3
У Алены был хороший двор. Обычно в этих серых сталинках дворы пыльные, качели пузырятся облезлой краской, а от мусорных баков невыносимо несет тухлятиной и кошками. А в аленином дворе — в бывшем дворе Андрея, и Митьки, и их отца, и деда — в аленином дворе зелено курчавились каштаны, и от вертушек забористо пахло свежей машинной смазкой. В песочнице ковырялись малыши. Компания детишек постарше столпилась у въездной арки. Оттуда доносились крики и визгливая брань. Андрей пригляделся. Мальчишки плотно окружили пьяницу в грязной рванине. Тот пытался пробиться к выходу, но дети не пускали. Кто-то из компании затянул высоким голоском: «Две бомжихи, два бомжа родили вчера ежа, у бомжихи мертвый глаз, бомж козел и пидорас». Остальные тут же подхватили.
— Хорошие дети.
Андрей оглянулся. Спешившая через двор тетка с авоськами остановилась рядом с Андреем.
— Хорошие дети, говорю. Давеча шла от Студенческой, из продуктового — так там детишки оборотня камнями забили. А наши ничего, посмеются и отпустят.
Андрей снова всмотрелся. Он надеялся, что Димки среди этих не было — да нет, и быть не могло, тут собрались пацаны постарше. Из подъезда показалась дворничиха и шуганула мальчишек метлой.
— Ну! Распелись тут!
Пацаны разбежались. Бомж, приволакивая ногу, поспешил убраться.
— Хороший был двор, — процедил сквозь зубы Андрей и пошел ко второму подъезду вслед за теткой с авоськами.
Дома у Алены было бедно и чисто. Даже занавески на окнах, дешевые тюлевые занавески, были отстираны до почти альпийской белизны. Андрей любил этот дом. Он здесь родился. А еще раньше здесь родился его старший брат Митька. Родился, рос, мужал, привел молодую жену. Аленку. Бледная молодая женщина, встретившая Андрея на пороге, была почти не похожа на ту юную, улыбчивую, яркоглазую — но все так же красива.
— Заходи, Андрюша.
Из комнаты набежал Димка, обнял с разбегу и мгновенно вскарабкался на плечи.
— Дядя Андрей!
— Видишь, как бесится, — вздохнула невестка. — Я его дома держу. Ухитрился простудиться в такую жару, представляешь? Он уже от скуки на ушах ходит.
— Ну вот. А я ему принес по погоде.
Андрей порылся в кармане и вытащил небольшой водяной пистолет. Димка скатился на пол и заныл:
— Ну, дядя Андрей, ну, пожалуйста, ну я чуть-чуть и только горячей водой, честно, да я уже почти здоров.
Алена улыбнулась. Последние пять лет Андрей нечасто видел эту улыбку. Димка, воспользовавшись замешательством, выхватил пистолет и умчался в ванную. Тут же загудел кран.
— Воет он у вас. Надо бы прокладку поменять, — механически заметил Андрей.
— Только не заводись сейчас. Потом поменяешь. Идем на кухню, я чайник поставлю.
— Спасибо, я уже на сегодня напился чаю.
— С кем это ты чаи гонял?
Улыбка Алены стала почти игривой. Андрей хмыкнул:
— Тебе бы там не понравилось.
— Ну просто так посиди. Я из-за Димки отгул взяла, даже и поговорить не с кем. А хочешь, я тебе его художества покажу? Представляешь, всю стену над плитой изрисовал, я даже и глазом моргнуть не успела. Теперь не знаю, чем отмывать.
Андрей шел за Аленой по коридору, и, кажется, в миллионный раз обещал себе не приходить сюда, просто переводить деньги на счет и подарки Димке отправлять по почте. Обещал, но, глядя на узкую полоску загара над воротничком халата, знал, что нарушит это обещание.
От чая все же отвертеться не удалось. Аленка заваривала его по старинке: сначала обдала чайничек крутым кипятком, затем бросила туда ложку крупных коричневых листьев и плотно закрыла крышкой. Засекла ровно пять минут по большим настенным часам. Кукушку из этих часов выковырял Митька, когда Андрея еще на свете не было. Маленький Андрей обижался на брата — так хотелось посмотреть, как выскакивает из дверцы деревянная птица. Ему даже снилась эта кукушка. Над плитой — новенькой, Андрей купил пару месяцев назад вместо старой развалины — кафельную плитку украшал рисунок. Похоже, у Димки под рукой оказались только зеленый и красный фломастеры, но уж ими он постарался вволю. На зеленую танковую колонну пикировал с кафельного неба красный бомбардировщик, и танки задирали все выше и выше кривоватые пушечные стволы. В зеленоватых облачках разрывов второй бомбардировщик зарывался носом и падал за красную гору.
Сквозь занавески било белое солнце. Алена разлила чай. Андрею, как всегда, в его старую кружку с щербинкой на ручке. Выставила на стол сахар, конфеты, из холодильника вытащила остатки кремового торта. Размешала сахар в своей чашке и спросила:
— Ты опять уезжаешь?
— С чего это ты так решила?
— А ты всегда заходишь перед командировками. Куда теперь?
Андрей пожал плечами.
— Куда пошлют.
Он положил на стол несколько стодолларовых купюр.
— Димке на день рождения купи что-нибудь. Ботинки у парня уже на ногах разваливаются.
Алена будто и не слушала. Она поводила ложечкой в чашке и неожиданно сказала:
— Знаешь, а мне сегодня сон такой нехороший снился. Как раз про твою поездку. И про Митьку. Он играл в песочнице с каким-то мальчиком, маленьким, но не Димкой. И со мной заговорил, не помню о чем — но так страшно стало… Ты уж будь там поосторожней.
Андрею вспомнился Печник. Что-то нынче все грозят бедой.
— Буду. Я вообще очень осторожен.
Аленка глянула куда-то поверх его головы, на изрисованную кафельную стену. На секунду глаза ее затуманились. Потом она перевела взгляд на Андрея и чуть улыбнулась.
— Ты… да. Ты осторожный.
Привычно и глухо заныло в груди. Осторожный. Ага.
— Все еще не можешь простить мне Митьку?
Алена удивленно вскинула брови.
— Причем здесь ты?
— Ну как же. Я жив. Он — нет.
Из глубины квартиры донесся грохот и истошный мяв — это Димка открыл военные действия против кота. Алена покачала головой:
— Зачем ты себя мучаешь? Ты же знаешь — я так не думаю, и не думала никогда.
— Думаешь.
Андрею внезапно захотелось встать и уйти, но вместо этого он сунул руку в карман и нащупал письмо.
— Писем давно не получала?
— Каких писем?
— Митькиных.
Глаза у Алены расширились, потемнели, и лицо скрылось за ними. Андрей подумал, что сейчас она похожа на скорбящую богоматерь со старых деревенских икон.
— Испугалась?
— Тебя?
И такое в ее голосе прозвучало презрение, что Андрей понял: он прав. Всегда, за искренними вроде бы улыбками и радостью от его прихода стояло это — ты жив, а Митька — нет. Андрей вытащил из кармана скомканное письмо и швырнул на стол.
— На, читай. Наслаждайся.
А Алена не обращала больше на него внимания, и Андрей закусил губу от горькой зависти — так рванулась вдова-невдова к письму, так впилась глазами в корявые строчки.
— Читай, — он вновь забарабанил по столу, как там, в норе у Печника. — Обманывай себя. Переписывайся с умертвием, или кто он там теперь. Кто угодно, только не Митька.
Аленка оторвалась от письма. Погладила грязную бумагу кончиками пальцев и спокойно ответила:
— Это Митя. Ты же и сам знаешь.
И, помолчав, добавила:
— Ты бы хоть раз сходил к нему. Сходил бы и посмотрел. Я же знаю, вам можно.
И Андрею снова послышалось: «Ты трус».
0
0