В тот день произошли еще несколько разговоров, о которых мне кажется необходимым упомянуть, ибо все они оказались впоследствии очень важными. Первый был телефонным и состоялся сразу после обеда, по времени больше напоминавшего второй завтрак, но в России, похоже, принято обедать так рано. Звонил майор Пронин. Телефон был расположен в коридоре первого этажа кафедры релаксации, мимо меня все время сновали студентки и преподаватели, и потому я не мог говорить откровенно, отделываясь общими фразами. Кажется, майор понял мое затруднение правильно, поэтому перестал расспрашивать о ходе нашего расследования и сообщил, что его собственное дело несколько осложнилось и прилететь он сможет только завтра. Пожелав нам всех благ, он завершил разговор.
Участниками второй беседы были сэр Шерлок и ваш покорный слуга, и я бы счел за лучшее вообще не вспоминать про тот разговор, если бы он не был столь важен для понимания подоплеки случившегося позже. Я нашел Холмса в штабном холле гостевого блока, передал слова майора и поспешил завести речь о том, что мне самому казалось куда более важным.
— Боюсь, Холмс, что мы с вами оплошали, и я сейчас говорю не о мертвой девушке, а о живой. Я имею в виду мисс Хадсон. Как это ни прискорбно признать, но мы, похоже, снова ошиблись.
— Что вы имеете в виду, мой друг? – Холмс картинно заломил бровь, и у меня возникло подозрение, что он все отлично понимает. Но разговор завел я, я и должен был объясниться.
— Боюсь, наглядный пример не сработал. Вернее, сработал, но в обратную сторону. Она не шокирована, она в восхищении. Как с теми шпалоукладчицами в метро. Помните?
Конечно, он помнил!
Эти кряжистые неряшливые пародии на женщин, с грубыми прокуренными голосами, в огромных сапожищах и бесформенных ядовито-желтых хламидах, сплошь заляпанных грязью! Мы увидели их в первый день пребывания в Москве, во время экскурсии по строящимся туннелям метрополитена. Я поначалу даже не понял, что эти страшные существа – женщины. А когда понял, то ужаснулся.
А мисс Хадсон восхитилась.
И заявила, что хочет немедленно к ним присоединиться. Что это ее сестринский долг и настоящее дело, достойное настоящей женщины. Все мои попытки ее отговорить оказались безуспешны.
— Не переживайте, Ватсон! – посмеиваясь, заметил Холмс, когда наша восторженная суфражистка ушла вместе с бригадиршей, чтобы получить рабочий комбинезон и инструмент. – Собственный опыт – лучший учитель. Пусть попробует. Поработает с полной нагрузкой часок-другой – и сама поймет, что господь создал женщину вовсе не для таскания балок в полцентнера весом каждая.
Это был редкий случай, когда мой друг ошибся. Причем дважды. Мисс Хадсон выдержала почти полный рабочий день. Правда, потом двое суток отлеживалась, да и до сих пор иногда морщилась при резких движениях. Но собственный и довольно чувствительный опыт отнюдь не умерил ее восхищения теми страшными подземными монстрами женского пола – она по-прежнему говорила о них с восторженным придыханием, называла настоящими женщинами и горько сетовала на то, что сама оказалась слаба и недостойна подобного звания.
Так что да, первый наглядный пример не сработал.
Сейчас же я имел в виду наш разговор в поезде, когда мисс Хадсон осваивала прелести вагонного душа. Тогда на высказанные мною робкие сомнения в целесообразности ее присутствия в Петрограде Холмс философски пожал плечами и сказал:
— Пусть посмотрит вблизи на то, к чему так стремится. Может быть, ей это пойдет на пользу. Жаль, что общество «Doloj styd!» более не устраивает публичных обнажений на площадях, но, как выражался здешний полководец Суворов, за неимением гербовой…
Майор Пронин, помнится, хмыкнул и добавил что-то о краткости блина для собаки. Я не понял этой фразы, очевидно, какая-то сугубо славянская идиоматика, теряющая смысл при переводе.
— Холмс, я не шучу. Она купила кое-что из тех предметов… ну, вы понимаете, о чем я. И собирается украсить ими стену своей каюты на «Бейкерстрите». А может быть, даже стену в гостиной – над камином. Говорит, что пока еще не решила. А еще эта Алиса… она, конечно, не чета тем страшным женщинам, да и вообще девушка весьма приятная, но ее идеи просто возмутительны…
— Какие именно? – довольно невежливо перебил меня Холмс.
— Ну… — я несколько растерялся. – Про устарелость морали и разумный эгоизм. Хотя, надо признать, какое-то рациональное зерно в этом…
Но Холмс снова не дал мне договорить.
— А я полагал, что вас куда более возмутит теория деления людей на два сорта. И особенно та ее часть, в которой говорится о том, что именно семья, родственные связи и моральные устои превращают человека первого сорта, человека успешного и социально активного, во второсортного неудачника, тормозя его социальный и карьерный рост. Что вас так удивило? Неужели она не говорила об этом при вас? Интересно… Похоже, я ее недооценил. Умная девочка, говорит лишь о том, что собеседник хотя бы частично готов принять. Ну или почти готов…
Когда мой друг вот так посмеивался – я никогда не мог быть уверен, серьезен ли он или же опять надо мной подтрунивает, а потому счел за лучшее не отвечать.
Третий разговор начала мисс Хадсон, когда мы направлялись на ужин в общую столовую – а надо сказать, что в России коллективизм распространяется и на процесс поглощения пищи. Индивидуальные трапезы – нечто исключительное, для больных или занятых срочной работой, от которой нельзя оторваться. Все преподаватели и профессора, и даже сама ректор, питались хоть и за отдельным столом, но в том же самом помещении и теми же самыми блюдами, что и простые студентки. И надо отметить, в этом было нечто либертианское.
— Алиса поедет с нами в Лондон! – заявила мисс Хадсон со свойственной ей бесцеремонностью. А потом вдруг совершенно неожиданно добавила почти умоляюще: — Пожалуйста! Вы же не будете против? А с tovarisсhem ректором я уже договорилась, она не возражает!
Анастасия Николаевна подтвердила, что действительно не возражает против ухода Алисы из института, добавив, что из нее все равно не получилось бы хорошей сексуалки, потому что она «не чувствует локти» (и я надолго задумался, как в этом деле могут участвовать локти – но так и не смог предположить ничего более или менее достоверного; наверное, я просто не способен на такие акробатические изыски). Холмс же самоустранился короткой фразой:
— Ну, если доктор не возражает…
Возражать после такого стало, конечно же, совершенно невозможно.
Пришлось соглашаться.
От избытка чувств мисс Хадсон чмокнула меня в щеку и убежала к столу третьего курса – обрадовать Алису. Оттуда сразу же донеслись восторженные взвизги и радостная невнятная болтовня – впрочем, утихшая довольно быстро. Мисс Хадсон так и осталась у стола третьекурсниц, мы поужинали без нее.
0
0