Лорд Ульрик угощал свою невесту сладкими винными фигами. Зачерпывал погуще и протягивал на деревянной ложке. Невеста жмурилась, как кошка, облизывалась и просила еще. Исли ее понимал: вся местная кухня традиционно была кислой, а тут настоящие сласти, да прямо с королевского стола. Они и стоили по-королевски: с бортным делом в болотах не задалось, и мед привозили издалека, как и обморочно дорогой южный инжир, и миндаль, и имбирь, и заморский сахар.
Гости на пиру жрали так, как будто завтра конец света. Баранину, говядину и свинину, ветчину с перцем, поросят в ягодном соусе, телячьи ножки с хреном и горчицей, паштеты, грудинку, окорока, зажаренных до хруста окуней, гусей, фаршированных грибами и кашей, хрустящих цыплят в тесте, обильно запивали вином, заедали мочеными ягодами и кислой капустой…
Исли наблюдал с тронного места за вассалами, лениво жуя кусок сладкого сырного пирога и кивками отвечая на тосты. Долгий пост давал о себе знать: взбудораженные турниром дворяне кутили вовсю. С каждой переменой блюд и каждым опорожненным кувшином гости вели себя все горячее. Вот коренной вестфьордец не юных лет весьма куртуазно ухаживал за сосватанной ему норфларкой, рядом другой без всякого сватовства тискал вдову, а третий, презрев их всех, сполз со скамьи и задушевно обнимался с собакой. Неспешные танцы со свечами сменила легкомысленная песенка. Музыканты наяривали на своих инструментах, как могли. В залу запустили канатоходцев и акробатов.
Пирог был отличным, виночерпий тоже расстарался – достал любимое крепленое вино короля. Вот только с соседом Исли не повезло. Он посмотрел на своего законного супруга.
Ригальдо сидел, далеко отодвинувшись от стола, небрежно возложив ноги на деревянную перекладину. Перед ним сиротливо стояли нетронутые блюда. Опять ничего толком не жрал и демонстративно воротил нос. То ли до сих пор обижался за турнир, то ли пренебрегал развлечениями узурпаторов. Исли задумчиво оглядел его ноги и кивнул:
– А почему тогда не на стол?
– А мне, может, хочется так, – задиристо ответил Ригальдо. – Ноги на стол – это для меня слишком по-вестфьордски. Но если вы хотите привнести и этот обычай, мой король, я не удивлюсь, когда он будет с восторгом принят вашими новыми подданными. Новый этикет вестфларского королевства, разрешающий гостям оскорблять, убивать и насиловать хозяев…
Щеки у него раскраснелись, и Исли подумал: да он пьян. Все это время слуга с кувшином исправно подходил к принцу, наполнял по первому требованию полный кубок. Еще начнет бузить, и что тогда с ним прикажете делать? Исли огляделся, чтобы проверить, много ли народу пялится на королевскую чету, и случайно напоролся на совершенно трезвый взгляд Антейна. Впрочем, тот тут же потупился, толкнул соседа локтем, и они рассмеялись.
Слуга, забиравший грязную посуду, вдруг кашлянул, как будто ему в горло что-то попало. Исли обернулся и обнаружил, что Ригальдо как-то разжился огромным столовым ножом для резки мяса и преспокойно вертит его в руках. Стража за спиной Исли одномоментно напряглась, но ничего не делала, ожидая какого-нибудь знака.
– Я все время думаю: ну ладно, ваши пришлые жеребцы. Но норфларцы меня поражают. Они так удивительно слепо любили моего отца, – задумчиво сказал Ригальдо. – А после его смерти так же преданно его ненавидят. Все, даже эта курица на турнире, надо же…
– Ее сестра пропала в окрестностях замка. Ваш отец…
– Да, знаю, – Ригальдо чиркнул ножом по столешнице, оставив глубокую царапину. И спросил невпопад: – А вы слыхали, что служанки в замке больше не видят ангелов?..
«Совсем пьян», – подумал Исли. Ригальдо продолжал кромсать стол, не замечая, что привлекает этим внимание.
– К чему вы это?
– Да так, ни к чему, – мальчишка наклонил к плечу голову, любуясь изъянами, которые оставил на дереве. – Просто невеста лорда Ульрика славится своей набожностью. Еще год назад она тоже разок видела во сне ангела, представляете? Мне рассказывал отец. По счастливой случайности он как раз тогда останавливался в ее родовом замке.
Он потрогал лезвие и, конечно, порезался. На большом пальце набухла тяжелая капля. Ригальдо бездумно сунул палец в рот и сосредоточенно сказал, не прекращая его посасывать:
– Думаю, что после свадьбы Ульрика ожидает неприятный сюрприз. Если, конечно, невеста не подложит под себя сырую говядину.
Он странно засмеялся, и Исли решительно отобрал у него нож. Ригальдо фыркнул и поманил слугу:
– Эй, ты, вина мне.
– Больше не пей, – предупредил Исли. – Дурным делаешься.
Слуга его не услышал, а мальчишка проигнорировал. Он принял полный кубок и сделал глоток. И сморщился:
– Фу, что это? Какой странный вкус.
– Это брендуайн, – терпеливо сказал Исли. – Его изобрели монахи. Особый способ готовить необыкновенно крепкое вино, чтобы оно не портилось, пока его везут с восточного побережья…
– Мне нравится, – сказал Ригальдо и сделал еще глоток. Исли прикрыл кубок ладонью:
– Я же сказал, что с тебя хватит.
Он кивнул слуге, и тот, не мешкая, забрал из рук принца вино. Ригальдо колюче уставился на Исли. А потом очень медленно откинулся на спинку кресла и возложил ноги в сапожищах на стол. Скрестил на груди руки и воинственно тряхнул челкой.
Исли показалось, что шутки и музыка поутихли. Даже на акробатов и жонглеров перестали смотреть: какое там, когда тут развлечение поинтереснее.
Ну что ж. Исли медленно наколол на деревянную шпажку фиги и поднес к губам Ригальдо:
– Ладно, ваше высочество. Раз вы такое дитя, угощайтесь, как это принято у детей… или влюбленных.
Ригальдо смотрел на него, часто моргая, потом неуверенно произнес:
– Мне что-то нехорошо.
– А ну-ка ешь, – тихо сказал Исли сквозь зубы. – Осточертели твои взбрыки. Или я возьму эти фиги в спальню и там… не знаю, куда их засуну.
Мальчик поднял руку к губам.
– Ваше величество, меня правда тошнит.
Он в самом деле выглядел немного зеленым.
– Сам виноват. Не умеешь – не пей, – Исли отодвинулся и дал ему выбраться. Сделал знак страже, чтоб довели до башни. Вспомнил свои планы на вечер и хмыкнул. Какое тут «поговорить». Всю ночь благородный принц теперь будет блевать, потом до завтрашнего вечера дрыхнуть.
Публика, не дождавшись громкого скандала, погрузилась в прежние развлечения: еда, непристойные шутки и еда.
Исли без всякого удовольствия попробовал драгоценные фиги. Действительно, вкусно и должно нравиться женщинам. Ригальдо, как истинное дитя болот, не признавал ничего, кроме своей горькой брусники.
Без него разом стало как-то скучно.
Исли так и сидел, еле сдерживаясь, чтобы не продолжить ковырять ножом стол, пока гулко не хлопнула дверь, и, расталкивая гостей, к королевскому креслу подбежал командир стражи.
– Ваше величество… – бедняга едва дышал и был красным, как вареный рак. Пот катился по его лбу градом. – Беда… Повар допил вино из кубка его высочества принца… и скончался.
Исли смотрел ему в лицо и видел каждую сальную пору на коже, каждую красную звездочку и почему-то впервые заметил, какие ярко-синие у этого старого мужика глаза. Как два просвета в весеннем небе. И вдруг вспомнил: позолоченная королевская чаша на каменном полу и темная бычья кровь, расплескавшаяся по замковым плитам длинной лужей.
Он встал, и музыканты сразу же перестали играть, оборвав песню так, что противно сфальшивила дудка.
В полной тишине Исли сказал:
– Взять под стражу всех этих людей и всех слуг с кухни и под страхом смерти не выпускать из замка ни одну живую душу. И… лекаря-южанина ко мне.
– Государь! – крикнул Финиан, пытаясь пробраться к нему. – Командир мой! Друг мой! Подожди…
Исли махнул рукой, делая знак страже запереть позади него двери: у него не стало друзей в этом королевстве.
Он бежал стремглав, так, как не бегал никогда, изумляя грохотом встречных служанок и пугая замковых кошек, а в груди будто росла огромная дыра, как кровавый провал под старинным мостом, красный топкий рот победившей его трясины.
Ригальдо не дошел до лестницы в башню: скорчился на полу, пуская красные пузыри изо рта и держась за живот. Вокруг бестолково суетились молодые стражники. Его лоб был горячим, волосы мокрыми, а глаза смотрели в никуда, и черный зрачок заполнял почти всю радужку.
Исли упал перед ним на колени, встряхнул и громко позвал.
Едва услышав его голос, мальчик попытался отползти.
Даже если бы Ригальдо пырнул его ножом, Исли не испытал бы большей боли.