Анастази чувствовала на щеках жар. Ощущение давно забытое, из юности. Пусть не молчит, пусть прогонит её! Она это заслужила.
Но он её не прогнал. Геро вдруг протянул к ней руки.
Жест был свободен от двусмысленности. Он разгадал её. Анастази жадно к нему прильнула. Она всё равно уйдет. Сейчас, сейчас…
Ещё минута, мгновение. Она только вдохнет его запах, услышит стук его сердца. И более ничего. Ничего.
Один медный грош стоит целой сокровищницы. Она должна от него оторваться, должна расцепить руки.
Геро тоже обнял её. Руки не то брата, не то любовника.
А затем она поступила недостойно. Она спросила:
— Мне уйти?
И вновь предостерегающий щипок стыда.
— Нет, — после паузы ответил Геро. – Останься.
И она осталась.
На этот раз всё было иначе. Анастази внезапно утратила всю свою опытность. Её одолела робость.
А Геро, напротив, уже не был задёрганным подростком, пребывающим в разладе со своим сердцем. Он был спокоен и нежен.
Они не обменялись более ни словом. Все происходило в молчании, под молчаливым золотистым приглядом ночника, чей глаз Анастази не решилась прикрыть.
Она совершенно утратила самостоятельность. Геро сам раздел её, а она стояла под его руками, как оробевшая селянка, внезапно обольщённая господским сыном. Его не обмануть. Он все про неё знал.
Он извлек из её волос острую длинную шпильку, а потом, когда её тёмные гладкие пряди скатились на плечи, смял их и зарылся лицом.
Он ласкал её бережно и умело. Целовал шею и плечи.
Потом вдруг легко поднял и уложил на кровать. Он овладел ею нежно, без излишней страсти. Только тогда она обхватила его за шею и подалась вперед, чтобы удвоить эту горячую тесноту, чтобы раствориться в его тягучей нежности, стать податливым воском под его пальцами.
А затем, самозабвенно лишившись имени, прошлого и памяти, повторяла за ним движения восхода и нисхождения.
Её наслаждение копилось где-то внутри, зрело, вспухало, теснилось и в конце концов, обратилось в сотрясения и судорогу, прежде ей неведомую.
«Так не бывает! – гаснущей кометой мелькнула мысль. – Со мной что-то не так».
Она даже хотела спросить у него, что с ней только что случилось, но забыла, как складываются из звуков слова.
Да и как она могла говорить? Разве радуга, облака и звезды умеют говорить? Кажется, она на несколько минут задремала или потеряла сознание.
Геро с мягкой улыбкой смотрел на неё. Рядом с ним было тепло и спокойно.
Так бывает в раю.
— Я сейчас уйду, — хмуро сказала она.
— Я сделал что-то не так? – спросил он.
Анастази зажмурилась. В горле забулькали слезы. Как же ему объяснить?
Всё так, всё так! Это она виновата. Это её вина! А он нежен и ласков. Он сделал её женщиной. Настоящей женщиной.
Да, это смешно. Пусть смеётся тот, кто посмеет. Уличная девка, ставшая женщиной!
Кем же она была? Приспособлением, куклой. Но женщиной она не была. Не той женщиной, что была задумана Богом. Не воплощением замысла и природной силы. Что же ей делать с этим знанием?
Анастази торопливо выбралась из-под простыни, из-под его руки, все еще лежащей поверх её бедра. Она отворачивалась и сгребала одежду.
Лучше уйти сейчас, немедленно. Если она задержится, поколеблется, поддастся соблазну, она не найдёт в себе сил с ним расстаться, она останется с ним навсегда. Останется и погубит. Его погубит.
В потайном коридоре, полуодетая, прислонилась к стене. Как же ей теперь жить? Как жить? Та ревность, что жила в ней прежде, как скребущий клекот, и не ревность вовсе.
Это она так думала, что ревнует. Но нет!
Это была тень, легкий высохший мазок. Поглаживание дамского хлыста, что предстает пыткой для комнатной левретки. Ей придется изобрести новое, яркое сравнение для ревности, после этой ночи, после его рук и губ, когда принцесса, с хозяйской беззаботностью, уведет его в свою спальню.
Лоб Анастази пылал. Что она наделала? Что натворила?
Тогда, на рассвете, она впервые задумалась о побеге. Вернулась к себе, жгла до утра свечу и думала, думала.
Эта ночь, темный предрассветный провал, напомнила ей те далекие, горькие, бессонные ночи, когда она, одинокий подросток, тщетно искала выход.
Тогда, в доме тётки, ей запрещено было жечь свечи, и она сидела в темноте, в нетопленой комнате, укрыв худенькие плечи дырявой шалью. Она не могла спать.
Мысли, подстегнутые, взнузданные паникой, неслись вскачь, сбивая копытами полудетский разум. Она задавала вопросы без ответов, она строила безумные, утопические планы. Ей так же грезился побег. Неосуществимый, нелепый.
С тех пор прошли годы. Она уже не так наивна, чтобы верить в благополучный исход, воображать ласковый и великодушный простор за стенами темницы. И всё же она испытывала этот соблазн, удивительное и опасное влечение ко вмешательству в таинство самой судьбы, жажду не то озорства, не то бунта, порыв поддразнить, бросить вызов.
Её одолел богоборческий грех, вырваться, нарушить запрет и срубить священное дерево. Почему она должна оставаться здесь, с этой мукой, пестуя свое бессилие? Почему она столь безропотна, столь ничтожна?
Она уступила другой женщине любимого ею мужчину. Она слабая и жалкая, бесхребетная и безгласая, как извлеченный на поверхность червь.
Она достойна презрения за свою слабость. Почему в ней всё ещё живёт та отвратительная, опухшая от слез девчонка-подросток, которая в бессилии заламывала руки?
Почему она не изгонит эту девчонку, не сбросит с себя, как ветхий груз, не стряхнет со своих щиколоток её худые руки, которыми эта дурочка за неё цепляется? У неё, Анастази де Санталь, есть деньги и власть.
За то время, что она служит этому дьяволу королевской крови, она многому научилась и многое приобрела.
Да, когда-то она клялась, что все тайны её высочества, этой великодушной особы, которая выловила её в сточной канаве, отмыла и приспособила к служению, она, её благодарная служанка, сохранит ценой своей жизни и при необходимости унесёт их в могилу, что она разделит со своей госпожой самую плачевную участь, будь то эшафот, тюрьма или ссылка.
И она без сомнения сдержала бы слово, если бы… если бы не Геро.
Она служила бы верой и правдой, не смущая душу свою, не затрагивая сердце глубинным смыслом данных распоряжений. Она могла бы достичь немалых высот, отдавая во владение столь хитроумной особе свое рвение и свой разум.
Но как же Геро?
Анастази тряхнула головой. У неё есть деньги. Не настолько большие, чтобы купить титул или поместье, но вполне весомые, чтобы осуществить неповиновение.
В Париже у неё есть собственный дом. Она благоразумно купила его на чужое имя. Об этом доме никто не знает.
Она одинока, у неё нет родственников. Она осторожна и подозрительна, ибо жизнь преподала ей немало уроков.
Этот дом у ворот Сен-Жак мог послужить им временным убежищем. Им…
Господи, она уже решает за него. Но согласится ли Геро? Его условием будет дочь. Без неё он и шага не сделает.
Следовательно, ей предстоит обдумать похищение девочки. Проще совершить это самой, чем доверять столь щекотливое поручение людям наёмным. Она справится.
Она вхожа в дом Аджани, ибо на ней лежит обязательство доставлять этой жадной семейке ежемесячное содержание. Сто золотых пистолей. Это сама герцогиня расщедрилась, ибо Геро просил совсем немного.
Эти деньги Анастази доставляет лично, не доверяя лакеям, чтобы взглянуть на девочку и убедиться, что та здорова, не голодна, не исполосована плетью и не посажена на цепь в душном чулане.
Эта змея Аджани с её постным выражением лица, со взглядом фанатика, способна взяться за экзорцизм, изгоняя дьявола голодом и розгой.
Поэтому её неожиданный визит не удивит стариков.
Она может им солгать, что ей велено доставить Марию в замок, к отцу, и тут же увезти её в тайное убежище. Но прежде ей следует заручиться согласием Геро, что он так же немедленно последует за ней, пока её высочество ничего не знает о судьбе девочки. Малышка более не заложница, и нет такой силы, которая заставила бы Геро и дальше мириться с неволей.
Анастази найдет способ незаметно вывести его из замка. Она устроит так, что его хватятся не сразу, а пару дней спустя.
Как, например, сейчас — её высочество в Париже. Вернется не раньше дня святого Зеферина.
Герцогиня часто бывает в столице. Её призывает демон властолюбия. Изголодавшись, она отправляется на запах власти, как дракон – на запах золота.
Одного Геро для утоления этой страсти ей мало. Ей нужны тяжелые, закованные в латы, фигуры на шахматной доске, ферзь, ладья и беспомощный король. Она часто увлекается этой партией.
Анастази и за собой знает это влечение, и даже нечистое торжество, когда ей, бывшей уличной девке, случается изменить судьбу знатного сеньора.
Гадливое торжество, мелкое. Будто блоха жалит льва.
Но её потребность несравнима с болезненным пристрастием герцогини. Её высочество непременно отправится на поиски яда.
Анастази поступит так же дерзко, без оправданий, как поступила вчера. Покинет свою увлечённую госпожу и отправится сначала за девочкой, а затем сюда, в Конфлан.
Ей поможет та же ложь. Она убедит мажордома, что герцогиня желает видеть своего любовника в Париже, и она, первая придворная дама, послана сопровождать фаворита.
Кто осмелится ей возразить? Кто осмелится усомнится?
Конечно, её будет сопровождать свита. Но Анастази придумает, как избавиться от нежелательных спутников. Или ещё проще — свита может оказаться фальшивой, компанией ряженых, которых Анастази наймёт в ближайшем цирке.
Но это она успеет обдумать. Главное, чтобы Геро обрел, наконец, свободу. А потом…
Потом они покинут Париж. У них будет время, прежде чем её высочество обеспокоится отсутствием своей придворной дамы. Дня три, а то и неделя.
В Конфлане месье Ле Пине тем более не придет в голову справляться у грозной госпожи об исчезнувшем фаворите.
За это время они втроем доберутся до Сен-Мало или Бреста, а там сядут на корабль, отплывающий в Новый Свет.
Говорят, некий Самюэль де Шамплейн, географ короля, основал там целое поселение и назвал открытую им землю Новой Францией.
По правде говоря, Анастази очень смутно представляла себе некий континент, чьи необъятные просторы лежали где-то за океаном. Да и сам океан для неё, знавшей в детстве тесные, холодные комнаты тёткиного дома, а затем ступившей на узкие, городские улицы, сходные по своей извилистости и смраду с кишками нищего, плескался за гранью вразумительных фантазий.
Она смело подняла бы на смех любого, кто взялся бы её уверять в существовании бескрайних водяных равнин, если бы Геро не показал ей однажды огромный шар на подставке из красного дерева, названный им глобусом, и не объяснил, что этот шар является уменьшенной копией того подлунного мира, некогда сотворенного Господом, и что на поверхность этого шара нанесены очертания тех земель, которые уже открыты людьми.
А те пустоты, что находятся между неясными очертаниями, заполнены водой. Анастази тогда изумилась количеству этой воды.
Она даже несколько раз переспрашивала Геро, тыкая пальцем в эти пустоты:
— И здесь вода?
— И здесь, — с улыбкой отвечал Геро.
Что же это получается? В Писании сказано, что в начале времен, ещё до сотворения человека, дух божий носился над водой.
Когда-то весь этот каменный шар был покрыт водой, а Господь непререкаемым Словом своим извлёк из-под воды несколько жалких обломков суши, чтобы расселить людей.
Величие случившихся некогда библейских событий было за гранью её понимания, и Анастази поспешила отогнать свои мысли от края бездны, ибо непостижимость и пугала её и притягивала. Нет, её ум слишком ничтожен, и даже излишне практичен, он использует категории понятные, почти бытовые.
А вот Геро эти просторы, похоже, не пугают. Он почти с тоской раскручивал глобус, подолгу изучая незнакомые очертания, названия стран и городов, вероятно, сравнивая необъятные пространства со своей жалкой и тесной клеткой.
Он будет только рад покинуть эту клетку и отправиться в далекие страны. К тому же, Геро достаточно образован, владеет латынью и греческим. Там, в далеких землях, он может быть и врачом, и учителем.
Анастази, если ей удастся привезти в Новую Францию немного денег, могла бы вложить эти средства в торговлю. Или даже самой заняться торговым ремеслом.
Когда-то она торговала собственным телом… Занятие грязное, но и оно принесло известную пользу.
Собственно, разница небольшая, торговать собой или выделанной кожей. Главное — заключать сделки, брать деньги вперёд, не давать в долг и ещё не знать жалости. Это она умеет.
Ещё она умеет выслеживать, вымогать, шантажировать, притворяться, лгать и обращать любой режущий предмет в оружие, если какой безумец задумает её обмануть.
Она сумеет выжить.
0
0