Проклятые принцессы еще некоторое время всплывали при дворе – то в виде завуалированных оскорбительных шуток над принцем-консортом, то вполне материально: однажды они украсили залу за обедом, развешенные точно напротив кресла Ригальдо, будто намекая ему, что он потерял. Это был еще не самый жестокий выпад: перед ним до сих пор с завидным постоянством «по ошибке» ставили дымящийся кровяной суп, от одного вида которого ему становилось плохо, и это знали все повара.
Исли очень серьезно поговорил со своим ближним кругом, и принцессы исчезли. Шутки как отрезало, травля улеглась.
Исли был рад. Приближались теплые дни, и он ждал их с нетерпением, не признаваясь даже себе, как же ему обрыдли эти тоскливые болота, вечный холод, борьба за власть, суеверия и несчастливый брак. И все-таки оказался не готов к тому, как стремительно в его новые земли ворвется весна – будто захватчик.
Несколько дней лило, снег облезал с башен и крыш с капелью, солдаты скалывали намерзший лед, на голых деревьях орали черные грачи, а на кухню ведрами доставляли рыб. По внутреннему двору растеклась огромная лужа, через которую ходили по мосткам. В ней отражалось серое облачное небо с голубыми проплешинами, и в этих проплешинах трепетал вестфларский флаг, на котором жеребец и химера были обращены мордами друг к другу.
Когда небо затянули бесконечные птичьи стаи, болота превратились в сплошные моря. Талые воды напитали мох, теперь в него ничего не стоило провалиться даже там, где, казалось бы, раньше было относительно безопасно. Внезапно зазеленел ольшаник, издающий густой, медовый запах, кочки закудрявились пушицей, болотные лужи проросли осокой и росянкой, белыми цветами пошел мирт. Спать ночью было невозможно: в открытые окна с великих болот летело токование тетеревов, тысячами орали кулики.
Исли как-то вежливо спросил у Ригальдо, как в этих краях устраивают охоту на птиц. Тот посмотрел на него, как на деревенского дурака, пожал плечами: «Охотьтесь, если не терпится утонуть». В тот же день доложили: молодой лорд, хваставший, что добудет к весеннему турниру серую цаплю, ушел в трясину вместе с конем – под ними провалился настил «западного тракта», и слуги ничем не смогли им помочь. Ригальдо кинул многозначительный взгляд на Исли, будто говоря: «Я предупреждал!» Это не укрылось от придворных, и снова потянулись злоязыкие сплетни. Кто-то повесил в галерее кота, которого Ригальдо прикармливал зимой. Исли только вздохнул: его супруг, как никто, умел наживать себе врагов.
Конец поста ознаменовался магистерской службой в городском соборе, огромной праздничной ярмаркой и – восторг – долгожданным турниром, на который собрались гости, как только немного подсохли болотные хляби. Ни воины Исли, ни норфларцы сто лет не помнили такой радости. При прежнем короле турниров не устраивали, а люди с островов уже и забыли, каково это – участвовать на ристалище для победы и веселья, а не ради смертоубийства. К назначенному дню место состязания на поляне обнесли веревками, за которыми натянули шатры, построили деревянные ложи для зрителей.
Ригальдо от всего этого немного оживился, хотя Исли подозревал, что кота он не собирался прощать никому. С королевской трибуны было отлично видно, как воины понемногу «расходятся»: ловят кольца, сбивают венки и рубят на скаку яблоки на пиках. Но настоящий шквал восторга вызвали конные копейщики, особенно, когда кто-нибудь вылетал из седла, и схватка на двуручных топорах. Исли поглядывал время от времени на своего супруга: тот ерзал в кресле и щурил глаза. Было тепло и томно, солнечный свет пригревал даже сквозь натянутый полог, Ригальдо сжимал ручки кресла, жадно наблюдая за состязаниями, и Исли думал: может, сегодня попробовать аккуратно осадить эту крепость. Хотя бы просто посидеть с ним где-нибудь вечером, невинно обсудить турнир.
Зря он, конечно, радовался. Грянуло с той стороны, с которой не ждали.
Герольд объявил, что победитель обоих состязаний, лорд Ульрик, девиз такой, щит такой, выиграл право назвать королеву турнира. Лорд Ульрик, вымотанный, но довольный, конечно, назвал свою высокородную невесту, подвезя ей подобранный платок. Норфларская дворянка была красивой – белокожей, златокудрой и синеглазой, и умела кротко улыбаться. И с этой кроткой улыбкой она что-то завернула в платок и швырнула его обратно, злорадно объявив, что не достойна и что лучше бы вручить платок первой даме королевства.
«Ой-ой, – подумал Исли. – Ой-ой».
Лорд Ульрик, которого, видимо, слишком часто сегодня лупили по железному ведру на голове, развернулся и, безмятежно лыбясь, поехал к королевской трибуне.
– Что это он? – задумчиво сказал сидевший в стороне Антейн. – Ах, вот оно что!
Дурак в доспехах подъехал и поклонился, а потом радостно объявил, что он здесь только волею пославшей его дамы. И протянул Ригальдо снизу злополучный платок, в который был замотан букет из перьев серой цапли.
Норфларская дворянка холодно улыбнулась. Исли припомнил: вроде бы у нее когда-то была «сгинувшая на болоте» сестра.
Ригальдо побледнел, потом покраснел. И с вызовом сказал, что только волей обстоятельств не принимает участия в сегодняшнем состязании и что, если бы ему дали оружие, он спустился бы вниз и всем показал.
На это с дамской ложи кто-то крикнул, что с удовольствием одолжит его высочеству иголку, поскольку состязания между благородными дамами пристойнее всего проводить в рукоделии.
Выскочил распорядитель турнира и заявил, что по старинной традиции «острый язык» благородной дамы – одно из неназываемых состязаний турнира. Когда воины устают драться, молодые леди принимаются высмеивать их и друг друга.
– Оставьте их, – негромко сказал Исли. – Не отвечайте, будьте выше этого. Не будете же вы воевать с женщинами.
Ригальдо вконец обиделся. До вечера он не произнес ни одного слова, а в замке на пиру в честь праздника принялся надираться вином, как не в себе.