Исли дошел до арки и встал в проходе. А потом, постояв, сделал осторожный шаг вперед, надеясь не своротить подсвечник или стойку для оружия.
– Ваше высочество, я сожалею о своих словах.
Еще один шаг.
– Я ни в коем случае не хотел причинить вам огорчение. Я забыл, где мое место.
Еще шаг. Ригальдо где-то там, в темноте, издал судорожный звук, как будто изо всех сил зажимал себе рот.
– Я всего лишь простой наемник, а мы, наемники, иногда думаем своим мечом, а иногда тем, что в штанах. Но я бы лучше вырвал себе язык, чем снова произнес то, что разрушило бы нашу… дружбу.
– Дружбу? – произнес Ригальдо сдавленным голосом. – Дружбу?.. Не слишком ли вы самонадеянны, мой господин?..
Еще шаг. Исли уже приблизился вплотную к постели и, обшарив край, осторожно опустился на ледяной пол. Сел, опираясь спиной на ножку кровати.
– Слишком, – признался он шепотом. – Простите меня за это. Ваше высочество… Ригальдо… Простите меня.
Мальчик прерывисто вздохнул. Исли боялся пошевелиться. Назвать его по имени было невообразимой дерзостью. За такое Исли вполне могли отодрать кнутом. И хорошо, если дело обошлось бы без отсеченных частей тела.
– Что вы тут делаете? – сердито спросил Ригальдо, свешиваясь с кровати. – Разве я не приказал вам идти спать?
– Приказали, – печально сказал Исли. – Но я не могу заснуть, не получив прощения.
– С утра вы будете кашлять кровью. У вас начнется прострел.
– А вы мне дайте коврик. Как собаке.
Ригальдо фыркнул, и Исли с облегчением выдохнул. А после мальчик неохотно сказал:
– Ладно, я вас прощаю. Убирайтесь.
– Поздно, – печально сказал Исли. – Я здесь уже присиделся, теперь мне не разогнуться. Пожалуй, тут я и останусь, как ваш самый верный слуга.
Ригальдо снова фыркнул и вдруг сказал неловко и тихо:
– Можете взять там, в углу, кушетку, если хотите.
Исли немедленно обрел навык ходьбы. Он притащил кушетку, придвинул ее головной конец к постели принца и улегся, закутываясь в одеяло, которое Ригальдо щедро ему одолжил. Кровать его высочества была и выше, и массивнее. Тонкая рука мальчика высовывалась из-под подушки и висела у Исли над головой.
– Не будем больше про девиц? – негромко спросил Ригальдо. Исли, напрягшийся было, осторожно сказал:
– Никогда.
Они лежали, слушая гудящий в камине северный ветер, как вдруг Ригальдо тихо произнес:
– Знаете, почему я не очень хочу жениться?
– Почему? – шепотом спросил Исли. И Ригальдо ответил:
– Я боюсь, что моя нареченная, как только приедет в замок, тоже полюбит моего отца, а не меня. Его любят все здесь… придворные, стражники, прачки…
«Не все», – подумал Исли, но промолчал. Он высунул из-под одеяла руку и пожал пальцы Ригальдо.
Ригальдо цепко стиснул его кисть, да так и уснул. Исли лежал на кушетке и еще целый час думал.
Он не был честен с Ригальдо насчет девиц.
В шестнадцать лет Исли влюбился. Таких девушек он потом не встречал – высокая, насмешливая, с зелеными, как трава, глазами. Она носила свои косы увязанными короной вокруг головы, и у Исли сердце лопалось от невыносимого обожания. Они убегали из дома и целые дни проводили в лугах – втроем, под бдительным присмотром ее брата-близнеца, похожего на нее, как отражение. Катались на лошадях, валялись в выгоревшей траве. Через какое-то время Исли вдруг осознал, что одинаково сильно любит и хочет обоих.
Ничего тогда, конечно, не вышло: судьба оказалась жестока к тем далеким юнцам. А Исли остался жить с пониманием, что он из тех, для кого мужественные лица и сильные тела могут быть так же желанны, как женские. Он жил неправедно, у него было много грехов, но этот греховный плод – с привкусом травяной горечи – так и остался не сорванным и потому томительно-сладким.
*
Ближе к концу месяца, в морозный и светлый день, состоялась большая охота. Ригальдо звал с собой Исли, но тот вежливо отказался: сказал, что не знает ни здешней коварной местности, ни повадок зверья. Ригальдо огорчился, но не сильно: охота уже занимала все его мысли. И Исли на два дня остался исключительно в собственном распоряжении.
С утра по ущельям носило собачий лай и отзвуки далеких рогов. С ветром прилетали запахи разжигаемых охотниками костров. Ночью растущая луна над болотом была морозно-красной.
В час возвращения Исли смотрел на кавалькаду, втягивающуюся в ворота, с крепостной стены. Было темно, слуги держали факелы. Господа въезжали верхом, а следом за лошадьми ползли телеги и сани, груженые битой дичью: кабанами, оленями, зайцами, пушниной и зимней птицей. Торжественно провезли тушу гигантского лося – накануне охоты Ригальдо говорил, что повар волшебно умеет готовить медвежьи окорока и запеченные лосиные губы. Птицы было так много, что глухариные крылья стелились за полозьями саней по снегу. Отдельно тащилась телега, нагруженная забитыми волками. Волков во владениях короля было действительно много, к концу зимы они становились особенно злы, поэтому проредить их сейчас, до «волчьих свадеб», считалось благим делом. Говорили, что именно волки виновны в частых исчезновениях людей в зимнее время.
Король ехал среди егерей и загонщиков по-простому, отвечая на шутки подданных. В кулаке он держал мертвую лису, и пышный рыжий хвост болтался в такт шагам лошади.
Налюбовавшись вдоволь, Исли отправился ждать своего юного господина.
Ригальдо примчался, швырнул перчатки на стол, выхлебал целый кувшин брусничного морса и потребовал вина и ужин. От него пахло снегом, звериной кровью, железом и потом, он был раскрасневшийся и непривычно много болтал, не замечая, что Исли отмалчивается, и перестал галдеть, только когда в дверь постучали. Исли поднялся со стула, чтобы впустить слугу с подносом, но когда тот накрыл стол и приготовил в стороне воду для омовения рук, оказалось, что полностью одетый принц уже спит – в теплом охотничьем дублете, с кинжалом при боку – похоже, как опустился на постель, так и заснул. Слуга хотел его разбудить, но Исли не позволил, сказав, что его высочество очень устал. Оставшись наедине со спящим, он долго сидел рядом, всматриваясь ему в лицо. Ригальдо лежал на спине, разметавшись, согнув правую ногу в колене, а левую руку положив на грудь. Исли дотронулся до его белого лба, сдвинул волосы. Ригальдо не пошевелился, только ресницы задрожали.
Исли разул его, освободил от перевязи, пояса и теплого дублета. Накрыл меховым одеялом и пошел к себе.