто его душа на время близости покидала тело. Его не в чем было упрекнуть, не в чем было уличить. Но герцогиня была вне себя от ярости.
— Он не желает меня! Не желает! – сорвалась она однажды, когда Анастази вкрадчиво осведомилась в чём причина её досады. – Иногда мне кажется, что в моей постели заводной механизм, а не человек. Он остывает сразу, стоит лишь мне отвернуться.
Но тут же смолкла, будто спохватившись. Она только что призналась в величайшем позоре. К счастью, только Анастази приняла эту исповедь. Иной свидетель поплатился бы жизнью.
А на третий день Анастази нашла его с окровавленным лицом.
Гнев её высочества нашел неизбежный выход. И тогда, в ту ночь, с ней что-то случилось.
Геро из божества вдруг стал человеком, неудачливым любовником, чьи промахи грозят ему увечьем.
Его как будто заковали по рукам и ногам в тяжелые деревянные колодки, в коих он был не в силах пошевелиться, и в то же время от него требовали задорного танца.
Это противоречие было столь мучительным, что близость стала почти болезненной, и его невольная холодность вызывалась той самой болью от колодок. Если с него хотя бы на время не снять этих оков, не позволить ему двигаться так, как он того пожелает, он станет калекой.
Это было совсем иное влечение, порыв иного, невинного качества.
Ему нужна была помощь. Освобождение. Пусть кратковременное, пусть исполненное не той женщиной, о которой он мечтал. Но все же спасительное.
Анастази едва не отступила, когда изумлённый Геро взглянул на неё с упреком. Он уже привык видеть в ней друга.
Ещё несколько недель назад она открыла ему тайну их знакомства. Ещё до свидания с дочерью, когда Геро был очень слаб, Анастази время от времени под условным предлогом удаляла бдительного Любена от его господина, чтобы самой остаться рядом. Пусть дремлющим в полузабытьи, но держать его израненную руку и беречь его сон.
В одну из таких тайных встреч он открыл глаза и слабо ей улыбнулся.
— Мне знакомо ваше лицо, — проговорил он. – Я знаю вас, знаю хорошо, но никак не могу вспомнить.
И она рассказала. Впрочем, рассказ получился коротким. Ей достаточно было упомянуть переулок Потертой монеты и женщину, лишившуюся чувств, как он досказал остальное.
И вновь печально улыбнулся.
— Вы спасли мне жизнь, — осторожно напомнила Анастази.
Геро чуть заметно пожал плечами. Как бы удивляясь, что она придает значение столь привычному действию.
С тех пор между ними установилась некая связь. Словно та пролитая кровь обнаружилось их тайное родство, хотя ничего подобного не было.
Но было что-то древнее, изначальное, преходящее именно через кровь. Иное качество дружбы или даже любви.
Анастази могла бы испытывать те же чувства, если бы внезапно обрела семью, если бы круг её одиночества был внезапно разорван, и она вдруг стала бы частью чего-то светлого и надежного.
Вокруг неё было столько людей, но все они, подобно призракам, просто скользили мимо, иногда задевая своими ледяными руками.
Все эти люди имели только внешнее сходство с живыми существами. Если к ним приблизиться, то они лопаются и рассыпаются, как фарфоровые фигурки.
И вдруг в этой долине призраков, пустых, раскрашенных мертвецов появился живой человек. Такой же как она, который подобно ей, теперь тоже блуждал среди теней.
Они узнали друг друга среди безликих незнакомцев, чтобы помочь друг другу, найти утраченный путь.
И вот – предательство. Ее не раз терзал тот брошенный на неё взгляд. И ты, Брут!
— И ты, Анастази! Ты тоже! Хочешь узнать, каково это, с таким, как я…
Она едва не отступила. Хотелось бежать. Только бы не видеть его глаз, не слышать звучавшей в словах горечи.
— Ты же единственная была моим другом. Почему же ты следуешь за ней?
Но она не должна отступать. Хирург тоже причиняет боль. Чтобы вынуть пулю, ему приходится вскрыть рану. А ей придется снять с него эти почти вросшие в плоть колодки.
Возможно, он уже к ним притерпелся, и даже часть кожи под ними начала отмирать. Но ему предстоит снова почувствовать, как к омертвевшим тканям подступает кровь. И ему будет больно.
Но едва кровоток восстановится, ему станет легче. Он поймёт и простит.
— Доверься мне, — шептала Анастази.
Геро не доверился, а, пожалуй, смирился. У него не было сил вступать с ней в спор, отталкивать, прогонять.
Это был ещё один удар судьбы в череде других. А все предшествующие уже погребли его, как сошедший со склона оползень. Он позволил прикоснуться к себе, прикоснуться совсем иначе, не так, как она делала прежде, с деликатностью друга. Он только закрыл глаза.
Анастази вновь колебалась. Она сама не знала, что ждёт от него.
За свою жизнь она неплохо изучила природу и повадки мужчин. Она знала их слабости, их порочные склонности. Чтобы заработать, ей время от времени приходилось играть с ними в отвратительные, извращённые игры. Те, кто её покупал, были рабами своей плоти, той чувственной силы, которая пробуждалась в них подобно ненасытному зверю, требуя непрерывных жертв.
Но зверь этот был капризен и требовал пищу разнообразную, иногда с душком, как те гурманы, что выдерживают в чулане тушку фазана, прежде чем её приготовить.
Анастази с отвращением узнавала эти тайны. Были те, перед кем ей приходилось рядиться в детское платьице; были среди её клиентов такие, кто мечтал обольстить монахиню, и она рядилась в чёрный балахон. Один судейский чиновник требовал, чтобы она хлестала его по щекам, а толстый, несметно богатый ростовщик ползал у её ног и требовал, чтобы она обращалась с ним, как с лакеем.
Летопись их фантазий казалась ей бесконечной. Она не удивлялась разнообразию. Ибо удивление и отвращение стали для неё роскошью.
Редкими были встречи, которые она вспоминала без ненависти. Встречались ей и робкие школяры, и покинутые любовники.
Были и те, кто просил у неё совета, искренне, по-мальчишески, рыдая.
Анастази знала о мужчинах всё, но Геро был словно иной породы. Она впервые чувствовала себя растерянной, почти неопытной.
Она обняла его, чтобы согреть. Несмотря на то, что в комнате было натоплено, он казался озябшим.
Это потому, что он слишком долго оставался рядом с герцогиней, с этой мраморной глыбой. Лежать с ней рядом всё равно, что ночевать у могильного памятника. Она забрала у него все жизненные силы, замедлила ритм сердца, остудила кровь.
Его не спасает даже крайняя молодость и природная мужская пылкость. Поэтому он так безволен и безучастен.
А жар её тела, давно отринувшего чувственность, остался нерастраченным.
В её теле достаточно огня, пусть даже этот огонь пылает на углях ненависти. Она может его согреть. Без благодарности и надежды.
Ей от него ничего не нужно. Анастази ласкала его с осторожностью, будто под кожей скрывались невидимые раны и своей неловкостью она могла бы их задеть. Она отдавала свое тепло, свою потайную нежность, желая лишь одного — чтобы где-то в глубинах его существа, затравленного, замурованного, распустился туго стянутый узел.
Геро, невзирая на свою покорность, продолжал оказывать сопротивление, которое было столь раздражающе для её высочества.
Та невидимая, духовная составляющая, его божественный двойник, что послан был на землю осветлить грешную плоть, держал отчаянную оборону. Этот двойник весь сжался, свернулся в узел, чтобы сохранить себя от распада и разложения, чтобы уберечь искорку прометеева огня в кромешной тьме греха и порока.
Это усилие, которое он прилагал, было столь мучительным, что истощало Геро как болезнь. Его тело пребывало в том непреходящем напряжении, которое, в конце концов, начинает пожирать саму плоть.
ретеллинг : Дюма «Три мушкетера», Громыко «Космоолухи»
Автор: Ирен Адлер
джен, юмор
PG-13
Предупреждения: Спойлеры к некоторым книгам «Космоолухов» (а если вам показалось, что вы заметили пасхалки к другим фильмам и книгам других авторов — то, скорее всего, вам не показалось).
Краткое содержание: Лансу исполнилось шесть, а в таком прискорбно зрелом возрасте киборг просто обязан заняться устройством собственной судьбы и карьеры и при помощи протекции выхлопотать себе место второго пилота, если не при дворе, то хотя бы при пультогостиной, для чего он и отправляется в Новобобруйский космопорт, отягощенный свойственной киборгам неотвратимостью, тремя кредитами в кармане и Сеней подмышкой.
Станислав Федотыч Петухов — имя, которое до сих пор пользуется славой и уважением на Новом Бобруйске, — начинал свой путь как рядовой в космодесанте, без связей и протекции, но с запасом дерзости, бесстрашия и находчивости, благодаря которому любой парень с окраины добивался гораздо большего, чем сынок городского прокурора или главного пожарника. Вадим Ковалев, служивший в галаполиции, один из лучших агентов, обычно говорил, что если кто из его друзей собрался совершать подвиги: выкапывать базу Альянса или охотиться на пиратов, то приглашать в соратники ему следует первым его самого, а вторым — старшину Петухова, которому, пожалуй, даже следовало бы отдать предпочтение.
Космопорт НовоПростоквашино походил на военный лагерь уже с шести часов утра. Человек пятьдесят кандидатов на должность второго пилота «Космического мозгоеда» расхаживали между космическими кораблями, яхтами, транспортниками и кобайками, вооруженные пластиковыми бутылками, бутербродами и готовые на все. По трапу легендарного транспортника, протяженностью всего в несколько ступенек, однако в глазах претендентов равной по значимости лестнице на небеса, сновали вверх и вниз соискатели и курьеры. У самого шлюза сидели избранные, то есть те, кто был приглашен или отобран на собеседование самим капитаном. На подступах к пультогостиной стоял несмолкаемый гул, в то время как Станислав Федотыч в самой пультогостиной принимал заказчиков, выслушивал жалобы, отдавал приказания и, как адмирал, мог подойти к иллюминатору и произвести смотр своим людям и вооружению.
В тот день, когда Ланс явился к «Мозгоеду» впервые, количество кандидатов казалось внушительным, особенно в глазах пилота-самоучки. Правда, этот пилот-самоучка был киборгом, а его собратьев, правильных и неправильных, всегда трудно было смутить. Оказавшись на поле, Ланс постоял с минуту, оценивая вероятность быть затоптанным толпой галдящих, переругивающихся, спорящих нейтральных объектов, и со свойственной киборгам неотвратимостью двинулся вперед. Система оценивала вероятность выживания в 20%. Ланс прокладывал себе дорогу сквозь толкотню и давку, держа по мышкой изумленного Сеню и переходя в боевой режим, если кто из нейтральщиков пытался тронуть кота за хвост. Миновав ту или иную группу соискателей, он вздыхал с облегчением, но ощущал, что ему смотрят вслед. Ланс не понимал, что уж такого странного окружающие объекты находят в присутствующем коте, и объяснял повышенное к себе внимание своим обкусанным ухом.
У самого трапа положение стало еще затруднительнее. На нижних ступеньках четверо соискателей, ХХ- и ХУ-объекты, играли в карты на раздевание, еще с десяток объектов смешанного генотипа ожидали своей очереди. Один ХУ-объект, сидя ступенькой выше, ловко обыгрывал трех ХХ-объектов, отнимая у них одну часть гардероба за другой. Эти три ХХ-объекты дружно орали на него при каждом проигрыше. Условия игры заключались в том, что претендент, потерявший последний элемент одежды, уступает свою очередь. Как ни трудно было удивить киборга, все же он был в очередной раз удивлен этой нелогичностью и странностью людей.
За трапом уже не играли, там сплетничали о еде. Вот еще одна отвратительная людская черта — уделять непомерно много внимания и времени этому процессу восполнения ресурсов! И чего только не успел наслушаться Ланс, пока пробирался между сидящих и стоящих. Какие только гастрономические прелести и изыски не перебрали говорящие. Его полуоторванное ухо горело.
А еще дальше, уже совсем перед входом в пультогостиную, Ланс получил еще более чувствительный удар. Там подвергали критике и насмешкам капитана Сигуре, грозу всех контрабандистов и пиратов, Роджера Сакаи. Ланс затрепетал. Он был обязан Роджеру свободой! Когда-то отважный полицейский выкупил его у пьяницы-хозяина. И услышать такое! Тут критиковали все: и его корабль, и его экипаж, и его японских родственников, и даже его парадное кимоно. Кое-кто даже распевал песенки о мисс Отвертке! Однако если в сплетни или разговоры вдруг вплеталось имя спецагента Вадима Ковалева, то, казалось, чья-то невидимая рука прикрывала рот говорящего! И этот говорящий настороженно оглядывался вокруг.
«Всех этих людей, — с ужасом подумал Ланс, — неминуемо посадят на 15 суток. А меня — заодно с ними и заставят есть три раза в день!» Он поэтому, как легко догадаться, не решался принять участие в разговоре. Но он глядел во все встроенные камеры и жадно слушал, напрягая все свои подслушивающие устройства. К нему подошел толстенький доктор (Ланс определил его профессию по исходящему от человека запаху дезинфектанта и отрезвина) узнать о цели его прихода. Ланс скромно назвал свое имя и, ссылаясь на то, что он из бракованных киборгов, попросил исходатайствовать для него у капитана несколько минут аудиенции.
Центром одной из самых оживленных групп был рослый мускулитый черноволосый парень в бандане с черепушками, привлекавший внимание и другими не менее оригинальными деталями костюма.
На нем был не форменный комбез, ношение которого, впрочем, не считалось обязательным в те времена — а зверской клетчатой расцветки шорты, просторные, в мелкую складочку, интригующие своим покроем всю женскую половину страждущих.
— Ничего не поделаешь, — говорил рослый латинос, — это входит в моду. Впрочем, надо же куда-нибудь девать премиальные.
— Эй, Тед, — воскликнул один из присутствующих, — не старайся нас уверить, что этими шортами ты обязан капитанским щедротам! Не преподнесла ли их тебе Ритт, второй пилот с «Плясуна»?
— Нет, я купил их на собственные деньги, — ответил тот, кого называли Тедом. — Правда, Полина?
Полиной назвали темноволосую девушку лет двадцати двух или двадцати трех, с простодушным выражением лица, с карими глазами и румянцем на щеках. На плече у нее сидел леразийский скарабей. Время от времени она подставляла ему ладонь, по которой жук перемещался на другое плечо. На вопрос друга она ответила утвердительным кивком.
— Как жаль, Полина, что вы не имели возможности последовать своему истинному призванию! — воскликнула одна из претендующих девиц, ревниво поглядывая на черноволосого парня в бандане. — Какой замечательный микробиолух получился бы из вас!
— О, это только отсрочка! — ответила девушка со скарабеем. — Когда-нибудь я получу Нобелевскую премию! Ты же знаешь, Тед, что я, в предчувствии этого события, продолжаю наблюдение за клещами!
— Она добьется своего, — резюмировал Тед. — Рано или поздно добьется.
— Скорее поздно, — ответила Полина. Неожиданно появился пахнущих отрезвином доктор и поманил Ланса за собой
Станислав Федотович был в самом дурном расположении духа. Тем не менее он принял Ланса приветливо, а машинные фразы в речи последнего напомнили капитану те далекие дни, когда он самозабвенно ненавидел рыжих и пытался обнаружить в экипаже коварного киборга. Но он тут же поднял руку в знак того, что просит разрешения покончить с остальными, а затем уже приступить к беседе с новеньким.
Подойдя к дверям пульгостиной, капитан хорошо поставленным голосом старшины космодесанта произнес:
— Дэн! Тед! Полина!
Черноволосый парень в бандане и девушка со скарабеем, с которыми мы уже успели познакомиться, сразу же отделились от толпы страждущих и вошли в пультогостиную. Их манера держаться, исполненная одновременно раздолбайства и растерянности, восхитила Ланса, для которого люди все еще представляли собой гибрид полубога и наглой мартышки. Станислав Федотович, грозно хмуря брови, несколько раз прошел мимо Теда и Полины (которые застыли по стойке «смирно», как она им представлялась), внезапно остановился против них и произнес:
— А знаете ли вы, олухи, что мне сказал Вадим не далее как вчера? Известно ли вам это?
— Нет, капитан, нам это неизвестно, — дружно ответили олухи.
— Он сказал, что впредь служба безопасности будет обращаться за содействием исключительно к экипажу Сигурэ!
— К экипажу Сигурэ? Как это? — взвыл Тед.
— Он пришел к заключению, что наше жигулевское пиво требует подбавки доброго баварского!
Полина захихикала, а Тед покраснел. Ланс не знал, куда ему деваться, и на всякий случай изобразил правильного киборга.
— Да, да! — продолжал Станислав Федотович, все более горячась. — И Вадим прав, ибо, клянусь эдемскими грибами, Мозгоеды играют жалкую роль в Галактике! Роджер Сакаи вчера вечером за игрой в шахматы соболезнующим тоном, который очень задел меня, принялся рассказывать, что эти грозные мозгоеды, эти олухи — он произносил эти слова с особой насмешкой, которая понравилась мне еще меньше, — эти копатели базы и продавцы конопли, добавил он, поглядывая на меня своими глазами дикой кошки, засиделись позже разрешенного часа в кабачке «Чер…я». Его падаваны, совершавшие обход, — казалось, он расхохочется мне в лицо — были принуждены задержать этих нарушителей ночного покоя. Тысяча шоаррцев! Вы знаете, что это значит? Арестовать мозгоедов! Я виноват, я сам виноват, ведь я сам подбираю себе людей. Вот хотя бы ты, Полина: зачем ты выпросила у меня костюм медсестры, когда тебе так к лицу был фартук микробиолуха? Ну, а ты, Тед… тебе такие роскошные шорты нужны, должно быть, чтобы прикрыть свое единственное достоинство? А Дэн… Я не вижу Дэна. Где он?
— Капитан, — с грустью произнесла Полина, — он болен, очень болен.
— Болен? Очень болен? А чем он болен?
— Опасаются, что у него диабет, — сказал Тед, стремясь вставить и свое слово. — Весьма печальная история: эта болезнь может испортить ему аппетит.
— Диабет?.. Вот так славная история! Диабет у киборга? Нет, нет!.. Да он, должно быть, сгущенки пережрал… Ах, если б я мог знать!.. Тысяча шоаррцев! Мозгоеды! Я не желаю, чтобы мои олухи служили посмешищем для олухов Роджера Сакаи! Эти бывшие геологи — спокойные ребята, порядочные, ловкие. Их не за что арестовывать, да, кроме того, они и не дали бы себя арестовать. Я в этом уверен! Они предпочли бы утонуть в болоте, чем отступить хоть на шаг. Наливаться пивом и буянить — на это способны только мозгоеды!
Тед и Полина краснели и бледнели. Они готовы были вручить капитану «черную метку», если бы в глубине души не чувствовали, что только горячая любовь к ним заставляет его так говорить.
— Я принял решение, — продолжал Станислав Федотович. — Продаю корабль, вас всех увольняю и прошу назначить меня патрульным. А если мне откажут, тысяча шоаррцев, я сделаюсь пенсионером!
Ланс чувствовал неодолимое желание забраться под стол и впасть в гибернацию.
— Так вот, капитан! — воскликнул Тед, потеряв терпение. — Мы действительно зашли в «Чер…ю» выпить пива. Но они его там разбавляли! Когда я потребовал вернуть деньги, на нас напали! Тут явились Винни с Фрэнком, но вместо того, чтобы нам помочь, натравили на нас робособаку! Но мы не сдались, и тогда Винни уволок коноплю, а я побежал ее освобождать. Что же касается Дэна, то он остался разбираться с робособакой, и она его покусала.
— Имею честь доложить, капитан, — встряла Полина, — что одного из этих пивопродавцев я устранила с помощью моего скарабея.
Тут жук на ее плече затрещал крыльями, реагируя на громкие голоса, и Полина, успокаивая питомца, засюсюкала.
— Я не знал, — уже менее громогласно произнес бывший космодесантник, поправляя фуражку. — Я вижу, что Роджер кое-что преувеличил.
— Ну Станислав Федотыч… — продолжала Полина, видя, что капитан смягчился, и уже осмеливаясь обратиться к нему с просьбой, — не говорите никому, что Дэна робособака покусала! Он был бы в отчаянии, если б это стало известно Вениамину Игнатьевичу. Он же Дэну сорок уколов назначит. А вы же знаете, как Дэн не любит уколы.
В эту минуту на пороге пультогостиной показался худощавый рыжий парень с благородным и красивым, но смертельно бледным лицом. «Киборг!» подумал Ланс. «Шестерка». Тот же незабываемый фенотип! В органической памяти Ланса всплыла стройная фигурка. Волосы собраны в хвост, в каждой руке — по бластеру. На левом плече клеймо производителя. «Шестерка» ХХ. «Есть в графском парке черный пруд…»
— Дэн! — воскликнули Тед и Полина.
— Дэн! — повторил за ними капитан.
— Вы звали меня, капитан, — сказал Дэн, обращаясь к Станиславу. Голос его звучал слабо, но спокойно. — Я поспешил явиться. Система готова к работе.
С этими словами навигатор, безукоризненно одетый в бурый свитер, твердой поступью вошел в пультогостиную. Капитан, обеспокоенный перспективой очередного внепланового киберремонта, бросился к нему.
— Я только что говорил этим олухам, что запрещаю без надобности рисковать коноплей! Дэн, дай руку!
И не дожидаясь, пока Дэн ответит на проявление дружеских чувств, схватил правую руку киборга, не замечая, что тот едва держится на крохах энергоресурса. Любопытные сунулись было посмотреть на знаменитого мозгоедовского киборга, но Станислав выставил их такой эмоционально насыщенной репликой из арсенала армейского старшины, что головы тут же исчезли. В это время Дэн вдруг покачнулся и стал падать.
— Я не хочу в мусоросжигатель, — успел проговорить он, прежде чем отключились последние имплантаты.
— Лекаря! — закричал капитан. — Моего или королевского… тьфу, Венька, иди сюда! И захвати сгущенки. Нашему оборудованию требуется срочная дозаправка.
Все любопытствующие хлынули в пультогостиную, чтобы взглянуть на легендарную боевую единицу с ограниченными возможностями. Толстенький доктор, источающий отрезвин, с трудом протиснулся сквозь толпу и потребовал, чтобы рыжего немедленно переместили в медотсек, пока он не очнулся и не сбежал. Станислав Федотович ностальгически вздохнул. Фраза, произнесенная теряющим сознание навигатором, воскресила в нем казалось бы давно забытые чувства. Он подхватил Дэна, не позволив Теду опередить себя в этом подвиге великодушия, и сам отнес его в медотсек. Полина прокладывала дорогу, распугивая зрителей своим леразийским скарабеем.
Вскоре капитан вернулся. В медотсеке остались Вениамин Игнатьевич и оба олуха. Поправив фуражку, Станислав многозначительно хмыкнул и одним командным жестом выставил всех вон, за исключением Ланса, который со свойственной киборгам настойчивостью дожидался аудиенции.
— Я совершенно о вас забыл, — сказал капитан, с той же ностальгической настороженностью оглядывая гостя. По крайней мере, не рыжий! — Капитан — это тот же отец семейства, только отвечать он должен за большее, чем обыкновенный отец. А если все его так называемые дети законченные олухи, приходится внимательно следить, чтобы все распоряжения галаполиции, а тем более СБ, выполнялись.
«35% искренности», отметил про себя Ланс и криво, как он совсем недавно научился, улыбнулся. Эта улыбка показала капитану, что детектор задействован.
— Итак, чем могу служить?
Ланс в последнее время загрузил в цифровую память немало известных и малоизвестных произведений, больше ради пополнения словарного запаса, а не из любви к литературе, поэтому процессор немедленно подкинул ему фразу, произнесенную персонажем в сходной ситуации.
— Сударь, уезжая из Тарба в Париж, я надеялся в память той дружбы, о которой вы не забыли, просить у вас плащ мушкетера. Но после всего виденного мною за эти два часа я понял, что эта милость была бы столь огромна, что я боюсь оказаться недостойным ее.
— Плащ… кого? — оторопело переспросил Станислав.
Ланс понял, что слегка промахнулся, лет эдак на 500.
— Мозгоеда… то есть, второго пилота, — ответил он уже без помощи беллетристики. — Кира сказала, что у вас открылась вакансия.
— Ага, Кира… — задумчиво произнес капитан, — я вынужден, к сожалению, сообщить вам, что никого не зачисляют в мозгоеды, пока он не испытан в нескольких сражениях, не откопал базу Альянса, не разгромил банду работорговцев или не прослужил пару лет на корабле поскромнее, чем наш. Кстати, а Кира не просила вас кое-что или кое-кого мне передать? Я удивлен, что вы пустились в путь без волшебного ключа, который позволил бы вам попасть в нашу команду.
— Он у меня был, ключ, — ответил Ланс, — но его у меня похитили. Я должен был доставить на КМ младенца, рыжего.
Капитан ахнул.
— Алика? Кто же осмелился похитить ребенка у киборга?
— Предположительно киборг линейки Bond, модель ХХ.
— Странная история… — протянул капитан. — Не было ли у этого киборга кольца в нижней губе?
— Было.
— Это девушка с татуировкой дракона? Волосы короткие, черные?
— Это она.
— Я должен известить Киру, что одна из ее помощниц решила поиграть в Роковое влечение.
«Кого она сварит вместо кролика? Котьку? А неплохая мысль!»
Пока капитан набирал на коме сообщение, Ланс стоял у иллюминатора, наблюдая за страждущими. Некоторые из них, соскучившись или проголодавшись (снова эта еда!) покидали летное поле. Станислав уже отсылал сообщение, когда Ланс вдруг перешел в боевой режим и рванулся к двери.
— Обнаружен вражеский объект. Статус — похититель.
— Кто? Что? — не понял капитан.
Но остановить киборга уже не смог. Ланс исчез за дверями пультогостиной.
— Бракованные… мозгоеды! — проворчал Станислав Федотович.
Весь день прошел в какой-то суете. Марья старалась управиться со всем, лишь бы успеть и выделить себе свободный день. Отдельным стимулом поскорее избавиться от толпы народа, кучкующейся за воротами, были постоянные стычки между теми и иными рыцарями. На запрет ведьмы драться под воротами они откровенно чихали, устраивая как шуточные, так и вполне серьезные поединки. Постоянный звон железа особой радости ведьме, понятное дело, не добавлял.
К вечеру поединщики успокоились, большая часть народа потянулась в деревню в трактир, меньшая осталась дожидаться неизвестно чего.
Зато Марья, обряженная в кучу заряжающихся амулетов, действительно справилась со всеми неотложными делами. В первую очередь она собрала травы барону, чтобы ему больше ничего не хотелось. А уж дальше занялась настойками, пока гнался спирт, а точнее, просто очень чистый самогон, повторно осмотрела раненого, который уже частично пришел в себя. Частично потому, что глаза открывал, но соображал еще туго. Впрочем, на этот счет ведьма не переживала. Общее исцеление должно было и голове помочь, если он таки умудрился удариться при падении или кто-то помог…
Велена же возилась все это время с коптильней. Следовало повялить мясо и несколько колбас. Все же вяленая колбаса и колбаса копченая — вещи разные, разных сроков и типов хранения. А готовятся поначалу на одной установке… Попеременно приходилось гонять Тишку, ограждая от него коптилку.
— Марь, куда сало девать? Коптить?
— А что, можно и коптить, — согласилась ведьма. Копченое сало обещало быть той еще вкусностью. Главное — спрятать от кота.
А точнее, не пустить кота к коптильне, ибо тот, даром что скоро брюхом пол начнет подметать, активно тыкался в неё носом, и фее без членовредительства отваживать его становилось все сложнее.
— Отлично, можно и грибочки прикоптить, будет супец с дымком, — продолжила Велена, развешивая по коптильне пару связок с грибами.
Ведьма же покивала и, достав готовый самогон, взялась заниматься настойками и растирками. Разница была в том, что настойку по каплям предполагалось пить внутрь и настаивались травы на спирту не так долго, как для растирки. Да и, если на то пошло, самогон Марья всегда разбавляла, зная любовь своих постоянных клиентов к употреблению внутрь того, что нельзя, но очень хочется.
Да, в тот день они славно потрудились.
***
На следующий же день Марья сдала студентам амулеты, как и обещала. Ребята же взамен пообещали в лесу русалкам не попадаться и отбыть домой как только, так сразу. Ведьма не особо верила их хитроватым лицам, но ничего особенного детворе пока не угрожало. Именно что пока, до русалочьих гуляний.
И отправив студентов восвояси, она все же решилась на поход в бордель. На душе было как-то мерзко, но иначе житья не дадут. Особенно барон, как-то странно притихший и, даже получив травы, никуда не убравшийся.
Метнувшаяся еще затемно к своему дому Велена привела свою покинутую на попечение мавок и кикимор лошадь. Благодаря старому соглашению за клячей можно было не особо рыпаться. Так что сейчас воительница, уже снарядив за двором повозку с сеном, метнулась в домик за провизией и ведьмой.
— Нам ехать полтора дня так, чтоб не растрясти повозку и не замотать клячу, — пояснила подруге Велена, пакуя провизию.
— Тогда нужно приготовить моим дурикам жратвы, а то начнут портить все… — согласилась ведьма и шустро пошла обустраивать кота с волкодлаком.
С курами в этом плане было проще. Она привязывала над кормушкой мешок с зерном, зерно постепенно высыпалось, куры себе клевали по мере надобности. Это значительно упростило заботы — знай себе мешки меняй раз в неделю. Волкодлак тоже мог спокойно о себе позаботиться, выскакивая через забор и охотясь на всякую живность. Тишка же имел странное обыкновение поджирать то, что осталось без присмотра. Мышей ловить? Что вы, не слышали.
Ну еще и воды стоило оставить много. Ведьма заполнила кошачью миску доверху, налила полную бадью свежей воды: захотят пить — разберутся, и только тогда подумала, что вроде бы готова. Правда, ехать действительно долго, и не случилось бы чего…
— Захвати еще теплое одеяло, разок точно придется спать под открытым небом. Я взяла палатку на случай дождя, — Велена отправила в сено несколько фляг свежей колодезной воды, два круга печеной колбасы, круг козьего сыра и еще по мелочи сухарей и хлеба. — Палатка, правда, одноместная, но нам вдвоем не слишком тесно будет…
— Так ты ж не тетка Фёкла, ей и трёхместная мелкой будет, — хохотнула ведьма.
Выехали даже с запасом времени. Марье казалось, что до обеда не успеют, но получилось. Хорошо ещё, что главарь уже почти бывшей разбойничьей банды забрал раненого, получив инструкции по уходу и питанию. Оставлять кого-то в доме, кроме животных, ведьма не решилась. А простенький ритуал помог уговорить самую жадную до украшений русалку управляться с Машкой…
И все было бы хорошо, если б самый ретивый из наемников, видя телегу, не спросил:
— Э-э-э, госпожа ведьма, а вы куда это?
Раздосадованная Марья просто буркнула:
— В бордель…
И началась потеха… Собравшиеся в лагерь наемники тут же устроили свару, мол, как это так — столько подходящих кандидатов под боком, а чертова баба брезгует и собирается отдать удачу абы кому. Вынужденно застрявшие на постой разбойники вступились, мол, вам какая разница. Пришедший на поклон какой-то мутный тип в сером балахоне взялся осаживать разбушевавшихся, пытаясь навести порядок, но только добавил сумятицы.
Апофеозом стал прибежавший дроу, желающий отчитаться об успехах. Видя, что ведьма уезжает, он недолго думая запрыгнул в телегу, заговорщецки подмигивая:
— Я много чего нашел!
Велена криво улыбнулась, подстегивая лошадку.
— И что ж ты такого интересного нарыл? — усмехнулась она, оглядываясь на подругу. В город воительница взяла с собой доспехи и арбалет с луком на всякий случай.
— Сначала пусть госпожа ведьма даст добро на раскрытие контракта! — хитро улыбнулся он, сверкая глазами сквозь повязку.
— Хорошо, рассказывай, — кивнула Марья, хватаясь за бортик телеги — дорога была неровной и ее хорошо так подкинуло на ухабе.
— Однако, ну дает мужик! — начал свой рассказ-отчет дроу. — Есть пять тайных бастардов. Все девушки, и трое находятся в борделе «Шелковые пальчики». Признанных бастардов трое: все парни, учатся в школе под полной его протекцией. Есть очень занятная махинация с аттестатами. Также тщательно затерты детали событий трехлетней давности… — парень многозначительно хмыкнул. — И если от вышесказанного он еще отбрешется, то от этого… В совет ему не попасть никогда. Это если еще от трибунала отвертится.
— Что ж, предлагаю поехать с нами в город, заодно поговорим с ректором. Какие-такие там были темные дела три года назад, — хищно усмехнулась Марья. Дроу отзеркалил улыбку. Со стороны могло показаться, что трое наемников едут потрошить чью-то тушку.
Внезапно Марья поперхнулась и коснулась рта. Она чем-то поцарапала губу и теперь с удивлением рассматривала кровавую полоску на пальцах.
— Это чего оно?.. — женщина с ужасом коснулась зубов и отдернула руку. Во рту торчали вполне так острые клыки…
Велена заинтересованно полезла вперед, буквально заглядывая в рот ведьме и едва не трогая клыки пальцами. А потом отстранилась и тихонько, нервно так хихикнула.
— Ну поздравляю, Марь! Еще одна сказка про ведьм правда — клыки растут; ты там прислушайся — у тебя хвост не чешется? — слегка улыбнулась она, глядя на почерневшего от смущения дроу.
Марья испуганно ощупала свою нижнюю часть и с облегчением вздохнула.
— Нет, не растет, слава богам… Кошмар какой… Это ж как я с такой харей теперь буду ходить? — впрочем, удивление ее стало ещё большим, когда клыки преспокойно втянулись, являя на свет обыкновенные человеческие зубы. Ведьма пораженно замерла на месте и достаточно долго молчала, переваривая происходящее. Глаза светятся, клыки растут, магия плещется… кошмар какой-то!
— Ладно, разберусь как-нибудь. Хотя на кой-черт ведьме клыки?.. Расскажите-ка мне поподробнее, пожалуйста, про те события три года назад. Нам нужно будет чем-то давить, и почему бы не добить этим?
— Три года назад в школе были студенты по обмену из зеленого двора. Четверо полуэльфов. Из спецшколы. Так вот один из них — признанный бастард лорда Эрлинда, даром что был круглым отличником, чем-то очень не понравился куратору. Хотя в источниках из серой канцелярии есть очень любопытная версия того, что потянуло нашего архимага на молоденьких мальчиков. — Дроу скривился, но разговор не прервал. — Так вот, у меня есть все доказательства того, что «канцелярская ошибка», из-за которой бастарды эльфийских лордов погибли на разрыве пространственных полей в землях фейри, целиком и полностью его рук, приказов и финансов дело.
— Блядь. Только не говори, что он это сделал только потому, что тот эльфенок его послал! — в шоке выдохнула Велена.
— Именно. Если это узнают лорды зеленой Ассамблеи… Король вполне может лишить архимага титула или обречь на пожизненное ношение антимагических оков.
— Ну что за мужики пошли… — тяжко вздохнула ведьма. — Как только им откажешь, так сразу гадости делают. Он и мне тут обещал «припомнить» отказ. А ведь ему всего-навсего сказали, что он даром не нужен. Эльфов жалко, конечно… Но маг этот… позорище, а не маг. Даже разбойники с большой дороги нормальными людьми оказались…
Нет, мир для Марьи не перевернулся, но действительно открытие было не из приятных. Во-первых, отношения между мужчинами не слишком приветствовались, а служителями Всевышнего так и вовсе порицались. За такое ревнители веры могли и убить. Во-вторых, отношения между преподавателем и учениками или студентами не приветствовались тоже. А в-третьих… ни один отказ не стоит чьей-то жизни. Даже самый мерзкий, унизительный и постыдный. Даже если бы этот эльф унизил его прилюдно. Но ведь наверняка такие вещи на всеобщее обозрение не выносились.
— Ну знаешь, это как бы ожидаешь от швали подзаборной или убийцы. А тут уважаемый архимаг… А такой гнилой человечишка! — Велена зло сплюнула, перегнувшись за борт повозки. — Что думаешь делать? Угрожать ему или предъявить в деканат?
— Приедем и сразу сходим в деканат, — ведьма порылась в сумке, достала круг сыра и, поделив на три части, подала Агнаду и Велене — перекусить после таких новостей будет нелишним. Свою порцию сразу же надкусила, раздумывая, как с этим быть. — Хотя смотря когда приедем. В любом случае в деканат сходить надобно. Если у них и ректор такая сволочь… ну, будет недоучившимися магами больше. Зато живыми останутся.
Она рассматривала дорогу, по которой катилась повозка. Пыль из-под лошадиных копыт мерзко саднила в горле. Ведьма достала фляжку и отхлебнула воды, передала фее, понимая, что ее попутчики тоже хотят пить. А потом подумала, что как приедет, сразу же вызовет дождь. А то от жары и пыли становилось дурно.
Велена, кивнув, приложилась к фляге на пару глотков и передала благодарно кивнувшему темному.
— М-да, ну я как бы знала, что современное магическое образование в королевстве хромает, но чтоб настолько?! — она зло улыбнулась, доставая в дополнение к сыру хорошо свернутую печеную колбасу. — О, экспериментальная! — усмехнулась она и принялась пластать колбасу для всех. — Эта с чистым ошейком и лисичками!
— Бери-бери, — кивнула Марья эльфу, а то он, похоже, дико стеснялся есть в присутствии чужих. Хотя наверняка был не против, ясное дело — изголодался в своих поисках. — Ты знаешь, очень даже ничего, — усмехнулась она, пробуя колбасу. — Хорошая штука и не пересоленная, я частенько пересаливаю…
— Спасибо, — дроу взялся за свою порцию, уминая за обе щеки. Ехать и болтать вот так запросто с женщинами, пусть и не родной расы, было совсем непривычно и даже несколько странновато. Впрочем, все мысли его ушли на задний план от запаха колбасы — свежей, вкусной и правильно приготовленной.
— А насчет образования нашего я тебе так скажу, — Марья покосилась на лошадь, но та уверенно обогнула кем-то выкопанную на дороге яму. — Лучшего образования, чем «один учитель — один ученик», еще никто не придумал. То все новомодная блажь, когда студентов много. Попробуй за десятком эдаких Саниров уследить? То-то же. А к одному ученику и подход проще найти, и уследить за ним легче. Да и спрос в случае чего будет только с одного учителя…
— Просто в старые времена магия была редкостью, и любой мастер мог пуститься на поиски своего ученика. А сейчас магия — это способ выбиться в люди или отправить студентов на войну, — фея со вздохом пережевала попавшуюся целиком шляпку лисички. — Согласись, отучить кучку студентов пару лет и выпихнуть на поле боя куда целесообразнее, чем ждать, пока каждый учитель со своим учеником пройдет индивидуальную программу, — в этом вопросе Велена не могла не быть циничной.
— Тут согласна. Учитель учит ученика достаточно долго и до тех пор, пока не поймет, что из него вышло что-то путное. Тем более учителю проще наглядным примером объяснить что-то одному дурню, чем двум десяткам. Всегда найдется тот, кто прослушает, проспит или сразу не поймет.
Марья ободряюще улыбнулась эльфу, расправившемуся со своей порцией еды и теперь разглядывающему дорогу. Вот уж кого наверняка учили зверски и дрессировали очень сурово, если он даже чужим теткам кланяется. А потом перевела взгляд на Велену, все еще смакующую колбасу.
— Но и толку от недоученных магов? Да, для войны они хороши пугать противника своими пшикалками. На большее недоучки неспособны, — ведьма зевнула. — Чтобы маг действительно что-то мог сделать стоящее, учиться ему нужно гораздо дольше, чем пару-тройку лет… Впрочем, черт с ними. Наше дело маленькое — выручить троих обалдуев.
— Ага, наше дело не позволить этому козлу погубить совсем не плохих ребят, верно? — Велена со смешком вернула оставшийся шмат колбасы на место и зажевала свой кусок сухариком. — Таки не нам с тобой ругать образование. Потому что там никому дела нет до нашего мнения. Всех волнуют факты. Им достаточно пустить на поле боя новичков, умеющих хорошо швырять ледяные копья или фаерболы. Зачем им маги, умеющие думать?
— Нашему государству вообще не нужны люди, умеющие думать. Во всяком случае, простолюдины, к которым мы относимся, так точно думать не должны… Наше дело ковыряться в своем навозе и не рыпаться…
За неспешным разговором время текло незаметно. Постепенно лес, окружающий дорогу, редел, все чаще появлялись по сторонам поля. Иногда имелись небольшие сторожки, а то и маленькие дома. До города еще было далеко, но из глухомани они уже выехали…
— К городу доедем завтра к полудню, если такими темпами, на ночь остановимся там, где есть озеро — помоемся, лошадь напоим, согласны? — Велена окинула взглядом сначала Марью, потом эльфа, которого от частых телепортаций откровенно потряхивало уже. — Марь, ты уже сможешь нам на ночь горячую похлебку сообразить, продукты есть…
Остановились на краю, заглядываем. Оранжевое пятно маячит на глубине метров пятнадцати. Переглядываемся, Бека кричит в расщелину, а я знаю, что это бесполезно. Молча пошел крепить веревку со страховкой к скале. Бека суетится, думает, что парень в расщелине жив. Хлопочет. Не смотрю на него. Карабин щелкнул, и я пошел вниз. Бека остался на подстраховке. Спускаюсь, а погибший так и стоит перед глазами. Что ж ты наделал, желторотый? «Барсом» вот так сразу захотел стать? Злюсь от безысходности и беспомощности. Ведь писал ему, говорил, что вершина очень серьезная и без подготовки сюда не лезут. Посоветовал сходить для тренировки на горы попроще… Так нет же! Такое мерзкое ощущение, будто я его сам с обрыва столкнул.
Упираюсь ногами в стены трещины. Это не лед. Это скальный монолит. Тут все надежно. Парень лежит на остром уступе, в неестественной позе с перегнутой спиной и откинутой назад, странно вывернутой головой. Двойной перелом позвоночника? Я не врач, но, похоже, что именно так.
Странное пятно мелькает слева от меня. Резко поворачиваю голову и замечаю неясную рогатую тень, скользнувшую за край выступа. По спине пробежал морозец. Я не подвержен высокогорным галлюцинациям, и от этой мысли становится совсем не по себе. Ребята тоже что-то такое видели, не иначе. Да и француз про быка говорил. Закрываю глаза, отключаюсь на мгновение от реальности и мысленно зову брата. Его ответ, к моей радости, приходит мгновенно: «Вытаскивай людей, братишка. У меня все в порядке. Жду тебя завтра на вершине».
Сверху падают веревки. Спускаются Сита и Бека. Видят погибшего и, не говоря ни слова, помогают мне накинуть петли на ноги, поперек туловища, аккуратно завести под руки. Все происходит быстро и слажено. Вытащили тело, я отошел в сторону и навалился на стену, прислушиваясь к энергетическому потоку гор. Нехорошее ощущение чего-то странного угнездилось внутри меня, и эту загадку надо решить как можно быстрее.
— Ты знал его? — коротко спросил Сита, я кивнул.
Ребята больше ничего не спрашивали до самого лагеря. Здесь, отправив француза на вертолете в Каракол, я, наконец, смог показать Бороде, где искать поляков. Он недоверчиво выслушал мой рассказ, поглядывая на карту и на поток Иныльчека. Его злость и ревность заметно поутихли за год, но все еще ощущались, как незажившая рана. Похоже, старый друг до конца дней будет считать меня врагом.
Бека, видя недоверие начальства, нервничает, напоминает Женьке то, что совсем напоминать не стоило. Сколько раз «чуйка» помогала найти пропавших людей, когда все другие способы оказывались бессильны. Женька от доводов Беки только больше хмурится. И бурчит что-то в бороду. Затем резко отвечает:
— Понял я уже. Идем все на Звездочку. Но если их там не будет…
— Будут, — бросаю через плечо, — и они не мертвы. Не вздумайте их в мешки упаковать. Всех в больницу отправить надо.
— А ты, так понимаю, не идешь? — вскинулся Женька.
— Иду, только с народом пообщаюсь, — и, не оглядываясь, отправляюсь к палаткам альпинистов.
— Кто у вас тут высокогорный гид? — спрашиваю, поздоровавшись.
Подошли команды спортсменов, вижу нашивки соседнего Казахстана, России, Украины, Америки. Ребята окружили меня. Серьезно так смотрят, пытаются скрыть тревогу. И автономщики тут — это те, кто поднимаются не в команде, в одиночку. Позвали гидов. Я стою злой заранее, готов просто придушить этих ротозеев, какого лешего разрешают выход в такую погоду?
Но когда вижу их, успокаиваюсь. Два опытных бывалых альпиниста: Борис и Алексей. Оба со званием «снежных барсов». Вместо нагоняя — радушно улыбаюсь им, жму руки. Они со смехом восклицают:
— О, маг-экстрасенс восьмидесятого левела пожаловал! Ну всё, пора вещи паковать! Ты где пропадал-то?
— На базе в Караколе.
— О! — Алексей перестает улыбаться. — Что с Евгением-то не поделили?
— С чего взял? Все нормально.
— Конечно, нормально, — сухо возражает Борис, — ты и база в Караколе. Пешие туристы и бабушки? Смеешься?
— Почему? Зимой там экстремалы на горнолыжной базе. Весело было. А летом, да… Пешие туристы и мамы с детишками.
Хотел сказать совсем другое, но правда зачем-то спрыгнула с языка. Оба смотрят на меня так, будто я — осужденный на каторжные работы. Усмехаюсь и добавляю:
— Да не берите в голову. На прошлой неделе парусную регату открывали. Это вам не по горам скакать, архары.
Делают вид, что шутку поняли, натянуто улыбаются. Борис серьезно говорит:
— Всё из-за Хан-Тенгри? Когда ты самовольно закрыл лагерь и отправил всех людей назад в Каркару. Тебе же никто не разрешал этого делать?
— Ну… — на этом мое красноречие заканчивается, так как с удивлением обнаруживаю, что люди заметили наши нетеплые отношения с начальником и строят собственные гипотезы.
— И Евгений тебя уволил из отряда, — подытожил Алексей. — Мы так и подумали, когда не увидели тебя с остальными. И вот ты здесь. Опять лагерь закроешь? Уволят же совсем.
— Забыли, за что Хан-Тенгри Кровавым прозвали? — недовольно хмурюсь и отвожу взгляд в сторону. — И как статистика за последние два года?
— Ни одного несчастного случая. Мы даже спасателей ни разу не вызывали.
— И чем недовольны?
Оба переглядываются. Борис усмехается:
— Всем довольны. Не знаю, как ты это сделал, но оно сработало. Извини, но ты ведь не за этим нас позвал?
Спрашиваю, как вообще такое возможно: девять погибших за сезон? В ответ оба разводят руками:
— За автономщиков не несем ответственности, они сами по себе и никого не слушают. Мы их можем только на выходе зарегистрировать, и если что — попытаться спасти. А команды, как видишь, все здесь. Разрешаем только радиальные выходы. Вверх никого не пускаем.
— Все погибшие — автономщики?
— Нет, — Борис еле сдерживает вздох и вдруг начинает быстро говорить, словно хочет облегчить душу. — Две команды поднимались. Шли очень хорошо. На самом верху погода испортилась, и они уже после покорения потеряли троих.
— Как?
— У одного сердце отказало. Ушел мгновенно. Они ничего не смогли сделать. Хотели вытащить его сами, и двое просто закоченели, схватили кашель, и на обратном пути сорвались с гребня. Видимо, сильно ослабли. А что мы могли сделать, когда они были уже за Пшавелом? Вышли им навстречу и помогли донести погибших.
Слышу фамилии и не верю ушам. Покорители Эвереста, «снежные барсы», за плечами все семитысячники Памира, и полегли тут на Победе. Поворачиваюсь к молчаливо стоящим альпинистам:
— Так ребята, все слышали? Я закрываю пик до конца недели.
— Я ж говорил, — усмехается Борис, — пора вещи паковать.
— Как? — вырывается у нескольких человек. — А что же…
— Ты кто вообще? — выскакивает долговязый парень.
Не обращая внимания на вопросы, продолжаю:
— К концу недели решим, будет сезон продолжен, или поедете на Иссык-Куль купаться вместо восхождения. Всё. Никаких покорений в ближайшие дни.
— Ты мужик, че? — все тот же долговязый, — самый умный, что ль?
Ребята рядом одергивают его, смущенно поглядывают на меня.
Борис отвечает:
— Юрий — старший инструктор МЧС Кыргызстана; один из людей, входящих в совет по безопасности горных маршрутов. В тот самый совет, который решает — разрешить нам доступ к горе или нет.
Друзья долговязого краснеют, он приоткрывает рот, но не извиняется. Смотрю с усмешкой:
— Так, дорогой, я сейчас решу, что тебя надо снять с маршрута и отправить домой, — парень отступает от меня на шаг, все так же с открытым ртом. А я спокойно продолжаю: — А теперь серьезно поговорим. Я вижу тут все новички, — ребята кивают, — тогда поясняю, в чем сложность. Сам по себе маршрут не такой уж тяжелый с точки зрения скалолазания. Но здесь против вас играет несколько факторов. Первый — климат. Это — центр Евразии. До ближайшего океана — три тысячи километров. Вокруг — пустыни. Воздух разрежен уже у самого подножия, а это — нехватка кислорода, сами знаете. Второй фактор — высота. Тянь-Шань коварен тем, что вы не замечаете, как оказались очень высоко без должной акклиматизации. Не забывайте об этом. Помните о режиме дыхания и следите за своим самочувствием. И третье, самое главное, — я посмотрел в их светлые внимательные глаза и на мгновение задумался, говорить ли? Но все-таки скажу. Всем говорил, и этим скажу, — и третье, ребята, запомните: не вы покоряете гору, а она вас. Покоряет навсегда. Она останется в вашем сердце, в ваших воспоминаниях. На ваших фото. Но вы не останетесь в ее памяти. Ей глубоко безразлично ваше тщетное стремление подняться на вершину. Она стояла тут миллионы лет и еще простоит, когда от вас не останется даже воспоминания. Вы покоряете себя, и она — гора — позволяет вам это сделать. Позволяет вам ощутить себя живыми людьми, способными на такой подвиг. Она дарит вам радость победы, дарит возможность познать настоящую жизнь. И будьте благодарны ей за это. Отнеситесь с уважением, поднимайтесь с почтением, не стоит говорить необдуманных слов на ее крутых склонах. И упаси вас Бог, смеяться над ее величием или кричать ей, что вы ее покорите. Она найдет способ отомстить, поверьте мне.
В полной тишине разворачиваюсь и шагаю к вертолету, где, поминая меня нелестными словами, расхаживает Женька.
— Ну что, произнес речь? — усмехается он, — напугал пацанов? Про горного духа сказал им?
— На этот раз нет, — поднимаюсь в вертолет, и рев лопастей глушит Женькины колкости.
Поляков мы находим точно на том месте, где я их «увидел». Правда, копать пришлось долго, лавина засыпала их основательно, и, похоже, за последние сутки тут сошло три лавины, а не одна. Под первым слоем снега — застывшая кровь и ледовая мешанина, на которой не разберешь следов.
— Смотрите! — резко восклицает Сита, распрямляясь и указывая рукой на легкую поземку, что метет прочь от нас, а вслед за поземкой бежит цепочка следов невидимого барса.
Ребята оглядываются, слышу, как Бека восклицает:
— Ак-илбирс!
И тут же за ним другие подхватывают:
— Дух гор!
А затем каждый тихо шепчет древние слова просьбы о помощи и отведении несчастья. Старые слова, полузабытые, истертые временем и людьми.
Нехотя поворачиваюсь и встречаюсь с Женькими глазами. Смотрит на меня внимательно, словно хочет что-то разгадать. Перевожу взгляд на ледник, и вижу, как тают следы барса, исчезают, словно никогда их не было. Женька задумчиво говорит:
— Я уже видел такое. На склоне Хан-Тенгри много лет назад. И следы бежали ко мне, — он продолжает смотреть мне в глаза чуть суеверно, но настойчиво и пытливо, — они пробежали мимо, а потом…
— Я догнал тебя и сказал, что надвигается шторм, — улыбаюсь воспоминанию, и хмуро добавляю, заметив, что ребята стоят вокруг с приоткрытыми ртами. — Глазеть на снег будем или поляков откапывать?
Это подействовало, лопатки замелькали быстрее и вот мы уже докопались до альпинистов. Они лежат как неживые, холодные, бледные. Никакого дыхания и реакции на свет. Внимательно осматриваем их. На телах нет повреждений или ран, откуда же столько крови? Ничего не понятно. Женька и ребята смотрят на меня вопросительно, не верят, что поляки живы. Но я знаю, чувствую, не могу ошибиться. И повторяю, что спасенных надо отправить в больницу.
Уже темнеет. Длинные синие тени накрывают Южный Иныльчек, вершина Победы вспыхивает оранжевым пламенем и горит костром над безмолвием гор. Женька хмуро смотрит на этот пожар и неохотно бросает:
— Ночь уже. Наш пилот сказал, что рискнет отвести поляков до Каракола, но при условии, что они реально живые. Юр, ты извини, но если он привезет трупы в больницу ночью… Я тебя никогда больше не приму назад в отряд, — последние слова он выдохнул со странной смесью сдержанного гнева и сожаления.
Согласно киваю, в конце концов, Женькин отряд не единственный в МЧС.
Идем вдоль морены назад. Дорога относительно хорошая, трещин практически нет. А те, что есть, — легко перепрыгиваем. Впереди горят огни базового лагеря. Там народ готовится к ужину. А сверху над лагерем висят звезды в ощутимой темно-синей пустоте. Млечный Путь рассыпается на отдельные искры, сверкающие как просочившиеся из мешка бисеринки. И кажется, что взгляд уходит так далеко в глубину Вселенной, что можно разглядеть другие планеты, бегущие вокруг звезд.
Останавливаюсь и поднимаю голову. Всегда ощущаю, что я их такими яркими еще не видел. И такими сверкающими. Сита кричит мне, чтоб не отставал, но игнорируя его, стою посреди ледника и смотрю на россыпь Млечного Пути. Слушаю голос неба, голос звезд и облаков, спящих на склонах гор. Спрашиваю их о том, что происходит, но ответы стекают по расщелинам. Уходят, боятся неназванного страха. Разгоняю ураган на вершине, что пришел не по времени. И облака укладываются вокруг пика круглой шапкой, отдыхают. Сита снова кричит мне, чтоб я поторопился, хорошо, звезды никуда не денутся, поговорим после, надо идти в лагерь.
Вечер медленно брал свое. Я грустно просматривала записи боя, золотые активно лопали наготовленные вкусняшки. Настроение стремительно скатывалось под плинтус. Тяжелый бой с потерями, со смертями, с ранениями был всего лишь… очередным этапом. Так чувствует себя путник, лезущий на огромную, высокую гору, долезает до вершины, задирает голову – а это, оказывается, не гора, а просто махонький уступ. А гора вон она, еще выше, еще труднее. Обидно. И досадно. Мы все дрались для того, чтобы дать эти чертовы полчаса Хэлю, и он потратил их с блеском. И победил проклятого хаосита. Но… задрипаный дагон додумался отправить кусок своей недоплазмы в свободный полет и хрен знает, где теперь вылезет этот огрызок и когда начнет качать права.
Постепенно сходились остальные. Вернулся Шеат с мокрой головой, видно, только что всласть наплескался в душе. Вернулась усталая Шиэс и прихватила себе целую миску вареников. Цыкнула начавших возмущаться братьев, досыпала в миску целую банку сметаны и засела уминать. По сравнению с драконьим аппетитом, я со своей чашкой чая смотрелась убого. Но жратва не лезла, даже после таких нагрузок и залива «котикам» собственного резерва. Резерв с какого-то лешего снова плескался полным, еще на радостях и подрос, заклинания и их эффект плазма запомнила вернее своей бестолковой хозяйки, значит мне совершенно нечего было больше делать.
Вернулись Шеврин в обнимку с Ольчиком и Хэлем. Счастливый малой сразу рванул к столу, дракон со сверхом слегка замешкались. Черный склонился надо мной, заглядывая в экран.
— Чего грустишь, малая? Мы победили! – довольно улыбнулся наш полководец и зарылся лицом мне в волосы. Все же и его порой тянет на нежности, каким бы суровым он не казался. Даже драконы смерти хотят ласки. Почесываю его щупом и показываю экран.
— Потому что на колу мочало, начинаем сначала. Этот… хрен ушастый скоро возродится и будем опять устраивать мировую драку.
— Не так, чтобы скоро, но ты права, — карие глаза пристально уставились куда-то в мою переносицу. Умеет смотреть так, чтобы другой чувствовал себя не в своей тарелке.
— Предлагаю сделать всемирное объявление, — поднял палец Шеат, привлекая внимание остальных. – Ищем маленького недоплазменного огрызка. Ведет себя иначе, чем плазменные. Нашедшему вознаграждение…
— Интересно, что может заинтересовать наших придурков? – удивилась я. – Деньги они себе сделают, в мордобой вон и звать не надо, сами приперлись…
— Свеженькая бяка от Зеры, — улыбнулась Шиэс. – ради новой наркоты ваши дурики всю вселенную перероют и не одну.
— А за принесенных обычных мальков будем выдавать пробники, — радостно потерла руки я, представляя толпы прикумаренных синериан, проверяющих каждый плазменный огрызок. Псевдоплазменные должны их заинтересовать особо.
— Нашедшему настоящего хаосита даем большую бутыль, — подхватила золотая и открыла экран к Зере, видимо, втолковать, чего именно ей надобно.
Действительно, прекрасный стимул заставить других сделать свою работу. За возможность хоть пару часиков половить белочек и бурундучков граждане синериане выловят и притарабанят всех хаоситов, которых сейчас не перебили – и битых, и целых, и в виде огрызков.
— Предлагаю выпить за здравую идею! – рыкнул над ухом забытый Шеврин и достал откуда-то большую темно-зеленую запыленную бутыль. – Праздновать, так праздновать.
— Я, пожалуй, обойдусь, — чет так не хочется напиваться, просто до чесотки.
— Тебе – сок, — не стал настаивать дракон. Видимо помнил еще срыв тот, вот и не хотел повторения подобного.
К застолью присоединился припоздавший Теаш, откуда-то взялся детский сад, хотя мелкие должны были сидеть в Академии. А сам мир Академии был надежно закутан в силовые поля, но вылезли ж как-то! Таланты, куда ни плюнь.
Я старалась дотянуться до всех и всем по чуть-чуть передать чего-то… то ли энергии, то ли просто каплю хорошего отношения. Не могу объяснить, просто в душе колыхалось такое знание – надо. Надо дать им каплю заботы, добра и внимания, раз уж любви у меня нет. Пушистые макушки – золотистые, серебристые, черные, зеленые, рыжая – все получили свой щуп с порцией ласки. Странно так сидеть, странно чувствовать какую-то общность, понимать и, самое главное, ощущать, что ты не одна. Что всей этой куче под силу сделать то, чего не можешь сделать одна. И что вся эта куча народу бросится защищать тебя, как и ты сама кинешься защищать и спасать их. Интересно чувство.
Я стала понимать слово «семья». Именно здесь и сейчас я поняла – семья — это не только мужья, но и дети, и братья, сестры, племяшки, родители, дедушки (бабушек у нас пока нет, а вот общий семейный дед имеется). И это все связано какими-то незримыми узами, крепче магии, крепче крови, крепче ритуалов и плазмы. Вот это жующее, довольное, веселое кубло, где переплелись драконы, сверхи, демиурги, синериане и гибриды чего-то с чем-то – вот оно и есть семья.
Присоединившийся к нам Тэвлин, улыбчивый Эрстэн, жующий Хэль, улыбающийся Шеврин (ну может же быть душкой, когда захочет), смеющаяся Шиэс, стесняющийся Дэвис, который пытается рассказать анекдот впервые в жизни, похоже. Скромно улыбающийся Теаш, юный Зааш с бокалом вина, маленький Лоро с огромной миской салата. Молчаливый Ольт, салютующий бокалом деду, Шэль, подлезший мне под руку, Лэт, запихавший в рот целую булку и выглядящий, как хомяк с запасом на зиму… Все они и есть семья. Самая странная, самая удивительная и самая невозможная в мире. И пусть она будет таковой всегда, благо долгожительство позволяет…
Примечания:
И… нет, это не конец. Приключения продолжаются, но для удобства переедут в новый рассказ, а то этот слишком затянулся. Начали за здравие, как говорится…
Маленький финиш-привал перед дальнейшими приключениями.
Благодарю всех тех, кто помогал с рассказом, вдохновлял, советовал, спорил, подсказывал, наталкивал на мысли и идеи. Особая благодарность Сиону и Гват — вы лучшие друзья! Спасибо за подсказки, за поддержку и стимул к написанию самого рассказа.
Так же благодарю тех, кто смог дочитать этот рассказ и не спекся на какой-то очередной главе. Спасибо, за то, что нашли и прочитали)))