Алекс рассматривал конверт из плотной серебряной бумаги, запечатанный настоящей восковой печатью с золотым тисненым гербом. Судя по тому, как заморочились орги с самими приглашениями, что обычно были чистой формальностью и, чаще всего, в виде смс-ок, вечеринка должна получиться невероятно крутой. Да и само приглашение пахло праздником, причем дорогим и элитным праздником — вот есть такой аромат, когда вроде бы и нотка мандариновой кожуры, и тепло горящих свечей, и радость от похрустывающего снега, и еще много различных нюансов, из которых и складывается атмосфера. Алекс еще раз принюхался — пойти хотелось, просто до безумия, да и приглашение, полученное на халяву, обещало классное времяпрепровождение, весь настрой портил только один момент — написанное черным по серебряному условие убивало все шансы поесть и повеселиться.
— Приглашенные должны прибыть к десяти вечера в маскарадных костюмах, — трагически с надрывом продекламировал Алекс. И едва не зарыдал от жалости к себе. Ну вот где он за два часа до начала вечеринки найдет маскарадный костюм?
Найти маскарадный костюм тридцать первого декабря в восемь часов вечера — это вообще нереально! Очевидно, Стас сию проблему осознал — потому и сплавил приглашение доверчивому Алексу, еще и пакет бургеров за него выцыганил. Бургеров было не жалко — собственно, они все равно вчерашние и достались тоже на халяву: Алекс подрядился помогать Карише с организацией вечеринки и помимо небольшого гонорара его еще и едой снабдили. Но если выбирать между бургерами и шикарным торжеством с застольем… Алекс облизнулся, предвкушающе закатил глаза и, опомнившись, хлопнул себя рукой по лбу.
— Кариш, дорогая, — мило заворковал Алекс в трубку, по памяти набрав номер подруги, — скажи, может у тебя есть какой-нибудь карнавальный костюм, чтобы мне на вечеринку попасть? А то вход только в костюмах, а наряд бедного молодого человека из приличной одесской семьи вряд ли прокатит… что? платье? Кариш, да мне без разницы, я влезу. А почему? Нет, вылазить не буду, пускай намертво. Я согласен! Ты моя спасительница, мой ангел! Любовь всей моей творческой жизни и муза убогих сирых вечеров…
Щедро отсыпая девушке целые пригоршни комплиментов, Алекс заскакал по комнате, разыскивая свои вещи. Сам-то он неряхой никогда не был, но вот его сосед презирал устои порядка, и всеми фибрами души ненавидел даже слово уборка, не говоря уже про то, чтобы стать адептом швабры и пылесоса. А на все увещевания и мативированные (от слова мат) выражения Алекса в защиту чистоты и лозунги против пыли, грязной посуды и разбросанного мусора, философски отвечал, что не быт определяет человека, а человек созидает бытие. Но с другой стороны, каким бы чистоплюйством не кипел Алекс, выгребая килограммы мусора из-под дивана и тонны грязных носков, но снимать квартиру на пару выгоднее с точки зрения экономической теории собственного кошелька. Да и готовить Виталий умел неплохо, особенно мясное рагу из фиг пойми каких продуктов. Но иногда возникала мысль перейти к более радикальным методам пропаганды чистоты и порядка, потому что в царящем бардаке даже свои вещи отыскать было, порой, невозможно.
Кое-как, матерясь и угрожая всеми доступными и нереальными карами, Алекс нашел джинсы, носки, свитшот модного серо-голубого оттенка и сбрызнувшись духами из трендовой линейки помчался к метро. Добираться до Кариши предстояло с тремя пересадками и вообще жила подруга на другом конце города. До вечеринки еще тоже доехать надо было.
Общественный транспорт Алекс презирал той чистой и незамутненной ненавистью, что могли бы испытывать до блеска начищенные ботинки под грязными подошвами гегемонов. Еще и концепция личного пространства и персональной неприкосновенности нарушалась и попиралась всеми присутствующими. Алекс изрядно настрадался, пока ехал. До двери подруги он дошел в состоянии выжатого и слегка погрызенного мысорубкой лимона.
— Привет, дорогая, — Алекс растянул губы в любезной улыбке и мелодично почмокал воздух возле щек подруги — поцеловать симпатичную девушку ему было не жалко, но тогда с губ смажется гигиеническая помадка и они обветрятся. — Летел к тебе со всех ног!
Кариша, которая в новогодний вечер просто зашивалась с организацией вечеринок и прочими оргвопросами, отделалась тем, что приобняла милого Алекса и указала ему на дверь во вторую комнату, где на кресле и прикорнуло заветное платье. Наряд был, конечно, величественным: с пышной юбкой, расшитой золотой тесьмой, изящным инструктированным искусственными камнями корсетом и еще какими-то дополнительными запчастями, напоминающими то ли фату невесты, то ли шторки из дома бабушки — то есть такие же раритетные и расползающиеся от малейшего прикосновения.
— Давай помогу, — Кариша лишь вздохнула, наблюдая как Алекс крутит костюм, пытаясь понять, каким образом надевать и куда следует совать голову и руки. — Это специальный наряд для девственниц, с театральной постановки сперла. Но его никто не хочет брать в аренду, потому что в нем ни встать, ни сесть, ни полежать, кстати пока я корсет не затянула, ты бы в туалет сходил, а то потом не получится…
Алекс совета послушался, а потом еще минут двадцать выполнял все дурацкие команды типа: подними руки, выдохни и не дыши, неважно, если ты умрешь, все равно не дыши, я же не могу затянуть шнуровку. Ну и подумаешь, что у тебя нет груди, зато плечи мешают. Может обрежем? Наклонись, нагнись, надо снизу зажать, выдохни матьтвоюдосталдышать…
Издевательства закончились тем, что Кариша притащила туфли и даже сумела втиснуть в них ноги Алекса. Кроме как магией мата и силой золушки объяснить, каким образом ступни мужские сорок первого размера укомплектовались в женский тридцать девятый, невозможно. И Алекс сумел даже доковылять до такси, на которое расщедрилась Кариша.
В общем, на праздник он успел и даже гордо шествовал по аллее, по бокам которой взрывались огненные фонтаны и выбрасывались вверх фейерверки из конфетти. Гостей приветствовал мажордом и пафосно объявлял, представляя королеве бала. Алекса этот мажордомистый дворецкий назвал принцессой скромности, и тот не стал спорить, особенно после быстрого взгляда в зеркало — оказывается, пока он помирал на стуле, приходя в себя после экзекуции ног обувью, ушлая Кариша подвела ему глаза, приклеила распашистые реснички, припудрила щечки и носик, а еще прикрепила стразики по уголкам глаз. В целом, все смотрелось весьма мило и невинно, особенно если бы общий облик не портила наметившаяся щетинка — не успел перед выходом побриться, но теперь то уже все равно.
Алекс покачивался на высоких каблуках и предпочитал развлекаться, не сходя с места, поскольку пол казался жутко неустойчивым, да и для прямохождения в пышной юбке требовались определенные навыки, которыми он явно не обладал. Сердобольные официанты милосердно не обносили печально кривящуюся даму ни канапешками с черной икрой, ни бокалами с игривым шампусиком.
Когда дело дошло до танцев, Алекс вознамерился доползти до кушетки и слегка передохнуть от стояния, но не тут-то было: по направлению к цели его перехватил какой-то высокий мужчина в пиратском костюме и с повязкой через лицо.
— Мадмуазель, я думал, будто единственный разбойник на этом вечере, но вы оказались еще более страшной разбойницей и сходу украли мое сердце. Но вы можете искупить свою вину тем, что подарите мне один танец…
Алекс начал подбирать слова, дабы ответить так же хвастливо и высокопарно, но пока он путался в оборотах и юбках, оказалось, его уже втащили в танцевальный круг. И даже сильно поддерживали, прижимая, то ли чтобы он не упал, то ли пресекая попытки побега. Пришлось танцевать — спасибо маминым истерикам и регулярному посещению танцевальной студии, двигаться Алекс умел. Правда, направляя все усилия на то, лишь бы не упасть и не свалиться в мощные руки партнера, потому на разговоры ресурсов уже не осталось. Впрочем, просто глядеть по сторонам не удавалось тоже. Опомнился Алекс только когда его закрутили в каком-то замысловатом падеда и мягко вывелина балкон.
— Подышим воздухом и охладимся, а то я прямо весь горю, — заявил пират. И тут же посильнее прижал к себе Алекса. — Надеюсь, вы не откажете мне в небольшой прогулке.
Отказаться Алекс не успел, а потом и не посмел, поскольку пират легко запрыгнул на перила балкона и немедленно сиганул вниз. Алекс хотел было поведать миру о том, что он еще слишком молод для группового самоубийства и не имеет к такому исходу ни потребностей, ни мотивации, но издал лишь визгливое «а-а-а-а» и на всякий случай покрепче вцепился в тело пирата, для надежности обхватив его ногами вокруг талии.
— Ого! — искренне восхитился пират. — А ты у меня — пикантная штучка.
Алекс ради спасения своей горячо любимой жизни готов был не только ногами держаться за пирата, но и вообще всеми возможными частями тела. Правда, падение-полет длился недолго.
Приземлились они возле изящного домика — скорее всего, гостевого или флигеля. Пират торжественно внес икающую от ужаса девицу в апартаменты и почти без церемоний стряхнул на пышную кровать.
— Сегодня первая ночь за двести лет, когда я могу и должен продлить свой род, — трагически объявил пират, — и ты должна стать моей избранницей.
— Да… не хочу я! — сумбурно попытался отказаться Алекс, старательно сдвигая ноги и оправляя юбки. — Не имею в том потребности.
— Голову откручу, — вежливо и непоколебимо пообещал пират. — А печень вырву и сожру целиком… с кефирчиком.
Обещание про кефирчик добило Алекса окончательно и он скорбно вытянулся на ложе. В продемонстрированной силе и прочих умениях пирата после перенесенного полета он ничуть не сомневался.
— А как к тебе туда залезть? — пират старательно пыхтел над застежками юбки, но потом все же сдался и спросил совета.
— Не знаю, — Алекс уже перестал трястись и просто наблюдал за безуспешными попытками. — Вроде бы, должен быть замочек.
— Кто же тебя так наряжал, радость моя? — пират исползал все подъюбочное пространство вдоль и поперк, но искомый замочек или застежку не обнаружил.
— Фрейлина, — Алекс подложил руки под голову, позволяя поворачивать себя с боку на бок, и укладывать, как пирату заблагорассудится.
— Я его сейчас порву! — разъяренно заявил тот и в доказательство серьезности своих намерений рванул камзол на груди. Многочисленные пуговицы азартно заскакали по полу.
— Не надо! Мне же тогда Кариша яйца вместе с мозгами открутит, — испугался Алекс. — Снимай так, я тебе помогу… я же видел, как меня одевали… дерни снизу за это, теперь руку положи во-от сюда и плавно введи вверх… ну что, нащупал? А-а-а-а!!! Да не сжимай, ты не то нащупал! Тебе застежку надо, которая выступает, а ты меня сдавливаешь. Отпусти! Еще вверх, теперь левее. Суй туда пальцы — там потайной замок. Тяни… медленнее… осторожнее, нежнее… о-о-о-о… да нет, не останавливайся, можешь еще потянуть, мне нравится… А теперь попробуй языком… ну я не знаю почему она не отстегивается, может нитка застряла или прокладка, но попробуй, вдруг тебе тоже понравится… что? Да я про раздевать и вообще это платье дорогое, потому получай удовольствие от процесса, что его снимаешь. Так! Не надо туда больше лезть! Я и так забыл, зачем ты меня сюда притащил. Не надо скусывать! Правда, попробуй языком и пальчиками чуть-чуть подвигай… Аааа-ах…
Пират пыхтел, выполняя все указания. Времени на совершение ритуала оставалось совсем немного, но проклятое платье не снималось, а нахальная девица как-будто издевалась.
— Теперь с другой стороны да поглубже, веди пальчиками, потяни, осторожнее… ну вот видишь… все получилось, — обрадовал пирата Алекс. — Теперь еще надо снять восемь юбок, а то я и сам уже не могу: столько шампанского выпил и устриц, что готов отдаться любому, только бы меня раздели. Давай, левее и снизу… давай еще раз, суй получше — сейчас все нащупаешь.
Пират старался, тянулся и щупал. Минут пятнадцать он разбирался с юбками, застежками и прочими штучками — за это время они даже познакомились с девицей поближе и он решил, снимая очередную юбку, что пора представиться самому.
— Я вообще-то дракон, последний из рода, и если сегодня я не создам пару, то мой род умрет.
Алекс, единственным желанием которого было успеть до заветного уголка уединения, искренне посочувствовал, потому как, пребывая в плену платья девтсвенницы и под охраной еще четырех юбок, соознал, что может опростоволоситься.
— Дракоша, — умоляюще застонал Алекс, — раздень меня, родной, и я все что угодно… хоть пару, хоть тройничок… раздень только, бро!
Дракон проникся и старался, Алекс изо всех сил помогал, но его возможности были ограничены жестким корсетом и безжалостной шнуровкой. Наконец-то общими усилиями последняя юбка пала к ногам, и дракон застыл от изумления. В золотых глазах читался немой вопрос, а пальцы с зелеными коготками удивленно царапнули бедра Алекса, вернее не бедра, а маленькую мягкую ритмично качнувшуюся в ответ на прикосновение… штучку, больше похожу на сосисочку.
— А куда? — жалобно уточнил дракон.
— Сейчас сбегаю в одно место, вернусь и покажу, — клятвенно заверил Алекс, на четвереньках ускоряясь в сторону стеклянной двери. Только бы успеть… не зря же они так заебались с этими юбками… — Сейчас все покажу… куда и откуда…
— Покажи, — попросил дракон, резво сдергивая красные пиратские штаны и обнажая свой величественный нефритовый жезл, — а то я первый раз… и плохо ориентируюсь…
Отложив в сторону серебряный прибор, Рене-Элоиза Аджани прислушалась. Где-то наверху скрипнула половица. Едва слышно. Почти неуловимо. Призрачно. Рене ждала. Если наверху кто-то есть, половица скрипнет ещё раз. Прошла минута, вторая. Тихо.
Этот звук — старческий стон половицы — тревожил Рене и раньше. Первый раз она услышала этот звук, вкрадчивый шаг, вскоре после исчезновения внучки.
Рене тогда испытала жгучее, торжествующее злорадство. Ага, маленькая дрянь вернулась, пробралась наверх и сидит там, воображая, что Рене поверит её слезливому раскаянию. Как же ей удалось прошмыгнуть незамеченной?
Но удалось же ей незамеченной выбраться из дома! Её упустила служанка. И Наннет, эта дурища, не досмотрела.
Маленькая дрянь хитра, изворотлива не по годам. Лжива. Вся в мать. Она могла пробраться в дом вслед за угольщиком или водоносом. А то и в корзине с бельём от прачки.
Рене вооружилась розгой и побежала наверх. Двигалась она стремительно, как проголодавшаяся щука в пруду. Она распахнула дверь детской, той самой комнаты, где её беспутная дочь некогда согрешила, опозорив благочестивый дом, и ворвалась в узкую нетопленную спаленку, почти с воплем, заранее вознося руку с карающей розгой.
Но комнатка была пуста.
Рене в растерянности огляделась. Никого. Она заглянула под кровать, под стол, откинула крышку сундука, выдвинула тяжёлый створ бельевого шкафа. Никого.
Рене выглянула за дверь. На лестнице девчонке спрятаться негде. Но Рене обшарила каждый уголок, где тень, по её разумению, подозрительно густела. Опять никого.
Рене спустилась вниз и потрогала створку входной двери. Заперто. И засов на месте. Не сдвинут ни на дюйм. Неужели почудилось?
Впрочем, это могли быть летучие мыши на чердаке. Или мыши, заселившие погреб. Эти мерзкие зверьки умеют взбираться по стенам. Или это был ветер, сквозняк.
Рене отмахнулась от происходящего, но продолжала прислушиваться. В тот день звук более не повторялся.
Прошло несколько дней. И вот опять!
Во второй раз до неё донёсся уже не шорох, а топоток. Топот детских ножек. И, кажется, даже голос. Кто-то маленький, озорной, спрыгнул не то с сундука, не то с кровати, и быстро пробежал из одного угла комнаты в другой.
Рене вновь ринулась наверх, вооружившись уже не розгой, а кухонным вертелом. Не забрался ли вор через чердак? Между их домом и соседним, который сдавался в наём, всего лишь узкая щель, и злоумышленнику ничего не стоит перебраться с одной крыши на другую.
Именно так к её блудливой дочери приходил любовник. Или любовники! Да, любовники. Эта развратница могла прелюбодействовать и с тремя, и с четырьмя. Они приходили с чердака соседнего дома, этого гнездилища порока, где обитают за гроши пьяницы и голодранцы.
Но комната вновь оказалась пуста. Чердак и окна надежно заперты. Комната её дочери, а впоследствии, внучки, оставалась в той же пыльной неприкосновенности.
Рене уверила себя в том, что детскую облюбовали крысы. Девчонка таскала наверх сухие корки и прятала по углам. Наннет, глупая нянька, тоже подкармливала девчонку. Взращивала дьявола.
Ибо сказано, что лишь постом и розгой изгоняется враг рода человеческого из души неокрепшей. Рене день и ночь вела неравный бой с сатаной, спасая души от погибели, а эта тщедушная нянька стала вместилищем соблазна.
Почему Рене не избавилась от неё много лет назад, когда дочь её была ребёнком, когда Наннет оставалась в их доме уже не в качестве кормилицы, а служанки? Пожалела.
«… Перед Богом и Отцом есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях.» (Иак. 1:26-27)
Ребёнок Наннет умер, муж её погиб при пожаре, когда в дровяной сарай ударила молния. Рене позволила ей остаться.
И вот благодарность! Позволила невинной девушке впасть в блуд! И будь то лишь слепота и глупость, Рене могла бы оправдать несчастную. Но та призналась в грехе поистине устрашающем!
Эта деревенщина призналась в том, что сама сводила Мадлен, невинное дитя, с этим исчадием ада, воплощением всех соблазнов, сама приводила его в дом и стояла на страже, оберегая греховодников от неминуемого возмездия.
Вот она, благодарность людская, за милость и сострадание, за кусок хлеба и очаг! Наннет призналась в сводничестве прежде, чем уйти, после безуспешных поисков пропавшей девочки, после воскрешения этого демона, явившегося невредимым из глубин ада.
Рене содрогнулась. Серебряный кубок в её руках дрогнул.
Она с утра была занята этим благочестивым занятием – чистила серебряную утварь. Ножи, ложки, кубки, миски, соусник, подсвечник и без того сияли, будто возрождённые из праха мгновение назад, но их блеск казался Рене недостаточно убедительным.
Она придерживалась той простой истины, что пятнышко на серебряной, оловянной или зеркальной поверхностях в христианском доме — прямой призыв к демону. Это была своеобразная епитимья, которую Рене на себя наложила – хранить свой дом от малейшей нечистоты.
Её духовник, отец Раймон, не одобрял такого неистового служения. Он упирал на чистоту духовную, на очищение мыслей, покаяние и молитву, но Рене верила, что дьявол обитает прежде всего в углах с залежалым тряпьём и закисшей в чане кухонной утварью.
Она молилась, конечно, молилась. Вставала ещё до рассвета и стояла перед распятием в одной ночной рубашке, напоминая голодное привидение, и молила Господа послать ей силу противостоять дьявольскому обольщению, быть твёрдой в своих убеждениях.
И тут же после молитвы она принималась мыть и скрести песком и щёлочью.
Её муж, наблюдавший за ней из-под густых бровей, не говорил ни слова. Сразу после завтрака он уходил вниз, в мастерскую, где оставался до глубокой ночи.
Супруги почти не виделись.
Рене оставалась в доме одна. Наннет ушла, нерасторопная служанка, бывшая в прежние времена ещё и кухаркой, с позором изгнана.
Рене испытывала почти мученический экстаз, взвалив на плечи все заботы по дому. Она уподобится тем первым христианкам, которые, некогда отвергнув соблазны роскоши и комфорта, уходили в пустыню, чтобы на голых камнях выпекать хлеб свой из ржаной муки.
Рене с удвоенной силой принялась тереть медный котел. На содранных пальцах выступила кровь. Вновь скрипнула половица. Рене стиснула зубы. Она не пойдет наверх. Это искус дьявольский. Явившийся демон посылает ей соблазн. Девчонки там нет. И не будет. Сгинула, шлюхино отродье.
Как сгинула её мать.
Хрупкая бледная девочка с огромными доверчивыми глазами. Принимает первое причастие. Привстает на цыпочки, чтобы принять из рук священника облатку. Сама невинность.
Девочка складывает руки на груди и молится Деве Марии. Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus.
Она уже тогда была красавицей, её дочь Мадлен, уже тогда соблазн и сосуд дьявольский. У девочки была нежная кожа, огромные глаза, роскошные волосы.
А со временем её налившееся тело грозило стать пристанищем демонов сладострастия.
Рене боролась с этим греховным будущим, как могла, сражалась за душу дочери, за избавление её от погибели. «Ибо дух силен, а плоть слаба» (Марк 14:38).
Она одевала Мадлен в рубашки из самого грубого полотна. Волосы её прятала под огромный, тугой чепец. Поднимала её до рассвета, ставила голыми коленками на каменный пол и заставляла читать молитвы вслух.
«Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение» (Марк 14:38)
На завтрак Мадлен получала кружку жидкого молока и сухой хлебец. На обед ей полагалась тарелка жидкого супа, горсть бобов и варёная репа. Ужин часто состоял из стакана воды.
Однажды она от слабости упала в обморок, тогда на обед к супу она стала получать ломтик холодного мяса, а по пятницам вместо мяса сыр.
Девочка с утра до вечера носилась по дому, исполняя поручения матери. Она скребла и мыла, погрузив худенькие ручки в горячую воду со щёлочью, песком оттирала кастрюли и сковородки. Зимой, экономя на дровах и угле, воду для стирки и мытья оставляли холодной, и руки Мадлен вечно были красными и потрескавшимися.
Она не роптала. Глаза всегда опущены, голос тихий, спина согбенная.
По вечерам, отправляясь спать в ту самую комнату под крышей, где теперь слышался топоток и скрип половиц, она целовала матери руку. Материнских ласк она не знала, ибо ласкать ребёнка всё равно, что поручать его дьяволу.
Рене запрещала дочери прикасаться к книгам, позволила только выучить несколько молитв да написание собственного имени, если придется подписывать счет или вексель. Но Мадлен все же выучилась читать.
Этому тайно поспособствовал её брат Арно, негодный мальчишка.
Арно был первенцем Рене, долгожданным сыном, наследником, предметом безмерной гордости. Само собой, что все ограничения, которые материнский устав накладывал на Мадлен, Арно не касались. Он родился мужчиной, а следовательно — существом высшего порядка, для дьявола неуязвимым.
Ему Рене прощала все шалости. Даже отцу она запрещала упрекать сына за пьянство и кутежи. Мальчик так молод! Так горяч! Пусть наслаждается жизнью.
Однажды, к недоумению и недовольству матери, Арно вступился за Мадлен, когда та, босая, осенним вечером мыла ступени. Он ужаснулся красным рукам девушки и потребовал, чтобы мать наняла служанку.
Он же, опять назло матери, научил сестру читать и даже водил её на праздничные гулянья в Сен-Жермен. В отместку за эти гулянья, за лицезрение дьявольских игрищ, Рене, пользуясь отсутствием старшего сына, ставила дочь на колени перед распятием, чтобы та часами вымаливала прощение.
Она водила дочь на исповедь к бесноватому монаху, полагавших всех женщин ведьмами, и заставляла каяться во всех грехах, даже признавать себя чревоугодницей, ибо однажды Мадлен осмелилась признаться брату, что ни разу не ела досыта.
И всё же, невзирая ни на что, Мадлен хорошела. В шестнадцать лет она была уже прелестной девушкой.
Рене утягивала её платье, чтобы оформившаяся грудь казалась плоской. Чепцы Мадлен стали ещё больше и туже, полотняные рубашки — грубее и длиннее.
Рене даже подумывала отдать дочь в монастырь, но муж воспротивился. Мэтр Аджани унял благочестивое рвение супруги, объявив, что нашёл для дочери подходящего жениха, своего компаньона из Антверпена, который не так давно овдовел и хотел бы жениться вторично на невинной девушке.
Рене ревниво поинтересовалась, сколько лет жениху, но несколько успокоилась, когда узнала, что тому уже за пятьдесят. С таким мужем дочери не грозит грех сладострастия.
Но дьявол не пожелал отступить. Дьявол явился сам, чтобы расстроить этот брак. О нет, дьявол вовсе не рогат и не вонюч. Дьявол прекрасен.
Ибо Люцифер — это ангел, отринувший небеса и сосланный на землю, и внешность у него ангельская. С мучительным стыдом вспоминала Рене Аджани свой первый взгляд, брошенный ею на падшего ангела.
Её сын Арно явился к обеду не один, а с товарищем по коллежу. Он представил его как воспитанника самого епископа Бовэзского, известного как отец Мартин, живой праведник.
Упоминание имени святого епископа стало тем орудием, коим воспользовался дьявол. Рене была очарована.
Этот юноша, переступивший порог их дома, был прекрасен. К тому же — так вежлив, так безупречно воспитан, и взгляд такой нежный и кроткий. А какая у него была улыбка!
Рене тогда невольно взглянула в сторону мужа. Тот и в молодости не отличался привлекательностью. Рене выдали за него по договоренности, когда ей исполнилось пятнадцать, и, кроме мужа, она не знала других мужчин.
Вернее, было бы сказать, что те существа мужского пола, коих ей довелось встречать в доме мужа — все эти купцы, приказчики, ростовщики, стряпчие, подмастерья — не вызывали в ней ничего, кроме добродетельной брезгливости.
Она и вообразить не могла, что кто-то из этих воняющих прогорклым жиром, луком и дешёвым вином господ может породить греховные мысли, а за мыслями — и действия.
Держалась она всегда очень сухо, одевалась по-монашески строго и благословляла судьбу, что супружеский долг обошелся ей в минимальную сумму. Она исполнила тяжкий долг материнства и не оскорбила себя даже тенью сладострастия.
Господь уберёг её душу. Уберёг от самых мыслей, от вытесненных грёз. Вся её жизнь — это искупление грехов праматери Евы. Этим искуплением она подготовила свою душу к райскому блаженству, и тот же путь добродетели она уготовила дочери.
Но что же случилось с ней, живущей в башне благочестия, случилось в те первые часы, когда тот, искуситель, шагнул через порог?
Она поглядывала на него украдкой. Вдруг вспомнила, что и не стара вовсе. Ей нет и сорока лет. Говорят, эта королева-еретичка, Елизавета, и в шестьдесят держала молодых любовников. Боже милосердный, боже милостивый, о чем она думает? Помилуй нас, грешных!
Она испытывала странную тоску, которую не могла объяснить. Была некая утрата, потеря. Молодость…
Была ли она по-настоящему молодой? Помнит ли она, что такое юность, весна, запах свежесрезанных роз?
Нет, она не понимала своей тоски. Это было сродни терзавшей её время от времени зависти к зажиточной соседке, к её безвкусным нарядам из бархата, к новом дому, купленному свежеиспечённым зятем для чужой дочери.
В замке снова готовились к пиру – в первый раз после памятной охоты. Антейн предлагал не устраивать шума, по-тихому разослать соседям вести о переменах, но тут уперся Хебер: что такое, у нас тут в замке не чума, а королевская свадьба, женим государя, как должно, люди должны видеть, что мы знаем, что творим! Исли в кои-то веки был с ним согласен: снявши голову, по волосам не плачут. Пусть закатят такой пир, что и чертям станет жарко, чтобы нищие в городе потом обожрались объедками с королевского стола.
И к воротам опять потянулись телеги и сани: везли свиные туши, жесткие, мороженые, лежащие, как дрова, везли молочных поросят, жирных гусей, индюшек, блестящую серебром рыбу; охотники несли на кухню связки рябчиков, которых повара нафаршируют рябиной и можжевельником для горькой сладости.
С утра стоял такой холод, что колючим воздухом было трудно дышать. В полдень солнце в небе выглядело как тусклая монетка; очертания башен замка будто заволокла морозная дымка.
Исли тянуло туда, на холод – окунуться в пронзительную чистоту, смыть с себя липкие взгляды и перешептывания, – но он сидел в зале совета, подписывая указы, и ему нельзя было демонстрировать слабость. И поэтому он милостиво улыбался. Всем: приехавшему магистру Серого ордена, главам дворянских норфларских семей, сенешалю, который, бледный как смерть, вопросил, где королю будет угодно провести брачную ночь. «В темнице!» – ляпнул кто-то, но тут же замолчал, очевидно, получив локтем под дых.
Никто из этих людей не понимал его планов, за исключением, пожалуй, того самого серого монаха. Брат Константин, вот как его звали. Он был свидетелем того, как Исли не позволил сжечь флаги с химерой, и улыбнулся – удивленно и довольно. «Правильно, ваше величество, – прошелестел он. – Ваша политика мудра. Когда вы им скажете?..»
«Позже, – подумал Исли. – После проклятой женитьбы».
Он совсем не был уверен, что все из ее участников доживут до утра.
В Вестфьорде свадьбы играли летом, на зеленых холмах. Жених и его друзья подъезжали к дому невесты, требуя выдать им девушку, и завязывалась потасовка на кулаках. Невеста же, вскочив на лошадь, неслась прочь, и жениху приходилось изрядно погоняться за ней, пока не выдыхались и лошади, и люди. Только тогда начиналось венчание, а следом – веселый и долгий пир, после которого молодые проводили ночь прямо под небом.
В двадцать лет Исли представлял свою свадьбу именно так. В тридцать один год, застегивая пряжку ремня поверх кожаного панциря, проверив, как ходят в ножнах и меч, и кинжал, он накинул тяжелый меховой плащ и вышел в зиму. Ему предстоял совсем другой обряд.
По местным обычаям перед венчанием в часовне следовало отдать дань старым богам. Исли не удержался от вопроса: что, и здесь кровавое подношение, да сколько же можно?! Но все оказалось не так.
Его привели в зимний лес, на поляну. Среди глубоких снегов на склоне горы, под толстой наледью, журчал родник, не замерзая даже в такие морозы. Вода собиралась в чашу, брызгала через край и снова убегала под землю. Перед ним высилась невысокая рукотворная арка.
И никаких священников или жрецов. Исли вздохнул.
Ждали в молчании. За спиной толпились рыцари из ближнего круга, за ними теснились слуги. Исли разглядывал лица: жадное любопытство, смятение, стыд.
Горели факелы, обрисовывая светом полукруг на снегу. Поодаль, скрытые темнотой, фыркали лошади, звякала сбруя. На дороге к замку тоже стояли факельщики, и Исли чувствовал странное тревожное волнение, поглядывая из-за деревьев на эту тропинку из огней. Небо над головой казалось мохнатым и черным, и в нем колючим лучистым светом горели звезды. Как и другие, Исли дышал через рукавицу. Так было проще скрыть лицо.
Вдруг кто-то закричал: «Едут, едут!», – и все зашевелились, выпрямили спины. Исли остался неподвижным. По договоренности, Ригальдо должен был привести к нему Хебер – на своей лошади, чтобы не убежал.
Кавалькада ехала неспешно, чтобы не переломать ноги коням на скользкой дороге. Вот они, наконец, остановились, спешились, послышались громкие голоса. И вдруг – смех, прямо-таки раскаты. Люди там, в темноте, собрались ну очень веселые.
Исли нахмурился. Он никак не мог понять, что послужило причиной веселья.
Факелы приближались. Уже можно было рассмотреть тех, кто шел через лес. И, вглядевшись, Исли чуть не ахнул.
Ригальдо привезли к нему в платье.
В темном бархатном платье под горло, с меховой опушкой по подолу и рукавам. Оно было ему длинно, подол сбивался и волочился по снегу, а подобрать его Ригальдо не догадался. Сзади тянулся теплый плащ, тоже женский. Капюшон упал на спину. Изо рта Ригальдо клубами вырывался пар. По пути он зацепил куст, и тот просыпался снегом ему на плечи.
И во всем этом великолепии он яростно перебирался через сугробы, путаясь в длинной юбке, а сзади шли конвоиры и подгоняли его, как загонщики – дикого зверя.
Дойдя до Исли, он поднял сверкающие глаза – на лице синел след от вчерашнего удара – и сказал звенящим от злости голосом:
– Этого я от вас не ожидал.
Плащ съехал на бок, Ригальдо стоял, скособочившись, разведя в стороны руки, готовый к прыжку. И, оглядев смеющихся людей, Исли негромко спросил:
– Кто посмел?
Смех как отрезало. Вперед вышел Хебер.
– Ваше величество, так… если он невеста!
– Все, кто участвовал в этом, будут наказаны, – сказал Исли. – Устроили тут… балаган.
Он искоса посмотрел на Ригальдо: тот так и стоял, тяжело дыша, а на щеках у него горели красные пятна. Еще замерзнет… в этом, помрет наутро.
На «это» Исли даже смотреть избегал.
– У тебя есть другая одежда? – спросил он Ригальдо. Тот мотнул головой, и Исли захотелось выматериться.
– Дети мои, оставьте раздоры… – раздался тихий голос.
А вот и жрец. Седой дед выполз из-под свисающих еловых веток и, тыкая клюкой в снег, пошел вперед. Его придерживали две молодые девчонки. Они старательно отводили глаза, чтобы не пялиться на Ригальдо, но было видно, что это дается им с трудом. Старик дошел до Исли, зачем-то похлопал его по груди и довольно сказал:
– Так, молодец пускай встанет здесь, а девица напротив… – и Исли понял, что этот старый гриб слеп как крот.
Ригальдо, который тоже это понял, вдруг фыркнул, тряхнул головой и встал, где ему показали. Задрал подбородок и уставился в темноту.
Старец нащупал их руки, соединил и положил на арку. И, надавив на плечи, заставил опуститься на колени. Голос у него сделался глубокий и густой:
– Мы просим древних богов в своем долгом сне благословить эту пару, дабы плодились и размножались, приумножая болотный род, и сохрани их железо, и огонь, и вода, и святая брусника…
Ригальдо презрительно улыбнулся, но Исли, держащий свою руку поверх его на арке, чувствовал, как тот дрожит, то ли от холода, то ли от переживаний, потому что все это было непривычно: и толстые венки из остролиста и снежноягодника, которые надели им на головы, и кубок, из которого их поочередно поили сладким вином, горькой брусникой и ледяной водой из источника, и лента, пропущенная между запястий. И Исли чувствовал себя так торжественно-странно и грустно, потому что он не был влюбленным женихом, а Ригальдо не был его кроткой невестой, и все эти древние слова, падающие в снежную тишину, были не про них.
– Встаньте, дети, – позвал жрец, и Исли удивился тому, что все уже кончилось. Солдаты собирали факелы, свидетели расходились к своим лошадям. Ригальдо угрюмо оглядывался, и Исли подал руку, чтобы перевести его через сугробы, но мальчик отвернулся и, высоко подобрав подол, бодро пошел через снег.
Назад они ехали вместе на коне Исли. Тот посадил мальчишку перед собой, чтобы не соскользнул, и теперь прилагал изрядные усилия, чтобы не прижиматься к его заднице. У него перед носом маячила непокрытая черноволосая макушка, и в конце концов Исли сам натянул на нее капюшон. Он злился на многое, – на Ригальдо, на Хебера, на это бархатное платье, но пуще всего на то, что ему было чертовски неудобно ехать верхом. Потому что каждый раз, как он вспоминал про платье, у него вставало колом, и он надеялся, что Ригальдо не особо задумывается, что это там за примерзший сзади железный лом.
— Ты хочешь отомстить врагам, получить назад свои земли, восстановить доброе имя и при этом остаться живой?
— Ты мне поможешь?
— Нет, это ты будешь мне помогать. И будешь делать всё, что я прикажу. Прикажу съесть гадюку — съешь гадюку. Прикажу отрубить руку — отрубишь руку. Прикажу родить ёжика — родишь ёжика. Молча. Хоть против шерсти. Согласна?
Думает. Это хорошо. Почему в этом мире все такие умные? Церковь упорно хочет превратить людей в идиотов, а природа сопротивляется. В том мире, который я помню, было как раз наоборот. Государство учило. Бесплатно. Читать, писать, умножать, делить. Читали, писали, зубрили. Только думать не учились. Придется нам сражаться вдвоём против умных людей. Сначала — вдвоём.
— А если ты прикажешь мне простить магистра?
— Пойдёшь и утопишься с досады в болоте.
— Согласна!
— Тогда запомни: мы берёмся за очень опасное, грязное дело. Грязное оно потому, что кроме врагов будут гибнуть друзья и невинные люди. Надо, чтоб их погибло как можно меньше. Очень может быть, что один из нас тоже погибнет. Поэтому ты должна знать мой план. Главное ты уже знаешь.
— Что главное?
— Что люди — не дрова. Наказать твоих врагов, вернуть землю, добиться власти — это только начало.
— А как… А что потом?
— Ты считаешь, тебя справедливо отправили на костёр? Или справедливо то, что один человек выкалывает глаза другому за то, что тот умеет читать?
— Понятно.
— Не перебивай… Подожди, что тебе понятно?
— Что я умру молодой и красивой. В полном расцвете сил. Церкачей уже пытались разогнать. Только они всё равно всегда побеждают. Если против них идёт народ, они собирают армию. Если против них идёт армия, они расползаются как тараканы во все щели, а в армии начинается мор. Если против них готовят заговор, они засылают шпионов, а потом всех ловят и вывешивают вдоль дороги на столбах.
Умыла девчонка. Соплячка четырнадцатилетняя, а умыла. С полуслова поняла и… прощай, авторитет. Но откуда она всё знает? Читает по утрам «Пионерскую правду» и всё знает… Потом спрошу, а сейчас надо спасать имидж. Как?
— Пытались. Не смогли. Какой из этого вывод?
Молчит, хмурится, смотрит исподлобья.
— Вывод простой. Нужно попробовать свалить церковь другим путем. Например, возглавить и развалить изнутри. Но это обсудим позднее. Сейчас задача — вернуть то, что принадлежит тебе по праву. Кстати, почему ты решила, что умрёшь молодой и красивой?
— Потому что до старости не доживу.
— Нет, я имел в виду — красивой…
— Ах ты…
Повеселела.
— Не передумала?
— Тэриблы не отступают!
— Тогда запоминай: солдаты — те, что за твоей спиной стояли – твои свидетели. Они видели, как был нарушен закон. Но, пока магистр жив, ничего у тебя не получится. За его спиной — вся церковь. Если он умрёт, а на его месте другой будет — тогда легче. На мёртвого можно много вины свалить. Вернуть ту землю, которая церкви отошла, не надейся. Но поверни дело так, якобы это плата церкви, чтоб не вмешивалась в твою драку с Деттервилем и Блудвилом. Во всех бумагах пусть тебя именуют как-нибудь по-другому. Леди Гудвин, например. Был такой мошенник. Если тебя назвать Леди Тэрибл, церкви надо будет отдавать свою долю, а на это она не пойдёт. Сама до поры, до времени не высовывайся, все переговоры с церкачами веди письмами. С каждого письма делай три-четыре копии. Все письма храни в тайниках. Церкачи их искать будут. Чтоб в каждом тайнике была только часть настоящих писем, остальные — копии. Солдат — свидетелей — до времени попытайся где-нибудь спрятать. Церкачам живые свидетели не нужны. По себе знаешь. Все поняла?
— Да. А ты что будешь делать?
— Я буду давать тебе мудрые советы, по возможности оставаясь в тени. Для оперативной работы я не подхожу. Слишком выделяюсь на общем фоне.
— Для какой работы?
— Потом объясню. Я буду появляться там, где не будет свидетелей, или там, где без меня не справиться. Вот как с тобой.
— Так ты не случайно там оказался? Ты за мной прилетел?
— Догадливая.
— А как ты узнал?
— Один умный человек сказал. Потом вас познакомлю. Будет возглавлять у тебя аналитический отдел.
— Кого?
— Будет планировать операции, анализировать результаты проделанной работы и прогнозировать ответные действия церкачей.
— И совсем не смешно. Или научи меня языку Повелителей, или говори по-человечески.
— Насчет Повелителей — ты мне расскажешь. Я ничего о них не знаю.
Удивил, ошеломил и ошарашил. Глаза распахнуты, челюсть отвалилась. Давеча Тита простым вопросом до смерти напугал. Какая-то у них неадекватная реакция.
— Ты же дракон Повелителей!
Секунд через сорок догадываюсь закрыть рот. Иду в чулан, ложусь в уголке и накрываюсь крылом. Такой вот штрих к моей биографии. Одни держат кошек, другие собак. В Индии держат удавов. А Повелители предпочитают дракончиков. Ма-леньких таких дракончиков, не больше десяти метров. Чтоб мышей ловили.
А этот Замок — не замок вовсе, а так, сарайчик. На выходные заехать, на природе отдохнуть. А я, как волю почувствовал, с поводка сорвался и к отъезду опоздал. А может, экстерьером не вышел. Или на хозяина тявкнул. Получил тросточкой промеж рогов и ку-ку.
Кошки, говорят, привыкают не к хозяину, а к месту. За сотни километров в старый дом возвращаются. Я за тысячи направление на свою берлогу чувствую. «Орлы мух не ловят». Не орёл ты, пучеглазик, а домашняя зверюшка. Хомячок.
Приходит Повелительница в магазин и спрашивает: «А у вас есть такой же, только с крылышками? И чтоб спинка зелёным отливала. Его чем кормить? Мясом? Нет, нет, сделайте, чтоб щепочки кушал.» А продавец отвечает: «Одну минутку. Вам с каким хвостиком? С прямым или колечком? В этом месяце все с прямым берут. Завернуть, или так возьмете?» Нет, не могло так быть, я же разумное существо, это же несправедливо.
— Дракоша, что с тобой? Я что-то не так сказала? Прости меня, пожалуйста, я не хотела. Ну, Дракоша! Скажи что-нибудь!
— Вечером поговорим, ладно? Мне сейчас подумать надо.
А много ли вообще в этом мире справедливого? Лючии губы справедливо отрезали? Лиру на костёр справедливо послали? Что такое — справедливость? Она что, закон природы? Нет. Норма поведения.
Если я поступаю с другими так, как хотел бы, чтоб поступали со мной, это справедливо. А если я попал в компанию садомазохистов, тогда как?
Хотел один рогатый, чешуйчатый узнать, кто он и откуда. Узнал.
Хайре! Радуйся, зверюшка. Вот и повод для суицидальных наклонностей. Теперь я опытный, выберу место в горах, где ни ручейка, ни травинки.
Крылья нужно сложить, тогда флаттер не страшен. На такой скорости для управления хвоста хватит.
Всё просто, как дважды два. Лира… Отнесу к Титу, объясню. Не маленькая, поймёт.
Ничего она не поймёт. Я ей кое-что обещал, и она приняла мои условия. Принял бы я такие условия? Нет. Я свободу люблю. А она не любит?
Придётся, тебе, чешуйчатый, отрабатывать обещанное.
Стоп! А чего я разволновался? Земля перевернулась? Солнышко в речке утонуло? Ну, узнал, что я — дракон Повелителей. Что я, от этого летать разучился? Да и где они, эти Повелители? Ну, сделали меня. Разве я от этого глупее стал?
Я ещё неделю назад догадался, что меня сделали. Может, не меня, а моих предков в тридцатом колене. Люди от обезьян произошли. Вот кому плакать надо. Они же из-за этого в петлю не лезут! И летать не умеют, и хвоста у них нет. В меня людские надежды вложили, а я собрался головой об стенку… Господи, так чего же я хочу?..
— Расскажи мне все, что знаешь о Повелителях.
— Я мало знаю. Ну, они спустились с неба. Построили себе Замок. Летали на огнедышащих драконах. И учили людей. А потом вдруг исчезли. А теперь говорят, что Повелитель был только один. А когда в прошлом году увидели, что ты живешь в Замке, стали говорить, что ты дракон Повелителя. Ты сто лет спишь, а потом сто лет не смыкаешь глаз. Только сто лет назад тебя не было, я точно знаю.
— Когда они появились?
— В 36-м году. То есть тогда это был 836-й год от рождества Христова. А двести лет спустя стали отсчитывать время от их появления. Века — от их появления, а годы по-старому. Так до сих пор и идёт.
— Они исчезли, когда Замок обвалился?
— Нет, что ты, это пятьсот лет спустя. А может, больше. Я не знаю.
— Повелители здесь долго пробыли?
— Больше восьми лет.
Восемь лет. Достаточно долго, чтобы перевернуть всё вверх дном, но мало, чтоб раскрутить маховик научно-технического прогресса, воспитать хоть одно поколение последователей. По данным социологов, на первый этап нужно лет двадцать, и ещё семьдесят на окончательное устаканивание формации. Знали они это? Наверняка знали. Что же такое случилось, что заставило их уйти? Прометеи-неудачники.
– Друзья… – сказал Денис в громкоговоритель и замолчал.
Звук голоса, искажённый и многократно усиленный, пронёсся над площадью.
Со всех сторон послышались приветственные крики.
Парень, который вручил Денису громкоговоритель, одобряюще похлопал его по плечу.
– Всё хорошо! Давай, смелее!
– Да-да, конечно… – ответил ему Денис и сразу успокоился.
На ступеньке с громкоговорителем в руках, в центре внимающей толпы – не об этом ли он мечтал ещё совсем недавно?
Перехватив ручку громкоговорителя поудобнее, Денис уже увереннее сказал:
– Здравствуйте, друзья! Спасибо вам, что вы пришли поддержать меня. Потому что то, что случилось со мной, может случиться с каждым. Прийти могут к каждому. Потому что в наше время не важно намерение… хотел ли оскорбить человек. Учитывается только мнение оскорбившегося. Но так не должно быть! Это противоречит здравому смыслу!
Народ был с ним абсолютно солидарен – да, противоречит…
Денис видел направленные на него телефоны, фотоаппараты, телекамеры, различал отдельные лица, но всё тонуло в толпе – внимающей, понимающей, поддерживающей… Толпе, видящей его, Дениса.
Они его видели! И Денису это нравилось.
– Это правда, что тебя судят за Джона Сноу? – спросил кто-то, чьего лица Денис не успел разглядеть.
– Правда, – подтвердил Денис.
По толпе пронёсся возмущённый рокот. Как так?
– За Джона Сноу можно, он крут! – засмеялся кто-то, и Денис невольно улыбнулся фанату «Игры престолов». Он и сам был фанатом этого сериала.
Но парню тут же возразили:
– Что за бред? За героя сериала в тюрьму!.. Это ж в голове не укладывается!
И Денис был абсолютно согласен. Судить за это полный зашквар!
– Да, за Джона Сноу, – сказал он, – за героя телесериала. И за другие картинки. Вот в такое время мы живём. И в такой стране. Прийти могут за каждым. Так что, почистите сохранёнки, мой вам совет.
В толпе снова раздались возмущённые крики:
– Мир сошёл с ума! Всё перевернулось с ног на голову! Так не должно быть! Это идиотские законы!
Вдохновлённый поддержкой Денис продолжал:
– Девушка, которая написала на меня заявление и чьи чувства верующих я якобы оскорбил, выкладывает в сеть свои эротичные фото. Она явно врёт, но мой адвокат не захотел использовать этот факт для того, чтобы помочь мне.
– Все они из одной системы, одним миром мазаны, – закричали в толпе.
– Назови имя этой обиженной, – попросили в толпе.
И Денис назвал – и имя, и где Мария Ремез учится.
Толпа негодующе загудела. С разных сторон посыпались оскорбления и угрозы в адрес девушки.
Это было приятно. Нет, не то, что кто-то пообещал найти Марию и самолично проверить, насколько она непорочна. А то, что чужие люди сочувствовали ему, Денису.
Внезапно на ступеньке рядом с Денисом оказался парень – из тех, что перед митингом тусовались в сторонке. Он тоже был с громкоговорителем в руках.
– Мы не должны мириться с беспределом! Иначе скоро будут сажать за то, что мы дышим или просто живём! – закричал он, и толпа поддержала его. – Мы должны заявить свой протест. Потому что, фабрикуя такие дела о репостах, наше правительство избавляется от умных, способных думать самостоятельно, от молодых людей, от цвета нации!
Рокот в толпе усилился.
– Посмотрите на него, – парень показал на Дениса. – И он преступник? Вот этот студент, хороший мальчик! Он преступник, спрашиваю я вас?!
– Нет! – раздалось в толпе. – Нет!
– Весь его проступок – это репост картинки в соцсетях. И ему за это светит шесть лет! Шесть лучших лет жизни и печать о судимости на всю жизнь. Он преступник?
– Нет!..
– Мы должны заявить протест! Иначе наше правительство и дальше будет безнаказанно иметь нас. Но мы же не позволим?
– Не позволим!..
– Мы дадим отпор?
– Дадим!..
– Мы объясним, что с народом нужно считаться?
– Объясним!..
– Мы пройдём маршем протеста по улицам города, чтобы нас увидели, чтобы поняли, что терпение народа не бесконечно!
– Пройдём…
Денис видел, что полицейские напряжены, пытаются выстроить оцепление, но их мало. Они что-то передают по рации.
У Дениса промелькнула мысль: «Наверное, подмогу вызывают». Но как пришла мысль, так и ушла. Потому что народ был с ним! Народ поддерживал его! Народ готов был идти за ним по улицам города. И это было круто!
– Они должны понимать, что мы не лохи, и не позволим так с собой обращаться! – продолжал кричать парень. – Мы сломаем эту прогнившую насквозь систему!
Толпа восторженно слушала оратора. Да и сам Денис слушал и понимал, да, он сломает, да, он не позволит, да, он пойдёт по улицам города…
В толпе взметнулись плакаты: «Мы не позволим так с собой обращаться!», «С детьми бороться легче, чем с преступниками», «Оставьте детей в покое!».
Денис, видя, что камеры направлены на плакаты, с сожалением подумал, что ему не пришло в голову позаботиться о плакатах и транспарантах, а с ними вообще круто. И хорошо, что кому-то пришло! Кто-то подготовился…
Толпа скандировала имя Дениса, к небу поднимались плакаты, люди разделяли переживания Дениса, они были за него. А он находился на вершине счастья. Ему казалось, что вот сейчас его поднимут на руки и понесут по улицам их города, как знамя свободы, как революционное знамя.
– Спасибо, друзья… – повторял Денис, забыв про громкоговоритель. – Спасибо!
И ему казалось, что все его прекрасно слышат.
Парень с громкоговорителем похлопал Дениса по плечу и сказал негромко:
– Давай, парень! Веди людей! Это твой звёздный час!
Денис не знал, что делать, и тут парень слегка подтолкнул его и с улыбкой кивнул в сторону проспекта.
– Смелее!
И Денис, как в фильмах про войну, закричал:
– За мной! – и пошёл на проспект.
Толпа колыхнулась и направилась за ним.
И тут же на пути стихийно выстроившейся колоны возник пока ещё слабый полицейский заслон – народ на улицу не пускали. Но толпа была разгорячена, и люди пошли на полицейских. В первых рядах на полицейских бросился парень с громкоговорителем и его приятели. Откуда-то взялись камни, они полетели в служителей правопорядка, те пустили в ход дубинки.
Подкатил спецавтобус, из которого высыпались ОМОН-овцы, они стали хватать наиболее рьяных, запаковывать в наручники и заталкивать в автобус.
Когда схватили Дениса и повели к автобусу, он сопротивлялся. Получил дубинкой. Падая, увидел, плакат: «С детьми бороться легче, чем с преступниками». Плакат валятся на асфальте, и по нему ходили ОМОН-овцы, оставляли рифлёные отпечатки армейских ботинок.
Уже поднимаясь в автобус, Денис увидел Петра Сильвестрова. Тот снимал на камеру происходящий беспредел.
«Жалко, что он опоздал, – подумал Денис. – Он бы подсказал, как…»
Но тычок в спину не дал закончить мысль. Денис со скованными руками едва не упал в проходе и сильно ушибся.
Он развернулся было, чтобы выйти наружу, но полицейский в каске и бронике и с автоматом одним только взглядом охладил намерение Дениса.
Человек рождается и умирает сам, в полном одиночестве. К сожалению, этот факт изменить никому не под силу. Это одно из основных правил, ну знаете, которые обычно пишут большими буквами перед началом игры. Если оно не устраивает, то не стоит и начинать этот раунд. В остальном же, вполне сносное мероприятие. Так вот между двумя этими точками очень много времени и возможностей, чтобы окружить себя близкими, любимыми и важными людьми. Теми, кто будет тосковать, кто будет помнить и всегда улыбаться при встрече. И когда последний миг настанет, позади будут провожающие, впереди — встречающие. И нужно будет в одиночестве сделать только один шаг.
Чем дольше длятся отношения с кем-то, тем крепче они становятся. Конечно, серьезнее и страшнее становятся ссоры — по мелочам, обычно, ругаются в самом начале, потом глупости изживают себя, и остаются только кровавые драки с обидными словами и хлопаньем дверьми. Но зато такая связь намного прочнее. Даже если в пылу ссоры кинуть в голову человеку тарелкой, то спустя неделю — месяц, год — это будет вспоминаться со смехом и разыгрываться в лицах. Большой бонус, плюс десять к дружбе. Стоит того, чтобы прокачивать. Попробуйте как-нибудь. Дружбу, в смысле, а не летающие тарелки.
Когда отношения между людьми насчитывают практически шестьсот лет — они должны сиять на солнце от своей прочности. Близких может раскидывать в противоположные края земли, иногда даже в другие измерения, но растянувшись, такая связь обязательно притянет их обратно, оглушая отдачей и протяжным гулом. И станет ещё прочнее. Левел ап.
Азирафаэль и Кроули стояли у высоких стильных дверей, ожидая ответа на стук. Ангел потирал слегка вспотевшие ладони и старался успокоиться. Кроули же привалился к дверному косяку и откровенно потешался над ним. Хотя, в его защиту можно сказать, одет он был с иголочки. Новые чёрные джинсы с тонкими металлическими цепями, пиджак из последней коллекции. Игнорируя одобрительные взгляды любовника, демон почти час провёл перед зеркалом, укладывая волосы в идеальный беспорядок. Такой знаете, как у настоящих француженок: стиль «я только что встал с постели и не успел расчесаться», изящный хаос, который обычно требует много внимания и времени. Но когда Кроули принялся ковырять пальцем немного отстающий лак с дерева, Азирафаэль аккуратно дернул его за локоть.
— Перестань, пожалуйста, — тихим голосом попросил он. — Мы должны вести себя прилично. Это важно.
— «Это важно»… — одними губами передразнил Кроули, стоило ангелу отвернуться, но он встал ровно и тяжело вздохнул, вкладывая всю скорбь и горечь человечества.
За дверью, наконец, послышались шаги. Дверь словно по щелчку — хотя почему словно — распахнулась. В окно апартаментов било яркое солнце, которое перед закатом стремилось осветить все уголки, до которых не достало раньше. Ветер раздувал невесомые шторы, скрывающие за собой балкон. Пахло чем-то безумно вкусным, отчего во рту скапливалась слюна. На пороге появился хозяин во всем своём великолепии. Потрясающий пиджак, прошитый серебряной нитью, дорогие брюки, пошитые специально на заказ. Идеальная прическа, в которой путались последние лучи.
— Добро пожаловать, — с довольной улыбкой произнес потрясающий и неповторимый Магнус Бейн, отступая назад.
— Мой любимый мальчик, — Азирафаэль протянул руки вперёд, подошёл к нему и аккуратно взял в ладони лицо. — Как же я рад тебя видеть.
Они обнялись, на мгновение соприкасаясь щеками. Магнус зажмурился, втягивая такой знакомый и любимый с детства запах старинных книг, какао и солнца. Не удержавшись, он прижался ближе, чуть сминая пальцами белоснежный пиджак. Азирафаэль тихо засмеялся, и от этого звука у парня задрожало что-то внутри, под самым сердцем.
— Мы так виноваты, не смогли приехать на твою свадьбу, — с сожалением вздохнул ангел, отступая, но не выпуская рук мага из своих, кольца тихо постукивали, когда соприкасались.
— Зато приглашения теперь висят в стеклянной рамке в моей спальне, — Кроули, наконец, оттолкнулся от стены, заходя в квартиру. Он щелкнул пальцами, и дверь мягко закрылась за ним. Он медленно подошёл, перетекая из шага в шаг, но в последний момент не удержался, и тонкие губы растянулись в довольной усмешке. — Я надеюсь, ребёнок, что все было стильно?
— Ты бы определённо мной гордился, — Бейн был не в силах перестать касаться ангела, но все внимание его переключилось на вошедшего.
— Магнус? — тихий неуверенный голос послышался откуда-то сзади.
— Александр, — маг развернулся и в несколько шагов подошёл к нефилиму. — Вот, познакомься. Это Азирафаэль и Кроули. Можно сказать, что это мои дяди. Что-то вроде.
— Что-то вроде? — озадаченно переспросил Алек, хмуря брови.
— У нас с Асмодеем очень насыщенное прошлое, — усмехнулся Кроули и сверкнул глазами из-под очков. — Вместе катились по наклонной.
— Кроули, — осадил любовника Азирафаэль, чуть толкнув локтем.
— В любом случае, — демон заинтересованно оглядел парня с ног до головы и, стянув с носа чёрные очки, подошёл ближе. — Это тот самый загадочный удивительный Александр, который тебя покорил?
Желтые змеиные глаза внимательно смотрели на Алека, но парня уже было не удивить необычными зрачками. Он осмотрел мужчину в ответ, после чего повернулся к Магнусу и чуть улыбнулся.
— Наследственное? — в его глазах мерцали искры веселья и легкой издевки.
— Наверное, что-то связанное с демонической биологией, — отмахнулся тот.
— Ты хотел сказать, биологией демонов?
— Мне кажется, или пахнет паленым? — растерянно подал голос ангел, принюхиваясь к едва заметному дыму с кухни.
— О, нет! Блинчики! — Александр развернулся на пятках и почти побежал туда, откуда слышалось страшное шкворчание блинных обгорелых трупов.
— Ты сжёг блины? — светлые брови так скорбно изогнулись, что Кроули поспешил подойти к Азирафаэлю и положить руку на его плечо.
— Только давай не будем их хоронить… — умоляюще протянул демон. — Они все равно попадут в рай…
— Я думаю, нам всем нужно выпить… — хрипло заключил Магнус.
В принципе, все началось вполне удовлетворительно. По крайней мере, без мордобоя, летающих стрел и огромной чёрной змеи, которая душит его новоявленного мужа. Нужно учиться радоваться мелочам.
~~
— Ребенок, я до сих пор не могу поверить, что ты решил жениться, — сказал Кроули с легким восхищением и отсалютовал бокалом Магнусу, сидевшему в кресле напротив. — Это, наверное, единственное, что ты ещё не делал за свои… триста?
— Четыреста, — парень указал на демона полупустой бутылкой.
— Как же ты быстро вырос… — тонкие губы искривились, и мужчина запил своё горе ещё одним глотком вина. — Какой я старый…
— Брось, — Магнус легко улыбнулся и оценивающе посмотрел на собеседника. — Ты потрясающе выглядишь. Перед тобой никто не устоит.
— Точно! — вдруг вскинулся демон и ткнул длинным пальцем в сторону почти племянника. — Мы не спали.
Бейн подавился вином, которое едва не пошло у него носом.
— Прошу прощения?
— Из тех вещей, что ты ещё не делал. Ты не женился до этого вот момента, и мы не спали, — Кроули загибал и разгибал пальцы.
— Фу, — сморщился Магнус. — Это как-то… Ненормально.
— Однако, прибежал спрашивать как заниматься сексом ты ко мне, — похабно усмехнулся демон, пряча улыбку в бокал. — Боялся, что ангел убедит тебя в том, что этого делать не нужно?
— Мне нужны были советы лучшего из лучших, — пожал плечами маг, ни на миг не покраснев. — Ты занимаешься сексом лучше всех.
— Вы занимались сексом? — растерянно спросил Александр, остановившись в шаге от кресла Магнуса.
Оба мужчины крупно вздрогнули, на пол соскользнула бутылка и покатилась, оставляя на ковре алое пятно. Кроули завороженно смотрел, как оно растекается.
— Серьезно, Магнус? — Алек сложил руки на груди и чуть наклонил голову к плечу.
— Ты все не так понял, Александр! — Бейн взвился на ноги и едва не поскользнулся на ковре, нелепо взмахнул руками — в углу обрушилась полка с книгами. — Кроули!
— Я тут не при чем, — закинул ногу на ногу демон. — Я лишь отвечал на вопросы.
— Что тут за шум? — с кухни вышел довольный жизнью ангел, который все-таки обрёл покой и единство с потрясающими румяными блинчиками.
— Ты знал, что они занимались сексом? — нефилим повернулся к Азирафаэлю с таким серьезным лицом, будто тот лично затаскивал Магнуса в эту самую постель.
— Что? — улыбка медленно стекла с его лица, а глаза потемнели в несколько раз. — Дорогой мой?
Азирафаэль посмотрел на Кроули, который молча ждал, пока разрастется этот огромный снежный ком. За все свои шесть тысяч лет он прекрасно понял, что пока эта всепоглощающая страхопудла не станет смертельно опасной, пытаться ее остановить — глупая трата сил. Медленно выдохнув, он поднял свои змеиные глаза на любовника.
— А теперь подумай своей потрясающе умной головой ещё раз, — демон поднялся на ноги одним слитным движением и подошёл к нему, взял напряженную ладонь и положил на свою грудь. — Я ждал тебя почти шесть тысяч лет, бедовое ты пернатое, стал бы я размениваться на кого-нибудь другого?
Магнус осторожно потянул мужа за руку в двери в кухню. Ему тоже нужно было успокоить свою вторую половину, но нужно было для начала оградить нефилима от грядущих потрясений.
— Сейчас будет или неприлично… — ласковая улыбка украсила лицо мага, когда он краем глаза увидел, что сердитый ангел все-таки позволил себя обнять.
— Или? — Алек любопытно заглядывал за его спину, но смог увидеть только большие пушистые крылья, распахнувшиеся посреди гостиной.
— Или очень неприлично, — Магнус закрыл дверь и прижался к ней спиной. — А теперь, муж мой, поговорим о поспешных выводах.
От нежного поцелуя молодоженов отвлёк звон стекла из гостиной и оскорбленный возглас:
— Как ты мог вообще допустить мысль, что я буду трахаться с ребёнком?!
Семья — это замечательно. Даже если она самая сумасшедшая, разношерстная и оккультная.
Прошла неделя с возвращения Сергея с конкурса. Он приехал не просто довольным, а даже счастливым – пусть и не выиграл конкурс, но девятое место среди шестнадцати участников тоже неплохо! – мать друга Дима Нина Павловна оказалась не мегерой, а вполне нормальной тёткой, да и те мысли и идеи, что были озвучены в её доме, вполне осуществимы – списываемых со стройки киборгов без проблем возможно использовать для работы в подсобном хозяйстве, в теплицах, например. Или оправить собирать камни для строящегося за зданием театра парка с прудом и дорожками… или ещё где-нибудь использовать…
И поэтому уже на следующий после прилёта день Сергей направился к одному из директоров строящегося комбината и со всем энтузиазмом попытался объяснить, как и где можно и нужно применять труд киборгов – и, к его немалому удивлению, был выслушан. И был приглашён на созванный совет директоров – но с требованием обосновать явное нежелание программиста возвращать списанных по возрасту киборгов компании-производителю.
Совет директоров на следующий день выслушал Сергея – но, к его сожалению, окончательное решение принято не было. Слишком необычно и странно было слышать то, что он говорил. Но… всё-таки все согласились, что при такой стоимости новых киборгов списывать тех, кто отработал на охране стройки всего два или три года по крайней мере не рационально. Даже если их покупать уже списанными из армии и в возрасте от полугода до трёх лет – сдавать их обратно через год-два и покупать новых в фирменном салоне слишком дорого.
Но… под списанных киборгов нужно выделить отдельное помещение для их содержания, кормить их и одевать… – может быть, сразу передать некоторых в местное отделение МЧС? Тоже возможно. Или… действительно передать их на обустройство пруда и парковой территории вокруг строящегося театра… и увеличить территорию парка вдвое, потом купить пони и катать детей? И это возможно.
Был задан вопрос:
— А чем занимают списанных киборгов там, куда ты летал?
И Сергей с ходу смог вспомнить только услышанное Декабрём предложение Степана Ратмиру о создании рыболовецкой артели:
— …а у нас и река рядом, на севере море с рыбой, и озёра тоже есть… и почему бы не создать бригаду? Достаточно пары человек… и пять-шесть DEX’ов могли бы обеспечивать столовую свежей рыбой… а потом ещё бригаду создать возможно…
Директора поблагодарили Сергея и обещали подумать.
А Дим вечерами сидел перед терминалом в своём доме и раз за разом пересматривал привезённые Сергеем видеозаписи. Это был лучший подарок на Новый год в его жизни! О таком можно только мечтать!
Родной город, река, соседи… и лето! Давно он не видел мать… да никогда он не видел свою мать такой довольной и радостной! Никогда в доме не было столько гостей… и никто не обращался с киборгами так, как она! При отце она и в гости-то никого не звала, и сама практически никуда не ходила… а сейчас – полный дом! Причём свободно себя ведут не только люди – но и их киборги!
Всё это было настолько нереально, что Дим включал одни и те же ролики по несколько раз подряд. Новые люди, новые киборги, огромный кот… и разговоры о будущем, о работе, о новых выставках… и о новых киборгах. Пару раз промелькнула фраза о готовности матери усыновить киборга… и сначала Дим это воспринял как шутку, но, когда присмотрелся и понял, что этот радостно сияющий Василий – DEX – тогда задумался всерьёз.
Слишком долго он не был дома, раз мама нашла сына в машине… а лететь сейчас – значит, подвергать опасности Кору… и одну её оставить нельзя, и с собой брать нельзя тоже. Если отец следит за ним, то по передвижению сигнала процессора Коры поймёт, куда она движется… а оставляя одну в доме, рискует не найти её в доме по возвращении – соседи радостно и от всей души могут вызвать дексистов.
Усыновить киборга! И как это отец, глава филиала DEX-company, допускает такое! Ответ только один – он наблюдает… и изучает. А когда мать будет совсем счастлива в окружении своих киборгов, он заберёт их всех сразу. Отец как паук – ждёт, когда мать запутается в его сети окончательно и будет просить его о помощи… например, когда одному из её подопечных будет нужен срочный ремонт.
Сколько у неё сейчас киборгов? Василий, Динара… и на работе сколько?.. двое ещё или трое? Плюс – наверняка есть права управления на киборгов соседей… хотя бы третий уровень. И все сыты и здоровы! И Зиночка, промелькнувшая в кадре, была в полном порядке. Теперь она в доме дяди Степана… сыта, одета даже нарядно, здорова… жива! Самое главное – она жива!
Как же здорово, что Серёга согласился слетать! И даже приз получил… не столько за победу, сколько за участие. И даже то, что он проболтался, откуда и от кого киборг, хорошо… мать сама себе придумает, где и как друг Сергея мог встречать её сына… сама придумает и сама поверит.
— Кора, смотри… это мама… а это наш дом… ого, у мамы новый искин! Кото-пони… или пони-кот… новая мебель…
— Я могу подключиться дистанционно к её искину. Будешь всё знать о ней. Хочешь? Теоретически это возможно, если знать пароль… разово и не каждый день…
— Ни в коем случае! У неё в друзьях столько программеров, сразу просекут… и заинтересуются, кто это делает, и мать себе такого напридумывает, что не разгрести будет. А мне это не нужно. Пока – не нужно. А нужно… ещё раз отправить туда Серёгу… месяца через три-четыре. Но нужна очень веская причина для этого…
— Причина? Кружок спасения битых киборгов – чем не причина? Пусть съездит и посмотрит, как там дела идут… месяца через три. А мы здесь создадим такой же… программа по плетению кружев и у меня хорошо встала, так что и сама плести смогу и других занять. Вязать уже умею, и шить тоже. Можем клубнику для столовой выращивать… в теплице… или овощи какие-нибудь. Будут деньги на выкуп киборгов со временем.
— Умница ты моя! А для начала… приготовь-ка в доме ещё одну спальню. Хватит моим ребятам в ячейках спать… пусть в доме поживут. И как я раньше не догадался сделать это!..
И на следующий день после работы Дим привёл в свой дом троих подчинённых ему DEX’ов и поселил в выделенной для них комнате.
***
В начале июля вода заметно спала и расстояние между островами уменьшилось – и глубина озера между островами изменилась настолько, что можно было перейти с Домашнего острова на Каменный вброд. Глубина между островами была не более метра – но Irien’ы мокнуть не хотели.
Виктор, мониторя доверенный ему участок, каждый день по несколько раз садился в лодку и объезжал вокруг и между островов. А когда вода достаточно прогрелась – с острова на остров стал передвигаться вплавь.
И когда в очередной раз Виктор с помощью Авеля вытаскивал лодку на берег, ему вдруг пришла в голову гениальная мысль соединить все острова один с другим перемычками, по которым можно ходить – сделать своеобразную дамбу по кругу. Тогда внутри появится свой водоём, в котором Ворон сможет выращивать своих моллюсков, а Авелю будет удобнее ходить по островам с садовым инвентарём. И Злата сможет проверять силки и пасеку… и можно будет на малых островах поставить по улью с пчёлами. Только так надо строить, чтобы были проёмы, в которые на лодке можно проплыть и в которые рыба проплывать сможет… но сначала скачать в Инфранете информацию, как такие сооружения делают и что для этого нужно.
Виктор даже несколько раз нырял, исследуя дно – где и какие камни возможно переместить и какие камни возможно поднять наверх, чтобы дамба была достаточно широкой и удобной, и чтобы проёмы не проваливались.
Если бы кто-то сказал ему ещё полгода назад, что он сам будет искать возможность облегчить труд другим киборгам и людям – ни за что бы не поверил! Настолько был зол на всех и желал только, чтобы убили без мучительства. Как же всё изменилось! Конечно, есть лицо с первым уровнем управления – но хозяйка только одна, и никого другого прописать уже невозможно – но есть понятная работа, охраняемые объекты, свои вещи… никогда даже не мечтал о такой жизни!
Но… такая жизнь наступила, и стал думать не только о себе. И так получается – сделать небольшую… в смысле не слишком широкую… дамбу вполне возможно… трудно, но возможно. Надо всего лишь понырять и подоставать камней со дна и начать их укладывать на дно между островами. Но…
Разрешено ли будет это действие? Как отреагируют люди, если он самовольно начнет поднимать и укладывать камни? А как было бы хорошо сделать переходы с одного острова на другой… хотя бы между двумя островами! Хотя бы одну узенькую перемычку!
Виктор несколько дней ходил с этой идеей, мрачно-настороженный, не решаясь сказать даже Злате и Irien’ам. Пока однажды Авель, не дождавшийся, когда Виктор отвезет его на Ягодный остров, не взял лодку самостоятельно и чуть не утопил её.
И только тогда Виктор неожиданно даже для себя буркнул:
— Вот была бы дорожка между островами, сам бы мог сходить. И без лодки. И вообще… вплавь можно…
— Здорово! Идея супер! – мгновенно ответил Авель. — Сейчас хозяйке позвоню и спрошу, как это лучше сделать!
Авель успел связаться с Вороном, пока Злата удерживала кинувшегося на него Виктора. Ничего хорошего от хозяйки DEX не ждал – только и сказал Авелю то, о чем постоянно думал. Ворон дозвонился с одного раза и спокойно объяснил, в чём дело.
Нина даже обрадовалась – как же здорово, что Виктор начал оживать, и даже придумал соединить острова – но дать согласие не решилась, так как острова всё-таки ей не принадлежали и надо было спросить у руководства заповедника, а только похвалила:
— А идея отличная! Молодец! Подумай, как лучше сделать, я попрошу Фрола помочь. Лето здесь короткое, и уже почти наполовину прошло, если и делать перемычку, то надо быстро… но какие же вы молодцы. Пока можете искать нужные камни и укладывать на дно. Так, чтобы вода могла проходить, и рыба проплывала. А там и дорожка получится. Но… не в ущерб основной работе. Понятно?
— Да. Тогда… мы начнём собирать камни.
Разрешение, даже такое, было для Виктора неожиданно приятным – можно что-то сделать самостоятельно… практически без контроля со стороны людей. Не будут же они нырять, чтобы посмотреть, как уложены камни на дне!
Сами – не будут. Но «семёрку» отправить могут. И могут приказать – и он сам сделает для них видеозапись. Но хуже-то не будет! Между островами не настолько уж глубоко, чтобы не было возможности уложить камни и сделать не просто узкую перемычку, но даже дамбу шириной в метр с проёмом шириной три метра и высотой полтора.
Степан над сообщением Нины о строительстве дамбы задумался надолго. По работе его это не касалось и не должно было касаться – любое строительство на территории заповедника лицензировалось, так как считалось актом терраформирования. Никому в голову никогда не приходило соединять острова перешейками и перемычками! А тут – дамба! И если бы только одна!
Идея, описанная Ниной, была в соединении островов архипелага в единый комплекс по неровному кругу, соединив все острова дорожками – от узкой перемычки до широкой дамбы. Но пока планировалось только соединить три больших острова в единую систему.
Через пару дней Степан перезвонил Нине, и сообщил, что директор, удивлённый идеей DEX’а, собрал на срочное совещание представителей рыбнадзора, экологов, гидролога (Некраса), инженеров и предложил на обдумывание предложение о соединении островов. Посовещавшись, принял решение на пробу разрешить пока соединить три большие острова – но с обязательными проёмами в дамбах – и поручил главному инженеру создать проект и завхозу — посодействовать киборгам, выделив рабочую силу и инструменты.
Завхоз даже выделил на сутки двух киборгов из рыболовецкой артели, которые по причине не закончившегося нереста местных рыб не были задействованы на ловле.
Седьмого июля завхоз заповедника в полдевятого утра самолично привез Хельги и Микса на Домашний остров. И захватил с собой два акваланга – хуже точно не будет. Вслед за ним прилетел Боголеп с программой строительства каменного моста – фактически утверждённый инженером план и был каменным мостом с тремя проёмами между Домашним и Каменным островами. В десять, когда программа на Виктора была поставлена и акваланг был надет, прилетел Некрас с Вардом.
Из деревни ни Змея, ни Лютого не отпустили – началась заготовка кормов на зиму, и работы на сенокосах шли практически круглосуточно, благо белые ночи позволяли увеличить рабочий день максимально.
Нина с Василием в восемь утра уже были на острове – пришлось снова брать день в счет отпуска.
Прибытию людей Виктор не обрадовался совершенно – и уже даже пожалел, что проболтался о своей идее этому домашнему… «эльфу» озерному. Вот побывал бы этот… Авиэль в армии, знал бы, что людям верить нельзя. А он жил в доме на всем готовом, ни тебе стрельбы, ни «развлечений».
Когда разлетелись новости о том, что Начало спас демона – Казариэль позже узнала, что его зовут Кроули, – и о его последующем Падении, на Небесах начался хаос. За шесть тысяч лет не Пал ни один ангел, и некоторые даже утверждали, что это уже невозможно. Чтобы Азирафель Пал, он должен был так страшно согрешить, что сам Бог покарал его.
Странно было то, что Ад не злорадствовал по этому поводу. Наверху, разумеется, предали гласности историю о славном пленении демонического отродья, но Внизу, похоже, не собирались делать то же самое в отместку. Демон сбежал из Рая в сопровождении ангела, которого он соблазнил Пасть, а Ад не трубил об ужасных новостях по всем доступным каналам.
Вообще-то, это было обычное дело. Это, вероятно, должно было пугать Небеса куда больше.
Спустя целых три дня, за которые не произошло ничего необычного, Небеса начали посылать ангелов на Землю, пытаясь установить, что же в действительности произошло.
Лучшей теорией, которую они выдвинули, было то, что оба беглеца спрятались где-то на Земле, избегая Рая – по очевидным причинам – и Ада – по причинам не столь очевидным, но, несомненно, зловещим.
Спустя неделю после уже печально известного всем Падения Азирафеля Михаил и другие архангелы выбрали официальную политику. Так как их Отец не связался с ними, чтобы разъяснить свои желания, они решили, что Азирафель, должно быть, совершил непростительное преступление, раз Он сам вмешался и сделал так, что ангел Пал. Начало все-таки убил почти дюжину ангелов – дюжину братьев и сестёр Казариэль, многие из них были невинны и не вооружены. Ей становилось худо от одной мысли об этом.
Поэтому Михаил объявил охоту на Падшего ангела Азирафеля, объяснив, что он страшно согрешил и нанёс обиду Самому Господу, и его нужно поразить как любого другого демона. Условие было таково, что, раз Ад, похоже, не знал о происшедшем, им необходимо было не допустить, чтобы новости достигли дьявольских ушей. Нельзя было, чтобы Ад понял, что темница Небес не непроницаема и что ещё один ангел Пал.
Это означало, никаких обследований Земли большими группами, полётов крыло к крылу в сияющих доспехах. Это означало никаких явлений смертным во всполохах божественного света с требованиями выдать необходимую информацию.
Нет, это означало, что Казариэль должна сидеть на террасе кофейни восемнадцать лет подряд, уставившись на книжный магазин.
Справедливости ради, в кофейне также продавались изумительные маленькие шоколадки, и она не всегда была кофейней-кондитерской. Когда Казариэль только разобралась в том, как поселиться в одной из комнат на верхнем этаже в обмен на некоторое количество человеческой валюты, здесь был магазин, который продавал книги и журналы с изображениями обнаженных и полуобнаженных людей в неудобных на вид позах.
После этого магазин недолгое время предлагал услуги по пошиву платья, прежде чем его купили нынешние владельцы Кофейни и Кондитерской «Сладкая Бессонница». Но это случилось годы спустя.
Казариэль провела на Земле всего неделю, слоняясь день и ночь без сна около магазина литературы для взрослых, когда несколько человек в странной униформе вошли в темный книжный магазин ангела Начало. Она осталась, где стояла, на противоположной стороне улицы, подозрительно прищурившись на чужаков. Она могла сказать, что они были людьми, но не понимала, что они делают. Когда они начали выносить коробки из магазина, она перешла дорогу и заговорила с ними.
Мужчины, работавшие на какую-то «компанию-перевозчик», объяснили, что их наняли переправить несколько коробок с книгами хозяина этого жилища в его новый дом, а также перевезти что-то под названием «старинный автомобиль».
Интерес Казариэль вспыхнул, и она потребовала сообщить ей, где находился этот новый дом.
Человек, которого она допрашивала – его напарник сбежал в самом начале разговора, таковы уж смертные – бормотал всякий вздор и не желал отвечать, заявляя, что ему заплатили за молчание, но мягкое ободряющее прикосновение к плечу убедило его в обратном. Большинство книг, сказал он ей, отправлялись в город Денверколорадо (где бы он ни находился), а несколько других – в город Флетчер в земле под названием Вермонт.
Очень довольная, Казариэль вернулась в магазин для взрослых, потребовала уединённую комнату и немедленно доложила о новостях на Небеса. Скучающий Начало на другом конце провода выслушал ее взволнованное объяснение и оставил ждать на линии. Через двадцать пять минут он вернулся и сообщил, что в эти места будут посланы ангелы, чтобы поймать преступников, но что она должна оставаться караулить книжный магазин до следующих изменений в ситуации или до тех пор, пока изменники не будут пойманы.
Казариэль терпеливо ждала днями, потом неделями и месяцами, а новостей с Небес так и не было.
Что оставляло ей много свободного времени и возможности наблюдать за людьми. Казариэль в последний раз была на земле во время рождения Христа где-то две тысячи лет назад. Следовало сказать, что мир слегка изменился.
Как Азирафель вообще сумел выжить на этой планете в течение шести тысяч лет, было для неё загадкой. Казариэль держалась до сих пор, только благодаря доброте окружающих и большому количеству наколдованных денег, которые очень переменились с тех пор, как тридцать кусочков серебра перешли из одних рук в другие.
Хотя Казариэль часто наблюдала сверху за Землей, равнодушно глядя на новые хитроумные изобретения людей, она никогда всерьез не задумывалась над тем, как устроено общество, или как вообще что-либо устроено. Она была довольна своим постом стража на Небесах многие тысячелетия и предполагала, что ещё многие тысячелетия будет нести эту службу.
Но сейчас она была здесь, по горло в этом безумии, и всё из-за Азирафеля.
После Падения ангела и побега вместе с демоном Кроули Задкиэль переложил на неё недовольство не только Архангела Иофиила, который заведовал Небесными стражами и привратниками, но и самого Михаила. Именно она стояла на карауле, когда змееглазый демон сбежал, и потеряла свой огненный меч в придачу. И поэтому она должна была быть наказана за свой провал.
Ее понизили (Михаил хотел сделать ее обычным Началом, но Задкиэль любезно попросил за неё и сократил ее понижение до Престола – всего на один ранг ниже, чем ее предыдущий чин Херувима) и послали на Землю охранять последнее жилище предателя Азирафеля, на случай если он вернётся туда.
Поначалу Казариэль была в ужасе, хотя, разумеется, она приняла своё понижение с достоинством. Но Земля была местом, где кишели демоны, склоняющие людей к бессмысленным жестокостям. После первоначальной вспышки ужаса ее страх сменился на злость. Земля была шумной и суетливой, вонючей и непонятной, и Казариэль ненавидела…. хм, испытывала к ней очень неоднозначные чувства.
Она скучала по своему огненному мечу, по своим братьям и сёстрам, по посту на страже Небес и по всей их красоте.
Но потом сильно пропахший плесенью владелец «магазина для взрослых» заметил, что она слоняется неподалеку, и любезно предложил ей комнату. Он, казалось, порядком удивился, когда она осталась жить там после первой ночи, но ей удалось продлить договор и, в итоге, сохранить его при разных владельцах магазина.
И следующие восемнадцать лет она сидела и смотрела на противоположную сторону улицы, наблюдая, как пыль скапливается на полках Магазина Старой и Редкой Книги Эзры Фелла.
Она не знала, кто или что такое Эзра Фелл, но она знала, что это было убежище Падшего ангела, который лишил ее милого дома, заменив его этим странным и непонятным новым миром.
Честно говоря, не все было плохо. Через пару десятков лет она стала чувствовать себя здесь чуть более привычно и успешно освоила большинство человеческих обычаев. Кофе был неожиданной благодатью, а шоколад – просто гениальным изобретением.
После одиннадцати лет наблюдений, Казариэль собралась с духом и зашла в книжный магазин.
Его уже обыскивала группа ее братьев и сестёр незадолго до ее понижения, и ни они, ни люди из фирмы-перевозчика не убрали за собой как следует, перед тем как уйти.
Несколько книг валялись на полу, и стул в глубине комнаты был опрокинут. Казариэль осторожно выбирала дорогу в этом беспорядке, вернула упавшие книги назад на их полки и автоматически подняла упавший стул. Она бросила взгляд вокруг себя, осматривая помещение.
Оно совсем не походило на то, как Казариэль представляла себе убежище почти-Падшего ангела. На самом деле, здесь было мирно. Почти по-ангельски.
Казариэль прошла по магазину и, поднявшись по лестнице в глубине, обнаружила комнату, где два стула были подвинуты к маленькому столику, заваленному книгами. Рядом стояли две чашки на блюдцах с полосами пыльного коричневого осадка внутри. Одна из книг была открыта, страницы замерли в ожидании.
Казариэль смотрела на эту обстановку и думала, как это странно, что Падшему ангелу понадобились две чашки. Она снова посмотрела на стул у другого края стола, наполовину отодвинутый, как будто кто-то отошёл ненадолго и так и не вернулся. У Азирафеля были гости?
Бывшая Херувим отогнала эти мысли и продолжила осматривать старый магазин, поднявшись на верхний этаж, где она нашла пыльную уборную и комнату с кроватью, которая выглядела так, будто на ней никто никогда не спал. Ну, может быть, не совсем никогда. У подушки был решительно помятый вид, и солнечные очки – теперь она знала, как это называется – лежали, забытые, в углу на не использовавшейся тумбочке.
Казариэль подошла ближе и, задумчиво потрогав гладкие пластиковые дужки, нахмурилась. Хотя за время своего пребывания на Земле она видела порядочно людей, носивших солнечные очки, она не ожидала, что Азирафель был одним из них.
Казариэль повернулась, чтобы уйти, и в этот момент ее взгляд упал на что-то темное на внутренней стороне двери. Она прикрыла ее сильнее и обнаружила черный пиджак, висевший на крючке. Снова нахмурившись, Казариэль осторожно сняла пиджак, почувствовав приятный на ощупь материал. Она приподняла его и сразу заметила, что он был слишком маленьким для коварного Падшего ангела. В следующий момент ей припомнился с поразительной ясностью образ демона Кроули, ожидавшего своей участи у дверей заброшенного арсенала, бесстрашно стоявшего там в своём темном костюме и солнечных очках.
Если бы Казариэль уже узнала, что такое пари, она поставила бы своё любимое копьё на то, что этот пиджак принадлежал змееглазому демону.
Но что он делал здесь? Это было жилище Падшего ангела. Она была в этом уверена. Казариэль посмотрела на пиджак в замешательстве. Это и очки… ее мысли снова вернулись к двум чашкам и двум стульям за столом.
Задкиэль объяснил ей перед ее назначением, что Архангелы уже не считали, что демон наложил заклятие на Азирафеля. Если бы тот в самом деле находился под властью демона, когда убивал своих братьев, он бы не Пал, потому что его душа все ещё была бы чиста. Это означало, что демон наверняка искусил его каким-то другим способом, или же просто его душа была чернее, чем кто-либо из них подозревал.
Осторожно повесив пиджак обратно на крючок, Казариэль вдруг подумала, что, может быть, ангел и демон пришли к какому-то… взаимопониманию. Если демон Кроули в самом деле спал в этой комнате в тот или иной момент, на что, похоже, указывали очки и пиджак, то разумеется, Азирафель бы заметил беззащитного демона, сопящего в его жилище. И все же… Азирафель не поразил его. Это было странно уже само по себе.
Или, может быть, все же не так уж и странно. Казариэль вспомнила, как охраняла демона, когда Самкиэль принуждал его сознаться: она помнила его крики слишком хорошо. Она тоже не особенно желала демону зла тогда, когда он был настолько беззащитен.
Понятие дружбы не было чуждым ангелам: Казариэль понимала его и даже называла некоторых своих коллег друзьями. Она знала, что мысль о том, что ангел и демон были кем-то кроме заклятых врагов, должна ужасать ее. Вместо этого, в душе она не могла заставить себя осудить их.
Ей вспомнились Небеса и выражение чистейшей ярости на лице Азирафеля, когда он входил в комнату, где держали демона. Она припомнила, как Падший вскоре Начало исчезал за углом арсенала, и как демон приник к нему под его оберегающим крылом.
Для ангела рискнуть Падением, чтобы спасти демона из рук Небес… между ними должно было быть то ещё согласие.
Казариэль пустыми глазами взглянула на пиджак, другой рукой все ещё держась за край двери. Она подумала о своих друзьях на Небесах: Нимониэль была, пожалуй, самой близкой, но Казариэль очень сомневалась, что, если бы ее схватили демоны Ада, ее подруга-Херувим пошла бы ей на выручку, если бы только ей не приказали прямо. Она думала, что даже Задкиэль не любил ее достаточно сильно, чтобы отдать такой приказ: вероятность потерять других ангелов была бы слишком высока.
А если бы поймали Нимониэль… Казариэль, конечно, горевала бы, но ей никогда бы даже в голову не пришло спасать ее в одиночку.
Какая бы дружба ни была между этими двумя – демоном и ангелом, теперь одинаково Падшими – это должно было быть… это должно было быть прекрасно. Так глубоко любить другое существо, переживать так полно то единственное чувство, которое их Отец всегда возводил во главу угла – она просто не могла поверить, что Он считал это чем-то плохим.
И, хотя она знала, что никто из ее коллег и начальства не согласился бы, она тоже не считала, что это плохо.
~~***~~
Наши дни
Казариэль рассеянно сделала глоток своего латте, смакуя сладкий шоколад. Насколько она могла судить пока что, ледяной шоколадный латте был лучшим изобретением человечества. Или он, или брюки. С тогами было трудновато в былые времена. Песок оказывался абсолютно везде, не говоря уже о проблемах с ветром.
Восемнадцать лет прошли, а Падший ангел и демон так и не вернулись в книжный магазин.
На данный момент Казариэль бы очень удивилась, если бы они вообще объявились. Она ожидала услышать хоть что-нибудь с Небес о месте нахождения беглецов к этому времени, но о них не было… ничего. Никаких следов нигде. Как будто они вовсе исчезли с лица земли. Но их также не было и на Небесах, и, предположительно, в Аду (Внизу не злорадствовали), так что Казариэль оставалась на Земле и следила за книжным магазином.
Ей уже не было так противно это задание. Она немного привыкла жить среди людей, и, хотя она все ещё очень скучала по Небесам, она больше не чувствовала себя здесь чужой. Чего бы ей хотелось, так это побольше посмотреть на мир – теперь, когда она в целом поняла, как в нем ориентироваться. За время своего дежурства у книжного магазина Казариэль никогда не уходила с территории, называемой здесь «Сохо».
Она знала, что этот Сохо был частью большой метрополии под названием «Лондон», а тот входил в регион, известный как «Англия». Но она летала над планетой достаточно часто, чтобы знать, что остров, на котором она находилась, был крошечным в сравнении с тем, что ещё оставалось увидеть. Если сохийцы изобрели ледяной латте и брюки, какие же чудеса создали все остальные?
Но Казариэль не дано было узнать. Ей следовало наблюдать за книжным магазином и задержать предателей, если они когда-либо появятся. Приказы на этот счёт были кристально ясны, и ей не нужно было, чтобы ее снова понизили. Казариэль зашла даже так далеко, что написала письмо Михаилу и послала его с одним из людей Гавриила, доставляющих вести на Небеса, объяснив, что теперь у неё есть опыт в этом деле и она считает, что беглецы не будут настолько глупы, чтобы вернуться в эти края, и кроме того, она полагает, что могла бы быть полезней в других местах, например, в поисках их на Земле. Михаил ответил месяц спустя одним словом из уст того же ангела, с которым она передала свою изначальную просьбу: «Нет».
С тех пор мнение Казариэль об Архангеле стало довольно недоброжелательным. Нет – решительно неоднозначным.
Казариэль продолжала размышлять о славном лидере Архангелов и о том, куда именно, по ее мнению, он мог засунуть свой ответ, когда почувствовала, что кто-то похлопал ее по плечу. Она подскочила на месте и подняла глаза; крылья в эфирном плане наполовину расправились, а рука инстинктивно скользнула к рукояти меча, которого не было уже почти два десятка лет.
Но это был лишь человек среднего возраста с добрым лицом и приветливой улыбкой. Он носил пасторский воротничок.
– Извините, я просто хотел спросить: вы не против, если я сяду с вами? – священник указал на стул напротив неё.
В «Сладкой Бессоннице» было несколько маленьких столиков, расположенных на тротуаре снаружи кафе, и, быстро оглядевшись вокруг, ангел поняла, что все места за ними были заняты. Казариэль удивленно моргнула: она не помнила, чтобы здесь было так людно, когда она садилась.
– Конечно, – ответила Казариэль, улыбнувшись мужчине. Единственным священнослужителем, которого она встречала до сих пор, был лысеющий проповедник пятнадцать лет назад, пытавшийся «спасти» ее от «лжи гедонистов» и «грешных манипуляторов», которые владели магазином литературы для взрослых. Она до сих пор пыталась понять, что это было.
– Тысяча благодарностей, – сказал пастор и сел напротив неё. Он сделал глоток своего кофе на вынос и одобрительно кивнул. – Я всегда считал, что кофе – один из величайших плюсов этого мира, – сказал он с ноткой нежности в голосе. – Что вы о нем думаете?
Казариэль пожала плечами и кивнула.
– Он мне нравится. Он определенно помогает лю… всем оставаться в хорошем настроении, – вовремя оборвав себя, Казариэль поправилась: она замечала, что люди обычно вели себя странно – извинялись и уходили – каждый раз, когда она называла их по их виду, и было ужасно сложно выследить их после.
Если священник и заметил ее оговорку, то не подал виду, вместо этого задумчиво посмотрев на свой кофе.
– Да, полагаю, так и есть, – сказал он, а затем перевёл взгляд на ангела и спокойно улыбнулся ей. – Так что же такая, как вы, делает в подобном месте, хм?
Казариэль быстро обдумала этот вопрос, пытаясь разобраться, что именно имел в виду священник. Люди иногда бывали ужасно неточны.
– Э-э, я здесь живу, – решила она, наконец, указав на кофейню у себя за спиной. – Над кафе.
Священник кивнул и, похоже, удовлетворился ее ответом, поэтому она решила, что, наверное, сказала все правильно; она запомнила это на будущее. Священник сделал ещё один глоток кофе и удовлетворенно помурлыкал себе под нос; Казариэль отпила своего латте и принялась соломинкой гонять кусочек льда вокруг края стакана.
– Мне кажется, вас что-то расстроило,– сказал священник, нарушив доброжелательное молчание. – Может быть, ваша работа?
Казариэль коротко и нервно усмехнулась, хотя веселого тут было мало: если это было очевидно человеческому священнику, наверняка Михаил и Задкиэль заметили это моментально.
– Я люблю свою работу, – сказала она, хотя ее голос мог бы звучать и с большим энтузиазмом.
Священник наклонил голову и улыбнулся по-отечески.
– Я так и подозревал. Вы же понимаете, что это совершенно нормально – испытывать… неоднозначные чувства к своей работе?
Казариэль покачала головой.
– Не к такой работе. Она очень важна.
– Уверен, это так, – мягко сказал священник, глянув мимоходом на книжный магазин. Казариэль проследила за его взглядом.
– Э-э, – пробормотала она и, сделав чересчур быстрый глоток латте, поперхнулась холодным напитком.
– Вы знаете, – сказал священник, когда она оправилась. – Бывает, когда работа давит на меня слишком сильно, я люблю сходить на рыбалку.
Казариэль хлопнула ресницами и отодвинула от себя латте на несколько дюймов – туда, где он меньше ее соблазнял.
– Но вы же духовное лицо! – возразила она. – Дело Господа самое важное.
Священник улыбнулся ей.
– Ну, да, но даже Бог немного устаёт делать одно и то же день ото дня, вам не кажется? И я считаю, что рыбалка – это отличный способ… посмотреть на все Сущее с другой точки зрения. Вы когда-нибудь ездили на рыбалку?
Казариэль покачала головой.
– Я никогда не выезжала из… э-э… Лондона, – сказала она, вспомнив, как странно люди на нее смотрели, когда она объясняла, что за восемнадцать лет ни разу не ступала за пределы Сохо.
Священник кивнул понимающе.
– Это замечательное занятие. Или я бы посоветовал вам просто поехать в путешествие, выбраться из города. Свежий воздух творит с людьми чудеса. Я лично посоветовал бы Кентербери или Дувр – это чудесный уголок страны.
Казариэль уцепилась за незнакомые названия с внезапной тоской.
– Кентербери, – повторила она. – А что там?
Священник улыбнулся и устроился на стуле поудобнее.
– Ну, – начал он тоном человека, который знает о Кентербери все, что можно, но не хочет слишком перегружать собеседника сразу. – Там есть чудесный собор, для начала. Человечество поистине превосходит себя иногда. Исторически это всегда был глубоко духовный город. А в Дувре есть прекрасные белые клиффы, если мне позволительно самому так сказать.
Священник слегка покраснел, но Казариэль была слишком поглощена наблюдением за магазином и не заметила этого.
– И это очень недалеко, – убедительно продолжал священник. – Вы можете съездить туда и обратно за день. И я уверен, после этого жизнь покажется вам гораздо лучше. Здорово увидеть мир самому и вблизи: наблюдать издалека совсем не весело.
Казариэль поймала себя на том, что кивает, и снова посмотрела на священника. Он был прав, осознала она, и мысль о том, чтобы взять выходной и заняться тем, чем ей хочется, была очень соблазнительна. Но чувство долга все равно не давало ей покоя. Задкиэль и через него Иофиил и Михаил, а через них – ее Отец – велели ей сторожить книжный магазин, и, стало быть, она будет сторожить.
Священник, должно быть, заметил ее колебания, потому что он наклонился вперёд и успокаивающе похлопал ее по руке.
– Послушайте, если вы хотите поехать, как насчёт того, чтобы я остался? Уверен, я смогу приглядеть здесь за всем до тех пор, пока вы не вернётесь – даю вам слово, – священник показал на свой пасторский воротничок и ободряюще улыбнулся.
Казариэль посмотрела на открытое, честное лицо священника, и ее сердце наполнилось надеждой. Хотя ее Отец, похоже, оставил Небеса большей частью без присмотра, ходили слухи, что Он проводит время на Земле, среди Своих творений. Поэтому ей казалось очень вероятным, что этот человеческий священник, быть может, понимает Его желания лучше, чем она. Кроме того, последовав советам священника, она может порадовать Его, а ей нужна была любая помощь, чтобы вернуть Его расположение и, желательно, снова стать Херувимом.
– Ох, вы уверены?
Священник улыбнулся.
– Я точно знаю, что, в итоге, это окажется к лучшему.
Казариэль улыбнулась ему, уже задумываясь о маршруте полёта до этого «Кентербери» и думая, что ни Задкиэлю, ни Иофиилу, ни Михаилу, ни кому-либо ещё не нужно об этом знать.
– Погода в Кентербери завтра ожидается прекрасная, – мягко сказал священник, и на другом конце страны несколько удивленных синоптиков захлопали глазами на свои приборы, не понимая, куда делась гроза, шедшая в их сторону.
– Завтра… – выдохнула Казариэль. – Звучит здорово.
Все равно, какова вероятность, что Падший ангел и его демонический спутник вернутся именно в этот день? Все будет хорошо.
– Спасибо вам, – сказала Казариэль священнику, который поднялся, взяв с собой свой недопитый кофе.
– Рад помочь, – ответил он бодро и похлопал ее по плечу. – Вы хорошо поработали.
Казариэль могла бы подумать, что это замечание прозвучало не к месту, если бы не была так поглощена своими мыслями.
А потом священник ушёл. Через минуту Казариэль вернулась в кофейню, намереваясь найти кого-нибудь, кто знал бы, где находится Кентербери.
Она покинула город на следующее утро, направляясь на юго-восток и по чистой случайности все больше удаляясь от места, где демон с почти белыми крыльями и умирающий человек распевали “Queen” по дороге в Сохо – громко и очень фальшиво – в машине, которая пахла кошками и травяным чаем.
Для них это будет последний хороший день Азирафеля; для Казариэль он станет первым.
— Холмс, я не понял – их наказали или наградили?!
Мы стояли у дальней стены актового зала, с трибуны которого только что огласили приговор. Мой вопрос был резонным – сидевшие на первом ряду подсудимые вели себя как-то странно – повскакивали с мест, бросились обнимать друг друга, прыгать и вопить. Конечно, я не понимал и половины выкрикиваемых ими слов, но для выражения горя вопли звучали слишком уж радостно. Да и лица…
— И то, и другое, — посмеиваясь, ответил мне майор Пронин. Он проспал два часа и выглядел бодрячком, вот что значит молодость. – Обычным порядком им пришлось бы ждать своей очереди еще не менее четырех, а то и пяти лет, а так окажутся на легендарной стройке века уже через год, если не раньше. Не было бы чести, да нечестье помогло! Год, правда, будет у них напряженным – им придется освоить ускоренным курсом учебную программу шести семестров, не можем же мы отправить героям-строителям недоучек! Так что пускай радуются, пока могут.
— Полный курс обучения, да, и пусть еще будут благодарны, что я им и аспирантуру туда не приплюсовала. Но по две несмежные рабочие специальности каждая — освоят, никуда не денутся, — добавила подошедшая Анастасияниколаевна. — Там не нужны элитные жены, там нужны подруги-соратницы, настоящие профессионалки своего дела – в первую очередь учителя, медсестры, инженеры, токари, фрезеровщицы, а уж потом… Так что не сомневайтесь, это и наказание тоже. Товарищ майор, вы останетесь на зачет? У второго курса через полчаса как раз начнется прелюдия.
— Кто ж от такого откажется? – улыбка майора Пронина стала шире, а я опять потерял нить беседы.
— Тогда проводите джентльменов ко мне, я скоро, только гвардейцев встречу и распределю по аудиториям.
И она заторопилась к арке, через которую с улицы Плеханова уже втягивалась на территорию института, чеканя шаг и посверкивая золотом эполет, беломундирная гусеница во главе с бравым усачом.
— Гвардейцы? – переспросил я майора Пронина, когда мы уже почти дошли до двухэтажного флигеля, в котором жила часть преподавателей.
— Ну да, гвардейский экипаж под предводительством кавторанга великого красного князя Кирилла Владимировича, в порядке шефской помощи, — скороговоркой выпалил товарищ майор, явно стремясь быстрее от нас отделаться. – Вот тут, на втором этаже, у нее всегда открыто, а я побежал, а то они там всех отличниц сейчас расхватают!
И он бегом бросился обратно, а я наконец-то понял, почему лицо усатого офицера показалось мне смутно знакомым.
***
«Kazhdyj komsomоlec i kazhdaja komsomolka оbjazany udovletvorjatj seksualjnye potrebnosti drug druga po pervomu trebovaniju I predjavleniju komsomolskogo bileta»
Плакат был старый и пожелтевший от времени, с обтрепанными краями. Я не мог сделать вид, что не понял его содержания — внизу некий доброхот прикрепил вполне современного вида распечатку переводов на несколько наиболее популярных языков. Увы, английский среди них был чуть ли не первым. Смотреть на плакат оказалось… хм… трудно.
Но то, что украшало остальные стены, было куда откровеннее. И нагляднее. Так что оставалось смотреть на плакат.
— Это была чистейшей воды глупость, так называемые « временные перегибы на местах», — усмехнулась Анастасияниколаевна, разливая по бокалам темное вино. Конечно же, она заметила, куда устремлен мой взгляд. – Я его храню именно как символ издержек переходного периода. Надо же было как-то ломать сложившиеся стереотипы, и этот путь тогда казался не самым скверным – бороться с самой возможностью сексуальной эксплуатации полной открытостью и доступностью примитивного секса как такового. Когда же самые насущные потребности были удовлетворены – очень быстро стало понятным, что дилетантизму нет места и в этой сфере. Как, впрочем, и везде.
Холмс почти утонул в огромном кресле, его темно-пурпурная крылатка в полумраке сливалась с черной кожей обивки, подчеркивая белизну непроницаемого лица и тонких аристократических пальцев, сцепленных под подбородком. Пламя свечей дрожало в его глазах, в уголках губ пряталась легкая понимающая улыбка, взгляд неотрывно следовал за нашей гостеприимной хозяйкой. Анастасияниколаевна ходила по комнате, разливала вино, зажигала свечи, шелковый синий халат ее шуршал при каждом движении, а я все никак не мог решить, что будет более бестактным с моей стороны: залпом выпить предложенное вино, раскланяться и уйти – или остаться, понимая, что я тут лишний? Ведь понятно же, что вовсе не для лысого мертвого ветерана с протезом вместо правой руки эти свечи, это вино и этот струящийся синий шелк.
— Вы обратили внимание, что у нас нет кварталов красных фонарей и стрип-баров? Даже кабаре – и то не прижились. Не потому, что запрещено. Нет потребности. Наши выпускницы, конечно, элита, за честь взять их в жены или хотя бы временные подруги борются лучшие мужчины страны, но основы тантрического секса преподают во всех учебных заведениях, и не довести партнера до высшего пика может разве что какая-нибудь полуграмотная деревенщина. Причем деревенщина, не желающая ничему учиться, ибо наши лучшие кадры преподают и в провинции. Есть раб-факи и вечерние секс-курсы, чтобы рабочая молодежь могла обучаться без отрыва от производства. Ежегодно проводятся всесоюзные чемпионаты по акробатическому и воздушному пилону, танцам живота и гоу-гоу, к нам приезжают учиться из Турции и Эмиратов. Впрочем, акробатика – это для молодежи. Вы же джентльмены старой закалки и, надеюсь, предпочитаете неторопливые удовольствия?
Ее рука скользнула на плечо Холмса пугливым бледным зверьком и замерла там, осваиваясь. Тронула пальцем волосы, погладила мочку уха. Холмс чуть отклонил голову и глубоко вздохнул. Ну вот теперь мне точно пора.
Я встал, отставив так и не пригубленный бокал
— Джон, останьтесь, — сказала она негромко, не поворачивая головы. – Боже мой, глупый мальчишка с фальшивыми усами, вы совершенно не понимаете намеков. Мне что – умолять?
И я остался.
***
— Вы знали, что они ее убьют? – спросил я, когда под утро мы с Холмсом вышли покурить на маленький полукруглый балкончик. Небо на юго-востоке отливало сиреневым, но на аллеях институтского городка царила ночь, забрызганная частыми рыжими кляксами фонарей. Одуряюще пахло прелой листвой. Кричали чайки, пронзительно и надрывно. Одинокий дворник-татарин шаркал метлой по брусчатке.
Холмс вздохнул.
— Скажем так – я не исключал такую возможность. Ладно, не спорю — очень высокую вероятность. Есть люди, которые буквально напрашиваются на то, чтобы быть убитыми.
Некоторое время мы молча курили. Колокола одного из ближайших соборов начали радостный перезвон, призывая прихожан к первой утренней службе. Им откликнулся маленький колокол студенческой капеллы на территории института. Чайки прекратили ссориться. Я спросил:
— Вы не боитесь, Холмс?
— Я боюсь таких, как Алиса, вернее – их теорий, — мой друг ответил слишком быстро. И не на тот вопрос, который я подразумевал. – Эту дрянь нельзя было тащить в Лондон, она оказалась бы слишком привлекательной для слишком многих а нам и фашизма хватает.
Дворник завернул за угол флигеля, шарканья метлы стало почти неслышно за колокольным звоном.
— Я про другое, Холмс. Вас не пугает, что из-за нашей провокации тринадцать девушек стали убийцами? Если они хорошие девушки, это их сломает, а если такие как Алиса, то мне даже страшно представить, чем все это может обернуться. Не родили ли мы с вами сегодня тринадцать новых алис?
Холмс выколотил трубку о перила. Вздохнул.
— Я им почти что завидую, этим девушкам и их умению быть счастливыми от собственной нужности. Вы подходите к ним с британскими мерками, Ватсон, а это неверно. Эти девушки будут жить в чудовищных условиях, которые британские правозащитники сочли бы неприемлемыми даже для самых закоренелых преступников, они будут работать как каторжные по шестнадцать часов в сутки и без выходных – и они счастливы. Потому что будут полезны другим. Не думаю, что Алиса, получи она такое же наказание, была бы так же счастлива. И. заметьте, изначально все про нее зная, они ее не убивали, то есть мстить за подругу не собирались. Просто приняли к сведению и стали более осторожны. Они убили ее, узнав, что она улетает с нами, вот что оказалось истинной провокацией, а вовсе не моя выдумка. Они убили ее не из мести, а чтобы защитить ничего не подозревающих нас. Ведь Алиса, которой один раз уже сошло с рук убийство, и дальше продолжила бы использовать те же методы. Меня пугает эта страна, в которой каждый может оказаться судом присяжных и палачом в одном лице – если сочтет это нужным, не себе, нет, другим, может быть даже совершенно ему не знакомым. Вот ведь в чем ужас, правда?
Мы опять помолчали. Мелкий осенний дождь шелестел листьями, а я и не заметил, когда он начался. Колокола стихли. Я спросил:
— Вы полагаете, это… поможет?
Холмс в ответ промолчал. И его молчание было куда красноречивее любых слов. Он тоже не был уверен.
— Мальчики, вы меня совсем заморозите. Если устали, так и скажите. А если действительно просто хотите курить – ну так курите в комнате, я не против.
И мы вернулись. Никогда не мог отказать женщине.
Особенно если она ни о чем не просит.
***
Я покинул нашу гостеприимную хозяйку по-французски, когда еще не совсем рассвело. В сентябре светает поздно, а тут к тому же небо сплошь затянули низкие тучи, мелкий дождь, начавшийся еще ночью, так и шел себе неторопливо, не стихая и не усиливаясь, напоминая родной Ист-энд. Это оказалось отнюдь не лишней удачей: торопливо идущий человек с опущенной головой не удивляет никого, если на улице дождь. А что он еще и прикрывает рот правой ладонью – ну так мало ли, может, у него зубы болят? Бдительная консьержка на вахте женского кампуса, похоже, именно так и подумала, прокричав мне вслед на ломаном английском что-то о шалфее и гидрокарбонате натрия.
Я поднялся по лестнице и осторожно прошел в свою спальню, стараясь не звякнуть металлическими пальцами о ручку двери – перчатку я где-то потерял. Достал из саквояжа тюбик театрального клея и пошел в душевую, к большому зеркалу.
Но у зеркала уже стоял Холмс, полностью одетый и с волосами хотя и мокрыми, но аккуратно расчесанными. Это суеверие, что такие как он не отражаются в зеркалах. Еще как отражаются, смею вас уверить. Вот и сейчас он довольно хмуро рассматривал ссадину на шее, подозрительно напоминавшую след от зубов. Острых таких зубов, в двух местах прокусивших кожу до крови.
Увидев меня, мой друг почему-то смутился и резко поднял воротник плаща. Но шаг в сторону все-таки сделал. Пришлось втискиваться, устроившись между ним и электрической сушилкой для рук – не хотелось бы криво приклеить оторванный ночью ус.
Боже, какая женщина…
— Холмс, — напомнил я, прижимая усы пальцем в ожидании, пока схватится клей, — это мое зеркало. И моя душевая. Что вы тут делаете?
— У вас свет расположен удобнее, — пожал он плечами, улыбаясь кривовато. Но не ушел. Стоял, смотрел на меня через зеркало и молчал. Я убедился, что клей подсох, аккуратно расчесал усы маленькой щеточкой. Ну вот, пожалуй, даже лучше чем были.
— Знаете что, Ватсон… — заговорил вдруг Холмс как-то не очень уверенно. — Я тут подумал… О ваших «Записках». Надеюсь, вы понимаете, что некоторые обстоятельства нашей поездки не стоит предавать достоянию широкой общественности?
— Конечно, Холмс! – я моргнул.
— Вот и отлично.
Он вздохнул с видимым облегчением и покинул мою душевую. Я же смотрел ему вслед в некотором сомнении. Почему-то я был не вполне уверен, что сейчас он имел в виду пропавшую марсианскую принцессу.
***
— Зовите меня Анастасией! – заявила мисс Хадсон мрачно, когда мы садились в электропоезд на Московском вокзале. Надеюсь, мне удалось не вздрогнуть.
6. Смотритель
Гикси пришел в себя и ещё не открывая глаз понял, что его куда-то везут. Деловито ворчала утроба вагона, ароматы брожения щекотали волоски в ноздрях, гулко ухали поршненоги, вращая роговые роторы колес. Звуки были привычным фоном жизни в движущихся поездах — только вот вагон, который Гикси по запаху точно определил как свой, должен был сейчас спать в своем тупичке, как делал это уже много лет.
Ан нет! Колесные пары ритмично выстукивали путевую песенку, и вагон качался с боку на бок, вторя изгибам пути. В знакомое плетение звуков порой встраивались гулкие стоны, и тогда вагон судорожно вздрагивал, словно больное животное. Это было неправильным, и Гикси рискнул приоткрыть глаза.
Внутренности вагона сказочным образом изменились. Лозы древоцветов безжизненно свешивались с искажённых стен, которые бугрились вздутиями рёбер жёсткости, способными выдерживать немалые нагрузки. Пол устилал ковер облетевшей листвы. Окна изменили свои пропорции, превратившись в едва пропускавшие свет горизонтальные и вертикальные щели. Передняя стенка вагона сильно сдвинулась внутрь, и вместо лёгких лепестков цветодвери расположенный в её центре выход наружу стерёг массивный округлый люк с кольцом задрайки. Крыша в паре мест выгибалась округлыми полупрозрачными сводами, под которыми из пола выросли ограждённые постаменты с рычагами управления. В тенях под сводами скрывались продолговатые конструкции непривычных очертаний, сквозь прорези в куполах выпроставшие наружу хищные жала хоботков.
Вагон двигался необычайно быстро. Стук колес в колеях всё более учащался, приближаясь по темпу к раскатам барабанной дроби. Тряска делалась всё сильнее, и Гикси порой казалось, что вагон вот-вот сойдёт с колеи, но этого не происходило, несмотря на ощутимо крутые повороты пути, которые вагон проходил без снижения скорости. Чередование правых и левых поворотов, интервалы между ними, длительность прохождения прямых участков с поправкой на примерную скорость вагона — всё это позволило Гикси представить себе, в какой части Ветви он сейчас находится.
Вагон находился на полпути к Лекорейси, причём совершенно безумным образом двигался навстречу поезду, который, судя по сгущающимся снаружи сумеркам, уже вышел с узловой станции и теперь стремительно сокращал оставшееся между ними расстояние.
Сам Гикси лицом вниз лежал на полу посреди вагона в ворохе мёртвой листвы. Руки и ноги его были спутаны небрежно намотанной на лодыжки и запястья лианой. Его похитителями явно были всё те же чужаки, хотя ни одного из них внутри вагона сейчас не было, — тот, кто его связывал, легкомысленно оставил на свободе цепкий хвост смотрителя, чего бы никогда не сделал ни один местный — впрочем, любые формы насилия были глубоко чужды обитателям Древомира. Спустя несколько мгновений Гикси был свободен и усиленно растирал онемевшие конечности.
Обзор сквозь щели в стенах был ограниченным, и смотрителю удалось рассмотреть лишь быстро проносящиеся мимо смутные массы листвы на меньших ветвях, подсвеченные последними лучами ушедшего за горизонт солнца и отражённым светом наводнявших пространство вокруг Древомира спутников, большая часть которых являлась продолжением Древа в ближнем космосе. Врывающийся в вагон сквозь щелевидные окна ветер топорщил шерсть на теле Гикси, и его шум, наложившись на перестук колес, позволил чужакам застать его врасплох и на этот раз.
— Я вижу, что вы пришли в себя, смотритель, — раздалось у него за спиной, и Гикси едва не подпрыгнул от неожиданности.
Высокий чужак стоял совсем рядом. Капюшон его плаща был откинут, позволив гриве огненно-рыжих волос рассыпаться по плечам. Ярко-зеленые глаза задумчиво изучали смотрителя. Треугольное лицо имело странно притягательные очертания, что несколько озадачило Гикси, который хоть и не был ксенофобом, но в прошлом всегда отчетливо ощущал чуждость внешнего вида и пропорций пришельцев с других звёзд.
Запах, понял он наконец. От пришельца исходил приятный будоражащий аромат, странно располагающий к общению с обладателем столь изысканного запаха. Подсознание Гикси уже записало пришельца в число своих друзей и было готово к сотрудничеству и подчинению, раболепно ожидая распоряжений и команд. Однако разум смотрителя наблюдал за незваным гостем отстраненно, не обращая внимания на совершенно физиологический восторг, наполнивший его тело.
— Мое имя Эльжбета, — сказал пришелец приятно глубоким голосом, исходившим, впрочем, не с губ говорившего.
Гикси не видел причины не представиться в ответ.
— А вы не так уж и просты, мастер, — заметил пришелец. От его пристального взгляда не ускользнула реакция Гикси — и реакция эта, по всему видимо, сильно отличалась от той, которую пришелец ожидал лицезреть. — Впрочем, по тому, как быстро вы очнулись, следовало бы предполагать подобную реакцию. Сновидец, а? Бывший Сновидец?..
— Что происходит? — спросил Гикси, проигнорировав вопрос.
За спиной пришельца ему был виден приоткрытый люк в головной части вагона, за которым неожиданно обнаружилось ещё одно помещение. Всё его пространство заполняли светящиеся мягким светом экраны, перед которыми, пристально изучая изображения на них, замер второй пришелец. Часть экранов показывало бешено несущийся навстречу путь. Его параллельные желоба влажно поблескивали в свете головного прожектора выделившейся смазкой — Ветвь готовилась к прохождению поезда из Лекорейси, смачивая своим соком подсохшую за день колею.
— Вам ни к чему знать всех подробностей, смотритель, — сказал пришелец. — От вас нам нужно одно. Сотрудничество.
— В прошлый раз это было мало похоже на сотрудничество, — оскалился Гикси. Пришелец вежливо улыбнулся ему в ответ.
— Не было времени на торги, мастер. Нам нужен был ваш вагон и немного времени на то, чтобы привести его в соответствие с нашими планами.
— Должно быть, мне будет сложно постичь ваши цели, — Гикси демонстративно обвёл взглядом преображённый интерьер бывшего вагона. Следовало бы начать называть его локомотивом, пожалуй, подумал он про себя. Но как им удалось это, как?!
— Вам совершенно не обязательно знать больше того, что вам знать необходимо. Вы владеете навыками стрелочника? От вашего ответа будет напрямую зависеть, сможете ли вы быть нам полезным.
Помедлив, Гикси кивнул.
— Вот и хорошо, — удовлетворенно кивнул пришелец. — Скоро вам предоставится случай продемонстрировать нам ваши умения. Не хотелось бы разочароваться в вас, мастер. Мы способны справиться с задачей и сами, но помощь профессионала нам не помешает. Так мы сэкономим время. Вы же будете вознаграждены.
Пришелец безбоязненно повернулся к Гикси спиной и шагнул в дверной проем. На пороге он обернулся.
— Когда начнется шум, держитесь за что-нибудь покрепче и не высовывайтесь наружу.
Дверь закрылась, задрайка крутнулась до упора.
И только потом Гикси наконец сообразил, что пришелец был самкой вида двуногих, приходившихся его расе дальними родственниками и населявших вместе с предками Гикси один маленький мир на самой заре Галактической эпохи.
В глубокой задумчивости Гикси глядел на закрывшуюся дверь. Шорох в палой листве привлек его внимание. Крошечная ящерка пробиралась по россыпи увядших листьев. Молниеносным движением Гикси сцапал изящное животное, клацнув зубами, откусил ему голову и принялся неторопливо жевать терпкую горечь. Скоро картины недавнего прошлого, свидетелем которому сам он быть не мог, заполнили его разум.
Все оказалось даже интереснее, чем он только мог предположить.